Чаcть 3. Солнце пекла

Полдень св. Варфоломея.
Часть 3. «Солнце Пекла».

1)780 год Хиджры (1402 год от рождества Христова). Османская империя. Анатолия. Окрестности Анкиры.
Поводом к Великому Западному походу гургина Тимира-бин-Тарагая, послужило то, что повелитель Рума султан из рода Османа Баязед Ильдрим (Молниеносный), сын султана Мурада, убитого сербом Милошем Обиличем перед самым началом побоища при Косове, отказался выдать повелителю Минерварнахра туркмена Кара-Юсуфа. Кара-Юсуф, хотя и заявлял что происходит, из рода пророка, но был обвинен в том, что грабит караваны паломников держащих путь в священную Мекку, что бы поклониться Каабе, камню, сброшенному с небес самим аллахом, надо полагать, не столько для того что б подтвердить своё милосердие и всемогущество, сколько само собственное существование.
А кто не грабил эти караваны? Говорят, сам пророк Мухаммед не брезговал этим промыслом, дабы сколотить первоначальный капитал позволивший начать ему проповедь откровения всевышнего, снизошедшего на душу погонщика верблюдов и мужа вдовы. Кто сейчас ведает, виновен был Кара-Юсуф, в том, в чём он был, обвинен Непобедимым или нет? Непривыкший подчинятся, чьим либо требованиям, Баязет, сокрушитель франков и румийцев - отказал Тимуру. А если бы и не отказал. Тогда что? Мысли копошащиеся за лобной костью Железного Хромца – ведомы только Аллаху, всемогущему и милосердному. Создатель миров наделил повелителя пространств Азии частицей своего могущества, но видимо решил сэкономить на милосердии. Имя Тимура заставляло трепетать сердца, подобно осиновым листьям под порывом горячего ветра пустыни. Сердца миллионов правоверных мусульман, и сердца миллионов язычников и почитателей пророка Исы. Впрочем, католический Запад слышал о Тамерлане подобно тому, как путник в затихшей степи слышит только раскаты грома, надвигающейся грозы. 160 лет назад гордая Европа пережила нашествия орд Бату-хану. 50 лет назад Великую чуму, унёсшую каждого пятого жителя католического мира. А во времена эти, правнук Османа, Баязед имеет решимость, основанную на реальности, водрузить зелёное знамя Пророка над Веной, Римом Первым, и Римом Вторым. Но и Тамерлан и Баязед были люди. А людям, в отличие от зверей присущи такие качества души, как зависть, гордыня и расчёт – даже если эти люди в чём-то похожи, одной веры, и посвятили своё бытие одной цели. Цель эта, по крайности декларируемая обоими повелителями молодых империй Востока, состояла в том, что бы во всём мире, включая и ещё не открытые Америку и Австралию, всю люди независимо от возраста и цвета кожи пять раз в день падали на колени головой в сторону Мекки, бились лбом о пыльную дерюгу коврика для намаза. И захлёбываясь слюной шептали: «Аллах Акбар!». Можно строить многочисленные предположения, по поводу причин, побудивших Тимура сокрушить западный столп веры истинной – но факт непреложный сделал он это, всё обдумав заранее и тщательно. Казалось, что в левое полушарие хромоного деспота вселился дух Искандера Зулькарнайна, а в правое милитаристский гений Цезаря. Собственные же таланты повелителя пространств Азии были вполне сравнимы с изощрённым интеллектом пунийца Ганнибала. Что касается таких свойств характера, как жестокость и беспощадность – то лишь раскосый гунн Аттила, тысячу лет тому назад, заставивший сердце Запада сморщиться подобно вяленому финику, мог назвать себя равным Тамерлану. Впрочем, сам Непобедимый, вряд ли слышавший об Аттиле, считал образцом для подражания Чингисхана. И дожив до семидесяти лет, Тимур кое в чём превзошёл того, кто не без оснований носил страшный титул – «Потрясатель Вселенной». Их империи были сравнимы по размерам. В своих полках правоверный мусульманин Тимур ввел полевой устав мало чем отличавшийся, от ясс по которым жили летучие конники в туменах язычника Темучина. Впрочем, пирамиды из голов провинившихся, это было изобретением исключительно тамерлановым. Хотя, конечно, вопрос о том, чьи полчища превратили в пустыню больше обитаемым территорий есть спорный.
«Война должна кормить войну» - говорил просвещенный римский диктатор. Тамерлан, вряд ли что-либо слышавший о Юлии Цезаре, неукоснительно следовал этому постулату гордого римлянина, изречённому почти за полтора тысячелетия до его рождения.
Спустя почти 777 лет с момента переселения пророка Мухаммеда из Мекки в Медину, 150-тысячная татарская армия предводимая Тимуром, перевалив горный хребет Гиндукуш вторглась в Индию. Войска Делийского султаната, и союзных с ним раджей раджпутов были разгромлены. Сокровища Дели разграблены. Сотни тысяч индийцев проданы в рабство. Индусам не помогли не многочисленность их армий, ни храбрость солдат, ни армады боевых слонов, на которые возлагал свои надежды, индусский генерал Махмуд, решивший бросить дерзкий вызов Тимуру. Цветущая долина Ганга превратилась в пустыню. Город Дели в развалины. Мрачным памятником испепеляющего визита завоевателя служила пирамида сложенная из 100 000 человеческих голов, взятых в плен подданных султана.
Тамерлан получил средства что бы оплачивать кровавую работу своих, во всех этого смысла слова, головорезов во время грядущего похода на Запад. Против турок. За несколько лет до того разгромивших крестоносцев под Никополисом, и готовящихся к захвату Вены, Рима, и Константинополя.
Караваны с индийской добычей до краёв наполнили имперскую сокровищницу в Самарканде. Теперь гургин (отец детей женщины из рода Чингисхана) мог не беспокоиться о жаловании своих солдат, служивших ему не только за страх, но и за весьма щедрую плату. Рядовой боевого кошуна (орды) получал во время похода в месяц от 2 до 4 четырёх стоимостей своего коня. Декханину в Менерварнахре приходилось несколько лет трудиться на своём наделе что бы заработать такое количество таньга. Командир унлика (десятка) получал в 5 раз больше своих солдат. Юзлик (майор) вдвое больше узлика. Менгелик (полковник) – как трое юзликов. Эмир (генерал) в 10-15 раз больше менгелика.
В 1400 году, с того дня как родился пророк Иса, полумиллионная армия татар вторглась в границы земель обитатели которых признали своим повелителем султана из рода Османа, Баязеда Молниеносного. Опустошив восток полуострова Малая Азия, Тамерлан развернул свои полчища на юг. В Сирию, во владения египетского султана Фараджа, вассала султана турецкого. Пал Дамаск. Войска арабов разгромлены. Страны и народы от берегов Нила до Гибралтара высказали Тимуру свою покорность и повиновение. Возможная опасность его армиям на южном фланге фронта придушена в зародыше. Но Тамерлан имел представление о том, что Баязед сосредоточил под Белградом свои полчища для похода к сердцу Европы. Он развернул свои орды на 180 градусов и обрушил их на Ирак, перед тем опустошив Грузию, принудив царя Баграта и большую часть его подданных принять веру Пророка.
Пал Багдад. Из голов его жителей по повелению хромоного деспота его нукеры соорудили пирамиды. Вести об этом застали четвёртого султана из рода Османа под стенами Константинополя. Опасность удара в тыл выжжена ужасом перед гневом Тамерлана. Баязед не рискнул вторгнуться в практически беззащитную Европу, зная что по окраинам его империи подобно тигру на охоте гуляет армия соперника его славы. Отмобилизованные войска османов изменили направление главного удара и переправились с Балкан в Азию, что бы отразить нашествия «братьев по оружию и вере». Европа была спасена. Её опустошённые недавней чумой пространства только-только стали обрастать населением, как бритая голова колкой щетиной. А единственные из тех, кто мог бросить вызов фанатичной агрессии магометан, рыцари Британии и Франции с тупым упорством продолжали истреблять друг друга в столетней войне, до конца которой оставалось ещё целых пол века.
И вот Баязед во главе 200 000 полчища двигается навстречу орде Тамерлана, не уступающей ему по число жаждущих крови, славы и добычи головорезов.
Тамерлан, со своими главными силами двинулся к Анкире. За три дня татарское полчище, подвластное шевелению брови своего повелителя, преодолело расстояние в 150 вёрст по пересеченной местности. Быстрота, судя по многочисленности армии, поразительная. Это прыжки тигра завидевшего добычу. Но кто охотник кто добыча, предстояло решить следующему дню. А пока ночь набросила на мир дырявое покрывало из чёрного шелка, сквозь поры которого сочатся колкие иглы света звёзд.
Палатка Тамерлана. В ней на коврах и шелковых подушках восседает сам Непобедимый, в окружении людей, к чьему мнению он прислушивается. Это не его храбрые генералы, которые сейчас спят, или проверяют посты. Они без раздумий выполнят любую волю повелителя. Для них она есть откровение небес. Лагерь, армия в нём расположившиеся, те кому беспрекословно подчиняются эти десятки тысяч спящих после сытного ужина убийц – являли из себя единое целое, подобное сложному, но бесперебойно работающему механизму, заводной пружиной которого был тот, который щуря и без того раскосый левый глаз, теперь пристально рассматривает приглашённых разделить вечернюю трапезу, которая должна предварить утреннее побоище. И позой своей и выражением лица Тимур напоминал Будду с лисьей мордой, только поджарого и с козлиной рыжей бородёнкой. На цветастом исфаганском ковре низкий столик с яствами. Впрочем, весьма скромными. Всё тот же пилав, придуманный в своё время по личному указу Тамерлана его лекарем ибн-Сурди. Тогда Потрясатель Вселенной вел долгую и кровавую войну с подлым Тохтамышем. Конные полчища повелителя Самарканда и его противника, хана Золотой Орды, пенили пылью земные суши на пространствах от Персидского моря до полярного круга. Воины изнемогали в тысячеверстовых переходах и кровавых сабельных сечах. Тимур велел придумать для своих нукеров корм, который бы утолял голод, восстанавливал силы, был одновременно жаренным варенным и пареным, включал в себя мясо, злаки, травы, и мог бы храниться долгое время. Ибн-Сурди с блеском выполнил волю повелителя. Теперь на привалах у походных костров в казане каждого взвода бурлило ароматное варево из пшена или риса с бараниной или колниной, приправленное душистыми травами и кунжутовым маслом. Утром, садясь в седло, каждый из нукеров скатывал из застывшей в бараньем жире массы колобок, и клал его в походную сумку. Эта еда была пригодна в пищу в не разогретом виде в течение нескольких дней, а главное ей можно было утолять голод не слезая с коня. Конечно, сейчас в золотом блюде аппетитно дымился пилав отличающийся от того, которым поужинали десятки тысяч отдавшихся во власть сна воителей. Однако отличие в основном заключалось в том, что простые воины переваривали в своих желудках рис с бараниной, а гости повелителя запихивали в свои блестящие от масла и сала рты баранину с рисом. Да и запивалось всё это не глотком холодной воды из реки протекающей позади лагеря (место для которого Тамерлан выбрал не с меньшим тщанием, чем когда-то римлянин Марий перед битвой с тевтонами, а его эмиры обустроили лагерь не с меньшим искусством, чем латинские центурионы). Глотки гостей услаждал пряный кумыс и нежный щербет из серебреных сосудов, которые они наливали себе сами. Прислуга осталась за пологом шатра. Впрочем, среди дорогой посуды, со скромным достоинством подбоченились несколько глиняных кувшинов с вином, цвета прозрачного рубина, отжатого из лоз, произраставших в виноградных долинах Кахетии, не так давно превращенных в пепел нашествием Тамерлана.
 Правда вино пил, и то в меру (в своём понимании) лишь один из тимуровых сотрапезников – немец, рыцарь из Бранденбурга Ганс Шильднегер. Тринадцать лет тому назад он попал в плен к Баязету, после злосчастного для христиан побоища под Никополисом, когда турки разгромили крестоносцев, руководимых венгерским королём Сигизмундом. Всем пленникам отказавшимся принять веру истинную, османы перерезали глотку от уха до уха. Ганс не отказался. Он был наёмником. И хоть османские пиастры содержали в себе золота меньше, чем венецианские дукаты, но платить их Баязед обещал в изрядном количестве. А веру настоящему ландскнехту, сменить оказалось так же просто как облегчить желудок после сытного ужина. Он не верил даже в дьявола, и готов был продать свой меч и руки даже самому сатане, не особо вдаваясь в том каково имя нанимателя – Магомед, Баязед, или к примеру Тамерлан. К Тимуру он перешёл прошлой ночью, после того как получил приказ из ставки султана, что отряду, которым он командовал, состоящем из таких же коллоборантов, падишах предоставил великую честь начать завтрашнее побоище. Будучи, воякой до мозга костей, Ганс прекрасно осознал, что не ему, не его людям не придётся воспользоваться своей долей трофеев в случае весьма сомнительной победы. Конечно, падишах решил сэкономить на крови истинно правоверных для своей очередной победы. Что ж. Имеет право. Будучи не глупым тактиком, рыцарь рассчитал всё верно. Он был принят Тимуром довольно радушно. Он был ему пока нужен. А что будет после того, когда это «пока» закончиться смысла думать нет. Впрочем, рыцарь уже ощущал на коже ожоги от полных ненависти и зависти взглядов, прославленных эмиров Непобедимого. Та быстрота с которой их повелитель приблизил перебежчика к своей особе, вряд ли могла пробудить к нему «чувства светлые» даже у самых умных соратников «железного хромца». Но у владельца трети материка Евразия, очевидно по этому поводу были какие-то свои соображения, которые его генералы не без оснований считали непостижимыми для своего разума. Шильднегер уже формально поступил на службу новому хозяину, и сейчас в его ранце уже позвякивали золотые дерхамы с именем Пир-Мухаммеда, официального главы государства Тимура, происходящего из рода Пророка. Его шатер неподалёку, и пышностью своей превосходит палатку скромного хромого гургина. Правда этому падишаху неизвестен пароль караула несущего охрану. Ну да это уже мелочи. Свою преданность Ганс должен будет доказать завтра своим широким двуручным мечом, а сегодня сведениями и советами. Рябой германец не питал иллюзий ни на счёт райских кущей, обещанных католическими попами, ни насчёт прелестей гурий которые сулили павшим за веру магометанские дервиши. Он намеревался выжить, и прожить как можно больше лет. А для этого необходимо убить как можно больше как правоверных, так и нет, а главное быть полезным новому повелителю, о котором ходило немало леденящих кровь слухов. Более десятка лет назад, во время обряда посвящения в члены великой уммы правоверных, пьяный янычар-мулла, видно немного переусердствовал с обломком отточенного ятагана, когда приобщал, тогда ещё молодого ландскнехта к вере истинной, и с тех пор «гурии» Ганса особо не интересовали. Он ненавидел мир, был злобен хитер, и старался максимально приблизить окружающую действительность, к той в которой ему предстояло провести вечность. То есть, чем больше в ней будет крови, боли и подлости – тем лучше.
Вторым прозелитом веры истинной, на которого с нескрываемым презрением (за которым, подобно пери под чадрой скрывал своё лицо страх) смотрели присутствующие здесь же, аятолла Шамсуд-дин-Милераву, и придворный астролог повелителя Абд-ул-лах-Лиссан, являлся горбатый армянин Тигран-ибн-ул-Тер, начальник армейской контрразведки. Клювоносый, и тоже медно-рыжий, он методично растирал беззубыми челюстями вяленый урюк и с сёрбанем запивая его вишнёвым щербетом из чеканной золотой чаши в форме крылатого быка. Чашу эту, наполненную до краёв индийскими изумрудами он получил лично из рук Непобедимого, как награду за одно из своих ловко провёрнутых «тёмных дел», способствовавшего очередной блистательной победе падишаха.
Никто из ныне вдыхающих воздух не знал когда и при каких обстоятельствах появился Тигран при ставке Тамерлана. Однако, войсковой разведкой он верховодил уже перед побоищем у «Каспийских ворот», когда Эмир эмиров, развеял прахом по горячему степному ветру вновь напитавшуюся кровяным соком мощь Золотой орды. К пальцам Тиграна, скрюченным, с суставами набухшими, словно бутоны тюльпанов ранней весной в степях Турана, прилипли кровяным клеем нити паутины тёмных и страшных деяний, которые Тамерлан считал столь же недостойными для Великого правителя, сколь и необходимые для процветания его государства и непобедимости армий. Тигран был непревзойдённым мастером интриги, провокации, и шпионажа. Его прошлое было таким же тёмным как пустые угольные зрачки его глаз, с взглядом которых не удавалось встретиться, никому, при всём желании. Они всегда смотрели мимо собеседника, и были затянуты мертвенной поволокой, похожей на плёнку бараньего жира на остывшей шурпе.
Разное говорили о молодых годах Тиграна. И то что он ведёт свой род от князей Киликийской Армении. И то что он безроден подобно шелудивому псу. А его юность прошла за веслом венецианской галеры, на которую попал за морской разбой, и бежав с которой он вновь стал капитаном пиратского корабля. Так это или нет подтвердить некому. Другие рассказчики клокочущим шепотом повествовали, что бывал Тигран и монахом, и торговцем рабами, наёмником в армии деспота Мореи, епископом в Эчмиадзине, бродячим факиром заклинателем змей, наёмным убийцей и много кем ещё. Его возраст был неопределён, он был ещё не стар, умел менять внешность, знал почти все известные языки Востока и Запада, перерезать горло человеку или освежевать барана для него было так же естественно как справить малую нужду. Многие верили в то, что Тигран понимает клёкот птиц, умет разговаривать с лошадьми и волками. По крайней мере во время многомесячных достарханов, которые устраивал Тимур для своих солдат после каждой великой победы, именно Тигран забавлял повелителя и его приближённых тем, что весьма ловко подражал голосом звукам, которые издают звери степные и гады ползучие. Служба Тиграна была сокрыта покрывалом мрачной тайны. О её подробностях в полной мере знал лишь только сам падишах. Но и ему были известны лишь результаты, но не сам процесс. Однако о трёх деяниях горбатого шпиона было известно, многим из воителей тимуровой армии.
За год до индийского похода, Тигран, под видом торговца из Шаша, вместе с караваном проделал путь от Самарканда, до Дели. Результатом этой экспедиции было то, что генералы тимуровых полчищ, во время своего похода имели точные карты, на которых были нанесены самые краткие пути, места удобных переправ через реки, местонахождения колодцев в безводных пустынях. На горных перевалах Гиндукуша авангарды войска уже поджидали верные проводники. Они, конечно же ожидали не столько даже приход армии, сколько вторую половину из обещанных им золотых дерхамов. Первая была уплачена Тиграном во время своего вояжа. А в каждом городе, посмевшем закрыть свои ворота, перед Тамерланом, уже проросшая на удобренной золотом почве подлость предателей (которые есть всегда и везде) помогала падению стен, не меньше чем осадные машины, и рвение нукеров, бесстрашно карабкающихся по штурмовым лестницам.
А чаша наполненная изумрудами была вручена вот за что. Именно Тигран, подсказал как бороться с боевыми слонами. Он не только наблюдал этих животных, и расспрашивал их дрессировщиков, но и по возращении в Самарканд, проштудировал свитки древних авторов, которые за щедрую плату, и в поразительно короткие строки, были доставлены главному шпиону эмира эмиров из книгохранилища Константинопольского базилевса Палеолога. Там были описания, о том как слонам противостояли ипаписты Великого Искандера Зуль-Карнайна в сражениях с падишахом Ирана Дариавушем и раджой земель Пенджаба Пором, а так же легионы римских консулов Фабриция и Фабия, в те времена, когда сначала Пирр, а спустя пол века Ганнибал, привели этих доселе невиданных в Европе чудищ, для покорения молодой Италии. Сведения почерпнутые из древних фолиантов во многом подтвердили личные наблюдения Тиграна. Основываясь на его рекомендациях, Тамерлан приказал своим бесстрашным нукерам, при столкновении с чудовищами джунглей рубить им саблями хоботы, а под ноги бросать доски с железными шипами. Повеления Тимура воины выполняли беспрекословно. И в побоище под стенами Дели повторилось тоже самое, что и почти тысячу лет назад в сражениях под Гавгамелами и Аскулом. Одуревшие от боли животные, развернулись и бросились в бегство, растоптав при этом боевые порядки противника.
Вторая из известных услуг, была оказана Тиграном Тамерлану, не столь давно. Под Дамаском. Когда сын дочери Непобедимого, юный и пылкий Джелел, поссорившись с командующим своего кошуна, перебежал на сторону противника, и несколько дней рубился на стенах обрёчённого города со своими бывшими боевыми товарищами. Тигран лично, одному ему ведомыми путями, несколько раз проникал в осаждённую крепость. Путём изощрённой многоступенчатой интриги, ему удалось заманить юного принца в западню, арестовать, и живьём доставить в распоряжение воли повелителя.
Не обошлось без Тиграна и при взятии цитадели Севастии, крепости господствующей над равнинами Передней Азии, и служившей своеобразным запором на пути во владения Баязета. Гарнизон крепости состоял из пяти тысяч отборных кавалеристов, единоплеменников Тиграна. Эти армяне присягнули на верность Баязеду, а тот в свою очередь поклялся на Коране, не мешать им в отправлении культа пророка Исы, которого он по темноте своей считали не только сыном аллаха, но равным ему. Крепость была неприступна. Впрочем, для Тамерлана и его солдат не существовало такого понятия. Похотливую алчность татар распаляло ещё и то, что в крепости находились десять тысяч прекрасных грузинских девственниц, которых царь Георгий, сын Баграта, послал Баязеду в подарок, моля о помощи против Тамерлана. Караван невольниц остановился в городе на пути в гарем султана, и не успел его покинуть, до того момента, как татары окружили твердыню. И опять, неведомо каким способом, Тиграну удалось проникнуть в цитадель, встретиться с комендантом гарнизона и уговорить его самого, и его солдат открыть ворота перед повелителем большей части Азии. Какие аргументы приводил хитрый горбун (кроме столбиков золотых дерхамов) уже не ведает никто. Надо полагать он уговорил поклонников Исы, сдаться Тамерлану, поклявшись на святом писании, что его повелитель не только вознаградит изменников, но и позволит им остаться в лоне своей религии. Скорее всего Тигран и крестился и божился, и конечно же лгал, обещая от имени гургина пощаду и прощение сдавшимся. Тимур никогда никому ничего не обещал, и никого не щадил. Малейшее неповиновение его воле, малейшее сомнение в его всемогуществе каралось одним. Смертью. И смертью лютой. Изощрённой. Что бы другие, ещё живущие, ужасались одной мысли, случайно забредшей в разум, о том что «хромому дьяволу» можно сопротивляться.
После того, как его солдаты предали город разграблению и поруганию, Тимур приказал казнить пленных армян. Утончённая азиатская фантазия деспота породила следующий способ убиения. Все пять тысяч армянских кавалеристов, вместе с конями, были заживо похоронены во рву под стенами преданной ими крепости. Их засыпали ещё тёплой золой от сгоревших жилищ. Тиграну было велено присутствовать на данном действе. Тигриный прищур падишаха заставил всё же встретиться с собой скользкий взгляд грандшпиона, чей слух корёжили проклятия и стоны казнимых. Последние выплёвывали куски лёгких в приступах смертного кашля. Пепел и зола медленно забивали глотки погребаемых заживо. Видимо что-то прочитав в зрачках Тиграна, блестящих как куски антрацита в лунном сиянии, Тимур оскалился, как сытый довольный волк, поднявший на миг весёлую, окровавленную морду от распоротого брюха джейрана. Кивнул на шевелящуюся ещё землю, которую нукеры сноровисто присыпали кусками дёрна, молвил голосом воркующее-тихим. Не своим. На языке чуждом для окружающих, но понятном Тиграну: «Я люблю предательство, но не люблю предателей».
Услышав эти слова, Тигран вздрогнул впервые за много лет. Эта фраза повелителя показалась ему знакомой. Словно проклятия заживо закопанных соплеменников дошли по назначению, и слух эмира контрразведки уловил всё нарастающий гул трубы архангела. Но не кинжальная суть фразы потрясла Тиграна, а то что она была произнесена по латыни. Горбатому шпиону, как и многим другим было известно, что падишах неграмотен, что родным его языком является фарси, с которым наравне он владеет и тюрским. Тогда откуда эти слова? Из каких бездн они извились на язык падишаха, который никогда ничего зря не говорит и не делает. Тигран был потрясен и уничтожен. Раздавлен как скорпион копытом иноходца. И если до этого, он в глубинах своей клубящейся души считал, что его разум сравним с интеллектом Непобедимого, то в сей миг осознал, что это есть одно из его заблуждений. Хвала аллаху, не последнее. Но то что самое глубокое – однозначно.
С того момента, служебное рвение «эмира тайных дел», и без того рьяное – удвоилось. Падишах мог быть доволен. Его расчёт оказался верен. Ведь именно в этой войне ему противостоял противник равный и страшный, для победы над которым были необходимы все ресурсы. И первых из них есть осознанная верность слуг, хоть и подлых – но умных. А что является вернейшим залогом преданности? Ужас, растворяющий в себе все прочие эмоции и превращающий разум в кристалл вечного льда. А кто мать Ужаса? Тайна! Тайна, не постижимая шестерёнкам логического механизма человеческого интеллекта.
 В шатре, кроме вышеупомянутых Шемсуддина и Абдуллаха, присутствовал и сын сына Повелителя Суюргатамыша от любимой жены Тукель-ханум, дочери хана чагатаев Хизр-Ходжи, молодой генерал Султан-Махмуд-хан. Или просто Султан-хан. Юному эмиру было всего 19. Однако, именно на него Непобедимый возлагал свои надежды. Именно его видел во главе своей Великой империи, по размерам превосходящей Римскую, не уступающую Чингизовой, но сколоченную в более краткие сроки. Но если рыжеусый (как и Тамерлан) монгол-язычник Темучин, до конца своей жизни в душе так и остался главарём шайки кровавых грабителей, то Тимур, начинавший так же (удар копья в бедро сделавший его хромым, он получил отбиваясь от хозяина украденной им коровы) дожив до преклонного возраста, осознавал себя императором, повелителем сверхдержавы, «отцом-благодетелем» десятков миллионов подданных, ограбление и умерщвление которых, должно происходить не по прихоти Повелителя, или вспышки его ярости, а в строгом соответствии с изощрённой системой им же разработанной, и во власть которой он отдал себя сам.
Султан-хан, напоминал Непобедимому, его самого, в годы юности, когда нищий и голодный будущий Потрясатель Вселенной с несколькими случайными головорезами, скитался по Семиречью, промышляя грабежом и разбоем.
Конечно же, принц меньше всего походил на голодного охотника за случайной добычей. Он уже носил титул эмира первой степени (маршала) и под его командование был отдан левый, ударный фланг армии, которой завтрашним утром предстоит развеять в прах славу турок ... либо самой превратиться в стадо джейранов, преследуемое стаей волков. И в том, что хищники не успокоятся, пока не перережут горлу последнему козлу – уверенность была.
Вот насытились даже те, кто не был голоден. Левую часть лица падишаха сморщило подобие улыбки. Уголок рта обнажил несколько крепких жёлтых зубов. До сей поры каменное лицо татарского «Будды» ожило и оскалилось в волчиной ухмылке. В ярком свете масляных светильников мерцали раскалёнными до красна угольками черточки почти вертикальных зрачков.
- ... что же пишет мне брат мой, Баязед?
Наверное, с подобными интонациями отвечал Каин, на вопрос с небес: «Не сторож, я брату своему».
Эта фраза адресовалась Тиграну. Присутствующим было небезызвестно, эмир контрразведки падишаха несколько часов назад возвратился из лагеря противника. Конечно не один. Он был грозным вожаком стаи «чёрных крыс». Так именовались полевые агенты из штата тайного ведомства. Они и являли из себя костяк имперской войсковой контрразведки. Это были люди разных вер и рас, собранные Тиграном со всех концов обитаемого мира. Наружно все они приняли ислам, но боялись одного – гнева своего горбатого шефа, для которого падишах являлся и аллахом и всеми пророками в одном лице. Об их, воистину, крысиной наглой храбрости и лисьем коварстве ходили легенды. Вся их настолько же лихорадочная, насколько эффективная деятельность была окружена липким туманом мрачной тайны. Каждый агент прекрасно понимал, окажись он разоблачён, хоть своим, хоть чужим – то самое лёгкое на что они могут рассчитывать – удар кинжала в горло. Их знали только в лицо. Эмир контрразведки и сам падишах. Воины Тамерлана, «крыс» презирали и ненавидели. А те против кого они работали, ненавидели и боялись. Каждый из «крыс» знал, в случае провала им не будет не пощады не помощи, и вели себя соответственно. Когда перед побоищем близ Дербента, телохранителям Тохтамыша удалось поймать одного из людей Тиграна, то он откусил себе язык и, перед смертью от болевого шока, успел плюнуть им в лицо хану Золотой Орды. Ведь в штате у хана имелись несколько дознавателей китайцев, утончённых знатоков древних пыток, способных получить показания даже у вяленой мумии, изготовленной из глухонемого. Кстати, сейчас один из этих мастеров находился в подчинении у Тиграна, и ещё не одному человеку из тех кого эмир контрразведки хотел услышать не удалось отмолчаться.
Каким-то чудом в распоряжении у Тиграна, всегда оказывались фирманы паролей и врагов и друзей, и он действительно, подобно крысе сновал по вражьему расположению. Помимо хладнокровия и проворности в тайных делах ему конечно же помогали, неисчерпаемые запасы золотых дерхамов, а так же способность быстро и неожиданно убивать людей. Его способностью к лицедейству были потрясающи. И даже такая примета, как горб, зачастую не помогала опознать Тиграна охотникам за его горбоносой головой. Он умел рисковать. И несколько часов тому назад, представ перед Баязедом, прошелся по тонкой, подобно волосу из бороды дьявола Иблиса, грани отделяющий мир этот от тьмы за ним стоящей.
- Читать, Повелитель?
Тамерлан ухмыльнулся второй половиной рта,
- Здесь нет лишних ушей, - однако перехватив скользкий взгляд своего эмира шпионов, оскалившись, продолжил, - Он никому ничего не скажет.
 А взгляд Тиграна был направлен на ещё одно существо, находящееся в шатре. Груда грязных лохмотьев склубилась слева от возвышения на котором восседал падишах. В них угадывалась человекоподобная фигура. На то, что у людей называется головой был одет высокий драный колпак из меха непонятного зверя. Такие обычно носят бродячие дервиши, которые подобно стае безродных собак всегда следуют за воинством магометанских владык. Дервиш это и был. И хотя черт лица из-за покрывшего его слоя коросты различить толком было нельзя – было ясно, это всё же человек, мужчина, а не скажем обезьяна. Хотя на большую обезьяну дервиш более всего и походил. Сходство это подчёркивало ещё и то, что из под кудлатых лохм, на грязной шее поблескивал золотой ошейник, от которого тянулся поводок-цепочка из того же металла, конец которой был намотан на сухое запястье повелителя. Из этого места на членов совета несло псиной и мочой. Особенно в последние годы дервиш был неотъемлемой частью того пейзажа, который отсветом крово-красной ауры освещало присутствие Тамерлана. Такой же точно, как и телохранитель пуштун Захир, чьё плоское лицо виднеется из-за сутулого плеча падишаха. Зрачки Захира, подобные наконечникам копий. Они ловят каждое движение всех кто находиться рядом с повелителем. Быстрота реакции этого с виду неуклюжего, чаготая, потрясала. Он один раз продемонстрировал её по просьбе хозяина, на достархане, посвящённом падению Исфагана. Трое самых метких стрелка в армии стреляли в него из луков с расстояния 100 шагов. Он же умудрился отбить все стрелы золотым блюдом из-под пилава. О Захире говорили, что он может убить человека так быстро и умело, что мертвец уже представ перед аллахом, долго ещё не будет верить тому что его уже нет.
Что касается того откуда дервиш появился, и зачем падишах держит его при себе неведомо было Тиграну. Но «эмир тайных дел» знал конечно же больше других. Год назад по приказу Тамерлана, и под зорким оком эмира, палач армейской контрразведки Вонг-Гуа, живьём содрал кожу с таково же вот дервиша. Информацию добывать было не велено. Да и на протяжении всего действа продолжавшегося несколько часов, казнимый не издал ни одного членораздельного звука, кроме звериного воя. Освежёванную тушку бросили в придорожную пыль, где она была сожрата бродячими псами. Через неделю, на поводке рядом с падишахом появился новый звероподобный. Откуда и как не ведал никто. Однако, Тигран, разглядев новую забаву гургина, почувствовал что его рёбра покрываются инеем, а вместо сердца грудную клетку взламывает кусок пустоты. Он мог бы поклясться своим горбом, что золотой ошейник одет на того самого, из кожи которого сшита полевая сумка эмира, из которой он сейчас достаёт пергамент с письмом султана Рума.
Абд-ул-лах-Лиссан с шуршанием развернул пергамент и начал размеренно с хрипотцой читать, на ходу бегло переводя арабскую вязь с тюркского на фарси.
«Во имя аллаха всемогущего и милосердного, это послание написано повелителем Запада Султаном из рода Османа Баязедом, повелителю Востока эмиру Тимуру, сыну Тарагая из рода барласов.
Брат мой! Сердце моё преисполнено скорби. Я наслышан о твоём рвении по установлению веры истинной во всём мире. Надеюсь тебе не безызвестны и мои старания. Завтра утром, если Всевышний не пошлёт нам от щедрот своих разума две наши Великие армии решат, какой из защитников веры более удачлив. Но каков бы не был исход сражения он вселит радость и надежду в сердца заклятых врагов веры истинной.
Твои храбрые воины посеяли ужас в сердцах язычников Индостана. Мерзкие грузины твоими стараниями обращены на путь веры истинной. Однако, помни брат, этот подлый и коварный народ, как только ослабнет десница пророка, вновь нарушив все клятвы, обратиться к своим поганым идолам. Этих зверей только страх и сила способны держать в узде. Я слышал ты желаешь искоренить какой-то род иберов, проросший из семени дьявола. Мол, во времена грядущие из этого племени произрастёт, тот кого поклонники Исы именуют антихристом. Верования этих свиноедов, конечно же, ложны. Однако, чем больше твоё доблестное оружие уничтожит подлых иберов тем лучше.
Слава о моих деяниях по установлению в Европе веры пророка, надеюсь, достигла твоих ушей. Мною покорены царства болгарское, сербское и венгерское. Четыре года назад я разбил армию франков, спешивших на помощь своим братьям по вере. Восточный Рум, где подобно сточным водам в клоаке, скопилась вся богомерзость, с трепетом ждёт своей участи, которая зависит только от моей воле и воли Всевышнего. Только вступление твоей доблестной армии в пределы моего государства заставило отозвать меня войска из-под стен града Истан-тина. Из под стен Рума. Вдохновлённый волей аллаха, я намеревался совершить победоносный поход на Вену, Рим и Париж. В планы моего величества входит, что бы через десять лет над Европой развивалось зелёное знамя ислама. Знамя нашей общей веры. Веры истинной. Я хочу установить новый порядок. Ты мне хочешь помешать в этом, брат? Доблесть твоих чаготаев не подлежит сомнению. Сколько в схватке с ними погибнет моих янычар, чья храбрость заставила трепетать сердца франков, закованных в стальную броню? Сколько твоих нукеров сгубят они? А сколько бы неверных они уничтожили совместно! Пока не случилось непоправимое, услышь голос рассудка. Я повелитель Запада исламского мира, предлагаю тебе союз (Тамерлан покривился, и чуть слышно, но различимо, пробурчал в свои редкие рыжие усы: «Он? Мне! Предлагает союз. Он? Меня! Учит морали ... пьяница и братоубийца»). Вместо того, что бы завтра утром уничтожать друг друга на радость гяурам, я предлагаю соединить наши усилия и раздавить христианские королевства Европы, как клопов ползающих по телу ойкумены. Мир велик. Его нам хватит на двоих. Если ты примешь моё предложение то через пять лет мы поделим его по границам рек Нил, Галис, и Днепр. После завоевания Европы и сокрушения христиан, я предоставлю в твоё полное распоряжение половину своих доблестных легионов для покорения Китая. А если изъявишь волю, то и сам встану под твои знамёна как верный союзник. Представь себе, вера истинная установиться во всём мире – от океана до океана. И над этим миром мы с тобой, брат мой будем властителями. Я властитель Запада. Ты – повелитель Востока.
Чуть заметное движение кисти, унизанной перстнями остановил голос чтеца,
- А что говорит там, брат мой, по поводу выдаче мне бандита Кара-Юсуфа?
Абд-ул-лах-Лиссан быстро пробежал взглядом до конца документа и побледнел. Тамерлан криво хмыкнул и отщипнул он виноградной кисти тугокожую ягоды, но не положил её в рот а раздавил как большое насекомое, покрытое тонким хитиновым панцирем, - Ну ...
 Абд-ул-лах-Лиссан с шуршанием свернул пергамент и голосом, похожим на этот шелест ответил,
- Он отказывает.
Тамерлан меленько рассмеялся. От этого стариковского смеха по кожи присутствующих прошла волна мороза,
- Он отказывает мне! – повелитель востока следующую виноградину отправил в рот и принялся методично перетирать её, ритмично двигая острым подбородком, - И что же думаете вы, друзья мои по поводу послания «брата» моего? Говори ты, Шемсуддин ... мало от кого я слышал слова которые мне не приятны – от тебя – да. Все чего-то боятся. Но я никого никогда не наказывал за правду. Твоё присутствие среди моих друзей тому свидетельство. Многие путают правду с дерзостью – и поплатились за это. Кроме тебя. Итак, Шемсуддин, мы внимаем тебе. Будь правдив как всегда, и не будь дерзок как обычно.
Аятолла склонил голову, провел рукой по лбу и груди, и стараясь тщательно подбирать слова, говорил размеренно и монотонно, словно привычно читал суры из Корана,
- Да продлит аллах твои года, непобедимый, всем нам на радость. Баязед великий правитель. Его оружие ещё не знало поражений. И не узнает их до встречи с твоим мечом, но ... нужна ли эта встреча. Прояви даже не мудрость, а терпение, о, великий. В словах турка есть зерно истины. Прости ему за это его дерзость. Я плохой генерал, но нахождение в твоём присутствии, просветляет мысль даже людей далёких от брани. Мы в чужой стране. Турки в своей. Баязед тебя боится. Это так. Но он не отступит. Он будет повержен. Сомнений в этом нет. У меня есть сомнения в том будет стоить завтрашняя победа цены за неё уплаченной? Завтра реки потекут кровью мусульман. А если ты примешь предложение турка – то кровь неверных смоет с континента Европы скверну ереси. Смотри, о, великий, (аятолла указал чётками на расстеленную перед Непобедимым карту). Если мы договоримся с султаном, то ... я понимаю он хочет сделать так. Его войска обратно переправятся в Рум, а мы пройдём через Кавказ, в земли Урусов, а оттуда дорогой Бату-хана обрушимся на земли Священной Римской Империи. Так кажется, называется страна, граничащая с владениями Баязеда. Империям франков и румийцев не устоять под этим двойным ударом с юга и востока. Вот здесь, (костяная чётка аятоллы ткнула в самоё сердце Европы, чуть выше Вены) наши союзные армии встретятся. Поход будет лёгким. Хан Крыма не посмеет нам противиться. Урусы есть данники наших данников. Малейшее сопротивление будет раздавлено. Тебе известно на что способны эти люди – ты бил их. Оттуда дорога в земли ляхов и чехов. Они отличаются от Урусов лишь тем, что не платят дань Золотой Орде, чей хребет сломлен твоей победоностностью. Основная тяжесть войны с неверными на западе ляжет на плечи турок. Мы сбережём наших чаготаев для похода на Париж. Баязед пусть идёт на Рим. Рог исламского полумесяца сомкнётся в Иберии, я думаю наши единоверцы ударят на Кастилию и Арагон, а возможно и в тыл франкам. После всех этих побед можно и Баязедом поговорить по иному. Впрочем, вряд ли он посмеет, отказать в посылке своих войск для похода в Китай. И тогда вера пророка установиться во всём мире. От океана до океана. И кто будет владеть этим миром – ты, или Баязед – решит аллах. Я верю, что это решение будет в твою пользу. По крайности я буду молиться за это. И ещё. Вспомни о великом знамении. О звезде рассёкшей небосвод. Она взошла на западе. Это звезда Баязеда. Говорят, что имена такая звезда взошла на небе когда родился пророк Иса. Это было предвестником начала конца краха Великого Рума.
- Ну что ж, - Тамерлан криво усмехнулся, - правду тяжело говорить, но приятно слушать. Ты говоришь, то что думаешь – и не думаешь о том чего хочу услышать я. Верный слуга и должен быть таким. Но быть всегда верным, не значить быть всегда правым. Ошибка носит не всегда халат лжи. А что скажешь ты, Абд-ул-лах-Лиссан, раз уж дело коснулось небесных знамений.
Астролог сверкнул глазами в сторону аятоллы,
- Да продлит аллах твои годы, повелитель. Все верно. Из меня выйдет, пожалуй, такой же генерал как из досточтимого Шемсуддина. Однако астролог из него такой же как из меня генерал. Я же толкую полёт небесной звезды так. Восход её во времена рождения пророка Исы, был знамением заката империи Рума. Империи запада. В отличие от людей, звезды постоянны. Они не отказываются от своих слов. Звезда взошла с запада. Это твоя звезда. Она предрекает падение царств на западе. Империи Баязета. Империи Рума. Королевств Европы. Впрочем о судьбе этих стран я, пока, ничего сказать не могу. Но судьба султана турок решена. И небо шлёт нам об этом знак. Твое дело правое, о, повелитель. Победа будет за нами. Нужна ли она тебе? Решай сам. Я могу перевести язык движения звёзд на язык людей. Но мне не дано постигнуть глубину твоих мыслей. Твоя воля для меня священна. Я всё сказал.
Ещё одна ягода винограда брызнула янтарным соком на редкие усы «железного хромца». Не торопясь прожевав её, он сверкнул раскосым взглядом в сторону германца. Словно лезвием змеистого клинка по глазам полоснул.
- Ответь мне вот чего, досточтимый (в слове «досточтимый» слышалось мурчание леопарда, наблюдающего из зарослей за пасущейся антилопой) ты ведь родился за морем. В тех землях, на которых наш славный аятолла призывает установить веру истинную, да восторжествует она во всех мирах. Так вот, кто из тамошних государей способен противостоять моей армии, если мы победив Баязета, да дарует нам победу аллах, вторгнемся через пролив в Европу. Я состою в переписке со многими из них. Из посланий этих явствует что они люди гордые и храбрые. Однако насколько они сильны? Насколько они умны. Достаточно ли умны они, что бы отказаться от ереси и воспринять свет истинного учения. Учения пророка. Аллах даровал тебе разум, и ты воспринял слова Мухаммеда, вложенные в его уши аллахом. Все люди рождаются мусульманами – но не все ими становятся. Тебе повезло. Родившись во мраке религии, почитатели которой считают пророка Ису равным аллаху, ты использовал шанс данный проведением и осознал истину. Скажи мне все ли франки подобны тебе. У многих ли достанет разума поступить так же.
- Позволь, повелитель, - немец потянулся к кувшину с грузинским вином, корни лозы, из которой оно отжато были щедро политы кровью тех кто его готовил.
Тамерлан пренебрежительно повёл кустистой бровью. Конец клинышка его бороды дрогнул. Ему были интересны люди Запада. Он ещё не побеждал их на поле брани, и пока терпеливо относился к слабостям этих своих потенциальных подданных. Впрочем, его регулярные фетвы, запрещающие жителем его столицы, блистательного Самарканда, потреблять алкоголь, свидетельствовали лишь об одном. А именно о том, что столп веры пророка, с такой же регулярностью позволял своим подданным пить. Более того, если во время похода воины его армии подвергались казни за пьянство, пусть даже на пепелище взятых вражьих твердынь, то во время многомесячных победных достарханов, венчавших завершение военной компании, батыры чуть ли не умывались отборным вином свезённым со всех концов обитаемого мира. Повелитель полусвета с занимательностью пронаблюдал за тем, как ходит кадык на трепещущем горле своего нового слуги, с не меньшим интересом Тамерлан перехватил ненавидящиё взгляд аятоллы устремлённый в том же направлении. И усмехнулся про себя. Что ж. Если ненависть слуг друг к другу не мешает верности хозяину – она даже полезна. Что делать с немцем дальше, повелитель ещё не решил. Однако никто из знавших Тимура в его зрелые годы не смог упрекнуть падишаха в неблагодарности за верную службу. Более того, многим своим ветеранам он прощал даже некомпетентность, если они проявляли рвение и здравый смысл. Коррупции среди его чиновников практически не было. И не потому даже, что за неё наказание было единственным и лютым. Просто-напросто они являлись людьми обеспеченными своей верной службой империи. А если чертой чиновничьего характера являлась жадность, то ей же обычно сопутствовал ум, не позволявший этому свойству натуры поработить душу. Дураков, даже верных, падишах держал вдалеке от кормила власти. О жестокости и кровожадности «железного хромца» до сей поры ходят легенды, леденящие кровь. Пирамиды из человеческих голов впечатляли как современников так и потомков. И с точки зрения почитателей учения пророка Исы – им нет оправдания. Да так оно и есть. Но следует заметить, что чаготаи, по повелению владыки, перед тем, как перерезать горло несчастному мирному обывателю всегда осведомлялись грамотен ли он, знает ли какое ремесло. И если это было так, то пощада расправляла над несчастным белые крылья надежды. Без жалости уничтожая толпы людей за малейшее неповиновение без различия пола, веры и возраста, безграмотный татарин почему-то щадил тех кто над толпой возвысился. Грамотея-поэта написавшего резкую газель о повелителе иногда ждал зиндан. Но никогда топор палача. А если стихи были хорошие – то пощада и даже награда. И уже следующие бейты пиита, стёкшие со стилоса с теми же искренностью и талантом, воздавали славу мудрости владыки. Тамерлан думал о вечности. Ведь живые поэты возможно и расскажут потомкам то, что не взласкало слух падишаха, но мертвые ведь не расскажут даже этого. И ещё. По лютому приказу своего повелителя, тамерлановы воители уничтожали тысячи тысяч ни в чём неповинных женщин и детей. Но ни одна женщина не подверглась с их стороны насилию. За подобное солдата ждала смерть. Такая же лютая, как и за то если он не предъявит своему офицеру указанное количество ушей, срезанных с отсечённых голов бунтовщиков.
Германец допил чашу до дна. Движением головы стряхнул с бороды капли рубиновой влаги. И смело глянув в глаза владыки, молвил. Не то что бы ландскнехт не страшился кровожадного хромца. Страшился. И даже очень. Но за время общения с Баязедом, Ганс подметил, что восточные деспоты почему-то любят прямые бесстрашные взгляды своих подданных. Разумеется, если в них есть только отсутствие страха за свою жизнь, если прервать её наступит воля повелителя – но не дерзость, но не вызов. Для немца Тамерлан пока что ещё мало чем отличался от Баязеда, впрочем, как и от любого другого султана или эмира, араба или татарина, тюрка или индуса. Вопрос не в том своенравен ли, кровожаден ли собеседник – а в том умен ли он. Ни турок Баязед, ни татарин Тамерлан – глупцами не были.
- О, Великий падишах. Моя душа впитав свет веры истиной, осознала. У сияния этого есть лишь один источник. Это ты, непобедимый. Я видел твои войска. Я знаю армию Баязета. Победа будет за тобой. Я не могу сказать кто и будет с какой силой противостоять бойцам за веру на континенте Европа. Скажу вот чего. Я знаю тех кто мог бы бросить вызов туркам. Из всех франков – это французы. Под Никополисом, только они смогли сопротивляться янычарам султана. Но не они станут твоими противниками в Европе. А те кто завоевал их столицу. Париж. Я говорю об островном народе. О британцах. Я был знаком с одним старым рыцарем из Лиона, который сражался под Пуатье против Черного Принца. Отряд Эдуарда, числом в полторы тысячи пехотинцев и 500 конников, разгромил армию короля Иоанна, в десять раз их превосходящую. Французам нельзя было отказать в храбрости. У короля было пять тысяч закованных в броню рыцарей. Но почти все они пали. А король десять лет провёл в плену. И поверь мне, старому солдату – если бы тогда британцам противостояла армия в 100 тысяч бойцов – её ждала бы та же участь. Британцы были и здесь. В Азии. В этих местах. Двести лет назад их король Ричард, чьё имя до сей поры леденит сердца правоверных взял Аккру, город мимо которого проходили твои легионы. Лишь рок помешал ему овладеть священным Иерусалимом, и ...
- Я слышал о крестоносцах. Это было давно. Чем вооружены британцы, если смогли победить закованных в сталь рыцарей, о доблести которых мне так же приходилось слышать?
- Луками, мой господин.
- Вот как? – судя по всему Тамерлан относился к словам немца не только с интересом, но и со всей серьёзностью. В отличие от своих соратников, которые смотрели на германца не только с ненавистью, но и с презрением. Разве что юный принц Султан-хан был равнодушен. Ему было всё равно с кем воевать и где воевать. По приказу своего боготворимого деда, он лично, во главе своего кошуна готов был атаковать хоть всех демонов ада, вздумай они покинуть преисподнюю, и бросить дерзкий вызов властителю Самарканда. А Тамерлан продолжил, - У меня много лучников. Десятки тысяч. И они быстры и метки. И пеших. И конных. Их стрелы летят на сто шагов. Ты думаешь они не смогут одолеть английскую пехоту?
- Скажу что знаю, мой господин. Английские йомены обучены противостоять как конным, так и пешим атакам. Они держат строй. Их луки бьют на двести шагов. И пробивают стальную броню. В течение того времени, когда можно сосчитать до десяти они делают 5 выстрелов. Мечём и копьём они владеют не хуже чем луком. И почти все в цель. Это профессиональные воители. Они живут лишь той жатвой, которую собирают на поле брани. Англичане могут выставить армию вдвое меньшую чем французы. А французы могут выставить 60 тысяч бойцов. Впрочем это только мои предположения. Считай сам повелитель.
Аятолла выпятил губу и желчно произнёс.
- Пол миллиона воинов ислама превратят Европу в пустыню. А этих твоих англичан выбросим на их остров – как щенков. А потом доберёмся и до них. Через двести лет после Хидржи вдохновленные идеями пророка доблестные воины ислама за несколько месяцев развеяли в прах королевство вестготов и стали повелителями страны Аль-Андалус – западной Иберии, которые теперь неверные зовут Кастилией. Через несколько лет храбрые мюриды эмира Абдурахмана почти что дошли до Парижа. И только грехи их не позволили им достойно воплотить волю аллаха и принести Западу свет веры истинной. А если с нами будет Баязед, то ...
Тут подал голос, обычно молчавший на подобных советах Тигран.
- Позволь мне высказаться, повелитель? (уловив чуть заметный кивок Тамерлана, контрразведчик, продолжил) Да простит меня досточтимый аятолла, за то что я не только перебил его мудрую речь, но и укажу на некоторые заблуждения, вызванные, конечно же похвальным рвением послужить не только вере истинной, но и её сиятельному защитнику. Нашему падишаху. Позволь сказать тебе достойный аятолла, что предложение султана, пусть даже он сам в него верит, является не чем иным как уловкой, продиктованный одним. Страхом. Если бы этого страха не было Баязед бы нас атаковал и преследовал до глубин Азии, так как ты Непобедимый преследовал неблагодарного Тохтамыша до пределов земель урусов. Мы должны либо сокрушить турок, либо уйти отсюда. Преследовать нас турки не посмеют из-за того же страха. Что делать решать падишаху. Вступать с ними в союз нельзя. Разве может существовать союз между тигром и гиеной в охоте на буйвола? Гиена присоединиться к нему лишь тогда, когда придёт черёд вкушать добычу. Но франки не быки. Они те самые леопарды которые изображены на гербе Плантагенетов, которые сейчас владеют Англией и Францией. Король Генрих IV вполне мог бы разбить и германцев и ляхов, и даже Баязета. Мне известно, что франки до сих пор не оставили мечты о новом крестовом походе. И хвала всевышнему что они пока воюют между собой и не могут договориться. Одно дело убить слона, другое дело съесть его. И франки понимают это. Генрих это понимает. У него подрастает сын, чьё имя так же Генрих, который, говорят, подаёт большие надежды. Если он взойдёт на престол, то вполне возможно в его лице мир узрит нового короля, подобного Ричарду Львиное Сердце. Если мы нападём на Европу, то все франки объединятся. В отличие от правоверных христианские еретики подчиняются имаму в городе Риме. Не следует загонять леопарда в угол. Это храбрый зверь. Он броситься и на тигра, с которым в других случаях предпочитает ходить разными тропами. Нам пока не нужна Европа. Впрочем на всё воля аллаха и повелителя. А если уж вспоминать историю – то скажу вот о чём. За тысячу лет до рождения пророка Мухаммеда, великий повелитель арийцев Ксеркс, владевший землями от Нила до Инда, попытался включить Европу в пределы своей империи. Он сделал то, что предлагает нам Баязед. С армией в миллион бойцов переправился через пролив на берегу которого теперь стоит город Истантина. В греческих горах, ромей, чьё имя переводится как «лев», всего с тремястами своих бойцов бросил дерзкий вызов арийскому императору. И что? Три дня эта горсть достойно противостояла миллионной армии лучших бойцов Востока. За этот срок ромеи успели мобилизовать свои силы и через год Ксеркс бесславно покинул Западный континент. Вспомним так же о Великом Искандере. Он, кстати, происходил из одного рода с этим Леонидом. А ведь мостовые твоей столицы, о великий, блистательного Самарканда, хранят на своих булыжниках память о подошвах сапог его легионов. Позволю так же тебе напомнить, о, падишах, тумены славного потомка великого Чингиза, Бату остановились у границ Италии. А именно туда зовут нас турки. И вот что ещё. Поверь мне. Я был и в Риме, и в Венеции, и в Константинополе. В этих городах нет ничего, что бы могло украсить твой сиятельный Самарканд. Европа грязна и нища. Баязед предлагает нам ограбить нищего. Зачем тебе это. Не поддавайся льстивым прожектам турка. Ты пришёл наказать его за дерзость. Накажи. Впрочем, я готов выполнить любую волю повелителя.
Тамерлан милостиво кивнул и принялся рассматривать узоры на свой раскрытой ладони, которую пересекал поводок к ошейнику дервиша, на голове которого тиара из собачьего меха, казалось, шевелилась от блох. В шатре зябким предутренним туманом разостлалась гнетущая тишина. Все понимали в голове повелителя сейчас рождаются решения, способные повлиять на судьбу цивилизации «двуногих», с каждым столетием всё более рьяно осваивающих территории ойкумены. И то что судьба побоища долженствующего предопределить пути исламского мира, может в корне измениться из-за нескольких гортанных звуках, изторгнутых из хриплой глотки 70-ти летнего старца. Впрочем, сам себя Тимур старцем не считал. Его жилистое тело так же точно было послушно его воле, как и несколько сотен тысяч мужчин, из которых состояло его непобедимая армия, по своей вымуштрованности и организованности вполне сравнимая даже не с фалангами Искандера, а с легионами Лукулла или Помпея. В зависимости от этих модуляций они были готовы утром, как атаковать примерно такое же количество турок и их союзников, так и за несколько часов, с волшебной быстротой свернуть лагерь и раствориться в безбрежных азиатских равнинах. Но не для того эти тысячи тысяч оставили свои дома, жен и детей, что бы вернуться (те кто вернётся) без добычи, позволяющий набивать желудки более лакомым кормом, купить лишнюю самку человеческой породы, дабы впрыснув семя в её гениталии, ещё прочнее утвердиться на лестнице биологической пирамиды, ведущей ... Впрочем, название вершины этой известно лишь аллаху, который вполне вероятно поделился подобным откровением с падишахом. А то зачем бы он на протяжении сорока лет Всемогущий и Милосердный слал победы его грозному оружию? Султан Баязет, послание которого только что было зачитанное, понимал это даже лучше всех прочих. И этим своим письмом предпринимал отчаянную попытку избежать испытания, которое рок, с брезгливой улыбкой на бескровных губах, решил подвергнуть его удачу. Судя по тому, что Тигран вернулся целым, грандшпиону падишаха удалось зажечь в обуянной гордыней и страхом душе турка зябкий язычок пламени надежды. А тысячи тысяч вооружённых мужчин, многие из которых спали в эту ночь последний раз в жизни, ничего не подозревали о сомнениях и колебаниях своих повелителей. Впрочем, Тамерлан не сомневался и не колебался. Его изощрённый интеллект уже давно выработал несколько вариантов развития ситуации, и сейчас он просто ещё раз взвешивал каждый с учётом поправок внесённых турком, которого он презирал. Почему-то. Ведь пока небесные весы на чаши которых были водружены аллахом гении двух восточных деспотов качались в зыбком равновесии. Но на то он и являлся наследником Потрясателя Вселенной Чингизхана, продолжателем его дела, настолько же бессмертного, сколь и кровавого – которое именно в том и заключалось, что бы подобное равновесие изменять.
Повелитель пространств Азии оторвал взгляд от линий на своей ладони. Перевернул кисть. Она сразу же обмякла. Падишах сотворил ей вялое движение. Все присутствующие резко склонили голову и съёжились, будто бы в палатку ворвался порыв колючего полярного ветра. Тишина, как стекло пошла трещинами от негромких слов эмира эмиров.
- Все свободны. Спите спокойно. Завтра вас разбудит мое решение. Впрочем я бы допустил ошибку взяв вас в советники, если каждый не догадается каким оно будет. Аллах Акбар! А вы (кивок Султан-хану и чуть скошенный взгляд в сторону Тиграна) останьтесь.
Уже раздвинув полог шатра немец почувствовал позвоночником шевеление редкой кустистой брови на лице своего нового повелителя. Резко обернулся. Встретился взглядом с падишахом. И лишь уловив ледяную смешинку в его тигриных зрачках, позволил себе опустить глаза. Падишах чуть шевельнул пальцем, со свернувшим на нём сапфиром и шелестящее произнёс.
- В войске турка кроме твоих (он презрительно растянул уголок бескровных губ) людей, есть другие европейцы, которые сохранили верность султану. Кто они такие?
- Это сербы. Они присягнули на верность Баязету. Из тех кто признали власть его отца Сулеймана ещё до побоища на Косовом поле. Их бан Вук Бранкович, вместе с Баязетом сражался против короля Лазаря. За это султан позволил им поклоняться Христу как и раньше. Сын Вука, Стефан, бился вместе с турками под Никополисом. Сейчас он командует европейским корпусом. Их 20 тысяч.
- Немного. Впрочем, всё большое состоит из малого. И какие они солдаты?
- Они (немец на мгновение задумался) ... Они не англичане.
Уголки губ Тамерлана довольно дернулись в подобии усмешки. Падишах похоже оценил изощрённость ответа своего слуги. Кончил его бороды чуть дрогнул. Ганс ещё раз поклонился до земли, и жутким акцентом произнёс по-арабски,
- Аллах Акбар, повелитель ...
Тамерлан сделан чуть заметное движение пальцами,
- Иди, иди ...
Когда германец исчез Тамерлан обратился к Тиграну, продолжавшему безразлично жевать урюк.
- А ну-ка, (губы падишаха вновь искривила чуть заметная усмешка) почтенный, подтверди или опровергни ход моей мысли.
Начальник контрразведки мгновенно окаменел, превратившись в одно большое ухо, наподобие тех которые украшают истуканов на острове Пасхи, которых примерно в это время аборигены при помощи блоков и канатов из пальмового мочала тащат к берегу океана. Лишь только глаза на окостеневшей морде быстро-быстро бегали и сверкали как живые кусочки антрацита в лунном сиянии.
- Итак, - пальцы повелителя миров, со взбухшими от ревматизма суставами, принялись чинно перебирать чётки, выточенные из изумрудов, раздобытых чаготаями во время индийского похода Непобедимого из глазниц языческих богов, которым поклонялись джайны, - на левом фланге турок поставил этих самых ... оборванцев (перехватив непонимающий взгляд Тиграна) ... Европа ведь нища, не так ли? Они будут в авангарде. Баязед хочет купить милость аллаха кровью неверных ... однако пути Всемогущего неисповедимы. За ними будет стоять второсортный турецкий сброд. Лезгины, даги, чечены и прочие ... Ладно. Сам султан, вместе со своими янычарами займёт место в центре боевого порядка, чуть сдвинувшись назад. Верно? - Уловив кивок головы грандшпиона, падишах продолжил, - На правом фланге конница хана Крыма. Хорошая конница. Крымские татары были в моём войске во время похода против Тохтамыша. Помнишь? И с ними вместе собственно говоря турки. Конница спахий. И кто там ещё?
- Недобитые нами арабы. Они сбежали к Баязету после падения Дамаска. Их привёл визир Фураджа, шейх Ваххаб. Он знает. После того, как по приказу этого кяфира были казнены наши послы – пощады ждать глупо. Они трусливы. Но будут драться до конца. А так же немного туркмен. Из людей Кара-Юсуфа.
- Кто ими всеми командует?
- Персилас, шурин султана.
- Что это за человек?
- Ему турок обязан своей победой под Никополисом. Именно его спахии выдержали атаку конных французских рыцарей, заманили их в западню, а потом ... – Тигран сжал кулак.
- Опасный человек. Он может и не растеряться ... Ты о нём позаботился?
Тигран потупил взгляд и склонил голову. А Тамерлан продолжил, на этот раз обращаясь к своему маршалу и внуку, - И что ты думаешь, по поводу диспозиции, мой мальчик? Как бы поступил на моём месте, э-э, скажем Зульканейн? – повелитель кивнул на пергамент, который Тигран успел услужливо расстелить у подножия тюфяка на котором восседал Тамерлан. Пергамент был извлечен из сумки начальника контрразведки, сшитой, как уже упоминалось, из человечьей кожи. На пергаменте была изображена тушью карта местности. Из той же сумки шпион падишаха достал жмёню самоцветов; лалов, яхонтов, жемчужин величиной с голубиное яйцо, алмазов со следами огранки, агатов и ещё каких-то. При их помощи Тигран довольно ловко изобразил расположение турецкой армии. Каждому роду войск соответствовал свой камень. Тамерлан хмыкнул.
- Что-то много у тебя на этот раз осталось. На предательстве нельзя экономить.
- Когда жизнь дешевеет – цены падают на всё, - Тигран позволил себе ухмыльнуться, - Эта сдача, после покупки человечьих душ. Впрочем, векселя с твоим именем, стоят дороже всех сокровищ ... кроме жизни. Которая, так же в твоей власти.
- Не богохульствуй! Всё в руках аллаха. Я лишь раб его. Я лишь проводник воли Всевышнего. Кстати, во сколько обойдётся моей казне часть завтрашней победы?
 - Пол миллиона дерхамов.
- Но на эти деньги в течение года можно содержать десять тысяч всадников! – воскликнул поражённый принц.
- Именно столько задолжал Баязед крымским татарам. Я пообещал оплатить долги султана. Хан Гирей получил вексель моего казначейства на эту сумму. И ещё на столько же. И клянусь бородой аллаха, турок компенсирует мне убыток. (и к принцу) Слушай и учись мой мальчик. Что бы победить одного врага – достаточно владеть саблей лучше чем он. Что бы победить тысячу врагов – нужно иметь тысячу сабель.
Султан-хан покачал зелёным тюрбаном обмотанным вокруг стального шишака со страусиным пером,
- Но у меня, как у тебя повелитель всего две руки! Как взять ими тысячу сабель?
- Головой мой мальчик. Думай.
- Что ж. Что бы победить тысячу врагов – нужно иметь тысячу друзей, которые возьмут в руки каждый по сабле? Так?
- Так, мой принц. Но редко у какого правителя есть тысяча друзей. А врагов тьмы.
- Так что делать?
- Купить их, мой мальчик.
- Но ведь, ты, падишах, учил меня сам. Дружбу нельзя купить. Её можно только потерять.
- Здесь речь идёт не о дружбе, а о верности. Они похожи. Но они различны. Как две женщины. Они обе могут быть молоды, прекрасны и умны. Но одна к примеру может стать твоей женой, а другая нет.
- Почему, повелитель? Потому что у падишаха, которым мне предстоит стать, согласно твоей воле, не хватит сил или умения, что бы завоевать её (пауза) любовь?
- О нет, мой принц ... К примеру, по тому что одна из них может быть твоей сестрой.
- Так получается верность можно купить? За золото. Верность должна быть выгодна?
- Ты назвал только половину цены верности, принц.
- И что же представляет вторая часть?
- Страх, мой принц ... но мы отвлеклись. Итак твоё мнение о диспозиции?
Султан-хан склонился на картой. Его юношеское лицо с едва пробившимися тонкими усами, в мгновение ока приобрело мраморность и зрелость. И без того раскосые глаза стали походить на сверкающие лезвия. В них отразилось сверкание самоцветов, отразивших в прозрачном нутре своём мутный свет от подрагивающих язычков пламени в масленых светильниках.
- Я полагаю, о падишах, что самое слабое место османов – это левый фланг, где сосредоточенны полки гяуров. Турок знает. Мы будем атаковать. И атаковать именно его. Когда правое крыло дрогнет. А оно дрогнет. Он придёт туда на помощь вместе со своими янычарами. Так? Тем временем конница спахий обрушиться на наш левый фланг. И попытается выйти в тыл тем нашим подразделениям, которые сражаются с янычарами и гяурами. Задача твоего правого крыла сдержать натиск османов и арабов, до той поры пока наш левый фланг не одолеет турок и не выйдет им в тыл. Задача битвы такова. Выдержать удар противника и выйти ему в тыл. Кто выдержит атаку и первым обойдёт врага – тот и победит. Победим мы. Доверь мне падишах самое трудное место. Мои нукеры будет держаться против турецкой и крымской конницы сколько потребуется. Сколько потребуется тебе что бы сокрушить Баязета и окружить этих дерзких, позволивших бросить вызов твоему гению. Вызов нам. Они будут уничтожены ... всё ли правильно изложил ... дедушка? – Принц осёкся, его взгляд на секунду обрёл непосредственность. Непосредственность отнюдь не кровожадного юноши, пишущего недурные газели, любящего запах роз, более вони трупов поверженных врагов, и которому пока ещё не приходит в голову мысль о том что пирамиды можно строить не только из камней, но и из черепов себе подобных. Да, не смотря на то что принц с детства рос в дворцовой неге, прочих людей он считал пока ещё себе подобными. Что нельзя было сказать о его отце, которого падишах назначил повелителем Герата. Суюргатамыш, если верить рапортам соглядатаев, развлекался тем, что давил мух в блюдце с липким щербетом, наблюдая из окна своего дворца за казнями неплательщиков налогов. Впрочем, во времена великого Северного похода Непобедимого, его средний сын проявил храбрость. Во главе своей личной тысячи он он первый ворвался в Сарай-берке, столицу коварного Тохтамыша. Его же кошуном была разорена Астра-Хань. Твердыня ногайцев в устье реки Итиль. Именно за эти заслуги и получил Суюргатамыш, под своё управление земли древней Бактрианы. Даже своим родичам Тамерлан старался воздавать лишь за заслуги. Хотя они были, единственными из смертных, которым железный хромец что-то прощал. Отец Султан-хана оказался плохим правителем и слабым человеком. Он погряз в роскоши и дворцовых удовольствиях, которые в итоге и свели в могилу. Что ж. Если аллах дает человеку звонкие дерхамы лет жизни, то человек сам решает в какое дело вложить этот капитал... Принц поправился,
- Повелитель...
Тамерлан улыбнулся. Впрочем, различить изгиб улыбки на губах падишаха было под силу лишь зоркому взору Тиграна. Принц проклинал себя в душе за неуместное проявление чувств. Деда он боготворил, стремился походить на него во всём ... ну или почти во всём. Как уже было замечено кровожадность не являлась природным качеством принца, чем падишах был весьма обеспокоен. Уж он-то знал, что престол восточного деспота становиться хрупок, если не протирать его кровью. Искусство азийского правителя заключалось в том, из каких источников эту кровь черпать и в каких количествах. И знать меру. Ту самую, чувство которым было утеряно великим Чингиз-ханом. Именно поэтому правление монгольской династии Юань в Китае продолжалось лишь столетие. Именно поэтому наследники великого завоевателя, чистокровные монголы вновь уподобились своим нищим предкам и по-прежнему выпасали стада в своих голодных степях. Потрясатель Вселенной научился разрушать миры. Но он не смог постичь науку создания оных. Самки человеческой породы должны успевать порождать новое мясное поколение для убоя. А для этого в государстве нужен покой. А для покоя необходим страх. А для страха потребна кровь. Меру знать нужно. По крайности к тем кого считаешь своими подданными. Жизнь любого человекоподобного существа на просторах Евразии в эти времена обретала хоть какую-то ценность, лишь после того, как оно, существо, становилось подданным престола Тамерлана. Лишь только своим подданным падишах милостиво подарил подобие законности (им же самим и разработанной), где гарантировалось относительное беспристрастие кади (судей), параграфы которого были записанный на коже заживо содранной с их предшественников, жадность коих не напитало золотым соком жалованье казны (впрочем весьма щедрое).
О милитаристских подробностях походов великих полководцах древних времён, таких как Искандер Зулькарнайн и Аннибал, Тамернан узнал уже в зрелом возрасте. Узнав об этом, он с удовлетворением констатировал, что в свои юные годы шёл по пути этих великих воителей. Теперь дожив до зрелых лет падишах, не без оснований считал что превзошёл их всех. И остаток своей жизни, по крайности такой вывод можно сделать из древних хроник, он решил посвятить тому что бы в будущем остаться непревзойдённым ни кем. Умудрённый прожитыми годами деспот понимал что для этого мало покорить половину пространств самого большого континента мира, даже с учётом тех земель, о которых цивилизованное человечество не ведает. Пока ещё, в те времена, исламский мир был часть общечеловеческой цивилизации. Мало ... необходимого для этого на завоеванных пространствах создать государство! Систему. Мир. Свой мир. Мир живучий и способный развиваться. А на это похоже время не останется. Жаль. Что с того что империя Тимура вчетверо превосходит государство Искандера, и вдвое империю ромееев периода её расцвета. Этого мало что бы создать мир. Мир, который подобно римскому, даже спустя через тысячелетие после своего падения, продолжает будоражить воображения потомков своим совершенством.
Мир тимуридов.
