Сказка про Каракалку и Пуму

       Как-то раз Каракалка сидела, притаившись, в высокой траве. Легкий осенний ветерок трепал черные кисточки на ее ушах, большой ярко-рыжий кленовый лист качнулся и соскользнул вниз. Время от времени падал еще один лист, а потом еще и еще. Шла вторая половина Осени, и то, что Каракалка оказалась в этих краях, само по себе уже было удивительно, хотя удивительное чаще всего происходит так естественно и закономерно, что ему никто не удивляется.
       Каракалка потянулась и прислушалась к звукам остывающей вечерней степи. Иссушенная солнцем высокая трава перешептывалась между собой большими и маленькими волнами, а тусклое посеревшее небо отливало свинцом и пронизывающей сыростью позднего октября. Темные блестящие глаза Каракалки лениво созерцали мутную даль то ли в поисках добычи, то ли просто из врожденного кошачьего любопытства, иногда ее уши и нос подрагивали, улавливая малейшие движения ветра, приносившего отовсюду звуки и запахи…
Большая кошка пригрелась, свернувшись большой рыжей подушкой и подобрав под себя пушистые лапы. По-прежнему чутко прислушиваясь к убаюкивающей монотонности вечера, она прикрыла глаза и вскоре уснула.

       Ей снилась какая-то исключительно наглая Пума. Не то, чтобы Каракалка не любила пум в принципе и потому воспринимала действия Пумы превратно — нет, просто эта Пума действительно была очень непростой и в чем-то даже грубоватой кошкой. Она пришла из-за горизонта, и хотя Каракалка предчувствовала ее появление вблизи, Пума появилась неожиданно, и Каракалку это удивило. Обе кошки обнюхались и расселись друг напротив друга, осторожно соблюдая дистанцию. Было совсем темно, наверное, третий час утра, и Каракалка никак не могла понять, откуда и зачем пришла эта Пума.
       Пума была пушистой, с хитрыми глазами, которыми она принялась тут же изучать Каракалку — теперь уже с близкого расстояния. Каракалку поражала наглость этих глаз — словно проникающих ей под шкуру и щекочущих нервы. Каракалка вообще настороженно относилась к кошкам крупнее себя — мало ли что скрывается за невинным любопытством! Было даже несколько минут откровенного шипения, когда обе кошки встали на все четыре лапы, выгнули спины и смотрели друг на друга немигающим взглядом прирожденных хищниц.
       Так и должно было быть — они же действительно были дикими, а вовсе не домашними кошками.
       Пума всем своим видом демонстрировала превосходство, что задевало Каракалку, но в глубине души нравилось ей, ведь она была совсем одна в этом холодном и неприютно осеннем краю. Каракалка сперва делала вид, что ее бесят действия Пумы, но потом непонятно как, она незаметно для себя самой стала играть роль, отведенную ей наглой и пушистой Пумой. Для вида Каракалка сперва даже выпустила острые когти, но потом прищурила хитрые мягкие глаза и стала рассматривать Пуму спокойно и умиротворенно.
       Пума тоже была дикой кошкой, как и Каракалка, но мурлыкать так же мягко и томно, как некоторые кошки, в отличие от Каракалки, не умела. Она делала это как-то иначе — наверное, глубже, проще и не так изощренно. Однако мурлыки Пумы Каракалку искренне интриговали. Еще больше Пума заинтересовала Каракалку, когда она заметила свежие ранки на ее лапах и выдранные клочки шерсти, кое-где свисавшие по ее большим теплым бокам. Каракалке захотелось вылизать все ее раны и ссадины, но она не стала этого делать, предпочитая пока просто лежать и изучать нежданную гостью, нарушившую ее покой и душевное запустение.
       Так они общались до раннего утра, после чего Пума исчезла в высокой траве, как только забрезжил холодные промозглый рассвет.

