Сашка

Дождь. Нелетная погода.
В мыслях некуда бежать.
Снова я стою у входа
В прошлое, где двадцать пять,

Может, больше или меньше
Было мне. - Зачем считать:
Время равносильно смерти.
Счастью время не понять.
 
       
       Прыгать с парашютом они начинали вместе. Среди других начинающих спортсменов Сашка ничем не выделялся. Пожалуй, даже наоборот: если другие парни пытались лихачить, заигрывать с девчонками, то он отличался какой-то бросающейся в глаза скромностью и неуверенностью. Разговаривая с девчонками, он неизменно краснел и смущался. При его долговязой фигуре с длинными руками, выглядело особенно смешно, когда он, удивленно раскрыв свои светлые глубокие глаза, весь заливался краской и терялся, как девушка. Это его качество стало поводом для многих насмешек над ним со стороны спортсменов. В ответ на эти шутки, он смущался еще сильнее, и это продолжалось бесконечно. По характеру Сашка был добрый, но его постоянно грустные глаза говорили о том, что он глубоко несчастен. Ну, не везло ему в жизни...
       Сашку ей было жалко, она никогда не подсмеивалась над ним, как другие спортсмены; наверное, поэтому он выделил ее среди других девчонок и стал делиться с ней своими бедами. С прыжков они часто возвращались все вместе, толпой, потом потихоньку разбредались по домам. Получалось так, что, проводив всех, они с Сашкой какое-то время ехали в троллейбусе вдвоем, и он рассказывал ей о себе, потом выходил на своей остановке, а она ехала домой уже одна, потому что жила дальше всех. Из Сашкиных рассказов она узнала, что живут они вдвоем со старушкой мамой (он был поздним ребенком – мать родила его после сорока), которая постоянно болеет; со старшим братом отношения почему-то сложные.
Единственной “отдушиной” для него стали прыжки.
…Она сама выросла в не очень счастливой семье и по человечески Сашку понимала, но в глубине души все же немного осуждала за его “нытье”. (Ну, не должен мужик так раскисать!)…
       Сашка все больше стал привязываться к ней и порой уже смотрел на нее по-собачьи преданными глазами, и это было заметно окружающим. (Позднее, не раз влюбляясь, она ловила и подавляла в себе этот рвущийся наружу тупой взгляд, прикрывая его маской серьезности и неприступности). Кое-кто стал делать какие-то намеки, считая их женихом и невестой. Не понимая шуток на эту тему, она начинала злиться, чем тоже доставляла удовольствие шутникам.
В то время ей уже нравился ее будущий муж, и сложившаяся ситуация с Сашкой начинала раздражать, хотя она и пыталась себя убеждать, что он не сделал ей ничего плохого.
       Как-то, на прыжках, она не поехала на обед (их возили тогда в столовую с аэродрома на “Урале”), решив остаться и позагорать на старте. Сашка остался тоже, и позагорать ей, в силу природной скромности, не пришлось: осмелилась снять только футболку, так и сидела в тренировочных брюках и “верхе” от купальника, пожевывая травинку и разговаривая о прыжках. У Сашки оказался с собой фотоаппарат, и он запечатлел ее в таком виде: счастливую, молодую, с крепкими, “накачанными” руками и плечами, с травинкой в зубах. Эта фотография стала потом одной из ее любимых…
       Спортивная карьера складывалась у Сашки не совсем удачно: не так быстро, как другим парням, ему удалось собраться в воздухе – “собрать в кучу” свои длинные ноги и нескладные руки, как говорили мастера. Но, видимо, постоянные шуточки “достали” его и разбудили спортивную злость, что помогло ему, в конце концов, выполнить Мастера. В спортзале же он так и остался неуклюжим и нескладным Сашкой, чем постоянно веселил окружающих. Как-то, в конце тренировки, злой и разгоряченный после очередной порции насмешек, он с чувством окатил водой из крана главного своего обидчика, за что схлопотал в ответ: ему налили воды в ботинки, и пришлось по морозу ехать домой с сырыми ногами. Ему не везло даже в мелочах…