 Фундамент этого мира заложил он. Падишах. Чьё имя заставляет трепетать сердца всех тех в чей слух, подобно гюрзе вполз звук его. Стены и крышу этого мира предстоит возвести принцу Султан-хану. У продолжателя его дела, у строителя его мира не должно быть военных угроз. Он устранил их все. Не должно быть соперников, способных даже помыслить о вызове. Баяезет – последний. Конечно, спустя года появятся новые. Но будущий повелитель будет готов их отразить, так сегодня получит от своего деда и учителя урок. Ни у Аннибалла, ни у Зулькарнайна не было учеников. Последователи были – да. Но их жалкость только оттеняла их величие. Величие Тамерлана ничто не способно затмить. Так он считал. А высветить его в новом свете может только будущая, великая и процветающая империя тимуридов. Именно поэтому безжалостный падишах и щадит грамотеев и толковых мастеровых, тысячами тысяч сгоняет их в свой блистательный Самарканд. Именно они и есть те кирпичи, из которых его наследникам предстоит возвести стены государства основанного им. Он как никто другой осознал это. Она, великая империя стала для падишаха одновременно женой, сестрой, матерью и дочерью. Он ищет для неё отца мужа сына и брата в одном лице – будущего императора. И хвала аллаху великому и всемогущему, что он послал в этот мир внука - Султан-хана. На сыновьях Непобедимого природа перевела дух.
- А теперь слушай сюда, будущий повелитель востока, - в голосе Тамерлана вдруг одновременно зазвучал рык леопардов и дальний гром боевых барабанов из человечьей кожи, по которой стучат берцовыми костями поверженных врагов, - я доволен, что уже сейчас, в столь раннем возрасте, ты мыслись как Баязед, увенчанный лаврами победителя франков и прочих гяуров. Твоя храбрость не вызывает сомнений у меня сомнений. У тебя достаточно ума что бы постичь то что сейчас услышишь и достаточно скромности, дабы сделать выводы из этого. Ибо, если это не так – то ты и останешься подобием турка, мощь которого я завтра повергну в прах. Ты плохо слушал Тиграна. Не внимательно. Это плохо. Ты так и можешь остаться на уровне турка. А его я завтра разобью. И сделаю это так. Не все что видеться «сильным» - сильно на самом деле. Все вещи в этом мире подлунном одинаковы. Сильными или слабыми они становятся в зависимости от того кто ими владеет. Впрочем от владельца зависит так же полезность или опасность вещи. Тот же Тигран. Смотри мне в глаза (резко обратился падишах к своему грандшпиону)! Ответствуй юному принцу, почему мерзость, подобная тебе до сей поры продолжает существовать, а тысячи тысяч достойных людей, чьи дела угодны аллаху уже отправились в мир иной? Ну?
Тусклый взгляд контрразведчика белеснул исподлобья холодными угольными искрами. На несколько мгновений он встретился со взором падишаха. И выдержал его. Как ворота твердыни выдерживают первые удары мощного боевого тарана.
- Я жив до той поры пока не перестану быть полезным тебе, повелитель.
- Запомни ещё одно условие своего бытия, раб. Оно прервется в тот самый момент, когда у меня возникнет сомнения, что ты будешь менее полезен принцу ... после того как аллах призовёт к себе мою душу. Ладно вернёмся к диспозиции ...
2. 1942 год. Райцентр Бенск. Территория СССР оккупированная вермахтом. Где-то на стыке границ Украины, Белоруссии и России. Особняк на окраине города, принадлежащий гестапо.
Личный представитель группенфюрера Гейдриха штандартенфюрер Берг скользнул быстрым взглядом по задранным вверх подбородкам штурбанфюрера Беста и оберста Тилбурга, приглашенных на особое совещание: секунду назад, они, в унисон щелкнув каблуками сияющих сапог, вскинули руку в партийном приветствии. А теперь застыли по стойке смирно.
Берг перед тем как вскинуть руку, сначала повертел кисть перед глазами, затем так же совершил ритуал.
- Хайль Гитлер, господа. Присаживайтесь. Через четверть часа прибудет ещё один участник нашего совещания. А пока ... хотелось бы услышать отчет каждого по поводу тех поручений что я вам передал на прошлой неделе. Начнём с вас штурбанфюрер. Итак, удалось вам найти надёжного проводника по местным болотам ... как они там (Берг заглянул в листок лежащий перед ним. Однако фон Тилбург, тренированным взглядом разведчика подметил, что штандантерфюрер только делает вид что чего-то запамятовал. «Зачем?» - задал себе резонный вопрос абверовец. И насторожился. Человек из Берлина явно не походил на дешёвого фигляра. От него исходили ощутимые волны скрытой опасности.) ... э-э, Бурундаева топь – так кажется? Ну и как?
- Так точно, штандартенфюрер. Такой человек есть. Однако ...
- Что? Имеются сомнения в его лояльности новому порядку?
- Скорее наоборот ... Но ...
- Прекратите жевать пластилин, Бест. Кто таков? Где живет? Пригодность для использования. Хочу напомнить господа. Доверенная нам с вами работа находится под личным контролем не только обергруппенфюрера Гейдриха, но и самого фюрера. Как сами понимаете я не имею возможности посвятить вас в конкретные детали, однако смею заметить. От успеха этой операции во многом зависят сроки победы Великой Германии в этой войне. И не только на русском фронте. А в самом широком смысле этого понятия. Надеюсь вам нет необходимости напоминать о той степени ответственности, которую возложили на наши плечи партия и фюрер. И о том доверии, которое вам оказал обергруппенфюрер Гейдрих, рекомендовав лично ваши персоны для участия в этом деле. Итак что представляет из себя этот субъект и насколько он надёжен как проводник. По имеющимся у меня сведениям у здешних болот весьма дурная репутация. Их избегают даже лесные бандиты. Так ведь?
- Яволь, штандартенфюрер. Об этих местах я готов предоставить весьма подробный отчёт. Он основан на информации полученной от Портова, старшего следователя районного отделения полиции. Он при Советах преподавал краеведение и является уроженцем этих мест. При отступлении большевиков оставлен НКВД для подпольной работы. Секретарём райкома по идеологии. Сдался добровольно. Выдал практически всю агентурную сеть. Способный работник. При непосредственном участии Портова в локомотивном депо была выявлена и обезврежена группа вредителей под руководством матёрого террориста Константина Заслонова. Портову же было поручено и найти проводника. Задание он выполнил. Подобрана кандидатура некоего Ореста Загребы, уроженца этих мест, проживающего в деревне Верхние Оки. Это на самой границе, так называемой «Бурундаевой топи». Согласно документам Орест Загреба родился в 1900 году. Вдовец. Участвовал в советско-польской войне. В 1921 году замешан в восстании местных обывателей против большевистской политики продразверстки. Являлся активным членов повстанческого отряда под руководством штабс-капитана Овцова, или по-другому «батьки Щербатого». Из банды в живых остался он один. Имеет судимость. 5 лет провел на Соловках.
- А почему такой мягкий приговор? Насколько мне известно большевистское правосудие не страдает избытком гуманизма.
- Если верить тому же Портову, не удалось доказать его присутствия в составе отряда Овсова. Всё дело в том, что когда войска НКВД окружили людей «Щербатого», отрезав все пути отступления, кроме одного – болот, то атаман принял решение отходить через Бурундаеву топь. И сгинул. Как и все кто рисковал заходить в эти места. Если верить местным легендам из Бурундаевой топи никто никогда не возвращался. По крайней мере в течении последних 200 лет. Говорят это проклятые места. Загреба отбыл срок. Вернулся. С тех пор безвыездно проживал в Верхних Оках. За время оккупации проявил себя один раз. Исключительно с положительной стороны. Благодаря его информации местной полиции удалось выявить затаившегося большевистского комиссара, некоего Семёнова, старшего политрука РККА, с осени прошлого года прятавшегося в подвале у местного обывателя, некоего Починка. Оба вчера утром публично повешены согласно указу гауляйтера. Причём укрыватель повешен вместе с женой и совершеннолетней дочерью. Дом укрывателя сожжен. Согласно вашим инструкциям я отдал Портову приказ привлечь этого самого Загребу, разумеется в мягкой форме, к сотрудничеству. А именно к службе в местных полицейских частях самообороны. Что значительно упростило бы дальнейшую работу с этим объектом. Однако, как явствует из рапорта Портова, интересующий нас человек, от службы в полиции категорически отказался. Внятные мотивировки отказа отсутствуют.
Берг свёл к переносице черточки ровных, словно нарисованных тушью на высоком лбу бровей. Раздобыл из коробки на столе сигару. Ноздри фон Тилбурга с упоением уловили дразнящий аромат настоящей «Гаваны». И как бы спохватившись, штандартерфюрер пододвинул коробку к краю стола: «Угощайтесь господа ... Впрочем, вы Бест, насколько мне известно лишены по крайности этой дурной привычки (штурбанфюрер напрягся, в словах представителя центра он уловил какой-то нехороший подтекст), а вы Тилбург, насколько мне известно предпочитаете свои. Можете их и курить». Берг захлопнул коробку, придвинул её к себе, и обратился к Бесту,
- И как вы полагаете, штурбанфюрер, чем можно объяснить столь нелогичное поведение этого человека? Ведь выдав нам большевистского комиссара, он практически отрезал себе дорогу обратно. Насколько мне известно, лесные бандиты не прощают таких вещей местным обывателям. Тем более донос был сделан добровольно. Ведь так?
Бест развёл кисти рук и цмыкнул уголком рта.
- Мы находимся в варварской стране, штандартенфюрер. Поступки этих дикарей практически невозможно объяснить с точки зрения цивилизованного человека.
- Вы меня начинаете разочаровывать, Бест. Задача оккупационной администрации в том и состоит что бы использовать диковинные обычаи местных аборигенов во благо Великой Германии. А для этого их нужно знать. Что бы победить врага необходимо понимать его психологию. Согласитесь, что дрессировщик диких кошек, упивающейся тем, что знает латынь, и полностью игнорирующий повадки своих питомцев, рано или поздно войдя в клетку, превратиться для них из «царя природы» в ужин. К тому же на данном этапе исторического развития перед райхом стоит пока только еврейский вопрос. Стоит ребром. Что бы очистить Европу от 10 000 000 ашкенази1требуется значительное напряжение материальных ресурсов и финансов. Даже в мирное время. А сейчас Германия находится в состоянии войны с англосаксонским блоком и сталинской империей. Конечно «еврейский вопрос» будет решен. Ибо такова воля фюрера. Русский вопрос на очереди. Но на повестке он пока не стоит. Не забывайте райху ещё придётся немало потрудиться над проблемой поляков. Поэтому ещё минимум два десятилетия немцам придётся жить на новых землях в окружении этих варваров. Варваров беспорядочно плодящихся. И одной из задач для аппарата РСХА как раз и является сортировка подобного человеческого материала. Часть его, готовая к восприятию германской культуры и европейской цивилизации, чья кровь не отравлена семитскими бациллами возможно будет онемечена. Значительный процент из оставшихся будет необходим нам в качества рабов, без которых невозможно освоение арийцами этих диких пространств. Остальные разделят участь евреев. Но я отвлекся на декламацию прописных истин. Вы Бест, меня отвлекли. А у геноссе Тилбурга имеется мнение по ниже обсуждаемому вопросу? Или для него тоже (Берг щелкнул пальцами и сморщил кожу на лбу) э-э «чужая рубашка потёмки»? так кажется по-русски?
Тилбург с аристократическим достоинством раскурил свою короткую голландскую сигарку. Заплясавшие в круглых стёклах очков блики от язычка пламени зажигалки «ронсон», придали его лицу выражение морды волчонка, который осторожно ткнулся носом в ежовый клубок, и теперь удивлённо не понимающего, почему такая вкусная по запаху вещь вдруг колется.
- «Чужая душа потёмки» ... так правильно звучит силлогизм процитированный вами штандартенфюрер. Это важно. Так как речь идёт о «загадочной русской душе». Хотя ничего загадочного я в ней до сей поры не заметил. Русские конечно отличаются от англичан, не говоря уже о немцах – но лишь манерами и воспитанием, а не мотивациями поступков. Я конечно говорю о той части русского этноса, которую не затронуло тлетворное влияние еврейства (быстро поправился Тилбург). И той, которая не разложена большевистской идеологией. Могу только догадываться о том почему интересующий нас субъект отказался от более тесного сотрудничества с властями, но объяснение того почему он сообщил полиции о скрывающемся у односельчанина большевистском комиссаре имею вполне логичное. Если не ошибаюсь, за несколько дней до вышеупомянутых событий, в вышеуказанной деревне был обнаружен зверски изуродованный труп немецкого солдата из интендантского батальона, занимающего заготовкой продуктов для нужд вермахта? Так?
Бест с нескрываемой злобой глянул в сторону Тилбурга, и нехотя выцедил сквозь зубы: «Так. Речь идёт о фельдфебеле Эгоне Кренсе». Он уже понял куда клонит абверовец и досадовал на себе, что не дошел до подобного вывода своим умом. Ему очень не хотелось выглядеть в глазах представителя Гейдриха тупицей, однако, по крайности на фоне фон Тилбурга, он так и смотрелся. А оберст разогнав вялой кистью облачко сигарного дыма, продолжил,
- Согласно имперской директиве «Тьма и туман», если подобное случается в населённом пункте городского типа, то берутся 10 заложников из местных обывателей за каждого солдата вермахта, и 100 за офицера, и если в течение суток виновный в преступлении, не выдан, то... (он сделал красноречивый жест кистью вокруг собственной шеи). Если подобное происходит в сельской местности то деревня или посёлок подвергаются полной э-э, стерилизации. Это конечно противоречит присущим нам, немцам, принципам гуманизма, но ... как правильно подметил геноссе Бест, мы находимся с варварской стране, населённой недочеловеками, а к ним рыцарские методы ведения войны, увы, неприемлемы. Так что мотивы поступка этого Загребы вполне очевидны. Он выдал большевика, на которого было списано убийство германского солдата, и тем самым избавил и себя, и своих односельчан от карающего меча германского правосудия. «Своя рубашка ближе к телу» (Тилбург не удержался, от того что б не блеснуть знанием русских силлогизмов) однако я не уверен ...
Берг, перебив Тилбурга, обратился к Бесту,
- Кстати, мои указания в отношении трупа этого фельдфебеля выполнены?
- Яволь, штандартенфюрер.
Признаться этот приказ представителя центра, данный штурбанфюреру при первой их встрече поставил его в тупик. Но вышколенный в гестаповском вольере эсэсовец привык исполнять приказы, а не обсуждать их. Тем более исполнить это задание было куда проще и быстрее, чем, к примеру, подыскать квалифицированного проводника по местным болотам. А задание заключалось в следующем. Эксгумировать труп зверски убитого фельдфебеля Кренца и поместить его в ледник местного морга до дальнейших распоряжений. Бесту повезло. Здесь, за сотни километров от фронта, павших за Германию и дело великого фюрера солдат вермахта хоронили без использования гашёной извести, в обыкновенных могилах. На обыкновенном кладбище. Ох, сколько этих кладбищ с аккуратными рядами крестов увенчанных солдатскими касками так естественно вписались в широту пейзажей русских полей, лесов и рек. На каждом кресте табличка. Имя, фамилия, год рождения ... сколько их, Гансов, Фрицев, Отто, удобряют своим прахом жирные украинские чернозёмы и белорусские суглинки. Кладбища строились основательно, хоть и скромно. Потом, после победы великого фюрера, они будут превращены в грандиозные «мемориалы памяти», у которых молодое поколение немцев, потомков тех кто заселит и цивилизует эти дикие земли, будет отдавать дань памяти павших героев, своей жизнью и кровью обеспечивших светлое будущее германской нации. ... Вот только даты смерти на табличках отличаются друг от друга всего одной цифрой – 41 или 42. В мерзлой земле, за несколько дней, труп фельдфебеля Кренца прекрасно сохранился. Однако штурбанфюрер едва подавил рвотный спазм, когда увидел что сделали с ним варвары. Солдат райха был умерщвлен с воистину звериной жестокостью. На грустные мысли эсэсовца и навели несколько свежих могил. Даже здесь в глубоком тылу, немцы продолжали гибнуть от рук большевистских фанатиков. А это прямая недоработка гестапо. Впрочем предаваться философским размышлениям времени не было.
И тут же Берг обратился к Тилбургу. Эта манера штандартенфюрера начала немного раздражать обоих офицеров. Она чем-то напоминала перекрестный допрос наоборот. Когда не двое следователей по очереди допрашивают арестованного, а один сразу двух подозреваемых. И делал это Берг весьма ловко. Ему удавалось заставить собеседников говорить не то что бы они хотели сказать, а только то что ему хотелось услышать от них. Он походил на стервятника, который клюет поочерёдно, то от одного, то от другого куска падали. Штандартенфюрер был вежлив, однако превосходства своего не скрывал. Особенно в отношении Беста.
- Какова готовность вверенного вам подразделения «Бранденбург» к проведению плановой акции «Диспут»?
- Готовность полная. Осталось только определить объект для акции. У меня есть соображения по этому поводу ...
- Об этом чуть позднее ... Вот что, я слышал к вам в аквариум заплыла весьма диковинная рыба. Я просил предоставить мне письменный отчёт по этому аспекту. Надеюсь он у вас с собой?
- Яволь, штандартенфюрер.
- Давайте-ка мне его.
Фон Тилбург извлёк из папки на коленях машинописный лист и положил его на стол перед Бергом.
Уполномоченный из центра, затушил сигару и углубился в чтение. В комнате нависла тишина. Бест не знал куда деть руки, а Тилбург принялся тщательно протирать стекла своих очков чистым, идеально белым платком.
Наконец штандантерфюрер закончил чтение, раздраженно отодвинул бумагу, нервно покусал нижнюю губу. А затем резко обратился к абверовцу,
- И что вы думаете по поводу этого ...
- Это слишком фантастично, что бы было ложью. Я лично никогда не поверю что СМЕРШ снабдит своего агента подобного рода «легендой». Если это, конечно агент НКВД. Я склонен считать что: либо этот человек говорит правду, либо он сумасшедший. Тем более некоторые изложенные им факты полностью подтвердились. Причем те которые выглядят наиболее фантастично.
- Он действительно немец?
- Я думаю да. По крайности по-немецки он говорит довольно сносно. Я послал запрос в центральное управление. Ответ из Берлина должен прийти со дня на день.
- И как вы его намеренны использовать, если всё подтвердиться?
- В разведшколе, типа «Сатурн», ему делать нечего. Разве что преподавать такие предметы как «наука выживать» и «ненависть к большевизму». Сначала обкатаю в «Бранденбурге», а там будет видно. Этот кадр настолько же сложный, насколько и ценный.
- Хорошо. Возможно возникнет необходимость посмотреть на эту диковинку. Вы его далеко спрятали?
- В четверти часа езды отсюда. Как вы весьма метко подметили в моём «аквариуме».
- Надеюсь мы застанет его там, когда в этом возникнет необходимость. А она может возникнуть в ближайшее время, - Берг обрезал кончик очередной сигары гильотиной, точной копии той, нож которой опускался на шейные позвонки врагов райха в Моабитской тюрьме, со стальной неотвратимостью воплощающей волю строго, но справедливого суда империи.
Едким прищуром Берг, как бы потрогал застывшие в напряженном ожидании лица своих собеседников. Наконец колкие осколки льда в его зрачках не то что бы растаяли, а как бы растворились в их угольной бездне. А ещё через секунду выражение глаз штандартенфюрера скрыла пелена дыма от раскуренной со смаком сигары. Вялым движением руки он разогнал клубы, пробредшие грязный цвет, и совсем с другими интонациями, весёлыми какими-то, произнёс,
- А теперь разрешите представить вам, господа, гауптштурмфюрера Снейка. С ним вы будете работать непосредственно. Надеюсь дружно и плодотворно. Впрочем, с ним по-другому и не получится.
Бест и Тилбург обернулись практически синхронно в направлении взгляда Берга. В проеме открывшейся бесшумно двери их взору предстала фигура вошедшего. Он более всего походил на карикатуру, материализовавшуюся с антисемитского плаката имперского министерства пропаганды. Только на «карикатуре» вместо ермолки и лапсердака была надета полевая форма вермахта. На голове жеванный кепи, с имперским орлом, из-под которого выбивались сальные, кучерявые лохмы. Козырёк надвинут на глаза, которые не могли быть сине-стального цвета. Однако понятно козырёк не мог прикрыть блестящую нижнюю губу, болтающуюся над скошенным подбородком с ямочкой. Создавалось впечатление что полевой френч одет не на человеческий торс, а на мешок с картошкой. Пряжка портупеи болталась как и губа, но не над подбородком а в том месте где у мужчин находиться половой оран. Бест готов был поспорить на литр «бурбона», а Тилбург на коробку кубинских сигар, что на пенисе гауптштурфюрера удалена верхняя плоть. Над пряжкой, в такт хриплому дыханию колыхался упругий мячик брюшка. Пуговица на френче в районе пупка расстёгнута. В разошедшиеся полы проглядывала майка грязного цвета. Голенища сапог сморщены в гармошку. А сами сапоги при встрече с ваксой и обувной щеткой наверняка бы спросили их: «А это что за поцы? Мы их никогда не видели». Ещё более карикатурно выглядел «железный крест», криво пришпиленный к мундиру. Эмаль на двух его «лопастях» полностью облупилась. Благородный сигарный дух в помещении перемещался, как пиво со шнапсом, с запахом алкогольного перегара, дешёвого одеколона и ... «o main Got!» - чеснока. Пингвиньей походкой это существо пересекло комнату. На вежливый кивок Берга как-то по-клонуски приложило кисть руки к козырьку кепи. Фамильярно скосив подбородок в сторону эсэсовца и абверовца, у которых от удивления всё больше вытягивались лица, спросил у штандартенфюрера чуть ли не на идише,
- Это и есть те люди, с которыми мне придётся решать для райха судьбоносные задачи? Кстати, хайль Гитлер, господа. Гаупштурфюрер Снейк, честь имею.
Затем он без спроса выудил сигару из коробки на столе у Берга. Отгрыз ей кончик крупными, жёлтыми зубами. И давясь дымом, раскурил её от тлеющего в пепельнице окурка. После первой же затяжки хрипло закашлялся и раздавил сигару в той же мраморной пепельнице.
- Как вы только можете курить эту гадость, Берг. Господа (он обратился к сидящим напротив его и Берга офицерам). Я вам представился. Кто вы такие мне известно из досье. Если есть какие-нибудь ритуальные вопросы – то задавайте их. И приступим к делу.
 Единственный вопрос, который как Бест, так и Тилбург прикусили на кончиках своих языков был: «Вы еврей, гауптштурмфюрер?». Но оба понимали, что обращённые к офицеру РСХА, члену СС эти слова прозвучали бы как синоним понятия «абсурд». Что прочитав на их лицах, Снейк криво усмехнулся, и с тем же мерзким акцентом продолжил,
... прекрасно. Итак к делу. С этой самой минуты вы оба переходите в мое непосредственное распоряжение. Текущие дела сдайте своим заместителям. Что бы более не возвращаться к этому вопросу. Перед всеми участниками этой операции, теми кто уцелеет, откроются самые широкие перспективы. Звания, ордена, должности. Конечно мы работаем не за награды, а на благо великой Германии. Но всё же ... вас Бест к примеру устроит должность начальника Пражского гестапо, звание штандартенфюрера, ну и рыцарский крест в придачу? Я имел рандеву с обергруппенфюрером Гейдрихом. Он помнит о вас. И просил меня передать что в случае успешного исхода, - это самое меньшее на что вы можете рассчитывать. Вас Тилбург ждёт аналогичный гонорар, только с поправкой на абвер и Париж. Это я могу гарантировать. Пусть вас господа не смущает, что придётся выполнять приказы капитана СС. В ведомстве где я служу, воинское звание вещь весьма условная. Это восьмой отдел РСХА, о существовании которого кроме, теперь уже и вас, осведомлены лишь несколько десятков человек в Европе. Вполне вероятно ... впрочем не будем загадывать. Итак, теперь мне хотелось бы убедиться что авансы выданные вам руководством имеет под собой основу. В ближайшее время в вверенном нам расположении должен появиться важный агент НКВД. Единственное что мне известно так это срок. Два-три дня. Максимум неделя. И то что это профессионал высокого класса. Мне он нужен живым и невредимым. Это первая часть нашей задачи. У кого из вас есть что сказать по этому поводу. Я вижу Тилбург у вас есть что? Итак?
В душе абверовец с сожалением констатировал, что его худшие предчувствия оправдались. Тем более ему (впрочем и коллеге из гестапо скорее всего так же) стало окончательно ясно почему к ним пришла депеша от руководства, где упоминался сверхсекретный 8-ой отдел РСХА. С досадой и горечью фон Тилбург был вынужден признать, что он, который не без оснований считал себя ассом разведки шпионажа, и в розыгрышах агентурных гамбитов на игровой доске спецслужб ладьёй, в худшем случае конем, сейчас будет разыгран как пешка. А то что эта пешка проходная и королевская могут лишь пощекотать гонор фигуры, но никак не продлить её существование. К тому же самолюбие ощутимо коробило, что он, профессионал, пусть жёсткий, но всегда соблюдающий жестокие законы своего скользкого ремесла, запряжён на равных в одну упряжку с гестаповским выскочкой Бестом. В своё время вступив в НСДПА, он мягко увильнул от того что бы пополнить своей персоной ряды СС. Будучи реалистом большим чем аристократом, фон Тилбург прекрасно осознавал, что без членства в партии карьерный рост в органах не возможен. Эсэсовцев он искренне презирал за их невежество и не на чём необоснованные амбиции. С брезгливостью относясь к методам работы гестапо, Тилбург, тем не менее признавал необходимость наличия этой структуры. Кто-то ведь должен делать грязную работу, что бы об неё не пачкать руки истинным мастерам своего дела. События на русском фронте были тому лишним подтверждением. Вряд ли бы к примеру, в оккупированном графстве Кент, по лесам шастали избежавшие плена офицеры армии Его Величества, и устраивали диверсии против оккупационных властей, не считаясь при этом ни с какими жертвами среди своих соотечественников. Пример прекрасной Франции тому яркое подтверждение. Как амбициозная шлюха, не договорившись с клиентом о сумме гонорара, она отдалась в объятия фюрера практически задаром. Жизнь в Париже мало изменилась в сравнении с довоенной. Впрочем, в отношении Франции у фюрера пока хватило ума не заниматься явными извращениями. Впрочем и Россия не Франция. Здесь понимают только жесткую силу. «А в Шотландии партизаны всё-таки появились бы ...» - мельком подумал Тилбург, проанализировав в мгновение ока поток своего мышления. Он был знатоком Британии. Ещё со времён нашествия римских легионов, скотты столетия с остервенением и успехом противостояли всем попыткам посягнуть на свой уклад жизни. И англичане, покорив не менее неистовых ирландцев, и пол мира в придачу – с нищей Шотландией всё же были вынуждены договариваться, на началах хоть и не равных, но не с позиции силы – а паритетных. Так что, возглавляй этот Бест филиал гестапо где-нибудь в Эдинбурге, забот бы у него было не меньше. Что касается семитских внешности и манер своего теперешнего руководителя (которые Тилбург воспринял не с меньшим изумлением, чем Бест), то они вызвали у него лишь вышеупомянутое изумление – но не более. Как и подавляющее большинство немцев (да и всех прочих народов и рас, когда-либо слышавших о сионизме) фон Тилбург, конечно же, относился к абстрактным евреям с предубеждением. Но патологическим антисемитом не был. Сказывалось все-таки аристократическое происхождение и довольно приличное образование. Все люди для него делились на две части. Это те кто входили в круг в котором он родился и воспитывался. И вне его. Чужие в эту среду даже не то что не пускались – не попадали просто. Почти до самых не давних времён в круг этот входили некоторые лица, в арийском происхождении которых у антропологов Розенберга возникли бы весьма обоснованные сомнения. А вот что касается «доктора Розенберга», да и самого теперешнего рейхсканцлера – то уж увольте. Как потомственный аристократ фон Тилбург с достаточной долей брезгливости относился к антиеврейской политике этого «фюрера ефрейторов». Однако, здраво рассудив находил даже полезным то, что вонючую работу по очистке авгиевых конюшен цивилизации осуществят эти политические шудры. Они канут со временем в небытие. Вместе с уничтоженными ими евреями. Будущие поколения германской нации их конечно же осудят. Как и выразят сожаление по поводу геноцида семитов. Но не более того. Однако перед ними уже не будет стоять пресловутый еврейский вопрос. Кто сейчас печалиться о канувших в лету киммерийцах, карфагенянах, этрусках, вандалах? Карфаген не обязательно должен быть разрушен. Но если уж он разрушен, то 4-я пуническая война не возможна даже теоретически. А по большому счёту, по счёту историческому для цивилизации homo sapiens в этом только польза. Именно руководствуясь этими убеждениями фон Тилбург работал на теперешний режим добросовестно и без угрызений совести. Хотя даже не в глубинах его души, а на её поверхности присутствовало мнение, что национал-социализм это не совсем то что нужно Германии. Приход Гитлера к власти парламентским путём послужил лишним подтверждением аристократическим убеждениям оберста о порочности так называемой демократии. Но сейчас война. Он потомственный солдат в десятом поколении. Против Германии воют оставшаяся не покорённой вторая половина мира. Нужна победа. Она, и время всё расставят на свои места. Фигура пресловутого «Снейка», не смотря на отталкивающее визуальное впечатления пробудила в его натуре живейший интерес к этой личности. А его последние слова, полностью подтвердили предчувствия Тилбурга о наступления ряда событий долженствующих в корне изменить теперешнюю обстановку. В оберсте уже автоматически включились его профессиональные навыки породистого охотничьего пса. Обстановку он умел анализировать мгновенно. И анализ этот говорил много захватывающего и опасного. И интересного. С чисто профессиональной точки зрения. В конце концов Снейк прав. Тилбург работал не за награды, а ... И в какой уже раз, сам себе разведчик ответил, без пафоса и не в присутствии посторонних. Он работает на Германию. На великую, цивилизованную Германию. Которая должна стать «Элладой в Элладе», то есть «Европой а Европе». И в какой уже раз, в изощрённом в логических комбинациях разуме оберста, проскользнула крамольная мысль. А является ли та Германия которой он служит реальной? Совпадает ли этот образ с материальным воплощением действительности. Его ли страна – третий райх? Империя фюрера всех ефрейторов. Господи, как бы хорошо было, если бы нашлось с десяток толковых офицеров, истинных патриотов райха, способных организовать устранение фюрера и всей его мясницкой банды. К примеру взорвать бункер «Волчье логово», когда там соберётся вся головка партии и СС, что бы в очередной раз искупаться в мутной жиже гениальных озарений своего вождя. Да только где их взять этих офицеров? Ведь даже сейчас, даже для него пока ещё «фюрер-и-Германия» являлись понятиями неотделимыми друг от друга. Ведь что ни говори только благодаря энергии и харизме этого существа Германия всего за несколько лет преодолела «версальский синдром», напитала экономику стальной крупповской мощью, и доказала своё право на мировое господство сокрушив врагов райха на континенте. И всё-таки ефрейтор есть ефрейтор. Политика райха на оккупированных территориях вызывала у Тилбурга холодное интеллектуальное бешенство. Бычья тупость фюрера и его идеологов, была очевидна любому здравомыслящему индивиду. Ведь достаточно всего несколько грамотных, прагматичных шагов, звонких лозунгов, на которые такой мастак этот недоучка Геббельс – что бы в корне изменить ход военной компании на Восточном фронте. Русский народ доверчив. Поверил же он четверть века назад Ленину, выпрыгнувшему как чёрт из табакерки, и обещавшему «всем - всё». Почему бы теперь ему не поверить Гитлеру? Объяви Берлин официально что основной целью восточного похода вермахта является освобождения России от сталинского режима, без территориальных претензий и навязывания нового режима, миллионы граждан СССР, встанут по красный флаг германского райха и присущей русским яростью будут воевать с жидовско-большевисткой кликой и её клевретами. Независимая и свободная Россия в будущем будет чем-то опасна для германской империи? Мало вероятно – но возможно. Так вот же, рядом. Украина. То же самое можно пообещать националистам. Они уже и сейчас, безо всяких там обещаний охотно сотрудничают с оккупационными властями и уничтожают «своих евреев» с рвением вызывающим удивление даже у членов зондеркоманд. Потом, после победы над большевиками, развязать перманентную войну между Россией и Украиной, тело политической техники. А Германия поставляя оружие и тем и другим, с блеском бы выступала в роли верховного арбитра. Венский прецедент по разделу Трансильвании разве не блестящее подтверждение правильности такого пути? Венгрия поимела Трансильванию эту, а Румыния Бессарабию, Буковину и Одессу в виде компенсации. Теперь румынские и венгерские дивизии платят за это своей кровью наступая на Сталинград вместе с 6 армией генерал-полковника фон Паулюса. Ведь именно такую политику проводит Великобритания в Индии. Японцам в Бирме противостоят туземные войска Англо-Индийской армии. Они же удерживают от открытого мятежа собственных смутьянов. Побеждённая Россия должна стать для германского райха тем чем является Индия для Британской империи. Рынком сбыта продукции германской промышленности и источником поставок дешевого сырья, нефти той же, газа. За это можно платить даже некоторые деньги, что бы коллоборантская верхушка туземной администрации жила в сытости и холе, и блюла «святость трубы». Ведь даже среди чекистов скорее всего найдётся достойный оборотень владеющий немецким языком, и готовый служить новым хозяевам верой и правдой. За плату понятно. Фюрер же хочет превратить Россию в Сахару... А что из русских, что из украинцев получились бы прекрасные сипаи. При помощи их пушечного мяса, а не драгоценной крови немцев вполне можно было бы продолжить постепенное, но неуклонное расширение «жизненного пространства». Так нет же, лидер ОУН Бандера, сидит в концлагере, а русская эмиграция, расколота из-за отказа Германии видеть в освобождённой от власти Сталина России достойного партнёра. А ведь несколько дивизий из вымуштрованных, имеющих опыт мировой и гражданской войн офицеров вполне бы могли послужить той гирькой которая бы перевесила чашу весов прошлогоднего наступления на Москву. И что с того, что на параде посвященном победе над Сталиным рядом с фюрером на трибуне мавзолее оказался бы престарелый генерал Деникин? Теперь он из Америки призывает Красную Армию оказывать вермахту остервенелое сопротивление. А население оккупированных территорий ... Однако Тилбург вынырнул из потока этих рассуждений и кожей ощутив на себе вопросительно-насмешливый взгляд своего нового куратора. На текущие дела его сознание переключилось, мгновенно, автоматически и даже с облегчением потому что перестало прокручивать тревожные размышления.
- Ваши предположения, гаупштумфюрер, абсолютно верны. Я располагаю достоверными сведениями, что в наше расположение в ближайшие дни состоится заброска разведгруппы НКВД, с особо важным заданием. Суть задания пока что не известна. Группу возглавляет некто «Гранд», по имеющейся у меня информации крупный чекистский чин. Полковник СМЕРШа. Что свидетельствует само за себя. Все говорит за то, что это именно те люди которых вы ждёте. Скорее всего вам нужны именно они. Однако, смею заметить, операция начата в прошлом году. Тогда в структуры русской контрразведки был внедрён наш кадровый агент «Джокер». Отчёт о подробностях данной разработки, предоставлен штандартенфюреру Бергу. Прошедший все чекистские проверки «Джокер» судя по всему сопровождает «Гранда». Он есть уроженец этих мест. По имеющимся в распоряжении Абвера сведениям в этом районе нет ничего такого, что бы могло послужить объектом стратегической разработки СМЕРШа. Однако, исходя из ранга, засылаемого резидента, и с одной стороны тщательности разработки, со стороны другой её быстроте, она носит именно стратегический характер.
- Надеюсь вы подготовили нашим лубянским гостям «тёплую встречу»?
- Именно так. Со стороны абвера сделано всё возможное. Прошлой зимой нам удалось перехватить квартирьерскую группу СМЕРШа, как выяснилось специально предназначенную для «Джокера», точнее того кто с ним вернётся. Радиста, вернее радистку, удалось склонить к сотрудничеству. Сейчас она, как и предписывалось из Москвы «законсервирована» и ждёт своего «композитора». Я ей присвоил псевдоним «Джулия». Именно благодаря последнему контрольному сеансу связи и стало известно о возвращении «Джокера», и визите важного гостя с Лубянки. О подробностях намеченного рандеву нам стало известно из недавно поступившей шифровки от самого «Джокера»...
Тилбург перевёл дух. Скосил глаза на играющего желваками Беста.
Этого эсэсовского пуделя наверняка душит злобная зависть. Выглядеть дураком в глазах начальства, кому ж приятно. Что ж. На тебе кость. Грызи. Тщательно протирая свои очки Тилбург продолжил, сосредоточенно наблюдая за движением платка по стёклам.
- Операция «Иллион», по нейтрализации большевистских диверсантов проводиться совместно с коллегами из гестапо. Я думаю штурбанфюрер посвятит вас в дальнейшие подробности.
Снейк мгновенно набросил сеть своего внимательного взгляда на лошадиный фас гестаповца. Его толстые, блестящие губы изогнула улыбка, с которой обычной процентщик подсчитывает полученные дивиденды с выбитого кредита,
- И что же заставило наше славное гестапо поделиться возможными лаврами с товарищами по борьбе из армейской разведки?
- Долг перед партией и фюрером, - Бест с досадой осознал, что данное высокопарное высказывание ещё более подмачивает его репутацию интеллектуала, однако этот абверовский фокстерьер словно заставил его сморозить подобную топорность, но продолжил не изменяя принятого тона, - Задачи которые поставлены перед нами противником можно решить только совместными усилиями всех структур. Если вы ознакомлены с отчётами, которые я предоставил по поводу обстановке на данном участке, то вам, гуаптштумфюрер, должно быть известно что в нашем районе действует бандформирование полевого командира Савелия Сухова. Это кадровый офицер РККА. Лесных бандитов пока, к сожалению, не удаётся нейтрализовать. Одной из целей, вышеупомянутой коллегой Тилбургом, операции «Иллион» как раз и является ликвидация этих террористов.
Лицо «Снейка» обрело серьёзность,
- А что, эти террористы настолько опасны, что способны помешать ...
- Именно так, гауптштумфюрер. Этот артиллерийский капитан оказался достойным противником. Я даже допуская что в его крови приобретает арийский элемент, а характер приближается к нордическому. К тому же это настоящий офицер. По нашим сведениям он до сей поры ходит в полевой форме РККА, а из своей банды организовал довольно боеспособное подразделение численностью около батальона. Банда снабжена радиопередатчиком и имеет связь с московским центром. Так что я отнюдь не преувеличиваю степень опасности этих лесных бродяг. Тем более что среди местного населения их деятельность находит некоторый отклик. К тому же, хотя гестапо и удалось полностью ликвидировать агентурную сеть НКВД оставленную большевиками при отступлении, заявить о том что коммунистическое подполье разгромлено окончательно сказать пока нельзя. Эта страна фанатиков. Тупых фанатиков.
- А откуда у гестапо такая подробная информация о составе банды и её возможностях?
- Гестапо удалось внедрить своего агента в банду. Его псевдоним «Лоэнгрин», и ...
- Тогда не пойму суть вопроса. Если вся опасность исходит от командира и его организаторских способностей, - то в чём проблема? Отдали бы вашему «Лоэнгрину» приказ уничтожить этого артиллериста. Глядишь, всё бы и рассосалось ... само собой, а?
- К сожалению так не решить проблему во всей полноте. Во-первых в банде имеется большевистский комиссар, во-вторых представитель Центра, в-третьих связь с Москвой. А по сему скорее всего Сухова сменит руководитель хоть и менее эффективный, но так же дееспособный. К тому же контрразведкой партизан заправляет некто Райхман, а он ...
- Что? В его крови так же возможно преобладают арийские элементы, а характер приближается к нордическому?
- Нет, гауптштумфюрер. Однако наличие в природе индивидов подобного рода служит лишним подтверждением правоты великого фюрера по вопросам всемирного еврейства. Этот человек являет из себя воплощение всех сил семитского зла, если можно так выразиться в районном масштабе. И, с присущими этой силе; подлостью и изощрённостью - вредит нам. Вынужден признаться, не без некоторых успехов.
 Снейк: Я в принципе согласен, что всемирное еврейство вместе с местными лестными бродягами способно помешать начальнику Бенского управления гестапо выполнять свои служебные обязанности. Но я не могу понять как это может помешать эмиссару СМЕРШа попасть в западню, так любовно расставленную Абвером. Этот ваш жидок Райхман – что? Ясновидящий? Впрочем, позвольте и мне продемонстрировать некоторые пророческие способности. Гости НКВД, надо полагать будут выброшены с парашютами в расположении партизанского бандформирования так? (Бест и Тилбург энергично кивнули головами в знак согласия) А у лесных бандитов имеется в распоряжении связь с Москвой, то есть рация? Так? (И вновь синхронный кивок головами) Из этого следует, что этому самому Гранду с Лубянки нет никакой необходимости совать лапы в капкан так любовно обустроенный геноссе Тилбургом, так как явка в Бенске есть запасной вариант, на случай крайних обстоятельств. Ей-богу, господа, вы как дети. Так создайте эти крайние обстоятельства! Бест, немедленно передайте вашему хвалёному Лоэнгрину, что бы он вывел из строя партизанский радиопередатчик. Любой ценой. Что ещё?
Бест: А если заброшенные агенты будут снабжены своей рацией? Ведь Лоэнгрину придётся дешифроваться. И тогда жертва этой фигуры будет напрасна ...
Снейк: А что скажет по этому поводу абвер?
Тилбург: Данный вариант учтён. При заброске, Джокер имеет инструкции вывести из строя радиопередатчик, если таковым разведгруппа будет снабжена. Но данный план разрабатывался без учёта отряда Сухова. В прошлом году партизаны были не столь активны, и не имели контакта с Центром. Однако хочу обратить внимание на следующий нюанс. Я вполне согласен с коллегой Бестом в оценке качеств партизанской контрразведки. Выход из строя обоих раций несомненно насторожит Райхмана. А он, к сожалению, далеко не дурак, и способен сделать вытекающий из этого логический вывод. На явке в городе – возможна засада. Этот еврей хитер как лис. И ещё. В моем распоряжении имеются сведения, хоть и подтверждённые, что кто-то в нашем аппарате работает на русских и контактирует с партизанами. К тому же Джокер, скорее всего, не смотря на идеальную легенду, после инцидента с рацией, так же попадёт под подозрение партизанской контрразведки. Мы не можем позволить себе недооценивать противника.
Снейк: И на что же тогда, господа, вы рассчитываете? В чем состоит идея вашей пресловутой операции «Иллион». Излагайте вы, Тилбург.
Тилбург: Расчёт, собственно говоря, прост. Лишившись средств связи диверсанты вынуждены будут проявить активность. Она приведёт либо на явку в Бенске, где проявив должную осторожность и оперативное мастерство мы всё же имеем реальные шансы заполучить в наше распоряжение московских гостей. Либо активность большевистских агентов будет проявлена каким-либо иным способом. Тогда придётся импровизировать. Но успех этой импровизации имеет большие шансы на успех, так как подкреплён наличием в штабе террористов наших агентов.
Снейк: Значит так ... (к Тилбургу) У вас есть связь с «Джокером»?
Тилбург: Да.
Снейк: «Джокер» знает о «Лоенгрине»?
Тилбург: Нет.
Снейк: (к Бесту) «Лоенгрин» имеет представление о том, что среди большевистских эмиссаров есть наш человек?
Бест: Никак нет, гауптштумфюрер.
Снейк: Слушайте мою директиву. Вы, Бест немедленно передаёте приказ вашему агенту вывести из строя партизанскую рацию. Любой ценой. А вы, Тилбург отдайте распоряжение «Джокеру» разоблачить предателя. Лоэнгрина. Это поднимет авторитет Джокера и отведёт возможные подозрения этого пресловутого Райхмана. А главное заставит большевиков поверить его словам, что явка в Бенске надёжна. Технические вопросы этого мероприятия согласуете между собой. Я уже жду результатов.
Бест: Но ...
Снейк: Вы чего-то недопоняли, штурбанфюрер? Нет? Прекрасно. Понимаю. Вам жаль «Лоэнгрина». Мне так же, вполне возможно, будет жаль вас. Так же как фюреру жаль доблестных солдат вермахта, каждую минуту отдающих свои жизни ради светлого будущего германской нации. Так же точно, как, к примеру штандартенфюреру Бергу, возможно будет жаль меня. Великий фюрер не жалеет своей жизни для достижения этой великой цели. Нам ли жалеть о чем-либо, или о ком-либо. Наша задача господа определена конкретно – что бы все великие жертвы принесённые народом Германии не были напрасны. А именно – победа над большевизмом. Победа в этой войне. Победе духа цивилизации над духом варварства. Довольно патетики. Все господа. Вас, Тилбург, прошу ждать меня у себя в «аквариуме», к 18-00. Подготовьте рандеву с вашим очередным прозелитом. Его личность, если честно меня весьма заинтриговала. Вполне возможно этот русский немец пригодиться нашей команде в дальнейшей разработке. Прошу запомнить, господа, мы одна команда. Команда, от взаимодействия членов которой, зависят не только их жизнь и будущее, но будущее европейской цивилизации. И будущее русского большевизма. Которому, там – в будущем, – нет места. (Снейк выпятил нижнюю губу, и прогнусавил, явно фальшивя какой-то мотив, с мерзким славянским акцентом коверкающим немецкую речь.) «Команда молодости нашей, команда без которой нам не жить». Не жить! (Он воздел вверх указательный палец.) Это есть так. Вас же, Бест, жду там же, и так к 18-00. С детальным докладом о проделанной работе. Прихватите с собой этого, как его следователя Портова. Он ведь местный обыватель. Знаток краеведения. Может пригодиться. В данной партии каждая пешка может стать ферзём. Кстати, Тилбург, команда «Аргус» разместилась на вашей территории. Проследите, что бы у моих людей не было жалоб. Да и ... впрочем я познакомлю вас с ними на месте. Все господа. Удачи. Хайль Гитлер.
- Хайль!
Пролаяли в унисон Бест и Тилбург, предварительно резко вскочив на ноги, щелкнув каблуками, и вскинув правые руки в нацистском приветствии.
Уже на улице, взявшись за ручку на дверце своего «хорьха», Тилбург спросил Беста, нервно натягивающего тесную лайковую черную перчатку на растопыренную ладонь.
- И каково ваше впечатление от рандеву с гауптштумфюрером Снейком?
Бест бросил на Тилбурга взгляд полный ледяной злобы. Организм штурбанфюрера, после нервного перенапряжения требовал кокаина. Начиналась ломка.
- У вас есть что-нибудь выпить, Рихард? Здесь и сейчас.
Брови Тилбурга удивленно подпрыгнули вверх. Но он ничего не сказал. Молча извлёк из внутреннего кармана шинели плоскую металлическую флягу, протянул её Бесту, скрутив колпачок-рюмочку предварительно.
- Джинн. Хороший.
­- Данке шён... Прозит. (Бест приложился к горлышку, проигнорировав рюмку-напёрсток ... Занюхал выпитое второй неодетой перчаткой, и подавив рвотный спазм, проговорил фразу о которой в последствии пожалеет) Он мне напоминает дьявола из каббалы. Если честно. (И как бы спохватившись) А вам, Рихард? Только откровенно?
- Откровенно... (беззащитным движением Тилбург поправил очки на переносице). Если честно, то на подобного персонажа более походит штандантенфюрер Берг. Только не из каббалы.
И оберсту в последствии так же придётся пожалеть об этой фразе.
А тем временем, дождавшись пока останутся наедине, Снейк обратился к Бергу.
- У нас есть немного времени, барон. Как насчёт того, что бы продолжить нашу партию?
- Но только блиц, Снейк. В другие игры я не играю.
- В другие игры вы просто не выигрываете, барон.
- Что ж. Здесь вы правы. Я не играю в ту игру в которую можно проиграть.
- И всё же (Снейк расставляет маленькие карманные шахматы из коробки, которую извлёк из недр своего френча) ...
- Да ... – ответил Берг на не заданный вопрос, при этом старательно раскуривая сигару, – а иначе бы наше бытие наполнилось скукой. Я очень часто проигрываю, хотя выиграть могу всегда. На это раз ход за вами. Как вам кстати, очередные фигуры в этом гамбите?
- Добротные боевые слоны. Особенно этот Тилбург. Возможно на этот раз они даже переживут дебют данной партии...
- Дебют они уже пережили, как это не странно в данной ситуации. Ваш ход, Снейк.
После секундного раздумья, гуптштумфюрер двинул вперёд королевскую пешку.
Игроки стали передвигать фигурки с нечеловеческой, механической какой-то быстротой, словно при ускоренной перемотке киноплёнки, если бы кто вздумал заснять этот эпизод на камеру. Партия продолжалась не более минуты.
Берг устало откинулся на спинку кресла. Глубоко затянулся ароматным дымом, и выдыхая его, медленно изрёк,
- Поздравляю вас, Снейк. В этой партии вы превзошли себя. Осталось только подтвердить теорию практикой.
- Однако ваш ход ладьёй на f8 барон просто великолепен. Во истину в изощренности мышления с вами может поспорить только Всевышний.
Берг криво ухмыльнулся. Затушил сигару.
- Если речь идёт об изощрённости в чистом виде, то здесь со мной тягаться не под силу даже ему. Ну да ладно. Я вам ещё нужён?
- Да барон, простите – штандартенфюрер. Мне бы хотелось что бы вы сопроводили меня в морг, и самолично взглянули на этого фельдфебеля.
- А что сами определить не в состоянии?
- В состоянии. Но в данном деле необходимо заключение эксперта со стопроцентной гарантией. А такое можете дать только вы.
- Хорошо. В морг, так в морг. Поехали.
3.3. Бенск. Некоторое время спустя.
До рандеву на улице Люблинской (в недалёком прошлом имени наркома Кагановича), где располагалась штаб-квартира Абвера (так называемый «аквариум») у штурмбанфюрера оставалось ещё более 2 часов.
Все текущие дела были в спешке переданы обер-лейтенанту Шульце. Приказ агенту «Лоэнгрину» отправлен.
В душе у начальника Бенского гестапо мартовские коты орали мерзкими голосами и драли в клочья морды друг у друга.
Алкоголь уже не мог насытить скользкого, холодного червячка, копошащегося в районе левого лёгкого, и с сёрбанием высасывающего из тела мысли и эмоции. Ни несколько глотков джина, пахнущего хвоей, из фляги Тилбурга, ни почти половина бутылки коньяка «Мортель», воняющего давлеными тараканами, так и не смогли заменить потребность в марафете. А неутолённая сексуальная жажда окончательно перемазала дёгтем состояние души. Нельзя сказать что штурбанфюрер не пытался бороться со своими психическими комплексами. Вот уже вторую неделю, ласкающий нюх кокаин, заменяли уколы морфина. Но сейчас у него не осталось ни одной ампулы. На прошлой неделе Бест даже решился посетить офицерский публичный дом. Там, попытка удовлетворить свою эротическую тягу, закончилась сеансом анального секса с польской проституткой. Не помогло. Как и все девицы в подобного рода заведениях полька была тщательно проверенная на наличие венерических заболеваний и стерилизована. К своему ужасу и досаде штурбанфюрер лишний раз убедился, что связь с женщиной у него вызывает не только полное равнодушие но и брезгливость. Полька имела повадки зомби. Все команды исполняла как старательный – но ленивый от природы новобранец. Она понимала по-немецки – но на протяжении всего действа не произнесла ни одного слова. Лишь некоторое оживление в её взгляде вызвала надкусанная плитка шоколада щедро презентованная Бестом. Во время полового сношения женщина равнодушно, как мышка сухарик, грызла этот самый шоколад. Лишь ощутив в своей прямой кишке шлепок спермы, запоздало сымитировала хриплым голосом подобие оргазма. Последующий миньет исполняла так же механически, время от времени косясь на недоеденный осколок шоколада. В течение всего периода полового игрища, штурбанфюрер не переставал ощущать свербящий зуд в анальном отверстии. Организм, психика – требовали иной сатисфакции. Внешне половой акт прошёл без патологии, но первичная эрекция наступила лишь в тот момент когда усилием фантазии гестаповец вообразил себе на месте равнодушной польки, в пассивной позиции. В партере. А на своем месте, сверху, сзади представил недавно расстрелянного (от греха подальше) комсомольца подпольщика Гогу Мирзояна. Во время оргазма гестаповцу показалось, что серебряный череп на кокарде лежащей напротив на тумбочке фуражки – весело оскалился и подмигнул пустой глазницей.
...Штурбанфюрер приказал шоферу остановиться напротив офицерского казино. Обернулся. На заднем диване гестаповского «хорьха» склубившись, как паук поймавший муху, сидел старший следователь полиции Портнов. Вместо мухи этот «тарантул» намертво прижимал к груди полы своей потёртой чёрной шляпы. Газа тускло блестели как две плошки в туманной июньской ночи. Рядом ерзал неразлучный спутник Портнова Игнашкин. В относительно шикарном гестаповском автомобиле полицаи чувствовали себя не совсем уютно. Игнашкин в частности, полуоткрыв рот без конца, вертел головой по сторонам, словно грач на пашне выискивающий червячков. В легковом авто он ехал второй раз в жизни. Не знал куда деть руки. Они все время рассеянно шарили по лежащему на поджатых коленках автомату.
Бест с нескрываемым презрением оглядел эту нечистую пару. Ледяным голосом, с резким акцентом, но внятно выговорил.
- Жать меня. Сидеть смирно. Из машины – найн ходить. Скоро буду. Курить можно. Только стекло опустить.
И, брезгливо дернув уголком тонкогубого рта, достал из бардачка початую пачку сигарет и кинул её. Как кость собакам. Не глядя на видимую неловкость движений, Стась сноровисто поймал сигареты. Подобострастно улыбнулся во весь свой гнилозубый рот,
- Премного благодарны, господин штурбанфюрер.
Бест высокомерно кивнул головой, затем обратился к своему шофёру.
- Клаус, сегодня можешь быть свободен. Завтра поступишь в распоряжение обер-лейтенанту Шульце. Ключи оставь мне. Бензобак заправлен?
- Яволь, штурбанфюрер.
Клаус вынул ключи из замка зажигания, протягивая их шефу, спросил
- Где прикажете забрать машину?
- Я же сказал – все вопросы к Шульце.
Офицерское казино занимало первый этаж старого польского особняка, где до войны размещался райком комсомола, а до 17-го года публичный дом. Теперь «дом терпимости» занимал второй этаж, а не успевшие сбежать комсомольские активисты были отловлены и расстреляны при непосредственном участии штурмбанфюрера.
На входе в казино аккуратная табличка, где стройной готикой, но по-белорусски, то ли по-украински выведено: «Тiлькi для нэмцiв». Впрочем, это была чистая дань германской педантичности. Местные обыватели, даже полицаи, старались подобные заведения обходить стороной. «Казино» – название для данного заведения, конечно же условное. Скорее офицерский клуб, где господа германские офицеры имели возможность спокойно поужинать, посмотреть кордебалет и тому подобные зрелища, и между кружкой пива или рюмкой коньяка, конечно же перекинуться партией в покер или австрийский преферанс. Согласно неписанному правилу ставки имели ограничение. Рулетка отсутствовала. Зато, рядом в буфетной, находилось несколько столов для игры в бильярд. Там ставки не лимитировались. Этажом выше, как уже упоминалось – публичный дом, где трижды проверенные «фройлян» из местных уроженок и приблудных девиц, помогали своими рыбьими ласками снять фронтовикам нервный стресс.
- Рад вас видеть, господин майор. Только что мне удалось раздобыть бутылочку превосходного шустовского конька. Из старых запасов. Специально для вашего прихода берегу. Дореволюционный раритет. Вы знаете, чем заедал коньяк, покойный, Его Императорское Величество? Лимоном! Лимон с сахаром лучшая закуска к настоящему русскому коньку. Впрочем, имеется и неплохой шоколад. Бельгийский. Но попробуйте с лимоном. Лимоны греческие. Отборные.
- Где вы всё это умудряетесь доставать, Семён? – Криво усмехнувшись, Бест примостился на высокий табурет перед стойкой бара, и милостиво кивнул словоохотливому кельнеру (а порой по совместительству и маркеру) наполнить пузатую рюмку янтарной жидкостью, – мне иногда хочется обратиться к своим дознавателям, что бы те выяснили источники вашего снабжения. Шучу. Все россказни об ужасах гестапо – есть большевистская пропаганда. Мы стоим на страже покоя. На страже закона и нового порядка. Прозит.
... На немецком Семен Циханович говорил с такой же степенью акцента, что и Бест на русском. Но вполне понятно. А уж сам понятие имел во всём до тонкости. Ему то и речь человечья была порою и не особо нужна. Будь «херр-дойче-официэ» немыми от рождения, то все одно, здесь бы, обслуживались по высшему разряду. Ибо умел Семен Циханович по малейшему шевелению брови, по едва уловимому изгибу капризного арийского рта, по чуть заметному прищуру нордического взгляда – предугадывать любое желание клиента. А его довольно корявые модуляции на языке Гете, сопровождались такой живописной мимикой и красноречивыми жестикуляциями, что новые хозяева страны и мира, воспринимали работника свободной торговли за своего, за «буржуинского».
Лет Семену было уже далёко за 50. Из семьи он происходил небогатой, мещанской. Чуть ли не пролетарской. К торговому делу с детства расположен был. Лет с 17 подвязался уже приказчиком в галантерейной лавке у местного богатея Кутейки. Потом пару лет служил управляющим поместья на фольварке пана Птоцкого, местного огрызка небезызвестного шляхетского рода. Потом ... потом «война империалистическая», революция, «гражданская», «польская». В незабываемом 1919-ом Циханович куда-то сгинул из Бенска, и объявился уже через 20 лет уполномоченным треста продторга, присланным из Минска, для укрепления местных кадров «советской торговли». И что самое занятное, не смотря на не совсем пролетарское происхождение оказался членом ВКП(б), чуть ли не с дореволюционным стажем. Проработав немного директором треста столовых, в 40-ом он был назначен начальником ОРСа.
Ну, как пролетариат кормом да ширпотребом снабжался то тема отдельная. Впрочем, не как в Москве конечно, но в чем в Урюпинске не хуже. По крайности в деповской столовой всегда в наличии к перловке рассыпчатой, да борщу крапивному был гуляш. 40 копеек порция. Из какой части хрюшки нарезались эти куски тушёного мяса, плавающие в жёлтом жиру – другой вопрос. А в орсовском хозмаге взор покупателей ласкали не только блестящие калоши 46 размера и цинковые тазики для бани – но и ещё чудо фонетики – грамафон. Стоил он, правда, три месячных жалованья слесаря пятого разряда – но взгляд радовал своей блестящей начищенной трубой и золочёной ручкой. Его присутствие на полках создавало в торговом помещении ощущение праздника.п17 подвязался уже приказчиком в галантерейной лавке у местного богатея Кутейки.иента. Имелись даже две пластинки в красивых глянцевых конвертах. Одна – музыка интернационала. Вторая – речь Ленина на съезде РКСМ. А так как ближайший торгсин находился в Могилеве, то и подобный коммерческий изыск служил яркой иллюстрацией товарного изобилия и роста благосостояния населения год от года улучшавшегося под мудрым руководством партии Ленина-Сталина. Впрочем, к 40 году в магазинах появились спички, соль, даже сахар. За деньги уже можно было купить крупы и комбижир. Не говоря уже о водке, ливерной колбасе и даже ситце. Бойко работали пивные и колхозный рынок. И если в пивные работяги и служащие, в день получки всё же решались заглядывать, то на рынок большая часть горожан отправлялась только по праздникам и в дни траура, обычно для затарки стола на поминки. Одевались граждане конечно же с барахолки или обшивались у портных, евреев, – Гельмана и Роземблюма. Не смотря на все компании по кооперации кустарей, Розенблюм и Гельман в артель так и не скооперировались, а продолжали оставаться единым островком частного предпринимательства и лютой буржуазной конкуренции, до той самой поры пока не были расстреляны вместе со своими семьями и единоплеменниками на третий день после прихода немцев. А всё почему? Розенблюм шил толстовки для председателя местного совета, и бриджи начальнику милиции, а Гельман фартовые френчи как для первого, так и для второго секретарей райкома ВКП(б). В Гадючьей балке, где пустили в расход местных евреев, Роземблюм был закопан вместе со швейной машинкой «Зингер», которую тащил все семь километров до места казни, будучи твердо уверен, что новой власти без хороших портных тоже не обойтись. Впрочем возможно на том свете он и скроит шикарный лапсердак для какого-нибудь шалопутного ангела. И будет из чего. Бредущий рядом с ним конкурент, под пиджак обмотал вокруг худого тельца добротный коверкотовый обрез. Тем паче ткань даже пули не попортили. Евреев в Бенске оказалось не так уж и много, и всех расстреливали в затылок из пистолета. Над ямой. И на одёжу даже не позарился никто. Правда, перед казнью полицаи во ртах жидовских поковырялись. И золотые коронки, у кого нашли, пассатижами повыдёргивали. Но золотишком слуги нового закона так и не попользовались. Портов, паскуда (с брезгливого позволения начальника зондеркоманды) «соколам» своим велел карманы вывернуть и драг. металл экспроприировал, в чью пользу незнамо.
 ...Перед войной рабочие и служащие могли свободно купить селёдку, чай, карамель. А стахановцы даже шоколадные конфеты, вафли и говяжью требуху. Правда в том же 40 году, в связи с напряженной международной обстановкой верховный совет БССР продублировал соответственный указ Большого Брата из Москвы о замораживании зарплаты, увеличению норм выработки, и сокращению расценок. Было так же запрещено увольняться с предприятий по собственному желанию. Но рабочий день был 8 часовым, в магазинах был хлеб, в домах электричество и радио. Дети ходили в школу. В райбольнице, не смотря на то что из всех медикаментов в наличии был лишь йод и пирамидон, врачи лечили народ добросовестно, а главное бесплатно. В полном соответствии со сталинской конституцией, написанной расстрелянным три года назад немецким шпионом Бухариным. Жить становилось лучше и даже веселее, по крайности в сравнении с голодным началом 30-х годов, не говоря уже о «проклятых веках самодержавия». Проявила партия и заботу об укреплении трудовой дисциплины. Перед началом рабочего дня перед проходной каждого советского предприятия, появлялся внештатный (а то и штатный) сотрудник НКВД. Он был вооружен секундомером, химическим карандашом и амбарной книгой. В книгу заносились все опоздавшие более чем на минуту. Эти несознательные товарищи лишались премии и прогрессивки. На тех же кто опоздал более чем на пять минут заводилось уголовное дело. Впрочем, оно не всегда заканчивалось отсидкой. Советский гуманизм таки давал заблудшим возможность исправления и осознания. Хотя и не всем. Зато разгильдяи, припоздавшие на трудовую вахту более чем на 10 минут, за каждую минуту до 15, получали год исправительных работ. Отсутствие же на рабочем месте свыше четверти часа, вообще рассматривалось как саботаж и диверсия, здесь уже вступала в дела грозная 58 статья УК. Конечно, после ухода контролёра, магазин, к примеру, можно было закрыть на переучёт, и спокойно похмелиться, долюбиться, или вернуться домой что бы перекрыть не выключенный в спешке газ – но это уже детали.
А по сему большую часть своего трудового пыла Семен Циханович направил не на ублажение кормом и ширпотребом дистрофичных тел пролетариев, а для поддержания в соответственном состоянии организмов их передового авангарда – именно советских и партийных работников и прочих крупных и мелких номенклатурных начальников, которыми как червями вздувшее брюхо тухлой воблы кишело каждое советское предприятие или организация. Начиная от райпотребсоюза, кончая районным управлением НКВД. Все они хотели жрать. И вкусно. И до пуза. Тем паче, что основным признаком значимости и важности винтиков в Советской государственной машине было качество и количество сырья, которые эти субъекты потребляли для производств экскрементов. Конечно же, и в райкомовском буфете и в других заведениях подобного рода, партийные и советские чиновники, инструктора и заворг отделов, сержанты и лейтенанты НКВД, в обед запивали натуральным чаем и почти натуральным кофе бутерброды с лососиной и бужениной. И по ценам копеечным. А секретарши в кабинет к своим начальникам носили подносы на которых, кроме стакана чая с лимоном, попадались и бутерброды с белужьей икоркой, намазанной толстым слоем на слой ещё более пышный настоящего коровьего масла, но ... К примеру, достать в июне вагон арбузов, не то из Астрахани, не то из Бухары, по силам было только чародею от торговли Семёну Григорьевичу Цихановичу. Тех самых арбузов, которые, кстати, и спасли жизнь секретарю подпольного райкома, а теперь партизанскому комиссару Хрякову. Правда, на Бенской станции вагон был разгружен лишь на треть, а дальше погнан в Минск, где его содержимое было реализовано на рынке по коммерческим целям. Но это уже издержки производства. Но те самые арбузы, которые спасли партийного секретаря, чуть было не погубили начальника Отдела Рабочего Снабжения, но об этом чуть ниже.
Конечно же, вся эта гнойная номенклатурная пена, в зависимости от раздутости каждого пузырька, ежемесячно и к пролетарским праздникам, стенками желудков своим ощущала заботу партии родной. Надутым нечестью «прыщам» привозили, а мелкая «чернушная сыть на коже общества», приходила сама за пакетами, запакованными в навощенный пергамент, или в газету завернутыми (но не «Правду»). А в пакетах – и яички куриные (количество, размер и свежесть по номенклатурному статусу, всё остальное, впрочем, тоже), и говядинки пару фунтов, и курка не всегда синюшная, и творожок, и сметанка, и консерва какая, и маслица коровьего, и сырок даже твёрдый попадался, и много разных разностей прихотью социалистического снабжения продиктованных.
Но многим, власть обретшим жизни хозяевам, помнилось – кому по малолетству, а кому уже в возрасте сознательном, жизнь при режиме царском проклятом. Жизнь, конечно была не ахти какая, но воспоминания об изобилии корма, до сей поры соковыделительные спазмы из мозга в желудки посылали. Корм и тогда, конечно не для всех был – а у тех кто гроши имел только. Не мог городовой, к примеру, или думы городской член, как купчина какой в Париж за устрицами нарочного отправить. Ну да бог с ним с устрицами. Народец, особенно к ремеслу какому не расположенный, да в агрономии неудачливый, да голодранный и тогда с хлеба на водку перебивался. Так за что боролись?! За что кровушки христианской, да жидовской ручейки тягучие пролили, церквы порушили, попам да монахам из пуз тугих кишки на волю повыпускали? Теперь, конечно при социализме, и за деньги любые в орсовской столовой, тот же супчик а-ля натюрель с раковыми шейками, да осетриной не закажешь. Так в двойне обидно. Ещё при НЭПе, лет двенадцать назад с кормом, как при царе почти было. Опять же деньга, по прихоти диавольской только у буржуев недорезанных и оседала. Но буржуев вроде дорезали. Партию почистили. Дисциплину навели. А корм, как пропал – так и не появился. Сволочная диалектика какая-то. Обидно.
Обиду эту и сглаживал деятельностью своей торговой Семен Григорьевич Циханович. Привадил он, ненавязчиво так, всё общество номенклатурное праздники советские, да именины личные в буфете своём орсовском справлять, ясно дело для роботяг тогда закрываемом.
Конечно, до ресторации «Ян-Кизимир», что содержал на центральной площади Бенска «кровосос» Кутейко, в «эпоху до исторического материализма» – там было, ох, далёко. Но в сравнении с небезызвестным трактиром Лещинского – вполне. И обсуждая новые директивы партии родной, да указания из центра, чавкая и попукивая от удовольствия, жрали эти паразиты и котлеты дэ-валяй, и сёмгу копчёную, и виноград азербайджанский, и залом астраханский, и судаков донских и много что ещё, что впоследствии с завидной регулярностью наполняло выгребные ямы и канализационный коллектор районного центра Бенск. Разумеется после того как из этих центнеров органики были удалены аминокислоты, жиры, белки и углеводы и направлены в жировые прослойки и мозги ответственных работников, дабы те с ещё большей интенсивностью выделяли флюидные структуры под именем «мысль», которые целиком были направлены на благо страны родной советской и увеличения благосостояния народа ейного. И здравицу за Сталина родного, вождя великого поднимали хоть и гранёными стаканами, но наполненными вполне приличным коньяком ереванским, или винами грузинскими номерными. Коньяк ереванский, по качествам своим «шустовскому» не уступал. А он им и был по счёту большому ежели.
Понятно, после праздника этого, каждый из участников оного, получал пакет с кормом, по ценам клоунским, государственным то бишь. И набор продуктов в нём по качеству не хуже, а лучше был чем в партийном распределителе. А с чёрного хода хозмага орсовского, могли затариться деятели советские за партмаксимум свой (ну оклад то бишь, как у слесаря пятого разряда или машиниста паровозного) и отрезом сукна добротного и сапогами хромовыми, и ботинками, хоть и питерской фабрики «Скороход» – а на подмётке кожаной, натуральной. И даже чулками шёлковыми для мамзелей своих, и другим кое-чем ещё, понятно. Один раз раздобыл Циханович партию презервативов импортных (своих советских – где взять?) и из-за добычи этой торговой, районный абортарий лишился красного знамени передовика социалистического соревнования, и квартальной премии за выполнение плана. И там он был план тот великий, социалистический. И в морге, конечно, и в бюро похоронном. Не говоря уже о заводишке каком или управлении НКВД. Ибо план при социализме – закон. Dura lex!