       Каракалка проснулась. Вокруг не было никого — ни одной живой души. Все так же опадали листья с дерева и все так же перешептывались травы. Воздух пах тоской и запустением. Потянувшись и зевнув, кошка вылизалась и еще раз внимательно осмотрела окрестности, зорко вглядываясь в туманную даль.
       Никого.
       Никого…
       Позже днем она поймала несколько полёвок, а вечером отловила куропатку. Мало, но все же лучше, чем ничего.
       Каракалка была совсем молодой — в самом расцвете сил, но она уже догадывалась, что котятам не бывать — ведь каракалы не водятся в этих краях! Она вспомнила про Пуму. Пумы тоже здесь не живут, а значит, к ней во сне приходила такая же, как и она, одинокая кошка.
       Каракалка поймала себя на том, что, рыская тут и там, она время от времени вспоминает Пуму, думая о ней помимо своей воли. Иногда она задавалась вопросом — действительно ли где-то здесь живет такая кошка, или этого в принципе быть не может?

       Прошла Осень. Наступил слякотный и холодный декабрь — Каракалка нашла барсучью нору на опушке большого леса, раскопала ее своими когтистыми лапами и теперь пряталась в ней, чтобы погреться и поспать в безопасности.
       А потом как-то вдруг и совсем неожиданно в одно декабрьское утро наступила настоящая Зима. Выпал густой пушистый снег, но Каракалка никогда в жизни не видела снега, потому что родилась в краю, где в самом худшем случае либо льют нескончаемые сезонные дожди, либо стоит многомесячная засуха.
       В то утро она высунула нос из норы и понюхала воздух. Пахло необычайно, незнакомо и ново — это был пьянящий запах предвкушения новых событий, пришествия чего-то такого, чего никогда раньше в жизни не было.
       За Каракалкой тянулась аккуратная дорожка следов — она выбралась на охоту и, в первое мгновение обалдев от яркого света, отражаемого пушистым снегом, кралась по опушке леса, мягко переступая с лапы на лапу и прислушиваясь к звуку падающих с веток комьев снега где-то в чаще. Весь тот день она охотилась на зайцев, и все ждала какого-то события — что-то должно было произойти — она не знала где именно и когда именно, но это что-то обязательно должно было случиться — неизбежно должно было…

       Вечером она лежала в норе, нагретой своим дыханием, и долго смотрела на падающий снег. Мимо пробежала Лисица. С Лисицей Каракалка уже успела подружиться, как только переселилась в этот большой лес — та научила ее зимней охоте на мышей. Лисица тявкнула, поприветствовав подругу, и скрылась за большим дубом, наверное, опять направляясь в деревню за курами для своих лисят. Как-то раз она звала на охоту и ее, но Каракалка не пошла — в тот раз она уже вдоволь наелась белками, мышами и закусила сорокой.
       Смеркалось…
       Снег перестал. Вскоре наступила ночь. Большие звезды высыпали на темном небе, Луна показалась из-за парочки маленьких туч и теперь, наверное, не собиралась прятаться до самого рассвета.
       Каракалка дремала, свернувшись калачиком. В норе было даже уютно, или она просто к ней привыкла… Впрочем, лучшей норы во всей округе не было — это Каракалка проверила самолично.
       И вдруг что-то случилось! Ей снова снилась та Пума — одинокая в этих снегах, как и сама Каракалка, голодная и снова израненная. Каракалке снился большой замерзший пруд, покрытый гладким льдом и припорошенный снегом — куда-то дальше бесконечными грядами убегали холмы, ставшие еще больше после снегопада. Пума бродила по пруду туда-сюда, потом настороженно послушала воздух и убежала — быстро и мягко. Каракалка не побежала за ней, потому что во сне не смогла шевельнуть даже лапой — ее сковал не страх, а какое-то неизвестное ей чувство, похожее на удивление. Пума исчезла далеко в сугробах — блестящих и розовато-лиловых при последних лучах заходящего солнца.

