Ожидание

Разве не правда,
Что никто не умеет
Подвести глаза меня искусней
и каждый палец напитать
отдельным ароматом?
М. Кузмин .
Александрийские песни.

 Что же мне делать?
 В темной комнате душно и сладко, тяжело пахнет сухими цветами и листьями, слабо дымящимися на жаровне. Воспоминания об Индии, древней и истлевшей поднимались в памяти, как полотнища театральных декораций, колыхающихся от сквозняков, грубо расписанных масляной краской холстов.
 Нежно потрескивают свечи, тихо и загадочно, как лепет влюбленной женщины на лунном закате, а их огонь танцует, подобно Шиве и предчувствует вечность, которой не будет.
 Сладко, так сладко - до дурноты пахнут курения, но они уже не радуют меня - эти ароматы и полумрак за тяжелыми, темно-зелеными с золотом занавесями. Я не хочу, не хочу этого желтоглавого города внизу под окнами - другое нужно мне - цветение светлых лотосов на священном Ниле, изумрудные листья, блестящие, словно полированный камень, розоватые цветы с бархатистыми лепестками и болотным запахом - а глубоко под ними в мутных водах плавают крокодилы, откармливаемые жрецами человеческим мясом, живой кровью и печенью - только мертвые тела еще несколько дней томятся на дне - крокодилы не любят свежей плоти, по берегам застывают прекрасные ибисы, а потом устремляются дальше - по темному илу, по солнечному небу.
 Я работаю, как и большинство людей - ко мне приезжают курьеры, почему-то разные каждый раз, или я заглядываю в офис, получаю подшивки документов, потом сажусь и читаю: чего и сколько продали, как возросли или понизились прибыли, расходы, какие товары пользуются спросом e.t.c.; долго и умно пишу и, наконец, отвожу назад свой вердикт. Неясно только, зачем это глупое подведение итогов - ведь я и в глаза не вижу то, о чем пишу.
 Предполагается, что я копаюсь в бумагах, сидя целыми днями с компьютером и калькулятором - но у меня нет ни того, ни другого - я все делаю за один день, а в остальное время, как правило, я нахожу, чем себя занять.
 У меня есть одна прекрасная вещь, лучше которой нет в этом мире, ничего подобного не было под звездами.
 ...Приятно пахнут курения, тихо всхлипывают тонкие, как юноши Содомы, церковные свечи. В жарком полумраке я медленно снимаю одежду, чтобы увидеть самую лучшую вещь на земле - медленно, еще медленнее - не стоит торопить священнодействие. Тихо и странно звучат древние песнопения на древнеарабском и арамейском языках, а потом надтреснутый голос произносит умершие слова:
- Я встала, чтобы отпереть возлюбленному моему, и с рук моих капала мирра, и с перстов моих капала мирра на ручки замка...
...возлюбленный мой лучше десяти тысяч других...
...уста его - сладость...
...я принадлежу возлюбленному моему, а возлюбленный мой - мне, он пасет между лилиями...
...Шея твоя - как столп из слоновой кости... и волосы на голове твоей, как пурпур...
 Почему, о, почему произносит это другой голос - голос старухи, голос вавилонской блудницы произносит эти слова?
 Вот оно - зеркало, пожирающее лучшее из земных сокровищ, отдающееся ему: тело мое так бледно, что светится в темноте, подобно облакам, нежащим луну, словно медь и ржа волосы, прямые и тяжелые, заплетены в косы, перевиты золотыми нитями, охвачены обручем, со змеей впереди, как носили фараоны моей родины, которых сравнить теперь можно лишь с сухими осенними листьями; губы у меня большие, побелевшие, но они много лучше, чем у Тутанхамона, чье лицо вы все видели, а вокруг моих глаз, мерцающих под тонкими бровями капризной маркизы, навеки, на все тысячелетия, что остались до конца мира, въелась сурьма.
 Серебряные браслеты и запястья звенят, кольцами унизаны пальцы на руках и ногах, шее тяжело от ожерелий, кончики пальцев скрыты, как у царей и мертвецов Верхнего и Нижнего царств... Разве греческий Арес мог бы сравниться со мной?
