Гудит, как улей, родной завод

ГУДИТ, КАК УЛЕЙ, РОДНОЙ ЗАВОД…
(несостоявшаяся судьба)

СЕКРЕТНЫЙ ДЕКАМЕРОН
Летнее утро, чуть более девяти часов. Жары еще нет, но первые намеки на предстоящий полуденный зной уже наметились. Сашка вышел из трехэтажного дома, больше похожего на барский особняк, чем на производственный корпус, и быстро зашагал в сторону самой отдаленной заводской территории, прозванной в середине 70-х годов, когда страна начала сооружать Байкало-Амурскую железнодорожную магистраль, тоже «БАМом». Там располагалось два огромных семиэтажных корпуса, где для родной Советской Армии собирали управляемые противотанковые ракеты, и где трудилось более двух тысяч человек.
Никакой особой нужды идти туда с утра у парня не было. Просто не хотелось сидеть в отделе конструктора, рискуя попасть на глаза начальству и получить новое задание. Чаще всего такие нагрузки для рядовых конструкторов заключались не в их работе, а в посылке на пару-тройку недель в подшефный колхоз. Что, как правило, выливалось в непрерывное пьянство и периодический тупой блуд.
Сашка трудился в бюро надежности ракетных систем, часто мотался по секретным полигонам, разбросанным по всему СССР, где – говоря словами открытых документов - «сдавал» (то есть отстреливал по специальным мишеням) продукцию родного завода. Он был достаточно смышлен, работу знал неплохо, начальство его ценило, и это выражалось в почти полной неприкосновенности молодого специалиста для колхозных дел. Туда можно было посылать тех, кто не слишком разбирался в своей профессии.
Но сегодня был понедельник, начало месяца, и половина многотысячного коллектива отсутствовала, отгуливая за переработку в конце предыдущего месяца, когда авралом сдавали план. Зато не дремали партийные и профсоюзные боссы-болтуны, за которыми была закреплено оказание помощи треклятому колхозу.
Инженер-испытатель разумно решил судьбу не дразнить, и скрыться с основного места работы. Благо его обязанности такой уход позволяли. У него имелось несколько видов пропусков, он обладал правом свободного хождения по всей территории секретного завода. Чем изредка пользовался в личных целях…
Миновав грязные корпуса механических участков, Сашка нырнул в чистенькое высокое здание сборочных цехов. Проскочил два поста и поднялся на лифте на самый верх. Переоделся в принесенные с собой белые тапочки, белый халат и такой же колпак, после чего окончательно сделался похожим на очкастого студента-медика. Но на участок электронной сборки в ином наряде войти было нельзя. Еще один пост с заспанной вахтершей, у которой на боку болталась кобура с допотопным револьвером, и инженер очутился у цели.
Здесь спокойно можно было отсидеться хоть всю смену. А на вопросы руководства, если они возникнут, сослаться на исполнение обязанностей по контролю соблюдения требований конструкторско-технологической документации. Это была правда: сотрудники бюро надежности принимали участие во всех комиссиях, если на каком-то этапе выпуска будущей ракеты что-то внутри нее отказывало или срабатывало не так, как нужно. Учет здесь был налажен жесточайший, и после обнаружения причины отказа того рабочего, который допускал брак, непременно наказывали лишением премии. После трех таких случаев его увольняли с предварительной беседой в местном управлении КГБ по поводу возможной принадлежности бракодела к числу американских шпионов, откуда работяга выходил зеленый и с трясущимися руками.
Сотрудники цехов инженеров из бюро надежности не любили, называя их «шакалами». Сашка это знал, но ничуть не переживал. Ему его работа нравилась, несмотря на частые поездки в командировки и косые взгляды рабочих…
В комнате мастеров сидел всего один человек. Это был Павел Г., с которым Сашка вместе учился в институте. Пашка приходу друга обрадовался, но как-то вяло. На лице его застыло выражение мученика, ожидающего сожжения на костре инквизиции. На вопрос гостя по поводу его вселенской скорби, грустно ответил:
- Понедельник… А я вчера с друзьями в парк ходил, гуляли… Вот слегка спортивный режим и нарушили… Сейчас голова раскалывается… Работы же в цеху нет, народ дурака валяет, мне нужно их стеречь… Они норовят напиться или на крышу смотаться, чтобы устроить там сеанс бригадно-коллективного перетраха…
Сашка пожал плечами:
- У тебя ж спирт в сейфе! Вот и поправь голову. Никуда твои развратные рабочие не денутся. Сто граммов «технологического вещества» организм не отравят. Если не усугублять, и на протирку ракетных причиндалов останется…
Павел посветлел:
- Одному пить с утра – пьянство, я и терпел. А вдвоем с другом – медицинская процедура. Я счас…
Он прикрыл дверь кабинета, отлил в алюминиевую кружку из бидончика чистого спирта, вообще-то предназначенного для протирки электронных схем, развел его водой, подождал, пока жидкость остынет, и разлил ее по двум чайным чашкам. Получилось граммов по сто.
