Карусель

День весеннего равноденствия я встретил распевая: «а любовь все живет, в моем сердце бальном». Пил пиво и тупо сидел в телевизор. Пару дней никчемного существования с головной болью и игрой в кубики в своем воображении. Никакого сколь-нибудь значимого действия. Увеличивая мусор и количество гавна, «вот так существуют холостяки», явно наслаждаясь свободой и одиночеством, брезгливо сбрасывал пепел на пол и жевал что попало, вернее что было и что купил.

Потом был день, работа усыпила меня, к вечеру как-то повредив мизинец осколком плитки вечного ремонта ванных комнат в моей жизни, я очнулся. Очнулся в отчаянном просветлении повторяемости происходящего. В очередной раз я ремонтировал ванную, в очередной раз проснулся, в очередной раз пишу. А сегодняшние события ставили меня в обстоятельства пятнадцатилетней давности. Как будто давнишний сон, с небольшими нюансами. В то время я как-раз начал свою трудовую деятельность.

И вот этот сегодняшний художник со своим каталогом не очень интересных рыбных работ, точь в точь как то мое первое полиграфическое творение в Пейдж Мейкере для какой-то женщины, которую я так и не увидел, но наделал кучу орфографических ошибок в подписях к ее картинам расставляя их мелкими прямоугольниками на мелком формате А4. Сегодняшний художник не был похож на художника в понимании витающего в облаках творца. Я уже встречал такого и вообще мне только такие и попадались. Земные Дельцы. Земные в смысле твердо стоящих на земле, скорее по колено в земле. Четко и последовательно, может быть где-то неспешно, Делающих иллюстрации окружающего их мира. Эти ребята были по-своему разными на протяжении моей жизни. Встречал я их примерно раз в пять лет.
 
Первый, скрытый алкоголик, одинокий с какими-то непонятными жилищными обстоятельствами, тяготился своим земным знаком зодиака. Всячески ожидая восхищения окружающих, продуктами своей деятельности, он неестественно искажал эту свою внутреннюю потребность банальной неуверенностью, может кто-то сказал бы скромностью. Продукты были, не то чтобы простыми, они не цепляли и как-то даже высказывать одобрение было не к месту, ну нарисовано, ну не придерешься, ну и всё, и не продукты вовсе, потому что не вкусные. Вообще эта невкусность была свойственна всем моим знакомым художникам, а у этого была еще одна особенность. В своей работе он использовал различные приспособления, которые были очень странными для меня теперь, но тогда это было необычно. Вспоминается, рисуя портреты людей, те что за 20 минут по 5 баксов на бульваре, где куча народу, он к мольберту прикручивал некий перископ, который позволял перерисовывать черты лица на бумагу и потом всячески сверяться через оптику с оригиналом. Процесс напоминал некое калькирование, конечно не все так просто, как под кальку обводить прямые линии, тут надо было еще полутени с тенями накладывать, но все этого как-то чуждо смотрелось и оттого приобретало оттенок необычности. Теперь я вижу в этом перископе некую компенсацию свойственной ему неуверенности, но тогда он был моим первым учителем живописи и рисунка, и не никак мной не обсуждался.

Второй, тоже был по своему интересный мужичок. Полная противоположность первого. Семейный и такой боровичок: «все в дом». Крепкий, приземистый он уже давно забил на этот вот свободный никому не нужный творческий полет абстрактной мысли с кистью в руке и зарабатывал на изготовлении вывесок и разной другой халтуре, где требовались руки и немного наклеить оракала. При этой деятельности он отправлял детей в путешествия на корабле, имел собственную мастерскую в которой и клепал конструкции и чувствовалось, что жил совсем неплохо. Как-то в одном совместно деле я потратился на 10 баксов и он мне должен был их вернуть, но не вернул, да и я позабыл. И как-то пересекся с ним, неслучайно, собрался на рыбалку и решил спросить у него палатку, сам он постоянно рассказывал о своих охотах по рыбе. Встретившись, он вспомнил о куче денег, что должен мне, и дал какую-то подгнившую палатку, о чем честно предупредил. Когда я вернулся по телефону он удостоверился, что палатка продолжает вонять гнилью и наши отношения затухли. Эту палатку я выбросил, 10 баксов он мне не вернул. В принципе я никогда не любил рыбалку как таковую, просто с девчонкой поехал, как потом выяснилось комаров подкормить.

