Часть 2. Путёвка в смерть

Часть 2. Путёвка в смерть.

1)805 год Хирджи. 8 день месяца муххамара. Самарканд. Дворец Аль-Джези.
Во имя Бога, милостивого и милосердного.
Да будет ведомо всем счастливым детям, могущественным родственникам, почётным приближённым и визирям. И тем, кто будет жить во времена, которые ещё грядут. Всевышнему было угодно поставить меня пастырем народов, возложить на мою голову царский венец, и утвердить меня на престоле.
Этот пергамент, пишется с моих слов учёным человеком по имени Назим-ад-дин Газели из Исфагана. После окончания этой работы, муж сей, будет казнён смертью лёгкой. Он без принуждения и с радостью совершил свой выбор, достойный его благородства и стремления к познанию, согласившись быть устами величайшего из смертных. Меня. Которому, Бог всемогущий дал власть над странами и народами, но не дал возможности понимать суть письменных знаков. Но на всё воля Господня, и безмерно милосердие его. Назим-ад-дин Газели, согласился заплатить своим бытием в этом мире подлунном, дабы имя его осталось в памяти потомков наряду с истиной обо мне, а разум его познал тайную суть этой истины, которая предназначена для грядущих поколений, не может явить свою наготу современникам.
Сейчас мне 70 лет. Через два месяца я, во главе 200 тысяч правоверных отправлюсь в Китай, дабы обратить эту страну язычников в веру истинную. Но не подвигах своих грядущих, и не о победах своих прошлых, хочу рассказать я вам, еще не родившимся. Завоевав Китайскую империю Мин, точно так же, как до этого завоевал Империю Татарскую, а именно улус Джучи, Орду Белую и Орду Золотую, как до этого завоевав империю Иранскую( улус Хулагу), как до этого завоевал империю турецкую( владения султана Баязета Молниеносного, превращённого в подстилку для ног повелителя Мира, меня … ), как до этого завоевав империю Индийскую, как до этого завоевав Сирию, Египет, Ирак, Грузию, Армению, Азербайджан, Аравию, как заставил трепетать сердца румийцев и урусов при одном лишь звуке имени моего – всем этим, я лишь отдал долг Богу единому и Всемогущему и Пророку Его … и Противнику Его … но написав этот документ, я хочу отдать долг сыну Его … тяжело мне … теперь, почтенный Назим-ад-дин, ты, надеюсь, понял, почему эти слова, услышанные из уст моих, уста твои должны закрыть на веки, после того, как рука запишет сказанное мною. Отдав во власть мертвого пергамента тайну тайн, которую даже мне, могущественнейшему из смертных, не по силам унести с собой в могилу.
Я есть Амир Тимур бин Тарагай-бахатур, сын Тарагая-нойона из рода барласов. Я родился во вторник 25 набана 736 года Хирджи, года огненной крысы. Место моего рождения есть поселение Ходжа-Ильгар, в десяти парсангах от города Шахрисябза, князем в котором был мой отец Тарагай-нойон. Он вел свой род от Карачай-бахатура, темника и друга славного Чагатая, потомка Потрясателя Вселенной Чингиз-хана. Да сравнится его величие с моим.
Отец мой был правоверным мусульманином, другом учёных и дервишей, среди которых были такие благочестивые люди, как шейх Шеймс ас-адин Кулар и святой Амир Акбар. В ранней молодости моей, я слышал от отца моего, Амира Тарагая, рассказ о виденном однажды сне: « … ко мне подошёл красивый молодой человек, лицом похожий на уруса и, вручил мне меч. Я взял его в руки и стал им размахивать по воздуху. И блеском стального клинка осветился весь мир. Я попросил святого Амира Акбара объяснить мне это сновидение. Амир Акбар, сказал, что этот сон имеет пророческое значение, что Бог пошлёт мне сына, которому суждено владеть миром, обратить всех в истинную веру, освободить землю от мрака невежества и заблуждения. Сон этот исполнился. Бог дал мне тебя, сын мой. Как только ты появился на свет, тот час же отнёс к шейху Шаммасуддину. Когда я пришёл, шейх читал Коран, и остановился на следующих словах: « … уже ли не опасаетесь, что тот, кто на небе, может земле велеть поглотить вас, когда она колеблется?», так как в этой строке встречается слово «тимур», то мы и нарекли тебя Тимур». Выслушав рассказ отца моего об обстоятельствах, при которых мне было дано моё имя, и узнав, что моё имя заимствовано из Корана, я возблагодарил Бога и прочёл главу Корана «Тарабак» …
Ни в одной исторической хронике, повествующих о моих деяниях, никогда не скажется о двух вещах. Первое. Это о начальных 25 годах жизни моей, до того как я стал эмиром Минерванахра и, начал свой путь к бессмертной славе имени моего. И второе. О матери моей, Иран-ханум, да будет благословенно имя её. Итак, да имеющий уши - услышит.
Моя мать чтила отца моего. Кто говорит не так – тот враг мне, и роду моему. Но душа матери моей была далека от духа отца моего. Теперь я это знаю и говорю об этом. Иран-ханум считала, что отец мой, Тарагай-нойон, не тот мужчина, которому следовало бы быть её мужем и отцом её детей. Но она проявила смирение перед волей Божьей. Но( Я говорю!) имела право считать, потому что отличалась ото всех прочих женщин – жён, сестёр и матерей, что по воле Всевышнего, стала моей матерью.
Моя мать, благородная Иран-ханум не считала Пророка Муххамада пророком истинным. Но она (Я говорю!) имела право на то, за что мириады человеков заплатили жизнью своей, дарованной им Аллахом, великим и милосердным, и отнятой по моему велению, согласно воле Всевышнего. Моя мать, считала пророка Ису, Богом Истинным, равным по силе своей Аллаху Всемилостивейшему. Но она, Иран-ханум, - мать моя, и по сему имела право считать так. Вопреки воле отца моего, Тарагай-нойона, в тайне от него, он посвятила душу свою Богу, имя которого, в переводе с её родного языка , звучит как «Спаситель». И Он, надо полагать, услышал молитвы её. И я, оставаясь верным рабом Аллаха, стал, воистину, спасителем тех, кто Ису Богом считает.
… Вы, читающие в будущем о деяниях моих, наполняете свою душу удивлением. Но я, Тимур, прозванный «железным», говорю вам из бездны веков, я хотел, что бы это было так. Я хотел как лучше. Не всё просто в этом мире подлунном. Ибо, кроме Бога, Всемогущего и Всемилостивого, есть ещё и дьявол, коварный и лживый. И я, как и любой смертный, как и любой правоверный, часть бытия своего вынужден был посвятить не только служению богу истинному, но и преодолению искушений лукавого, на души человеческие исходящих.
Моя мать, происходила из страны Рум, той её части, где теперь живут урусы. Путями неисповедимыми, попала она, в глубины Азии, что бы стать любимой женой славного Тарагай-нойона, и матерью величайшего из смертных, непобедимейшего из непобедимых, утвердившего в большей части Вселенной веру отца моего, и спасшего в оставшейся части Вселенной веру матери моей.
Знайте! Те кто кидает камень в память обо мне, что камень этот вы кидаете в зеркало. Ибо во мне есть всё «чёрное», что имеется в душе каждого из вас, но в ваших душах нет и части тысячной того величия, что вложено Всевышним в сердце моё.
Вот что рассказывала мне, мать моя, о своём происхождении.
Её мать происходила из старинного румийского рода, некогда правившего в Руме, в период расцвета этого царства. Отцом её являлся уруский коняз, правивший в одном из городов улуса Джучи. Название этого города не известно мне. Мои воины не брали его. Но мне стало известно, что в жилах коназа московитов Димитрия-бохатура, повергнувшего в прах темника Мамая, течёт частичка нашей общей крови. Когда мои доблестные войска, преследовали разгромленные орды неблагодарного Тохтамыша, я, во главе своего «красного» тумена, вошёл в земли урусов. И что-то дрогнуло в сердце моём … но это середина данного повествования. Вернёмся к его истокам.
Кроме того, что мать моя, истово чтила пророка Ису, кроме всего вышесказанного, мне нечего больше добавить к рассказу о матери моей. О её происхождении и нраве … Конечно же, есть чего! Но разве могут пергамент и чернила передать красоту сияния звёзд полуночных? А именно такой свет исходил из глаз Иран-ханум, когда она смотрела на меня, сына своего. Разве может строка пергамента, передать тепло весеннего апрельского солнца, от прикосновения лучей которого степь покрывается тюльпанами!? Такова была улыбка матери моей. А с чем может сравниться мудрость этой женщины, способной на равных вести споры с мудрыми дервишами о сути священных строк Корана. Она, насколько мне известно, единственная из женщин, решившаяся на это. И мудрый шейх Шамес-ад-дин молвил по этому поводу: «Воистину безмерна прихоть Творца, вложившего в голову женщины, лишённоё души, по воле аллаха, разум подобной силы.
Когда мне исполнилось четыре года, мать моя, Иран-ханум, крестила меня по румийскому обряду, в тайне от моего отца, его визирей и нукеров. Обряд крещения произвёл уруский дервиш-поп, входящий в свиту коназя урусов Ивана, возвращавшегося из Каракорума, проведением Господним, избравшим путь возвращения от Великого хана через Миневарнахр. Коназ Иван стал гостем отца моего … и я, больше не буду говорить об отце моём и матери моей … это личное дело нашего рода барласов, и никак, ни в чём не касается прочего мира подлунного. Скажу одно, когда мне исполнилось 14 лет, Тарагай-нойону, стало известна истина о поступке матери моей матери … он спросил меня: «Веруешь ли ты, сын мой, в Бога Единого и Неделимого, имя которому Аллах?» Я ответил ему, что об этом говорила мне мать моя. Спросил меня тогда, отец мой, верю ли я в то, что Муххамад есть посланник Аллаха? Я ответил: «Да». Мы долго ещё говорили с отцом моим. А разговор кончился так. Тарагай-нойон сказал мне: «У меня нет сына. Мой сын, не может верить в то что, пророк Иса, подобен Аллаху, а Муххамад, лишь пророк Его. Ты есть гяур, Тимур. Человек, сомневающийся в том, что Аллах един, не может называться правоверным мусульманином. А неверный, не может стать наследником престола Шахрисьяба. Но ты есть плоть моя. Ты есть кровь моя. Ты честно отвечал на вопросы, хотя знал в отсутствии в этом для себя пользы. Ищи себе другое царство. Или сгинь. Тебе не дано третьего. Впрочем, как и никому. Либо бессмертное величие, либо бездна забвения раздавленного муравья». Да прославиться мудрость отца моего.
Когда я, утром, покинул родной дом, у меня не было будущего, которое было ещё вечером. А что у меня было? У меня была молодость. У меня было двадцать дерхамов. У меня была сабля. У меня был вороной жеребец Зуль-Фикар. Теперь, его потомок, Зуль-Фикар IV, ходит подо мной, повелителем Вселенной, по крайности значительной части её. Но, Аллах Всемогущий свидетель, большую часть этой Вселенной, трепещущей при шевелении брови моей, я отдал бы за то, что б вернулись эти годы. Но так же верно и то, что даже моё «железное»(так говорят) сердце, трепещет от ужаса, когда мой разум посещают воспоминания об этих временах …Итак, …
2)1942 год. Поселение Ивдель-Обь. Северный Урал. Особлаг. Барак№7. Полночь.
На двухярусных нарах, под мутным светом слепой лампочки, забылись тревожным сном полторы сотни «врагов народа»: вредителей, предателей, шпионов. А так же «социально-близких» к «отечеству своему свободному», находящемуся в данный момент в смертельной опасности. «Социально-близких», а говоря попросту, урок, была примерно половина из обитателей барака. И сон их был более спокойным. Так как, большинство уголовников, во-первых были освобождены от каторжных работ на лесоповале, числясь «придурками» на хлебных должностях. А во-вторых, желудки их работали более интенсивно, чем у «политических», так они получали более обильное и качественное сырьё для производства экскрементов. Но спали не все обитатели барака. Ох, как не хотелось отдавать замурзаное непосильным трудом сознание, в грязно-липкие лапы тревожного сна. Оно, сознание, никак не желало мириться с тем, что после нескольких часов дёготного забытья, в душу ворвётся неотвратимое пробуждение. И словно гвоздь-сотка, в уши вонзится звук звенящей рельсы, подвешенной на плацу перед бараком, будто ярыга на дыбе, в государевой «тайной канцелярии». В пять утра молотком об неё. Дзыыынь! И встретит их утро прохладой. И вломятся в мозги зэка тягучие часы нового дня, словно опера в квартиру, в ночь ареста. И вновь шмоны, пенобрыжущий лай сторожевых псов, крики «вохров», побои и, изматывающий мышцы и сухожилия труд. И лишь несколько пятен мутно-светлых, предстоят в чёрной полосе грядущего дня, уносящего вместе с куском жизни, несоизмеримо меньшую частичку срока. Пятна эти есть куски времени, когда зэка жадно работает челюстями, склонившись над миской постной баланды, да когда, съёжившись, сидит на корточках над парашей, испражняя съеденное в виде чёрного кала, похожего на козий помёт. К тому же, людям добывавшим на воле себе хлеб трудом интеллектуальным, эти часы ночные у сна сворованные, до того момента, пока веки ни слипнуться, были единственным моментом, когда можно было пообщаться с себе подобными, получить информацию, минуя чуткие уши охранников и стукачей (об иллюзорности этого все знали, но однако …), потренировать начинающий костенеть разум в спорах, настолько же горячих, сколь и бесполезных, да и просто находиться в состоянии осознания того, что ты ничего не делаешь, при этом сладостно прислушиваясь к зудящему гулу в натруженных ногах. Это – сознание блаженного «нетруда» не могли омрачить сонмы насекомых, копошащихся, в набитыми опилками матрацах, ни стоны, ни храп и газы из желудков соседей, уже впавших в тревожную дрёму, не гнетущее понимание того, что завтра, к мукам от холода (или жары), голода, непроходящей усталости, добавляется ещё одна. Пытка ватного, отбирающая последние остатки сил, недосыпа. В одном конце барака, трое «блатных», из «козырных», тешились игрой в буру, причём картами не рисованными, а фабричными. На рабочей зоне они имели возможность выдрыхнуться в тепле и, ночь коротали за розыгрышем продуктовых трофеев, отнятых у политических, экспроприированных так сказать. Кстати, те же самые «враги народа», «бухаринцы-троцкисты», а теперь в основном «немецкие шпионы» и предатели, отрабатывали за них норму на 120%, так что паёк получали усиленный. Как передовики-стахановцы. Наименования урок были следующими: Валет, Джульбарс и Крест. Крест был вором в законе и, считался «смотрящим за зоной». Ему, кстати, и в карты везло почему то. Ещё через пару шконок, бригадир Кузенков, «старый лагерный волк, сидевший к 1942 году уже одиннадцать лет»1 поучал двоих, из недавно прибывшего этапа, немецкого шпиона Шухова и саботажника-вредителя Фетюкова: «Здесь ребята закон тайга. Но люди и здесь живут. В лагере кто погибает: кто миски лижет, кто на санчасть надеется, да кто к куму стучать ходит»2. Произнеся это, Кузенков натянул на голову ватник, щелкнул ногтями, раздавив ловко пойманную вошь и, мгновенно заснул. Шухов, бывший рядовой РККА, боец Второй Ударной армии генерал-лейтенанта Власова, в последствии агент абвера, добровольно сдавшийся в плен и, сбежав оттуда к своим (побег ловко сымитировал тот же абвер) и со шпионским заданием (полученным почему-то от гестапо), и Фетюков, бывший главный инженер завода по производству сеялок и культиваторов, умышленно сорвавший сроки (14 дней и ночей) на выпуск гаубиц, так необходимых фронту, заснули так же практически мгновенно, не смотря на все усилия клопов, яростно сосущих «чёрную кровь» врагов народа.
А на другом конце барака, шёпотливая беседа всё продолжалась. Она велась между двумя зэка, лежащих на нижних нарах, через тумбочку. Тот, кто жадно затягивался «козьей ножкой» был когда-то ротмистром Лемпке, а его собеседник, профессором истории инстинкта Востоковедения при АН СССР, Суховым. Ротмистр, ещё раз глубоко затянувшись, протянул самокрутку своему собеседнику, и вопросил, выдохнув клуб едучего дыма.
- Чего-то я не пойму, Фёдор Григорьевич, вот ты манускрипт этого азиата цитировал. Но у басурмана концы с концами не сходятся. Тамерлан, защитник веры православной!? Нонсенс!
- Вы не правы, ротмистр. Ведь, если разобраться непредвзято, то так оно и есть. Капризная дама Клио, и не такие пируэты выписывала.
- Тогда поясните. А то ведь, так до чего угодно договориться можно. К примеру, что небезызвестный вам господин Джугашвили, есть апостол Христовый, а то и выше … Кстати, после стихов Блока об Иисусе с красным прапором, я не удивлюсь и этому. Господи, как я в юности любил Блока … Однако, простите, что перебил. Я весь внимание. Аргументируйте. У меня, право, слово «Тамерлан», напрямую ассоциируется с картиной Верещагина «Апофеоз войны».
- Поверьте, ротмистр, так оно и есть. Тимур, не смотря на типичную азиатскую кровожадность и магометанский фанатизм, оказал России, так и всему миру православному, две неоценимые услуги. До того, как я ознакомился с одним документом, в подлинности которого не сомневаюсь, считал что он совершил подобное деяние непроизвольно, сам того не желая. Теперь у меня есть основания полагать, что это было не совсем так.
- И что же это, за услуги такие? Я не силён в азиатской истории, и по этому весьма заинтригован.
- Хм. Хорошо. Тогда я кое-что напомню. У нас, к примеру выработался определённый штамп. Стереотип. Часто, даже в ВУЗовском курсе, Мамая, того самого которого Дмитрий Иванович, князь Московский, одолел на поле Куликовом, называют ханом. Ханом Золотой Орды он никогда не был, даже номинально быть не мог. Он, ведь, не из рода Чингиза. Мамай являлся просто ловким узурпатором, вынужденный держать на престоле в Сарай-берке подставных ханов, которых правда, менял с завидной регулярностью. Куликовская виктория, практически расчистила путь к престолу Тохтамышу. А в этом правителе воплотились все мерзкие качества азиатчины. Он принялся энергично восстанавливать былую мощь – Золотой Орды. Результатом этих устремлений стало бы, несомненно, усиление татарского ига. Кстати, Мамая добил именно он, уничтожил остатки его полчищ в сражении, близь достопамятной речки Калки. Мамай, говорят, был скормлен свиньям, а Тохтамыш, едва утвердившись на престоле, в целях профилактики сжёг Москву. При этом, новый хан, выразил Дмитрию благодарность за уничтожение узурпатора, а разорение русской столицы предложил считать досадным недоразумением, а главное, потребовал дань в прежних объёмах. И несомненно, дальнейшим результатом деятельности этого азиата было бы опустошение русских земель, сравнимое с Батыевым нашествием. Если бы не Тамерлан. В своё время, он оказал Тохтамышу поддержку в захвате престола, не без оснований считал его своим вассалом, и ожидал выражений покорности. Не дождался. Тамерлан никому не прощал неблагодарности. Судьба Тохтамыша была предопределена. Что касается Руси, то до неё, повелителю Самарканда не было никакого дела. Она его просто не интересовала, так как была высосана татарами, как мозговая кость выуженная из кастрюли с борщом …
- Замечание вам, Федор Григорьевич. Мы же договорились. О еде ни слова.
- Простите, ротмистр, виноват … Итак, Тамерлан прозорливо увидел в лице Тохтамыша своего конкурента, а в возрождении улуса Джучи, угрозу своей Центрально-Азиатской империи. И всё дальнейшее царствование Тохтамыша прошло под знаком борьбы за выживание в битвах с «Железным хромцом». Ему стало не до России. Разгромив Тохтамыша в двух побоищах, сначала на Волге, а потом на Тереке, Тимур нанёс Орде удар, от которого она уже не смогла оправиться. И ещё. Тимур мог практически уничтожить Россию. В преследовании разгромленного Тохтамыша (а он гнал его аж, почти, до полярного круга) его полчища проходили рязанскими землями. Русь была практически беззащитна перед его, воистину непобедимой, армией. Он, шутя, взял Елец, и две недели чего-то выжидал.
       В русской летописи «Повесть о Тимир Асаке», о Тимуре высказано самое негативное мнение. И князь Московский Василий Дмитриевич и митрополит Владимирский Киприан, да и все прочие, вполне обоснованно готовились всех ужасов Батыева нашествия. Московия была практически беззащитна. Пятнадцать лет назад, сто тысяч лучших русских бойцов полегли на поле Куликовом. Те кто уцелел, были уже стары и немногочисленны. Тех, которых бабы успели нарожать, были молоды и неопытны. Двенадцать лет назад, Тохтамыш сжёг Москву. Город, практически, не успел восстановить защитные фортификации. И наконец, за семь годов до того, в возрасте 38-ми лет, почил князь Дмитрий Иванович, единый пожалуй, воитель тогдашней Руси, чей гений полководца мог бросить некоторый вызов ратным талантам «железного хромца». Всё. Армагедон. Оставалось только молиться. И молились. Истово. Горячо. Горячечно даже. Во всех храмах. Помогло. Тимур, после двухнедельного стояния на рязанских землях, оставив за собой дымящиеся развалины несчастного Ельца, ушёл в глубины Азии, по причинам многим не понятным … многим, но не мне. Говорят, Московию от уничтожения спасла Владимирская Богоматерь. Животворящая икона Богородицы была доставлена в, казалось бы обречённый на испепеление город. Не знаю. Возможно. Однако, несомненно одно. А именно тот факт, что благодаря Тамерлану, Русь, практически ничего не потеряв, была избавлена от жестокого насилия, которому её подверг бы, отнюдь не бесталанный Тохтамыш, не придись последнему, на протяжении, почти всего, своего царствования беспрерывно спасаться от своего более могущественного конкурента за владычество над просторами Азии. Вот как получается, ротмистр.
- Выходит, профессор, что поколения наших предков многим обязаны хромому азиату? Глядишь, кабы не он, то Санкт-Петербург, сейчас бы назывался не Ленинградом (ей-богу, с омерзением произношу это название), а какой-нибудь Пит-Ордой? А?
- Возможно, ротмистр, возможно … да и столица султаната Урусия располагалась где-нибудь в устье Дона, на месте скажем, Ростова. Да-а… а интересно, лагерные власти разрешали бы нам сотворять вечерний намаз, как это делается, к примеру, в иранских зинданах.
- Я думаю, заставляли бы. А вместо атеистов, на вышках сидели бы муэтдинны с трехленейками и, к кличу «аллах акбар», добавляли бы вопль «Сталин велик!».
- Не нужно до такой степени утрировать. Исторический процесс движется с разной скоростью, но в одном направлении.
- Уж, не к коммунизму ли? Ошибочка вышла. Судя, по рассказам новопреставленных в наш «эдем», скоро приедет Гитлер, Гитлер всех рассудит.
- Ну, мы то с вами прихода фюрера германского не дождёмся. Поверьте, перед возможным появлением немцев, первое, что сделает НКВД, так это осуществит зачистку лагерей от политических.
- Да. Как говаривал один китаец: «Нет ничего более интересного для человека, как жить в эпоху великих перемен, но не дай бог, человеку жить в эти времена». Если честно, то я бы не хотел, что бы мои потомки (которых у меня, скорее всего, нет) были благодарны канцлеру Гитлеру за избавление России от ига большевистского. Согласитесь, сударь, хан Бату, в сравнении с Ульяновым – щенок.
- Вам замечание, ротмистр. О политике – ни слова. Как и о еде.
- Виноват. Тогда давайте продолжим об истории. Итак, чем же обязано всемирное православие герою вашего рассказа? Хотя, конечно, получается, что вразумив своего ордынского визави Тохтамыша, Тамерлан спас будущий «третий Рим»? Ход моих мыслей верен?
- Кое в чём. Всё дело в том, что благодаря усилиям Тмерлана был спасён и «Рим Второй». Точнее, его падение было отсрочено на пол века. Как бы, Клио специально попридержала падение Константинополя, то того времени, когда Москва, избавится от татаро-магометанского ига окончательно, создаст сильное царство и как бы примет эстафетную палочку хранительницы веры истинной, их отсечённой ятаганом, руки Цареграда. Но вернёмся на век назад. Конец XIV-го столетия. Европа. Балканы. Молодая Османская империя одержала ряд блестящих побед над армиями христиан, как православных, так и католиков. В 1389 году султан Баязэт Молниеносный, на Косовом поле, разгромил объединенные силы сербов и болгар. Кстати, третью часть армии турок, составляли сербы, перешедшие на сторону османов и принявшие магометанство – это предки теперешних босняков. Сербский король Лазарь взят в плен и казнён. Так турки расплатились за убийство сербом Обиличем своего султана Сулеймана, в самом начале побоища. Старший сын Сулеймана, Якуб, командующий левым флангом, был предательски зарезан по приказу своего младшего брата Баязэта, которому, вместе с лаврами победителя, достался и трон империи. На 500 лет Сербия и Болгария исчезли с карты Европы. Одно за другим терпят поражения мадьярские войска. Папа Римский, объявляет крестовый поход против османов. Однако, в 1396 году, армия Баязэта, на голову разбила объединенное войско крестоносных рыцарей. Подошла очередь одряхлевшей Византийской империи. Её территория сокращалась, подобно шагреневой коже. Цареград был окружён кольцом магометанских владений, как шея висельника петлёй. Время существования цитадели православия, исчислялось, если не неделями – то месяцами. Собственно говоря, со времён крестоносного погрома 1204 года, Константинополь фактически не являлся столицей Византии. Император перенёс свою ставку в Трапезунд, откуда было легче спастись морем от турецкой угрозы. В Цареграде правит Иоанн Палеолог, в качестве Трапезундского наместника. Ему было и суждено стать основателем последней династии Восточно-Римских кесарей, которая просуществует ещё 50-ят с лишним лет. А пока, в начале XV века, он с трепетом готовится к тому, что постигнет его правнука, Константина XI, и последнего. И тут, на границах Османской империи, с Востока, появляется Тамерлан. Перед этим, он предаёт огню и мечу такие твердыни магометанства, как Багдад и Дамаск. Подошла очередь турок. В грандиозном побоище близ Анкары, Тимур на голову разбивает превосходящие силы османов, и берёт в плен самого Баязэта. Этот самый последовательный ревнитель веры в аллаха, при звуке имени которого трепетали европейские монархи, а папа Римский подумывал о переносе ставки престола святого Петра куда-нибудь в страну, типа Ирландии, кончил свои дни в железной клетке, которая служила Тамерлану подставкой для ног, когда он вскакивал в седло.
Вот так вот получилось, ротмистр, что этот, как он говорил о себе, «вернейший раб аллаха», уничтожил миллионы правоверных мусульман, продлил на пол столетия существование твердыни православия, косвенно правда, но вполне ощутимо, помог Руси ослабить татаро-магометанское иго, уберёг католическую цивилизацию Европы от нашествия, сравнимого с гуннским. Ведь, появись полчища турок под Веной во главе с Баязэтом, а не с Сулейманом Великолепным, то исход противостояния между почитателями Магомета и Иисуса, скорее всего решился бы в пользу первых. Только вот, Баязэт был намного более опасней Аттилы. От него бы римская курия не откупилась золотом. Гунном двигали лишь жажда славы и наживы, а Баязэтом идея фанатика. Так что, если бы не Тамерлан, то вполне возможно, скорее всего, не «Красная», а «Зелёная Армия» воевала теперь бы. И не с фашистами, а … скажем с ваххабитами, кричащими вместо «хайль Гитлер», «хайль Муххамед», они, кстати, не меньшие юдофобы, чем национал-социалисты, так же точно талдычут о расовом превосходстве мусульман над всеми прочими иноверцами … так что … будем спать? С содержанием манускрипта, я вас ознакомлю завтра. У нас с вами, как никак впереди больше четверти века для ночных бесед. Если вы конечно, не совершите побег, как желаете. А я не подохну, чего не желаю. Но я не имею права унести подобную информацию с собой в могилу … Вы единственный человек в данном окружении с неотмороженным сознанием, и имеющий более менее приличное образование.
- Вы ошибаетесь, профессор. Это вам советская власть кое-чего дала. А у меня она отняла всё. Я ведь добровольцем ушёл на Германскую войну со второго курса Казанского университета. Знаете ли, золотые погоны. Романтика. Отчизна. К тому же по происхождению я немец. Точнее, мой прадед прибыл на Волгу из Гессена. Хотелось вдвойне доказать свою верность государю императору. Особенно, после того как видел погром ювелирного магазина господина Шлипенбаха, устроенного «чёрной сотней» … хотя последний был шведом. Потом румынский фронт. Потом Добрармия. Я ведь «дрозд» … Константинополь, который теперь трудно представить себе «не турецким» не смотря на Аль-Софию … Марокко … Иностранный легион … Париж. Меня вспомнил генерал Кутепов … По линии РОВСа заброшен в совдепию для диверсий. Предательство. Неудачная попытка теракта. Потом неудачная попытка экспроприации нескольких пудов золота из почтового поезда. Вестерн бы кто, написал с этой истории. Потом один чекист прострелил мне ногу и сдал для свершения революционного правосудия. Оно проявило присущий оному гуманизм, очевидно не учтя мою живучесть. Я ведь узник совдепии с 1923 года. В 32-ом правда выпустили на два года, после первой десятки. А дальше 1934. Кировский поток. Кстати, в Ростовской пересылке сидел в одной камере с тем самым чекистом, который меня повязал. Он перед посадкой в больших чинах был, Шилов, по-моему фамилия. Потёк комиссар то, в камере. Ох, потёк. Меня, верите, чекисты даже не разу не били, а своих … боком хлеб иудин выходил, ох, боком. Из него урки пассивного педераста сделали. А потом убили. Когда он в процессе соития, стал призывать их к революционной сознательности. Знаете, всё происходило на моих глазах. Ей Богу. Мне его было не жалко. За что боролись на то и напоролись. Ему зубы выбили и заставили миньет совершать. Так спермой пролетарской комиссар и захлебнулся, хотя наверное предпочёл бы, кровью пролетарской … Кстати, о миньете …
(за несколько месяцев общения с ротмистом Лемпке, Сухов подметил такую деталь, тот никогда не ругался матом. Слово «****ься» всегда заменял на «сношаться», вместо «***» – «кол», соответственно «жопа» – «ягодица», «гавно» – «экскременты», «выебать в рот» - «заняться миньетом», «****а» – «щель», с набором эпитетов типа; половая, благоухающая, дамская, ****ская. Слово «*****», было единственным исключением. «*****ми» и только «*****ми» называл он продажных и просто несимпатичных ему женщин. Но никогда не «проститутка», ни «куртизанка», ни «шлюха». Хотя оскорбить человека словом он умел. Ох, умел. Скажет порой, кому: «Эх, братец, какой же ты бастард ****ский, однако …», то звучало это для оскорбляемого обидней, чем пожелание, к примеру «тысячи колов в ягодицы»)
       … вы, наверное, Федор Григорьевич, понимаете, что завести нормальную семью у меня не имелось возможности. Впрочем, как и закончить университетское образование. Всё больше обозными ****ями пробавлялся. Да в борделях Парижских, да Мюнхенских покутил, перед заброской в совдепию … А всё же дал мне Бог любовь. Любил я. По настоящему. По чистому. Один раз. В жизни один. Это ещё в Казани случилось. Была такая замечательная девушка Даша. Глаза у неё, как небо в июле, над степью, дурнопьяном пахнущей. Я, как кот, в неё влюбился. Как раз Блоковская «Прекрасная незнакомка» мне попалась. Любил я стихи. Даже писать пробовал. Их Гумилёв читывал. Хвалил. Правда, я думаю, из вежливости. А Блок являлся моим кумиром.
       Предчувствую тебя. Года проходят мимо.
       Всё в облике одном, предчувствую Тебя.

       Весь горизонт в огне – и ясен нестерпимо.
       И молча жду, - тоскуя и любя.
И встретил ведь Её. Ту самую. Единственную. Дело было в 15-ом году. Мне было 17-ать. Ей на год больше. Даша. Дарья Дмитриевна. Вечер. Пасха. Звон колоколов. Тот первый поцелуй, до сей поры горит на моих губах, только не печёт как печать Господа лоб Каинов, а ласкает, как роза. Впрочем ладно. Ладно-ладно-ладно. Мы ведь договаривались. О женщинах ни слова. Прошу извинений. Но, как понимаю, уговор касался нормальных человеческих отношений между мужчиной и женщиной. О так называемой любви. Потом я, гонимый инстинктом патриотизма, отправился в школу прапорщиков. А она, в силу обстоятельств, уехала в Санкт-Петербург, к сестре, жене известного столичного адвоката … Когда отправлялся на фронт, то мечталось мне. Вот, стану героем в золотых погонах, с «георгием» на груди, и предстану перед ней. И раненым. Только легко. В руку. Рука что б на перевязи. А второй рукой … Глупо, да? Война ведь, не романтика, и даже не кровь. А вонь. Вам ли не знать? Вонь человеческого дерьма. Три сотни солдат на позиции сто аршин. Месяц без движения. И все гадят. Вонь от фекалий, заглушала даже запах от разлагающихся трупов … «Георгия» я получил. А вот иллюзии утратил … «Февраль», потом «Октябрьский путч», разгром Учередительного собрания … Казнь государя императора … Великая Измена … Вы, кстати, где в Гражданскую воевали?
- Под Царицыном. Потом Туркестанский фронт.
- Значить встретиться не могли. Хорошо, что не встретились. Порешил бы я вас, Федор Григорьевич … ох, много кого я порешил … сейчас, когда на наших лагерных начальников смотрю, аж на сердце легче становится. Ведь больше их было бы намного, кабы не я. Душ, этак, на сотни полторы. Одно жаль. Мало успел. Так, что хорошо, что …
- Ой. Не зарекайтесь, ротмистр. Я ведь и бешбузуками в рукопашной сходился, и на «каппелевцев» в штыковую ходил. И раз с вами тут разговариваю, то не один офицерик на мой штык напоролся, так-то …
- Согласен. Если бы вы были настоящим большевиком, то на вышке сидели бы, или в кабинете начальника лагеря, а не здесь со мной беседовали. И довольно об этом. А то опять поссоримся. Продолжу лучше историю своей любви. Их, подобной этой, в России миллионы. Но моя имеет довольно занятное продолжение, хотя не спорю, довольно пошловатое. Ей Богу, почти по Блоку.
       О, как паду – и горестно и низко,
       Не одолев смертельные мечты!

       Как ясен горизонт! И лучезарность близко.
       Но страшно мне. Изменишь облик Ты.
Ну так вот, заграбастали меня в 35-ом из тихой ссылки, под Чистополем. Попал, согласно приговору, в милый моему сердцу, изучаемых вами азиатов, Джесканган. Не в сам городишко, конечно, а в лагерь от него в ста верстах расположенный. Но 100 вёрст для бешенной российской собаки – не крюк, по сему будем считать, что в Джезказгане. Впрочем, не суть, дело важно. Лагерёк оказался довольно весёлых нравов. Мужская и женская зона через забор. Сортир, пардон, общий. Толи комиссары, проворовавшись, сэкономить решили, то ли родное русское разгильдяйство, а вероятнее всего ради забавы, подобный аттракцион устроили. Местность то, скучная. А наш главный меценат, актёров почему-то на Колыму отправлять предпочитает, особенно московских. Нужды свои, такие естественные, полы по графику справляли. С утра один пол. Вечером – другой. Под приглядом вертухаев понятно. Ну и уж как-то само собой вышло, организовалось там нечто наподобие случного пункта. Понятно, что зэчек вохры над парашей не сношали. Заразу какую-нибудь подцепить боялись. Но денюжку неплохую снимали. В эти полчаса случки, вход в туалет для заключённых платный был. И для тех, кто посношаться хотел, и для тех, кто пописать. С дам, охрана денег не брала. И за процессом понаблюдать любила. Верите, нет – у собак при вязке стыда больше было, чем у хомо сапиенсов. И бойцам большевистским ни что человеческое не чуждо, ведь. Онанировать можно, устав караульной службы не нарушая. Одна рука кол ласкает, другая курок винтовки пестует, через плечо перевешанной. Так и любились там, в вони, под дрыстание испражняющихся, да под прицелом. Сношались во основном стоя. Дама под колено верёвку пропускала и, на стену облокотясь, бедро ею приподнимала. А партнёр, её к стенке припечатав, долбил.
Конечно, на этом подиуме у параши, свои прелести выставляли в основном, фрейлины не первой свежести. Тех, кто посмазливей, да помоложе, лагерное начальство к себе в наложницы позабирало. Остаток урчихи-лизбиянки для своих утех приспособили. Остальных нам. На туалетную панель. Опять же, сортирным борделем в основном урки пользовались. Дамам ведь платить нужно. А с простых мужиков-доходяг, чего взять? Такса такая, пока партнёршу сношаешь, она хлеб ест. Сколько съесть успеет во время соития – всё её. Некоторые «валькирии», за две-три минуты, пока партнёр основной инстинкт реализовывает, умудрялись буханку хлеба умять. Но голь на выдумку хитра. Мужики, в зиму особливо, чего удумали, пайку (тогда она 500 граммов была) сначала в воду окунали, а потом на мороз. За пол минуты хлеб, как кусок каменного льда становился. Не угрызёшь. Самые отмороженные из мужиков, отсношавшись, не стеснялись изо рта у баб хлеб вырывать, недогрызанный, после того как кол попарили. И вроде всё по договору. Не придерешься. Кто из хамов этих, хлебушек оттаивал и поедал. А кто и по второму разу использовал. Из-за таких вот джентльменов, леди больше любили хлеб миньетом зарабатывать. Оно хоть и дешевле (пол пайки всего), но с гарантией. Да и говорят семя мужеское для организма женского вещь полезная, хоть и невкусная. Белок чистый. За два года ссылки я, конечно женского общества не избегал, но сойтись с кем-нибудь на долго не хотел сознательно. Клеймёный я. Так зачем же клеймом этим с кем-то делиться. Не по Христову закону всё это. Хотя, трудно вспомнить хоть одну из десяти заповедей, которую я не нарушал бы. Разве что, не предавал никого. Но этого в евангелиях нету. Очевидно, что Господом подразумевалось понятие подобное, как само собой разумеющееся. Впрочем, всё спланировать только совдеповскому госплану под силу … а Богу … И первые три года из своей очередной десятки, я держался. Сначала брезговал. Да и работа на износ была. Здесь лес валим на морозе – там дорогу железную на жаре. Потом привык. Втянулся точнее. И очухиваться в моём теле стал пушистый зверёк основного инстинкта. Да и тяжко всё же было день каторжный голодным сходить, а пайку на любовь сменять. И даже не столько жалко, сколько страшно. Один день не пожрамши – ослабнуть можно было. От поезда отстать. Хотя, конечно, в паровозе этом, черти вместо кочегаров уголёк подкидывают, а конечная станция «Ад». А главное что, не хотелось мне, так это у комиссаров на поводу идти. Они ведь для чего случку эту соизволили? А что бы нас, врагов народца ихнего, не столько даже унизить, сколько окончательно в животных превратить. Ведь, согласитесь, как знаток истории двуногих, нет ничего слаще для эга быдла живоядного, чем опустить до уровня своего (не самим подняться, либо не возможно подобное … это ведь не чемодан с валютой украсть) существа выше его на порядок находящегося не в силу того, что те имеют материальных благ по более, а от того что есть в душах их искра божия – а у тварей этих только уголёк дьявольский, дымок вонючий исчадающий. Обидно, да? Всё это чернь раздражает. Бесит до пены, с уголков рта корявого, капающий. Вызывает зудящий комплекс ущербности. И уж когда живность эта до власти дорывается над человеком разумным (власти любого пошиба) то фантазия их садистская становится изощрённей, а зуд ущербности нестерпимым. И сколько бы эти неоповелители жизни, не воровали – не наворуются. Сколько бы не жрали – не нажрутся. Сколько бы не убивали – никогда их ноздри не перестанут трепетать при запахе крови. Никогда тигр не будет сыт мясом. Никогда не наестся раз и навсегда. Так и эти. Их дети не станут благородными меценатами. И никогда не займут кухаркины бастрады место дворян, не смотря ни на какие указы вашего вонючего Совнаркома. Здесь порода нужна. Школа естественного отбора поколений. Знаю, возражать станете. Салтычиху вспомните. Всё так. И среди дворянства российского подонков немало. Но согласитесь, быть подонком и дворянином одновременно, не легко. Почти невозможно. А вот являться быдлом и сволочью едимоментно – так естественно. Это так совместимо и органично. Согласен. Есть среди простонародья человеки достойнее всяких дворян. Но не спорьте со мной в одном. В формулировке постулата всеобщего равенства. Для России по крайности. Равно одинаково для всех следующее. Человеку благородному опуститься до уровня конченого скота, а скоту подняться до уровня человека нормального – тяжко. Сладость основная для мучителей наших, в чём заключается? А в том, что бы опускать людей до своего уровня, без особого насилия. Насилия видимого, так сказать. А затем, попукивая и похрюкивая от удовольствия, наблюдать как эти высшие существа, опускаются до состояния псов пожирающих собственную блевотину и душат в себе принципы, выработанные годами естественного отбора поколений. И вообще, профессор, хотите, скажу вам, чем люди порядочные отличаются от других «двуногих без перьев»?
- И чем же?
- Беда порядочных и благородных людей, заключается даже не в том, что они сами есть человеки порядочные и высокоморальные а, главным образом в том, что других двуногих, эти, в силу своих принципов, считают себе подобными. Нельзя в конфликте с бешеной собакой следовать параграфам дуэльного кодекса. О, если бы государь император отдал приказ тишком приколоть Ульянова и его шайку … Знаете почему он этого не сделал?
- Ну и …
- Да потому что, в этом случае сам бы уподобился твари, типа вашего вождя и мучителя.
- И вы думаете, в этом случае революции удалось бы избежать? Вы что, считаете, что если б Робеспьер погиб во младенчестве, то Людовик XVI умер бы от обжорства, а не от ножа гильотины? Вы наивный человек, ротмистр. Давайте уважать принципы друг друга. Продолжите лучше вашу сагу о миньете.
- Вы правы. Это только урки перевоспитываются и становятся стахановцами да чекистами. Нам с вами поздно. Мы с вами, хоть и по разные стороны баррикад, но зато на одних нарах … итак. Не буду рассказывать, как я преодолел в себе искушение бесовское. Два раза хлеб пожирал, для плотских удовольствий отложенный. Но в слабости нашей – сила наша, как там у Грибоедова – «горе от ума». Не буду рассказывать, как раздобыл несколько рублей на вход в это «кабаре». Скажу лишь одно, что здешние блатные шулера (тюремный телеграф работает не хуже московского радио) не садятся со мной играть. Я тоже, не смотря на природный азарт, избегаю оказываться за одним ломберным столом с этой публикой. Они, явно не джентльмены. Но тогда очень уж хотелось … Короче, оказываюсь я в этом сортирном доме терпимости. На все удовольствия – пол часа до развода. Инстинкт размножения, скажу сразу, поутих, когда я увидел этих несчастных «дален» на панели. Уже за одно то, что эти … эти сделали с несчастными «гениями чистой красоты», партбилет в их карманах должен служить карт-бланшем для внеочередного посещения преисподней. Представьте себе. Дощатый сортир, метров тридцать в длину. Напротив, вырубленных в деревянном полу клозетных отверстий, облокотясь на бревенчатую стену, стоят штук пятнадцать женщин, которым для полного сходства со взводом смертей, только кос в руки не хватает. Голодные глаза мерцают. Щербатые, почти без губ, полуоткрыты. В одном углу вохр, с карабином на перевес, кол свой увлечённо ласкает. В другом, урка барышню сношает в стоячем положении, к стене припечатав. Только нога мадамы, верёвкой задранная, в такт его дёрганию покачивается. Тут шнырь выныривает, то ли из выгребной ямы, то ли ещё откуда. Этакий помощник сутенёра. Мол, чего изволите сударь? Ежели к примеру «французская любовь», то в этом виде искусства непревзойдённая мастерица имеется. «Телега» погоняло. Мол, пусть их благородие не сумливается, не смотря на возраст «не тургеневский», и вид даже «не бальзаковский», «барышня» миньет исполнит не хуже инфанты испанской … Вы уже наверняка догадались, Федор Григорьевич, предугадали дальнейший изворот сюжетца. Верно? Именно так … Те самые уста, поцелуй которых, под вечерний звон пасхальный, коснулись губ моих и … сделали мне миньет в лагерном сортире, под животное урчание совокупляющихся урок, за полтора фунта хлеба с опилками … Слава Богу, она меня не узнала, хотя изменился куда менее чем она. А скорее всего, просто забыла. С её прежними данными, да за время бурлящие лет этих проклятых, сколько у женщины подобной красоты и ума, могло быть блестящих романов. Мне потом справки навести удалось. Судьба Дарьи Дмитриевны оказалась проста и обыденна. В 1918 году, сошлась она с неким Иваном Ильичом Телегиным. Офицером. Он подался на службу к большевикам. Вроде бы из моралистических соображений. После окончания великой смуты, больших чинов у этого племени хамова достиг. Генералом стал. Или, дай бог памяти, как это по совдеповски звучит, комкор еРКеКеА. Благодарность за службу иудскую получил соответственную. Пошёл паровозом по делу Тухачевского. Шлёпнули понятно. А Дарью Дмитриевну, в соответствии с совдеповским кодексом гуманным, на 10 лет. Как члена семьи врага народа. Да простит ей Господь грехи её. Урчихи, её ради забавы, в выгребной яме утопили … А мне удалось через пол года бежать. Как видите, не удачно … А отсюда ведь бежать невозможно почти. Да и без «почти», практически невозможно. И некуда. И как? Я ведь в любом лагере, первым делом географическую регонсцировку местности по крохам произвожу … Если на юг, то только по железной дороге. Она в городе Серов начинается. Соблазнительно. Но не реально. Железную дорогу первым делом перекрывают. На станции не отсидишься. Там все обыватели друг дружку в лицо знают. Сдадут. На запад? До ближайшего населённого пункта 1000 вёрст. И по топям. На западном азимуте даже посты не выставляют. Беги к чертям болотным. Одна дорога даёт какой-то шанс. На Восток. К Оби. Триста вёрст по тайге. Если на Обь выбраться, есть крошечная вероятность не попасться. Там, во время навигации, документов говорят, не спрашивают. Руки бы были. Из нашего лагеря два побега было. Оба на Восток. И оба неудачные. Один раз двух беглецов взяли. Другой раз, только трупы нашли, зверьём уже тронутые. Они семьдесят вёрст на Восток продвинулись. В тайге-то смерть верная. Не от голода, так от зверья. Не от зверья, так от холода. Не от холода, так гнус заживо сожрёт. Не он, так конвой нагонит и скорее всего замучит до смерти, если далеко уйти успеешь. У них тревога не отменяется, пока беглецов не словят. Звереют.
- На Север?
- Куда? На полюс? К этому, как его, Папанину? Так там ведь, тоже наверное пост ГПУ имеется. Нет. Триста вёрст по тайге не пройти. Вот если бы по воздуху как? Так ведь крыльев нет. Не-ту. Но я уж что-нибудь придумаю. Не жилец я здесь. А значит не сиделец. А если уж суждено сдохнуть – то пусть при попытке к бегству, а не от дистрофии. И точка. Я сказал. Dixi. А ты, Федор Григорьевич, бывший боец за дело трудящихся? Со мной думать будешь? Или как? Тебе то, ведь, дабы задачи свои глобальные решить, да долг моральный выполнить, тоже ведь, воля нужна? А? Да и терять тебе, как истинному пролетарию нечего … хочешь одну вещь покажу? Подумай только, перед тем как согласиться. Если увидишь и не донесёшь, вышку со мной вместе схлопочешь. Но если увидишь, думать веселей будет. Так как, профессор?
- Я больше по Каракумам плутал. По тундре не приходилось. Попробовать, что ли? А то ведь, если амнистия нас и коснётся, то скорее всего после победы над Гитлером. А если … до Победы можно и не дожить. Не говоря уж об амнистии, или реабилитации.
- Лады, Федор Григорьевич. Только мне до реабилитации не дотерпеть. Я есть враг Советской власти сознательный. А ненавистью к совдепии, могу даже с Гитлером поделиться. Не убудет. Каракумы, говоришь. Тогда поверь мне, тундра песков не страшнее. Я ведь в своё время, когда во французском иностранном легионе ошивался, по Сахаре, ох, потопал. А по тундре, что? Прохладно. А дикари тауреги, поверьте мне, в жестокости, мало чем вологодскому конвою уступают. Кстати, знаете кто командовал нашей ротой, когда нас бросили на усмирение взбунтовавшихся берберов, близ Маррокеша? Ни за что не догадаетесь. Родной брат товарища Свердлова, и по совместительству приёмный сын пролетарского писателя Пешкова. Зиновий, прирождённым офицером был. Хоть и штатский по воспитанию, хоть и жид по крови. Впрочем, в каждом правиле есть свои исключения. Он наверное из этого ряда. Готов на завтрашнюю пайку поспорить, что если этот господин ещё жив, то уже генерал и ошивается где-нибудь рядом с де Голлем. С этим любопытным французам мне тоже удалось поздороваться за руку. И, вообще, мне везёт на встречи с теперешними знаменитостями. Верите, нет, в 1922 году, с Гитлером за одним столиком пиво пил. Правда, тогда понятия не имел что этот сморщенный, похожий на Чаплина, неудачник, через десять лет станет рейхсканцлером Германии, и вождём «третьей империи». Не было в этом, чмокающем от удовольствия человечечке ничего демонического. Однако запомнился ведь. Он мне ещё визитку дал. Если вдруг вздумаю пожертвовать на его партию. Так то. А теперь вот со светилом совдеповской исторической науки лежу на одних нарах. Ещё не передумали профессор? Ну тогда лады, сударь.
Лемпке, воровато покосясь по сторонам (крепко ли спят соседи), зубами вырвал нитку из шва на матраце. Пошарил рукой в опилках. Извлёк оттуда что-то круглое, завёрнутое в тряпицу. Свет от слепенькой лампочки в сетчатом наморднике, казалось тоже за решётку посажен и, на нижний ярус почти не попадал. Лемпке протянул свёрток Сухову.
- Разверните, только осторожно, что б только сами видели. А лучше под одеялом пощупайте.
Откинув уголок тряпицы, Сухов бросил пронзительный взгляд на ротмистра, едва-едва сдержав возглас изумления. Тот, криво, по-волчьи усмехнулся.
- Ну и как?
- Где вы это взяли? Как сохранили? Ведь шмоны …
- Эту штуковину я сделал сам. С юности увлекаюсь резьбой по камню. А уроки ювелирного дела, мне, ещё гимназисту, давал тот самый Шлиппенбах, чей ювелирный магазин наши «ура-патриоты» разгромили, когда кайзер напал на Россию. Между прочим, он был дальним потомком того самого Шлиппенбаха. Помните у Пушкина? В «Полтаве»?
       Уж близок, близок миг победы.
       Ура! Мы ломим. Гнутся шведы.
       Уже и Розен отступает.
       ...Сдаётся пылкий Шлиппенбах.
       Был Август Оскарович потомком того самого «пылкого Шлиппенбаха», который был пленён под Полтавой, и в последствии перешёл на службу к государю Петру Алексеевичу, и честно служил Российской империи до смерти самой. И потомков многочисленных генерал оставил. Одним из которых и был Шлиппенбах Казанский. Мы с его сыном Карлом, в гимназии за одной партой сидели. Он больше был склонен не к родительскому ремеслу, а к музыцированию. Всё больше на скрипке на скрипке пиликал. Из-за скрипки этой, и фамилии своей шведской и погиб кстати, как это ни смешно, в Полтаве. Уж не знаю каким ветром Карлушу туда занесло, но гайдамаки Петлюрины его за жида приняли … Но как вещь то? Вы что, ещё не сообразили, что это муляж? Два года работы. Собирал по частям. Кто спрашивал – говорил пепельницу из гранита точу.
Сухов ещё раз заглянул в тряпицу. Речь шла о ручной гранате. Лимонке. С поразительным искусством «рубчатая рубашка» была выточена из куска гранита. Был и запал из металла. И кольцо с «усиками» из проволоки. И чека. Запал даже вывинчивался. Даже при внимательном взгляде, гранату трудно было отличить от настоящей. И уж само собой, попади подобный сувенир на глаза охране, то его создателя ждал суд и приговор однозначный. В военное время суды над нарушителями трудовой дисциплины, проводились тут же, в лагерной канцелярии. Председательствовал обычно начальник лагеря. В «тройку» так же входили начальник режима и ещё кто-либо из офицеров охраны. Приговор иногда (до войны) утверждали в райсуде. Обычно заочно. В принципе, любой из офицеров-охранников мог уничтожить непонравившегося ему зэка и безо всякого приговора суда. И практически безнаказанно. Но даже законченные садисты, всё же пытались избежать изматывающей бюорократической волокиты и отчётности по этому поводу. Да и охрана так же жила по законам волчьим и, любая халатность могла быстренько привести к тому, что «вохр» менял гимнастёрку с петлицами на телогрейку с номером, согласно приговору той же «тройки», в которой сам, ещё недавно, являлся карающей киянкой Немезиды.
- Вещь, что ни говори замечательная (Сухов, щурясь, что-то рассматривал в полумраке потолка), вот только как применить её? Ума не приложу. Впрочем, игрушка опасная. Спору нет. А ведь чудная штука жизнь, ротмистр? Повстречались бы мы с вами лет 20-ать назад, ведь глотки друг другу бы порвали. Уж пули точно бы не пожалели. А теперь вот, планы побега в «никуда» строим. А вы … куда подадитесь … если удастся?
- Я? Ну уж точно, не в какую-нибудь нору. Постараюсь до фронта добраться. С предками по отцовской линии пообщаться, ох, как желается.
- Что? Очередной приступ патриотизма?
- У меня?! Да вы что, Федор Григорьевич?! Я вам, не Семён Семёнович.
