Клара и Женя

Мы с матерью снова в Кишиневе! Мы в очередной раз приехали к родственникам в гости! Лучше праздника для меня трудно было и придумать. Вырваться из нашего маленького городка в гости, да еще в другой город! Для моей матери, полной и больной женщины, это было тоже редким случаем разнообразить свою жизнь провинциальной и не очень счастливой домашней хозяйки. Это была возможность повидать родственников, близких людей и, конечно же, отвести душу- поплакаться перед ними. Я, как всегда, сопровождала ее во всех походах к знакомым.
Держа мать за руку, шла я берегом озера. Это большое озеро в Кишиневе создали искусственно. У него было гордое название-Комсомольское.Теперь это было большое и красивое озеро и его нужно было обязательно посмотреть. Было много людей вокруг в этот яркий солнечный день. Подпрыгивая от счастья, впитывала в себя эту красоту, нарядно одетых людей, которые отдыхали на берегу, запахи и веселый шум летних кафе, белые парусники на воде. Я сама казалась себе принцессой в своем воздушном платьице. Все было прекрасно, а впереди ждали события еще более интересные и значительные. Иначе и быть не могло! Тяжело дыша от усталости, мать пыталась увести меня от озера, но я, вырывая от нее руку, каждый раз убегала все дальше, то взбираясь на холмики, то скатываясь снова вниз. Мне обязательно хотелось обойти кругом озеро. Восхищало здесь все. И вековые деревья на берегу, и лесные запахи трав, и белые беседки на берегу.
Матери, поглощенной своими мыслями, хотелось побыстрее уйти отсюда. Нашей целью было посещение старых родственниц, которых я никогда прежде не видела, а знала о них лишь понаслышке. Они были родными сестрами, и звали их Женя и Клара. Когда у нас дома вспоминали о них, всегда говорили об обеих, как будто они были чем-то единым, одним целым. Вспоминали, что когда я родилась, приехала в гости поздравить лишь Клара. Были они то ли троюродными сестрами моей матери, то ли еще более дальними родственницами. Слышала я о них лишь в детстве краем уха и не могу сейчас во всех подробностях припомнить, что о них говорили, но кое-что сохранилось в памяти.
Когда мы приехали в Кишинев к родственникам, у которых всегда останавливались, они очень удивились, когда моя мать сказала. что хочет посетить сестер. "Не ходите туда",- сказала тетя Этя. "Вы ничего хорошего там не увидите. Они выгоняют всех, кто к ним приходит. Они давно уже никого не хотят видеть. Они в своих несчастьях обвиняют всех родствениников, котрые, как они считают, забыли о них."
"Я должна их повидать. Боже мой! Веселая Клара, добрая Клара, что стало с ней! Это Женя погубила ее."- сказала моя мать.
Дома слышала я разговоры о том, что в молодости Клара была красавицей, участвовала в самодеятельном театре, прекрасно танцевала и у нее всегда было много поклонников. Но жизнь уходила вперед и шансов оставалось все меньше. В чем-то не поспела Клара за жизнью, не успела увидеть свой шанс. В последний раз улыбнулась ей судьба, когда было ей уже за сорок. В Доме Отдыха подарила ей жизнь встречу с прекрасным человеком, занимающим крупный пост в армии. Долгие годы не мог забыть он о ней, звал к себе. Но Клара ради своей одинокой сестры мужественно преодолела свой порыв к счастью и осталась одинокой навсегда.
Женя была прямой противоположностью веселой Кларе. Некрасивой и желчной, жизнь не дала ей хороших шансов, и она со слезами на глазах умоляла Клару в очередной раз не покидать ее. Любовь и жалость к одинокой сестре победили. Теперь сестры жили вдвоем, все больше удаляясь от суеты мирской. Смертельная обида на родственников, забывших о них, не покидала Женю, хотя уступчивая Клара рада была бы всех примирить.
