Мозглляк

       ГОД 2235.
       МОЗГЛЯК.

       Никто из нас не догадался спросить его имя.

       Мозгляк – обозначил я его для себя. За его лысую, со слегка увеличенным левым полушарием, голову. За худые, длинные руки. Такие же, но к тому же
ещё и кривые ноги. За бледную до синевы кожу. Странная одежда тоже не вызывала восторга. Старые рабочие ботинки, видавшие много дорог. Неопределённого цвета брюки, вздутые на коленях, протёртые и заштопанные во многих местах. Бесформенная синяя рубаха без пуговиц. Никакая, как и он сам, распахнутая обветшалая фуфайка. В общем, никчемный какой-то. Его можно было бы принять за «дикого». Я их много повидал. Но те, все были грязные, оборванные и от них разило немытым телом. Этот же был чист и аккуратен, насколько это возможно в походе. Единственным, что вызывало интерес, был необычного вида футляр за спиной. «Оружие – подумал я, хотя раньше такого не видел – наверное, что-то новое изобрели. Посмотреть бы, а ещё лучше пострелять». Виду, правда, не подал. Неудобно было так сразу, как мальчишка интересоваться. Не подумайте, что хвастаюсь, но стволы я знаю хорошо, а стреляю ещё лучше. Но давайте я вам всё по порядку обскажу. Только уж не взыщите, если чего не так – я, всё-таки, солдат, а не рассказчик.
       Родился я у Петра и Татьяны Кошкиных в городе «С» на севере Дальнего Востока тридцать два года назад. Рос крепким и здоровым. А потому комиссия, которая за нормой смотрит, ну, что бы мутанты не рождались, в четыре года от роду меня от маменьки забрала и определила в школу, где обучают охранников. Туда самых сильных берут. Отец к тому времени пропал. Как-то ночью ушёл город охранять и не вернулся. Погиб, наверное.
       Определили меня в группу самых крепких. Я такой и был. Никого зря не обижал, но и себя в обиду не давал. Учили драться, потом стрелять. У меня получалось лучше всех, гуманитарные тоже не плохо, а вот математика, физика и т.д. – лучше не вспоминать. За силу, ещё в детстве прозвали быком. Так до сих пор и кличут. Сашка-бык – любите-жалуйте.
       В девять лет я убил свою первую тварь.
       Что такое тварь? Разные они бывают. Только спутать их ни с чем другим нельзя. Всё, что вам не понравится, это и есть тварь. Крокодила я никогда не видал. На картинках только. Вот, самая опасная из них, напоминает именно его, но без хвоста и с птичьим клювом, который перекусит ваши кости, как вы спичку ножницами. Убежать от них невозможно – быстрее волка, сволочи. На дерево тоже не советую. Когти у них. Лучше медведя лазают. Говорят, медведи теперь только в горах остались. Туда твари ни-ни. Холода боятся. Хотя, недавно, приходил охотник с южного города, рассказывал, что прошлой зимой убили двух тварей покрытых шерстью. А ведь это километров сто от нас. Плодятся, гады, быстрее кроликов. Мы их сотнями мочим, а на их место тысячи приходят. Есть ещё летающие твари – зубы с крыльями. Эти к нам редко долетают. За всё время с десяток пристрелил.
       Откуда они взялись? Это никому неизвестно. Точно знаю лишь одно – после катастрофы, лет двести тому в Африку свалился астероид, тогда всё и началось. Одни говорят, мутация. Другие, что это инопланетяне по нам специально долбанули тем камушком, а на нем, значит, споры всякой нечисти, чтобы извести всё живое на Земле, а самим потом на чистую планету прилететь. Третьи – что американцы, мол, в лаборатории вывели. Только я в это не верю. Им самим от тварей ещё как досталось. Теперь Америка – это только Аляска. Как бы там ни было, а от людей с тех пор процентов десять осталось. Где холодно там и живут, в горах значит, да поближе к полюсам. Мы со многими по радио связываемся и, выходит так, что если вскоре учёные не придумают, как нам Землю вычистить, то лет через сто воевать будет некому.
