Искомый. Пролог

Ленивые полудохлые тени ползли по потолку и стенам, пересекались, изредка цепляясь друг за друга, замирали, сладко потягивались и снова в путь. Почти приторная унылость висела в воздухе, её можно было вдохнуть, ей можно было задохнуться... Лёгкий дым струйками взлетал к потолку, нежно расползался, огибая витые жгуты навесных ламп. Пряно пахло жжёной кожей и раскалённым металлом. В ночь внедрялись всхлипы ветра, рвущегося на части под тугими каплями тяжёлого, словно осенне-свежего дождя. Поскрипывал сам старый, но добротный дом, не особняк, но и не развалюха. По полу метались, в свете сигареты, пылинки, оседали на затянутых накрепко шнурках, взвивались вновь, сгоняемые резким движением мыска... Лениво. Непроглядно-сонно и пусто. Пепел, размётанный по полу, то тут то там аккуратными кучками и кривыми дорожками, перемешивался с мокроватым сквозняком и яростно-сухим дымом, пьянел. Пьянил.
Потёртые перчатки отливали бронзой, ласково обнимали худощавые кисти. Словно завороженные глядели друг в друга зеркала, простирая всё дальше влюблённые резные коридоры. Свежая змейка чёрным капюшоном щипала за подбородок, стекая юрким хвостиком по шее за ворот, нежилась. Будто наточенный горделивый подбородок упирался конусом вверх, подрагивал. Рука непроизвольно тянулась к татуировке, стремилась дотронуться, погладить, облюбовать кобру.
Сухо. И влажно. За окном совсем недалеко широкая речка бьётся гибкими бёдрами о берега, заигрывает. Часто уносит плоты, рвёт на части, ломает, топит. Любит.
Лёгкая улыбка, чуть приподнятая вперёд, по-хозяйски, пухловатая нижняя губа и тонкая стрелочка верхней, почти на контрасте со злостью и недовольством. Без слабости. Баланс чувств на ассиметричном овале лица. Светло-зелёная чёлка топорщится, выбиваясь из-под более тёмных прядей, своенравно выгибается.
Два рыжих глаза смотрят вдумчиво, глубоко, так, что фиолетовая кайма истончилась, почти незаметна.
Цепкие руки обхватывают края дивана, подбрасывая всё тело вперёд, к окну.
Тонкие, чуткие укольчики, почти как цепочка из мельчайших электрических рязрядиков по всей щеке и следом нежная, мягкая прохлада стекла. Мутные разводы складываются в узоры. Бесконечные дороги, спирали. Подбоченились и нахохлились округлые выпуклости островков. И в самом центре, разливаются рваными нитями в разные стороны, крылья.
Змейка успокоилась, трётся чёрной спинкой о стекло. Пальцы непроизвольно сжались в кулак и расправились. Раскрылись навстречу окну тонкие ладони, соединяясь запястьями, в форме летящей птицы.
Сигарету привычным жестом затушил о подоконник, горстка пепла упала на успевшие образоваться там барханы. Толстая, скользкая как ящерица, корявая ветка стукнула в окно. Не рассчитала сил, отползла обратно, скрылась за пушистым слоем глянцевых от дождя листьев.
Шанак отвернулся от окна, подёргивая плечами, сгоняя стаю мурашек, притаившихся под лопатками, зевнул, смял пустую пачку, бросил на пол. С ней тут же заигрался соскочивший с подлокотника чёрный хорёк, пинал лапами, пробовал на зуб...
- На кой чёрт нам туда? - вопрошал Шанак, глядя в умные красные глазки питомца.
- Ладно...Идём... - добавил он, поворачиваясь к двери.
Юркий хищник, однако, не думал отпускать свою добычу...
- Дух...
Острая мордочка тут же повернулась, маленькая пасть приоткрылась, будто в улыбке. Хорёк любил, когда хозяин называл его по имени. А Шанак любил своего маленького хищника...