12 часов жизни

Вечерний воздух давил на разум, когда Сергей наконец дождался этого молодого человека, роста Петр был очень среднего, телосложения самого обычного, то есть он был не высок, не низок, не худ, не толст. Волосы его темные, необыкновенно для его возраста, а ему было двадцать семь, покрытые лёгкой сединой. В серых глазах его чувствовалась какая-то неясная тайна.
В темных замшевых ботинках, в черном пальто и такого же цвета джинсах, но в красной рубашке он просочился сквозь бурную жизнь ресторана к моему столику.
- Здравствуйте, Сергей Александрович, - сказал самым обыкновенным голосом пока малознакомый Сергею человек.
- Ах, это Вы, Петр Павлович, здравствуйте, я вас уже заждался…
- Скажите мне честно, - перебил Петр, - вы действительно напишете книгу о моей жизни, а не жалкую статейку в какой-либо местной газете?
- Как я могу посметь, учитывая ваше положение, написать про вас в газете? ...
- В таком случае, - опять перебил Петр Павлович, - я расскажу вам о своей жизни, - он высвободился из своего пальто, аккуратно повесил его на спинке стула, передал мне все сохранившиеся переписки и присел за мой стол. Посмотрел на часы и начал свое повествование…

Глава первая. Детство.

Родился я в Санкт-Петербурге, городе, где возможны самые невероятные преобразования. Мать умерла при родах, отдала жизнь мне, отец умер через год, оставив в наследство приличное состояние. Бабушка с дедушкой меня кормили, одевали, воспитывали. Ни в ясли, ни в садик я не ходил, дошкольное образование я получил от бабушки, она научила меня читать, считать и писать, дедушка же, приучил к порядку, как в доме, так и в себе. Должен признать, что это были самые прекрасные годы в моей жизни. Потом я пошел в школу…
Да, я пошел в школу. И сразу, в младшей школе, влюбился. Мне было очень тяжело совладать с этим грандиозным и безмерным чувством, от которого становились великими, от которого великие умирали…
Ее, мою первую любовь звали Людмилой, никогда не забуду ее чудных волос небывалого каштанового цвета, ее глаз, в которых я каждый день находил новую загадку, ее тягу к искусству, которая была так мне непривычна. В ней, Люсе, было и есть все, о чем можно только мечтать: ум, красота, величавость, простота, тяга к прекрасному… Одно меня в ней пугало, - ее серое, холодное, каменное, по отношению ко мне, сердце. Я всячески, по-детски, пытался растопить ее лед, но она становилась холоднее с каждым днем.
В итоге, она перешла в музыкальную школу, а я остался в своей. Сейчас, Людмила – гордость России, удивительнейший талант, а тогда… Мы были детьми, я любил ее… Но она этого, наверное, никогда не узнает… слава Богу, что никогда не узнает…
Так закончилась младшая школа, началась средняя. Именно там появился мой лучший и незаменимый друг, Сережа. Он был гением. Такой логики не было и нет ни у кого. Но и с ним судьба нас разлучила, он перешел в другую школу, в связи с переездом. Сергей тоже пошел далеко, стал великим ученым в области информационных технологий. Следующей зимой умер мой дедушка, основа всех моих знаний, рассуждений, мыслей. Мне пришлось ухаживать за бабушкой, ведь она осталась одна из родственников, не считая теть и дядь.
Надо сказать, что учился я хорошо, в школе меня считали достаточно умным и прилежным учеником. Но в действительности, мое развитие остановилось. Я потерял свой источник мудрости, свою любовь, лучшего друга. Мой разум, моя душа искали заменители… В итоге, вместо одного лучшего, у меня стало десять хороших друзей, вместо большой, целой любви – невнятная влюбленность, вместо светлой, ясной, седой мудрости предков – молодые неопытные думы.

***

- Такое у меня, Сергей Александрович, детство было, - закончил Петр.
Петр Павлович сделал большой глоток воды. Холодная боль прокатилась по всему телу его, было видно, что он сдерживает эту боль какими-то нечеловеческими усилиями. Сергей Александрович с утомленной печалью смотрел на муки собеседника, ему было очень сложно уложить в своей голове услышанный рассказ. Несколько раз он перечитывал свои заметки в маленьком блокнотике, но не смог сказать ничего умнее чем:
- У вас было очень трудное детство, наверное, вы хотели бы многое изменить?
- Изменить? Зачем? Ведь я был счастлив, я благодарен Богу за такое детство, - ответил Петр, глядя, как Сергей отрезает небольшие сочные кусочки от свиной отбивной и медленно поглощает их, запивая недорогим, но хорошим сухим красным вином, - у меня было почти все, что я мог желать.
- Надеюсь, вы мне расскажете и про свою молодость? – прожевав свинину, спросил писатель.
- Да, расскажу…
Петр посмотрел в окно, тучи сгустились над Петербургом, и лишь над Петропавловской крепостью светилось безоблачное небо. Словно маленькие слезинки скатывались по стеклу капли дождя. Скорость и силу они набирали только за счет последующих слияний с другими мелкими капельками.
Красив ночной Петербург, несравненны белые ночи, удивительна и нежна полночная Нева, ее небольшие волны, ее гранитные берега, ее морской запах, пробивающийся через открытое окно ресторана. О как волнительны эти встречи с природой северной столицы…

Глава вторая. Молодость.