Итак, мы ушли с Комсомольского озера и шли теперь к сестрам. Маленький деревянный домик, похожий на избушку, стоял недалеко от берега озера. Над бревенчатым крыльцом висела вывеска "Сберегательная касса." Маленькое тусклое и грязное окошко в стене домика привлекло наше внимание. Чье-то полное и круглое лицо показалось в окне. Приветственно махнула рука, показывая в направлении входа, и лицо исчезло.По скрипящим ступенькам поднялись мы внутрь. После яркого солнца и пронзительно чистого воздуха по глазам ударила темнота, спертый воздух ворвался в легкие. Через несколько мгновений я различила людей, толпящихся около узкой стенки коридора. Очередь тянулась через весь коридор и таяла в открытой слева двери. Мы остановились. В то же мгновение в правой стенке коридора распахнулась дверь. Чьи-то руки подхватили меня, за нами захлопнулась старая дубовая, изъеденная жуками - точильщиками дверь. С радостными возгласами сестры обнимали и целовали меня, передавая из рук в руки. Когда глаза немного привыкли к полумраку, я огляделась. Длинная и узкая мрачная комната со старыми грязными темнозелеными обоями, старый продавленный диван у стены, старый деревянный стол, несколько стульев. В дальнем углу комнаты стояла железная печка, которую, по-видимому, топили дровами. От нее вверх уходила труба и терялась в потолке. Рядом с печкой стояла узкая железная кровать, покрытая старым выцветшим покрывалом.Пыльный свет от тусклого маленького окошка освещал все это великолепие.
Нас усадили за стол. Мы принесли с собой пирожные. Пока Женя пыталась разогреть чай на своей старой железной печке, полная пожилая женщина с отекшими руками села с нами за стол . Она начала разговаривать с моей матерью. Я разглядывала ее. Черные крашеные гладко зачесанные волосы, отекшее желтого цвета лицо. Я сидела, смотрела на нее и думала. В моем воображении была она легкой, веселой и красивой. Я представляла себе, как приглашают ее на танец, вежливо склонившись к ней и ловя ее взгляд, как кружится она в танце в красивом и легком ярком платье. От восторга перед этими картинками вскочила я со стула. взвила свое нарядное платьице колокольчиком и плавно опустилась снова на стул, а юбка опустилась вслед. И вдруг тетя обратилась ко мне. Она сказала, что неприлично, подняв юбку. садиться на трусы на стул. Я сникла. Затем тетя Клара спросила у матери, умею ли я уже читать. Оказалось, что еще не умею. Изо всех сил старалась я казаться вежливой и аккуратной. Ноги, которые хотели болтаться под столом, я свела вместе и застыла. Я прислушалась. Клара рассказывала матери об их тежелой жизни, о том, что стажа оказалось недостаточно , что пенсии у них ничтожные, на них не прожить. Кивая головой в сторону Жени, которая все еще возилась около печки, и понизив голос, она знаками и намеками дала понять, что жить с Женей очень тяжело, что та уже неоднократно лежала в психиатрической клинике на излечении. Периодически подбегала к столу Женя, худая рыжеволосая, вся усыпанная веснушками женщина, вставляя свои комментарии в рассказ Клары о жизни. Округлив глаза в сторону двери, Женя щепотом рассказывала, что сберкасса пытается отобрать у них их хорошую комнату и выселить в другую. Поэтому они никуда не выходят, на стук в дверь не открывают, и никого к себе не пускают.
Выслушав их рассказы о своей жизни, охая и сочувствуя им всем сердцем, попыталась было моя мать начать рассказывать о своей жизни, жалуясь и тоже ища сочувствия. Все эти рассказы моей матери о том, что она никак не может устроиться на работу, что отношения в семье не очень хорошие, что денег на жизнь не хватает, я уже знала. Поэтому я перестала слушать, о чем говорят и, глядя на пирожные, начала мечтать о чае с пирожными.
И вдруг произошло что-то непонятное. Меня будто ударило электрическим током, когда я услышала за спиной пронзительный крик. В ужасе я оглянулась. Закатив побелевшие глаза, подбежав ко мне вплотную, кричала Женя так, что жилы на шее вздулись, лицо ее стало кирпичным. Прямо перед моим лицом сжимала она два маленьких кулака. "Сволочи, вон отсюда!", протяжно с болью кричала она. Все остальное произошло словно во сне: вцепившись в мою мать, просила простить их Клара, не переставая кричала Женя. Мать схватила меня за руку, мы сбежали по скрипящим ступенькам на улицу, сзади слышались истерические крики. Мое сердце бешено стучало. Мы побежали и навсегда остались сестры позади в туманной дымке прошлого.
Затем, несколько лет спустя пришло известие, что умерла одна из сестер, затем другая. Больше я о них никогда ничего не слышала. Осталась у меня лишь в альбоме фотография молодой улыбающейся женщины, которая стоит, укутавшись виноградными лозами, с трогательной надписью моей матери на вечную память.
Вспоминая сестер сейчас, ощущаю в воздухе эту вечную боль неустроенности и звенящего одиночества, в которую они были погружены. Они хотели, они ждали помощи. Но никто ее не окажет не протянувшему руку за ней. Где кончается гордость, где начинается милосердие? Я не знаю ответа.