       До появления мозгляка жизнь моя была однообразна, но скучной её никак не назовёшь. Каждый день мы охраняли город, нефтевышку и фермы от набегов тварей. Говорят, что когда-то на войне снайпер, убив врага, делал зарубку на прикладе. Мне пришлось бы изрезать сотню прикладов, да и другим ребятам ненамного меньше. Главное было отбить их атаки на город. Считать некогда. Ведь твари, они ничего не боятся. Их можно остановить только пулями, гранатами, напалмом. Одним словом убить, иначе они убьют вас.
       Лето и война для нас одно и тоже. Странно было смотреть старые фильмы, в которых люди радовались приближению лета. Ездили отдыхать на юг. Как будто из истории другой планеты. Мы даже зимой не знали покоя. Укрепляли стены, валили лес для ТЭЦ. Слава Богу, тайга вокруг. А вот с нефтью хуже. С каждым годом её добывали всё меньше. Наш маленький, почти трёхсотлетний нефтеперерабатывающий, медленно умирал. Его больше ремонтировали, чем эксплуатировали.
       Мозгляка привёл сам комендант и сказал, что гость, из города на востоке. Они там вывели какую-то заразу, от которой твари дохнут, при чём передают свою болезнь друг дружке как грипп. Но у них нет возможности наладить большое производство этой штуки в нужном количестве. Поэтому, нужно его вместе с бумагами доставить в Верхоянск. У них ближайший аэродром. С северного Урала за ним пришлют самолёт. /Там, в горах, наверное, самый большой город на Земле. У них есть даже институты. А главное химзавод. Вот он-то и будет делать угощение для тварей./ После сообщения о самолёте, я по-другому взглянул на мозгляка. За мной даже кобылу никогда не присылали.
       Был конец марта. Нужно было торопиться. Посчитали, – на путь уйдёт месяца два. Хорошо, что двигаться будем на северо-запад. Тепло за нами не поспеет. А плохо то, что идти нужно было через «дичь». Это места такие, где люди давно не живут, или неизвестные территории. На, них не всегда и карты имелись. Плохо, что горючего для БТРа только на пол пути. Плохо, что дороги в ужасном состоянии. Да разве всё перечислишь, что плохо.
       Целый день ушёл на сборы, а по утру и двинули. Ехали, почти не останавливаясь. Даже ночью меняли друг друга за рулём. Так и добрались до хребта Черского. Никогда не забуду этот привал. Помылись, привели себя в порядок. Развели костёр – горячего похлебать захотелось. Тут мозгляк нас и удивил. Он подсел поближе к огню, открыл свой футляр, но то, что он оттуда достал, на оружие никак не походило. Извлечённый предмет тихо тенькнул. И только тогда я вспомнил, что видел и слышал его в каком-то древнем фильме. Мозгляк подёргал за туго натянутые нити, что-то покрутил, а потом произошло чудо. Раздался его голос, негромкий, но чистый. Под звон гитары / это я позже узнал, что она так называется / он запел. У нас в городе никто не пел. Не до жиру. А, уж тем более никто ни на чём не играл.
       После первой песни последовала вторая, третья. Где-то после десятой, я осознал себя стоящим с охапкой хвороста в руках и с открытым ртом позади мозгляка. Ещё никогда ничего подобного я не ощущал. Да и по виду остальных я понял, что на них тоже подействовало. В тот вечер ещё долго мы сидели и слушали. Кто-то что-то спрашивал. Мозгяк отвечал. Он спрашивал – мы отвечали. А в основном пришелец пел. Пел и рассказывал о песнях, о тех, кто эти песни придумал. Оказывается, в его роду это искусство переходило от отца к сыну, от сына к внуку, из рода в род. В тот первый раз я почти ничего не запомнил. В голове осталась только строчка: «Милая моя, солнышко лесное. Где, в каких краях встретимся с тобою…». Да ещё запомнилась песня о какой-то звёздочке, которая обещала сделать много добрых дел, но была сама такая слабая, что погасла, недослушав даже просьбы. Песни следовали одна за другой до глубокой ночи.
