Травмы

Глаза закрою - словно нет меня,
И не было печальных долгих лет,
И, будто, вновь полна душа огня,
А тело - жизни, и на сердце – свет.

Опять все запахи ловлю,
Порывы ветра обнимаю,
И жизнь по-прежнему люблю,
И снова в небо я шагаю.


       В медпункт заглянул кто-то из учителей: “Пожалуйста! Срочно! Там женщине плохо”. Наскоро захватив валидол, нашатырь и тонометр, она быстро пошла в учительскую. Оказалось – травма, перелом лодыжки. Женщина плачет, а она, успокаивая ее, недоумевает, как можно плакать из-за такого пустяка: три недели и все будет в порядке. Приехавшая скорая подтвердила диагноз: нужен снимок, похоже на перелом лодыжки. Учителя потом удивлялись, как точно она поставила диагноз…
       Травмы, травмы…Ей ли не знать травмы. Перелом лодыжки, какие мелочи: с переломом лодыжки некоторые спортсмены даже прыгали. Прыгали и с более тяжелыми травмами. За пятнадцать лет в спорте и работы в авиаспортклубе она изучила их на себе и на своих спортсменах.
       …Первую свою травму она помнит очень хорошо.… Уже год, как она занималась парашютным спортом и была на той стадии, когда бездумный азарт и почти неуправляемый страх находятся в каком-то равновесии, периодически уступая место одно другому. Намного позднее пришли трезвость мысли и холодный расчет. А в то время жизни без прыжков она не мыслила, на второе место отошел даже институт: посещала его практически только в нелетную погоду.
       Позднее, просматривая свою прыжковую книжку, сделала вывод: ровно половину времени она была на прыжках, остальное время – в институте. В перерывах между прыжками ее мучили угрызения совести, она стыдила себя, убеждая, что больные дети ждут ее помощи, и это ребячество – менять медицину на прыжки. Но стоило взглянуть на небо, услышать гул самолета, как все это отступало на второй план. Она, сломя голову, с лекций неслась на аэродром и готова была бросить все: институт, больных детей, и, забыв все на свете, прыгать, прыгать, прыгать.
       Такого подъема она никогда и нигде не испытывала. Cловно, попадала в другой мир. После душного лекционного зала и больничных палат – простор аэродромного поля, свежий воздух с запахами трав, манящее своей бездонностью небо и тревожащий душу гул самолетов… (Будто, в сказке про Золушку) - из серьезной студентки-медички она превращалась на аэродроме в озорную девчонку-парашютистку. Все здесь было овеяно ореолом романтики, которая (как раньше думалось) существует только в кино…
       …В то лето ее взяли на сборы в г.Камень-на-Оби. Молодежи в авиаспортклубе занималось очень много, и попасть на сборы с опытными спортсменами считалось большой удачей. Настроение было отличное, и она даже не могла предположить, что сборы для нее очень быстро закончатся.
       …Шел второй день сборов. С утра дул сильный пронизывающий ветер, но прыжки не отменили. Самолет медленно набирал высоту, встречный ветер едва не сдувал его. Уже сидя в самолете, она чувствовала, как неприятный холодок страха подкрадывается к ней. Прыгать она боялась постоянно, но иногда, когда побеждал азарт, ей удавалось на время забыть о страхе или убедить себя не обращать на него внимания. (Позднее она поняла, что это нормальный инстинкт самосохранения, и если его правильно использовать, то он только помогает, т.е. научилась управлять собой).
       В этот раз никакие уговоры не помогали. Она чувствовала себя полностью неуправляемой, унизительно отдавшись в лапы этого мерзкого чувства. После раскрытия купола, она еще более сникла: ветер на высоте был запредельным, ее понесло спиной. Будь у нее другой парашют, (она прыгала тогда только на УТ-15, мастера же прыгали на По-9), или немного больше опыта.… Впрочем, она просто-напросто испугалась. Ветер болтал купол из стороны в сторону, складывая его, как тряпку, земля мелькала под ногами. Сзади был вспаханный круг, она, ничего не соображая, натянула передние лямки подвесной системы и на большой вертикальной скорости рухнула на землю. В момент приземления услышала хруст, а когда, ничего не подозревая (боли вначале не чувствовалось), взглянула на ноги, то увидела, что правая стопа неестественно, под углом девяносто градусов, развернута по отношению к голени. Попробовав пошевелить ногой, почувствовала резкую боль. В травм. пункте ей наложили шину и посоветовали обратиться в местный стационар, но она отказалась, сказав, что поедет домой.