Ротмистр скосил глаза на спящего невдалеке Семёна Семёновича. По отчеству, соседа ротмистра, называли не из уважения, а в шутку. Неделю назад ему исполнилось 19-ать, а выглядел он вообще на 16-ать. В лагерь попал несколько месяцев назад. А до этого добровольцем ушёл на фронт, повестки не дожидаясь. Правда повоевал всего сутки. В ноябре 41-го батальон, где оказалось новенькое, «тёпленькое» ещё пополнение, получил приказ отбить у немцев только что оставленные окопы. Дело происходило на Юго-Западном фронте, под Ростовом. Особист, пригнанный из штаба дивизии, комбата по горячке расстрелял, за отступ без приказа. А потом, когда поостынув разобрался, спохватился. Из батальона то, неполная рота в живых осталась. Командовал батальоном младший лейтенант Петров, последний из уцелевших офицеров. И как шлёпнул его особист, то чуть не обгадился со страху, уразумев, что придётся ему самому роту на немецкие позиции гнать. Да «За Сталина!», да «За Родину!», а главное за шкуру свою чекистскую, так как товарищи его боевые, за раз плюнуть, самого к стенке поставят, ежели позицию назад не возвернёшь. И к немцам, в плен, особо не сдашься. Они приказ Геббельса с особой педантичностью выполняли. Комиссар? К стенке. Юдэ? Туда же. Во-общем хапанул особист пол фляги водки, и бойцов – вперёд, на пулемёты … Отбили таки, у фашистов траншею. И тем кто уцелел, приказ строгий помполит дал; держаться до последнего патрона, без приказа не отступать, а сам быстрёхонько в штаб, докладать, что директива, мол, исполнена, виновные, мол, наказаны, и понятно дырку в гимнастёрке сверлить. Под орден. Оно и верно. Не так уж часто представитель особого отдела дивизии в контратаку бойцов водил. А ежели ещё и цел остался – герой однозначно. Только вот, у немцев тоже свои политкомиссары имелись. Понятно, представляли они в «доблестном вермахте» не Всесоюзную Коммунистическую Партию (большевиков) а, Национально Социалистическую Рабочую Партию Германии, но к отступлению без приказа так же люто относились. Их, разве что эссэсы конченные, послать подальше могли. Но в 41-ом СС, ещё ото фронта подалее держались. Конечно, комбата немецкого не шлёпнул особист ихний, но пообещал, что шлёпнет обязательно, если окоп этот растреклятый не будет очищен от «славянских недочеловеков». Сам партагеноссэ, в контратаку понятно не пошёл, так как велел гвардии своей фюрер в дела фронтовые не шибко лезть. Те волю вождя и исполняли, не с меньшим рвением, чем их коллеги по ту сторону фронта, особенно если дело передовой касалось. Немцы перед штурмом, тоже понятно, шнапсу хапанули, но не только. Перед наступлением, позицию вражью, ещё и из миномётов проутюжили, боеприпасов не жалеючи. Во-общем, без потерь практически, батальон немецкий траншею свою родную, обратно возвернул. А остаток красноармейцев мины и накрыли, да так что никто ни крикнуть, ни пикнуть не успел. А Сёмке Горбункову повезло. Он из винтовки своей «мосинской» только раз пальнуть и успел, когда в атаку бёг, шепча про себя горячечно не «За Сталина», не «ура» даже, а «мама … мамочка». И когда очухался он, взрывною волной контуженный, то увидел, что вокруг немцы весёлые да пьяные расположились, да не по-русски матерясь, трупы красноармейцев через бруствер заледенелый перекидывают. А когда офицер ихний над ним, чуть склоняясь, шмайсер свой навёл, зажмурился Сёмка, сжалось всё в нём, скукожилось, но рук не поднял, в локтях согнутые. С пальцами сцепленными, словно приросли руки к рёбрам, что под шинелешкой чуялись. И не блеял ничего он, только исподлобья смотря, на пустой зрачок ствола, шептал неслышно, губами дрожащими: «Мама, мамочка родненькая …». А немец, дулом весело кивая, да зубы жёлтые скаля, говорил, как каркал: «хэндэ хог», да «хэндэ хог». Но, так и не увидев задранных к верху рук, рассмеялся, почему-то во всю глотку. Вид у Сёмы действительно не воинственный был. Шея тонкая. Уши торчком. Глазёнки как блюдца. Землёй примёрзшей присыпан. Нахохлен весь. Ну, точно, воробей в лужу свалившийся. Обер-лейтенат автомат опустив и, смеяться не переставая, продойчляндил: «Гуд зольдатэн! Найн капитулирэн? Зэр гуд». Тута и остальные фашисты подошли. И, тоже смеясь, по своему задойчкали. Затем, ржавый весь от веснушек, фельдфебель, цапнул Сёмку за ворот, как кошёнка за шкирку, шинелишка только затрещала, и поволок в глубь окопа, под навес дощатый, брезентом отгороженный от ветерочка лютенького. А там ужо, за столиком раскладным «фрицы» да «гансы» сидят, атаку удачную празднуют. И как не трясло Семёна от страха, да от холода, как ужас от предчувствия смерти неминучей, не скрёбал сердчишко трепыхающееся, лапой тигриной, с когтями растопыренными а, как углядел корм германский, на столике разложенный, то комок слюны, почти твёрдый сглотнул, аж на шее циплячей кадык заходил. И колбаса там консервированная, и сало-шпик, с красной перчёной корочкой, ещё на заводе коптильном резанное и по пакетикам пергаментным фасованное, и галеты сырным духом пропитанные, и консервы рыбные какие-то, и шнапс понятно … И до того не захотелось Сёмке умирать, брюхо не потравив, что аж глазёнки его огоньком замерцали, а уши напряглись как паруса под норд-остом. Немцы же это по-своему истолковали. Улыбаться перестали, принялись, сало челюстями перетирая. Рассматривать его, как экспонат диковинный в кунсткамере, или зверюшку чудную, в зоопарке. Наконец, офицер белобрысый, чем-то на бычка похожий, исподлобья глядючи, да шнапс в стопку наливая, спросил: «Юдэ?» Чего фашист спрашивает Семён Семёнович не понял, но, страх в себе душа как окурок о подоконник в школьном туалете, головой замотал, на губах же, обветренных, запузырилось: «Нет». Твёрдость какая-то в крови Сёмкиной, кусочкам битого стекла проступила и, с ужасом, жилы леденящим он осознал, что на все вопросы фашистские «нет» отвечать станет. И поделать ничего с собой не сможет. И не в присяге воинской тут дело, которую Семён Горбунков так на память и не заучил. И хоть раз всего, из ружья своего стрельнул он, и хоть воевал всего несколько часов, и трясло его, не столько от холода. Сколько от страха. И клеточка каждая в теле его щуплом, дистрофичном почти, возопила, оскалилась: «жить! Сделай так, Сёма, что бы я жила! (а сколько их в теле то клеточек, и каждая так пищит) Мы хорошие! Мы твои частички! Мы родные! Мы – Ты!!!» Но тут проснулся, ожил, закаменел в душе Сёминой Солдат. Русский Солдат. А у русских, своя, особенная гордость. И суть её в том и заключается, что бы говорить «нет», когда так хочется, так сладко-сладко, так разумно и оправданно говорить «да!». Да, да, да, да, да …
 А офицер, тот что на бычка похожий, протянул Сёмке стопку со шнапсом и, челюстью дружелюбно кивнул, пей, мол. И спросил Сёмка, как бы, Солдата в себе: «Как?». Хмыкнул Солдат, брезгливо скривился, но кивнул утвердительно, мол, чего уж там, пей. Шнапс, конечно не водка родная, но перед смертушкой душу погреет. И заглотнул красноармеец Горбунков стопку шнапса немецкого. И закашлялся. Пообождав, пока кашель в Сёмкином горле поутихнет, офицер и спрашивает: «Сталин капут? Яа?». И опять замотал Сёмка головою своей стриженной, нет, мол. А немцы почему-то зарыготали. Во общем посадили его за стол с собою, силой почти, ещё пару стопок шнапса споили, шоколада плитку в рот засунули, по щекам размазав (Горбунков, конечно, сала бы предпочёл, но рука к стол вражескому не тянулась). Фельдфебель снял с головы своей кепи, с орлом имперским потёртым и, на Сёмину голову нахлобучил, да так, что уши-лопушки, почти параллельно глазам отогнулись. А немцы захохотали во все глотки свои арийские, пальцами грязными в его грудь тыкая и, по-своему каркая, как вороны. И только тепло, сладостно-подлючие, расползлось по Сёмкиному тельцу, как задрожал воздух, чуть примороженный, как засвистело что-то, да так, что кровь в жилах вспенилась, и последнее что заставило вибрировать барабанные перепонки, это нарстающий гул голосов человечьих. Родное: «Рааа». И тьма. Это, свежеподогнанный батальон сибирской дивизии, только с колёс поездных, на станции сгружённый, был брошен в атаку. Что бы подтвердить свеженький отчёт комиссара батальонного, комиссару полковому, комиссару дивизионному, комиссару армейскому, а от того лично – товарищу Мехлису, а от того лично товарищу Сталину, что приказ «ни шагу назад», исполняется исправно, и пядь советской земли возвращена обратно, точнее не отдавалась никогда.
 С сибиряками вместе на станции и установка «гвардейских миномётов» выгрузилась, и прямо с вокзала, принялась «катя» трамбовать германские (или советские) позиции, которые в километре от окраины пролегали. Во-общем, когда «по новой» очухался Сёмка, вокруг него уже свои хозяйничали, дохлых немцев через бруствер перекидывали. Одурев от радости и контузии бросился Семён Семёнович к первому же красноармейцу обниматься восторженно. Этим первым красноармейцем оказался политрук, который чуть не обгадился, приняв Семён Семёновича за фашистского фанатика. И то ведь верно, вид у Семён Семёновича был ещё тот. На голове лопоухой кепи фельдфебельский, щёки в шоколаде, изо рта шнапсом разит. Хорошо, хоть ТэТэ свой, в пузо, «чуду» этому, со страху не разрядил. Но когда очухался политрук, да разобрался, сопроводиловку в военный трибунал в пять минут сварганил. Что тут разбираться? Факт измены на лице. И на голове.
       И спас ведь политрук, сам того не желая, голову эту непутёвую. Ибо, как только «предателя», ещё тёпленького да пьяненького, да контуженого в особый отдел сопроводили, немцы в контратаку пошли, что бы позицию обратно вернуть, и после этого станцию штурмовать. А всё почему? У немцев то свой план наступления, лично «фюрером великим» утверждённый и, фюрер уже лично поздравил генерала Гудериана со взятием этой «Чертовой станции», не возвертать же поздравления обратно, мол, ферштейн геноссэ, поторопился ты. Короче, сибиряков всех немцы с воздуха бомбами побили и, через сутки станцию заняли, а потом и Ростов взяли. Но в это время С.С. Горбунков уже ехал в «столыпине» на Север, грех перед Родиной ударным трудом искупать. А к стенке его не поставили вот из-за чего. В председателях трибунала оказался тот самый дивизионный комиссар, что по нужде, да от глупости и рвения собственных, Сёмкин батальон в контратаку водил. Дрогнуло что-то видно, в сердце стальном чекистском, видимо вспомнилось, как от пуль пригибаясь, да с портками мокрыми и воплем «За Сталина», бежал он эти «тысячу шагов», а впереди паренёк бежал с длинной винтовкой наперевес, и вместо «ура», всё «мамочка» шептал. К тому же свежий орден «Красного знамени» на груди, и новый шеврон на рукаве привели дух комиссарский в благое расположение. И вот теперь зэка С. С. Горбунков, доходя на общих работах, ежедневно писал во все инстанции письма-прошения с просьбой об отправлении на фронт, о своей готовности искупить вину перед Родиной кровью, своей и вражеской. Сейчас он спал. Жалобно причмокивал. И не знал. Что в лагерной канцелярии уже лежит среди прочих бумаг, утверждённая из Москвы разнарядка с визой упр. делами ГУЛАГ, и наркома внутренних дел, о посылке добровольцев из заключённых на фронт, так как (об этом, конечно, в бумаге не говорилось) для прокорма урчащего жадно, зверя войны, мяса людей, не отяготивших свои души виной перед родиной и партией, хватать перестало. И что он, осуждённый по статье №58 пункт такой-то, Горбунков Семён Семёнович, не смотря на грехи свои, удостоился всё же высокого доверия партии большевиков, советского правительства, и лично товарища Сталина, так как в списки эти включён. И что эта ночь последняя из тех, которые он проведёт в этом бараке, в этом лагере, на этих нарах. А рядом продолжалась, никак не желая затухать, беседа между ротмистром Лемпке и профессором Суховым.
- … и вы что же? Пойдёте к немцам на службу? А как же «белая идея»? Россия, Великая-и-неделимая? Православие, державность и что там ещё по прейскуранту? Вместо что? Кайзер, кюхле, «юдэн фрайт»3? Против союзников воевать станете? Из-за верности к которым, 20 двадцать лет тому назад сражались с собственным народом?
- Большевики это не мой народ. Впрочем, так же, как и национал социалисты фюреровы. Да! Выбор жесток. Но если мне предоставлено выбирать – что делать, при помощи фашистов уничтожить большевиков, избавив Россию от ига коммунистического, или при помощи большевиков избавить Европу от «коричневой чумы», то я предпочту первое. От ига немцев Россия, поздно или рано освободится, или сама, или при помощи Запада. А вот от ига коммунистического что-то не получается вот уж четверть века как. К тому же … «юдэн фрай» ... я никогда не симпатизировал Пуришкевичу и, с искренней брезгливостью относился (да и отношусь) к организациям, типа «Союз за освобождение русского народа», но согласитесь, как человек русский, Гитлер делает весьма полезное дело, прорежая семитскую популяцию. Он очень верно учуял еврейскую опасность для народа Германии, впрочем как и для России, да и для всего остального мира. И я, весьма полезным считаю, что наша Святая Русь будет, при помощи немцев избавлена не только от жидо-комиссарского ига, но и от самих жидов.
- А вы не допускаете, ротмистр, такой мысли, что Гитлер избавит Россию не только от еврейской части её населения, но и от населения вообще?
- Мне ужасно не хочется верить в такую возможность … но … даже если так, то … как там у Островского в «Бесприданнице»: «… так не достанься ты никому».
- Браво, ротмистр! Вы своими словами подтверждаете, как Маркса, так и Ленина. Когда речь идёт о материальных ценностях, то нет такого дворянина в котором бы не проснулся мелкий буржуа. То бишь мещанин. Хам по вашему же каталогу. И нет такого буржуа, который бы не пошёл на любое преступление, если его дивиденды составят 300%. Весь вопрос в классовой солидарности, которая у первого и второго сословий весьма слаба. Они ещё согласны мириться с тем, если так называемые ценности экспроприируются у соседа, но приходят в бешенство, если дело касается их собственных закромов. Почему та же Англия не успокоилась, пока не сгноила Бонапарта на острове Эльба, а с правительством Советской России установила дипотношения, не смотря на все «ультиматумы Керзона»? А по одной причине. Лондонские торгаши прекрасно поняли, что Наполеон не успокоится до той поры, пока не доберётся до той поры, пока не доберётся до сейфов в «Сити», а правительство Ленина, прежде всего волновала судьба собственного народа, установление в России справедливого строя. Власти рабочих и крестьян. И что у настоящих большевиков присутствует уверенность, что рано или поздно пролетарии всех стран последуют примеру своих русских товарищей. И для этого не понадобятся кровавые войны и иностранные интервенции.
- А как же интернационал? А как же кровавая гадина Троцкий, с его идеей мировой революции?
- Полноте, ротмистр. Захватническая империалистическая агрессия и братская интернациональная помощь – вещи несопоставимые. И цели у них абсолютно разные. Это же азбука. Что касается Троцкого … Что ж … Великим политикам свойственны великие заблуждения, а великим революционерам …
- Да бросьте вы эту демагогию, профессор. Да о чём вы говорите? Человеку в жизни нужно одно. Есть. Пить. Размножаться. И что бы эти процессы продолжались как можно дольше. И что бы жратвы было как можно больше. Всё остальное, все эти разглагольствования о социальной справедливости есть словесная шелуха неудачников. Тех, кто опоздал к великому дележу того, чего на всех не хватает. Те кому не повезло. А быдло просто не умеет достойно проигрывать. Выход ведь прост как ананас. Не повезло на рулетке – застрелись. Зачем поджигать казино. Туда ведь бесы на аркане никого не тащат. А если по прихоти Всевышнего мне досталось чуть больше жетонов, чем лакею у входа, то я не собираюсь с ним делиться. Лучше сам проиграю. А если он попытается их у меня отнять, что бы проиграть вместо меня – убью. К чёрту. К дьяволу наши с вами договоры не говорить на темы касающиеся … Зачем нам сориться? Вы поднялись до определённого уровня. Я опустился. Ну и что с того? Мы остались теми же людьми, которыми и были 30 лет назад. 20 лет назад. Равенство? Вот оно равенство! Оглянитесь вокруг. И здесь его нет. Да, пайка равная. Но она раздаётся разным людям, и те перераспределяют её по-своему. Да неужели у вас остались какие-то иллюзии по поводу большевистского режима? Вы же здравомыслящий человек! Вы же не фанатик! Вы же, как и я, проливали кровь за «веру, царя и отечество». Мы же с вами георгиевские кавалеры! Разве мы перестали ими быть, потому что вы сменяли свой крест на красный бант красногвардейца, а я свой на бутылку фальшивого виски в Стамбульском притоне? Ведь и у патрициев, и у плебеев –был один Рим, которому покорился мир. И плебеи гордились своим происхождением, не менее, чем патриции своей знатностью. Но для всех скопищ варваров окружавших империю, и патриции и плебеи, прежде всего были римлянами. Звонкое имя «римлянин» ставилось ими выше всего, ценнее царских диадем восточных деспотов, и призрачной власти варварских рексов. Вспомните, как Цезарь обошёлся с убийцами своего противника Помпея Магна? Я говорю об истинных римлянах, а не о протоплазме визжащей на трибунах Колизея: «панэм ин цэрцэс4». У нас с вами одна страна профессор. Для всего мира мы, прежде всего «русские», а потом уж «красные» и «белые». Я никогда не прощу Сталину и Ленину, что для цивилизованного сообщества понятия «русский» и «советский» стали синонимами. Я не против, теоретически не против, социальной справедливости. Но запомните, до тех пор, пока немцы будут воевать с «советскими» – они непобедимы. Как только они начнут воевать с русскими – они будут биты. И я буду, да буду, если Бог предоставит такую возможность, в союзе с Гитлером сражаться с «Совдэпией», но я и буду потом, как «русский человек» сражаться с Германией в союзе, хоть с самим дьяволом.
- Так что, для вас ротмистр, Сталин получается хуже сатаны?
- А то? Я просто уверен, Люцифер, поплёвывал на шипящее перо, усердно конспектируя «Краткий курс истории ВКП(б)», для преподавания в школе бесов.
- Ох, ротмистр! Этот спор можно продолжать до бесконечности. Поймите же наконец. Режим Сталина не имеет ничего общего с большевизмом. Типичный госрежим бонапартистского типа, с большой примесью азиатчины и садизма. Это потому что во главе пирамиды диктаторской власти находится не талантливый проходимец Наполеон, а серая посредственность Джугашвили. Отсюда, кстати и все наши поражения на фронтах … Судя по всему, немцы скоро к Волге выйдут … и без вашей помощи. И помощи вам подобных. Я кое с чем согласен из того, что вы здесь декларировали. Но поймите, в России революция была неизбежна. А великие идеи, разве они в том виноваты, что их оседлали подонки и проходимцы. Разве можно винить апостолов Христовых в ужасах инквизиции? Нет ведь? Так же глупо предъявлять претензии к Марксу и Энгельсу, в безобразиях творящихся в Советской России. Вот скажите мне, разве при царском режиме было возможно, что бы я, сын путевого рабочего стал профессором университета? А мой сын стал офицером? И таких примеров миллионы. «Георгия» то заработать можно было запросто, только кровушку лей. Но получить высшее образование? Но войти в элиту общества, не имея при этом породистой родословной? Конечно, и при советской власти всё не так просто … но миллионы тружеников получили шанс … хотя бы для своих детей.
- Ну да. Однако прошу заметить, что из тех кто защищал «породистые родословные», разве что Врангель барон. А Деникин и Корнилов внуки простых солдат и правнуки крепостных.
- Вы ещё Ломоносова вспомните … Но согласитесь, подобные примеры есть лишь подтверждение, что во всяком правиле, во всяком законе, имеются исключения. А закон должен быть равен для всех. Возможности должны быть равны для всех. Неравенство возможностей – вот причина социальных потрясений. Партия Ленина и ставила изначально именно создать в Росси общество, в котором перспектива жизненного пути каждого его члена зависит исключительно от его дарований и трудолюбия, а не от наличия у его предков капиталов или земельных угодий … не говоря уже о промысле боженьковом. Только так. В России это противоречие к началу века достигло пика. Верхи общества уже не имели возможности жить по старому, а низы просто не желали.
- Бросьте вы профессор, читать мне прописные истины. Тем более марксистские. Вспомните, в какой стране мы жили? Неравенство? Возможности? Вы что, с Марса прилетели? Жадность, лень и зависть взбесившегося быдла – вот в чём причина так называемой социальной революции. А что касается привилегий двух первых сословий, так ведь государи российские дворянам своим земли жаловали не за лёжку на полатях, а за службу Отечеству, по земель этих защите и приращению. Вам ли не знать, в русской армии не было комиссаров, гонящих своих солдат на противника, позади строя. Офицеры шли в атаку в первых шеренгах, и пулю в спину получить не боялись. Вы конечно, этого слюнтяя Куприна вспомните? Так зря. Плохих солдат мордовали плохие офицеры. Однако представьте себе дуэль между каким-нибудь комкором и политруком, за то что один обозвал другого троцкистом?
- Мне кажется, ротмистр, что когда вы наёмничали в иностранном легтоне, вашим командиром был не родной брат товарища Свердлова, а праправнук д’Антерьяна. Ей же ей. Это не серьёзный довод. Кстати, в 7-ой бригаде сидит Фриц Гаккен, немец, соратник Тельмана. Так он рассказывал, что среди эсэсовцев так же разрешены дуэли. Гиммлер, как и вы, надо полагать читал в детстве Дюма.
- Я не знаю чего там читал этот Гиммлер, но я лично знавал Гумилёва. А мы с вами читали Пушкина. И если последний, был убит в честном поединке, за что три поколения русских почему-то винят господина Дантеса, то Гумилёв расстрелян чекистами по приказу Дзержинского, за то что посчитал ниже своего достоинства, достоинства русского офицера, написать донос. Вы всерьёз будете утверждать, что родись тот же Лермонтов на сто лет позже, то он бы писал оды новому строю, а не был бы расстрелян под той же берёзой что и Гумилёв? Так?
       Сухов промолчал. Он вспомнил, как один его аспирант, лучший и любимый ученик, дал ему прочитать листок с тремя четверостишьями Осипа Мандельштама
« Мы живём под собою не чуя страны …»
Стих про «кремлёвского горца» Сухову не понравился, хотя и к самому «горцу», который в те времена (конец 30-ых) уж очень стал напоминать более персонаж из истории Древнего Востока, о которых профессор читал свои лекции, чем вождя мирового пролетариата, было весьма прохладное. Но … Сталины приходят и уходят, а партия большевиков остаётся, и злобствовать по поводу её руководства, даже такому поэту, как Мандельштам, Сухов считал недопустимым. Тогда считал … По зэковским слухам этот мастер символизма не то умер от голода на Колыме, не то был до смерти забит урками, когда вместо попрошенной мурки, затулил им что-то из Петрарки. Что ж. Ротмистр прав, родись Лермонтов в наши «железные времена», то вполне бы мог разделить подобную участь. Впрочем «Парус» блатным скорее всего бы понравился
…а он мятежный ищет БУРа5,
как будто в БУРе есть покой …
Получил бы Михаил Юрьевич погоняло «Парус» и, возможно даже бы дослужился, этак к году десятому отсидки, до высокой должности хлебореза … А может быть … может быть пьяной матроснёй на штыки насажен в революционном Питере, а может быть сгинул где-нибудь под Богурусланом во время атаки каппелевцев на Чапаевские позиции … а может … может быть в «военспецы» подался, как Тухачевский, до высоких должностей дослужился, командармом бы стал … впрочем и тогда конец всё тот же … вон в бараке, через пять шконок два комбрига и один комдив клопов давят, а может … может быть стал бы членом «союза писателей» писал оды Советскому строю и лично товарищу Сталину ... как те же Горький с Маяковским … но и они плохо кончили. В последнее Сухову верить почему то не хотелось. Хоть в душе он большевиком оставался, но нутром чуял, что Лермонтов да и тот же Мандельштам – это одно, а Демьян Бедный или, к примеру, молодой щелкопёр Михалков, это совсем другое.
… Аспиранта этого своего, Сухов, по партийному строго отчитал, но «туда-куда-надо» не сообщил. А потом, когда через месяц парня «замели» (надо полагать профессор, был не единственным читателем) не спал почти пол года … но обошлось. На этот раз ученик учителя почему-то не сдал.
Размышления Сухова прервал хриплый полушёпот ротмистра Лемпке,
- Господин-товарищ красный профессор, а вот скажите мне одно. Вы тогда мне на полном серьёзе говорили, что манускрипт этот самый, в котором даётся рецепт вызова из ада Великого Демона Побоищ, у вас черти стащили? Если да, что делать тогда с теорией диалектического материализма и научного атеизма? Я конечно, подобных опусов не читывал. Но знаю, со слов читавших. Мне ведь в контрразведке у «чёрного барона» пару месяцев послужить удалось. Большевички, особенно из идейных, кто с постулатами марксовыми знакомы были, твердо верили, что бога нет, а человек произошёл от макаки … явки-пароли некоторые сдавали, а вот в бога никто не верил. А коли так, то какие демоны то?
- Прекратите паясничать Лемпке. Что бы не верить в Бога, совсем необязательно быть самодовольным невеждой. Процесс познания природы бесконечен. И согласитесь, самое простое объяснять деятельность потусторонних сил, массу аномальных явлений с которыми приходиться сталкиваться людям на протяжении своей истории. Авион для нас давно перестал быть чудом Манниту, а для австралийских аборигенов он есть неопровержимое подтверждение наличия демонов неба. Поверьте, то что, для нас с вами сейчас кажется необъяснимым и таинственным, для современников наших правнуков станет элементарной обыденностью. Однако, уже сейчас, если использовать методы исторического материализма и достижения современной физики, психологии и ещё целого ряда естественных наук, в коих я , к сожалению, знатоком не являюсь, то вполне можно объяснить целый ряд библейских чудес, к примеру тех же «бесов», которых изгонял Христос. Только это были не бесы, а …
- Погодите Федор Григорьевич … прислушайтесь? У меня слуховые галлюцинации, или …
Профессор Сухов напряг слух. Его ухо уловило слабый гул мотора. Несомненно над лагерем кружил самолёт. И похоже заходил на посадку на огромную трамбованную площадку, сразу за колючей проволокой начинающеюся. Это был знак. Сухов и Лемпке сообразили мгновенно и одновременно. Только вот знак чего? Беды, или … Этапы на авионах не доставляли. Для подобных целей существовали вагоны для перевозки скота. Начальство, с начала войны в лагерь не заглядывало. А до войны, на самолётах не залетало. По железной дороге до Серова, а оттуда на «эмке». И то летом. А сейчас ранняя весна. Но это по календарю. А по погоде, так за барачными стенами ещё зима лютует. Хотя конечно, ночью мороз уже ниже –25;С не опускается.
- И кто бы это мог быть, а, ротмистр? Что за гость варяжский?
- Оптимальным вариантом было бы то, что советы капитулировали, и германское командование прислало представителей, что бы из зэка сформировать новое правительство Свободной России. Дай Бог, памяти, первый состав совнаркома, так же ведь наполовину состоял из каторжников.
- Блажен кто верует, ротмистр. Если Сталин действительно подписал акт о безоговорочной капитуляции, то скорее всего срочным образом доставлен приказ об уничтожении всех политических как «бешеных собак». Так что будьте готовы к тому, что карающий меч пролетарского правосудия вас всё-таки достанет.
- Я вот всё не могу понять, профессор, вы настоящий большевик или прикидываетесь? Ей богу, иногда ведь, разговариваете как нормальный человек. Да и чувство юмора у вас не отморожено. Даже иногда здоровый цинизм присутствует.
- Я воевал за власть советов. И неплохо воевал. И я верил … верю в идеи большевизма. Иначе бы мы вас не победили в 20-ом. К сожалению теперь победили нас. И меня в том числе. Вот только понять бы – кто? То что не вы – ясно. Да и немцам, кстати тоже Россию не победить … Вы случайно не подскажите – кто?
- Эк-ка … Кто виноват …Что делать … Знал бы – убил. Однако, гляньте. Похоже Семён Семёнович не дождётся свершения воли Немизиды в красной косынке … Судя по всему проиграли парнишку … Куда дергаетесь? Вспомните второе правило зэка: «Не сношают - не подмахивай».
А увидели ротмистр и Сухов следующее. К тихо посапывающему Сёме Горбункову, словно котяра к задремавшему мышонку, крадучись подбирался урка по кличке Джульбарс. В руке у него был зажат ржавый гвоздь-сотка. Намерения этого субъекта были ясны и определены. Через пол минуты он ласково вставит гвоздяру в ушную раковину Семён Семеновича, и резким ударом вгонит металл прямо в мозг, бывшего и будущего красноармейца Горбункова. А в этом мозгу, окутанном, как большой белый жук паутиной липкого сна, подрагивал далёкий образ мамы, горячечно крестящей своего сыночка на перроне, перед фыркающим воинским эшелоном, шепчушей губами пересохшими, почти белыми от смертного ужаса за кровиночку свою: «… береги себя Сёмушка … береги сыночек». Пройдёт несколько секунд и ржавое жало гвоздя вонзится прямо в мамину голову, или же грудь. Она даже во сне, попытается прикрыть своего единственного, уберечь Сёмушку, хоть от германского свинца, хоть от уркоганского железа … Джульбарс нагло зыркнул по сторонам. Он был полностью уверен в своей безнаказанности. Блатные, если кто увидит, не сдадут, только уважать больше станут. А политические не донесут из страха, что следующей ночью сами могут оказаться на Сёмкином месте. А уж о том, что бы встать на защиту убиваемого и речи быть не могло. Лютый, липучий страх окутал барак. А немой вопль Сёминой матери из его последнего сна, который мог бы и мёртвых из гроба поднять, не смог заставить двинуться никого из 60-ти ещё крепких мужчин. Многие из которых, когда-то ходили в штыковые атаки, вели эскадроны на пулемёты, не кланялись шальным пулям, а главное убивали и умели убивать, и многие ещё не забыли как это делается. А кое-кто в скором времени, со связкой гранат в руках, станет во весь рост перед крестатой мордой стального страшилища крупповского «тигра». Сцепится в смертельной рукопашной с пьяными эсэсовцами в цехах Сталинградского тракторного завода. Получит обратно дивизию. И, отъевшись после дистрофии мяса и шоколада, погонит её на штурм безымянных высот, коих ох, как много стоит на дорогах между Волгой и Шпреей.
 Сёмка, собственно говоря не был виноват ни по закону блатному, ни по закону советскому, ни по закону божескому. Просто так легли карты его судьбой раскинутые. Джульбарс, поставив сначала на кон полкило сала, отнятого у «фитиля», бившего комбрига Егорьева, дошедшего с Тухачевским до Варшавы. А потом сахарную пайку за пол года вперёд. А когда Крест ответил ему одеколоном «шипр» и жменей карамели «дюшес», был вынужден поставить на кон жизнь. Не свою, а понятно чью. Самого безобидного и беззащитного обитателя барака Семёна Семёновича Горбункова. Кресту пришла «бура», а Джульбарс прикупил трёх дам. Не повезло. Теперь, что бы возвратить долг, а карточный долг дело святое, он должен был убить проигранного, а иначе Крест, согласно блатному кодексу мог его хоть убить, хоть опустить. То есть приказать своим шестёркам превратить красавца форточного вора Джульбарса в пассивного педераста Джульету. Становиться из Джульбарса Джулькой, он понятно не желал. И за это его нежелание С.С. Горбунков должен был заплатить жизнью.
Сухов конечно же помнил постулаты выживания зэка, терпеливо втолкованные ему Лемпке. Первый: «Не верь, не бойся, не проси». Второй: « Не ебут, не подмахивай». И третий: «Умри ты сегодня, а я завтра». Жизнь в лагере протекала так же нерушимо, как электроны вращались вокруг ядра атома, согласно постулатам датчанина Нильса Бора. А если что-то нарушалось в этой мертвящей закономерности, то жизнь просто прекращалась. Рвалась легче паутинки. Хоть и с болью и с муками, но без напряжения. Хрусть - как вошь на ногтях.
 И то ли воспоминание какое тягостное, то ли факт, что меньше чем за год ещё, всё человеческое не вытравилось из души бывшего гвардейского егеря армии Его Величества императора Всеросийского, в последствии комроты Рабоче-Крестьянской Красной Армии Фёдора Сухова. А приподнялся он со шконки и громко (а в самом деле в пол голоса, но весь барак, сонно притаившейся услышал) обратился к Джульбарсу, который, подобно кобре, распустившей капюшон, склонился над спящим Семеном Семёновичем. Ужалить изготовился жалом железным.
- Тебе, чего не спится, урод?
Встретившись глазами с, сузившимся, кошачьим взглядом Джульбарса, не мог видеть Сухов, как кровь отлила с лица, от съёжившимся под одеялом ротмистра. И тем более, не смог ощутить тот прилив волны страха, раздражения, искреннего непонимания, захлестнувшими нутро сотоварища. И уж тем более, взбухшую в мозге, как нарыв тоску, тягучую, как тёплая смола. А всё затем что ещё не осознав до конца, понял Лемпке, что не бросит он Сухова в предстоящей разборке с блатными. Как бы ему не хотелось свершить подобное, со здравым смыслом и лагерными постулатами в соответствии. Отсутствие стопроцентной гарантии безнаказанно, мгновенно заставило сработать Джульбарсовы рефлексы самосохранения. Всё в строгом соответствии с учением академика Павлова. Как пёс Шарик пускает слюну при виде корма, вне зависимости от деятельности мозга. Так и урка Джульбарс, мгновенно спрятал гвоздь и отошёл от, так ничего и не понявшего Семён Семёновича, лишь только кожей ощутил угрозу, пусть призрачному, своему благополучию. Однако, чуя за собой незримую поддержку, яростно сопящей блатной кодлы, взъярилась в Джульбарсе трусливая наглость. Край его рта опустился, задёргался, ряд жёлтых клычков обнажив, словно зарычать желал. Но не зарычал, а зашипел уркоган,
- Ты чче-вошь, троцкист недобитый, падла гнойная, за фашиста заступаешься? За предателя? Кого ты уродом назвал, каз-зёл? А как я тебя самого сейчас, а? Попишу.
Сухов встал с койки. Вот они в проёме между вагонками стоят друг напротив друга. В газа смотрят. Джульбарс стал пятиться. В углах его губ запузырилась пена бессильной ярости. Шестым чувством своим, подкожным, ощутила животина, что не смотря на откормленность, не совладает она почему-то с жилистым пятидесятилетним интеллигентом. Голубые глаза Сухова стали прозрачными и лучистыми на перламутр походящими. Ото взгляда этого псы, если с ним встречались, хвосты поджимали. Человеки с душой песьей, как Джульбарс сейчас вот, угол потемней искали, а бойцы стоящие, самообладание теряли. И в результате чего пережил Сухов многих. Однако, заступившись за Горбункова, Фёдор Сухов, на протяжении своей бурной жизни в какой уже раз «подёргал тигра за усы». На кону стоял ведь, не только авторитет неудачливого убийцы Джульбарса, которого теперь только зыбкая грань, отделяла от перехода в петушиную касту. На кону стоял авторитет блатного закона, которому решил противиться некто. Противиться не исподтишка, не имея за спиной всесильную власть администрации, а опираясь лишь на такую призрачную человеческую субстанцию, как жалость. А может быть справедливость. А может быть совесть. Но нет таких категорий ни в кодексе уголовном, ни в законе воровском, разве что в правилах божьих, зачитанных блаженным еврейским проповедником, почти две тысячи лет тому назад на Элионской горе, перед людьми, отличающихся от обитателей барака тем, что в основном говорили по-латыни, а не по-русски, и понятия не имели о природе электричества. Их можно было удивить револьвером, самолётом, радиоприёмником, но не подлостью, жадностью, пошлостью окружающего мира. Этих же, современников наших, даже чудеса техники уже поразить не могли. Но во все времена, среди всех народов, поступок подобный Суховскому вызывает недоумение, непонимание, раздражение, ненависть.
- Подожди падла, с места не сходи. Я щас.
Джульбарс нырнул в другой угол барака, где Крест с Валетом ждали возвращения «долга». Ждали терпеливо и с достоинством, в предвкушении «остренького» осознания власти своей, над жизнью чужой. Через несколько минут они, втроём появились в проходе между шконками. Джульбарс с Валетом плечо к плечу. В руках заточки. Из-за их спин криво лыбится Крест.
- Готовься падла, - Джульбарс почти пролаял, рассёк воздух «пикой», - за урода ты мне ответишь.
И тут, плечо к плечу с Суховым оказался ротмистр Лемпке. И вновь урки опешили. И вновь сработал рефлекс «собаки Павлова». Напасть вдвоём, с ножами, на одного и безоружного, это куда не шло … а вот на двоих? Пусть тоже безоружных. Степень безопасности уменьшилась. Инстинкт животного самосохранения включился четко и мгновенно. Урчья интуиция сработала безошибочно. Конечно, ни Джульбарс, ни Валет, ни Крест понятия не имели о том, что ротмистр, к примеру, довольно сносно владел приёмами джу-джицу. А Сухов и безо всяких приёмов и нож выбить смог бы, и ударить так, что бы сухожилия хрустнуло, а на упавшего бойца можно не оборачиваться. И что вон та табуретка, или прут из кроватной спинки, в умелых руках старых бойцов может стать оружием куда более грозным, чем кусок заточенной стали в татуированных лапах матёрых рецидивистов. Первым сориентировался Крест. Шкурой своей, синей от наколок, ощутил он липкую, кровяную волну скрытой угрозы. С максимальным дружелюбием, пахан обнажил два ряда стальных фикс, в подобии улыбки, более на оскал похожий.
- В чём дело граждане? Зачем кореша моего (он нежно почесал Джульбарса за ухом) обижаете? А ежели он в чём не прав, пожалуйтесь. Ты ротмистр закон знаешь. Я человек закона. Если, кто обидел жалуйся. Беспредел крысиный недопустим. Итак?
Ротмистр было раскрыл рот, но Сухов полез «поперёд батьки»,
- Парня не трогайте уроды. Не дам.
- Это кто говорить то, - Крест сделал вид, что не слышит Сухова, и обращался к ротмистру – Троцкист недобитый, что ли? Тот, которому в час для родины трудный, язык в задницу засунуть следовало бы? Это твой кореш, ротмистр? Ты за него мазу тянуть собрался? А я тебя уважал …
Ротмистр сглотнул ком, и словно в прорубь нырнул.
- А я тебя нет, - и как бы опомнившись, но зло обречённое в себе распаляя, - Непонятка получается, милостивый государь … давай выход искать.
- А чего его искать? – Крест улыбнулся ещё шире, - Выход один. Вы с этим троцкистом сейчас ложитесь баиньки. Джульбарс расплатится со мной по векселю, а я приложу очень, ну очень большие усилия, что бы позабыть ваши шебуршения. И всё.
- Не получится так, Крест.
- Тогда как? Говори. И помни, эти твои слова будут последними. И для меня. И для тебя, что скорее всего …
- Сыграем на него, - ротмистр кивнул на продолжающего спать Сёмку.
Крест живо подобрался. Разговор стал приобретать деловые очертания. А главное, из разборки, которая могла стать кровавой, и что важнее, опасной для шкуры, можно было выйти, шкуру эту не попортив, и конечно авторитет не уронив.
- Что на кон ставить будешь?
- Себя.
- Идёт. А вскрывать?
- Им. – Лемпке свернул скулу в сторону Сухова, который только бровью редкой повёл.
- Лады. Пошли.
- Только условие.
- Чего ещё?
- Играем один раз. Карты ваши. Сдаю я. Если говорю «дальше» Джульбарс вскрывает меня собой. Ход – одна жизнь.
Крест, с минуту что-то пытался выглядеть в лице ротмистра. Покривился мерзко как то. Однако, кивнул в знак согласия. Условия поставленные Лемпке были хоть и жёсткими, но не унизительными, и вполне законными. А главное, непосредственная опасность, отвернула свой клыкастый лик от морды урки Креста, и хищно оскалилась прямо в глаза Джульбарса. Последнему, подобный расклад, явно был не по нраву. Он жалел, что поддался велению своего животного инстинкта самосохранения, и не всадил гвоздь в ухо Семён Семёновичу, не смотря на окрик Сухова. Теперь его бытие, и без того недорогое, цену свою номинальную утратило почти.
       … Играли на табурете, между ярусами уркоганских шконок. В бараке, по-прежнему стояла мёртвая гнетущая тишина, такая, что дым из самокруток извивающийся, казалось шелестит тихо, словно листва с клёнов облетающая. Однако мало кто спал уже. Напряжённая аура, излучаемая из блатного угла, казалось взмочалила нервные окончания обитателей двухярусных вагонок. Не спали уже многие. Словно ужаленные напряжением страстей, они ворочались на своих жёстких матрацах, не столько даже от клопов и вшей, сколько от садомазохистского предвкушения развязки конфликта. Ни с того, ни с чего вроде бы взбухшего гнойным нарывом на шести десятках истерзанных душ. Суть происходящего, по флюидным каналам, уже всочилась в кровь и плоть каждого зэка, прячущих головы под куцыми блохастыми одеялами, и изо всех сил, всем видом своим внешним, пытающихся показать; что они тихо-мирно спят. Что всё происходящее, их вроде бы не касается. А ведь касается. Касается! Примерно так же отточенное лезвие опасной бритвы нежно касается прозрачной кожи на шее. Стоит руке дрогнуть, и…
       Пока ротмистр тасовал карты он, незамыленым взглядом прожжённого шулера, просёк – колода краплёная. Конечно же за одну тасовку суть крапа не просечёшь. Он лично, был знаком с двумя дюжинами способов «обработки» рубашки с подобным рисунком. Оставалось только полагаться на логику, здравый смысл, психологию и интуицию. И то что проигрыш – означал смерть неминучую интуицию обостряло. Итак. Либо крап наносил сам Крест, либо кропили по его заказу. Джульбарс, который напротив терпеливо ждёт, пока ротмистр тасует колоду, крапа судя по всему не знает. Иначе бы не залетел. Впрочем, Кресту, который ястребиным взором наблюдает за движением рук Лемпке, ничего не стоит подать «Джульке» незаметный условный знак … взгляд даже. Мол, банкуй пёсик, масть попёрла … Две точки … Что это? Валет? Два очка? … Или крестовый король? Вторая масть, по счёту, вторая карта по номиналу? А может трефовая семёрка? Это ежели счёт с конца вести … Заглянуть за рубашку не получится … Крест пасёт расклад чётко … Ну что ж … Играем в очко … Джульбарсу вроде десятка … дама. Валет … говорит «хватит» … или туз-король? Или та же дама … Просит ещё … ****ь! Карта без крапа … что там? А может и не углядел. Нельзя потеть. Ротмистр слизнул с губ солёную капельку. Себе. Если крап просчитан верно – то туз. Что следующее. Не успел просчитать. Гу-усарская рулетка – жестокая игра … ставки сделаны … ставки сделаны … ставки сделаны господа … Вот карты и сданы. А на кону – не деньги, жизни. Посеревший Джульбарс приподнял уголок последней карты. Ротмистр словил его скользкий, как обмылок взгляд, в сторону окаменевшей морды Креста. У того, чуть заметно дернулся уголок рта. Пока в восьми засаленных кусочках целюйлозы находилось существование Семён Семёныча и ротмистра Лемпке. Вскрывать карты Джульбарса, ротмистр, согласно уговору, должен был жизнью профессора Сухова. Для урок вариант беспроигрышный. В случае худшего расклада их партнёры по игре просто останутся живы. Джульбарс уже почти успокоился. В его глазах засветилась трусливая блатная наглость. А зря. Поторопился урка торжествовать. Покой ему только сниться должен. А всё почему?
       А потому что ротмистр с ледяной улыбкой, превративший его губы в лезвие бритвы, отвечает: «Дальше». Если бы Джульбарса ударили молотком между глаз, то он испытал бы меньший шок, чем от такого ответа. Испуганно и вопрошающе глянул на Креста. Если бы какой-нибудь «Микеланджело» взялся бы изваять из камня статую Подлости, то на её мраморном мурле, очевидно вырезал бы ту самую улыбку, которая, словно придавленная гадюка, шевелилась на лице пахана.
- Ну чего затрепыхался, Джульбарсик? Игра есть игра. Положись на свой фарт. Чуется мне, посетит он сегодня, нас грешных. Жизнь на жизнь. Продолжай собой.
- Но …
- Или падай. И мыло для задницы готовь. Да не боись. Всё будет хорошо. Всё у нас получится. Продолжай.
В мутном свете близорукой лампочки, капли пота едучего, грязным бисером блестели на узком лобике Джульбарса. Но наконец и до него дошло. Он понял. Ротмистру отвечать нечем. Заклады все кончились. Больше жизней нет. Ни своих. Ни чужих. Он выцедил: «Собой. Дальше». И оскалися. Теперь Лемпке и Сухов будут зарезаны по закону. И по идее, даже сопротивляться права не имели. Это придало Джульбарсу уверенность, а улыбке Креста такую едкость, что казалось глаза вытекут у тех кто её узрит.
       Как же они ошибались.
- И чем же продолжите, ваше благородие? – Крест сказал и осёкся.
До его изощрённого в воровских интригах разума дошло. Лемпке, в принципе, мог поставить на кон любую жизнь. Хоть вохра вологодского, хоть урки тверского, да хоть самого товарища Сталина. Правда Сталина, скорее всего к розыгрышу бы не приняли. Узнай лагерная администрация о подобных ставках, то игроков поставили бы к стенке, безо всякой судебной волокиты, со стукачём вместе, перед расстрелом чопиком рты зачеканив.
- Чем я продолжу? А тобой, Крест. Не возражаешь? Впрочем твоё согласие уже не требуется. Я за свои слова отвечаю. Или не по «закону», что? По-моему не противоречит ни духу, ни букве.
Улыбка медленно сползла с лица Креста, словно щёки, не спеша, в тиски заворачивали. Своей неожиданной ставкой, ротмистр довёл ситуацию до абсурда, с точки зрения урок, понятно. Теперь, если фарт отвернётся от него, то Лемпке, по идее, на законном основании может, должен даже, всадить заточку в грудь Креста, перед тем, как самому быть зарезанным вместе с профессором Суховым и Семёном Семёновичем. И хотя пахан, был уверен, что до этого не дойдёт, но положение ему явно не нравилось, более того, просто выбивало из колеи. Тем более, ротмистра тоже кем-то необходимо было вскрывать. Кем-кем … Валетом, понятно … Вор Валет, конечно же подчинится паханской воле.
       В этот миг, Крест, лютей всех на свете возненавидел, даже лютей прокурора Вышинского, всех в мире тоцкистов-бухаринцев, и всю интеллигенцию вообще. Мочить! Мочить их надо. В кроватях мочить. В сортирах мочить. Мочить всегда. Мочить везде. Изводить как тараканов. Как крыс. Пенсне да очки на мордах шибко умных, сапогами давить. Заставлять шляпы свои сжирать. Парашу хавать. Жопы свастикой рвать. Волки позорные. Это ж надо додуматься! На его жизнь паханью, бесценную покушаться! Играть на неё. Так Креста ещё никто не унижал. Не опускал. Он, не смотря на девственность анального отверстия, почувствовал вдруг себя обыкновенным петухом … пидором конченным. Ох, и люто будут подыхать эти падлы! Чем бы игра не кончилась. Но кончать её необходимо достойно и спокойно. Иначе не поймут. Иначе авторитет пошатнётся. Так как не должно «смотрящему» открытым беспределом заниматься, не «польские» воры, чай. Поймав испуганный взгляд Джульбарса, Крест выцедил сквозь фиксы.
- Валетом отвечай … Вскрывай фраера, Джульбик. Впрочем, я только советую. Решай сам.
Проговорим это слащаво-смиренным тоном, пахан сунул руку в карман. За кастетом.
- А как же … - подал удивлённый голос гоп-стопник Валет, взыграв от непонимания буграми мышц на шее. Абсурдность происходящего постепенно начала всачиваться в его диназавьри мозги.
- Ша, сявка … - Крест растопырил перед его носом пальцы свободной руки. Дёрнул татуированным веком. Валет кивнул. Заиграл желваками и, как ему казалось незаметно, положил свою лапищу на лежащую рядом заточку.
- Вскрыл – торжественно проглаголил Джульбарс. И к картам потянулся. Рука Креста, с пальцами, продетыми в кольца кастета, как гадюка из норы, выползла из кармана. Рука Валета приподнялась, с зажатой в ней «пикой»…
… Немало рукопашных схваток выпало за 44 года жизни на долю ротмистра Августа Оттовича Лемпке. Среди убитых им в смертном поединке на штыках, саблях и ножах были; и австрийские пехотинцы, и венгерские гусары, и комиссары в чёрных, кожаных тужурках, и балтийские матросы-анархисты, и африканские туареги, и махновцы, и чекисты, и казаки из 2-ой конной армии Миронова, и из 1-ой конной армии Будённого, и тамбовские крестьяне, и … да много кто ещё. Ротмистр участвовал и в расстрелах, и в репрессиях, и в бегах, и в погонях, и в отступлениях, и в атаках …
 И эти наглые, отмороженные совдеповские твари хотят его, бывшего дворянина … впрочем, дворяне бывшими не бывают … зарезать, как барана? Сделать то, чего не удалось сонмам комиссаров, немцев, австрийцев, хохлов-петлюровцев, арабов-марроконцев, русских красноармейцев. Что ж. Сейчас ротмистру самому придётся воплощать в жизнь третий закон зэка: «Умри ты сегодня, а я завтра». В отличии от Креста и его сотоварищей, уверенных с самого начала в своей безнаказанности и неприкасаемости, Лемпке сразу понял и чем дело кончится и на чём сердце успокоится. И по этому не стал дожидаться того торжественного момента, когда Джульбарс вскроет карты – и ударил. Ударил первым, положившись на быстроту реакции Сухова. Ударил, потому что жизнь, не «щека», и если подставить её один раз для удара врага, второго можно и не дождаться. Впрочем, если по левой щеке ударят кастетом, то правую подставлять уже и не нужно. Ударил одновремённо – Джульбарса, двумя согнутыми пальцами левой руки в глаза, а Валета ребром ладони, руки правой по горлу. Он кожей ощутил, как глаза урки смешались с мозгами, а гортань другого влипла в шейные позвонки. На какое то мгновение, дрожащей жилкой на виске, Лемпке почуял смертельную опасность. В ту же часть мига, он краем зрения увидел кулак с кольцами браслета на пальцах, замершей в сантиметре ото лба. И услышал пузырящийся хрип. Это Сухов прижимал, согнутой в локте рукой, шею Креста, к своему плечу. Из оскаленной паханьей пасти, издавался клокочущий звук. Его кисти изламывала судорога. Кастет соскользнул, с дергающихся, растопыренных «тыкалок», и с тупым стуком тюкнулся об пол.
 - Кончать его, что ли? – безо всякой эмоции вопросил профессор. И ответа не дожидаясь, согнул свою руку чуть сильнее, вжав затылок Креста в свою ключицу. Мягкий хруст позвонков покорёжил нависшую тишину.
       И тут, словно матросы, по крику «полундра», со шконк повыскакивали и окружили Лемпке и Сухова, урки, вех мастей и подвидов, обитавших в бараке. Ротмистр и профессор стали затылок к затылку. Один принял боевую стойку восточного бойца, а другой подцепил заточку, из вывернутой предсмертной конвульсией, руки Валета. Их окружало потное, тяжело дышащее во все свои бычьи ноздри, живое кольцо урок. Оно, кольцо это, дрожало от напряга, готовое мгновенно сжаться, растерзать этих двоих дерзких, не то политических, не то психических, но однозначно готовых на всё. Лишь одно останавливало от свершения рокового движения, синюю от татуировок биомассу. Каждое «звено», этой свернувшейся в петлю, цепи – понимало. «Петля» затянется. Это так. Это да. Это верно. Как и то верно, что несколько звеньев этой цепи будет вырвано. Уничтожено. Кто получит заточкой в печень. Кто удар кулака между глаз. Сколько таких ударов успеют сделать обречённые? Два? Четыре? Пять? Сколько?! Никому из урок, даже конченных пассивных педерастов, для которых жизнь давно превратилась в ад под нарами, не хотелось подставлять свои откормленные шеи, под удары железных жерновов рока. Но тем и отличается «человек разумный» от твари животинной, настоящий интеллигент, от даже матёрого урки рецидивиста, что для последних - цель существования в этом мире подлунном – есть выжить любой ценой, а для первых «цена» имеет значение. Не все доказательства Цели, что она оправдывает все средства, принимались на суде собственной совести людей, считающих себя нормальными и разумными. Ведь именно люди разумные, способны свершить выбор, который с точки зрения логики, окружающей их протоплазмы, кажется сумасшедшим.
       Никто не хотел умирать.
Даже люди совершающие суицид. Самоубийца совершает свой роковой шаг за грань, не оттого, что не желает наслаждаться процессом бытия, а потому что возникают факторы, делающие этот процесс невозможным. Безнадёжно больной, принимает лошадиную дозу морфина, не от того что ему жить не хочется. А затем что жить нестерпимо больно. Вот, если бы не было этой раковой метастазы … проигрыша казённых денег … если бы беременность рассосалась … вот если бы не было статьи в газете … вот если бы не было войны … вот если бы удалось сдержать слово чести … вот если б цель была не такой мелочной и средства оправдала … Если бы … А не получается! Кто залазит в петлю. Кто в кабалу. Кто пускает себе пулю в дрожащую жилку виска. А кто в затылок другого человека. Кто говорит, когда бы смог смолчать. А кто расписывается в документе. И то, что автограф не единственный, не превращает эту страшную бумагу в индульгенцию. Кто идёт в тюрьму. А кто в палачи. Кто встаёт во весь рост. А кто прижимается к земле. Кто-то зажмуривается и сцепляет зубы. А кто-то смотрит исподлобья и поднимает руки. И такие абстрактные понятия как; честь, совесть, долг, присяга – приобретают вполне реальный смысл, ужасающий своей обыденностью и неотвратимостью отсутствия выбора «третьего». Нельзя вылить поллитровку в гранёный стакан. Все «хитроумные» подсказки, как это сделать исходят из губ Лукавого, расплывшихся в брезгливой улыбке. И ротмистр Лемпке был бы, ей богу искренне рад, если бы Сухов не полез «подписываться» за Семён Семёновича, столь же безобидного, сколь и «бесполезного». Но раз уж так случилось, то он дворянин и офицер не смог бросить человека, которого считал своим товарищем. А иначе в мгновение бы превратился в бывшего офицера, в бывшего дворянина, бывшего человека, чёрт побери. Кесарю – кесарево, это так. Но человеку – быдлово? Увольте. Глупо, конечно. Поступок Сухова вызвал в его душе и непонимание, и раздражение, и глухую ненависть даже – именно потому что он знал, что не сможет поступить иначе. Смог бы конечно …
«Умри ты сегодня, а я завтра…». Но ….
       Что касается Сухова, то он искренне сожалел, что не заснул к тому моменту, когда Смерть замахнулась своей косой над Горбунковым … но ведь не заснул же … Можно было бы конечно, прикинуться спящим, как многие … не прикинулся. Не смог. Возможно, поступив так, он избавил бы и себя и ротмистра от теперешних неприятностей. Но в таком случае пришлось бы признаться себе, что он перестал быть тем кого видит в зеркале. А этого человека он уважал. Прощал ему многое. Шёл с ним на сделки Мелкие. Но всему есть предел. За этим пределом человек не погибает, нет. Он просто становится горелой, сломанной спичкой. Что бы превратиться в подобное, совсем не обязательно попадать в концлагерь. В министерском кресле, или в уютной норке сытого обывателя, это сделать даже легче. И нужно выбирать. Даже если выбор труден. Тяжёл неподъёмно.
… Второй после Креста, его заместитель и возможный приемник, урка под названием «Чёрт», сделал знак своей кодле, что бы та не дёргалась. И, цедя слова сквозь зубы, как плевки, обратился к Сухову и Лемпке,
- И что же вы натворили, падлы? На кого руку подняли? Сейчас подыхать будете. Люто подыхать.
- А в чём собственно говоря, дело, сударь? – ротмистр говорил спокойно, но боевую стойку не меняя. Каждое его движение пальцев, чуть подрагивающих от напряжения, казалось, впитывалось, втягивалось щёлочками сощуренных глаз Чёрта, в которых пульсировали зрачки, превратившись в пекучие угольки.
- В чём дело? Ты чо?!! Прикидываешься гнида дворянская? Вы людей порешили! Беспредел устроили (и к толпе урок обратился, на шаг назад, предварительно отступив, за спины с чернильными куполами без распятий). Какой смерти беспридельщики заслуживают?
       Не заслуживают ли вообще, Чёрт хитрющий вопросил, а «какой». Впрочем, если бы сказал он «рвите», толпа бы набросилась на противленцев. Точнее ряды задние, толкнули бы ряды стоящих впереди на смерть, а потом затоптали бы, порвали бы, задавили бы всем скопом кроводышащим.
       Но Чёрт желал занять освободившееся место Креста «по закону», в соответствии с неписаным уркоганским кодексом. А по сему убиваемые, должны сгинуть не просто так – а по «понятиям», а для этого должны быть объявлены «беспредельщикам». И умный Чёрт, старался утвердиться на должности «пахана смотрящего» именно как борец с «бесприделом», что несомненно утвердило бы его «авторитет» с гарантией не меньшей, чем печать «совнаркома». К тому же этот, отнюдь не глупый урка, прекрасно понимал, что грядущая власть над зоновскими ворами, свалилась на его бритую голову, исключительно благодаря тому, что «троцкист» Сухов свернул шею урке Кресту. А следовательно продлив его существование на несколько минут суда криминального, настолько же несправедливого, насколько и скорого, он вполне искренне считал, что этим самым вполне оплатил услугу, оказанную ему для утверждения своего нового статуса.
Почему уголовники, фашисты или коммунисты всегда стараются устроить комедию законной расправы? Ну разумеется, если они не являются кончеными садистами. А почему волчья стая, загнав оленя, всё же сначала перегрызает добыче горло, а уж потом, с урчанием обгладывает мясо с боков и ляжек. Люди всё-таки люди. И в этом отношении намного изощрённей зверей лесных. Они мало того отрывают куски плоти от ещё живой жертвы, но довольно часто пытаются придать этому деянию, если не юридическое, то хотя бы моральное обоснование. Всё же объём головного мозга и сложная нервная система, сказываются при совершении подобных поступков. Сталинские сатрапы, которым ничего в принципе не стоило, расстреливать «врагов народа» просто так, не только для пользы, но и для патологического удовольствия, устраивали если и не показательные процессы, то хотя бы краткие, но обязательные формальные заседания пресловутых троек НКВД. Даже юстиция третьего райха не ленилась проводить процессы (хоть и с предрешёнными приговорами) над врагами империи (понятно не на фронтовой территории – там хозяйничали зондер-команды и полевая жандармерия). Кое в чём национал-социалисты даже опередили коммунистов, обладавших значительно большим опытом нахождения у власти. Евреи были выведены из-под юрисдикции имперских судов с их формальностями и, полностью переданы в руки гестапо. Впрочем, «суд Линча» был изобретён не в фашисткой Германии и не в Советской России. Хотя с другой стороны, конечно же, последователи ковбоя Линча, не ставили перед собой задачи уничтожения негров как нации, или рабов как класса. Джугашвили всё схватывал на лету, и не стыдился перенимать «передовой опыт» своих коллег по спектру политической окраски. С чеченами, татарами, калмыками и прочими разбирались уже даже не тройки НКВД, а обыкновенные офицеры СМЕРШа. Решали (согласно верховной директиве) жить какому-нибудь ичкерийскому тейпу в степях под Джезказганом в ссылке, или быть поголовно уничтоженным по месту постоянного проживания, где-нибудь под Гудермесом. Всё зависело от того, хорошо ли выспался, данный конкретный майор, дала ли ему ночью связистка из штаба полка, вкусно ли он позавтракал, вздрючило ли его начальство за какую-нибудь мелкую провинность.
… Подождав, пока воровская кодла на вопрос вице-пахана прорычал: «Лютой». Смерти понятно.
 Лемпке, придав голосу максимум беззаботности проговорил (тем самым, остановив на миг кивок плешивой головы Чёрта, обозначавший бы команду «фас»),
- Так в чём собственно говоря проблемы милостивые (и подражая недавним интонациям, покойного Креста), ну очень милостивые государи? О каком беспределе, собственно говоря, идёт речь? Надо полагать, господин Чёрт, в курсе событий, произошедших да данным ломберным столиком. Граждане Джульбарс и Валет играли и проигрались. При этом проявили благородство, присущее их натурам, и оказались истинными джентльменами, так как, не смотря на возникшие трудности, полностью возвратили свой должок. Гражданин же Крест, просто погорячился, и слишком близко принял к сердцу неудачу своих друзей. Конечно, сей поступок заслуживает всяческого уважения, но …
Ротмистр чуть дернул напряжённой кистью. Первая шеренга урок шарахнулась, как нечисть от ладана. В речи Лемпке, кроме едучей вежливости, явственно звучала неприкрытая угроза загнанного в угол волчары. Бегающие глазки блатных, непроизвольно скашивалась всё время на морду Джульбарса, с размазанными по ней глазами, и на свёрнутые набок шеи Креста и Валета. А на тускло блестящей в руке Сухова заточке, казалось нетерпеливо подпрыгивали несколько смертей. Только наличие у кого-нибудь из урок парабеллума, могло избавит кое-кого из них от участи пахана со свитой, которые медленно но неотвратимо продолжали стынуть. Но парабеллума ни у кого не было. А так получалось, что ротмистр словами своими давал какой-то шанс разойтись почти мирно. А потом, днём, и его и профессора можно было исподтишка «замочить» в рабочей зоне. То что этим двоим жить не долго – ясно всем. И в первую очередь им самим. И если со следствием официальным по поводу тройного убийства, чисто теоретически избежать, если не нового срока – то «вышки» – то с воровским «правилом», договориться о продлении срока бытия, вряд ли. Сейчас, перед всеми потенциальными участниками конфликта стояла одна глобальная задача – дожить до рассвета.
