Про Хинцелей, Вихтелей, Кверрисов и Киллевиттхенов

После смерти Карла и раздела империи тремя его внуками Ахен начал приходить
в запустение и чах под ударами норманнов до 936 года. Тогда Отто I решил
возродить традиции великой империи и короновался во дворце Карла Великого.
Но самое главное событие в истории Ахена произошло в 1165 году. Фридрих Барбаросса
добился канонизации Карла, а заодно даровал Ахену городские права. Отныне город
Ахен мог чеканить свою монету, торговать без пошлины по всем владениям германских
императоров, получал еще множество других прав, а в 1171 добавилось самое главное -
право построить крепостную стену. Так появилась стена Барбароссы. Но город со
временем разросся столь изрядно, что к середине XIII века начала строиться вторая,
внешняя стена, о которой, собственно, и пойдет речь.

       Хинцентурм была небольшой башней и стояла в ряду прямо за Кёльнскими
воротами. Говорят, что из нее далеко за пределы города вели загадочные
подземные ходы. Никто из людей не решался проникнуть внутрь ее, потому что
там жили хинцели. Кто такие хинцели, или, по-немецки, Hinzelmaennlein?
Так они существа безобидные, порою даже дружелюбные: могли помочь тому,
кто особенно в их помощи нуждался. Но несдобровать тому, кто решится за
ними следить, или насмехаться, или просто быть с ними нелюбезным. В полночь
выходили хинцели из башни, и горожане могли слышать на улицах топот и голоса.
Говорят, что особенный шум поднимался, если вдруг мимо хинцелей пробегал
какой-нибудь черт.

       Когда в Хинцентурме собирались устроить праздник, ее обитатели выходили еще
днем, тихо стучали в окна и двери, позвякивали посудой, гудели и рассыпали в
печи искры. Тогда к десяти вечера каждый горожанин выставлял за дверь
сковородку, старательно отдраенную, или чайник, или котелок. К двенадцати ночи
хинцели все это забирали в башню, там варили, жарили, тушили, ели, пили
и веселились, а с первыми лучами солнца вся посуда возвращалась под двери
горожанам такой же чистой и блестящей. Случались, правда, бедолаги, которые
давали хинцелям недостаточно чистую посуду. Ух! Тогда наутро получали не
только ее грязной, но и стены дома были вымазаны всякой гадостью. А если кто
вообще отказывался помочь хинцелям, то всю ночь у него что-то топало на
лестницах, выло в трубе, шипело, лаяло и рычало, как будто в доме сцепились
сразу сотня собак, кошек и змей.

       Однажды в закусочной «У Дикаря», что рядом с Хинцентурмом, сидели двое солдат,
явно не местные. Пили, ели, веселились - вдруг видят: хозяин выносит за дверь два
медных чайника.
Гости хохочут: "Зачем чайники, ты давай сам вылезай, попируешь с ними".
"Ну, - говорит хозяин - если не боитесь, можете выйти".
Солдаты вылезли, сели у порога, пьют, веселятся. К полуночи внезапно
начали ссориться, выхватили шпаги, один другого погнал - и прямо к
Хинцентурму. Наутро обоих нашли мертвыми: проткнули друг друга шпагами.
       Шли века, башня пережила и войны, и страшный пожар 1656 года. В 1792 году
пришли французы, бывал в Ахене даже сам Наполеон. Новой власти городские стены
показались неизящными, их снесли, а на месте их разбили аллеи, Аллейное
кольцо. Узнаете? Правильно: Садовое кольцо, Бульварное кольцо, Матушка
Екатерина. С той поры хинцели ушли, остался только Hinzengaesschen, ставший
после Heinzenstrasse.

