Майя

Памяти человека, впервые пробудившему во мне потребность в любви, посвящаю.

Я сидел за рабочим столом, склонившись над своими бумагами. Работа увлекла настолько, что я и не заметил, что кто-то стоит рядом. И лишь мягкое прикосновение чьей-то руки к моему плечу вернуло меня обратно, в реальный мир. Я поднял глаза. В первое мгновение все показалось черным. Потом начали проступать очертания предметов в нашей рабочей комнате, залитой ярким солнечным светом. Три ряда письменных столов оканчивались черной большой доской для написания формул на наших научных семинарах. Выплыла как бы из дымки черная доска и глаза моего шефа, обращенные на меня с некоторым любопытством и удивлением. Восседая перед доской за своим большим письменным столом лицом к ряду столов своих подчиненных, шеф видел все, что происходило в этой комнате. Он царствовал, он восседал на своем постаменте, торжественно наблюдая за всем происходящим. А сейчас он строго- заинтересованно смотрел на меня. Вплотную к моему столу стоял кто-то. Первым, что бросилось мне в глаза- была черная бархатная ленточка на тонкой желтой шее. В первое мгновение мне показалось, что передо мной стоит сама смерть. Но у нее не было в руках привычной Косы. Эта Смерть поразила меня своим жалким выражением. Она была страшна, желта и трогательно беззащитна.
Передо мной стояла она-Майя. Строго зачесанные назад и собранные в узел волосы на голове, черное деловое строгое платье . Майя поразила меня своей деловой сдержанной торжественностью. Торжественность скорби,- подумал я . тут же устыдившись своей промелькнувшей в сознании мысли. Было что-то необычное тревожно- трогательное в ее взгляде. Помимо моей воли, притянутый как-бы магнитом, я начал медленно подниматься со стула. Я не слышал, не осознал, что она попросила меня выйти с ней в коридор. Завороженный, следуя инстинкту, я вышел вслед за ней, механически переставляя ноги. Мы прошли полутемным коридором к освещенному окну в конце коридора. Тонкой пергаметной рукой с единственным украшением- маленьким серебряным колечком с голубым камушком, прикоснулась она ко мне. Луч света коснулся голубого камушка на мгновение и он засветился, заиграл яркими голубыми, как небо, лучами. Голубые лучи и жизнь, и радость,- подумал я.
Ее слова вернули к реальности. Сквозь дымку слепящего света прорезалось" Я скоро умру, Олег. Я это чувствую."

Впервые увидел ее я тоже в сиянии голубого, играющего на солнце снега. Мне было два года. Отец везет меня на санках по парку. Снег слепит глаза, разноцветные искорки веселят, ослепляют. "Познакомься, твоя новая мама,- сказал мне отец. Я поднял глаза. Ко мне склонилось круглое румяное от мороза улыбающееся лицо молодой красивой девушки. На ней было темное пальто с большим меховым воротником и кокетливая шляпка выгодно оттеняла ее молодость и красоту. Ее глаза сияли, улыбка принадлежала мне. Я рассмеялся и потянулся к ней руками.
Так вошла в мою жизнь первая женщина, которую я помню- моя мачеха- Майя..

Я скоро умру",- повторила она, жалко и смущенно улыбаясь, и снова коснулась моей руки. Волна недоумения и какой-то призрачной нереальностим происходящего обожгла грудь. Это ворвавшееся ощущение было так неестественно в этот момент, в этот солнечный день рождающегося в который раз лета, что я никак не отреагировал на эти ее слова, продолжая молча стоять. Неестественная пауза немного затянулась. "Все будет хорошо. Вы отдохнете и все снова будет хорошо", пробормотал я. "Я скоро умру",- просто и буднично повторила она. И я сразу поверил. "Позаботься об Игоре. Не бросай его. Присмотри за ним. Ведь он такой...без царя в голове. Мы с Борисом уезжаем сейчас в отпуск. Не знаю, увидимся ли снова." Она замолчала, единым разом выплеснув все, за чем пришла ко мне. Я молча кивнул головой. Она вдруг, замешкавшись и смутившись, понимая всю тяжесть своей просьбы, сухо попрощавшись, ушла. Я смотрел ей вослед, пока ее сухой силуэт не растворился в темной бесконечности коридора.
Больше я ее никогда уже живой не видел.