- Что ты там, контра, гонишь? Кто проиграл? Вы даже карты не светили.
Сказав это, Чёрт отступил ещё за один ряд спин. Он пятился, словно тигра перед прыжком.
- Так о чём речь? Давайте засветим. Если игра за мной, то вопрос, я думаю, будет исчерпан.
- А если игра будет не за тобой? – Чёрт говорит почти дружелюбно.
- Тогда я проиграл … А вышеупомянутым господам (ротмистр кивает на три трупа) будут принесены самые искрение извинения.
Чёрт почесал большим пальцем плешь, словно мужик у цыгана лошадь покупающий, нижнюю губу пожевал,
- Давай так, гидра, договоримся … Ежели вы проиграли, то трепыхаться не станете, когда «писать» вас будем … люди то все жить хотят … ежели такой фарт выпадет, то слово даю – зарежут вас не больно. А коли фарт твой – до утра доживёте … А там видно будет. Как?
- В принципе я согласен. Хотя и живу не по вашему закону …dura lex… да и на «правило» ваше фаллос клал. Однако, если проиграю, то вексель оплачу без истерики. Слово офицера. Только вот я выиграю. И отвечаю только за себя. А у Фёдора Григорьевича самого спрашивайте.
Не дожидаясь вопроса, Сухов, легонечко стукнул затылком своим о затылок ротмистра, и проговорил лениво, как бы не хотя.
- Ладно. Только пацана не трогайте.
… «Вот же паскудство какое … - мыслил Лемпке, - и сдался ему этот краснопузый гадёныш? Червячок. Сам бы раздавил, кабы знал, что так выйдет. И на что ему сдался этот молокосос, от гибели которого мир не изменится, так же как скажем, от смерти кошки … Жалко конечно … Животных все мы любим. Но не лезть же из-за них «под пилы» нормальному интеллигентному человеку, польза от жизнедеятельности которого не сопоставима. Впрочем, если это не классовая солидарность, то комиссар всё же достоин уважения. И дернул меня нечистый с ним связаться. Пролетарский нигилист слюнтяем оказался? Впрочем, урке шею он сломал ловко. И в бегах не бросит, ежели чего. А я? Впрочем, его я пожалуй тоже бы не бросил. Да. Поздно уже всё переигрывать. Эх! Как там говаривал Катон Старший: «Делай что делаешь – и пусть будет что будет». А что будет то? Эти отморозки прирежут нас не сейчас, так через день … Или … впрочем, большевики за это не расстреляют, им раб-сила нужна. Ещё одну двадцатку повесят. Бежать бы. Кстати, не плохо что муляж я свой в карман сунул. Только им урок не шуганёшь. Слишком туго соображают выродки. А вот вохров бы можно. И что дальше?»
Ротмистр впервые, пожалуй пожалел, что солдаты конвоя, спят в отдельной казарме, а не в бараке, который на ночь запирался с наружи. Лагерную власть ночью являл староста из заключённых, матёрый, ничего не боящийся урка, бывший чемпион Саратова по греко-римской борьбе. Для поддержания своей репутации он конечно постукивал по мелочи, понятно с санкции паханов. Воров староста устраивал, а политических никто не спрашивал.
- Ну так что? Договор дороже … всего дороже.
Ротмистр одной рукой, не оборачиваясь, перевернул карты Джульбарса. Листы слиплись от крови.
Зазвеневшую на мгновение тишину, расколол хриплый голос Чёрта,
- Очко. Свети свои.
- У меня наверняка тоже. Всё в пользу банкира. Я метал.
- Карты покажи, -
Голос Чёрта забулькотел как вода в кипятильнике. Он отступил ещё на пол шага назад. А толпа двинулась вперёд на пол шажочка.
«Глупо, ох, глупо всё получается» – мысли Лемпке лихорадочно прыгали, как зайцы больные гонореей. «Господи, если б кто сказал мне двадцать пять лет назад, что я буду проигран в карты и разорван урками, то я бы плюнул в рожу этому субъекту … А всё-таки страшно умирать. Да и не охота ни на что не смотря. Пожалуй, вот этого мордастого возьму с собой. Уж больно наглая рожа. Что бы Стикс переплывать было не так скучно. И этого пожалуй тоже … не резать вам больше сумочек у совдеповских мамзелей. А интересно – чем всё-таки война кончится? Эх, жаль что я не магометанин, а то уже через пару минут сношался бы с гуриями. Одно плохо, дамы эти, говорят, обретают девственность после каждого акта соития. А я не люблю ходить другим путём. А вообще мерзость. Целую вечность, до самого Страшного Суда, совокупляться с девственницами. Дефлоировать, дефлоировать и ещё раз дефлоировать. Правда, в эдеме басурманском, «Дон-Пиреньон» с крана течь должен. Впрочем, и в нашем раю, думаю с водочкой перебоев не будет. Да и ангелицы вроде ничего. Только вряд ли апостол Пётр меня пропустит. Без причащения. Без покаяния». А в слух выговорил.
- Мне? Показать? Господа, я был уверен, что в этом казино джентльменам верят на слово.
Вот сейчас и порвётся паутинка. Ротмистр перевернул, не спеша, сначала одну карту … семёрка … вторую …
И тут все лампочки в бараке, вдруг вспыхнули на полную мощь. Ясно, в тамбуре кто-то повернул рычаг рубильника. Хозяин пришёл. Кто же ещё? Для часа ночи, событие экстраординарное. И не у одного Лемпке, ужом проскользнула мыслишка: «А чем чёрт не шутит? Может советы действительно капитулировали? А «батько усатый» повесился, или крысиным ядом траванулся, свой же указ выполняя, «в плен не сдаваться». И как бы в подтверждение этой крамолы, в помещение вошёл сам начальник лагеря, подполковник Берёзкин. На нём одета парадная шинель, с голубыми петлицами. При каждом вальяжном шаге скрипела кожаная портупея, с кобурой. На голове фуражка с голубым околышком. Её начальник носил для форсу, не смотря на холод. Хотя, конечно, по морозу он не шибко то и бегал, для выполнения его указов имелась целая свора легавой охраны и офицеров. А тут сам … да ночью … не уж то и вправду Сталин повесился. За Берёзкиным следовали два солдата-татарина с ППШ на изготовку. Из-за их спин выглядывала испуганная мордочка старосты.
       На мгновение картина, которую увидели Берёзкин с вохрами, шокировала их. Но лишь на мгновение. Брови подполковника рванулись вверх, да так что козырёк фуражки, чуть ли не на затылок сполз. Но охрана среагировала быстренько. Конвойные отпрянули к дверям и навели автоматы на обитателей барака. Сектор обстрела был выбран весьма грамотно, так что несколькими очередями можно было искрошить не только человеков вжавшихся в шконки, но и зазевавшихся крыс, по-хозяйски шныряющих под кроватями.
       Большевики, почему-то страшились восстаний, измождённых каторгой заключённых. Чем ещё иначе можно объяснить, то что вохры имели автоматическое оружие, а на передовой красноармейцы шли в атаку с криком «ура», да винтовкой Мосина, образца 1896 года. На фронте ППШ выдавали только заградотрядам. Тому же НКВД. И хотя маршал Кулик, после Крымской катастрофы был разжалован в простые генерал-майоры, его слова, что автомат является оружием чикагских гангстеров, а не солдат настоящих, политруки по-прежнему ссылались на эту цитату, объясняя бойцам, почему германская мотопехота, вооружённая шмайсерами, пока имеет временное преимущество в боях с «непобедимой» и «легендарной».
       Урки мгновенно прыснули по нарам.
Рядом с трупами и картами остались стоять Сухов и Лемпке. Им прятаться было и некуда и бессмысленно. Ротмистр засунул руки в карманы и стал бешено насвистывать «боже царя храни». А Сухов бросил заточку на пол и отвернулся. Взгляд начальника лагеря упал на номер на телогрейке профессора.
- Ю-344? Цел?
Оказывается, более инцидента с тремя покойниками, Берёзкин переживал вот из-за чего. Он ведь запросто мог лишиться офицерских петлиц и отправиться рядовым под Сталинград, если бы к примеру, Сухов оказался на месте того же Креста или Джульбарса. Час назад, на самолёте, из Москвы, за ним лично прибыл адъютант самого Лаврентия Павловича, полковник Голидзэ. Берёзкин был поднят прямо с постели, не успев даже довести до логического конца половой акт со своей полусонной супругой Фаиной. Он получил приказ, сейчас же (если быть точным, в течении часа) лично, доставить Сухова к трапу самолёта. На правительственном «дугласе», в баки которого закачивалось топливо, даже моторы не глушили, не смотря на возражения пилотов. А московский «важняк» отказался от разварной медвежатины, кинодивы Ершовой, сидевшей тут же за связь с иностранцами (не то переспала с английским военно-морским атташе, не то Уругвайский консул прислал ей корзину роз после концерта) и даже от водки, настоянной на брусничных ягодах. Вместо всего этого, Голидзэ, в кабинете начальника лагеря, терпеливо ждал привода арестанта. В приёмной, сонная секретарь-машинистка на «ундэрвуде» лихорадочно выстукивала сопроводительные справки о том, что высокий (во всех смыслах этого слова) гость получил свой живой груз в целостности и сохранности, и оставил расписку в получении. А полковник нервно курил папиросы «Дели», одну за одной, матерился губами по-грузински, и нетерпеливо косился лиловым глазом на секундную стрелку хронометра «омега», украшавшую его холёную руку. Пёсья служба в вольере всесильного наркома, приучила к тому, что воля хозяина, воплощением коей он являлся в данную минуту, исполнялась мгновенно. Но полковник был не настолько отморожен, что бы не понимать, мгновения всё же мало, а вот полчаса вполне достаточно. Кстати, пятнадцать минут уже истекли.
 Явление же самого Голидзэ, для Берёзкина было подобно пришествия голубя к деве Марии. Ведь Берия, являлся апостолом бога живого, и всемогущего. И могущество это мог поколебать только Гитлер. Но до – Гитлера было ещё далеко. Как и положено ангелу апостолом посланному, московский полковник спустился с небес.
 С тех пор, как Лавр Берия стал главным блюстителем страны и её покоя, за сторожевую службу Берёзкина уже бывали случаи, когда какого-нибудь доходягу неожиданно выдёргивали с общих работ, быстрёхонько обмывали, брили, как на вешалку одевали форму с хрустящей кожаной портупеей и наскоро присобаченными петлицами с золотыми генеральскими звёздочками. И на фронт. В мясорубку. К примеру, в прошлом годе, такая участь постигла одноглазого «фитиля» Коську Рокоссовского, которому выбили глаз ещё во время следствия на Лубянке. А в лагере он тихо, но верно доходил на «общих». Стирал раз портянки в лагерном умывальнике, а тут его опера под белы руки, и в «эмку» … Теперь генерал-полковник. Глаз стеклянный себе вставил. В приказе Верховного отмечен. Говорят фельдмаршалу Гудериану бока сильно потрепал, во время зимнего наступления. Сейчас, вона, фронтом командует. Но даже за ним личный адъютант товарища Берия не прибывал.
«Господи, – Берёзкин в мыслях перекрестился. Ситуацию он просчитал за считанные секунды, - Хорошо хоть, этот учёный придурок цел остался … спас ты меня Господи … А завтра, после того как гость Лубянский уже в Москве приземлится, собрать особое совещание с утра пораньше, и всех этих сволочей, которые бузу устроили к стенке … и урок тоже парочку расстрелять следует. Для профилактики. А то в конец обнаглели «социально-близкие». Дистанцию чуять перестали. Нюх потеряли. Совсем распустились паханы сраные. Забыли где сидят? С огнём адовым поиграть решили. Троцкистов да предателей мордуйте. Кто ж запрещает. Полезно даже. Но производственный план срывать?! Бригады рук рабочих лишать?! Это уже контрреволюция. Три трупа … завтра, сегодня уже, три человеко-выхода к чертям собачьим! Так. Больных с лазарета, которые ходят, выгнать к лешему, на работы. А то ишь, цинга, ангина, температура. Нечего симулировать во времена фронтовые. Работа лучший доктор. И капитана Слепцова велеть разбудить (это начальник оперчасти), пусть к десяти ноль-ноль стукачей своих потрусит. Чтоб к заседанию «тройки» материал готовый был. План – это закон. Человек пять расстрелять надо бы. Да, пяти пожалуй хватит, …А пока, как только самолёт улетит, подъём устроить … барак весь мордой в снег. До утра. Старосту на ***. Бригадиров на хуй. БУР до отказа забить. Пусть, падлы, поостынут».
 Берёзкин открыл было роту свою, что бы извергнуть оттудова грозные приказы, но закрыть её не смог. Как гвозди в оба уха, забились ему звуки, хриплого, лающего голоса ротмистра Лемпке, он же Б-243.
- Смотреть сюда, сволочь. Мне терять нечего. Будешь делать, что прикажу. Иначе всем могила.
Закрыть рот свой, подполковник не смог, не только из-за этих слов, а ещё и из-за того, что увидел перед самым носом своим кулак, с зажатым в нём противопехотной гранатой. Другой рукой, Лемпке, не дав никому опомниться, выдернул кольцо. Вохры не успели ничего предпринять. А когда, через пару секунд, до их мозгов дошла суть происходящего, они непроизвольно опустили стволы.
       Никто не хотел умирать.
       Ни фронт всё же.
       Да и на фронте, кто ж хочет?
- Оружие на пол. Я сказал оружие на пол. Прикажи им, мразь гепеушная.
Ротмистр трясанул кулаком и ослабил хватку. Сейчас пальцы разожмутся, и …
       Ясно, как в замедленном кино, Берёзкин представил себе как срабатывает запал. Как стальные чешуйки взлохматят его мясо, скрошат косточки, как лопнут сосуды, словно струны на домбре … как … Нет. Пусть штрафбат. Пусть зона. Но жить! Дышать, кровью не захлёбываясь. У подполковника, от нечеловеческого напряжения мысли, ослаб сфинктр, и моча, зажурчав, потекла на надраенные до блеска сапоги.
- Ну!!!
Ротмистр оскалился. Жилы вспухли на его лбу. Не смотря на прохладу окружающую, пот ручьями тёк по его лицу. В эти секунды решалась даже не его жизнь, которую он решил продать как можно дороже, а цена этой сделки.
- Положите автоматы. Это приказ.
Собственный голос показался Берёзкину чужим. Словно не из собственного нутра исходящим, а скажем из радиотранслятора на столбе, перед плацем. Солдаты находились всего в полутора метрах от руки с лимонкой, и поэтому приказ начальника выполнили с явной охотой, хотя и положили автоматы на пол с сожалением. Без них они себя ощутили двумя голыми бабами в мужской парилке.
       Конечно, потом их, и даже подполковника, за то что они не умерли сейчас, могли и разжаловать и посадить, да и просто расстрелять как легавых собак, утративших охотничьи навыки. Но это потом. Сейчас никто не хотел умирать. Тем более смертью глупой. Не геройской. Это не глотнув стакан водки, с «коктейлем Молотова» в руках, против танка крестатого стать. Сейчас, граната в руке зэка, оказывала на окружающих какое-то гипнотическое действие. На всех. Кроме Сухова. И даже не потому, что он имел представление о том, что у его сотоварища в руках не кусок смерти, а кусок обработанного камня … Ротмистр обратился к нему.
- Федор Григорьевич, достаньте из кобуры господина подполковника пистолет.
Когда профессор копошился с кобурой, Берёзкин зашипел ему на самое ухо, глотая слова, как длинные макаронины.
- Ю-327, вы, похоже, реабилитированы. За вами только что прибыл самолёт. Личный представитель товарища Берия. Не делайте глупостей. Помогите органам. Стрельните в голову этого гада … товарищ Сухов …
Ротмистр, чутким слухом зэка, всё же уловил суть двухсекундного речитатива Берёзкина.
       Его глаза встретились с Суховским взглядом. В руке свой, профессор, привычным движением взвешивал воронёный ТэТэ. Он похоже опять становился полноправным гражданином СССР, а самое главное знавшим. Знавшим, что сжимает побелевший кулак Лемпке. Никакую не гранату, а искусно обработанный кусок гранита, в который вместо запала вставлен футляр от градусника, обклеенный фольгой от конфет «Мишка на севере», по прихоти снабженцев завезённых в тюремный ларёк. И что, если сейчас он надумает выстрелить Лемпке хоть в руку, хоть в голову, то никакого взрыва не произойдёт. Всё будет хорошо. Да можно и не стрелять. А просто рассмеяться. Бросить пару слов посеревшим подполковнику и конвойным, и их щёки тут же порозовеют от прилива крови. А он, профессор древней истории Сухов, через час уже будет на небе, на полтора километра ближе к звёздам. Там в самолёте, шатающимися от цинги зубами, он с тихим хрустом будет отламывать кусочки от плитки шоколада «Алёнка», запивать это горячим какао «Золотой ярлык» из термоса, и с каждым глотком убеждаться, кремнёво застывать во мнении. Что партия большевиков всегда права, не смотря на отдельные сбои винтиков этого великого механизма, созданного волей и гением обермеханика всех времён и народов товарища Сталина, верного продолжателя дела и учения своего великого дрессировщика, грандукротителя исторических процессов Ленина, он же Ульянов, он же вождь мирового пролетариата.
… А недобитого контрика, белогвардейца, ротмистра Лемпке, немца по крови кстати, сначала добьют на снегу кирзовыми сапогами. Добьют конечно, не до смерти. Просто оттопчут гениталии, опустят почки, увеличат печень, превратят лицо в кровавое месиво. И потом, скорее всего, даже не расстреляют, окатят ведром воды и оставят домерзать до подъёма. А часа через четыре, фитили-инвалиды, отобьют ломами кусок мороженного мяса от плаца, и за ноги оттащат к выдолбленной в мёрзлом грунте яме. Ему даже не будут проламывать лоб деревянным молотком (процедура обязательная при лагерном захоронении) что делалось в мороз. Летом покойникам штыком горло прокалывали. А в лагерной канцелярии составят акт о снятии с довольствия заключённого Лемпке А. О., осужденного по статье №58 УК РСФСР по пунктам 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7,8 … в результате летального исхода, вызванного острой сердечной недостаточностью.
       Две пары глаз смотрели в бездны друг друга. Суховские стали строгими, серьёзными и какими-то горячечно сухими. В них не было уже ни прозрачности, ни эмоций. Глаза ротмистра светились лихорадочным тёмным пламенем. В них водили хороводы огненных точек и обречённость, и надежда, и ненависть, и мольба, и мука, и ярость. За несколько секунд, долгих как месяцы, пока два взгляда впитывали излучение друг друга, из мозгов их владельцев, водопадом, в самые сердца падала лавина мыслей и чувств.
 В раскладе Фёдора Сухова, ротмистр Лемпке стал абсолютно лишней картой. Валетом при длинной масти при игре «мизер» в преферансе. Эта карта подлежала сносу однозначно. Вне зависимости от игрока. Хоть лох-новичок, пьющий дурманящую прелесть азарта, хоть пожжённый шулер, снесли бы эту куршивую трефу чисто автоматически. И что с того, что в предыдущем раскладе, благодаря ей удалось избежать «паровоза» на распасах. Не быть же за это валету благодарным? Глупость. Нонсенс.
       От обузы этой легко избавиться. Одной пулей. Одним словом даже. И всё сразу станет хорошо. Всё естественно. Всё нормально. Он враг. Он конченый контрреволюционер. Циник. Проигравший всё. Он из прошлого. А сейчас настоящее. А впереди будущее. Если уж не светлое и свободное, то тёплое и сытое. У него нет ни родины, ни близких. Горе проигравшим! В своей бессильной ненависти к настоящему, этот вчерашний человек, готов даже пойти на службу к фашистам. Что ж. Он имеет право. Но тогда кто-то другой тоже имеет право … Вчерашний человек, чудом уцелевший в великой исторической мясорубке. У него нет будущего. Его костям давно пора прорости одуванчиками. Порвалась связь времён. Он бесполезен. От его гибели мир не изменится, как от гибели кошки … Мир да … Но люди, с детства кошек убивающие и мухам крылышки рвущие, мир меняют когда вырастают, становятся взрослыми и одевают военную форму или фрак с цилиндром … да и лапти впрочем тоже. А для Сухова, который став взрослым, людей много порешил, но лягушек через соломинку в отрочестве не надувал … Но ротмистр ведь не просто больное лишаём четвероногое – он препятствие. Препятствие для выполнения долга перед грядущим … Долга перед совестью … долга перед самим собой. Перед жизнью собственной единой и неповторимой. Господи, да как же просто человеку сильному рисковать своим существованием, если это есть житие бесправного обречённого зэка. И неподъёмно трудно, нестерпимо неподъёмно рисковать ей, способностью-возможностью; есть, пить, дышать, извергать экскременты и сперму – если забрезжилась возможность по-новой; есть вкусно, дышать свободно, справлять нужду в тёплом ватерклозете, любиться в своё удовольствие. И отказаться от всего этого? Приобретённого после перенесённых мук. Отринуть эту новую, вожделенную сладость? Ради … Ради чего? Ради предрассудков выраженных в звуках слов «порядочность», «дружба», «благодарность»? Нет. Не может быть морали единой для всех. И для людей. И для ситуаций. Есть мораль людей «высших». И есть мораль людей «низших». У интеллектуалов своя мораль. У дегенератов своя. Есть мораль классовая. И есть мораль расовая. Есть мораль чисто биологического существования человека, как вида животного. Так. А так ли? А так называемые «общечеловеческие ценности»? Пустое. Сколько ревнителей этих самых «ценностей» сейчас уничтожается в газовых камерах концлагерей нацистских и за колючей проволокой лагерей коммунистических. Опустившихся. Доведённых до уровня животных. Живущих одним днём и миской корма. Где их высокие слова? Кому нужны их учения и рассуждения? «Умри ты сегодня – а я завтра», «не сношают, не подмахивай», «не верь, не бойся, не проси» – всё. Вот вершина философской мысли «хомо сапиенсов». Все остальные концепции, типа: «Обогащайтесь!», «родина или смерть!» и сонмы прочих «!», производные от них – тлен. Такой же, как сотни тысяч трупов сгребаемые бульдозерами в Бабьем яру и Освенциме, закапываемых в братских могилах под Сталинградом и Тунисом. По обе стороны Восточного фронта, в «красном» и «коричневом» ГУЛАГах эти постулаты стали основой бытия для миллионов человек. А на самой линии фронта, вооруженный до зубов современными средствами убиения, десятимиллионный вермахт, и двадцатимиллионная РККА, вооружённая пока ещё кое-как, сошлись в кровавой схватке для того, что бы по этим законам жило всё человечество, в том числе и кичливая англосаксонская цивилизация, пока ещё существующая на основе «Великой хартии вольностей», конституции Джефферсона и причудливого коктейля из кодексов Наполеона и Юстиниана. Закореневший в тупом, сонном невежестве исламский мир, с тщетой надеется, что сам дойдёт до понимания сути понимания правил жизни Победителей, без подстёгивающего удара бича Хроноса. И японские самураи, украсив цветастой азиатской икебаной восточных словосоплетений, ту же суть воплощают железной рукой на просторах Западного полушария и, кишащих людским муравейником, равнинах Китая.
       Всё просто. Ведь сдав ротмистра на растерзание конвою, Сухов ведь его не предаст. Нет. Просто совершит необходимое действие, продиктованное целесообразностью. Он просто сбросит в снос врага, временного попутчика, вполне допуская, что нет на нём вины, что лёг не в масть. Но одно маленькое «но»… Ротмистр не лёг. Не остался лежать краплёной картой в тасованной колоде. А встал. Затылок к затылку. Прикрыл спину. И чем бы он там не руководствовался, он встал навсегда. На всю жизнь. Короткая она или длинная. Будёт продолжаться ещё пару дюжин лет или четверть часа. Проклятая, жестокая необходимость выбирать, при очевидной логичности конкретного выбора, тёмными пятнами мутила свет в глазах. Перспектива подставить грудь под удар уркоганской заточки, оказалась намного легче, чем отказ от ещё пока флюидного возвращения к жизни прежней. И на мгновение Сухов вспомнил, как тяжко, так же тяжко, как и встать на встречу озверелым уркам, защищая «бесполезного» Семён Семёновича, ему было брать слово, взбираться на гербастый президиум, и говорить, вроде бы, строго научную речь, которая и ввергла его в концлагерный северный ад. Теперь смолчать было так же невыносимо, как и говорить. И вспомнил ещё Сухов, что живёт в нём Русский Солдат (тот самый, который проснулся в Сёмке Горбункове, когда немец навёл на него шмайсер, и предложил поднять руки … и кстати, в немце том наверное тоже жил солдат, настоящий Солдат, только Германский, по этому наверно и не стрельнул немец. Солдат Солдата хоть и убивает – но уважает. И чуют они друг друга.). В своё время, отравленный солёным запахом крови, Сухов солдатом быть не перестал. И что с того перед, как стать большевиком, он в силу воли рока, родился русским. И мужчиной. И явственно осознал бывший пролетарий, ставший профессором, что предстоит испытать ему горечь и пекучею досаду, за тот безумно-глупый, нелогичный, слюнявый поступок, который сейчас вознамерился совершить. Но ощутил он и то, что никакой водкой, никогда не залить ему, не заглушить никакими логическими доводами, тот стыд, который будет душить его, жечь его, весь остаток сытой, полезной для общества жизни, если он сдаст этого «бесполезного», этого «чужого» – тем кто опять норовят стать для него, Сухова, «своими». Ведь тогда он перестанет быть мужчиной. Перестанет быть солдатом. Перестанет быть русским … хотя возможно, и останется коммунистом. Да! Если он сейчас погибнет глупой смертью при попытке к бегству, то как это не смешно, мир может рухнуть. То война может закончится страшно. Победой Гитлера. Вряд ли на Лубянке додумались сами. Но это уже не важно … главное, там скорее всего поняли его правоту. Ведь пузырящееся коричневая чума, может своей мутной жижей, залить пространства Евразии. Есть ли смысл, имеет ли он право, рисковать всем этим, в попытке сохранить обречённую чужую жизнь.
 Если бы (если верить тексту нового завета) Иуда не предал Христоса, то человечество так бы и осталось во тьме морального варварства. Может произнеся сакраментальную фразу: «лучше бы этому человеку не родиться», иудейский пророк Иешуа вовсе не осуждал, а жалел своего незадачливого ученика? Может быть он один, в силу своего чудного дара, понимая весь ужас выбора, который предстал перед апостолом.
« Я не бог, и не апостол» – лихорадочно мыслил Сухов – «Мне ничего человеческое не чуждо … Однако. Что ж … «пусть рухнет мир, но человек должен остаться человеком». Зачем нужен мир населённый нелюдями? Бегут секунды. Нужно решаться».
- И чего же вы вознамерились делать дальше, ваше благородие?
Сухов взял пистолет за дуло, и протянул его Лемпке. Действо продолжилось.
- Спасибо Фёдор Григорьевич … Спасибо … Я слышал, что сказал этот (он кивнул на подполковника). Если слух мне не изменил (он оскалился по-волчьи) за нами прибыл самолёт …
3)Чуть позднее. Небо над Южной Баварией. Борт №347 королевских ВВС. 2 часа после полуночи.
Рассматривая себя в прямоугольнике карманного зеркальца, Майкл Бонд с неприятным удивлением подметил, что мундир гауптмана люфтваффе ему чертовски идёт. В немецкой воинской форме, со всеми её галунами и нашивками, было и в правду чего-то магическое. Как смотрится она на, даже совсем не арийских фигурах, в дни побед. И вместе с тем, какое жалкое зрелище являет одетая, скажем на военнопленного. Это может быть потому что покрой требовал гордой осанки триумфатора, завоевателя мира – а не согнутых плеч побеждённого. Впрочем, френч офицера армии Его Величества способствовал сохранению достоинства в любой ситуации и, не зря пользовались завидной популярностью не только у чисто милитаристских потребителей за свою удобность, добротность и долговечность. Одежду эту, с любовно заштопанными дырками от пуль, с удовольствием носили югославские партизаны Иосифа Тито, и польские солдаты «Армии Людовой» (разумеется сербы вместо фуражки с британским львом, на голове носили пилотку с красной звездой, а поляки конфедератку с «белым орлом», индийские сипаи чалму, непальские стрелки панаму и т.п.). В похожих кителях щеголяли и партизаны вьетнамца Хо-Ши-Мина, и бойцы НОАК, которых Мао-Цзе-Дун, вместе с Чжу Дэ по просторам Поднебесной, как Моисей с Навином иудеев по Синаю. В простреленные френчи, снятые с убитых лондонских джентльменов, с радостью одевались и афганские душманы, и недобитые ОГПУ басмачи и белогвардейцы. Похожий покрой обмундирования имела добрая половина армий стран мира. Разве что, опереточные президенты-диктаторы Южной Америки, разряжали своих «живых оловянных солдатиков» в мундиры, смахивающие на парадное одеяние войск СС. Впрочем, наличие высоких тулий на фуражках, не могло придать скопищу немытых метисов, железную выправку нордических «нибилунгов». Эти латинские каудильо (типа генерала Перона) показывали лишь две вещи; притягательность для их персон образа фюрера германской нации, и то что их воинства предназначены исключительно для парадов и разгонов демонстраций люмпенов, а отнюдь не для ведения серьёзной войны.
Немецкую форму Бонд, не любил точно так же как, и её носителей. Он вообще предпочитал избегать маскарадов с переодеваниями, но … Разгуливать по оккупированной Праге в мундире капитана Королевских ВВС было слишком рискованно.
Бонд поправил лямки парашютного рюкзака. Спрятал зеркальце в карман, под серебрёным имперским орликом. Достал оттуда мятую пачку «кэмел», и добыв из серебренного «зиппо» язычок пламени, жадно затянулся чуть сладковатым дымом. И пачку и зажигалку с сожалением положил рядом на сидение. Теперь придётся курить мерзкий немецкий эрзац-табак. Напротив, из проёма входа в кабину пилотов, появилась фигура штурмана. Заглушая шум двигателей, он почти прокричал,
- Мы над Богемией, сэр. Через пол часа будьте готовы.
Бонд кивнул. И одной затяжкой сжёг сигарету до пальцев. Да. Примерно через пол часа, агент спецслужбы Его Величества, оттолкнётся от вибрирующей поверхности самолёта «дуглас» и, нырнёт в бездну. Во всех смыслах этого слова.
 Как и всегда, новое задание было практически невыполнимым, и вместе с тем простым как косточка от финика. В какой уже раз за время полёта, бонд запустил руку во внутренний карман лётной тужурки. Извлёк из него запаянную колбу из горного хрусталя. Четыре дюйма длиной и полтора в диаметре. По форме, колба походила на сигару из коробки лорда Блекфокса. Только была прозрачно-голубого цвета. Бонд слегка тряхнул сосуд. По жидкости за стеклом пошли мелкие пузырьки, похожие на шарики ртути. А то, что плавало там, дернулось и извилось, словно его прижгли сигаретой. Это являло из себя, что-то среднее, между клубящимся червём и морским коньком. Тельце «селикёра», с шариком брюшком, покрыто серебристыми чешуйками. Головка существа, напоминало маленькую коброчку, ещё из яйца не вылупившуюся. Была она всё же, по форме, более сродни волчиной, чем конской. Да и маленькие отросточки по бокам, которые по идее ушками были, скорее на рожки походили. От встряхивания, на мордочке вспыхнули глазки, не вспыхнули даже, а медленно разгорелись. Как уголёчки. Только светом не пекучим, а гнилушнчным. Существо стало извиваться всё более интенсивно и, словно бы растворилось, в поднятой пузырьками мути. Раствор приобрёл рубиновый цвет, и вид взболтанной взвеси.
« Неужели эта тварь живёт несколько тысяч лет? Господи! Оно ведь могло видеть Гизу, когда там ещё не было пирамид. Оно смотрело на мир взглядом современников Христа и Аттилы … Впрочем, нет. В голове раджи Наха, как оказалось прямого потомка Бабур-шаха, данная, конкретная тварь, формировалась всего пять столетий …»
       Бонд опять вспомнил, как Хьюго показал ему растресканый, высушенный череп раджи Наха. В него мгновенно превратилась, ещё дышащая голова, как только из неё, вместе с «Глазом Шивы» был извлечён, присосавшийся к камню бен-Пурру. А в помещении лаборатории стоял неистребимый запах серы и аммиака. С этой гадостью, вросшей под чалмой в его череп, Нах, родившийся в эпоху Акбар-шаха, смог просуществовать, без малого, пол тысячелетия. Точнее не сам он, а плоть и кости, из которых состоял «гималайский ракшас». Энергетический баланс данного биомеханизма поддерживался не только парной кровью людей, приносимых в жертву богини Кали, но в основном энергией, исходящей из существа, замутившем жидкость в колбе из горного богемского хрусталя. Алмаз являл из себя хитроумный аккумулятор. Замысловатая огранка, так причудливо преламывала лунный свет, что бен-Пурру могло извлекать из него энергию, необходимую не только для собственного существования, но и на функционирование своего двуногого инкубатора. Всё верно. Природа отдыхает не только на потомках гениев, но и на помёте демонов. Что касается Гранд-Пурру, то он деградировал до нематериального состояния в титаническом поединке с силами творения. Он просуществовал в своей изначальной форме не менее шести тысяч лет. Его утончённый, в разрешении известных загадок бытия разум, проник во многие тайны природы и секреты психики homo sapiens. Однако попытка создать что-либо по «своему образу и подобию» привела вот к этому. Это всё одно, если бы Марлен Дитрих, переспав с фюрером, родила ящерицу. Или снесла бы яйцо, с гремучей змеёй, обладающей интеллектом гамадрила. Для племени пресмыкающихся гадов ползучих, прогресс, конечно, очевиден. А для людей? Господь, если он был, создал по своему образу и подобию Адама, частично Еву – но не Каина, убившего Авеля. И даунов и фюреров порождают люди. И Божий промысел – здесь ни причём. Флюидная спора Великого Демона Побоищ, умудрилась прилипнуть к засаленной генной колоде человека, впустившего в себя суть противоположенную. И проросла вот. Этим существом, лишённым разума демонического, но обретшим ощутимые, по крайности для зрения, очертания. Пусть и зыбкие – но материальные.
       Сейчас, светлейшие умы Британской Империи, которые имели хоть некоторое представление о сути подобных явлений, пытались распутать этот клубок, уходящий своими концами в глубины подсо6з-нания. И не только человечьего.
       Бонд же, в подобную суть вникнуть даже и не пытался. Это была не его функция. Есть Эйнштейн, который разрабатывает теорию относительности и основы квантовой механики. Есть университетские профессора, которые преподают подобные дисциплины с кафедры. И есть студенты, которые получают «неуд» по этим разделам физики. Но всё одно, они довольно часто становятся дельными инженерами. Бонд был из последних. Когда в начале июня 41-го года, ему было велено доставить из Гималайской берлоги, либо живого раджу Наха, либо его голову, он только ответил: «Йес, сэр», и отправился в экспедицию из которых, обычно, не возвращаются.
       Он возвратился.
… Почти неделю они, совместно с Блекфоксом, практически не покидали офис на Альма-стриит. До рези в глазах вчитывались в переводы ветхих манускриптов, строили хитроумные логические конструкции. Хрупкие, как карточный домик. Как только Блекфокс пытался завершить «пирамиду», последним фактом, решающим доводом – всё не раз рушилось. Не пригодился даже «электронный арифмометр», сверхновейшая разработка отдела Хьюго – электрическая машина, оснащённая радиолампами размером с пуговицу, позволявшая, за фантастически короткие сроки времени, просчитывать модели развития тысяч вариантов, и обладающая электрической памятью по объёму сопоставимым с аналогичным объёмом памяти мозгов всех нобелевских лауреатов, слитых в один бидон. Но не получалось. «Карточно-логические» построения рушились, словно волосатая, когтистая лапа беса, ловко вытягивала из-под низа «домика» карточный лист, который к тому же, на поверку оказывался тузом пик.
       Спецкурьеры Блекфокса, с требованиями, завизированными лично Черчиллем, курсировали между конторой службы «Черного Лиса» и «форрин офис», между спецхраном МИ-5 и «Скотланд ярдом», между королевской библиотекой и Британским музеем. На двухтумбовом ореховом рабочем столе в кабинете лорда росли горы папок и скоросшивателей, которые зачастую украшали штампы чёрной тушь «Не подлежит рассекречиванию до …», самая ранняя цифра предела секретности была 2025 год после рождества Христова.
       Попадались и документы под грифом «рассекречиванию не подлежит». Под круглыми королевскими печатями, иногда встречался быстрый росчерк Виктории, иногда автографы премьеров, начиная от Пита Младшего, и завершая Нэвеллом Чемберленом. Майкла поразил недавний документ адресованный лорду адмиралтейства и завизированный лично Черчиллем – в нём «железный Винстон», зачем-то требовал предоставить в его распоряжение отчет о том как идёт процесс размножения популяции африканских макак на Гибралтаре. И это, когда танки Роммеля находятся в двух переходах от Александрии. На удивлённый взгляд Бонда, лорд ответил снисходительной улыбкой. А когда соизволил объяснить суть проблемы, то Майкл согласился, что Черчилль как никогда, далёк от маразма, и подобная забота о «братьях наших меньших» – не есть прихоть премьера.
И чем всё кончилось?
Для Бонда – вот чем. Он получил явку в Праге, где его ждал «законсервированный», ещё с 36 года радист и, вот эту колбу. Последующего задания удостаивался обычно только «агент 002». Общая суть вот в чём. С этой самой стекляшкой в кармане кителя, поотираться в среде высших военных и имперских чиновников райха (не исключая самого рейхсканцлера) и если существо в колбе отреагирует (Как? Об этом не имели ясного представления ни Бонд, ни Блекфокс) послать радиограмму с кодовым позывным «демон», и последующей цифрой. Под цифрами, в списке заученном Бондом, значились многие из тех в чьих руках находились судьбы не только Третьей Германской Империи, но Империи Британской и Нео-Российской (Большевистской), да и выклёвывающейся из драконьего яйца Северо-Американской, не говоря уже об Азиатской, которую с жадностью выигравших в лотерею бомжей, сколачивали японские самураи. От воли, или безволия, этих индивидов зависела судьба войны, от результатов которой зависела судьба человечества, как вида, в будущем, а так же отдельных его представителей в лице евреев и цыган, уже сейчас. В списке фигурировали и Гиммлер, и Борман, и Канарис, и Франк, и много кто ещё. Но под номером первым числился Ренхард Гейдрих. Именно поэтому Прага числилась первым пунктом в той «путёвке в смерть», которую получил Майкл Бонд, в качестве своего последнего задания.
       Вот, собственно говоря, и все условия.
После выполнения поставленной задачи, лорд Блекфокс настойчиво рекомендовал Майклу остаться живым и не калеченным, по той оказывается причине, что его лордству не желалось расширять круг лиц, посвящённых в данную разработку.
       Как уже упоминалось на Майкле Бонде, была форма офицера люфтваффе, имелись вполне сносные документы, в которых говорилось, что они выданы гауптману Михаэлю Зиберту, едущему в отпуск, после ранения, полученного в боях с русскими ассами в небе над Крымом. Едет он к фройлян Катарине Кайн, с которой был обручён ещё в 1938 году в Йоханнесбурге. Фройлян проживает в Праге, где унаследовала от дяди, Герберта Кайна кондитерскую «Спарта». Там же, на втором этаже над кондитерской и находилась явочная квартира по улице Йеронима Пражского, за номером 5.
       И всё было бы хорошо, если б не одно обстоятельство. Всё дело в том, что «херр гаутптман Зиберт» объяснялся на языке Гёте с большими запинками и режущим слух английским акцентом.
       Что бы нейтрализовать подобное обстоятельство, была разработана довольно путанная «легенда», о рождении искомого «Зиберта» на территории Германской Юго-Западной Африки, и большую часть жизни прожившего в Йоханнесбурге, под «английским игом». Отсюда, кстати и такое экзотичное место обручения. Если бы ищейки Шеленберга вздумали поднять архивы, то нашли бы в списках колониальной администрации Намибии некоего Ганса Зиберта, умершего от лихорадки в Даккаре, во время возращения на историческую родину. О его семье, на территории райха сведений нет. Ну а когда, великий фюрер призвал всех истинных арийцев под знамёна фатерлянда, то Зиберт внял голосу крови, ну так далее … Впрочем, Бонд прекрасно отдавал себе отчёт в том, что его шитая «белыми нитками» легенда треснет по швам, при более длительном шунтировании. Но на долговечность она рассчитана и не была. Если полагаться на стенограмму допроса рейхсляйтера Гесса, то времени практически не оставалось. На более глубокое и просчитанное внедрение однозначно, ну а уж на шлифовку немецкого языка и подавно. И ещё на одном строился расчёт Блекфокса. И IV отдел РСХА, и VI отдел этого ведомства, с уважением и даже пиететом относились к «Интеленджес сервис», и следовательно и абверу, и гестапо, и людям Шеленберга, вряд ли придёт в голову шальная мысль, что такая солидная «контора», пошлёт в самое логово райха спецагента, и агент этот будет с трудом изъясняться по-немецки. Нонсенс. СМЕРШ, не смотря на безжалостность к человеческому материалу, такого себе никогда не позволял. Большевистские шпионы обычно тараторили на нескольких диалектах немецкого языка, не хуже доктора Геббельса. А Китайская и Бразильская разведки, против Гитлера не работали. Так что, миссия Бонда имела некоторые шансы на успех. Тем более, капитан действительно был неплохим лётчиком. Хотя, конечно же. Он никогда не садился за штурвал не «мессершмита», не «юнкерса». Кого другого Блекфокс вряд ли бы послал под такие «молотки». Да и кто бы согласился? Но Бонд есть Бонд. Ему не везло ни в карты, ни на рулетке, но из всех смертеопасных ситуаций он всегда выпутывался. И это уже стало доброй традицией. Консерватор до мозга костей, Блекфокс, традициям старался всегда следовать.
       Под крылом самолёта тревожно чернела Шумава. Лесной массив, начинающийся от самой Баварско-Богемской границы. Бонду надлежало спрыгнуть в двадцати милях от Праги, севернее отрогов «Рудных гор», в районе населённого пункта Кладеница. Там, на заброшенной мельнице, его должен был ожидать «хорьх», с ключами в замке зажигания, и полным баком. Машина была оформлена на фройлян Катарину, в бардачке лежали документы, тугая пачка рейхсмарок, и ещё некотрые атрибуты беспокойной профессии секретного агента, в том числе прокомпостированные железнодорожные билеты, и командировочные удостоверения, уже отмеченные в Пражской комендатуре и гестапо. Как попасть на приём к всемогущему главе РСХА, а самое главное, как потом унести оттуда ноги, предстояло придумать на месте.
- Пора, сэр …
второй пилот, высунувшийся из кабины, показал Майклу знак, которым, когда-то на арене Колизея, приказывали добить неудачливого гладиатора, «вниз», мол. Туда, в наполненную предутренней стынью, позванивающую Богемскую ночь. Через раскрытую дверь, в салон вторгся холод, словно вермахт в чужую страну. Бонд перекрестился. «Храни Бог Короля … и слуг его верных не забывай.» И вниз.
       Гул самолёта «сгас», когда над головой спецагента расцвел тугой купол парашюта. Ярдах в 150-ти от земли, Бонд заметил, очерченный лунным светом, силуэт Кладнищенской ратуши. Посёлок находился в милях трёх от места приземления. Пока всё шло прктически идеально. А вот слева и мельница. Через две секунды, ноги в добротных ботинках «Батя», коснутся твёрдой поверхности. Ярдах в 50-ти должен быть пруд. Вон он чернеет. Даже лунной дорожки нет. Ночное светило, как бы помогая Майклу, стыдливо скрылось за тучей. Темнота – сестра шпионажа. И тишина. Ели шумавского бора проплыли слева. Бонд приземлился. Под ногами чвакнула сыра земля райха. Быстрыми движениями парашют и стропы, собраны и упакованы. Через четверть часа им предстоит быть утопленными в пруду, в котором богемцы разводят своих рождественских карпов. Бонд подтащил парашют к лодочным мосткам. Нашёл булыжник, который был словно припасён для подобных целей. С тихим хлюпом парашют пошёл на дно. Майкл отряхнул руки. Одёрнул китель. И вдруг … впрочем подобные вещи «вдруг» происходят всегда. Что в жизни, что в романах. Только в романе можно перевернуть следующую страницу, а в «жизни» довольно чаще и воздуха глотнуть не успеваешь. Майкл Бонд воздуха глотнуть успел, вместе с короткими, лающими командами,
- Хальт! Хэндэ хог!
В лицо ударил свет фар. И скорее сукном кителя, чем зрением, ощутил он направленные на себя стволы «шмайсеров».
4)Чуть ранее. Вестфалия. Недалеко от городка Падербон. Замок Вавельсбург.
… Спустя более 450-ти лет после рождения Христа, этими местами, из Панонии двигалась косматая орда гунна Аттли. Она шла в Галлию, что бы в побоище на Каталунских полях, встретиться с легионами римлянина Аэция и рэкса вестготов Виттигиса. По приказу гуннского кагана Олдрина, здесь, на развилке дорог, вытоптанных копытами кудлатых гуннских коней, и была основана эта крепость. Здесь, вроде бы, зализывал раны сам кровоядный ящур Аттила, после того как его полчища были отогнаны от границ издыхающей империи западных ромеев.
О Вавельсбурге, впрочем, как и о любом средневековом замке ходило множество легенд. В частности, что при закладке фундамента, в него было заживо вмуровано больше тысячи христианских мучеников, отказавшихся присягнуть гуннскому владыке на потрохах жертвенных животных. Что именно, в одном из казематов Вавельсбурга, этот самый гунн Аттила, заключил пакт с Сатаной, суть которого была, говорят, в следующем, его наследник будет править миром тысячу лет. Для этой цели орды варваров, одетые в малахаи из крысиных шкур, дотла разорили цветущую Тюрингию. Из кожи рэкса Зикфрида, посмевшего сопротивляться, был сделан боевой барабан. Под его грохот Аттила и овладел невестой Зикфрида, принцессой Ингеборой, закованной в золотые кандалы. Именно она должна была произвести для мира его будущего повелителя, потомка «бича народов». После того, как златокудрая германская принцесса родила маленькое чудовище, она удушила его той же цепью, которой были скованы её руки. За это, здесь же, в Вавельсбурге, по приказу великого кагана, Ингебора была утоплена в котле с кипящим золотом, а Аттила отправился в поход на Рим. Но был остановлен божьим промыслом в лице наместника престола святого Петра, папой Львом I … А, мол, с тех времён христианские монахи, заживо замурованные в стенах Вавельсбурга, получили лично от архангела Михаила указание защищать стены замка от любого нашествия восточных варваров. И, мол, теперь, даже если вся Европа будет испепелена, то Вавельсбург останется неприступным.
Если верить утраченным хроникам XIII века, то так и произошло, когда к стенам замка подошли разъезды темника Бурундая, во времена Батыева нашествия на земли I райха. Толи Господь внял молитвам, укрывшегося за стенами замка Паденбургского епископа, толи от того, что китайские осадные машины были заняты Батыем при штурме Будды, и татарам не удалось овладеть крепостью, даже без защиты восставших из гроба праведников. С пор, кстати, нашествия с Востока практически не повторялись, конечно, если не считать за оное поход конных лав Тухачевского на Варшаву в 1920 году.
Своё теперешнее название замок получил по имени одного из своих многочисленных владельцев, барона Вавеля фон Брюннера, не то рыцаря-крестоносца, не то бандита с, пролегающей рядом, большой дороги. А скорее всего и то, и другое.
В XVIII веке Вавельсбург был кардинально перестроен, и принял тот вид, который имел в 1942 году. Огромное, приземистое здание в виде треугольника, серое, мрачное, со стенами обросшими мхом, с окнами-бойницами, стеклёнными оранжево-синей готической мозаикой.
Рейсхфюрер СС Гиммлер арендовал у третьей империи этот замок за символическую цену. Одна рейсхмарка в год. Здесь находился административный центр управления «черного ордена СС», школа фюреров «Мёртвая голова», партийные апартаменты самого «гроссмейстера» Генриха, покои его двенадцати заместителей, огромная библиотека, в которую «библиофилы» в форме «черное с серебром» и в фуражках с высокой тульей, и украшенные эмблемой в виде «мертвой головы», свозили редкие фолианты со всех книгохранилищ покорённой Европы., согласно с именным повелением своего вождя. Имелась прекрасная галерея с богатой оружейной коллекцией, экспонаты которой так же в большинстве своём экспроприированы из музеев Парижа и Копенгагена, Амстердама и Белграда, Варшавы и Осло, Афин и Киева …
А вот в подвалах Вавельсбурга, отгороженных от основной части здания автономными выходами и тоннелями, размешалась святая святых РСХА, его VIII отдела, под личным патронатом начальника Управления Имперской Безопасности райха – Ренхарда Гейдриха.
По линии СС, Гейдрих был непосредственным подчинённым рейсхфюрера. Одним из его 12-ти заместителей. Поэтому Гиммлер пришёл просто в холодное бешенство, когда эсэсовская охрана, воровато пряча глаза, не пустила его (!!!) за массивные двери, оббитые двухдюймовыми стальными листами, обрамлённые пучками гофрированных кабелей, не то сигнализации, не то защиты. И хотя начальник караула, вытянувшийся по струнке, унтершарфюрер, что-то вежливо и заискивающе лепетал, рассыпаясь при этом в извинениях (впрочем, без обычного страха, с которым подчинённые общаются со своим вице-фюрером) - двери так и остались закрытыми перед рейсхфюрером. Оказывается, что бы попасть туда, даже для него(!), требовался специальный пропуск, завизированный лично Гейдрихом (что ещё куда ни шло), но и ещё каким-то доктором Шлоссером … Гиммлер, чей автограф зачастую стоял вторым на судьбоносных государственных документах империи, сразу же после корявого росчерка Гитлера, был просто шокирован. Ему ничего не осталось, как сглотнуть неслыханную обиду, фальшивенько поблагодарить охранников за проявленную бдительность, он пошутил с максимально возможной долей угрозы; что когда ему в следующий раз возжелается посетить нижние этажи собственной резиденции, то он обратиться за дозволением к самому фюреру, не забыв при этом забежать к партагеноссэ Гейдриху и, как его там … Шлоссеру.
На ближайшей аудиенции у фюрера, Гиммлер, попытался, как бы между делом, заикнуться об этой «наглости», конечно аккуратненько, по-лисичьи. Гитлер сделал вид, что не понимает о чём идёт речь (именно сделал вид). В конце своего доклада, ловко связав с излагаемой темой, свою попытку «выведывания», рейсхфюрер, повторил. Гитлер остановился (слушая докладчиков, он имел привычку мерить кабинет шагами). Склонил голову на бок и, чуть ли не присев, стал пристально, по-овчарочьи, стал пристально всматриваться в блики на пенсне своего собеседника. Спустя почти целую минуту, резко выпрямился и, раздражённо тряхнув кистью, проговорил,
- Вот что, Генрих … насчёт этих подвалов в вашем орденском замке … люди Гейдриха занимаются какими-то геральдическими исследованиями, чисто гуманитарного характера. Что-то связанное с сентиментальными мелочами германской геральдики. Я сам толком не знаю … Вам, что? Хочется знать о чём-то больше меня? Поверьте, это не имеет никакого непосредственного отношения к вашей работы. Давайте простим нашему Ренхарду его маленькие слабости по игре в секретность. Пусть позабавится. Как только он сообщит мне о результатах, я перешлю вам копию доклада. Но вряд ли моего министра внутренних дел могут заинтересовать теологические ребусы. Я так думаю. Вы иного мнения, Гиммлер? Хотя конечно же, какой нордической натуре не присущ исторический романтизм? Мы не роботы. Немцам ничего человеческое не чуждо. Кроме слабости. Истинные арийцы должны быть сильны всегда. И безжалостны. Впрочем, если подобное соседство мешает вашим каким-то планам, по увеличению интенсивности работ, если вы настаиваете, то давайте обратимся к Гейдриху с предложением подыскать другие апартаменты для своего восьмого отдела. Не настаиваете? Тогда вопрос исчерпан …
(Речь фюрера поразила Гиммлера даже не столько своим содержанием, сколько интонациями. Впервые, пожалуй, за последние время в них отсутствовали истерические нотки)
… продолжайте ваш доклад о модернизации Треблинки. Площадь кремационных боксов увеличена до 500 квадратных метров? Неплохо. Не забывайте, Гиммлер, на вас лично возложена немалая ответственность перед Великим райхом, перед будущими поколениями немцев. Мы вершим историю. Именно сейчас решается насущная проблема светлого будущего всего человечества. Решение «еврейского вопроса», это есть, хоть и основополагающий, но только первоначальный этап. Решение имперского совещания в Ванзеи должны воплощаться в реальность неукоснительно. Вы лично отвечаете за это. Я так же намерен выразить глубокое удовлетворение по поводу разработок ваших сотрудников об использовании сырья полученного от утилизированного человеческого продукта. Вы говорите здесь, женские волосы можно использовать для утепления обшивки наших субмарин? Гуд. А для подводников, из этого же получаются прекрасные гетры? Зер гуд. Себестоимость килограмма продукта две марки и пять пеффингов? Это впечатляет. Всё для фронта! Всё для победы! Я рад, что вы неукоснительно следуете лозунгу нашей Великой партии.
       После этого разговора, Гиммлер стал ненавидеть Гейдриха, даже больше чем Бормана. И главное стал его по настоящему бояться. Даже сильнее чем Гитлера. Вскоре, он отдал устное распоряжение начальнику своего личного штаба Карлу Вольфу, подобрать надёжных людей и установить круглосуточное наблюдение за Восточным въездом в Вавельсбург. Именно туда в распоряжение пресловутого VIII отдела прибывали люди и грузы. Ни к Мюллеру, ни к Олендорфу, ни к Шеленбергу, в чьих кадрах числилось немало ассов слежки и шпионажа он обратиться не решился. По линии РСХА, они все были подчинены непосредственно Гейдриху, точно так же как по линии СС, ему, Гиммлеру (впрочем все они, по линии партии, находились под патронатом Мартина Бормана. А тот отчитывался только перед Гитлером. Фюрер же, готов был послушаться разве что, Бога-Сааофа, или на худой конец сатану-Люцифера). Посвящать в свои, чисто эсэсовские «разборки» Канариса, было конечно же недопустимо. Оставался начальник V отдела РСХА Нёбэ, чьи опера, охотящиеся за уголовным элементом в мастерстве не уступали ни гестапо, ни обеим СД, ни абверу. Но с Нёбэ у Гиммлера были свои счёты.
       Рейсхфюрер лишился сна и покоя. Двусмысленность положения, в которое он попал, просто выбило из колеи. Это всё равно, как бы модница-чистоплюйка, по пять раз в день, принимающая водные процедуры, вдруг с ужасом и омерзением обнаруживает в складках своего шёлкового белья, копошащихся лобковых вшей.
 Визуальное наблюдение не дало практически ни каких результатов. Стандартные отчёты о курсировании закрытых фургонов с фальшивыми номерами, и легковых автомобилей с затемнёнными стёклами.
       Запрос о пресловутом докторе Шлоссере, переданный в гестапо кружным путём, так же ничего не дал. Из рапорта Мюллера явствовало, что в архиве и картотеке гестапо имеются досье на следующих «шлоссеров». Пастор Йозеф Шлоссер 1880 года рождения, заключён в лагерь Дахау до конца военных действий, как социально опасный элемент и пропагандист пацифизма. Ганс Шлоссер, 1899 года рождения, владелец автомастерской в Потсдаме, заключён в лагерь, как гомосексуалист. Иохим Шлоссер, 1901 года рождения, рабочий на заводе концерна «фольцваген», заключен в концлагерь Бухенвальд за членство в Коммунистической партии Германии. Иоганн фон Шлоссер, генерал-лейтенант в отставке, 1875 года рождения, в данное время живёт в своём фольварке под Кенигсбергом, взят под негласный надзор гестапо, замечен в негативном восприятии нового порядка и резких высказываниях о руководстве райха. Его сын, Отто Шлоссер, 1907 года рождения, майор абвера, в данный момент проходит службу в Таллинне. Герберт Шлоссер, 1900 года рождения, заключен в лагерь Освенцим, состоял в антигосударственной религиозной организации «Свидетели Иеговы» … И ещё с десяток различных Шлоссеров (не считая дюжины евреев под той же фамилией), ни один из которых не подходил под «соратника» Гейдриха, чья подпись была необходима на пропуске, без которого даже министра Внутренних Дел Империи, не пускали в какое-то там местонахождение таинственного VIII отдела … Обидно, да? Тупик, короче.