Инженер, задумчиво наблюдавший за действиями приятеля, и, одновременно, стороживший входную дверь, взял в руки одну их чашек.
- Ну, чтобы у нас ничего по утрам не болело! – быстро сказал он, и коллеги-оружейники опрокинули огненную жидкость.
Едва отдышались, как в кабинет вошла молодая женщина. Игнорируя Сашку, она подошла к мастеру, положила перед ним листок и строго сказала:
- Поставьте автограф, Павел Васильевич, мне нужно сдавать в отдел кадров…
Тот прочитал текст, часто заморгал и как-то странно посмотрел на гостью. Она, внимательно наблюдавшая за реакцией начальства, тут же затараторила:
- Да, ходила на аборт! Обычное дело – зазевались мы, не успел мужик вовремя среагировать! Козел, конечно, но уж больно хорошо было…
Пашка прокашлялся и тихо спросил:
- Так ведь твой-то, Катерина, в это время вроде бы на курорте отдыхал?
Женщина закусила губу, тряхнула головой:
- Ну и что? Он – там, я – здесь! Не все ж время одну и ту же кашу есть…
Пашка хмыкнул, черкнул и отдал листок. Работница вышла, одарив покрасневшего Сашку презрительным взглядом…
- Вот такая непростая жизнь у наших пролетариев, Санек, - задумчиво сказал Павел и налил еще по одной чашке…
Через полчаса повеселевшие приятели гуляли по цеху, подходили к стендам и прочим приборам, из всех сил изображая мыслительно-трудовой процесс. Помещение было большущее, прогулка заняла почти час…
Дойдя до конца и весело переговариваясь, инженер и мастер повернули назад. Путешествие к вожделенному бидончику шло мимо других рабочих столов, за которыми сидели сборщики электронных схем, также наряженные в белые халаты и колпаки. Большинство болтали, работали немногие.
Проходя мимо одного из столов, Сашка взглянул на сидевшую там молодую девушку и споткнулся. Та оскалилась в смехе, ее хохот разнесся по всему цеху…
- Ты чего так плохо ходишь? - спросил Пашка, когда вернулись в комнату мастера. – Выпили-то не так и много.
- Дело не в питье, - ответил приятель. – Понимаешь, та девка… Ну, твоя работница… Она ж голая под халатом! Совсем, веришь?.. Ни лифчика, ни трусов!.. Со стороны не заметно, а мне сверху её видно, как Землю из космоса…
Пашка перестал разливать спирт и засмеялся.
- У нас тут, Санек, нравы не сильно хрустальные. Работяги в обед в хорошую погоду лазят на крышу. Разобьются на пары, спрячутся за вытяжными трубами, постелят всяких тряпок, и давай наяривать…
Сашка оторопел:
- Но ведь у них же семьи…
Запыхтел, помолчал и смущенно добавил:
- Ну, ладно, мужику, и в таких условиях можно порадоваться жизни. А бабам-то зачем в грязь кунаться?..
Павел сунул другу чашку живительной влаги, и они снова выпили. Мастер задумчиво смотрел в потолок и тихо рассуждал:
- Нам с тобой их не понять… Они – согласно классовому учению - носители всего прогрессивного. А мы – колеблющаяся гнилая прослойка, интеллигенция, которую наш великий вождь, хитро прищурившись, метко назвал говном… Да, мы тоже грешим. Но чуть мягче, стеснительнее… У нас есть жены, дети… У них – бабы и спиногрызы, которые отнимают заначку, отложенную для пьянок и ****ок… Им это кажется нормальным: выпить, украсть с завода железяку, трахнуть в раздевалке случайную пьяную подругу, сунув её головой в умывальник…
Сашка оторопело смотрел на приятеля. Раньше он его таким не видел. Хотел что-то ответить, но не успел. В комнату вошел рабочий-мужчина. Он был возмущен:
- Павел Васильевич, скажите Нинке, чтобы она прекратила задирать передо мною ноги и показывать свою п…у! У нее сегодня хотелка зачесалась, а у меня – работы по самое горло. Пусть идет и растопыривается где-нибудь еще…
Некоторое время мастер молчал, глядя в стол. Потом поднял голову:
- Ты, иди, Вася, я скоро приду, разберусь с вашими хотелками…
Дождавшись, когда рабочий вышел, повернулся к Сашке, зло спросил:
- Пойдешь со мной правду жизни смотреть, инженер? Хочешь полюбоваться на изнемогающую от течки самку примата, который считает себя царем природы?.. Не желаешь увидеть носителей передовой морали в действии?..