       Кода все улеглись, я понял, что мир изменился. Я по-другому увидел звёзды, облака, деревья, ручей. Оказывается, закат можно назвать слепым, у палаток есть крылья, которые они складывают, а сосну можно назвать янтарной. Никогда раньше никто из нас не задумывался о том, что о самых привычных вещах и явлениях можно сказать так красиво и необычно. А о любви, каких только слов, сравнений, откровений не было в этих песнях. В груди у меня поселилось что-то необычное, большое непонятное, но очень важное, без чего я теперь жить не смогу никак. И это важное распирало, будоражило, не давало уснуть. И тогда я понял, что скорее сдохну, чем дам проклятым тварям отнять у нас Землю. А мозгляк, теперь, показался мне самым лучшим человеком, потому, что нёс не только смерть тварям, но и возвращал нам красоту мира, которую я за мушкой прицела никогда не замечал.
       Не буду вам рассказывать, как шли дальше, скажу только, что каждый привал я ждал с большим нетерпением. Все остальные тоже старались как можно быстрее закончить дела и расположиться у костра. Вскоре я, а потом и другие стали подпевать. Мозгляк сказал, что у меня хороший слух и сильный голос. Затем предложил поучиться играть. Помню, с какой осторожностью я взял первый раз в руки гитару. Пальцы, привыкшие к оружию, не слушались и путались в струнах. Но, мало помалу, дело продвигалось.
       По большой притоке, не знаю её названия, мы спустились к реке Яне. Тут пришлось выйти на берег и двигаться вверх, в сторону Верхоянска. По рации нам сообщили, что из города к нам вышел отряд. До встречи с ним осталось не больше недели, а тут, как назло, резко потеплело. Всю остальную дорогу двигались, прислушиваясь к каждому шороху.
       Через неделю вышли к очередной притоке. Здесь-то всё и случилось.
       Слева и справа на пути к броду рос густой кустарник. До воды оставалось метров сто, когда кусты зашевелились и плюнули в нас стаями тварей. Это были те самые, покрытые шерстью, о которых рассказывали южные охотники.
       Разом взорвались двенадцать пулемётных стволов. Мы бросились к реке.
Мозгляка держали в кольце и не очень вежливо подталкивали к воде. А он на ходу умудрился выхватить из мешка какой-то металлический цилиндр, что-то на нём крутанул и бросил обратно. Как потом я узнал, в нём были бумаги, где написано, как делать заразу для тварей. На цилиндре мозгляк включил радиомаяк, /это на тот случай если всем нам кранты, то хоть документы уцелеют/. Вместо него вытащил оттуда совершенно несуразный, допотопный обрез и, передёргивая каждый раз затвор, стал палить по тварям. В других обстоятельствах я бы насмеялся до упаду. Но сейчас мой хладнокровный мозг только отметил комичность ситуации. На самом же деле было далеко не до смеха. С каждой секундой твари подбирались всё ближе. Мне и Николаю /это охранник из соседнего отряда, мы с ним только в этом походе познакомились/, досталось самое трудное место – прикрывать отход, а точнее наше бегство. По четыре человека с флангов мозгляк по центру и двое впереди. Таким порядком мы и драпали. Пока косили передних, задние твари перепрыгивали через убитых сородичей и неслись к нам. Расстояние всё время сокращалось. И вскоре я услышал то, что больше всего боялся услышать. Где-то впереди справа раздался первый крик. «Наш» – понял я. Твари – те дохнут молча. Это тупое, неземное безмолвие всегда больше всего действовало мне на нервы. Отсутствие чувства самосохранения, какой-то автоматизм и, больше всего, это удручающее молчание делало их совершенно чуждыми нашему миру.