Война недавно окончилась. Майя с родителями вернулась из села, где они жили во все время оккупации , в родной город. Город стоял весь в руинах. Разрушенные здания, как сгорбленные старики смотрели на Майю, идущую по улице, слепыми и темными оконными проемами. Но даже жалкий вид инвалидов- домов не мог испортить настроения молодой, полной надежд на прекрасное будущее двадцатилетней девушки. Она окончила школу, она получила аттестат зрелости. Какой-то из главных этапов жизни окончился. Правда, несколько поздновато, но ведь она не виновата, была война. Все дороги, все пути для нее открыты. Так пелось и в новой, недавно созданной песне. Теперь у нее в руках аттестат. Она могла гордиться. Она окончила школу успешно. И сейчас, идя по разрушенному центру города, она приближалась к старому зданию университета, прижимая к груди итог первого этапа своей жизни. Майя хотела быть химиком. Непременно ученым-химиком. Ее приняли в университет.
Вернувшись домой, она застала привычную картину. Вечно молчаливую, сдержанную в выражении своих чувств мать, хлопочущую на кухне, сидящего так привычно за столом перед разложенными бумагами из своей прошлой жизни , со сложенными в горькой усмешке губами, застывшего в своей теперешней ненужной жизни отца. Отец, которого после Гражданской войны через некоторое время , где-то в тридцатые годы ,отстранили от начальственной должности, застыл в своей обиде на жизнь, остро чувствуя теперь свою ненужность.
Вихрем ворвавшись в дом, Майя повисла на шее отца. "Мамуля, папочка, меня приняли в университет. Я буду учиться, я буду химиком",- кричала она, кружась по комнате. Глядя на кружащийся по комнате, будто сорванный вихрем танцующий цветок, радовалась мать, застенчиво улыбаясь. В глазах отца зажглась искра надежды на будущее, глаза заблестели слезами.
Первые несколько лет учебы в университете прошли на едином дыхании. Мвйя любила учиться. Майя любила и веселиться. На студенческих вечерах она танцевала до упаду. Радости жизни не могло омрачить даже то, что на факультете, да и вообще в институте, учились после войны почти исключительно одни девушки. Парней немного вернулось с фронта. И не все из них пошли учиться. Девушки приглашали на свои вечера парней из других институтов.
Майе пошел уже двадцатьчетвертый год, когда на одном из институтских вечеров она познакомилась с Димой. Она как всегда веселилась и танцевала с другимии девушками, когда вкрадчивый голос приятного тембра за спиной произнес: "Разрешите мне пригласить Вас на танец." Майя повернулась, и сердце замерло от предвкушения. Перед ней стоял Он, парень ее мечты. Густые волосы, зачесанные красиво набок, стального цвета холодные глаза и лихие усы. Парень был в гимнастерке, на которой поблескивали награды. Война несколько лет назад окончилась, а он все еще носит военную одежду,- подумала она, и гордость за него, фронтового героя, наполнила ее душу.Таким представляла она своего героя во снах. Закружившись с ним в вальсе, Майя ощущала приятную жесткость его гимнастерки, вдыхала незнакомый запах. Прямо перед глазами была грудь, украшенная наградами. Она не помнила, о чем он ее спрашивал. Была радость, не было обыденности. Лишь немного ее удивила сухость и деловитость его вопросов. Парень провожал ее домой после вечера. И снова обо что-то очень твердое разбивалось ее желание теплой доверчивости.
 Дима учился в Автодорожном институте. Вскоре он должен был окончить институт. Они начали встречаться. Он не мечтал, как Майя. О своих планах на будущее не говорил. Его волновал вопрос, как после окончания остаться в большом городе, завидовал тем, у кого была городская прописка. Сам он жил в общежитии, родители его оставались в селе, в семидесяти километрах от города, куда недавно переехали из другой области. Майю Дима не баловал рассказами о своем детстве, своей прошлой жизни. Она весело щебетала, оставаясь с ним наедине, а он лишь молчаливо ухмылялся. На лето парень исчез из города. Осенью встречи возобновились. Мягким и вкрадчивым голосом, говоря слова любви, притягивал он ее к себе жесткими, словно из стали пальцами. И отдаваясь вся, как мягкий воск этим жестким сдержанным и сухим объятиям, она говорила сама себе, что это прекрасно, что этакой и должна быть любовь настоящего мужчины. Когда руки его деловито и жестко касались ее груди, Майя стыдливо отстранялась, словно пытаясь защитить себя от холода этих рук.Через несколько месяцев парень сделал ей предложение . Майя пригласила его к себе домой познакомить со своими родителями.
Торжественно готовились к этому дню семья Майи. Хлопотала по хозяйству мать. Майя, словно птица, радостно носилась по дому с тряпкой в руках, вытирая мельчайшие пылинки пыли с вещей. Стол для тех голодных послевоенных лет накрыли как положено. Тщательно прихорашивалась у зеркала Майя, с замиранием сердца прислушиваясь, не постучал ли он уже в дверь.
Дима пришел все в той же военной гимнастерке с наградами на груди. "Здравствуйте",- сказал он , входя в комнату, широко растягивая рот в улыбке. Серые глаза не улыбались, смотрели остро-пронзительно и настороженно. Неловкое молчание повисло в воздухе. Уже сидя за столом, Дима сказал. "Вот мы тут поговорили с вашей дочкой и пришли к выводу..-решили пожениться. Да, вы в городе неплохо устроились., сказал он, глядя на уставленный блюдами стол. Вот мои родители в деревне живут. У них гораздо хуже. Нам, деревенским прописки в городе не дают. Все заняли эти... А настоящие труженики только они. Пролетариат и крестьянство - два по - настоящему революционных класа. Да, на их труде в городе живут. Я считаю так, те, кто в городе жили, пусть теперь в село переедут жить, пусть узнают, как хлеб зарабатывать.
Лицо отца Майи все более деревенело. "Вы что же, против политики Сталина?",- спросил он деревянным голосом. На секунду Дима опешил, затем огонь негодования залил его щеки. "Вы что же это, на меня давить, меня, фронтовика, подозревать?",- спросил он, прерывающимся сдавленным голосом, в котором звучала неподдельная ярость, приподнимаясь из-за стола. "Да я за Сталина кровь проливал на фронте. Да я за него жизнь отдам. Вы вот отсиживались во время войны, а я добровольцем в армию пошел. Вас бы в село, на ту жизнь.
"Да я просто так спросил",- устало сказал отец Майи.
Дима, словно опомнившись, прижимая Майю за талию, сказал фальшивым голосом. "А вот теперь мы с Майечкой семью создать хотим. "Конечно, конечно, -радостно сказала мать, подкладывая кушанье Диме на тарелку, махнув рукой в сторону отца. Мол, ты, старый, не понимаешь молодежи теперь. Сиди и молчи". Ничего не ответил отец, сидя за столом, погрузившись в свои, одному ему известные думы.
Проводив Диму до дверей своей коммунальной квартиры и уже закрыв за ним дверь, долго стояла Мфйя, прижавшись горячим лбом к обшарпанной старой почерневшей от времении боевого военного прошлого двери. Из соседней комнаты вышла в коридор, тяжело шаркая ногами, соседка. "Майечка, почему ты стоишь здесь в темноте? Что с тобой?"- спросила с любопытством, глядя на девушку, она." Ну что, ушел уже твой суженый?. Дай бог, дай бог тебе счастья! Красивый он у тебя, представительный. Не многим теперь после войны выпадает такое счастье быть с мужчиной. Ты уж береги-то и цени это счастье." Соседка ушла к себе. Прижимая руки к горящим щекам, медленно пошла Майя назад. Что-то тяжелое и горькое налегло на душу. В тревожном смятении чувств заныло и сжалось сердце. Страх неопределенности и горькое отчаянное чувство одиночества и холода охватило ее. Быстрыми шагами вернулась она к родителям в тепло и любовь. Отец все так же сидел за еще не прибранным столом, подперев голову рукой. Отсутствующим взглядом глядел он перед собой. Мать, робко приподняв плечи, будто наказанная, механически сметала концом передника крошки со стола. Неловкое молчание наполнило комнату. Присев к столу, Майя смотрела на отца, пытаясь поймать его ускользающий от нее взгляд. "Ну что, па -а -чка, что ты думаешь о нем?", спросила. не выдержав молчания , она. Отец, хмыкнув, покачал головой и сказал как-то неуверенно"Ты, Майка, смотри. Сама думай, что ты можешь из этого дерьма слепить. Авось перемелется. Замуж хочешь, оно понятно. " И, вдруг, резко поднявшись из-за стола, крикнул, весь побагровев:" Да гони ты его к чертовой матери отсюда, барахло такое!".
Мать, вздрогнув, еще сильнее вжала голову в плечи и ушла на кухню.
Ночью, лежа уже в постели, глотая слезы обиды и страха, еще раз прокручивая свои встречи с Дмитрием, Майя вдруг осознала, что не сможет отказаться от него, не сможет снова искать и ждать с замиранием сердца свою судьбу, что-то теплое, близкое и родное.
Уже во сне представилось ей, что идет она одна по широкой пустынной улице, засыпанной снегом. А кругом ни души и лишь разрушенные остовы домов смотрят на нее своими пустыми больными неровными темными проемами. И так холодно, так леденит душу и пугает эта немая тишина. И вдруг в далеком проеме дороги появляется в гимнастерке с орденами на груди Дима и протягивает руки, и так тепло стало на мгновение. Она устремилась к нему, протягивая замерзшие руки. Небо на горизонте уже потемнело, а она все еще не дотянулась до него...Видение разрушилось, пропало. Осталось лишь лишающее сил бесконечное чувство одиночества. Майя в испуге проснулась.
Долго лежала она в темноте, не шевелясь. Майя вспомнила свое знакомство с ним, его жесткие и беспошадные пальцы. Пугающие ее требования близости. Этот короткий большой палец правой руки и длинный ноготь мизинца. На секунду волна отвращения охватила ее. Отбросив эти ощущения, Майя вспомнила его грудь, увешанную медалями и завистливые взгляды однокурсниц. И, наконец, успокоенная, заснула.
Начались приготовления к свадьбе. Да, собственно, почти никаких приготовлений не было. Пришли две сестры матери - тетя Поля и тетя Вита. Обе были не замужем. Старые девы, как тогда говорили. Они в жизни многого достигли. Одна из них была уважаемым всеми врачом, другая выучилась на юриста. Мать Майи, выйдя замуж в молодости, так и не смогла учиться и на всю жмзнь осталась лишь женой своего мужа. К сестрам своим она относилась с трепетным восхищением. Тети сразу одобрили решение Майи. "Нужно быть замужем, Майечка, говорили они наперебой. Ребеночка родишь, семья будет. Не слушай ты его старого",- говорили они, показывая на отца." Он же мужчина, он не понимает, насколько важна для женщины семья. Перемелется, мука будет. Ты его потихоньку перевоспитывай, если тебе что не нравится. Все мы воспитаны в разных семьях по-разному. А ты не отступай от своего. Постепенно его своей любовью и окультуришь."