Где и как доставались товары, высокие кормопоедатели в подробности не вдавались. Циханович был коммунистом, а следовательно имел определённого вида индульгенцию. Его рвение считалось искренним. А забота о желудках лучших людей района вполне естественным свойством характера члена партии Ленина. Не задавалось особых вопросов директору ОРСа и о том все ли товары выставляются в продажу и на прокорм. И куда девается остаток. А ежели сказать напрямую, то именно остаток коммерческой добычи пожирался и потреблялся номенклатурной сворой. Кое-какие объедки конечно же перепадали и простым обывателям. Куда девалась основная часть, можно было только догадываться. Впрочем, с весьма большой долей вероятности значимый процент торговой добычи доставляемой, хоть и извилистыми, но вполне легальными путями превращался в тугие чехлы-колбаски набитые, ласкающими подушечки пальцев и взор червонцами царской чеканки. Конечно, потратить их в условиях советского быта было делом не столько даже не простым, сколько рискованным. Но живучий, неистребимый инстинкт накопительства в душах человечьих, не смогли вытравить не массовые расстрелы, ни реквизиции, не тотальная компания по отъёму государством у своих подданных ценностей и валюты. Каждому человеческому существу, в том числе и миллионам, граждан могучего Советского Союза, почему-то верилось в светлое будущее. И значительная часть этих самых обладателей серпастой паспортины, особенно те из них, чьё сознательное существование начиналось при «царском режиме», почему-то не представляли себе это будущее без этих самых фетишей «проклятого прошлого». И похоже это самое «будущее», но не «светлое», а цвета крысиного меха, который имела форма германских солдат, со скоростью маршевых рот вермахта, заполнило собой жизненное пространство русских равнин. Пространство это, в соответствии с имперской доктриной фюрера германской нации в грядущие десятилетия должно было быть очищено от славянских элементов. Но «славянские элементы», всё одно верили в будущее. В своё. И что бы встретить его некоторые из «славянских элементов», с примкнувшими к ним элементами «семитскими», остервенело сопротивлялись установлению «нового порядка». Другие рьяно сотрудничали с ним. Но часть подавляющая – просто жила. О будущем не размышляя. Так как в теперешнем «настоящем» необходимо было есть, пить, растить детей, заготовлять дрова на зиму. Существовать короче. Так было всегда. Так будет всегда. Но в 42 году в этом существовании было отказано только евреям. Пока только евреям... Насчёт изъятия ценностей у новой райховой власти тоже своя полития имелась. Но в сравнении с большевистской компанией она выглядела хоть и более организованной, но вялой какой-то. Конечно же, имущество евреев конфисковывалось в имперский госфонд однозначно. Но церкы зондеркоманды не потрошили. А взамен реквизированных у населения продуктов педантичные интенданты вермахта выдавали компенсационные расписки. Которые подлежали оплате, хоть и в оккупационных дойче-марках, но зато сразу же ... после победы Великой Германии. А так же одним из первых указов коменданта Шумана имелся параграф, где говорилось, что наравне с имеющимся у населения оружием необходимо сдать все консервы фабричного изготовления. За невыполнение, мера пресечения с советских времен знакомая – расстрел. И расстреляли ведь базарную торговку, пытавшуюся на барахолке сменять несколько банок «бычков в томате» на пол фунта соли и фунт сахарного песка.
Семен Циханович удостоился доверия новой власти, не смотря на своё членство в ВКП(б), и ответственный пост советского чиновника, по одной простой причине. Приход доблестного вермахта он встретил узником камеры предварительного заключения районного управления НКВД. Он проходил по статье «расхищение социалистической собственности в особо крупных масштабах». Статья, хоть и потенциально расстрельная, но всё довольно травоядная в сравнении с саблезубой 58-ой. Это всё что смог для него сделать майор Горков, болтающийся ныне на фонарном столбе напротив этого самого управления НКВД, excuse me, гестапо.
В декабре 40-го, празднуя с товарищами в орсовском буфете день чекиста, майор Горков, жуя копчёную сёмгу, и слизывая с губ тягучий рыбий жир, шутейно похлопав Цихановича по плечу молвил,
- Где ты всё это умудряешься доставать, Семён? При теперешних-то временных трудностях со снабжением? – и наполняя гранёную стопку янтарной жидкостью, продолжил – Мне иногда хочется обратиться к своим дознавателям, чтобы выяснили. Разумеется нормы социалистической законности строго блюдя. Смотри мне. Как с законностью-то?
- Всё в норме, Яков Григорьевич. Я же коммунист. Большевик. Разумею что к чему. Вам, да и товарищам, что на страже порядка стоят, и людьми руководят – калории потребны не менее, а более даже чем стахановцам в забое угольном. Напряжение-то какое. Ответственность-то какая!
- Это ты хорошо сказал. НКВД на страже всех завоеваний революции, на страже диктатуры пролетариата и социалистической законности крепко стоит. И ответственность на плечи наши партия большевиков огромную возложила. И то что ты, как коммунист, понимаешь данный факт – это хорошо. По-большевистски это. По-чекистки можно даже сказать. Хоть и не чекист ты. Хоть ты и торговлей со снабжением заправляешь. Но сам ведь знаешь, в своё время Феликс Эдмондович и железные дороги в порядок привёл, и с безпризорщиной покончил. Партия повелит, Вождь наш, товарищ Сталин, распорядиться – каждый коммунист чекистом станет. И ты станешь. Нам чекистам ни к чему не привыкать. Партия прикажет, жизнь заставит – и коммерцией займёмся. И торговлей. И верь, чекист, если что, деньжищами ворочать может не хуже банкира какого, или Рокфеллера там долбанного. Во благо трудового народа понятно. За это и выпьем. Будем. – Стопки глухо чокнулись. Они выпили. А Горков, выудив вилкой из банки маринованный боровичок, осмотрел его взглядом строгим чекистским, все ли у грибка в порядке, и в рот лоснящийся отправил, пожевал смачно и, сплюнув ладонь бусинку душистого перца (культурным был майор Горков), продолжил – только гляди Сёма, что б с отчётностью да бухгалтериями всякими у тебя ажур полный был. Ежели чего, то я заступаться не буду. А партия большевиков по всей строгости спросит...
Все ревизии, все проверки с достоинством выдерживал Бенский ОРС. Это пока бухгалтерией у Цихановича Райхман заведовал. Чутьё имел Райхман звериное – что верно, то верно. Ажур полный всегда был в документации. Даже до того доходил выкрест хитрющий, что специально всегда, в отчетах, что квартальных, что годовых, помарочки меленькие такие оставлял. Это дабы ревизиям республиканским хоть до чего-то придраться можно было. По мелочи. А это что б гостеприимство оправдать, да с чистой совестью торбы полные жратвы да ширпотреба в Минск переть. В коих всё яства, да шмотьё оплачены были согласно прейскуранту, о чём чеки свидетельствовали, лично Райхманом выписанные, да печатью круглой заверенные. Но в мая начале 41-го года, после праздников сразу же, перевелся Райхман бухгалтером сельпо. Почуял что-то видно. И почуял верно. В первых числах июня нагрянула в Бенский ОРС ревизия. Да не из Минска, а из самой Москвы. И всплыли арбузы эти проклятущие в ведомостях «по-чёрному2», а выручка за них полученная «по-красному3». Долго ли, коротко, но оказался Семен Григорьевич в камере вместе уркой-карманником по кличке Фарт, по дурости срезавшим ридикюль у инструктора райкома ВКП(б). И «политическим», 17-летним студентом железнодорожного техникума по фамилии Каляев. Каляев этот, имел глупость газетой с портретом Ворошилова подтереться. Теперь, обвинённый в подготовке покушения на жизнь «первого красного офицера» он в состоянии тупой апатии ждал суда. Доказательство вины на лицо. На лице точнее, к усикам наркома присохло. Вещдок, бережно разглаженный и спрыснутый одеколоном «шипр», вместе с уголовным делом «террориста», был подшит в папку со штемпелем «хранить вечно», и заперт в сейфе следователя по особо важным делам. Его, вещдок, этот самый, подобрал комсорг учебной группы Гога Мирзоян, зашедший в сортир техникумовский сразу же вслед за Каляевым. Даже нужду справляя настоящий юный ленинец о долге забывать не должен. И Мирзоян бдительность проявил. Зрелость партийную. И сознательность, на годы молодые не смотря. Не без способностей секретарь комсомольский оказался.
Волна германского наступления докатилась до Бенска так быстро, что чекисты не успели даже расстрелять заключённых в своём подвале.
И в душное июльское утро дверь камеры открыл не чекист с ромбами в голубых петлицах, а гестаповский офицер в черной форме с серебряными галунами.
Каляев, теперь в полиции служит, а Фарта всё ж таки расстреляли. Немцы. Угораздило же бедолагу порезать карман на френче какого-то армейского оберлейтенанта. А Циханович, вот он при деле, доверие новых властей оправдывает. Как пострадавший от Советской власти и языком Гёте более-менее владеющий. Где говору германскому обучился расхититель социалистической собственности и бывший директор Бенского ОРСа, а ныне буфетчик казино для господ немецких офицеров и бильярдный маркер по совместительству – о том в досье его, в гестапо хранящимся, штурбанфюрер Бест прочел весьма правдоподобное, хоть и не проверяемое объяснение. Но вот где этот хитрый торгаш достаёт марафет – для штурмбанфюрера оставалось тайной. Впрочем, откуда берутся ампулы с морфином гестаповцу догадаться труда большого не составляло. Вон, госпитальный доктор, военврач майор Штраус, опять на мизере подхватил двух тузов, расписывая пульку с капитаном-танкистом и секретарем гарнизонной партийной организации N-SDPA. Штраус был азартен и не удачлив. Не везло ему ни в карты ни на бильярде. Проигрывал он почти всегда и по-крупному. А кодекс чести германского офицера не допусках неоплаченных долгов. О торговле медикаментами, к коим Штраус имел прямой доступ там ничего не говорилось. Впрочем, если за первое офицер вермахта подвергался презрительному остракизму сослуживцев, то за второе светила как минимум штрафная рота. Как человек чести доктор Штраус, естественно более всего старался избежать первого из двух зол.
То что у Цихановича водятся деньги для гестаповца тайной не было. По большому счёту Бест бы не удивился, если бы к примеру случилось чудо, и в Бенск захватили английские парашютисты, то Циханович давал бы им сдачу с фунтов стерлингов за пинту эля (который тут же появился бы в прейскуранте без сомнения) – в искомой валюте. На худой конец в долларах. И то что банкноты зашуршали бы в выдвижном ящике кассового аппарата – сомнений нет. Откуда? Это вторая тайна которая щекотала интеллект штурмбанфюрера по поводу потёмок загадочной славянской души. А суть первой заключалась вот в чём. Где Циханович достаёт кокаин? Причём не какой-нибудь суррогат наполовину с толчёным мелом перемешанный, а судя по всему высшей очистки – похоже колумбийский.
В связи с военной обстановкой торговля райха с Южной Америкой была практически сведена к нулю. А в те поставки которые всё же осуществлялись через третьи страны кока, явно не входила. К наркоманам и наркодилерам в Третьей Германской Империи отношение было примерно такое же как и к секте «Свидетели Иеговы». А к ней такое же как к гомосексуалистам. А к гомосексуалистом такое же, как к коммунистам. Жестче чем к коммунистам законы райха применялись только к евреям, да ещё, пожалуй, к душевно больным.
Как Семён Циханович стал поставщиком марафета для начальника Бенского гестапо? О, эта история, как и все ей подобные, довольно банальна, и не заслуживает детального описания на страницах данного текста. Бест считал что держит ситуацию под контролем и имел к этому весьма веские основания.
Гестаповец осушил рюмку коньяка. Зажевал его кружком лимона присыпанного настоящим сахаром. Покусал нижнюю губу, как кролик корешком хрумкнувший. Плеснул на расплывшуюся в гримасе угодливости физиономия буфетчика всю муть своего страждущего взгляда. Свел брови к переносице и принялся массировать себе виски. Как в венецианской комедии, сменяется маска Панталоне на маску Тартальи, точно так же Циханович сменил угодливость на лице на выражение сострадания. Не менее искреннего.
- Переработались, херр майор? Да тяжкая у вас служба. Большевистские недобитки покоя честным громодянам не дают. Голова болит. Коньячок-то от головной боли средство хорошее. Верно. Поспали бы вы. А то сердце кровью обливается глядя как вы на износ работаете.
Понял что взял неверный тон, слишком фамильярный, Циханович прикусил язык, но выжидающего взгляда не отвел.
Не заметив, или сделав вид что не заметил панибратской интонации, никак не допустимой между представителем высшей расы и унтерменшем, Бест почесав пальцем кончик носа, плеснул исподлобья муть своего взгляда на угодливое лицо буфетчика,
- Кстати, Семен, у вас есть ещё то снотворное, которое вы мне презентовали в прошлый раз. Знаете, оно помогает. А так же обезболивающее. Тоже хорошее лекарство. Судя по всему в вашем коммерческом таланте присутствуют и навыки фармацевта.
- Конечно, херр майор. Специально для вас берегу. Вот. Снотворное. Я рад что вам помогает. Только прошу вас никаких денег. Пусть это будет мой маленький вклад в дело победы над нашим общим врагом.
Денег платить Бест и не собирался. И даже не из-за того, что бережливость, черта характера которую Гиммлер старался привить своему черному воинству и так присутствовала в нордической, истинно германской натуре Беста. В силу своей арийской не-глупости штурбанфюрер прекрасно понимал – доверительные отношения аборигена, пусть даже удостоенного доверия властей, со всемогущим в здешних краях начальником гестапо уже само по себе капитал, который при некоторой изворотливости ума вполне можно обратить во вполне материальный ресурс. А доносить на Беста Цихановичу было некому. Любой донос унтерменша в итоге бы оказался в канцелярии гестапо и лёг на стол штурмбанфюрера. Любая попытка возможного шантажа исключалась категорически. Цихиновича, впрочем как и любого другого представителя неполноценного народа, по недоразумению Всевышнего населяющих «жизненное пространство» Бенского района, гестаповец имел возможность раздавить как таракана, толи для профилактики, толи просто от скуки. В отличие от своих коллег из НКВД гестапо карало своих клиентов исключительно за дело, ну или по ошибке в крайнем случае. Ошибки же эти, если не наносили большого вреда райху, милостиво прощались гуманным правосудием третьей империи. Процент же патологических садистов, да и просто дураков, среди немецкой администрации был на порядок меньше, чем среди советских чиновников. И хотя СС и гестапо как кусок ваты бычью мочу впитывали в себя всех недоучек и амбициозных посредственностей, а то и просто уголовный элемент германского общества, все же на фоне своих советских визави этот криминальный сброд выглядел интеллектуалами и личностями относительно адекватными. Если НСРГ была партией конченых подонков, то ВКП(б) – партией циничных сволочей.
 Пряча в карман, прямо напротив заколотившегося в предвкушении сердца пакетик с порошком, штурмбанфюрер спросил, спросил кривясь,
- А вы на скрипке случайно не играете, Семен?
- Это вы к чему херр майор?
- А к тому Семен, - Бест едко усмехнулся, с блаженством предвкушая как поведёт длинным арийским носом по тонкой дорожке кокаиновой пыли, - что если ко всем вашим прочим коммерческим талантам добавить умение играть на скрипке, сомнения в вашем семитском происхождении будут развеяны окончательно. Прозит, - Бест опрокинул очередную рюмку услужливо наполненную Цихановичем. Буфетчик натянуто улыбнувшись попытался отшутиться,
- Надеюсь, господин майор, вам всё же не удастся изыскать последний аргумент моей принадлежности к всемирному еврейству.
- Это какой же?
- Моей симпатии к большевикам.
- Резонно. Принимается. Но при одном условии.
- Каком?
- Если только вы не агент НКВД. Согласитесь, тюремная камера, в которой вы встретили приход «нового порядка» неплохая легенда для шпиона?
- Ну уж нет. В таком случае я лучше согласен иметь в жилах частичку жидовской крови.
- А это вы зря, Семён. Раскаявшийся большевистский агент, если он докажет свою полезность райху, имеет шанс выжить. Для евреев же такие шансы отсутствуют напрочь. Как у вшей, во время прожарки одежды. Если большевики это хищные звери, которые в исключительных случаях поддаются дрессуре, то евреи это вши на теле цивилизации человека разумного. Паразиты. Уничтожение которых есть естественный инстинкт. Так учит фюрер. И немецкий народ искренне разделяет это мнение. Ну-ну. Я шучу. Мы немцы, в отличие ото всех прочих умеем ценить преданность и воздавать должное за заслуги. Гестапо никого зря ни наказывает. Германская законность, не смотря на военное время соблюдается. И гестапо на её страже. А вы ведь не глупы Семён, так? (в напряженном взгляде буфетчика штурбанфюрер прочел мысль, типа: «Тебе что? Поговорит не с кем, придурок?», и усмехнулся).
- Надеюсь вы считаете именно так, господин майор.
- А если это так, то как человек не глупый, вы должны отдавать себе отчет, что с большевистским правлением покончено, победа вермахта в этой войне очевидна и только фанатики ...
- Ханс!
Штурбанфюрер резко обернулся. Возглас прозвучал из-за столика в углу заведения. За ним за кружкой пива сидел лейтенант в непривычной униформе песочного цвета. Форма была вилиневшая, однако подогнана и сидела на ладной фигуре как влитая. Бест знал, в похожей одёже щеголяют бойцы африканского корпуса Роммеля, и другие подразделения вермахта, которых воля фюрера забросила в районы планеты, считающиеся «тёплыми», жаркими даже. Впрочем жарко было сейчас везде. И на запорошенных снегом кавказских перевалах, и в отмороженном лютой зимой блокадном Ленинграде. И среди ледяных волн Северного моря, где медленно умирали русские и английские моряки с конвоев потопленных субмаринами адмирала Редера. И на раскалённых африканских дюнах под Эль-Амейном. И на ещё покрытых снежными «лишаями» просторах русских равнин. Но предчувствие подсказывало штурмбанфюреру, да и не только ему, что в ближайшие недели жарче всего будет именно здесь – среди зыбучих болот и березовых лесов – то ли западной России, то ли южной Белоруссии, то ли северной Украины.
3.4. Бенск. Примерно тоже время. Морг.
Время, конечно, было тяжёлое. Военное. Но если бы не провокации агентов НКВД, большевистских фанатиков, типа комсомольцев-недоумков и связанных со всем этим карательных мер гестапо, то жизнь Бенского обывателя образца весны 42-го мало чем отличалась от бытия, скажем двухлетней давности. Разумеется не для евреев, которым уже было всё равно. Бывший председатель райисполкома, а ныне бургомистр Клим Лукаш, совместно с городской управой наладил жизнь во вверенном ему населённом пункте. Конечно, за какие-нибудь идеологические шалости мера наказание осталась прежней – расстрел. Но новая немецкая власть смотрела сквозь пальцы на всё остальное. Клим почувствовал себя хозяином города. Во всех смыслах хозяином. Ему досталось хозяйство, которое при должном управлении приносит доход. И если хозяин рачительный, то доход обещал быть значительным. Работал водопровод и электростанция. С перебоями конечно, но независящими от рвения местных властей. Улицы, центральные по крайности, были чисто выметены. А по воскресеньям булыжная мостовая площади имени Скорины вымывалась водой с мыльной пеной. К услугам обывателей и господ немецких офицеров появились с десяток ломовых извозчиков с нафабренными усами. Частная торговля процветала. Работали ателье по пошиву, точнее перешиву одежды, магазины, парикмахерские, трактиры, зубопротезные кабинеты. Врачи бывшей поликлиники с успехом занимались частной практикой, не смотря на полное отсутствие медикаментов. Впрочем работала и частная аптека. Как растревоженный улей шумел с утра до вечера базар. Функционировала почта. Там, приклеив к письму настоящую почтовую марку с профилем любимого фюрера на конверт, можно было, например, послать письмо к родственникам, отправившимся на заработки в фтерлянд. Правда не все из этих гастробайтеров отправились в райх на поиски лучшей жизни добровольно, но ответы приходили ото всех. В письмах, выражалось восхищение культурой и уровнем жизни великого германского народа и теплилась надежда, что «скоро и у нас так будет», разумеется после того как доблестный вермахт ведомый гением великого фюрера добьет большевистко-жидовскую клику Сталина. Работали две школы. Одна на белорусском, другая на украинском языке в качестве вспомогательного. Основным языком обучения являлся немецкий. Исправно функционировала полиция. Случаи рэкета торговцев практически отсутствовали. Господа немецкие офицеры и солдаты, у которых в основном деньги и водились, платили за услуги исправно и аккуратно. Практически было покончено с уличной преступностью. После занятия города немцами вновь назначенный комендант Шуман один из первых своих визитов нанес в тюрьму. Все урки, отказавшиеся вступить в полицию или просто, чем-то непонравившиеся херру коменданту были расстреляны ещё раньше евреев в той же Гадючьей балке. Заодно со шлюхами, клиентками венерического диспансера, пациентами психбольнцы, и ранеными красноармейцами из полевого госпиталя который, драпающая большевистская сволочь не успела в спешке эвакуировать. Выходила газета «Вести». Только теперь передовица являла собой не обращения товарища Сталина к народам СССР, а выступления доктора Геббельса. А так же распоряжения коменданта Шумана единогласно одобренные городской управой. Но что не говори, не смотря на похожее содержание, речи Геббельса были всё же куда занимательнее и живее отмороженных резолюций большевистского ЦК, и чугунных указов совнаркома. А в сухих параграфах указов коменданта Шумана «за что жители подлежат наказанию» отсутствовала цветастая советская икебана условностей. Чётко и ясно. За то-то – расстрел. Точнее если, расстрел - за всё «чего нельзя». А того «чего можно» все же было больше чем при Советах. Но «свобода частного предпринимательства» однако выходила обывателям боком, не смотря на формальное отсутствие чисто уголовного рэкета. И администрация и органы правопорядка, конечно же получали кое-какое довольствие и даже некоторое количество оккупационных марок от новых хозяев, но находились в основном на хозрасчёте. На подножном корму то бишь. А где его взять корм то? Конечно в те места куда наведывались господа германские офицеры полицаи соваться не решались, но в их распоряжении были мелкие лавочки, ларьки выросшие как грибы после дождя, базар со всеми его торговцами и торговками, рейды в сельскую местность в конце концов, там правда была своя полиция. Любимым и самым доступным средством добычи средств пропитания для полицаев была проверка аусвайсов. За его отсутствие при себе документов, во время проверки, существовала строгая такса. Разумеется если у проверяющих представителей органов правопорядка присутствовала полная уверенность в лояльности неудачника. Тем более что партизаны и подпольщики обычно снабжали своих агентов вполне приличными бумагами, приобретёнными в той же городской управе по соответствующей таксе. В управе аусвайсами заведовал бывший начальник паспортного стола Сергей Кутько. Через пол года немцы его расстреляют за якобы сотрудничество с террористами. Но ни подпольщики, ни позднее гестапо не испытывали иллюзий по поводу мотиваций поступка «героя», чьё имя в 47 году было присвоено одной из улиц города Бенска. «Жадность фраера сгубила».
Но по крайности назначенный бургомистром «оброк», Клим Лукаш получал во время и без проволочек. Он вскорости, вместо прежней черной «эмки», обзавелся подержанным «Мерседесом» с милостивого разрешения коменданта Шумана, который отправил с оказией жене в Ляйпциг добротную меховую вязанку бобровых шкурок. На шубу. На управский «Мерседес» в комендатуре, лимитов топлива не было. Всё для фронта, всё для победы. Но Лукаш, при посредстве того же Цихановича, как и в добрые старые советские времена, раздобывал с завидной регулярностью канистру, другую бензина «на представительские расходы». Очевидно из тех же источников появилась и «почти новая» резина. Эта резина вызывала лютую зависть у шоферов комендантского «Опеля» и гестаповского «хорьха», которым даже не смотря на грозное положение боссов никак не удавалось сменить лысые покрышки на своих «жестяных жеребцах». Фонды тылового снабжения весьма ограничены.
Работал даже кинотеатр. В нём два сеанса в неделю были предназначены и для унтерменшей. Русским дикарям с завидной регулярностью крутили «Девушку моей мечты» с «германской Любовью Орловой» Марикой Рокк в главной роли. И официальную хронику «Ди Вохе Руншау». Оба кинопленки перевода не требовали. В первой говорилось о великой любви, во второй о не менее великих победах германского оружия. Все было бы понятно даже без слов.
Работали локомотивное депо, вокзал, механические мастерские, обувная фабрика где пролетарии получали зарплату, конечно же меньшую в натуральном переводе, чем в мирное время при советах, но прокормиться на неё можно было куда сытнее, чем их коллегам пока ещё не попавшим под «пяту фашисткой оккупации».
Функционировала баня. В ней даже иногда, в отличие от прежних времён, была горячая вода. Правда только летом.
Генеколог Марк Шагал, за пару десятков куриных яичек или несколько фунтов сала удовлетворял потребности населения в абортах. Впрочем, некоторую конкуренцию ему составляли бабки повитухи, но те в основном промышляли редкими родами. Фотоателье. Танцевальная школа. Астрологический салон, где можно было узнать не только свою собственную судьбу но и дату гибели Сталина и Кагановича, не говоря уже почти точном сроке конца войны, точнее сроке победы в этой войне Великой Германии. Конца войны ждали все. Тогда «новый порядок» окончательно напитается живительными соками европейской цивилизации и расцветет для обывателей чудным бутонам изобилия и покоя. Тогда после войны можно будет чинно по воскресеньям, всей семьей сходить в открывшийся православный храм, и не столкнуться на улице с вороватой жидовской рожей, семенящей в синагогу. А после с наслаждением погреется на солнышке в летнем кафе за кружкой добротного баварского пива, которое при свободной коммерции должно непременно появиться. Впрочем, синагоги уже нет, как и «жидовских морд». Пиво, правда пока не «баварское» уже было. Но только для немцев. Пока.
Впрочем, в Бенске люди не только работали, ели, делали аборты, занимались диверсиями против нового порядка, служили в полиции – но ещё и умирали. Просто так умирали. От возраста и дифтерита. Ангины и пищевых отравлений. Инфарктов и голода. А поэтому работало кладбище. Оно работало всегда и при всех режимах. Правда та его часть где хоронили евреев, по распоряжению бургомистра, сровнена бульдозером и отдана «под жизненное пространство» homo sapiens в чьей остывшей и свернувшейся крови отсутствуют семитские элементы. А самая лучшая часть погоста, по распоряжению уже коменданта Шумана, была тем же стареньким бульдозером очищена от захоронений, в основном польских, и отдана по германское военное кладбище.
Первые две недели оккупации, согласно указу того же Шумана, все предприятия торговли обязаны были принимать к расчёту советские деньги. Через два месяца они были полностью изъяты из обращения и педантично обменены в отделении полевой жандармерии (ведающий в полевых условиях и вопросами финансов) на доставленные из райха оккупационные марки. Спустя ещё пару месяцев установился довольно зыбкий но определенный курс.
Через примерно пол века, обесценившиеся советские рубли с плешивым полупрофилем вяленного шпиона кайзера служили вполне реальным аналогом марок оккупационных, аналогом же рейсхмарки был доллар США, на котором помешались постсоветские ельциноиды. Впрочем и полвека спустя бундесмарка в воспалённом жаждой наживы сознании «гайдарообразных», вполне конкурировала с тем же долларом. Хотя, конечно же, вся прелесть нового порядка предстоит вкусить лишь внукам теперешних Бенских коммерсантов и негоциантов. Кстати, дед гуру нынешних клептоманов, старший политрук Гайдар, честно погиб в бою, не так уж и далеко от места описываемых событий, летом прошлого, 41-го года.
... Работал и морг. Там заправлял делами фолкдойче фельдшер Штраус. Санитарами у него подвязались патологоанатом Малевич и санитар же Ершов, не призванный ни в Красную армию, ни в полицию из-за плоскостопия, отсутствия четырех пальцев на правой руке и вялотекущей шизофрении. Морг являлся одним из самых демократических и общедоступных предприятий городского сервиса. Хоть и находился на хозрасчёте. В том смысле что потребности местного населения обслуживались по весьма умеренному тарифу, а за труды для нужд военного госпиталя, гестапо, и полиции его сотрудники получали паёк. При этом санитары, конечно же, приторговывали фурацилиновой водой, известью, зелёнкой и формалином. Хотя для чего последний продукт может понадобиться обывателям ни Штраус, ни Малевич, понять не могли.
Трупов в морге на данный момент практически не было. Однако запах был соответственный. В сопровождении Штрауса штандантерфюрер Берг и гауптштурмфюрер Снейк подошли к накрытому простынею с желтыми разводами эксгумированному трупу фельдфебеля Кренца. Берг резко сорвал простынь. Стоящий за их спинами Штраус своротил скулу в сторону, с трудом подавив рвотный спазм. Берг брезгливо цмыкнул уголком рта и обратился к Снейку,
- И что вам здесь не понятно, гаупштурмфюрер. По-моему картина ясная. Неужели без меня не смогли бы определить что это ваш клиент.
Трепеща волосатыми ноздрями Снейк втянул в себя сладковатый прохладный воздух, словно он был пропитан не формалином, а запахом маргариток расцветших на лесной поляне из мультфильма «Бэмби».
- То что клиент в моей компетенции мне стало ясно даже по описанию, - Мне необходимо точное заключение, - он брезгливо подцепил двумя пальцами треугольный кусок кожи с плотью, словно консервным ножом на банке вырезанный, приподнял его, с животным интересом всмотрелся в похожие на иллюстрации на листах анатомического атласа аорту и лёгкое. Бережно тронул пальцем пузырьки бронхов. Лизнул палец. Пожевал свою нижнюю губу. Лезвием сщуренного взгляда полоснул обострившиеся лицо Берга, - Необходимо компетентное заключение. Кроме вас его дать некому. Это работа вервольфа или волколака?
- А разве это важно по большому счёту?
- Для меня и моих людей – да. Если волколак – то достаточно серебреных пуль. А если вервольвольф, то, как вам известно, необходимо серебро с иридиевой добавкой. А этот боекомплект весьма ограничен. Гималайские ракшасы слишком живучи. Итак?
Берг резко обернулся на каблуках. И бросил через плечо, -
- Это вервольф. Обратите внимание на характерный прикус. Нижние клыки работают как резцы. У волколака наоборот.
- Что ж. Придётся парням приказать что б боекомплект расходовали экономно.
Берг опять резко обернулся, и остановил свой указательный палец в миллиметре от левого кармана френча гауптштурфюрера,
- И учтите, Снейк, вервольфы это только первый круг. А что будет, к примеру на пятом? Я не могу исключить даже (Берг закатил очи долу)... Так-то. Будьте готовы ко всему.
- И обратной дороги нет, - Снейк по-клоунски щёлкнул пальцами.
- Зря резвитесь. Её действительно нет. Ни для «Агуса». Ни для русских. Ни для кого.
Тут взгляд Берга упал на хлопающего глазами директора морга Штрауса. Штурбанфюрер покривился, словно хлебнул уксуса.
- Извините херр Штраус, я допустил ошибку расплатиться за которою придётся вам. Вам не полагалось слышать, то что вы услышали. Извините ещё раз.
Берг буднично расстегнул кобуру, извлёк из неё вальтер и застрелил Штрауса.
- По-моему вы погорячились, Берг, - проговорил Снейк переступая через труп директора морга, - Вряд ли он что понял. Человек всё-таки.
- В нашем деле нет мелочей, гауптштурфюрер. Кому как не вам знать это.
- И то верно, - Снейк вытер руки об уголок простыни и прикрыл ею труп фельдфебеля Кренса, чем-то походящий на консервную банку из-под сардин, вскрытую тупым штыком от карабина. И банку наполовину выеденную, выгрызенную точнее. В том смысле, что вместо живота у покойника зияла чёрная дыра с рваными краями.
3.5. Чуть позднее. Лесной массив на самом краю Бурундаевой топи.
... а расскажи Моисеевич, откуда нечисть пошла, что, если сказкам верить, там бражничает... - Борька Хрустов ещё раз окинул взглядом дровяные вигвамчики пока неподожжённых костров, и кивнул в сторону болота, откуда раздавались квакающее-свистящие звуки. Что было странно. Лес ещё потягивался с хрустом после зимний дрёмы. Жабы болотные, да гнус гудящий, обычно глас топи озвучивающие, спали ещё. Щербатый клык месяца прорезал черную вату тучи в ночном небе. Впрочем звуки эти, конечно же не помешали бы, сгрудившимся у пока ещё не рожденного пламени костра услышать гул самолёта, с которого должны были сброситься с парашютами московские гости. Зябко кутаясь, партизаны скублились в кружок вокруг своего начальника контрразведки. Самолёт с парашютистами должен был появиться не ранее чем через час. Взгревшись из фляги по глотку самогона, бойцы коротали это время в почти детском трёпе. Благо начинающаяся в километре Бурундаева топь, окутанная с пацанских годов сладко-страшненьким туманом тайны будила воображение.
Райхман хмыкнул, и разминая пальцами трофейную германскую сигарету из запасов расстрелянного около часа назад майора Тюбе, вскинул на лица бойцов взгляд свой щуренный, блескучий ото света звёзд небесных, что на дне зрачищ угольных притон нашёл, и вымолвил, от спички уважительно поднесённой прикуривая,
- Какой из меня рассказчик, товарищи. Есть у нас в районе людина, которая лучше меня природу родного края знает. В школе о ней ребятне преподавала. И вы знаете этого человека. Портов фамилия. Вот как поймаем гада, то перед тем как в расход пустить и поспрошайте его о легендах наших. Ему о чертях болотных перед этапированием в пекло вспомнится, наверное.
- Это ты зря, так Моисеевич. Портова расстреливать мы не будем, как споймаем – подал голос из задних рядов боец по фамилии Блудов.
- А что ж с ним делать? – Райхман покривился, словно горячего чего хлебанул, - сказки его слушать? Так он их долго рассказывать может.
- А пулю на гниду тратить жалко. Повесить на осине иуду. Это самое мягкое. А ежели помурковать, то и веселее придумать чего можно.
- Ты его, вражину, споймай сначала а потом уже лютость удумывай, - Борька Хрустов осклабился, - а то вот гляди, как Рыбаков в сеть его падлючую попадёшь – сам Иудой станешь, с тобой тогда как?
- Я те Борис, не Рыбаков, – почти прорычал Блудов, – я те, товарищей на жизнь подлючую не променяю (и после паузы) ... да и в плен не сдамся. Уж лучше в бою загинуть.
- Это если повезёт, - задумчиво вымолвил Райхман, - а везёт не всегда. Везёт только дуракам. А ты ведь не дурак, Блудов? Верно?
Лица бойцов при упоминании Рыбакова помрачнели. В декабре ещё, во время рейда партизанские разведчики Сотников и Рыбаков, по глупости были захвачены полицаями. Сотников выдержал все допросы, что в гестапо, что в полиции и был повешен, вместе с хозяйкой дома, где остановились разведчики и старостой не оправдавшим доверие новой власти. А Рыбаков сломался. И что бы шкуру спасти, не смог отказаться от предложения Портова служить в полиции. И проверочку прошёл, ту что ему старший следователь устроил. Заставил Портов партизанского разведчика, лично и прилюдно, выбить лавку из под ног товарища своего боевого. Рассказывают что по началу Рыбаков одумался, повесится хотел над выгребной ямой, в сортире полицейской управы. Но ремень, выдаваемый полицаям новой властью, был из эрзац-кожи и не выдержал. И оказался Рыбаков не на небесах - а по горло в стылом дерьме иудском. Отмылся. Одумался. Теперь в зондеркоманде, говорят, промышляет. Лютует вместе с хохлами-отморозками под командованием какого-то обершарфюрера Гуттенберга. Опознал его хромой дед Челкаш, единый кто уцелел после того как эсэсы деревню Глюки спалили, с обитателями вместе. Впрочем, немцы, эсэсы, только командовали, рук не марали, а людей катавали свои ... советские. Да так, что сами германцы порою носы воротили. Рассказал дед Челкаш, что своим глазом одним уцелевшим видел, как Рыбаков, с Игнашкиным вместе, одной жидовке беременной пузо выпотрошили, жидёнка семимесячного оттуда вытряхнули, а заместо него туда кошку засунули живую. И живот зашили. Жидовка живучая оказалась. Ещё с полчаса орала, да так, что шарфюрер Гуттенберг её пристрелить приказал, не согласившись с Игшкиным, что лучше язык ей отрезать что б в тиши доходила. Сентиментальным ариец, вишь, оказался. Животное пожалел, кошку – то бишь, что из нутра жидовского на волю рвалась, когтями пузо потрошёное царапая.
А ведь пока партизанил Рыбаков, никто из товарищей боевых слова дурного о нём не сказал бы. Дельный боец был. Толковый. Комсомолец. Шофером на лесоторговой базе до войны промышлял. Срочную службу в РККА прошёл. И кабы не паскудство это, не случай досадный с пленом – то до сей бы поры сражался за родину в рядах партизанского отряда капитана Сухова. Эх, кабы ... война, она, вишь вон как изнанку природы человечьей кажет. Кабы не война ...
- А всё ж таки, Семён Моисеевич, - Борька Хрустов возвернул разговор в прежнее русло, - я от бабки своей вот какую историю слышал. Вы уж, простите, Семен Моисеевич, я к человекам еврейской национальности с уважением отношусь, а к вам так с почтением и чувством товарищества большевистского – но когда мальцом был, сказками бабка меня тешила, что нечисть наша, что в болотах вроде бы обитает, от жидов пошла, ото граждан еврейской крови то есть. Здесь, до того как земли наши в Россию вошли жидов, граждан еврейских, звиняйте, большие поселения были. Паны польские, уж почему не знамо, к ним расположение имели. Жить в вере своей иудейской разрешали, шинки держать, и даже земли свои на откуп отдавали. Паны польские, сволочь ещё та – кто ж не знает. Даже шкуру с трудящегося населения сами драть ленились. А когда к России матушке земли наши присоединились, то во времена царствования Николая Палкина, того самого по чьему приказу жандармы поэта Пушкина, да писателя Лермонтова замучили, режим эксплуататорский и жидков теснить начал, ну тех, кто в вере мракобесной упорствовали, опиумом религиозным раввинами своими одурманен был. Велела им власть царская креститься всем по обряду православному, а кто упорствует у того мальцов пола мужеского забрать, насильно в веру православную обратить да в солдаты забрить. Заволновались жиды наши. Им, опиумом религиозным одурманенным от мракобесия церковного отказ, хуже верёвки намыленной видно был. А особливо не желалось жидят своих на службу гноителям собственным отдавать. И собрались жиды наши на кагал свой, на хуторе Дальнем. Это сейчас Дальний зовётся – а в те времена так и прозывался – Жидков хутор. И прибыл на кагал тот, из самого Вильно какой-то знаменитый, э-э, садик ...
- Цадик ... – покривившись поправил Райхман. Борька Хрустов осёкся на миг. Бросил встревоженный взгляд на своего начальника особого отдела. Поймал себя на том, почтарь бывший, а ныне славный партизанский разведчик, что слово «жид» уже какой раз изо рта его вылетает. Хоть и без злобы, хоть и симпатией даже – а всё ж ... А ведь не знать не мог, комсомолец сельский Борис Хрустов, так как не только политзанятие в ячейке посещал, а ещё и не глуп был по природе – что за слово сие невпопад обронённое ещё года три назад и на лесоповал угодить можно было. А ещё ранее ведь, и к стенке прислонить могли в подвале чеки какой-нибудь как нарушителя закона интернационализма, что в стране советской утвердился. В интернационале оно ведь как. Нет те, ни русского, ни иудея. А кто против интернационала – тот враг. А как с врагами в республике советов поступают даже дети годовалые знают. Ведь даже Троцкого и того – собакой бешенной, шпионом, фашистом, агентом гестапо, иудой даже – зови сколько хочешь. А «жидом» ни-ни. Но Райхман вроде ничего. Кривиться только. Так он всегда кривиться. Умный он, Райхман-то. Не обижается. Как, к примеру, тот же боец Груберман. Так тот, как слово «жид» услышит, так с кулаками бросался. Щуплый был Мишка Груберман. По уху всегда получал. Но и прыткий. Обидчику обычно нос раскровянить успевал. Так его жидом постепенно и звать перестали. Хотя похож был. В районной газете «Вести» карикатуры немецкие перепечатывали, - так точно с Мишки рисовали. Только на карикатурах германских «юды» все толстомордые были, а боец Губерман худой как коза колхозная. И глаза не злобные и жадные – а коровьи какие-то. А так один к одному. И «шнобель» завитой вечно мокрящийся. И кучеряшки на голове черные, перхотью всегда присыпаны. А потом убило его. Немцы убили. В бою. Не геройски погиб – но честно. Просто пулю поймал. В прошлом месяце.
Борька шмыгнул глазами. Продолжил.
– Так вот, стали на кагале том жиды, граждане еврейской национальности, то бишь, думу гадать. Это как же им потомство своё от службы царской уберечь. И не столько даже ото службы, граждане кровей иудейских к службе то весьма способны оказались – чему революция наша великая свидетель, а от крещения в веру православную. Цадика того Хаим звали, что как мне бабка говаривала – «бес» переводиться. Сбрехала бабка наверное. Но на то и сказка что б брёх в ней был. Так вот люди говаривали, что Хаим тот с самим сатаной дружбу водил. Уж за что не знаю, а слух имелся, что наделён Хаим даром: водку в шинках заговаривать. Да так что ежели человек православный не то что рюмку выпьёт, а запах даже спиртовой учуёт, то из шинка не уходит пока последнюю деньгу там не оставит. А как копейка заведётся то заговор бесовский его в шинок как на аркане тянет. А шинкари в те времена известно кто были. И на Хаима этого как на апостола молились. Что в литовских землях, что у нас в полесье.
Уж, что было там, на кагале том – толком никто не знает. А только, говорят, вот чего произошло. Пацанята жидовские в рекруты предназначенные сгинули куда-то. Прямо из казарм драгунского полка куда жандармами согнаны были. Жандармы умом тронулись. А жиды, что на кагале присутствие явили - онемели. А вот всё почему. Хаим-то по слухам самого Махмушелома, царя бесов болотных вызвал. Ну, продал жидят значить, ему в услужение. Женил их бес болотный на девках-кикиморах, что бы знать нечисть в топи бурундаевой плодилась и размножалась, а родичам, тем, кто на кагале был и что узрел печать на рты наложил. И сколько потом жандармы царские не пытали у жидков куда выводок их подевался – молчали они. А написать ничего не могли, так как грамоте что своей талмудской, что нашей православной не учёны были. Тёмен народ-то был при царском режиме. Что русский. Что не русский. Ну, получили жиды значить по указу ротмистра жандармского кто плетей, кто шомполов – не до смерти, правда, на том дело и кончилось. Хаима этого в сыск государственный объявили. Да поди ж, найди его, беса пархатого, коли он у самого сатаны болотного в кумовьях значился ... Вот так-то. И со времен тех нечисть на топи бурундавевой пошла плодиться и размножаться. Говорят, что поставлена она бесом болотным, Махмушелоиом этим самым, кольцо какое-то сторожить. Его говорят сам Дьявол-Люцифер обронил, когда его Бог – Сааоф с небесных круч сбрасывал. В кольце том сила, говорят, великая имеется. Колечко это говорят из железа небесного сотворено. Его сам Люцифер отлил, когда ещё ангелом господним службу нёс. Сила в нём великая, говорят, имеется. Ежели Сатана его себе на палец вновь оденет – то по силе Создателю равным станет. Однако сам он этого сделать не может. Условие, вишь, такое. Архангел Михаил кольцо сие заговорил – да так, что если дух нечистый до него дотронется – то окаменеет он. Сперва на тридцать лет. А ежели по глупости сатанинской ещё раз попытается – то на триста. А ежели не угомониться, сатана-то вишь, существо неугомонное – то до страшного суда. Такое произошло, когда Христос в мир прийти первый раз должен был. Не удержался дьявол. И тридцать лет царство христово было, пока жиды, звиняйте уж, Семён Моисеевич, не распяли его, а второй раз ...
- Ты Бориска ври, да не завирайся, - боец Блудов подал злобно-весёлый голос на лай походящий, - Это зачем же чёрту болотному на стражу вещицы этой сторожей ставить-то, если всё одно нечисть её попользоваться не может? Ох, брешешь Борька!
- Ну, во-первых, брешу не я а бабка. А во-вторых, и бабка моя не брехала а перемовляла то что от людей слышала. А люди они, Блудов, зазря брехать не станут. А всё почему? А по тому, что ещё одно условие имеется. Ни бес болотный, ни леший, ни кикимора какая, ни сам дьявол-Люцифер, конечно, до кольца того чудного дотронуться не смеют – а вот людине смертной, хоть православной, хоть католицкой, да хоть члену ВКП(б) - это пожалуйста. И ежели человек какой до кольца этого доберётся, да на палец его указательный надеть успеет – то сам бес болотный Махмушелом обязан архангелом к человеку тому явиться и служить ему верой и правдой три года, три дня и три часа без трёх минут. Или ещё чего похлеще быть может. Ежели кольцо то кому на безыменный палец подойдёт, то сама Царица Ада к нему явиться и выкуп за кольцо предложит. Ибо колечко то есть обручальное. Ежели Чёртова Дева его получит – то сразу сам Люцифер с ней Чёрную свадьбу справит. И от блуда того бесовского, говорят антихрист зачнётся – то самый о котором в святом писании говориться. А за кольцо это Люцифер, наделил наречённую свою силой. Любые три желания исполнить того – кто кольцо добудет. Ибо если дьяволица ему на палец обручалку свою накинет – то власть над миром дух нечистый получит. Но люди-то разные бывают. Может, кто и перед искусом адовым и устоит – а Махмушелома (он слышал я, Люциферу шурином доводиться) служить себе заставит. Вот от того бесы болотные и стерегут колечко пуще глаза. А лежит оно в ларце. А ларец в колодце, что говорят от самого дна преисподни черти осуждённые дьяволом самим Люцифером за непослушание, сто лет рогами рыли. А колодец тот в самом центре чертога болотного расположен, который из костей разбившегося ангела построен. А дворецким там служит поп-расстрига Парамон, который дьяволу Махмушелому душу в железку проиграл, и теперь самым злобным чёртом болотным стал. Поп тот, Парамон, ещё деда моего крестил, до того как душу лукавому в карты спустил. Говаривали, что до того как в попы податься Парамон, служил в драгунах, а по сему охорону сокровища бесовского организовал по воинскому образцу. Разделил он нечисть по родам войск, ну типа как в армии, только вместо конников, танкистов и лётчиков – на кикимор, леших, русалок, василисков, оборотней и другой гадости всякой. И заняла нечисть так сказать круговую оборону вокруг чертога болотного, что в самой сердцевине топи находиться. Вот такие дела товарищи. И со времен тех, кто за топи границу не зримую переступит – возврата обратно нет. Поначалу, правда, бабка баяла, ещё объявлялись охотники колечко то добыть – кто по найму, а кто и по доброй воле. Последний раз, все верно слыхали, в тот год, когда Николашка с японом войну затеял – сам пан Птоцкий в болота подался. Говорят девка-русалка его заманила. Русалки то бурундаевы – (кому это не ведомо?), днём как бабы нормальные, да красивые, что глаз не отвесть – по бору ходят, грибы ягоды собирают, а мужика встретят, очаруют, к болоту подманят. А как солнышко меркнуть начинает – у них меж ног слипается, ступни в растопырку в хвост белужий вытягиваются ... а поют как! Любовь Орлова в фильме «Веселые ребята» - так не поет. А последний раз – ровнёхонько 20 лет назад атаман Щербатый с хлопцами своими на болото подался. Хотел видно белогвардеец бывший при помощи колечка колдовского советскую власть порушить. Ан не вышло.
- Складно Борис бабка твоя сказку складывала, - Райхман плевком сквозь зубы загасил окурок почти до пальцев высосанный, - только вот, насколько мне память не изменяет, батько Щербатый на болота не за ар-те-фактом волшебным подался, а был загнан на топь спецотрядом ОГПУ которым верховодил покойный майор Горков – земля ему пухом. Да и пан Птоцкий, не сам конечно, а наймитам своим велел не кольцо искать а торфоразработку наладить. Он вишь, пан-то пан – а говорят инженером был. В Англии учился на инженера. Однако, что верно – то верно. До сей поры ни о банде Щербатого, ни о панских робитниках ни слуху ни духу. Да ежели б только о них. Люд наш хоть топи-то и стороной обходит, хоть и мальцам на дух велит к болотам не подходить. Ан нет. Уж больно сладка да жирна ягода что там произростает. Так что люд пропадает. В топи ли Бурундаевой, нет ли. Но уж если пропал кто в окрестностях наших – считается на болото забрёл и там загинул. А скотины сколько поизвелось!? – то лишь бесам болотным ведомо. Что верно то верно. Трясина там зыбучая говорят.
Тут снова подал голос боец Блудов,
- А вот поясните, будьте так ласковы, товарищ начальник особого отдела, отчего топь наша Бурундаевой зовется. Не русское ведь слово это. И не поляцкое. И не жидовское уж точно. Азией какой-то оно пахнет. Татарвой. Верно?
Опять покривился Райхман. Новую сигаретку неторопливо размял. Слово «жид» так корябавшее слух покойного москвича Грубермана, воспринималось Райхманом вполне естественно. Был он местным уроженцем. А в краях здешних этническая картина народа населения обрела чёткие контуры когда земли эти входили в состав Ржечи Посполиты, и люди зачастую говаривали на чудной смеси из наречий польского, русского, украинского, белорусского состоящей, где полонизмы преобладали. А по поляцки другого обозначения русского слова «еврей» не существовало. И звучало оно даже не так обидно как «лях» на сурджике. Правда власть советская свои новины внесла. Но где она та власть советская. Вернётся ли когда? Ведь и не вернуться может. Не обижался Райхман никогда на человеков слово «жид» из губ сплёвывающих, как коза из-под хвоста помёта чёрные катышки. Во-первых, оттого что умнющий был – так уж в судьбе его писано, и суть натуры человечьей, подлость что ко дну её прилипла, чуял. И понимал – что нельзя душе человечьей без пакости. Как котелку без нагара. А во-вторых, равнодушен был Сёма Райхман к проблемам еврейства – как всемирного, так и местечкового. Конечно, кровушка у него была почти наполовину тягучей бронзой семитской разбавлена. Дед его раввином в Минске промышлял. И ежели поминкам верить не было более ортодоксального почитателя бога Иеговы, чьё обиталище в Иерусалиме две тысячи лет назад сравнял с землёй римский император Тит. А вот родитель Сёмин – Моисей ни в каких богов не веровал уже. Ни в Иегову, ни в Христоса, с Иисусом, о Махмете аллахском ни говоря уж. За это, а ещё за то, что женился, гойке Ядвиге, был он отлучён от семейства и в официальном порядке лишён всего того, что может дать старый не бедный еврей своему наследнику после смерти. Ну, женился, это сильно сказано. Жил Моисей с Ядвигой в гражданском браке. Ядвига происходила из захудалого шляхетского рода (впрочем, какой же поляк – не шляхтич, а за сто лет русской оккупации все шляхтичи стали захудалыми). По причине аналогичной – (с жидом связалась) Ядвига была подвергнута остракизму своей родни, и лишена всяких надежд на приданное. А как они повстречались, да снюхались – история отдельная, и за рамками данного повествования. Заметим, однако, что любовь жида и польки, иудея и католички, в стране махрового православия есть история достойная пера какого-нибудь русского Нео-Шекспира, появления которого вот уже который век ожидают любители словесности на кириллице. Впрочем, через год, когда народился Семён, тесть Казимиш, намекнул зятю, что ежели тот, веру нормальную примет, католицкую то есть, и обвенчается как положено, то он Казимиш, и ублюдка Сёмку за своего родного признает, и место приказчика в хозяйстве своем не бедном найдёт. Владел Казимиш маслобойней, и среди пайщиков паровой мельницы был, коя чуть ли не всю волость мукой обеспечивала. Дело не только в любви к христовым ценностям пана Казимиша было. Во времена те, по;ляки в крае том, не только значительный процент народонаселения являли, но и не смотря на нелюбовь к своему племени «проклятого царского режима» (не зря ведь мудрость народная гласила – «жид да поляк – чёртов кулак») все в большинстве своём хозяйство справное имели. Кто по крестьянскому профилю, кто по мануфактуре. Это, конечно, в городах да местечках. А вот сбывать плоды рук своих да наймитов мозолей, хоть и с брезгливостью, с губой оттопыренной, поручали ляхи жидам в основном. Из тех, кто похитрей, да пооборотистей. Посредниками торговыми их нанимали. Ежели хозяин крепкий – то для себя одного. А то и хутором целым. Так что в каждом польском местечке имелся свой личный еврей-посредник, который за процент справедливый, а по сему не малый торговал и яловиной и маслом и бульбой и сыром и всем тем, что суглинистая земля местная рожала, после жарких страстей с возделывателями своими. Уж, почему ляхи торговлей брезговали – кто знает. То ли гонор шляхетский мешал, толи жадность (так ведь и жиды не щедрей ляхов были) – а испокон веков так повелось. Впрочем, сие устраивало всех. Городские жители свежий да недорогой прокорм имели, жиды да поляки прибыль – казна императорская мзду да налог, а люд голодранный зависть да слюну тягучую, голодную на процветание нехристей да схизматов глядючи. Так что пан Казимиш планы дальние и меркантильные имел. Хотел он как фокусник в бродячем цирке шапито, кроликов всех в шляпу сложить, а потом, не спеша, за уши вытягивать и любоваться в глазёнки красные, моргучие с умильностью заглядывая. Тут те и внук, тут те и дочка, тут те и тесть что в хозяйстве весьма пригодится, ибо шла о Моисее, не смотря на младость его, молва, что не глуп он, в делах экономических особенно. И то верно было. Как-то само вышло, что помимо идиша, иврита, русского, польского, свободно говорил Моисей и на немецком, и по-литовски, да и по-английски читать мог, а латынь по гимназическому учебнику осилил. Но не те книги читал Моисей, что сыну раввина положены. Не талмуд, да тору штудировал. Ещё ладно бы, какого Марка Твена да Вальтера Скотта с Пушкиным. А то «Капитал» Карла Маркса. А Маркс, хоть и иудей был, хоть и человек учёный (с этим даже члены «Союза освобождения русского народа», те кто об нём слышал – не спорили), а любовью среди раввинов пользовался такой же Лейба Бронштейн, лет 20 спустя. Интересно, вишь, почему-то Моисейке стало – откуда деньга берётся, как преумножается, и почему так – что; русский рубль, английский фунт, франк французский это одно. А скажем турецкие лиры, румынские леи или мексиканские песо – это совсем другое. Хотя на первый взгляд и то деньги. И то деньги. Ах, кабы Маркса одного раввинов отпрыск осилил. Ещё и Рикарду какого-то, и даже самого Адама писания штудировал. Адам, правда, как выяснилось не тот, не библейский был – не настоящий. Англицкий. Смитом прозывался.
Ну и короче, так вышло в 4 годе 20 века от рождения жида по имени Иешуа бен Иегова оказался Моисейка с тремя рублями в кармане, 19 лет от роду, с брюхатой сожительницей католичкой на окраине православной империи российской в её черте осёдлости, без определённого места жительства и источника средств к существованию. Аминь.
Вот что читатель дорогой, на правах автора книги этой, которая (раз до страницы этой добрался) не безынтересной оказалась, надеюсь, отступление сделаю небольшое такое, которое так же любопытным, думаю, покажется. Да и дух перевести перед «экшеном» грядущим, зреющим, как гроздь виноградная соком сладким набухающая, полезно будет. Зачастую персонажи произведений литературных, хоть развлекательно-фантастических, хоть социально-ралистических живут аки птицы небесные. Проблемы извива сюжета решают в соответствии со способностями, которые их авторы наделили. Мучаются, радуются, совершают чудеса храбрости, подлости и чести – вообще развлекают читателя, в силу возможностей которыми наделил их создатель мира текста, в котором они обитают. При этом подразумевается, что все они (даже инопланетные монстры и мушкетёры короля) когда-нибудь, где-нибудь совершают функцию дифектации всего сожратого и выпитого за время течения процесса повествования. А вот где они изыскивают сырьё для производства этой самой функции? Ну, где всё сие раздобывает большинство персонажей развлекательного чтива становиться ясно как бы само собой. Пираты, даже, даже те, кто обременён некоторыми нормами морали – грабят. Мушкетёры и прочие благородные господа живут на подачки и то, что бог (точнее создатель текста) послал. Уркам и отморзкам – само всё в руки идёт. В «Мире Полдня» господ (теперь уже) Стругацких – там вообще коммунизм. И проблема решается в глобальном масштабе. Кормить население планеты целиком (планеты, разумеется, чужой – на Земле уже давно всё «по потребностям»), или положиться на материалистическую теорию Дарвина (которую, метры жанра и их герои, по-моему, зачастую не отличают от учения Мальтуса). У князя Андрея или там Пьеро Безухова, никогда не возникала мысль, о том будет ли сегодня ужин. Не «что на ужин» - а ужин вообще. Все это оставляло довольно значительное время на внутренние переживания, постижению гармонии мира и тому подобных нравственных задач типа «судеб родины и её народа». Что ж кесарю кесарево сечение. Даже у певца «униженных и оскорблённых», бессмертного (если верить самозваному литератору Скобичевскому (он же Панаев)) ФМ, проблемы корма насущного решаются обычно путём подачки четвертного от дальнего родственника, выдачей замуж сестры за какого-нибудь процентщика, получением наследства, реже уходом в содержанки для смазливых барышень неопределённого соц.происхождения, или же для особ мужеского пола игрой на рулетке, а в крайнем случае убийством при помощи топора того же процентщика, герой опуса помимо получения пищи для мук своих духовных обеспечивает решения проблемы поддержания белкового баланса собственного организма. Фраза «пойду работать» обычно являет собой апогей душевный страданий и крах жизненных устремлений. Равноценно этому бывает разве что «застрелиться, после обнаружения растраты казённых средств.
Ну, короче, заложил в ломбарде Моисей серебреный брегет, единственную фамильную ценность, которая у него имелась. Перешил пуговицы потертого лапсердака на православный лад и явился к содержателю модного магазина готового платья господину Сидорову Порфирию Петровичу. С предложением. От которого, как надеялся Моисей, тот не откажется. Порфирий Петрович входил в правление волостного «Союза Михаила Архангела», однако даже принадлежность к столь уважаемой властями общественной организации, почему-то не как не способствовало бойкости и процветанию торговли. Большая часть обитателей Бенска, начиная от лощёных kamilfo местного розлива, кончая полицмейстером и головой купеческой гильдии, предпочитали обшиваться у местных портных, тех же пресловутых Гельмана и Роземблюма. Причем Гельман, был папашей того самого, которого немцы кончили в Гадючьей балке, и был случайно заколот вилами охотнорядцами во время очередного погрома, в следующем 1905 году. Роземблюм погром пережил, и терпеливо дождался лета 1941 года, что вместе с потомком свого соперника-конкурента разделить участь своей популяции, которая в начале нынешнего 1942 года была окончательно решена на имперском совещании нацистских бонз в тихом Берлинском пригороде Вандзее. Жиды-портняги брались скроить фрак, к примеру, от парижского фасона неотличимый, и те малочисленные богатенькие щёголи Бенска, которые имели такую возможность выписывать себе одёжку прямиком из Парижа, утешались лишь тем, что их более рачительные визави щеголяют в обновках позапрошлого сезона. Бенск был городом волостным, и люда там проживало всякого.
Порфирий Петрович, дородный мужчина среднего возраста, восседал в своём кабинете, отеленной от торгового зала тяжёлой бархатной портьерой, тренькал на балалайке, перемежая это занятие тем, что изредка, с сёрбаниём, прихлёбывал из блюдца остывший чай, глоток которого тут же запивал рюмкой добротной тминной водки. На столе перед ним, рядом с меднобоким самоваром и ополовиненным полуштофом, лежал раскрытый прошнурованный гроссбух. Заглядывать в который - желание отсутствовало напрочь. На промасленных страницах дебет с кредитом строили друг другу рожи и крутили кукиши.
Увидел в щель портьеры посетителя, Порфирий Петрович, поперхнулся очередной порцией водки. Однако, откашлялся, отложил в сторону балалайку, поправил
«кис-кис» на сальном вороте, и вышел в торговую залу, отодвинув плечом кислорожего приказчика, удручённого двухмесячной задержкой жалованья и отсутствием возможности украсть незаметно что-либо дельное.
Возможно, иди дела Порфирия Петровича, чуть побойчее, то он осчастливил бы своим присутствием торговое помещение лишь для того, дабы вымолвить этому чуду в лапсердаке, что-либо навроде: «А тебе чего здесь жидовская морда?», или там «Нехристей не обслуживаем». Но … отсутствие оборотного капитала пробуждает ростки интернационализма даже в душах охотнорядцев. Конечно, у господина Сидорова отсутствовала иллюзия, что клиент вдруг потребует для примерки, к примеру, Лондонскую пару за 350 целковых, однако присутствовала надежда на то, что возможно удастся всучить ему подобие малахая за четвертной. Ибо водку, сахар и чай владелец «магазина готового платья» брал в лавке в долг уже вторую неделю. Моисей Райхман выглядел весьма адекватно, однако слова произнесенные клиентом поставили в тупик господина Сидорова.
Вежливо, но без присущего семитской популяции низкопоклонства и подобострастия у «господина негоцианта» было спрошено о здоровьечке, а далее пошла дикость, граничащая с наглостью. Моисей Райхман в том же нейтрально-вежливом тоне заявил, что осведомлён о горестном положение бизнеса господина Сидорова (так и сказано было «bisnes», а не, к примеру «торговлишка»), а потом последовало предложение. Если в вкратце, суть его сводилась к следующему. Для процветания заведения необходимо двести рублей. Половина, из которых будет являть накладные расходы, а вторая явится гонораром за те советы, которые вознамарен Моисей даст негоцианту Сидорову, дабы процветание это самое наступило. Наглость, безаппеляционность и неожиданность предложения повергли душу купчины в прах. Он даже не нашёлся чего сказать – лишь издал булькающий храп и «почесал репу». До паперти Порфирию Петровичу было ещё далеко. С учётом наличия недвижимости и товарного запаса в кредитах ему отказа пока не было. И не жалких двух сотен, а … Но отдать этой вежливой жидовской морде сто целковых? Хотя, будучи человеком, глубоко русским и далёко не глупым, Порфирий Петрович почему-то сразу поверил визитёру. К тому же собственных идей о поправлении дел не было, а водка, не смотря на качественную очистку, уже стала надоедать. Но присутствие двух вышеупомянутых качеств характера, подвигло купца к действиям осторожным. У Моисея было вопрошено. Всё это хорошо. А ежели не выйдет ничего. Что с сотней тогда (рублей а не «чёрной», понятно)? А по сему и была предъявлена предусмотрительность. У торгового консультанта было затребовано 50 рублей, в качестве залога верноправильности его рекомендаций. Деньги будут возвращены сразу же после осуществления бизнес-плана. Как ни странно, Моисей легко согласился. Ударили по рукам. После этого Порфирий Петрович азартно потер ладони и молвил,
- Ну-с, любезный Моисей Абрамович, давай гроши и говори, что ты там надумал.
- Одно мгновение, ваше благородие, - умильный шнобель Моисея исказила гримаса брезгливой жалости к непонятливости своего визави, - что бы деньги дать – их сначала необходимо получить? Так ведь?
- Так, - растерянно ответил торговец, заморгав ресницами, как курица крыльями, вспомнившая на миг, что она тоже птица.
- Ну, так вот, отдайте мне мои сто рублей, а из них я вам возращу в качестве залога своих намерений 50. Прямая выгода – так бы отдали сто, а так всего 50. Правильно?
- Пр-р-равильна … только не пойму, зачем мне тебе сотенный давать, если всё одно …
- Тоже пррравильна …
 Грассируя «р», Моисей, казалось, передразнивает пёсий рык «господина негоцианта», но это было не так. По-русски Моисей говорил чисто. Чуть картавил лишь, когда в душевном волнении находился. Ну, почти как «будущий вождь мирового пролетариата», который примерно в это самое время в каком-то женевском гаштете, запивая бутерброд с ветчиной добротным пивом из оловянной кружки, довольно точно подметил, обращаясь к сидящему напротив Максу Пешкову, заехавшему в Женеву по пути в Северо-Американские Соединенные Штаты, куда отправлялся по приглашению престарелого Самуэля Клеменса, дабы в спокойной обстановке окончить свой очерёдной опус с рабочим названием «Мать»: «Знаете, батенька, что ни говори, а пиво буржуи делать умеют, так что и нам социалистам у них поучиться не грех. А вот ветчина (Ульянов ещё раз внимательно осмотрел бутерброд перед тем как куснуть) в сравнении с нашим «тамбовским окороком» - ха-авно (куснул, пожевал… ). И хлеб – хаа-авно. С самарским калачом – сравнения нет. А челняшки иногда так хочется. Настоящей лжаной. Лл-усскай. Да с водачькай. Эх! Скорей бы леволюция! (Ульянов азартно потёр ладошки) Домой хочется. В Лассию. К маме. Живёшь тут – как винтик в часах крутишься. А ведь человек – это не винтик». Пешков, на миг, оторвавшись от тарелки с жареными немецкими колбасками, согласно кивнул, и, воздев вилку, проокал: «Согласен. Чело;век – это; звучит гордо;!» - и снова заскрежетал ножом о блюдо. Румяный бок колбаски брызнул душистым соком на крахмальную салфетку, заткнутую за ворот смачно чавкающего «буревестника революции». Сегодня угощал Ульянов. Четыре месяца назад боевики РСДРП(б), под командой какого-то лихого гангстера-кавказца со смешной фамилией не то Мачаидзе, не то Джигитошвили, взяли на гоп-стоп инкассаторов Торгово-Промышленного банка в Гельсенкфорсе (Великое княжество Финляндское). Значительная часть из этих средств недавно поступила в распоряжение большевистского ЦК. Ульянов, как член этого самого ЦК получил свою долю. Хотя, конечно же, к эксам банков он относился хоть и пониманием, но брезгливо. Если уж экспроприировать, то не какоё-нибудь один вшивый банк. А все банки. Разом! Одномоментно! Всех экспроприаторов! Сразу … да и остальных тоже! Вот это и есть революция! Но вернёмся в волостной город Бенск, в «магазин готового платья».
- … прравилна говорите, господин хороший, - Моисей смотрел в поросячьи глазки торговца взглядом чистым, прозрачным как воды реки Иордан, после того как Иоанн-Креститель омыл в них ноги Иисуса из Назарета. И не надо сто. 50 давайте, а ещё 50 моих рубликов вам останутся. Как залог. А когда, по-моему, получиться – то и возвернёте мне их. Вместе с сотней оговоренной. Как договаривались.
- Погодь, погодь, морда ты жидовская, - незлобливо погрозил Порфирий Петрович пальчиком Моисею Абрамовичу, - Вот так вот вы нехристи нашего брата русака и дурите. Это что получиться? Я тебе 150 отдать должен? И сейчас 50! Итого двести? А ведь мы всего на 100 договорились. Ну и жулик же ты, иудей. Ну и жулик!
Моисейка, стыдливо потупил глаза и воздел ладошки, словно тарелку от себя отодвинуть желал,
- Вы меня не правильно поняли, Порфирий Петрович. Короче, сейчас 50 – а потом 100.
Совсем запутавшийся в этих нехитрых расчётах купец Сидоров, затряс головой как пес, облитый из садового шланга. Однако, марево навеянное визитером ему согнать не удалось. Словно загипнотизированный, он двинулся за портьеру, отпер ящик на комоде, и, отсчитав из неприкосновенного запаса 50 рублей ассигнациями, вручил их Моисею. Тот благодарно кивнул, шлёпнул губами и приступил к делу.
… Через неделю магазин господина Сидорова, хотя вроде остался тем же, но изменился до неузнаваемости. С вывески начиная. Вместо кирилличных букв «Торговля Сидорова», почти готикой, но по-русски «Торговый дом «Сидоров & сыновья» «Набор джентльмена», а снизу мельче завитой глаголицей «одёжа», ещё ниже, совсем что-то непонятное «exclusive London-Paris-Berlin». Под вывеской, рядом с входом большой прямоугольный плакат, бойко намалеванный местным живописцем-самоучкой каким-то Малевичем. За 3 рубля. На плакате шальная деваха, одетая в корсет и кружевные панталоны, была изображена в довольно двусмысленной позе. Одной рукой она чуть приподнимала шляпку-канотье на голове, другой делала пальчиком манящее движение, мол «ходи сюда». «Мадама» подмигивала одним глазом и улыбалась во все свои бесстыжие губы. Внизу соответственная подпись: «Здесь вас разденут – а потом оденут». В торговом зале были произведены многочисленные, и на первый взгляд бесцельные перестановки мебели и перевешены зеркала. Приказчик, так и не дождавшийся расчёта – уволен, с твёрдым обещанием этого самого «расчёта». Через месяц… другой. Взамен Моисеем были рекомендованы две мамзели неопределённого возраста и весьма шалопутного вида. В одной из них, г-н Сидоров, не без смущения узнал желтобилетницу «Люсьен» с угла на Николаевской улице. Но торговый консультант, тем же самым движением ладоней, словно отодвигал что-то, успокоил господина негоцианта – мол, так и задумано. Люсьен помогала Бенским «джентльменам» примерять потенциальные обновки, особенно брюки. Но это, не смотря на некоторую вульгарность манер madam, клиентам почему-то нравилось. Груня же получила чёткую инструкцию – в зависимости от «морды лица» покупателя (краснорожая она – или «постная»), ежели оставлял в кассе более 3 рубликов, подносить ему на прощание рюмку водки на гжельском подносе или же стакан хорошего чая, на подносе палехском. К купленным сорочкам и брюкам выдавать батистовые носовыё платки. А к костюмным парам ещё и шёлковый галстух на выбор клиента. Всё за счёт заведения. Разумеется, «счёт» этот был, пропорционально раскинут на стоимость каждого товара.
И, о чудо! Торговля пошла. Уже через декаду Порфирий Петрович «отбил» затраты, а концу месяца с трепетом сердечным посчитывал, хоть и не жирную – но прибыль однако. По сему поводу, будучи человеком холостым (жену, суку, кормить ведь надо, правда приданное … но обладательницы приличного приданного на супружеские узы с г-н Сидоровым не зарились или являли собой особ имеющих значительную примесь инородческой крови – к тому же мамзель Люсьен вполне удовлетворяла между делом его гормональные потребности – причём exclusive a-la-France), и нелюдимым (с «людя;ми» пить надо – о оне так и норовят за водку не заплатить) решил господин негоциант праздник себе небольшой устроить. Ну, там водочки от души попить, заесть её заломом астраханским, да с севрюжкой, на балалайке поиграть, на выручку полюбоваться – отдохнуть душой вообще. И всё у него получилось – да вот только Моисей Райхман праздник подпортил визитом своим. За грошами договорными, вишь, явился. Заглотнул Порфирий Петрович рюмку «Смирновской». Подождал, пока кусочек селёдочки заеденной на языке стает. Брови сурово насупил и молвил,
- Вот же басурман ты Моисейка. Совсем без стыда и без совести. Нехристь, одним словом. Это за что же ты с меня деньгу требовать явился. Ведь не пахал, не сеял. Баржу с мукой не разгружал – языком только потрепал и руками поводил! И за это сто рублёв с меня хочешь?! Скажи ещё мне благодарность, что не пожалился я околоточному о том, как ты у меня полусотенную выжулил. Или же ты, морда жидовская, думаешь, что разумом превзошёл человека православного? Накось выкуси!