 Сладко, знойно пахнут курения, туманно в комнате от их дыма, миррой натерто божественное тело, мускусом и бензоем пахнет воздух... трудно дышать, тяжело и вязко.
       Помню, как сидели мы вместе с Тобою у воды - у мутной нильской воды просил я помощи - Ты смотрела на цветущие лотосы, а живот небесной коровы весь был в звездах, а рога ее неотличимы от луны. Как хороши были Твои волосы и руки, которые погружались в воду, а потом ты велела мне уйти, ведь я - только брат Твоего мужа и не могу даже взглядом коснуться того, что принадлежит ему.
 Из прибрежных зарослей видел я Тебя, о Та, Что Не Принадлежит Мне - ты была грациознее ибиса и тело Твое цвело нежнее лотоса - смуглое и блестящее при луне. Я видел Ту, Что Не Принадлежит Мне.
 Я приходил в Твои внутренние покои - там рабыни убирали Тебя с утра, но я вставал раньше Твоих рабынь - и без драгоценностей, без уборов спешил к Тебе.
 - Скажи, кто смешивал ароматы лучше меня? Хочешь, я подарю Тебе запах, от которого мужчины по всему Египту будут безумны от любви к Тебе?
- Безумны, как я?
- Скажи, кто подведет Тебе глаза искуснее меня - ни одна из Твоих послушных рабынь не сделает это лучше, вели наказать меня, если я лгу, только укажи своей рукою на меня, отдавая под стражу.
 Твои глаза станут еще чудесней, каждый их взгляд будет таким, точно все ночи любви от сотворения мира разрывают сердце - этого никто из людей не сможет вытерпеть, не полюбив Тебя, а глаза животных будут наполняться слезами, птицы навсегда забудут небо ради Тебя.
 - Ты улыбаешься, Ты смеешься, Ты любишь светлые дни и блестящие драгоценности. Сотня ювелиров трудится день и ночь для меня, но все, что они делают, кажется мне недостойным Тебя. - На узорчатом подносе приношу я перстни и запястья, серьги и обручи, дивные ожерелья из жемчуга, что находят у берегов Атлантиды. Ты перебираешь безделушки, примеряешь, оставляешь на Себе - то, к чему прикасались Твои пальцы, я надеваю сам, иное отдаю рабыням.
Муж Твой говорит, что я бледен, как брюхо дохлой рыбы, что волосы мои зловещи, как солнце перед ветреным днем, как дымящаяся кровь на плахе; что глаза мои зелены, как плесень в могилах простолюдинов, как водоросли, мешающие кораблям скользить по воде; что я худ, как тростник и вынюхиваю смерть, подобно геенне.
 Может быть и так, говорю я Тебе, может быть, прав муж Твой, о Исида, жена Владыки Прекрасного Запада - но разве видела ты человека, похожего на меня? Кто ходит с Тобой к берегам священного Нила, кто просиживает вечера у ног Твоих с узкими золотистыми ступнями? Скажи мне, что сделать, о Исида...
 Скажи мне - я знаю запретное искусство бальзамировщиков - в этом тоже никто не превзошел меня - нет, не пугайся - я велю - и Анубис послушно ляжет к ногам моим, как черный шакал, он снисходительнее Осириса.
 Не уходи, зачем Тебе его тело, сложенное из раздутых кусков? Ответь мне что-нибудь, о Исида, Та, Что Не Принадлежит Мне!
 ...Вечно прибываешь ты в Царстве Мертвых, где муж твой судит живших, на пути к вечной обители, к полям, плодоносящим всю вечность; там, куда закрыта для меня дорога, бессмертному, отвергнутому Тобой.
 Почему же только ты так охотно давала мне укладывать твои волосы, растирать благовониями Твое тело, тонко подводить глаза - той же сурьмой, той кисточкой велела и мне чернить глаза; зачем так рано входила в воды для купания, зная, что я стою за твоей спиной?
 О чем Ты думала, когда я говорил Тебе об искусстве бальзамирования - о пряных составах и острых ножах - не о том же, о чем и я?
 Через долгие тысячелетия приди ко мне, Исида, разве забыла Ты рыжего Сэта?
 - Долгожданный звонок колокольным звоном завыл в моих ушах - я пошел открывать двери...

1998г.