Придя к себе в общежитие и довольно потирая руки, сообщил Дима своим сожителям по комнате, что он решил жениться. Парни промолчали. У Димы не было друзей. Зато нашлось несколько единомышленников. Они всегда поддерживали его, когда он начинал жаловаться на превратности судьбы, особенно на несправедливости . А несправедливого в жизни было много. Особенно негодовал Дмитрий, сидя за столом со своими единомышленниками, рассказывая, о том, что не имеет права на прописку в городе. А эти..., говорил он, показывая корешам, сгорбившись, как мать Майи за столом, перебирая по столу руками, как это делал отец Майи, должны жить в городе на всем готовом. Все для них, говорил он, горячась и кривляясь. Кореши, хохотали до упаду, веселясь за столом. "А эта глупая телка, их дочка, сидит, выпучилась на меня и боится пошевелиться,- вдруг передумаю. Нетронутую из себя корчит. "
 "Да ладно, Митька, будет тебе, не злись, забудь их, жирных. Пошли лучше сегодня по бабам, как договаривались. А все-таки жить в городе будешь. Завидуем мы тебе."

 Майя порхала как на крыльях, когда думала о предстоящей семейной жизни. Видя воодушевление дочери, родители радовались, внутренне пугаясь и мысленно прося судьбу, чтобы все было хорошо, чтобы их сомнения развеялись, ушли, чтобы в душе воцарились радость и покой.
Дмитрий поехал перед женитьбой к родителям в село. "Наконец-то вырвется один из нашей семьи в город. Ученым человеком станет",- радовалась мать. "А там, глядишь, и нам поможет, сестер пристроит." Старшая из сестер, строгая и молчаливая Наталья, была на два года младше Митюни. У нее были свои планы на жизнь. К надеждам матери она отнеслась скептически. Мол, на помощь и можно рассчитывать, но думать о своей будущей судьбе нужно самой. Собиралась она уехать из дому поступать в музыкальное училище в Полтаве. Так ведь и пропасть можно, оставшись дома рядом с мечтательной и непрактичной матерью, строгим жестким, вечно занятым на работе отцом. С Митюней в детстве они тесно дружили, объединившись против поработительницы- младшей сестры Любки, которая была младше Митюни на тринадцать лет. Босоногая Любка бегала теперь по дому, периодически запрыгивая к нему на плечи от радости. После обеда, оставшись с сыном наедине, мать спросила. заискивающе глядя ему в глаза, "А об Этом она знает?". Хмыкнув и барабаня пальцами по столу, весь напрягшись, вскочил он, не выдержав внутреннего напряжения. Заходил быстрыми шагами по комнате, пригибаясь под деревянными балками низко нависшего темного потолка хаты. "Ты виновата",- зашипел он, низко склонившись над сгорбившейся матерью. "Не смогла сделать все нормально. Жизнь мою испортить хочешь?". "Не смогла я, Митя", - устало сказала мать. "Да и опасно это, сам знаешь. Соседка в дом часто заходила. Болел он сильно, но ведь и совсем кормить тоже не могла."
 "А мне теперь расхлебывать, жизнь свою испортить", - переходя на шепот, засвистел Дима. "А что, жив еще Васек?", -спросила забежавшая в комнату Любка, ухватив конец их разговора. Сжав кулаки, направился Митя к ней. Взвизгнув, выскочила Любка из комнаты.
"Да, сказать ей придется. Думаю, съест она все это. Уж очень за меня цепляется, любовь изображает. А знаешь, ведь он мне поможет, может быть, квартиру получить . В общежитии никто о нем не знает. Пусть усыновляет, если замуж хочет." В комнату вошел отец. Они замолчали. "Придется нам в другое место переехать. Слишком много глаз здесь", - подозрительно косясь на сына, сказал отец. "Вот я тебе здесь мешок картошки приготовил. Наш подарок к свадьбе."
Молча стояли на платформе маленькой железнодорожной станции отец и сын. Они прятали глаза друг от друга, старались смотреть по сторонам. Пыхтя и выбрасывая клубы дыма, бешено свистя и скрипя всеми своими тормозами, приближался старый маленький паровозик. На платформе все пришло в движение. Не успел еще поезд остановиться. а уже половина сидячих мест была занята, прыгающими на ходу в него пассажирами. В мгновение ока все было занято уже мешками с картошкой, семечками и прочей провизией едущих в город. С трудом втащили Митя с отцом свой огромный мешок и поезд тронулся. Долго стоял с непокрытой головой на платформе отец, глядя вслед уходящему поезду. О чем думал он, неизвестно. Молился, наверное, о сыновьей удаче.
Приближался день подачи документов в ЗАГС. В один из дней Дмитрий договорился с Майей о свидании. Он тщательно побрился, оделся и вообще, выглядел молодцом. Хоть куда. Идя по улице, он ловил смущенные взгляды девушек. По их глазам видел он, что нравится. Дмитрий не понимал лишь одного, почему до сих пор нет рядом с ним девушки, которую он создал в воображении, как законно занимающую место рядом с ним. Она обязательно должна быть светловолосой, голубоглазой, должна быть неприметна дома. Она должна содержать все в порядке, всегда восхищаться им и думать точно так же, как он. Он встречал много хороших девушек на своем пути. Начинал встречаться. И, о неожиданность!. Они через несколько встреч уходили, ускользали от него, растворялись в воздухе. Он не мог преодолеть какой-то черты, барьера, разделяющего их. Лишь с Майей удалось слепить что-то долговременное. Она была мягка, как пластилин, пыталась понять его и принять его взгляды. Она подлаживалась под него. Она хотела мира и взаимопонимания. Другие девушки упорно шли своим путем, у них был в душе такой же жесткий стержень, как у него. Они не шли на жертвы, пытаясь понять и принять его, если взгляды не совпадали. Он не мог увлечь за собою и подчинить себе, опираясь на свои скудные догмы и газетные представления о действительности.
А сейчас он шел по вечерней улице, вдыхая с удовольствием пронзительно чистый морозный воздух. Красный большой шар зимнего холодного солнца стоял низко над горизонтом. Голубые длинные нити тени от деревьев парка лежали рядом с белым, искрящимся розовыми искрами заходящего солнца снега. С удовольствием слушал Дмитрий хруст снега под своими ритмичными шагами.
Он еще издали увидал ее. Черная стройная фигурка на белом снегу. Она была в ботиках на высоком каблуке. Они прекрасно подчеркивали стройность ее сухих ног. Черное пальто и такого же цвета муфта. На голове кокетливая шляпка из черного фетра, отделанная лаковыми цветами. Увидев эту шляпку, Дмитрий невольно поморщился. Этот ненавистный интеллигентский головной убор! Злоба поднялась из самой глубины сердца. Губы сложились в недобрую усмешку.
Когда он подошел к Майе, он уже улыбался широкой радостной улыбкой. Лишь глаза смотрели как всегда недоверчиво- холодно.
Прижавшись к его плечу, романтически склонив к нему голову, рассказывала Майя о том, кто что сказал по поводу их женитьбы, какие советы ей дают подруги, и многое другое.
"Я должен тебе что-то сказать,- сказал перебивая ее Дмитрий. "Понимаешь ли, я мужчина. Мужчина- это совсем другое." "Знаешь, как трудно было на фронте без женщины. Как трудно терпеть, воздерживаться. Я тебе уже говорил, что мужчине нужно всегда женщину. Мужчина не может без женщины. У вас, женщин, физиология другая. Вам это не нужно. Понимаешь?"
Испуганно глядя на него кивала ему доверчиво Майя, соглашаясь.
"После войны, когда нас задержали в Венгрии, я попал в госпиталь. Там была одна женщина. Она из Армии демобилизоваться хотела. Ну и попросила она меня, мы с ней соглашение составили, договорились. Если она будет беременна, ее мобилизуют. Помог я ей. Сама понимаешь. Теперь у меня есть ребенок в Доме Ребенка. Ему уже полтора года. Мы поженимся, но только с условием, чтобы ты его усыновила. Он почесал затылок, сдвинул шапку на брови и испытующе холодно и недобро посмотрел Майе в глаза.
У Майи от неожиданности перехватило дыхание, сердце упало куда-то. "П-почему ты мне ничего раньше не сказал?,- прошептала она.
"А, не нравится? Вы все такие. Любовь изображаешь, строишь из себя недотрогу. Я на фронте кровь проливал за вас всех. Усыновишь ребенка, квартиру получим,- сказал он, смягчившись, видя слезы на ее глазах.
Придя домой и снимая ботики в холодном коридоре, Майя дрожала. как в ознобе. "Что, холодно на улице, Майечка?,- пробегая мимо сказала соседка "Дрожишь вся. Чаю горячего напейся и в постель. Небось, нагулялась с милым до упаду."
Майя не помнила, как провела ночь. ее трясло, как в ознобе. Наутро. выплакавшись, рассказала она родителям, что у Дмитрия есть ребенок. "Все,- сказал отец. Забудь его."
Прошло несколько дней. Дмитрий не приходил. Сердце Майи истосковалось. Снова ледяное одиночество девичества охватило ее. Каждый день, идя домой из института, оглядывалась в надежде, что мелькнут знакомые усы. Дома прислушивалась к каждому стуку в дверь. Но чудо произошло лишь через неделю. Он пришел. Лучше не было награды, чем спрятать заплаканное лицо на его груди, вдыхая такой знакомый запах его шинели. "Пойдем навестим нашего ребенка",- сказала она, поднимая свое раскрасневшееся лицо от его шинели.