       Прошло два месяца. Наступил февраль. Стояли сильные морозы, и несмотря на то, что Каракалка привыкла к здешним холодам и пронизывающему ветру, ей все равно было очень холодно... Как-то в конце дня она гнала Зайца далеко от знакомых мест и поймала его, едва не слетев кубарем с высокого холма вместе с целой снежной лавиной. Когда с Зайцем было покончено, она осмотрелась внимательнее и увидела большой, почти круглый замерзший пруд. Она сразу узнала это место, хотя никогда не была тут раньше — это был пруд из ее сна. Она спустилась еще ниже — к самой кромке льда — и остановилась в замешательстве. Она снова ждала, хотя на этот раз не знала хорошенько чего именно.
       Она ждала Пуму.
       Она верила, что эта Пума где-то есть, и что она не может не придти сюда — на этот пруд.
Вечерело. Мороз был нестерпим — у Каракалки совсем окоченели лапы — чтобы согреться она решила обойти пруд по кругу. Дул противный ветер, временами поднимавший со льда позёмку, обдававшую Каракалку искристой сухой снежной пылью. Но она не уходила, упрямо продолжая ждать, потому что ждала Пуму.
       И вот, когда замерзшая и трясущаяся от мороза кошка уже собиралась развернуться и убежать в лес, чтобы скрыться в своей теплой уютной норке, из-за холма на другой стороне пруда показался чей-то силуэт. Это был не Лисица, не Волк, не Песец и не Медведь.
       Это была Пума!
       Она тяжело дышала — наверное, несколько мгновений назад она неслась по белой ледяной равнине, взметая лапами брызги снега. Каракалка остолбенела от неожиданности, но в следующую секунду пошла к Пуме на почти негнущихся лапах — прямо через пруд. Пума шла ей навстречу — она выглядела уставшей, но смотрела приветливо. Встретившись где-то в центре ледяной арены, они впились взглядами друг другу в зрачки и просто смотрели туда. Потом, не произнеся ни звука, они коснулись друг друга кончиками носов и потерлись пушистыми мордочками. Пума мурррлыкнула, Каракалка мяукнула в ответ и побежала куда-то за этой большой кошкой, куда-то за холмы, позабыв о своей норе и одиночестве. Каракалка никак не могла согреться — ей было больно ступать по снегу, но она все равно бежала — ведь у Пумы так волшебно горели глаза!
       Они бежали не так долго, как казалось замерзшей Каракалке. Наконец они оказались у небольшой пещерки — больше всего это было похоже на заваленный и давно забытый вход в старую угольную шахту. Кошки пролезли внутрь.
       Здесь было теплее и пахло сухими листьями и травами, которыми был устлан весь пол этой норы. Пума закидала вход еловыми ветками — теперь перестал донимать ледяной сквозняк.
Каракалка свернулась на куче листьев, пытаясь согреть отмороженные лапки — ее трясло, она дрожала мелкой дрожью и никак не могла придти в себя. Пума вытаскивала что-то из дальнего угла своего дома, и вскоре Каракалка со своей новой знакомой с удовольствием уплетала за обе щеки целого барана.
       Спустя какое-то время Пума положила голову на замерзшие лапы Каракалки и принялась греть их своим дыханием. Каракалке стало легче — тепло от сердца Пумы словно перетекало в нее — от этого ей становилось хорошо и невообразимо спокойно — в ответ она лизнула Пуме пушистую щеку и, слегка прикусив ей ухо, скорее ласково, чем больно, уткнулась носом ей в шею… Пума настолько уверенно и смело вела себя с Каракалкой, что та просто не могла поступить иначе — ее завораживала и сбивала с толку обезоруживающая наглость Пумы — так с Каракалкой мог вести себя только каракал!
       «Пума — странное создание…» — думала про себя Каракалка, нюхая мех своей удивительной подруги.
       А может быть просто это такая особенная Пума?!
       Она такая большая, теплая, она обращается с ней, Каракалкой, как с маленьким котенком — иногда очень ласково, иногда резко, но Каракалке хорошо — через некоторое время черные кисточки на ее ушах снова бойко навострены, а согретые лапы снова способны легко выпускать когти.
       Пума и Каракалка играли всю ночь — царапались, вылизывали друг дружку, мурррчали и мяукали — и это было удивительно — ведь мало того, что в этих краях вовсе не водятся ни каракалы, ни пумы, так еще и совершенно невозможно было бы предположить, что две таких кошки окажутся вместе, и будут так проводить время.
       На рассвете они вместе мирно дремали на куче сухих листьев и елового лапника, после того как Каракалка зализала все ранки на шкуре Пумы — оказалось, что увиденное ей тогда Осенью во сне было чистейшей правдой. Пуму подрали волки — всего неделю назад, когда она в одиночку зарезала кабана и пыталась уволочь его к себе в нору. На Каракалку эта история произвела сильное впечатление — за всю Зиму она только раз видела дюжину волков, да и то издали — нос к носу сталкиваться с ними ей не доводилось.
       Поёжившись от этих мыслей, Каракалка еще раз ласково лизнула Пуму и уснула.