Если вы думаете, что только Ахен может похвастать столь необыкновенными
обитателями, то ошибаетесь. Мы знаем также о кёльнских хинцелях, а если
поискать, то и в других местах найдем их следы. Рассказывают, что прежде,
чем поселиться в Ахене, хинцели обитали в окрестностях Эммабурга. Селились
они под землей, и человек мог, если прислушается, различить звуки,
доносящиеся из их жилищ. Надо сказать, вели они себя тогда совсем бесцеремонно:
праздники и пирушки устраивали чуть не каждую неделю, а посуду, что забирали
у людей, так и не возвращали. Путнику даже не нужно было знать дорогу до
Эммабурга: двигаться надо туда, где из-под земли гремит музыка и звенят тарелки.
Соседям это всё надоело, и тогда было решено возвести над хинцелями часовню и
водрузить на ее верхушке крест. Говорят, после этого хинцели обиделись и ушли.
       В то время как раз была построена ахенская вторая стена и башня Хинцентурм,
которая и стала для наших героев новым домом. А вокруг Эммабурга жилища
хинцелей заселили кролики. И сейчас можно, гуляя там, видеть множество их нор.
Интересно взять лопату и покопать: сколько ж там под землей быть должно
старинной посуды!

       Не могу не рассказать и про кёльнских хинцелей. Те были гораздо добрее к
 людям, появлялись в домах по ночам и выполняли разную работу: стирали, гладили,
мели полы и пекли пироги. И не знать бы кёльнцам горя и забот по сей день, если
бы не любопытная жена портного, которая решила подсмотреть за своими ночными
гостями. Рассыпала она на лестнице горох, хинцели вошли, споткнулись и
повалились вверх тормашками.
Наутро кёльнцы проснулись и поняли, что отныне всё придется делать самим.
Хинцели пропали из города навсегда.

       Эту историю рассказал писатель Август Копиш.
А в 1899 году, в честь столетия со дня его рождения в Кёльне установили
«Фонтан хинцелей» (Heinzenmaennchenbrunnen). Стоит он рядом с собором и
вокзалом, так что обязательно приезжайте, посмотрите.

Не думайте, что хинцели ушли из Ахена насовсем. У братьев Гримм в «Немецких
Сказаниях» читаем:

Zwergberge (Гномьи горы)
«Под Ахеном, недалеко от города, есть гора. Для свадеб жители ее занимают у
горожан сковороды, медные котелки, плошки и вертела - а после всё возвращают
в целости обратно».


В Ахене замечены и двоюродные братья хинцелей, горные человечки вихтели.

       Кто такие вихтели? Они похожи на хинцелей, но живут обычно в шахтах и
штольнях. Одеты они как горняки: в касках, кожаных накидках, с фонарями,
молотками да кайлами. Шахтерам они вреда не чинят, даже наоборот: если в
шахте есть вихтели, значит, есть и руда, можно копать - и не ошибёшься. Надо
только горных человечков не обидеть, а не то будет очень плохо. А не будешь
злить вихтелей - они три раза стукнут, об опасности предупреждая.
       Горняки рассказывают, что когда в шахте никого нет, оттуда слышатся молотки,
кто-то разбивает большие комья, сыплет руду в тележки, скрипят лебедки,
гремят колеса, кто-то в колокол звонит: поднимай, дескать. Разработчики тогда
спускаются в шахту - а никого там нет, все тележки стоят, где прежде, пустые.
Но говорят, что не зря вихтели дразнятся: раз позвали, день будет удачный,
руды будет много и все люди будут целы. Потому шахтеры ставят кое-где после
вахты горшочек с едой для вихтелей, а раз в году - и платья, размером как для
малых детей.