       Гиммлер чувствовал себя глубоко уязвлённым. Ему, как оберполицейскому райха, как префекту преторианской гвардии фюрера, был как никому известен один из секретов власти в тоталитарном государстве. Это владение достоверной информацией. Ей, в отличии, от основных масс, должны обладать только избранные. А те, кто что-либо узнавал о секретах империи, помимо воли её верховных правителей, подлежал безоговорочному уничтожению. Будучи в юности истовым католиком, и прочитавший немало книг по церковной истории, Генрих Гиммлер, хорошо помнил, что до самых времён реформации, инквизиторы преследовали с бешенной яростью тех, кто пытался перевести текст библии с латыни, для подавляющей массы прихожан, языка непонятного. Толковать «святое писание» имели право лишь клирики. Чёрный орден СС, да и вся структура национал-социалистического государства фактически являлась точной копией папской структуры в управлении масс в мире католицизма. И предлагая в своё время фюреру как-нибудь повесить папу римского, в полном облачении в центре Рима, Гиммлер руководствовался отнюдь не тем, что в апостольских буллах наместника святого Петра, было слишком много ереси, с точки зрения читателей «Майн кампф», а в первую очередь из-за того что, Ватикан являлся идеологическим конкурентом Имперского Министерства Пропаганды в борьбе за души истинных арийцев. Тогда Гитлер от подобной идеи отказался, хотя и не без сожаления. Он очевидно вспомнил Наполеона, который в своё время не расстрелял папу Пия, так же, отнюдь не по гуманитарным соображениям. Просто-напросто фюрер считал, что ещё не время. Более того, на оккупированных территориях России, было велено оказывать всяческое содействие православным попам. Спохватившейся Джугашвили, так же проявил завидную прыть по защите и ублажению недавних мракобесов и торговцев «духовным опиумом». Он даже не побрезговал публично облобызаться со своим дряхлым «комнатным» патриархом «всея Руси». Красный диктатор выгуливал своего «карманного Московитского папу», по Кремлёвскому подворью, словно старого седого пуделя, правда без поводка. Учредил для него корм как для члена ЦэКа. Разрешил даже преподавание во вновь открывшейся духовной семинарии, где половина дьяков являла из себя лихих лубянских оперов, сменивших золотопогоные кителя, на чёрные рясы послушников. Настоятели приходов, ещё не оккупированных германцами, были поставлены на офицерский паёк, и со своих амвонов, до хрипоты призывали православных сплотиться вокруг ВКП(б) и её вождя, дабы дать отпор нашествию войск антихристовых. На этом вираже великой гонки на историческом треке, коммунисты с лихостью обогнали своих коричневых визави. Католические епископы и лютеранские пасторы, многие из которых в душе одобряли политику райха по отношению к евреям, с церковных кафедр всё же фюрера не славили, а цитаты из блаженного Августина не перемежали с речами доктора Геббельса.
       … Кончилась фиаско так же и попытка установления контакта с внешней охраной объекта. Породистые эсэсовцы, с длинными, лошадинообразными мордами и кусками голубого льда, вместо глазных яблок, жили в отдельной блок-казарме. И с остальными обитателями огромного замка практически не общались. Они вели образ жизни похожий на житиё настоящих рыцарей-монахов тевтонского ордена. Раз в неделю к ним приезжал автобус с фройлян из «Либесборн». Для качественного племенного осеменения надо полагать.
       Дамы охотно дали показания людям Вольфа. Однако, из них явствовало, что единственные звуки, которые коснулись розовых ушек фройлян, были хрипы во время полового сношения, выражающие глубокое удовлетворение. В постели эсэсы вели себя, как и положено истинным арийцам; без эмоций, и породу подтверждая длительностью полового акта. Затем, уже в автобусе, на обратном пути, дамы дожёвывали бутерброды с гусиным паштетом, честно отработанные. Вина и шнапса во время трапез не было. Молчаливые охранники литрами лакали минеральную воду и эрзац-молоко. Впрочем, это они проделывали в полном соответствии с инструкцией самого рейсхфюрера, который проявлял отеческую заботу не только о духовном рационе своих «мёртвоголовых рыцарей», но и так сказать, о корме «духовном». Эсэсовцам не рекомендовалось потреблять натуральный кофе и водку.
       Обращаться к Гейдриху непосредственно, Гиммлер считал ниже своего достоинства. Однако, достигнув высот власти в империи Генрих Гиммлер выдрессировал в свой душе терпение. То самое терпение, с которым леопард, в ветвях какого-нибудь раскидистого баобаба, поджидает пока какая-нибудь потерявшая бдительность антилопа потеряет бдительность и подставится удобным боком. Только ведь Гейдрих был отнюдь не безобидным парнокопытным – а хищником, хитрым и матёрым, который с любым охотником за собственной шкурой может потягаться на равных. Да и рейсхфюрер походил более не к образу дикой кошки, а скорее хитрой, хищной крысе. Крыса эта способна и кусок сыра у зазевавшейся хозяйки стащить и молодого кошёнка загрызть, не дожидаясь, пока он превратится в матёрого котищу-крысоеда. Однако события, произошедшие в последнюю пятницу середины весны, внесли некоторое оживление в рапорты наружного наблюдения, которые ложились на стол группенфюреру Вольфу. А от него переправлялись с фельдъегерем самому рейсхфюреру, который уязвлённый до глубины души, последние месяцы своё логово практически не посещал, а в данный момент вместе с Вальтером Шеленбергом, находился в ставке фюрера под Винницей, рейсхкомиссаоиат Украина …
       Гейдрих прибыл в Вавельсбург в 14-00. Его серебристый «олель» был опознан безошибочно. В Вестфалию обергрупенфюрер залетел на пути из Парижа в Прагу. Там он производил личное инспектирование работы французского гестапо и разрабатывал план оккупации вермахтом всей территории «третьей республики». На Гейдрихе одет длиннополый кожаный плащ чёрного цвета. На руках перчатки. На голове фуражка с высокой тульей. Сапоги искрятся в свете мутного апрельского солнышка. К запястью правой руки, пристёгнута цепочкой пухлая папка из кожи аллигатора. За каждый листок в ней хранящийся, любая разведка мира, готова рискнуть жизнью своих лучших агентов. Но все окрестности вокруг Вавельсбурга были буквально вылизаны гестапо. Тройное кольцо охраны имело приказ стрелять без предупреждения по любой подозрительной мишени. На находящемся в 10 километрах аэродроме, дежурила целая экадрилия отборных ассов люфтваффе, подчинённых даже не рейхсмаршалу Герингу, а лично Гиммлеру. Все эсэсовцы с партийным стажем до 33 года. Среди десятка «мессершмитов», постоянно находящихся на боевом дежурстве, имелись и два экспериментальных «альбатроса», с реактивными двигателями. Эти машины могли дать фору любым истребителям из состава англосаксонских ВВС, не говоря уже о русских фанерных гробах. В Вавельсбург Гейдрих прибыл как раз с аэродрома СС. Он, кстати, лично пилотировал «мессершмит», доставивший его из Ле-Бурже. Плащ на Протекторе Богемии распахнут. Атласная подкладка из мертвенно-бледного шёлка, ярко контрастировала с чёрным, как «вальпургиева ночь» кителем, с ртутными капельками серебреных нашивок и пуговиц. Чуть выше левого лацкана, рядом с имперским орлом, чернел агатовой эмалью «железный крест» первого класса, вручённый фюрером за работу в РСХА, ворот стягивала запонка-заколка «золотого креста люфтваффе», который вручается лично рейхсмаршалом Герингом только своим лучшим ассам, имеющим определённое количество боевых вылетов на истребителях. У Гейдриха имелась почти полная коллекция высших орденов райха. Не так давно, за успехи по руководству Протекторатом Богемия, он был удостоен «рыцарского креста» и «дубовых листьев» к нему, и «брильянтовой заколки» к ним. Не хватало только «Германского ордена». Этой награды, пока был удостоен единственный человек в райхе – Тродт, строитель «линии Зикфрида» и сети автобанов. Впрочем, Тродт был уже мёртв. А Ренхард Гейдрих жив. И у него всё ещё впереди. В том числе и высшая награда райха …
 Теперь, скрививши губы в улыбке, с которой питон обычно разглядывает загипнотизированного им кролика, обергруппенфюрер терпеливо ждал, пока начальник караула, унтершарфюрер Крагэ, с отмороженной невозмутимостью сличал цветное фото на пропуске своего всёмогущего шефа, приметы которого, он мог перечислить, разбуженным среди ночи. Но таков порядок. Гейдрих, лично сам служил примером этого порядка и немецкой дисциплины. Вскоре, этот великий порядок, должен стать единым для всего мира. Начиная от бушмена в африканской саванне, кончая эскимосом на льдине в Гренландии. Впрочем, вышеуказанные представители вида «хомо», семейства «приматов», прелестями нового порядка будут пользоваться не долго. Они, и им подобные, следующие в очереди на истребление, вслед за цыганами и евреями. Как рабы, представители «пятнистых рас» использоваться не могут в силу своей неполноценности. Для слуг немецких господ вполне подходит славянская популяция, понятно наполовину прорежённая.
 С такой же педантичностью, даже не ответив на ритуальный лай «хайль», охранник проверил разовые пропуска адъютанта и шофёра Протектора. А вот в багаж нос совать не полагалось никому. Он состоял из солидного кожаного чемодана, который шофёр извлёк из багажника, и скрипичный футляр, который адъютант нёс за величаво вышагивающим Гейдрихом. Впрочем, если бы было предложено футляр открыть, то в нём взору бы предстала тускло поблескивающая лаком в бардовом бархате, старинная итальянская скрипка, работы мастера Гварнери. Личный подарок дуче.
       Отец Ренхарда был композитором. Впрочем, лишь весьма посредственным версификатором Вагнера. Что не помешало Протектору «ласково рекомендовать» Пражскому симфоническому оркестру включить эти опусы в свой репертуар наряду с произведениями Моцарта, Гайдна, Листа, да и того же Вагнера. А вот сам Ренхард, до того как связать свою жизнь. Сначала с морем, а потом с небом и фюрером, подавал весьма большие надежды, как талантливый музыкант исполнитель. Как-то, уже будучи в зените своего могущества, он не постеснялся исполнить «капричиос» Паганини в присутствии весьма искушённой публики, на приёме посвященному открытию грандиозной выставки имперского искусства. Там, помимо фюрера и Геббельса (главного культуролога райха) присутствовали две киновалькирии: Ольга Чехова и Лени Розенталь, а главное, гений имперских симфоний, маэстро фон Караян.
       Послушав скрипичные упражнения грандполицая райха, он молвил без лести (один любимец фюрера не может завидовать другому): «Не знаю, как много приобрела имперская безопасность в лице херр Гейдриха, но германская музыка потеряла не мало. Жаль что в юности группенфюрер относился без должного внимания к культуре пальцев. К сожалению, его руки для смычка, скорее всего, потеряны».
 В чемодане, тоже было мало примечательного. Смена шёлкового белья. Несессер с туалетными принадлежностями. И ещё квадратная коробка из нержавеющей стали, своеобразный мини-сейф с новейшим швейцарским замком.
       Прошло не более трёх часов, после того как за дымчатым «оппелем» Протектора закрылись кованные ворота, и вот перед охранным постом появился одинокий мужчина в шляпе.
       Наблюдатели из службы Карла Вольфа, аж протёрли глаза от удивления. И удивляться было чему. Понятно, что из Падесброна в Вавельсбург на рейсовом автобусе добраться возможности не имелось. Местные бауэры отшатывались, словно чёрт от ладана, от предусмотрительно расставленных предупредительных знаков, за несколько миль до подъезда к орденскому замку. Первая линия охраны, ради забавы расстреливала даже случайных зайцев, по дурости животной сунувшихся за невидимую границу владений СС. В лесном массиве, окружающем замок – минные поля и тайные посты. На шоссе – шлагбаумы, дзоты. Понятно. Что в головы Гиммлера и Гейдриха не забегала даже шальная мысль, что кто-либо решится в самом сердце райха, штурмовать эсэсовское логово. Но немецкая предусмотрительность и педантичность брала своё. Да и к тому же, кому как не Гейдриху было владеть информацией о том, кау в спецотделе МИ-5 готовят диверсантов-парашютистов. В эту школу террористов британцы отсеивали, словно старатель ситом, золотые крупинки, самых отборных, самых отчаянных, люто ненавидящих Германию, оставшихся без родины: поляков, чехов, французов, сербов, норвежцев. Чьи эмигрантские правительства, вместе с осиротевшими разведками, обосновались в Лондоне. Словно на своеобразном «ноевом политковчеге», спасаясь от коричневой пены, затопившей Европу, подобно грязевому селю. Только вместо меланхоличного старца Ноя, ещё бодрый Черчилль собирал «каждой твари по паре». Впрочем, подобная коллекция имелась и у Сталина в Москве. Её экземпляры являли собой недобитых НКВД коминтерновцев и недорезанных гестапо коммунистов. Представители этой беспокойной братии так же, ничтоже сумняся, объявляли себя «законными правительствами в изгнании». И Лондонские и Московские «законные» правительства, только благодаря строгой хозяйской команде «Фу!», воздерживались от объявления войны друг другу.
       Стараниями обеих СД РСХА в Лондонский интернат для дрессировки диверсантов было внедрено несколько ценнейших агентов. Их истинные имена были известны только Гейдриху и Шеленбергу. И именно информация полученная от них, заставило руководство СС, даже в своём материнском логове соблюдать строжайшие меры безопасности. Англичанам было вполне по силам выдрессировать взвод отчаянных комманодос, ненавидящих национал-социалистов больше жизни, которые вполне бы могли попытаться устроить любую диверсию, в любом месте империи. Но для этого необходимо иметь информацию. А информационные потоки и СД и абвер пока контролировали. В этот период контрразведывательные службы РСХА, не смотря на грызню, достойно противодействовали, как англичанам, так и бериевскому СМЕРШу.
       Одинокий человек, пешком дошедший к КПП Вавельсбург на парашютиста-диверсанта не походил. Он более напоминал ещё не старого университетского профессора. Это сходство ещё более подчёркивали роговые очки, выглядывающие из под полей шляпы. Широкий плащ не позволял разглядеть деталей фигуры. Однако и без этого было заметно, что он худощав, хорошо сложен, высок. В движениях вот только чуялась, какая то неуверенность. Мужчина ступал по асфальту остроносыми туфлями, забрызганными грязью, словно боялся раздавить какое-нибудь ленивое насекомое, или же на сонную змею наступить. Но делал эти движения он, без опаски изничтожить «божью тварь», или ужаленным быть, а скорее из брезгливости или просто запачкаться не желая.
       Вот он склонился, поставив пухлый портфель, напротив опущенного дула «шмайсера». Распрямился (ствол, словно привязанный, сопровождал каждый жест). Извлёк из внутреннего кармана портмоне. Шевеля губами, унтершарфюрер вчитывается в поданный пропуск. Сверхчувствительный микрофон уловил шёпотливое начало фразы, и чуть более громкий её конец: «… вы? Обергруппенфюрер ждёт вас».
       Через полтора часа на столе рейхсфюрера Гиммлера в его временной резиденции, в помещении Житомирского гестапо, легла расшифрованная радиограмма.
Рейсхфюреру СС. Строго секретно. Лично.
«Валгалла»

 Сегодня в 17-00, произошла встреча «Н» со Шлоссером. Объект опознан. Зафиксирован. Объект прибыл в «Валгаллу» странным образом. Его контакт с двумя внешними линиями охраны не индефицирован. Как подобное могло случится – версии отсутствуют.
Жду указаний.
       Хенген.

Гиммлер протёр пенсне и глубоко задумался. Он вопросительно, безвольно как-то, глянул на, вытянувшего по струнке, начальника личной охраны оберштурмбанфюрера Краммера, лицо которого выражало готовность и непроницаемость. Ах, как жаль что нет абсолютно никакой возможности привлечь к решению данной проблемы «скользкого Валли». Вот уж кто бы помог и советом и делом. Но Шеленберг человек Гейдриха. Хотя, с другой стороны, он вряд ли откажется поинтриговать против своего босса. Но этот молодой, подающий надежды, прощелыга, пока ещё рейхсфюрером только прикармливается. Полагаться на него нельзя. С таким же азартом он может развернуть направление интриги «Гиммлер против Гейдриха» в направлении противоположенном. А, тому же Краммеру, явно не хватает гибкости интеллекта. Придётся думать самому. Генерал Вольф, единственный человек на которого Гиммлер мог положиться в решении столь щепетильных вопросов, был далеко. А решение принимать необходимо немедленно.
- Вот что, Краммер … (Гиммлер протёр своё пенсне с особым тщанием). Передайте Вольфу следующее. Если с ним, с этим Шлоссером что-нибудь случиться, ну там неприятность какая-нибудь … когда будет убывать из Вавельсбурга … так же надо полагать странно, как и прибыл … ну там поскользнется … под машину попадёт … надеюсь без серьёзных травм … то пусть наши люди организуют процесс излечения … проследят за лечением в госпитале … в нашем госпитале … вы понимаете о чём идёт речь?
5)Чуть ранее. Лесной массив в 50 километрах северо-восточнее села Барвиха. Секретный объект НКВД СССР №7.
… адъютант догнал Берию, перед самым входом в первый блок-бункер, являвшийся своеобразным карантином перед началом лабиринта железобетонных подземелий.
- Товарищ нарком. Вы приказали держать вас в курсе. Телефонограмма от полковника Голидзэ. Он на месте. Через пол часа вылетает вместе с «багажом».
- Харащё …
Берия, с неожиданным терпением, ждал пока солдат в форме НКВД, с видимым усилием, справится с металлическим кругом на стальной двери. Вот что-то щёлкнуло. И она плавно, как бы нехотя отворилась.
- Прошу вас, товарищ нарком, -
Солдат вытянулся по стойке «смирна», а Берия резко обернулся и ткнул толстым пальцем в грудь адъютанта.
- А ти … срочна передай Галидзэ, что ба прямо с аэродрома вёс этава «багажа» сюда. Иды. (и к солдату) Вольна.
Он вошёл в длинный, плавно спускающийся в низ тоннель. Вдоль стен, словно окаменевшие змеи, тянулись кабеля в стальных трубах. Он лишь слегка вздрогнул, когда дверь за ним. Так же бесшумно и плавно затворилось. Но что поделать. Такова инструкция. Он сам видел на ней собственный росчерк, но даже напрягшись не смог вспомнить когда и где его поставил. Мрак просуществовал в тоннеле не более секунды. Вот в конце загорелся яркий свет. Сплюнув с досады, прямо на блестящий носок сапога, Берия, не спеша, вразвалочку, двинулся на свет. Бритые щёки наркома ощутили движение тёплого воздуха. Очевидно, система вентиляции работала исправно. Через тысячу шагов нарком оказался в стерильном, абсолютно пустом боксе. Ощущению стерильности придавал запах. Смесь хлорки и йода. Так обычно пахнут приёмные покои в советских больницах. И тишина.
       Нарком кашлянул. Повертел головой туда-сюда. В принципе, заставить ожидать его, мог только кремлёвский хозяин. Но сейчас, Берия ждал терпеливо, ибо не на секунду не забывал куда шёл и зачем шёл. Вот открывается дверь, ловко замаскированная в одной из абсолютно пустых стен, которые как и пол, и потолок были цвета грязной слоновой кости. Из проёма выходит мужчина с лицом аскета. На нём странная полувоенная форма. Глухой френч со стоячим воротничком и без карманов. Цвет ядовито-красный. Такие же бриджи, заправленные в коричневые полусапожки с короткими голенищами, надраенные до блеска. Пуговицы френча спрятаны под простроченной планкой. С левой стороны, на добротном сукне прямоугольная пластинка из жёлтого металла. На ней какие-то начертания, похожие на иероглифы. На правой серебристая эмблема, в виде оскаленной волчьей головы. Под ней две серебренные звёздочки. Такие же, примерно, как на погонах новой формы РККА.
Мужчина исподлобья взглянул на Берия. В чёрных глазах клубилась пустота. Ни мысли. Ни эмоции. Он не здоровается. Не предлагает присесть. Да и куда? Наконец, с каким-то механическим акцентом, который иногда проскальзывает в интонациях скандинавов и прибалтийцев, бойко говорящих на русском, проговорил,
- Вы есть Бэррыйя Лаврентий Павлович, теперешний министр безопасности этой страны? Так?
Давно никто не задавал наркому таких странных вопросов и в такой форме. Не смотря на внутреннюю готовность, он был обескуражен подобным приёмом, что лишь ответил,
- Так.
- У вас имеется знак верховной власти, позволяющий вам следовать в «Кладовые Тартара»?
- Есть.
Берия бережно снял с шеи амулет на цепочке, вручённой ему Джугашвили на «ближней даче». Мужчина в красном взял его. Взвесил на абсолютно гладкой ладони. Кивнул.
- Ждите здесь.
Дверь закрылась. Открылась она через пять минут. Всё это время нарком топтался на месте, и пытался понять откуда в помещении берётся свет. Не понял. Пальцы, сжимающие довольно пухлую папку, вспотели. Вошёл тот же самый человек в красном мундире. Возвращая жетон, спросил,
- Оружие есть? Если есть, то сдайте.
- Да, кто ти такой, слюшай … Хватит, да? Я вас всэх … (однако красноречивый взгляд оборвал наркома) Нет. Зачем мне аружие? А ти павэжливей будь, да? Не забивай, с кем гаварышь! Я генерал. Маршал даже, а ти? А ти кто такой, а?
- Кто вы, я помню. Пройдёмте. Только, если насчёт оружия вы сказали неправду, то рандеву не состоится. У вас имеются металлические предметы, кроме пуговиц, зубных коронок и часов.
- Нэ знаю. Впрочем …
Берия достал из кармана кителя комиссара государственной безопасности золотую ручку «паркер».
- И всё.
- Всё … Как тебя зовут?
- Это не имеет значение… Впрочем, можете именовать меня лейтенантом Кербером. Впрочем … вряд ли мы с вами больше увидимся. Вы ведь хотите побеседовать с «железным волком». Проходите.
- Ха! Такой взрослый, а всё ещё лейтенант … Хочешь, я тебя па;лковникам сделаю? Ти я вижу, дисциплина любишь, да? Я тоже люблю.
- Вот что, министр … за то, что наша фракция сохранила верность практическому правительству этой страны, своё она уже получила. И я в том числе. Извините, но мне с вами, разговаривать не о чем. Тем более, что вы решили пообщаться с самим «Железным волком», который вашей власти подчинятся отказался. Что бы исчерпать возможные недоразумения, заверяю вас, что готов выполнить любой приказ, если он будет находиться в моей компетенции. В том числе и приказ министра, как представителя фактического правительства этой страны.
- Ишь. Ка-ампетенция. Палковник Тауберг, ведь тоже из ваших? А меня слушается.
Кербер втянул воздух сквозь крепко сцепленные зубы, и не хотя, с явной брезгливостью ответил,
- Вообще-то министр, у меня нет полномочий, да и всякое желание отсутствует, вступать с вами в какую-либо дискуссию … однако, так как вы являетесь не последним лицом среди тех, кто имеет власть в этом государстве, скажу следующее. Что бы от неуместных иллюзий избавить. Запомните. Тауберг, есть ни какой ни полковник, по крайности в наших структурах дослужился до стажёра первого ранга. Я не знаю какой полнотой информации вы владеете, и поэтому вам вряд ли станет ясна суть этих терминов. Он не справился, в своё время, даже с первым элементарным заданием, и уже давно не состоит в штатах ни одной из фракций. А раз вы пришли сюда, на рандеву с «Железным волком», то следовательно его компетенция, и компетенция его инсургентов, не устраивает даже вас. Что не мудрено. Эти люди шарлатаны чистой воды. И что бы окончательно исчерпать тему, замечу. Ни вы, ни те кого вы представляете, не можете ни меня, ни моих людей ни поощрить, ни наказать. А тот факт, что «стальная фракция» выполняет указания «правительства узурпаторов» объясняется довольно просто. Вы, и вам подобные, не смотря на циничность поведения, и окостенелость политического мышления, всё же довольно адекватно реагируете на возникающие ситуации, и не способны глобально повлиять на развитие закономерности, становления ауры Хатаманзэба.
- Ти так силна уверен, что я тебя не магу наказать? Пачему? Я тебя и пасадить магу. Я тебя и расстрелять магу. Нэ сам. Нет. Прикажу. Но ведь ти харёший. Хот и дерзкий. Не сильна дерзи, да? Пачаму не магу? Прикажю. И чик.
- Почему не можете, министр? Во-первых потому что боитесь. Во-вторых, потому что, я вам нужен больше чем вы мне. А в-третьих вы довольно примитивны, хотя и достаточно злобны. Но не настолько, что бы совершить какую-нибудь глупость. «Железный волк» и его люди, к сожалению, считают иначе. В этом и есть суть разногласия наших двух фракций. Следуйте за мной.
Нарком Берия просто опешил. «Враги народа», самые взбесившиеся из них, называли его «кровавой собакой». «Родные» мингрелы, которых пачками забивали в вагоны для скота, кликали его «шакалом» и «иудой». Великий Сталин, как-то в припадке бешенства, обрычал его «тупорылой мразью» и «***сосом засранным». Дело было в конце июня 41-го года, через неделю после вторжения вермахта в пределы СССР. Сталин потрясал перед запотевшим от ужаса пенсне своего сатрапа, пачкой бумаг, в которых были расшифрованы донесения красных шпионов о готовящемся блицкриге. И почти на каждой бумажонке этой, стояла сопроводительная подпись наркома, что всё это есть дезинформация подкинутая абвером нашим лохам разведчикам, которых нарком обещал превратить в лагерную пыль (и превращал, кстати по мере их возвертания в родные пенаты). А разве он, «нарком железный», виноват в том что Сталин, так хотел верить своему «новому другу» Адольфу. Да попробуй Берия заикнуться даже о том, что фюрер германский, не фюрер, а сука лживая (и «хитрожопая» не менее, чем батоне Коба), самого бы его в «лагерную пыль» превратили. Вон «сокол Сталинский», генерал Смушкевич, июня числа 20-го, Гитлера пидором назвал. Адъютант донёс. Арестовали «сокола» уже 21-го. А расстреляли в сентябре, когда фашист в Киеве уже свой шабаш справлял, и любой «пидор гнойный» с Гитлером в сравнении, навроде игумена выглядел. И тут дело не в том, что Гитлер не союзником верным оказался, а сволочью последней, а в том что желаниям потаённым великого гения сие противоречило. А «гении всех времён и народов» не ошибаются, а просто мнение своё изменяют. И кто истины простой этой не усёк, те корни одуванчиков нюхают, как тот же Смушкевич, как тот же Павлов и тысячи им подобных, со звёздами в петлицах поменьше. А тот, кто истину подобную сечёт, и на прозвища обидные не обижается, подобно Лавру, процветает, живёт, дышит. И на свободе. Относительной конечно. Но главное шанс имеет «гения великого» пережить. Конечно же, «гению» обидно, что его кто-то переживёт. Но на то он и «гений», что бы мощь своего интеллекта напрячь, и суть подобную осознать. Хотя конечно, срывы и у гениев случаются. Их понимать нужно. И прощать. Смертным-то, простым. Что бы «смертными преждевременными» не стать …
       Обидно, ох как обидно наркому стало, что его, искушённого в грузинских, гебистских и кремлёвских интригах, «примитивным» назвали. Подонком, сволочью – пусть. Это понять можно. Но дурачком? Но примитивным?! И кто? Какая-то гадость недобитая. Да лучше бы «в жопу» послали. Не так бы было обидно.
« Ну ничего …» – подлюче щурясь, размышлял Берия и рассматривал при этом каждую чёрточку на лице Кербера. Что бы запомнить. А потом и припомнить. Но пока, эти «стальные волки» просто необходимы. А потом … «Уничтожу. Скулить будете. Ботинки лизать. Выть на лампочку». Так обычно нарком, заканчивал ход своих размышлений о человеках чем-то ему не глянувшихся. Он попал наконец-то в «святые святых». Так называемые, «Кладовые тартара». Из всех «железных наркомов», здесь бывал только Дзержинский. К этой «тайне империи красных генсеков», он не один год добирался по извилистому лабиринту подлости и интриг. К управлению спецназом «Стальные (железные) волки». Для этой структуры, если верить слухам, не существовало задач неразрешимых.
       Нарком опустил глаза на цепочку с амулетом, которую возвратил ему невозмутимо-наглый лейтенант Кербер. Вряд ли такова его истинная фамилия. Кличка скорее всего. Звучит только как-то мерзко. Не то по фашистки, не то по жидовски. Очевидно, этот офицер вышколен до такой степени, что мог говорить дерзости маршалу Советского Союза, не переходя при этом границы дозволенного. Дозволенного для него. Конечно же, он убеждался в подлинности амулета. Возможно на каком-то секретном приборе.
       Впервые, к тайне «стальных волков», Берия прикоснулся в 1940 году.
«Примитивным … Вот же сволочь …»
Тогда они с Джугашвили решали судьбы мира … так им казалось. Точнее Джугашвили привлёк его к решению этой проблемы. Кого же как не его? Земляка и наркома безопасности. Безопасности с большой буквы «Бэ» … «Чурку черножопую». Впрочем, кого же как не его. Живучего и хитрого. Трезвомыслящего и беспринципного. И умного. Берия, тогда понадобился Сталину, что бы просчитать дьявольский гамбит, искушение предложенное нелюдью … Возможно, тогда ним с Иосифом просчитались. Иосиф просчитался. Приняли бы тогда решение верное, не были бы сейчас на такой бездонной глубине жопы. Впрочем, время покажет …
       Знал Лаврентий Павлович кое-чего и об истории этого амулета.
Джугашвили (если верить предрасстрельному протоколу допроса Берзиня ) стащил цепочку эту с шеи умирающего от маразма Ильича, когда на ней ещё жилка пульса, биться не перестала. И именно тогда, Крупская зашипела на Кобу, как кошка на кобеля. И была послана во все дыры на теле человечьем. А после, через несколько лет, она и совсем попритихла, когда нарком Ягода, передал ей слова Хозяина, что бы не дёргалась, а то для покойного «вождя пролетариата» подыщут другую вдову. Слава богу, старушенция жизнь любила, и до самой смертушки своей (от слишком большой дозы клафелина) словно воды в рот набрала.
 А к Ленину жетон попал практически случайно. Он достался предсовнаркома вместе с некоторыми сувенирами, которые литерный поезд ЧК доставил из Екатеринбурга, осенью 1918 года. Конечно, главным подарком вождю пролетариев от сибирских чекистов, была голова императора Николая II, запаянная в хрустальную колбу со спиртом. Ильич, говорят, любил вьюжными зимними вечерами, греясь у камина, беседовать как бы, с этим обрубком империи Российской. Вообще то, Ленина, и Джугашвили и Берия, уважали сильно. Настоящим джигитом был. Хоть за всю жизнь свою, и курёнка не прирезал, хоть и под интеллигента косил. Сюсюкал жалостливо, всматриваясь в мёртвые глаза императора, с горечью неподдельной приговаривал: «Ну что, Николяша … видишь, как вышло. Прости уж. Диалектика. А Сашеньке, братке моему, тоже ведь наверное больно было, когда папашка твой, велел как собачонку, верёвкой удавить».
 Куда потом голова эта девалась, не знал даже Сталин. Говорят, спирт из колбы «латышкие стрелки» выпили (Ленин, тогда уже в Горках доходил. Как волчара на Луну выл. Парализовало, вишь, его), или же китайские добровольцы, коим охрана вождя доверена была. Спирт, втихаря водой разбавили, и содержимое сосуда завонялось. Его, вроде, псам кремлёвским дворовым скормили.
       Остальные сувениры, вишь, сохранились. А именно: эта цепочка с амулетом, и другая, с надельным крестиком, которые Юровский снял с императора, перед тем как отрубить ему голову мясницким топором. Вождю в подарок. Портсигар, там ещё золотой был, с изумрудами. Его Свердлов на память взял. А часы золотые, императорские, в корпусе Фаберже, с механизмом Буре, льву Троцкому достались.
       По приказу Берия, его люди перешерстили все сохранившиеся царские архивы. Ничего конкретного найти не удалось. Кроме некоторых косвенных указаний. В частности, странная докладная записка предоставленная, ещё императору Павлу Петровичу от некоего Иоганна Лорано, датированную аж ноябрём 1797 года, о том, что «тайная свора» Его Величества, изъявляет полную готовность приступить к своей службе на благо империи, а грандмастер, приступает к выполнению программы «французский азимут», согласно воле Его Императорского Величества. И всё.
Ещё один документ 1882 года. На казённом листе, являвшим собой резюме сметы расходов V отделения канцелярии Его Императорского Величества. На нем стояла приписка-резолюция императора Александра III: «Эти «звери» оказались правы. Расходы утверждаю. Пусть служат спокойно». И всё.
       Кстати, трое чекистов-архивариусов, занимавшихся этими изысками, умерли почти одновременно, довольно странной смертью. От мгновенно разразившейся пневмонии.
       Вскоре, за ужином, Джугашвили поднял тост за своего верного наркома, и посоветовал ему беречь своё здоровье, которое ещё пригодится «ба-альшевистской партии». Лавр всё уловил на лету. Он приказал, на всякий случай, даже расстрелять семьи своих «орлов», сгоревших на работе, к безвременной кончине которых, он прямого отношения не имел.
       Но всё помнил нарком. И вот теперь, заветный символ у него. Конечно же такого нелицеприятного приёма он не ожидал никак. Но, главное, сволочи эти, хоть и морды кривят, а его указания выполняют. Готовы выполнять, по крайности. А сейчас, он шёл по длинному арочному коридору с куполообразными потолками. Иногда лейтенант останавливался рядом с какой-нибудь нишей. Что-то там колдовал у панели с кнопками. После подобных манипуляций раздавался противный металлический писк. В конце коридора металлическая дверь с проволочной сеткой, как перед входом в лифтовую шахту. Лифтом всё это и оказалось.
       Ехали вниз. Под землю. Долго и медленно. На панели, воспалённым красным светом, мигали лампочки. Сыто урчал электромотор подъёмника. Рассматривая розовые, прозрачные уши, своего сопровождающего, нарком горестно размышлял. Мысли капали, как крупные слёзы алкаша-горемыки в стакан, до краёв водкой наполненный. И что же это за гадство такое, а? Кажется, достиг, вона, вершины власти земной. Власти великой и страшной над миллионами душ человечьих. Над просторами огромными. Всё вроде бы есть, о чём в юности голодной и не мечталось даже. Кажется – живи-радуйся. Пей «киндзмараули» из хрустального фужера. Ешь сациви. Бумаги только подписывай, да балериний из «Большого» сношай. Они, голубицы длиннолапые, хоть мордочки свои крысьи кривят, хоть губки бантиком морщат: «Фи», мол. А как засадит им в дыру нарком своё «хозяйство» кавказское, так аж стоном сладким захлёбываются утробным. Люб, им мышам театральным, хрен лубянский. И вот всё к чёрту. Война проклятая. Гитлер, падлюка, одолевает. Быт налаженный порушить хочет. И осознал нарком, до нутра своего оледенения, что повязан он на веки вечные, нитью неразрывной, с Россией этой проклятущей, да с хозяином её дракулиным. Не выползти то из живота мамы родимой, на волю вольную, пуповина то, не из жил человечьих скручена, а из троса стальнючего. Не перегрызть. Не перерезать. Сбежал бы нарком к Гитлеру. Эх! Служил бы ему верно. Даже язык фашистский осилил бы (по-русски же научился говорить, хоть и с акцентом). Но ведь не оценит фашизоид поступок геройский. В замы к Гиммлеру не назначит. Ведь, ежели шальную мысль допустить, что Красная Армия, к примеру, под стенами Берлина окажется, и Гиммлер тот же, фюрера любимого, с потрохами сдавши, к нему на Лубянку заявится … Что с ним Берия сделает? То-то …и с ним самим, следовательно так же поступят. Да и от Сталина, родного сбечь, ох, тяжко. Он нарком, чай, не Гесс какой, на «яке» летать не обучен, как тот на «мессершмите». А на опыт его «заплечный», наплюют ведь, с купола рейхстага. У германцев то, в РСХА, на ПринцАльбрехтштрассе коршуны обитают не менее остервенелые, чем у него в НКВД на Лубянской площади. А информацию из него и за так, вытряхнут. Да и цена ей, после победы фюреровой, грош будет. А как бы хорошо было, если бы Гитлер, его рвение оценив, грузинским гауляйтером каким-нибудь сделал. Мамой бы поклялся нарком, что служил бы верно, а жил тихо. Как мышонок. Среди кустов виноградных да фундука зарослей. Да он бы с его знаниями, да с опытом, вмиг бы Грузию родную от чумы большевистской очистил. Очищал ведь уже, когда Сталинским сатрапом был. Вывел бы, словно клопов, всю эту старую ленинскую гвардию, что так раздражет батонэ Кобу брюзжанием своим. Как вшей дустом. А интересно, мингрелов, признает фюрер за «истинных арийцев», как тех же чеченцев или татар крымских? В горах, ох, много ещё племени иудского осталось, со времён библейских. Или к жидам приравняет?… Всё не вымрут никак … А если и признает? Ему то, наркому, какой толк с того? Вон Тельман, тоже ведь не цыган, а видимо так и сгниёт в Бухенвальде. И не сменяет его Иосиф ни на «ганса» ни на какого, ни на «фрица», хоть трижды пленного. Тельман Сталину в концлагере нужен. И то, что концлагерь немецкий, это даже хорошо … Так что войну теперь, хошь-не-хошь, а выигрывать нужно. И ему. И Иосифу. Они ведь Гитлеру разве для процесса какого-нибудь показательного нужны будут. Как над военными преступниками, скажем. Припомнят тогда Лавру много чего. Тех же поляков катынских, скажем. Которых, с Гиммлером в согласии и расстреляли, поровну поделив. А там, на процессе этом долбанном, где-нибудь в Мюнхене или в Нюрнберге, всё ведь на Лавра одного свалят. Та что там поляки … Фашист ведь, после победы под европейца цивилизованного закосит … Ох, объявят НКВД преступной организацией, а чекистов всех; и русских, и грузинских, и латышских – евреями, и все грехи на них повесят. И свои. И чужие. И повесят ведь Лавра со товарищами, с тем же Абакумовым, да Меркуловым, да Саркисовым и уж Кагановичем, понятно. Это уж самой собой. Выиграть, выиграть войну нужно… Как только? Одна надёжа на народ русский, да Армию Красную. Но Красная Армия (хоть и в Советскую переименованная) бежит пока. Как стадо овечье, волками загоняемое. А народ русский, хоть и крови своей не жалеет (сивухой разбавленной), а мощь германскую одолеть пока не в силах, не смотря даже на руководство мудрое вождей своих великих, типа его, Лавра Берия, сына Павлова. Остаётся лишь на чудо надеяться. Но чудес не бывает. Это Лавр усвоил точно. Случайности происходят, это да. На то ему Богом голова на плечи и поставлена, что бы случаи эти для пользы использовать. Господи! Помоги только с Германией замириться. А потом дай Сталина пережить. А вот уж тогда …
 Вона, академики, по приказу хозяйскому, над бомбой какой-то колдуют. Говорят, сбросишь её – и всей Германии шандец. И войне. И победа. Не успеют ведь! Хотел Лавр, для страху, и для увеличения производительности труда, парочку этих умников, если не расстрелять, то хоть в лагерь посадить. Или на шарашку. Но хозяин люто запретил. Он на бомбу эту, последнее время, сильно надеяться стал. Мол, чудо-оружие Гитлера одолеть сможет. А академиков велел кормить получше – хлебом белым и икрой чёрной. А расстрелять разрешил только в том случае, если они фашистам достаться смогут. Но зря Иосиф Виссарионович беспокоится. Фашисты их тоже расстреляют. Так как мудрецы эти – жиды в основном.
       Лифт остановился.
Кербер обернулся, и проговорил металлическим голосом,
- Министр, сейчас мы проследуем через павильон спецхрана. Идите за мной шаг в шаг. К ограждениям не прикасайтесь. Они под напряжением.
- Паслюшай, да? А почему ти ка мне так абращаешься? Я не министр. Я нарком. Эта раз. Гавары таварищ нарком. А если такой старарежимный – то гавары гаспадын министр. Ха. Я разрешаю.
- Я вам не товарищ. А вы мне не господин. На нормальном языке должность, которую вы занимаете, именуется «министр».
Перед входом в каземат сидел охранник, в той же красной форме. Сидел за станиной станкового пулемёта, одна очередь из которого способна искрошить в клочья всю движимость, выходящую из лифта. Берия поёжился. Сначала от холодного, пронизывающего взгляда часового, а потом от зырка пустого зрачка ствола. «А ведь придушат они меня в своих подземельях, если захотят. И мяукнуть не успею. Потом ищи-свищи. Выковыривай их из бункеров этих. Держи карман шире». Последнее предложение было цитатой, которую Сталин довольно часто повторял Берия. Если верить Виссарионовичу, Ильич, лично слышал это от Плеханова, которому фразу повторил сам Энгельс, когда Маркс, объяснял своему «другу и соратнику», почему он не может никак согласиться с критикой Дюринга и Каутского «Готской программы».
 Берия прикинул. Что судя по времени спуска, они находятся не менее, чем на километр ниже поверхности. А бесперебойная очистка воздуха и работа электромеханизмов говорили о том, что система лабиринтов может довольно долго работать в автономном режиме. И ни какя бомбардировка им не страшна. «Кладовые Тартара», как ни странно, смотрелись куда более надёжно, чем даже бункер-бомбоубежище кремлёвских правителей в дебрях московского метрополитена. Берия, впервые за много лет почувствовал себя полностью беззащитным и отданным во власть чужой воли. Его личная охрана осталась там, наверху. А здесь, блики на пенсне наркома не вызывали привычного ужаса, ни даже эмоции на лицах спутников. Он с раздражением и страхом, кожей ощущал волну брезгливости к себе, которую излучали как лейтенант Кербер и охрана «заведения». Как к бродячей собаке, задравшей ногу под яблоней в чужом, ухоженном саду. Хозяин, потягивающий сквозь зубы бренди на террасе, терпеливо ждёт пока животина уберётся восвояси, ежели конечно ума пёсьего хватит убраться во время. И пулю на кобеля тратить не охота, и камня под рукой нету.
 Они шли минут десять по длинному коридору вдоль рядов железных клеток с частыми прутьями. С двух сторон клетки от прохода, отделяла ещё и стена металлической сетки, на которой потрескивали электроразряды. В клетках, в клубящемся полумраке что-то (или же кто-то) копошилось. Из-за темноты нарком не смог даже разобрать очертаний существ, обитавших в загонах, даже понять не получалось, человекообразны ли они. Но кожей пухлых, выбритых до синевы щёк, нарком ощущал почти материальные флюиды ненависти и страха, излучающиеся из-за прутьев. Последняя клетка, перед входом в следующее помещение, была освещена слепяще-ярким светом. Увидев её содержимое, нарком, чуть было не шарахнулся на сетку под током.
- Что это?
Почему-то шёпотом, спросил нарком у спины Кербера, руки которого колдовали с кодовым замком на двери, проклёпанной толстыми листами из чёрного металла.
- Это? (Кербер даже не обернулся, и голос его не дрогнул) Это охотничья собака.
- Но она же железная … Это собака?! Охотничья?!
- Ну да собака. Охотничья. Но не совсем железная. Впрочем, и не совсем собака. Но вам министр, этого не понять. У вас что в ЦэПэШа по химии было? С «охотником», кстати, познакомиться не хотите? То-то …
- А он … что? Здесь же?!!
Берия зажмурился, попытавшись представить себе существо, хозяина подобной легавой. А когда представил себе на кого может происходить подобная охота, то почувствовал, что зубы начинают выбивать мелкую дрожь. Приоткрывшийся на мгновение глаз существа, налитый красной слизью ярости и какого-то бесовского сознания, на миг превратил разум наркома в использованный презерватив. Он вдруг, до ломоты в челюстях, ощутил себя дичью, загнанной и беззащитной. Он прохрипел почти.
       … а что? Охотник тоже где-то у вас? Тут?!
- Вы что министр, совсем ополоумели? Тортогуа в клетку не посадишь. Фото, если прикажите, предъявить могу. Только, судя по тому, какое впечатление произвёл на вас Кляашар, его вид у вас вряд ли вызовет прилив бодрости, не смотря на то, что «охотник» довольно далеко по нашим понятиям.
- Очень далеко? – выдохнул Берия с облегчением.
- Парсеков за 40 от этих мест. Нам слегка удалось поумерить охотничий пыл тротта … Впрочем, вряд ли надолго.
- Это что? В Америке, что ли?
- Почти …
- А почему вы этого … этого пса, при свете держите?
- А вы, министр, не лишены здравого любопытства. Это обнадёживает. Отвечу. Что ж. Всё дело в том, что если поместить его в темноту, то вряд ли найдётся сила способная его удержать. А на свету, он почти безопасен. Разумеется, если руку в пасть не совать. Вы кстати, обратили внимание, где у него пасть?
- Он, что? Выходит, света боится?
- Он ничего не боится. Просто на свету, химические процессы обмена веществ в этом организме практически прекращаются … Впрочем, для вас – это латынь. А стальные прутья он перегрызает как бульдог куриные лапы. Вы там, когда в Москву, наверх возвратитесь, то уж будьте добры, проследите, что бы ТЭЦ-7, обеспечивающая объект энергией, работала без перебоев. Здесь в «кладовых», есть экземпляры в сравнении с которыми эта тварь – киска безобидная. А главное, они достаточно разумны, по сравнению с Кляашаром.
- Странную кличку вы этой гадине придумали … язык сломаешь.
- Никто ничего не придумывал. Он сам себя так называет.
- Что? Это чудовище, ещё т разговаривает?
- А то? Умный пёсик. Не местный. Только ради Бога, я уже вижу о чём вы подумали. Использовать подобные вещи в текущей войне невозможно. Никто костей не соберет. Собирать некому будет. Проходите. Железный Волк ждёт вас.
Кербер как-то по лакейски (хоть и не без затаённого шутовства) распахнул дверь, легко, не смотря на её массивность.
- И ещё, - он остановил свой прямой палец в сантиметре от носа наркома, - Я позволю себе дать вам совет. Ведите себя корректно. Разговаривайте только о деле. Ничему не удивляйтесь. И главное … впрочем, я буду рядом, так как несу личную ответственность за вашу безопасность. Если что, кричите не стесняясь, - Кербер как-то нехорошо усмехнулся, - вперёд, нарком.
6)Чуть ранее. Вестфалия. Подземелье замка Вавельсбург.
Гейдрих не курил, и почти не пил. Но сейчас несколько глотков разогретого портвейна были весьма кстати. Его тонкие пальцы грелись о высокий стакан из богемского стекла. Языки огня в камине искрились золотыми блёстками в коричневой жидкости. Шлоссер расположился в кресле напротив. К пузатой рюмке арманьяка он так и не притронулся. Рядом с ней лежали его очки с толстыми стёклами. Однако взгляд собеседника опергруппенфюрера, имел совсем не то выражение, которое приобретают глаза близоруких людей, лишённые линз. Взгляд был сосредоточен, зол, остёр по орлиному. Он рассматривал дымящуюся сигару столь внимательно, как будто видит этот предмет в первый раз. Вот, сморщив трубочкой губы, дунул на тлеющий конец. И жадно затрепетав ноздрями, втянул ароматную струйку дыма.
- Ей, богу Ренхард, аромат хорошего табака, единственная вещь на Земле, которая почему-то, ещё как-то воздействует на моё восприятие этого мира. И воздействует возбуждающе. А что воздействует на вас, генерал, после метаморфозы, произошедшей с вашим внутренним миром? С, так называемой, душой? Вы общаетесь с Град-Пурру, тогда, когда хочет он, или тогда, когда нужно вам?
Гейдрих развел руками и криво ухмыльнулся.
- Тогда ясно …
Шлоссер вальяжно затушил сигару прямо о край полированного столика с напитками.
       …у вас ещё всё впереди. Но напрямую это наших дел, надеюсь, не коснётся. Итак…
- Господин Тегеллинг, для продолжения воплощения в жизнь проекта «Валгалла», необходимо ваше рандеву с фюрером. Он настаивает. Я ведь пока ещё не обладаю всей полнотой власти в империи.
- Вот как? Вам мало власти? А считалось что её вполне достаточно, что бы …что бы, скажем, убрать фюрера, если он будет мешать.
- Вам тяжело понять все хитросплетения логики психики этого человека. Это делать нецелесообразно, до той поры, пока не наступит окончательная победа райха.
- В принципе вы правы. Личность этого существа весьма занимательна… не в пример другим, кстати. Только я никак не могу понять, зачем нужна вся эта возня с евреями? Они ведь практически ничем не отличаются от тех же арабов, а последние, насколько я уяснил – друзья райха. Евреи могут быть полезны не только золотом своих зубных мостов, но и кое-чем ещё…
- Меня лично, господин Тегеллинг, судьба этой человеческой популяции мало интересует. А если фюрер окончательно решит «еврейский вопрос» - то пусть. А если наоборот … то я буду даже рад. Я всё же человек образованный. Европеец. Ей богу, мне ведь совсем не приятно, когда цивилизованные люди именуют меня «кровавой собакой», а главное имеют к этому основания. Когда я стану императором, то решение «еврейской проблемы», будет свёрнуто. Если конечно будет чего сворачивать …
Гейдрих засмеялся крысиным смешком, и, плеснув на дно рюмки арманьяка, продолжил,
       … я дал фюреру надежду на рандеву с вами. Результат этой встречи должен избавить нас от мелких, но досадных несуразностей по воплощению в реальность программы «Валгалла».
- Ну что ж. В данном состоянии ситуации, подобное действие выглядит весьма разумным. Я встречусь с Гитлером. Но насколько я понял, фюрер не удовлетвориться фактом, что получит лицезреть одну из форм, которые являют мою суть.
- Именно так, херр Тегеллинг. Фюреру потребуется демонстрация.
На лице Шлоссера-Тегеллинга появилось выражение холодной брезгливости.
- Что мне предлагается, Гейдрих? Это не моя епархия. Вы хотите, что бы я, к примеру, попытался крестоносцу века, этак XII от рождения Джесуса бен Иеговы, объяснить принцип работы двигателя, даже не парового, а внутреннего сгорания. Поверьте, это не только скучно, но и бесполезно.
- Не совсем так. Ему не нужно объяснять. Фюрер, всё-таки обладает достаточной животной интуицией. Чутьём. Это обусловлено причинами вам известными. … Продемонстрировать если угодно … хотя бы модель.
- И вы думаете, что демонстрация подобного рода, заставит его смириться с существованием процессов реальных, но для него непостижимых, хотя и напрямую связанных с его деятельностью? Тогда, зачем мне необходимо сотрудничество с вами? Поверьте мне, если бы Глорию интересовал контакт с Гранд-Пурру, то мы бы обошлись без столь громоздкого посредничества. Как-нибудь спросите его об этом. И убедитесь. С вами, лично, сотрудничество, при подобном раскладе утратит всякий смысл. Более того, если какой-нибудь рыцарь-монах средневековья вашего мира, которым вы мне, сами того не осознавая, хотите представить рейхсканцлера, заполучит в своё распоряжение колдуна-алхимика, то ведь он не станет молиться на него, как на святые мощи пророка Иеремии, а скорее всего заставит из собственных фекалий изготовлять золотые флорины. И тем более холопов своих, подобной процедуре обучить, дабы от прихотей чародея не зависеть. Вы что? Уготовили мне роль Мерлина, при дворе короля Адольфа? Я разочарован Ренхард. Чуть позднее, я ещё раз попытаюсь втолковать вам суть своей миссии … Хотя, похоже, начинаю понимать бесполезность подобных попыток. Поймите же … постарайтесь понять, с Гранд-Пурру пообщайтесь, чёрт побери. Мне тяжело разговаривать на одном языке даже с Гейзенбергом и Рунге. С фон Троллем в конце концов. Их интеллекта всё же хватает, что бы уловить значительную часть сапиенс-сути того, что я им объясняю. Они ведь … как собаки …всё поняли. Поняли, что так может быть. Что это реально. Но они не в состоянии выразить «как». Выразить суть понятого в прикладных формулах и строго математических расчётах. Пока не могут. Дело во времени. А сроки ограниченные. Не позже августа 45-го года «Валькирия» должна стартовать. Я не в состоянии, пользуясь вашими методами передачи информации, сообщить им химический состав горючего. Они должны придумать это сами. Но согласитесь, насколько легче было бы Колумбу совершать свой атлантический круиз, зная наверняка, что если плыть на Запад, до Америки доплывёшь обязательно. Если доплывёшь … Если знать с гарантией на 1000% что Америка существует, то открытие её есть вопрос лишь времени и средств. Средства имеются. Времени только мало. Ваши «арийцы» поверили. Это уже хорошо. Но как же они тупы. Особенно этот фон Браун. Поверьте, с тем же Эйнштейном, было бы куда проще объясняться. Что касается чудо-оружия, пресловутой супер-бомбы, которая вроде бы должна решить исход войны в вашу пользу … поймите же … и не обижайтесь за нелесное сравнение. Обезьяну можно научить нажимать на педаль по сигналу лампочки, и выдавать ей за это банан. Но согласитесь, глупо втолковывать ей понятие природы электричества или теории фотосинтеза. У меня есть каучуковый банан. Он вам нужен? Осознайте! Эти обезьяны – для меня есть Гейзенберг, или скажем Бор. Да тот же Эйнштейн. Вы хотите, что бы я втолковывал что-то вашему фюреру, интеллект которого отличается от интеллекта личностей вышеперечисленных, так же как разум мурены от разума дельфина? Им я ещё могу написать инструкцию, как залезть на пальму за фруктом, они даже могут догадаться сбить кокос палкой или камнем. Или ствол потрясти. А фюрер? Я боюсь, встреча с ним бесполезна. У вас, лично, имеется весь потенциал для осуществления задуманного (человек к которому Гейдрих обращался «херр Тегеллинг», улыбается) … даже фюрер. А с «бомбой» и дурак войну выиграет. Создавайте её. Кто мешает? Я? Я только помогаю.
- Простите меня, но «бомба» будет придумана и без вмешательства представителей так называемой «внешней сферы». Мы люди (даже евреи), всё-таки довольно сообразительные «макаки». И если существует педаль, на которую необходимо нажать, что бы получить банан – нажмём на неё рано или поздно, с подсказкой или без, случайно или осознанно. И не только оттого, что голодны. А ещё и из любопытства. Вы, я надеюсь, не станете возражать, что топливо для «Валькирии» и экспедиция к Аресу, есть всё же насущная задача для Глории и вас лично, но отнюдь, не для меня и для райха?
- Допустим.
- «Фау», «бомба», «чудо-оружие» - это побочный продукт производства. Так?
- Так.
- Мне необходим «молот Тора». И пока я не обрету эту вещь, терпеть фюрера просто необходимо в наших общих интересах … Как это не забавно, он так же мечтает заполучить этот артефакт в свои лапки … Мало того, он жаждет в себе инициации флюидной споры бен-Пурру.
- Вы получили от меня информацию, которая помогла вам найти точные координаты захоронения «молота». Ваша ассоциация с Гранд-Пурру произошла при моём, хоть и косвенном участии. Что ещё? В данный момент времени вы есть один из потенциальных «Гранд-Хомо». Это факт. Тот факт, благодаря которому я веду с вами беседу на вышеупомянутые темы. Если бы у меня имелись возможности для материализации Гипер-Глории, к чему тогда наше сотрудничество. К чему тогда «Нео-Аресу» ваша служба? Зачем тогда это возня с фюрером. И не забывайте одного, Гейдрих, мне лично, и тех, кого я представляю, глубоко наплевать, как на судьбу вашего райха, так и большому счёту всего человечества. Для меня нет разницы между вашим фюрером и цадиком из Вильнюсской синагоги. Ведь для вас же нет разницы, даже не между рыжими и чёрными муравьями, а вообще между двумя муравьями в муравейнике. Муравейники приносят пользу. Это так. Пусть живут себе. Ползают. Копошатся на своей куче. Но если мураш ползёт вам за шиворот – вы его раздавите. Если ручеёк муравьёв заползёт сам на кухню, вы купите отраву. И всё. Муравьи могут создать некоторые неудобства. Муравьи могут принести пользу. Но согласитесь, глупо любить муравьёв. И ещё более глупо, пытаться уничтожить их как вид. Как расу. Что вы кривитесь. Вам, как представителю рода homo sapiens не приятно сравнение с муравьями? Извольте. С обезьяной или с собакой более приемлемо? Пусть будет так. Хотя сравнение с насекомыми более верно. По крайней мере, в количественном сравнении между homo и глорианами.
- Однако, господин Теггелинг, для достижения ваших целей – суть которых ясна даже такой «макаке» как я, или если сказать словами британских пропагандистов такой «кровавой собаке», как я – вы обращаетесь за...
- Вы хотите сказать «за помощью»? Ха! Извольте. Продолжу дальше ряд ассоциаций. Вы ведь для охраны ваших мерзких концлагерей обращаетесь за помощью к овчаркам? Вы дрессируете их. Кормите. Холите. Привязаны к ним даже. Homo несомненно обладает интеллектом, как минимум на порядок большим, чем собака или гиббон, но ведь для того, что бы взять след, он использует пса, так как самый худший пёс обладает нюхом на порядок более изощрённым, чем самый утончённый дегустатор французского парфюма. Соотношения интеллекта и возможностей между глорианами и людьми находятся примерно в тех же пропорциях, что и подобные вещи у собаки и человека. Как минимум. Но, точно так же как фокстерьер, лучше, чем его хозяин, выполнит миссию по загону и травли лисицы, так же точно и вы... и вам подобные лучше справитесь с постройкой аппарата, типа «Валькирии» и сможете выполнить миссию на Аресе. Но так как вы всё же человек, а не собака, а я, всё же нелюдь, а не homo – то и разговор с вами иной, чем, к примеру, между вашим фюрером и его сукой Блонди. Собака за службу получает корм и уход – вы, лично вы, империю... с которой можете делать все, что вам заблагорассудиться... Однако упаси вас... ха!... Бог, Гейдрих, особенно, после того как в вас инициировалась спора Гранд-Пурру, возомнить, что если пёс имеет умный взгляд и хороший экстерьер, то ему позволено воровать ростбифы со стола или запираться с грязными лапами на хозяйскую постель... такое животное будет однозначно объявлено бешенным и, поступленно с ним будет соответственно. Вне зависимости от того – больно оно действительно – или просто «расслабилось». Не вы первый... уж поверьте мне на слово. И, кстати, о гонорарах. Ваши овчарки получают достойный корм, здоровый уход, и строгое воспитание. Вы же получите удовлетворение ваших честолюбивых амбиций, а так называемый «авангард арийской нации», в лице немецкого народа - власть над Европой. И вождя-императора. В вашем лице. Я, впрочем, не гарантирую, что в будущем, по каким-либо причинам, вы не будете раздавлены, как надоедливое насекомое. Даже, скорее всего, именно так и случиться. Но, как это ни смешно, это будет почти полностью зависеть от вашей воли. Свободе воли, которая вам дана. Кем - уточнять не станем. До сего момента ещё нужно дожить. Вам – уж точно.