И свернул господин негоциант смачный кукиш.
И неслось в след уходящему Моисею Райхману,
- Всем поведаю какой ты жулик. Будь проклято семя ваша жидовское, ненасытное!
И поведал ведь!
Чего Моисею Райхману, собственно говоря, и надо было. Так как в скорости стали обращаться к нему различные содержатели заведений, и прочие торговые люди, дабы наладил он толком их «дело». Райхман никому не отказывал. И получалось всё у него не хуже чем в «Торговом доме «Сидоров & сыновья». И главное никто, ну или почти никто, не расплачивался с ним на услугу «кукишем». Через полгода, сняв для семейства приличный флигель на Мещанской улице – отбыл Моисей налегке, в новом londo, только со скрипящим кожаным саквояжем в Варшаву. Говорили, что на бирже играть. Так ли нет ли – кому ведомо? Но Ядвига с сыном кошт немалый регулярно получали. А ещё люди говорили – что собирается Моисей Райхман в Америку, с семейством своим податься. Для того и капитал сколачивает.
Почему не вышло так? Ох… об этом уже места не осталось на страницах данного повествования. А кабы вышло... Тогда что? Вполне вероятно, что сейчас бы сын его Семён, был каким-нибудь майором ВМС США Сэмом Райхмэном, и орал своим зенитчикам: «Firer!». И те бы яростно давили на гашетки, ловя в перекрестья прицелов фюзеляжи торпедоносцев с красным кругом на белом фоне, как мухи над куском тухлого мяса, жужжащими вокруг палубных надстроек авианосца «Теодор Рузвельт», бороздящего волны Тихого океана близ атолла Мидуэй.
Но вышло всё так как вышло.
Сидит сейчас Семён Моисеевич Райхман, начальник особого отдела штаба партизанского отряда капитана РККА Савелия Сухова. В кругу боевых товарищей. Докуривает трофейную немецкую сигарету из пачки расстрелянного недавно майора вермахта фон Тюбе. Ждёт вместе со всеми выброски парашютистов. И думает – как бы получше, да повнятней ответить на вопрос бойца Блудова по поводу доводов да легенд, липким туманом тайны окутавшим, чавкающую рядом Бурундаеву топь.
- Я вот, товарищи, другую побывальщину слыхал. Прав ты Блудов. С татарами это повязано. Только не с теми, что, говорят, Гитлеру Крым продали – а с теми что с Батыевой ордой этими землями проходила. Когда я в гимназии учился …
- А вы что, Семён Моисеевич, и в гимназиях обучались? – удивлённо и с восхищением вопросил Борька Хрустов. Он был пожалуй единым бойцом в отряде из местных поселян кто семилетку окончил. Чем весьма гордился.
- Было дело, - криво усмехнулся Райхман, и продолжил, - так вот, преподавал закон божий у нас поп по имени Ануфрий. Ума был не малого попище. Тут спору нет. Разумел он что мальцам несмышлёным притчи Христовы, как белке геометрия интересны. А сему делал так. В конце урока, если мы себя смирно вели, разумеется, да на вопросы его правильный ответ держали, рассказывал нам Ануфрий этот самый какую-нибудь быль-сказку. Страшную да занимательную. Да с продолжениями. Да так, что гимназисты закона «урока божьего» аки манны небесной ждали. Ну разумеется, и свою линию мракобесную поп тот, так, исподтишка проводил. Как закончит приложение своё – так всегда медовым голосом добавит, к примеру: «А кабы крещёным был Тугарин тот, как старец Панфутий ему говорил, то не забрали бы его бесы в преисподню – до сей поры жил бы, а не кикимор по пеклу в тарантасе возил». Или же: «Как бы цыган тот, не чародея слушал, что говаривал ему, мол племени цыганскому воровать разрешено за то, что пращур их один из гвоздей украл, которыми Спасителя к кресту прибили, а заповедь божью «не укради» исполнял, так не нарезали б гайдуки панские ремней со спины его. И до сей бы поры вольным человеком, с Земфирой своей, по степям бессарабским кочевал».
- Погоди-ка, Семён Моисеевич, - подал голос боец Маленкович, пожилой, старик почти, - А не тот ли это Ануфрий, которого немцы намедни расстреляли за то что евреев в церкви прятал?
- Может и тот, - пожал плечами Райхман, - фашистам и это зачтётся … (бойцы зашикали на Маленковича, что б не мешал сказ сказывать) … Ну так вот. Запомнилась мне байка одна. Как раз про топь Бурундаеву. Дело было так. Права кое в чём бабка твоя, Борис. Со времён стародавних, среди людей слух держится – нечисто чего-то в болотах наших. Что в самой сердцевине топи хранится вещь какая-то – которая если в руки человечьи попадёт – худо будет всему роду людскому. Кольцо это есть бесовское, или другое что – мне не ведомо. Называлось место это – «поля Велеса». Хотя какие тут поля? Испокон веку – лес да болото. Поп же Ануфрий вот чего по этому поводу говорил.
Во времена стародавние, больше тысячи лет тому назад, когда ещё ни русской земли, ни польской и в помине не было, места эти глушью считались, окраиной света диковинной. Ну типа, как для нас теперь, джунгли какие азийские, в стране Кохинхине. Где среди мраморных развалин чудных языческих капищ, лианами обвитых, змеи пятисаженные ползают, да дикари с пёсьими головами на бандерлогов охотятся. Бандерлоги – это обезьяны такие. Говорят их есть можно. Да только люди с пёсьими головами, слышно – всё едят … и всех. Здесь, у нас, в те времена – ни те развалин, ни те людей, ни обезьян понятно. Только леса дремучие, болота зыбучие, да зверь дикий, живоядный. И ещё, говаривали в самой сердцевине топи место такое было где лаз в, э-э, валгаллу. Это то место, где язычники-варяги после смерти обитали. А что бы попасть туда известное количество душ сгубить потребно было. Но это всё присказка, конечно, такая же болтушная, как и сказка, та что тебе, Борис, бабка сказывала.
Но об этом позднее. А теперь вопрос. Что вы слышали, товарищи, о Рюрике?
- Это тот самый от которого цари русские пошли? – опять подал голос Маленкович.
- Он, - согласно кивнул Райхман. И продолжил свой сказ. Речь его, с хрипинкой и чуть заметной картавинкой журчала струйкой воды, что с крана неисправного точиться. Бойцы слушали рты раскрыв. В самом напряжённом месте рассказа латунная фреза луны вспорола пенистую вату облаков и осветила местность зябким мерцанием цвета выжатого лимона. Да резко так, что слушатели дернули подбородки в сторону грязно-чёрных небес. Но, там наверху было пока тихо. Лишь со стороны болот раздался протяжный, чавкающий звук, словно недоросль-дегенерат макаронину тягучую в рот свой засасывает. А Райхман так же глянув вверх, ото света лунного сщурившись, как от солнечного – и продолжил,
- … и вот полторы сотни лет минуло с тех пор, князь Владимир, правнук Рюрика, того самого Русь православной сделал, а здесь на Полях Велесовых, люд по-прежнему богам языческим, варяжским, шабаш правил. И много же народа сюда сбеглось. Всякого. Разбойного немало. Вольного. Живорезного. Шального. Шляхи в местах здешних совсем непроезжие стали. Чуть ли не от ворот Бенска. Он тогда Бенском-Бобруйским прозывался. И ещё обитатели местные девок с окрестных деревень воровать повадились. Да не хуже орды крымской, что местами этими полтысячи лет спустя проходила. Ну и значить пожалились миряне князю своему на беспредел этакий. Князя Глебом звали. Собрал, значить Глеб дружину свою и пошёл поле Велесово «пахать». Торжище языческое что у самого края болот пожёг. Станичников что оборонялись, порубил. Тех что сдались оброком обложил. Идолов повалить велел. Дубы священные порубить – а из брёвен их церкву возвести. А напротив церкви той – волхвов самых злобных повесить вниз головой. Что бы, это, значить, чувствовали – как умирают. Но вот как вышло. Через несколько годков Батыево нашествие началось. Батыга, как известно, после того как Киев-град пожёг – через Карпаты Европу завоёвывать двинулся. Точнее сказать угорского круля Белу наказать по родственному. У угров с монголами испокон веков какая-то там непонятка завязалась. Но это повод был. А вот темника своего Бурундая с туменом, ну дивизией, если на наши деньги, - отборной на Север хан послал. Как раз в наши края. Знал ли Батыга о той вещи, что говорил я, в болотах тех храниться – нет ли. Мне не ведомо. А может Бурундай этот свои замыслы какие имел. Впрочем, это вряд ли. У татар насчёт дисциплины, говорят строго было. Ну, коротко ли, долго ли Бенск-Бобруйский Бурундай пожёг вместе с жителями. Князь Глеб с дружиной в сече лютой сгинул – а татары в леса эти наши двинулись. К болотам. Видно известно было об артефакте том, может Бурундаю – а может самому Батыге. А «поля Велесовы» за время то, что прошло от княжьего визита до татарского набега, вновь людом обросли. Как щека бритая щетиной. От веры христовой люд тот открестился. Церковь порушили. Попа со служками повесели на том самом вязе, на котором князь волхвов вздёрнул – и по новой стал народ шабаш языческий справлять. Тут и Бурундай с туменом своим заявился. Татар встретили хлебом солью. Впрочем, откуда хлебу у жителей приболотных взяться было? Дичью болотной, да ягодой лесной с грибками народ перебивался. На шляхах торговых уже не забалуешь – после басурманского нашествия опустели шляхи-то.
И более того. Верным оказалось то, что Бурундай со своими головорезами послан был ханом своим совсем не для того, что б городишко захудалый разорить – а что б до той тайны болотной добраться, что поля Велесовы хранили в зыбях своих. Что самой сердцевине топей таиться. Видно и в за правду во времена те люди верили, что сила какая-то неведомая тому достанется, кто меч тот или чекан варяжский, или как, вон, Борис говорит – кольцо волшебное, заполучит. Затребовал, значит, темник ханский, себе проводников, которые бы смогли конников его через трясину провести. Да кого ж найдешь? И те времена, как и в эти слава о болотах дурная шла. Верили, вишь, люди темные, что вход в тайник тот мертвые варяги охраняют. Да валькирии. Это бабы такие крылатые. До крови жадные. Они, ежели сказам верить, самых храбрых из мертвых викингов себе в полюбовники брали. Падали людишки к копытам коня Бурундаева на колени, челом били, молвили: «Хошь казни нас повелитель грозный, хошь милуй – а никому не ведом путь в то место, что тебе потребно путь держать. Никто из живых человеков туда не доходил – а кто дошёл, тот не возвернулся обратно. Казнил кого генерал монгольский или миловал – то не известно. Но татарин все же воителем неистовым был. Отступать не любил. Да и как отступиться? Как потом на очи хана с вестью появиться, что воля его не исполнена? С такими слугами хан поступал как …
- С врагами народа! – подал голос кто-то из бойцов.
- Так, да не так, - хмыкнул Райхман, - Палачами у монголов, вишь китайцы были. А те в пыточном ремесле толк знали … Так что неудачнику этому мог кто и из «врагов народа» позавидовать. Хотя, конечно, как я говорил уже Бурундай тот кем-то навроде нынешнего генерала был, и основания имел на смерть не слишком тягучую рассчитывать. Только кому ж погибель мила. Хоть длинная, хоть короткая. Жить, да солнышко видеть каждая тварь божия желает. Устроено так.
- Кем? Боженькой, что ли? – не удержавшись, вопросил Борька Хрустов, хоть и неуверенно но с каким-то затаённым вызовом.
- Дарвином … - покривился Райхман.
- А это кто такой?
Но слушатели зашикали на Борьку и тот замолк, так и не узнав, кто же такой этот самый Дарвин – бог какой, типа Сааофа или же человек. А Райхман зачарованно глядя на жёлтый серп луны, переливающийся мертвенно-синюшными тонами, продолжил. Хотя по интонациям стало понятно, что желание рассказывать у него сникло. Но привыкший все дела доводить до конца начальник особого отдела продолжил, правда, уже без прежней выразительности.
- … и тут предстает перед Бурундаем дряхлый волхв, чудом уцелевший после погрома на язычников. Его и петелечка княжеская минула, и болотная лихоманка не взяла, и даже тьма годов прожитых тело его сморщенное не сгрызла. Помнил волхв те времена ещё когда Русь, почти вся, богам старым верна была, а по сему приход веры новой, Христовой, встретил с ненавистью и злобой бессильной …
- Как буржуи мировую революцию! – это всё тот же комсомолец Борька не удержался от ремарки.
- Возможно … - Райхман глянул в его сторону с брезгливой смешинкой во взгляде и продолжил, - считал волхв тот, а имя он имел Яромир, что нашествие татарское на земли русские, да и вообще на весь мир Христовый, есть кара духов древних Богов, за отступничество и гнев их – что капища языческие без жертв кровяных рассыхаются. И присоветовал волхв Бурундаю вот чего. Лес рубить и гать мостить. Это темнику по нраву пришлось. Говорили, что будучи ещё совсем молодым нукером он, вместе с Чингисханом штурмовал Великую Китайскую стену. Видел кто такую? Я нет. Но говорят – впечатляет. Как говорит товарищ Сталин: «Нет таких крепостей, которые не взяли бы большевики». Для татаро-монгол, видно, так же преград не существовало. Хоть большевиками они не были – а товарищ Сухебатор ещё не родился. Да и конечно Чингисхану какому – до товарища Сталина – ох, далёко. В положительном смысле, понятно. Ну так вот. Стена та китайская на тысячи верст простиралась. Сто лет её строили. А штурмом взяли – за день. А тут топь болотную, верст десять всего – гатью умастить. Реальным показалось Бурундаю такое.
Повелел он батырам своим загон-облаву устроить и люд весь что в неё попадёт сюда согнать. И стали мужики лес рубить, да гать мостить. И двинулась татарва по гати той, по мере роста её, в самую сердцевину болотную … Да вот только со времён тех никто более ни о татарах, ни о генерале их слыхом не слыхивал. А болото с той поры Бурундаевым звать стали. А места те проклятыми прослыли.
- А ведь верно, - задумчиво проговорил Маленкович, - я вот чего знаю! Говорят что в версте от деревни Верхние Оки, - это на той стороне топи, ещё остатки гати этой найти можно. И места там - дурные верно. Так как лес там плохой растёт. Из дерев – одни осины. Из грибов – одна поганка. А вся ягода – волчья. Но только вот Семён Моисеевич, непонятно получается. Откуда тогда нечисть болотная пошла, та о которой столько страхосказов средь народа идёт?
- Откуда? Об это вот что говорится. Когда на пол дороге брёвна для гати кончились – Бурундай в ярость пришёл. Ждать не пожелал пока мужики новых стволов навалят. Ибо чем глубже в болота тем дальше лес таскать. И рубить дальше. Не поспевали лесорубы. Тогда велел татарин гать мостить из живых людей русских, коих во времена загона к краю болот ох сколько согнано было. И по помосту тому, шевелящемуся ещё, из живой человечены, двинулись татары к тому чертогу болотному … или ещё к чему. А так как людишки те в основном некрещеные были, али те кто в язычество вернулись, да и баб там шалопутных считай все – они с мужиками в грехе свальном проживали, - то душам их (так поп Ануфрий нас мальцов стращал) ни нашлось мест ни на небесах, не в пекле. Остались души те, числом не в одну тысячу – неприкаянными. И из мест тех, где загублены – не стало им дороги, ни в землю так где ж могилу в топи зыбучей выкопать, ни в небо ни в бок куда. А Дух Нечистый, он ведь вор известный. Где чего плохо лежит тут же слямзит. Себе бес эти души нечестивые, раю непотребные, а пеклом побтезгованные и забрал. То ли был бес тот Махмушеломом, толи другим – не знаю. Им бесам то имя – тьма. Много их. Всяких и разных. Так вот дал бес тот душам грешным оболочку разных чудищ болотных: леших, кикимор, волков-оборотней да василисков. Во общем полк воинства антихристова на том болоте формироваться начал.
 - Это навроде полицаев, что чьи души фашисты купили за пайку иудину, - задумчиво и серьёзно проговорил Борис Хрустов – Гитлеру проклятому продались … и тоже ведь … оболочку … форму новую получили … иуды.
- Верно говоришь, Борис … - на этот раз без иронии всякой молвил Райхман, - Только вот с нечистью болотной и всей прочей тёмной силой во времена Армагедонские ангелы небесные разбираться будут. А нам, товарищи, Армагеддона дожидаться не след. Со своей «проклятой ордой» сами разберёмся. С фашистами-то? Верно я говорю?
- Верно! – послышались нестройные голоса.
- Тихо!
Все смолкли. В наползшей тишине, откуда-то сверху, послышался едва различимый звук работающего мотора. Райхман глянул на часы со светящимся циферблатом. И по времени всё сходилось.
А в небе двум десяткам пар глаз, на фоне лунного диска, предвстал черный контур одинокого самолёта.
- Поджигай! – скомандовал Райхман. Через несколько минут огонь оживших костров, осветил лесную поляну. Почти как днём.
3.6. Чуть менее года до момента описываемых событий. Восточное средиземноморье.
Воздушно-десантные войска райха, созданные по личному приказу Гитлера, были вымуштрованы и полностью экипированы. 7 авиадесантная дивизия генерала Штудента ждала приказа фюрера и партии. Германские парашютисты были подобны в ожидании воли вождя, питбультерьеру, завидевшему противника на собачьем ринге, как струна натянувшему поводок, скалящему острые клыки и стряхивающему с хищной морды пену холодного бешенства. Десантники ждали приказа. Времени и места. Где и когда им предстоит, во славу райха, порвать в клочья остервенело сопротивляющегося британского бульдога. Выброшенная с континента, но по-прежнему непобедимая на океанских просторах Британская империя, была для этих псов войны той самой целью, ради которой немецкий народ потратил столько сил и средств на их экипировку и дрессуру. И доверие фюрера, нации, и партии будет оправдано. Белокурые бестии не испытывали, ни малейшего сомнения в том, что им, подобно древним викингам, своими налётами три столетия заставлявшим трепетать Европу (и ту же Британию в частности), предстоит вписать свои имена в историю доблести великих воителей прошлого и будущего. Ведь в данный момент времени именно они, крылатая пехота райха, да ещё пожалуй, подводные волки адмирала Редера, являются тем последним, тем главным козырем, который поможет великому фюреру достойно и с блеском закончить эту смертельную партию в кровавый покер между Третьим райхом и Британской империей. Конечно же, жаждущие лизнуть большой крови, германские ВДВ, без особого напряжения мозгов своих сухопарых, молодых генералов, имели вполне конкретное представление о главной стратегической задаче. Это - что бы серое небо над южной Англией раскрасилось цветами куполов парашютов доблестных воителей райха. Именно им, титановому кастету на стальном кулаке вермахта, скорее всего, предстоит стать решающей силой в захвате ненавистного острова. Но перед решением этой великой стратегической задачи предстояло решить задачу тактическую. Нанести кичливым британцам точечный, кинжальный удар в нервное сплетение островной империи. Таких точек, таких нервных центов было несколько. Гибралтар, Мальта, Кипр, Крит, или Ближний восток. Где-нибудь в Багдаде или Иерусалиме. Что касается Гибралтара, то коварный каудильо Франко оказался неблагодарным. Извиваясь как угорь – он всё же изыскал наглость отказать фюреру в содействии по захвату этого британского форпоста у Геркулесовых столбов. Старый лис выжидал. На Ближнем Востоке дела обстояли иначе. Почувствовав, что «бремя белого человека» утяжелилось борьбой с коричневой заразой – арабы всех мастей подняли голову. Гитлера семиты считали своим союзником. Приход германцев ждали с вожделением. И хотя фюрер с большой долей брезгливости относился к этим своим союзникам – но иллюзии магометан не развеивал. Гитлер считал арабов популяцией такой же неполноценной как негры и китайцы. Однако за их ненависть к евреям и англичанам всячески поощрял сепаратистские тенденции шейхов и муфтиев. И если в Трансиордании и Палестине было пока спокойно. То в Ираке, нетерпеливый генерал Рашид Али в результате гос. переворота свергнув с Багдадского трона Хошемитскую королевскую династию, объявил Ирак независимым от британской империи и союзником райха. 2 мая СССР признал режим Рашида Али и между Москвой и Багдадом установились отношение не только дипломатические, но и дружеские. Правда военную базу в Мосуле, как рассчитывал Сталин Советскому Союзу в аренду не сдали, извинившись и оправдавшись тем, что это место застолблено его доблестным союзником фюрером германского райха. Что ж. Сталин не обиделся. Пока ещё Красной Армии не пришло время омыть свои обмотки в водах индийского океана. Но всему свой час. Согласно стратегическому плану войска Северо-Кавказского и Закавказского военных округов должны были выйти к Басре, в устье Евфрата в течение двух недель. Это план, кстати, частично был блистательно осуществлён. Пол года спустя. Правда в союзе с британцами, когда, поневоле, ставшие кунаками, Сталин и Черчилль приняли решение оккупировать Иран.
Ждал германских парашютистов в Багдаде и шах Ирана Реза-Пехливи. Этот цыганоподобный азербайджанец считал себя арийцем даже боле истинным, чем сам фюрер. Его опереточная армия была отмобилизована и готова присоединиться к германскому десанту. Удара с Севера шах не опасался. СССР и Райх союзники. Гитлер и Сталин – друзья.
Но 30 мая 41 года в Багдаде высадились не германские десантники, а британские коммандос. Рашид Али вместе с гостившим у него шейхом Иерусалима и его юным племянником Ясиром бежали. На советском самолете они добрались до Ростова-на-Дону. А оттуда – в Берлин. Там были приняты Геббельсом и фюрером. Не смотря на тёплый прием, семиты получили от властей райха весьма жидкий пансион. Сие несколько охладило любовь этих зверьков к фюреру. Хотя ещё больше разожгло ненависть к всемирному еврейству и идущему у него на поводке британскому империализму. Но оккупация Великой Британией Ирака было даже не запоздалым ответом – а скорее напоминанием (в частности посткемалистской Турции) о том, что клыки и когти у британского леопарда ещё достаточно остры. И он, даже раненый, способен порвать в клочья любого из новоявленных союзников-шакалов тевтонского волчары. А за месяц до того флот Его Величества, как матёрый доберман-крысолов очищает хозяйскую кладовку от грызунов, очистил средиземноморье от итальянского флота, который ещё год назад дуче называл непобедимым. Итальянские крейсера и линкоры (те, что не потоплены) были загнаны на свою базу – в Геную. А сама Генуя, вместе с доками и терминалами была превращена в руины из крупных калибров британских линкоров и самолетами с авианосцев. Средиземное море вновь на какой-то период превратилось в «Британское озеро». Этот факт во многом и предопределил направление главного удара крылатой пехоты фюрера. За неделю до захвата англичанами Багдада, 21 мая 41-го года германское радио сообщило о вторжении подразделений вермахта на остров Крит.
Вторжение с моря было, мягко говоря, проблематично. Поэтому основной упор генштаб ОКВ сделал на вторжение воздуха. Силой 7 авиадесантной дивизии планировалось захватить английский аэродром Малем. Это был ключевой момент операции. Вслед за десантниками второй волной вторжения следовали альпийские егеря. Именно на них лежала основная задача по очистке горного Крита от британских соединений. Но егеря должны были выгрузиться уже с транспортов приземлившихся на отбитую у британцев взлётную полосу. У германских генералов отсутствовали иллюзии.
Бульдожье упорство.
Вот суть любой британской обороны.
Во все времена. От Азенкура до Ватерлоо. От Вердена до недавней обороны Торбука. До той поры пока не получен приказ отступать от своих чопорных, но не кланяющихся пулям офицеров. А когда те отдадут такой приказ? О, уж это немецким воителем было известно. Это произойдёт тогда, когда британцы педантично и профессионально просчитав все варианты, поймут что дальнейшее сопротивление бесперспективно со стратегической, тактической и политической точек зрения. Впрочем, на «политику», возможно, будет и наплёвано, если речь зайдет о спасении сотни, другой «Томми» отстреливающихся до последнего патрона на каком-нибудь перевале. Впрочем, это тоже политика. Премьер, назначавший или во время не снявший генерала из-за глупости или нерасторопности которого загублена хоть рота островитян, вряд ли может рассчитывать на очередной мандат от налогоплательщиков, на чьи кровные фунты обучены и экипированы солдаты Его Величества. Англичане сдавались в плен. Так же как и все остальные солдаты этой войны. Но только согласно параграфам армейского устава. После того как боекомплект расстрелян – а отступать некуда. И, конечно же, по приказу. Ответственность за капитуляцию брал на себя старший по званию. И этот момент должен был наступить максимально быстро.
На острие вторжения находился третий батальон из элитного спецназа JagdverbInde под командой гауптштурфюрера Оттона Скорцени. Однако остриём острия являлась штрафная рота СС «Гепард». Это подразделение должно первым высадиться на взлётную полосу аэродрома Малем, подавить сопротивлением английских зенитчиков, и позволить парашютному десанту достичь земли, дабы развить успех. Большинство бойцов «Гепарда» техникой прыжков с парашютом не владела. Это были матерые эсэсовцы, чем-то провинившиеся перед партией и фюрером, собранные со всех концов райха. Теперь им предстояло кровью, своей и английской эту вину смыть. На Крит они должны были высадиться с планеров, которые в заданный квадрат доставят тяжёлые бомбардировщики.
Со своими боевыми товарищами бывший штурбанфюрер Ханс Бест познакомился лишь за несколько часов, до того как бойцы наспех сформированной ударной роты были забиты в два планера, как норвежские сельди в бочку. В узком брюхе этой конструкции из парусины и фанеры, штрафники расположилась в два ряда, напротив друг друга, тесно прижавшись плечом к плечу, без возможности отвести глаза от взгляда напарника. Мутно-голубые радужки и расширенные от сумрака зрачки выплёскивали друг на друга волны страха, куража и надежды, на гребне которых пузырилась сивушная пена яблочного шнапса, по сто граммов которого всасывались в стенки желудков. В салоне стоял запах табака, водки и дешёвого одеколона «Жасмин». Всем элементам фанерной «птицы» передавалась вибрация от мощных двигателей «Ю-52»», к брюху которого планер был и присобачен. От материнских объятий дюралевого стервятника этот хищный птенец, должен был освободиться на подлёте к аэродрому, что бы бесшумно и неожиданно, как грозная валькирия упасть на голову британцев. Но штрафники были спокойны. Вибрацию раскосов не перемежал стук зубов. Только играющие желваки на обострившихся скулах, ходящие кадыки, и кипящее олово взглядов из-под козырьков десантных кепи с имперским орлом. Всем хотелось две вещи. Ощутить под ногами бетон взлётной полосы. И шнапса. Штрафники были экипированы с тем же тщанием и германской педантичностью, как и бойцы остальных штурмовых групп. В экипировку эту входила и фляга с разбавленным спиртом. Но потреблять алкоголь до огневого контакта Скорцени запретил. И хотя этим, даже по эсэсовским понятиям отморозкам, терять было нечего, приказ соблюдался. Толи сказалась въевшееся в кровь немецкая дисциплина, толи это был гипноз сверкнувшего взгляда комбата, пообещавшего, что для нарушителей его распоряжений штрафная рота станет не самой большой неудачей в карьере головореза. Слева от Беста, опершись локтями о шмайсер, лежащий на коленях, здоровенный белобрысый детина пытался извлечь членораздельные звуки из губной гармоники. Наверное, даже фон Караян с напряжением опознал бы в этих фальшивых звуках милую мелодию берлинских шарманок:
«Ah, my libber Avgustin, Avgustin, Avgustin…».
Слава богу, рев моторов и шелест фюзеляжа, заглушал эти музыкальные рулады. Насколько помнилось Бесту, во время краткого знакомства, передавая друг другу флягу после очередного глотка – «белобрысый» представился Фрицем. Бывший майор панцирваффе. Рыцарский крест за Варшаву. Дубовые листья к нему за Льеж. А в Белграде не повезло. Во время дружеской попойки в честь падения очередной европейской столицы Фриц убил своего сослуживца. Убил случайно. По глупости. Нагрузившись сербской сливовицей доблестные воители устроили соревнование по меткости на кубок Вильгельма Телля. Кубок представлял собой литровый фужер из королевского сервиза почти до краёв заполненный «madam Kliko», поставленный на голову очередного нибелунга. Своеобразное подобие русской рулетки. Сначала ты стоишь под прицелом с шампанским, как на голове, так и внутри. Потом меняешься местами. Фридрих практически никогда не промахивался из пушки своего «Т-3». Не промахнулся и из вальтера. Только вот погрешность здесь имела иное значение. Три сантиметра по вертикали для танкового снаряда и пули – это дистанция огромного размера.
Справа от Беста меленький, чернявый штрафник, совсем не арийского вида (а кто арийского? рейсхфюрер что ли?), с туповатым сосредоточением пытался придать закатанным по локоть рукавам одинаковую длину. Он подворачивал материю то на одной, то на другой руке. Потом вытягивал их. Внимательно всматривался, медленно поворачивая голову влево-вправо. И не удовлетворившись, начинал процесс по новой. Представился чернявый Лембетом. Во взгляде его карих бегающих глазок аристократу Бестом читалось что-то криминальное. Это было близко к истине. В конце 20-х работая старшим матросом на торговом судне, Лембет ограбил судовую кассу. Попался. Провел пару лет в тюрьме. Вышел по амнистии. Инфляция. Безработица. Гоп-стоп. Срок. Дерзкий побег. Несколько месяцев болтался на нелегальном положении по гамбургским притонам. Примкнул к штурмовикам Рэма. За две кружки пива вступил в партию. Там получил признание как яростный боец в драках с коммунистическими дружинниками. За поножовщину, кончившуюся убийством двух докеров – снова тюрьма. Пожизненное заключение. Понятно оно закончилось в феврале 33 года торжественным освобождением из каземата, членством в СС, офицерскими погонами. Однако прошлое помешало сделать Лембету блестящую партийную карьеру. Дело было не в криминальных наклонностях характера – а в крови. Боле того, даже членство в СС оказалось под вопросом. Во время очередной партийно-расовой чистки выяснилось, что мать Лембета на три четверти оказалась эстонкой, а отец наполовину итальянцем. В итоге, с учётом былых заслуг перед новым режимом, склонный к авантюре и от природы агрессивный обер-лейтенант Лембет оказался в элитных частях морской пехоты. Участвовал в высадке в Норвегию. Железный крест. Отпуск. Пьяное знакомство с какой-то фройлян в устье декольте которой притаилось обольстительное бриллиантовое колье. Изнасилование. Убийство. Ограбление. Трибунал. Штрафбат. Но особое внимание Беста привлёк сидящий напротив десантник. Его Ханс приметил сразу же. Несколько часов назад. Когда «гепарды» грузились в транспорты на итальянском острове Сарпанто. Вот две цепочки штурмовиков, навьюченных оружием и амуницией, тянуться к негостеприимному зёву планеров. В одной из них Бест. Он непроизвольно оглядывается. На взлётную полосу, с визгом протекторов, выруливает чёрный «Мерседес». И распахнутой дверцы и появился… этот. Он перебросился парой неслышных слов с кем-то сидящим в машине. А затем, внимательно всматривается в две шеренги грузящихся десантников. Как будто соображал. К какой же примкнуть. А, похоже, так оно и было. Вот выбрал. И рысью догнал хвост колонны, в которой находился Бест. Экипирован, сидящий напротив Ханса, странно. Точнее не так как все прочие бойцы. Та же удобная форма ВДВ. Рукава закатаны. На ногах альпийские ботинки. Только у него не было ни ранца, ни автомата. Вместо ранца, вдоль бёдер две потертые кожаные сумки, с тускло блестящими бляхами. Одна прямоугольной формы с жёсткими рёбрами. Будь сумка раза в два объёмней, то можно было бы предположить, что это футляр для рации. Вместо шмайсера на поясе топорщились две кобуры под длинноствольный парабеллум. На голове, не кепи, а широкая повязка, цвета придорожной пыли. Щёки не перемазаны как у всех маскировочной сажей. А глаза скрыты чёрными очками хищно выгнутой трапециевидной формы. И ещё подметил Бест. Коротко стриженые волосы, с лихим чубчиком, спадающим на повязку на лбу, были какой-то странной масти. Ни светло-русые, не седые – а чисто белые. Такого же цвета, почти прозрачная, щетина пробивалась на острых скулах и чеканном подбородке с ямочкой. Кожа матовая. Без кровинки. Губы напоминали порез. Рукава закатаны по локоть. На руках, как у всех нитяные перчатки без пальцев. Правое запястье украшает массивный хронометр с кнопочками и секундомером. На левом компас размеров чуть меньше кофейного блюдечка, судя по кнопкам и рычажкам на корпусе, тоже навороченный. На десантном френче отсутствуют какие-либо знаки различия. Впрочем, и у остальных бывших «штурмбанфюреров» погоны были девственно-черны. «Белый» (так про себя окрестил Бест товарища по несчастью) расстегнул нагрудный патронташ и извлёк из него плоскую металлическую флягу. Не спеша, свинтил колпачок. Приложился из гола. По салону расползся дурман хорошего коньяка. Вот он обтёр горлышко о тыльную часть ладони и, встряхнув флягу, протянул её Бесту.
- Будешь? Арманьяк. 20 лет выдержки. Хороший.
Бест принял флягу. Так же взболтал. В ней, судя по звуку, было больше половины. Приложился. Глоток. Второй. Стразу стало легче. Кровь в жилах, казалось, весело зажурчала. Шнапс, в сравнение с этим напитком – всё одно, что горничная-дурнушка на фоне красотки-герцогини. Напиток имел привкус яблока и корицы. А главное ласкал нервы, словно пальцы умелой шлюхи мошонку. Принимая у Беста обратно посудину «Белый» улыбнулся краешками губ,
- Вилли.
- Ханс.
- Прозит, - «Белый Вилли» ещё разок приложился к фляге, - Будем живы.
- Братан, а меня не угостишь? – подал голос Лембет. По его горлу катался кадык, словно птенец, искавший выход из яйца с эластичной кожурой. Трапеции очков медленно повернулись в сторону жаждущего взгляда бывшего морпеха. После короткой паузы лающий ответ,
- Nine.
- Не понял, геноссе? Что так?
Чёрные стёкла очков отразили перекосившееся от закипающей злобы лицо Лембета. «Белый» произвёл круговое движение ладони перед его носом. Ответил. Тембр голоса походил на звук разламываемого спелого арбуза,
- Добро переводить жаль. Рейсхфюрер учит нас бережливости. А тебя, «бр-ррр-тан» убьют через («Белый» развернул циферблат хронометра в сторону очков) минут десять. А напиток дорогой. Живым он будет более полезен.
Планер дернулся. Начался свободный полёт. Бест почувствовал лёгкий тычок локтя соседа в бок. Это Лембет лапнул ножны своего эсэсовского кинжала. В тоже мгновение в полусогнутой руке, сидящего напротив «Белого Вилли» мелькнуло что-то блестящее, вертящееся словно фреза. Лишь через секунду другую Бест понял. Это десантный нож. Оружие вращалось вокруг кисти Вилли как будто бешеный электрон вокруг атомного ядра. Оно, словно подтверждая второй постулат датчанина Бора, ныряло между растопыренными пальцами. Выписывало замысловатые пассы. Казалось клинок крутиться сам по себе безо всякого участия руки, с виду абсолютно расслабленной. Вжик. Вжик. Мутная молния мелькнула перед самым горлом Лембета. Вжик. Свободной рукой Вилли ловко поймал отсёчённую от ворота морпеха пуговицу. После синхронным движением, одной рукой спрятал клинок где-то в районе высокой шнуровки правого бутса, а другой, щелчком пальцев, отправил пуговицу в раскрывшийся от удивления рот Лембета. Тот машинально сплюнул её в поднесённую к губам ладонь.
А Вилли ткнул в него указательным пальцем, и, не утерев с губ порез улыбки, спокойно произнёс,
- Плохо солдат. У тебя ненадлежащий внешний вид. Солдат фюрера должен выглядеть аккуратно даже в могиле. На первый раз ограничимся замечанием. Есть что возразить?
Лембет оторвал завороженный взгляд от ладони с пуговицей. В его зрачках сверкнула злоба. Глаза превратились в щёлочки. По исказившемуся лицу, вполне ясно можно было прочитать. Первая пуля из шмайсера Лембета достанется, не какому-нибудь англичанину, а Вилли. Разумеется, если шанс представиться. Спина, точнее. Своротив скулу в сторону Беста, от которого исходило дразнящее ноздри коньячное амбре, выцедил сквозь зубы,
- А он что заговорённый? А ты? Всех нас ждёт яма с извёсткой. И тебя, шустрик.
- Он? – чёрные очки остановились напротив переносице Беста, а порез улыбки стал чуть шире, обнажив мелкие жёлтые зубы, - Он везунчик. Тебе ведь всегда везёт, Ханс?
- Нам всем повезло в том, что мы родились немцами. И живём в одно время с великим фюрером! - Бест сам не знал, почему выговорил эту высокопарную банальность. Но через секунду понял. Почему. Лембет вызывал у него брезгливость. Вилли – страх. С одним не хотелось связываться. Другому противоречить.
- И то верно. За Адольфа Гитлера! – Вилли взболтнул свою флягу и опять со смаком приложился к горлышку.
- Дай хоть за здоровье фюрера выпить, гад, – почти заскулил Лембет, приведя как ему показалось неотразимый аргумент. Ему очень хотелось «лизнуть» двадцатилетнего арманьяка. Вполне вероятно действительно в первый и последний раз в жизни.
Вилли, завинчивая крышку, и лыбясь ровно половиной рта, довольно миролюбиво ответил,
- Фюрер сам не пьёт, и другим не советует. Империи нужны здоровые солдаты. Трезвые. Алкоголь мешать меткости. Знаешь об этом? «Брр-ратан».
- Уж в тебя то, жопа, я не промахнулся бы, - почти про себя, но различимо прошипел Лембет.
Танкист Фридрих оторвался, наконец, от гармошки. Ему тоже очень хотелось арманьяка, но гордость не позволяла унизиться до просьбы, если не предложено. Засунул гармошку в ранец стоящий между колен, зло бросил сквозь зубы,
- Хватит собачиться, господа. Сейчас англичане всех нас угостят кого джинном с тоником. А кого виски со льдом.
Вилли лениво зевнул, и тут же собрался,
- Малем охраняет новозеландцы.
Как бы подтверждая последнюю фразу Фрица, со стороны носа планера раздалась лающая команда комбата,
- Ahtung!
Толчок. Посадка. Относительно мягкая. А потом начался ад.
Когда десантники, споро, но без суеты выкатывались из ещё скользящего по бетонке планера, оказавшийся за спиной Беста, Вилли дыхнул ему в ухо коньячным шепотом,
- Слушай внимательно, Ханс. Держись меня. Спину прикрывай. Тогда твоя удачливость нам поможет.
Неожиданность и практическая бесшумность вторжения дала немцам несколько минут форы. Когда постовой с пулемётной вышки заметил второй парящий планер, из первого «гепарды» уже выгрузились. А к своим «спитфайерам» английские лётчики бежали, когда бой полыхал вовсю. Не один британский истребитель не смог подняться в воздух. И самолёты, и их экипажи были расстреляны упавшими с небес как стервятники «мессерами». Но через несколько этих самых минут тишина превратилась в свою противоположность. Растянувшись в волчью цепь, первая рота штурмовиков с ходу бросилось на приступ британских укреплений. Они являли из себя бруствера сложенные из мешков с песком. Пулемётные вышки и гнёзда. Англичане не успели занять позиции. Жидким огнём нападающих встретили лишь боевые посты. Но британцам везло. Уцелевший пулёметчик на вышке достал очередью из крупнокалиберного пулемёта второй планер, когда тот был ещё мерах в двадцати от твёрдой земли. Из него как из раскрывшегося стручка горошины, на взлётную полосу посыпались штрафники. Со шмяканьем, как жабы они плюхались на бетон. Не встал почти никто. Но над взлётным полем замаячили уже следующие планеры. А сверху, над ними с хлопаньем раскрывались парашюты десанта. А следом заходил на посадку первый транспорт с альпийскими егерями. От бруствера из мешков с песком, за которыми засели караульные, уцелевших штурмовиков, отделяло чуть меньше тысячи ярдов. Приметно столько же ярдов предстояло преодолеть солдатам 3-го новозеландского полка, поднятых по тревоге и спешащих на помощь товарищам. Кто первый доберется до этого рубежа – за тем и первый раунд. Эсэсовцы, в полный рост, не сгибаясь, пошли на пулемёты. Они умели умирать. Им больше ничего не оставалось. За спиной бетон взлётной полосы, простреливаемой насквозь. На нём уже полёг батальон их товарищей. Или около того. Пуляя из автоматов с пояса, штрафники рысью рванулись на штурм.
- Красиво идут, - с весёлой злобой проговорил британский сержант из Бирмингема, сноровисто заправляя новую патронную ленту, в станковый пулемёт.
- Арийцы, - вторил ему капрал маори-полукровка из Веллингтона, яростно передёргивая затвор винтовки …
Через пол секунды оба одновременно получили по пуле в лоб. В одно и тоже место. Чуть выше переносицы. Почти с полной уверенностью можно сказать, что эти пули послал «Белый» Вилли. Хансу он напомнил ожившую статуэтку скандинавского бога Войны. Этакого механического бесерка. До того были просчитаны и движения и действия. В них проступало что-то нечеловеческое. Насекомоподобное. Словно вставший на задние лапы богомол, он зигзагами, «качая маятник», паля «по македонски» из своих парабеллумов, не бежал, а именно быстро передвигался в сторону англичан. И получалось так, что не он как будто бы уворачивался от пуль, а пули, меняя траекторию полёта, облетали долговязую фигуру.
200 ярдов.
Лембет так никогда и не попробует арманьяка. Разве что в аду, в день рождения фюрера, Сатана угостит своим подопечных «коктейлем Молотова», добавим в каждую пинту бензина по унции благородного напитка.
100 ярдов.
Танкист Фриц так и не узнает что через два года в полк, которым к тому времени он вполне бы мог командовать, вместо теперешнего богемского металлолома, поступят новые танки «пантера». И они под деревней Прохоровкой, преподадут урок даже доселе непобедимым русским «тридцатьчетвёркам». Конечно, полк будет остановлен и уничтожен. Но русские заплатят 10 своими машинами за одну германскую. А людьми больше. Несчитано больше.
50 ярдов.
«Гепарды» сыпались на бетон взлётной полосы, словно подсолнечные семечки из прорвавшегося кармана.
5 ярдов.
Вот и бруствер блиндажа с задранным носом дула мёртвого пулемёта. У треноги голова «Томми», с аккуратной дырочкой между бровями над заледеневшим взглядом. До него добрались лишь двое из всего батальона.
Вилли, преодолел сооружение из мешков с песком как огромный таракан. Ползком. Быстро и сноровисто перебирая конечностями. Это подобие открытого блиндажа было самой крайней точкой на левом фланге британской обороны. Бест перевалился следом. Трупы. Но к ним бегут живые. В ста ярдах с обратной стороны укрепления взвизгнул протекторами джип. И него – полувзвод новозеландцев. Подчиняясь лающим командам офицера, британцы брызнули по боевым позициям, на ходу передёргивая затворы своих «энсвилдов». Вилли сделал Бесту знак кистью. Залечь. Тихо. Жесты «Белого» были так красноречивы и понятны, что движения пальца заменяло целый речитатив команд. Что бы достигнуть позиции, где притаились захватившие её два штурмовика, британцам требовалось минуты полторы. Время это было использовано Белым Вилли следующим образом. Он поменял обоймы в своих парабеллумах, на один из них сноровисто навернул извлечённый из бокового кармана глушитель и ловко швырнул оружие Хансу. Сам, таким же кошачьим движением вытащил свой страшный нож и напрягся. Бест понял две вещи британцев надо брать без шума. А главное для чего? Напарник словно телепортировал ему свою мысль. Им нужен автомобиль. Тот самый джип-виллис стоящий неподалёку. И если даже, что маловероятно, шофер извлёк из замка зажигания ключи – Ханс был уверен, Вилли заведёт машину и без ключей. Вот трое британцев забежали в блиндаж. Отдышались от бега они уже на том свете. Вжик. Молниеносным росчерком «пера», одним движением, Вилли перерезал англичанам горло, галантно увернувшись от трёх фонтанов крови из рассечённых аорт. Четвёртый солдат теоретически мог его достать штыком, но глухой хлопок из парабеллума свёл к нулю даже эти теоретические шансы.
Короткими перебежками к машине. Ключи оказались в замке.
Их заметили.
Через полчаса, когда автомобиль, изрешечённый пулями, елозил по горному серпантину на ободах простреленных протекторов, Вилли обернулся и наконец-то произнёс первую фразу в слух, с того момента как они высадились на землю Крита:
- Нам везёт, Ханс. Чертовски везёт.
Убедившись в том, что в патронташе не осталось ни одного магазина для шмайсера, Бест устало произнёс,
- Патроны кончились. Куда мы едем? Кто ты такой, Вилли? Зачем я тебе?
Он подметил вот чего ещё. Ловко крутя баранку, «Белый» больше смотрел не на дорогу, а свои запястья. Методично переводя взгляд с компаса на хронометр. Сейчас же, обернувшись, ответил,
- А не много ли вопросов тебя гложут, дружище. Расслабься.
- Кто ты такой, Вилли?
- Что? Расслабиться не получается? Ладно. Отвечу. Я выполняю специальное, особо важное задание партии и фюрера. Конкретно? Захватить этот чертовый остров. Зачем мне ты? В помощь. Почему именно ты? Я же говорил. Ты везуч, Ханс. Удачлив. Откуда я это знаю? Обучен. Ну и конечно, кое-чего от природы дадено. Вопросы исчерпаны? И ещё. Как я понимаю, в твои намерения входит всё-таки выжить. Если это так - постарайся поменьше знать и запоминать. Если даже помимо своей воли станешь обладателем информации неположенной – я тебя убью. Всё?
- Но как я могу помочь тебе … как ты можешь… нашей империи…
Бест осёкся. Он вдруг ясно вспомнил, как при посадке на аэродроме Сарпанто, этот самый Вилли выбирал, к какой же группе штурмовиков примкнуть. И выбрал правильно. Второй планер приземлился в виде обломков. Вилли вновь пристально всмотрелся в циферблат своего компаса. Только сейчас Ханс с удивлением подметил. На нём было три стрелки. Причём две быстро вращались в разных направлениях, а одна была неподвижна вне зависимости от направления движения. А Вилли, свернув с трассы на просёлочную дорогу, точнее на каменистую тропинку, уходящую в заросли цветущего кизила, продолжил:
- Всё это импровизация, Ханс. И ты. И то, что штаб ОКВ принял решения высадить наши доблестные войска именно на Крите, а не скажем на Кипре. Если бы Гуану удалось отравить всех обезьян – сейчас бы мы штурмовали скалы Гибралтара. Если бы Вентура успел проникнуть в «башню сатаны» и добыть «крест Ла-Валетта», мы бы высадились на Мальте. Но Костас всё-таки достал «рог Минотавра». И мы на Крите. Так решил фюрер. А фюреру в данной ситуации необходимо принимать безошибочные решения. А что бы решения стали безошибочны, парни типа меня делают своё дело. А что бы оно спорилось – им нужны парни типа тебя. Приносящие удачу. Что? Считаешь, если попал в штрафбат – не повезло. Поверь, это место не самое худшее. По крайности в сравнение с пеклом, где нам всем рано или поздно предстоит оказаться. Пули минули нас. Я не успевал достать четвёртого англичанина. Он бы достал меня. Но ты достал его. А если бы это было не так. То всё. Исход вторжения на остров был уже предрешён. А так, пока нет. (И как бы прочтя мысль Беста, хмыкнул) Не волнуйся, Ханс – эти сведения для тебя хоть и лишние, но безобидные. Если ими с кем поделишься, я тебя не убью. И в концлагерь не попадешь. А в психиатрическую лечебницу. Впрочем (Вилли весело расхохотался) – в райхе ведь уже нет психбольниц. Эвтаназия лучшее средства ото всех болезней духа. Так что, скорее всего всё же в концлагерь. Капо, даже с таким сдвигом по фазе вполне рентабелен. Ну, похоже, приехали. Тем более, что бензин кончился.
Машина остановилась на берегу речушки. Горного ручья, точнее. Вокруг скалы. Плющ. Лавр. Слышны раскаты далёкого боя. Из своего квадратного подсумка Вилли извлекает агрегат. Если бы не его относительно миниатюрные размеры то это, скорее всего, мог быть или радиоприёмник или рация. Оказалось то и другое. Вот только как в такой корпус втиснуть радиолампы? Что бы система функционировала, они должны быть размером с пуговицу на рукаве гимнастёрки. Впрочем, сумрачный арийский гений вполне мог опередить текущее время, не давая об этом рекламу для обывателей. Хотя, конечно, сей факт, являлся отнюдь не самым загадочным из череды своих собратьев, сложившихся в причудливый узор мозаики действительности. Судя по всему, в экипировку Вилли входили не только консервативные элементы, типа старых добрых парабеллумов, но кое-что о чём представление имели лишь избранные. Этот приёмник-передатчик фирмы «телефункен» в частности. Вот динамик ожил. Сквозь шум помех слышались голоса на немецком. Скорее всего, это были лётчики транспортных самолётов с альпийскими егерями. Они заклинали кого-то. «Горючее на пределе. Нужна посадка. Мы не может садиться. Сделайте что-нибудь с полосой. Полоса!».
Пока Ханс и Вилли вырывались из гарнизона Малема, на поля боя произошло следующее. Своим мясом штрафники позволили относительно благополучно десантироваться полку парашютистов. Однако, и новозеландская дивизия с ходу вступил в бой. На аэродроме сложилась патовая ситуация. Британцам ценой жестоких потерь удалось отбить атаку десантников. И те вновь оказались на взлётной полосе. Но это были обученные псы войны. Профессионалы высшей категории. Они были выдрессированы не на погибель – а победу. Соорудив из трупов товарищей и обломков планеров подобие баррикад и, заняв круговую оборону, десантники отвлекли на себя основные огневые средства британцев. Это по идее должно было позволить первому транспорту с альпийскими егерями осуществить успешную посадку. Егеря своё дело знали. Они являлись красой и гордостью вермахта. Даже большей, чем десантники. К тому же на их вооружении были крупные калибры стрелкового оружия и миномёты. Случись так – судьба вторжения решилась бы однозначно в пользу Великой Германии. Но для того, что бы очевидное стало вероятным, бытию этого мира требуется нечто большее, чем расчёты человеческого интеллекта. Очёредь из неподавленного английского пулемёта, перед тем как оборваться, всё же достала бок, заходящего на посадку Ю-57.
Взрыв.
Через пол минуты от транспорта остались только разбросанные по полю пылающие обломки. А «краса и гордость вермахта» приземлись на землю Крита не в виде бравых егерей, готовых и могущих, как «рекс тряпку» порвать любого противника. А в виде катающихся по бетону кусков горящего человеческого мяса. И только хорошая лётная школа, которую семь лет назад окончил в русском городе Липецке командир второго «Юнкерса», заходящего на посадку следом за первым, позволила ему вновь поднять в воздух свою «летающую крепость». Однако горючего на обратную дорогу не было. И эта и прочие «крепости», зависшие над Малемом, должны были превратиться в «летающие могилы», если не удастся приземлиться. Земля острова Крит не гостеприимно встречала своих новых хозяев. Она горела под ногами. Впрочем, и к старым, британцам, особой любви не испытывала. Весы качнулись. Пространство забавлялось.
А радиотехнические достижения Германской науки продолжали поражать воображение бывшего штурбанфюрера СС Ханса Беста. Выдвинув из корпуса блестящую телескопическую антенну, Вилли водрузил на голову наушники с вделанным в них микрофоном. И что-то быстро залопотал по-английски. Бест довольно сносно владел наречием Шекспира, но из речитатива своего визави, понял лишь, на каком языке он произнесён. Смысл звуков представлял собой абракадабру. Сняв наушники, Вилли с хрустом потянулся. Молча поменял обойму в парабеллуме. Швырнул вторую обойму Хансу. Затем приложился к своей фляге. Потом и её протянул Бесту. Там плескалось уже на дне. Арманьяк взбодрил. Вместе с теплом в мозг пришло осознание. А ведь он действительно везунчик. Недавний штурм британской позиции и гонка на джипе по горной дороге казались нереальными. Увиденными в кино. Из всего батальона «Гепард» ведь уцелел, скорее всего, он один. Не считая «Вилли». Откуда взялся этот «Белый» думать не хотелось. Да по большому счёту это пока и не важно. Важно другое. Выжить. А для этого необходимо, что бы везение продолжилось. Да именно везение. Чем другим ещё можно объяснить что в штурмовом аду он не получил не царапины. Солнце уже припекало. От ручья веяло прохладой. Если не обращать внимания на грохот недалёкого боя, журчание воды умиротворяло. Бест, как-то само собой признал превосходство своего товарища и выполнял все его распоряжения беспрекословно с германской педантичностью и армейской аккуратностью. Именно распоряжения – а не команды. Для кадрового вояки Вилли был довольно многословен. Было заметно, он старался, что бы его приказы был выполнены не просто в точности, но и осознанно. И поэтому, непроизвольно опускался до некоторых разъяснений. На десантном френче Вилли так не имелось знаков различий. Даже девственно чистые погоны отсутствовали. Ханс кожей ощущал. Он являлся кем угодно. Диверсантом. Спецагентом. Профессиональным киллером. Но не солдатом. Хотя в науке убивать и выживать, судя по всему, был мастером. Гросс мастером даже. Что ж спецзадание так спецзадание. И ещё один факт непреложный, бьющейся жилкой взламывал висок штурбанфюрера. Если его поведение как-то не впишется в планы напарника - «Белый» убьёт Ханса. Просто и без усилий. Как таракана раздавит. В какую-то секунду в сознании Беста мелькнула мысль. А если этого самого Вилли того… с его же парабеллума. Ведь и дёрнуться не успеет. А если успеет? К тому только теперь Ханс понял ещё одну вещь. Они на чужой территории. На вражеской. И в этом бою противники пленных брать не станут. А с острова, как с подводной лодки – деться некуда. Проигравшая сторона будет сброшена в море. Ожесточение противостоянию придавал и такой факт. И немцы, и британцы, от солдата до генерала, прекрасно осознавали. Сражение за Крит – есть генеральная репетиция битвы за Англию. Битвы, которая должна стать последней битвой этой войны. Со времён Бонапарта Британская империя не стояла перед столь явной угрозой самому своему существованию. Но император французов отличался от фюрера германской нации по степени опасности примерно так же как дикая собака динго от дворовой шавки – но только бешенной. А значить опасной вдвойне. Бешеную собаку бесполезно лечить. Нет смысла сажать в клетку. Решение проблемы являет из себя физическое уничтожение зверя.
А штурбанфюрер СС Ханс Бест, разжалованный в рядовые за «нарушение расовой гигиены», до кристаллической ясности уяснил следующее. Белый Вилли это его единственный шанс уцелеть. «А интересно, какие у него глаза? Цвета какого?». Хансу почему-то казалось, что тёмные стёкла очков скрывают под собой пустые глазницы. Понятно, Вилли ждёт чего-то. Или кого-то. Вот и оно. Он точнее. Из кизиловых зарослей появилась фигура в рясе монаха, с накинутым на голову капюшоном. Словно ведя ослика на поводе, он катил рядом с собой велосипед за руль. Нельзя сказать, что при его виде на лице диверсанта Вилли, даже не дернулась бровь. Бровь то, как раз и дёрнулась. Левая. Она изогнулась, сморщив угол высокого лба в паутинку морщин. Но ни поза, ни выражение лица не изменились. Он сплюнул травинку, которую методично жевал, полулёжа на голых камнях. Ослепительно улыбнулся:
- Ну, здравствуй, Костас.
И снял очки.
Нет, за стёклами были не пустые глазницы.
И ко взгляду нельзя было применить эпитет «замороженный». Под этим обычно понимается кусок твёрдого жгучего льда. А если газ?! Жидкий. Плескающийся. С температурой на порядок ниже. Глаза Вилли имели колер антитёмный. Цвет глазной радужки, пульсирующий вокруг блестящей бисеринки зрачка, обладал оттенком хлорированной воды, в стакан которой упала капля ярко-синих чернил. Взгляд диверсанта был живой и быстрый. Но понятие «живой» в данном случае не несло в себя такую суть как «человеческий». Взгляд богомола, ящерицы или рыбы тоже ведь живой. И бывает быстр. Но не выражает ничего. Он оценивает окружающие предметы лишь с двух точек зрения. Съедобные ли они? Представляют ли опасность? И всё.
Прислонив велосипед к корявому стволу кизила, монах плавным движением откинул капюшон.
Бритый череп блеснул в лучах полуденного солнца. Черты лица стёрты. Оно стояло из складочек и морщинок, не имевших чётких контуров. Чем-то походило на стираную тряпицу. Мятую, но посушенную. Только круглые как пуговки, черные глазки, словно вошки ползали вправо-влево, вправо-влево.
- Здравствуй, здравствуй… Деньги при тебе?
- Всё согласно контракту, - Вилли хлопнул ладонью по второй свой сумке и сел на корточки. Монах, или кто он там на самом деле, кряхтя, примостился напротив него. Извлёк из недр своего балахона бардовый кожаный футляр. В таких, обычно хранятся ювелирные изделия. На отдыхающего в ярдах пяти Беста он не обращал ни малейшего внимания. Вилли расстегнул застёжки на сумке и делово принялся извлекать из неё тугие пачки банкнот перетянутых шпагатом. Костас, перебирая губами, считая видимо, принялся так же не спеша, складывать их в матерчатый мешок, который так же был извлечён из складок рясы. Они так сидели на корточках, напротив друг друга. Словно нужду справляли. И при этом довольно мило беседуя.
- Надеюсь, не фальшивые, как в прошлый раз, - спросил монах, затягивая тесёмку на мешке.
- Обижаешь, Костас. Да и к тому же тебе известно. Парни Шеленберга специализируются на пятифунтовых банкнотах. А здесь двадцатки. Не пойму только. Зачем тебе фунты. Через десяток часов этот остров станет территорией райха. Рейсхмарки были бы надежней.
- Не учи меня коммерции, Вильгельм. Я ведь не советую тебе как ловчее свернуть шею какому-нибудь василиску. Вы далёки от реальной жизни. Фунты стерлингов, они и в Африке фунты стерлингов. В Африке, кстати, ещё больше чем в Европе, и не меньше чем в Азии. Только не говори мне, что ваши партагеноссе хранят свои тайные фонды в рейсхмарках на счетах имперского банка в Берлине.
Вилли хмыкнул,
- Не знаю… вряд ли всё же в фунтах. В долларах, скорее всего. А то, что в Швейцарии наверняка… куда потом направишься?
Костас только укоризненно покачал головой, показывая этим движением неуместность вопроса. И в свою очередь спросил сам,
- Ты, я вижу, здесь работаешь один. А где остальная братия?
Вилли свернул небритую скулу в сторону солнечного диска.
- Они на пути в Кашмир. Закончу дела на Крите, и буду догонять.
- Очередной индийский вояж… Не надоело? А это (кивок в сторону Беста) кто? Вы же вроде уже давно не набираете в штат стажёров? Вижу. Ему бы на рулетке играть. Даже на «русской». Смотри, какая мощная фортуната высвечивается. Аж, глаз режет.
Вилли тоже перевел свой прозрачный взгляд на Беста. Ханс почти физически ощутил, будто ему в лицо плеснули ледяной воды из кружки.
- Нет. Это случайный человек. Работает в тёмную. Ты же знаешь. Одному тяжело. Пришлось импровизировать. До самого последнего момента не было известно, что это будет Крит. Ведь тендер выиграл ты. Поздравляю, кстати. Меня отозвали уже с борта подлодки, на которой мы шли в Бомбей. Вообще-то здесь должен быть Оттон. Помнишь его? Но в ракшасах толком смыслит только он. А поставить клеймо на роге по силам любому… из нас.
- Ну и ладно. Удачи не желаю, тебя и так везёт. И кстати, передай… там, кому следует. Гитлер – дурак. Я это точно узнал.
- Вот спасибо! – Вилли скорчил клоунскую гримасу, - А то без тебя об этом не знали. Но мы работаем даже не на Германию – а чисто ради спортивного интереса. Шучу. Ты всё слишком упрощаешь, Костас. Если бы не этот дефект твоей натуры – был бы в штате. И уж по крайности имел бы и фунтов и долларов столько сколько хочется.
- Знаешь Вильгельм главное отличие между мной и тобой, примерно такое же, как между гомосексуалистом и импотентом. Один не может и хочет, другой тоже не может – но хочет другого. Мне деньги пока ещё нужны – а тебе пока ещё не нужны. Поверь мне на слово. Быть нормальным человеком, относительно нормальным конечно, в это тоже своё очарование. Стать импотентом, в определённом возрасте, или даже чуть раньше – согласись, естественно. Педерастия, спорить не будешь – есть всё же патология.
- Ты никак назвал меня вонючим педерастом, Костас?
- Про запах я ничего не говорил. Я говорил про интеллект и психику. У тебя и твоей братвы эти качества человеческой натуры столь же извращены, сколь и изощрены. Ну а если даже и так? Ты что? Меня убьёшь?
- Нет. Не сейчас по крайности. Но я это запомню. И напомню при случае.
- Чёрт побери! Какой занимательный диалог. Жаль, нет времени. Да ты никак обиделся?
- Ты отказываешь мне, и моим товарищам в праве называться людьми. Ты! Который мог стать одним из нас и не стал им в силу глупой сентиментальности. Однако запомни. На прощание. Мы и есть истинные люди. Мы есть авангард вида homo sapiens. И будущее цивилизации, этой цивилизации – за нами. Конкретно. Прощай.
Костас, накинул капюшон и присобачил верёвочками рюкзак с фунтами к багажнику велосипеда. И перед тем как пропасть в зарослях плюща обернулся в сторону Вилли, который уже сосредоточил внимание на раскрытой коробочке. Что там находиться Хансу видно не было, но сумму в мешке монаха он оценил на глаз. Там было под 500 тысяч фунтов. С такой деньгой можно ведь и переждать войну в каком-нибудь тихом закутке. Да и не только войну. Вот только для этого необходимо куда-то деться, с этого чёртова острова. Костас очевидно знает, куда и как. И за что же этому монаху уплачена такая сумма? Бест вдруг ясно ощутил ладонью рукоятку заряженного парабеллума. Но мысль даже не успела сформироваться. Словно блохастую кошку пинком, её прогнало благоразумие. Эсэсовец был не из тех фраеров, которых губит жадность. Он не имел никакого понятия, что обозначает слово «фортуната» произнесённое Костасом, и возможно это качество организма и позволило ему, организму сохраниться. Уберегло от необдуманного действия, короче. Действия фатального. Летального даже.
- Кстати, сверхчеловек, - это уже из зарослей удаляющийся голос монаха. – Скоро здесь должны появиться ещё одни сверхчеловеки. Из службы «Чёрного лиса». В Лабиринте мне удалось от них оторваться, но след они берут не хуже полицейских доберманов пинчеров. Жди гостей через (Бест заметил что Костос глянул на запястье на котором блеснул почти такой же хронометр, как и у Вилли) три четверти часа.
- Почему ты говоришь об этом только сейчас?
Впервые Вилли немного вышел из равновесия, а интонации его голоса утратили грамофонность.
- И это вместо sank you? Разве что-либо от этого изменилось бы?
- Нет. Спасибо (голос Вилли обрёл прежний тембр). Но как Блекфоксу и его ищейкам стал известен этот факт?
- Они тоже очевидно умеют работать. К тому же в своём рапорте руководству конторы я предупреждал. То, что раздобыл Франк, есть копия манускрипта. Подлинник «Завещания Тезея» находиться в хранилищах Британского музея. И надо полагать, линейное письмо «А» на Кносском диске оказалось по силам не только хвалёным дешифровщикам нашего Великого рейха. Надеюсь, великим он будет столь же, сколь и тысячелетним. Прощай. И постарайся выжить. Мне с тобою занимательно беседовать.
За эти четверть часа Ханс Бест отдохнул. Дыхание пришло в норму. Кровь в жилах журчала равномерно по всему телу, а не взламывало виски, как тупой медвежатник-неудачник пустой сейф. Он старался не встречаться глазами с Вилли. Однако этого не получилось. Как только Костас исчез так же незаметно, как и появился, их взгляды столкнулись. Как два автомобиля рванувших на перекрёстке на красный свет. Только одна машина была народный фольдсваген-жук, а вторая трёхколесный велосипед. Бест подавлен и раздавлен.
- Твоё везение продолжается, Ханс. Ещё несколько секунд назад я предполагал тебя убить. Теперь данный вариант отменяется. Скорее всего, ты погибнешь в бою с врагами империи. А может быть, и останешься цел. Держи. - Вилли швырнул второй парабеллум Бесту. - Враг появится… - Он послюнявил указательный палец. Поднял его вверх. Подождал с пол минуты. Затем, ткнул им в сторону реки. - …оттуда. Займи позицию, - кивок в сторону джипа, перегородившего тропинку к берегу речушки. – И без глупостей. Запомни в нашем раскладе из двух козырей – побить могут только тебя, но не ты. Проверять не советую. Надеюсь, ты не только везуч, но ещё и не глуп. Занять позицию солдат! (Сам себе удивляясь, Бест словно новобранец, метнулся к месту указанному Вилли.) А я пока займусь своими непосредственными обязанностями. Да, кстати, нужно позаботиться, что бы плоды труда сумрачного германского гения не облегчили мозговые потуги англосаксонских «яйцеголовых.
Вильгельм прикладом английского карабина, обнаруженного в виллисе, расколошматил свой приёмник-передатчик. Ханс с любопытством скосил глаза на изувеченное чудо техники. Как он и предполагал, внутри миниатюрного корпуса не было намека на радиолампы. Даже самого минимального размера. Вместо них, как понял Бест, были совсем другие радиодетали. Они напомнили бывшему штурбанфюреру треноги марсиан. Треноги эти, он видел в иллюстрациях к роману Уэллса «Война Миров». Разумеется, объёмом эти штучки были намного меньше даже самой маленькой радиолампы. И что ещё удивительнее, в отличие от тех же ламп, все одного размера. Что ж это ещё одно подтверждение того факта, что гений великого фюрера заставляет германских учёных в своих разработках опережать не только проклятых англосаксов с японцами – но и время.
- Давай сюда, Ханс, свою флягу со шнапсом. Именно для подобной цели я попросил геноссе Скорцени запретить вам взгреть кровь перед боем из неприкосновенного запаса.
Бест отстегнул флягу с пояса. Передал её Вилли. И поймал себя на мысли. «Попросил геноссе Скорцени…». Конечно комбат полегшего на взлётной полосе батальона «Гепард» был всего лишь штурбанфюрером СС. Майором. Но он являлся самым молодым майором вермахта. В отличие от своих подопечных штрафников был добровольцем. Его лично знал, и не только знал – но и высоко ценил фюрер. Службу гаупштумфюрер начинал в батальоне личной охраны Гитлера – где и попался ему на глаза. И приглянулся. Своей статью и повадками. Он был фанатом войны и диверсантом от бога. Он вполне мог послать подальше вполне безнаказанно не только какого-то безвестного коллегу типа Вилли. А даже генерала. Однако ж… «Просьба» «Белого» была «уважена». Выполнена с присущим германскому офицеру педантизмом. Кстати, Отто Скорцени был, пожалуй, единственным кроме Беста уцелевшим из первой волны штурмовиков. Более того. Случилось так, что именно он принял на себя руководство высадившимися на взлётную полосу Малема десантниками. Почему так? Среди воздушных головорезов фюрера, конечно же, были офицеры и равные ему по званию и не менее натасканные в науке «убивать-и-не-быть-убитым». Скорее же всего выдрессированные в бойцовом вольере небесные волчары райха своим чутьём матерого хищника-живореза учуяли в этом человеке со шрамом на перекошенной от ярости морде задатки вожака, способного спасти стаю из безвыходной ситуации. А она развивалась катастрофически. На взлётную полосу рухнул ещё один транспорт с альпийскими стрелками. Значительная часть десантников парашютировалась в стороне от намеченной точки. Грузы с амуницией упали в других местах. Попытавшись до них добраться, немцы попали под убийственный огонь англичан. Они были вынуждены занять круговую оборону. И ничем не смогли помочь своим товарищам, дерущимися за взлётную полосу аэродрома Малем.
С острова Мидос, находящегося в 100 милях от берегов Крита на подмогу штурмовикам двинулась флотилия из каботажных судов, загруженных лёгкими танками, тяжёлыми миномётами, противотанковыми пушками и зенитными пулемётами. Эти грузы никак не возможно было доставить по воздуху. Британцы бросили на перехват свой флот. Конвой перехвачен и практически уничтожен. 300 сотни отборных моряков из «Кригсмарине» погибли. Против морской армады англичан Геринг бросил свою воздушную. Началась война между небом и землёй. Точнее между пространством небесным и пучинами морскими. Подобно стаям железных «стимфалиских птиц» из древних мифов эскадрилии «мессершмидтов» и «юнкерсов» набросились на стальных «морских драконов» над палубами которых гордо развивался «юнион Джек».