Сегодняшний Делец был третьей ступенькой в этом своеобразном восхождении. У художника был автомобиль! Именно такой формы и цвета о котором я мечтал. Он торговался со мной, нестеснялся и пригружал потихоньку. Как-то так же выпрашивал одобрения своим работам, которые мне были безразличны, не цепляли его водные пейзажи разве только одна рыба, черно-белая в декоративной технике как-то меня затянула и тоскливо заинтересовала. Вчера, на своей холостяцкой вечеринке я съел под пиво консерву ставриды, хотя до этого продолжительное время категорически тошнило от одного только запаха чешуйчатых животных. И вот видимо эта вновь проснувшаяся тяга к водоплавающим, вылилась в эту заинтересованность. Художник прочувствовал этот момент и сразу захотел её на обложку. Он потом ушел, потом вернулся, а я все-время переспрашивал, выбирая с ним картинки для каталога его работ, знает ли он как называется та или иная картина, что само по себе было нелепо, ведь автор он и конечно же знает, но мне как-то не ощущалось и как-то он не совпадал с моим представлением о художниках. И вот он был такой новый-старый и я напротив.

Сейчас, нет той ошеломленности в написании текста, но какое-то непонимание присутствует и скорее всего именно оно заставляет меня набивать эти строки, чтобы как-то остановить эту карусель, спрыгнуть, сойти и не чувствовать боль от этих повторений. Нет не боль, а раздасованость от незавершенности чего-то. Эта не сделанность чего-то накручивается как клубок, а я не могу найти конца нити. Когда-то я закончил свой рассказ предложением водителя такси прокатиться в обмен на Радость Встречи. Тогда я писал и не понимал, что это? - Радость Встречи, наверное понимал, по-своему как-то, а сейчас я встречаюсь со своей жизнью, ее эпизодами изо дня в день и нету, нету Радости. За эти месяцы я прожил двадцать лет своей жизни, время сжалось, и идя по улице я спрашиваю себя, кто, кто шепчет мне этот текст и я натыкаюсь на свою тень. Я брежу со своей тенью, в «литературном» экстазе, играю с ней в кубики, она скрывает, то что показалось мне не приглядным и выталкивает на свет, то что я считаю правомерным. В этом предложении ясно что решаю я, но мне неясно внутри, как я решаю и где я. Что я не сделал? И почему мне суждено завершать чужие дела? И где чужое и где мое?

Мне кажется, что люди которых я встречаю в своей жизни – мои дети. Не только люди, но и ситуации, предметы и пейзажи. Дети в том смысле, что являются порождением моих фантазий и как я веду себя с этим внешним, так оно становится по отношению ко мне. Например, черта характера которую отмечу в себе и как-то решил с ней, обретает материальность в новом знакомом и выходит из тени прямо под нос. Если испугаться, то стать этим страхом и кормить эту черту внутри себя и «любоваться» снаружи, если полюбить, то слиться все в той же кормежке и жить с этим, внешним-внутренним. И вот эта грань, нет скорее другое понимание любви, любви не в смысле съесть-накормить, а любви в смысле «как здорово, что оно живет». Живет само по себе, да где-то рядом, может быть под боком, но само по себе и ничего с ним не сделаешь. Можно конечно, не знаю что можно, тут блин просто слова. Да, другая любовь, в смысле принятие существующего. Вот это «может быть под боком» определяет наше отношение к чему-любо. Вообще я не знаю о чем пишу, я даже не знаю, что такое отношение, в голове лишь, что оно может быть положительным или отрицательным. Отношение в пространстве внутреннем и внешнем, хотя философски пространство одно, что внутри то и снаружи. Отношение в пространстве к чему-либо. Независимое? Типа я сам по себе, ты сам по себе? А если близко и неприятно? Неприятно это страшно. Нестрашно, когда я делаю и он делает. Я подбираю слова с частичкой «не». Зависимость, вот что я описываю, а речь идет о свободе.