       Я забыл вам сказать, что благодаря своей силе, я держал тяжёлый пулемёт одной правой. Он был как будто её продолжением. Ребята из отряда шутили, что я управляюсь с ним, как с пистолетом. Теперь это пригодилось. Правой рукой я стрелял, а левой разбрасывал напалмовые гранаты. Так, что позади нас стояла стена огня. Это ненадолго задержало тварей, но они скоро обогнали нас с обеих сторон и крики наших ребят стали раздаваться всё чаще. «Хоть бы не он. Хоть бы не он» – почему-то совершенно не беспокоясь о себе, каждый раз думал я. Вскоре рядом коротко вскрикнул Николай. Сразу несколько тварей прыгнули на него. Одну из них он подстрелить не успел. Больше я никогда его не видел.
       До воды добежали только я да, бог миловал, мозгляк. Опустевший пулемёт пришлось бросить. Я швырнул последнюю гранату, и мы кинулись в реку. Сразу же захотелось обратно. И если бы не настигающая смерть, то никакая другая сила не заставила бы нас остаться в воде. Непрогретая, после зимы, она до боли, до ломоты в костях обжигала нам ноги. Тут выяснилось преимущество человека над тварями. Хоть они и похожи на крокодилов, но без хвостов плывут медленнее, чем даже собаки. Река была тихой, широкой, но не глубокой, чуть выше колен. Мы почти бежали, в то время как тварям пришлось барахтаться. Этого оказалось достаточно, чтобы оторваться от них. Сначала мы добрались до небольшого каменного острова. За ним оказалось ещё метров пятнадцать глубокой воды. «Плыви» – крикнул я мозгляку, собирая камни, потому, что из оружия у меня остался только боевой нож. Тот начал что-то возражать, но я сгрёб его за шиворот и швырнул в реку. Пришлось ему грести.
       К моему острову медленно приближались твари. Первую я прибил самым большим своим валуном, не дав ей даже выбраться на сушу. Ещё несколько тварей я прикончил так же. Но тут меня обошли.
       Сразу три гадины вылезли справа от меня на берег. Одна из них широко открыла клюв. Это было её ошибкой. Мой камень с такой силой влетел этой стерве в глотку, что стал последним в её жизни лакомством. Вторую остановил мой нож. А вот третья, таки достала.
       Мы прыгнули одновременно. Она ко мне, я в сторону. Её железный клюв долбанул меня ниже колена. Упал я со сломанной ногой. Меня спасло то, что тварь приземлилась на мокрые камни и съехала обратно в воду. Пока она выбиралась на берег, я взглянул на мозгляка. Более идиотского поведения в опасной ситуации мне видеть не приходилось. Этот кретин, из-за которого погибло столько хороших парней, вместо того, чтобы удирать, стоял на берегу и выливал воду из гитары. Потом повесил её себе на шею и запел. В это время к нему на берег выбрались две твари, да и моя появилась, чтобы закончить начатое. «Всё» – подумал я, но…
       В то, что происходило дальше, я бы никогда не поверил, если бы не видел сам.
       «…Я коней своих нагайкою стегаю, погоняю…» – орал мозгляк, закрывши глаза, так, что свидетелем всего происходящего был только я. Твари, собравшиеся позавтракать ненормальным певцом, остановились и замерли, как будто прислушиваясь к песне. Они стояли. Нет, они не просто стояли, они СТО-Я-ЛИ!!! Только тот, кто их знает как я, сможет меня понять.
       Тварь, начавшая атаку, останавливается, только если её убить. Это аксиома, ни разу не нарушенная за двести лет.
       Живой слон, стоящий на голове или даже на хоботе, не вызвал бы у меня большего удивления, чем остановившаяся тварь.