Сашка молчал. Павел налил две чашки разбавленного спирта. Они в тишине выпили, подышали. Мастер тоскливо оглядел свою рабочую комнату.
- Иди, Санек, к своим инженершам. Они такие же суки, как и здешние б…ди, но хоть вслух об этом не говорят. И на мужиках у вас там не очень заметно, что все мы - самцы-гамадрилы…
Взглянул на онемевшее лицо друга. Чуть улыбнулся:
- Не обижайся, настроение у меня сегодня не очень… Пойду я уговаривать знойную девушку не приставать к чужому мужику в рабочее время…
Сашка согласно кивнул:
- Пора мне, Паш, в командировку ехать. Когда ракеты запускаешь, на глупости времени не остается…

ВЗРЫВНОЕ СЧАСТЬЕ
Маленький заштатный городишко К. спрятался в глубине одной из провинциальных областей центра России. В нем - 40 тысяч населения, из предприятий – всего три завода. На одном официально делают пластмассу, а на самом деле – пороха и взрывчатку, на втором – лаки и краску, на третьем – керамические вазы и строительную плитку.
Народ в городке пьет по-черному. Если встретишь на улице трезвого мужика – значит, приезжий. Местные, что до конца еще не спились, трудятся на пороховом, где вся продукция получается с помощью этилового спирта. Он хоть и не хрустально чистый, но пить можно. По заводу тянется спиртопровод, отгороженный решеткой, из которого работяги нещадно воруют радующую их жидкость. За смену человек выдувает до 400 граммов чистого спирта (по традиции, его здесь не разводят). К сорока годам все заводские мужики выглядят, как старики. Многие женщины от них не отстают.
Тех, что спивается, выгоняют, они идут на лако-красочный. Здесь глушат политуру и всякие химические очистители. Окончательно опустившиеся вылетают и отсюда, после чего попадают на керамический. Эти несчастные по вечерам стоят со своими дурацкими кувшинами у проходных порохового и предлагают чудовищно-некрасивые горшки за глоток спирта…
Вот уже два года Сашка мотается сюда в командировки, «отстреливая» на заводском полигоне макеты ракет своего завода, чтобы определить необходимые параметры для двигателей у тех ракет. Ездить надоело до чертиков, но замены ему в КБ пока нет.
Летний вечер, идет отстрел очередной партии макетов. 10 штук из них, упакованные в специальные контейнеры (по 24 кг каждая «дура»), разогреты до температуры плюс 70 градусов, еще 10 таких же «труб» – охлаждены до минус 60-ти. Слесари-сборщики таскают «изделия» из термических установок на мини-полигон, где находится «стрелялка-качалка». Здесь ракеты суют в особую трубу, подвешенную к прибору, «ловящему» отклонения при выстреле. Вместо боевых ракет используют весовые болванки, которые, пролетев сто метров, зарываются в мощный холм песка, откуда их позже выколупывают те же слесари и прикомандированные инженеры-оружейники.
Залпы – оглушительные, каждый раз приходится разевать рот, чтобы не болели уши. Пороховой дым стоит столбом, сизо расползаясь по расположенному рядом лесу. На ближайших деревьях сидят несколько белок и терпеливо, никуда не убегая, ждут окончания стрельбы. Они живут здесь давно, дружат с местными трудягами, которые их подкармливают. Зверьки умны, понимают, что подходить можно лишь тогда, когда люди уйдут от «качалки» и усядутся за большой стол…
Уже отстреляли десять «горячих» снарядов. Все пока идет нормально, параметры – в пределах норм. Местных начальников нет, только приезжий инженер-оружейник. Слесари непрерывно намекают ему, что время близится к семи часам вечера и пора бы «перекусить». Сашка отмахивается. Он прекрасно знает, что за «ужином» народ выжрет по 250 спирта на рыло, после чего от мужиков можно будет добиться только матерных анекдотов, но не работы.