И, кстати. Для осуществления нашего плана, его первоначального этапа, весьма пригодилась бы такая личность, как Эйнштейн. Алберт, дай бог памяти. У ваш что? Не хватила ума выдать ему сертификат, что он есть истинный ариец в седьмом колене? Или что-то в этом роде... Ведь, если мне не изменяет память, даже несколько раввинов получили от вашего ведомства литер «GJ» - «полезный еврей», и преспокойно процветают подобно эдельвейсам в тирольских Альпах. Только не разочаровывайте меня, говоря, что вы в серьёз воспринимаете бредовые сентенции вашего фюрера о всеобщем сионском заговоре. Ей-богу, если в этом была хоть доля истины (пауза) значимая доля... то я бы, предпочёл иметь дело с еврейским кагалом – а не с руководством вашего райха. Впрочем, есть и другие варианты.
- Когда я стану императором, то естественно сам, и только сам, буду решать, кто есть еврей – а кто ариец. Но пока, это не совсем в моей власти. (пауза) Говоря о других вариантах, херр Тегеллинг, вы имеете ввиду... кого? Русских? Англосаксов?
 - Я уже имею дело с вами. Можете не волноваться. На данном этапе изменить ничего уже нельзя. Детали вам не понять. Но подобные варианты рассматривались. Если честно, то нарком Берия произвел на меня более благоприятное впечатление – чем вы. Но он слишком по-глупому хитроумен, в сравнении с вами. Что касается Сталина, то это личность, несомненно, более адекватная, чем ваш фюрер. Он его попросту умнее. А по подлости натуры даже превосходит. Но на порядок уступает по степени фантазии. Сталин и Берия слишком прагматичны. А с людьми, чьи характеры наделены такой степенью прагматичности, и такой убогостью воображения, дела подобного рода не решить. Что касается американцев, то... то так любимым ими индюкам, пожалуй, следует поучиться спесивости у этих джентльменов, перед тем как попасть на рождественский стол... Англичане... их бульдожий фатализм, даже более внушает уважение, чем забавляет... все прочие, требованиям поставленной задачи не удовлетворяют, впрочем, мы отвлеклись... Итак. У райха имеются все предпосылки, что бы удачно завершить компанию на Восточном фронте и против Британии к концу 1942 года. Разумеется, если вы лично подсуетитесь, и добудете «молот Тора». После этого, ваши личные проблемы, надо полагать, будут решены. Не пойму одного, почему вы не желаете устранить фюрера прямо сейчас – это упростило бы решение нашей задачи.
- Вашей задачи, херр Тегеллинг... у меня своё понимание... (и перехватив движение капризно взметнувшейся брови собеседника, с фальшивым смирением продолжил)... Прибегая к вышеприведённому ассоциативному ряду, скажу – овчарку необходимо учить командам «сидеть» и «стоять», но неразумно рассказывать ей, как пользоваться собственным носом. В подобных делах, я полагаюсь исключительно на свой нюх.
Тегеллинг, по-крысьи засмеялся. Меленько. С хрипотцой. Смех так же резко оборвался. А последующие слова напоминали звук «железа по стеклу».
- Вы, Гейдрих, должны из всех команд выполнять лишь три: «фас», «апорт» и «ко мне». Можете делать это стоя, можете лёжа – но главное во время. Срок август 1945 года для полёта «Валькирии» меня не удовлетворяет полностью.
- Но прошу учесть, херр Тегеллинг, в августе 45 года «Валькирия» стартует к Марсу, с полностью укомплектованным экипажем. Для выполнения миссии намеченной «Нео-Глорией» в вашем лице. Пробный полет, к Луне, намечен на июль 44-го. фон Тролль уверил меня, что это весьма вероятно. «Валькирия» практически готова к полёту. Экипаж укомплектован. Поверьте мне, это самое лучшее, из того, что мне удалось найти среди Shutzstfaffel6.
- Ну-ну... но надеюсь, членство в СС не было основным критерием отбора экипажа? Уж поверьте, если вдруг окажется что, к примеру, у астронавигатора обрезана верхняя плоть, то я возражать не стану.
- Я на это надеюсь. Тем более что в составе группы штурмовиков имеются два магометанина. Я их нашёл в батальоне «Бергман». Они откуда-то с Кавказа. Из наших новых союзников. Не то татары, не то чичены. Не суть важно. Бойцы отменные. В меру кровожадны и сообразительны. Хотя конечно, дикари. Но это даже к лучшему? Так ведь?
- Так, так... тогда я не пойму, в чём задержка.
- Я же уже говорил. Всё дело в топливе. Я не владею во всей полноте техническими проблемами, однако, Гейзенберг не дёт гарантии, что с этим его составом, «Валькирия» не взорвётся на старте. Кораблём мы рисковать не можем. К тому же, не смотря на то, что ко времени намеченного старта, мы одержим победу на Восточном фронте, останется ещё Америка. А это может создать ряд проблем.
- В сроки, о которых вы говорите, Гейдрих, вы уже будете императором Европы. И надо быть полным болваном, что бы обладая этим титулом ни суметь договориться с американцами... по крайности, что бы они не мешались под ногами. Отдайте им евреев.
- Боюсь, к тому времени отдавать будет уже нечего. Да и к тому же Америке евреи нужны для тех же целей, что и нам. Точнее не сами евреи – а их деньги. А еврейские деньги уже в швейцарских банках. Доступом к ним владеет Борман. А доступа к Борману у меня пока нет. Боюсь, не будет и тогда. Борман нужен.
- Мне не интересно, кто вам нужен – Борман или Доберман. Отдайте им Алжир. Отдайте им Кавказ. Разорвите союз с японцами. Объявите Японии войну в союзе с Америкой... вы что, мальчик?... У Сталина и Берия, конечно немало недостатков... но подобных глупых вопросов они не задают. Такие вещи эти мерзавцы схватывают на лету. Учитесь у них. Учитесь, учитесь и ещё раз учитесь, Гейдрих. Да и, к тому же у вас будет «молот Тора», а с подобным артефактом можно выиграть войну даже (Тегеллинг брезгливо дёрнул уголком рта) не обладая стратегическим гением вашего фюрера.
- В это-то всё упирается. Поверьте, разработанная мной комбинация, столь же изощрена, сколь и просчитана. Вам ли не знать, что добыча «молота Тора», даже с вашей помощью, вещь далеко непростая и обоюдоострая... К тому же, вы так до конца и не открыли карты. Я не обладаю всей полнотой информации. И это не пустоё любопытство.
- Вам сообщено всё, что вы можете усвоить. Согласитесь, глупо читать глухому папуасу евангелие от Матфея на китайском языке. Он не проникнется духом «Нагонной проповеди», не перестанет жрать людятину, и носить кольцо в носу. Кстати, а эти так сказать, homo не вызывают у вашего фюрера желания решить «папуасский вопрос»? Ей-богу дикари должны вызывать омерзение не меньшее чем евреи, и своим образом жизни, и природными свойствами характера?
- Пока нет, - в тон Тегеллингу отвечает Гейдрих, - во-первых, они не содержали универсальных магазинов на «Вильгельмштрассе», а во- вторых, фюрер, боюсь, больше силён в расовой теории, чем в географии, и не подозревает об их существовании. Однако давайте вернёмся к вопросу, ради которого мы встретились. Я, херр Тегеллинг, продолжаю настаивать на вашем рандеву с фюрером. Поверьте мне, это на порядок ускорит процесс завершения программы «Валгалла», позволит мне работать без оглядки на того же, Бормана и Гиммлера, а главное позволит привлечь дополнительные людские и материальные ресурсы. Экономика Протектората «Богемия и Моравия», мною контролируется полностью, однако, боюсь, и её резервов будет недостаточно... по крайности, что бы уложится в намеченные вами сроки.
- Хорошо (Тегеллинг брезгливо тряхнул кистью)... и можете дальше не извиваться... устрою для фюрера шоу почище тех аттракционов, которыми его тешит этот ваш шарлатан Хаусхофер. Вот только что? Надеюсь, вы мне не предложите глотать шпаги, или доставать из шляпы голову Черчилля? Я подозреваю, что вы представили меня фюреру как некоторое воплощение доктора Фауста...
- Мефистофеля, - поправил Гейдрих... – Это не так. Не совсем так... фюрер считает, что вы прилетели с другой планеты. С Марса точнее.
- Но ведь и это не так!
- Для фюрера это не столь важно. Но для того, что бы я получил от него карт-бланш, этого вполне достаточно... (после паузы, осторожненько, играя интонациями, как вороватый поп чётками) в отличие от меня, Адольф Гитлер на слово верит только своему вдохновению.
Тегеллинг опять смеётся. Смех напоминает дребезжание консервной банке, привязанной к кошачьему хвосту.
- Вы неисправимы, Гейдрих. Впрочем, как и вся раса людей, невзирая на то арийцы они или семиты. Вам кажется, что если какие-то процессы происходят по законам вам неведомым, то этих законов не существует вовсе. Это заблуждение, обергруппенфюрер, сгубило многих из тех небезызвестных личностей, с которыми мне приходилось общаться, находясь здесь, в вашем мире. Ну, да ладно. Насколько я заметил, эта обитель находиться под наблюдением, вашего непосредственного шефа рейсхфюрера Гиммлера, который, постоянно путается под вашими ногами, и устранение которого, вы почему-то так же считаете нецелесообразным...
- Не возможным, - поправил Гейдрих, - и невыгодным со стратегической точки зрения. Пока невыгодным. Гиммлер, не смотря на все его происки, и неуёмное любопытство помешать, пока не может.
- Ладно. Приступим к фокусам... тем более я слегка поизносился. Скажите, у вас имеется под рукой человек, который не имеет особенной ценности.
- В концентрационных лагерях райха их 10 миллионов заключённых. Если вам нужно что-либо особое, я сейчас отдам приказ. Через час экземпляр будет доставлен.
- Если бы моя психика, не столь сильно отличалась от человеческой, то я бы нашёл весьма занятным заставить Гитлера пообщаться с каким-нибудь перхатым хасидом из Бердичева. Но, во-первых, мне это неинтересно, а во-вторых, временной ресурс ограничен. У вас, Гейдрих, уж точно. Пригласите первого попавшегося охранника. Как я понимаю, вы с рейсхфюрером собрали здесь племенной фонд ваших СС, и пусть он захватит с собой пару наручников и провод со штекером... электричество, как я вижу, здесь имеется. Ну что вы на меня уставились? Выполняйте... вы хотите чудес? Они есть у меня...
Когда обергруппенфюрер Гейдрих, спросил вошедшего унтершарфюрера Клосса, готов ли он служить делу партии и фюреру душой и телом, эсесовец, затянутый в ремни портупеи, щелкнул каблуками и вытянулся по стойке смирно. Подбородок его дернулся вверх, почти до козырька чёрной фуражки с высокой тульей. На породистой арийской морде, как след гусеницы имперского «панцира» на раскисшей русской дороге, отпечаталось выражение «готовности» (попробовала бы там выразиться какая-либо другая эмоция). И вообще, внешность Клосса чем-то неуловимо напоминала самого обергрупеефюрера. Только лет на десять моложе и уже в бёдрах. На непроницаемом лошадинообразном лице эсесовца, не отпечаталось ни эмоции, когда ему было предложено сковать своё запястье с запястьем Тегеллинга. Никак он не прореагировал и когда, Гейдрих примотал два конца провода к кольцам наручников. Облачко озабоченности наползло на лоб унтершарфюрера, лишь, когда его бос, не спеша, по-кошачьи, двинулся к розетке со штепселем в руках. Он, было, дернулся, но тут его взгляд встретился с глазами Тегеллинга. И эсесовец замер, словно кролик, загипнотизированный мерцающим прищуром питона. Гейдрих включил ток и резко обернулся, после короткого щелчка, похожего на выстрел пистолета с глушителем, Тегеллинг повис на руках Клосса, словно плащ, перекинутый через локоть.
- Выключите ток, обергруппенфюрер, щекотно – голос эсесовца был скрипучим и бесцветным.
- Это... вы... – Гейдрих, машинально вытащил штепсель из розетки.
- Мы, мы, – Клосс, или кто там ещё, дотянулся до ключика на столе, расстегнул браслеты, стряхнул с себя безжизненное тело, словно мокрый лист, прилипший к рукаву плаща, - Вроде получилось... Вы, кстати, позвоните в вашу канцелярии, или ещё куда, пусть, оформят документы, что бы я мог спокойно отбыть отсюда. Я не клоун, что бы развлекать ваших черных «быков» и шпионов рейсхфюрера дешёвыми фокусами по материализации духов. Ну и подберите кандидатуру, какого-нибудь лишнего, не грязного человека, для демонстрации подобного шоу фюреру... я думаю одного сеанса ему будет достаточно. Согласны?
- Яволь.
Гейдрих вдруг как бы стряхнул с себя наваждение, и тревожно обратился к Тегеллингу, который с каким то напряжённым вниманием всматривался в ставшее желтым лицо Шлоссера, не отводя глаза, он бросил Гейдриху,
- Вас что-то смущает, групеннфюрер?
- Можно вопрос?
- Ну...
- Простите, э-э... херр Тегеллинг, я понимаю это звучит наивно... а куда девался Клосс?
Продолжая внимательно рассматривать тело, не оборачиваясь, Тегеллинг ответил. Вопреки ожиданиям Гейдриха, в его голосе не было ни раздражения, ни обычных едко-капризных ноток,
- А куда девается электрический ток в проводах, после того, как вы переведёте ручку рубильника. То-то... ну да ладно. Помолчите с минуту.
После двухминутной паузы, Гейдрих, вновь подал голос,
- Что-то не так, херр Тегеллинг?
Не удостоив его ответом, эсесовец, поскрипывая портупеей и сапогами, на отдраенных носках которых, золотыми блёстками на «чёрном» переливались блики огня в камине, подошёл к столику с напитками. Взял с него роговые очки, водрузил их на жёлтое, словно вырезанное из лунного диска, лицо недвижного Шлоссера. Удовлетворённо потёр ладони. И с облегчением выдохнул,
- Ну вот. Теперь всё нормально.
7)Шоссе на полпути между Москвой и Барвихой.
Нарком Берия никогда не пользовался охраной, особой охраной. В этой стране, раздавленной и изнасилованной стаей «чернозадых макак», он уже ничего не боялся. Все и всё боялись его. Конечно же, среди 150 миллионов мужчин и женщин, граждан СССР, наверняка нашёлся бы не один миллион, которые не только с наслаждением разрядили пистолет в его мясистую голову, похожую на свиную, только с обезьяньими ушками и вдавленным волосатым пятаком. Но и наверняка бы, при первой возможности, попытались зубами порвать кожу на его жирной, всегда потной, шее - что бы добраться до стенки аорты, за которой пенилась, разбавленная бациллами сифилиса, кровь.
Но всё дело в том, что никому из желающих, просто не приходила мысль о такой возможности. И не только у зачумленного, загнанного в самый угол идеологической крысоловки представителей советского народа, но и у, казалось бы, искушенных в подобных вопросах «мастерах тёмных дел» из Абвера и РСХА. У них (впрочем, как и визави этих «херров» и «партайгеноссе») почему-то присутствовала тупая уверенность-штамп, что вожди и их последыши, настолько идеально охраняются своими «великими-и-ужасными» спецслужбами – что и пытаться не стоит. А зря. Главное избавиться от подобного предрассудка. В 38-ом году, какой-то шизофреник-краснодеревщик, при помощи будильника и тротиловой шашки, чуть было не отправил в валгаллу самого фюрера вместе с камарильей, во время празднования очередной годовщины «пивного путча», в Мюнхене. Впрочем, кому суждено быть повешенным, того не взорвут. Благодаря похожей случайности, Гитлеру повезло и во время покушения в июле 44-го. В апреле 45-го, правда, везение кончилась. Хотя, конечно, Гитлер находился у власти какой-то там десяток лет. Проправь он Германией годков, этак, 25, вполне возможно и у немцев так же наступила апатия, выразившаяся в полном отсутствии стремления отправить любимого фюрера на рандеву с его папой Алоизом. Но это что касается частных лиц и воли рока. А вот спецслужбы, если отказываются от подобных клише, то достигают весьма впечатляющих результатов. Те же чехи, к примеру, испокон веков не искушенные в подобного рода акциях. Возможно, именно благодаря этой «неискушённости» контрразведке генерала Индры, при Лондонском, эмигрантском правительстве Бенеша, летом этого (1942) года, удастся блистательно убрать одного из черных нацистских ферзей с доски, на которой разыгрывалась партия Будущего Европы. Ради справедливости следует добавить, эту акцию чехи проделали при помощи и под контролем британской МИ-5, и не без участия секретной службы Его Величества «Блекфокс».
Вот и сейчас, выбрось, где-нибудь неподалёку в лесочке, абвер с десяток парашютистов из того же батальона «Бранденбург», ботающих как по «фене» так и по-русски, натасканных как охотничьи гепарды, при слове «совдепия» зубами скрипящих, каких-нибудь «коричневых латышских стрелков» из «Нахтигаль», или «злых чеченов» из «Бергмана» - всё. Остался бы Великий Сталин без своего любимого «металлического» наркома. А так, катит себе товарищ Берия по пустому шоссе, на «Понтиаке» пепельного цвета. Следом версты на полторы, «эмка» подотстала. Она, конечно под завязку набита откормленными мингрелами в форме НКВД. Сытыми, обленившимися, меж собою по-басурмански о прелестях влагалищ русских баб гыргычащих. Да что с них толку? Одна ловко брошенная граната ... один меткий «Фауст-патрон» в лобовое стекло – и останется товарищ нарком без охраны, уподобится голому мужику в сгоревшей женской бане.
Но что это? Увидев в стекло, как его лимузин обогнал чёрный «линкольн», и ловко подрезав угол, прижал гебисткий «Понтиак» к обочине, заставив Хрусталева по тормозам «ударить», Берия почувствовал, что содержание его головы в трусы провалилось, и зачавкало между жирных бёдёр, обросших чёрной шерстью. И лишь рассмотрев правительственные, кремлёвские номера на капоте, нарком перевёл дух. Но уже, через секунду, содержимое желудка фонтаном ударило в голову, и липким вонючим страхом залило оба полушария мозга. Ей-богу, Берия предпочёл бы сейчас встречу с немецкими парашютистами, чем с посланцами родного ведомства, которое возглавил новый министр ... неужели, Есиф, все-таки решил сменить коня на переправе, неужели «железный нарком» допустил какой-то просчёт, за который зацепился разум любимого вождя, как кожа ладони за рваный край открываемой консервной банки? Лаврентий Павлович слишком хорошо знал куда деваются «старые наркомы». Даже лошади, ведомые на живодёрню, наверняка, выражали им сочувствие тихим, печальным ржанием. Ото страха животного Берия икнул, пукнул и кончил в штаны. Уж лучше бы ... впрочем, если случилось то, чего он так боялся – «всё лучшее» уже кончилось. Впереди только худшее. Самое худшее. Впрочем, содержание головы и желудка вернулось на исходные позиции, когда нарком узрел, что из распахнутой дверцы, перекрывшей путь, машины вылезли не ракоподобные костоломы с похабными ухмылками на отмороженных мордах, а одинокий стройный фельдъегерь, в новенькой шинели затянутой портупеей. Но с другой стороны, ведь если что, то арестовать могли его и «родные» мингрелы из личной охраны. На секунду Лавр, представил, как бы по дороге на Лубянку, эти «сторожевые псы» опускали бы ему почки и расширяли печень, короткими злыми ударами, припоминая с наслаждением все те мелкие и крупные унижения, которым их подверг всесильный нарком во времена службы псовой. Берия решил точно – если всё кончиться хорошо, то выпишёт себе из Грузии новых мордоворотов, и не из Мингрелии а из Гурии, а ещё лучше сванов ... а этих ... на фронт, под Сталинград ... а ещё вернее под Магадан ... в лагерь ... нет. Сболтнут чего лишнее. Автомобильная катастрофа. Вот! Вспышкой сознание наркома осветило секундное видение «эмки» с охраной, невписавшейся в поворот на полном ходу.
Берия опустил стекло. В проёме дверцы появилась голова в фуражке с голубым околышком и приложенной к нему ладонью. Отдав честь и пакет, запечатанный сургучом, фельдъегерь выпрямился, застыл по стойке «смирна», так и не издав ни звука. Это означало, что пославший курьера ждёт немедленного ответа, кто бы это мог быть, ясно. Так и есть. Взломав клёймёную гербом СССР печать, нарком извлёк из конверта листок в клеточку, неаккуратно вырванный из школьной тетрадки. Там, красным крошащимся карандашом, родным до дрожи подчерком было выведено:
«Он сагласылся?».
Берия исподлобья вскинул взгляд на фельдъегеря. Тот щелкнул каблуками и ещё более вытянулся. Подрагивающими пальцами нарком пошарил по карманам. Извлёк золотой «паркер». Матерясь одними губами по-грузински, отвинтил колпачок и, плюща перо, нацарапал –
«да».
При этом Берия постарался, что бы его, обычно размашистая подпись, на фоне «верховной» выглядела скромно, а ещё лучше убого. Вложил бумажку в конверт, и резким движением протянул её капитану (в голубых петлицах взгляд наркома зафиксировал «шпалы»). Тот отдал честь, и так и не разомкнув губ, быстро нырнул в машину. Через пару секунд она превратилась в чёрную точку, на уходящем к горизонту пустом шоссе. Нарком, всем корпусом обернулся. Невдалеке притормозила эмка с охраной. Четверо мордоворотов в новеньких шинелях топтались у открытых дверок авто. Двое из них, как питекантроп дубину, держали в лапах автоматы ППШ.
«Уроды» - чуть слышно прошипёл Берия и зло сплюнул прямо на недвижный затылок водилы Хрусталёва. Тот не подал звука и не шевельнулся. Нарком несильно ткнул его кулаком в ухо.
- Ты что? Заснул, да? Ехай! (и, сам не зная почему, добавил почти по-немецки) Шнеля!
8) небо над СССР. Если передвигаться по этому азимуту маршрута, с востока на запад то, при скорости 280 км/час, примерно минут через сорок можно пролететь над Москвой. Борт правительственного «Дугласа».
- ... я к немцам не полечу ...
28-летий, «сталинский сокол», майор Чинцов, небрежно отмахнулся от дула ТТ, которое приставил к его виску ротмистр Лемпке, перед этим азартно передёрнув затвор. Конечно, с одной стороны этим двум отмороженным зэка, терять нечего, а со стороны другой, они тоже люди и хотят жить ... так же точно, как и он, майор Чинцов ... «сталинский сокол» ... «ворона тупорылая» ... может быть, что конечно вряд ли, нарком Берия и отмажет своего «зверька» полковника Голидзе, за то, что тот, под дулом пистолета, отдал преступный приказ поднимать самолёт и «лететь туда-куда-скажут», но ему Ченцову, самоё лучшее, что «светит» - штрафная рота. Он ещё раз проклял себя, что не смог совладать с инстинктом самосохранения. Это ведь только оттяжка – и ... Но уж очень не хотелось умирать ... там и сейчас ... этим зэкам действительно терять было нечего ... стрельнули бы ... не готов он был тогда ... это всё же не морозное небо над Москвой лютого ноября 41-го, когда, увлёкшись жужжащей смертокаруселью с «мессерами», забываешь и о смерти и о жизни – и только одна мысль бешеной жилкой выламывает висок – ты этого «сраного асса» - или он тебя ... ещё более сраного ... Потери во время этих страшных воздушных противостояний были один к пяти не в нашу пользу. Но они, «соколы», мясом своим, фанерой и металлом «Яков» и «Лавочкиных» все ж таки перемололи Первую Воздушную Армию люфтваффе. Так же точно, как и их британские «братья по штурвалу и гашетке» (правда, в соотношении один к «один-и-пять») «переработали» Второй Воздушный флот рейсхмаршала Геринга в небесах над Лондоном и Ливерпулем. В котором, недавно родившиеся Джон Леннон и Пол Мак-Карти, своим истошным криком, заглушали вой «юнкерсов», требуя, что бы матери поменяли им пелёнки, не смотря ни на какие «воздушные» и свои собственные тревоги.
... направление маршрута полёта захваченного «террористами» «Дугласа» было однозначно и ни у кого из экипажа и пассажиров вопросов не вызывало. На запад. Вопрос был в другом. Где совершать посадку? Дискуссия велась в основном между Суховым и Лемпке. И логика и здравый смысл были на стороне рассуждений ротмистра. Не для того они совершили похожий чудо, самый дерзкий за всю прошлую и будущую история ГУЛАГа побег, что бы тёпленькими сдаться озверелым «комиссарам». Только за линией фронта их ждало спасение. А за полковника НКВД, хоть и обосавшегося от страха, но живого и говорящего по-русски, пусть и с мерзким каркающим акцентом, немцы ведь, ох, какое большое danke sh;n скажут ... уж по крайности, проверками своими подлючими (мол, не засланные ли «казачки») донимать не будут. Сухов явно не еврей, морда у него если и не арийская, то уж точно рязанская, а Лемпке вообще на ; немец. А четвертушка эта так же, уж если не рязанская, то башкирская или калмыцкая на худой конец, так что под расовые законы они оба не попадают. Что ещё? От власти советской, жидовско-комиссарской они пострадали не меньше, чем какой-нибудь «небелунг» под Смоленском, пулю большевистскую на лету подхвативший, жизненное пространство райха родёмого расширяя ... Прямая дорога к Гитлеру. Голидзе в дискуссии этой голоса был лишён во всех смыслах слова, так как был связан собственной портупеей и рот его какой-то ветошью зачеканен. Только глаза его, расширенные, ужасом наполненные, вертелись, как шары биллиардные, после удара кием, над лузой притормозившие на миг, что бы волчком повертевшись в сетку нырнуть. Похоже, что чекист славный, ещё так до конца не осознал весь ужас случившегося с ним. Он регулярно зажмуривался в тоскливой надежде, что вот сейчас раскроет веки, и сон этот кошмарный кончиться. Остальные члены экипажа, кроме первого пилота майора Чинцова, были оставлены на взлётном поле, вместе с начальником лагеря Берёзкиным и его псами, как двуногими, так и четвероногими. Им могли позавидовать разве что евреи, голые, с кусками мыла в сведённых судорогой пальцах, толпящиеся в предбаннике газовой камеры в Освенциме. Даже те, кто догадался, что их ждёт не дезинфекция перед отправкой в гетто, а рандеву с богом Яхве, видимо так и не забывшем языческие мерзости их древних царей, и предложившим теперь семи миллионам представителей «народа избранного» с процентами рассчитаться за идолопоклонство царя Седекии, и истошный вопль озверелой толпы на Храмовой площади: «Распни Его. На нас, и детях наших кровь эта». Впрочем, Яхве, давно уже не страдал кровожадностью, так как газ «Циклон А» (впрочем, как и «Циклон В») умерщвлял абсолютно бескровно.
Салон наркомовского самолёта был отделан если и не роскошью кричащей, то весьма шикарно. В нём было всё необходимое, что бы стимулировать напряжённые умственные процессы его хозяина. Но ревизию беглые каторжники делать не стали, ограничившись тем, что в полковничьем чемодане нашли бутылку коньяка «Двин» несколько плиток шоколада «Золотой ярлык» и какие-то дурманяще пахнущие копчености, расфасованные на мясокомбинате «Микоян» в провощённый пергамент. Не смотря на лютые спазмы голода, беглецы ограничились несколькими кусками шоколада и глотком коньяка. Старые бойцы знали – что если сейчас нажраться «салями» и «тамбовским окороком» - то можно просто подохнуть в страшных судорогах. Единственное, что они решили, так это поспать по очереди ...
Ротмистр взглянул на запястье, которое украшал хронометр «омега», ещё два часа назад тикавший на руке полковника Голидзе. Сухову было спать ещё сорок минут. Лемпке положил пистолет на колени. Он сидел в кресле второго пилота, рядом с Ченцовым ... На его плечах, поверх грязной лагерной робы был накинут шикарный китель Голидзе с золотыми полковничьими погонами, своих «орлов» Берия одел в новую форму одними из первых. Лемпке покосился сначала на приборную панель, потом на мрачно сосредоточенное лицо молодого майора и сказал устало,
- А больше лететь некуда ... кроме, как к германцам ... в рай разве что ... но для того, что бы туда попасть, взлетать тебе, майор совсем необязательно ...
- Я приказ выполнял ...
- Брось майор, - ротмистр криво усмехнулся, - жить тебе просто захотелось, как впрочем, и этому дерьму гепеушному ... Смерть принять, долг то бишь выполнить – там можно было ...
- Ты бы меня застрелил ... застрелил бы?
- Угу (борясь с зевотой, Лемпке кивнул головой).
- На моё б место Серега сел ... а у него ... вообщем ...
- Так ты что? Товарища спасал?
- Я командир корабля. Я офицер ...
Ротмистр встрепенулся. Оскалился. Его голос прорвался из горла, словно гной из лопнувшей раны,
- А я кто?!! Фаллос, что ли?!! Да я с германцем воевал, когда ты ещё под стол ходил! Я георгиевский кавалер! Ты знаешь, что есть георгиевский кавалер?! Щенок ...
- Так ты ещё и белогвардеец ... тогда ясно ... недобитый значить ... (не контролируя вспышку ярости, ротмистр всверлил дуло ТТ в ухо лётчика, щелкнул предохранителем, майор не теряя спокойствия, лишь поморщившись от прикосновения металла, спокойно продолжил) Ну стреляй контра, а дальше что ... при колонии у вас наверное кружок ОСАВИАХИМа был? Ты что самолёт водить можешь ... то-то ... дурак ты, ваше благородие ...
- А коли и так ... мне уже терять нечего ... тебе, похоже, тоже, только знаешь что майор, не знаю, есть у тебя кто, жена или мать ... есть? (последнее слово ротмистр произнёс с таким надрывом и спокойствием, что майор Чинцов, сам от себя такого не ожидая вдруг ответил)
- Жена в прошлом году ушла ... к генералу ... нас с дочкой бросила ... дочка с матерью в Тамбове живут ...
- Так вот майор, чем дело кончится я не ведаю, а вот на чём сердце успокоится напомнить могу, даже если мы ... ты точнее, смертью геройской и загинешь, с нами вместе ... то ... то ведь не черножопого этого объявят пособником «врагов народа» - тебя ... Больше некого ... и опера Лубянские ваши, такой сюжетец бойкий состряпают, что по сценарию этому и Эйзенштейну фильм заснять, не стыдно будет ... но тебе что ... ты уже ангелам будешь показывать, как парашютом пользоваться – а вот матушку твою – в лагерь ... как члена семьи врага народа ... А дочку в приют ... или как там у вас зовется дом презрения – детдом? А там ...
- Заткнись, сволочь ... контра недобитая ...
- Что «сокол», не нравиться ... а ты дослушай.
Пальцы майора Ченцова на штурвале побели, и стали похожи на фосфорицирующие цифры на панелях показателей, он грудью налёг на штурвал, казалось, хочет вдавить его в гудящий пол кабины, а ротмистр продолжал, вбивая ему слова, как гвозди в уши,
- У нас одна дорога ... к немцам ... скажу, что ты с нами ... за полковника нквэдэшного, нам ... вообщем, был «соколом» Сталина, станешь «беркутом» фюрера – поверь, одна сволочь другой стоит – а жизнь только раз дана, и прожить её надо так, что бы ...
- Не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, - вымолвлено с отрешённым спокойствием.
- Хорошо сказано – но глупо ... сам придумал, что ли?
- Да уж куда нам ... (летчик совсем успокоился) ... мы кадетских корпусом не кончали ... а вот скажи контра, если я к немцам перелечу, гнидой стану – матушку что? Орденом наградят за то, что иуду взрастила ...
- Да нет, сокол, итог у них один – что так, что так ... только, вот ...
- Да как ты одного понять не можешь ... гидра царистская ... сейчас фашизм воюет с коммунизмом, Россия с Германией ... А я - коммунист. Я русский. Понимаешь?
- А я кто? Немец, что ли ...- ротмистр Лемпке вдруг осёкся и истерично расхохотался, - а ведь я действительно немец, майор ... по крови то я немец ...
- Сука ты – с равнодушной злобой выругался лётчик.
- А ты дослушай, дурачок ... война скоро кончится ... германец, ох, силён ... после четверти века правления большевичьего России Гитлера не одолеть ... а так выживешь ... выживешь ... а там и мать найдёшь. Дочку уж точно, а при новом порядке, ты станешь ...
- Сволочь ... ох, сволочь ... запомни, гнида – Германии - Россию, Советскую Россию - не одолеть никогда – а таких как ты, в говне топить будем, слышишь.
- Ты что, псих, майор? Географию в гимназии учил? Немец на Кавказе! К Волге вышел! Петербург со дня на день падёт. Москву зимой прошлой не взяли по случаю чисто. Даже татары нас так не утюжили ... Проигрывать нужно уметь. Ты не офицер. Ты быдло. А главное дурак.
- Может и так, твоё ****ородие, может и так ... георгиевский кавалер говоришь? Буржуи тебе цацку повесели, за то, что ты им мир делить помогал, работящих людей простых закабалять ... но я тебе вот что скажу, мой орден «Красной звезды», который я в Испании заработал – «Георгия» твоего побольше весит ... ты по указке помещиков да капиталистов германских пролетариев, национализмом одурманенных убивал – а я фашистов! Я трех «мессеров» над Барселоной завалил. Понял ты – фашистов! Ты знаешь, что такое фашисты?
- Я знаю что такое коммунисты ... а вот, веришь, нет, лет 20 тому назад с Гитлером пиво пил ... впрочем, тогда ещё никто не знал, что это Гитлер ... впрочем, как и в века начале, кто такие Ульянов и Джугашвили ... знал бы кто – так всю эту нечисть в колыбели бы попридушили ... и Бог бы простил ... ты веришь в Бога, майор, крещёный хоть?
... майор Чинцов родился в 1913 году, во Владикавказе. И, конечно же, был искупан в купели, местного храма Покрова Богородицы. Отец его работал в железнодорожных мастерских, тем самым, обеспечив сыну пролетарское происхождение. Хотя сам, ни в каких беспорядках и забастовках не участвовал, и даже одно время состоял в «Союзе Михаила Архангела». Мастеровым был дельным, уважением у управляющего пользовался как знаток механизмов всяких, был мужиком малопьющим, а по сему зарабатывал не плохо, и деньгу скопил достаточную, что бы домик под черепичной крышей, в пригороде купить, и хозяйством обзавёлся, там курками всякими да поросятками. Мечтал сына в реальное училище сдать, что б тот, в будущем светлом, инженером стал, человеком в России уважаемом и обеспеченным ... возможно, кабы не война «империалистическая» да смута политическая и выбился бы к годам этим Чинцов в инженеры-путейцы, как родителю мечталось ... не судьба. Ведь его то самого, родителя майорова-то профессия, позволила времена хрептоломные пережить, так как мастера паровозные всем были нужны – и красным и белым, и тем, кто в крапинку. Не расстреливали их без нужды особой – и паёк усиленный выдавали. А для сына судьба в «путёвке в жизнь» совсем другие адреса начертала. Комсомол. ОСАВИАХИМ. Лётная школа. Полёты на Север. Военное училище. Испания. Доверие партии и правительства ... Которое вот не оправдал «сокол» Чинцов. А насчёт бога ... Крестик свой крестильный, плюнув на него предварительно, выбросил Коля Чинцов, перед тем, как в райком на приём в комсомол идти ... отец так и присоветовал ... он во времена нэповские, мастером в депо уже работал ... А потом в Испании, кореш его, Хорхе, летчик из Валенсии, подарил ему крестик свой, на счастье, говорил, в небе помогает, это он от несознательности, конечно, так как коммунистом не был, а любил тэкилу, свою молодую республику и почему-то француженок из Бордо, о прелестях которых часами мог рассказывать ... Крестик, правда, строгий, католический, хоть и золотой, Хорхе с шеи своей снял, после того, как Чинцов ему браслет с часами отстегнул с руки. Это после того, как в небе над Гвадалахарой, всего третий раз сев за штурвал весёлый испанец, пошёл в «лобовую» на «мессера», который к хвосту чинцовской «чайки» пристроился. И ведь завалил он хвалёного асса люфтваффе, хотя при посадке, «ишачка» своего чуть не угробил, и не, оттого что немцы с верху наседали – а по неопытности. За что получил от начальства выговор и трое суток ареста, а от инструктора своего, «товарища Рауля», часы «Буре» и флягу той же тэкилы, которую вместе и выпили, каждый тосты на своём языке произнося и речи не понимая, но во все чумазые рожи, улыбаясь ... не повезло Хорхе. Через неделю сбили его над позициями марокканцев каудильо. С парашютом успел выброситься шустрый испанец. Лучше бы не успел. На следующий день с самолета, на позиции интербригадовские, бочку железную из под горючки сбросили. Когда открыли её – то там Хорхе оказался ... на куски порезанный ... кожа со спины снята, подсушена наподобие пергамента, на ней корявой латиницей, но по-русски выкарябано «Привет от генерала Франко, большевистские свиньи. Аллах Акбар».
... Во все времена почему-то ненавидят нехристи магометанские лётчиков особо, лютей всех прочих гяуров ... Наверное потому, что «рождённый по пять раз на дню, отбивать на карачках поклоны в сторону идола Меккского» - летать не может толком, хоть на МиГ его посади, хоть на «мираж», хоть на Шатлл космический ... Наверное, оттого что Бог, (если есть он, и как зовётся – не важно) не допускает, что бы твари его, которые ещё их звериного состояния не вышли, ангелам небесным уподоблялись, или уж «соколам» вольным, по крайности.
До сих пор снится иногда майору Ченцову отрубленная по локоть рука испанца, на кисти которой, продолжали тикать его часы. На них никто из басурман не позарился, так как за мародерство Франко, даже зверей своих верных на месте расстреливать велел. А история с крестиком католическим продолжение имела. Вызывает раз к себе Чинцова комбриг Смушкевич. Вид у него чернее «мессера» в тучу грозовую залетевшего. И давай матом, вперемежку с diabolo-ми испанскими частить, мол, сукин сын, чего ж ты такое вытворяешь, я ж тебя, «сокола» драного к «герою», представил – а ты ... ворот расстегни ...
Пальцами дрожащими расстегнул Чинцов верхнюю пуговицу гимнастёрки. Комэска покривился, будто увидел, что по шее у «сокола» жужелица ползёт, золочёная правда. Потом сел за стол устало, положил перед Чинцовым лист бумаги. Закурил жадно. И лейтенанту (тогда ещё) прикурить, давши, наблюдая как тот читает, проговорил голосом высохшим,
- Кабы не копия это была, рапорт-то в Москву пошёл, то бумажкой задницу подтереть можно было бы ... гавнюка же этого ... (Смушкевич впрессовал «сигарильос» в пустую банку из-под «португальских сардин») ... а так ...
И стал ждать пока Чинцов бумагу дочитает, нервно при этом цепочку на шее теребя.
А в рапорте, написанном начальником особого отдела бригады, батальонным комиссаром Суетиным говорил, если в двух словах следующее. А именно, что старший лейтенант Чинцов, позорит честное имя большевича-коммуниста-ленинца-сталинца, тем, что носит на шее религиозный фетиш, тем самым, показывая неустойчивым элементам среди бойцов-интернационалистов, и отсталым слоям местного населения, что и среди советских людей, даже большевиков, ещё не изжиты религиозные предрассудки. И не в том даже дело, что подобное безответственное поведение полностью дискредитирует высокое звание бойца-интернационалиста, показывая вышеупомянутым категориям лиц, что даже советский лётчик, больше полагает на боженьку, чем на то воинское искусство, которое он получил благодаря партии Ленина, возглавляемой великим Сталиным. Что силы свои, даже граждане СССР, черпают не из чистого источника марксистко-ленинского учения, а из бредней религиозных мракобесов. Особое внимание органов Суетин, советовал обратить на следующий факт. Подобный религиозный фетиш (прицепился, гнида, к словцу нерусскому) ст. лейтенант Чинцов получил из рук лейтенанта Хорхе Гонсалеса, якобы погибшего при выполнении боевого задания. Особист Суетин не исключал, что вышеупомянутый Гонсалес перелетел к франкистам, перед этим завербовав Чинцова, а во время полёта сгубил бесценную боевую технику, в лице истребителя «И-15». За неделю до этого, Гонсалес, при посадке сильно повредил ещё один истребитель. Свои действия он объяснил отсутствием у него лётного опыта, однако буквально за сорок минут до этого Х. Гонсалес в воздушном бою, в лобовой атаке, сбил «мессершмит», пилотируемый опытным лётчиком люфтваффе. Данное противоречие легко объяснить, если допустить тот факт, что Х. Гонсалес, являлся не просто дезертиром и изменником, а кадровым агентом даже не контрразведки фалангистов, а, скорее всего Абвера, и являлся хорошо обученным специалистом, а не пилотом любителем, которым представлялся. Своего немецкого коллегу он был вынужден сбить, во-первых, что бы недемаскироваться и укрепить доверие к себе, а во-вторых, что бы спасти своего агента старшего лейтенанта Н. Чинцова, который случайно мог погибнуть от пуль своих фашистских хозяев, и как агент представляет для Абвера, несомненно, большую ценность, чем асс люфтваффе. Подтверждением этой версии явился следующий факт. Через день, после мнимой гибели Гонсалеса в расположении части было подброшено изуродованное тело, якобы замученного франкистами пленника. Достоверное опознание произвести было не возможно. Труп расчленён. Лицо изуродовано. Документы отсутствовали. Дактилоскопических отпечатков не имелось. Опознание было произведено тем же Чинцовым по наручным часам, которые он выменял у пропавшего без вести Гонсалеса на золотой фетиш. Далее Суетин соглашается с возможными возражениями насчёт того, что некоторые факты и требуют более детального уточнения, однако, учитывая всю их гамму обстоятельств, тяжёлую обстановку на фронте и, в полном соответствии: со своей совестью советского человека, долгом коммуниста, и обязанностью чекиста – считает что ст. лейтенанту Ченцову, нельзя больше оказывать доверия, требует его отзыва в СССР и тщательной проверки там, на месте, всех вышеприведённых фактов, так как в боевой обстановке, есть вероятность того, что, страшась возможного разоблачения, Чинцов дезертирует вслед за своим вербовщиком Гонсалесом.
- Вот же сука (Смушкевич, успел выдернуть из пальцев старлея лист с текстом рапорта, который тот, было, скомкать собрался)! Мы же с ним только три дня назад тэкилу пили ... он же ... сссука ...
- Ты начальника особого отдела не особенно ссучивай ... Водку пили, говоришь?
- Ай, Яков Григорьевич, кабы водку ... тэкилу проклятую. Она в жару хорошо идёт ... я же проставлялся за мессера этого, с тузом пик на фюзеляже которого завалил намедни ... и он пришёл ... как комиссар ... не гнать же ... он ещё лимонов принёс, говорил настоящие испанцы тэкилу лимоном с солью закусывают ... ну, мол, как мы водочку огурчиком квашенным ... мы же все, теперь навроде испанцев, я вот Рауль, вы Хуан, а он ... от же сука ...
- Молчать – комэска хлопнул ладонью по столу, - он не сука ... он чекист, так твою мать ... его сам товарищ Ежов знает ... понял?! Ты, наверное, яду этого мексиканского лизнул, лимончиком как огурчиком захрумкал, жарко тебе стало, ворот расстегнул, гадостью этой поповской покрасовался ... довыёбывался ... расслабился. А нам расслабляться нельзя. Мы коммунисты ...
- А вы что, товарищ комбриг (Чинцов рванул ворот, так что пуговицы посыпались и цепочка, на которой распятие весело лопнула, почти на крик, переходя, о субординации забыв) действительно считаете, что Хорхе к Франко перелетел, а марроканцы нам в бочке быка с корриды прислали? Так?! Для маскировки!? А я что!? Трех мессеров завалил, тоже деятельность свою вредительскую маскируя?! Так!?
- Как бы так было, старший лейтенант Чинцов, то я бы тебя за ангар отвёл и собственноручно расстрелял ... право имею. А вот бумагу это давать тебе читать права не имел. Но дал. Что б ты знал к чему готовиться. Сдай оружия. Собирайся. Вечером в Россию отправишься ... сам ... без конвоя. Сбежишь если, сам знаешь, что со мною будет ... - Всё (Смушкевич резко понятой ладонью, пресек поток эмоций, готовый выплеснуться из души Чинцова). От себя лично рапорт в ГЛАПУР отправлю. О тебе. Представление к «герою» посылать, конечно, не буду ... при любом раскладе не утвердят. А за трёх мессеров орден положен даже агенту Абвера. К «Красной Звезде» представлен будёшь. Это Верховном Совете СССР утвердят быстрее, чем на Лубянке дело раскрутят. Так что будешь шпионом-орденоносцем. И вот что ещё ... ты фе ... шиш этот свой мне отдай ... на память ...
Чинцов разжал кулак, в котором был сорванный с шеи крестик лейтенанта Хорхе Гонсалеса, и вопросительно взглянул на комэска. Тот криво усмехнулся, и сам взял «фетиш» из безвольно раскрывшейся ладони. Небрежно бросил его на лист с доносом. Затем снял с руки золотые наградные часы, и зычным голосом гаркнул,
- Встать! Смирно! За проявленное мужество и боевое мастерство при выполнении интернационального долга, старший лейтенант Чинцов от имени Советского пра ... от себя лично, награждаю вас ...
- Служу трудовому народу!
... Чинцову повезло. К тому времени, когда он прибыл в Москву, Великий Сталин снял со своего поста «железного наркома» Николая Ежова, а строгий, но справедливый Советский суд, под председательством товарища Ульриха, в полным соответствии с законами советского общества и джунглей, выписал ему командировочное удостоверение туда, где дожидался его уже 5 лет, прежний нарком, Генрих Йягуда. А следующий нарком, товарищ Лавр Берия, понимавший своего Великого-и-Ужасного кунака с полуслова (особенно, если это «полу» по-грузински прогыргычено), с рвением и умением принялся исправлять перегибы, допущенные своим предшественником, толи по глупости, толи, выполняя задания японской разведки, агентом которой, как выяснило следствие, оказался Ежов. На подобную гениальную мысль, доблестных дознавателей натолкнул, надо полагать, следующий факт. В последние месяцы своего царствования на Лубянке, глаза карлика кровоядного (японцы так же все недомерки) отекли и превратились в щёлочки от беспробудного пьянства, что открыло его истинное азиатское лицо самурайского наймита.
Почти полгода болтался «сокол» Чинцов между землёй и небом. За это время, его не бросили в гэбисткие застенки, но бросила жена, правда не по политическим мотивам. Она ушла к какому-то молодому генералу (а все они тогда молодыми были, так состариться не успевали), который сладко сношал (страх ожидания по ночам «прилёта чёрного ворона», говорят, ох как, мужичинскую способность повышает, каждый раз как бабу имеешь – последним ведь стать может – вот и стараешься), и, главное кормил он девку сладко. Ведь Сталин мудрый, генералов своих хоть и карал часто, но довольствие, до того как на убой отправить, щедрою рукою отпускал. Да и какая же русская женщина не мечтает стать генеральшей? А тут вот оно! Только ноги разкоряч – и в дамки. В дамы, точнее ... Хер то, чай генеральский, лейтенантского может и не твёрже, а на вкус, сучкам сисястым, слаже кажется.
За срок этот, Чинцов, на гражданского лётчика переучился, так как бежать было некуда, а времени было навалом. Да и к тому же, «трофей» единственный испанский у комбрига остался, а жить на что-то надо, ибо в стране Советов два великих закона - социалистического развития и биологии, прекрасно гармонировали и дополняли друг друга. Первый: кто не работает – тот не ест. Второй: кто не ест – тот подыхает. А как срок этот кончился, приехал за Чинцовым «ЗиС» и отвез, толи героя, толи шпиона прямёхонько в Кремль, где дедушка Калинин, тряся козлиной бородёнкой, и стараясь не дышать перегаром, присобачил к лацкану пиджака интернационалиста орден «Красной Звезды».
Видимо сошлось всё. И рапорт комбрига в ГЛАВПУР. И смена наркомов НКВД. И япошки косоглазые на границам пошаливать начали, над рекой Халкин-гол, дивизии самурайские, как туча грозовая, нависли. А офицеров, о генералах уже не говоря, столько, как мышат в рукавицах ежёвых попередушили, что полками лейтенанты уже командовали, а майора толкового армейского подготовить ведь времени намного более потребно, чем опера лубянского, признания в шпионаже табуреткой из головы генеральской выбивать.
Вот и Смушкевич тот же, за Испанию, получил золотую звезду Героя Советского Союза, генеральские петлицы (это в 35 лет-то) и вместе с Жуковым на Халкин-гол этот самый брошен был, показать императору Хирохито «ниппону мать». Яков Григорьевич там авиацией заправлял, а генерал Жук – наземными войсками. И «бежали на хер самураи под напором стали и огня». Особист Суетин, тоже за бдительность свою на Сьерра-Маэстре, орденом Ленина награждён был, и тоже на Халкин-гол попал.
 Что там написал, Смушкевич в своей докладной в ГЛАВПУР – не знамо, да только переведён был чекист из авиации в артиллерию, и в звании понижен. Из батальонного комиссара стал старшим политруком, но с той же должностью – начальник особого отдела при артдивизионе. Они, чекисты, бойцы универсальные – им из летчика в артиллериста переквалифицироваться раз плюнуть, тем паче ни на самолёте он не летал никогда, ни из гаубицы не стрелял, а вот бдительность всегда проявлял исключительную. Сейчас вона, в Крыму, зам товарища Мехлиса, уже дивизионный комиссар, генералу Козлову, который Керчь обороняет, помогает линию партии в правильном направлении удерживать.
А Смушкевич, за кровь самураям пущенную, вторую звезду получил, и на грудь и в петлицу, генерал-лейтенантом стал, и доверил ему Великий Вождь командование всеми ВВС Республики Советов. Правда, не оправдал генерал высокого доверия вождиного. Не проник в мысли Гитлера подлючего. Когда немцы блицкриг свой затеяли – растерялся. Расслабился. А ведь сам говорил – нельзя коммунистам расслабляться. Да и как тут не растеряться – когда за первые два часа войны люфтваффе пожгли 80 процентов парка боевых самолётов прямо на аэродромах, а с теми, кто поднялся, ассы Геринга тешились, как коршуны с горлицами. И вместо того, что бы руководящие указания мудрые давать, да рапорты в Москву строчить, растерялся молодой генерал, в одной рубашке, на «яке» чудом уцелевшем взлетел в небеса, птицами железными с крестами на крыльях наполненные, как дьяволами крылатыми во времена армагедонские, и завертелся в сатанинском калейдоскопе сразу с тремя мессерами, кровь почуявшими как стервятники. Смерти видно искал. Не нашел. Может и плохим был генералом Яков Смушкевич, а пилотом видно от Бога – для двух ассов люфтваффе «русская компания» в первый же день и закончилась. Впрочем, как и для генерала Смушкевича. Прямо на взлётной полосе, воронками от бомб германских развороченной, среди самолётов звездастых догорающих, куда «як» свой живучий, в трех местах осколками пробитый приземлил, ждала его чёрная «эмка», в ней трое мордоворотов с голубыми петлицами на воротах гимнастёрки.
В конце лета 41-го года, примерно в тоже время, когда в Смоленском застенке НКВД был расстрелян превращенный в затравленное животное бывший «сталинский сокол», Америка России подарила самолёт. А если точнее, то Черчилль Сталину, этот самый «Дуглас», на котором теперь спасаются беглые каторжники. Джугашвили, поначалу даже решил что, подкалывает его боров Вини, союзник новый, вражина лютая старая. Мол, вот тебе аэроплан Иосиф Виссарионович, собирай «алмазный фонд» в чемоданы, и мотай ко мне на острова, «корону российской империи» на «Кристи», толкнём, а если фюрер и в Лондоне до нас доберётся, то в Канаду махнём, и оттуда с Гитлером воевать будем. И ничего не возможного в этом не было. Черчилль коллекционировал битых европейских правителей, как энтомолог диковинных жуков в свой кляссер. По коридорам форрин-офиса ошивались, выклянчивая подачки и субсидии, и польский премьер-министр Сикорский, и чехословацкий президент Бенеш, и председатель «комитета свободная Франция» де Голь, гордыню галльскую до времени притушив, и король югославский Александр, и албанский Лека, и греческий Константин, и бельгийская королева, и голландская, и даже император всея Эфиопии Хайле Силассе I . Это, не говоря уже о прочей, более мелкой политической живности. Да все со своими правительствами, спецслужбами и амбициями, а кое-кто и золотой запас родины любимой прихватить успел, от фюрера заглотного драпая. Так что тут такого, если экспонатами экой коллекции станут Сталин с Молотовым да Кагановичем? Хотя вполне возможно, что Берию, с его опричной братией в Лондон бы и не пустили. Пришлось бы Лавру, (ежели б выжил, конечно), где-нибудь за Уралом партизанить, или к Гиммлеру на поклон идти, чтоб слово за коллегу перед фюрером молвил. А времечко тогда, теперешнего, не менее лютей было. Фельдмаршал Лееб кольцо вокруг Ленинграда замкнул. Гудериан Киев взял. Руденштат на Москву пёр. Татары фюреру Крым продали. Да и много чего ещё. Вот бы потешился Черчеллюга проклятый, смету на прокорм вождям Кремлёвским утверждая, вычёркивая из меню для Первого секретаря ЦК ВКП(б) «киндзмараули» с бастурмой, и вписывая вместо этого какое-нибудь кислое «бужеле» с бекасами, мол на десяток фунтов ихних, стервингов, дешевле. Они, буржуи, экономные суки. Нет у них размаха. А может быть (от них империалистов проклятых всего ожидать можно), Гитлеру бы презентовал всё руководство советское в знак доброй воли, или белогвардейцам на растерзание отдал бы ... их недобитых по миру вон ещё сколько ошивается.
Самолётам персону свою Иосиф Виссарионович никогда не доверял. Один раз в жизни, решил, было прокатиться на птеродактиле могучем - «Максим Горький». Да одумался во время. Чутьё звериное не подвело вождя великого. Рухнул этот монстр железный с небес, словно Икар глупый, не сам правда, при подмоге Проведения Божьего, или дьявольского там – но теперь Иосиф в небеса ни-ни. Боялся неба Великий Сталин – а кары небесной не страшился вот. Смелый человек был. Но от ангелов там всяких подалее держался, что бы ни раздражать их без повода запахам серы, перемешанным с запахом табака «Герцеговина-Флор» из пасти его гнилозубой исходящим.
Самолёт он в подарок принял (чёрт его знает, может и пригодиться в крайнем случае, надёжный ведь, добротный самолёт, без дозаправки Атлантику перетлеть может) – но отдал его в пользование наркому НКВД. Когда экипаж для машины правительственной подбирали, и попалось на глаза Лаврентию Павловичу дело лётчика Чинцова, который один из немногих «соколов», опыт имел вождения машин подобных. Сволочью, конечно Лавр порядочной был, но в людях толк знал. И когда, зам его Саркисов возразил, что биография у пилота подпорчена, то Берия, в суть дела вникнув, прогыргычил,
- Глюп ты Саркиз. Нэ понымаешь. Если этот «сокол» в Бога верует – то не сыудствует. Не прадаст. Ищо Хрыстос запретил в заветах сваих, малкабуржуазных, началников прадавать. А то, что биография падпорчена эта харашё. Стараться будет. А са стараны другой (Берия мечтательно закатил очи), агентаф папы римскава у нас пака ещё нэ было ... ха! И не будет ... пака. С фронта атзавите. Пависте в звании. О семье пазаботесь. Что б в эвакуации била. Пад рукой.
Вот так вот и получил Николай Чинцов майорские петлицы, командование правительственным бортом и возможность вероятную целым до конца войны остаться ... это если СССР войну выиграет ... а если Германия? А если Германия, - то сейчас этот шанс представился. Выбирать ему. И никто выбор подобный сделать не поможет. Есть, правда ещё и третий вариант. Но он всегда есть ... всегда был ... Но думать об нём не хотелось. А эта сволочь белогвардейская душу растравила. Смерти Чинцов не то что бы боялся, не хотел её просто, как и всякий не псих, да и псих не всякий на пулю верную полезет. Сейчас для Чинцова одно стало ясно – если полковник Голидзе не вернётся на Лубянку, с тем за кем послан – то хоть погибни он смертью героя, хоть на Красной площади самолёт посади (а там ротмистр даст свой «последний и решительный бой» - опять же смерть всем) – то ждёт судьба страшная и мать его и дочку – такая же, как и миллионы подданных красного деспота Сталина и его гебистской банды. Что делать? Мысль тикала так же точно, как часы на панно приборов.