Три линкора – «Braham», «Warpath» и «Well ant» получили прямые попадания авиабомб и вышли из боя. Два крейсера – «Глория», «Фиджи», эсминцы «Кашмир» и «Бенгалия» потоплены. Чудом из воды удалось спасти несколько десятков спасшихся моряков, среди них лорд Луис Маунтбэттен, сын вице-короля Индии, плававший на «Кашмире». По приказу главкома морских армад метрополии, адмирала сэра Джона Тови Британская империя зашла со своих двух козырных королей. В битву за Крит, а точнее за обладание Восточной частью Средиземного моря, а потенциально и всем Ближним Востоком от Нила до Евфрата, были брошены авианосцы «Formidable» и «Illustrious». Самолёты «Illustrious» с храбростью отчаянных вступили в неравную схватку с «черными ангелами» рейсхмаршала Геринга. Однако доблестным «соколам Черчилля» не удалось помешать знающим своё кровавое дело «коршунам-стимфалидам» Гитлера расклевать смертельные раны на теле британской эскадры. Более удачливыми оказалась палубная авиация «Formidable». Упорные, как боевые бульдоги, бипланы «Swordfish», прорываются сквозь черные облака «мессеров» и атакуют аэродром на основной базе люфтваффе на острове Скарпанто. 20 «Юнкерсов» уничтожено. Весы качались. Побоище шло одновременно на суше и на море. В небесах и под водой. Тонны железа и механизмов, нашпигованных человеческой начинкой, согласно стрелкам, прочерченным крошащимся карандашным грифелем, послушно шли в указанном направлении и превращали друг друга в металлолом и куски обугленного мяса. Британским эсминцам удалось чётким глубинным бомбометанием не подпустить подводных «барракуд» из «Кригсмарине» адмирала Редера на расстояние точного выстрела торпеды по своим авианосцам. Однако стаи металлических коршунов-торпедоносцев люфтваффе, прорвались сквозь жидкую зенитную завесу и, отправили на дно ещё два эсминца.
Судьба Британской империи в битве за Крит стояла на кону так же точно как судьба Римской во времена Пунических войн. Тем более, что в это же самое время, фюрер отдал приказ «крингсмарине» покончить с британским превосходством на океанских просторах. Из имперского морского зверинца в Гамбурге, на просторы Атлантики было выпущено стальное чудище – линкор «Бисмарк». Его собрат по помёту «Тирпиц» хищно готовился к прыжку в океан.
… а тем временем Вилли сгрёб сухие ветки и выжженную солнцем траву прямо на искалеченный корпус приёмника. Щедро сдобрил всё это шнапсом из фляги и щёлкнул зажигалкой «Zippo». Шнапс оказался хорошим. Искомые градусы в жидкости позволили огню вспыхнуть ярко и весело. Запахло палёными проводами, канифолью и горящей плавленой слюдой. А диверсант извлёк из бокового кармана френча печать с длинной рукояткой. Больше эта вещица походила на почтовый штемпель, которым крысоподобные фройлян штампуют на почте сургучные ляпы на посылках и бандеролях. Рукоятка штемпеля была, похоже, костяная, а рабочая часть из какого-то темного металла. Она тускло переливалась вишнёвым отливом под лучами полуденного эллинского солнца. Вот Вилли сунул эту штамповку в костёр и открыл футляр оставленный ему Костасом. Кидая кость, псу любопытству Беста спросил,
- Как думаешь, Ханс, что это? – он показал Бесту извлеченное из бархатных внутренностей футляра.
- Похоже на рог … - удивлённо ответил тот.
- Рог это и есть, обломок рога точнее. Вопрос в том, чей рог. Как мыслишь, Ханс, чей?
Почесав стволом парабеллума за ухом, Бест пожал плечами. Было видно, что он явно разочарован содержанием футляра, который монах Костас доставил сюда, судя по всему с риском для жизни.
- В каком смысле, чей? Судя по виду быка какого-нибудь. Ну, или коровы.
- Коровы, - передразнил Вилли, - быка … сам ты бык. Впрочем, насчёт быка, пожалуй, верно. Это рог Минотавра.
- Какого?!
- Того самого. Короче, Ханс, смотри за позицией. Сейчас должны появиться гости. Я же попытаюсь поставить клеймо на этом артефакте. Если получится – всё кончится хорошо. И для империи и для нас с тобой. Я, кстати, тоже не заговорённый. И если придётся умереть – умру достойно. Но не хочется. Верно? Веришь?
В это Бест верил. Однако перевести взгляд на возможное поле боя не смог. Он зачарованно смотрел на действо, которое производил «Белый». А тот извлёк из умирающего костерка раскалившейся до бела штемпель и приложил его к тыльной, круглой части рога. Бест не смог разобрать, почудилось это ему, или происходит на самом деле – но пространство наполнилось какими-то странными звуками. Не то ревом, не то воем. Женским. А скорее всего и тем и другим. Голоса эти – животный рёв и человекопобный вой слились в какой-то звуковой коктейль. Пространство вибрировало. Но звук не глушил слух – а как бы обострял его. Впрочем, Ханс почему-то отдавал себе ясный отчёт, что это, скорее всего, мягко говоря, иллюзия. А вот запахи на галлюцинацию не походили совсем. Пахло жжёной костью и палёной шерстью. И… Бест заметил, что и печать и рукоятка не только не остыли, после того как были вынуты из костра, но приобрели ещё больший накал. Казалось, металл вот-вот потечёт. Нитяная перчатка на ладони Вилли дымилась. Пахло уже горелым мясом. Пахло сладко. Мясо-то человечье.
- Не сюда смотри. Туда смотри, - сквозь скрипящие зубы выдавил Вилли. Похоже, что этот странный диверсант решил посостязаться в выносливости с легендарным римлянином Сцеволой. А может быть… В сознании Ханс, впервые промелькнула обрывком рождественской мишуры мысль, что многие факты известной ему писанной истории в свете того что он сейчас наблюдает и слышит приобретают несколько иной смысл и окраску. И фюрер, возможно, имеет некоторые основания призывать к мистическому чутью германской нации. Он был далеко не глуп этот самый бывший и будущий гаупштумфюрер Ханс Бест. Хотя и имел свои недостатки. А у кого их нет? Каждый имеет свои недостатки. И фюрер. И гауштумфюрер.
Он отвернулся. Перевел взгляд в сторону долины, начинающейся на другом берегу речушки. Звуковая палитра тем временем была смыта и тут же нанесена по новой. Возможно, предыдущая действительно являлась слуховой галлюцинацией. Новая звуковая гама являла из себя журчание воды в реке и приближающийся лай собак. И вот уже, даже не щуря глаза можно было различить фигурки в черных беретах с автоматами. Коммандос! С этими парнями даже матёрые эсэсовцы из дивизии «Мертвая голова», даже натасканные как охотничьи барсы егеря из «Эдельвейса», даже обученные приемам джиу-джицу и ножевому бою десантники, которые сейчас совершают чудеса храбрости и выдержки в Малеме, предпочли бы избежать боевого контакта. Разумеется, если есть шанс честь солдата не потерять. У Беста выбора не было. Первых двух коммандос вели за собой, на натянутых как струна поводках, огромные чёрные ротвейлеры. Псы брызгали пеной и щелкали челюстями. Под скрип зубов Вилли, чьи ладони, судя по запаху горелого, были прожжены чуть ли не до кости, он постарался получше прицелиться в приближающихся врагов. Из пистолета, не то, что попасть, даже прицелиться не так-то просто. Это только в ковбойских кинофильмах покорители Дикого Запада расстреливают из кольта целые стада кровожадных гуронов. С пояса. Словно в каждой руке не пятизарядная пукалка а пулемёт системы «максим». И редко-редко добросовестный режиссер вставит кадр, где бравый ковбой вместо того, что б опрокинуть рюмки виски перезаряжает свой кольт. Бест занял позицию под виллисом. Рядом со спущенным колесом. «Сначала собак» - почему-то решил он. Почем собак? Зачем собак? Как и многие в подобных ситуациях Бест допустил стандартную ошибку. Люди намного опасней любых собак.
…А на взлётном поле Малема события разворачивались следующим образом. Наконец-то англичане подтянули танки. Выстрелы из их пушек размели укрепления из остывшего человеческого мяса и обломков планеров. Количество захватчиков стало катастрофически сокращаться. Десантники стали пятиться. Затравленно озираясь, они яростно отстреливались из шмайсеров и чисто механически лапали пустые подсумки. В них уже не осталось ручных гранат. Впрочем, и израсходованный запас являл из себя гранаты противопехотные. И тут проявил себя Скорцени. Он приказал (и показал как) использовать против танков фляги со шнапсом. Впоследствии это противотанковое средство получит имя «коктейля Молотова». Именно на Крите германские десантники впервые напоили этим аперитивом британских танкистов. Динамики радиосвязи разрывались от воплей летчиков. Ещё четверть часа и транспорты с отборными альпийскими стрелками станут падать на бетон горящей полосы как спелые арбузы с высоты. Нет выхода. Это, смотря для кого. Скорцени приказывает свободным от танкового противостояния бойцам, а их оказалось почти батальон, расчистить взлётную полосу от горящих обломков двух транспортов.
- Как, геноссэ?! – в безнадёжной ярости, кричит капрал с прокопченным лицом.
- Руками!
- Но мы же там сгорим заживо!
- А здесь вы будете расстреляны… (гаутпштумфюрер разрядил «Вальтер» в оскаленный рот потерявшего разум бойца)… за невыполнение приказа (ещё одна пуля достала десантника отшатнувшего от пламени)… за трусость. Слушать мою команду. Купола парашютов на огонь. Шнеля.
И десантники совершили чудо. Сбивая парашютами, языки огня, сжигая пальцы до костей, они расчистили полосу. Ей богу, их товарищам, которые с голыми руками шли на танки, было проще. После того как танки всё-таки запылали эсэсовцы в короткой и жестокой рукопашной на ножах отбросили остатки британской пехоты от аэродрома. А ещё через пять минут первый «Ю-57» устало плюхнулся на землю. Егеря вступили в бой с ходу.
А на океанских просторах сражение разворачивалось не менее драматически. Рейсхмаршал авиации Геринг бросил в бой свой последний резерв. С баз в Северной Африки свежие эскадрильи люфтваффе поднялись в воздух и взяли курс на Крит. Пикировщикам удалось перехватить на отходе авианосец «Formidable». Истребители боевого патруля сбили 10 бомбардировщиков. Но остальные, прорвавшись сквозь зенитную завесу, отбомбились. Два попадания бомб были точны. Пылающий авианосец вышел из боя и взял курс на базу в Александрии Египетской. Там его уже поджидал изувеченный собрат – авианосец «Illustrious», которому так же удалось с трудом отбиться от стай германских «стемфалид». Оставшись без прикрытия с воздуха, командующий средиземноморской эскадрой адмирал Каннинхгем отвел свои корабли от Крита. На всём пути отступления флота в Александрию подобно рою оводов раненого быка, его преследовали эскадрильи «Ю-87». Не один из кораблей британской эскадры не избежал серьёзных повреждений. Эсминец «Цейлон» пошел на дно. Английским зенитчикам удалось сбить пять германских машин.
Как только люфтваффе удалось отогнать британский флот, к Криту из греческих портов ринулись транспорты с подкреплением и грузами для десанта. Но гарнизон Крита, оставшись без поддержки с моря и воздуха, продолжал оказывать захватчикам ожесточенное сопротивление. Хотя после ухода флота положение защитников острова стало безнадёжным.
А тем временем в красном, словно от запекшейся крови, Кремле, как паук в центре паутины, сидел бывший рэкетир и грабитель банков, рябой кавказец Джугашвили. Теперь во власти удачливого гоп-стопника находилось одна шестая часть земных суш. Но аппетит приходит во время еды. И он, чавкая, жрал плоды фейхоа, запивал их вином киндзмараули, и попукивая от возбуждения слушал доклад своих маршалов. Твёрдолобых, как ягодица после курса инъекций магнезии. Словно огромная навозная муха, потирал вяленые лапки, и упивался своей уголовной прозорливостью и гением стратега. Всё получилось, как рассчитано. Германия и Британская империя сцепились как два питбуля на ринге собачьих боёв. А он, сын сапожника, недоучившийся семинарист, вскоре станет вершителем судеб мира, после того как бросит свои орды на ослабленного победителя. Нет. Он не такой глупец как геноссэ Адольф. Он не будет высаживаться на нищих природными ресурсами британских островах. Ну, разве что содержимое банковских сейфов в City попользуется. Понятно с мировым пролетариатом поделиться. Чуть-чуть. Вот это будет экс! Вот это будет налёт! Всем гангстерам мира за прошлую и будущую историю мира такой взлом и не снился. А потом! Потом… Железным потоком, татарской лавой, гуннским нашествием - Красная Ария пройдётся по обескровленной Европе. Вторая цунами красной саранчи обрушиться на беззащитную Азию. По плану генштаба в соответствии с директивой «Суворов» через две недели РККА выйдут к берегам Персидского залива. А следующим мощным броском войска Закавказского военного округа встретятся с войсками Среднеазиатского и Уральского округов на берегах Ганга. Конечно же, угнетённые дехкане Белуджистана и Афганистана встретят цветами своих братьев по классу, несущих им избавление от оков британского империализма и мракобесных догм магометанской религии. А вот десантную операцию, гигантскую по масштабам, следует организовать на острова не британские – а японские. Икнётся косоглазым самураям Цусима соленой морской водичкой. Вот. А Британию просто добомбить. Благо тогда под рукой будет не только своя огромная авиация – а и трофейная люфтваффе. Как бы там не пыжились наши Яковлевы, да Туполевы – а Мессершмидт, да Юнкерс всё же машины надёжнее. Впрочем, дай волю тому же Туполеву… кстати, нужно его из лагеря на шарашку перевести… Да, даже Гитлера можно будет оставить на должности рейхсканцлера. Только вот наместника толкового в Германию назначить. Сталин был уверен фашисты, после того как получат по сусалу, легко переквалифицируются в большевиков. А НСРП сольётся в оргазме с компартией Германии. В главе партии этой единой, пожалуй, можно и Тельмана водрузить. А если в чём не сориентируется «железный товарищ Эрнст», сменить ему место прописки с Бухенвальда на Магадан. Конечно, проще расстрелять. Но Сталин не любил решения, чья простота хуже воровства. Да и воровство особо не потчевал. Грабёж – это совсем другое дело! А настоящий, большевистский грабёж должен быт вооруженным. «Да-а зубоф ва-арюжёным». Канцлером, как уже говорилось, пусть Гитлер останется, а вот имперским наместником… Евреев Джугашвили любил не больше фюрера, однако, как большинство уголовных паханов, являлся своего рода интернационалистом. Человеческий материал он рассматривал в первую очередь с точки зрения возможности использовать, а уж потом с позиций крови и экстерьера. Сталин потер ладошки от возбуждения, представив себе, как изойдёт на гавно неудачливый вождяра германской нации, когда Смотрящим за Тысячелетним Райхом Коминтерн поставит какого-нибудь жидка. Да тот же Мехлис, к примеру, сгодится. Чем не пахан для бывших истинных арийцев, так их мать-валькирию. Этот за «наследника дела Ленина» жопу свастикой порвёт. Или звездой. Как прикажут. В соответствии с обстановкой. Мать родную по приказу партии за ногу повесит. А потом его же, морду иудейскую назначить фюреру в помощники в окончательном решении еврейского вопроса. Землю ведь будет рыть, пархатый, почище какого-нибудь Гиммлера. Красивая комбинация получиться!
Э-эх! Не знал, не чуял своей волосатой задницей будущий генералиссимус СС (Советского Союза), какой «сюрпрайз» готовит ему через месячишко «либер херц» Адольф. Ведь всё сошлось. Захлёбываясь от счастья, начальник генштаба генерал армии Жук, доложил, что немцы захватили Крит. Хвалёный английский флот оказался бессилен помочь. Прекрасно. Это, конечно же, репетиция вторжения на Британские острова. Германские ВДВ приобрели бесценный опыт. Пусть используют его во время грандиозной операции по десантированию в Англию. Британцы сопротивлялись остервенело? Очень хорошо. Значить родной Йорк и Кент защищать будут с ещё большим ожесточением. А когда вермахт увязнет в Британии мы и ударим. Да малой кровью. А чёрт с ней, с кровью-то, можно и не экономить. Народу-то вон сколько. Да народец какой-то второсортный. Глупый. Жадный. Трусливый. Здесь Адольф, пожалуй, прав. Тлетворное влияние иудейства… Да на чужой территории… Как к Берлину подойдём так можно и с Гитлером договориться. Вассальную присягу принять. Себе в первую очередь Дарданеллы с Босфором откромсать. А к ним в придачу: Болгарию, Грецию, Югославию, Турцию, Польшу, Румынию, Венгрию, Финляндию, Швецию, Чехословакию… Впрочем, Чехословакию можно и оставить республикой автономной в составе Германской советской социалистической Республики, полноправном члене Великого Советского Союза Социалистических Республик. Франция тоже союзной республикой будет… нет автономной! Нужно было в 40 году с Гитлером лучше воевать. Не нервировать Великого вождя. У-у, пожиратели жаб! Де Голля, кстати, не забыть поймать и повесить. Этот не успокоится. Мутить будет. Как сейчас. Ишь, «Свободную Францию» в Лондоне организовал. Смех. Ну что бы не шибко шебуршились – Мориса Тереза в политбюро введем. Хватит с французов и этого. Они вон теперь языки до корней стирают о немецкие жопы. Советские жопы, чай, сахаристые не менее. Ну и, конечно же, помочь германскому экспедиционному корпусу добить англичан. Британия, проклятая, фиг, даже республикой союзной станет. Половину немцам отдать. Население, буржуев проклятых, банкиров всех этих, лордов-пэров - в Сибирь! Миллионов 20 переселить. Вторую половину Великобритании заселить, к примеру, ирландцами. Пусть помнят милость вождя. Мало их жалко. Так можно калмыков из степей выписать. Или казахами Лондон да Ливерпуль заселить. Э-эх! Аж, дух паханьий захватили мечты эти. А поляков всех под корень. Что бы и в аду икалось им «чудо под Варшавой» в 20 годе. И евреев вывести. Гитлера на это и поставить, после того как он в партию большевиков вступит. А потом, когда всё кончено – расстрелять. Мол, допустил перегибы. Как Ежова. Как Йягуду. Как Берию… Впрочем Лаврик пока нужен. Ему, и поручить это дело. Пусть разоблачит «группу безродных германских космополитов-троцкистов Гитлера-Бормана, и примкнувшего к ним Рибентроппа», пробравшихся в ряды национал-социалистической… тьфу ты, большевистской партии ЕССР. Европейского Союза Советских Республик. Сука, буква «Е», долбанная. Отменить её что ли? Языки недорезанные трепать будут – «Еврейский Союз», и что толку, что последний еврей к тому часу одуванчиками прорастёт. Евреев всегда найти можно. Вот, цыгане… негры… да те же корейцы с японцами. Вот же незадача. Придётся его, сталинской империи, какое-нибудь другое обозначение удумывать. Жид какой-нибудь недобитый и удумает. Дурак всё же фюрер, если разумеет что так просто за короткий срок многомильонный кагал уничтожить можно. Не просто это. Здесь наука нужна. Врачи должны помурковать. Учёные… Ладно. До этого ещё далёко. Сперва дождаться нужно пока немец в Англию высадку начнёт.
И тут Джугашвили доложили ещё одну радостную весть. Германский линкор «Бисмарк» в Атлантике в открытом бою потопил красу и гордость британского флота – линейный крейсер «Худ».
- Если так дела пойдут дальше, то к июлю немцев следует ждать в Лондоне, - удовлетворенно рубанув воздух ладонью, отчеканил генерал Жук. И, уловил милостивое шевеление брови вождя, азартно опрокинул в себя рюмку тминной водки.
«А нас в Варшаве…» - подумал про себя Первый Секретарь ЦК ВКП(б). И раздавил пальцами крупную виноградную ягоду. Доклад происходил, когда пролетарский вождь изволил полдничать. Но не мог он знать того что стало известно возможному Второму Секретарю ЦК Е(европейской)КП(б), а пока просто фюреру германской нации. Даже если и планировал Адольф Гитлер всерьёз осуществить операцию «Морской лев» (высадка на британские острова) – то планы эти были перечёркнуты. Захватив Крит, вермахт приобрёл бесценный опыт крупных десантных операций и стратегический плацдарм в восточном средиземноморье. Но потерянно было другое. А именно, практически все войска ВД. VII парашютная дивизия почти полностью полегла при штурме аэродромов Крита Малем и Гераклион. 10 тысяч отборных, вымуштрованных бойцов было убито и ранено. 3000 морпехов утонуло в результате атак британского флота на десантные морские суда. 220 самолётов, среди них 180 «Ю-52», практически весь парк военно-транспортной авиации. 200 боевых десантных планеров – тоже весь парк. И 300 матёрых ассов люфтваффе – такова цена обладания Критом. Английские потери составили 13 000 солдат и матросов, два крейсера, пять эсминцев, 95 истребителей и торпедоносцев, 20 танков. 16 500 «Томми» были эвакуированы с Крита в Египет. Через год эти парни вернули должок воякам Роммеля под Эль-Амейном, а ещё через год выдали невозвратный кредит под Тунисом. Что поделать – нация торгашей. Две тысячи бойцов в горах Крита несколько недель ещё отчаянно сопротивлялись рейдам альпийских стрелков. Британцы не сдавались. Они верили, что Черчилль их не бросит. Ожидания оправдались. По приказу премьера подразделения отборных морских коммандос совершили несколько отчаянных рейдов на Крит, и, не считаясь со своими потерями, вывезли на катерах и рыбацких лодках остатки гарнизона острова.
И не известно еще, чем бы всё это окончилось для немцев, не успей Вилли поставить «тавро Тесея» на «роге Минотавра».
А ещё через пару дней, Джугашвили, склонившемуся над блюдом сациви, испортил аппетит доклад его морского министра. Британский флот в голове с авианосцем «Ак-Ройял» в северной Атлантике обложил как медведя в берлоге линкор «Бисмарк». Линкор погибал красиво. Героически даже. В полном соответствии с сумрачным гением Вагнера. Так умирали небелунги в шатре Аттилы. Только не крлимактеричная стерва Брюнгильда мстила родичам за своего загубленного мужа Зикфрида, а Британская империя воздавала по заслугам империи германской за гибель своего лучшего крейсера и претензии на морское господство. Пылающий корабль шел на дно, не спустив флаг, отстреливаясь последними снарядами, а адмирал Лютьенс оставался на капитанском мостике до самого конца, полностью разделив судьбу своего линкора. Из 2000-го экипажа «Бисмарка» британцы подобрали 110 человек. Среди них был только один офицер. После этого флот райха практически не показывал свой флаг в открытом океане.
… Ханс Бест с удивлением, с ужасом, перемешанным даже, заметил, что парабеллумы в его ладонях словно обрели душу. Стволы пистолетов, воли его помимо, чуть подались в сторону. Мушки остановились, задрожали не на оскаленных пёсьих мордах, а на чёрных беретах коммандос. И вдруг все резко изменилось. Собаки с ходу остановились. Синхронно сели на раскоряченные задние лапы, и задрав тупые чёрно-жёлтые рыла протяжно завыли на солнечный диск. Тут же их ведомые и следующие за ними бойцы остановились. Тоже резко. Постояли с минуту как вкопанные. И … развернулись и пропали за известковым откосом. Собаки рысью следом.
Ханс вылез из-под машины. С вытянувшим от удивления лицом взглянул на Вилли. Тот опустошенно сидел, оперившись затылком на дверцу виллиса, с гримасой боли на лице, рассматривал страшные ожоги на своих ладонях.
- Что это значить? – удивлённо выдавил Ханс.
Вилли медленно повернул голову и, с трудом разлепляя почти белые губы, ответил.
- Это значить, что мы победили. А ты, Ханс, кстати, выжил. Что удивительно не менее.
… Как уже говорились, за Критский десант Бест получил железный крест и был восстановлен в звании. А тут и русская компания подоспела.
Так вот, в человеке, окликнувшем его в офицерском казино волостного города Бенска, шеф районного гестапо штурбанфюрер Ханс Бест узнал того самого «Белого Вилли».
3.7.Лес. База партизанского отряда имени XVIII съезда ВКП(б).
Конечно же, капитану Сухову приходилось драться на кулаках. А какому настоящему мужчине нет? Хотя бы в детстве. Даже скрипачу, какому. Мог Савелий Сухов припечатать в челюсть при надобности, да так что у соперника на сдачу средств не оставалось. Хотя конечно, боксом не занимался. Да и когда? И уж, понятно, с приемами джиу-джица не знаком. А вот товарищ Лузгин приёмчикам этим явно обучен оказался. Понятно, на курсах диверсантов инструктор так же понятия не имел обо всяких там «дзюдо» или «карате» со всеми терминологиями и ритуалами. Просто показывал курсантам, как и куда надо бить. В какое место ткнуть и толкнуть. В общем «самооборона без оружия», а если точнее использование собственного тела и законов тяготения вместо этого самого оружия. А оружием что угодно стать может если нужно. Кусок кирпича, булыжник, щепка, ветка, горсть песка. Даже матерное слово, громко, резко и неожиданно кликнутое в самое ухо противника.
Короче, оказался капитан Сухов отшвырнутым в угол землянки, на свою койку. С сухожилием, на запястье чуть потянутым и красными кругами перед глазами расходящимися. А случилось это, после того как Сухов с перекошенным от ярости лицом нажал на курок своего «ТТ», ствол которого в грудь товарища Лузгина направил. Но затвор беспомощно щелкнул, не зря ведь комиссар Хряков настоял, что бы командир обойму из пистолета вытащил. Так вот, после неудачи с пистолетом, попытался командир Сухов, «директиву из Центра» товарищем Лузгиным озвученную, ему обратно в рот засунуть при помощи хука с левой. Не получилось.
А суть совместной директивы Штаба партизанского движения и СМЕРШа заключалось в следующем. Военному руководству партизанского соединения в лице товарища Сухова С. Ф. и руководству партийному, в лице комиссара и секретаря подпольного райкома товарища Хряпова К.П. при координации представителя Центра товарища Лузгина (собственно говоря, ради этой цели и переправленного через линию фронта) предстояло приступить к осуществлению плана «Д».
План «Д» являл из себя усиление противостояния оккупационному режиму, которое должно выразиться в развеивании иллюзий населения временно оккупированных территорий в «Новом порядке» и дискредитации оного в глазах вышеупомянутых граждан попавшим в путы идеологической провокационной сети, ловко расставленной геббельсовским министерством пропаганды. Мероприятие предлагалось совместить с проведением локальных боевых операций.
Но это всё ещё ничего. А вот когда товарищ Лузгин перешёл к конкретизации этих самых «мероприятий», тогда капитан Сухов и схватился за пистолет. Содержание «мероприятия» представляет собой следующее. Партия большевиков, Государственный комитет обороны, Советское правительство, «наши славные органы» оказывают военному и партийному руководству партизанского отряда имени 18 съезда высокое доверие. Доверие это следует оправдать. И вот каким образом. Для усиления неприятия населения оккупированных территорий гитлеровских порядков надлежит осуществить следующий акт. Из наиболее ответственных коммунистов, беззаветно преданных делу партии Ленина-Сталина, следует сформировать специальную команду для выполнения секретных ответственных заданий Центра. Суть установки. Эта самая специальная группа бойцов в форме немецких оккупантов и полицаев должна осуществить карательную акцию наподобие тех, которые осуществляют гитлеровские зондеркоманды по отношению к советским патриотам. Для проведения данной акции следует избрать населённый пункт, где зафиксированы особенно заметные симпатии местных обывателей к новому порядку. Где замечены акты предательства и потворства деятельности оккупационной администрации. Для придания достоверности проводимому мероприятию следует использовать методы аналогичные тем, которые применяют гитлеровские каратели. А именно тотальная зачистка населения, не взирая на пол и возраст. Центр с прискорбием, но и с большевистской твердостью допускает возможность, что в результате проведения вышеупомянутого мероприятия согласно секретной директивы «Д», могут пострадать не только советские граждане не причастные к сотрудничеству с оккупантами, но и истинные патриоты.
Сухов приподнялся с койки. Потер потянутое запястье. Исподлобья, по-волчьи глянул на комиссара и «представителя Центра». Резко встал на ноги одёрнул свою линялую гимнастёрку. Передёрнул шеей словно затвором «ТТ». До этого стоящие, Хряков и товарищ Лузгин сели за дощатый стол и принялись искоса наблюдать за командиром, меряющим землянку шагом из угла в угол. Вот он тоже сел за стол. Забулькали в кружках остатки спирта из неприкосновенного запаса. Командир и представитель Центра фыркнули в рукав, а комиссар ломоть сала зубами цапнул. Сухов, опять же, по волчиному клацнул зубами рядом с воротом, где в выцветших петлицах капитанские шпалы облезлые тускло блестели, и, хрип душа, выговорил,
- Это что же, ты хочешь сказать, товарищ Лузгин, мне – что? Германскую форму надевать и наших людей идти резать? И это приказ штаба? И это приказ партии? Не верю. Это провокация. Это (шрам на лице капитановом стал на траншею походить танками перепаханную, а следы от ожогов побелели, словно мелом потертые). Такой приказ только враги народа могли дать (Сухов ощерился в ухмылке, горькой как спирт, морской водой разбавленный), которых в 37 годе не довыявляли. А точно шифровка из Москвы? А расшифровали верно? Короче, от меня приказа по этой директиве «Д» не будет. Я офицер – а не каратель.
- Ты прежде всего коммунист… - воздел перст Хряков. И осёкся. Вспомнив – не состоит ведь капитан Сухов в большевистской партии. А с другой стороны печенью почуял комиссар, что лежи в кармане суховской гимнастёрки хоть три партбилета – реакция его была той же. Не зрелый товарищ. Ох, не зрелый. Одна беда, вояка от бога. Да в данной ситуации это ещё и хуже. О-оох! Тяжела ноша комиссарская. Ответственность давит как «панцыр» германский. А доверие высокое оправдывать нужно. Как вот только? Бросил Хряков беспомощный взгляд на майора Лузгина. Тот уловил блестку молящую в глазах комиссарских, кивнул чуть заметно, и придав лицу выражение натянутого полотна, продолжил увещевание,
- Верно подметил, Савелий Федорович. Ты – офицер. Только вот ты – красный офицер. А если и не красный. То всё равно понимать должен, что значить для офицера отказ выполнять приказ командования. Нарушение присяги. Измена. Скажи. Как бы ты сам поступил с бойцом, который твой приказ во время боя выполнить отказался? Или даже просто обсуждать его начал. А?
- Я тебя другое могу рассказать. Как я приказываю поступать с карателями и эсэсами, которые приказ Гитлера выполняют. Которые своей фашисткой присяге верны. Подробности нужны?
Выражение лица товарища Лузгина вдруг стаяло в какой-то презрительной гримасе.
- А ты сам-то, командир, уверен что в курсе подробностей этих? Ладно. Не об том речь. Неужели ты Савелий Федорович, столь наивен что не видишь разницы между преступными приказами которые отдают фашисты своим карателям и теми, которые отдает партия большевиков своим верным бойцам? Нам.
Сухов отвел глаза и буркнул глухо.
- Не вижу.
- Это политическая слепота. В наших условиях недопустимая. Вот ты красный командир. С фашистами воевал в 41. И, знаю я, хорошо воевал. Тебе что, не приходилось бойцов своих на верную смерть посылать, что бы бой выиграть. Тебе что, при отступлении не приходилось заграждение оставлять, что бы бойцы жизнью своей заплатив позволили основным силам отойти, а оставшиеся в живых продолжали бить фашистских гадов?
Сухов понурился. И выдавил,
- Приходилось.
И опять вспомнился капитану страшный бой под Могилевом, где его батарея полегла. Впрочем, почему вспомнился? Не забывается такое никогда.
- Ну так вот, запомни капитан. Запомни раз и на всегда, если… если после контузии мозги у тебя на место вернулись. Первое. Коммунистическая партия и советское руководство не может отдавать преступных приказов. Второе. Именно не выполнение этих приказов и есть преступление. Самое страшное. Самое подлое. Кара за которое неотвратима. И третье. Приказы эти отдают люди нас с тобой не глупее. И главное родину любящие не меньше. Понял. Короче. За невыполнение приказа сам знаешь, что бывает…
- Да ты майор никак меня расстрелять на месте собрался. Как изменника, да? Или как паникёра?
На этот раз взгляд отвел майор Лузгин. Но тут же отвердели зрачки его. Как камешки. И ответил товарищ из Центра, спокойно и с расстановкой,
- Зачем же сразу расстрелять? Это пусть трибунал решает. А вот отстранён от командования отрядом ты будешь. И надеюсь, как кадровый офицер РККА, сюрприз какой не выкинешь. Так-то командир.
Сухов вдруг резко зашелся в дребезжащем не то смехе, не то кашле,
- А освобождайте. Кому дела сдать? Тебе майор? Или тебе Кондрат Пантелеевич? Командирствуйте.
Хряков засуетился. Ибо хорошо себе представлял чем может кончиться подобное действо. Как для него лично, так и для товарища Лузгина. И если даже сами они целы останутся, то… дисциплина, и дисциплина железная, в отряде, в котором людишек, просто к жизни весёлой живорезной склонных, набилось уж никак не меньше, чем «честных советских патриотов», держалась исключительно на непререкаемом авторитете командира, и умной удачливости начальника особого отдела Райхмана. И как поведёт себя Райхман тот же, если командира того… совсем не ясно было. А уж то что отряд имени «съезда победителей» без Сухова превратиться в банду, если не уголовную то «махновскую» точно, понятно было и без особого анализа ситуации. А из Москвы за это если и «погладят по головке» то только на прощание. Молоточком. А знал секретарь подпольного райкома, что она, «рука Москвы» хоть и защемлена пока клешнями немецких наступлений, но короче не стала. А загребуща и к врагам безжалостна и по более чем в незабываемом 37-ом. Впрочем, как и в 18-ом, и в 21-ом, и в 34-ом, да в любом из тех славных лет, на протяжении которым партия большевиков под руководством сначала неудачливого адвокатишки, а потом лихого налетчика, управляет одной шестой частью земных суш. Та же директива «Д» тому подтверждение ярчайшее. Советская власть вещь страшная, не менее чем великая. Как огромная пиявка присосалась она к коже одной шестой части земных суш. Дырищу челюстями прогрызла с Москву размером. И сосет кровушку в засос. И сколько ещё сосать будет пока разбухнув, сама не отвалится? Уж точно не одну пятилетку. А сколько? А пока кровушка не кончиться. Или же не так сладка покажется чудищу заглотному, из разума вождей выползшему, как гадюка из норы. А кровушка она одинаковая. Что у солдатиков русских, тоннами мясорубкой военной в фарш мясной переламываемых, что у эсэсов, чистотой кровушки этой своей арийской кичащихся, как дурень новыми сапогами, что хоть ногу жмут – а блестят. Да и у жидов пархатых в жилах ведь не водица струиться. А всё то же. Красное. Тёплое. Для зверья вкуснючее. И кровь большевичья, секретарская даже, артерию если отворить вспять не потечёт. А уж партия великая, во времена наши суровые, бойцам своим пламенным, доверие её высокое не оправдавшим, кровинушку то всё норовит из вен по капельке выцедить. И по капельке. И, главное, до капельки. И знал факт сей Кондрат Пантелеевич доподлинно. Ибо, что бы 37-ой год партийцу номенклатурному пережить, сволочью той ещё стать было необходимо. И кровушкой не брезговать. А по сему хоть и удовольствием великим посмотрел бы товарищ Хряков как капитан строптивый к стенке напротив полувзвода поставлен будет, но сейчас такой изгиб судьбины не желателен был крайне. А по сему приходиться весь свой задор пропагандистский в кулак собирать и увещевать командира политически не зрелого. И вот рачьи бельма секретаря райкома подпольного выпучились, слов внутри черепа в дуду кто-то задул. Искренность в них блёстками замурцевала. И начал партиец проповедь свою пропагандистскую доверительным шепотком таким цедить.
- Ты чего, Савелий Федорович? Окстись! Какие каратели? Война идёт не жизнь, а на смерть! Победа будет за нами! Это товарищ Сталин каменно сказал. Но цену за победу платить страшную приходиться. Одними винтовками да танками Гитлера не одолеть. Тут у кого характер тверже окажется. У нас. Или у фашистов. Геббельс, сатрап проклятый, ушаты пропаганды на мозги советских людей на землях оккупированных льёт всё и льёт. И пропаганда это прилипчивая. Въедливая. Порой только с кожей отодрать можно. Ты ведь знаешь, мне ли тебе рассказывать, сам видишь сколько гнид недодавленных выползло на солнышко фашистское погреться. Предателей сколько всплыло, как гавно в проруби кровяной! А честному гражданину в обстановке разобраться ох, тяжело. Да ещё когда слово партии линией фронта отгорожено. Немцы-то ведь не дураки. И хоть нас русских за недочеловеков считают, а на чувствах людских играют как кобзарь на домбре. На самых низменных чувствах. На инстинктах тёмных. Таких как частнособственнический и антисемитский. Евреи, конечно народ без крыльев, не ангельский. К бытию буржуазному да мракобесию религиозному склонный весьма. И не любить его у населения местного причины есть. Но! Нельзя ведь их как собак бешенных всех. Без разбору. Это подход не классовый. Расистский подход это! Есть евреи хорошие и есть жиды злыднючие. И кого куда партия большевиков сама разберётся – как Гитлера похороним. Да что там говорить! Сведения достоверные я имею что сам Карл Маркс, хоть и немец вроде, а кровей иудейских был. И нарком Каганович! Да мало ли кто! Вот товарищ Райхман – тоже. Не в крови дело. В мозгах. Кто для советской власти больше опасен был бы живой Троцкий? Или мёртвый Гитлер? Ты знаешь? Я нет. Но знаю я другое – врагов советской власти, всех, на пол, кровь и возраст не взирая - уничтожать нужно. Как волков-людоедов сбесившихся. Это в мирное время, гуманизм наш пролетарский может дать вражинам срок исправиться. В местах не столь отдалённых. Осознать нутро своё подлючие. Перевоспитаться. Вона, к примеру, на стройке «Беломорканала» сколько вредителей в стахановцев перековались. Даже урки милиционерами потом становились. Я знаю. Я ведь в то время был секретарём партячейки вохр. А во времена теперешние, времена лютого противостояния большевизма и фашизма – нет у врагов такого шанса. И у нас, у большевиков, у советских людей, у русских людей – нет права сопли интеллигентские распускать. Или мы их. Или они нас. И нету третьего. Понимаешь, командир? Хорошо ещё что немцы в силу доктринёрства своего тупого колхозы отменить не пообещали. Да кулачью затаившемуся, которое мы добить не успели, землицу посулить. Тогда – ууух! Сам ведь слышал доклад разведки. Провиант у селян чуть ли не боем реквизировать приходиться. А немцам корм колхозники сдают плану гауляйтера фон Кубе, согласно. А почему так? Боится народ немцев? А! Кабы только так.
- Так что ж, - Сухов нервно раскурил самокрутку, - по-твоему, комиссар, получается что? Нас, представителей советской власти, люди должны бояться больше чем фашистских карателей? Так? А посланцев партии большевистской больше чем СС? Так? Не то ты говоришь. Не то. И в штабе центральном, тоже не боги сидят. Люди. И они ошибаться могут. Они ведь что здесь твориться не ведают. У нас. На месте. Конкретно.
- Да ты, Савелий Федорович, никак политическую линию Центра поправлять собрался, - с добрым изумлением улыбнулся Хряков, - Да пойми же ты! Там в Центре имеется общая картина происходящего. По обе линии фронта. И такое, они там знают, что нам лучше бы и не снилось даже в снах кошмарных. Пойми, что нам здесь, на месте, кажется судьбоносным – в масштабах страны, мелочь. И не мне тебе рассказывать, что солдат одевает военную форму и принимает присягу для того что бы побеждать врагов и уничтожать врагов. А не для того что бы в плену жрать гуманитарную тушёнку. И если получен приказ умереть – приказ этот выполнен быть должен. На то мы и солдаты. На то мы и коммунисты. А народ у нас тёмный. Многие слово партии подзабыли. Люди слабы. Они вишь как думают. Что если указы Нового порядка исполнять, ежели немцам дань платить, ежили тех же евреев сдать – то и жить можно будет спокойно. Нам поставлена задача – доказать местным обывателям – что не так это. Что как бы не лизали сапоги оккупантам добра от них не будет. Зло одно. Смерть одна. Что так смерть. Что так смерть. Что фашист – зверь. А зверь добра не помнит. И жизнь спокойная при новом порядке не наладиться никогда. Как бы рьяно не исполнялись указы оккупантов. Понимаешь? В этом я вижу, кстати, глубокую мудрость директивы «Д». Правда в ней суровая заключена. На фронтах тысячи тысяч красноармейцев жизнь отдают. За что? За то что бы местное кулачьё пузо набивало, да немцев провиантом снабжало. Не будет этого. А здесь у нас не фронт. Здесь у нас порою и жарче бывает. Тебе ли не знать, Савелий Федорович, гауляйтер издал приказ приравнявший советских партизан к террористам, к которым не применимы законы войны. Партизана пойманного, если иудой не стал, не в концлагерь отправляют. Вешают сразу. И обывателям настойчиво вбивается в голову мысль что мы, бойцы сопротивления, есть просто бандиты. Хуже оккупантов бандиты. А ведь это не так. Чем мы хуже? Ничем не хуже! Лучше! Несопоставимо лучше! Но это мы знаем. А население не знает. Ему подобные вещи доказывать нужно. Ну что? Втолковал я тебе суть текущего момента, а? Командир?
Сухов понурился. Умом он осознал страшную, жестокую правоту слов комиссара. Он был советским человеком, красным командиром, офицером. Он не хуже Хрякова чуял бескомпромиссность противостояния СССР и Германской Империи. И всё же, что внутри у него вставало на дыбы, противилось большевистской директиве «Д». Но в чём прав комиссар, так это в том, что приказы командования не обсуждаются. Они выполняются. Он, за неполный год своего партизанства уже понял – эта война ведётся не по тем правилам, которые прописаны в учебниках по военному искусству. Эта война которая требует от человека превратиться в животное. В хищного зверя. В волка, к примеру. Капитану Сухову почему-то не хотелось становиться зверем. Но опять же, где-то на дне подсознания он понимал, что бы выжить, что бы победить - это сделать придётся. На какой-то миг в его контуженом воображении вспыхнуло зарницей жуткое видение. Кто это? Что это? Демон войны или же сама Смерть? На фоне мерцающих углей преисподни, в которые превратились звезды небесные, прямо ему в глаза смотрела живая, копошащаяся темень в глазницах огромного, желтого как Луна, черепа. Редкие, почти черные зубы выстроились в подобии похабной ухмылки. А под той пустотой, где когда-то был нос чуть дёргался волосяной нарост, смахивающий на усы. Только на левой половине верхней челюсти один ус спускался обвислой завитушкой, а на правой топорщился щеточкой.
Кивком головы Сухов прогнал наваждение, и с тоской взглянув исподлобья прямо в раздувшиеся комиссарские глаза, выговорил,
- Ну допустим, осознал я. Что дальше? Где людей взять для выполнения этой акции? Коммунистов? А сколько их в отряде. А для мероприятия этого минимум взвод потребен. Где ж столько живорезов найти? Ладно ещё своих стрелять. «Свои» тоже разные бывают. Это верно. А что б как каратели куражились? Это ж суть людскую в себе раздавить нужно. Я своих бойцов знаю. Расстрелять это одно, а…
Тут подал голос товарищ Лузгин, до сей поры не без интереса наблюдавший за диалогом,
- Бойцов знаешь своих, Савелий Федорович? Ну-ну. А Прохора Рыбака вспомни. Ка-акой толковый боец был, говорят. Пока в плен не попал. А те же Барабаш и Игнашкиным? Их что? Немцы с собой в обозе привезли? А Портов, паскуда, что? До войны где состоял? В СС? Или в ВКП(б)? А может вся эта нечисть с Марса прилетела? Или с Луны? Нет ведь. Земля наша их породила. Часть народа они нашего. Так же как гнойный нарост часть тела. Одна беда органы вырезать её не успели. Война помешала. В закромах души человечьей много всякого хранится. И партизаны наши не исключение. Что коммунисты. Что беспартийные. (Блёклая полоска губ майора Лузгина вильнула в сардонической ухмылке.) Где людей взять, говоришь? О, сколько нам открытий чудных готовит просвещенья дух. Пойдем, просветимся, командир. Да и проветримся заодно.
Тон майора Лузгина свидетельствовал о том, что известно ему нечто такое, о чём командир пока не ведает. Впрочем, на то он и «представитель Центра», что бы владеть всей полнотой информации. Заметив, что Сухов вставляет в «ТТ» магазин, мирно почивавший на столе между кружками, товарищ Лузгин опять криво усмехнулся и с каким-то брезгливым превосходством молвил,
- Ты бы не оживлял пока оружие, командир. Прав ведь комиссар. Горяч, ты, Савелий Федорович.
- Ты уж, зла не держи, майор. Погорячился я и в правду. Извини. Сорвался. Нервы.
- Да я то что… - товарищ Лузгин с пренебрежением глянул на Сухова, - я то ладно. А вот кабы стрелнул меня. Тогда бы чего? Что делали бы, а? То-то.
- А что? – на этот раз во все зубы улыбнулся Сухов. А зубы у него были какие-то бешено белые. Блестящие. Особенно на фоне бледной кожи лица и почти бескровной полоски губ, – Похоронили бы тебя, майор. И дальше бы воевали.
- Ну уж этого я бы не допустил! – ударяя на звук «о», возмущенно изрёк комиссар.
Лицо Сухова ослепило Хрякова ещё более широкой и доброй улыбкой. Так же добро и ласково глядит январское солнышко сквозь вьюжную лють на примороженную снежную равнину.
- А и тебя бы ведь тоже похоронили, Кондрат Пантелеевич.
Сказано безо всякой доли шутки.
- Или тебя, командир – в том же тоне буркнул товарищ из Центра.
- Или меня, - легко согласился Сухов. И рвя корпусом нависшую паутину тишины, двинулся к выходу из землянки, - Пошли, что ли? Просвещаться-то.
…Под ногами похрустывали сучья, оттаявшие после зимней стыни. Казалось лес хрипло откашливается после знобящей февральской простуды. Как-то по-весеннему, свежо зеленел мох на стволах дерев. Вогхий воздух дурманил свежей прелью. Словно девица, впервые оголившая сиську перед чужим мужиком, стыдливо пробивалась какая-то тонкая зелень сквозь настил из прошлогодней листвы. К троице руководства отряда присоединился ординарец Савелия Сухова старшина Хмырёв, единый оставшийся целым, из тех кто вместе с командиром пробивался из окружения. После побоища под Могилевом. Все уже поняли куда ведёт их майор Лузгин. Примерно за версту от расположения отряда начинался овраг. Толи за глубину свою и краёв обрывистость и скользючесть, то ли за что другое, именовалось это место людьми одним словом - «Прорва». К «Прорве» этой и двигались. Сухову туманно, а остальным доподлинно было известно что на краю этой самой «Прорвы» и кончали свои непутёвые жизни пленённые немцы и их приспешники, не представляющие своей особой ни пользы ни интереса для партизан. И наверное приказ командира рыть могилы для казнимых был единым из приказов, которые бойцы не исполняли. Зачем? Дно «Прорвы», сноровистей чем волчиные потроха падаль, «переваривали» свежую мертвечину. Но это если, конечно расстреливать. Но не всем фашистам и предателям повезло. Повезло быть расстрелянными. То, что предстало перед глазами на утоптанной полянке перед самым краем «Прорвы», подогнало к горлу рвотный спазм. Даже у видавших виды Сухова и Хмырёва. Комиссар, так тот вообще с хрипом блевал желчью под осиной. А товарищ Лузгин только побелел. Похоже что на Лубянке, где он нес службу родине уже лет десять, похожие натюрморты были если и не обыденны, то уж не редки.
К длинной корявой жерди, присобаченной к стволу сосны наподобие перекладины креста за раскинутые руки было привязано то, что осталось от инженер-майора Тюбе. Тело было наполовину освежевано. Растопыренные судорогой пальцы рыжеволосых ног, недотягивали до земли дюймов десять. Зато вывалившиеся из вспоротого брюха кишки, змеились мертвенной перламутью почти два ярда по почве. Выдавленные глаза застыли на щеках двумя липкими подтеками. Вокруг него на вкопанных осиновых кольях были нанизаны ягодицами шофёр-немец, бандеровец-сечевик и полицай Михась. Колья вошли в туловища почти на пол ярда. Надломленные тела кончиками пальцев ног чуть касались земли. У всех троих были отрезаны уши. А у ооуновца, судя кроваво-чёрному сгустку кашей ползущему изо рта на подбородок – и язык. Видно допекли «клятiх москалей» предсмертные проклятья «захистника незалежностi». И кстати, хохол живуч оказался. Если глаза остальных казненных народными мстителями врагов уже остекленели, то во взоре бандеровца, хотя и утратившем всё человеческое, животной мукой ещё трепыхалась блёстка бытия.
Голова Сухова дернулась в сторону Хмырёва, уголок рта бешено задёргался,
- Кто!?
Хмырёв вытянулся по стойке «смирна» и отвёл глаза. Однако, когда его взгляд наткнулся на тухнувшие зрачки бандеровца, вновь посмотрел прямо в лицо командира. Но так ничего и не ответил. Со свистом выдохнул воздух сквозь сцепленные зубы капитан приказал,
- Узнать. Доложить. (Молча кивнув в ответ, Хмырёв приложил ладонь к виску и, четко выполнив разворот «кругом», рысью двинулся в расположение отряда. Выполнять.)
- Ну узнаешь, и дальше чего? – иронично спросил товарищ Лузгин, жуя веточку, и не смотря на всю свою выдержку, всё же старавшийся не смотреть на изуродованные трупы.
Сухов сверкнул на него взглядом.
- Дальше? – лицо его перекосила гримаса не сдерживаемой ярости, - Дальше… дальше расстреляю. Лично. Мы не фашисты. Мы не звери. Зверю место в клетке – а не в армии. Даже на войне.
- Неправильный ответ, командир, - товарищ Лузгин сплюнул измочаленную веточку, - Фашисты тоже люди. Это так. Но в каждом человеке сидит зверь. В немцах зверя разбудил Гитлер. А в наших людях – немцы. Наши люди не виноваты. По крайности не так виноваты как фашисты. И наказание по этому должны понести иное. И партия большевиков…
Сухов его резко перебил,
- Так что, майор, если тебе партия прикажет, то что? С людьми так же? Смог бы? Своими руками, да?
Голос товарища Лузгина стал твёрдым и тихим,
- С людьми, конечно нет. А с врагами? Да! И без колебаний! Если это нужно. Если партия прикажет. Я солдат партии. Понял? Победа не делается в белых перчатках. Да, наши бойцы дали волю своим тёмным инстинктам. Но не их это вина. Гитлера это вина. И он за всё заплатит. Когда победим. А победить нужно. Любой ценой. Слышишь, командир? Любой. Вспомни, как комиссар на последней политбеседе рассказывал бойцам нашим материал из газеты «Красная звезда», о том, как фашисты обошлись с пленным красноармейцем Смирновым. А деревню Глюки, что в прошлом месяце зондеркоманда спалила. Да как там Рыбак с Игнашкиным «геройствовали». Одноглазый дед Челкаш, что уцелел чудом, ведь в подробностях повествовал. Сам ведь слышал. Да… кругом оглянись! Это что? Это, думаешь, способствует тому разумному, доброму, вечному, что посеяно в душах наших сограждан учением Маркса-Ленина-Сталина? Гуманизму, думаешь, всё это способствует? Короче, никого ты не расстреляешь. А вот если имел сомнения, что не найдётся кадров, которые ради великой победы готовы переступить в себе суть человеческую, то надеюсь эта иллюзия развеяна. Уж поверь мне. Тот человек, который сделал это (кивок в сторону замученных пленных) по доброй воле с врагами, сделает нечто подобное и со своими. Но по приказу. Кадры решают всё. Это товарищ Сталин бетонно подметил. Уверен я. Взвод наберём. И не вздумай из себя целку строить, командир. Это приказ. А то, ишь, «командирствуйте». Командовать будешь ты. А не можешь, так сарафан одевай. Или в подпол прячься. Дожидайся, пока мы Гитлера одолеем. А потом, чистенький, на всё готовенькое выползешь… вот мол, я какой гуманный, да благородный. Только это по-другому называется. Не гуманизм это. И даже не предательство. Дезертирство это называется, командир.
Этот суровый речитатив прервал пронзительный, почти парасячий вопль комиссара. Вся троица перевела взгляды туда, куда указывал дрожащий палец Кондратия Пантелеевича. Из-за ствола дерева, на котором был распят германский майор раздвинув, густой ольшаник с набухшими почками, на партизан смотрела огромная морда хищного зверя. Волка. Немигающим взглядом почти круглых, ореховых глаз, волчина, с каким-то звериным интересом рассматривал гостей «Прорвы». Судить по морде если, размером волчара был с молодого медведя. В глазах хищника роились веселые мушки животного любопытства, нечеловеческого сознания, и какой-то хищной весёлости. Полуоткрытая пасть казала кончик дымящегося паром языка и оскал огромных острых, ослепительно белых клыков. Такие зубки любят изображать иллюстраторы Шарля Перро, к сказке «Красная шапочка». Мордино выражение свидетельствовало, что зверина улыбается. Или уж по крайности находится в добром расположение духа. Сытая уж точно. Впрочем, сытый волк это такой же нонсенс, как и фюрер германской нации строящий синагогу на ленинском субботнике. А испугаться комиссару было от чего. Зверь находился от него на расстоянии не прыткого пряжка. И вздумай он его совершить, не спас бы комиссара ни маузер на бедре в деревянной кобуре, ни подмога боевых товарищей, которые об оружии не забыли, да ведь его ещё извлечь нужно. А это секунда другая. А за срок этот волк вполне мог сомкнуть свои страшные челюсти на горле подпольного секретаря райкома и тем самым осиротить отряд. Без идейного руководства его оставить. Встретившись с глазами зверя комиссар осёкся и, словно бы окаменел. Словно, убедившись в том что загипнотизировал Хрякова, зверь медленно повернул голову в сторону командира. А тот уже и пистолет из кобуры извлёк. Их глаза встретились. Что-то прочитав во взгляде Сухова волк осклабился ещё шире. В зрачках мерцали красные сполохи. Сухов выстрелил. Но не в волка – а бендеровца добил. Последовавшую за звуком выстрела липкую тишину в клочья разодрал клёкот и шум крыльев потревоженных сорок. В ольшанике мелькнула серая шкура. Волк ушёл. Именно ушёл. Не убежал. По какой-то странной причине зверь людей уже не боялся. Даже вооружённых. Бешенный может? Сумасшедший точнее? Кто его знает? А майор Лузгин облегчёно выдохнул и улыбнувшись проговорил как-то деревянно,
- Позавтракать приходил «товарищ волк», наверно. Как считаете? Что с тобой комиссар? Испугался? Зря. Боятся зверей двуногих нужно. А это…
Он махнул рукой.
В общем руководство отряда и «проветрилось» и «просветилось». В смысле потенциала своих бойцов, о некоторых способностях которых Сухов, по правде не подозревал. А комиссар чуть не обмочился. Впрочем, чуть ли – не чуть ли. Кому ведомо? Баню в отряде устроить возможности не было. И от всех партизан, руководство не исключая, исходил довольно специфический запах. Самая невинная составляющая этого амбре, являлся аромат давно не стираных портянок. Так что о том что произошло в штанах у комиссара никто так и не узнал. На самом подходе к расположению Сухова встретил запыхавшийся Хмырёв. Не забыв отдать честь доложил.
- Товарищ капитан. Парашютистов встретили. Товарищ Райхман велел передать что всё почти нормально. Сейчас оправляются. Ждут вас.
- Что значить – «почти»? Приземлились неудачно? Покалечился кто? – насторожился Сухов.
- Нет, товарищ командир. Все целы здоровы. Во время десантирования рация повредилась. Ремень лопнул и… вдребезги короче. Ни одной целой лампы. Товарищ Райхман вам подробнее доложит.
- Сколько гостей?
- Двое. Мужик и баба. Радистка наверное. Красивая, зараза.
- Хорошо. Узнал о том что я велел?
- Так точно.
- Ну?
- Расчётом командовал помкомвзвода Хрустов. В расчёте состояли бойцы Блудов и Маленкович.
- Суки… - чуть слышно выцедил Сухов. И с полминуты матерился беззвучно одними губами, - Спасибо Петро. Свободен. Найдёшь меня через час. Дело есть. (и обращаясь к комиссару и майору Лузгину) А вы… товарищи идите… «героев» готовьте. Для акции «Д». Фамилии слышали. Остальных думаю сами найдёте. И задачу им тоже сами ставьте. Меня увольте. У тебя комиссар-то, и список наверное уже составлен, а?
Как бы не замечая, брезгливого взгляда командира Хряков кивнул,
- А як же. Давно. И с товарищем Лузгиным согласован. Тебе командир только утвердить осталось.
- Считай что утвердил. Блудов с Маленковичем надеюсь там, в списке?
- Там.
- Ну так приказ мой им передай. Пусть уберут за собой. Нечего зверьё лесное человечиной кормить. Волк-то, верно ты майор подметил – завтракать приходил. Пулю на зверя пожалел я. Зря видно. На этих бы сук и пули не жалко. Ладно.
- Зря ты так, Савелий Федорович, - товарищ Лузгин растёр в пальцах набухшую ольховую почку, мечтательно затрепетал ноздрями над пахнущей весной ладонью, - Зря. Справедливость, высшая справедливость – всегда восторжествует. Поздно ли, рано ли – но восторжествует. Над германцами она уже начинает свершаться. А ты знаешь что у того же Маленковича сын на фронте погиб. А у Блудова брат без вести пропал, а жена его с полицаем живет. С Игнашкиным, кстати. Понимать людей нужно. Мотивы их понимать. Только (Лузгин обращается к комиссару), только вот чего, Кондрат Пантелеевич – ты Блудова и Маленковича из списка своего вычеркни.
- Это ж чего так? – Сухов с едким удивлением глянул на Лузгина.
- Да, почему? – с удивлением не меньшим вопросил комиссар.
- Почему?! – товарищ Лузгин скривился, как будто чего-то кислого лизнул, - Неужели не понятно? Местные уроженцы они… Опознать их люди могут. Тогда получится что все жертвы напрасны. Тогда мы преступниками станем… Если задание сорвём. Преступниками перед партией. Перед родиной преступниками. Ясно?
- Кто ж опознает? – Хряков развёл руки, - Никто опознать не должен… Некому ведь будет опознавать… Или я не понял чего-то?
- То-то и оно что не понял. Непонятливость, Кондрат Пантелеевич, для партийного работника недостаток невосполнимый. В том-то и дело, что остаться должен кто-то. После акции. Что бы, как очевидец поведать советским гражданам о зверствах фашистов. И тела. В форме германской. И пара полицаев. Так как мы, партизаны красные спасём мирных жителей от карателей.
Хряков восхищённо покачал головой,
- Да ты у нас майор прямо таки Станиславский.
- Это не я. Это товарищ Берия. Под его руководством разрабатывалась методика для акций типа «Д».
Тут встрепенулся Сухов, было ушедший в свои размышления,
- Погоди, погоди, какие тела? Какие каратели? Не понял ни черта.
Лузгин посмотрел на него, как взрослый на мальца презерватив нашедшего, и спрашивающий у родителя: «Тятя, а чо это»?
- Командиру, Савелий Федорович, непонятливость ещё менее простительна чем комиссару. Как это какие тела? Ты мне что-то о справедливости рассказывал. О высшей. Неужели ты, командир, считаешь, что человеки, которые над своими согражданами так покуражились, по приказу пусть даже, как… как с немцами пленными – но без приказа, право имеют с нами одним воздухом дышать? Справедливо? А? Но дело не в этом даже. Хотя и в этом, конечно, тоже. Главное же они станут носителями сверхсекретной информации. И информация эта не будет иметь срока давности хранения. А народ в отряде – несознательный. От нас, руководства, в отличии. Если не знаешь – то знай. Лучшей сейф для хранения сверхсекретной информации – пустая черепная коробка её носителя. Это первое. Второе. Следы должны остаться. Так же как и свидетели. Свидетелей мало – а следов много. Следов злодеяний фашистских карателей. И третье… впрочем, пока хватит и первых двух пунктов. Человеческий материал, кадры, как учит товарищ Сталин – решают всё. Но при условии, что используются в полной мере. Конечно, лес рубят – щепки летят. И задача НКВД что бы в щепки шли гнилые стволы. Труха. Отходы. Прав ты, командир, те кто над пленными куражился – сволочи. Но и их использовать можно. Должно. Нужно. Для победы. Победа все грехи нам спишет. И кстати. Катов этих, Савелий Федорович – расстреляешь лично. Но только не сейчас – а потом. После операции. Возражения не принимаются. Вопросы есть?
Сухов даже не вспылил. Усмехнулся только. Зло. По хищному как-то.
- Есть вопрос. Один.
- Слушаю.
- А меня кто расстреляет. Потом… Ты, что ли, майор?
- Приказ будет. Расстреляю. Но приказа такого у меня нет. Пока. И дай бог не будет.
Колюче щурясь, Сухов раскурил папиросу из неприкосновенного запаса, и пыхнув в лицо Лузгину духом «Белого мора», продолжил,
- А ты не боишься мне всё это говорить, майор?
- Нет. Не боюсь. Пойми, Савелий Федорович, - ты офицер. Ты человек сознательный. Тебе партия доверие оказывает. А по сему играть с тобой в кошки-мышки считаю излишним. И всё. Осталось утвердить объект для «акции». Но это чуть позже. Иди с гостями знакомься. Мы с комиссаром позднее подтянемся. Давай, Савелий Федорович. Я на тебя надеюсь. Партия на тебя надеется.
- Сволочь ты, Лузгин… - Сухов улыбнулся, - и пария наша сволочная, - улыбнулся ещё шире – добро-добро, - Но у нас нет другой партии, верно?
И не сгоняя с лица бешеной улыбки, хлопнул Лузгина по плечу и двинулся к командирской землянке.
Хряков проводил его настороженным рачьим взглядом, обратился к «товарищу из Центра».
- Как думаешь, майор, не сорвётся командир, а?
- Думаю что нет. Он мужик крепкий. И, кстати, комиссар – а кто примет командование отрядом, если с Савелием Федоровичем, не дай бог, что случиться? Что смотришь? Некому! Это плохо. Это твоя недоработка. (и после мрачной паузы, чуть слышно) Да… Кадры решают всё.
У порога в свою землянку Сухов встретил незнакомца. Гостя московского. Высокий и сухопарый мужчина лет 35-ти. Облокотившись на дверной косяк из неструганных брёвен, он со смаком раскуривал душистую папиросу «Казбек». Сухова поразило, потрясло даже, обмундирование визитёра. Военная форма, казалось, была снята с героев легендарного кинофильма «Чапаев», попавших под кинжальный огонь «максима» Анки Пулемётчицы. На плечах погоны со звёздочками. И хоть погоны не блестели золотым шитьём, но это были те самые «погоны», которые для поколения Савелия Сухова стали символом контрреволюции. Отличительным тавром врагов республики Советов. Сухов машинально коснулся кончиками пальцев «шпал» на своих петлицах и протянул руку.
- Капитан Сухов. Командир соединения.
Человек в погонах подтянулся. С шиком отдал честь и так же протянул ладонь.
- Подполковник Пельш. Контрразведка СМЕРШ.
И улыбнулся. Казалось, что хмурое апрельское утро просветлело. Лицо у контрразведчика было доброе. Лучистое. Как у бабтисткого проповедника поощрительно выслушивающего откровения прозелита по поводу ознакомления с заповедями христовыми. Если человек с таким выражением лица предложит попутчику в поезде расписать «пульку» в преферанс по полкопейки за вист, что бы время пути скоротать – то тот согласится без задней мысли. А, к примеру, капризничающий карапуз, зацепив взглядом это лицо, прекратит рёв, и улыбнётся до самых мочек своих ушек.
Перехватив движение Сухова в сторону петлиц, Пельш улыбнулся ещё шире. И с чуть уловимым акцентом проговорил,
- Это новая форма, капитан. Армия в неё к концу года переоденется полностью. А мы как бойцы авангарда… вот. Кстати, об этом Комитет Обороны позднее сообщит, отныне РККА переименована в Советскую Армию.
- Вот как? – Сухов дёрнул углом рта, - Но надеюсь «Красной» и «Рабочей» она от этого быть не перестанет?
- Нет, не перестанет. Но она ко всему этому станет ещё и Русской Армией. В первую очередь «Русской», - эти слова заставили командира вздрогнуть от неожиданности, так как они били сказаны вышедшей из землянки женщиной. Тоже в форме со звёздами на погонах. Форма сидела на ней как влитая. Словно она демонстрировала на подиуме моднейшую французскую модель. Понятно вместо бриджей – юбка. Узкая. Чуть-чуть ниже колен. А дальше, отделённые полоской загорелой кожи - сапожки. Не смотря на кажущийся армейский покрой сапожки (именно сапожки – а не сапоги), идеально подчеркивали все достоинства длинных стройных ножек (ножек – не ног), точно так же как юбка осиность талии – а гимнастёрка лакомость фигуры. Бюста особенно. Женщине было около тридцати лет на вид. Её зрелая, строгая красота позволяла собой любоваться, впрочем безо всяких намёков на вольность в обращении. Иссиня чёрные прямые волосы стрижены ни коротко, не длинно с шальной челкой спадающей на высокий лоб. С мастью волос в пленительном контрасте находились огромные тёмно-сине глаза. Взгляд который был хоть и строг – но не отторгал желание к общению, скорее даже провоцировал его. От смуглой кожи исходил чуть уловимый аромат духов «Красная Москва». Впрочем, подполковник Пельш пах так же не навозом, а помимо амбре душистого табака и апельсинового мыла излучал чуть приторный запах одеколона «Шипр». Эти двое лощенных сытых контрразведчика ярко контрастировали даже с капитаном Суховым, который всё же раз в три дня брился и стирал портянки, не говоря уже об остальных партизанах, обросших кто щетиной, кто бородой в давно нестиранной одежде впитавшей копоть костров и запахи давно немытого человеческого тела. У подавляющего большинства бойцов, успевших разглядеть московских гостей, пекучим угольком тлел в душах интерес и к новой воинской форме, смахивающей на дореволюционную, царскую. И по поводу того зачем парашютисты напялили её под десантные комбинезоны. Но не у Сухова. Капитан был воякой мозга костей. Он имел представления о законах войны. И знал. Что всё вооружённые люди по обе линии фронта без форменной одежды, и немцами и русскими приравниваются к террористам и расстреливаются на месте. Конечно, матёрые десантники, что британской морской пехоты, что германских и советских ВДВ - в плен предпочитали не сдаваться. Но если они были взяты в военной форме со знаками различия, то при условии сотрудничества всё же имели некоторый шанс очутиться в лагере военнопленных. А так нет. Немцы расстреливали даже британских коммандос с завидной регулярностью забрасываемых в Бельгию и Нормандию, не смотря на то что согласно расовым постулатам доктора Геббельса – германцы и англичане братья, а война между рейхом и британской империей есть трагическое недоразумение, спровоцированное еврейскими плутократами по оба края Атлантики. Но с другой стороны, диверсанты из батальона «Бранденбург», отправляющиеся в рейды по советским тыла под видом красноармейцев, под русскую военную форму всегда одевали германское исподнее. Конечно эти волчары ни в кой мере не рассчитывали на пощаду, даже если бы дали при допросе необходимую информацию. В плен они не сдавались. А если были загнаны в угол, то всё же в последнем своём бою стаскивали красноармейские гимнастёрки и встречали смерть в абверовской униформе. Похоже, что подобную традицию взял для своих бойцов и СМЕРШ, указ о создании которого, был даже пока не подписан верховным главнокомандующим, а только «рассматривался». Но контора уже работала.
Женщина протянула партизанскому начальнику руку, чести не отдав,
- Полковник Синцова. Контрразведка СМЕРШ, - и чуть помедлив добавила, - Ирена, - и ещё помедля, с едва ощутимым кокетством в джакондской полуулыбке, - Сигизмундовна. То что вы Сухов, капитан и командир я только что слышала. А как по имени величать вас, капитан?
- Савелий, - Сухов отвёл свои заблестевшие глаза от её лучащихся, - Федорович…
Тепло мягкой женской ладошки при лёгком рукопожатии, заставила капитана вспомнить, что он мужчина. Не старый мужчина. И если бы не обожжённое лицо и шрамы мужчина весьма привлекательный.
3.8. город Бенск. Офицерское казино. Текущее время.
- …вот так вот, Ханс.
Вилли посмотрел на свет содержимое своей рюмки. В коричневой жидкости рьяно зарезвились блики от светильника, висящего прямо над столиком, за которым расположились штурбаннфюрер Ханс Бест и его критский знакомец, которого он знал под именем «Белый» Вилли. Вилли, если судить по знаком отличия, как ни странно, был в звании обер-лейтенанта. К тому же на мундире отсутствовали эсэсовские нашивки, и даже партийный значок. Но «Рыцарский крест с золотыми дубовыми листьями и мечами» имелся. Награда выглядела «свежей». Имея некоторое, пусть и смутное предположение о роде службе Белого, Ханс почему-то подумал, что сюда, на Восточный фронт, Вилли прибыл, что бы дополнить эту сбрую «бриллиантовой заколкой». С другой стороны Бест вряд ли бы удивился, если бы, к примеру, завтра, в это же время, в этом же месте, повстречал того же Вилли в мундире, ну хоть полковника люфтваффе или оберштандартенфюрера СС.
- Хороший коньяк, между прочим. Хотя и… - Вилли пригубил содержимое пузатой рюмки, - ординарный… Из каких запасов поставка? Не ожидал в здешней глуши насладиться подобным вкусом.
Ханс сглотнул и вспомнил вкус арманьяка из фляги Белого перед выброской на Крит. Усмехнулся.
- Из запасов господина Цихановича, - штурмбаннфюрер свернул скулу в сторону буфета, где «колдовал» бармистр, придавая сиянию фужеров ослепительность, - Ну а ты как? Откуда к нам – на Восток? – гестаповец кивнул на форму песочного цвета своего собеседника, ­- Никак из Африки? Ливия, да?
Вилли дернул углом рта и пронзительно глянул прямо в лицо Беста своими бисеринками зрачками. Будто ледовитой морской воды плеснул. Этот взгляд умной, хищной рыбы ударил кастетом в переносицу. Бест едва удержался, что б не опрокинуться со стула. Но через долю мгновения глаза Вилли обрели своё обычное равнодушное безразличие. Полоска бескровных губ извилась в подобии улыбки.
- Из Индии, штурбаннфюрер. Из Индии.
- Спец.командировка? – с пониманием кивнул гестаповец.
- Именно так.