Он очень тяжело переживал смерть матери, с братом начались проблемы из-за квартиры. А вскоре с ним приключилась еще одна беда; на работе он как-то умудрился засунуть руку в станок, после чего врачи ампутировали ему две концевые фаланги: на мизинце и безымянном пальце правой руки. Это было для него настоящей трагедией; он не верил, что сможет пройти ВЛК и снова начать прыгать.
…Она же, работая в то время врачом в ДОСААФ, заверила его, что прыгать он будет, и помогала ему, навещая в стационаре и определив его потом на лечение к своей маме, которая работала хирургом в поликлинике. Мама, видя ее хлопоты по поводу Сашки, тоже стала намекать на какие-то отношения…
       Руку Сашка вылечил и снова стал прыгать, пройдя ВЛК не без ее помощи. А позднее он так научился маскировать свои пальцы, полусжимая их в кулак, что ни на одних соревнованиях, ни на ежегодных ВЛК никто ни разу не заметил его дефекта, а потом и спортсмены забыли про его травму. Только сам Сашка остался благодарен ей за то, что она помогла ему вернуться в спорт.
       …Но замуж она вышла за другого. Сашку она никогда не могла представить в этой роли: он был просто другом, почти “подружкой” - добрый, но слабый, или, вернее, очень ранимый человек, над которым она по собственной воле взяла шефство. На ее свадьбе он сидел, как потерянный: казалось, рухнула еще одна его надежда, и в жизни снова настала черная полоса. Ей было немного жаль Сашку, но что она могла поделать: она была так счастлива, и, потом, ведь она никогда ему ничего не обещала…
       Немного погодя Сашка женился; злые языки поговаривали, что “по необходимости”. Вскоре у него родилась дочь, но семейная жизнь почему-то не сложилась. Сашка становился все мрачнее и мрачнее, выражение глубокого страдания и горя не покидало его лицо. Он продолжал прыгать, ездил на соревнования, но, казалось, утратил всякий интерес и вкус к жизни.
       …Он работал в авиаспортклубе инструктором, когда разбился Леша, и большую часть вины взял на себя, обвиняя себя в том, что позволил Лешке, как другу, прыгать на переделанной “самошитной” системе, что было запрещено по инструкции...
       Потом он уволился из клуба, ушел работать в какой-то магазин грузчиком и с горя стал попивать…
       С началом перестройки, прыжки пошли на спад. Она, продолжая работать в клубе, Сашку теперь почти не видела: спортсмены появлялись на аэродроме редко.
…У всех работников клуба рядом с аэродромом были сады – участки земли, на которых те с удовольствием копошились в свободное от прыжков и полетов время. Правда, садами занимались в основном женщины, в то время, как мужья –
летчики и инструктора-парашютисты предпочитали расслабляться после полетов и прыжков за пивком или водочкой.
       Муж сначала был против того, что она взяла земельный участок: находясь в постоянных разъездах – на сборах и соревнованиях, он не мог в полной мере помогать ей. Но она решила, что будет потихоньку “ковыряться” в земле одна, и с удовольствием после прыжков и в нелетную погоду возделывала свои грядки, сажала кусты, окучивала картошку. Муж все же выкраивал время в перерывах между соревнованиями и помогал ей: так он выкопал ямку, в которой они хранили семенную картошку на участке, и построил небольшой домик для хранения инструмента. Картошку сажали, пололи и копали чаще всего вместе. Как-то, правда, она участвовала в “показухе” (прыгали на стадион в какой-то деревне), а муж в это время копал картошку, после чего и выразил ей свою обиду…
       …В тот день, когда она увидела Сашку на аэродроме, они с мужем только закончили копать картошку. Усталая, разгоряченная, с запыленным, но довольным лицом и грязными от возни в земле руками, она направилась к колонке с водой. Намыливая руки, не заметила, как к ней подошел Сашка.
       “Привет”, - грустно сказал он.
       “Привет. Как дела, Сашка?” – радуясь тому, что видит его, отвечала она.
       “А…, все плохо, - как всегда уныло, произнес он, - повеситься что ли?…”.
       “Ты что, с ума сошел?”
Он махнул рукой и отошел в сторону. Вскоре к ней подошел муж, и они засобирались домой. Про Сашку она и не вспомнила…
       А через неделю узнала, что Сашка повесился…


       **************