       Я посмотрел на свою бестию. Она тоже застыла, повернув голову в сторону мозгляка. Недалеко расположились ещё две гостьи. Такого шанса я упустить не мог. Теперь уже я бросился в атаку на них. Бросился, конечно, громко сказано потому, что еле доковылял до своей обидчицы. Терять мне было нечего, камни закончились, поэтому я навалился на неё и, ухвативши за клюв, свернул ей голову. К моему удивлению тварь даже не сделала попытки защититься или убежать. Ещё не понимая до конца, что произошло, а, просто пользуясь ситуацией, ту же операцию провёл с остальными.
       «…Но что-то кони мне попались привередливые» – продолжал орать со всей мочи мозгляк.
       Обессилев от первой в мире рукопашной с тварями, я плюхнулся в воду и поплыл к нему.
       Выбравшись на берег, на четвереньках полез на звук песни и остановился как раз между двумя последними тварями. Так втроём, на четырёх конечностях каждый, мы стояли перед певцом и внимали ему, как древнему оракулу. Я ещё раз отметил, про себя, комичность ситуации и поблагодарил бога, что никто меня сейчас не видит. Ребята из отряда до конца жизни подшучивали бы.
       «…Иллли это колллокольчик весь зашёлся от рыданий…» – уже хрипел мозгляк посиневшими губами. Сказывалось последствие пребывания в холодной воде.
       Мощная тварь всего лишь присела, когда я взгромоздился на неё. Упершись здоровым коленом в её шею, собравши остатки сил, дёрнул за клюв. Удовлетворённо услышал хруст позвонков. Шмяк! Мы с тварью на песке. Ползу к последней. Обнимаю её за шею, как родную. С трудом забираюсь на спину и…
       Внезапно пение прекратилось.
       Что тут началось…
       Очнувшаяся машина убийства вспомнила, для чего она предназначена и буквально взбесилась. Было понятно, что сломать шею ей не удастся. Оставалось душить, что я и делал.
       Тварь дёргалась, прыгала, мотала головой, наконец, начала переворачиваться. «Живу, пока держусь» – вывел я ещё одну аксиому.
       Вместе с ожившей гадиной ожил и мозгляк, / лучше бы не оживал/ и включился в наше «родео». Не найдя ничего лучше под рукой, он схватил свой цилиндр и стал дубасить проклятую тварь, при этом чаще попадая по мне. После каждого «меткого» удара, этот «матадор» интеллигентно извинялся.
       «М-м-м…» – только и мог мычать я, злобно косясь в его сторону. Наконец до мозгляка дошло, что сначала он убьёт меня. Тогда он отбросил бесполезный цилиндр и, надо отдать ему должное, смело бросился в наш клубок, повиснув на задних лапах твари. Та стала вертеться немного медленнее, но всё равно силы были неравными. Стало ясно, что долго не продержусь.
       Очевидно, песок у меня был не только во рту, но и в глазах, и в ушах потому, что я не видел и не слышал, как и откуда подъехал джип с верхоянцами. Оттуда выпрыгнуло пятеро мужиков, но даже вместе с ними мы ещё с минуту провозились, пока кому-то из них не удалось приставить к голове твари пистолет.
       Дальше помню смутно. Кто-то сделал мне укол и обрабатывал рану. Проклятая гадина доломала мне ногу. Кость торчала наружу, но боли я почему-то почти не чувствовал. Кто-то что-то говорил по радио. Трое мужиков склонились над тварью со сломанной шеей. Вокруг них суетился мозгляк, жестикулируя и, время от времени, тыкая пальцем в мою сторону. Затем зачем-то погрузили эту бестию в багажник. Дальше не помню ничего. Очевидно, мне вкатили снотворное.
       Проснулся от резкого света. Белые стены, белая постель, капельница. По всему больница. За спиной огромное окно с мелкой решёткой. Значит, зубы с крыльями сюда долетают.
       Вошла девушка тоже в белом, но с розовыми полосками вокруг карманов. Она улыбнулась и в комнате стало ещё светлей. Небольшого роста, светловолосая, с самой обалденной фигуркой, которую я когда-либо встречал. Длинные соломенные волосы были зачёсаны на левую сторону и почти закрывали щеку и глаз. Голова чуть повёрнута налево. От этого симпатичная ямочка на правой щеке прямо таки бросалась в глаза.