       Не так давно, говорят, что всего пару столетий назад жил под Ахеном пастух,
а точнее, чабан: пас он по будням овец на зеленых лугах. А в праздники, да и
просто, когда выдавался свободный день, брал наш пастух скрипку, шел в
ближайший трактир и играл там крестьянам.
       И вот однажды в воскресенье возвращается скрипач-пастух со скрипкою домой и вдруг
видит: стоит на тропинке человечек едва в три четверти локтя
ростом, весь жёлтый, а может быть, даже золотой. Опешил наш чабан-скрипач,
а карлик ему поклонился и учтиво говорит: «Здравствуй, музыкант! Не пойдешь ли
ты к нам в Ахен поиграть, повеселить честную компанию?» Сказал, а после вынул из
кармана три монеты, звонких да серебряных - кто тут откажется. Наш музыкант
денежки в карман сунул и пошел за человечком. Недолго шли они, привел карлик
чабана в Ахен, в дом, а там - огромный зал: куда ни кинешь взгляд, всюду
золотые человечки. Наш музыкант не стал ни спрашивать, ни удивляться, а
вынул скрипку - и ну играть: танец за танцем, песню за песней. Весь вечер
играл, веселил золотой народец, а когда те всласть наплясались и устали,
подошел к чабану тот первый и насыпал ему полные карманы золотых и
серебряных монет. «Спасибо, - говорит - музыкант! Порадовал горный народ.
Теперь ступай домой и помни: пока не дойдешь и дверь за собой не закроешь,
монеты не трогай!» Сказал, вывел из города, довел до распутья и исчез.
       А скрипач наш побрел домой. Но не успел он и сотни шагов сделать, как
почувствовал во всем теле такую тяжесть, что сел изможденный под яблоней у
дороги, а после лег - и не заметил, как уснул.
       Наутро просыпается: рассвело уже, птицы поют, на морковке придорожной роса
блестит под солнцем. И совсем наш музыкант про слова карлика забыл, как
встал на ноги - сразу рукою в карман: проверить, на месте ли монеты, не
приснились ли ему золотые человечки. Сунул руку - а в кармане хвоя сосновая
да чешуйки от шишек. Долго рылся чабан-скрипач, после плюнул в сердцах -
обманули, мол, прохиндеи-человечки - и пошел домой. Дома сбросил куртку,
вдруг слышит: в подкладке звенит что-то. Он сразу ну рыться: нашел те самые
три серебряных монеты. Куртку хвать и бегом к тому месту, где спал ночью.
Добежал, принялся собирать все сосновые чешуйки, все до единой хвоинки да
пихать их в карманы. Долго собирал, из кармана в карман перекладывал, но те
в монеты никак не превращались. А сверху из кроны яблоневой, да кругом среди
морковей будто кто-то усмехался да хихикал. Уже за полдень огорченный чабан
пошел домой, дома чудес до вечера прождал, и следующее утро, и день, и
вечер - а после вздохнул и забыл.
 
 Про хинцеля в пекарне.

Рассказывают: когда-то в Переулке хинцелей стоял дом, а в нём - булочная.
Жил хозяин с семьёй наверху, на первом этаже держал лавку, в подвале была
пекарня: там месились, зрели и пеклись хлеб, булки, калачи и кренделя,
сушки, баранки да пряники. "Эка невидаль!" - скажете вы.
Погодите, чудеса сейчас будут.
Булочная открыта с раннего утра - чтобы покупателям на завтрак был свежий
хлеб. Потому пекари встают рано, еще затемно: ставят опару, месят тесто,
пекут - а потом несут выпечку наверх, на прилавки. Все пекари - только не
наш, в Переулке хинцелей. Спал себе праведным сноим досветла, а после
спускался вниз: там на полках лежат свежие хлебы-булочки, полотенцем
укрытые, с пылу с жару, дух у них такой, что за полквартала учуешь. Пекарь
их собирал, нёс в лавку - а там уже соседи ждут. Во всей округе славился, да
что в округе - во всём Ахене.
Вот: теперь уже "как так?"
У пекаря был чудесный помошник: он в полночь появлялся в пекарне, сам
месил тесто, сам пёк, а как испечётся - исчезал на вёсь день. Был он тихий и
маленький как ребёночек. Люди говорят, это был хинцель.
Пекарь с супругой радовались такому помошнику, любили его и все думали,
как же отблагодарить. А малый сам ничего за работу не просил, придёт, всё
сделает, бывало, с хозяином парой слов перекинется: мол, извините, на сто
булок муки не хватило, только девяносто пять - и исчезнет. Пекарь - доброй
души человек, жена его - милая сердобольная женщина, хинцель им - как дитя.
Потому пекарская жена раз и говорит: "Слушай, давай подарим хинцелю одежи:
кафтан, штаны, башмаки тоже. Он же голенький, совсем как младенчик. Холодно
ему. А еще как в саже вымежется - смотреть больно".
"Давай!" - согласился пекарь.
Так они и сделали: жена сшила кафтан и штанишки, сапожнику заказали
башмаки - как на ребёнка - и наутро дождались, когда хинцель хлеб испечёт, и
вручили обновку.
Малый обулся, штанишки надел, кафтан примерил, приосанился. "Красавчик!"
А хинцель взглянул гордо на пекаря с женой, походил по комнате, напевая
"Я красавчик, я барчук!
Я работать не хочу!"
Посвистел - и за порог, даже не попрощался.
На следующее утро пекарь спустился к печи - она и не топлена, рядом мешки
с мукою. Пришлось самому рано вставать, самому всё делать - хорошо, что руки
у пекаря золотые, а душа добрая, обид не держит.