После ухода Майи , вернувшись на рабочее место, долго сидел я, глядя ничего не видящим взглядом перед собой. Мыслей не было. Что-то давило на грудь. Я поднял глаза к окну. Яркий солнечный луч ударил по глазам и ослепил. И это яркое разноцветное сияние лучей перенесло меня в другое время.
Как давно это было! Отец забрал меня из дома, где тети в белых халатах кричали и наказывали меня, где меня жалели и досадливо морщились, видя меня, стоящим мокрым в одной рубашечке в моей кроватке. Как часто мне было холодно, холодно. А теперь меня везет на санках молодой улыбающийся мужчина и яркое солнце светит в глаза. Я зажмурился и любуюсь красивыми разноцветными искрами, пляшущими перед глазами. Санки мягко катятся по сверкающему снегу. Мне хорошо. Около памятника какому-то дяде отец, резко развернув санки, затормозил. Впоследствии я узнал, что это был памятник Т.Г. Шевченко, который стоял в парке его имени. Какая-то фигурка в черном приблизилась ко мне. Я увидел улыбающееся юное лицо, склонившееся ко мне.

Снова отрывочные воспоминания. Стараюсь убежать от них, спрятаться куда-то. На работе сосредоточиться уже не могу.

Свадьбу свою Дмитрий и Майя скромно отметили дома у родителей Майи. За общим столом Дмитрий, хмыкая по своей привычке, заводил все разговор о политике, сыпля казенными газетными фразами и лозунгами. Тщетно пытались тети Майи перевести разговор в русло обычных обывательских забот о дальнейшей жизни молодых . Диалога с Дмитрием не получалось. Он не слышал обращенных к нему вопросов, или просто игнорировал их.
Был уже совсем поздний вечер, когда Дмитрий с Майей уехали от родителей к Дмитрию в общежитие. Они ехали в трамвае по пустынному, холодному, замершему в молчании городу. Майя прижалась к его плечу, пытаясь погасить в душе страх перед чем-то новым, пугающим неизвестностью. Дмитрий недовольно дернулся. "Хм.., я тебе говорил, мне завтра рано вставать, а парни освободили комнату уже давно. Нужно было раньше уехать." И, проявляя свою уже законную власть над ней, крепко прижав, тряхнул ее. Приехав к Дмитрию в общежитие, они прошли в его комнату. Парни, уступив на эту ночь Дмитрию комнату, уже ушли. Они вошли в полутемную, освещенную маленькой грязной лампочкой у потолка комнату. Вдоль стен стояли несколько, застланных солдатскими одеалами, кроватей. Майе показалось холодно и неуютно. Одиноко сжалось сердце. Страх перед неизвестным смешался с острой жалостью к неустроенной жизни Дмитрия. Она стояла в пальто посреди этой неуютной комнаты, прижав руки к груди. Дмитрий уже снял шинель и повесил на гвоздь, вбитый в стену. "Майечка, ты что, не поняла, что мне завтра рано вставать?",- сказал он, кривя рот в фальшивой усмешке. Помогая ей раздеться, недовольно сдернул пальто с ее плеч. Майя осталась в легком платье, в котором была за свадебным столом. Раздеваясь, Дмитрий очутися за ее спиной. Ожидая, что он, приблизившись, обнимет ее сзади, ее обдало пронзительно жаркой волной. Ей стало жарко на мгновение, невыносимо жарко. Но он прошел мимо нее. Плюхнувшись всем телом на скрипучую железную кровать, так, что прогнулась пружинящая дно сетка, он начал торопливо стягивать брюки. Сняв гимнастерку, оставшись в трусах и майке, Дмитрий с удивлением посмотрел на все еще стоящую посреди комнаты с прижатыми к груди руками Майю. Все, что произошло потом, было как в тумане, как в дурном сне. Майя не успела его рассмотреть, не успела привыкнуть к его запаху, не успела успокоиться. С этой минуты ее закружил какой-то неумолимый вихрь, безжалостный ураган. Ураганом было сорвано ее платье, ураганом она была оттеснена к кровати. Вдруг лампочка оказалась прямо перед глазами. Она покачивалась ритмично в такт чему-то холодному и безжалостно-стремительному. Непомерная тяжесть на теле смешалась с болью, как во сне, из которой не было выхода. Уже не имея дыхания, Майя несколько раз слабо пискнула. И вдруг все кончилось. Лампочка на потолке уже не качалась, а равномерно светила в глаза. Пришло чувство освобождения. Груза на груди уже не было. Она услышала рядом с собой храп. Его острое колено неприятно врезалось в бок. До утра лежала она, оглушенная, без мыслей и ощущений. К утру она задремала, провалившись в бездонную черную пропвсть.
Кто-то тряс за плечо. Открыв глаза, Майя увидела склонившегося над кроватью Дмитрия. Она с испугом натянула одеало до подбородка. Дмитрий уже уходил. После его ухода, встав с постели, Майя оглядела себя. Щеки порозовели от стыда. На ней оставались чулки с подвязками на поясе, лифчик был не снят, а лишь приподнят над грудью и сейчас больно врезался в тело. Натянув на себя платье, она увидела, что оно расползлось по шву в талии. Одевшись, тихо ушла Майя домой.
Начались обычные будни. Майя училась в университете, Дмитрий в своем институте. Жили они сначала раздельно, но вскоре, благодаря стараниям заслуженного фронтовика Дмитрия, получили комнату в коммуналке в полуподвальном этаже. Туда они забрали из Дома Ребенка маленького Васька, собственно говоря, благодаря существованию которого и получили эту квартиру. Когда забирали Васька домой, одна из медсестер, работавших в Доме Ребенка, с гордостью рассказала Майе, что ребенок, доставленный туда в 1947 году, был на последней стадии дистрофии, спасти ему жизнь было почти невозможно, но его выходили. Васька Дмитрий переименовал в Олега. Выписали новое свидетельство о рождении, в котором Майя числилась его матерью. А днем рождения Олега Дмитрий избрал 1 мая, в честь имени своей жены. Впоследствии Олег узнал от случайно проговорившейся бабушки, что рожден он был осенью. Но точной даты своего рождения он никогда так и не узнал.
Майя была счастлива. У нее появилось собственное гнездо, Олега она охотно включила в семью в качестве сына. Вскоре родился ребенок, которого назвали Игорем. Дмитрий к тому времени уже получил диплом об окончании института и работал в авторемонтной мастерской механиком. После работы приходил уставший, бросался на диван с газетою в руках, наблюдая за снующей по комнате Майей, отпускал дельные замечания, касательно недостатков в ее домашней работе. Нудным голосом читал ей нотации по поводу ее врожденной лени, не забывая ударить ногой маленького Олега, неосторожно приблизившегося к дивану. Олегу было спокойно, когда отца не было дома. Майя находила время и почитать ему книжку, и показать ему, как вышивать, как штопать. Майя пыталась доказать Дмитрию, что детей нужно воспитывать без битья, но на все свои старания получала лишь один ответ:"Это мой сын. Что хочу- то и делаю с ним. Занимайся воспитанием своего сына" Дмитрий пытался несколько раз поднимать руку и на жену, но, получив решительный отпор, не решился продолжать. Но на маленьком Олеге он отыгрывался. Неудовлетворенность жизнью росла. Жена пыталась сагитировать Дмитрия поступить учиться дальше, в аспирантуру. Эта ее наивная агитация увенчалась успехом. Дмитрий подал документы в аспирантуру. По вечерам, сидя за книгами и ничего не понимая, иногда размахивался, швыряя книгой о стену. С аспирантурой вскоре было покончено. Майя, окончив университет, поступила таки в аспирантуру и успешно занималась там. Дмитрию вся эта возня казалась странно-подозрительной. По вечерам, когда Майя задерживалась в институте, Дмитрий ходил под окнами лаборатории, где она работала, пытаясь наконец доказать правильность своих предположений и увидеть ее с ее руководителем, занимающимися совсем другими делами. Не найдя доказательств, он все равно остался верен своим предположениям. К этому времени Майе удалось через своих знакомых составить Дмитрию протекцию и перетащить его из авторемонтной мастермкой в химический институт инженером. Не имея достаточной квалификации для новой работы, Дмитрий неожиданно заскучал и нашел выход из своего положения.Для усиления западных границ государства в Армию потребовались добровольцы. Вскоре Дмитрий завербовался добровольцем в Армию и Майя осталась одна с двумя детьми .