       «Ну, как самочувствие, герой?» – не спросила, а пропела девушка. И от этого звонкого, нежного голоса мурашки побежали по всему телу. Весь её облик казался мне настолько сказочным, воздушным и невозможным, что поначалу не верилось в происходящее. На мгновение я закрыл глаза и помотал головой. Но наваждение не исчезло. Наоборот оно материализовалось ещё ближе и пропело: «Ольга Михайлова – ваш лечащий врач. Ну-ка покажите мне вашу ногу». Но мои мысли были далеко от какой-то там ноги, а глаза в это время с её лица опустились по грациозной шее на грудь. Халатик в этом месте был явно тесноват. Хотя нет. Скорее всё было на оборот.
       Очевидно, все мои мысли отражались на моём лице потому, что щёка Ольги Михайловой начала покрываться румянцем. Пытаясь придать своему голосу как можно больше строгости, бесполезно поправляя халат, ни то ни другое, кстати, не удалось, врач осведомилась, не болит ли нога. Не дождавшись ответа, осмотрела её, сказала, что если так дела пойдут и дальше, то через два месяца смогу бегать. Всё это время я пытался найти какие-то слова, что-то сказать, ответить, спросить, но так ничего и не выродил. И только когда очаровательное создание направилось к двери, вдруг, неожиданно для себя самого, тихонько запел ту самую строчку, которая запомнилась мне на самом первом привале: « Милая моя, солнышко лесное. Где, в каких краях…». Белый халатик замер и круто повернулся. От этого поворота волосы отлетели в сторону, на мгновение, обнажив то, что она так тщательно скрывала – ужасный шрам на месте левой щеки и отсутствие уха. Я умолк на полуслове. Её левая рука автоматически взлетела вверх, но на полдороге остановилась и как-то вяло опустилась обратно. «Когда я была грудным ребёнком – просто сказала Ольга, понимая мой не высказанный вопрос, – на мою мать напали твари. Одна из них откусила ей руку, на которой она держала меня. На моё счастье подоспели охранники и убили тварей. Мама от укусов умерла, а я осталась вот такая». Рассказывая, она, очевидно по привычке, а не нарочно опять повернулась ко мне правой стороной и, уже подобравшись, строго спросила: «Что это вы пели, больной?» «Вы замужем?» – совершенно неожиданно для себя ляпнул я вместо ответа. Скорее думая о чём-то своём, не вникнув в суть вопроса, Ольга отрицательно мотнула головой. А я как будто всю жизнь только этого и ждал. «Будьте моей женой, Оленька!» – ещё больше удивляясь собственной наглости, выпалил я, приподнявшись на руках. Скажу вам честно – у меня раньше были женщины, но мне никогда не хотелось, чтобы кто-нибудь из них остался со мной навсегда. А тут, на тебе. Как-то само с языка слетело. Румянец на правой щеке Ольги превратился в багрянец. Глаза грозно сверкнули, грудь поднялась, набрав побольше воздуху для гневного ответа наглецу, но, также неожиданно опустилась и строгий врач, превратившись в обычную женщину, сказала: «Ты выздоравливай сначала – жених».
       С Ольгой мы подружились.