Интересно, а что скажет второй беглец? Похоже, он осуждён несправедливо – и партия большевиков исправила свою ошибку, слава богу, поправимую ... Зачем тогда бежал с этим белогвардейским ублюдком? Нет, сколько волка не корми ... Майор Чинцов вдруг до глубины души осознал жестокую мудрость Великого Сталина и железобетонную прозорливость партии Ленина. Мало, ох мало, уничтожали проклятых белогвардейских недобитков и их последышей, предателей, изменников, и шпионов ... врагов партии и народа ... Но партия разберётся, даже если этим выползням подлючим удаётся заползти в высшие сферы управления Советским государством ... как тот же нарком Ежов, к примеру ... Майору вспомнился особист Суетин ... тоже ведь гнида затаившаяся ... Но его, рано или поздно, выведут на чистую воду ... если даже Ежова, стоявшего во главе всемогущего НКВД, удалость разоблачить – то уж этого подонка и подавно ... рано или поздно ... сколько, таких «врагов народа» ещё не выявлено, сколько продолжает вредить, сколько перебежало к немцам и воюет сейчас на стороне Гитлера ... А сколько бы их было, если бы не бдительность Великого Сталина, его гениальная способность видеть насквозь преступную сущность не только конкретных людей, но и целых классов ... Ведь не уничтожь в своё время воля партии кулачество как класс, сколько бы откормленных дивизий, сформированных из кулаков и подкулачников, сейчас бы люто сражались на стороне Германии, опьянённых дикой ненавистью к социалистическому колхозному строю. Это не говоря уже о буржуях дворянах и прочей нечисти, которая как гидра ползёт в обозе фашистских войск, и, истекая липучей слюной предвкушения, ждёт от фашистов подачек и возвращения своих былых привилегий ... Мало, мало стреляли гадов ... Но ничего ...
Всё человеческое, всё «боженьково» становилось на дыбы в душе майора Чинцова, против того, что его ни в чём невиновные мама Зинаида Дмитриевна и дочка Иришка, попадут в лагерь, но вся суть коммуниста, вся суть советского человека, скрипя зубами, соглашалась с этой жестокой, почти людоедской альтернативой. Ведь не будь её – вполне мог майор Чинцов поддаться слабости человеческой (и коммунистам к сожалению присущей), биологическому инстинкту самосохранения (так и не изжитом из нутра своих членов ВКП(б), как ни старалась) – и махнуть к немцам жизнь свою спасая, честь офицерскую в тряпку половую превратив ... А так ... Так думать надо.
Честь офицера ...
... И сейчас вот, до ледяных кристаллов в сознании понял майор Чинцов. Что для того государство (не только советское, но и фашистское, и буржуазное даже) и вскармливает питательно-сладким кровяным молочком своих «соколов» да «барсов». Для того одевает в красивую хрустящую форму, узрев которую, самки породы человечьей, поддаются неизъяснимому желанию продолжить род свой с этими откормленными, гладкими, сытыми и аккуратными самцами. Взрастить в плоти своей семя ими сплюнутое. Что бы взросло из него новое, откормленное и обученное мясо. Самовоспроизводящиеся. Готовое по воле кормодателей своих, порвать клыками острыми врагов этноса своего, или того на кого укажут вожди этноса, а главное, если надо будет, «а надо», рано или поздно, всегда становится, самим в ошмётки кровавые или кости обгорелые превратиться.
В этом видно, если без цветастых идеологических словосоплетений обойтись, честь офицерская и заключается. Жрал бесплатно, вместо того, что б у станка или кульмана, хлеб горький трудом потным зарабатывать, мышцы качал, да меткость тренировал, на солдатиках бессловесных амбиции свои отшлифовывал, играл на маневрах сладостно в войнушку, в детстве недалёком эмоций недобравши – теперь плати за всё это. Вот он вексель этот неоплаченный, «тигром» немецким надвигается. Не хочешь? Так не скули тогда, что чекисты из заградотряда тебя как собаку и стрельнут. Не надо было братан во времена мирные, на халяву зарится. За всё платить надо. И чекисты эти, что тебя стрельнули, расплатятся – в аду, на сковородках калёных, в жиру человечьем кипящем, кожа их лопаться будет и нарастать тут же – а ты здесь и сейчас – свинцом плавленым в затылок бритый, вошки по которому ползают.
- К немцам не полетим, ротмистр ...
Это сказал уже не майор Чинцов, это уже профессор Сухов говорит, в проёме раскрытой кабины пилотов появившийся.
- Да ты что, Федор Григорьевич, ты что ... сон какой приснился? А куда тогда?
- Мне в Москву нужно ...
- А в рай тебе не нужно? – Лемпке закатил глаза к потолку кабины, шутливо так, однако Сухов подметил, что ТТ в его руке напрягся, словно живой, направлением смертоносным налился.
- Слушайте, что я вам скажу, - подал голос майор Чинцов, - Выход вот какой. Самолёт правительственный. Здесь в хвосте парашюты имеются. Автоматические. В ОСАВИАХИМе учиться не нужно что с ними прыгать. Даже за кольцо дергать не надо. Два. Вы (он свернул скулу в сторону Сухова) спрыгнете ... с полковником. А мы ... (он посмотрел на вопрощающее лицо ротмистра) ... к немцам полетим ... Устраивает такой вариант ... впрочем, других нету. Можно и так сделать, я с полковником спрыгну – а вы летите куда хотите, - Чинцов качнул штурвал, самолёт послушно накренился на лёвое крыло, ротмистр чуть не вывалился из кресла, полковничий китель слетел его плеч, однако, через секунду дуло ТТ запрыгало напротив щеки Чинцова.
- Дошутишься «сокол».
- Я не шучу.
- А почему бы нам не спрыгнуть?
- Мы в районе Москвы летим. Будешь прыгать – прыгай.
Ротмистр с сожалением посмотрел на разбитую рукояткой пистолета рацию. Это он сделал ещё в начале пути.
- А до фронта сколько?
- Километров 150. Только линию фронта ещё перелететь нужно. Звёзды на крыльях с низу хорошо видны. Собьют ведь. Разбираться фрицы не будут, что мы к Гитлеру на блины летим.
- А если мы вдвоём полетим, не собьют?
- Могут ... только полковник, с этим, - кивок в сторону Сухова, - должны прибыть туда, куда им товарищ Берия предписал, а нам с тобой, контра, уж как на роду написано ... ты слово-то за меня замолвишь перед немцами, а? Ждут тетя там видно, а? только условие у меня одно есть.
- Какое, - пистолет в руке Лемпке опять напрягся.
- Одёжу верни товарищу полковнику (он кивнул на китель), неудобно ему будет в наркомате без формы то ... да и холодно. И оружие личное ...
- А мешок с картошкой, ему на плечи вместо парашюта не повесить, ещё, а?
- Оружие я верну товарищу полковнику, когда приземлился – Сухов принял решение мгновенно.
- А ты и за меня решил, Федор Григорьевич? – в этом плане Лемпке что-то очень сильно не нравилось.
- Ваши предложения ротмистр?
Сомнения разрешил Чинцов,
- Вообщем так, господа каторжники, если через пять минут не примете решения, сажусь на первом же поле ... можете меня стрельнуть ... тогда садитесь сами ...
Он без разрешения взял из пачки «трофейных» (для Лемпке) папирос «Дели» одну штуку и сосредоточенно раскурил её.
- И ещё, - Чинцов, оторвал зубами конец мундштука папиросы, зло сплюнул его, жадно сквозь зубы же, втянул струю тягучего терпкого дыма, - мне с товарищем Голидзе надо парой слов перемолвиться ... наедине. (и предупреждая возмущение Лемпке стыдливо как-то добавил) Насчёт своих ... насчёт семьи. И вы ... если всё хорошо будет, скажи те там ... что это я насчёт парашютов предложил ...
9). Примерно тоже время. Подмосковное шоссе.
Нарком Берия поелозил своим мясистым задом по дивану правительственного лимузина, что бы примоститься поудобней и отдаться во власть питоньей дрёме-размышлению, о последующих ходах той дьявольской комбинации, к розыгрышу которой приступил несколько часов тому назад.
... Да, Джугашвили преподал ему очередной урок о том, что нельзя расслабляться ни на миг. Мог же ведь, и подождать сука-батоне, пока прибудет нарком к нему лично (а в Москве уже через час быть должны, трасса гладка и безлюдна, по обеим сторонам дороги проносятся, стройные ряды берёзовых рощ, да еловых борков ... дерева, казалось, во фрунт вытягиваются перед мчащейся мимо их нестройных шеренг машиной. Лишь головы-верхушки почтительно склоняются. Не от ветра даже. А из подчительности и страха перед грозным министром. А что? Ударь моча ему в голову мутным нефтяным фонтаном, прикажет ведь вырубить лески вдоль дороги, если чем-то взор его не взласкают ... Пригонят зэков тьмы, или дивизию с фронта снимут и застучат топоры ... и будут и зэка и солдатики (не менее их голодные и истощившиеся) тайком от надсмотрщиков, слизывать с пеньков обрубленных, сок берёзовый, как слёзы чистый). Фельдъегеря Сталин прислан не от нетерпения тремтящего. Уж чего-чего, а выдержки животной Иосифу Виссарионовичу было не занимать. Годами ждать мог, как зверь лесной в засаде, пока вражины его бок подставят для укуса смертельного. А потом, в миг свой последний, когда пуля из нагана расстрельщика расстояние до затылка азартно пожирает, осознают вдруг враеи разума вспышкой последней. Что вся вина их перед партией и правительством заключается в том, к примеру. Что давно, при царе ещё, в ссылке Туруханской, или в «незабываемом 1919» - сорвались слова с губ, тогда лоснящихся. Типа того: «Что ничего эта чурка черножопая в диалектике марксизма не понимает» ... Всё «она» понимает! Показать хотел Сталин псу своему охотничьему, что никакой он не хищник, с ним в сравнении по крайности, А заяц оборзевший. И все петли, которые выделывает, от ока его державного не ускользают. Да силён «отец народьий» - признать сие был вынужден нарком железный. Но ничего. Когда он до лет его доживёт, то не глупей Сталина будет, так как догмами никакими отягощён не был ... Дожить бы только ... Вот скоро приедёт Голидзе с этим троцкистом-профессором, и тогда можно, пускать «железного волка» по следу ... Размышления наркома прервал истошный хрип Хрусталёва,
- Десант! Немцы!
Водила сориентировался мгновенно. На полном ходу он, визжа протекторами, сделал резкий разворот. Почти на месте, с ходу. Нагнавшая их эмка с охраной, что бы не столкнуться с лубянским «понтиаком», резко вильнула в сторону и кувыркнулась в кювет вверх колёсами. А всегда безотказный американский мотор вдруг заглох, словно от ужаса. Слухи о немецких парашютистах уже больше года будоражили Подмосковье. Их никто никогда не видел – но боялись все люто. О десантниках этих Берия знал больше кто-либо. Во время прошлогоднего немецкого наступления на Москву они подтвердили свою полную неэффективность. По крайней мере, заброска крупных подразделений. Мелкие группы коммандос диверсантов сбрасывались обычно ночью (сейчас уже скоро полдень), и предназначались для ... впрочем, все эти знания вывались у министра в штаны с лампасами вместе с хорошей порцией сациви и лоббио, переработанной предварительно наркомовским желудком.
Глаза Берии расширись больше чем стёклышки пенсне на его мясистом «пятаке». Из щели, открывшейся от резкой остановки дверцы лимузина, он заторможено наблюдал, как на шоссе, метрах в десяти от замершего автомобиля плавно опускаются два парашюта. Он впал в полнейшее оцепенение. А когда в одном из «немецких десантников» упавших с неба, узнал своего адъютанта полковника Голидзе, ему показалось, что всё это сон.
... А майор Чинцов, перебравшись через линию фронта, вел свой самолёт прямо над ниткой железнодорожного полотна «Москва-Брест». Рядом, «доглушив» бутылку наркомовского «Двина», резвился ротмистр Лямпке. Им везло. Небо над ними было чисто. Ни «мессера» ни ворона. Только стайка скворцов из Африки возвращалась. Домой. А если по меркам человечьим, то и не покидала границ родины своей. Ибо зимовали птицы в Ливии, из которой не так давно бравый Роммель выбил англичан, и теперь пролетали на Смоленщиной, где с прошлого года установилась власть Великой Германии, как обещал фюрер, на тысячу лет – не меньше.
 Вот внизу, похожий сверху на игрушечный, попыхивая трубой, выполз паровоз. Со свастикой на круглом фронтоне котла. Он тащил за собой состав из цистерн и платформ, закрытых брезентом.
... это не совсем правильно, когда говорят, «что с подводной лодки некуда деться». Не полно. Некуда деться и с поезда, мчащегося на всех парах, если в него врезается самолет. С самолета, тоже, кстати, деться некуда ...
... нарком Берия вздрогнул от взрыва. Полыхнул бензобак эмки, бесстыдно задравшей в кювете все четыре колеса, словно пьяная девка ноги из-под юбки. Одна из проблем наркома, решилась сама собой. Это что касается замены охраны.
10). Вавельсбург. То же время. Бокс №8.
Паутинка морщин, как трещинки на стекле покрыли высокий лоб опергруппенфюрера. Глаза из-под насупленных белёсых бровей мерцали подобно голубоватым гнилушкам. Этим своим тусклым гнилушечьим взглядом, он разглядывал, словно мазал слизью по лицу, человека в штатском напротив. Мужчина, лет сорока сидел за столом, и сосредоточено рассматривал содержание только что выпитой чашечки, из которой исходил остывший аромат хорошего кофе. На нём блестящий черный смокинг, кружевной ворот шёлковой рубашки стягивает пышная «бабочка» в крупный горошек. Это создавало впечатление, что на шею присела огромная божья коровка, а острый подбородок упёрся в её полураскрытые крылья. Это фон Тёрч. Барон фон Тёрч. Управляющий делами VIII отдела Имперского Управление Государственной Безопасности, или как меж собой называли его сослуживцы – «наш дьявол Ганс».
- И что вы там увидели Ганс? – спросил Гейдрих, кивнув на чашечку с кофейной гущей, которую Тёрч наконец-то оставил в покое. Барон откинулся на жесткую спинку резного кресла. «Разрешите?» - не дождавшись ответа, со смаком, играя выбритыми до синевы щеками, раскурил душистую сигару, которую, как показалось группеннфюреу, извлёк из рукава. Откуда в руке у него появилась изящная зажигалка в форме мужского органа, Гейдрих так же не понял. Душистый дым стайкой стрекоз упорхнул под тёмные своды потолка. В помещении королевствовал полумрак. Дрова в кармине потрескивали, словно суставы у партизан, которых допрашивают в гестапо.
- Вы что? Хотите от меня предсказаний, группенфюрер? Так это не по адресу. О будущем пусть расскажет господин Хаусхофер. Он ведь напрямую общается с богами. Или протокол его бесед с Одином предназначен исключительно для фюрера ... Я, честно говоря, до сей поры, удивлён каким образом, ему удалось избежать участи своих коллег астрологов, после бегства Гесса.
- Фюрер ему верит.
- А я нет.
- Кому? – Гейдрих плеснул в рюмки по глотку конька, - Ему или фюреру? ... «Мортель», кстати, отменный ... если верить начальнику лионского гестапо Барьбе. Он презентовал мне целый ящик. Какой-то редкий сорт. Впрочем, я не знаток.
- А ну-ка ... – барон потянулся к рюмке, поводил над ней своим длинным носом. Пригубил. Втянул воздух ноздрями, а, после, глубоко затянувшись сигарой, и выпуская клубы дыма, проговорил,
- У русских есть варварский обычай. Закусывать коньяк лимоном с сахаром. Дикари. Ничто так не подчёркивает свойство напитка, как глоток дыма гаванской сигары. Впрочем, даже он не улучшит вкус этого (он брезгливо кивнул на недопитую рюмку) ... Весьма ординарный сорт. Ваш Барби или положился на то, что вы не знаток, либо сам профан. Мысль о том, что начальник гестапо может быть жуликом, я не допускаю. В любом случае, когда всё кончится, его повесят не за это.
- Вы что Тёрч, испытываете какие-то сомнения в победе райха? Это опасные настроения ... нет-нет (Гейдрих воздел ладонь), я не инквизитор – вы не еретик ... и уж тем более не враг Германии. А главное это помещение одно из немногих территории райха, которое не сканируется. Я это к тому, что подобные эмоции никак не могут способствовать решению поставленной перед вашим отделом задачи. Результат решения этой задачи, напрямую связан с нашей победой. И кстати, вы вспомнили о русских обычаях к месту. Я считаю вам необходимо отбыть в Бенск, что бы на месте координировать ход операции «Молот Тора». Готовьтесь к командировке в Россию. Завтра.
- Вы считаете, что гаупштурфюрер Снейк, не способен справиться с подобной задачей, без присмотра?
- Снейк не обладает всей полнотой информации. И инициативен. Это может привести его к ошибкам. А ошибки в делах такого рода недопустимы.
- А вы считаете, что я обладаю всей полнотой информации? Ренхард, мы знаем друг друга уже три года. И повязаны. Мне не нравится, что, даже оставаясь наедине, вы продолжаете разыгрывать из себя или дурака, или партийного патриота. Это и мешает делу. Нашему общему делу. Нашей победе, если хотите. Вот только не нужно обвинять меня в нарушении субординации ... мы ведь товарищи по партии, так ведь?
На щеках Гейдриха появились два размытых пятна, походящие на знаки бубен.
- Я не понимаю Ганс, о чём вы говорите? Если считаете, что ваше присутствие в Бенске не уместно – то аргументируйте. Если бы не суровая необходимость по контролю над проектом «Валькирия», я бы лично совершил паломничество на восток. К тому же, не забывайте – я протектор Богемии. Фактически глава крупного государства – управление им требует времени. И не кто не снимал меня обязанности главы РСХА. Да и сам никому их не отдам. Я не могу разорваться ... пока. И вам это известно более чем кому-либо. И согласитесь, задача подбора для Снейка второго партнёра, дело наивысшей важности, никому другому кроме вас лично доверено быть не может.
- Кстати, о полноте информации (Тёрч затушил сигару в бронзовой пепельнице, в форме влагалища), насколько я понял, у вас должно было, быть рандеву с Теггелингом? Вы не считаете нужным посвятить меня в тезисы этой беседы?
- Это не имеет прямого отношения к делу, Ганс ... Однако, я собирался сообщить вам об этом. Но надеюсь, вы не испытываете иллюзий по поводу того, что ваш шеф должен отчитываться перед вами?
- О, нет (во рту Тёрча появляется новая сигара) ... а (он резко склонился и вонзил свой сщуренный взгляд в зрачки Гейдриха, словно стилет в шею) вы что, действительно считаете себя моим шефом? Не формально - а в натуре?
Гейдрих взгляд выдержал, затем резко откинулся на спинку кресла и меленько рассмеялся.
- Да Тёрч. В данный момент времени и в данной ситуации это так. Если у вас сложилось иное впечатление – то это опасная иллюзия. Для вас опасная.
Тёрч криво усмехнулся,
- До сей поры, я находился в уверенности, что всё опасное для меня есть на порядок более угрожающее для вас, группенфюрер. Или вы уже стали сверхчеловеком? Неужели эта флюидная гадость в вашем мозгу настолько отравила сознание истинного арийца? Или это семитские гены пробуждают комплекс неполноценности? Мы с вами играем в игры, где личные амбиции есть камень, привязанный к хвосту кошки, сброшенной с раскалённой крыши. И не уповайте только на глорианина. Теггелинг не столь всемогущ, каким хочет казаться. Ему, конечно, ничего нельзя сделать. Но и он практически бессилен ... пока. Группенфюреру надо полагать должно быть известно, что он не первый кто получил подобные предложения. Со Сталиным у него что-то не сложилось. И вы знаете, у меня пока нет уверенности в том, что это есть ошибка красного диктатора.
- Мне известен этот факт. Как и то, что непосредственный контакт глорианин имел не со Сталиным, а с наркомом НКВД.
- Любит нечисть вашего брата «чекиста».
- Не понял, кого ...
- Нужно знать силлогизмы врагов, группенфюрер. «ЧК» - так называлось изначально русское гестапо. Отсюда и чекисты. Хотя теперь НКВД, по своей структуре полностью копирует РСХА. Или мы копируем НКВД. Не суть - дело важно. (Тёрч допил коньяк из рюмки. Покривился.) Я лично считаю, что фюрер допустил стратегический просчёт, отказавшись от союза со Сталиным против англосаксов.
- Но вы же, Тёрч, как и я знакомы с параграфами русской директивы «Суворов». Сталин коварный азиат. Впрочем, довольно примитивный. Он рассчитывал ударить в спину райху, когда мы истощим наши силы в противоборстве с Британской империей. Фюрер нанёс упреждающий удар. И нужно отдать ему за это должное.
- Если уж вам так желается погрузиться в пучину неосуществленных политологических прогнозов, то вспомните. Дата начала действия плана «Суворов» была, дай бог памяти май 1942 года. То есть теперь бы мы ещё находились с Россией в состоянии мира, а вся мощь вермахта, затраченная на прошлогоднюю Восточную компанию, была бы применена против Англии. Можно сказать, гарантировано, что флаг со свастикой украшал бы Траффальгардскую площадь, так же точно как сегодня развивается над Эйфелевой башней. И наши войска теперь бы стояли в Иране, а не русские и англичане. А возможно и в Индии. Вряд ли бы в такой стратегической ситуации Сталин решился на блицкриг. Более того, он, скорее всего, выполнял бы предписания исходящие из имперской канцелярии с рвением не меньшим чем какой-нибудь гаулейтер. А миллион выживших солдат райха готовились бы к «прыжку через Атлантику», точно так же как через Ла-Манш. А что касается расового вопроса ... Как вы правильно подметили, это хитрый азиат. Он без колебаний выдал бы нам своих евреев, точно так в 40-ом выдал наших коммунистов. Более того, я уверен, что к 43-му где-нибудь под Минском или Ростовом открылись бы филиалы Аушвица. Это, к радости фюрера, наверняка бы на порядок ускорило осуществление в реальность протоколов совещания в Вандзее. А теперь Сталин загнан в угол – как крыса. А загнанная в угол крыса опасна ... Сначала нужно одолеть Америку и Россию, а потом уже думать о Марсе. Да и зачем он вам сдался по большому счёту? Вы были там? Вы что всёрьёз поверили россказням Теггелинга о том, что глориание поделятся с райхом сокровищами подземелий Ареса, если при помощи наших солдат они одолеют флюидное государство цуренов? Да и кто такие эти глориание? По сути ведь – изгнанники. Прокажённые. Парии. Если мы всё же запустим «реактор пришельцев» и поможем этой субстанции обрести материальную суть – то не поступят ли они с нами так же точно, как мы теперь поступаем с евреями. А ведь империя, оснащённая супербомбой и космическими ракетами, станет соперником возрождённой Глории. Не лучше ли Ренхард оставить всё как есть. По прогнозам моих аналитиков, в случае победы райха, мы сможем к 55-му году вывести на орбиту пилотируемый корабль с человеком на борту. А к 65 высадится на Луну, без посторонней помощи. Возможно, тогда с нами будут договариваться пресловутые цурены. С нами! Сейчас, подстрекаемые Теггелингом, мы, не вылезши ещё из русского капкана, стремимся залезть в новую западню. В Марсианскую. Что с того, что глорианин утверждает, что солдаты из плоти и крови легко одолеют полуматериальных стражей подземелий? Теггелинг называет цуренов «народ-тень». Однако эта тень сумела загнать своих визави на «Глорию». А что есть Глория? Фактически концлагерь. Пусть и флюидный. Я, и те силы, которые я представляю, есть существа земные. На Земле вполне достаточно своих фантомов темных сил. И кому как не вам знать это. Все же ответьте, будьте добры – в чём суть вашей последней беседы с Теггелингом?
- Он согласился на встречу с фюрером.
- Вы всё-таки настояли на этом ... ладно. Время покажет. Кстати, я более чем уверен, что нам не потребуется прилагать усилий в поисках «второго партнёра» для Снейка. Об этом позаботятся «стальные волки». Или вы считаете, их глупее нас? Уверен, что нет. Однако группенфюрер, я вынужден признать, что ваше предложение по поводу моего вояжа на Восток имеет смысл. Русские должны играть по нашим правилам, а не мы по их законам. Я об этом позабочусь. Снейк прибудет на удобренную и взрыхлённую почву. Но ... но ведь Снейку необходим ещё один партнёр, и этот вопрос полностью в вашей компетенции.
- Он уже ждёт своей миссии.
Брови Терча взметнулись вверх. Он никогда не считал нужным скрывать свои эмоции. По крайней мере, в отношении своего шефа, когда они оставались наедине. А так как подобные рандеву всегда происходили без свидетелей, то группенфюрер всегда кожей ощущал волну высокомерия смешанного с презрением, которая исходила от барона. О Тёрче, Гейдриху было известно, что он «не совсем ариец». Располагай группенфюрер подобной информацией о ком другом, то это послужило бы прекрасной смирительной рубашкой любых проявлений неповиновения. Но дело всё было вот ещё в чём. Эти сведения дополняли другие. Они свидетельствовали о том, что фон Тёрч ещё и «не совсем человек», и это исключало любые попытки не то что шантажа, а малейшей неадекватности в отношениях, которые развивались в строгом соответствии с пактом заключенным ещё несколько лет назад, когда Тёрч и его люди были включены в структуру РСХА под именем «VIII отдел».
       - Надеюсь это не какая-нибудь «пианистка», вылущенная гестапо во время «очередной охоты на лис». Учтите, этот партнёр должен ненавидеть русских коммунистов, не меньше чем наш фюрер семитов.
Гейдрих усмехнулся,
- Фюрер совсем не ненавидит семитов. Недавно на приёме в имперской канцелярии присутствовал какой-то арабский шейх из Иерусалима, с молодым племянником. Юноша произвёл на нашего фюрера вполне умильное впечатление. Он сказал, что мечтает стать эсесовцем, и принёс что-то наподобие «Аннибаловой клятвы» ненависти к евреям. Весьма забавный зверёк. Я даже имя запомнил. Не то Ящур не то Ясир ... Его внешность вполне бы могла служить иллюстрацией представителей семитской популяции в атласе «народы мира». Арабы, да и вообще магометане – семиты, однако они полностью разделяют расовые принципы райха ...
А насчёт британца можете не беспокоиться. Экземпляр экстра-класса. Он, конечно, усложнил бы игру кому другому – но не вам. Вам ведь нужно именно это. Он из Intelligence service. Причём не из МИ-5, а из службы «Черного лиса». Как видите, IV отдел тоже кое-что может. Гестапо умеет работать. И он прибыл именно по интересующему нас вопросу. Я ждал его. Рейсхляйтер Гесс, сам того не осознавая, оказал империи услугу, которая полностью компенсировала его глупость апреля 41-го.
- Арестованный, что ... начал говорить? Надеюсь, ваши костоломы не сильно попортили экземпляр.
- Нет. Он пока молчит. Впрочем, его ещё и не допрашивали. По крайности III степень не применяли.
- Тогда откуда вам стало известно все выше сказанное? Агенты такого уровня не страдают приступами откровенности.
- У него нашли одну вещицу ...
- Что за вещь?
- Я не могу предъявить её вам, барон, по понятным причинам. Сейчас поймёте почему. Это тот артефакт, точнее его фрагмент, за которым охотились ваши люди, в Гималаях.
- Вот как! Так значить в Индии «Аргус» опередили не русские – а англичане. Это меняет дело.
- Говоря о том, что русский партнёр Снейка, объявится сам по себе, вы имели в виду, что Наха захватили «стальные волки»? как видите это не так. (пауза) Подобный факт сильно осложнит ситуацию?
- Совсем нет. Раз русские вышли на логово раджи Наха, значить рано или поздно они появятся на «тропе Тора». Нарком Берия не глуп. Меня настораживает другое. Как вам известно, хоть Аргус и опоздал, но «волков» мы одолели. По крайности из стаи живыми ушло только двое. Похоже, мое подозрение оправдывается. Это были не «волки».
- То есть.
- Возможно Сталин, допустил ошибку, которую удалось избежать фюреру, чего скрывать, благодаря вашему влиянию. Он попытался повести с нашими, если можно сказать «коллегами» так, как вас без конца подмывает обращаться со мной и моими людьми. А это никогда не приводит ни к чему хорошему ... ни для кого ... Будем надеяться, что они живы, не уничтожены прихотью деспота, и в решающий момент у этого азиата, хватит ума достать в нужный момент из рукава подобный козырь. Мне остаётся надеяться, что они лишь позволили себя интернировать, а злоба красного Будды не перехлестнула ту грань разума, за которой он предпримет попытку уничтожить «волков».
- А разве это ни к лучшему? Если мне не изменяет память именно этих пресловутых «Stalin wolf’s» вы считали самыми опасными конкурентами своей службы.
- Вы в том не правы, группенфюрер, что назвали их «сталинскими». К русскому диктатору они имею весьма косвенное отношение. Они именно «стальные», «still» - а не «сталинские». Почувствуйте разницу.
Теперь настала пора лицу Гейдриха лишиться маски невозмутимости.
- Я разницы не вижу. Они работают на русских. А Сталин и Россия не разделимые части. По крайней мере, в данной ситуации. Разве не так, барон?
- Не совсем так. Они не разделимы с русским государством. Так же как и моя служба с райхом, вне зависимости кто стоит в его главе - фюрер или Бисмарк. Поверьте, группенфюрер, работать с эпигонами-недоучками гораздо трудней и опасней, чем с истинными профессионалами. В моем коллективе так же в своё время были брожения ... Пришлось кое-кому преподать урок. К сожалению, подобные эксцессы в нашем деле неизбежны.
- Почему? Насколько я знаю у вас ... «каждый сверчок знает свой шесток». Русская пословица. Как видите, барон, знание этимологии врага, мне так же не чуждо. Итак, почему?
- Всё просто, Ренхард. Таков закон жизни. И не только человечьей. Ибо плох тот мелкий бес, который не мечтает стать крупным. В моём вольере «бесов», которые «плохи» не держат. А, следовательно, рано или поздно, в каждом из них просыпаются дремавшие до поры амбиции ... Уверен, в «стальной стае» происходят похожие процессы. Возможно, «хитрый азиат» и попытался воспользоваться подобным нюансом. Только вряд ли из этого вышло что-либо путное. Будущее покажет ... Однако, учтите, по «тропе Тора» к искомому артефакту смогут пройти только истинные мастера своего дела. Снейк этим параметрам соответствует. Я всё же надеюсь, что к месту действия прибудут истинные профессионалы – а не эпигоны-любители. Так же уповаю, что отловленный вами британец будет соответствовать требуемым стандартам. Однако его необходимо ещё обработать. А это не просто. Если честно, то ваша комбинация по отлову такого «тунца» меня впечатляет. Тем более если подтвердятся мои предположения по поводу этой личности.
- Какие, если не секрет?
- Подозреваю что он один из тех, кто опередил нас в Гималаях. Но учтите, Гейдрих – это сложный клиент. И он должен работать сознательно. Впрочем, вам облегчит работу, то, что с некоторыми деталями сути дела он скорей всего знаком. Что ж будем уповать на английский здравый смысл.
- Я лично займусь его обработкой.
- А я, на месте, в России, займусь подготовкой «свиты на мясо» для тех, кто пройдёт тропой Тора. Это тоже весьма существенный элемент операции, без которого вряд ли возможен конечный успех.
- В Бенске, для этих целей, можете использовать начальника местного гестапо Беста. На него вполне можно положиться. Он мой старый знакомый.
- Вам не жаль старого знакомого?
- В своё время он был сохранён, возможно, именно для этого случая. Завтра утром можете воспользоваться моим самолётом. Я же отправлюсь в Прагу и лично займусь дрессурой англичанина.
- Смотрите не переусердствуйте в ваших комбинациях. Как только «Чёрный лис» поймёт суть дела, то первое что сделают британцы – так это попытаются вас убрать. Любой ценой. Или имеете неосторожность уповать на то, что стали неуязвимы. Поверьте моему опыту – это опасная иллюзия.
- У меня нет иллюзий, барон. Шаги англичан просчитаны мной на много ходов вперёд. Этого агента, которого десять часов назад взяли мои люди – я ждал. И он попал прямо в цель. В сеть. Если англичане забросят террористов-диверсантов, мне будет известен каждый их шаг. До самого последнего, который легко спрогнозировать. Кстати, чешское подполье активизировалось, и поимка английских разведчиков будет достойным поводом устроить ему маленький allies kaput. Уж с этими то зверьками в гестапо миндальничать не будут.
- Группенфюрер хочет сказать, что у вас есть свои люди в МИ-5?
- А в каком разведпитомнике нет чужих кротов. Но оставим Шелебергу его маленькие секреты.
- Ладно. Раз уж вы такой предусмотрительный, то надеюсь, подготовили хорошую легенду моей миссии в Бенск? А то, боюсь что появление в русской глубинке барона Терча, будет кое-кем неправильно истолковано по обе линии фронта.
- Естественно.
Гейдрих достал из сейфа большой конверт. Сломал печать. Положил на стол перед бароном пачку документов, и, наблюдая, как барон быстро пробегает глазами по бумагам, допив рюмку коньяка, проговорил.
- Вы направляетесь в Бенск, как мой личный представитель. Полномочия самые широкие. И Абвер и гестапо получило инструкции, как насчёт вас, так и насчёт команды «Аргус». Впрочем, ваша миссия в особых рекомендательных письмах не нуждается. Снейк прибудет через несколько дней. Вместе с англичанином. Я вам гарантирую – он согласиться на нас работать.
Фон Тёрч, отложил бумаги, и вдруг резко вскочил, вытянулся по стойке смирно, щёлкнул каблуками туфель из кожи каймана, и вытянул руку в партийном приветствии. Движение, не смотря на видимую долю шутовства и пародии, было исполнено идеально.
- Штандартенфюрер Берг готов к выполнению любых заданий партии и фюрера! Хай Гитлер! – затем, вновь, как бы осыпался в кресло, меленько рассмеялся, раскурил очередную сигару, - кстати, я слышал, в этих местах водятся партизаны ... это конечно мелочь. Но в делах подобного рода любая мелочь может помешать воплощению в жизнь конечной цели. А ставки, особенно для вас, групеннфюрер высоки. Предельно высоки.
 - Согласен. В этой операции ставка больше чем жизнь.
 - Тогда надеюсь, предприняты все возможные, и невозможные меры по дезинфекции окружающих пространства от мелких грызунов, типа «русского сопротивления»?
- Недавно Мюллер ознакомил меня с рапортом Беста этому вопросу. Его успехи впечатляют. Однако, как ни досадно в делах такого рода всё не бывает гладко. Сталинская пропаганда и недальновидность местных властей, подпитывают жаром угли сопротивления. Однако его окончательная локализация лишь вопрос времени ...
- Которого у нас нет, группенфюрер ...
- К сожалению, вы правы (короткая пауза) штандартенфюрер...
Фон Тёрч меленько смеётся,
- Я начал службу в Shutzstfaffel с чина полковника ... вы не боитесь Ренхард, что с такими темпами через пару месяцев окажетесь официально в моём подчинении. А я строгий босс, хоть и толком не разбираюсь в расовых концепциях Гиммлера и Розенберга.
Гейдрих ответил в том же игривом тоне, где, однако явственно звучали нотки напряжения.
- Когда я стану императором Европы, то гарантирую вам пост рейсхфюрера. Если вас это позабавит, конечно. Впрочем, к тому времени, идеи Гитлера, как и он сам - изживут себя ... По крайней мере, еврейский вопрос будет решён окончательно, чему я как глава цивилизованного мира выражу искреннее сожаление и буду вынужден признать досадную ошибку покойного фюрера. У которого, не смотря на этот и другие перегибы, типа «культа личности», всё же найдётся достаточно добрых дел, что бы поколение немцев вспоминали о годах его власти с умилением и гордостью. Как никак молодость новой цивилизации ... А Shutzstfaffel, скорее всего, будет ожидать участь Sturmabteilungen7 – так же как и их рейсхфюрера участь Рема. Новому dominos не нужны старые преторианцы.
Но вернёмся из нашего светлого будущего в туманное настоящие. По моей инициативе, штаб ОКВ предписал Абверу усилить на данных территориях контр террористическую работу. В Бенский район переброшено крупное подразделение батальона «Бранденбург». Перед этим частями поставлены весьма напряжённые задачи. Я думаю партизанам, если таковые проявят активность, будет не до миссии Снейка. В связи с этим к делу привлечён и Абвер. Но армейская разведка сыграет вспомогательную роль. Впрочем, это на ваше усмотрение. Делами Абвера там заправляет полковник фон Тилбург. Вы знаете моё отношение к Канарису, я ему, мягко говоря, не доверяю – но в политике подбора и воспитания кадров у него можно и поучиться. Таких людей как Тилбург я бы предпочёл иметь в своём аппарате. Ну да ладно ... Можете использовать и его. Только аккуратно. Он слишком умён.
- Тилбург ... Тилбург ... это не тот майор Тилбург, которому единственному из всего вермахта удалось форсировать Ла-Манш и дать ассам Геринга точные координаты скопления английских плавсредств скопившихся в Дувре для эвакуации британского экспедиционного корпуса?
- Именно он, барон. У вас прекрасная память.
- Тогда извлеку из неё ещё один факт. Там ведь была ещё какая-та история с пленом?
- В плену он находился лишь несколько часов. Перерезал горло часовым и бежал. Между прочим, за это дело фюрер лично вручил ему железный крест.
- А что для потрошения «томми» он использовал крышку от консервной банки, из которой англичане кормят диверсантов пойманных на месте преступления? Если не ошибаюсь, его ведь взяли за «пианино», когда он отстукивал последние «ноты» своей «симфонии».
- Горло конвойным Тилбург перерезал стёлами своего пенсне. Он близорук.
- Ха! – фон Тёрч восхищёно прицокнул, - Ниндзя, натуральный ниндзя ... но даже из ниндзя может получиться прекрасный двойной агент. Скажите, Ренхард, сколько ваших агентов попавших к англичанам сподобились бежать? Вы знаете, я не верю в патриотизм зрелых мужчин, когда дело касается собственной шкуры, и войну можно спокойно переждать в английском плену, где строго соблюдаются «женевские конвенции». А если даже допустить мало вероятное – то кому из захваченных британцами ваших людей удалось совершить удачный побег с пересечением Ла-Манша, между прочим? То-то ...
- Не забывайте барон, фон Тилбург аристократ в десятом колене. И судя по доносам его сослуживцев «химера дворянской чести» не чужда его совести. Он, кстати, не особо скрывает своё не столько даже негативное, сколько брезгливое отношение к нашему режиму.
- А вы что, Гейдрих, считаете, что фон Клюге или фон Руденштат, испытывают благоговейный восторг, когда ефрейтор учит их, как правильно командовать фронтами? Вы говорите, что Тилбург умён? Если это так, то он прекрасно понимает, что для матёрого тайного агента его уровня, нет ничего более подозрительного как полная идеологическая безупречность. А насчёт всего остального ... поверьте, группенфюрер, моим опыту и интуиции, большая часть большевистских шпионов, работающих как у нас, так и у англичан на пролетарский НКВД, является как раз таки потомственными аристократами. Вы, глава Имперской безопасности, всегда должны отдавать себе в этом отчёт.

11) Подвальное помещение Пражского гестапо. Некоторое время спустя.
- Если дадите слово джентльмена, вести себя хорошо, я прикажу снять наручники.
- А что слово германского офицера вас не устроит?
- Довольно ломать комедию, господин… - Гейдрих заглянул в папку на столе, за которым сидел, - Бонд ... так кажется. Мне есть смысл продолжать или представитесь самостоятельно? Меня вы надеюсь, узнали – я обергруппенфюрер СС Ренхард Гейдрих, протектор Богемии и Моравии. А как ваше имя, мистер?
- Бонд. Майкл Бонд ...
 Отрицать очевидные вещи было глупо. Провал полный. Но как это могло произойти? Бонд уже десятки раз в уме просчитывал причины провала. Из ведомства лорда Блекфокса утечка информации категорически исключалось. Тогда остаётся одно. Операцию прикрытия на территории Протектората осуществляла Ми-5 в тесном сотрудничестве с контрразведкой при правительстве Бенеша, под командой Франтишека Моровица. Моровица Бонд знал лично. Это был осторожный профессионал. Кто-то из его людей причастных к операции? Возможно. Даже, скорее всего так. Провести заброску агента на территорию Богемии без участия чехов практически невозможно. Значит кто-то из них. И это отнюдь не рядовой сотрудник. Бонду вспомнился ротмистр Чудра, инструктировавший его по местности и давший явки Пражского подполья, на случай непредвиденных обстоятельств. Педант до мозга костей, с непроницаемым рыбьим лицом. Больше, пожалуй, никто из чехов не входил с ним в длительный контакт. Но и он не мог знать всего. По крайней мере, настоящего имени агента. Итак, перед ним Гейдрих. Почему ясно. У него при аресте нашли хрустальную колбу со спорой бен-пурру. А раз так, раз это заставило фашистского бонзу, бросить все свои дела и лично допрашивать пойманного шпиона, то, похоже, предположения лорда Блекфокса оказались верны. Гейдрих именно тот человек, который... Впрочем, предположения предположениями так и остались. Майкл никогда бы не послал непроверенного донесения боссу. Он ведь не видел, как повело себя существо в хрустальном футляре, оказавшись в обществе Протектора Богемии. Бонду почему-то вспомнилось, что в номенклатурном списке должностей опергруппенфюрера числится и такой параграф как директор «Интерпола». Поймали «гангстера» фашизоиды. Представив себя на миг в роли какого-нибудь Аль-Капоне, майор Бонд не смог удержаться от горькой усмешки. Именно гестаповцы, несмотря на чёрную эсэсовскоую униформу, все эти плащи из черного кожзаменителя, фуражки с высокими тулиями, и кокардами в форме серебреных черепов и имперских орлов, своими повадками, манерами, образом мысли напоминали ему самых типичных гангстеров. При чём не порожденных убогим воображением голливудовских продюсеров, а настоящих, которые, разряжая в голову соперника пистолет, говорят: «Прости, Френки, ничего личного. Бизнес». Не только бизнес. Эти готовы убивать и просто – ради удовольствия. В детстве они вешали кошек, отрывали крылышки у мух, с трудом не отдаваясь во власть навязчивой идеи – а что если нечто подобное проделать с человеком? Интересно ведь. И подавляющее большинство из этих выползших из нор подсознания гомункулов удерживали отнюдь не зыбкие нормы протестантской морали, а страх реального наказания. Именно это включало инстинкт под именем «нельзя». Теперь фюрер сказал им – «можно». Ни сам фюрер, ни вся эта свора (многомиллионная) – не с Марса прилетели. Они жили среди нас. И терпеливо дожидались своего часа. И когда всё это кончиться, когда Гитлер (а Бонд в этом был почему-то уверен) ощутил своей шеей мыльные объятия пеньковой верёвки – мир не измениться. Миллионы миллионов им подобных так же будут продолжать жить среди прочих людей и так же терпеливо дожидаться своего «момента истины». И единственное, что этих может остановить на грани, за которой придонная муть сознания обволакивает собой остатки человекоподобия «двуногих» - это видение болтающихся на плахе туш их предшественников, присуждённых к такой участи на открытом гласном суде с соблюдением всех норм - хоть британского права, хоть кодекса Наполеона, да хоть Сталинской конституции СССР. Англичанина вернул в реальность шипучий баритон группенфюрера,
- Это хорошо. Мне приятно познакомиться с вами. Я искренен. Согласитесь иметь достойного противника – это удача для настоящего борца. Надеюсь, вы не испытываете иллюзий насчёт того, что если мне понадобиться какая-либо информация типа явок-паролей, то это будет добыто из вашего сознанная при помощи совсем нехитрых аксессуаров, являющихся атрибутами допроса «третьей степени»? Но подобные сведения от вас не потребуются. Ваша явочная квартира на улице блаженного Йеронима провалена. Фройлян Катарина дожидается своей участи в одной из здешних камер. И участь эта полностью зависит от исхода нашей с вами беседы. От того примете ли вы моё предложение.
«Ясно, - лихорадочно соображал Бонд, - сдали меня чехи. Вот только кто? Неужели кто-то из людей Моровица? Впрочем, почему «кто-то». Кроме Чудры, больше некому. Значит, предатель Чудра. Что из этого следует? А то, что гестапо теперь будет дёргать за чешскую линию МИ-5, как кукольник за нитку марионетки. Или как рыбак за леску. И первый карп уже на сковороде с кипящим маслом. Это я. Просто так меня не расстреляют. Фашизоид прав. «III степень» - не выдержит даже коммунистический фанатик. Не выдержит и агент секретной службы Его Величества. Скажет всё, о чём спросят. А о чём спросят? Ведь чтобы задать правильный вопрос – необходимо знать на него правильный ответ. А раз сам СС №2 допрашивает меня – то это знак. Такой «чести» вряд ли удостаивался еще кто. А, следовательно, он имеет представление о цели моей миссии. А раз так, то предположение лорда Блекфокса верно. И у меня нет возможности это подтвердить. Впрочем, пока ничего не подтвердилось. Провал. Полный провал. Колба с «бен-пурру» у гестаповцев. Хотя, оттого что я выслушаю предложения этого фашиста – ничего не изменится».
- Можете снять с меня наручники, группенфюрер. Даю вам слово джентльмена, что не причиню вам никакого вреда.
Гейдрих весело хмыкнул:
- Ваша наглость мне нравиться мистер Бонд. Вы ведете себя достойно. Если верить партайгеноссе Мюллеру, то многие ваши коллеги «текут» почти сразу. При упоминании «III степени». Ну, разве что, кроме некоторых фанатиков, которым просто нечего сказать. Мы играем в жестокие игры. Война. Даю вам слово джентльмена, что вы лично, в случае если не договоримся, будете просто расстреляны. Я не садист. А ничего нового по большому счёту вам мне сказать нечего.
- Возможно. Однако я вам не верю, группенфюрер.
- Это отчего же? Мы ведь представители нордической расы. И кому как не нам верить друг другу? Punica fides – есть черта семитского характера. Она чужда истинным арийцам.
- К сожалению, такие понятия, как «джентльмен» и «ариец» не всегда тождественны. А понятия «джентльмен» и «эсэсовец» просто не совместимы.
Гейдрих сел на край стола, его начищенный до зеркального блеска сапог оказался на уровне живота Бонда. Несколько секунд управляющий делами РСХА находился в глубоком раздумии. Затем выплеснул взгляд блёкло-голубых глазок прямо в лицо Бонду. Принялся рассматривать майора, словно он не живой человек, а редкая мумия в кунсткамере. Или чучело вымершей рептилии в зоологическом музее. Заметив бьющуюся на виске арестованного жилку, группенфюрер успокоился, довольно улыбнулся и снова пересел за стол напротив.
- Итак, продолжим. Наручники я с вас сниму чуть позднее. Вы курите? Судя по запаху изо рта – да. Хотите сигарету? «Кемел» вас устроит?
Гейдрих достал из кармана начатую пачку «с верблюдом», достал сигарету. Поднёс к губам Бонда. Щелкнул зажигалкой. Брезгливо разогнал дым кистью.
- Считайте это презентом от Шеленберга. У вас, мистер Бонд, какое-то примитивное представление о национал-социалистах. Такое ощущение, что информацию о райхе вы получаете не из вашей хвалёной «свободной прессы», а напрямую из бюллетеня Коминтерна. Вы же трезвомыслящий человек и должны осознавать, что, несмотря на некоторые недостатки присущие Германскому государству – райх есть единственная надежда Европы спастись от большевистской чумы. То, что империи Британская и Германская находятся в состоянии противостояния - трагическая случайность. Я делал всё, что бы этой войны не было. (Сощурившись, Гейдрих ещё раз внимательно осмотрел Бонда, как будто увидел у него на щеке ползущую жужелицу. Взял с брезгливостью из скованных рук окурок, который начал уже жечь пальцы. Затушил в пепельнице. И, не сгоняя с лошадинообразного лица гримасу брезгливости, продолжил.) А у вас неплохой горный загар. Смотрится. Где отдыхали? Вряд ли в швейцарских Альпах или Тироле. И не похоже, чтобы под Эль-Амейном. Уж, не в Кашмире ли? Похоже, что я угадал.
Бонд умел контролировать себя, но фашист всё же что-то определённо прочёл в выражении лица британца после последней реплики. Он блаженно улыбнулся, словно питон заглотивший кролика. На несколько минут в помещение воцарилась тишина. Майкл выдохнул из лёгких остатки сладкого табачного дыма и, твёрдо взглянув в глаза начальника РСХА, раздельно, почти без акцента произнёс по-немецки:
- Похоже, мне действительно нечего вам сказать, группенфюрер. Ваша осведомлённость делает честь вашей службе, и тем более увеличивает опасность её и её хозяев для сообщества цивилизованных людей. Как я понимаю вам от меня чего-то нужно ещё кроме информации, которой вы располагаете с избытком. Так вот, с учётом всего вышесказанного я категорически отказываюсь от любого вида сотрудничества, как с вами, так и с теми, кого вы представляете. Естественно я не испытываю иллюзий, что со мной будут обращаться в соответствии с женевской конвенцией. Однако, похоже мне одному из немногих представился случай понять, как эсэсовская форма влияет на хорошие манеры джентльмена. Можете меня расстрелять. Я солдат. Сейчас война. Обычное дело.
- Какой же вы солдат мистер Бонд? Вы взяты на вражеской территории в чужой форме. Без удостоверения личности. О каком соблюдении женевских конвенций вы ведёте речь? Вы диверсант. Террорист, пойманный с поличным. С такими субъектами во все времена, во всех армиях обращаются соответственно. Их существование зависит исключительно от степени полезности оперативным целям и искренности желания сотрудничать со следствием. И почему вы так торопитесь на тот свет? Уже говорилось. Я не кровожадный садист. Вполне возможен вариант, что вам представится шанс переждать войну в уютном бараке лагеря для военнопленных, где-нибудь под Бухенвальдом. Конечно, условия содержания там несколько отличаются от пансионата на французской Ривьере, но поверьте, мне на слово все, что о лагерях пишет ваша пресса, купленная на корню еврейскими толстосумами - чушь. Впрочем, вряд ли вы согласитесь даже на такой благоприятный, но скучный итог вашей деятельности, после то как услышите моё предложение.
- Спасибо за сигарету и идите к чёрту. Никаких дел с вами, Гейдрих. Можете не тратить своё красноречие. Единственной темой нашего разговора может быть лишь обсуждение условий капитуляции Германии. Хотя, вы вряд ли уполномочены вести об этом речь. А я слишком незначительная фигура, чтобы вам что-либо гарантировать. Таким образом, наши интересы, группенфюрер, не пресекаются нигде и никак. Как говорил один римлянин: «Делай что делаешь – и пусть будет, что будет».
Гейдрих помолчал ещё с минуту, продолжая внимательно всматриваться в лицо собеседника. Наконец, очевидно, что-то усмотрев, криво ухмыльнулся и вымолвил бесстрастным голосом:
- Хорошо. Тогда мы пойдём другим путём. Перейдём ко второму пункту нашей программы.
- Надо полагать, «второй» пункт представляет из себя вашу пресловутую «третью степень», помноженную на слово джентльмена?
- Именно так, мистер Бонд. Однако и слово джентльмена, которое я ставлю, уж извините, на более низкую ступень, чем слово германского офицера – остаётся в силе. Мне нужно ваше сознательное согласие на сотрудничество. И когда я его получу – то вам следует быть в подходящей физической форме. Поэтом ... Но, довольно слов.
Гейдрих вызвал охранников в чёрном. Щёлкнув каблуками, они остановились за спиной у Майкла. А обергруппенфюрер поднёс к своему удивительно круглому уху, так не гармонировавшему с вытянутым овалом лица, трубку чёрного телефона внутренней связи. «Операционная готова? Прекрасно. Готовьте пациентку».
... «Операционная» являла из себя почти стерильный бокс. Квадратной формы. Размером 10х8 ярдов. Стены и пол были отделаны белым блестящим кафелем. Раковина с латунным краном тускло сверкает в электрическом свете. Окон в помещении нет. Подвал. Потолок низкий. Выбелен извёсткой. В углу, тускло искрящиеся фаянсом, ватерклозет и биде. Из обстановки сразу бросаются в глаза два металлических никелированных кресла. Надо полагать, когда-то они были частью кабинета какого-нибудь пражского стоматолога или гинеколога. Сейчас модернизированы, укреплены металлическими трубками и распорками, намертво забетонированы в пол. Помимо кресел в комнате стандартный канцелярский стол и несколько венских стульев. В воздухе витает запах хлорки и йода. Как уже говорилось, каждый предмет обстановки отдраен и блестит. Но блеск этот тусклый. Неживой. Мертвенный какой-то. Так блестит кусок освежёванной говядины, когда с него стекла кровь. Немецкие: аккуратность, педантичность, чистоплотность – отпечатались на каждом фрагменте места. Все это было главным и единственным отличием гестапо от адекватных застенков НКВД. Впрочем, подобные свойства делали ужас, вселяющийся в человеческую душу, ещё боле всёпожирающим. Когда молчаливые гестаповцы ушли, в комнате появился Гейдрих. Несмотря на идеальную выправку, и «черную-с-сербром» форму с иголочки, выглядел этот приход как-то по-домашнему. Здесь, в этом зловещем боксе обергруппенфюрер, надо полагать, чувствовал себя как рыбка пиранья, выпущенная из «хрустального» аквариума верхних этажей здания гестапо, в родной амазонский омут. В подвал. В «операционную».
Он уселся за письменный стол. С хрустом размял сцепленные пальцы. И по-доброму улыбнувшись, обратился к Майклу:
- Ну, как, мистер? Удобно устроились? Кофе хотите? Сейчас доставят. Вы, наверное, голодны? Но время ленча уже прошло, а время собирать камни в почках ещё не наступило.
Очевидно, эсэсовец нажал кнопку звонка. Бонд обострившимся слухом уловил пиликанье за дверью. Вот она открылась. Рыжий, красномордый детина, в хрустяще-крахмальном белом халате на голом волосатом торсе вкатил в бокс двухярусный столик на колёсах. Обычно на таких в «Хилтоне» доставляют в номер ***, заказанный клиентом ужин. Столик прикрыт простынею такой же хрустящей белизны, как и халат.
- Знакомьтесь, мистер Бонд. Это шарфюрер Штанге. (Красномордый вежливо кивнул, изобразив на вырубленной палаческим топором физиономии, подобие умильной улыбки.) Большой специалист в своём деле. Обратите внимание на его руки! Даже я (Гейдрих с каким-то наигранным сожалением взглянул на длинный пальцы пианиста) иногда выражаю восхищение тому, с каким самопожертвованием он отдает свои таланты во власть воли нашей великой партии (Бонд скосил глаза на грабастые лапищи Штанге, такие же красные, как и морда, только покрытые рябью веснушек и поросшие рыжим пухом). Ему бы в оркестре фон Караяна на виолончели играть, а он вынужден тратить свой талант на выявление и вразумление врагов фюрера и райха. Знаете, там за океаном, в Америке, растленной влиянием еврейского духа, целая популяция лже-врачей, так называемых психотерапевтов, кормиться тем, что путем душещипательных бесед пытается поправить душевное здоровье зажравшихся плутократов, лишенных живительного света великого учения национал-социализма. Так вот. Штанге – это психохирург. Его меды просты и эффективны. Он избавляет наших пациентов от любых видов иллюзий и возвращает им душевное здоровье, тем, что пробуждает у них здоровые человеческие рефлексы. А именно. Поскорее умереть. Спокойно. Или же выжить. Если, разумеется, «больной» изыщет такую возможность. Ну, довольно прелюдий. Пьём кофе и к делу.
Штанге понимающе кивнул. Он запустил свои лапищи под простынь на столике. Извлёк с нижней полки термос и чашку. Белую. Очевидно, изготовленную из дорогого фарфора. Всё это с лакейской услужливостью поставил на стол перед группенфюрером. Последний, свинтил с термоса крышку и наполнил чашку дымящейся коричневой жидкостью. К запахам в комнате примешался аромат довольно приличного кофе. Похоже что натурального. Не «морковного». Гейдрих аристократически пригубил чашечку. Промокнул губы лежащей рядом кружевной салфетки цвета дождливого неба и, покусывая нижнюю губу, вопросил сквозь зубы,
- Как насчёт глотка кофе, сэр? - Не дожидаясь ответа, Гейдрих выплеснул остатки в напитка прямо в лицо британца. Кофе не был уже обжигающе горяч, но неожиданность действия заставила Майкла передёрнуться так, словно ко лбу приложили раскалённый утюг, а группенфюрер тщательно вытирая пальцы салфеткой, продолжил как ни в чём не бывало, - Зерна отменные, их агенты Шеленберга с оказией доставляют из Бразилии. Друзья райха в Южной Америке заботятся о качестве товара. А мой секретарь фройлян Ангелина мастерица варить кофе. Вам понравилось? А вообще, как вы относитесь к женщинам? Вы, случайно, не педераст ли сэр? Мода на гомосексуализм, к сожалению, пользуется среди британских аристократов всё большей популярностью. Ведь, судя по вашим манерам, вы считаете себя, да и считаетесь среди коллег – аристократом. Аристократом шпионажа и терроризма. Не так ли, сэр?
- Сам ты педераст (прохрипел Бонд, сплевывая с губ мгновенно остывшую кофейную гущу) и фюрер ваш педераст конченный, и папа его Алоиз. И райх ваш весь педерастический. Понял, урод?
- Ну, вот и кончились хорошие манеры, - печально вымолвил Гейдрих, - а я так надеялся на интеллектуальный диалог. Не получилось. А вообще-то – «фи». Весьма некорректно оскорблять человека, если знаешь, что он не может тебя убить, так как ты ему пока нужен. Если бы вы состояли в СС то я бы вызвал вас на дуэль. Хотя, с другой стороны дуэль между генералом и ... вы ведь кажется майор Королевских ВВС ... и майором, вещь так же весьма некорректная. Остаётся одно. Дать вам в морду ...
- Я бы советовал, сделать вам это после того как с меня снимут наручники ...