       Двое суток она провалялась в гостинице, почти не сомкнув глаз от боли, дожидаясь пока закончатся сборы. А когда, наконец, дома попала к врачам, прошло уже трое суток после травмы: стопа была желтая и из-за отека в два раза больше здоровой. Врачи ей потом сказали, что она могла остаться без ноги; а в тот момент срочно “накачали” ее наркотиками и стали ставить стопу на место – “делать репозицию”. Она воспринимала все это, словно, в каком-то розовом тумане, как будто это происходило не с ней, но боль все же чувствовала. После этого ее хотели оперировать, но почему-то передумали, наложив гипс до верхней трети бедра на три месяца. При выписке ей сказали, что потом, если стопа будет не на месте, возможна операция, и объяснили, что, скорее всего, придется скрепить кости болтом, так как был перелом обеих костей голени с разрывом связок между ними и полный разрыв связок стопы. (Диагноз в выписке занимал полстраницы.)
       После выписки из стационара время тянулось медленно; с тяжеленным гипсом на ноге приходилось на автобусах ездить в институт, на другой конец города, сдавать зачеты. Ее “костяная нога” стала предметом многих шуток студентов и преподавателей, но это мало беспокоило: было обидно, что пропал летний прыжковый сезон. Возвращаясь из института, она в изнеможении падала на диван, поднимала отекшую ногу на стену, на ковер, и отдыхала. Однажды “под больную ногу” попала ее младшая сестра, которая спокойно уселась на диване смотреть телевизор: нога, случайно сорвавшись со стены, прилетела ей на голову. Это выглядело забавно, хотя сестре было не до смеха, и впоследствии они часто вспоминали этот случай: она – со смехом, сестра – с руганью и упреками.
       Ровно через два месяца (вместо положенных трех) она сама дома ножницами разрезала гипс и сняла его, поставив эту “костяную ногу” в коридоре, возле двери, чем напугала вернувшуюся с работы маму. Та, конечно, ругала ее за самоуправство, но было уже поздно. Она усиленно принялась разрабатывать ногу, которая за два месяца пребывания в гипсе “похудела” на три сантиметра и почти разучилась ходить. Стопа не сгибалась и не разгибалась, каждый шаг отдавал болью, но в первый же день она своей хромающей походкой дошла до подруги, дом которой находился метрах в пятистах от ее дома. Потом стала ходить на практику по акушерству и гинекологии в свою больницу. Преподаватель оказался добрым, у него было что-то с ногами (он прихрамывал); поэтому отнесся к ней с участием: видя, как отекает ее нога, отпускал пораньше.
       Через месяц она решила попробовать прыгнуть со стола на диван, тренируя ногу и готовясь к парашютным прыжкам; потом стала прыгать со стула на пол. Тренировалась, когда мамы не было дома, чтобы не травмировать ее психику.
И, наконец, она вновь попала на аэродром, это было уже в августе. Прыгнуть сразу в тот день ей не удалось, ее заставили проходить ВЛК (врачебно-летную комиссию). Комиссию прошла. (Она всегда иронично усмехалась, когда вспоминала, с какими только диагнозами она ни проходила врачей – это и травмы, и беременность, уже не говоря о мелочах).
       В первый же день после ВЛК сделала четыре прыжка (загадала: если выживу, буду прыгать и выполню норматив Мастера спорта. Прыгала потом долго, но Мастером так и не стала, – не хватило, видно, спортивного честолюбия.). До конца сезона успела сделать тогда еще около тридцати прыжков, однако очень боялась приземления: стопа еще полностью не восстановилась.
       Больше эта нога ее не беспокоила, хотя юбки носить почти перестала, пришлось перейти на джинсы и брюки: правый голеностопный сустав на всю жизнь остался заметно толще левого.
       …Вторую серьезную травму она получила лет шесть спустя, когда прыгала в составе сборной края и была уже замужем. Это случилось на первенстве России в г. Магнитогорске.
       Этот город запомнился тем, что там был ужасно отравленный воздух. Они жили в какой-то заводской гостинице, окна которой выходили во двор одного из заводов. Пейзаж из окна просматривался своеобразный: штук пять труб с разноцветными дымами и серые задымленные старые корпуса. По ночам, когда ветер, как правило, стихал, едкий дым проникал в комнаты: даже при закрытых форточках присутствовало ощущение тяжести в голове и невозможности дышать полной грудью, из-за этого спортсмены не высыпались.
       На прыжках становилось еще тяжелее: поднявшись в самолете на высоту одну-две тысячи метров, она чувствовала, что воздуха не хватает; голова работала, как в тумане, не приходилось рассчитывать на ясность мысли и четкость действий. Привычные действия требовали особых усилий.
