За рыбой

Игорь Мерлинов

«За рыбой»

***
К девяти утра температура уже подобралась к тридцати шести. Захар прошёл по территории порта, а затем по полуобвалившимся железобетонным мосткам к пришвартованной двухпалубной яхте. Возле здания таможни, без стёкол на окнах и без дверей на косяках, сидели несколько калек. Казалось, что порт так и не был восстановлен после обстрела в конце первой мировой. Облезлая серая махина сторожевого катера «Беллатрикс», списанного два десятилетия тому назад одной мировой державой на металлолом, но приобретённая местной таможенной службой, покоилась на зелёной воде. Захар улыбнулся, заменив в уме первую букву в названии сторожевика. Последние несколько дней он спал не более двух часов в день, и его подташнивало от солнца и выпитого накануне.

Видавшая виды белая яхта “Gone Fishing” была оснащена двумя лопастями, с тремя троллинговыми удилищами на первой палубе, и двумя на капитанском мостике. «Добро пожаловать на борт», - сказал Педро, грузный капитан в тёмных очках. Помощник Пабло казался его слепком десятью годами моложе.

Возле яхты Захара ждали два незнакомца. Ксавьер, сверстник Захара, высокий, подтянутый, с первой сединой, в чёрных джинсах, серой футболке и бейсбольной кепке, и его спутник, неунывающий счастливчик Иаго, полный улыбающийся гринго пятидесяти пяти лет, в светлых фланелевых брюках.

Иаго, отставной инженер ВМС со стрельбища на соседнем острове Бьекес, жил последние четыре года на военную пенсию, вспоминая за бутылкой пива свою молодость времён Глэдис Найт и Фрэнки Авалона, прогулки по тёплым набережным Эль Кондадо, вечеринки в «Чёрном Ангусе», «Счастливой Семёрке», «Ривьере» и «Гавайской Хижине», и те старые добрые времена, когда у него был открыт кредит у местных проституток.

Родители Ксавьера, из семьи испанских коммунистов, вернулись с маленьким сыном в семьдесят третьем в Барселону. Из Барселоны Ксавьер удрал в Сеуту, а потом перехал через океан, в Мартас Виньярд. Сейчас он остановился в бывшей вилле диктатора, переоборудованной в гостиницу. Там ёщё недавно можно было встретить кого-либо из старого персонала, знавших хозяина в лицо.

Что-же касается Захара, бывшего представителя при атташе в Гаване, то он оказался на острове в поисках собствености где-нибудь в гористой сельской местности. Правнук липецкого помещика присматривал скромную табачную латифундию вдали от назойливых глаз.

После сэндвичей с сыром и пильзнера на верхней палубе, яхта вышла в море, курсом на запад вдоль янтарного берега. Прозрачные лёгкие волны цвета агавы и бутылочного стекла теснились и танцевали за бортом. Пабло насадил скумбрию на приманки. Лески уходили на десяток другой метров и терялись в воде. Барабаны удилищ с массачуссетской маркой сверкали на солнце. Капитан сказал, что выведет яхту на три-пять миль от берега и будет следовать вдоль него до полудня.

Захар устроился в среднем кресле, Ксавьер по его левую сторону, а Иаго справа.

***

Слово за слово, и выяснилось, что Ксавьер был холост, Иаго – в разводе уже пятнадцать лет, и только Захар тянет лямку последнию дюжину. Как так? Откупорив бутылку «Брахмы» первым рассказ начал Ксавьер:

«Четырнадцать лет тому назад, примерно в это время года, я ехал со своим партнером по бизнесу - скажем, его звали Марселлус - в Дагабон. После часа другого по пыльным дорогам, мы остановились на каком-то полустанке в районе Гуаявы, возле объеденной мухами одноэтажной столовой. Мы хотели размяться, выпить по чашке кофе. Мы сели у решётчатого окна без рамы. На жёлтой стене напротив весела картина девушки с розой «Не забудь меня, нет». Под картиной виднелась надпись: «Люби меня, доверься мне без страха, обладай мною, не споря со мной, занимайся любовью со мной, не спрашивая меня, желай меня без предела, прими меня без запретов, не променяй меня, ибо в любви я останусь свободна...Никогда не умру». Тогда я её и увидел. Её звали Дженни. По крайней мере, так она назвала себя. Я и спросил её почти-что случайно, когда она принесла нам счёт. Она была высокая темноволосая морена в джинсах и красном трико с чёрными и белыми бусами на нити через одну, словно рис и чёрная фасоль на бронзовом теле. Она была прекрасна, словно сошла с фаюмской фрески. Ей было около двадцати на вид, но, может быть, и меньше. Она улыбнулась мне мягкой необыкновенной улыбкой, которую я не забуду никогда. Я спросил её, как я могу найти её, и она ответила, что работает здесь каждое утро, и если я вернусь, то мы сможем поговорить. Мы были совершенно измотаны к вечеру, тут ещё началась гроза, короче, на обратном пути мы проехали этот полустанок мимо. Я нашёл её в конце концов. Через пять месяцев после того дня она вышла замуж за какого-то молодца. Наверное, у неё уже трое детей и она полна, как карибская луна. Так или иначе, с тех пор, я никого не встретил лучше, чем она.»

Минутой спустя прозвучал сигнал. Леска натянулась, и Ксавьер ухватился за удилище. К нему подскочил Пабло с багром. Из воды высунулось серо-серебристое туловище, напоминающее щуку. Это была барракуда в два фута длиной.

***

«Я вам расскажу свою историю», - сказал Иаго, прикладываясь к соломинке над раскрытым Пабло кокосовым орехом. «Одной душной ночью, после моей очередной поездки в Субик, в которой я задержался около трёх недель, сплю я, ага, и вижу такой удивительный сон: будто попал я в рай. Рай этот весь такой в красноватых вечерних тонах, звучит «Песня искупления», и я окружён многими красавицами со всех сторон. Вы бы их видели! Персианки, йеменки, сиамки, креолки, я почувствовал себя, словно царь Соломон в своих копях. Через медно-красноватый цвет огней ко мне подошла одна из них, и сказала, что я могу выбрать кого я хочу и проводить с ней время, как мне заблагорассудится, всё равно, дескать, торопиться некуда. У меня складывалось какое-то неприятное состояние, потому что я никак не мог вспомнить название места, в котором я нахожусь, и, вообще, когда я заказывал сюда билеты, и так далее, и я спросил её, до которого часа, мол, здесь всё открыто. Она мне и отвечает, что здесь всё открыто постоянно, без перерыва. Когда я окидывал взглядом окружающих меня, тщетно пытаясь найти на стене часы, моя новая знакомая обняла меня и подарила мне мягкий долгий-предолгий поцелуй, от которого мне стало легко и спокойно. Я открыл глаза, и, смотря через её плечо, остановил свой взгляд на одном из телеэкранов возле стойки. Там шёл фильм в чёрно-белом изображении. Промелькнуло одноэтажное здание мотеля «Трасса 66», затем какая-то комната в синих тонах. На кровати на четвереньках стояла моя жена Линда...Что ж, пожалуй, я не упомяну ряд деталей.»

- Так что же было дальше?

«А дальше, где-то через месяц, выяснилось, что моя Линда гуляет с одним морским офицером. Я тоже не ангел, но я никогда не водил её за нос. Я, конечно, мог сделать так, чтобы его судили, и чуть было не застрелил этого рыжего из своего обреза, но я поступил умнее. Мы расстались, она вернулась на материк. Остальное вы знаете. Я довольно счастлив. Я рад, что не наделал глупостей тогда. У меня есть здесь постоянная подружка. Иногда я выезжаю навестить кого-нибудь из моих старых друзей.»