Страшно говорить об этом времени. Лишь в середине десятого класса я перестал быть ребенком. Я начал уделять много времени письму мелких рассказиков, гадких стишков. И к концу учебного года я написал два рассказа: «Коробка» и «Желтый полдень». Первый рассказ был об обычной коробке, которая сошла со станка, была перевезена вместе со своими «братьями» и «сестрами» на другой завод, где ее обклеили красивыми черными листами, погрузили в нее новенький чайник, заклеили, перевезли в магазин, где она пролежала не один месяц одна на полупустом складе. Но пришел ее день, на склад пришел прыщавый молодой человек, аккуратно протер влажной тряпкой со всех сторон коробку, вынес в огромный торговый зал и передал коробку лысому, в маленьких круглых очечках, мужчине, тот бережно взял коробку и пошел из зала вон. В конце концов, коробка оказалась в квартире у лысого человека и его жены с крашеными волосами и позолоченными серьгами в ушах, та, увидев подарок мужа, нежно разрезала черный скотч, достала чайник и ушла на кухню. Коробка пролежала на шкафу около года пустуя, в одиночестве… Про нее вспомнили, погрузили хлам в нее, и положили на антресолях, где коробка пролежала еще несколько лет. И она была безмерно счастлива, когда ее, серую от пыли, достали с антресоль, раскрыли, покопались внутри и поставили в прихожей. Но вот, лысый старичок в простеньких маленьких очечках взял коробку и вынес на помойку… Шел дождь, деревья, окружавшие помойку, нагнулись под тяжестью воды. Серые капли мокрой пыли скатывались по черным наклейкам на коробке; к ночи, вялая, размокшая картонка не устраивала даже дворовую кошку как туалет. На том и окончен рассказ.
Второй рассказ выполнен в том же духе, а вот стихи… стихи – это нечто отдельное. Вот, например, несколько стихов подряд было посвящено гибели огромной жирной коровы и мерзейшей смерти обезьяны, действие происходило на другом берегу.
В итоге, я попал в психушку… Мне даже не объяснили причин, по которым я был привезен туда. Поселили меня в палате № 6, это самая страшная палата, туда попадают душевнобольные, не имеющие диагноза. Я никогда не забуду подростка лет семнадцати. Всю ночь во сне он говорил о женщине идущей с желтыми цветами, а когда просыпался – донимал всех вопросом, в связи с чем его здесь держат. Я же вел себя адекватно, через день добился своего освобождения. Боже, как я был глуп! На следующий день меня выписали.
Как помню, двенадцатое июля, утро, выхожу на улицу, а пешеходы обходят меня стороной… Я пошел туда, куда глаза глядят. Как оказалось позднее, они глядели на храм святых апостолов Петра и Павла. Я попал на утреннюю литургию… Отстояв службу, я вернулся домой.
Бабушка была больна. Она сообщила мне, что мое заточение в больнице – неудачная шутка моих школьных друзей. В школу я больше не ходил. Устроившись на работу, я стал забывать и о личной жизни, и о друзьях, и обо всем прочем. Я получал гроши, но наследство, которое мне оставил отец, помогло платить за квартиру, лекарства, еду. Я ходил на курсы, метал попасть в институт, но… вскоре умерла моя бабушка. Я ее похоронил.
Я остался один, опять один. Гордый двадцатилетний мальчишка на пороге входа во взрослый мир. Один на один со всем этим миром.

***

- Вот и вся моя молодость, конечно, было непросто, но я и в такой жизни находил счастье и покой. – сказал Петр Павлович и посмотрел на рассвет, на просыпающийся Петербург; нежный запах тумана заползал в окно, изредка, проезжали машины, еще реже – проходили отбитые от общества пешеходы. – Почему сегодня, в такой прекрасный солнечный день? – думалось Петру. Действительно, все предвещало теплый, но не жаркий и не душный день, - Почему именно сегодня, а не завтра, или, даже, не вчера? – продолжал сожалеть Петр. Глаза его слезились. Лампа тускло светила в серую скатерть. Прекрасное утро…

Глава третья. Последние семь лет.