Так прошло почти два года.
Олег чувствовал себя прекрасно без отца. Наконец-то он не боялся задавать вопросы старшим, играться с братом Игорьком, высказывать свое мнение. Майя старалась не делать различий между детьми, одевала их одинаково. Она разрывалась между работой, учебой и домом, хотя и наняла няню для Игорька, да и родители помогали ей чем могли.
 Напряженное международное положение улеглось, а Дмитрий и не собирался демобилизоваться и вернуться домой. Наконец-то он почувствовал себя в своей стихии. Можно было командовать и наказывать, командовать и наказывать. А это было главным, к чему он в жизни стремился. Безоговорочно, безапеляционно быть непререкаемым авторитетом. И еще одно огромное преимущество -чувствовать себя свободным, женихом, парубком, не видеть перед глазами вечно вносящих сумятицу в жизнь детей. Не хотелось о них вообще думать. Дмитрий часто думал о том, что ловко сумел в жизни устроиться, получив через женитьбу прописку в городе и спихнув на Майю маленького нежеланного Васька. Майе писал он изредка дипломатично- успокоительные письма, в которых любовь к родине и угроза государству от внешних и внутренних врагов фигурировали на первом плане. В глубине души он давно уже был свободен для новой жизни. Переиграть жизнь, начать сначала, если что-то не нравится,- ведь это так просто. Стоит лишь вырвать написанную неправильно страницу из жизни и написать заново, уже как нравится.
Запыхавшись, прибегая с работы домой, Майя сразу бросалась к почтовому ящику в надежде увидеть там долгожданное письмо. Неделями ее ждало разочарование. Притихшая заходила она в дом, пытаясь играть роль главы семьи и счастливой матери. Она много внимания стала уделять детям, подсознательно пытаясь в этом найти смысл и оправдание своей семейной жизни. Те редкие разы счастья, когда она получала долгожданное письмо, были омрачены думами о будущем, о будушем, в которое она боялась заглядывать. Читая письма Дмитрия. тщетно пыталась она найти в них сопереживание, живые и теплые слова, обращенные к ней, к ее женскому естеству. Они напоминали газетные статьи о политике. Деньги на жизнь для нее и детей Дмитрий тоже забывал посылать. Сотрудники Майи, друзья, родственники начали понемногу высказывать сомнение в прочности и реальности ее семьи.
Часто уложив детей спать и лежа долгими ночами в своей одинокой постели, утешала себя Майя тем, что скоро Дмитрий вернется, нужно лишь потерпеть, что она все же счастливее многих своих подруг, большинство из которых еше не замужем. Уже начиная засыпать, в полудреме, обвалакивающей ее , слышала она какое-то приятное пение, которое доносилось издалека и чьи-то теплые и нежные губы касались ее щеки. Пение отдалялось, и она, счастливая, погружалась в теплую темноту сна.
Неопределенночть положения все больше тяготила ее. И Майя решилась поехать с детьми в село к родителям Дмитрия, показать им детей и попросить содействия, чтобы вернуть его в семью.
Тщательно одев детей, принарядилась Майя, надев свое единственное, тщательно и красиво сшитое с лисьим воротником по тогдашней моде пальто, надела свою лучшую модную в то время шляпку с лаковыми цветами на полях. И хотя родители Дмитрия жили недалеко, всего в 70 километрах от города, дорога предстояла утомительная и длинная. Сойдя с поезда, долго шла Майя в своих модных ботиках по целине, увязая в высоком снегу, волоча за собой санки с прижавшимися друг к другу притихшими детьми.
Громкими радостными криками встретила их выбежавшая из дому Любка. Засуетилась мать. Разговора толкового с матерью не получилось. Казалось, она не понимала, чем Майя могла быть недовольна. Майя чувствовала себя неуютно. Откровенно- неприязненно рассматривали мать и Люба одетую по-городскому с претензией на моду женщину. Было что-то враждебно-чужеродное в ней для них. Что-то не могли и не хотели они ей простить. Ее просьба помочь, ограничить свободу их Дмитрия, самого умного из семьи, добившегося прописки и работы в городе, встретила молчаливый отпор. Посадив детей на санки на следующий день уходила Майя на железнодорожную станцию без провожатых. А Дмитрий вскоре получил из дому письмо, где Любка описывала, как хорошо одета Майя и какие плохо одетые у нее дети. Получив от Дмитрия разгромное, полное забот о здоровье и будущем молодого поколения письмо, горько с сарказмом ответила ему Майя, послав фотокарточку, на которой была она и дети в добротных зимних пальтишках, хороших меховых шапках, перетянутые теплыми шарфами, с припиской:"Бедные плохо одетые дети и хорошо одетая мать."
Почувствовав реальную угрозу своему положению, решила Майя поехать к Дмитрию и все решить на месте. Стала она с детьми собираться в далекий путь. Дорога предстояла длинная, в Калининградскую область.
Целую неделю ехали они в поезде. Олег, Майя и маленький Игорек.
Шла полным ходом уже весна. Выйдя из поезда, глубоко вдыхал Олег свежий весенний воздух.На перроне города Зеленоградска их никто не встретил. Глубоко вздохнув, обвешанная сумками с детскими вещами Майя, подозвав детей, пошла пешком в направлении воинской части, в которой служил супруг. Через час они доплелись, озябшие и усталые, до контрольно-пропускного пункта. Дети заснули тотчас, сидя на лавке, пока дежурный по части пытался вызвать Дмитрия на проходную. Вскоре на проходную вбежал Дмитрий с искаженным от страха и злобы лицом. Отодвинув от себя Майю, оскалился в широкой улыбке, обращенной к замершему от удивления дежурному. "Майечка, вот не ожидал, что ты приедешь. Жаль деточек. Уснули уже." Почесав затылок, долго прикидывал Дмитрий, куда же пристроить свою семью. Наконец отвел их в офицерскую гостиницу. "Ты же писал мне, что живешь на квартире",- удивленно сказала Майя. "Туда нельзя, там хозяйка. Мешать ей будешь",- ответил Дмитрий, строя в голове планы, как же не допустить до нее информации, что живет на квартире у женщины, с которой нашел общий язык во всех отношениях. Он даже шутил иногда, что живет наконец-то нормальной семьей. Ночью теплый бок ядреной бабы согревает, а днем получает от нее горячую еду и аккуратно отглаженную гимнастерку. Он уже подумывал остаться здесь насовсем. И вот неожиданность- полузабытая нелюбимая женщина со своими детьми. Дмитрий недовольно поморщился, вспомнив, что Олег при разрыве его с Майей снова ляжет тяжкой обузой на его такие легкие теперь плечи.
Теперь предстоял ему неприятный разговор с Майей. Получалась неувязка. В письмах предупреждал он ее о своей большой ответственности перед Родиной, о том, что он здесь необходим, а теперь откроется, что он уже давно мог бы демобилизоваться, если бы написал заявление, упомянув, что у него двое еще маленьких детей.