       Наутро Пума и Каракалка вышли в снежное утро. Большие хлопья медленно падали с неба, мягко и беззвучно покрывая вчерашние следы их лап и недавние дорожки, оставленные мелкими зверьками и птицами. Снег падал так густо, что разобрать, что творится в десяти шагах, было почти невозможно. Какое-то время кошки шли рядом, держа уши востро и старательно принюхиваясь ко всему, что мог принести им едва уловимый ветерок…
       А потом все произошло очень быстро и неожиданно — слева от себя Каракалка увидела крупного Зайца. Она тут же бросилась за ним, но сквозь пушистую пелену не заметила, как поскользнулась и покатилась куда-то вниз — вслед за Зайцем. Катилась она довольно долго — пока, наконец, не бултыхнулась в глубокий сугроб. Выбравшись из него и встряхнувшись, она поняла, что Зайца и след простыл. А еще она поняла, что потеряла Пуму и заблудилась.
Тщетно она мяукала и звала эту чудесную кошку — может быть, Пума побежала искать ее в другой стороне, а может…
       Каракалка распушила хвост, отряхнулась от снега и несколько мгновений сосредоточенно слушала бархатную обволакивающую тишину Зимы. Сразу стало очень тихо и одиноко. Где-то далеко выстукивал свою дробь Дятел, еще дальше пару раз гавкнула Собака, после продолжительной паузы с ветки стоящего рядом клена каркнула Ворона, спустив на Каракалку изрядную порцию снега…

       Весь день кошка брела в родной лес… Вот она перешла холмы, вот вышла на пруд — теперь уже покрытый высокими глубокими волнами сугробов, вот показалась знакомая опушка… Повстречавшаяся ей знакомая Лисица поинтересовалась как у нее, у кошки, дела. Каракалка сказала, что хорошо, скорее машинально — всю дорогу домой она думала о Пуме — ей так хотелось остаться с ней… Но Лисица бы этого не поняла, поэтому Каракалка мявкнула что-то дежурное своей соседке и не стала ни о чем распространяться.
       Ночью она снова лежала в своей норе. Снег снова перестал, и снова на небе зажглись звезды… Такие длинные были эти ночи — зимние ночи…

       А потом наступила Весна, а за ней и Лето — жаркое, знойное Лето, а после пришли долгие дожди, а за ними листопад и снова Осень. И вновь пришла Зима. И все это время Каракалка точно знала, что где-то, возможно совсем близко, живет Пума — такая необычная, такая странная…
       Теперь Каракалка обосновалась глубоко в чаще леса. У нее появились новые знакомые, среди которых был даже сбежавший из деревни черный кот, но все же иногда, когда шел снег, пушистыми хлопьями сыплясь с низкого зимнего неба, Каракалка лежала в своей норе и вспоминала, как пахнет теплая шея той удивительной Пумы, которая так больше и не появилась из-за горизонта…

       А где-то далеко-далеко Пума вспоминала черные кисточки на ушах Каракалки…