 - А к нам сюда зачем? – и вспомнив свою критскую эпопею, поёжился. Затрепетал ноздрями от лютого желания втянуть в себя белую пыль кокаиновой дорожки. Однако, осознание того, что пакетик с порошком в кармане, у сердца, и через некоторое время вожделение станет реальностью, заставило штурмбанфюрера собраться и даже улыбнуться в ожидании ответа на ритуальный вопрос. Вот и он.
- Спец.командировка, Ханс.
И тут Вильгельм резко склонился, словно сломался в пояснице. Бисеринки зрачков превратились в коготки. Ими он и закогтил душу Беста, аки беркут горлицу - Ханс! Да ты никак марафетом балуешься?
На штурмбанфюрера, словно морозом пахнуло. Последним усилием воли он унял, было начавшуюся дрожь капризных губ и, жалко улыбнувшись, пролепетал,
- Шутишь?
- Какие там шутки!? Плохо это. Хочешь, я тебе помогу, а?
- Да, - не нашел ничего лучшего ответить Бест. Сердце под кителем гулко билось о пакетик с кокаином в нагрудном кармане. Казалось, оно хочет впечатать себя в желанный порошок.
Вилли провёл ладонью перед лицом гестаповца и проговорил скучным рыбьим голосом,
- Тебе больше не хочется употреблять марафет.
- Мне больше не хочется употреблять марафет, - чисто машинально, с теми же интонациями повторил Бест.
И, о чудо! Буквально через секунду гестаповец почувствовал, что кровь отлила от головы. Тиски, сжимавшие сердце тоской и тревогой обмякли. Воздух, которым до того он чуть ли не захлёбывался, стал лёгок, и протекал через носоглотку – как шёлковый капор сквозь серебреный обруч.
- Это, конечно же, не панацея, - Вилли с чувством раскурил тонкую сигарку и, выпуская через нос ароматный дым, продолжил фразу, - но помогает. На некоторое время. А потом самому придётся держать себя в руках. Кстати, алкоголизмом не страдаешь? А то так же могу помочь по старой дружбе. Как боевому соратнику. Бывшему. И будущему.
- Алкоголизмом нет, - Бест опрокинул в себя очередную рюмку коньяка. И тут его нутро встрепыхнулось. До сознания дошла последняя часть фразы «Белого» «…и будущему». Штурбаннфюреру почудилось, что его рёбра покрываются инеем. Как бы прочтя его мысли, Вилли продолжил с усмешкой,
- Я состою в команде «Аргус». И нам с тобою в ближайшие недели предстоит напряжённое и, уверен, плодотворное сотрудничество. Что? Вижу, подобная уверенность у тебя отсутствует? Спросить о чём-то желаешь? Изволь.
- Послушай, Вилли… Я понимаю, что ты… что те кто отдаёт тебе приказы занимаетесь вопросами секретными. Делами глобальными для блага райха. Мне всего этого не уяснить. Я отказываюсь это понимать. Я без колебаний готов принести свои жизнь и душу на алтарь служения отечеству и фюреру. Я солдат. Это мой долг. Но почему я? Зачем именно я нужен VIII отделу. Как я могу вписаться в работу «Аргуса». Судя по нашей эпопее на Крите для этого нужны какие-то тайные знания. Какие-то уникальные способности. У меня, их нет. Но с другой стороны встреча с тобой перед десантом на Крит не случайна. Так?
Вилли ухмыльнулся.
- И так и не так. Каждый из нас способен на многое. Но не каждый знает, на что он способен. Спрашиваешь «почему»? А почему мы сейчас, в этой варварской стране, пьём этот странный коньяк, вместо того, что бы… - Вилли опять ухмыльнулся, - …можно сказать, такова воля фюрера. А почему такова воля фюрера? А потому, что такова воля рока. Дальнейшие «почему?» имеют смысл? То-то. Однако на одно «почему» я отвечу. «Почему» - ты. Ты че6ртовски везуч, Ханс. Ты приносишь удачу. Вопрос, для тебя вопрос – принесёт ли, сей факт удачу тебе? Не знаю. Если выживешь – то да. А выжить будет не просто. Даже мне. «Аргусу» предстоит миссия возможным результатом, которой станет победа райха в этой войне. А, следовательно, решится судьба мира. Ты же ведь мечтаешь принять участие в решение судеб мира. Так, Ханс?
Бест подобрался. Мучительно осознал в себе очередной приступ патриотизма. И тут же понял причину его возникновения. Патриотизм в душе «истинного арийца» провоцировался неутолённой гомосексуальной абстиненцией. Ему вдруг люто захотелось отдаться Белому Вилли. Отдаться и физиологически и духовно. Ни к месту вспомнилась фраза какого-то британского политикана, мол «патриотизм есть прибежище негодяев». Эта фраза, вырванная из контекста и так любовно цитируемая безродными космополитами из Коминтерна, для эсэсовца вдруг обрела новый, ещё более омерзительный для нордического человека смысл. «Патриотизм есть прибежище педерастов». И вот глуша это желание, включилась защитная реакция. Она как обычно выразилась в трескучей фразе из пропагандистского арсенала доктора Геббельса.
- Каждый солдат райха решает судьбы мира, честно выполняя свой долг. Я не исключение.
Вилли презрительно поморщился. А Бест, как бы спохватившись, сменил интонацию и продолжил, - ведь мы с тобою и здесь встретились не случайно, так?
Ухмылка с лица Вилли не сползла, однако выражение брезгливости утратила.
- Ты, Ханс, не только везуч, но ещё и не глуп. А в том, что не плохой солдат я имел возможность убедиться лично. Говорят, что и оперативник хороший. Если не ошибаюсь, тебя ждут по известному адресу на улице Люблинской, в штаб-квартире Абвера? Я буду сопровождать. Если не возражаешь. Нам по дороге. Однако продолжай свои вопрошания. Я весь внимание.
И во взгляде Вилли действительно вспыхнули искорки искреннего интереса. Перед ним сидел уже не опустошённый пороками неудачливый полицейский, не когда-то резвая, а ныне битая собака – но нибелунг, готовый к последнему и решительному бою в шатре могучего Аттилы. В бою, в котором можно сохранить лишь честь, но не жизнь. В него словно воплотился воитель, сошедший со страниц милитаристских опусов Эвальда Банзе. И уже совсем другим голосом, в котором слезливая слякоть чувственной натуры приморожена нордическим ветром грядущей опасности, штурбаннфюрер продолжил,
- Ну, так вот. Согласно директиве рейсхфюрера СС с сегодняшнего дня я перехожу в непосредственное подчинение гауптштурмфюрера Снейка. А он ведь, как известно, начальник группы «Аргус»… следовательно, Снейк, и твой командир. Я понимаю. Спрашивать о конечной цели вышеупомянутой тобой миссии, смысла нет. Однако, Вильгельм, ты ведь знаешь Снейка?
«Белый» откинулся на спинку стула и громко расхохотался. Так громко, что редкие завсегдатаи казино стали поглядывать в их сторону. Отсмеявшись Вилли, резко склонился к самому лицу Беста и заговорщически зашептал,
- Послушай, Ханс, а в этом заведении имеется подслушивающая аппаратура. Это ведь кажется по твоему ведомству?
- Нет. Я дважды давал заявку во II главк РСХА. Она не удовлетворена. Доктор Шпанциль выразил сожаление. Самые скрытые и опасные враги Германии находятся в самом сердце райха. И аппаратура необходима для их выявления там. Здесь, на Востоке, гестапо приходиться работать по старинке. Без технических изысков. Однако, не без удовлетворения, могу тебя уверить. Сеть моих осведомителей работает весьма продуктивно. Между прочим, как ни странно и среди русских лояльных к новому порядку, есть весьма талантливые подлецы, способные эффективно нести полицейскую службу. Кстати, один из них ждёт меня в машине. Перед казино. Если хочешь, познакомлю. Весьма колоритный экземпляр. Но ты можешь говорить всё и обо всём. В любой случае рапорт ляжет на мой стол. Я прекрасно понимаю, Вилли, давать ход делу по поводу твоих речей не только глупо, но и бесполезно.
Вилли задумался.
- А что, Ханс, фронтовые офицеры, которые здесь зализывают свои раны, нанесённые когтями «русского медведя», письменно рапортуют в твою контору о крамольной болтовне товарищей?
- Нет, Вилли. Странно, что ты не в курсе тех проблем, которые попадают под компетенцию гестапо. Фронтовиками занимается полевая жандармерия и партийная полиция НСРПГ. Мы выявляем внешних врагов империи, которые затаились и пытаются исподтишка нанеси вред райху впрочем, если среди этого сброда окажется немец по крови – руки пачкать не побрезгуем. Кстати. К примеру, в Ровно, объявился какой-то неуловимый террорист. В форме обер-лейтенанта вермахта он с завидной регулярностью отстреливает самых ответственных чиновников оккупационной администрации. Мне вот утром пришла ориентировка. Хотя, вряд ли этот, как его (Бест сморщил лоб) Пауль Зиберт – даже фокдойче. Скорее всего, переодетый большевистский агент, натасканный бойко лопотать на нашем языке. Так что если бандит появится здесь под видом «фронтовика, зализывающего раны», гестапо станет об этом известно раньше, чем он закончит свою партию в карамболь. И без помощи технических средств. Однако, Вилли, мне бы хотелось услышать от тебя о Снейке. Если честно, наша недавняя встреча с гауптштурмфюрером произвела на меня двойственное впечатление. А ведь нам вместе работать. Пойми правильно. У меня нет никаких оснований сомневаться в деловых качествах гауптштурмфюрера. Но всё же… хотелось бы иметь более ясное представление…
Бест замялся.
Вилли снова засмеялся. На сей раз негромко.
- Короче, Ханс, ты хочешь узнать, почему гауптштурмфюрер так похож на еврея?
На щеках штурбаннфюрера заалели два красных пятна похожих на знак бубен. А Вилли продолжил, затушив сигару мимо пепельницы, прямо об стол.
- Ханс, а ты знаешь Хелену Майер? Видел её? Хотя бы в кинохронике?
Бест удивлённо приподнял брови.
Ещё бы! Какой же немец не знает о Хелене Майер. Гордость нации. Олимпийская чемпионка игр в Амстердаме по фехтованию на рапире. После победы в открытом чемпионате Италии её лично принимал Муссолини. Говорят, что когда дуче, лобызал даме ручку, пуская тягучую похотливую слюну, то был настолько потрясён статью германской валькирии, что намекал о своей готовности бросить обе свои семьи и всех любовниц ради неё. Нежные чувства дуче остались безответными. Видывал Бест Хелену и на приёме в имперском министерстве пропаганды, где фюрер накануне Берлинской Олимпиады, напутствовал германских олимпиоников, и брызгая слюной вдохновлял их на спортивные победы во славу райха. Там, в своей речи, выступавший вслед за фюрером доктор Геббельс, охарактеризовал Хелену как «истинный образец нордической женственности». Высокая, худощавая, но с широкими бёдрами и хорошо развитой грудью, Хелена показалась штурбаннфюрерру, да и не только ему, героиней сошедшей со страниц Эдды, древнегерманского эпоса. Златокудрая, с огромными зелёными глазами, в которых лучилась нордическая строгость и добродетель. Хелена Майер сравнивалась имперской прессой с богиней Фреей, валькирией и т.п. Однако, на берлинской Олимпиаде она не выступала. Пошли слухи о какой-то личной трагедии. Что было похоже на правду. Ведь отказалась же она отстаивать свой титул чемпионки Европы в 31-ом году из-за траура умершему отцу. Что поделать? Милая сентиментальность - черта характера так присущая возвышенному арийскому духу.
- …так вот, - продолжал Вилли, - известно ли тебе друг Ханс, что дедушка по материнской и бабушка по отцовской линии у нашей валькирии оказались евреями. Понятно, об этом не сообщалось ни в передовице «Фелькишер беобахтер», ни даже на страницах «Штюрмер». Я слышал, что геноссе Геббельс ушел на три дня в запой, узнав об этом. У него, если верить слухам, на «нордическую валькирию» били свои виды. И не только пропагандистские. Как тебе такой извив судьбы?
Немое удивление отпечаталось на лице штурбаннфюрера. Вилли уловив это, хмыкнул,
- Хотя с другой стороны, друг Ханс, согласись. Когда барахтаешься в постели с какой-нибудь очаровательной шлюшкой, то меньше всего думаешь, сколько частей и чьей крови, пузырятся в её жилах. А самое главное, во время оргазма все они кричат одинаково. «А! А! аааа!».
Видимо дурачась, Вилли сымитировал стон любовного апогея самки homo sapiens. Да так громко, что все обитатели казино вновь повернули головы в их сторону. Бест почему-то, наверное впервые, за время нахождение здесь, на восточных территориях испытал душевный дискомфорт. Какое-то подобие стеснительности. В этой варварской стране населенной в основном унтерменшами, истинный ариец должен чувствовать себя хозяином. Здесь, в городе, занимая положение не меньшее чем, тот же комендант Шуман, он вполне мог, к примеру, помочиться в середине центральной площади, абсолютно не обращая внимания на снующих вокруг дикарей. Ведь нормальный человек не испытывает никакого состояния моральной скованности отправляя естественные потребности в присутствии той же собаки, или коровы. Собаки бывают дворовые, типа того же Портова, которых следует держать в сытости и строгости, а бывают бродячие. Последние, ничего кроме брезгливости не вызывают. С их присутствием до времени приходиться мириться. До времени. Что касается партизан и подпольщиков – то это псы бешенные, которые подлежат тотальному уничтожению. Ну а евреи даже в эту кинологическую классификацию не вписывались. Они, как верно подметил великий фюрер, насекомые. И поступать с judo следует как с теми же клопами, тараканами и прочей живностью. Всё верно. Всё правильно. Единственно что для Ханса было досадно, это что в общении с русскими, он иногда всё же забывал, что это не просто люди второго сорта, а существа стоящие на порядок ниже на ступени биологической лестнице, чем немцы. Что поступать с ними согласно канонам высокой германской морали, есть не только глупость, но и порою преступление. С грустью Бест осознавал что, скорее всего большинство представителей его поколения уже вряд ли избавиться от этого атавизма психики. Но ничего. Он, как и миллионы немцев верил, что следующие поколение германских свехчеловеков, истинных арийцев, эсэсовской элиты, которым предстоит заселить эти обширные восточные пространства, будут не только благодарные своим предкам, обеспечившим им и всему миру это светлое будущее, но и ещё избавятся от досадных комплексов. Наблюдая за мимикой лица Вилли, Ханс вдруг с холодным ужасом осознал – что для его собеседника нет абсолютно никакой разницы между породами людей. Что он одинаково относится, что к немцам, что к русским. Что к нему, штурбаннфюреру СС, истинному арийцу, члену НСРПГ с1932 года, что к какому-нибудь пархатому завсегдатаю синагоги, с длинными пейсами, присыпанными кристалликами перхоти. С одинаковым презрением. И для него, для Вильгельма, этого самого, беловолосого и белокожего, на налет азиатского загара не глядючи, раздавить человека, любого человека, так же естественно и легко, как комара прихлопнуть. Он, Вильгельм похоже знал что-то такое о жизни и смерти homo sapiens, сравнимое с тем что знает матёрый энтомолог о жизни насекомых. С твёрдой уверенностью принимающий решения какого жука отправить в кляссер, какого в мусор. Вот смех Вилли оборвался, как лопнувшая струна, но ледяная веселость во взгляде не растаяла. Он продолжил,
- Так вот, дружище Ханс, если вдруг выяснилось что у «истинного образца нордической женственности» в жилах кровь разбавлена ядом сионского аспида, то с не меньшей долей вероятности может случиться так, что жидкость в венах «образца жидовской пархатости», (а ведь именно подобную ассоциацию вызвал у тебя облик гаутштурфюрера) может оказаться арийской кристальности высшей пробы? Такое ведь возможно? Как считаешь?
Бест кивнул. Чисто машинально. Однако после секундного размышления кивнул ещё раз. Теперь уже вполне осознанно. А Вильгельм продолжил,
- Скажи мне вот чего, Ханс. Ты ведь видел меня в деле. Добавлю - я материалист. Религиозную деятельность всех церквей мира, не без оснований, считаю успешным видом бизнеса сытых бездельников по эксплуатации человеческого невежества. Но. Как думаешь, существуют что-либо в этом мире подлунном, способное вызвать в моей душе трепет сравнимый с мистическим ужасом?
Бест ещё раз внимательно всмотрелся в кожаный кристалл лица собеседника. Заданный вопрос подразумевал ответ типа: «возможно»; «не знаю»; «ну и…». «Да» в конце концов. Но штурмбанфюрер вспомнил как Вилли шёл на английские пулемёты, паля с обеих рук из парабеллумов по-македонски. Как вел по горному серпантину трофейный виллис с простреленными шинами. Да и прочие эпизоды критской эпопеи. И у него не повернулся язык ответить утвердительно. Мутный взгляд гестаповца на мгновение просветлился и он лишь неопределённо кивнул головой. А Вилли ухмыльнулся и продолжил,
- Есть. Есть это. Се человек. И ты знаешь этого человека. Это гауптштурмфюрер Снейк. Хотя он такой же «гаупштурбанфюрер» «Снейк» как я «партагеноссе Каганович». И он настолько же непонятен для меня, сколь и я для тебя, Ханс.
Конечно же, Вилли не собирался делиться с Бестом своими воспоминаниями о первом знакомстве со Снейком. А воспоминание это до сей поры оставалось ярким и мерцало в сознании подобно строкам синайских скрижалей в мозгу пророка Муссы. Кто такой «Белый» Вилли и каким образом он оказался в спец.подразделении «Аргус» VIII отдела РСХА? В данный момент времени автор этого повествования не может определённо сказать найдётся ли повод и возможность изложить ответ на выше заданный вопрос. Однако ему доподлинно известны подробности того как Вилли и подразделению «Аргус» был представлен его теперешний командир.
В конце сентября 39 года «Аргус» возвратился на свою базу в районе Ростенбурга (Восточная Пруссия) после миссии на Ближнем Востоке (Египет, Трансиордания, Палестина). Бойцы вернулись в другой мир. В войну если точнее. Война полыхала в Европе. Пала Варшава. Польша кончилась. Франция, как вульгарная натурщица драным пеньюаром, прикрылась бетонным шёлком линии Мажино от вожделённых глаз художника-маньяка. Солдаты полумиллионного гарнизона этого грандиозного укрепрайона рассосавшись по уютным бункерам потягивали бужеле и распевали весёлую песенку о «том как враг пытается добраться до их исподнего развешанного на просушку на неприступной линии обороны и что из этого получилось». А Гитлер, близоруко склонившись над огромным глобусом в своём кабинете имперской канцелярии, кисточкой усов азартно пытался рисовать новую карту Европы и мира.
Миссия «Аргуса» закончилась неудачей. Провалом если уж быть совсем откровенным. И не только потому что впервые за долгие годы существования «Аргуса» и его аналогов подразделение потеряло своего полевого командира майора Шарка. Самое главное не была выполнена поставленная задача. Англия и Франция всё же объявили войну райху, после того как легионы фюрера вторглись в Польшу. Каким образом группа вымуштрованных головорезов рыская по древним развалинам в дельте Нила и долине Иордана могла помешать выполнению международных гарантий данных великими державами своему союзнику? О! о сути этого задания было доподлинно известно только покойному майору Шарку, воспоминания о страшной гибели которого каждый раз заставляла покрывать «гусиной кожей» тела пятерых уцелевших бойцов «Аргуса». И конечно же тому кто инструктировал Шарка, уже появлявшемуся на этих страницах барону фон Трёчу, который в данный момент времени являясь личным представителем обергруппенфюрера Гейдриха с документами штандартенфюрера Берга, на стыке границ рейхскомиссариатов «Украина» и «Белоруссия» лично курирует очередную операцию «Аргуса» под псевдонимом «Молот Тора».
Вилла «Берта» ещё со времён начала правления кайзера Вильгельма II-и-«Последнего» являлась своеобразным конспиративным санаторием где агенты сначала разведуправления Германского Генерального штаба а впоследствии АМТ-6 и АМТ-8 РСХА приходили реабилитацию после выполнения сверхсекретных заданий правительства как рейха II, так и рейха III. Во времена Веймарской республики, скромный с виду коттедж так же не пустовал. Реликтовые сосны. Чистый воздух. Чуть слышный шум морской волны. До пустынных прибрежных дюн Балтики от высокого забора из жёлтого кирпича было не больше полутора километров. Это если по тропинке, вьющейся как змея под сапогом, между стройных сосновых стволов. А прямо к глухим кованым воротом ведёт лента блестящего от тумана или росы шоссе. Шоссе практически всегда пустынно. На том месте где оно ответвляется от автобана идущего на Данциг стоит шлагбаум и сторожевая будка. Шуцманы на посту всегда вежливы, скучны и немногословны. Недели три назад их сменили эсэсовцы из батальона «Мертвая голова». Впрочем на этом повороте сворачивали только те, кому нужно. Немцы народ дисциплинированный и нелюбопытный. И никому пока ещё не пришло в голову поехать по незнакомой дороге неизвестно куда. Ночи в конце сентября в этих местах уже довольно зябкие. С заморозками. А днём ещё тепло. На лужайке перед особняком в плетёных креслах за парой переносных столиков расположился весь списочный состав «Аргуса». Те кто уцелел. Пятеро. Это были мужчины разного возраста (Герберт выглядел почти мальчиком, даже не брился практически, а возраст того же Оттона, визуально тянул никак не меньше полтинника, Гунну не было и тридцати, а Вилли и Маленький Ганс приближались к сорока). Они имели разное телосложение и рост. Почти лилипут Герберт. Толстый коротышка Оттон. Двухметровый атлет Маленький Ганс. Вилли и Гунн имели стати, хоть и развитые – но не отличающиеся от экстерьера среднего европейского мужчины. Гунн больше походил на испанца, чем на немца. Иссиня чёрные негнущиеся волосы отливались вороновым крылом. Смуглая, почти оливковая кожа. Правда, глубоко посаженные глаза имели холодный цвет «берлинской лазури». Вилли, как уже известно был блондином, почти альбиносом. Плешь на бульдожьей голове Оттона компенсировали шикарные обвислые усы пшеничного цвета a-la канцлер Бисмарк. Щеки и подбородок Маленького Ганса всегда украшала трёхдневная рыжая щетина. И всё же было у этой пятёрке что-то общее. Оно сразу же бросалось в глаза и не подлежало конкретному определению. То ли отрешённое выражение взглядов, лишённых всяких эмоций. То ли одновременные плавность и механичность жестов и монотонность артикуляции. Скорее всё это вместе взятое и что-то там ещё.
Герберт и Оттон сосредоточились над партией в Го. Маленький Ганс небрежно листал «Каббалу» в переводе Генриха Агpиппы Неттесгеймского, напечатанную в прижизненном издании типографией Гуттенберга. Похоже он не столько вникал в содержимое, сколько любовался замысловатыми готическими литерами заголовков. Вилли методично и увлечённо упражнялся в метании ножа в ствол сосны. Перед ним на подносе лежало около дюжины различной формы тесаков и кинжалов. Примерно столько же уже торчало из выкорябаного на коре круга, диаметром в 1 фут. Гунн сосредоточенно качал бицепсы при помощи пудовой гантели. Выполняя упражнение правой рукой раз 50, он менял руки. Потом наливал на дно стакана из коричневой бутылки без этикетки, судя по запаху, ром. И выкуривая душистую сигарету Camel, тянул сквозь зубы содержимое стакана. А после вновь приступал к физическому упражнению. Солнышко светило ласково. Из радиоприёмника на веранде чуть слышно бубнил джаз в исполнении Луи Амстронга. Вот на воротах зашуршал электрический замок. Створки раздвинулись. На полянку, почти беззвучно выехал «хорьх», блестящий, как чёрный крокодил только что вылезший из водоёма. Из авто появились барон Трёч в элегантном макинтоше и белых лайковых перчатках. И пузатый и губастый господин средних лет. На нём неуклюже сидела полевая форма офицера вермахта без знаков различия. Появление визитеров не произвело на компанию на полянке никакого впечатления. Словно не замечая гостей все продолжали свои занятия. Пузатый господин в форме облокотился на тёплый капот машины и с любопытством стал наблюдать дальнейшим. А барон фон Трёч не спеша продефилировал между своими подопечными. Вот он остановился. Тягучим движением стянул перчатки. И чуть слышно одними губами произнёс,
- Встать. Смирна.
Словно порыв колючего норд-оста жухлую листву эта фраза с лёгкостью подняла всех пятерых на ноги и заставила застыть в позе каменных истуканов. Только тусклые взгляды напряженно нацелились на капризную линию губ барона.
- Господа. Имперская комиссия по расследованию причин неудачи вашей последней экспедиции закончила свою работу. Вот её результаты. Деятельность «Аргуса» признана адекватной сложившейся обстановке. Причины, по которым поставленная задача оказалась невыполненной, решено считать объективными. Но это не есть повод для самообольщения. Однако, господа, обстановка в Европе и мире изменилась. Мировая война, как-никак. И это произошло, хочу что бы сей факт был осознан ясно, во многом благодаря вашей, э-э (барон брезгливо покусал нижнюю губу), вашей неудаче. Майору Шарку поставлено на вид и заявлено о неполном служебном соответствии. Но в связи с тем что он убыл из списочного состава, действие данного приказа приостановлено. Однако, геноссе, если вы думаете что на этом неприятности исчерпаны – то заблуждаетесь. Что для людей нашей профессии есть вещь непозволительная. Рейхсканцлер германской республики Адольф Гитлер подписал секретный указ о роспуске отдела «Х» при генеральном штабе вермахта. Как вам известно именно за этой структурой числилось наше подразделение. Я подал в отставку. Она принята генералом Гальдером лично. Однако, надеюсь, пока я буду излагать вам следующую информацию, вы не ощутите себя сиротами. Позавчера фюрером германской нации Адольфом Гитлером подписан указ о создании Имперского Управления Государственной Безопасности. Начальником управления назначен группенфюрер СС Ренхард Гейдрих. Он предложил мне возглавить VIII отдел новой имперской структуры. Таким образом вы, геноссе, всем своим составом под тем же псевдонимом «команда Аргус» переходите на службу в РСХА. В мой отдел. Придётся, правда, соблюсти некоторые формальности. Под моё личное поручительство в том, что вы есть истинные арийцы, и всё ваши предки начиная с 1752 года чистокровные представители германской нации, группенфюрер издал приказ о зачислении членов «команды Аргус» в СС и присвоении каждому звания «шарфюрер». Поздравляю. Помимо всего прочего каждый из вас должен написать заявление о приёме в Национал-социалистическую рабочую партию Германии, так как обуян горячим желанием строить светлое будущее и душой и телом служить делу фюрера, партии и германского народа. Группенфюрер Гейдрих заверил меня что лично отдаст эти прошения рейхсляйтеру Гессу, который, уверен, по достоинству оценит вашу искренность. А теперь разрешите представить вам гаупштурбанфюрера Снейка. Он назначается мною командиром «Аргуса» вместо выбывшего майора Шарка.
Похабная улыбочка на толстых влажных губах нового командира «Аргуса» сделало разительным его сходство с какой-нибудь ожившей карикатурой со страниц «Штюрмер». Он больше походил на человекообразного пингвина, чем на диверсанта-головореза допущенного к сверхсекретным тайнам империи, и с этой минуты возглавившего ультраэлитный спец.наз райха. Он, переваливаясь с ноги на ногу вошел в круг своих подчинённых и покряхтывая по-клоунски раскланялся.
- Прошу любить и жаловать, - выражение на лицах диверсантов вызвало на губах барона улыбку брезгливого удовлетворения. А гаупштурбанфюрер подал голос. Хриплый. Картавый. Чуть ли не на идише. С такими интонациями кантор синагоги расхваливает раввину все прелести «куачки», которую он купил «почти задаром» для празднования очередного «пурим».
- Любить меня, геноссе, совсем не обязательно. Хотя я совсем не против любви. Хе-хе, даже между настоящими мужчинами. Тем более из досье явствует что педерастов, даже латентных, среди вас нет. Жаловать? Можно и не жаловать. Но! (Снейк воздел вверх пухлый короткий палец с обгрызенным ногтем) Меня просто необходимо боятся. И самое главное беспрекословно и с рвением выполнять все мои приказания? Всем ясно?
- А что? – это Маленький Ганс обращается к фон Трёчу, Снейка будто и не замечая, смотря как бы сквозь его грузную неряшливую фигуру, - гаупштурбанфюрер так же есть истинный ариец и его предки чистокровные немцы с 1752 года?
Если улыбка на человеческом лице способна выразить глубинную суть понятия «подлость», то именно в такой улыбке изогнулась линия губ барона,
- А расспросите об этом его самого. Пообщайтесь. Познакомьтесь поближе. Там на кухне есть кофе? У вас пол часа времени. У всех.
Фон Треч элегантно похлопывая перчаточной парой по рукаву макинтоша двинулся на веранду. Снейк, так по пингвиньи переваливаясь, обошёл глыбу фигуры Маленького Ганса, исподлобья, снизу в вверх рассматривая рыжую щетину на его подбородке. Тот, ослабив левое колено провожал его шальным взглядом и пытался скопировать улыбку барона. Обойдя Маленького Ганса, Снейк, неуклюже, едва удержавшись на ногах выполнил разворот «кругом». И заговорил. Не оборачиваясь к своим новым подчинённым. Как будто затылком вещал. И только поднятый вверх указательный палец, подобно обрубленной дирижерской палочки задавал такт интонации. Резкой. Визгливой. Вспарывающей слух, как ржавый консервный нож банку с анчоусами.
- Господа, нам с вами предстоит провести ещё, надеюсь, не мало операций. Сколь блестящих, столь и опасных. Из ряда тех, которые потрясут воображение современников, после того как истечёт вечность и архивы станут доступны любопытствующей публике. В мире нашем. И в мирах иных. Но! (Снейк резко развернулся на каблуках. На этот раз грузность фигуры не помешала ему выполнить маневр в идеальном соответствии с прусским строевым каноном. А зрачки его стали походить на две вертящиеся звездочки. Шестиконечные. Из черного металла вырубленные.) С этого часа и до конца времён «Аргус» будет существовать вот по какому закону. А именно. Больше никогда команда не вернётся из командировки без своего командира. Командир может вернуться без команды. Но не иначе. У кого есть что сказать по этому поводу?
Гунн сделал большой глоток из бутылки с ромом и, как бы ни к кому не обращаясь, пробурчал довольно внятно,
- Ну тогда наш командир должен быть на порядок круче чем яйца всмятку.
Тем временем на веранде появился фон Трёч с чашечкой дымящегося кофе руках. Он не без любопытства наблюдал за происходящим. Снейк же, задрав вверх скошенный подбородок, и натянув нижнюю губу на верхнюю почти промычал. Он очень напомнил присутствующим итальянского дуче во время выступления последнего на митинге в Риме.
- Вы Гуннар, если верить личного дела довольно сносно владеете приёмами джиу-джицу? Да и вообще считаетесь специалистам по так называемым «восточным единоборствам». В вашем досье нет преувеличений, как вы считаете?
Гунн ухмыльнулся,
- Боевой спарринг со мной есть не лучшее средство для укрепления здоровья. И долголетию не способствует. Досье можете вполне доверять, гаупштурбанфюрер.
- А вы, - взгляд Снейка переполз на сумрачный лик Маленького Ганса, - если не ошибаюсь как-то отправили в нокаут самого Джо Луиса?
- Да. Во втором раунде. Бой был коммерческим и закрытым. Однако эта черномазая горилла помимо того, что заработала 10 тысяч фунтов стерлингов ещё и убедилась в том что «бокс» это всё же арийское изобретение. Но в боевой обстановке я решаю подобные вопросы в течение первой секунды первого раунда. И из такого нокаута редко кто возвращается в сознание. А если быть точным пока никто.
- Хорошо, господа. Очень хорошо. Предлагаю вам спарринг. Вы двое против меня одного. Всё по взрослому. На смерть. Одного из вас я убью. Кого, пока ещё не решил. Здесь и сейчас. На травке вот. Готовы?
Диверсанты из команды «Аргус» были готовы всегда и ко всему. А к тому что касалось вопросов жизни и смерти относились более чем серьёзно. И всё же Маленький Ганс не удержался и спросил,
- А что будет если прогноз гаупштурбанфюрера на счёт спарринга не оправдается?
- Тогда? – брови Снейка изогнулись в два коромысла, - Тогда господин барон пришлёт нового командира. Или кого-нибудь из вас назначит на это вакантное место. У тебя, Гуннар, ведь имеются претензии подобного рода. А то ведь зачем расплачиваться с Костосом фальшивыми фунтами? Нельзя играть в чужую игру по своим правилам. Впрочем, вам в этом предстоит убедиться через несколько секунд. Когда скажу «три» можете на меня напасть.
- Это будет твоё последнее слово, недоумок, - выцедил Гунн, впрочем безо всяких эмоций.
На какую-то долю мига взоры всех, кроме Снейка, обратились на веранду виллы. Барон помешивал кофе, и поощрительно кивал. Змейская улыбка не сползала с его губ. Пятясь Снейк отошёл в центр травяного газона. Он образовал одну из вершин виртуального треугольника, остальными двумя остриями которого являлись Гунн и Маленький Ганс. Один принял стойку Великого бойца Востока, второй Запада – то есть боксёрскую. Снейк шлёпнул своими блестящими губами,
- Айн…
Всем присутствующие до кристаллической ясности осознали, что если даже Гунн в прыжке, изощренным ударом пятки, не впечатает грудную клетку гаупштурбанфюрера в его позвоночник, то…
- Цвайн…
…То мощный хук Маленького Ганса перемешает осколки височной кости Снейка с содержимым его черепной коробки. И никуда ему не деться от этих двух хищников спущенных с поводка, в чьих челюстях уже не раз хрустели позвонки самого матёрого двуногого зверья обитавшего на обоих полушариях планеты.
- Др…
Окончание звука обозначающего на немецком языке цифру «3» ещё не успело раствориться в пространстве, как гаупштурбанфюрер с фантастической ловкостью извлёк из недр своего френча добрый старый парабеллум и влепил из него пулю точно в лоб Гунну. Он сшиб его в прыжке, как утку на взлёте. А Маленький Ганс обладал воистину великолепной реакцией и по этому успел. Успел притормозить в метре от Снейка. С отведённой для удара рукой. Мертвенно-пустой зрак ствола заворожил его как питон кроля.
- Ну что, шарфюрер Депп (Снейк, назвал фамилию Маленького Ганса из досье, что вообще-то противоречило неписанному кодексу команды «Аргус»), изволите продолжить спарринг? Или признаете своё поражение по очкам? Отвечать! Быстро! Ну?!
Да, конечно же, имелись в характере Ганса Деппа недостатки. Но отсутствие хладнокровия не входило в их реестр. Он не спеша засунул отведённую для смертельного удара руку в карман. Затем в карман правый погрузил руку вторую. Сплюнул в миллиметре от носка своего ботинка и абсолютно равнодушно проговорил,
- Согласен.
 На уткнувшегося в траву лицом Гунна никто не глянул даже искоса. Труп ещё долго вонять не будет. Впрочем, к запаху разлагающейся плоти диверсанты были вполне привычны. К примеру, во время своей очередной спец.командировки в джунгли Кохинхины, в Мертвом Городе Ан… Впрочем перипетии данного сюжета за рамками нашего повествования. А Снейк по прежнему по пингвиньи переваливаясь подошёл к Вилли. Брезгливо, как крысу за хвост взял с подноса за наконечник армейский тесак. Оценивающе глянул на дерево с вогнанными в нарисованный на стволе круг ножами. И проворковал.
- Что бы окончательно покончить со всеми возможными иллюзиями проведём весьма безобидный эксперимент. Для вас, Вильгельм, безобидный. У вас осталось (он глянул на поднос с ножами) четыре попытки. Моя голова будет в круге. Если попадёте мне сюда (он резко ткнул толстым пальцем чуть выше переносицы) будем считать что я поступил не совсем правильно в отношении бедолаги Гуннара.
- А если нет?
- Вы чего-то боитесь, Вильгельм? Вы не уверены в себе? Так?
- А если нет? – упрямо повторил Вилли.
- Если нет… Если нет – то тогда вам придётся признать что в искусстве ножевого боя вам предстоит ещё совершенствоваться и совершенствоваться. А ведь, вы, и не без некоторых оснований, считаете себя непревзойдённым мастером?
И не дожидаясь ответа гаупштурбанфюрер переваливаясь с ноги на ногу зашкандывал к сосне. Покряхтывая выдернул клинки и прислонился затылком к шершавой, почему-то тепловатой коре. Затрепетав волосатыми ноздрями, втянул смоляной воздух и бросил,
- Можете приступать, Вильгельм. У нас ещё на сегодня много дел. Каникулы кончились. «Аргусу» предстоит очередная миссия. Инструктаж после аттракциона. Выполняйте, Вильгельм.
Вилли бросил быстрый взгляд исподлобья в сторону фон Терча. С лица последнего никак ни сползала гадючья улыбка, а руки монотонно сдвигались в беззвучном аплодисменте. Уловив чуть заметный кивок босса, он резким, практически незаметным движением подхватил с подноса нож и метнул его в мишень, которую представляла из себя голова Снейка. Не глядя на результат в течение следующих мгновений вслед за первой последовали ещё две стальные смерти. Тренированный слух Вильгельма уловил и различил три тупые удара. Дерево. Все три ножа вошли в круг. Гаупштурбанфюрер не сошёл с места. Но и невредим остался. Природного «свойства великого солдата» Вилли хватило, что бы в долю секунды оценить ситуацию. Снейк видимо обладал феноменальной реакцией и хладнокровием изваяния каменного Будды. Лишь движением своей жирной шеи с двумя складками ниже подбородка он умудрился увернуться от смертоносных лезвий. Это было невероятно. Но это было так. Первая волна мороза изнутри обдала Вилли. Кажется он начал понимать с кем имеет дело. Только начал понимать! Под безобидной, неуклюжей оболочкой пархатого жида именовавшего себя гаупштурбанфюрером Снейком, похоже, находилась отлаженная машина убийства наделённая сверхчеловеческими способностями к аналитике. Зверь с разумом Сократа, челюстями акулы и живучестью кобры. Но Вилли и его коллеги по «Аргуса» никогда бы не были зачислены в штат этого подразделения, если ко всем прочим способностям не обладали и такими как: принимать мгновенные нестандартные решения в критической ситуации и решимостью сыграть ва-банк, на все ставки, включая собственную жизнь. И Вилли сыграл. Именно так, как только что не советовал Снейк неудачливому Гунну. «В чужую игру по своим правилам». Он изменил эти самые правила в апогей игрища. Полет последнего клинка, армейского тесака, устремлён не в мишень с головой гаупштурбанфюрера – а ниже. В толстое брюхо распиравшее полы кителя.
Тук!
Снейк оказался на карачках, в смешной позе. То что у мужчин называется торсом, а у женщин талией у гаупштурбанфюрера безо всякой плавности перетекала в весьма обширный таз. Всё это «хозяйство», подрагивая возвышалось над головой. Глаза на голове, щурясь зло поглядывали на воткнутое в ствол лезвие, трепещущее в 15 дюймах от задранных ягодиц. То самое лезвие, которое согласно всем законам логики и здравого смысла должно было бы пригвоздить его к сосне, как жука в кляссере.
Но никто не смеялся. Каждый и суперэлитных бойцов «Аргуса», натасканных на решение сверхсложных диверсионных задач как боевые гепарды на антилоп, осознал до леденящей кровь ясности. Окажись он здесь и сейчас на месте гаупштурбанфюрера смерти бы не избежал. Вилли поступил умно, подло и коварно. Как учили. Что бы победить врага нет никаких критериев кроме победы. Кроме выполнения поставленной задачи. И любые правила и договорённости столкнувшиеся с этим постулатом – условность. В своё время, уже упоминаемый на данных страницах, Костас и некоторые из его коллег (которые упомянуты не были), были выведены за штат «Аргуса». Именно по тому что настаивали на своём праве придерживаться определенных принципов. Не взирая на обстоятельства могущие возникнуть при выполнении поставленных задач. К тому же эти индивиды почему-то имели глупость считать что служба Великой Германии и служба фюреру Германской нации Адольфу Гитлеру понятия не только не тождественные – но и противоположенные.
Снейк, покряхтывая поднялся с колен. Отряхнулся. Подошёл к Вилли. Панибратски потрепал его по щеке.
- Ты талантливый мальчик, Вильгельм. И хороший солдат фюрера. Надеюсь теперь будешь меня бояться. И если делать это будешь с искренностью так присущей представителю нордического народа – то я тебя буду уважать. Ты принял правильное решение. И оно спасло тебя. Мне в команде не нужны посредственности мыслящие по шаблону. Но с другой стороны, геноссе (Снейк уже обращается ко всей компании), ничего не нужно доводить до идиотизма. Даже если вы в совершенстве владеете боевым искусством рукопашного боя, никогда не нужно забавлять своего клиента перед смертью криком «кьяяя», эффектным прыжком и тому подобными изысками. Если имеется в наличие добрый старый парабеллум, а в нём неизрасходованная обойма. Повторю избитый постулат. Какого бы цвета поясами не увешивали вас узкоглазые обезьяны у которых вы стажировались в искусстве ломать кости ближнему, прежде всего вы должны метко стрелять и чётко мыслить. Логично и не стандартно. Ну и понятно оружие содержать в соответственной форме. И учиться. Учиться, учиться и ещё раз учиться. И тогда вы останетесь целыми максимально долгий срок и успеете насладиться своим состоянием сверхлюдей, на звание которых имеете дерзость претендовать. Но в данном случае дерзость не порок. Но помните, на каждого Пирра найдётся кусок черепицы. А на каждого сверхчеловека найдётся какая-нибудь нелюдь. Поверьте геноссе, мне, к примеру, никогда не придёт в голову предложить подобного рода спарринг, скажем херру барону. И не только из-за того что это будет противоречить субординации. Надеюсь каждое моё слово стало уже для каждого из вас откровением мессии? Не вижу ответа.
Вся команда «Аргус» вытянулась по стойке «смирна», щелкнула каблуками и дружно пролаяла,
- Яволь!
- Это меня обнадёживает. А то я готов сыграть с любым из вас в русскую рулетку или пробежать на спор марафонскую дистанцию. До границы Померании, как раз искомое расстояние. В одну сторону если. При условии что из забега должен возвратиться кто-то один. Что? Для вас похоже уже ясно кто это будет? Хорошо. Смею заверить вас, господа – я хороший командир. К жизни и целостности личного состава отношусь весьма рачительно и аккуратно. Буду вас холить как матёрый кинолог племенных кобелей из своры короля Афганистана. Но и отношение соответственное. Надеюсь никому из вас, дорогие мои пёсики не придёт в голову таскать ростбифы с хозяйского стола на том основании что вы умеете иногда ходить на задних лапах и понимать человеческую речь. И ещё ребята, теперь, когда вами командую я, у вас появилась уникальная возможность дожить почти до старости. И даже имеется вероятность что кто-то умрёт в своей постели по причинам не связанным с проникновением в организм инородных субстанций. В дрессуру каждого из вас народ Германии вложил больше золотых марок, чем Крупп с Шахтом в нашего Великого фюрера. Адольф Гитлер свои деньги уже отрабатывает – вам пока ещё это предстоит. В том числе и за Гуннара. Разве что майор Шарк уже рассчитался. (И как бы ни к кому не обращаясь – но весьма внятно.) Одна беда, наш Великий фюрер уже начинает жадно коситься на ростбиф в хозяйской тарелке…
Понятно этим своим воспоминанием, зудящем как гнойная язва на сознании, «Белый» Вилли не собирался делиться не то что с Хансом Бестом, но даже с тройкой присяжных заседателей на Страшном суде, в составе Бога Духа и Сына. У него отсутствовали иллюзии по поводу содержания подобного вердикта, впрочем так же как и уверенность в возможности подобного заседания. Вилли порою сам себе удивлялся, что в силу обстоятельств своей деятельности получив стопроцентную гарантию существования сил высших, он оставался не только стихийным материалистом – но ещё и по счёту большому атеистом. Размышления по этому поводу хоть и были весьма логичны – но не отличались изощренностью. Разве те мистические явления с которыми сталкивался «Аргус» в процессе решения своих задач по большому счёту отличаются от радио, авиона, магазинной винтовки, предстань все эти явления перед глазами людей, пусть даже лучших представителей вида homo sapiens, обитающих на просторах земных материков этак, лет за 200 до рождения Иешуа Бен Иеговы? Не носили бы эти вещи и люди знаниями о них владеющими ореол мистики и сакральности даже для, ну скажем, Демокрита или Аристотеля? Или Сократа? А разве Сократ глупей Гейзенберга? А разве Архимед инженер менее талантливый чем тот же фон Браун? Нет ведь. Ведь даже Спиноза скорей всего объяснил бы музыку из радиоприёмника проявлением божественной воли, а не инженерным прозрением итальянца Маркони. И возможно лет через сто многое из того что пришлось видеть Вилли своими собственными глазами будет так же просто объяснено. Если не раньше. И гальванизированная мумия Сёгуна Мрака в гробнице Аургнзеба. И гноллы, говорящие на чистом немецком языке. Впрочем как и на многих других. И счётные машинки размером с пачку сигарет способные в долю секунды производить сложнейшие алгебраические операции. И левитация. И демоны-ракшасы. И переговорные устройства объёмом не более спичечного коробка, работающие без проводов с зарядными устройствами невиданной ёмкости, и… да много чего ещё из того с чем пришлось столкнуться диверсантам из «Аргуса» и их русским и британским визави.
- Ну да ладно, Ханс, давай ещё по рюмке этого любопытного коньяка и – вперёд. Нас уже ждут. Все по старому. Расслабься. Держись меня. И всё у нас получится. А если и не всё – то многое. У тебя есть одно свойство натуры которое возможно позволит тебе стать членом нашей команды. А это… а это если проводить аналогию шанс подобный тому, который в своё время представился одному орангутангу, в результате чего его потомки ходят на двух ногах аналитически мыслят и претендуют на господство над одним из миров подлунных. Так-то. Прозит.
Они выпили не чокаясь. И уже выходя из казино, натягивая перчатки Бест спросил, отводя взгляд.
- А что это за качество натуры, Вилли, то самое что позволит мне…
- Что позволит тебе превратиться в сверхчеловека, так обезьянами мы перестали быть с полмиллиона лет тому назад? Что ж. Изволь. Я тебе уже кстати говорил об этом. Ещё там. На Крите. Ты удачлив, Ханс. Везуч. Просто, чертовски везуч.
Они сели в гестаповский «Опель». Бест за руль, «Белый» Вилли рядом. Диверсант оглянулся на терпеливо склубившихся на заднем диване Портова и Игнашкина.
- А это что за зверьки? – Вилли с бешеной весёлостью оглядел полицаев своим взглядом хищной рыбы.
- Это? – Бест провернул ключ зажигания и прислушался к цоканью цилиндров прогреваемого двигателя, - Это лучшие представители местных аборигенов. Наиболее благоразумные из них. У этих, в отличие от остальных есть будущее, так как они служат Новому Порядку.
- А ну-ка… - Вилли взял из обмякших рук Игнашкина автомат, передёрнул затвор, заглянул в ствол, внимательно осмотрел, чуть ли не обнюхал. Вернул шмайсер, - Хороший солдат. Оружие содержит в чистоте. Как зовут? Кто таков?
- Стасем меня кличут, ваше высокоблагородие. Игнашкин фамилия. Оперуполноченный местного отделения народной самообороны, полиции то бишь.
- А вы? – «Белый» потыкал тупой иглой взгляда напряжённое лицо Портова.
- Портов моя фамилия, херр обер-лейтенант. Старший следователь районного отделения полиции.
Портов отвечал со всей возможной степенью подобострастности, так как подлючим нутром политического оборотня чуял превосходство Белого над своим шефом, не смотря на то что последний имел более высокое звания и носил эсэсовский мундир. Мундир вызывающий сакральный ужас, что у обывателей, что у холуёв нового порядка.
- Никак русский «бифштекс»?
- Не понял вас, херр офицер?
Зато Ханс Бест всё понял. Он криво усмехнулся и тронул машину. «Бифштексами» на партийном сленге назывались коммунисты порвавшие с Коминтерном и ставшие нацистами. Мол, «коричневые» снаружи – но «красные» внутри. И тут же удивление, смешанное с мистическим ужасом заставило вибрировать и без того шаткое сознание гестаповца. До него дошло. С полицаями Вилли говорил по-немецки, те ему отвечали по-русски – но собеседники прекрасно понимали друг друга. И если того же Портова ещё можно было заподозрить в том что он скрывает знание немецкого языка, то уж по отношению к Игнашкину подобное допущение выглядело смешным по меньшей мере. А Вилли продолжил опрос.
- В партии большевиков состояли, господин Портов?
- Так ведь заставили, господин офицер. Без партии ведь никакого ходу в Совдепии не было. Никакой перспективы. Но я коммунистов ненавидел. Всегда. С детства. Как интеллигентный человек. Как мыслящий человек. Это ведь людоеды, господин немецкий офицер. В натуре людоеды.
- Эх, что ты знаешь о людоедах, человек «мыслящий»? Вы что ели человечину, когда состояли в партии, Портов?
- Упаси, господь! – Портов истово перекрестился.
- А может быть вам удалось видеть как это делали ваши партийные начальники во время идеологических мистерий?
- Нет, - ошарашено ответил Портов.
- А хочется?
- Чего? – не понял старший следователь.
- Ну человеченкой полакомиться. А? Она сладка. Уж поверьте мне. Я пробовал. Вкус специфический. (И обращаясь к Бесту.) А что эти животные вам нужны для каких-либо целей? Может, высадите где-нибудь?
- Их возможно захочет увидеть штандартенфюрер Берг. Портов помогал мне выполнять поручение штандартенфюрера по поводу предстоящей акции в Бурундаевой топи. Он занимался поиском и вербовкой надёжного проводника. К тому же в предстоящей операции нам вряд ли получиться обойтись без помощи аборигенов. А из местных обывателей – эти самые надёжные.
- Вы что штурмбанфюрер считаете что влияние высокого духа арийской морали так велико, что проникнувшись им эти коллаборанты стали неспособными к предательству в экстремальной ситуации?
На этот раз по настороженному выражению лиц полицаев Бест понял. Только что произнесённый речитатив Вилли остался для них таким же понятным, как если бы был сказан даже не по-немецки, а на языке суахили.
- Конечно же нет. Однако, Вилли, мы находимся на вражеской территории, в стране варваров. Вспомни романы Фенимора Купера. Цивилизованные нации всегда использовали дикарей в своих целях. Те же французы и англичане гуронов и делаваров в Северной Америке во времена войны за Испанское наследство. Или в Индии. Во время войны за обладания оной. Сипайские войска ведь изобретение французского графа Бюсси, покорителя Мадраса. Индусы, как и индейцы прекрасно воевали под руководством белых офицеров друг с другом. Итог известен. Англичане победили и создали свою империю. Конечно не от того что их сипаи были лучше, а потому что британцы принадлежат, в отличие от французов, к нордической расе. Той же, что и мы немцы. Но нам, вдохновленным гением великого фюрера, ещё предстоит создать свою империю. Свой Великий райх! А это (Бест покосился в зеркальце заднего вида на мрачных и нахохлившихся полицаев) «хорошие индейцы».
- Хороший индеец – мертвый индеец. Так гласит народная мудрость. Но всех не перевешаешь. К сожалению. Кстати, о ещё одних «индейцах». Хочешь, тебе, как истинному арийцу и офицеру СС, открою одну секретную информацию. Ты слышал что-либо о совещании в Вандзее?
Бест многозначительно кивнул. О совещании госсовета в берлинском пригороде Вандзее он слышал. То что оно было. В Вилли задумчиво продолжил,
- Там принято судьбоносное решение об окончательном решении еврейского вопроса. Все будет решено в ближайшие три года.
- Что!? Через три года мир избавиться от семитской чумы.
- Или от Великой Германии. Третьего не дано. И что бы стало так – а не иначе, рейх должен выиграть эту войну. И победа в этой войне во многом зависит от успеха операции «Молот Тора», в которой нам с тобой предстоит принять непосредственное участие. Ты в одном прав Ханс. В том что произошло с тобой в последнее время элемент случайности отсутствует. Впрочем тоже самое можно сказать и о мире. Об этом мире. О нашем мире. А ведь есть ещё миры и не наши. Миры иные.
3.9. Расположение партизанского отряда имени XVIII съезда ВКП(б).
Предатель рассчитал всё правильно. Логично. Он вообще был человеком не глупым, хоть и обычным. Но почему-то так получается, что испокон веков самые талантливые предатели получаются не из параноидальных маньяков, не из одержимых фанатиков, не из гениев в какой-либо области – а из обычных не глупых людей. Предатель, настоящий предатель ни у кого никогда не вызывает подозрений. И он не вызывает и сейчас, когда жмурясь на скудное апрельское солнышко сосредоточено тянет папиросу «Казбек», которыми щедро наделил подполковник Пельш из СМЕРШа самых лучших бойцов отряда. А он ведь из «самых». Из лучших. Из «проверенных трижды». Папироской Предатель балуется, наблюдая, как кот за мышиной норой за землянкой, где партизанская радистка Нюся, отстукивает очередную шифрограмму в Центр, о том, что московские гости удачно добрались до места назначения. Вот Нюся, закончив очередной сеанс связи, сняла наушники. Поправила свалявшиеся давно не мытые волосы. Хотела, было глянуть в осколок зеркальца в углу дощатого стола – но одумалась. Она знала, что там увидит. И лишний раз смотреть на это не хотелось. Жалостливая мордочка доброй крыски с четами человеческого лица. Человечность лицу придавала россыпь прыщей на щеках, которых у крысок как известно не бывает. Ах, если не они, не редкие волосы, ни блёклые глаза, не почти плоская фигура с едва заметным намёком, что на попку, что на талию – то ничем бы Нюся не отличалась что от артистки Орловой, что от артистки Ладыниной, ни даже от Вивьем Ли – о которую конечно же не видела даже на открытке, но слышала что и Любовь Орлова и Лариса Ладынина её ничуть не хуже, хотя Вивьен эта, тоже снималась в фильме про гражданскую войну, правда американскую какую-то. Будучи комсомолкой и членом ОСАВИАХИМа, прекрасно осознавая, что для советской девушки это стыдно, что это есть не вытравленный пережиток мещанства, ей хотелось размякнуть как-нибудь, в крепких руках принца с мужественным лицом артиста Николая Крючкова, где-нибудь в майском лесу. И что б берёзки вокруг. И соловьи что б заливались. И солнышко сквозь нежную зелень ласково так сочится. И пусть это будет даже ни Николай Крючков. И не принц. А рабочий парень Егор Столяров с завода шарикоподшипников. Только что б руки крепкие. И улыбка добрая. Как у артиста Чиркова из фильма «Юность Максима». И… Но с Егором Столяровым дружила её подруга Кима. Да и убили Егора немцы. В прошлом году. Под Смоленском. В первом же бою. А она, Нюся, благодаря незамысловатому извиву фронтовой судьбы после радиошколы оказалась здесь. У партизан. Грязная и немытая. Среди сотни таких же грязных и не мытых мужчин. В сравнении с которыми Егор, кончивший семилетку, выглядел как профессор Полежавев из фильма «Депутат Балтики» с пролетарием Павлом Власовым из фильма «Мать». До того как душа последнего была озарена светом идей марксизма-ленинизма, зажженным во мраке сердечном хохлом-большевиком. А если точнее пьяницами, охальниками и хамами. И вот чего ещё было обидно для Нюси. Не смотря на лютую голодуху в отряде, фигура радистки приобрела черты не исхудалости – а ещё большей нескладности. Толи «кость широкая» тому причина, то ли характер незлобный. А истощенность организма выражалась не в дистрофичности – а в припухлостях нездоровых, нечистой, шелушащейся коже и непроводящим желании наполнить желудок хоть чем-нибудь более-менее съедобным. Впрочем, в подобном состоянии организмов находились все партизаны. Ну, или почти все. А из неприкосновенных запасов продовольствия подкреплялись только боевые дозоры перед рейдом на большую дорогу. Но солёное сало и печёная картошка очень часто не успевали усвоится толком, так зачастую процесс пищеварения прерывался пулей из германского оружия. А что бы когтистая куриная лапа цинги не расшатывала зубы, партизаны потребляли чай. То, что они именовали чаем. А именно горячий настой из берёзовых почек, дубовой коры и сосновой хвои. Помогало. А главное голод глушился на час другой.
По приказу командира Сухова, на ухмылки кривые не глядючи, в северном углу расположения части была вырыта выгребная яма, а над ней подобие нужника возведено из подручного материала. Но даже наказание в форме этой самой ямы чистки никак не могло отвадить бойцов справлять естественные потребности прямо на территории лагеря. Причём как нужду малую, так и нужду великую. Особенно в зимнюю лють, когда кора на берёзах от мороза как кожа змеиная от стволов отслаивалась, ох как не желалось бежать лишние метры от дымного, но тёплючего нутра землянки.
И сейчас вот Нюся, зябко в ватник кутаясь, мышкой шмыгула в сторону. А лаз в землянку дверью из брёвен не струганных прикрыт. Да тряпкой какой-то драной. И уж замка никакого понятно. И был нарушен приказ командира. Рацию без присмотра не оставлять. Да какой лешему болотному приказ – когда девушке писать хочется. Да и свои ж кругом. И хоть умом своим девичьим Нюся понимала, что «свои» тоже разные бывают, но с сущностью женской о потребностях физиологических не говоря, поделать ничего не смогла. Едва Нюсина фигура скрылась в зарослях куцего ольшаника, Предатель вкрался в землянку, как ужака в крынку с молоком вползает. Впрочем, все предатели имеют вполне конкретные имена. Одним из имён Предателя являлось «Лоэнгин». Именно по этим псевдонимом он числиться в гестаповской картотеке штурмбанфюрера Беста. Недавно Предатель отослал депешу. Агентурный отчёт. Тот самый, текст которого, путями не менее замысловатыми был доставлен из гестапо начальнику особого отдела Райхману «Щукой», советским разведчиком в гестаповской канцелярии. Текст этот не так давно Райхман зачитывал командиру Сухову. «Свинья опоросилась. Щенки считаны. Сосут за троих. Упырь не забредал. Пенсне треснуло. Вторые станут третьими. Лоэнгрин». Дорого бы дал Райхман что бы уяснить смысл этой абракадабры. А он, смысл, означал примерно следующее: «Парашютисты будут сброшены в ближайшее время. Двое или трое. Прошу пароль на контакт с нашим агентом. Приказ насчёт уничтожения средств связи с «большой землёй» получен. Выполню в ближайшее время. Пенсне получил. Спасибо. После выполнения должен буду уйти в течение двух-трёх дней. Жду подтверждения. Лоэнгрин». Подтверждение Лоэнгрин получил час назад. Как всегда в условленном месте нашёл. В тайнике. Тайник под вывернутыми корнями дуба являл из себя хитрый камень, с пустотой внутри. Гестаповские опера на своём сленге именовали такой канал связи «английским камнем». Именно таким способом в 1939 году шпионы островной империи передавали своим агентам из секты «Свидетели Иеговы» инструкции как пропагандировать пацифизм и тем сам разлагать боевой дух напитывающимся стальным соком вермахта. И курьер, и резидент были взяты с поличным при передаче этого самого «камня» в укромном месте на Берлинской улице Унтердерлинден. За эту операцию Вальтер Шеленберг получил «дубовые листья» к своему железному кресту. Его молодцы по двойному окладу и двухнедельному отпуску на воды в Карлсбад. А английские шпионы и сектанты койкоместа в лагерном бараке Бухенвальда. Где первые коротают время за игрой в бридж, дожидаясь конца войны, а вторые служат цирюльниками в офицерской парикмахерской при хозблоке концлагеря, ожидая свой очереди в крематорий. Всё дело в том, что только противникам любого кровопролития, иеговистам, эсэсовцы без опаски подставляли свои шеи под лезвие опасной бритвы. А метод контакта с агентурой посредством раздвижного камня, РСХА был включён в свой арсенал. Лоэнгрину было весьма интересно, кто же ещё среди партизан работает на гестапо. Он понимал, что подобное любопытство весьма чревато, но всё же ничего не мог с собой поделать. Хуже было другое. В шифровке из гестапо не было пароля для контакта с агентом Абвера, который как, явствовало из предыдущей депеши, должен будет находиться среди московских гостей. Это весьма настораживало. Чем? Лоэнгрин пока ещё не понял. А понять силился. Хотя с другой стороны Лоэнгрин осознавал – всё согласно законом жанра. Всё по правилам конспирации. Он имел веские основания полагать, что шеф о нём очень высокого мнения и оберегает от провала. Но если этот провал всё же случиться, то… то, конечно же, его агентурная ценность несопоставима с ценностью матёрого шпиона, коим несомненно является резидент Абвера. И любое лишнее знание по поводу этой персоны небезопасно как для резидента, так и для лица подобным знанием обладающего. К тому же Абвер и гестапо разные конторы. И у каждой свои тактические цели. Впрочем, не было никакой необходимости обладать удачливостью и профессионализмом Лоэнгрина, что бы сообразить. Резидентом Абвера является один из московских гостей. Кто вот только? Из двоих кто? Женщина или мужчина. Если в подобном предположении полагаться на лобовую логику – то это подполковник Пельш. Но кто же разберётся в хитросплетениях этих шпионских. Может оказаться и баба. Да не просто баба. Полковник СМЕРШ! Это ферзь на доске, где НКВД и РСХА разыгрывают партию в дьявольские шахматы. Перл! Агентурный гранд. Или грандесса, если баба… Так не подойдёшь ведь, не спросишь: «Товарищ полковник (или там, подполковник) а вы, случаем, не шпион?». Со стороны другой Предателя обнадёживало то, он получил этот самый пароль, с которым к нему обратиться агент Абвера в случае надобности. Резиденту, возможно, было показано фото Лоэнгрина, или же даны сведения о том, какую должность он занимает в отряде. Последнее, скорее всего. Хотя если уж Абверу удалось запустить своего агента в самое логово страшного бериевского СМЕРШа, то вполне вероятно, что в Москве могли и фотографию показать. Благо теоретическая возможность подобного существовала. Лоэнгрин был хитёр и осторожен, не менее чем дерзок и удачлив. В его планы не входило геройски погибнуть во славу германского оружия и идей великого фюрера. Конечно, штурмбанфюрер ценит его, и позаботиться когда он, выполнив задание, вернулся за заслуженной наградой. Но для этого необходимо вернуться. Для этого необходимо оказаться вне подозрений хотя бы на первое время, что иметь временную фору для спокойной репатриации. Именно ради этой цели вместе с последней шифровкой ему и было послано «пенсне». На кодовом языке так называлась большая радиолампа, без которой радиопередатчик превращается в груду диодов и «сопротивлений». Впрочем, если вставить эту лампу вместо той, такой же, которая извлечена из передатчика, он не заработает. Лампа была сожжена естественным образом. А поэтому выход рации из строя не должен вызвать подозрений. По крайности сразу. Как уже говорилось, Лоэнгрин был умён, не менее чем подл. И его изощрённому интеллекту не составило большого труда просчитать классическую агентурную двухходовку. Для большинства партизан уже не являлось секретом, что при десантировании парашютистов потеряна рация. Но лишь только Предателю было точно известно, что это совсем не случайность. А, следовательно, если сейчас выведен из строя отрядный передатчик, то для связи с «Большой землёй» понадобиться искать запасной канал. А это надо полагать явка Бенске, на которую отправятся диверсанты. Остальное для немцев дело техники. Лоэнгрин старался работать быстро, но без суеты. Вот вывернуты винтики из пазов, вот снят кожух передатчика. Вот аккуратненько извлечена лампа, благо она вмонтирована в верхнюю часть радиоплаты. Вот… Да-а… Подобные случаи случаются не только в романах. И даже не столько в романах. А всё из-за чего. Недаром старые солдаты любят повторять салагам-новобранцам прописную истину. «Строчки воинских уставов пишутся кровью». Чернила, которыми написаны приказы командования, состоят из той же субстанции. И их невыполнение приводит к тому же. Как и подавляющее большинство партизан, Нюся не стала бежать через весь лагерь к нужнику, как бы это сделала, будь у неё нужда большая. А торопливо присела на корточки в кустах невдалеке от своей землянки. Выполни она распоряжение командира, касающегося соблюдению санитарных норм, то Лоэнгрину вполне бы хватило времени, что бы заменить в передатчике сгоревшую лампу на рабочую. Он уже завинчивал последний винтик в надетом на рацию кожухе, как полог, заменяющий в земляке дверь – откинулся. И на пороге показалась запыхавшаяся радистка. Глаза её расширилась. блёклые губки округлились. Как это не странно лицо Нюси чертовски похорошело. Его выражение вдруг стала удивительно походить на выражение лица Вивен Ли в роли Скарлетт О’Харра, когда последняя узнала, что её любимый мужчина Эшли женился на другой.
- Вы? А что вы здесь делаете, товари… - окончание фразы оборвал стремительный тычок отвёртки в горло.
3. 10. Померания. Примерно 80 км от Северо-Западной границы Генерал-губернаторства (бывшая Польша). Гремлинбург. Секретная база Имперского Управления Государственной Безопасности. Реальное время.
Если смотреть с самолёта – то никакого Гремлинбурга не увидишь. Жёлтые, суглинистые холмы, покрытые редколесьём, тянулись до самого берега Балтийского моря, о который лениво терлись мутными гребнями свинцовоцветные волны. Возможно, взгляд внимательного наблюдателя насторожили бы несколько редких башен по виду водонапорных, так как ближайший населенный пункт от этого квадрата расположен довольно далеко. Но водокачки выглядели заброшенными и вряд ли бы побудили своим видом штаб Королевских ВВС отправить сюда армаду «летающих крепостей». Не лес же бомбить? Хотя, зная германские повадки, англичане вполне имели бы основания предположить, что объект под кодовым названием «Гремлинбург» как и большинство подобного рода тайн третьей германской империи находились под землёй. Так сказать к пеклу поближе. Впрочем, внимательный аэросъёмщик местности, несомненно, обратил бы внимание на тот факт, что несколько ответвлений от автобана идущего на Данциг обрывались буквально на голом месте. У подножия нескольких холмов их концы терялись в зарослях. Но в эти края британские бомбардировщики не залетали. А если даже самолёты союзников раскрошат лопастями пропеллеров небесную стынь померанского неба, их со стопроцентной гарантией перехватят две отборных истребительных эскадрильи люфтваффе. В каждой из эскадрилий имеется звено экспериментальных реактивных истребителей «Альбатрос». Подразделение укомплектовано самыми матерыми ассами Геринга, имеющими в своём активе помимо партбилета ещё и опыт десятков побед в небе Франции, России и Англии. Но у МИ-5 и даже ГРУ со СМЕРШем практически нет никакой информации об объекте «Гремлинбург». Ни о том, что это практически целый город уходящий на три яруса под землю. Покрытый сверху такой шкурой из железобетона, в сравнении с которой бункера и дзоты, что пресловутой «линии Маннергейма», что «линии Мажино» кажутся яичной скорлупой. Именно здесь, подобно сердцу дракона пульсировала имперская программа «Валхалла». На её фоне даже американский «проект Манхеттен» выглядел игрой детей в песочнице на виду матёрых гангстеров, готовящихся взять банк напротив. Конечной целью программы «Валхалла» являлось в течение ближайших лет выход немцев в открытый космос и последующий полёт астрокрейсера «Валькирия» к Марсу, со всеми вытекающими из этого последствиями как для человечества цивилизованного - так и не совсем. Самым «безобидным» из этих «следствий» являлось обстрел США с космической орбиты ракетами FAU-5M. Гитлер был уверен, что после того как Нью-Йорк и Лос-Анжелес будут сожжены из космоса, Америка выйдет из войны. И тогда уже можно будет спокойно добить ненавистную Англию. Так как уверенности в том, что после разрушения Лондона Черчилль капитулирует, у фюрера почему-то не было. Что касается России, то она будет уничтожена уже в этом году, и к моменту входа программы «Влхалла» в решающую стадию угрозы не явит.
Сейчас фюрер Германской нации лично инспектировал свои тайные подземелья. Вот он, задумчиво сложив руки ниже живота, быстро поднимая и опуская налитые влагой глаза, обводит взглядом сверху вниз огромный, сигарообразный корпус «Валькирии». Корпус обвит ажурными конструкциями, чем-то напоминающими строительные леса. По ним, с тихим электрическим шуршанием, снуют тележки-лифты с молчаливыми работниками в черных комбинезонах вооруженных какой-то хитроумной тестовой аппаратурой.
Фюрер был впечатлён.
Вся суть «сумрачного германского гения» воплотилась в этой конструкции, устремлённой в небесные бездны из бездн земных. За плечами Гитлера терпеливо переминались с ноги на ногу следующие лица, допущённые к «святая святых». Куратор проекта «Валхалла» Протектор Богемии и Моравии Ренхард Гейдрих, и доктор Гюнтер фон Тролль научный руководитель вышеупомянутого проекта.
Доктору Троллю было уже под 60. Но выглядел он чуть старше 40. Если бы Тролль имел седые нечесаные патлы – а не был бы брит наголо, если бы его глаза были орехового цвета – а не жухло-василькового, если бы его, похожий на половинку мяча лоб, был изборождён морщинами – а не гладок и блестящ – он явился бы точной копией Альберта Эйнштейна. Но фон Тролль, в отличие от Эйнштейна был воплощением сиятельного гения арийцев, а не животной мудрости семитов. Ростом почти под 6,5 фута. Добротный английский костюм в «песочную ёлочку» как влитой сидел на фигуре, не утратившей ещё природную атлетичность. Пиджак украшал собою знак ордена «Германский крест», высшей государственной награды империи, которой до этого был удостоен всего лишь один человек. Покойный фон Тродт, создатель непревзойдённых германских автобанов и системы оборонительных фортификационных сооружений «Линия Зикфрида» на западной границе рейха.
Но Гюнтер Тролль, в отличие от Германа Тродта пока ещё не довел до конца ни одно из своих начинаний. Развитие его проектов не достигло своего апогея. Но уже воплотилось в сталь и бетон. В триумфальные арки, новые границы, аккуратные шеренги свежих могильных крестов, и дым из труб крематориев. Но размах и дерзость замыслов в придачу с частичным материальным воплощением настолько заворожили параноидальный интеллект вождя, что он безо всяких колебаний присвоил Троллю высшую награду 3-го райха. А главное приказал финансировать «Валхаллу» «по потребностям». А потребности эти были всепожирающе огромны. А посему были приостановлены правительственные программы из того же ряда. А именно: «Ариана», «Тритон» и «Око Одина». Частичному секвестру была подвержена даже программа «по окончательному решению еврейского вопроса».