Уже давно ушли домой сотрудники, а я все еще сидел за рабочим столом, пытаясь собраться с мыслями. Что-то невидимое ускользало от меня. Что-то безнадежно пытался я удержать в памяти.
Всплыла голая комната офицерского гарнизона. Посреди комнаты стоит одинокий стул, и две кровати, застеленные солдатскими одеалами. На одной спала наша мама, а на другой - я с Игорьком. Где ночевал отец -я не помню. Осталось в памяти лишь щемящее чувство страха и одиночества. Майя с Игорьком уходила куда-то с утра, а я , голодный, оставался в пустой, пугающей гулкой пустотой комнате. К вечеру тени из окна надвигались в комнату, стелились по полу и становилось еще страшней. Я начинал кричать и биться в закрытую дверь. Страшное чувство, что обо мне навсегда забыли и я , брошенный, умру, не покидало меня. К вечеру приходила уставшая Майя с Игорьком, кормила меня и валилась на кровать. Что-то изменилось: Она не читала нам сказок, не ходила весело по комнате. Один раз пришел отец и повел меня в гости к другому дяде офицеру. Тот начал играться со мной и мне сразу стало весело. Так захотелось быть рядом с этим добрым усатым дядей. И вдруг дядя спросил меня:"Хочешь, Олег, остаться со мной, будешь моим сыном. Буду тебе игрушки покупать, будем вместе ходить на море". "Да, хочу, очень хочу,"- закричал радостно я, прижавшись к его теплому колену. Строгий взгляд отца отрезвил меня. Когда мы шли с ним обратно, он прошипел, глядя на меня:" Ты предал меня. Этого я тебе никогда не прощу".
Еще я запомнил, как с отцом гулял по берегу моря и собирал красивые прозрачные желтые камушки. Как я потом узнал, это был янтарь. Я все камушки потом отдал отцу и они исчезли навсегда.
Как мы ехали обратно с Майей и Игорьком домой, уже не помню.
Но вскоре вернулся домой отец, демобилизовавшись, навсегда.

