Странный пейзаж

Странный пейзаж

В Третьяковке, в девятом зале слева, в восьмидесятые годы висел один пейзаж Левитана. Искусствоведы об этом пейзаже говорили мало. У Левитана пейзажей хватает. Какой-то косогор, березы растут, судя по склону, внизу угадывается ручей. Обычный прием художников – что-то угадывается, а доказать невозможно. И приписать невозможно никакими словами. Картина уже взята в рамку. Так что, о ручье или воронах, летящих над ручьем, умолчим. На самой картине живность по традиции Левитана отсутствует. Чистая флора конца августа – ещё зеленая трава и листва, редкие вкрапления едва начавших желтеть листиков и неопределенное небо, с белесыми намеками на облака среди освежающих пятен голубизны летнего неба.
Картину следовало рассматривать приблизительно с двенадцати шагов. С этого расстояния зрители воспринимали пейзаж в полном соответствии с лирикой Левитана, и мнение зрителей удивительно точно совпадало с мнением искусствоведов. С расстояния в восемь шагов каждый начинал думать о своем. Конечно, зритель продолжал думать в левитановском духе, но как-то невпопад. Один с грустью думал о длинных очередях на покупку машины. Время-то было социалистическое. Другой о повышении по службе. Третий о загранкомандировке. Четвертый о визите к теще на блины. Блины теща испекла зачем-то осенью как раз в день матча Динамо Киев – Спартак. Грустные были блины, в полном соответствие со счетом упущенного матча. Из-за феномена расстояния искусствоведы мнение коллег, описывающих картину с восьми шагов, сознательно игнорировали или отрицали, как точку зрения дилетантов. Сейчас картину убрали. В 1987 году около неё слишком близко остановился директор Третьяковки, долго смотрел, бубнил о скором засилье гламура и приказал заменить на более спокойный пейзаж. Удивительно, но репродукции картины всегда дают правильное, спокойное впечатление, независимое от точки съемки. Нет ощущения подвоха и загадочности, возникающих при приближении к картине шагов на девять.
Сохранилось письмо Левитана к Кувшинниковой, в котором он долго рассуждает о вопросе границ искусства: «мне кажется, дорогая, будто есть граница искусства, после которого оно обязано или умереть, или стать слишком личным. Поэтому все крикливые инновации во многом являются бегством или поиском нового пространства, где приближение к запретной границе ещё не является обязательным в стремлении искусства к совершенству. Для большинства обывателей, включая модных, продающих свои картины за бешенные деньги, художников, смерть искусства является даже предпочтительнее превращения его в нечто личное. Полагаю, первая половина 20-го века будет полна предсказаниями о смерти искусства. Дальше начнется торжество моды. Вчера написал пейзаж. Намаялся. Стоял у ручья, искусали комары. Стая ворон, летавших к ручью от деревни за спиной, измучила меня хриплыми криками. Получилось хорошо. Но, странное дело, я боюсь рассматривать картину вблизи. От взгляда на пейзаж мне хочется писать иначе. Хочется и страшно одновременно. Мир не подарит мне новую жизнь. Возникнет чудовищный разрыв между моей жизнью и картинами. Нет, не решусь…»
Видимо, комната, которую снимал Левитан, была слишком мала для правильного взгляда. Совсем вблизи картина идеально ясна. Можно часами разглядывать качество мазков и отдельных деталей. Директор Третьяковки одно время хотел вывесить картину так, чтобы её видели с трёх шагов, а отойти назад зритель не имел бы возможности. Не нашли удобного закутка. Сами знаете наши проблемы с финансированием. Говорят, наше правительство собирается лет через двадцать обеспечить государственные, картинные галереи деньгами на реконструкцию закутков. Будем ждать и надеяться.