       Мы виделись с ней каждый день. Подолгу разговаривали, но так, как будто не было того первого разговора. Рассказали друг другу о своей жизни. Я ей о своём городе, она мне обо всём Урале. Ольга поведала мне о том, что было со мной после встречи с верхоянцами. Оказывается, у них в городе не было нужных условий лечения. Местный доктор сделал перевязку, вкатил ещё порцию снотворного и меня, вместе с мозгляком отправили самолётом на Урал. Ещё сутки я проспал после операции. То ли мозгляк, то ли верхоянцы лётчикам, а те остальным наплели, что я голыми руками душил тварей как цыплят. В доказательство своих слов, гадину со сломанной шеей загрузили в самолёт вместе с нами. Уральские учёные обследовали её со всех сторон и теперь рвались в больницу расспросить меня, как я это сделал. К ним присоединилось ещё много желающих увидеть небывалого богатыря, но строгий доктор Михайлова гнала всех и даже представителей власти. Посетителей пустили через неделю. Тогда-то я им и рассказал о воздействии музыки на тварей. Сначала мне никто не поверил, многие даже хихикали и перешептывались, ехидно улыбаясь. Но поскольку с потеплением первые стаи тварей появились у предгорья, то проверить мой рассказ оказалось не трудно.
       Нашли мозгляка. Он всё это время проводил на химзаводе, запуская своё детище в производство. Первые партии порошка уже распылили самолётом над большой стаей, которую обнаружили на юге Урала. Когда его попросили дать концерт для тварей и объяснили зачем, он и сам поначалу с недоверием отнёсся к просьбе, ведь пел он тогда с закрытыми глазами.
       Провели эксперимент. Когда к стене города подошла стая тварей, вместо пуль на них обрушился звук из динамиков. Мозгляк пел, стоя у микрофона, а у стен города оцепенело злобное, но уже беспомощное воинство. «Уррра-а-а-а!!!» – вырвалось из сотен глоток наблюдающих эту картину.
       Никогда, ни один певец мира не был столь популярен и так быстро известен всему миру. В тот же день уральцы связались по радио со всеми, с кем смогли и сообщили о результатах эксперимента. Многие не поверили. Ну, ничего – поверят.
       С тех пор прошло полтора месяца.
       Сегодня я выхожу из больницы, поэтому спешу дописать это своё писание. Назовём это эпилогом.
       Порошок мозгляка действует отлично. Самолёты летают всё дальше на юг распылять его над стаями тварей. В тех местах, где распылили раньше, лётчики наблюдают тысячи трупов. На юге Урала нашли старый аэродром, устроили там перевалочную базу, а вместо ограды установили на вышке динамики и постоянно крутят записи мозгляка. Кстати, ему, оказывается, пришлось две недели по вечерам ходить в студию, где записали все его песни. И теперь, все, кому не лень, ездят в тайгу, ищут тварей, включают музыку и тренируются в стрельбе по стоячим мишеням. Некоторые даже оружия с собой не берут, едут с вилами, топорами, дубинами. Местные школьники старших классов устроили тайком от взрослых себе забаву. Поехали в лес. Нашли небольшую стаю. Включили музыку. Надавали стоячим бестиям пинков под зад. Девочки некоторым понавязывали бантики на шее. Пацаны посвязывали тварей между собой за лапы, за шеи, завязали им клювы верёвками. Всё это снимали на видеокамеру, а за тем выключили звук и под дружный хохот продолжали снимать беснующихся гадов. Дома за эту выходку, конечно же, получили нагоняй, но ругали их, скорее так, для годится. Я тоже смотрел эту запись. Если бы это были коты или собаки, я бы огорчился, но издевательство над тупыми, бесчувственными машинами убийства не вызвало у меня ни капли жалости.
       Ольга согласилась стать моей женой. Может кто-то меня не поймёт, но я попросту не замечаю её шрамов. А человек она замечательный. Поэтому сегодня, после выхода из больницы, она ведёт меня в ЗАГС. Не улыбайтесь. Она ведёт просто потому, что я не знаю, где он находится.
       Мозгляка я обязательно найду, узнаю, как его зовут, научусь играть и петь все его песни, а потом напишу свои. Не только чтобы бить тварей, а для того, чтобы радовались люди. Ольга говорит, что для этого надо много учиться. Ничего. Я настырный. Обязательно выучусь.
       Не знаю, поедем ли мы когда-нибудь летом на юг, к морю, но наши дети будут там и загорать и купаться.
       Держитесь, твари, я иду. С гитарой.
       10. Апреля. 2004.