Помня наставления своих сердобольных тетушек и знакомых, решила Майя бороться за себя до конца. С Дмитрием был ряд неприятных разговоров. Он упрекал ее в том, что она лишила его свободы, намекнул, что хочет разойтись с ней. Оказывается, что там, в Калининградской области Майя все же пошла к командиру части, рассказала о своем положении. Ей обещали помочь. Долго разговаривал командир с Дмитрием. Говорил, что сохранить семью и детей-самое главное в жизни.Дмитрий стойко стоял на своем, пока ему не предложили положить партбилет на стол. После чего он сник и написал заявлениие с просьбой демобилизовать его.

Вскоре семья переехала в новый дом в пригороде в однокомнатную изолированную квартиру. Майя к этому времени уже работала в одном из химических институтов научным сотрудником. Майя все еще пыталась совершать героические усилия для сохранения семьи. Но Дмитрия было уже не удержать. В институте, где он теперь работал, он сразу же, как любитель высокого драматического искусства пошел в художественную самодеятельность. Сколько же там незамужних девушек! И все непрочь пофлиртовать с героем. Отношения между супругами еще более обострились. Однажды, рассердившись, он запер Майю в кладовку,где она билась и кричала, но отсидела положенный срок наказания.
Вскоре Дмитрий объявил, что нашел новую любовь. Сколько ни плакала Майя, ни пыталась его переубедить, ничего у нее не вышло. И вскоре, ушла она навсегда к своим родителям, забрав Игорька и свою швейную машинку.
Начался бракоразводный процесс. И снова Дмитрию грозила потеря партбилета. Он вдруг зачастил к Майе в гости. Сидя у нее в гостях за столом, читал нудным голосом проповеди о том, какие были недостатки у нее, у Майи. А теперь он вынужден жить с новой . От нее уже так легко не уйдешь. Она грозится покончить с собой, если он уйдет снова к Майе. "Но я понял, что люблю только тебя, Майя. И я обязательно вернусь к тебе и разойдусь с этой Ниной. Нужно только тебе на суде сказать, что ты виновата, что изменяла мне, что ребенок Игорь не от меня, чтобы не лишили меня партбилета. Ты же знаешь,- я- коммунист и жить без партии не смогу. " У Майи екало сердце, что-то внутри в животе сжималось и леденило грудь. Но ей так хотелось перед ним выглядеть благороднее. лучше, чище. Ведь он обязательно поймет и оценит это. Нужно покакзать себя великодушной, нужно разубедить его в том, что она жадная корыстная мещанка, которая любит красиво одеваться. И он, наконец, поймет и оценит ее жертву, поймет, что у нее нежная и тонкая душа. которая корысти не знает. Нужно пойти на ту жертву, о которой он ее так просит и потом все будет хорошо. Она ведь не такая, как та Нина, она никогда не сможет его шантажировать, нечестными методами заставлять жить с собой. Тем более, что та женщина хотела свою жизнь строить с другим мужчиной. Дмитрия она не любит, это ему тоже должно быть ясно.Несколько раз Дмитрий даже ночевал у Майи. И все было как прежде. А когда он приходил с жалобами на недостойную Нину, Майя, утешая его, втайне радовалась, что он, наконец, сравнивая ее с другой, поймет ее душу и оценит теперь ее уже по-настоящему.
 На суде Майя признала себя инициатором развода. Так как Олега она когда-то усыновила, Дмитрий разделил с ней детей поровну, по его словам, и таким образом избежал платить алименты на своего законного ребенка Игоря. Теперь ему деньги понадобятся для следующей супруги, на которой он женился, когда она ходила на пятом месяце, будучи беременной от другого мужчины.
То, что Дмитрий на суде отказался платить алименты на маленького Игорька, неприятно поразило Майю, но она тут же решила, что это временные трудности. Дмитрий сказал судье, что у него с Майей детей двое, на что были соответствующие документы, и они берут себе каждый по одному ребенку, так что вопрос об алиментах был сразу же закрыт.
Выходя из зала суда, тщетно пыталась Майя поймать взгляд Дмитрия, в котором она бы прочитала одобрение и благодарность за принесенную ему жертву. Дмитрий не замечал ее. Майя побежала за ним по длинному коридору здания. В отдалении она заметила, как он подскочил к симпатичной ясноглазой девушке в кокетливой почти такой же шляпке, как у нее, Майи, которую после посещения родителей Дмитрия в селе она больше не надевала. " Боже мой,-подумала Майя. У нее перехватило дыхание." Боже мой!. Почему он не видит, что у нее точно такая же, как он называл, мещанская шляпка?".Девушка была в добротном драповом пальто с большим медвежьим воротником. Угодливо наклонившись к ней и потирая руки, Дмитрий что-то довольно докладывал ей. Они оба, смеясь, и взявшись за руки, пошли от здания суда. Изгибаясь всем телом, несколько раз вполоборота, пританцовывая, он что-то оживленно рассказывал ей, размахивая руками, будто кого-то передразнивая.
"Не мог же он подойти ко мне в ее присутствии",- уговаривала себя Майя, в глубине души уже предчувствуя, что ее провели.
Каждый день, прибегая с работы, ждала Майя, что вот откроется дверь и войдет Дмитрий. Подойдет к ней, обнимет за плечи. "Майечка, как я ошибся, как ошибся!", скажет он и слезы появятся у него на глазах. "Мне было хорошо лишь с тобой",- скажет он. Попросит прощения за все и снова они будут строить свою нелегкую семью.
Но дни проходили за днями, месяц за месяцем, а он, казалось бы, забыл о ней. Больше он у нее не появлялся, о ребенке Игоре не вспоминал.
Теперь Олег целыми днями в пригородной квартире был один. Отец редко появлялся дома.Жил Дмитрий теперь у своей новой жены. Приезжал он к Олегу теперь поздно вечером, оставлял какую-то еду. Иногда, очень редко, приезжала на эту квартиру и Нина. Но жить там она не собиралась.
Однажды собралась Майя с духом и поехала проведать Олега. Но ей в тот день не повезло. На ее звонок открыла дверь Нина. Олег робко выглянул из-под ее руки. Нина тотчас же втолкнула Олега обратно, а Майе, робко попросившей разрешения повидаться с ребенком, ничего не ответила, захлопнув дверь перед ее носом.
И еще один раз приехала Майя туда, 1 сентября, когда Олегу в первый раз нужно было идти в школу. Никто не приехал проводить его. Но наученная уже горьким опытом, спряталась Майя за кусты, и когда Олег вышел из дома и пошел в первый раз в жизни в школу сам, присоединилась к нему, взяв за руку.

Нужно было в тридцать лет начинать строить жизнь заново.

К этому времени был уже построен новый химический институт. Тот самый институт, в который я поступил на работу, где я сейчас работал.