Грубая, беспощадная жизнь окутала меня, отрезала все пути к прошлому, дала настоящее, скрыла будущее, открыла моему взгляду великое множество дорог.
Я вновь открылся людям, поступил в институт, у меня начали появляться новые друзья, которые понимали меня, которых понимал я, я их полюбил, они были мудры и откровенны. Моих двух новых самых лучших и преданных друзей звали Алексеем и Наталией.
Наталия закончила Академию художеств. Она превосходно рисовала, ее картины скупали как заграницей, так и в России, с одной лишь разницей, разницей в цене. Деньги для нее мало значили и, за счет этого, ее самые великие труды остались в пределах России. У нее была одна мечта – рисовать иконы. И, когда ее благословили, она преподнесла нам с Лешей сюрприз, подарила каждому по освященной иконе, написанной ее руками. Мы разделяли ее радость; она ушла в монастырь, ее приняли туда. Мы были счастливы.
Леша занимался химией. Все доступные деньги он вкладывал в свою лабораторию. Его открытия пользовались колоссальным спросом. Я в свободное время помогал ему, хотя и не имел должного образования. К несчастью, он получил отравление и год назад скончался.
Он мог спастись от смерти, если бы отказался работать в лаборатории в тот же день, но он сделал открытие и умер, счастливый…
Он сказал мне перед смертью:
- Друг, никогда, никогда не отпускай надежды. Счастье ближе к каждому из нас, намного ближе, чем кажется. Терпение и смирение приблизят тебя, помни мои слова, помни. Знай, свобода – не выдуманное слово, дыши душой и живи…
Я был глуп. Я не услышал этих слов. Через три месяца после его смерти я заболел…, я заболел неизвестной науке болезнью, той самой, которую столько лет изучал, против которой искал противоядие. Я впал в отчаяние, забросил изучение. А когда спохватился, было уже поздно, мне не хватало времени на опыты, они слишком долгие. Их результаты наука узнает уже после моей смерти…

***

- Вот и наступило мое последнее утро. Я обязан сейчас идти, мне нужно успеть на литургию в церковь, исповедоваться, причаститься. – Закончил Петр Петрович.
- Наверное, тяжело знать, когда ты умрешь? – с интересом спросил Сергей.
- Невозможно знать, когда ты умрешь, возможно, только предположить дату…
- То есть, возможно, что вы сегодня не умрете? – поинтересовался Сергей Александрович.
- Все возможно. Наука говорит, что умру, но какие чудеса не случались на свете? – с улыбкой ответил Петр Павлович, встал из-за стола и начал одевать пальто.
- Спасибо вам огромное. Лишь один вопрос у меня остался. – Сказал Сергей.
- Какой же?
- Как и где вы собираетесь умереть?
- Если Бог даст, умру в своей лаборатории…
Сергей Александрович встал и проводил взглядом молодого, седого юношу сквозь пустоту ресторана. Теперь он начал понимать этого человека.
Сергей оплатил счет и вышел на набережную. Около часа стоял он в крепких объятиях дум. Нежный, бодрящий ветерок окутывал душу, разум, тело. Нева застыла, превратилась в одно длинное зеркало, она игнорировала порывы воздуха.
В небе, не имеющем в своем безграничном просторе ни облачка, летел одинокий голубь.

Похороны

Сергей Александрович опоздал на похороны, он увлекся чтением переписок покойного. Тело Петра Павловича уже придали земле. Огромная толпа разделилась на части и двигалась в сторону выхода. Первыми молча шли представители духовенства, за ними, не торопясь и что-то обсуждая, шли ученые. Еще несколько групп людей шли позади. Сергей никак не ожидал увидеть такого большого количества знакомых, друзей усопшего.
Сергей, не доходя до могилы, развернулся и пошел вслед за группами уходящих. Дело в том, что еще при входе на кладбище помимо огромной толпы он увидел силуэт, стоящий поодаль, подойдя поближе, он понял, что это женщина. А когда толпа разошлась, она ровными шагами подошла к могиле и положила две розы ржавого цвета. Сергей почувствовал себя лишним и развернулся.
Девушка была единственной, кто не сдерживал слез. Она была стройная, не высокая, имела густые, достаточно длинные волосы, за которыми она прятала лицо, но глаза ее, казалось, спрятать невозможно… Они блестели, чистые, правдивые, необъятные, как небо. Они светили истиной…
Плакало небо, грело солнце, большие, неторопливые капли переливались в ярких утренних лучах, прощающе, растворялась луна, воздух застыл, словно боясь издать чуть слышный звук.
Крупными белыми буквами написано на камне: Петр Павлович Ильинский.

Июль 2008 – 21:30 9 сентября 2008