Хинцеля не было год. Нет, и года не прошло, как он снова появился - в
другой пекарне, в Маастрихтском переулке. Ещё одному пекарю счастье: он
храпит допоздна, а хинцель работает. Кто-то говорит: "видать, тяжело
хинцелям в праздности, не могут они без дел". А кто-то: "он на новый кафтан
зарабатывает". А маленький работник на этот раз совсем не появлялся, только
порою хозяин с хозяйкой сидят, завтракают, вдруг кто-то по лестнице шмыг.
Пекарь знает: хлеб испечён, можно поднимать. Хозяину с хозяйкой - раздолье и
благодать, всю неделю досуг и веселье, сидят, пируют. А народ знает: тут
хинцель, значит, идти сюда, здесь хлеб вкусный. То ли от зависти, то ль
просто по глупости, но пекарь начал злиться: "этот карлик всё умеет, а денег
не просит. Тут нечисто". Жена говорит: "Брось! Они по природе такие!"
А муж: "Я вот что хочу: надо лестницу посыпать горохом: он завтра придёт,
мешок муки поволокёт - и как шваркнется! Пусть знает, что мы не лыком шиты".
"Дурак! - говорит жена - ты ж его насмерть покалечишь! И кто нам помогать
будет?"
"Э - говорит муж - ничего с ним не случится, он лёгкий. Будет ему урок,
гыгыгы".
Жена пекарева на бок повернулась и засопела, а мужу всё не спится: встал,
разыскал мешок с горохом - и попёр на лестницу. Всю её обильно посыпал
горохом, вернулся в спальню: не спит, уши навострил, ждёт. Полночь пробило.
Наконец слышатся шаги - это хинцель идёт, с мешком муки. Как ступил на
лестницу - сразу на горох, и вниз кувырком. Хорошо, что упал на мешок, не
ушибся. Пекарь услышал, бегом в пекарню - и "бугыгы-бугага", хохочет - аж
дом дрожит.
Хинцель поднялся на ноги, отряхнул муку и ушёл, пекарь радостный пошёл
жену будить, рассказывать. Но не успел рта раскрыть, как малыш появляется в
спальне, в руках у него скалка - и ну дубасить! Досталось и мужу, и жене, да
так досталось, что наутро ни печь, ни торговать, ни просто встать с кровати
не смог - на теле живого места нет, всё болит.
А хинцель пропал, на этот раз - навсегда. Больше никто его не видел. И
других хинцелей тоже.

А вы говорите "Путин, олигархи""Добби, Гарри Поттер"...


Да, ведь рядом с Ахеном, в городе Штольберге – собственные, штольбергские жители.

Кверрисы и Киллевиттхены.

Штольберг - небольшой город к востоку от Ахена. Еще меньше века назад был он
горняцким: вокруг шахты, штольни и карьеры. А в самом Штольберге - заводики:
медные, латунные, свинцовые. Сейчас все закрыты, в одном - медицинские
службы, в другом - консульство Эквадора, в третьем - чиновники. Горняки
вспоминают, как после войны закрывались шахты, а люди тянулись все дальше от
города - пока работа совсем не исчезла.