Леска натянулась, и все бросились к снастям. Из волн показался серый, словно хромированный, нос барракуды. Иаго повезло. Итак, на счету уже было две барракуды, не так и много за несколько часов.

***

Бирюзовый цвет волны сменился на густой синий кобальтовый. Яхта поменяла курс и двигалась обратно, на восток. Настала очередь разморенного Захара:

«Я встретил свою жену через несколько лет после окончания училища, в одном маленьком военном городке. Я оказался в нужное время и в нужный час. Я полюбил свою жену. Она же, скорее всего, вышла за меня замуж из-за скуки, и по причине того, что я ожидал перевода в тёплые края. Мой переезд в Ориенте был уже накануне особого периода. Скоро я подхватил лихорадку, провалялся в госпитале, а потом вернулся в столицу. Моя жена стала пропадать по вечерам на музыкальных классах, уроках языка и других безделицах. Потом она познакомилась с кем-то из тоскующих домохозяек из Ведадо, затем у неё был короткий роман с одной итальянкой, приехавшей на каникулы. Сначала я был в лёгком недоумении. Короче, мы договорились, что я не буду препятствовать её эскападам. Я же иногда подвозил голосующих. Мы помучили друг друга, но потом решили, что все эти мучения напрасны. Мы вместе по сей день»

Вскоре Захару повезло, когда на его удилище попался розовобокий тунец.

***
Становилось жарче, волнение океана усиливалось, и уже скоро Захар стал сожалеть, стоило ли вообще затевать рыбную ловлю. Иаго держался крепко, Ксавьера уже вытошнило два раза. Педро и Пабло попивали пиво. Захара здорово подташнивало от качки, запаха дизельного топлива, недосыпания, жары и перегрева накануне. Открыв окна, он прилёг в центре кубрика на полу и сомкнул глаза, чтобы не видеть волны. Он проснулся, когда яхта уже приближалась к берегу.

***
К одиннадцати вечера, за бокалом сангрии, налитым любезной Симоной, Захар сидел за стойкой, размышляя о предстоящей поездке к Хименесам. Он с любопытством разглядывал парад прибывающих патронов. Звучала баллада в исполнении Гектора Акосты:

«...Кольцо продаю, ухожу я из дома, уже не увидишь зарплату мою. С тобою мне смерть до боли знакома, дай бог, не увижу тебя я в раю. Греха на мне нет, осторожен сначала, тебя я могу встретить только в аду. Актриса моя, ты отлично сыграла, нам не было счастья и в первом году...»

К Захару подошла миловидная девушка, положила ему руку на плечо и спросила его сладким хрустально-чистым голосом юной сирены:

- Как дела, дорогой?
- Спасибо, хорошо.
- Я – Дэсилия. Как тебя зовут?
- Закариас.
- Ты очень привлекательный, Закариас.
- Ты тоже.
- Спасибо. Что ты пьёшь?

На Дэсилии была тёмно-голубая блузка с серебристым тиснением, которая подчёркивала шею и кисти рук цвета кофе с молоком. Брови были подправлены карандашом так, что выглядели одинаковыми по ширине.

Захар предложил ей провести с ним и завтрашний день, и она согласилась. Она пошутила, спрашивая, что ей предстоит выкурить, «аврору номер четыре» или «беликосо», но Захар её утешил, сказав, что две сигары в день её глаза не испортят.

Кожа Дэсилии была мягкая как масло, губы сладкие как мускусная дыня, а голос высокий и тонкий, словно как у десятилетней хористки.

***
Ближе к полудню, когда, казалось, уже никто и ничто не отбрасывает тени, а белое солнце пронизывает синее небо, словно кукурузный початок, Дэсилия и Захар поднимались к разгорячённым скульптурам героев реставрации, мимо сварных быков и птиц, загромождающих небосвод. Через дырявого Дон Кихота пробегал ветер, в напоминание, что только так он может устоять против ветряных мельниц. Держась за шпагу, идальго пристально смотрел в сторону кованных в железе женщин Сибао.

2008 г.