Местный пролетариат, поняв, что прикомандированный на их уговоры не поддается, начал резко убыстрять темпы работы, нагло нарушая требования всяких инструкций. При залпе люди перестали отходить от «качалки» на положенные сто метров, где нужно прятаться в мизерный по размерам металлический бункер, откуда через маленькое бронестекло ни черта не видно. Народ теперь толпится метрах в двадцати от точки стрельбы, и весело болтает, ожидая окончания выстрелов и начала вожделенного ужина.
Сашка какое-то время терпит, ему тоже хочется быстрее закончить стрельбы, после чего уйти в город на телеграф, послать сообщение своему начальству, завалиться спать в гостиницу, а утром, оформив документы, уехать в родной город. В конце концов, он за распорядок на пороховом заводе не отвечает.
Однако после тринадцатого залпа его терпение лопнуло. Сашка знает: случись что, ему потом придется исписать тонны объяснительных записок, месяцами общаться с представителями особых органов, которые будут упрямо пытаться объявить его американским шпионом. Понятно, что ни черта у них не выйдет, но крови они у него попьют – не один стакан…
Перед четырнадцатым выстрелом Сашка чуть ли не на пинках загоняет пятерку людей в укрытие, которые идут, тихо матерясь. В принципе, они могут приезжему инженеру и не подчиниться. Но тогда тот с чистым сердцем имеет право настучать их начальству про то, как они пили, а при работе не соблюдали ни одной инструкции по безопасности. После чего лишение премии им покажется благодарностью, ибо перед нарушителями замаячит перспектива вылета с завода.
Слесари уселись позади бункера на землю и стали негромко обсуждать местные новости. Сашка махнул рукой, и еще один слесарь-испытатель, скрытый в другом бункере, нажал кнопку, которая приводила в действие двигатель и – одновременно – кучу всякой измерительной аппаратуры. Все привычно разинули рты, но вместо обычно-громового, но терпимого «бах», раздалось шипение, а затем прозвучал такой взрыв, от которого заложило уши.
Когда дым над поляной рассеялся, Сашка в сопровождении присмиревших слесарей вышел из укрытия. В сотне метров от них резво болталась «качалка», а расположенная на ней пусковая «труба», вместо привычно горизонтального положения, вертикально висела низко над землей. Даже издали было видно, что львиную долю крепежных деталей на ней срезало.
Когда подошли ближе, стало понятно: двигатель разорвало, он вздулся как кастрюля, а его днище с восемью мини-соплами, откуда исторгалось пламя, исчезло. Сашка оглянулся – все окружающие деревья были иссечены осколками. Если бы там стояли люди…
Трудились молча. Инженер писал акт, слесари раскручивали «качалку», фиксируя свои действия записями в журнале. Примчался начальник полигона и стал всем мешать. Явился особист, начал писать бумагу, задавая людям глупейшие вопросы. Народ тихо зверел, но вел себя прилично, отвечал без мата.
Вся эта бумажная канитель закончилась к одиннадцати вечера, после чего ответственные начальники бесследно исчезли. Сашка уже знал, что его командировка теперь продлится на неделю больше предполагаемого, пока не привезут двадцать новых двигателей. Значит, он увидит жену и только что родившуюся дочку на семь дней позже, чем думалось.
Настроение было паршивое.
Инженер оглянулся – за столом сидела вся бригада, но никто не трогал большой чайник, в котором был налит спирт. Вокруг разложено множество домашней еды, но и ее не касались. Люди ждали. Заметив, что Сашка смотрит в их сторону, бригадир махнул рукой.
Молодой оружейник молча подошел, уселся на лавку и взял алюминиевую кружку. Разлили по пятьдесят граммов. Прозвучали два слова – «за жизнь» - и все опрокинули огненную жидкость. Командированный дождался, не дыша, пока влага дойдет до желудка, вытер слезу, закусил свежим огурцом и впервые улыбнулся.
Хрен с ним, с взрывом! Все живы, и это – главное. Следующую партию двигателей непременно отстреляет с ребятами на «отлично». А сейчас, до самого утра, можно пить и спокойно говорить за жизнь с хорошими мужиками.
На столе появились три белки, начали деловито грызть сухари и сахар. Они вежливо разрешали гладить себя по спине. Светила луна, на душе было хорошо…

Сегодня мне снова снился полигон, дым и запах пороха. Чуть горький, чуть сладкий, приятно-нежный. Проснулся грустным.