- Да-а? Вы надо полагать боксом занимались? Или приёмам джиу-джицу обучены? Откуда такая уверенность, что сможете дать мне сдачи? Поверьте – это иллюзия. И чуть позднее будет развеяна и она. Но это потом. К сожалению, я не могу вас ударить, так как это (Гейдрих с удовлетворением что-то высмотрел на своей раскрытой ладони) может повредить мои пальцы. И хоть выдающиеся мастера, с которыми я имел честь быть знаком, выражали искренне сожаление, что я потерян для симфонической музыки ... но всё же ... У меня есть мечта. Сыграть в Берлинской опере на концерте, посвященном победе райха в этой войне. Я, конечно, не претендую на роль дирижера оркестра которому будет суждено сыграть гимн величию третьей империи, впитавшись в себя цивилизованный мир, но почти уверен, что маэстро фон Караян доверит мне роль первой скрипки. И знаете, что будет исполнять оркестр?
Бонд презрительно усмехнулся обожжёнными губами. Его раздирала досада на то, что фазизоиду удалось на миг лишить его эго равновесия,
- Вы так же предсказуемы, группенфюрер, как и конец вашего коричневого райха. Каких-нибудь «небелунгов» Вагнера. Не так ли? Что-нибудь навроде Лоэнгрина? Только не говорите, что вознамерены услаждать слух фюрера и его камарильи опусами вашего родителя.
Гейдрих рассмеялся злобным смешком сытой крыски. Медленно налил в чашку ещё кофе из термоса. Отхлебнул. Поставил чашку на стол.
- Кофейку ещё не желаете? Нет? Зря. (Пауза, в течение которой к лицу грандэсэсовца примерзла кривая ухмылка ... вот она оттаяла) Вы ошибаетесь, мистер. Как всегда и во всём. Это будет совсем другая музыка. Трофейная. Вы когда-нибудь слышали о Шостаковиче? Это будет его последняя симфония. Та самая, которую он написал в Петербурге этой зимой. Я слышал эту музыку по московскому радио. Мне доставили фонограмму. Шостакович есть воплощение арийского духа, хотя если верить кинохронике, с виду он не совсем похож на представителя народа нордического корня. Вполне возможно, что после падения Петербурга, его придётся посадить в концлагерь. Или даже повесить. Но музыка останется. Это уже не его музыка. И даже не русская музыка. Она будет принадлежать райху. Она будет принадлежать миру, которым райх будет владеть ...
Если фашист хотел удивить Майкла, то это ему вполне удалось. Самое занимательное было то, что за сутки до своей командировки в Богемию, Бонд всё-таки вывел леди Моргану в свет. Зная, что она терпеть не может серьёзную музыку, и дабы навсегда отбить у влюблённой (безнадёжно) в него женщины вытаскивать его на «культурные мероприятия», Майкл пригласил её на концерт Лондонского симфонического оркестра, который как раз таки и исполнял эту седьмую, дай бог памяти, симфонию русского композитора. Единственное сравнимое впечатление, которое испытал Бонд, это то когда впервые прослушал «реквием Моцарта». Музыка, написанная в осаждённом нацистами Петербурге, где люди, доведенные до сумасшествия ужасами голода, поедали трупы себе подобных, музыка, написанная маленьким, близоруким, затравленным человечком потрясала душу до самого дна. Как этому существу, с огромными линзами на маленьких глазках, наверняка не державшему в руках никакого оружия кроме палочки дирижера, удалось выразить всю тараканью сущность хрустко-металлической фашисткой империи, весь ужас человеческого существа, когда на него неотвратимо надвигается ржаво-железный монстр тоталитаризма. И самое главное – исконную сущность homo sapiens, осмелившегося бросить вызов это чудищу, этому ожившему, обретшему реально-уродливые черты понятию – «государственная машина». Говорящая государственная машина. Визжащая. Испепеляющая всё вокруг. И бессильная со всей своей мощью против человека, преодолевшего в себе ужас перед этой всесокрушимостью.
- Вы правы, группенфюрер. Если на миг допустить, что крысья стая во главе с вашим фюрером, всё же овладеет пространством Европы, то первое что вам следует сделать так, конечно же, повесить этого самого Шостаковича, и еще несколько миллионов ему подобных, чьё творчество позволяет делать зримой границу между человеком и животным. У вас и вам подобных эта граница давно стёрта. У человеческого существа прослушавшего подобные ноты, возникает неодолимое желание сделать именно то с бешенным животным, чего хочется доктору Геббельсу при звуке слова «культура». Бешеные звери – это вы.
- Как вы примитивны, Бонд. Нет, всё-таки островные жители, лишены той утончённости, которая присуща лучшим представителям континентальной нордической расы в лице германского народа. Вы ничего не поняли. Вспомните, вспомните ... как это там (Гейдрих преобразился, его лошадинообразное лицо одухотворилось, он быстро заперебирал в такт своими тонкими красивыми пальцами) ... там-там-тарамтам ... там-там-тарамтам ... тарамтамтатмтам ... тарам-там ... тарамтам. Гениально! В этих звуках воплотился великий дух покорителей мира. Вселенной! Звезд! Планет! Железная поступь несокрушимых имперских легионов. Ну да ладно. Вернёмся к началу нашего отступления. Как уже говорилось, я не могу дать вам в морду. Я в обиде не за себя, нет. За державу обидно. За фюрера обидно. Это уже не личное. Это партийное дело. И мой товарищ по партии геноссе Штанге - сделает это за меня. (И совсем уже другим голосом: скользким, лающим, бесцветным – обращённым к палачу в белом халате) По лицу – но не калечить. Быстро.
От ослепляющего удара по лицу раскрытой ладонью в глазах у секретного агента Его Величества желтые искорки завели сумасшедший хоровод. Во рту ощутился солоноватый привкус. По подбородку извилась тёплая, липкая струйка. Когда звон в ушах утих, туда подобно гадюке вполз шуршащий баритон опергруппенфюрера,
- А теперь вернёмся ещё на шаг назад. К женщинам.
Взгляд Майкла вновь обрёл фокусировку. Он почти физически ощутил, как его зрачки расширяются. К креслу напротив, «доктор» Штанге приковывал наручниками девушку. Очевидна она была введена в «операционную» в том момент, когда Бонд отходил от удара. Существо в кресле имело прекрасную фигуру – это было очень хорошо заметно, так как на нём не было никакой одежды. Гладкая матовая кожа, длинные ноги, хорошо развитые упругие груди с двумя коричневыми пятнами сосков. И лицо – искажённое печатью животного ужаса, но очень красивое и молодое обрамлённое копной слипшихся волос, цвета спелой пшеницы. Штанге осмотрел свою работу, затем подкатил поближе к креслу столик под простынею, и застыл в какой-то фамильярной позе, обратив вопрошающий взгляд своих глаз-пуговок в сторону Гейдриха, который аккуратно разворачивал пергаментный пакет с бутербродами, положенный не так давно рядом с термосом и чашкой. Бутерброды были с датской ветчиной. К запахам в «операционной» примешался ещё и аромат копчёного окорока. Сжевав половину бутерброда, Гейдрих измерил помещение шагами. Штанге преданным взглядом провожал каждое телодвижение босса.
- Знаете, мистер Бонд, а ведь я первый раз присутствую на настоящем допросе. Для этой цели в гестапо у Мюллера есть укомплектованный штат весьма дотошных дознавателей. Шарфюрер Штанге, кстати, один из лучших. У него практически не было фиаско. Вы знаете, это весьма интересно. По крайности намного занимательней, чем читать готовые отчёты. Так что вы удостоились редкой чести, можно сказать, вам оказано высокое доверие – вас допрашивает сам глава Имперского Управления Государственной Безопасности. Я. Лично. Мне раньше не верилось рассказам Мюллера, что подобная процедура стимулируют работу желудка. Теперь понял – что ошибся. Правда, некоторые из моих служащих, ещё и умудряются напитываться алкоголем до полувменяемого состояния ... Эту слабость приходиться иногда прощать, но если она переходит допустимые границы – то наказывается сурово. Мы немцы, люди цивилизованные, а национал-социалист есть культурный авангард германского народа, и именно на нас возложена высокая ответственность. Возложена фюрером и проведением. Кроме нас никто не сделает ту грязную, но необходимую работу по очистке авгиевых конюшен человеческого сообщества от гнилостных семитских элементов. Вы вот назвали нас бешенными животными. Но разве животное способно на то, что можем мы? Животное – это вы, мистер Бонд, потому что ... впрочем, чуть позднее сами поймёте. Только истинный человек – ради всеобщего блага, ради блага расы, способен найти в себе силы переступить те лживые нормы морали, которые ...
- Вы что, Гейдрих, никак хотите донести до меня свет учение вашего вонючего фюрера? Да вы ещё и глупы ...
Бонд с величайшим усилием воли сохранил спокойные и иронические интонации в голосе. Он с кристально-ледянещей ясностью осознал – присутствие духа в данной ситуации единственное его оружие. Однако человеческое сознание отказывалось заглянуть на несколько минут в перед. В ужасное ближайшие будущее. Он понял, его лично, гестаповцы пока калечить не будут. Однако от этого легче не становилось. Гейдрих же, казалось, не заметил этой реплики. Он подошёл к голой женщине прикованной к креслу, щелкнул её пальцем по набрякшему соску, словно сбивал пылинку с мундира, и как бы размышляя в слух, продолжил.
- ... хороший экземпляр, хоть и представитель не совсем полноценной расы. Впрочем, в ближайшие десятилетие чехи, самые достойные из них, пройдут весь процесс германизации до конца ... и уже дети этой женщины, вполне бы могли считаться полноценными гражданами Великой Германии. Но скорей всего у неё уже не будет полноценных детей. И в этом будете виноваты вы, сэр. Кстати, разрешите представить вам. Фройлян Катарина Кайн. Именно она должна была ждать вас на явочной квартире. Это ваша радистка. Хороша девочка, правда? Возможно, сложись всё иначе, то после очередного сеанса радиосвязи с Лондоном вы бы с ней предались во власть другой связи ... Вряд ли она отказа своему куратору в нескольких минутах счастья. Тем более война. Carpe die8. Романтика ... А сейчас она вас не возбуждает? Нет? Или вы импотент, сэр?... Как же вы так, фройлян. Ведь в ваших же жилах течёт значительная часть немецкой крови? Конечно, англичане представители, хоть и заблудшие, высшей расы, и с чисто экстензициальной точки зрения работать на них не так ... э-э ... аморально, как скажем на Сталина ... но работать против райха всегда не только опасно, но и преступно. А за преступлением всегда следует наказание. В своё время фюрер мне рекомендовал прочесть русского писателя Достоевского, портрет которого висит у него в кабинете – в его творчестве есть роман. Он так и называется «Преступление и наказание». Раскаяние – вот самое страшное наказание. Здесь, в гестапо говорят все. Даже камни вопиют. И раскаиваются, очень раскаиваются, в том сделали это слишком поздно. До того, как Штанге приступит к своим обязанностям. Там, в романе, говорится именно об этом. Единственно жаль, что ваше запоздалое раскаяние, фройлян, наступит слишком поздно. И от вас уже ничего не зависит. А всё зависит вот от этого джентльмена. И сейчас мы с вами, фройлян, убедимся. Действительно мистер Бонд есть, джентльмен ... или это одна из его очередных иллюзий. Черт побери, как вы аппетитно выглядите фройлян ... как жаль портить такой экземпляр. Прикройте его чем-нибудь.
 Гейдрих сделал брезгливую отмашку в сторону узницы, и возвратился за свой стол к бутербродам и остывшему кофе. А Штанге услужливо кивнул, схватил простынь со столика и накинул её на радистку, которая видно совсем обезумела от ужаса и беззащитности.
Взгляд Майкла упал на открывшейся пейзаж на верхнем отделении столика. Если то, что у него завибрировало внутри называется «поджилка», то оно тряслось мелкой дрожью, словно осиновый лист, который припечатывают к мостовой крупные капли ноябрьского ливня. На столике, разложенные в белые, эмалированные медицинские судки лежали инструменты. Те самые, которые используют в свой профессии хирурги, стоматологи, сапожники, жестянщики и столяра. Они сверкали никелем и зловеще переливались. Все эти пинцетики, скальпели, зажимы, кусачки, иглы, свёрла, щипчики, зубильца, стамесочки. Всё аккуратно разложено вперемежку с марлевыми тампонами, шприцами и ампулами. Штанге сноровисто надел резиновые перчатки и, наполняя шприц какой-то мутной жидкостью подал голос. Голос этот оказался высоким писклявым и каким-то томным. Он совсем не соответствовал амбалистой фигуре обердознавателя Пражского гестапо.
- Наверное, господину англичанину будет интересно кое-что узнать о моём методе. Его суть исключительно бережное отношение к исходному сырью. Сейчас я сделаю фройлян новокаиновую блокаду, а потом немножко поработаю ланцетом ну, к примеру с её очаровательными пальчиками. Сделаю что-то вроде маникюра. Наш маникюр весьма эксклюзивен. Если эффект не достигается, тогда придётся перейти к гениталиям. С мужчинами проще, быстрее точнее, но и для прекрасного пола мной разработан весьма безотказный метод ... Мистер, неверное, спросит - зачем новокаин? Отвечу. Не все мои пациенты обладают крепкими нервами. Кто в обморок падает, а кто и богу душу отдать норовит. Здесь это не проходит. А самое главное вполне осознанный визуальный эффект. Человек должен видеть и осознавать до чего может довести глупое упрямство. И никакого болевого шока, потери памяти и тому подобное. А через несколько минут действие обезболивающего кончается и эффективность воздействия увеличивается на порядок. Все просто и целесообразно. Как вам мистер? У вас, насколько мне известно, тех кто оказываются сотрудничать со следствием просто бьют до потери памяти, а потом расстреливают. Если вы хотели отделаться подобным образом, то обергруппенфюрер как всегда прав. Это пустая иллюзия.
Бонд почувствовал у себя в горле ком спрессованный из битого стекла. Он попытался его сглотнуть – но не смог. В глазах начало двоиться. А Штанге, особо не церемонясь, как-то по-мясницки вонзил иглу прямо в кулак Катарине она взвыла дурным, почти лишённым человеческих интонаций голосом. Сейчас ей было, наверное, не столько больно, сколько страшно. А Гейдрих от этого резкого звука, чуть не подавился остатками бутерброда. Он откашлялся и пробурчал злобно недовольным голосом,
- Штанге, вы начинаете меня разочаровывать. Мы здесь собрались что бы слушать не оперные арии этой примадонны, а художественное декларирование её импресарио. Если она будет визжать в течении всей процедуры, то боюсь на ваше места место придётся искать более квалифицированного «Парацельса» - а вы отправитесь оттачивать свои навыки куда-нибудь в Аушвиц. Ясно?
Бонд заметил, как кровь отлила от лица Штанге. Оттенок кожи шарфюрера мгновенно превратился из розовопарасячьего в пепельный. Если он чего и опасался в своей жизни кровавого животного, так это гнева опергруппенфюрера. Быстро и сноровисто палач залепил рот радистке заранее припасенным клейким медицинским пластырем. Катарина забилась под простыней, как бабочка в вязкой паутине. Её голубые глаза стали огромными, они словно бы растеклись на пол лица, ставшим бледным и постаревшим лет на десять, а по щекам заструились мутные ручейки слёз. Штанге же взяв в левую ладонь безвольную кисть Катарины, а в правую ланцет, лезвие которого сверкнуло в электрическом свете, обернулся к Гейдриху, закончившему ленч,
- Разрешите преступить, обергруппенфюрер?
Гейдрих буднично кивнул и сосредоточил свой взгляд, наполненный животного любопытства на Бонде, чей лоб высыпал мелким бисером холодного пота. Своей спиной в докторском халате, Штанге заслонял Майкла от истязаемой радистки. Секретный агент Его Величества явно видел, как дернулись её ноги, а на белизну простыни брызнуло красным. И тонкое мычание, перешедшее в хрип. Майк не понял сам, как из его горла выскользнули слова, казалось расцарапавшие аорту своей такой чужой шершавостью.
 - Довольно, группенфюрер. Я согласен вас выслушать.
Перед взглядом застыли на мгновение локти, словно мертвые костяные глаза, выглядывающие из-под закатанных рукавов Штанге. Их движение не остановилось. По простыни расползлись очередные бардовые розы кровавых брызг.
- Вы, кажется, что-то сказали, сэр? – Гейдрих стряхнул с губ крошки. Допил кофе из чашки. Не спеша.
- Прекратите, группенфюрер! Я согласен вас выслушать ... но, я ...
- Но вы мне ничего не обещаете, так? (При этих словах Гейдриха шарфюрер Штанге обернулся на Бонда. На его лице было выражение морды волчары оторвавшегося на миг от вспоротого брюха, зарезанной лосихи). Однако даёте слово джентльмена, что будете вести себя хорошо.
- Да! Если слово джентльмена дано собаке, то даже она может быть уверена в его силе.
- Странный вы народ англичане, верите в слова. Я даже иногда начинаю сомневаться в постулатах доктора Розенберга, по поводу принадлежности англосаксов к высшей, арийской расе. Наивность, присущая британцам есть характеристика, скорее представителей северодинарской популяции homo sapiens, чем выходцев из нордического ареала. Ну да ладно. Довольно, Штанге. Освободите мистера от оков.
... Майкл, размял затёкшие кисти рук. Встал на ноги. Он старался не смотреть в сторону кресла, на котором лежала закрытая простынею радистка, жалобно, по-собачьи, поскуливавшая. Следующее что сделал англичанин, так это отправил шарфюрера Штанге в нокаут, резким хуком слева. В мощную арийскую челюсть. Шарфюрер хлюпнул и затих в углу комнаты.
Однако Гейдрих (Бонд отдал должное хладнокровию эсэсовца), не вставая из-за стола, только укоризненно покачал головой,
- Аяй-яй-яй, мистер. Вы же обещали вести себя хорошо. А как же слово джентльмена?
- Оно в силе. Но только для одной эсэсовской собаки. Вас. Тем паче, вон, под бумаги надо полагать парабеллум. Я не самоубийца.
- Браво, мистер Бонд. Ваш оптимизм впечатлил даже меня. Вы, наверное, первый из оказавшихся в гестапо, считающий суицид не самым оптимальным вариантом. Бежать отсюда не возможно, а те, кого мы выпускаем – для своих коллег становятся париями. А вы ведь ещё надеетесь послужить своему королю. Так? И я вам эту возможность предоставлю.
- Что будет с девушкой?
- А мы что? Уже начинаем вырабатывать концепцию нашего соглашения? И это первый пункт?
- Как вам будет угодно.
- Как мне угодно ... Мне угодно ... что бы вы больше не называли меня собакой. Это не вежливо. А что касается фройлян, то ... Отпустить на все четыре стороны врага райха непозволительно даже мне ... dura lex, … Но в моей компетенции сохранить жизнь этому очаровательному существу. Надеюсь, война кончиться скоро, и до её конца оно свое очарование не утратит, так как будет ожидать этого знаменательного события в концлагере. Согласитесь, требовать большего глупо. А вы ведь человек – не глупый, мистер Бонд ... Штанге – фу!
Последняя фраза относилась к пришедшему в себя шарфюреру, который поднялся на ноги, и было двинулся к Майклу. Слова босса заставили палача замереть. Он застыл на мгновение по стойке смирно. Щёлкнул каблуками. А затем, кривясь, с похожим щелчком, вставил на место вывихнутую челюсть. Взгляд шарфюрера походил на взгляд голодного волка, перед которым положили кусок парного ростбифа, но надели намордник на клыкастую пасть. А Гейдрих продолжил в том же змеино-ироническом тоне,
- Между прочим, у вас, мистер, не плохо поставлен удар ... Однако я не стал бы всё же делать ставку на вас, если бы мог не отказать себе в удовольствии досмотреть раунд до конца. До прихода к власти фюрера, Штанге зарабатывал себе на жизнь именно боксом. Он профессионал. И даже выдержал пару спаррингов со Шмеллингом9 ...
... Бонд шёл по коридору вслед за Гейдрихом. Идеально подстриженный затылок грандэсэсовца, украшенный меленькими, по-волчьи прижатыми ушами, стоял перед глазами. Слепяще-белая полоска воротничка рубашки отделяла гордую шею группенфюрера от черноты кителя. На Гейдрихе была парадная эсэсовская форма. Бонду почему-то вспомнилось, что на днях должен быть день рождения Гитлера. Майкл уяснил несколько вещей. Во-первых: Гейдрих действует согласно какому-то чётко просчитанному плану. Во-вторых: он, Майкл Бонд, провалившийся агент Его Величества короля Георга, зачем-то очень нужен управляющему делами имперского управления государственной безопасности группенфюреру Ренхарду Гейдриху. И, в-третьих, группенфюрер его абсолютно не опасается. Когда Бонд сказал фашисту, что не самоубийца – он не кривил душой. Но сейчас война. А он солдат. Офицер королевских ВВС. А, следовательно ... а, следовательно, если бы у Бонда была хоть какая-то уверенность, что удастся сломать эту шею перед глазами – он бы рискнул. Это был бы оптимальный вариант. Но надо полагать, и он просчитан Гейдрихом. Фашист далеко и дурак. И, следовательно, опасен в двойне. К тому же на пути им регулярно попадались застывшие по стойке смирно эсэсовцы, со шмассерами на животе. Они щелкали каблуками начищенных до блеска сапог и вскидывали руку в нацистском приветствии. От истошных воплей «хайль» у Майкла уже звенело в ушах. Помещение гестапо напоминало вольер укомплектованный бешеными псами, которые с нудной регулярностью пролаявали это искомое «хайль-хайль-хайль».
Они спустились в тир. По кивку Гейдриха все присутствующие там оставили их наедине. Группенфюрер достал из нагрудного кармана продолговатый предмет, завёрнутый в фольгу.
- Узнаёте?
У Бонда похолодело внутри. Он, похоже, узнал. Гейдрих аккуратно снял фольгу. Так и есть. В тонкой кисти, с серебряным эсэсовским перстнем в виде «мёртвой головы» на безымянном пальце появилась хрустальная колба с трепыхающейся в ней спорой «бен-Пурру». На лице Гейдриха появилось выражение злобного клоуна. Он с каким-то хищным любопытством всмотрелся в глаза британца. Майкл взгляда не отвёл. А группенфюрер продолжил в таком же слегка игривом тоне.
- Суть вашего задания, мистер Бонд, насколько мне известно, заключается в том, что бы увидеть, как это существо прореагирует на присутствие меня. Вполне возможно, о том, что «конкретно меня» вы не знали. Облегчу задачу. Приступайте к выполнению вашей миссии. Смотрите, и не говорите, что не видели.
Группенфюрер резко встряхнул сосуд. Горящие электрические лампочки под полукруглым сводом помещения лопнули стеклянными брызгами. Темнота на мгновение ударила в лицо Бонда порывом колючего арктического ветра. Однако в следующий миг тир осветился багровыми бликами какого-то мертвенного света, источник которого был не понятен. Создавалось впечатление, что это ползучее сияние медленно сочится изо всех щелей. Внимание Бонда приковала стеклянная ампула на ладони группенфюрера. Хрусталь её оболочки стал медленно, но зримо таять, словно сосуд был выточен из куска голубоватого льда. А ведь Майкл прекрасно помнил, что это не так. И вот уже червячок, или морской конёк, с человеческой мордочкой, полностью лишился своей оболочки. Жидкость, в которой плавало это существо запузырилась и зримо испарилось. Живность на ладони приняла вертикальное положение. Его головка с рожками-ушками завертелось из стороны в сторону, да шустро так. Вот она остановилась прямо напротив хищно оскалившегося рта Гейдриха. Бонду показалось, что кожа лица группенфюрера в течение мгновения ставшая цвета желтого голландского сыра – влипла в кости черепа. Глаза приобрели нечеловеческое выражение. Стали мутно-прозрачными, стеклоподобными. Озарились зеленоватым гнилушечным мерцанием. Таким же точно светом зажглись точечки глазок на мордочке «бен-Пурру». И ... Гейдрих с хрустом, как туарег пойманную саранчу, сожрал содержимое своей раскрытой ладони. Через секунду окружающее пространство вспыхнуло слепящее белым, каким-то лунным светом. Бонд с изумлением узрел как осколки лампочек, подобно стеклянным насекомым, собрались сначала в горку блестящей пыли, а потом взлетели к потолку двумя жидкими роями, и вот светильники за решётчатыми плафонами вновь обрели свою форму. А ещё через долю мгновения, всё в помещении тира приобрело прежний вид. Электрический свет по-прежнему горел. На лице группенфюрера блуждала та же презрительная улыбочка, а в душе у англичанина происходило то, чего он ещё сам не мог понять. А по красивому горлу Гейдриха проскользнул комок, словно только что тот заглотнул шарик от пинг-понга. По нижней части лица, будто бы полоснули опасной бритвой. Именно такой порез напоминала улыбка бескровных губ эсэсовца.
- Вы поняли то, что увидели мистер-сэр? То-то ... Однако перед тем как непосредственно перейти к делам нашим скорбным проведём ещё один эксперимент, который, уверен, избавит вас от остатков иллюзий относительно моей персоны ... Вы хорошо стреляете, мистер Бонд?
Майкл перевёл дух. Сказать, что увиденное его потрясло нельзя. В силу специфики своей деятельности он был готов к восприятию многих «событий чудных», которые регулярно преподносил «дел тёмных дух». И то, что в этой ситуации англичанин сохранил не только хладнокровие, но и присутствие духа явилось следствием не столько даже выучки профессионального разведчика-диверсанта, сколько природным качествам характера истинного британца, коим, несомненно, являлся Майкл Харальд Бонд. И хотя среди его предков по материнской линии числились родственники лорда Бинскинфильда, выходца из испанских евреев, то, что Дизраэли, на посту премьера являлся создателем зрелой мощи Викторианской империи – начисто компенсировало эту примесь семитской крови даже с точки зрения расоведов III райха. Гейдриху было отвечено следующее,
- Вам, группенфюрер, я попаду между глаз с расстояния ста ярдов.
- Чуть позднее я возможно и предоставлю вам такую возможность. И даже с более близкого расстояния. А пока предлагаю потренироваться на мишенях. «Вальтер» вас устроит.
- Хорошая машинка.
- Тогда приступим. Держите.
Гейдрих расстегнул кобуру и протянул Бонду пистолет. Их взгляды встретились. Глаза группенфюрера смеялись. Майкл, не смотря на всю свою флегматичность, когда его ладонь коснулась ребристой рукоятки оружия, всё же не удержался от вопроса,
- А вы не боитесь ...
- Чего? А-а ... Нет. Вы ведь дали слово джентльмена. Так? И не считайте, что здесь кроется какой-либо подвох. Попробуйте на мишени. Предоставьте мне убедиться в том, что люди из службы «Чёрный лис» тренированы не хуже, чем мои парасята из «Аргуса». Вы с ними чисто случайно разминулись в Гималаях. Впрочем, как и с субмариной фригатэн-капитэна Прина. Но всё к лучшему, так ведь? Любой из людей Снейка со стандартного оружия вышибает 69 очков. А вы? Прошу.
И не дожидаясь ответа, Гейдрих приник к окуляру оптики установленной на штативе у самой «линии огня».
Бонд взвесил пистолет на ладони. Он преодолел в себе жгучее желание разрядить обойму в голову, группенфюрера, совсем не из-за данного «слова джентльмена». Секретный агент Его Величества (впрочем, какие уже к дьяволу секреты) был уверен на 99% что насчёт отсутствия «подвоха», грандэсэсовец просто-напросто слукавил. Но оставался ещё 1%. И если этот процент имеет хоть какое-то отношение к реальности, тогда ... тогда, если царь ада Люцифер вздумает развлечься на досуге игрой в покер, то даже ему придётся учиться мастерству блефа у группенфюрера Гейдриха. Однако Бонд был человеком действия, а иначе бы протирал штаны в аналитическом отделе МИ-5, а не состязался в остроумии с самым страшным человеком фашистского райха. Сейчас он чётко осознал, что даже злой гений Гитлера не столь опасен для будущего цивилизации homo sapiens, как утончённый интеллект этого двуного зверя в чёрном мундире со сдвоенными серебреными молниями в петлицах.
После того как англичанин разрядил обойму в мишень, Гейдрих оторвался от оптики и сдвинул ладони в подобии аплодисмента.
- Браво! Искомые 69. Однако вы всё же превзошли непревзойдённых. Две пули вогнаны одна в одну. Да вы настоящий Робин Гуд.
- Я такой же Робин Гуд, как ваш рейсхфюрер король Артур.
- Вот как? Английской разведке даже известны подробности милых забав Гиммлера в Вавельсбурге. Однако если даже сам фюрер прощает кайзеру Генриху его маленькие слабости, простим и мы. Ну а теперь, англичанин, перейдём к главному аттракциону. Скажите, мистер Бонд, а почему всё же разрядили пистолет в мишень, а не в мою голову? Вы ведь не трус. Вы настоящий солдат. Молчите? Что ж. Отвечу за вас. Вы не только не трус, но ещё и не дурак. Что меня вдохновляет. А теперь ... вот вам новая обойма. Вставьте в пистолет. Вставили? А теперь стреляйте в меня. Смелей. Ну?
Впервые Майкл Бонд был поставлен в тупик. Он с идиотизмом смотрел то на пистолет в своей руке, то на группенфюрера. Как бы угадывая его мысли, Гейдрих вымолвил с усмешкой.
- Патроны настоящие. Не холостые. Здесь, у нас в гестапо всё по взрослому. Ну? Перед вами враг! Fire! Если есть сомнения, опробуйте оружие на мишени. Fire! В мишень!
Бонд вскинул руку и выстрелил в мишень. Даже без оптики он видел, что находись на месте мишени обергруппенфюрер, пуля угодила бы ему в левый глаз. Лающим, ледяным голосом фашист приказал,
- В меня!
Бонд вскинул пистолет на уровне переносицы Гейдриха. Нажал на курок. Щелк. Осечка. Однако лающий голос эсэсовца не дал британцу опомниться.
- В мишень!
Вытянутая с пистолетом рука Бонда рефлекторно развернулась на 90°. Гром выстрела эхом заметался над потолком. У мишени, по контурам смахивающей на медведя в будёновке, был пробит правый глаз.
- В меня!
И снова траектория мертвого зрачка «Вальтера» упёрлась в лоб фашиста. И снова осечка.
«В мишень!», «В меня!», «В мишень!», «В меня!» ... Выстрел. Осечка. Выстрел. Осечка.
Так продолжалось, пока не кончилась обойма.
- Ну, потешились, и довольно, - группенфюрер взял пистолет из обмякшей руки Майкла. Засунул в кобуру, - Поверьте слову немецкого офицера – оружие не заколдованное, и я подобно Зикфриду не купался в крови дракона. Просто такова диалектика. Да, если хотите попрактиковаться со мной в джиу-джицу, - то результат будет ... впрочем, по глазам вижу, вы уже решили что не стоит, - Гейдрих меленько по-крысьи засмеялся, - Как видите, настоящего арийца ни пуля не берёт, ни штык не колет ... поверьте на слово. А может, и с пистолетом что-то случилось, а? А теперь английская свинья слушай меня внимательно. Сейчас ты примешь душ, приведёшь себя в порядок, поспишь три ... нет два часа. Потом тебе дадут рацию. Можешь сыграть на ней любую арию. Всё что хочешь. И считай, что выполнил задание своего руководства. Оно ведь именно в этом и заключается? Так?
- Так ... – ошарашено ответил Бонд. Он совсем потерял стержень смысла происходящих событий. Мысли барабанили в лоб как косой дождь в оконное стекло. Они пузырились и лопались. Если он передаст то, что хочет ... то, что нужно, то ... то помимо всего прочего, первое что сделает Блекфокс, так это получит у Черчилля карт-бланш на уничтожение Гейдриха, и, судя по всему, группенфюрер это прекрасно понимает. Тогда – что? Он специально провоцирует МИ – 5 к совершению этого шага, а раз так ... А раз так то ... Бонд окончательно запутался, но тут же взял себя в руки. Что ж ... и тут он понял. Понял что он, названый красой и гордостью самой тайной и мощной спецслужбы Британской империи, разменян как пешка. Разменян своими. Ему вспомнилась печальная улыбка на лице лорда Блекфокса. Его сдали. Сдали специально. Возможно именно для того, что бы он передал это сообщение. И Гейдрих и Блекфокс просчитывают друг друга. Игроки - они. Он - пешка. Гейдрих сделал ответный ход и включил часы. Теперь очередь за Блекфоксом. И от верности их расчётов зависит не только жизнь его, простого солдата империи, но и судьба этой самой империи. И не только её. А всего мира. Исход войны, который предопределит судьбу цивилизации homo sapiens. Но если это так, то он, Майкл Харальд Бонд, секретный агент 001 спецслужбы «Чёрный лис» Его Величества короля Георга, - есть не просто пешка. А пешка проходная. И возможно именно ей предстоит преодолеть все «Сциллы-и-Харибды» этой шахматной доски под именем «жизнь». Возможно, именно ему предстоит добраться до черного квадрата на последней линии и превратиться в ферзя. Того самого, который поставит мат чёрному фашистскому королю. И если лорд Блекфокс не посчитал нужным предоставить ему полный объём информации – то значить так надо. Лорд никогда ничего не делает зря. Бонд в этом убеждался не раз. И он спросил Гейдриха уже совсем другим голосом,
- И что потом?
Бровь группенфюрера дёрнулась вверх. К самому краю его высокого лба. Его, очевидно, впечатлило, то насколько быстро к англичанину вернулось самообладание.
- Потом ... потом вы без конвоя, с оружием, в компании с моими людьми отправитесь в Россию. И там будете служить своему королю с тем же рвением, с каким мои люди – райху. А вы кочевряжились. Не хотели вступать со мной в диалог. Согласитесь, он требует взаимного внимания. Пошли бы на контакт раньше – очаровательной фройлян не пришлось бы калечить лапку. Согласитесь, выбитая челюсть шарфюрера Штанге, слишком маленькая компенсация за упрямство. Если честно, то ваша бульдожья тупость меня уже начинала раздражать. Я даже назвал вас свиньёй. И поверьте – визжали бы как свинья в руках Штанге, если бы вас не ждала более утончённая участь. Однако вы заставили меня потерять равновесие души – и это плюс в вашем послужном списке.
- А если я откажусь?
- А вы думаете, что у вас есть выбор?
- У солдата всегда есть выбор.
- А тогда я вас отпущу. Но поверьте, ваши шефы не будут рады встрече.
- А ведь вы в цейтноте, группенфюрер. У вас нет возможности, что бы найти мне замену ...
- Зря вы так уверенный в своей незаменимости ... Садитесь, раз разговор начался раньше времени. Кофе мы уже попили – а отобедайте после беседы. Ах да, (Гейдрих заметил, как Майкл жадно сглотнул) курить хотите. Угощайтесь. (Фашист извлёк из кармана начатую пачку «camel» и протянул её Бонду) Оставьте себе. (Майкл жадно затянулся сладковатым дымом). Кстати, если вы не знали – табак, впрочем, как и сифилис есть прямая диверсия семитов против арийских народов. Ведь достоверно доказано что внедрение этих мерзких атрибутом бытия в жизнь европейской цивилизации есть результата сговора между представителями краснокожих наследников десяти сгинувших колен израильских и агентами испанских евреев, которым удалось пробраться в члены экипажей кораблей Колумба, в арийском происхождении которого так же имеются весьма серьёзные сомнения.
- Вы всё это серьёзно говорите, Гейдрих?
- О, сколько друг Горацио, чудес на свете, которые не снились нашим мудрецам. А почему бы и нет? Цивилизованным людям приятно верить в подобные факты. Идеология национал-социализма делает цивилизации homo sapiens только приятное. В этом истинная суть фашизма. Плодотворный союз душ миллионов немцев с идеями фюрера – доставляет им только удовольствие.
- Когда матрос подхватывает тот же едучий сифилис в результате «союза» с портовой шлюхой – он так же получает удовольствие. Сначала. Портом это не так приятно. Ваш фюрер своими идеями привил бациллы сифилиса народу давшему миру Гёте и Гейне. Германии, уж поверьте слову джентльмена, предстоит курс кровавой терапии. Вы и вам подобные неизлечимы. Это так. Но я уверен. Пеньковая верёвка осечки не даст.
- Ну, хватит. К делу. Я всё же человек и могу поддаться эмоциям. То есть в ожидании верёвки, понаблюдать за тем, как Штанге вылечит вас от заносчивости. Вас, конечно же, можно заменить – но вы есть вариант оптимальный. Я ведь не ошибусь, если скажу, что вы вас известно содержание, так называемого «сарагоского манускрипта»?
Бонд понял, что всё двусмысленности и недоговоренности кончились. Началась большая игра. Лорд Блекфокс несколько дней назад двинул королевскую пешку, его, Майкла Бонда, на е2-е4. Теперь очередь за Гейдрихом. Он делает ответный ход. Розыгрыш сатанинского гамбита начался.
12) Лондон. Бункер премьера под правительственными апартаментами на Даунинг-стрит. Время тоже. Текущее. Как песок сквозь пальцы.
- Я вбомблю Германию в каменный век! – Черчилль с силой затушил сигару в бронзовой пепельнице-рыбе, с разверзшейся пастью. Наверное, скопированной с той самой, в которой сгинул пророк Иона. Но сейчас вместо живого праведника там оказался обломок гаванской сигары. Премьер ещё раз взглянул на подрагивающий потолок собственного кабинета. Люфтваффе бомбили Лондон. Как всегда строго по расписанию. В очередной раз «ястребы» из королевских ВВС схлестнулись с «черными беркутами» рейсхмаршала Геринга. Железные птицы с кусочком человеческой плоти вместо мозга сошлись в смертельной схватке. Небеса гудели хищным клёкотом моторов и злым лаем пулемётов. Летели металлические перья фюзеляжей. Но, вместе с дымящимися мессерами и спитфайерами, на головы англичан продолжали падать бомбы. Черчилля это бесило. Он, плеснув коньяка в рюмки себе и лорду Блекфоксу, продолжил, - За бомбу упавшую в палате общин Гитлер заплатит Гамбургом и Дрезденом. Пепел Ковентри стучит в моём сердце. Вчера мною подписана директива, предложенная нашим маршалом авиации о тотальной воздушной войне. Ковровые бомбардировки вылечат души немцев от бредовых идей их любимого фюрера, - премьер качнул рюмкой с янтарной жидкостью, - За душевное здоровье Германии.
Лорд Блекфокс, пригубив «русский бренди», монотонно подметил,
- Ковровые бомбардировки вылечат кого угодно от чего угодно. Однако этого слишком мало, что бы выиграть войну.
- Вы хотите мне дать какой-нибудь стратегический совет как это сделать?
- Нет Уинстон (Блекфокс и Черчилль знали друг друга почти полвека и обращались наедине просто по имени. Тем более что премьер был обязан лорду жизнью. Сложилось так, что именно Блекфокс оказался причастен к почти чудесному спасению молодого Черчилля, когда он попал в плен к бурам во время южно-африканской компании 1900-го года). Но не надо быть большим стратегом, что бы не видеть, что если сейчас повториться история лета 41-го, и русский фронт рухнет – то к концу осени следует ждать десанта бошей на острова. И что тогда?
- Тогда премьером, станет Мосли, герцог Виндзорский вновь займёт престол, а я из Канады буду руководить партизанским движением в Шотландии. Что ещё? Вариант Виши ... Судя по рапортам нашей агентуры лягушатники весьма довольны правительством Лаваля, а рейтинг Пэтена выше, чем в незабываемом 1918. Да ... (премьер с причмоком раскурил очередную сигару) но ... (Черчилль выпустил клуб ароматного дыма). Этого не будет никогда. Пока я жив.
- Но вы не вечны, Уинстон.
- Ничто не вечно под луной, Жофруа ... однако я намерен пережить Гитлера, не смотря на то, что когда дьявол послал его в этот мир, ваш покорный слуга уже примерил мундир кавалергарда. Я кое-чего обещал англичанам, а в моём слове ещё ни у кого не было повода сомневаться ...
Он указал дымящейся сигарой на агитационный плакат, пришпиленный на противоположенной стене кабинета, чуть ниже портрета короля. Черчилль любил этот плакат и гордился его содержанием. Плакат по своей структуре был полным аналогом подобных атрибутов советской пропаганды, на которых изображалась, растрёпанная женщина с лицом эриннии, или красноармеец с отмороженным суровостью взглядом. Ну и текст соответственный: «Родина зовет», «ты записался ...» и т. п. На этом же произведении пропагандистского искусства был запечатлен сам британский премьер в позе своих советских аналогов. На нём был шикарный цилиндр, смокинг, галстук-бабочка. И точно так же как и сейчас, в натуре, холёная рука с дымящейся сигарой указывала на зрителя. И текст. Обращённый к подданным Его Величества. Из речи в палате общим при вступлении на должность премьера в 40 году: «Я не обещаю вам ничего кроме страданий, лишений и крови ...». Фраза обрывалась многозначащим многоточием. Но каждый подданный Его Величества знал её конец. И каждый англичанин, глянув на своего лощеного премьера, чисто машинально шептал одними губами окончание фразы Черчилля. « ... но я обещаю вам победу!».
А победу ничего не предвещало. Казалось, что в жизнь неумолимо воплощается коварный расчёт хитрого азиата Джугашвили, со злорадством наблюдавшего из своего кремлёвского логова, как его враги чехвостят друг друга. Сталин, как жжёный бенгальский тигр-людоед терпеливо выжидал в засаде, пока германский волк и британский леопард порвут друг друга, что бы прыгнуть на спину обескровленному победителю.
С неохотой объявив войну Гитлеру из-за несчастной Польши, Британия, через 8 месяцев оказалась один на один с лизнувшим крови германским райхом. Гордая Франция рухнула как карточный домик. Англия ещё целый год одна противостояли напитавшейся стальной мощью коричневой империи бесноватого фюрера. Своих битых на континенте «томми», чудом не раздавленных под Дюнкерком гусеницами панциров Гудериана, англичане встречали как победителей. Они выжили и были готовы драться дальше – а значить, планы нацистов сорваны. Черчилль отверг все предложения Гитлера о мире. Морская пехота райха, опередила британцев, оккупировав Норвегию. Парашютисты Скорцени сбросили британцев в море с острова Крит. Черчилль не успел оказать помощи ни Югославии, ни Греции. Греки, которым удалось отбиться от экспедиционного корпуса дуче, пыли раздавлены за две недели коваными сапогами германских дивизий. Югославия кончилась через неделю. Король Александр бежал в Лондон. Хорваты-усташи подняли над Загребом свой флаг цветов шахматной доски и стали союзниками немцев. Сербы-четники генерала Дражковича и коммунисты Тито ушли в горы и начали тотальную партизанскую войну. И те другие воевали с усташами, немцами, итальянцами и особенно люто друг с другом. Дания сдалась без единого выстрела. Над афинским акрополем, так же как и над Эйфелевой башней затрепыхалось на ветру красное знамя со свастикой в белом круге. Но Соединённое Королевство Англии, Шотландии, и Северной Ирландии было по-прежнему едино как никогда. И по-прежнему пока только оно являлось огромной костью в ненасытной глотке фюрера германской нации, обезумевшего от милитаристских удач. Гитлер тогда решился бросить Британии вызов на океанских просторах. Хищные стаи субмарин адмирала Редера яростно набрасывались на любую надводную цель от Гибралтара до Нового Йорка. Британский флот с не меньшей яростью отбивался на всех морях и океанах. И хотя немецкие «барракуды» всё чаще всплывали к верху брюхом после меткой торпеды, в океанских глубинах пока хозяйничали они. Но на поверхности, корабли под британским флагом по-прежнему гордо плыли куда хотели, и когда хотели. Тогда фюрер решился на то, от чего в своё время Бонапарт отказался, наученным горьким уроком Трафальгара. Из гамбургского имперского зверинца на океанские просторы были выпущены два саблезубых хищника – линкоры «Бисмарк» и «Тирпиц». Имена этих стальных монстров должны были вселять ужас в сердца военных моряков всех флотов мира. Так оно и было. Но Черчилль, возможно призвав из преисподни дух Нельсона, отдал приказ уничтожить это порождение сумрачного немецкого гения кораблестроения. Но сделать это было не просто даже для «владычицы морской». На просторах Атлантики развернулась большое королевское сафари, в котором её участники до самого последнего момента не могли определить кто дичь, а кто охотник. Встретившийся с «Бисмарком» красавец-крейсер «Хук» был расстрелян из крупных калибров линкора, как попавшийся гестапо партизан после допроса. Но флот Его Величества принял вызов. Через некоторое время «Бисмарк» превратился в стального волка, обложенного красными флажками британских крейсеров и палубной авиации. Железного монстра прогнали через всю Атлантику. И у берегов Гренландии, после яростного морского сражения, океанская гордость фюрера пошла ко дну. «Тирпицу» удалось отбиться. Однако в океан он больше не вышел. До самого конца войны, в одном из норвежских фьордов «морской лев» фюрера зализывал раны на своей металлической шкуре, пока не был окончательно добит с воздуха бомбардировочной авиацией. На морях Британия выстояла. Непосредственная угроза вторжения крысиных полчищ нацистов на острова была отодвинута. Тогда Гитлер приказал начать небесную битву за Англию. Два воздушных флота рейсхмаршала Геринга обрушились на британские острова как стая голодных стервятников на раненного леопарда. Английские города превратились иллюстрации описаний пекла. Ковентри вместе с населением был стёрт с лица земли.
Не помогло.
 Королевские ВВС, не смотря на жестокие потери, всё-таки достойно противостояли хвалёным ассам люфтваффе. Немцам не удалось получить тотальное превосходство в небесах над Британией. Но положение Англии всё же было близко к катастрофе. Это только если на карту смотреть Британская империя занимает пол мира, окрашивая в свои цвета огромные куски всех континентов. Канада, Австралия, Новая Зеландия, Южная Африка, смогли выставить лишь несколько боеспособных дивизий, больней частью несших службу по месту их формирования. В остальных колониальных владениях не только не удалось мобилизовать войска, но и потребовались дополнительные контингенты для охраны их границ. Индия, как всегда, была грани очередного мятежа.
Вряд ли и под солнцем и под луной, какой ещё народ так ненавидел англичан как ирландцы, но и они всё же с брезгливостью и сожалением отвергли предложения, «бесноватого» о союзе, и не вторглись в Ольстер. По-прежнему держалась Мальта. По-прежнему был не преступен Гибралтар.
Америка, единственная надежда британцев на тот момент, в войну вступать не торопилась. Рузвельт предоставил Англии в бессрочное пользование несколько сотен ржавых эсминцев, чем и ограничился. Черчилль решил отыграться хотя бы на итальянцах. По его приказу войска генерала Монтгомери очистили от макаронников Ливию и Тунис. А в середине 41-го вояк дуче выбили из Эфиопии. Взбешённый Гитлер бросил в Северную Африку своего лучшего генерала Роммеля и свежие отборные дивизии. Роммелю удалось переломить ход компании. Через несколько месяцев, после отчаянной обороны, немцы взяли Торбук. Ливия и Тунис вновь оказались под властью Германии. И по-прежнему Великобритания со своими 40 миллионами подданных и целым сонмом колоний близких к мятежу осталась один на один с третьим райхом, где проживало 70 миллионов немцев, которые упивались экстазом любви к своему фюреру.
Но бульдожьи упрямство и терпение Черчилля все же стали давать результаты, отдалённую перспективу которых мог оценить разве что весьма искушённые политиканы. Германский бешеный волк, скаля клыки на Ла-Манш, и переваривая в своей утробе сожранную Европу, постоянно ощущал на своей вздыбленной холке хищный прищур красной кремлёвской гиены. Сталин, как нищий на пиру, обжирался землями восточной Европы и Прибалтики. Обитатели Литвы, Латвии, Эстонии, Галиции, Бессарабии – были поставлены перед выбором. Какой глаз выколоть – правый или левый? Какое тоталитарное правление «лучше и веселее»? «Красное» или «коричневое»? Чума или проказа? Впрочем для тех, в чьих жилах не текло гарантированно доказанной капли семитской крови и не было родичей евреев, власть Германии была конечно же предпочтительнее. Но все вышеперечисленные народы с тупой обречённостью отдались в грабастые лапы красного деспота. И только «горячие финские парни» посмели сопротивляться. Генерал (ещё имперский) Маннергейм доказал что в русской академии генерального штаба учили на совесть милитаристскому мастерству. Под его руководством крошечная финская армия, первый и последний раз в своей истории принявшая участие в войне отбила нашествие саранчовых орд большевистских троллей. Правда, «кремлёвским крысам» удалось отгрызть большой шмат от территории «финского сервелата», но 17 братской республикой «союза не рушимого» страна Соуми так и не стала, не смотря на все заманчивые предложения, от которых финны всё же нашли в себе силы отказаться.
Когда в конце лета 39 года «фюрер германской нации» и «вождь мирового пролетариата» подписывали договор о дружбе и ненападении (кстати, всего на 10 лет почему-то), то каждый из диктаторов, конечно же, с известной долей чёрного юмора расценивал степень искренности своего визави. Гитлер надеялся, что пока Сталин будет пожирать кинутую ему кость, он успеет разделаться с Англией и не получит удар в спину своей империи, а уж потом ... Что до Джугашвили, то его горский интеллект грабителя банков просто оргазмировал эмоциями, по поводу того, как удалось стравить двух тигров, а самому с дерева наблюдать, как они рвут друг другу глотки. Конечно ни одна не другая бестии, не испытывали никаких иллюзий по поводу того, что будет после падения Англии.
Но Англия выстояла. А Сталин стал наглеть. Прибывший в 40 году в Берлин Молотов, потребовал от имени своего босса, что бы фюрер отдал на растерзание СССРу Болгарию. У Гитлера на Балканах были свои интересы. Он предложил заменить Болгарию Ираном. Сталин не согласился. Отказался он и от щедрого предложения включить в сферу своего влияния Тибет. Обиделся. Фюрер понял – ждать десять лет пока кончиться договор «о дружбе» его «брат по оружию» не будет. Впрочем, и сам рейсхканцлер делать этого не собирался. А так как коварного удара кремлёвского горца в спину можно было ждать в любой момент – то подписал директиву «Барбаросса» и вскоре сам напал на Россию.
Пожалуй, даже Гитлер уступал Черчиллю в своей степени неприятия идей большевизма. И если бы, к примеру, Троцкий был «истинным арийцем», то вполне вероятно «фюрер германской нации» стал бы его горячим апологетом. Возможно, как человек, британский премьер, по крайности не испытывал торжества по поводу несчастья обрушавшегося на миллионы ни в чём не повинных аборигенов русских пространств, которых в глубинах своей души «настоящего римлянина», всё же считал «варварами». Но как политик он торжествовал. Ему, потомственному аристократу, вынужденному соизмерять свои недюжинные амбиции и честолюбие с весьма небесспорными законами британской демократии, и волеизъявлением английских избирателей. Которые в подавляющей своей массе не отличались наличием таких качеств души как «благодарность» или изощрённость интеллекта. И всё же Черчиллю удалось переиграть двух кровожадных выскочек-диктаторов, наделённых царём ада Люцифером практически неограниченной власть над подвластными территориями и населением на них обитающем. И Гитлер, и Сталин оказались именно в той ситуации, в которую они путём коварных политических интриг хотели загнать как Черчилля, так и друг друга.
Однако катастрофа, произошедшая на русских фронтах летом 41-го года, на порядок превзошла ту, что случилась в июне 40 года во Франции. Когда немцы взяли Киев, окружили Ленинград и вышли на подступы к Москве, английский премьер осознал, что возможный крах Британской империи обретает черты зловещей реальности. Падение России, присоединение его экономического потенциала к ресурсам покорённой райхом Европы, делало поражение Англии вопросом времени. И весьма короткого.
События в последние месяцы 41-го года менялись с калейдоскопической скоростью. Благодаря стратегической тупости Гитлера и превзошедшему человеческие возможности упорству русских солдат немцы были остановлены у порога русской столицы. А «генерал Мороз» (не без помощи генералов Жукова и Власова) довершили разгром группы армий «Центр» под Москвой. Но в то самое когда неудачливые «покорители мира» поскуливая, дышали на свои отмороженные конечности, Японская империя напала на Америку. А заодно и на Англию. Под Сингапуром британцам пришлось (правда, в более мелких масштабах) испытать всё то, что американцы испытали на Перр-Харборе. Мощным броском войска микадо вышли на юге к границам Австралии, на западе к границам Индии. С чрезвычайным напряжением сил удалось стабилизировать фронт в Бирме. Выполняя свои союзнические обязательства, и в тщетной надежде, что самураи всё же ударят в тыл большевикам, Гитлер, объявил войну Америке. И тем самым подписал себе и своему райху смертный приговор. Конечно же, это произошло не сразу. А именно в тот момент, когда американские обыватели (даже «драконы клана» и чикагские гангстеры) ясно осознали, что в случае победы Германии, им по радио вместо «мыльных опер» и джаза, придётся по всем каналам слушать речи Геббельса и опусы Вагнера.
Чисто животная интуиция вселило это понимание и в пещерное подсознание фюрера. И он направил всю мощь своего незаурядного (что б там кто не говорил) интеллекта люмпена-недоучки на поиск выхода из этой, пока ещё патовой ситуации. А выход был один – чудо. А если точнее – то «чудо-оружие». Черчилль знал, что в Германии, под руководством нобелевского лауреата, и члена НСРП по совместительству, Гейзенберга производятся лихорадочные работы по созданию супер-бомбы, основанной на использовании энергии расщепления атомного ядра. Однако по приказу премьера, решившего не мелочиться, британские физики поделились своими запасами «тяжёлой воды» с американцами и рузвельтовский «манхетенский проект» опережает аналогичный германский. Агенты МИ-5 донесли премьеру, что на заводе «мессершмидта» созданы опытные образцы реактивного истребителя «альбатрос», способного в корне изменить ход противостояния на небе. Но Черчилль сохранил хладнокровие, так как из тех же донесений явствовало, что бы поставить эту машину на поток, требуется минимум два года. Было известно премьеру, что в КБ фон Брауна создана ракета «Фау», способная достигать Лондона, однако что бы довести это страшное оружие до совершенства и поставить его на поток у Гитлера уже нет времени. Он, Черчилль ему его не даст. Сейчас положение на фронтах для союзников как никогда тяжёлое. Флоты США и Японии сошлись в смертельной схватке у атолла Мидуэй. Победитель в этом сражении станет гегемоном в Западном полушарии Земли. Судьба Восточного полушария планеты решалась на русском фронте, где вермахт, отбив контрнаступление РККА, атакует большевиков на Южном фланге большевистско-нацисткого противостояния. Похоже, для Сталина повторятся кошмар 41-го года. В Северной Африке Роммель рвётся в Египет. Пока Монгомери удалось зацепиться за дюны у Эль-Амейна и сдерживать «лиса пустыни». Но если Роммель прорвётся в страну пирамид ... тогда. Это не только потеря Египта и Суэцкого канала. Это страшный удар в тыл южного фланга русского фронта. Если Роммель и Гудериан встретятся где-нибудь под Тифлисом – России конец. И тогда, с большой вероятностью, можно гарантировать, что ещё и Турция вступит в войну на стороне райха. Ей Гитлер обещал Армению. А что сделают османы оккупировав Закавказье? Да конечно же довершат то что не успел Энвер-паша, со товарищами четверть века назад, косвенно вдохновив Гитлера на геноцид семитов. К миллионам уничтожаемых евреев прибавятся миллионы уничтоженных армян. Черчилль не хотел этого. К проблемам армянской популяции он был равнодушен, но его коробило, когда одни представители подвида homo уничтожают других только за то, что они на них чем-то не похожи. Этим существам, премьер отказывал в наименовании homo, и не без оснований не делал разницы между ними и бешенными животными. А участь бешенных животных очевидна для всех и во все времена. Утилизация. Как можно более быстрая и тщательная.
Сейчас милитаристская шлюха-фортуна оргазмировала в объятиях фюрера, впрочем, в молодости не брезговавшего пассивным гомосексуализмом. По крайности такая информация имелась у британских спецслужб. Но время уже работало против Гитлера. И он чуял это и печенью и кожей своей. Гитлер искал выход. И не только он. Его искали и те наиболее адекватные из его своры, кто понимал, что с одной стороны им уже никогда не отмыться от принадлежности к этой стае, а с другой прекрасно осознавших, что за это придётся держать ответ, и не только перед Всевышним.
Несколько месяцев назад Черчиллю стало известно, что итогом стратегических изысканий фюрера как ускорить милитаристскую развязку мирового противостояния с выгодой для себя, стало решение применить на фронтах отравляющие газы и сбросить на Лондон и Москву бомбы начинённые ипритом. Через третьи страны премьер-министр Великобритании заверил, рейсхканцлера Германии что в этом случае перед химической промышленностью Британской империи и Соединённых Штатов Америки будет поставлена задача выпустить достаточное количество зарина, что бы превратить Германию в заповедник травленых гоблинов. Подействовало. Как не невежественен был фюрер в вопросах экономики, но сводка о промышленном потенциале стран англо-саксонского блока впечатлило и его.
 И вот теперь руководитель секретной спецслужбы «Чёрный лис» встретился с премьером, что бы проинформировать его о новой угрозе, подобно грозовой туче сгустившейся не только над Англией, но и над всем миром. Так как, если верить его информации фашисты предприняли очередную попытку обернуть течении войны в сторону своей победы, а ход истории развития вида homo sapiens повернуть вспять. Беседа ведётся уже второй час. В бутылке «русского бренди» коньяк плещется уже на донышке. Именно взгляд на этикетку с эмблемой горы Арарат и пробудил в душе Черчилля воспоминая о турецком геноциде армян в 15 году. А в пасти бронзовой рыбы торчат не то три, не то четыре сигарных окурка. Премьер, раскуривая очередную «Гавану», вопросил у лорда Блекфокса,
- И что собой представляет этот пресловутый «молот Тора»?
Блекфокс: Я не могу дать конкретное описание или определение этого артефакта. Я знаю только, что он есть, и что его обладатель получит реальную возможность изменить положение на фронтах в свою пользу.
Черчилль: А не кажется ли вам Жофруа, что на приём к главе военного кабинета, или необходимо приходить с более детальной информацией, или не приходить вообще?
Блекфокс: Вы считаете, Уинстон, что я пришёл сюда, что бы транжирить ваше время?