«Ариана» являла из себя практически зеркальное отражение англосаксонского «Манхетенского проекта» по проектированию супербомбы, основанной на энергии от расщепления атомного ядра.
«Тритон» это разработка другого «чудо-оружия», способного в корне изменить ход боевых действий в пользу рейха на море и в воздухе. А именно создание мега-авианосца, оснащённого реактивными штурмовиками с вертикальным взлётом на основе тех же «Альбатросов». А так же десантными транспортами на воздушной подушке. Цель едина. Вторжение в Америку. На её Восточное побережье. На побережье Западное должны будут высадиться войска императора Хирохито, после того как флот микадо покончит с тихоокеанской эскадрой США у атолла Мидуэй. Ждать осталось не долго.
«Око Одина» являл из себя технологический прорыв в области передачи электрических импульсов и радиосигналов огромной мощности на гигантские расстояния. Опытными образцами «транквисторов ужаса» и излучателями «твёрдого (или «черного») света» уже оснащёна «Валькирия». Всё дело в том, что применение данных аппаратов в условиях земной атмосферы весьма затруднительно. Да и практически невозможно. А в открытом космосе, или на Марсе, где отсутствовал кислород, очень даже продуктивно. Сверхсекретный сплав, из которого состояли мегапроводники электро- и радиосхем имел один дефект. А именно, он активно вступал в реакцию с кислородом в любых соединениях и окислялся, что приводило в негодность всю систему, буквально по прошествии нескольких десятков часов эксплуатации. Проблема, конечно же, решалась. Но пока в условиях кислородосодержащей атмосферы её использование было более чем не рентабельно. Однако 48 часов бесперебойной работы фон Тролль фюреру гарантировал. Это на Земле. А в безвоздушном пространстве гарантия практически неограниченная. Если бы, к примеру, эту технологию использовать в «мирных целях», то германское телевидение стало бы не черно-белым как сейчас, а цветным, объёмным и стереофоническим. Вместо двух каналов – сотня. Телевизоры могли бы работать без подключения к электросети. Служить в качестве беспроводных видео-телефонов. И от них вполне можно было подзаряжать автомобильные аккумуляторы. Но это если в мирных целях… Хотя с другой стороны Гейдрих уже поставил свою подпись под проектом имперской директивы о том что после войны, каждая германская семья получит от государства бесплатно по три телеприёмника. В каждую комнату. Кроме побочного пропагандистского эффекта «о том, как рейх заботиться о своих гражданах», должен сработать главный эффект. Полицейский. Такая мера до беспредела расширяла возможности гестапо наблюдать за умонастроениями и частной жизнью населения. Но до этого пока далеко. Это будет, скорее всего, подарок фюрера своему народу в честь победы в Мировой Войне. Подарок нового фюрера… Фюрера для немцев и императора для остальных народов Европы. А по совместительству пожизненного президента США.
А пока, в воспалённом воображении сегодняшнего фюрера германской нации, бликами от пламени пекла уже мерцали горящие небоскрёбы Нью-Йорка и Чикаго. С крыш и верхних этажей, как конфетти, сыпались янки, предпочетшие разбиться насмерть, чем сгореть заживо.
Эти сладостные фантазии порою напарывались своей флюидной кожей на шип воспоминаний о Восточном фронте. Гитлер мыслил категориями масс, континентов, армад, а последнее время планет и миров. Возвращаться к реальности ему было так же неуютно, как русскому крестьянину в лютоморозную январскую ночь выползать из тёплой избы по нужде, в стылый продуваемый колючим ветром сортир, что в самом углу подворья. И не охота, да надо – ни в хате же гадить. Гитлер искренне верил, что судьба России решена благодаря его гению полководца. Он сделал всё. Разработал стратегию. Подписал «план Барбаросса». Назначил командующими направлений толковых генералов. Что ещё нужно? Его воля предопределила судьбу Восточных пространств и протоплазмы на них копошащейся. Но прошлой зимой под Москвой его фельдмаршалы не оправдали высокого доверия вождя и свою репутацию прирождённых тевтонских воителей. Русские остановили группировку фон Бока у самого порога Москвы и даже отважились на контрнаступление. И только вмешательство самого фюрера позволило спасти группу армий «Центр» от разгрома. Лично приняв командование войсками, Гитлер, озарённый вспышкой своего разума недоучки, отдал гениальный приказ. «Ни шагу назад». За невыполнения приказа расстрел. Ну и понятно были быстрёхонько организованы заградотряды из эсэсовцев и полевой жандармерии. Помогло. Подо Ржёвом и Вязьмой сталинские орды были остановлены и методично перемолоты в оборонительных зимних сражениях. Компания 42-го года началась не менее блестяще, чем прошлогодняя компания 41-го года.
Но русские хотя и отступают, но с яростью обречённых пытаются, хоть зубами, зацепиться за каждый бугорок в гуннских степях между Доном и Волгой. Обороняют горные перевалы на кавказском хребте с остервенением спартанцев из гвардейского эскорта царя Леонида. Сталину удалось создать гремучую смесь из славян, азиатов и семитов. И она, подобно кислоте разъедает стальные клинья германского наступления.
И всё же на счёт России Гитлер был относительно спокоен. Казалось, что кожей затылка он видит циничную ухмылку на лице находящегося за спиной Гейдриха. Если верить последнему докладу главы РСХА, то операция «Молот Тора» входит в решающую фазу. И если всё завершиться успешно (а то, как же ещё?) то третий рейх в лице своего фюрера получит артефакт. Обладание, которым решит судьбу этой войны и этого мира. С Россией будет покончено в ближайшие месяцы, если не недели. А, следовательно, с шахматного поля истории, где разыгрывается судьба цивилизации homo sapiens, будут убраны слоны и ладьи. А без этих тяжёлых фигур поставить шах британскому королю и побить американского ферзя – тело техники. А дальше… Мутная поволока видений грядущего затянула слезящиеся глаза фюрера. После окончательного решения еврейского вопроса на повестку станут вопросы «славянский» и «негритянский». Людскую породу необходимо избавить от инородных примесей, которые подобно сифилису разлагают души и тела. К сожалению, из человеческого существа не возможно вытравить основной инстинкт. Инстинкт воспроизводства себе подобных. Инстинкт размножения. Ведь даже любимая овчарка Блонди, порою не в состоянии преодолеть свою сучью природу. И если благородную псину оставить без присмотра, то наверняка ведь подставиться во время течки какому-нибудь беспородному кобельку. Чего же говорить о людях? О женщинах? В концлагерях сидят тысячи чистокровных ариек, не только переспавших с евреями, неграми или поляками – что самое страшное не желающих раскаиваться в этих своих проступках перед нордической расой. Не желающих расторгнуть смешанные браки, отказаться от своего ублюдочного потомства. От своих мужей. Даже мёртвых. Позор нации! Мозг Великого фюрера не знал покоя ни на секунду. Даже во сне там не прекращалась напряжённая умственная деятельность, по разработке стратегических фронтовых операций. В этом деле вождь полагался на своё мистическое чутьё и богатый фронтовой опыт ефрейтора. На операции тактические не хватало конкретного образования. Так как представления вождя о военной теории были в основном почерпнуты из школьных учебников по древней истории и либретто к тетралогии опер Вагнера. Эти дела, увы, приходилось доверять ненадёжным фельдмаршалам и генералам. После перетасовки командного состава, тут же мысленная деятельность переключалась на обустройство послевоенного мира. А именно. Для освоения завоеванного «жизненного пространства» новым хозяевам понадобятся сотни тысяч, если не миллионы рабов. Какая из тупиковых ветвей развития биовида homo sapiens выполнит эту миссию? Русские или негроиды? Конечно же, славяне, даже поляки, по свойствам характера, и внешнему виду более близки к нордическим народам. Это с одной стороны. Но стороны другой эти качества рабов могут провоцировать в сентиментальных душах расы господ порыв сочувствия – пусть даже на латентном уровне. Увы, таково свойство людской сути. Если верить донесениям с Восточного фронта, среди солдат вермахта ещё достаточно велик процент тех, кто относится к русским унтерменшам, не как к неполноценным представителям человечества, а как к людям равным немцам по биологическим параметрам. Так что, скорее всего популяцию русских, поляков, украинцев и прочих придётся свести к минимуму. А остаток, в экстерьере которого преобладают нордические черты, подвергнуть тотальной германизации. Больше всего для этого подходят чехи и украинцы. Первые заслужили подобную честь многовековым сожительством с немцами, вторые своим природным антисемитизмом. И, следовательно, на роль рабов подойдут традиционные негры. Кстати, после падения США, американский народ испытает к братскому народу Германии и её фюреру огромную признательность, за то, что весь африканский элемент южных штатов будет депортирован на просторы степей России и Украины. Десять миллионов негров из Северной Америки и столько же из Африки на первые годы освоения восточных земель вполне должно хватить. Правда, эти животные беспорядочно плодятся. И, не смотря высокую детскую смертность, их популяция растёт в геометрической прогрессии. Что ж. От этого тоже есть панацея. К примеру, тотальная стерилизация самок. А если их поголовье резко падёт, то позволить чернокожим рабам выплескивать свою животную энергию гомосексуальным способом. Фюрер с восхищением поразился диалектики собственного мышления. Именно так! Педерастию, за которую в арийской среде полагается минимум концлагерь, среди унтерменшей следует не запрещать – а поощрять. Однако тут же, согласно той же диалектике, приятную грезу о грядущем сменило мерзкое воспоминание о минувшем.
…Лето сорокового года. Имперская канцелярия. Он, хмельной от счастья, потирая влажные ладошки от вожделения, близоруко щурясь, всматривается в карту, глядя на которую даже юнкер-кадет увидит крах Франции. Фельдмаршалы, посвиркивая моноклями терпеливо, с законным торжеством ожидают, его директивы. Приказа панцирваффе опрокинуть в Атлантику английский экспедиционный корпус, загнанный танковыми клиньями на «пятачок» близ Дюнкерка. Последний раз в истории англичане терпели подобное поражение на континенте, в период наполеоновских войн. В Португалии. Тогда под личным командованием Бонапарта, французы наголову разбили пришедшую на помощь испанским инсургентам английскую армию во главе с генералом Муром. Почти все британцы во главе с командующим пали на поле боя, прославив тем самым пресловутую стойкость британской пехоты и подтвердив непобедимость гения императора французов. Впрочем, спустя несколько лет, тоже качество английской инфантерии позволило герцогу Веллингтону в сражении при Ватерлоо стать победителем Бонапарта. Несколько часов английские каре штыками и пулями отбивали атаки до селе непревзойдённых французских кирасир, которых вел в бой лично маршал Ней, «храбрейший из храбрых». А потом подошёл маршал Блюхер со своими гусарами. А маршал Груши опоздал…
Сейчас никакая «стойкость» не поможет. Триста шестьдесят тысяч англичан прижаты к берегу океана и дисциплинированно дожидаются своей скорбной участи. Быть перемолотыми гусеницами панцирваффе Гудериана. Им нет спасения! Разве что безоговорочная капитуляция. Если так – то ещё лучше. Гитлер станет тем единственным противником за всю историю Европы, перед кем капитулировали гордые британцы. Эта победа поставит полководческий гений фюрера на одну доску, как с Веллингтоном, та и с Бонапартом. А главное Соединённое Королевство, лишившись своих самых боеспособных дивизий, выйдет из войны. Проклятая английская демократия пожрёт сама себя. Избиратели не простят Черчиллю потери десятков тысяч своих близких, ужаснуться мощи германской военной машины и, заставят правительство просить мира. Великобритания будет союзницей рейха. На престол вернётся герцог Виндзорский. Премьером вместо Черчилля непременно станет выпущенный из кутузки лорд Мосли, и тогда…
От этих приятных предвкушений Гитлера отвлёк глава МИДа фон Риббентропп. На его лошадинообразном лице стояло тавро тревожной озабоченности.
- Мой фюрер, у вас незамедлительно просит конфиденциальной аудиенции посол шведского королевства граф Бернадот. Причины столь необычной срочности обещает сообщить лично.
Фюрер склонил голову набок и оглядел своего министра иностранных дел. С таким же удивлением молодой пёс смотрит на лягушку, увиденную впервые в своей собачьей жизни. Прочтя в его лице тревожное ожидание, он ещё раз в душе посетовал на то, что с какими же ничтожествами ему приходиться творить историю. Этот придурок ничего не понял. Ни о чём не догадывается. Только личность, обладающая мистическим чутьём грядущего способна оценить любую информацию с позиций вечности. И только его, Адольфа Гитлера провидение наделило подобного рода способностями. После разрыва с Англией дипломатических отношений в сентябре 39-го года Швеция представляла в Германии интересы Британской империи. А Британская империя никогда не бросала своих солдат. Конечно же, через шведского посла гордый Черчилль попросит о мире. О перемирии. Высокомерная Англия поставлена на колени так, как и трусливая Франции. Вот он час торжества! Что ж. Германия пойдёт на переговоры и предложит относительно мягкие условия мира. Фюрер оставит в неприкосновенности границы островной империи. И удовлетворится пока, выходом противника из войны, депортацией всех евреев, скажем, в Палестину, признанием новых рубежей рейха и отставкой Черчилля.
Прогноз фюрера подтвердился почти полностью. После холодного обмена любезностями, граф Бернардот вручил Гитлеру пакет с сургучными печатями «форрин-офиса» и заявил следующее,
- Через мое посредство представитель правительства Его Величества короля Георга, вручает рейхсканцлеру германской республики эти документы и настоятельно просит ознакомиться с ними без посторонних. Разрешите откланяться.
Едва дождавшись, когда дверь за послом закроется, фюрер, чуть слышно поскуливая от вожделения, азартно взломал печати. Если бы на стол из открытого конверта высыпали огромные африканские тараканы, рейхсканцлер испытал бы меньшее потрясение, чем оттого, что он увидел. А увидел он пачку довольно качественных фотоснимков. А на снимках этих были во всей красе запечатлены он сам и его бывший друг и соратник Эрнст Рэм, глава штурмовых отрядов, казнённый в «ночь длинных ножей» летом 34-го года. Впрочем, дело не столько в Рэме, сколько в его партнёре. Вот, «уже фюрер, но пока ещё не канцлер», сладострастно закатив глаза, исполняет миньет вождю «боевых отрядов прогрессивного пролетариата Германии». Вот они сошлись в отнюдь не братском поцелуе. Вот фюрер в партере, а толстое брюхо Рэма, как тесто расползлось по его ягодицам. Вот партнёры меняются местами. Объектив камеры запечатлел встопорщившуюся от неземного блаженства кисточку усов вождя. Вот… а вот и листок с текстом. Он был следующего содержания.
«Я, директор секретной службы Его Величества короля Георга VI, лорд Блекфокс уполномочен премьер-министром правительства Его Величества Уинстоном Черчиллем сделать рейхсканцлеру Германии Адольфу Гитлеру следующее предложение. Если германские вооруженные силы не будут деятельно препятствовать эвакуации британского экспедиционного корпуса с территории Французской республики, то премьер-министр Черчилль дает гарантии, подтверждённые его словом джентльмена. Данная информация не будет предана гласности, и не использована ни при каких иных обстоятельствах в течение ближайших 70 лет, так как получит гриф «строго секретно». В противном случае такого рода репродукции будут тоннами сброшены на территорию германского рейха королевскими ВВС. Не говоря о других каналах распространения информации. Я лично питаю надежду, что от подобного предложения рейхсканцлер Адольф Гитлер не сможет отказаться не только из-за возможных моральных и политических последствий данной публикации. Но самое главное из-за высокого чувства гуманизма так присущего нордическому характеру народов арийского корня, к представителям которого себя рейхсканцлер, надо полагать, относит.
Лорд Жофруа Блекфокс».
В уголках мгновенно пересохших губ ««гуманного» представителя нордического народа арийского корня» запузырилась тёплая пена холодного бешенства. Какая же сволочь этот Черчилль. Спесивый, жирный боров. Он даже к нему, властелину Европы не посчитал нужным обратить лично, сделав это через посредников. И, самое страшное, ответить подобным же образом не получиться. Конечно, можно приказать пошустрить гангстерам Шеленберга. И что? Найдут они среди членов палаты общин с десяток педерастов? Найдут! Возможно, что и среди членов кабинета министров обнаружится несколько «голубых». Даже состряпают фотомонтаж, где вместо Гитлера и Рэма, сошлись в подобных лобзаниях тот же молодой Черчилль и, скажем, Оскар Уайт. Что это в сравнение с печатанием фальшивых британских фунтов? Шалости! Дальше что? Пару педерастов подадут в отставку. Место премьера займет какое-нибудь Иден или Эйтли. Они что? Заключат мир на условиях райха? Черта с два! А гадостью этой в Германии будут обклеены все столбы. Немцы, конечно же, принадлежат к высшей расе, но в их душах интерес к подобным пошлостям тлеет не меньше чем в душах, семитов или готтентотов. И сколько бы потом Геббельс не распинался по радио и на телевидении о подлой провокации британских спецслужб… Всё равно. Дух нации будет подорван. Педерастов не любят нигде. К педерастам большинство населения цивилизованных стран относиться в лучшем случае с брезгливостью. Но только в Германии и в СССР гомосексуализм преследуется уголовно. Это в условиях гнилого парламентаризма можно без последствий сменить премьера-гомосексуалиста на премьера стандартной ориентации. Впрочем, «стандартная ориентация» в условиях проклятой британской демократии подразумевала отсутствие склонности не только гомосексуализму, но и к национал-социализму также. А что делать нации с фюрером-педерастом? Фюрер-то не заменим! Фюрер един и неделим! Но с другой стороны фюрер не имея право на ошибку (ибо он есть воплощение воли рока), но имеет право на… Нет, не на слабость, на прихоть маленькую? Имеет? Имеет! Ибо фюрер, хоть и мессия, но всё же (к сожалению его личному и всего германского народа) не бог. И уж если сделать исключение из законов райха, если уж допустить наличие не покаранных педерастов, то этих педерастов должен быть не больше одного. И этим педерастом должен быть он - фюрер Германской нации! Но народу Германии не то что необязательно, а просто вредно знать имя главного и единственного педераста империи. Точнее то, что фюрер всех арийцев является не только вождем, учителем и мессией – но ещё и педерастом. Так же точно, как советским пролетариям совсем ни к чему знать, что «наследник и продолжатель дела Ленина» товарищ Сталин в эпоху «до исторического материализма» азартно, а главное успешно (в отличие от коллег по марксистскому политическому прайду Малиновского и Азефа) промышлял агентом Охранного отделения Империи Российской. Так же точно, как американцам как в скрижали верящим в святость своей конституции, совсем не к чему иметь представление о том что, к примеру, их президент лгал под присягой. Американцам-то, по большому счёту по фигу. А вот главе исполнительной власти – погано. Фиаско моральное. И карьере конец. Импичмент, понимаешь. А фюреру и того хуже. Ибо фюреры в отставку не уходят. И на пенсии «под пальмами» не живут тихо. Бывших фюреров – не бывает. Настоящий фюрер – это фюрер при власти. Это верно, так же как и то, что: «хороший фюрер – это мёртвый фюрер».
И пришлось Адольфу Гитлеру, мысли которого в текущий момент времени уже вертятся вокруг марсианской орбиты, положится на слово джентльмена, данное ему проклятым плутократом, женатым на еврейке (если верить сведениям СД-5 РСХА, и антропологической экспертизе выполненной лично имперским расаведом Розенбергом). И что обиднее всего, Черчилль, вопреки циничному прагматизму, присущему характерам подобного типа, своей брезгливости к личности фюрера не скрывал. Почему-то все беспородные выскочки с мистическим доверием относятся к слову джентльмена, данное им аристократами, которых они с одной стороны считают на порядок ниже себя, но со стороны другой мечтают стать им подобным, захлёбываясь причудливым коктейлем из мании величия и комплекса неполноценности. Не так давно хитрый азиат Джугашвили с такой же мистической доверчивостью воспринял «слово джентльмена», данное ему представителем цивилизованной Европы Адольфом Гитлером. И если его визави мучил комплекс бродячего животного, не могущего похвастаться экстерьером на собачьей выставке, то дикарь Сталин ощущал себя среди «европейского квартета великих держав» индийским раджой, попавшим на приём в Калькуттский офис Ост-индской компании. Где рафинированные сквайры-клерки искренне восхищаются его экзотичностью, причудливой чалмой с крупным алмазом под султаном из павлиньих перьев, умением пользоваться ножом и вилкой и способностью членораздельно разговаривать по-человечески. Но «белым сахибам» даже в голову не придёт считать туземца равным себе и обсуждать с ним что-либо более серьёзное, чем динамику цен на джут и сорго или, в крайнем случае, разбор матча по поло на слонах. С Гитлером было всё прощё. Он такой же. Он из народа. И хотя никогда не участвовал ни в одном налёте или гоп-стопе, прекрасно понимал психологию человека из низов. Вот если бы английские и американские избиратели голосовали на своих пресловутых выборах не за лощёных сквайров, миллионеров-плутократов или откормленных «тред-юнионов», набравшихся наглости именовать себя «представителями пролетариата» – а за выпускников Алькатраса, то тогда… Хотя фюрер, отнёся к своей «аннибаловой клятве» верности «другу Иосифу» с такой же трепетностью, как беспородная шавка к метке на фонарном столбе. Которую она оставила, задрав лишайную лапу. А вот аристократ Черчилль слово сдержал. Ничего, кроме каких-то глухих, неофициальных и неподтверждённых слухов о гомосексуализме Гитлера не просочилось в жадные уши «мировой общественности». Информация эта, как и протоколы допросов рейхсляйтера Гесса засекречены аж, до 2117 года. Конечно же, и фюреру германской нации и первому секретарю ЦК ВКП(б), да и любому здравомыслящему обывателю известна простая истина. Процент педерастов и извращенцев (хоть моральных, хоть физиологических), что среди британских аристократов, что среди парижских клошаров, что среди советских колхозников, или тех же гестаповцев и чекистов – примерно одинаков.
Именно после этого происшествия, согласно устной директиве фюрера, вплоть до недавнего совещания в Вандзее, в проклюнувшихся, подобно гнойным язвам, на коже Европы лагерях уничтожения, гомосексуалисты, даже евреев опережали в очередях к газовым камерам.
Кстати о евреях. Мысль о том, что оставаться педерастом в III райхе можно лишь при одном условии, а именно быть при этом одновременно «фюрером» и «единственным», утвердилась в сознании в конце 40-го года. Когда Гитлер, по представлению того же Гейдриха, лично навешивал «железные кресты» возвратившимся из спец.командировки во Французскую Гвиану бойцам секретного подразделения «Аргус» VIII отдела РСХА. Эта «командировка» являлась одним из этапов проекта «Валхалла». Именно в джунглях Амазонии «Аргусу» удалось решить фантастически сложную задачу по расконсервации так называемого «космодрома пришельцев» и, запустить «машину памяти», благодаря которой находящийся более 2000 лет в летаргическом сне «персонал» вновь, несёт свою вахту. Как и много веков назад, теперь две сотни жёлтокожих зомби, не отдавая себе отчёта в своих весьма просчитанных кем-то действиях, согласно вбитым в их сознание навыкам и знаниям, пока неподвластным понимаю современных людей, с терпением оживших каменных статуй своих богов, готовятся встретить пришельцев с небес. Этих пришельцем и станет косморкрейсер «Валькирия», после того как, выполнив стрельбы по Нью-Йорку, покинёт космическую орбиту. Или же будет возвращаться из рейда на Марс. Какая из миссий «Валькирии» первой обретёт черты реальности, фюрёр ещё не решил. И принятие этого решения зависело не только от него. А если конкретно, то с присущей его натуре степенью кретинизма, Гитлер поставил перед фон Троллем условие что бы оба задания были выполнены одновременно. Соответственно пообещав, что народ Германии для этого за ценой не постоит. Что оставалось Троллю кроме того как не пообещать, что «святая воля вождя» будет исполнена. Хотя фон Тролль являлся фанатиком отнюдь не идей фюрера, а своих собственных идей, который можно было назвать «научными» с тем же резоном, что и «авантюрными». А на такие эманации как «муки совести» или «мораль» в его душе места не оставалось. И если Гитлер к так называемым низшим расам относился с ненавистью, то Тролль с брезгливостью. И в отличие от фюрера германской нации фон Тролль всё же не считал Эйнштейна «типичным еврейским шарлатаном», а «теорию относительности» одним из разделов Каббалы. К тому же, как и всякий ученый такого уровня (а уровень этот был никак не ниже чем уровень Бора или Гейзенберга) Тролль обладал утонченным аналитическим интеллектом. А этот самый интеллектуальный анализ привел его к выводам что во взаимоотношениях между ним и фюрером вполне можно было положиться на восточную аксиому об «ишаке и шахе». А после вступления в войну США фон Тролль окончательно пришёл к выводу, что вероятность того, «шах сдохнет быстрей», чем «ишак процитирует суру из Корана на языке суахили» более реальна. А со стороны другой, если удастся при помощи «полета Валькирии» сокрушить Америку – тоже хорошо. Если же рейх падёт, то фон Тролль был более чем уверен, что следующим клиентом милитаристских амбиций англосаксонской цивилизации после распыления Гитлера – станет Сталин. А это ещё одна война между «носорогом и мастодонтом». А следовательно светлое будущее программе «Валхалла» и её научному руководителю, в его лице, обеспечено. Если же случится чудо, и сталинские орды после сокрушения рейха затопят собою Европу с Азией и одолеют англосаксов… Что ж людоедские амбиции красного деспота вряд ли удовлетворят пространства земных суш. И от предложения «включить в сферу распространения власти Коминтерна Марс» Сталин не сможет избегнуть искушения отказаться. Не говоря уже об удовольствии пострелять ракетами из космоса по тому же Нью-Йорку и Чикаго. Возможны варианты.
Впрочем, перипетии экспедиции «Аргуса» в Южную Америку в 1940 году есть компоненты другого сюжета. Не этого романа.
После этой удачи Гитлер вновь воспылал интересом к хвалёному спец.назу VIII отдела РСХА.
Интерес этот остыл, осенью 39-года, когда экспедиция «Аргуса» на Ближний Восток, не привела к результатам, обещанным Гитлеру Гейдрихом. Франция и Англия всё же объявили рейху войну, выполнив тем самым союзнические обязательства, в своё время опрометчиво данные их правительствами несчастной Польше. Более того, фюрер даже сгоряча принял решение распустить команду «Аргус», содержание которой было сопоставимо с затратами на танковый корпус. Однако внял аргументам «чёрного волка» Ренхарда, о том, что без «Аргуса» программа «Валхалла» реализована быть не может. Тем более, что «бойцам «Аргус» всё же удалось обнаружить развалины библейской Гомморы, добраться до, так называемого «архива Вельзевула» и раздобыть тот самый манускрипт, ценность которого фюрер понял не так давно, отдав приказ Гейдриху приступить к операции «Молот Тора».
И вот имперская канцелярия. Октябрь 1940 года. Команда «Аргус» в полном составе ожидает рандеву с вождём германской нации, который должен им лично вручить высшие воинские награды империи. Гейдрих как всегда рядом с вождём. Перед тем как дать отмашку запустить героев, дожидающихся в приёмной, группенфюрер обращается к Гитлеру. Покосившись за топчущегося за спиной адъютанта с подносом, на котором коробочки с крестами и наградные сертификаты, цедит своим обычным змейским шепотом,
- Мой фюрер, позвольте, перед церемонией обратиться к вам по весьма пикантному вопросу?
Гитлер резко глянул в лицо Гейдриха, взглядом печальным и усталым одновременно. Обычно такое выражение глаз вождя выражало согласие выслушать. Так стоматолог, готовя щипцы, с деланным сочувствием смотрит на пациента, который повествует о том, как у него болит зуб. Группенфюрер уловив согласие вождя, продолжил,
- Так, вот мой фюрер, я хочу поставить вас в известность, что у «Аргуса» новый командир, я не имел чести вам его представить, так как команда отбыла на задание спешно. В силу сложившихся обстоятельств.
- А что с майором Шарком? – быстро спросил Гитлер, и тут же его глаза до этого почти коровье-философские, превратились в пекучие угольки с самого дна пекла. Гейдрих не когда не переставал удивляться феноменальной памяти своего патрона на фамилии и имена.
- Майор Шарк погиб во время экспедиции «Аргуса» в Палестину.
Гитлер помолчал. Пожевал нижнюю губу. И вновь обжог Гейдриха красным отсветом глазной радужки,
- Мы теряем преданных людей. Это печально. Но трижды печально, непростительно, слышите, Гейдрих, непростительно, что лучшие солдаты райха гибнут зря. Жертвуют своей жизнью. А результата нет. Впрочем, здесь я не прав. В данном случае ваши люди оказались на высоте. И в этом надо полагать есть не малая часть заслуги нового командира вашего хвалёного спец.наза. Что ж. Народ Германии в лице своего фюрера должно оценит этот успех. Надеюсь, он произведёт на меня впечатление не менее благоприятное, чем его предшественник. Даже с учётом того, что эти диверсанты из «Аргуса» имеют привычку брать себе английские псевдонимы, - Гитлер плотоядно улыбнулся, - судя по всему, эта не совсем уместная традиция продолжена. Итак, как имя очередного экспоната из паноптикума VIII отдела?
- Гауптштурмфюрер Снейк.
- Что-то подобное я предвидел. И что?
- Я хочу предупредить вас, мой фюрер, что гауптштурмфюрер Снейк имеет несколько, э-э, экзотичный внешний вид и не совсем аристократические манеры. Что впрочем, не мешает ему быть преданным делу партии и фюрера душой и телом. Во общем, прошу вас не удивляться и воспринять увиденное с должной степенью снисходительности. Поверьте мне, мой фюрер, кому как не вам, с вашим мистическим чутьём, не знать. Внешняя оболочка весьма обманчива.
- Что? – Гитлер пришёл в игривое расположение духа, - Этот ваш Снейк обезображен ранением? Или, к примеру, хвостат? В конце концов, в окопах под Верденом мне приходилось видеть много всяких вещей напрочь отбивающих пищеварение. Кого вы хотели удивить? Впрочем, я заинтригован.
…когда фюрер «пришпиливал» «рыцарский крест» к неряшливому мундиру, натянутому на грузную фигуру Снейка как перчатка на ногу, у Гейдриха сложилось впечатление, что любимый вождь ковыряет пальцем останки раздавленной жабы, в которых копошатся личинки и черви. Но протектор Богемии знал. Вождь умеет владеть собой. В душе фюрер считал себя артистом не менее великим, чем художником. Впрочем, в реальной жизни, как лицедей он был ещё меньше востребован, чем живописец, а неудачлив даже более. Хотя если допустить верность постулатов «недочеловека» Эйнштейна – «всё относительно».
Процедура происходила в гробовой тишине. Без патриотического визга и сюсюканья насчёт не переходящих ценностей нации, обычных в церемониях подобного рода. Всё прошло быстро. Фюрер вяло сделал отмашку рукой и буркнул что-то похожее на: «благодарю за службу». Ультра диверсанты гуськом потянулись к выходу. Вслед за адъютантами и прочими канцелярскими холуями. Колонну орденоносцев замыкал Снейк, по пингвиньи переваливающийся с ноги на ногу. За ним хозяин «волчьей стаи» группенфюрер Гейдрих.
- А вас я попрошу остаться, - Гитлер «осыпался» в кресло с высокой спинкой увенчанное резным имперским орлом. Гейдрих сделал идеальный разворот «кгу-гом», щелкнул каблуками сияющих сапог, слегка кивнул идеальным пробором. Но Гитлер улыбнулся уголком верней губы. В его взгляде замерцали стеклянные гнилушки, - Не вас, группенфюрер, а вас гаупштурфюрер.
Ещё один щелчок каблуков сапог протектора. Кивок пробора. На этот раз резкий и нервный. А Снейк, абсолютно не удивившись, выполнил разворот «кру-гом» в два приёма и непринуждённо двинулся к другому концу стола, за которым расположился фюрер германской нации.
- Присаживайтесь, гауптштурмфюрер. Впрочем, боюсь, вы бы сели и без приглашения.
Гитлер в мгновение ока подобрался. Упёрся грудью в край стола. Голубые глаза вождя горели язычками пламени газовой конфорки. Он чем-то напоминал спаниеля, заворожено наблюдающего за падением подстренной утки. Снейк вольготно расположился в кресле. В его подмасленном взгляде, устремлённом на кисточку усов под носом вождя, отсутствовали обычные: блудливость и цинизм. Страх там тоже отсутствовал. Только внимательность. Похоже, что это существо, напрочь лишённое страха, к Гитлеру относилось со всей возможной степенью серьёзности. А тот обращается к собеседнику, по-собачьи склонив голову вниз и навострив уши, почти касаясь стола подбородком, словно пытаясь высмотреть в кожных складках шеи Снейка что-нибудь судьбоносное. Наконец зазвучал голос вождя, подобный раздражённому мурчанию леопарда, узревшему антилопу и с досадой просчитавшему своим кошачьим разумом – одним прыжком живность не достать.
- Скажите, гаупштурмфюрер, - вы еврей?
- А если, чисто теоретически допустить возможность подобного, тогда что?
- Тогда, Снейк, среди первых заключенных нового лагеря Аушвиц, появиться ещё один заключенный, который будет рассказывать охране, что когда-то состоял в СС и был кавалером «Рыцарского креста». На штрафбат не надейтесь. Итак, повторяю вопрос – вы еврей?
- В каком смысле, мой фюрер?
Если бы Гитлер был Сталиным, то он бы набил трубку душистым табаком «Герцоговина-Флор», глубоко затянулся, пустил клубы ароматного дыма. Не спеша, встал бы из-за стола. Медленно сделал бы по кабинету несколько шагов из стороны в сторону и, после многозначительной паузы сказал что-нибудь с мерзким азиатским акцентом. Но. Гитлер, во-первых, не курил, во-вторых, не был Сталиным, в-третьих, не встал из-за стола. Пауза была не столь долга, хотя многозначительна не менее. Сказано же было следующее, причём на довольно внятном немецком языке, безо всякой примеси восточного акцента.
- Смысл понятия «еврей» един и неделим. Еврей это… Еврей – это еврей. И проведение наделило меня способностью распознавать малейшее присутствие этой мерзости в каждой человеческом индивиде.
- И что? Мой фюрер учуял эту субстанцию в… - Снейк карикатурно оттопырил нижнюю губу и ткнул себя в плечи большими пальцами коротких рук.
Гитлер нервно дёрнул шеей.
- В том-то и дело, Снейк. Моё чутьё молчит. Но если бы на протяжении своей миссии полагался исключительно на интуицию, то народ Германии до сей поры копошился на европейской мусорной куче отбросов, а не находился бы в зените своего величия, как сейчас.
- Позвольте спросить, мой фюрер, а, собственно говоря, что вас так смущает?
- Ваш внешний вид и манеры.
- О, мой фюрер, позволю себе заметить, вы один из немногих людей в мире подлунном, которые наделены способностью разглядеть истинную суть любой природы вещей. Это тяжкое бремя. Я знаю. Знаю я и другое. Как тяжко. Как отторгающе страшно пользоваться этим своим даром. И всё же, мой фюрер (какая-то неизъяснимая ирония обволокла серебристой аурой последнее словосочетание), я позволю попросить вас, воспользоваться своим даром и, и заглянуть, и увидеть истинную суть, того, что перед вами. Меня. Я помогу. Явите волю.
Со стороны показалось, что глаза фюрера германской нации, и без того лучащиеся тёмной липкой энергией, превратились в осколки живого, копошащегося стекла. Слово «воля» произвело на Гитлера магическое влияние. Он был раб воли. Этой сентенции. Он так же свято верил в свою волю, как закоренелый «свидетель Иеговы» в истинность Ветхого завета. Как ни странно из ощущений исчезла неуютность. Её сменило ледяное спокойствие. Пробудился даже интерес к этой ожившей карикатуре из «Штюмера» в парадной форме войск СС.
- Что ж. Я являю волю. И что нужно делать дальше?
- Закройте глаза, мой фюрер.
Судя по всему, по складу души Гитлер был стихийным материалистом и атеистом. Однако в том месте, где интеллект технократа подобного рода заполняют знания по прикладным наукам, в сознании фюрера зияла пустота. Как трофическая язва покрывается шершавой коростой, это место во внутреннем мире фюрера затянул налёт мистики. Ему люто не хотелось верить в наличие Бога, особенно с учётом семитского происхождения последнего, но жаждалось присутствия чуда, языческого предначертания судеб незаурядных личностей, чей волевой импульс способен эти предначертания корректировать. И он закрыл глаза. И тут же попытался их открыть снова. Но веки словно прилипли к глазным яблокам. Сделать это захотелось вот почему.
Темнота не наступила.
Серый, серебрящийся, полупрозрачный сумрак.
В нём угадываются очертания апартаментов имперской канцелярии. Контуры предметов струились. Размывались колыханием пространства. И лишь фигура Снейка приобрела чёткие линии. Нет, совсем не походило это на тушку жабьеподобного пингвина размером с человека и головой людской. Снейк стал состоять из черных стёклышек калейдоскопа, случайно сложившихся в подобие человечьей фигуры. Теперь он являл из себя не антисемитскую карикатуру из «Штюмер», а на мрачную иллюстрацию сюжета готического романа. Этакий угловатый «Рыцарь Тьмы». С копной иссиня чёрных волос, переливающихся всеми оттенками вороного крыла, острыми клиньями, спадавшими на сутулые плечи и неестественно высокой лоб. Волосы чуть шевелились под неощутимым дуновением. Почни чёрная, подкопченная кожа обтягивала скулы и подбородок. Две тёмные ямы на месте щёк. Уголки тонких, ярко-бордовых губ, извились в подобие змеиной полуулыбки. Из глаз-щелочек излучался мертвенный жёлтый свет. Таким светом горят лампы в уличных фонарях, раскачиваемых промозглым ноябрьским ветром. Внутреннее зрение фюрера германской нации различило то, что заставило его нордическое сердце затрепыхаться от извива морозной судороги. Раскалённые почти до бела зрачки Снейка медленно вращались. Как две фрезы. А главное напоминали собой звёздочки. Шестиконечные!
Гитлер с усилием разлепил веки и с трудом сохранил хладнокровие.
- И всё-таки вы еврей, Снейк.
- Да, мой фюрер. Но не в том смысле, который подразумевают Нюрнбергские законы. Да и ваше личное понимание данной проблемы.
Замутнённый рассудок фюрера германской нации порой посещали ведения и более впечатляющие, чем только что увиденное. Он к ним привык. И его трудно было удивить чем-либо мистическим. Особенно после спиритического сеанса проведённого в прошлом году доктором Хаусхофером, где последнему, вроде бы удалось вызвать для рандеву дух скандинавского бога Одина. Конечно, даже многие свидетели этого действа считали представление мистификацией, а самого Хаусхофера ловким шарлатаном. Но не нашлось никого, кто бы сказал об этом в глаза фюреру, мнение которого о данном акте было двойственным. К тому же беседа между Одином и Гитлером велась, без протокола и она явно взвинтила психику вождя. Похоже, он услышал то, чего хотел. А по сему, фюрер продолжил беседу со свежее испечённым орденоносцем в довольно адекватном русле.
- Поясните тогда, гаупштурмфюрер. Просветите меня. (Кисточка усов под носом фюрера сардонически дёрнулась). Мне почему-то казалось, что о евреях я знаю всё. И само данное понятие имеет однозначное толкование. Единый смысл.
- Поясняю, мой фюрер. Конечно, сейчас у меня не имеется документальных аргументов подтверждающих сказанное. Однако, ведь фюреру известна специфика моей службы на благо партии и германского народа, а по сему имеются основания, что бы вы поверили мне на слово. Насколько мне известно, из ваших печатных трудов и выступлений на партийных мероприятиях под «евреями» национал-социалистическая доктрина подразумевает следующих субъектов. А именно. Представителей ответвления семитской линии народов, ведущих своё происхождение от потомка патриарха Авраама, Исаака. Исповедующих тот или иной канон иудаистской религии, с вытекающими из этого последствиями, типа обрезания верхней плоти у младенцев мужеского племени и природной подлости и общественной деструктивности представителей данной популяции вида homo sapiens. Я не подхожу ни под один из этих пунктов. Разве частично по последним двум. Я материалист. Это раз. Во-вторых, мне доподлинно известна линия моих предков. В ней отсутствует такой элемент, как патриарх Авраам.
- Вот как, Снейк? – Гитлер был явно заинтересован, кто б там чего не говорил, не смотря на психические патологии, и примитивность мышления фюрер всё же был далеко не глуп, что впрочем, ещё более усугубляло его действия. В своё время, снедаемый патологической ненавистью к евреям, он всё же нашёл в себе силы и, преодолев омерзение, выковырял из засаленного фолианта «Святого писания» объёмное, хоть и поверхностное представление о Моисеевом Пятикнижии. - Если уж оперировать мракобесными догмами современных церковников, надеюсь, вы, гаупштурмфюрер, не станете утверждать, что и Адам не был вашим прародителем? Как, якобы, и всех нас? А может быть вы вообще, э-э, сверхчеловек? (Гитлер брезгливо окинул взглядом грузную, неряшливую фигуру гаупштурмфюрера.) Этакое воплощение хрустальной арийской мечты?
- О, нет, мой фюрер. Если, конечно, считать цыган типичными представителями Ариев, а для подобного утверждения имеются адекватные научные данные - то я не ариец. Не истинный ариец по крайности. Если же верить в наличие праотца Адама – то я в какой-то мере еврей.
- В том-то и дело, Снейк, в какой!!! Если семитская доля в вашей крови составляет менее 1\16 части, то ваши дела не совсем безнадёжны… Хотя, конечно, вопрос о членстве в СС исключен полностью… (и вспомнив чего-то вождь добавил) Вы всё же капитан, а не генерал…
- Простите, что перебиваю, мой фюрер. Но ведь согласно Нюрнбергским законам национальность человека определяет кровь матери. А праматерь Ева не являлась той первой костяшкой в «принципе домино» по которому сложилось моё происхождение. И я не сверхчеловек. Увы. Хотя бы по той причине, что меня можно убить, как и всякого другого. Что немца. Что еврея. Правда, сделать это не так просто. Это очень, очень тяжело. Но реально. Что касается документально происхождения своей личности, как немца с 1752 года, то при вступлении в СС ведомству рейсхфюрера Гиммлера предоставлены метрики заверенные нотариусами, в нордическом происхождении которых, сомневаться нет оснований.
Гитлер нервно забарабанил пальцами по столу. Задумался на минуту. Затем плеснул в лицо Снейка сияющую голубизну своего взгляда.
- А как вы попали в VIII отдел РСХА?
- Меня рекомендовал обергруппенфюреру Гейдриху директор VIII отдела барон фон Трёч.
- А где вас изыскал барон?
- Об этом, мой фюрер, вам следует спросить у него.
- Вы забываетесь, Снейк. Вас спрашивает ваш фюрер.
- Это так. Но мой фюрер учил, что долг солдата перед нацией не может входить в противоречие с его долгом солдата перед вождём нации. Фюрер и нация - едины. Если же я буду отвечать не искренне, то такое противоречие возникнет. Так как данная информация касается не только меня лично.
- Ладно… - Гитлер в задумчивости принялся грызть коричневые ободки ногтей. Ногти, в отличие от чуть ли не напудренного лица, были явно не ухожены, - А на вопросы, касающиеся вас лично, вы отвечать готовы?
- Яволь, мой фюрер! – Снейк даже усердно воздел руку в подобии партийного приветствия. Жест походил на мимическую пародию. Гитлер не удержался от мины брезгливости на лице, но продолжил в спокойном, на удивление, тоне.
- «Снейк» надо полагать есть боевой псевдоним, а как ваше настоящее имя, гаупштурмфюрер?
- Вы будете смеяться, мой фюрер, но оно Иисус. Если же быть точнее и полнее – то Иешуа бен Иблис.
Лицо фюрера германской нации окостенело. В уголках задёргавшихся губ появилась белая слизь. Предвестник пены холодного бешенства. Но, самому себе поражаясь, Гитлер опять остался в рамках общения между мудрым и строгим вождём и непутёвым членом тейпа.
- И вы что, гауп… Иеш… Снейк, серьёзно считаете, что человеку с таким именем и внешними данными место, не то что в СС, а даже в вермахте?
- А почему бы и нет, мой фюрер? Я служу рейху, народу рейха и, даже авангарду народа рейха - национал-социалистической рабочей партии Германии. И служба эта не только опасна и трудна – и ещё весьма продуктивна.
Гитлер улыбнулся с той мерой подлости, которую допускают элементарные нормы приличия,
- В том-то и дело, Снейк. Ваша служба и будет той гирей на весах, где будет взвешиваться решение о том, где ваше место. В бараке для заключенных концентрационного лагеря Майданек, или вне границ этого чудного места, - фюрер обмяк, сделал чуть видную отмашку вялой кистью, тем самым, дав понять, что аудиенция окончена, - О принятом решении вас известят официально.
Однако Снейк не заметил этого. А, скорее всего, сделал вид, что не заметил. Он раздвинул свои пухлые губы в лучезарной улыбке. Сквозь щели между жёлтых крупных зубов на фюрера германской нации пахнуло тухлым запахом свежего мяса и зеленого лука. Он чисто машинально отшатнулся. А гаупштурмфюрер, навалившись грудью на край стола, заговорил шипучим голосом кобры, распустившей капюшон.
- А мой фюрер, не боится, что я его сейчас за-ду-шу? – и он сделал движение пальцами правой руки похожее на то, которое совершает матёрый кот-крысолов, выпуская когти.
Гитлер не был трусом по натуре. Но даже храбрый человек совсем не мечтает о том, что бы быть задушенным ни с того не с сего. А главное, когда ясно чует реальность подобной возможности, вряд ли удержится от того что бы содрогнуться всей душой. Конечно, вона под столом кнопка тревожного вызова. Притопи пальцем её и, не пройдёт нескольких мгновений, как в апартаменте появятся двухметровые, белокурые бестии из батальона охраны СС «Мертвая голова». Они натасканы приёмам джиу-джицу. Могут из шмайсера с пояса сбить вспорхнувшего вальдшнепа. Они безо всякого колебания положат свои молодые арийские жизни за своего фюрера, но… но, смогут ли, успеют ли, они что-либо предпринять против этого judoобразного исчадия? В воспалившемся сознании Гитлера замелькали строчки отчёта Гейдриха о последних перипетиях команды «Аргус» в джунглях Амазонки. Ведь, если даже половина из того, что сказано в рапорте реальность, то тех мгновений, которые как пули просвистят у виска, пока в апартаменте появится караул СС, проклятому жидовскому оборотню хватит. Хватит, что бы сдвинуть позвонки на шее, поддерживающей голову в которой мозг, мыслящий за всех немцев в мире. Что потом? А разве это уже важно? Великому фюреру будет уже всё равно, сожгут ли Снейка на медленном огне или заживо скормят муренам. Да хоть распнут. Народ-то Германии осиротеет! И без мудрого руководства и вдохновляющей воли вождя, заплутает в джунглях истории. И сгинет в небытие, согласно закону этих самых джунглей. Именно это великое бремя ответственности пред поколениями немцев, не менее чем страх за собственную шкуру, заставило Гитлера сохранить внешнее хладнокровие, и с презрением, так присущим существу, принадлежащему к высшей расе, ответствовать.
- Быть в современной Германии евреем плохо. А быть глупым евреем непростительно. Все ваши заслуги перед рейхом перечёркнуты вашим последним поступком. И помните, при малейшем проявлении неадекватности вашу судьбу решит не проведение или закон, а… Блонди!
Мирно дремавшая на коврике перед камином любимая сука вождя Блонди навострила уши. Напряглась. Изготовилась к прыжку. Снейк скосился в сторону псины, принявшей боевую стойку.
- Что? А-а, собачка? Собачка! Ко мне! Кысь-кысь-кись - и Снейк картинно похлопал себя пухлой ладонью по жирной ляжке.
К ужасу и удивлению Гитлера, Блонди поджала уши и, поскуливая, на полусогнутых лапах подползла к голенищу сапога гаупштурмфюрера. Обильно натёртому гуталином – но безо всякого признака блеска.
- А-а! – Снейк воздел вверх палец! - Сука знает! Суку не обманешь… Мой фюрер, - он страдальчески скрестил руки на груди, - прошу простить мне некоторую экстравагантность поведения. Я старый солдат. У меня просто не было времени приобрести хорошие манеры. Я потрясён до глубины души встречей с вами, возможностью говорить с вами! Мой фюрер! Однако… - патетика из речи Снейка испарилась как утренняя роса под лучами июльского солнца, - Позвольте мне кое-что вам напомнить и сделать предложение. Приняв это предложение, вы, мой фюрер, не только окажете мне высочайшую честь, но и сможете более полно, исчерпывающе выполнить ту миссию, которая предназначена вам Провидением, вершащим судьбами расы людей.
Адольф Гитлер был хитёр как дьявол, мечущийся в бликах от нимбов вокруг голов святых праведников. Никогда не занимаясь систематическим трудом ради куска хлеба, он сделал своей профессией патриотизм, а жизненным кредо паразитирование на тёмных инстинктах охлоса. При всём этом яростно карабкаясь к вершинам политической власти, обуянный голодом и честолюбием, не брезговавший ради даже самых мизерных целей, любыми средствами, вплоть до мужеложства - он обычно отдавал сам себе отчёт: кто он; и что он. А именно – неудачник, которому везёт. А выражаясь метафорически – блевотина, поднесённая в своё время германским избирателям на золотом блюде государственности для духовного пира нации. И даже если эту блевотину сдобрить диковинными специями, перемешанными с толчёным жемчугом, блевотиной эта субстанция быть не перестанет. Что по вкусу. Что по запаху. К фюрерству, вплоть до конференции в Мюнхене Гитлер относился с достаточной долей трезвой иронии. Но постепенно сытость и воплощение в реальность мелких и крупных прихотей, всего того, о чём грезилось на заре голодной юности, теперь казалось пресными. Борьба с иудейством в границах Германии, стала скучна. А сами эти границы - узки. Именно в последние два года, когда попробованный на зуб серебреный талер власти, на вкус оказался слаще апельсина, Адольф Гитлер проникся уверенностью, что всё произошедшее с ним есть не случай, а закономерность, развивающаяся по воли высших сил. В присутствие сил этих высших он лично не верил никогда. Но верить желал страстно. Конечно при условии благорасположения «сил» к собственной персоне. По сему наличие «Бога и загробной жизни» были не только неуместными понятиями в системе духовных ценностей данной личности, но самое главное допуск их наличия вызвал бы страх, мешающий выполнению миссии мессии германского народа. Гитлер часто любил цитировать отрывок из «Старшей Эдды»: «Всё проходит. Ничего не остаётся. Кроме смерти и славы о подвигах». Психические отклонения в душе Гитлера, какими бы экзотически они не выглядели, всё же не попадали под понятие «невменяемость», в чисто криминальном толковании этого термина. Он понимал – что есть хорошо. И что есть плохо. Кто он. И что делает. А отсутствие такой черты натуры как «угрызения совести», позволяло двигаться по намеченному пути целенаправленно и твердо. Единственное что могло остановить вождя на этом пути – страх. Но страх фюрер давно потерял. И ему очень не хотелось найти его снова. По глупости подцепить где-нибудь, подобно гонорее, которой удачливый сутенер от скуки и по глупости заразился от подопечной шлюхи. Впрочем, триппер духа вождей прекрасно лечится блестящими победами на фронтах и перекраиванием границ империи. И события последних одиннадцати месяцев служили всему этому явным подтверждением. Гитлеру повезло и с народом. Аккуратные, трудолюбивые, педантичные, чуть туповатые немцы являли из себя прекрасный компост, на котором пророс, материализовался, дурно пахнущий хвощ политических фантазий этого индивида. Иногда Гитлеру казалось, что у него в груди бьётся не сердце – а крокодилье яйцо, где под пульсирующей скорлупой, порой, шевелиться зубастая личинка живоядного ящера. Именно эти шевеления хищного зародыша в заскорлупной слизи и были тем импульсом пробуждавшим ощущать организму вождя то, что обычно подразумевается под понятием «страх». Сейчас фюрер ощутил этот самый зуд под левым соском, в том самом месте, где к френчу пришпилен «железный крест», заработанный четверть века назад мясом лягушатников. На полях прекрасной Франции. Ныне прикрывшей наготу своей трусости красным флагом со свастикой, венчающим стальной фаллос Эльфиевой башни. А по сему злобно и близоруко щурясь, фюрер германской нации сделал движение подбородком, подразумевающие собой желание выслушать предложение гаупштурмфюрера. Если в двух словах описать весьма красноречивое и многогранное выражение лица Снейка, то эти два слова звучат как «циничное удовлетворение».
- Мой фюрер, так уж получилось, что в связи со спецификой работы вверенного под мою команду подразделения, в «Аргусе» отсутствует первичная партийная организация НСДРП, да и прислать представителя партии, или на большевистском сленге «политрука», возможности не имелось. Как это не досадно для наших партагеноссе, всё же подготовить квалифицированного диверсанта намного сложнее, чем идеологически выдержанного партийного работника. Но. Мой фюрер, прошу поверить, в свободное время, на отдыхе после возвращения из командировки, а так же на привалах, я и мои товарищи полностью отдаемся изучению партийной печати. Мы стараемся поддерживать свой морально-политический уровень в полном соответствии требованиям к членам СС, Национал-социалистической рабочей партии и гражданам Германской империи. Ибо – фюрер и партия – отец и дочь. Ибо – фюрер и Германия – муж и жена. Ибо – партия и рейх – брат и сестра…
Последние слова Снейка Гитлеру очень понравились. Даже горбатый нос с дрожащей капелькой на кончике стал казаться не таким уж и жидовским. Орлиным почти. Он с трудом удержался, что бы ни записать последнюю фразу гаупштурмфюрера. Уж больно бойко она звучала. Запомнить постарался. Нужно будет, потом, поручить министру пропаганды Геббельсу, что бы подыскал какого-нибудь рифмоплёта половчее. Что б звучание ритмическое смыслу придал. И композитора заодно. Для гитлерюгента хороший марш получится. И в книгу для чтения в младших классах вставить можно. Фюрер всегда неотступно заботился о нуждах подрастающего поколения. О его духовном, нравственном и физическом развитии. Он намеревался прожить ещё минимум лет сорок. За эти годы, подобно виноградной грозди, на лозе нации должны вызреть, налиться искрящимся соком, минимум три поколения немцев. Эти три поколения должны дать миллионы преданных делу партии солдат, которые своим молодым мясом должны утвердить господство высшей расы над миром, и власть над этой расой его, её патриарха. Ноя и Христа в одном лице. Нет, лучше конечно, Одина и Заратуштры. Мессии, короче. Так что пусть киндеры речёвки шпарят, когда дружно в ногу шагают. С младых ногтей дух партийный впитывают.
Как и всякая нордическая натура, вождь являлся романтиком и мистиком. И в поэзии разбирался. По крайности сомнения в подобном факте не испытывал. Правда, в отличие от доктора философии Геббельса литературой не баловался. Пьесами там всякими. Так как к чистописанию относился с содроганием. Сидеть с пером над чистой страницей, занятие, требующее труда и усидчивости, было чуждо характеру вождя. Девственная чистота белого листа раздражала. Пугала своей неопределённостью. Туда хотелось поставить кляксу. Плюнуть! Скомкать бумагу. Подтереться ей. Наверное, похожие чувства вызвала бы доставшаяся в невесты прекрасная королевна-девственница, у принца-импотента. Но фюрер был далеко не принцем. Даже к национал-социалистическому евангелию «Моя борьба» фюрер пером не касался. Несчастный Рудольф Гесс писал сие откровение под диктовку друга-и-соратника, когда они на пару коротали тягучие дни тюремного заключения в крепости Ландсберг. Как время-то летит! Кажется, ещё вчера всё это было, когда Адольф Гитлер посчитав себя революционером покруче, чем тот же Владимир Ленин, (о Троцком уже не говоря) попытался повторить Петербургский успех большевиков пятилетней давности, правда в провинциальном, баварском масштабе. Что ж. Целых 18-ать лет прошло с тех славных деньков. Первые десять, из этих минувших годов мятеж шпионов и дезертиров в России именовался Великой Октябрьской Социалистической Революцией, а попытка нацистов – Мюнхенским путчем. Теперь, как и в СССР, день 7-го ноября в рейхе государственный праздник. И так в Германии будет ещё минимум тысячу лет. А в России наверняка в прошлом, 41-ом году, свой сатанинский шабаш жиды-коминтерновцы праздновали в последний раз.
 Подобно апостолам Матфею и Павлу в «одном флаконе» Рудди записал идеи нового нордического мессии и литературно обработал их. Отшлифовал концепцию. Сказать по правде, Гитлер даже собственную книгу так и не дочитал до конца. Он больше любил говорить речи. Импровизировать. Так как писать речи ему не хватало терпения. Заучивать их - усидчивости. Да и какой референт мог выступление для мессии подготовить? Кто Христу его притчи писал? Представьте себе Иисуса «нагорную проповедь» с бумажки зачитывающего, а? А этому, черножопому, как его, Мухаммеду? Кто «Коран» надиктовывал? Шиллер что ли?! Аллах ведь. Лично. То-то. Вот и ему, фюреру… И хотя главный имперский расовед доктор Розенберг, основываясь на последних достижениях нордической науки, в своих трудах неопровержимо доказал следующие факты. Христос, к примеру, был на самом деле никаким не иудеем, а истинным арийцем под два метра ростом, сухопарым, сероглазым и белокурым, случайно забредшим на территорию Палестины по дороге из Тибета в Ирландию. И тот же Мухаммед был никаким не семитом, а чистопородным датчанином-викингом, занесённым извивом рейдерской судьбы в пески Аравии. Он принёс арабским дикарям культуру и государственность, точно так же, как и его коллега по ремеслу «благородного корсара», Йорик теми же благами одарил дикарей славянских. Но в глубинах души не верилось во всё это фюреру. А раз так, то себя он считал не хуже какого-то пархатого сына бога и жидовки. А записанные референтами собственные выступления читать с листа мешало плохое зрение. Фюрер в очках – это ведь нонсенс. Очки вредят имиджу. Совсем другое дело, войдя в транс от собственных прозрений, доводить пенобрыжущим выступлением кричащую «Хайль!» толпу до умопомрачения. Именно излучать идеи – вот в чем истинное предназначение лидера народных масс. Это есть его профессия. А сейчас в разуме вождя слова сложились в рифмованные строчки. Всевеликий рок! Да ведь он ещё и поэт. И только забота о благе германской нации помешает ему, Гитлеру, стать новым Гёте. Ведь каждую секунду необходимо думать о благе народа. О его грядущим и настоящем. Этот тяжкий труд, в своё время, не позволил стать ему германским Микеланджело. Впрочем, это не совсем так. Стать Микеланджело, Леонардо и Рембрандтом в одном лице ему помешали проклятые еврейские профессора, провалившие, будущего рейхсканцлера на вступительных экзаменах в Венскую академию художеств. Пришлось стать политическим оратором. И вот теперь он мессия. А в будущем, вполне вероятно станет полубогом в прямом смысле этого значения. Четверостишья же в вольном переводе создателя «мира этого текста» звучит так:
Фюрер и партия – близнецы братья.
Так есть де-факто. Так есть де-юре.
Говорим: «фюрер». Думаем о «партии».
Говорим: «Германия». Думаем о «фюрере».

Зик хайль! Зик хайль! Нация здорова!
Зик хайль! Зик хайль! Дружно пиво пьёт.
Зик хайль! Зик хайль! Фюрер ей основа.
Зик хайль! Зик хайль! Ей партия оплот.
Однако шипучий монолог гаупштурмфюрера Снейк отвлёк Гитлера от вершин поэтической мысли.
- … так вот, мой фюрер, не так давно мне выпала удача прочесть закрытый доклад рейсхфюрера Гиммлера на секретном совещании руководства СС среднего звена, посвященного «усилению идеологического противостояния проискам международного сионизма и плутократии». Вдохновлённый вашими идеями, мой фюрер, геноссе Гиммлер, высказал весьма глубокую сентенцию о том, что мешает народу Германии окончательно искоренить из своего менталитета метастазы иудаистского разложения. Суть заключается в следующем. Каждый из подавляющего большинства немцев согласен с гениальными тезисами расовой теории, говорящими о полном и всеобъемлющем не только изгнании, но и уничтожении всех представителей еврейской популяции, как на землях рейха, так и на всех территориях цивилизованного мира. Европы в первую очередь. Но, соглашаясь с необходимостью очищения страны от семитской заразы, среднестатистический «Ганс» заявляет примерно следующее. «Все евреи подлежат лишению всех прав и тотальному наказанию, вплоть до уничтожения. Все. Кроме одного. Моего соседа Абрама. Он хороший человек. Он даже неплохой немец. Хоть и еврей. Для этого (единственного!) можно сделать исключение. Я за него могу поручиться». Вот это, говорил рейсхфюрер, и есть самое основное, самое страшное препятствие для избавления от тлетворного иудейского влияния. Так таких вот среднестатистических «Гансов» в рейхе 50 миллионов. Мы должны выжечь свои сердца. Мы должны выжечь сердце каждого немца. Прижечь раскалённым железом язву жалости к евреям. Вытравить гнойник любого сомнения в том, что евреи, не смотря на внешние признаки человекоподобия, на самом деле являются злобными, лживыми и опасными животными. Победа над сионизмом и международным еврейством невозможна до той поры, пока представитель полноценной нации считает еврея хоть в чём-то равным себе. Пока находит хоть какое-то сходство между собой и евреем. Находит хоть чего-то общее между евреем и нормальным человеком. Всё коварство, вся природная подлость сионизма в том и заключается, что они пытаются насадить подобного рода иллюзии среди полноценных арийских народов. Увы, на этом поприще им удалось добиться значительных успехов. Смешанные браки стали обыденностью. Евреи занимают значительные государственные посты не только в финансовых, но и в правящих структурах многих государств. Однако, согласимся, что в середине XX века цивилизованный человек не может считать педикулёз явлением присущим природе людей. Евреев нельзя приручить и воспитать как кошек и собак. Как нельзя выдрессировать клопов или вшей. Это тарантулы, это хищные насекомые, движимые инстинктом ненависти и уничтожения. И они никогда не удовольствуются любыми уступками. Они никогда не успокоятся, пока не пожрут весь окружающий их мир вместе с его обитателями. Дальше геноссе Гиммлер привел несколько не менее красочных метафор подобного рода. Признаюсь, мой фюрер, меня они весьма вдохновили.
- Мне так же тяжело не согласиться тезисами рейсхфюрера. Но к чему вы клоните, Снейк?
- Я клоню к тому, что фюрер германской нации, будучи от крови и плоти всего германского народа в целом, вместе с тем является сугубо индивидуальной личностью бесценной для прогресса, для будущего всего человечества ведомого своим нордическим авангардом. И он стоит, несомненно, выше любого из миллионов немцев. И именно по этому каждый из этих миллионов готов беззаветно пожертвовать своей жизнью за любимого фюрера с тем же чувством, что и за Великую Германии или чистоту высшей расы.
- Поясните.
- Поясняю. Как говорили римляне Quod licet Jovi, non licet bovi. В вольном переводе на немецкий язык эту латинскую мудрость можно сказать так: «Что положено фюреру, того запрещено среднестатистическому «Гансу»». Это вот к чему, мой фюрер. Если уж и кому разрешено иметь своего еврея, о котором можно сказать: «Он хороший немец. Я могу за него поручиться», то этим человеком, этим единственным человеком в рейхе, можете являться вы, мой фюрер. И только вы. И если вы меня продолжаете считать евреем, то я и есть тот самый еврей. Единственный еврей. Личный еврей великого фюрера германской нации - это я, мой фюрер. Я – это я. И только я…
Именно в этот момент Гитлеру вспомнились те обстоятельства, при которых он отдал приказ Гудериану остановить наступление на Дюнкерк. И он сбросил с плеч балласт сомнений. Мысли вождя воспарили цветастыми монгольфьерами. Гитлер согласился с логикой этого самого Снейка. Или как там его, Иешуа бена… Ведь действительно, если фюрер может позволить себе быть единственным и неповторимым педерастом Германии, то почему ему нельзя иметь своего еврея и поставить его вне законов. Тогда, великий вождь, от души умилился собственной диалектичности мышления. А ведь действительно! При такой изощрённости творческого подхода, понятие «вне закона» засверкало новыми гранями бриллианта утонченной диалектики. В сравнении с этой вершиной мысли вождя, только с этим одним, гениальным тезисом, вся «Философия права» индюка Гегеля есть пособие по сольфеджио на фоне партитуры к «Сокровищу небелунгов». Воля фюрера – вот высший закон! Пока только для немцев… Но… но если сверхсекретная операция «Молот Тора» проводимая РСХА под общим руководством обергруппенфюрера Гейдриха достигнет своих целей, то воля эта станет законом для всего остального мира. А воплощение в реальность проекта «Валхалла», под патронатом всё того же Гейдриха, сделает волю эту законом и для иных миров. Только бы успеть! Только бы срослось! А по сему пока придётся потерпеть выходки этого выродка Снейка, и терпеть становящегося незаменимым Гейдриха… Что ж, группенфюрер действительно пока незаменим. Так же точно, как и Снейк пока необходим. Пока…
Несомненно, прагматичный змей Гейдрих не зря подобрал это чудовище в клоаках какого-нибудь пекла. Существо столь же опасное, сколь и полезное. Кстати, именно после той беседы Гитлер приказал Борману аккуратно, соблюдая строжайшую секретность, поискать еврейские корни в родословной самого Гейдриха. А ведь протектор Богемии оказался прав. Сейчас этот Снейк где-то в полеских болотах решает судьбу войны с Россией. Судьбу Германии. Судьбу самого фюрера. Всё это попало в прямую зависимость от успешной миссии «Аргус» на Восточном фронте. И ещё одно обстоятельство улещало душу фюрера садомазохистской сладостностью. Судьба мирового еврейства, точнее «окончательное решение еврейского вопроса» так же решалась в эти времена. И решалось не без участия еврея. Личного еврея Адольфа Гитлера, кавалера «рыцарского креста» гаупштурмфюрера СС Снейка. Он же Иешуа бен Иблис. Впрочем, последний утверждал что он «не совсем еврей». В это фюреру германской нации верилось с трудом. Но вместе с тем, в тлеющий как раскалённые угли «гиены огненной» разум Гитлера, ледяной змеёй из нержавеющей стали, заползла крамольная мысль. Снейк – не только матёрый иудей, но ещё и не совсем человек. Хотя с другой стороны разве можно еврея назвать полноценным человеком во всеобъемлющем смысле данного понятия?
И вновь взгляд вождя сфокусировался на титановом корпусе «Валькирии», готовящейся к своему полёту в бездны космоса. Транс грёз и воспоминаний кончился. Слух вновь стал различать членораздельные элементы в хрипло журчащем над ухом баритончике доктора фон Тролля.
- … мой фюрер, я и вверенный мне коллектив прилагаем максимум усилий, дабы выполнить задачи поставленные родной национал-социалистической партии, народом рейха и лично вами. Однако вряд ли найдётся хоть один специалист, который бы не согласится с тем, что ни перед каким научным коллективом не стояло более сложного задания. Двуединого задания. И с чувством глубокого удовлетворения имею честь рапортовать вам, мой фюрер, что я близок к решению. Что бы не отвлекать ваше внимание чисто научными и технологическими подробностями, предлагаю следующий план дальнейшего времяпровождения. Сейчас мы посетим внутреннюю часть «Валькирии», после обед, а потом буду иметь честь представить вам кандидатов в члены экипажа. Они проходят предполётную подготовку здесь же. В Гремлинбурге.
Гитлер милостиво кивнул головой в знак согласия.
3.11. Марс. 1234 латинских миль от Южного полюса по азимуту 47 гр. Время действия, в принципе относительно.
Примерно в 1648 году Хиджры на этих местах под прозрачным куполом, который будет именоваться на сленге неоаресоидов «Вуаль Горгоны», раскинет свои сектора Новый Рим, столица доминиона Арес. А пока в теперешнем 1942 году после рождения Христа, здесь типичный марсианский пейзаж, унылый и отторгающий взгляд стандартного представителя так называемой «третьей цивилизации» типа homo sapiens.
По классической шкале развития, Вторая Цивилизация Марса намного опередила вторую цивилизацию Земли в направлении Вектора Совершенства. Однако и ей было ещё безмерно далеко в этом своём движении, до уровня Первой Цивилизации, как Марса, так и третьей планеты от Солнца.
Согласно закону Творения, субстанция, именуемая «разумом», являющая из себя причудливое сочетание взаимодействий полей: электрических; магнитных; гравитационных, для поддержания своего стабильного существования в Начале Начал вынуждена вступить в жесткий симбиоз с одним из компонентов окружающей материи. Практически всегда, за редким исключением этим компонентом являются органические соединения. Однако в момент этого симбиотического слияния, духовная субстанция практически теряет весь тот энергетический импульс, которым она наделена в изначальный миг Творения. Поглотив его, оплодотворённая духом материя и начинает своё поступательное движение по тому пути, который обычно именуется «цивилизация». В этом движении органические структуры самоусложняясь в попытках исторгнуть из своей динамики чужеродный элемент, тем не менее, сохраняют и структурно упрочивают, паразитирующую на их развитии матрицу разума. Данная матрица, в свою очередь, из-за мегамиллиардного деления клеточной органики генным способом, конечно же, деградирует до определённого рубежа. Но, перейдя этот рубеж, а в последствии ещё целый ряд промежуточных этапов, начинает эволюционировать к сути своего изначального Предназначения. Дойдя до предела своего развития органические элементы (а есть случаи и кристаллические, яркий пример тому как «Первая» так и, особенно, Вторая Цивилизации Венеры, или стоящая особняком коллоидная структура «большого красного пятна Юпитера») полностью подчиняют динамику своего прогресса целям развития субстанции условно именуемой «разум». К примеру, цивилизация homo sapiens перешла сей рубеж примерно за 30 тысяч лет до рождения Христа, когда сформировался тип кроманьольского человека. Этапа же вертикального динамического прогресса достигнет, скорее всего где-то к 2000 году Хиджры. Марсианская цивилизация цуренов прошла эту грань за 70 тысяч лет до рождения Христа. По прошествии примерно 25-ти тысяч лет аналогичного уровня достигла цивилизация «эонов». 2 цивилизация на планете Земля. Впрочем, на этом сходство между эволюцией компонентов Разума Земли и Марса кончаются. Основной особенностью этого различия является следующий факт. Если на Марсе завершающий этап Первой и начальный этап Второй Цивилизаций протекали в одни времена, а Третья пока ещё не возникла, то на Земле Первая Цивилизация достигла пика Предназначения в одиночестве, а цивилизация «эонов», развивалась, да и развивается параллельно с молодой третьей Цивилизацией homo sapiens. Причем, «Вторая», иногда вынужденная вступать с «Третьей» в симбиоз, конечно же, более мягкий, но весьма напоминающий тот, в которой вступила изначальная субстанция разума с органической частью материального мира. И если на Марсе цурены имеют достаточные основания заявить, что к возникновению органических структур, как Изначальных Вместилищ Первая Цивилизация Красной планеты прямого отношения не имела, то о Первой Цивилизации Земли так сказать определёно нельзя.