А руду здесь добывали две тысячи лет. По всей Европе находят сосуды из Штольберга,
скульптурки и подсвечники: бронзовые, железные, латунные.
Под Штольбергом - древние римские шахты, фундаменты домов, кирпичи и
черепица. Раньше, говорят, город звался Грессион, был богатым и огромным. А еще
говорят, что город погрузился под землю, как Атлантида под воду, и живёт там в
глубине, и только некоторые люди, в особые дни, могут, приложив ухо к
земле, услышать звон колоколов, шум улиц и лошадиное ржание.

В V веке римляне ушли. На эту землю пришли франки, там, где светились кузни
и пылали домны, выросли леса, заколосились рожь и пшеница, пастухи погнали коров.
Но шахты не опустели. В них поселились кверрисы и киллевиттхены,
штольбергские гномы.


Кверрисы живут в разных уголках вокруг Штольберга. Говорят, есть скалы, в них - пещеры,
а в пещерах - каменные столы и скамейки. Там обитали кверрисы.
Есть ли они там по сей день, народ не знает. Кто-то говорит, что нет: забрали
свои несметные сокровища и ушли. А кто-то рассказывает, что видел кверрисов.
Под Грессенихом есть большой камень, гладкий и прямоугольный как дом.
Зовется он "Римский Камень" или "Камень Кверрисов", а местные жители
говорят, что в нём - их могилы, древние, еще с римских времён.
И что сами кверрисы поблизости. Как хинцели любят праздники, гулянки и веселые
пирушки, тоже берут посуду в долг и тоже возвращают такой, какой получили:
чистую - чистой, а грязную - так еще грязнее. Вреда людям кверрисы не
чинят, иногда могут помочь: кто-то ищет рудные места, а кверрисы дают
знаки: замечай только. Еще кверрисов зовут "римскими человечками",
говорят, что с римских времен работали они в шахтах, а когда римляне ушли,
остались там жить.

А еще между Штольбергом и Эшвайлером лежит деревня Хастенрат, в ней -
местность Киллевиттхен. Лет сто назад там была скала, вся в пещерах, а в
ней - жилища киллевиттхенов. Крестьяне всегда ценили киллевиттхенов. Ещё бы:
порою утром приходишь в сад или на поле - а весь урожай убран, по краю поля
лежит. А бывало, оставляли вечером плуг - и утром все поле вспахано. Это
киллевиттхены. Еще все знали, что хуже всего - следить за ними,
подглядывать. Обидятся и уйдут. Кто сказал, не знали, но верили и не
беспокоили. Но однажды в доме на окраине Хастенрата появились собака.
Хорошая, громкая, чуткая. И вдруг посреди ночи как залает. Вся деревня
повскакивала: палки да косы хвать - и из домов. Собака ведет к пещере, люди
за нею, вбежали - а там киллевиттхены! И крестьяне напугались, и гномы.
Собака глотку дерет, мужики извиняются, а киллевиттхены просто встали из-за
столиков - и ушли. Говорят, долго потом ходили крестьяне, звали дорогих
помошников, да все напрасно. Остались от киллевиттхенов лишь тарелки, кружки
да ложки. А еще, говорят, нашли в пещере подвалы, а в них - горсть золотых
зернышек. Будто бы раньше все подвалы доверху золотом засыпаны были.

Еще говорят: из одной кузни подмастерье ходил, искал киллевиттхенов. Нашёл -
но, не подумав, бросился к ним и ну кричать: "возвращайтесь!" А карлики, как
услышали, в воздухе растаяли, навсегда пропали.

Осталась скала с пещерами, но лет сто назад и ее растащили на камни. Теперь
там кусты, лесок и улица Киллевиттхен. Кто-то ходит ночами, слушает: все
верит, что вернутся.

А кто знает? Может, и правда.


Рецензии