Черчилль: Извините, Жофруа. Давайте ещё по глотку коньяка. И излагайте. Всё. С самого начала. Ваши домыслы и гипотезы стоят дорого. И это подтверждено практикой. Я просто переутомился. Вы пейте. Дядюшка Джо снабжает меня этим напитком довольно регулярно. И это ещё один повод, что бы не дать Гитлеру сожрать Россию.
Блекфокс: Мне, пожалуй, будет довольно. Если честно, Уинстон, я удивляюсь вашей выносливости.
Черчилль (пыхнув сигарой): Секрет моей выносливости прост. Каждый день ростбиф с кровью, литр армянского бренди, коробка гаванских сигар, и никакой физкультуры. Я весь внимания. И можете не смущаться. Говорите все. Как я догадываюсь, опять какая-то мистика и чертовщина?
13) Прага. Филиал гестапо. Примерно тоже время.
Радио-подчерк Бонда, конечно же, был известен в Лондонском центре. То, что сообщение отправил он, лично, был сигнал тревоги. Если радио-шифрограмма начиналась с большой букву – сигнал работы «под контролем». Что ещё? Ему необходимо было передать всего одно слово. Или «демон», или «Асмодей», или «Вельзевул», или «Люцифер». Каждое слово обозначало имя кого-либо и фигурантов, членов национал-социалистической верхушки. Бонд передал «люцифер» - Гейдрих. Передал в трех, так сказать, экземплярах. С сигналом работы под контролем. Без него. И открытым текстом. Лорд Блекфокс, скорее всего, предполагал, что получит именно такой искомый ответ. А то зачем же он утвердил начало экскурсии своего спецагента по райху именно с Праги. А скажем, не с Берлина, где плотность биомассы нацистских бонз была на порядок выше, чем здесь. Именно для этой радиограммы секретному агенту Его Величества Майклу Харальду Бонду и выписана «путёвка в смерть». А шифрограмма означает вот что: «Предположение подтвердилось. Всё идёт по вашему плану. Я всё понял. Работаю дальше» ... ну а если бы Майклу дали волю высказаться, суть завершилась бы самым длинным и самым непечатным ругательством, скомпонованным из самых крепких выражений всех языков мира, волчиного воя и рычания леопарда.
Слова и обещания обергруппенфюрера Гейдриха воплощались в реальность четко и по-германски аккуратно.
Бонду дали поспать около часа на кушетке в кабинете следователя. Потом накормили. Еда была отвратной на вкус, но сытной, и силы вернула. Отвели в душ. Особо и не конвоируя. Бонд понимал, после разговора с Гейдрихом в этом нужды не было. После душевой, фельдфебель, с развороченным шрамом лицом, молча протянул ему его же форму гауптмана люфтваффе. Ту самую, в которой он выбросился с парашютом. Ткань была ещё горячая после «прожарки». Правда, с неё были спороты знаки различия и нашивки за ранения, а вместо рыцарского креста – дырка. Майкл с облегчением обнаружил в кармане мятую пачку сигарет и спички. Сейчас, отработав ключом, он с усталостью откинулся на спинку стула. В комнате, правда запертой снаружи, и с решеткой на окне, он был один. Ещё раз ощупал цепким взглядом рацию. Бонд достаточно разбирался в «радио игре», что бы оценить - передатчик исправен и в нём нет никакого подвоха. Гейдрих выполняет условия. Пока. О судьбе радистки Катарины, думать не хотелось. Война страшная вещь. Но даже её ужас меркнет перед драконьей сущностью фашизма. У войны есть правила, по которым её испокон веков ведут люди, доходящие до грани человекоподобия, но благодаря соблюдению которых, грань эту, не переходят. Закон существования фашизма – един. Утоление жажды его звериной сущности. И в сущности этой стёрты всё межи между человеком и животным, между земноводным и пресмыкающимся, между моралью и её противоположеностью, между добром и злом. Но там, в сути этой, плотоядным цветком с ароматом тухлятины, расцветает разум. Разум, помещенный в черепе голодного бешеного зверя. Или ядовитой гадюки в период весеннего гона. Разум, на порядок более опасный, чем горящий фитиль в руке шизофреника, оказавшегося в пороховом погребе фрегата, на котором человечество плывет к горизонту Будущего по неспокойному океану своей истории.
Сейчас Майкл не испытывал абсолютно никаких иллюзий, насчёт того, что не играй его, конкретно его, персона в сатанинской, оперативной разработке грандэсэсовца одну из ключевых ролей, то ему в отличие от тысяч соотечественников оказавшихся в плену – концлагерь не грозил. Скорее всего, группенфюрер предоставил бы Штанге возможность отточить свои навыки садиста. Откуда они берутся эти «штанге»? Не приди фюрер к власти, кем бы был этот неудачливый боксёр и, скорее всего недоучившийся студент-медик. А откуда взялся сам Гейдрих? А Гиммлер? А фюрер ... всех их рожают женщины ... тогда что? Причина несовершенства мира прячется между ног у самки homo sapiens?! Абсурд. Хотя ... с другой стороны, никогда волчица не способна родить человеческого детёныша, а вот людская самка ... кто они? Все эти ... «антимаугли» ... звери, попавшие в «людскую стаю»? Подкидыши дьявола. Их животная сущность, не смотря на воспитание человеческого христианского общества, всё же берет своё. Их нужно уничтожать ещё во младенчестве? Разбивать головы о стенки родильной палаты! Убить дракона! Но как определить - кто есть кто? И кто будет осуществлять эту процедуру. Ведь совершив подобное, человек перестаёт быть человеком. Круг замкнулся ... Майкл встряхнул головой, как пес, облитый из шланга. Он остро ощущал волны звериной ненависти исходившей от Гейдриха, не смотря на иронично-миролюбивый тон и едкую вежливость группенфюрера. Перед Майклом было животное. Зверь. Хищный. Двуногий. Холоднокровный. Тираназавр. Вдвойне, втройне опасный тем, что в черепной коробке, с мощными челюстями и тремя рядами сверкающих острых клыков, плещется вполне человеческий мозг, с изощренным интеллектом, который позволяет ему сдерживать свои звериные рефлексы и контролировать инстинкт кровоядного хищника. До поры. Майклу вспомнился прочитанный не так давно роман Герберта Уэллса «Война миров». Да разве могут эти, осминогоподобные звездные монстры, сравниться степенью своей опасности с крысьей стаей двуногих, одетых в «чёрное с серебром» и «хаки»!? Фантазия знаменитого соотечественника теперь казалась Майклу слишком убогой. Бонд, допущенный ко многим секретам тайных служб, имел представление о том, что подавляющая часть человечества узнает только через несколько лет. И о январском совещании фашистских бонз в Вандзее в январе этого года, посвященном «окончательному решению» еврейского вопроса. И о набирающем обороты сатанинском маховике системы уничтожения, нацистских концлагерей. А может быть, все эти национал-социалисты и коммунисты, есть выходцы с других планет, других миров? А откуда «тогда прилетел» Джек-потрошитель, или тот же Мосли? Кто все они? Бацилла бубонной чумы, занесённая в кровь организма цивилизации «homo sapiens нормального»? Или переродившаяся родная частичка, превратившаяся в раковую клетку, которая медленно, но верно разрастается в метастазу?
Майкл с сожалением нашёл в пачке последнюю сигарету. Аккуратно разломил её на две половинки. Чиркнул спичкой. Вспомнилось, как несколько месяцев тому назад, в Индии он курил гашиш. Организм почему-то неадекватно воспринял наркотик. Или гашиш был слишком добротным для начинающего. Его долго тошнило. А любой дымок, ещё с неделю ассоциировался с запахом самокрутки свёрнутой из обрывка «Tame’s». Однако сейчас он бы с удовольствием сделал несколько глубоких затяжек анаши. Тогда, при переходе, через «ущелье Ракшаса», в пропасть сорвался рюкзак с припасами, в котором был так же и запас сигарет. У проводников шерпов, табака понятно не было, зато имелось в наличии масса опиума и гашиша. Впрочем, чистый гашиш табак заменит не смог. Но сейчас и гашиша не было. Однако даже немецкий эрзац-табак помог сосредоточиться. Скоро здесь появиться Гейдрих. Бонд ещё раз проанализировал свой последний разговор с группенфюрером в тире. Похоже, фашист играл в открытую. Это косвенно подтверждала и та информация, которой Бонд добыл в результате наряженных интеллектуальных упражнений в кабинете лорда Блекфокса. Сейчас он ощутил, что на его далеко не хрупкие плечи, ложится костодробящий груз ответственности не только за британскую империю, но за всю судьбу человеческой цивилизации. Гейдриху, его VIII отделу, похоже, действительно удалось установить координаты нахождения пресловутого «молота Тора». Как и предполагал в своё время лорд Блекфокс, этот артефакт оказался далеко не мифом. Тем более фашистам повезло. Место это находилось на оккупированной немцами территории России. Как понял Бонд, где-то в болотах теперешнего рейсхкомиссариата «Белоруссия». Его недавний вояж в Гималаи за головой раджи Наха, предстал перед Майклом в несколько ином свете. Он ещё раз отдал дань уважения интеллекту своего шефа. Но у лорда Блекфокса и британской империи в его лице, достойный и опасный противник. Противник страшный. Как это теперь выяснилось достоверно – это обергруппенфюрер Ренхард Гейдрих, за спиной которого стоит не только вся коричневая мощь нацистского III райха, но и ещё какие-то тёмные силы, в существование которым упорно отказывают материалисты. Впрочем, кому как не Бонду было прекрасно известно, что далёкие от мистической идеологии кремлёвские атеисты принимают в этих «играх» самое активное участие. Он, Майкл, дал фашисту своё согласие, на участие в этом смертельном сафари. Впрочем, как и предвидел это Блекфокс. За что он получил возможность отправить недавнюю радиограмму, чем выполнил первую часть своего задания. Гейдрих играл не только в открытую – но и ва-банк. Как и группенфюрер, Бонд прекрасно помнил содержание, так называемого «сарагоского свитка». Если бы не наличие фактов жестокой реальности, его содержимое показалось бы страшной восточной сказкой ...
 Гейдрих выбрал его «одним-из-трёх». Ведь в манускрипте говорилось, что «молот Тора» или как назывался этот артефакт по-арабски «зульфикар» (меч пророка), могли взять, и взять одновременно только трое заклятых врагов. Как они потом будут делить добычу вопрос другой. Но пройти путь к ней они должны вместе, строго следя за тем, что бы каждый из трёх уцелел, а не то вояж потеряет смысл. А путь этот, судя по всему, не только «во мраке». По крайности последней участок этой «дороги в ад» готовит много сюрпризов. Смертельных ловушек. Похоже, что дьявол подбросил эту штуку в мир, что бы позабавиться, наблюдая за тем, как двуногие будут, грызя друг друга, стремиться завладеть этой игрушкой Люцифера. Игрушкой, которая сделает её обладателя, может и не всемогущим, но уж по крайности удесятерит вероятность воплощения в реальность планов этого существа. Именно существа. Так как, простой смертный, заполучив «молот Тора» - обречён, если ...
       Бонду не была известна вся подоплёка этого запутанного дела. По приказу шефа он добыл голову раджи Наха. В отделе «Хьюго» «Черного лиса», из неё была извлечена спора «бен-Пурру». При помощи этого гадости и удалось определить, что необходимыми способностями обладает именно Ренхард Гейдрих, который естественно и начал охоту за «молотом Тора». Однако как стало ясно теперь, заполучив в своё распоряжение спору бен-Пурру, и надо полагать, тонко просчитав все ходы, приведшие к этому факту, группенфюрер ещё более увеличил мощь тёмных сил обитавших в его эгомире. Скорей всего о чём-то подобном и предупреждал Гесс британцев во время допроса в шотландском каземате. И Гейдриху или его агентам, или темным силам ему помогающим, каким-то способом удалось, лишить Блекфокса и Бонда части информации, добытой с таким трудом. В результате чего лорду пришлось отправить своего лучшего агента в верную западню. Выписать ему «путёвку в смерть». В капкан.
       Теперь Бонду стало окончательно ясно, что именно как-то разузнав о планах этого человека, Рудольф Гесс и совершил свой вояж на британские острова. Конечно же, эта миссия наци №2 не носила какого-либо гуманитарного оттенка. Гесс обожал своего любимого друга, соратника и учителя. А в действиях «молодого волка» Ренхарда он увидел угрозу для Гитлера, и попытался устранить её с помощью англичан. Гесс полагал, что для существования в Германии режима национал-социализма, Гитлер просто необходим. А что касается Гейдриха, то после каких-то неизвестных событий приведшим к изменению его разума и организма, он вполне резонно считал, если имя фюрера германской нации будет не Адольф Гитлер, а скажем Ренхард Гейдрих, то ничего кроме пользы для режима не будет. Прекрасно осознав это и оценив шансы «молодого хищника», Гесс и решился на свой отчаянный поступок. Он не имел конкретных доказательств против своего конкурента, которым бы Гитлер поверил, а люди способные убедить фюрера, а именно VIII РСХА, находился в непосредственном подчинении у обергруппенфюрера. Это было единственным расхождением между главарями райха. Естественно миссия Гесса, имела и другие задачи. Первейшая из которых, заключения мира между Британской империей и Германским райхом накануне вторжения Гитлера в Россию.
 Несомненно одно, победи в этой паучьей сваре Гейдрих, то опасность для человечества возрастёт на порядок. И именно после беседы с рейсхляйтером, лорд Блекфокс и направил Бонда в Индию. Однако странные события, а именно амнезия памяти Гесса, и лакуны на плёнках с его допросами, намного осложнили операцию. Бонду и Блекфоксу удалось лишь частично восстановить некоторые факты. Теперь многое становилось на свои места. Многое, но далеко не всё. Большая часть хитросплетений этого запутанного дела оставалась под непроницаемой завесой тайны и не поддавалась объяснения с позиций стандартной логики. Но сложившаяся гамма обстоятельств диктовала вполне конкретные действия. А Майкл являлся, прежде всего, человеком действия, и, будучи далеко не глупым, в штатные аналитики не годился. И несколько часов тому назад, в тире, он не удержался, что бы не задать вопрос группенфюреру,
- И кого же вы мне наметили в напарники?
Гейдрих: Вы меня иногда удивляете своей наивностью, мистер Бонд. Или это такой английский юмор? Если это так, то для меня остался не постижимым. В наше скорбное время, трудно найти возможность выжить, однако подыскать заклятых врагов? Шутите? Их шлёт нам сама судьба. Да конечно же русские. И как я полагаю, это будут достойные противники. Надеюсь кто-либо из небезызвестных вам «стальных волков».
Бонд: Мне кажется, здесь вы допустили просчёт, группенфюрер. В данной ситуации Британская империя и СССР – союзники. А представители союзников не могут быть заклятыми врагами, когда борются против таких как вы?
Гейдрих: Похоже, я действительно недооценил степень вашей наивности. Вы случайно не самозванец? Этакий, диверсант-любитель? Вы действительно есть тот, за кого себя выдаёте, а? Хорошо. То, что Британская империя и большевистская Россия сейчас воют вместе против райха – это действительно каприз Клио. Да. И по этому поводу англичанам ещё придётся горько пожалеть. Зря вы не послушали советов несчастного Рудди, по крайности той их части, в которой говорить о совместном выступлении против большевиков. Ведь тогда мы могли быть союзниками. Мы с вами лично, мистер Бонд. К сожалению, насколько мне известно, вы считаете Сталина злом, чуть меньшим, чем фюрер ...
Бонд: Я думаю, дьявол решит вопрос, касающийся степени злобности этих монстров подбрасыванием монетки. Другой альтернативы – не вижу.
Гейдрих: Вот и прекрасно. Вот и боритесь с двумя видами зла одновременно, раз не можете определить какое большее, а какое меньшее. Как сказал один из ваших премьеров у Британии нет постоянных союзников – у Британии есть постоянные интересы. А в интересах вашей родины, есть то, что бы искомый артефакт не попал в лапы большевиков. Вам и карты в руки. В этом отношении наши позиции совпадают. Не так ли, мистер-сэр? И к тому же, насколько известно мне, вы лично имеете к большевикам свои счёты.
Бонд: К национал-социалистам мой счёт не меньший.
Гейдрих: Вот и предъявите все ваши счета там ... в полеских болотах. И вот что ещё. Пожалуйста, не оскорбляйте при мне фюрера. Это задевает мои чувства патриота Германии. К тому же согласитесь, у вас передо мной некоторые моральные обязательства. Кто как не я предоставляю вам лично возможность стать героем и спасителем цивилизации, в вашем понимании этого понятия, конечно. Ведь если, каким-то чудом, искомый артефакт окажется под контролем английского правительства, то мало кто из подданных вашего короля, за всю историю Великобритании, окажет её народу услугу сравнимую по масштабам ... Ну, разве что адмирал Нельсон ...
Бонд: Вы, группенфюрер надо полагать, намерены оказать подобного рода «услугу» режиму национал-социализма? И как я догадываюсь его новому фюреру ... в вашем лице?
Гейдрих (мерзковато хихикая): Таковы законы диалектики, сэр. Ещё есть вопросы?
Бонд: насколько я понимаю, вы мне не ответите, как вам удалось заполучить координаты захоронения «молота». В Сарагоском манускрипте они отсутствуют. Но откуда об этом узнают, или уже узнали – русские? И как будут скоординированы временные параметры этого предприятия?
Гейдрих: Ваше любопытство, мистер, весьма пикантно дополняет вашу наивность. Надеюсь службе «Чёрный лис» известно, что так называемый «Сарагоский манускрипт», есть арабский перевод с языка фарси пресловутого «Завещания Тамерлана». А подлинник полного текста по моим сведениям находиться во владении русских. Не начни фюрер вторжение в Россию, вполне вероятно большевики предприняли бы попытку завладеть этой вещью. И тогда у мирового сообщества возникли проблемы не с нами – а с ними. Но Сталин просчитался. Он счёл себя слишком могущественным. И наказан за это. К сожалению для русских пока ещё не всё потерянно. Они спешат. За два дня до вторжения в Россию, была вскрыта гробница Тамерлана, и ... впрочем, для вас эта информация будет излишней. Но располагая подлинником, определить точные координаты весьма возможно. Что надо полагать и сделано. А что касается времени ... Время пришло. Время пошло. Всё сойдётся в указанном месте, в урочный час ... поверьте слову германского генерала. А что касается, того, как мои люди пришли к тем результатам, которые русским достались задаром ... то ... работать надо ... и иметь надёжных союзников. А они есть у меня. И я, если честно, содрогаюсь, когда думаю, что эти силы могли выступить в союзе не райхом, а с тем же Сталиным. Но проведение не допустило этого.
Бонд: Вы так уверенны в том, что если экспедиция увенчается успехом, то «молот Тора» достанется вам? Откуда такая уверенность, группенфюрер?
Гейдрих: Это объективная реальность, мистер. Чисто теоретически шансы примерно равны – и у вас, и у русских, и у моего человека ... Но мною сделано всё, проведением сделано всё – что бы шансы эти увеличились. Каждый из вас играет в эту игру с шансами проиграть 1:3. мой представитель имеет такую же вероятность в пропорции 50:50. К тому же общий контроль осуществляется силами моего VIII отдела. Но ни у вас, ни у большевиков нет выбора. Карты сданы. Ставки сделаны. Ставки велики ...
Бонд: ... а карты краплёные.
Гейдрих: Нет. Они просто более сильные у меня. Но фактор мастерства игроков так же играет весомую роль. Направляя вас сюда, руководство МИ-5, надо полагать, считает лучшим вас. Есть свои резоны для подобных выводов и у НКВД в отношении агентов русских. Я надеюсь на мастерство своих людей. И у меня есть основания полагать – что они лучшие... Вы же надо полагать уповаете на божью помощь?
Бонд: Так же как вы на помощь дьявола.
Гейдрих: Ах, что вы знаете о дьяволе, мистер Бонд? А я видел его ... Поверьте мне, это производит впечатление. Хотя с другой стороны – ничего страшного ...
... дверь в кабинет открылась. Вошли двое. Одним из них был обергруппенфюрер Гейдрих. Тот, кто его сопровождал, казалось, сошёл с антисемитских плакатов геббельсовского министерства пропаганды. Низкорослый, кривоногий, огромный нос - крючком. Блестящая нижняя губа казалось, являет из себя растянутую резинку с трудом поддерживающую скошенный подбородок с ямочкой. Полевая армейская форма сидела на нём неряшливо и карикатурно. Из под надвинутого на глаза армейского кепи с имперским орлом, выбивались черные сальные клоки волос, весьма смахивающие на чуть подстриженные пейсы хасида. Выше левого нагрудного кармана френча, был именно присобачен, а не приколот, железный крест с облупившейся эмалью. Спутнику группенфюрера было лет сорок. От него несло шнапсом, чесноком и дешёвым одеколоном. Вид этой личности здесь, в гестапо, поразил Бонда не меньше, чем недавние чудные событие в тире. Вряд ли, даже самому тупому антропологу райха, потребовался штангенциркуль, что бы определить расою принадлежность этой личности. Карикатура бесцеремонно осмотрела Бонда, масляными, рыбьими глазками. И развязано спросила Гейдриха, чуть ли не на идише,
- Это он?
- Да. Познакомьтесь мистер Бонд со своим куратором, ангелом-хранителем, и вероятным убийцей.
 Британец встал. С заметной долей иронии кивнул головой.
- Бонд. Майкл Бонд. Майор Королевских ВВС.
Кривая ухмылка обнажила редкие жёлтые зубы спутника обергруппенфюрера,
- Гауптштурфюрер Снейк. Восьмой отдел РСХА. Командир спецвзвода «Аргус». Можно просто Снейк.
14)примерно то же время. Лондон. Кабинет премьера в подземном правительственном бункере.
Блекфокс: ... как известно, 300 лет викинги были непобедимы ...
Черчилль: Вы что, Жофруа, хотите подкинуть материал для моей «Истории англоязычных народов»? Проклятый Гитлер и обязанности премьера не позволили завершить этот труд. И если честно, не знаю, что мне принесёт большую славу – политическая деятельность или литературные опусы? О боевых качества дружин норманнов я, уж поверьте, имею некоторое представление. Впрочем, как и об их непобедимости. Весьма относительной, кстати. Вспомните, храбрые вилланы Харольда при Стамфорд Бридже, просто-напросто изрубили топорами берсерков Харады и Тостинга. И если бы не стечение роковых обстоятельств – то и исход побоища у Гастингса был далеко не предрешён. Саксонские крестьяне до самого вечера отбивали атаки конницы викингов. Когда бы не гибель их смелого короля, то возможно Вильгельм так бы и остался «Бастардом», не став «Завоевателем». Кстати, это было последнее вторжение завоевателей с континента на наш остров. Наша задача состоит в том, что бы «последним» оно и осталось.
Блекфокс: А какие представления вы, Уинстон, имеете о язычестве.
Черчилль: Вам не кажется, что этот вопрос уместен в другой обстановке и адресовать его стоит скорее архиепископу Кентерберийскому, чем военному премьеру? Или вы опять вознамерены вернуть к нашей прошлогодней спиритической беседе о духах, параллельных мирах и иных измерениях?
Блекфокс: Именно так Уинстон. Мы ведь с вами верим во Христа, а из веры этой – чисто логически, вытекает вероятность наличия сил и явлений, сравнимых по степени невосприимчивости нашей природе их существования. И антиподов силы божьей.
Черчилль: О том, что я есть и антимарксист и антикоммунист – для вас, надеюсь, новостью не является. Однако смею, возможно, не без сожаления, заверить лорд, что потомок герцогов Мальборо есть скорее материалист, чем идеалист. Да, в области морали я, конечно же, христианин. И считаю эту мораль единственно приемлемой для тех, кто находиться в авангарде движения человечества, как вида, на пути вперед. Знать бы ещё куда «вперёд». Но. Все теологические изыски оставим нашим попам. Согласен. Если есть мораль Христа – то надо полагать должен быть и её антитеза. С моих, чисто материалистических позиций, Гитлер и есть воплощение сатаны. Стал им. Хотя имелись и другие варианты. Но от этого «Вельзевула» пахнет не серой – а порохом. А раз так, то что бы отправить его в преисподнюю требуются пули не серебренные, а обыкновенные. Свинцовые. И бомбы. И самолёты. И даже такие союзники как большевики. Если бы Гитлер вторгся в ад – я бы заключил пакт с самим дьяволом. Впрочем, даже Люциферу не грех кое-чему поучиться у дядюшки Джо. Но он адекватен. Об Адольфе этого сказать нельзя. Ещё раз о нашем тогдашнем рандеву. Жофруа, если бы я не знал вас лично, и не был знаком с некоторыми предоставленными ваши людьми фактами, в которые заставляю себя верить с усилием – то посоветовал бы поделиться вашими идеями, с кем-нибудь, типа профессора Толкиена. Возможно, они бы ему вполне пригодились в разработке какого-нибудь очередного мифа о Средиземье или Империи зла. Но вы это вы. И ваша служба получила весьма значительные ассигнования. Вполне сравнимые с общим бюджетом МИ-5. Но если сейчас вы попросите меня снять пару дивизий из-под Эль-Амейна перебросить их куда-нибудь в Антарктиду, то я буду иметь честь присутствовать на торжествах посвящённых вашей почётной отставке.
Блекфокс: Помилуй бог, Уинстон! О какой отставке может идти речь. В прошлую войну, оставив кресло в палате общин, вы отправились в окопы под Верден в чине майора. Я думаю нашему Монти в Африке, пригодиться старый полковник (Блекфокс назвал свою настоящую фамилию). Конечно, в рукопашной с эсэсами от меня пользы мало будет – однако для того, что бы устроить какую-нибудь локальную западню этому пресловутому «лису пустыни», сил вполне хватит. Однако поверьте мне на слово Уинстон, из моего ведомства, отставники отправляются греть свои косточки только под солнцем пекла. Именно туда мне приходиться отправлять лучших своих людей. И если кому-то удаётся чудом возвратиться из этих мест, то он приобретают настолько бесценный опыт, что послать кого-либо другого в повторную командировку у меня просто рука не поднимается. Кому как не вам, Уинстон понимать значение понятия «руководить». Это ведь не только принимать судьбоносные решения, но и нести за них ответственность – не только в согласии со здравым смыслом и промыслом господним, но и с собственной совестью. Это только ведь для фюрера германской нации совесть есть химера.
Однако вернёмся к началу нашего разговора ... угостите меня, пожалуйста, ещё рюмкой русского бренди.
Черчилль: Не смотря на то, что придется откупорить новую бутылку, не примену это сделать. Итак, что там о викингах и флюидных поражениях нечеловеческого сверхразума. Моё сознание материалиста до сей поры отказывается верить феномену наличия подобных сил, однако, факты вещь упрямая, не менее чем дух сопротивления британской нации. То, что вы и ваши люди предъявили мне, когда я принимал дела в позапрошлом году - вполне впечатлило. Как я понимаю, результатом нашей сегодняшней встречи будет то, что вы вынудите принять меня ряд решений, которые вызовут, мягко говоря, недоумение у британских избирателей. А по сему ...
Блекфокс, сознательно не сдержался и перебил премьера,
- Вы думаете, Уинстон, что если отдадите официальный, причем секретный приказ, о физическом уничтожении одного из главарей третьего райха, то это может как-то негативно отразиться на волеизъявлении электората, к примеру, на парламентских выборах 1945 года? Или более того вызвать негативную оценку вашей политики у будущих возможных борцов с международным терроризмом? Сомневаюсь.
Черчилль помолчал. Опрокинул рюмку коньяка. Поморщился. Но, скорее всего не от крепости напитка, а потому, что непонимание собеседника сути его слов вызвало раздражение, и продолжил, словно бы не замечая реплики лорда Блекфокса.
- Перед тем как возвратиться к нашим викингам, ещё раз просветите меня, Жофруа, теоретической подоплёке данного феномена. Только учтите, что в лошадях я разбираюсь лучше, чем в теории поля и, как её, квантовой механике.
- Хорошо, Уинстон, только смею заметить, что вышеупомянутые разделы физики имеют к нашей теме, куда меньшее отношение, чем теология или спиритические сеансы. И поверьте, я бы не тратил ваше время и коньяк – если бы не серьёзность проблемы и моя личная уверенность в том, что всё это имеет судьбиноносящий смысл. К тому же в лошадях я понимаю, скорее всего, хуже, чем вы, а в вопросах теоретической физики примерно так же. Однако позвольте привести маленький пример, иллюстрирующий суть затрагиваемого вопроса. Закройте глаза, Уинстон. Так. Хорошо. Представьте себе, ну, к примеру, своего собеседника, меня то бишь. Мой образ возник у вас в воображении? В мозгу? Так. Можете открывать глаза. Куда делся образ? Пропал. Он полностью подвластен вашей воле и разуму. Зависим от него. Но. Он существовал. Либо в виде какого-либо электрического поля, либо в том виде, определение которому современной науке пока не найдено. Но существование данного флюида возможно, реально – он ведь только что был. А теперь представьте существование подобной субстанции в, так сказать автономном режиме. Ни от вашей воли, ни от воли кого-либо независящей. Она имеет возможность появляется в вашем, или чьём либо другом воображении по своей прихоти. И по своему желанию. Она обладает свободой воли и существует по законам нашему миру неизвестным. Непонятным. По законам своего мира. И это действительно целый мир. Равновеликий по крайности миру нашему, материальному. Мир иной. Населённый подобными, с нашей точки зрения, флюидами. И оба наши мира взаимодействуют. Контактируют. Человек, его психика, его разум, его воображение, есть точки соприкосновения, тоннели этих миров. Несомненно, вышеуказанная воля каким-то образом оказывает влияние на сообщества homo sapiens. Цели этого влияния не ясны. Да и вряд ли когда-нибудь станут понятны. Ведь до сей поры, энтомологи бьются над пониманием законов бытия муравьёв или пчёл ... чего уж там ... поверьте, Уинстон, мне так же проще говорить с вами о лошадях, чем о подобных проблемах. Однако их присутствие, определяет модель поведения нас, людей наделённых не только свободой выбора – но и властью. Несомненно, одно, наличие вышеприведённых факторов оказало значимую роль на развитие цивилизации, которую мы не без основания именуем «нашей». Возможно, эти существа желают каким-либо образом достичь материального воплощения с нашей помощью, так же точно, как и мы с их, жаждем достигнуть вершин духа. Ad exemplum. Но – queue sum. По крайнеё мере у меня присутствует уверенность, что именно подобного рода взаимодействия легли в основу создания мифов, от эпосов тольтеков и Илиады, до новозаветных преданий.
Черчилль: То есть, надо понимать, что Иисус изгонял из бесноватых именно подобного рода субстанции?
Блекфокс: Возможно. Однако если мы будем вдаваться в эти дебри, то зайдём далеко. Здесь вы правы, Уинстон – на эти темы проще беседовать с папой римским, чем с Эйнштейном или Фрейдом. Не говоря уже о главе секретной службы Его Величества.
Черчилль: Тогда к делу. И может быть, приступим к нему, минуя эпоху викингов. Что представляет собой этот пресловутый «молот Тора»? Это материальный артефакт?
Блекфокс: Скорее всего. Не знаю.
Черчилль: Тогда я отказываюсь понимать, какого рода угрозу может представлять этот «сувенир» как для британской империи, так и для всей христианской цивилизации.
Блекфокс: Скрытую угрозу. Угроза срытая – самая опасная. Обладатель этого, как вы выразились «сувенира» обретёт такое свойство – как непобедимость.
Черчилль: Не понял. Что? Когда в ящике моего письменного стола будет лежать этот жезл, то при его помощи я смогу, вызвать из какой-нибудь валгаллы десяток свежих дивизий, если Роммель прорвёт египетский фронт? Или демоны океана поднимут со дна морского «Ройял Оук»?
Блекфокс: Нет, Уинстон. Не так. Скорее всего, не так.
Черчилль: (вновь наполняя рюмки, вскинул на собеседника пронзительный взгляд своих глаз, цвета неба над Сахарой) А как?
Блекфокс: Я думаю, что тот, кто получит в своё распоряжение «молот Тора» обретёт уникальную способность принимать безошибочные решения в вопросах милитаристской сферы своей деятельности и личной безопасности. Согласитесь, весьма полезная вещь в арсенале главы государства, да и любого политикана или генерала.
Черчилль: И были прецеденты?
Блекфокс: Основываясь на документах, находящихся в распоряжении моей службы, с уверенностью можно говорить о двух.
Черчилль: Ну, первые викинги. А кто другой?
Блекфокс: Гунны. Точнее их каган – Аттила.
Черчилль: Так. Мы забираемся всё глубже в бездну веков. Вернёмся к нашим викингам. Пожалуй, я и без этого самого «молота» обостряющую интуицию, смогу создать некоторое логическое построение, дабы избавить вас от ненужных словопрений и дать возможность насладиться вкусом русского бренди, который почему-то называется «коньяк», да ещё «армянский». Вот уже много лет я решаю дилемму, что для моего организма предпочтительнее – он, или «камю». У каждого из напитков свои достоинства, точно так же как и у каждого политического решения, свои недостатки. Итак, насколько понял этот дух, или демон, именуемый «Тором» каким-то образом выразил свою симпатию к ярлам данов и норманнов. И несколько столетий Европа трепетала перед их нашествиями. Особенно это касается нашей старушки Англии. Надо полагать, этот самый Тор предоставил им в аренду свою игрушку, что бы позабавиться, наблюдая, как эти головорезы завоёвывают мир. Ойкумена не стала норманнской лишь благодаря тому, что эти белокурые бестии имели весьма смутное представление об её географии. Северные короли на своих даккарах добрались бы до той же Индии, как, к примеру, эрл Эрик Рыжий до берегов Ньюфаундленда - если бы знали о её существовании. Но всё что не делается к лучшему. Сокровища индийских раджей терпеливо дождались пока до них доберётся наша Ост-Индийская компания. Да, лучше бы господин Шикельгрубер имел в гимназии двойку по географии – а не по «закону божьему», тогда его аппетиты, возможно, ограничились бы Шлейзвингом и Судетами, и нам бы не пришлось хлебать континентальное дерьмо из одной миски с большевиками. Но сделанного не вернёшь. ...однако насколько мне известно к XII веку всё кончилось, если следовать вашей версии – что? Демон нашёл себе новых фаворитов? Почему же он остыл к норманнам? И куда подевался этот пресловутый «молот» приносящий милитаристскую удачу?
Блекфокс: Норманны перестали поклоняться Тору. Они приняли христианство и перестали быть язычниками. «Демон», как вы это называете – «обиделся». Это только ведь Христос проповедовал всепрощение - а языческие божества злопамятны. Тор в ярости произнёс проклятие над своим атрибутом и запустил его в небеса, а сам растворился в так называемых «мрачных мирах». А молот упал на землю. Где-то в районе теперешней Западной России.
Черчилль: (раскуривая очередную сигару) Жофруа, если честно, до мне до сей поры не вериться что мы сейчас разговариваем всерьёз.
       Блекфокс: Уинстон, я серьёзен более чем когда-либо. И если наши предыдущие рассуждения о демонах и духам можно назвать неудачной метафорой, то это не как не мешает существовать следующему факту. В вышеупомянутом месте, на территории, оккупированной немцами, находится вещь, обладатель которой получит потенциальную возможность, к примеру, решить исход текущей войны в свою пользу. Мне бы не хотелась тратить ваше драгоценное время и коньяк приводя не менее экзотическую подборку документов и фактов собранных моими сотрудниками. За некоторые из них заплачено жизнью. Так что всё очень серьёзно, Уинстон. Нацисты уже начали охоту за этим артефактом. И не только они ...
Черчилль: Была там ещё какая-то тёмная история с пропажей протоколов допроса Гесса. Помню. Ладно. Что ж. Если Гитлер начал уповать на подобные вещи, то наши дела не так уж и плохи. Ваши люди могут доставить эту вещь мне? Опередить немцев, но так, что бы русские были не в курсе?
Блекфокс: Мои люди над этим работают. Именно в том направлении, в котором вы указали. Задача практически не разрешимая. Но используются все шансы. В том числе и нереальные. В вашем секретариате находиться мой подробный доклад на эту тему.
Черчилль: А кому сейчас легко? Но, не смотря, на уважение к вам и наличие конкретных фактов – мне тяжело преодолеть свой скептицизм. Однако добудьте мне эту вещь. Я думаю ваш «молот Тора» пригодиться Британской империи, если не в этой войне – то в следующей.
Левая бровь лорда Блекфокса рванулась в самый верх высокого лба – к основанию идеального пробора,
- Вы думайте, что одной войны нам не хватит, что бы сломать Гитлеру хребет?
Черчилль: Хватит. И надеюсь без помощи мистических амулетов и демонов из параллельных миров. Я политик, Жофруа. И обязан заглядывать вперед. Следующим противником западной цивилизации станет большевизм. Таковы законы диалектического развития истории. А войне с Россией могут пригодиться даже мистические атрибуты. Я не считаю себя более великим стратегом, чем тот же Наполеон, а Сталин, несомненно, более опасный противник, чем Гитлер. Войну с большевиками следует начать как можно в более сжатые сроки, после того как мы раздолбаем нацистов ... после того как русские сделают всю самую грязную и кровавую работу. Лишь тогда западная цивилизация будет иметь шанс одолеть большевистского монстра, если начнет это противостояние, пока Россия еще не оправилась от германского нашествия.
Блекфокс: Боюсь в этом случае, вам не удастся присоединить к своим талантам мистические атрибуты вышеупомянутой вещи.
Черчилль: Вам, что? Подобные идеи кажутся слишком циничными? Или вы полагаете, что британские избиратели не проголосуют за правительство, приведшее их к победе над самым страшным врагом империи со времён Бонапарта? Или англичане настолько умилятся ласковой улыбкой дядюшки Джо, что отдадут свои голоса нашим коми, и Британия присоединиться к Коминтерновскому пакту? Я верю в здравомыслие нашего народа.
Блекфокс: Я не могу предсказать результаты следующих выборов. С вами, Уинстон, мне работается наиболее комфортно, чем даже с правительством Керзона ... но я буду выполнять любые приказы, любого правительства получившего мандат англичан. Дело не в этом. Что бы иметь возможность пользоваться мистическими качествами молота Тора, необходимо ещё одно условие. Боюсь, его вы не сможете выполнить.
Черчилль: Что? Мне будет необходимо совершить акт, подобный тому, что совершил доктор Фауст? Ну что ж. Ради блага империи я готов пожертвовать бессмертием своей души. К тому же, я уверен все черти пекла не допустят, что бы человек избавивший Европу от «коричневой чумы» а потом, возможно и от «красной проказы», занимал в баке с кипящей смолой место, предназначенное для какого-нибудь Джека Потрошителя или Тамерлана.
Блекфокс: Мне не хотелось бы повторяться, Уинстон, но ирония здесь не совсем уместна. Пользоваться вышеупомянутым артефактом сможет лишь человеческая личность, вступившая в симбиоз с ... ну давайте для простоты считать эту эгосубстанцию «демоном». И у моей службы имеется ряд хоть и косвенных, но весьма убедительных подтверждений подобного симбиоза. О результатах этих взаимодействий мы можем прочесть в любом учебнике по истории.
Черчилль: Бог мой, Жофруа, если бы не проклятый Гитлер с каким бы наслаждением я побеседовал с вами на подобные темы. Признаюсь вам, меня с детства просто зачаровывали эпосы нордических народов об эльфах и гоблинах. (пауза) И что же это за исторические примеры? Кто? Стойте-ка. Попробую угадать. Итак. Кто? Александр Великий? Ганнибал? Генрих V? Бонапарт?
Блекфокс: Я уже говорил – Аттила. «Бич Божий» - как назвал его папа Лев V. У моей службы имеются весьма веские основания утверждать, что личность этого человека вступила в самый тесный симбиоз с Пурру, и получила в своё распоряжение «меч Пурру» ... О владычестве гуннов в Европе не осталось следов ... но память о них – есть синоним слова «ужас» ... и отголоски этого ужаса слышны до сей поры, в той же «Младшей Эдде», к примеру.
Черчилль: Погодите-ка, Жофруа, насколько мне помниться речь шла о Торе и его «молоте».
Блекфокс (печально ухмыльнувшись) «Имя им легион» - так кажется ... возможно «Тор» и «Пурру» есть наименование одного лица. Возможно они, если можно так выразиться, братья ... скорее всего это словесное выражение понятия одной сути вещей, флюидный образ восприятия которой зависит от качеств конкретного индивида. И то, что я имею виду под «молотом Тора» для того же Аттилы можно именовать как «меч Пурру», а для, скажем Тамерлана, «Зульфикар» - «клинок Пророка».
Черчилль: Так. С Аттилой и викингами – всё ясно. Но причём здесь Тамерлан и как догадываюсь пророк Муххамед?
Блекфокс: Именно об этих конкретных личностях, да ещё, пожалуй, о Чингисхане, можно с уверенностью сказать, что они являлись объектами симбиоза с флюидными демонами из иных миров.
Черчилль: (едко усмехнувшись) Как истинный христианин, я всегда подозревал, что суры Корана продиктованы Муххамеду самим сатаной. По моему разумению Коран, есть перевод святого писания дьяволом для дикарей. Впрочем, до конца это магометанской евангелие мной не осилено. Как и многое другое. К примеру, кодекс жрецов майя «Пополь-Вух». (Едкость слов премьера приобрела концентрацию соляной кислоты) Однако, Жофруа, вы меня просветили. Теперь я точно знаю, как выиграть войну. Вступить в контакт с каким-нибудь демоном, послать ваших людей за этим пресловутым артефактом – и всё. Я Тамерлан. «Потрясатель Вселенной». А Британия станет владычицей не только морей, но и суш. Только скажите мне, для этого обязательно строить пирамиды из голов, или, к примеру, организовывать лагеря уничтожения?
Блекфокс: Надеюсь вам, так же, как и мне, известно, что бы завладеть «мечом Пурру» тот же Аттила убил собственного брата Белу, и своего новорождённого племянника.
Черчилль: Вот как? Это что? По вашей логике, я должен отравить Джорджа? Увольте? Ни бог, ни моя Климентина, подобного не простят. Поступок а-ля Каин, вряд ли может служить основой чего-то благого. Как материалист, всё же я склонен считать, что каган гуннов совершил подобные деяния, руководствовался мотивами подобными тем – какие руководили Шекспировским Клавдием. Только король датский поленился прикончить племянника Гамлета. Итог известен. Дело обычное в среде коронованных особ. Вспомните вашего предка Ричарда Глостера. Жажда власти извлекает со дна душ людских осадок и без помощи демонов ада. Да тот же Гитлер, вряд ли перед «ночью длинных ножей» консультировался с Люцифером. А «дядюшка Джо» вырезая соратников Ленина, полагался лишь на собственное понимание реальности, а не руководствовался советами Вельзевула. Будьте проще Жофруа. Однако я готов слушать вас дальше. Только поясните мне вот какую вещь. Почему полный комплект нечистой силы – симбиоз с демоном и «молот» Тора, получил только Аттила? А как же, к примеру, тот же Тамерлан? Или Темучин - они что?
Блекфокс: Здесь не всё так просто. Точнее ясно. А если быть точным, то не ясно почти ничего. Демон, поселившийся в теле своего эгоинкубатора, имеет возможность оставлять свои споры в душах его потомков. И споры вполне материальные. Как это происходит и зачем нужно – тайна тайн. Из древних манускриптов, находящихся в распоряжении нашей службы, одной из целей великого западного похода внука Темучина, Бату-хана, и явилась попытка овладеть этим артефактом. Возможно, в нём ещё копошились остатки змея, заползшего в душу его деда, по причинам мало понятным, казнившем собственного сына Джучи. Демоны ревнивы. Темник Бату, Бурундай пытался по приказу своего сюзерена, добраться до тех мест куда упал «молот Тора». Судя по всему ему это, удалось, так как с тех о Бурундае никто больше ничего не слышал, а Бату-хан, по причинам не ясным повернул свои тумены на Восток, дойдя до границ Италии. Это было последнее нашествие в Европу орд из глубин Азии.
Черчилль: А турки? А тот же Тамерлан?
Блекфокс: Тамерлан являлся, пожалуй, последним из тех, кто имел потенциальную возможность угрожать сути теперешней цивилизации Запада. Но ... мало того, что он сам этого не сделал, но и более – не позволил сотворить подобное османам. Он нанёс султану Баязету, при Анкире такое поражение, после которого турки смогли оправиться только через полвека. Эти 50 лет позволили христианскому миру напитаться силой, пережить эпоху Возрождения, и остановить нашествие магометанской саранчи. Дело Тамерлана вообще полно тайн. Он являлся, единственным из тех, кто мог выполнить все условия заклятья Тора и завладеть «молотом». Но он прервал свой поход в Россию так же неожиданно, как в своё время тот же Аттила ушёл с Каталунских полей, или развернул свои орды от ворот Рима, яко бы поддавшись увещеваниям понтифика Льва.
Черчилль: Если следовать вашей логике, Жофруа, то Гитлер остановил, свои панцерваффе у Дюнкерка, руководствуюсь теми же, таинственными мотивами? Но уж я то знаю что это не так. Впрочем, как и вы. Вспомните словесные рулады Гесса. Что касается этого вопроса, то тут ему можно верить. Канцлер протянул мне руку. Я плюнул в неё. Не совсем по-джентльменски. Согласен. Но такова диалектика. Иметь дело с коварным индусским раджой, прототипом которого является Сталин – это одно. Иметь дело с коллаборантом соотечественником, перекупленным кровожадными сипаями – это совсем другое. Гитлер – коллаборант христианской цивилизации. Сталин – вне неё.
Блекфокс: А Россия, Уинстон?
Черчилль: С Россией сложнее. Но пока Россия – это Сталин. Впрочем, так же как и Германия – это Гитлер. Но согласитесь, если, к примеру, во что вериться мало, если на выборах 45 года премьером станет Иден, или какой-нибудь Эйтли – Британия, Британией и останется. Я вас конечно, особо не тороплю, но через полтора часа я назначил встречу послу Кеннеди ... и хотелось бы ещё успеть принять ванну. Я не отказывал себе в этом даже в песках Сахары, надеюсь, вы так же не лишите меня подобного удовольствия.
Блекфокс: Передайте Джозефу мои искренние соболезнования по поводу гибели его старшего сына под Мидуэем.
Черчилль: Непременно. Этот честолюбец мечтал о том, что его старший отпрыск когда-нибудь станет президентом Америки. Самураи внесли в эти планы свои коррективы ... Да. Но у этого ирландца осталось ещё три сына. А ирландцы народ упрямый. Кому как не нам англичанам, знать это.
Блекфокс: А вам известно, что второй сын посла, Джон, пропал без вести вместе со своим торпедным катером?
Черчилль выпустил клуб ароматного дыма и глубоко задумался. Разогнав рукой дым, он глубокомысленно заметил: Да ... войне ещё не видно конца. И большая часть наших жертв ещё впереди. Вот и у Сталина сын в немецком плену. Не позавидуешь. Никому. А откуда вам известно о судьбе среднего Кеннеди?
Блекфокс: Работа такая.
Черчилль: Ладно. Вернёмся к нашим мистическим делам. Итак, насколько я понял, у Гитлера появилась возможность заполучить этот пресловутый «молот Тора»? Он, что продал душу дьяволу? Вступил в э-э симбиоз с этим пресловутым Тором или Пурру. Если честно, то для меня это не новость. И что дальше?
Блекфокс: Вряд ли это Гитлер.
Черчилль: Тогда кто? И как это может отразиться на ходе боевых действий? Только так, Жофруа, в связи с катастрофической нехваткой времени, постарайтесь быть максимально кратким. Беседа с вами весьма занимательна и я искренне сожалею, что не могу полностью отдаться во власть ваших весьма актуальных размышлений. Ещё по рюмке коньячка и вперёд. Я вас больше не буду перебивать вопросами. Они в конце. Только резюме.
Блекфокс: Хорошо, Уинстон. Только не забывайте, каждая строка этого дайджеста написана кровью моих людей, которых я не без оснований считаю лучшими солдатами Его Величества ...
Монолог лорда Блекфокса закончился вместе с «Гаваной» премьера, и второй бутылкой шустовского коньяка.
Воцарилось молчание. Его прервало бормотание Черчилля,
- Каждое рандеву с вами для меня сплошной убыток. Вы, Жофруа, есть единственный, кого я угощаю презентом от дядюшки Джо. Да ...
Черчилль соорудил из кисти правой руки, между пальцами которой была зажата тлеющая сигара, подобие подставки и упёрся в неё своим широким лбом. Глубоко задумался. Затем откинулся на спинку кресла и глянул куда-то в даль. Поверх головы лорда Блекфокса. Его прозрачный взгляд затянулся пеленой, похожей на ту в которую превратился сигарный дым под потолком.
... а скажите мне вот что ... так уж было необходимо убивать этого джагирдара, раджу Наха ... кстати, мне приходилось с ним встречаться во время службы в Северо-западном крае. Дело было в Лахоре, я тогда был лейтенантом, сикхи как всегда бунтовали ... он оказал нашей короне весьма существенную помощь. Если конечно мы имеет в виду одного человека ... Это я вот к чему ... положение в Индии напряжённое. У вице-короля хватает своих проблем. Джапы взяли Мандалай ... Вы же мне сами докладывали, что из Берлина Чандра Бос, похоже, отправился в Токио.
Блекфокс: Что касается этого беспокойного лидера Индийского Национального Конгресса, то это личность довольно экспрессивная. В силу своей туземной натуры он считает технические достижения Запада тем идеалом, которого рано или поздно должна достигнуть его популяция. Он ошибается. Он заблуждается. Те технические достижения, которым он так доверяет несовершенны. Подводные лодки тонут. Самолёты иногда падают, даже если им удастся разминуться с очерёдью из зенитного пулемёта.
Черчилль: Чандра Бос один из самых последовательных врагов нашей империи. Но враг он достойный. И мне было бы жаль, если бы он погиб, к примеру, в авиационной катастрофе.
Блекфокс аристократически кивнул: (после многозначительной паузы) Если подобное случиться я полностью разделяю это ваше сожаление. Однако не могу согласиться с вашими сомнениями, Уинстон, по поводу весьма своевременной ликвидации раджи Наха. Надеюсь, вы уяснили из моих слов, что это существо уже давно нельзя назвать человеком в обычном понимании этого слова. Это, во-первых. Во-вторых. Нах, как удалось выяснить достоверно, является прямым единственным потомком Захируддина Мухаммада Бабур-шаха, правнука Тамерлана. А, следовательно, имел формальные основания претендовать на престол Великих Моголов, который сейчас официально занимает Его Величество король Георг. И при стечении ряда обстоятельств вполне бы мог служить источником политической смуты в вице-королевстве.
Черчилль: Подождите, Жофруа, насколько мне не изменяет память, все родственники Бахадур-шаха, последнего могольского императора, были расстреляны в 1857 году, сразу после подавления мятежа сипаев. Эта мера возможно и не служит примером христианской морали – но такова суть политики. Она себя оправдала. Последующие противники нашего владычества в Индии лишились юридического фетиша.
Блекфокс: Это, к сожалению, не совсем так, Уинстон. Поверьте мне капитан Хотсон, застрелил несчастных принцев, не потому что был патологический садист. И даже не только для того, что бы избавить трон властителей Агры от возможных посягательств. Уже тогда аналог моей службы при правительстве королевы Виктории располагал информацией о так называемом «истинном завещании Тамерлана». Хотсон имел патент, аналогичный лицензии под грифом «00», которую имеют некоторые из моих людей. Он лично отчитался Дизраэли в своих действиях, и они были одобрены лордом Бексенфильдом. Раджу Наха искали уже тогда. Ведь если бы не спора бен-Пурру в его голове, то его тело давно бы стало прахом. Баланс организма поддерживался исключительно благодаря «аккумулятору лунного сияния», который являл из себя алмаз «глаз Шивы» в чалме (фото я вам предоставлял), да парной крови несчастных жертв с алтаря богини Кали. Можете верить, можете нет, но раджа Нах является сводным братом Акбара, третьего могольского императора. Он был зачат Хумаюном, сыном Бабур-шаха, правнуком Тамерлана, когда второй император Индии, находился в изгнании в Иране, после неудачной войны с Мухаммадом Шер-ханом, пять лет владевшим престолом в Дели. Таким образом, биологической оболочке Наха более трёхсот лет. Кстати, тот же император Хумаюн, очевидно когда понял, что в нём поселилась эта гадость, то обкурился опиума и разбил голову о ступени мраморной лестницы своего чертога. Путём неимоверных усилий и жертв моему агенту удалось добыть спору бен-Пурру, при помощи которой у нас получиться опознать того из нацистских бонз, чьё эго вступило в симбиоз с демоном.
Черчилль: А как вы полагаете, Жофруа, Гитлер имеет представление о шашнях своих клевретов с нечистой силой?
Блекфокс: Полагаю – да. Более того, тот из них, кто нас интересует, скорее всего, посулил ему этот самый пресловутый «молот Тора».
Черчилль: И что произойдет, если рейхсканцлер заполучит этот артефакт в свои лапы. Нам что? Капитулировать?
Блекфокс: Что произойдёт? Германия приобретёт для себя нового фюрера, чьё имя будет не Адольф Гитлер. А Объединенные нации заполучат себе в противники дьявола во плоти. Дьявола, который, опираясь на потенциал покорённой Европы, будет способен принимать безошибочные милитаристские решения. Дьявола, который будет практически физически неуничтожим.
Лицо британского премьера приобрело выражение морды бульдога, склонившего голову набок и, наблюдающего с удивлением за наглостью мыши, волочащей из его миски куриную лапу. В кабинете воцарилась настолько гнетущая тишина, что казалось, струящийся от сигар дым, шевелит воздух с тихим шорохом. Наконец Черчилль разбил молчание, словно хрустальную рюмку на пол опрокинул.
- Русские в курсе всех этих дел?
Блекфокс: Скорее всего, да. Ведь именно в их распоряжении должен находиться подлинник манускрипта с так называемым «завещанием Тамерлана». А, следовательно, именно в арсенале НКВД должны находиться точные координаты местонахождения «молота Тора». В распоряжении моей службы есть лишь арабская копия этого документа, так называемая «Сарагосская рукопись». Причем лишь её часть. Копию этого документа удалось добыть и сотрудникам «Аргуса» из РСХА. И как я уже упоминал, в Самарканде, за два дня до вторжения нацистов в Россию была вскрыта гробница Тамерлана. Якобы в чисто научных целях.
Черчилль: А откуда эти координаты станут известны вашим людям?
Блекфокс: От немцев.
Черчилль: А немцы? Судя по вашему докладу, они в курсе событий и, более чем активны?
Блекфокс: А вот этого я сказать не могу. Следует опасаться худшего.
Черчилль: Вот как. И что же быть худшее воплощения в реальность той перспективы, которую вы мне тут обрисовали?
Блекфокс: То, что во всё это вмешалась ещё какая-то третья сила, равновеликая по своей мощи «нечистой». Боюсь именно с её помощью нацистский сембиот с субстанцией Гранд-Пурру и раздобыл точные координаты захоронения «молота Тора».
И вновь тишина. Её прервал звонок селектора на столе премьера. Приложив трубку к уху, Черчилль плеснул в лицо лорда всю голубизну своего взгляда, словно луч фонарики в глаза направил,
- В первый раз в этом кабинете спрашивают не меня, а кого-то другого. Вас. Просят кое-чего передать.
Блекфокс: Я ожидаю важных вестей. И именно по обсуждаемому вопросу. Мои сотрудники получили указание в случае их поступления найти меня даже под землёй. (Он закатил глаза к подрагивающему от разрывов бомб потолку подземного бункера премьера) Они привыкли выполнять мои приказы. Приношу извинения, если этот вопрос нарушил субординацию.
Черчилль: Ладно. Валяйте.
Он взял вечное перо с золотым жалом и что-то написал на мелованном гербовом бланке. Протянул лист через стол лорду Блекфоксу.
- Как я понял – это радиограмма. Что она обозначает? Надеюсь, от меня у вашей службы нет секретов.
Блекфокс взял лист. Быстро пробежал глазами по надписи. Она представляла лишь одно слово. «Люцифер». Лорд механически сложил лист. Как-то отрешённо глянул в сторону и вымолвил картонным тоном,
- Это значить, что интересующая нас личность есть обергруппенфюрер СС Ренхард Гейдрих, начальник РСХА. Случилось то, чего я больше всего опасался.
Черчилль: И что же теперь делать нам?
Блекфокс: Уповать на милость божью. Возможно на русских. Но более всего я надеюсь на профессионализм моего агента. Его удачу. Он сейчас в самом пекле. Я как-то упоминал о нём. Его имя Бонд.
Черчилль: Припоминаю, кажется. Майкл Бонд. Если не ошибаюсь. (пауза) А что прикажете делать мне?
Блекфокс: В смысле?
Черчилль: Какой приказ сейчас я должен вам отдать.
Блекфокс: Приказ? Что ж. В данной ситуации вы должны мне поручить организовать уничтожение Протектора Чехии и Моравии Гейдриха.
Черчилль: Считайте, что этот приказ вы получили.
Блекфокс: (криво ухмыльнувшись) Ещё недавно это было сделать очень не просто. Сейчас почти невозможно.
Черчилль: Слово «почти» меня обнадёживает. Когда вы мне предоставите план мероприятия.
Блекфокс: Через двое суток.
Черчилль: Хорошо. (он сделал какую-то пометку в своих бумагах) И вот что ещё. Привлеките к этому делу чехов. Разумеется, в слепую. Я сегодня позвоню Бенешу.
Блекфокс: Я уже об этом подумал.
Черчилль: Подумайте вот ещё о чём. Если всё так, как вы говорили, Жофруа, то подготовьте план мероприятий, на тот случай, если вышеупомянутый артефакт окажется в руках у русских. Не мне вам объяснять, что подобный исход операции не менее опасен для нашей империи, чем тот, когда «молотом Тора» завладеют нацисты. Подобный вариант так же недопустим. Уж лучше пусть рухнет мир. Надеюсь, ваш агент, которого вы направили в самое пекло, проинструктирован по этому поводу.
Блекфокс: Бонд, в подобного рода инструкциях, - не нуждается.