       «Тридцатка» была позади. Прыгали «группу» – групповые прыжки на точность приземления: в один заход друг за другом от самолета отделялись четверо девушек - женская команда (мужская команда – пять человек, были в предыдущем заходе). Разобравшись по высоте, чтобы не мешать друг другу, начинали работать на точность, результат потом суммировался. Плохой результат одного из команды мог подвести всех.
       К групповым прыжкам на точность она относилась с особой ответственностью, заставляя себя выкладываться полностью. Здесь же чувствовала, что не может собраться, теряет контроль над собой. На втором прыжке она не заметила, что неправильно построила заход; с запозданием увидела, как на последних метрах, перед приземлением, «наползла» на ноль (вместо того, чтобы держать его перед собой), и, чтобы не перелететь, ей пришлось остановить купол, резко «задавив» стропы управления. С высоты трех метров, с вытянутой вперед, в сторону «ноля», ногой, она вертикально рухнула на песок, больно ударившись копчиком.
       Результат, конечно же, оказался плохим – отклонение от «ноля» около двадцати сантиметров. Она вмиг расстроилась, а поднимаясь на ноги, ощутила неприятную тяжесть в спине, будто, на ней был уложенный парашют. В оставшиеся три прыжка превозмогала боль; парашют укладывал муж.
       Вернувшись домой, сделала рентгеновские снимки позвоночника и, не обнаружив перелома, продолжала прыгать, хотя неприятная тяжесть в спине не проходила. Зимой же началось что-то странное: на правой ноге онемели пальцы, полосой пропала чувствительность на бедре и голени, к тяжести в спине присоединилась боль; дошло до того, что в вертикальном положении она могла находиться не более трех минут, облегчение наступало только в положении лежа, с подушкой под животом. Потом возникли симптомы, окончательно повергшие ее в отчаяние. Осмотревший ее нейрохирург сказал, что срочно необходима операция: нужно удалять межпозвонковый диск, который давит на спинномозговые корешки; иначе возможна инвалидность.
       Она уже слышала в то время о докторе – «костоправе» Касьяне с Украины и решила сначала съездить к нему. Поехали вдвоем с мужем поездом: она – лежа на животе, поглощая в дороге большое количество обезболивающих таблеток.
В Харькове была пересадка, пришлось сидеть на вокзале, ожидая мужа, пока тот оформит билеты. Боль была нестерпимой, и она встала, чтобы попить газ.воды в автомате. Протягивая руку к автомату, чтобы опустить монетку, она почувствовала, что сознание отключается; успела только мысленно закричать: “Саня-я-я!”…
       Муж потом рассказывал, что, стоя в очереди в кассу, вдруг почувствовал сильное беспокойство. Взглянув на скамейку, где ее оставил, и, не увидев ее там, кинулся на поиски. Уже подбегая к автомату, он едва успел вытянуть руки и поймать ее: она пластом падала на бетонный пол. “Отпоив” ее потом двумя стаканами газ.воды, он оформил билеты, и они поехали дальше.
       К Касьяну в то время попасть было очень трудно, но, заплатив деньги местному проводнику, который предложил отвезти ее на машине, она к нему все же попала. Муж, как ей потом рассказывали, очень волновался и глотал валидол, когда она с незнакомым человеком ранним утром (было еще темно), уехала неизвестно куда.
       После первого же сеанса, она почувствовала, что боль, столько времени мучавшая ее, ушла. Это было, как в сказке. Она так и сказала подошедшему к ней человеку с записной книжкой, который всех расспрашивал о результатах лечения. Позднее она нашла коротенький рассказ о себе в книге про доктора Касьяна, где были истории сотен его пациентов. Уезжала с Украины в таком состоянии, будто за спиной выросли крылья: она была спасена (дома ждала трехлетняя дочка) и надеялась, что будет прыгать.
       Через месяц она забыла про все болезни и поехала на аэродром. После первого же прыжка поняла, что была не права: все вернулось к прежнему уровню, и вновь пришлось поехать на Украину. В итоге, она побывала там за год трижды, прежде чем поняла, прислушавшись к совету Касьяна, что нужно продержаться год, и только потом можно начинать прыгать.
       В то лето, когда «отдыхала» от прыжков, она съездила «наблюдателем» с мужем на соревнования в Душанбе, Иркутск и еще куда-то. Год без прыжков она все же выдержала, после чего была в спорте еще десять лет, совершив около двух тысяч прыжков…

       ***************