Майя перешла на работу во вновь образованный институт. Ей казалось, что на новом месте судьба будет к ней более благосклонна. Надежды на возвращение старой жизни истаяли, растворились.
И начала посещать Майя вечера на работе. Вскоре приметила она высокого плотного мужчину лет сорока пяти. Был он неженат. По воспоминаниям ее, в то время еще незамужних сотрудниц, приглашала его на танец всегда Майя первой. И через два года вышла она - таки за него замуж. Жизнь налаживалась. Борис, так звали нового суженого, оказался хорошим спокойным человеком. Майя теперь относилась к своему браку еще более осторожно и бережно. В этой спокойной жизни никаких конфликтов не возникало. В отпуск уезжали супруги на лодке с палаткой по какой-нибудь спокойной реке средней части России. Никогда не расспрашивала она Бориса о его прежней жизни, о женщинах, которые были в его жизни. И хотя в доме были фотографии, на которых был Борис Александрович изображен то в военной форме, то с женщиной и девочкой лет двенадцати , Майя не узнавала, кто эти люди. Обжегшись раз, дула она на "холодную воду." Мне иногда казалолсь, что Борис был бы рад, если бы его расспросили о чем-либо, но в доме была тишь да гладь, нарушаемая лишь сыном Игорем, которого Борис усыновил, дал ему свою фамилию и заботился о нем, как о родном сыне. По введенному Майей стереотипу семьи то и дело слышалось:"Па-а-чка, ма-а-чка".
Дмитрий к этому времени ,благодаря тому, что отец его новой жены Ниночки был вхож в Горком партии, стал парторгом института, в котором работал инженером, ничего не смысля в той специальности, где у него были подчиненные. Но он стал освобожденным парторгом института и мог теперь смело получать свою хорошую зарплату.
Вскоре стали происходить странные вещи с Майей. Она была хорошим добросовестным и знающим работником, но ее начали увольнять с работы. Непосредственно перед этим в институте, где она работала появлялся Дмитрий по каким-то партийно-профсоюзным делам. Так Майю неожиданно уволили из моего института в то время, когда она была в отпуске. Так повторялось несколько раз в нескольких местах работы. Странно, но она не жаловалась, не протестовала.
Однажды , где-то за несколько дней до моей последней встречи с ней в институте, встретил ее Дмитрий на улице и пригласил в кафе. Само по себе это было необычно. Будучи фантастически скупым, он не любил тратить ни копейки зря. Зря- это означало-не на свою машину, в которой можно сидеть, гордо крутя руль и ощущая себя в эти минуты очень значительной личностью, или не на свою Ниночку, которую он теперь побаивался, так как она очень хорошо его уже знала и была единственным ближайшим соратником и другом во всех его подлостях.
 Дмитрий сказал Майе, взяв ее под локоть и стиснув своими пальцами ее сухую ручку, что хочет поговорить с ней о детях. При этом на его постаревшей физиономии отобразилась та же кривая ухмылка, так знакомая Майе по прежнему времени. Страх прежнего времени и желание нравиться, гордость от того, что она все еще интересует отвегшего ее когда-то мужчину,- все эти чувства, смешавшись, отобразились на ее лице. Майя покраснела и позволила увлечь себя к столику под навесом. Она оправила платье на коленях, приняв как можно более изящную позу. Дмитрий начал что-то нудно говорить о воспитании. Майя почти не слушала его. Она глядела широко раскрытыми глазами на него, так близко от нее сидящего. На нем был старый потертый пиджачок, старомодная, побелевшая от времени рубашка. Был он плохо выбрит. Говоря, он впивался в нее взглядом своих ставших почти бесцветными от времени серыми глазами, так похожими на глаза его матери. За соседними столиками сидели люди и ели мороженое, пили напитки. Майе стало неловко. Дмитрий, казалось, ничего вокруг не замечал, так был занят разговором. Он нудно рассказывал об Олеге, перечисляя все замеченные недостатки. Рассказывал, как плохо Олег поступил, скрыв от него, своего отца, свою женитьбу. Рассказывал о том, какая плохая у Олега жена. "И ленивая",- добавлял он. Заметив наконец Майино беспокойство, озираясь на людей за соседними столиками, он встал, пошел к бару и принес две порции молочного мороженого. Майя начала есть, изящно держа ложечку двумя пальцами. Дмитрий ел сосредоточенно-молчаливо, будто обдумывая что-то. "Тут у меня вот бутылочка лимонада с собой,- сказал он, довольно хмыкнув. Вытащил из потертой сумки бутылку и, взяв два стакана, стоящих на столе, разлил теплую жидкость желтого цвета. "Вот, после мороженого хорошо запить, Майечка, хм"...Майя посмотрела на теплую жидкость и отодвинула от себя стакан. "Нет, Майечка, ты выпей, сказал он, придвигая к ней стакан, надавливая стаканом на ее руку. "Я хорошо помню, что у тебя горло, значит, больное, я специально для тебя принес. " Щеки Майи снова зарделись. "Помнит",- пронеслось у нее в голове. И в совокупности с тем, что он назвал ее Майечкой, она на минуту вдруг почувствовала себя причастной к нему. Ощущение, что это что-то враждебно-чужое, ушло. И она выпила. "Ну вот и умница",- сказал он и засуетившись, разом встал из-за стола, спрятав бутылку с остатквми жидкости в свой старый портфель. Майя смутилась, уловив насмешливые взгляды людей сидящих в кафе. "Я побегу, приятно было беседовать",-сказал он, уходя. "Подожди, я тоже ухожу",- сказала Майя, вставая и удивляясь, что он так резко и неожиданно окончил разговор.Когда они вышли из кафе, Майя направилась домой. "Мне в другую сторону"-, сказал Дмитрий, разворачиваясь. Отойдя на десяток шагов, он оглянулся ей вслед. И в этом взгляде прищуренных глаз читалось прощальное злобное торжество.
Придя домой, она не рассказала никому об этой встрече. Что-то неприятно царапало душу. Желая отвлечься, она прилегла на диван с книгой в руках и вскоре задремала. Ночью проснулась она оттого, что кто-то будто раскаленной рукой давил на сердце. Она лежала, не шевелясь. Вскоре боль отступила. Через несколько дней уезжала Майя с Борисом в пригородный Дом Отдыха. С каждым днем теперь чувствовала она себя все слабее. Она знала, что у нее больное сердце. "Нужно держаться молодцом. Скоро уже отдых",- думала она. Но тревожные мысли и предчувствие чего-то плохого не покидали.
Приехав в Дом Отдыха, почувствовала Майя себя плохо и к вечеру ее не стало.

В тот же день к вечеру, уходя с работы домой, стоя на ступеньках института, глядя, как солнце садится за горизонт и ловя в надвигающихся сумерках последние лучи солнца, я думал о том, как быстротечна наша жизнь, думал о Майе, о том, что она исчезнет скоро с этой земли, как последние лучи солнца на закате и отрезок жизни, связанный с ней, навсегда уйдет в прошлое.

2006г.