Как эоны, так и цурены в отличие от людей путем сначала естественной, а с определённого момента и осмысленной самоэволюции обрели возможность самодублировать свои эгоиндивидуальности, не прерывая линии всех типов памяти. И главное осуществлять стабильное существование матрицы этой структуры, потребляя энергию без посредства таких процессов как фотосинтез и, химическая переработка сложных органических молекул. Не говоря уже о таких примитивных способах, какими делает эта 3 цивилизация Земли, долгое время паразитирующая на эволюции своего сопутствующего органического мира и только не так давно овладевшая примитивными навыками получения необходимой энергии путём первичной добычи и сохранения электричества или ядерного синтеза. Впрочем, к овладению последней методологией люди в описываемый период времени только приблизились. К рубежу же так называемой самоэволюции, а именно автономии матричных полей сознания, от симбиотичных органических структур материи, вплоть до сохранения непрерывной линии памяти, homo sapiens, по оценкам цуренов достигнут через 300-400 лет после основания Нового Рима. И ещё в психике представителей цивилизаций второго уровня, не смотря на не только возможность вести постматериальное с обычной точки зрения существование, но и практически нахождение в подобном состоянии, присутствует неискоренимый атавизм к нахождению в привычных предыдущим этапам бытия формам. У эонов подобная тенденция приобрела даже какое-то подобие психологической абстиненции. Речь, конечно же, идёт в основном о формах которые способны воспринять своими органами чувств те же homo sapiens. И если у цуренов эта тенденция носит в основном визуально-звуковой характер, то эоны, не смотря на значительные энергозатраты часто предпочитают и грубые воплощения, иногда способные напрямую взаимодействовать с предметами материального мира. И хотя подобные действа производят зачастую к распаду духа, точно так же как, к примеру, героин к разложению психики людей, и напрямую запрещены законами большинства духовных сообществ, тем не менее…
В силу ограниченности и неразвитости интеллекта автора, как типового homo sapiens, не возможно оперировать вышеупомянутыми категориями без искажений, так же точно, как, к примеру, вышеупомянутому Теггелингу общаться с представителями породы людей. В ассоциативном ряду человеческого мышления пока просто отсутствует целый пласт ассоциаций, которыми оперируют вышеупомянутые иные разумы. Не скажу высшие. Старшие – да. А по сему неизбежна самая грубая вульгаризации понятий при дальнейшей изложении сюжетной линии. Особенно, конечно с точки зрения цуренов Марса.
Так вот, вернёмся на местность. Она, если опираться строго на факты, то воистину наделена какими-то мистическими свойствами. Как уже упоминалось выше, именно здесь будет находиться будущая столица освоенных землянами Марсианских территорий Новый Рим. И именно здесь, на 1000 ярдов в глубь, под 500-ми квадратными милями пыльной равнины, изборождённой мелкими кратерами, как щека деспота Джугашвили следами оспы, где песчаные вьюги водят свой красно-жёлтые хороводы, и находится город-лабиринт цуренов – Гадес. И здесь же, по вектору 10 миль к марсианскому ядру, в глубинах планеты, там, среди сернистых пустот образовался аппендикс Гадесского Лабиринта, где находится пещера, в которой вот уже какую сотню тысяч лет ждёт неизвестно чего так называемый «Реактор Пришельцев». Последний и единственный артефакт оставшийся от Эбел-Зиво, Последнего из Первых. Фрагменты предпамяти об этом существе ещё не дестабилизировались в полях сознаний нынешних хозяев Марса – цуренов. Хозяев в прямом понимании этого слова. Цивилизации цуренов есть по силам изменить планету в соответствии со своими потребностями, вплоть до корректировки орбиты вращения вокруг солнца. Вопрос в цене. В затратах точнее. И нельзя определённо сказать – хорошо это или плохо, что подобные потребности, как и подавляющее большинство других у цуренов отсутствуют. Возможно, в чём-то подобном и заключается одна из мудростей Творца, глубокая как судорога морщины исказившая лоб Сократа, после глотка из чаши с цикутой. Обретение реальностью возможности, практически девальвирует желание ею пользоваться. Впрочем, этот закон действует лишь в среде Зрелого Разума.
…Император Адахи Адамасто Чит в Хризолитовом Чертоге Абхава играл в Великую Хрустальную Игру. Игра, это, пожалуй, единственная привилегия клана Адахи сообщества Чит. Впрочем, вряд ли можно назвать привилегией ту возможность, которую может использовать лишь тот, кому она дана. Только Чит знали правила Игры, и только Адамасто умел их соблюдать.
По сознанию Императора прошёл импульс магнитной ряби. Аура мыслей замутилась. Она стала чем-то похожа на распустившийся бутон королевской медузы. Причудливого создания Творца, состоящего из жидкого гелия, и обитающего в придонных глубинах метанового океана Сатурна. Чувствительная, как пальцы со спиленными напильником до мяса ногтями виртуальная машина Хроноса замерцала фиолетовым сиянием. Оттенки его бликов сложились в информацию, которая и отвлекла Адамастоа от янтарных и рубиновых ромбов Поля Игры. Едва вектор сосредоточения Императора изменил направление, и сеть Воли ослабла, молекулы на Игровых полях прыснули пушечными ядрами атомов и сложились в замысловатые сочетания кристаллических решёток. Пространство получило импульс. Через 224 года 2 месяца и ровно 16 секунд каменная глыба в поясе астероидов между Марсом и Юпитером в одну десятую долю мига превратилась в облако пыли. Этого не произошло бы, если бы Машина Хроноса не отвлёкла внимание играющего.
       Вспышка на солнце.
Об этом говорила мозаика бликов на полупрозрачном отражении сути на плоскости Хроноса. Адамасто, как истинный Адахи Чит, никогда не жалел о том, что уже произошло. В силу неизменности свершившегося. Значит, этого уже нет в мире материи. Ведь Будущее произрастает из Прошлого. А неизменная объективность Минувшего есть постулат, рождённый прихотью Творца. Он же, являясь господином всего сущего – есть раб своей прихоти. Прихоть Творца вот есть Единая Постоянная для всей вселенной.
Файл же с памятью о событии всегда можно открыть и пережить заново, с не меньшей яркостью восприятия.
Вектор энергетического потока солнечного взрыва направлен к магнитному полюсу третьей планеты от светила. Это могло означать единственный факт. Кому-то из эонов понадобилась энергия. Для чего? Ясно. Для перемещения в пространстве. Куда? Ясно не менее – сюда. Кому? Ну, уж понятно никому из дикарей ауры Хатаманзеба. И не из питри. Так и не доистреблённых во времена Юрского кризиса. Питри объявлены вне закона, и не то что бы на Марс, даже в материальную реальность Земли рискуют не часто явить свою хищную суть. Зачем? Адамасто открыл в сознании 1023 грандобайтов памяти. Регенерировал в образную реальность файлы генных воспоминаний. И всё же результат анализа не был однозначным. Конечно же, если не вводить поправки, что явиться кто-то из высших эонов Круга Закономерности. А если ввести? Все равно. Вероятность однозначности приближалась по экспоненте к 80%. Неопределённость такого рода провоцировала рябь на ауре поля духа. Император не любил подобных состояний своего существа. После него обычно требовалась дефрагментация файлов сознания. Но это время. Процесс, даже если воспользоваться операционными системами мышления подданных читов, займёт минимум отрезок времени равный двенадцати оборотам планеты вокруг солнца. Обладая властью над пространством и материей, властью практически не ограниченной, император Адамасто никогда не злоупотреблял ею. Титул «Острие Цивилизации» накладывал на личность его носящую некоторые обязанности. Они же ограничения. Добровольные. Использовать потенциал мышления братьев по читу, для дефрагментации собственного сознания – есть варварство. Такого рода действие легко мог позволить лишь какой-либо вандал из ачитов. Такого не будет никогда на протяжении ближайшей вечности. Все ачиты на Глории. У них там своё Абахава. И свой Адахи. Лже Адахи. Пусть жалят друг друга – как аспиды в железной бочке. Они хотели неограниченный доступ к энергии. Они его получили. Там, на орбите восьмёркой обвивающей Солнце и Меркурий эти отщепенцы имеют возможность наслаждаться несбыточными грёзами о своём никогда не реализуемом примитивном потенциале экспансии. Это всё одно что греться у жарко пылающего камина, изображение которого транслируется по видеоканалу. Гравитационные шлюзы никогда не позволят вырваться даже неосязаемому флюиду из этого каземата мятежного духа, каким бы виртуальным не казалось узилище в глазах материального субъекта.
Конечно, если разложить кого-то из узников на энергосоставляющие тогда можно рискнуть. Но какой же ачит позволит это сделать с собой? И какой сможет? А главное – даже для этих извращенцев есть грань, которую нельзя преступить. Грань в сравнении с которой каннибализм в мире людей Земли есть невинная шалость. Аннигилировать живой действующий Разум? Разум, хранящий в себе миллионы памятей слившихся в него, но тем не менее остающихся автономными личностей. Каждая из которых имеет сознание и считает что обитает в мире ином, возможно даже и, не догадываясь что имеет форму электронного импульса. Что, впрочем, не мешает ей быть полноценной и разумной. Чит! Полновесную единицу духа, количество которых на пространстве от Солнечной короны до Внешней Границы Ареала не превышает нескольких сотен тысяч индивидуальностей, включая даже примитивных эонов-варваров Земли. Чьё эгополе состоит лишь из одного элемента плоскости духа, хоть и не ограниченного во временной системе координат. Нет. Это даже не преступление. Это безумие. Сравнить с этим можно лишь, к примеру, уничтожение ста миллионов homo sapiens в течение тысячной доли мгновения. Ведь даже во времена Юрского кризиса, когда был аннигилирован потенциал нарождающейся цивилизации Питри (вместо которой и получили возможность развития homo sapiens) когда согласно вердикту жюри присяжных Агра-Сандхани, на трибунале Рикорды, на Земле были уничтожено мегамиллионнотонная живая биомасса ящеров, – глобализм катастрофы не сравним по своим последствиям для вектора развития мироздания. Да и к тому же… даже если вырваться с Глории – потом куда? Даже до чуждой стандартной сути Читов Венеры, используя солнечный ветер (а что ещё может использовать для преодоления пространства, лишенный элементов машины Хроноса ссыльный поселенец) добираться не менее 600 земных лет. До той же Земли в два раза больше как минимум. Сюда? На Марс? Для чего? Запустить реактор Пришельцев, как мечтал безумец Теггелинг? Для чего? Что бы стать Императором как он, Адамасто? Но ведь даже не только каждый из читов, даже каждый из эонов Земли, да любой из межпланетной расы Абхасмы может стать Императором Марса, если постигнет правила Хрустальной Игры, и научится применять их на практике.
Да и к тому же перемещение визитера с соседней планеты займёт, около двух земных суток, какая уж тут дефрагментации в течении 12 марсианских лет. А вот дефрагментация файла временного потока вещь весьма полезная. Находиться ожидаемое время в состоянии ряби поля духа Императору не хотелось. И хоть он в отличие он Творца не был рабом прихоти, но мог позволить себе подобную слабость. Ибо слабость есть несовершенство. А несовершенство есть основной признак живого развития Разума. Стимул развития. Тот самый что очерчивает грань Вечности. Её линию горизонта. К тому же этикет встречи представителей двух миров, воплощений воли их разумов требует придание духу соответственной формы. Пусть и дематериальной, но имеющей чёткие контуры и объёмы для стандартных органов восприятия обеих сторон. И хоть органы эти когда-то имевшие общую структуру давно стали атавизмами, но при общении на уровне волн и электромагнитных импульсов, привычная форма договаривающихся сторон вполне возможно поможет избежать обычных недоразумений при рандеву подобного рода. К тому же что бы сделать гостю приятное Император велел администратору атомарных генераторов вылущить из полюсной шапки смерзшейся углекислоты достаточный объём атомарного кислорода и насытить им Хризолитовый Чертог Адахи. Конечно же, высокий гость вполне мог обойтись и без такого рода изыска, но подобный знак вежливости должен свидетельствовать, как о доброй воле принимающей стороны, так и к расположенности к конструктивному диалогу. К тому же гость скорей всего предстанет перед императором в какой-нибудь древней форме, флюидные параметры которой будучи органической материей, скорее всего поддерживали своё стабильное состояния благодаря кислородному балансу. А среда должна соответствовать форме – таков закон Гармонии, каноны которой тоже, нужно полагать являлись одной из Прихотей Творца.
Вот и всё. Закрученная в спираль ось ординат временного потока вновь обрела линейность. Бархатный импульс Верховного Церемониалместера Чертога, Тетроса Чика, разгладил рябь на полях сознания Императора Адамасто.
- Ваше Императорское Величество посол Конфедерации эонов Земли экселенц Абраксас просит Вашей Аудиенции.
       3.12. Гремлинбург. Текущее время.
- … таким образом, мой фюрер, на околоземную орбиту «Валькирия» будет выведена при помощи этого стационарного основного двигателя. Основа его работы твёрдый кислород и…
- Твёрдый? – Гитлер, искренне удивился. Он, пожалуй, впервые в жизни пожалел, что в гимназии игнорировал уроки физики. Впрочем, как и все прочие уроки точных наук. Его творческой натуре была ближе алхимия, в основе которой экспериментальная импровизация по наитию, с её поисками «философского камня», и тому подобные изыски, не требующие усидчивости и систематической работы мозга. Не так давно, фюрер позволил себе несколько дней провести в своей альпийской резиденции в Южном Тироле, дабы отдохнуть от трудов на благо Германии. Но и на отдыхе, долг перед нацией не позволил ему, предаться беспечному созерцанию пасторальных пейзажей, так благотворно своим видом действующих на расстроенную психику. Заснеженные горные вершины будили мысль. Как известно скромность вождя вошла в легенды. Фюрер не пил, не курил, не ел мяса, а к изыскам вегетарианской кулинарии был равнодушен. Ева Браун занимала в его жизни примерно такое же место, как и любимая сука Блонди, являясь скорее предметом интерьера, чем одушевлённой подругой гения или половым партнёром. Секс с ней был вял, эпизодичен и редок. Чем оставалось занять выпавшие редкие часы отдыха? Конечно же, думать! Но зерна грёз о послевоенном устройстве Европы и мира уже не могли полностью засеять «Елисейские поля» духовного мира вождя. Обстановка на фронтах пока не вызывала беспокойства. Вдохновлённые волей фюрера, генералы и фельдмаршалы, с германской педантичностью выполняя, директивы штаба ОКВ, дисциплинированно углублялись вместе со своими армиями в безмерные восточные пространства. Наслаждаться музыкой так же было невозможно круглосуточно. В ушах звенело. При звуках вагнеровских увертюр даже вышколенная Блонди уже начинала тихонечко подвывать. Кино смотреть? Передачи Берлинского телевидения было рассчитаны на восприятие среднего немца, а Адольф Гитлер был конечно же, «выше среднего» немца, хотя бы, потому что являлся не немцем по рождению — а австрияком.
Скучно.
Смотреть художественные кинофильмы? Но душу вождя грели лишь те, в которых он выступал в главной роли. А здесь, кроме «Триумфа Воли», присутствовал только один шедевр. «Великий Диктатор». Особенно удачно у режиссёра там получился образ хамоватого дуче. Но там же, тот же еврей Чаплин посмел коснуться мерзкими щупальцами своего так называемого таланта и светлого образа вождя германской нации. Фильм конечно смешной. Но не над собой же смеяться? Вот если бы эпизод, где Диктатор забавляется с воздушным шаром-глобусом снять, не в сатирическом духе, без скабрезного иудейского сарказма – а в серьёз. В мрачной готической манере. Что б дух захватывало. Что б ужас вселяло. А так… как всегда поверхностность, присущая всему творчеству семитов, опошлила такую плодотворную идею…
И фюрер решил почитать какую-нибудь книжку.
Словарь Брокгауза и Эфрона ему не понравился.
Во-первых, огромное количество незнакомых понятий оставляло неприятный осадок, вызывающий здоровые сомнения в широте собственного кругозора. А во-вторых, на протяжении трех первых осиленных страниц у Гитлера сложилось впечатление, что эти двое умников с еврейскими фамилиями его, фюрера (!), гения нордической мысли, чему-то там учат. Нонсенс!
 Что делать?
Не сборники речей же друга и соратника Геббельса читать, не говоря уже о каких-нибудь Фейхтвагнерах или Томасах Маннах. Конечно, можно освежить что-нибудь из классики. В соответствии с ситуацией Достоевский, пожалуй, подойдёт. Тем паче, друг и соратник Розенберг от него тащится, как французы от зарина под Ипром. Но при этой мысли фюрер покривился. В тягомотных опусах этого русского каторжника слишком много скучно-слезливых рассуждений о таинствах якобы загадочной славянской души. И так мало полезных, греющих душу, антисемитских сентенций. Не то. И тут мутный взгляд фюрера, шаривший по книжным полкам в кабинете виллы, просветлился, когда столкнулся с корешком томика «Пособия по металловедению», сиротливо притаившегося среди фолиантов по теософии, трудов Дарре, Шпенглера, Ницше, Деларю и различных переизданий «протоколов сионских мудрецов» с соответственными комментариями. Это что за «зверь»? Звук «металл» вызывал уважение и ассоциировался с твёрдостью нордического духа. Гитлер удобно умостился в шезлонге на веранде с прекрасным альпийским видом. Водрузил на переносицу очки. В частной обстановке он позволял себе подобный недостаток имиджа нордического мачо. Морща нос, не без некоторого напряжения, осилил первые две страницы, где излагалось «введение» в учебный курс. Ему всё стало ясно. Дальше можно было не читать. К тому же цепкая зрительная память художника отпечатала в себе, как лист с типографского клише, диаграмму «Fe-C», и несколько структурных схем углеродистой стали. По ещё гимназической привычке Гитлер, перед тем как приступить к чтению любой книги проверял её на наличие иллюстраций и сначала просматривал их. Отсутствие картинок в его восприятии девальвировало содержание текста на порядок. Но различные схемы и диаграммы Гитлеру нравились ещё больше, чем цветастые картинки, намалёванные обычно иллюстраторами-евреями. Они дисциплинировали педантичный германский гений и будили разум. Пришло очередное озарение. Он вдруг ясно осознал причины досадной прошлогодней неудачи вермахта под Москвой. Конечно, тут сыграли свою роль и злой рок, и каприз «фельдмаршала Мороза», и незаслуженное везение генералов Жукова и Власова – но главное дело в танках! И даже не в их количестве, а в слабости брони и малом калибре орудий. Будь у вермахта на вооружении боевые машины с мощной лобовой бронёй и пушкой, способной не подпускать хвалёные русские «тридцатьчетверки» ближе, чем на 6 5о футов, разве сталинским монголам удалось бы остановить доблестные панцирваффе Гудерина на самых подступах к «логову красного медведя», используя лишь фанатизм обречённых и «коктейль Молотова»? Нет ведь!
Фюрер прервал свой краткосрочный отпуск.
Через 12 часов, в бункере под имперской канцелярией, он уже давал детальные инструкции Фердинанду Порше. Ставя задачу в ближайшее время наладить производство нового сверхмощного танка, который позволит добить русских в степях Азии, и в недалёком будущем решить в свою пользу возможное противостояние с Америкой в столкновениях танковых армад на просторах Техаса и Луизианы. Конструктор собрался, было возразить, что перед тем запустить серийный выпуск чудо-оружия для панцирваффе, его ещё необходимо разработать. Но был настолько поражён, услышав из уст Гитлера пару специальных технических терминов, причём сказанных вполне к месту, что ни нашел ничего лучшего как ответить,
- Яволь, мой фюрер. Мы выполним задание партии.
И действительно. Случилось почти чудо. Через примерно год, с конвейера завода Круппа сползло первое стальное чудище. «Королевский тигр». И если к побоищу под Курском и Орлом в составе панцирваффе этих железных монстров было слишком мало, что бы остановить стальные тумены «тридцатьчетверок» и «КВ», то в Арденнском сражении с англосаксонским экспедиционным корпусом, металлическая шкура союзнических «Шерманов» и «Черчиллей» покрывалась «гусиной кожей», едва только слышалось хищное урчание моторов крестатых «кошек». «Тигров» и «пантер».
И вот теперь сообщение фон Тролля о том, что кислород может быть твёрдым, вызвало в душе фюрера искреннее изумление. Не меньшее чем, если бы любимая сука Блонди вдруг задрала переднюю лапу в нацистском приветствии и пролаяла голосом Чарли Чаплина: «Хайль Гитлер!». Фюрер впервые задумался над тем, что дышит этим самым кислородом. Воздухом точнее, который без этого самого кислорода сравним с «Циклон А», которым насыщают свои лёгкие евреи в газовых камерах.
- Это как же получается, доктор Тролль, что космический корабль будет использовать в качестве топлива воздух? Твёрдый воздух?!! А нельзя ли…
фон Тролль извиняющее покачал головой. Он на лету уловил гениальное озарение своего вождя. Что неплохо бы было и танки с автомобилями оснастить двигателями, в которых вместо бензина используется простой воздух, черт с ним, «твердый». А если ещё прощё – то обыкновенный лёд. А лёд, как известно, состоит из воды. А вода состоит из… Н2О, короче. О! О — это ведь и есть искомый кислород. Если так, то его, замороженного уже, валом в антарктических широтах. И его не нужно выкачивать из-под земли как нефть. И шахты рыть как для добычи угля. А зимой и никакая Арктика не нужна. Фюрер слышал, что сообразительные шведы используют талую воду ледников для изготовления своей водки. Так ведь наверняка и для изготовления бензина и солярки можно, а? Ведь водка горит и солярка горит. Логично?
Увы, нет. Нельзя. Тактично, но настойчиво фон Тролль объяснил Гитлеру и Гейдриху почему так. Во-первых, твёрдый кислород получается путём сложного компрессионного процесса. Вот гости имеют возможность видеть агрегаты, где происходит подобный процесс. Получение только одного галлона этой субстанции обходится на несколько порядков дороже, чем тонна самого высокооктанового бензина. К тому же кислород это только элемент топливной смеси, позволяющий реактору вывести корабль на околоземную орбиту. В самом реакторе он смешивается с жидким водородом, где при усиленном давлении и происходит окисление, а говоря по-простому, сгорание последнего. Для иллюстрации процессов происходящих в конвертере двигателя фон Тролль рекомендовал гостям вспомнить кадры хроники катастрофы дирижабля «Гинденбург». В конвертере «Валькирии» происходят процессы сходные. Только концентрация водорода в десятки раз более велика. Горит он не в воздухе, а в чистом кислороде, и в пространстве не сравнимо малом, ограниченном титановыми стенками конвертора. Отсюда и концентрация энергии, создающая мощную реактивную тягу. Технические подробности данной технологи, наверняка будут не столь интересны, как высокому гостю, так и его спутнику. И ещё запас твердого кислорода, решет задачу сопутствующую – но не менее важную. А именно обеспечение экипажа возможностью дышать не только во время полета, но и высадке на поверхность Луны или Марса. Были показаны скафандры, оснащённые специальными термосами для твердого кислорода с переходными муфтами и мощными мини-аккумуляторами, электрические разряды которых меняли термобаланс муфты и возвращали кислород в газообразное состояние, благодаря чему космогерры4 могли существовать в условиях чужой планеты не менее трех суток. Однако, реактивного импульса из форсунок «Валькирии» вполне хватит, что бы попасть на околоземную орбиту, но не достанет, что б выйти в открытый космос, полностью преодолев земное притяжение и, развив соответственную скорость, взять курс на тот же Марс. Что бы решить данную проблему, найдено блистательное инженерное решение. Именно оно и позволит выполнить ту двуединую задачу, поставленную фюрером и партией перед Германскими учёными. Некоторые, из которых, кстати, в силу ряда причин, не смогли оправдать доверия родной национал-социалистической партии. Самым досадных их этого ряда является случай с доктором Рунге, за компетентность которого в своё время, имел неосторожность, поручится сам великий Гейзенберг. Рунге обещал партии и фюреру не только разработать к январю 1942 года двигатель для «Валькирии» работающий на энергии полученной в результате расщепления атомного ядра U237, но создать устройство потрясающей взрывной мощности. Этими компонентами должны были бы быть вооружены боеголовки ракет FAU-5M, которыми оснащён космоплан. Великий фюрер имел возможность их осмотреть. Два из трех, имеющихся в наличии ракетных снарядов уже смонтированы на «Валькирии». К сожалению, фон Рунге оказался, если не шарлатаном, то крайне безответственным человеком, недостойным высокого звания представителя арийской науки. Убедившись в своей неспособности достойно выполнить задание партии, он вместо того, что бы самокритично признать подобный факт, тянул время и обвинил в своей неудаче товарищей по научному центру и недостаточное финансирование, чем проявил не только политическую незрелость, но и преступную некомпетентность. Впрочем, обо всем этом фюреру должно быть известно, так как вредительская деятельность Рунге разоблачена нашими доблестными органами безопасности (кивок в сторону Гейдриха). Гитлер быстро нашел в дебрях своей феноменальной памяти нужный файл и вспомнил докладную обергруппенфюра по этому вопросу. Делом Рунге тогда было поручено заняться какому-то штурбанфюреру из VI отдела РСХА. Фамилия, этого славного майора госбезопасности рейха вылетела из головы. Что-то там с аристократической приставкой «von». Впрочем, в результате разоблачения преступной халатности этого лжеученого были сэкономлены огромные средства, благодаря чему теперь проект «Валгалла» близок к завершению. А добросовестный штурбанфюрер получил «дубовые листья» к «рыцарскому кресту» и повышен в звании до штандартенфюрера. А фон Тролль продолжает. Особенную благодарность от имени арийской науки и германских учёных-патриотов он выражает куратору проекта, присутствующему здесь группенфюреру Гейдриху. И не только за воистину отеческую заботу и созданные прекрасные условия для творчества, но за блестящий подбор кадров. Ведь именно ему удалось найти такого полезного сотрудника как доктора Шлоссера, которому принадлежит концептуальная идея кислородно-водородного реактора. Дальше Тролль, с присущей истинному арийцу скромностью поведал и о своём, чисто научном вкладе в данный проект, помимо общего руководство коллективом учёных.
Мол, после выхода на околоземную орбиту снаряды FAU-5M, сыграют роль второй и третьей ступени. Но только они не будут, бесцельно сброшены в мировой океан, как возможно было бы в мирное время, а прицельно, с реактивным ускорением направленные на те объекты, которые выбраны командованием…
Лицо Гитлера исказила гримаса ярости. Он потряс сжатым кулачком и, брызнув капельками слюны горячего бешенства прямо в лицо фон Тролля, почти завизжал фальцетом,
- Нью-Йорк! Нью-Йорк!!! И ещё раз Нью-Йорк! (и быстро успокоившись, с холодной деловитостью) Скажите, доктор, произвести прицельную бомбардировку Уолл-стрит можно? Почти все финансисты и биржевики имеют еврейские корни. Ущерб для представителей полноценной расы будет минимален. И что б Манхеттен тоже… там тоже живёт много евреев. И негров. И ещё. Личная просьба. Как художник к художнику обращаюсь. Что б статуя Свободы в Гудзон обрушилась! Пропагандистский эффект такого мероприятия будет весьма велик! Правда, Гейдрих? Я уверен, после этого удара нашей Империи, устрашённый конгресс США объявит паралитику Рузвельту импичмент за то, что он втянул свой народ в войну. Америка пойдет на заключение сепаратного мира с Германией на условиях рейха! Вы понимаете всю важность подобного мероприятия, Тролль? Ответьте, только со всей возможной степенью откровенности, подобного рода акция возможна?
фон Тролль, незаметно промокнув щеку уголком носового платка, придал лицу выражение тихой скорби и печально качнул головой. На фюрера было страшно смотреть. Создалось впечатление, что он проглотил кусок того самого льда, которым ещё пару минут назад намеревался заправлять бензобаки германских панциров и запил его, даже не стаканом шведской водки «Абсолют» (трезвенник как никак) а керосином.
Тролль, как бы извиняясь, стал быстро пояснять. Суть заключалась в следующем. Что бы «Валькирия» имела возможность гарантированно получить то ускорение, которое позволит её выйти в открытый космос, и взять курс на Марс, корабль необходимо сначала вывести на экваториальную орбиту вокруг Земли. Высота орбиты ориентировочно 120 километров от уровня мирового океана, после чего и будут отброшены первая и вторая ступени, а именно запущены ракеты FAU по спиралевидной траектории. Тролль прочертил указательным пальцем в воздухе замысловатую закорючку. Подобная высота орбиты не даст ступеням сгореть в атмосфере, и позволит воплотить второй компонент двуединой задачи партии. Но с этой позиции произвести точные стрельбы по Нью-Йорку или какому-либо другому объекту в этих широтах проблематично. Увы, таковы законы баллистики и гравитации. К тому же, к величайшему сожалению, боеголовки FAU-5M начинены всего лишь тротиловыми зарядами. И хоть мощность их значительно превышает мощность заряда самой смертоносной авиабомбы, но если ракета попадёт в какой-нибудь сельский район, или того хуже в океан, весь эффект будет сведён к минимуму. Второй корабль реально соорудить не ранее чем через 11 месяцев. А пускать ракету с земли нет смысла. Точность наведения без корректировки траектории счётной электрической машиной, которой оборудована «Валькирия» практически не прогнозируема. А машина эта, как и детали, из которых она состоит – уникальна. Впрочем, как и все компоненты проекта. Они созданы в экспериментальных лабораториях. Это и радиолампы, которых и на лампы то не похожи. Им ещё даже название не придумано. И сверхчувствительные диоды, оригинальные сплавы невиданной прочности и пластичности, твердые органические соединения из которых изготовлены те же скафандры. Всё – начиная от такого аксессуара как цифровые сверхточные хронометры, кончая диффузионными технологиями сварки и уникальными солнечными батареями, создано в единственном экземпляре, практически вручную и дублированию не подлежит. Для того, что бы подобное утончённое производство поставить на поток, для того, что бы подготовить соответственные научные и технические кадры – необходимо время. Не говоря уже о громадных финансовых затратах, мощной промышленно-технической базе (потенциал Протектората Богемии, практически полностью работающий на «Валхаллу» уже исчерпан), а также наличия стратегических запасов редчайших видов исходного сырья. Всего перечисленного в полных объёмах, увы, нет. Вот если бы имелся люфт в два-три года. Как было намечено в первоначальном плане. Срок первого старта — август 1945 года. Тогда бы Гюнтер фон Тролль стопроцентно гарантировал выполнение программы «Валгалла» в полном объёме. По всем пунктам. Но даже сейчас реальный результат может быть весьма впечатляющ. Но пусть великий фюрер не сильно расстраивается. На территории США имеется масса лакомых квадратов, куда можно направить FAU-5M с большой точностью достижения цели. Что это за районы? Ну, к примеру, почти вся территория штата Флорида. Круг радиусом 600 миль, в центре которого мыс Канаверелл. Вот оптимальная территория для высокоточных ракетных стрельб. В этот радиус вписывается такой центр международного сионизма и плутократии как Майами. Или вот Сэнкт-Питерсберг. Тоже большой город, где разрушения могут произвести должный как милитаристский, так и пропагандистский результат. Ни какому «Петербургу», не русскому, ни американскому не избежать испепеляющего удара Германской Империи. Символично, верно?
Но таким образом FAU-5M с одной стороны придадут «Валькирии» соответственный импульс ускорения для дальнейшего следования по намеченному маршруту, а с другой нанесут врагу серьёзный не столько материальный, сколь моральный ущерб. Идеология играет роль не меньшую для достижения победы, чем запасы нефти или количество танков. Разве не о чём-то подобном писал великий фюрер в своём гениальном труде «Моя борьба»? Тут в разговор вмешался Гейдрих,
- А до Лос-Анжелеса никак нельзя достать. До Голливуда. До этого гнезда еврейской кинопропаганды?
Гейдрих прекрасно понимал мысли своего фюрера. В часы редкого досуга, обергруппенфюрер любил, уединившись с главным оберразведчиком рейха Шеленбергом просматривать за кружкой баварского пива американскую кинохронику и особенно трофейные рекламно-пропагандистские армейские ролики. Протектор Богемии прекрасно осознавал, что этот примитив, что бы там кто не говорил, прекрасно поднимает моральный дух солдат. Больше всего раздражал группенфюрера бравый красавец сержант, кочующий из одной короткометражки в другую. Особенно бесило Гейдриха, что этот туповатый самец с экстерьером истинного арийца, весь свой недюжинный талант тратит во вред братьям по крови. Даже фамилия актеришки в памяти засела. Какой-то эР. Рейган…
Его разочарование тем, что врагу нельзя нанести ощутимый материальный ущерб, отпечаталось на лице уксусной гримасой. Так хотя бы сопоставимый идеологический пусть. Весть об уничтожении Голливуда, этой «фабрики грёз», тех самых «грёз», которые стряпают в основном еврейские режиссеры и сценаристы, заставляя арийских актёров кривляться на экране по лекалам, почерпнутым из Каббалы и Талмуда, несомненно, займет первые полосы страниц мировой прессы. И вселит сакральный ужас в сердца людей планеты перед испепеляющей мощью ответного удара германской империи. Подобная «благая весть» наверняка потрясёт человечество даже больше чем секвестрированный ради Марса лунный раздел программы «Валхалла», предусматривающий высадку арийских космогерров на обратной стороне Луны. Результат испепеления Голливуда? Возможно Турция, к примеру, присоединиться к Державам Оси, и двинет своих «янычар», скажем, в Советскую Армению. Это уже кое-что. Ещё один маленький шаг к победе Германского рейха, превратиться в прорыв арийской расы к вершинам цивилизации и прогресса.
Гюнтер фон Тролль ещё раз был вынужден выразить сожаление. Широта Лос-Анжелеса, конечно же, южнее широты Нью-Йорка, но всё же севернее широты Майами и достаточно далека от экватора. Так что нет. Точечно-точный удар по этим гнойникам плутократии не возможен. Тем более, основной целью программы «Валгалла» всё же является высадка на Марс арийской экспедиции с миссией, о задачах которой он, фон Тролль не информирован. Его цель сделать всё, что бы миссия стала выполнима. И он делает всё возможное. И всё невозможное. Свидетельство чему красавица «Валькирия», практически готовая к старту.
Вождь, Генеральный конструктор и Верховный Куратор проекта после посещения реакторного отсека, вновь спустились по трапу-эскалатору на смотровую площадку, расположенную у самого подножия ствола пусковой шахты. Освещённая мутным светом мощных прожекторов, хоть и лишенная пространства горизонта цилиндром шахты «Валькирия» была прекрасна. Она напоминала огромного дельфина стоящего вертикально на хвосте. По воронёному корпусу перламутром переливалась судорога отражённого света мощных прожекторов. Особенное сходство с обитателем морских глубин, просматривалась в носовой части корабля, чьи контуры почти полностью копировали склоненную к груди дельфинью голову. Именно там располагалась жилое помещение экипажа, капитанская рубка и автономный марсианский модуль. Чем-то подобные очертания весьма напоминали изображения на фресках из Кносского дворца царя Миноса, раскопанного перед самой войной английским археологом Артуром Эвансом на острове Крит.
фон Тролль был несколько огорчен тем, что его главная гордость электрический мозг корабля, уникальная счётная машина, которая безо всякого сомнения являлась технологическим прорывом, опередившим современность на десятилетия, если не на век другой, не произвела на фюрера должного впечатления. Хотя с другой стороны внушительный металлический шкаф с мигающими цветными индикаторами, и черно-белыми экранами осциллографов по внешнему восприятию, конечно же, проигрывал как с элементами рубки управления корабля, казавшимися материализацией иллюстраций к научно-фантастическим романам, так и с зачаровывающими очертаниями самой «Валькирии». А ведь именно благодаря этой конструкции, в разработку которой, опять же, были положены идеи и даже конкретные ориентировки, подсказанные Троллю и его сотрудникам пресловутым доктором Шлоссером, программа «Валхалла» стала обретать признаки реальности. В эту реальность сам фон Тролль до сей поры, верил с усилием. Но факты вещь упрямая. Он был не только выдающимся администратором, но вполне способным ученым, обладающим каучуковым интеллектом и цинизмом, который обычно присущ личностям, которых от мира животных отличает весьма зыбкая грань. Честолюбие фон Тролля не было гипертрофированным, впрочем, уверенность в собственной правоте и безошибочности действий полностью нейтрализовало это, весьма относительное достоинство натуры, которое по совместительству являлось единственной добродетелью. А по сему какое-то шестое чувство подсказывало Троллю, что не стоит ревновать, к своему детищу – «Валькирии» доктора Шлоссера, которого Гейдрих достал невесть откуда, как фокусник кролика из шляпы-цилиндра. Тем более что Шлоссер этот самый пропал так же неожиданно, как и появился. И судя по всему Гейдрих, единственный, пожалуй, из наци которого фон Тролль воспринимал в серьёз и даже опасался, был в курсе исчезновения, не менее загадочного, чем появление этого странного человека с манерами готтентота. Для которого с одной стороны (создавалось такое впечатление) таблица умножения явилась откровением. А со стороны другой его мышление порождало идеи, простота и гениальность которых внушала сакральный трепет даже фон Троллю. К примеру, Шлоссер мог нарисовать визуальную схему устройства любого элемента из таблицы Менделеева так что второй постулат Нильса Бора превращался в элементарную теорему, которую доказать мог любой старший школьник знакомый с геометрическими изысками Пифагора, при условии что знал бы чего означают некоторые элементы эскиза. Но вместе с тем самые примитивные химические формулы являлись для Шлоссера абракадаброй. Он был способен в уме производить сложнейшие вычисления, не прибегая к логарифмической линейке или таблицам Брадиса, но не имел ни малейшего представления о числе ;, и оперировал какой-то другой постоянной, которая, тем не менее, позволяла вычислять значения тригонометрических функций до двенадцатого знака после запятой. Именно Шлоссер предложил так называемый «двоичный код» для программирования «Трояна» (такое имя было присвоено вычислительной машине — электрическому мозгу «Валькирии»). В память «Трояна» удалось втиснуть почти все технические достижения человеческой цивилизации, которым и он мог оперировать с потрясающей скоростью. Спор между Троллем и протеже Гейдриха возник один единственный раз. Когда утверждалась программа космической навигации для «Трояна». Тезисы Шлоссера полностью противоречили некоторым элементарным законам гравитации, геометрии, кинематики и динамики. На радикальные возражения Генерального конструктора, Шлоссер исподлобья глянул сквозь толстые стёкла своих роговых очков, отодвинул от себя стопку перфорированных картонок, при посредстве которых происходило общение с «Трояном» и, рыбьим голосом вымолвил,
— В прошлом веке законы этого, как его там, Ньютона, считались воплощением гармонии мира и незыблемыми. Сейчас они частный случай тех законов, по которым развивается мироздание. Поверьте. Пройдёт время и современные законы станут такой же частностью. Вселенная живёт согласно одним законам до той поры, пока не будут написанные другие. Вывод. Развитие мироздания происходит вне закона. Делайте так, как я сказал. И всё у нас получится.
Однако фон Тролль возразил,
— Позвольте заметить, коллега, мы учёные не пишём новые законы природы. Мы открываем уже написанные, но до поры не прочитанные. Неизвестные.
Шлоссер до боли закусил губу и, не отводя ледяного взгляда, с минуту смотрел прямо в глаза собеседнику. Затем меленько рассмеялся и, тщательно протирая платком стёкла очков, весьма миролюбиво пробормотал,
 — Вы научились читать законы. Но не умеете писать их. Вывод. Из этого совсем не следует, что их не умеет писать кто-либо другой. Если что-то написано пером, значить пером этим водила чья-то, хм, рука… Так? До того как в вашей империи были «открыты» Нюрнбергские расовые законы, ведь никому не приходило в голову строить государственную политику с ними в соответствии. А сейчас по ним живут миллионы немцев и умирают сотни тысяч евреев. Вы думаете, механизм действия законов природы имеет значительное различие с механизмом действия законов развития человеческого общества? Поверьте, такое представление — иллюзия. Если закон действует — значит, он существует. Но воплощение закона в реальность это ведь есть совсем не подтверждение его совершенства. Разве не верхом совершенства являлось бы то, что люди, пусть только люди весьма достойные с моральной точки зрения жили на порядок большее время, не старились, умели летать и так далее. Согласно действующим законом природы, такое не возможно. Пока. Вывод. Мир не совершенен. По крайней мере, с точки зрения homo sapiens. Делайте, как я сказал.
 Обергруппенфюрер Гейдрих, верховный куратор «Валгаллы» относился к этим фактам весьма спокойно. В том числе и к недавнему исчезновению Шлоссера. Месяц назад тот просто не явился на утреннюю планёрку. Начальник охраны объекта штурбанфюрер Кролл, перед тем как был расстрелян за халатность, перевернул весь Гремлинбург сверху донизу в прямом смысле этого слова. Без толку. Однако срочную шифротелеграмму об этот факте Протектор Богемии просто проигнорировал. А не так давно, узнав от Тролля о его приказе расстрелять Кролла, Гейдрих только с досадою дёрнул углом своего тонкогубого рта и буркнул: «Зря». Тролль был не из тех субъектов, для которых подобного рода намёки требуют детализации. Не проявил он эмоций и ранее, когда Гейдрих толи случайно, а скорее всего с умыслом, как бы в шутку, как бы между делом в одной из бесед обмолвился, что Шлоссер, мол, не совсем человек… А раз так то волноваться поводу произошедшего нет смысла и ему. Если Гейдриха Гитлер иногда называл «человеком с железным сердцем». То Гейдрих как-то раз охарактеризовал Тролля как «человека со стальными нервами». Генеральный конструктор и куратор проекта стоили друг друга. Хотя один имел звание обергруппенфюрера, а другой только бригаденфюрера СС.
Согласно распорядку визита фюрера на объект наступило обеденное время. Для психологии любого немца, в отличие от представителей неполноценных народов, этот час не только радостный – но «святой». Знакомство с плодами труда «сумрачного германского гения» было прервано на полуслове и, вся компания последовала на обед.
Священнодействие обеденного процесса происходило в боксе столовой. Помещение, находящиеся на 12 ярдов под поверхностью земли, было ярко освещено искусственным светом, но без сопутствующих этому виду иллюминации мертвенных оттенков. Нежно-голубые блики от скрытых источников света шаловливо резвились на стальных, отдраенных доспехах средневекового рыцаря. Этот аксессуар украшал собой левый угол зала. На стенах, окрашенных в колер цвета нечищеной зубной эмали, висело несколько картин в золоченых резных рамках. Пасторальные пейзажи каких-то второразрядных голландцев. Впрочем, полотна гармонировали с окружением и весьма ласкали взор не броскостью палитры красок. Все присутствующие разместились за овальным столом на жестких стульях с высокими спинками. Эта мебель являлась единственным предметом обстановки. Кроме троих Гитлера, Гейдриха и Тролля на обеде присутствовал конструктор ракет FAU фон Браун. За время обеда вопросов ему никто не задавал, а сам он был более чем не многословен. Посуда из олова и столовые приборы из нержавейки тускло блестели, а фужеры из богемского хрусталя радостно резвились радужными искорками. И посему вскоре помещение наполнилось звуками скрежета и металлического звона. На обед был подан вегетарианский суп с капустой брокколи, рагу из грибов и шпинат — для фюрера. Жареная в оливковом масле форель со спаржей, бобами и салат из свеклы с орехами-кешью — для остальных. Из напитков тыквенный сок, минеральная вода и бутылка ординарного «бордо». Впрочем, по глотку вина себе позволили только Тролль и Браун. Гейдрих вино лишь пригубил, в отличие от фюрера, он трезвенником не был, но пил крайне редко и более утончённые в его понимании напитки. Обед проходил практически в тишине, перемежаемый лишь чавканьем и сёрбаньем фюрера. Гитлер ел жадно и неряшливо. Даже при перетирании челюстями шпината и салатных листьев, он умудрялся издавать звуки, как будто с хрустом разгрызает свиные хрящи. Льняная салфетка, предусмотрительно заткнутая за ворот вождя, быстро покрылась расползающимися пятнами масла и соуса. Тем более, что бы стимулировать процесс пищеварения фюрер, во время еды, не переставая жевать, озвучивал свои мысли, барабанящие косым дождём в его лоб со внутренней стороны черепа. Сегодня застольные сентенции вождя были посвящены предстоящему краху Америки. Рок поставил свою черную метку на челе атлантической демократии, после того как избиратели вручили паралитику Рузвельту третий президентский мандат. Почему так? Ведь всё предёльно ясно. Вспомним, что закат «железного государства» Лакедамон, 700 лет бывшего непобедимым, начался именно после того, как престол Спарты занял дефективный по лаконским канонам экстерьера царь Агесалий. Он был даже не паралитиком – просто хромым на одну ногу. В начале этого царствования Спарта являлась военным гегемоном тогдашнего цивилизованного мира. В конце царствования Агесалия, после ряда военных катастроф, Лакедамон превратился во второразрядную державу. Пока через полтора века не был добит легионами Великого Рима. США, во главе которых неполноценный калека — несомненно, ждёт участь Спарты. И процесс это не растянется на десятилетия, а произойдет в ближайшие годы. Германия — это Новый Рим. Европа, покорённая вермахтом – по территории уже приблизилась к объёму Римской империи. Закончив изложение своего очередного озарения, фюрер вновь заскрежетал ножом и вилкой, даже не дожидаясь восхищённой реакции аудитории.
Молчаливая обслуга, в чёрной униформе без знаков различая, подчиняясь не видимому сигналу, подала десерт. Гитлеру чай с мятой и бисквитами, остальным довольно приличный кофе с сырными крекерами. На стол так же была водружена ваза с налитыми соком краснобокими персиками, разложенными по ранжиру вокруг чешуйчатых щёк почти круглого ананаса, воздевшего над цитрусовым воинством свой штандарт из повядших клинообразных листьев. Однако к фруктам никто не притронулся.
Пища в желудках начала свою метаморфозу, которая происходит во внутренних органах, большинства представителей земной фауны, вне зависимости от того к какой расе они принадлежат – высшей, низшей или, к примеру, являются ящерицей или скунсом. Но в отличие от представителей предыдущей ступени пищевой пирамиды энергия, полученная в результате разложения белков и углеводов на составляющие, провоцировала в студенистой субстанции заполняющей собой черепную коробку такие электрохимические процессы, которые именуются «мышлением». И мышление это довольно часто направлено не только на то, как обеспечить конвертор желудка очередной порцией топлива для дальнейшего бесперебойного функционирования всех компонентов биологической конструкции. Мышление сие именуется «абстрактным». Впрочем, бывает оно (особенной у представителей высшей расы) и «прикладным». Именно его присутствие и отличает представителя вида homo sapiens, не только ото всей прочей живности планеты, но и от представителей того же вида, но находящихся на более примитивном уровне развития. «Неполноценных», короче говоря. Не говоря уже о грязных семитах, которых по биологическим параметрам, следует относить скорее к животным, чем к людям, пусть и неполноценным. Причем животным столь же грязным, сколь и злобным. А коварным, ещё более чем грязным. Присутствующие за обеденным столом, безо всякого сомнения считали себя не просто полноценными представителями семейства приматов, но и высшими из этих «полноценных». В организме Ренхарда Гейдриха фосфор, извлечённый из форели, растительные белки из саржи и бобов, а так же железо из свёклы, не говоря уже об аминокислотах содержащихся в перебродившем соке плодов виноградной лозы, выращенной в ста милях от города французского города Бордо, усвоились быстрее всего. И породили мысль. Мысль эта, несомненно, должна была пробудить положительные эмоции в духовном мире вождя нации, пока полностью поглощенном процессом усвоения калорий. И вот мысль обрела практически материальную форму, выразившуюся в череде звуковых колебаний модулируемых гортанью обергруппенфюрера. Сделав мелкий глоток кофе из фарфоровой чашечки, он прервал затянувшуюся паузу.
— Мой фюрер, только что у меня сформировалась идея как увеличить поражающий эффект ракетного отстрела США с комической орбиты. Группенфюрер, конечно же, лукавил. Никакая мысль, посетившая мозг оберхранителя госбезопасности рейха, никому, никогда, а Гитлеру в первую очередь, не высказывалась в слух до той поры, пока не была прогнана через все этапы полигонов анализа его весьма незаурядного интеллекта. Фюрер, как-то раз в частной беседе назвал Гейдриха «туповатым». Однако в устах фюрера подобная характеристика звучала скорее даже как комплимент, так как прочих соратников, с собою в сравнении вождь считал если и не круглыми идиотами, то уж кончеными посредственностями точно.
Гитлер мгновенно прекратил свои попытки увернуться от чайной ложечки в стакане, которая при каждом глотке норовила попасть в ноздрю вождя. Его устремлённый на куратора проекта «Валгалла» взгляд остекленел, что означало высшую степень внимания. Выдержав еще секунду, Гейдрих продолжил, при этом растирая в пыль тонкими пальцами скрипача кусочек крекера.
— Не так давно Шеллеберг, представил мне отчёт о деятельности своего VI отдела Имперского Управления Безопасности на Дальнем Востоке. В частности его агентам, а именно группе небезызвестного вам доктора Зорге, который, к сожалению, арестован самураями по смешному обвинению в сотрудничестве с НКВД, удалось получить весьма любопытные данные о разработках так называемого института Танаки, расположенного на территории Манджу-Го, в 300-ах километрах от Харбина. Из этих данных явствует, что наши доблестные союзники вплотную подошли к созданию своего чудо-оружия. А именно биологической бомбы. Работа прошла опытную стадию, и в данный момент вполне вероятно имеет конкретный результат. Идея столь же проста, сколь и блестяща. Но, к сожалению, мало применима в условиях Европейского театра военных действий. Данное оружие возмездия обоюдно опасно при непосредственном соприкосновении армий. Линия фронта на расстоянии визуального контакта и плохо контролируемые тылы на оккупированной территории, увы, провоцируют вероятность эпидемий не только живого потенциала противника, но и собственных войск. А для трансатлантического удара по территориям отделённых от рейха океанскими просторами данный вид оружия практически идеален. Речь идёт о фарфоровых бомбах начинённых блохами, клещами, вшами заражённых бациллами, кажется, бубонной чумы и сибирской язвы. Я предлагаю, не детализируя подробностей, сообщить нашим японским друзьям, что рейх имеет возможность нанести по Америке ракетный удар. И предложить поделиться своими технологиями для общего блага. Для победы. Уверен, японцы нам не откажут. Ответьте, фон Браун. Ваши конструкторы смогут разработать боеголовку, разделяющуюся перед контактом с целью на тротиловый заряд и контейнер с биоматериалом? Насколько я понимаю, начинка японских «фарфоровых ваз» должна живой достичь поверхности земли при транспортировке с космической орбиты. А для этого биологические снаряды должны мягко сдетонировать после взрыва основного заряда. Такое возможно?
фон Браун на пару секунд задумался, машинально скомкал крахмальную салфетку, смотря куда-то вдаль на стену, на ветряную мельницу изображённую на картине. Медленно проговорил,
— Теоретически… да…
У Гитлера задергалась щека от возбуждения. Со щёточки усов посыпались, прилипшие было крошки бисквита. Потрясая кулачком перед лицом фон Брауна, фюрер заверещал срывающимся фальцетом,
— Так приступайте, фон Браун! Приступайте. Немедленно. Сроки согласуете с Гейдрихом. Но эти сроки должны быть максимально сжаты. (Закатив очи долу и, сложив ладони лодочкой) Проведение покарает Америку!
Очевидно, ведение корчащихся в предсмертных муках янки, стимулировало стенки его вегетарианского желудка выделить немного желудочной кислоты. Рефлекс пробудил мозг, на долю мига отвлечься от смакования натуралистических подробностей мистерии биологического апокалипсиса заокеанской демократии. Подчиняясь этому самому рефлексу, кисть фюрера, потянувшаяся к тарелке с пирожными, чем-то напомнила присутствующим обваренную куриную лапу, выковыривающую перл из навозной кучи. Механически сжевав пирожное, Гитлер так быстро успокоился, как и возбудился. Дальнейшие его интонации приобрели деловые нотки. А сказанное свидетельствовало о том, что попади мальчик Адольф в детстве в руки настырного педагога, то при его способностях из этого гомункула вполне мог бы получиться достойный бюргер. И не какой-нибудь клерк, а вполне вероятно бауэр среднего достатка или даже инженер. Хотя, конечно, тот же Гиммлер, до того как стать рейсхфюрером не без успеха разводил кроликов на семейной ферме и имел довольно сносные познания в агрономии. Впрочем, теперь эти свои навыки кроликовода и селекционера рейхсфюрер применяет для выведения новой людской породы. Эсэсовской. Да и тот же Гейдрих не в портовых притонах Гамбурга произрос. Как уже упоминалась в семье композитора, главы консерватории. Фюрер хитро;, по-ленински, сощурившись, наконец, удосужился перед очередным глотком из стакана извлечь из него ложечку и, слизав с губ крем, проговорил, обращаясь к Генеральному Конструктору,
— А скажите мне Тролль вот чего, а как экипаж «Валькирии» будет возвращаться с Марса? Ведь, насколько я понял для старта корабля, после выполнения миссии программы «Валгалла» необходимы ступени, которые на земле будут выполнять ракеты FAU?
фон Тролль потупился и, не отводя взгляда от кофейной жижи на дне своей чашечки, ответил без самодовольных прежних ноток в интонациях,
- «Валькирия» не будет осуществлять посадку на поверхность планеты. Достигнув Марса, корабль ляжет на марсианскую орбиту, а исследовательская экспедиция произведёт десантирования на отстыкующемся «марсианском модуле». Мой фюрер имел возможность видеть эту конструкцию. Оставшегося запаса кислородно-водородного топлива кораблю вполне должно хватить, что бы достигнуть орбиты Земли, а там…
— Вы не отвечаете на поставленный вопрос, Тролль, — Гитлер подался вперёд и, как бы, весь заострился, — Повторяю вопрос. Как арийские космогерры покинут Марс после завершения своей миссии. На «марсианском модуле»? Но ведь насколько я понял на нём взлететь с Земли не возможно, как же тогда с Марса?
В спор вяло вмешался фон Браун,
— Мой фюрер, всё дело в том, что сила тяжести на Марсе меньше земной и…
— И что? Вы хотите меня уверить, что эта «стрекоза» сможет преодолеть даже это уменьшенное притяжение?
Марсианская капсула, особенно отделенная от «Валькирии» действительно своей ажурностью напоминала стрекозу по форме корпуса, а развёрнутая система солнечных аккумуляторов весьма ассоциировалась с крылышками толи стрекозьими, толи эльфийскими. А Гитлеру показали и модель.
фон Браун, нервно покусав нижнюю губу, ответил,
— Первоначально «Рюрик» (такое имя было присвоено десантному модулю) предназначался для высадки на поверхность Луны, а для преодоления лунной гравитации его двигателей вполне…
Фюрер перебил ракетчика резким, визгливым возгласом,
— Прекратите молоть чепуху, фон Браун! Мне не нужна Луна! Мне нужен Марс! А если наши доблестные космогерры не смогут вернуться после завершения своей миссии, то чего стоит вся ваша работа? Как мы тогда узнаем о результатах экспедиции? Получается что? Миллиарды золотых рейхсмарок выброшены на ветер? В космос?! И это в то время когда Германия ведёт войну практически со всем миром. Когда на кон поставлено само существования немецкого народа! Когда стоит вопрос о существовании арийской цивилизации! Как всё это назвать, господа учёные?
Тролль пришёл на помощь фон Брауну,
- Мой фюрер, именно над этой проблемой сейчас и работает вверенный мне коллектив. И прошу принять мои уверения, что мы решим данную проблему. Это вопрос времени. И времени скорого. Не хочу выглядеть нескромным, но достигнутые результаты, согласитесь, впечатляют. Смею так же заметить, подавляющее большинство аспектов программы «Валгалла» решены раньше планов намеченных фюрером и партией. Я полностью согласен с трудовой концепцией НСДРП, что «выполнение плана — закон», «перевыполнение его — честь». И то, что лучшие учёные умы рейха пока не стали достойными подобной чести в полном объёме, это не их вина. Это наша проблема. И, вдохновлённые светом идей национал-социализма, мы решим и эту проблему. Все упирается…
Гитлер перебивает фон Тролля и, рубя воздух ребром ладони, почти кричит,
— Сроки! Я требую, что бы вы указали сроки! Конкретные сроки!
— Мой фюрер, научные исследования не всегда поддаются точному прогнозу, однако я могу гарантировать, что через 18-ать месяцев…
— Восемнадцать месяцев? – Гитлер припал к фужеру с тыквенным соком. К пятнам на салфетке заткнутой за ворот прибавилась бледно-оранжевая клякса. Он откинулся на спинку стула. Сцепил кисти на животе. И вертя указательными пальцами чего-то с минуту соображал, — …восемнадцать месяцев… восемнадцать месяцев… Пождите Тролль! (Гитлер опять почти кричит) Это же получается полтора года! Вы что издеваетесь! Вы что, думаете, фон Паулюсу и его 6 Армии, будет проще выйти на рубеж к Волге взять Сталинград, чем вашим яйцеголовым аналитикам придумать какую-нибудь техническую новинку? Вы что, думайте, доблестному Роммелю будет проще взять Александрию и выйти на рубеж Нила, чем вашей конторе организовать высадку на Марс? Или Манштейну взять Севастополь было легче? У вас есть всё, что вы требуйте! Так Гейдрих?! (согласный кивок набриолиненного пробора группенфюрера) Ваши сотрудники снабжаются пайками по высшей категории. (Гитлер кивнул на обеденный стол) Здесь тихо, мирно, не бомбят. Курорт. И тысячи немецких солдат каждый день, слышите, каждый день – гибнут, что б было так. За что они гибнут?! Что мы здесь сытно обедали? Что бы вы и ваши люди удовлетворяли абстрактные амбиции своего интеллекта? Если вы считаете так, то это есть иллюзия! Слышите, Тролль – иллюзия! И я развею её одним росчерком пера! Сколько миллионов марок потрачено на проект «Валгалла»? (Тролль, помявшись, называет цифру) И после этого вы говорите мне о каких-то сроках длинною в полтора года? Тролль, вы меня разочаровываете!
В речитатив Гитлера змеёй вплетается шипучий баритон Гейдриха.
- Мой фюрер, позвольте внести некоторую коррективу в постановку данного вопроса… Благодарю. Всё дело в том, что секретные пункты программы, о которых Herr Тролль имеет представление лишь, что они в наличии. Данные параграфы предусматривают вариант выполнения задачи, в котором, э-э, отсутствует пункт, предусматривающий эвакуацию экипажа «Валькирии». В смысле наличие технологии, позволяющий осуществить этот акт.
— Вы что же, Гейдрих, хотите сказать, что арийские космогерры будут посланы на верную смерть? Конечно, среди немцев найдётся немало патриотов готовых пожертвовать жизнью во благо Германии. Жертвенность ради великой идеи именно та черта, которая присущая исключительно нордическому характеру. Осмысленная жертвенность! Это одно из коренных отличий высшей расы ото всех прочих. Русские фанатики, одурманенные большевистской пропагандой, которых сталинские комиссары гонят как скот на убой, конечно же, способны оказывать остервенелое сопротивление доблестному вермахту. Иначе бы восточная кампания завершилась ещё в ноябре прошлого года. Но никогда, слышите господа, никогда этим дикарям, этой гремучей смеси славян и монголов, не достигнут тех высот духа, которые позволят им одержать вверх над германским солдатом. Победа будет за нами. За рейхом. Наше дело правое. Продолжайте, Гейдрих. Мне пока ничего не ясно.
— Сейчас, мой фюрер, я проясню обстановку. Перед стартом, командир корабля Ганс Шрёдер получит секретный пакет…
— Шрёдер? – Гитлер оживился— Это, не тот самый гаутман Шрёдер, который в небе над Польшей заработал одним из первых ассов люфтваффе рыцарский крест, дубовые листья и брильянтовую заколку к ним? Я помню его. Это гордость наших ВВС. Он вполне достоин чести первым из людей ступить на поверхность Марса.
— Вы абсолютно правы, мой фюрер, речь идёт именно об этом человеке. Только Ганс Шрёдер уже майор и его нога никогда не ступит на поверхность Марса.
— Вы меня заинтриговали, Гейдрих, неужели вам удалось отыскать более яркое воплощение арийского духа, достойное чести стать первым представителем человечества в иных мирах. Любопытно. Покажите мне его. Я хочу видеть этого человека.
— Знакомство с кандидатами в члены экипажа, мой фюрер, это следующий пункт программы нашего визита в Гремлинбург. Однако, хочу заметить, что первого человека ступившего, на Марс, вряд ли можно будет назвать воплощением арийского духа в чистом виде. По крайности к истинно нордическому типажу это космогерра можно отнести с большой долей условности.
Гитлер оживился. Уголки его губ извились в каком-то подобии улыбки. Он даже, похоже, попробовал пошутить в стиле одному ему присущем,
— Неужели вы, милый мой Ренхард, осуществляли подбор кандидатов в экипаж «Валькирии», где-нибудь в Аушвице, среди пархатых представителей «народа избранного»? Или в цыганском таборе? Если это так, с меня хватит одного этого вашего протеже, как его там, а! Снейка.
Гейдрих не без удовлетворения подметил про себя, что фюрер только притворился, что с трудом вспомнил псевдоним командира спецназа «Аргус». Помнит всё фюрер. Заполз ему Снейк в душу.
— Конечно же, нет. Остальные три члена экипажа, хоть и являются арийцами, новыми арийцами, согласно постулатам расовой концепции — но они не немцы. А, следовательно, их жизни представляют меньшую ценность как для райха, так и для германской расы. Однако, не смотря на это, я риску заверить вас, мой фюрер, что эти бойцы преданы Великой Германии и делу родной национал-социалистической партии душой и телом… (Гейдрих почти никогда не позволял шутить при Гитлере, даже весьма безобидно — но сейчас не удержался) По крайности намного больше Тельмана.
— Вот как? Вы меня интригуете, Гейдрих. Продолжайте. Итак, что это за люди? Если честно, ариец без нордических черт мне больше напоминает мужчину без половых признаков. Конечно, мы с достаточной долей условности признали наших японских друзей арийцами Востока. Вероятно, признаем арийцами Марса и наших возможных инопланетных союзников. Но это формальность. Время и история всё расставят по своим местам. Я принципиально не возражаю против расовой установки, что иногда в самом непритязательном человеческом вместилище может заключаться арийский дух. Как джин в кувшине. Дух! Вот что главное. Но! Так же как вода не может находиться в рыболовной сети, так же великий дух Ариев, так что там Ариев! Вообще человеческая сущность не может находиться в футляре, которым является тело еврея. Или свиньи. Или собаки. Представим себе бешеную собаку, наделённую некоторыми навыками человека. Способную совокупляться с женщинами людской породы. Иметь от них потомство! Подобного рода животные представляют собой угрозу не только представителям высшей расы, но и всему человечеству в целом. Такие животные подлежат тотальному и безжалостному уничтожению. Такими животными и являются евреи. И им нет пощады. Их пагубные свойства не подлежат коррекции. Их не возможно вылечить от данной пагубы. Рецепт один. Уничтожение. Полное и тотальное уничтожение. И проведение возложило эту тяжкую миссию на Германию. А воля народа рейха возложила на меня подобный груз ответственности. Можете продолжать, Гейдрих. Итак, что это за люди с расовых позиций? Какой они национальности? И есть документальное подтверждение чистоты крови этих людей?
— О, да, мой фюрер. Конечно же, чистота крови германских космогерров проверена и подтверждена. Но отборочной комиссии, приходилось учитывать так же и целый ряд специальных характеристик данного человеческого материала, необходимых для успешного осуществления намеченной миссии. А эти характеристики имеют некоторые странности, которые надеюсь, не только не будут мешать, но и пойдут на пользу дела.
— И что же это за странности, Гейдрих?
— Ну, к примеру, унтершарфюрер СС Салман Мадуев имеет несколько экзотичные гастрономические наклонности.
— И что это за наклонности? – Гитлер хрумкнул печеньем и приложился к фужеру с соком.
— Он любит печень. Свежую печень. Сырую печень.
Гитлер с понимающей брезгливостью улыбнулся. Сам являясь вегетарианцем, вождь обладал так чертой характера, присущей мессии, как демократичность взглядов. А по сему со снисходительностью относился к слабости истинных арийцев потреблять в пищу продукты животного происхождения.
— Что ж. У каждого свои недостатки. Этот дикарь, надо полагать, весьма забавен.
— Именно так, мой фюрер. Особенно, если учитывать то, что парную печень он предпочитает человеческую. А перед тем, как сожрать её, извлекает её у ещё живого индивида при помощи своего национального кинжала.
Гейдрих сделал мелкий глоток вина и промокнул губы салфеткой. Фюрер же, едва сдержав рвотный позыв, всё же нашел в себе силу улыбнуться и продолжил в тот же чуть игривом тоне,
— Надеюсь, этот зверь питается органами только врагов райха. Ему следует рекомендовать, не злоупотреблять печенью евреев. Она ядовита, так же как их мировоззрение.
— Скорее всего, этот Салман не обладает столь утончённым вкусом, что бы отличать подобные нюансы. Но мне лично выпала возможность лицезреть в Майданеке, как какой-то ксендз расстался со своим органом, когда этот индивид демонстрировал свои способности и проходил окончательную проверку.
— Расскажите подробнее об этом человеке. А главное о тех причинах, в силу которых он включён в экипаж «Валькирии». И как он попал в поле вашего зрения. С максимальной степенью подробности. (Кивок в сторону фон Тролля.) У нас ещё имеется время до следующего пункта программы визита? (Тролль почтительно склонил голову.) Продолжайте Гейдрих. Мы полны внимания.
Из рассказа обергруппенфюрера присутствующим стали известны следующие факты. На правах создателя мира этого текста, автор данного повествования внес в эту информацию дополнительные подробности, которые не могли быть известны обергруппенфюреру.
Тейп (род) из которого, вёл своё происхождение Салман, испокон веков воевал с русскими. Ещё с конца 18-го века эти разбойники жили тем, что промышляли на Большой Военно-Грузинской дороге. Если конкретно, то воровством скота, грабежом почтовых дилижансов и выкупом с захваченных заложников. Прадед Салмана, Ахмад совершил хадж в Мекку, где повстречался с шейхом Ваххабом и вступил в его воинство. Через несколько лет службы, он стал одним из самых фанатичных наибов праведного старца. И не было более ревностного борца, разве что кроме самого Ваххаба, за очищение веры истинной от ереси и пережитков язычества. Но, как известно войска Мухаммеда Али, наместника турецкого султана в Египте, в сражении близ Медины разгромили конницу ваххабитов и сожгли их столицу Джидду. Часть правоверных подалась в Пенджаб и Белуджистан поднимать правоверных против англичан, а Ахмат вернулся в ущелья родной Ичкерии. Там он стал муллой, а через несколько лет был повешен по личному приказу русского проконсула на Кавказе генерала Ермолова за подстрекательство к мятежу.
Другой прадед Салмана в молодости так же чудом избежал русской петли. Звали его Казимиш. Был он шляхтичем, хоть и нищим – но не захудалым, так происходил из небезызвестного рода Потоцких. После подавления войсками фельдмаршала Паскевича сепаратистского мятежа в Царстве Польском и очередного падения Варшавы, тяжко раненый молодой подполковник Потоцкий попал в плен. За измену присяге и личное участие в массовых убийствах безоружных русских офицеров в первые дни мятежа самое меньшее, что грозило Казимишу – вечная каторга в Сибири. Военный трибунал вынес однозначный вердикт – виселица. Но милостивым указом императора Николая I, с учётом младых лет и «искреннего раскаяния», «смертная казнь через повешение» была заменена ссылкой на Кавказ. В действующую армию. Рядовым. Предварительно заработав за храбрость эполеты подпоручика и золотое оружие, он дезертировал. Перешел на сторону горцев. Принял магометанство. И стал одним из самых яростных мюридов имама Кази-Магомеда. В побоище на речке Валерик, с криком: «Аллах Акбар!» шейх «Кара-Мухтар» (так звали Казимиша горцы) лично повел своих дикарей на штыки русского каре и, получив в грудь дюжину пуль. Но пасть смертью героя не получилось. Аллах спас его он смерти. Но не от плена. Кара-Мухтар выжил. Военно-полевой суд вынес безальтернативный вердикт. Шейх Мухтар, он же Казимиш Птоцкий, был публично повешен за двойную измену присяге русскому царю. После перечисленного уже не будет откровением то, что дед Салмана, Дауд стал наибом Шамиля. Вместе с неукротимым имамом он почти 30 лет воевал с карательными экспедициями двух российских императоров. Окружённый под Аргуном, Дауд отклонил предложение генерала Барятинского о почётной капитуляции. В отличие от самого Шамиля, так же точно спустя десять лет, попавшего в имперский капкан под Гунибом. Дауд вырвался из кольца ценой жизни всех своих джигитов, правого глаза и куска лёгкого, оторванного остриём казачьей пики. Ему тогда не было и сорока пяти. Являясь человеком весьма живого ума, он понял. Русских не победить, а умереть в бою пока не получается. Бежал в Индию. В Пешавар. Тамошние ваххабиты ещё помнили его отца муллу Ахмада. Однако, узнав о начале Крымской войны, завербовался в колониальную сипайскую армию. В составе добровольческого туземного корпуса вместе с англичанами штурмовал Малахов курган. Существует семейное предание, что именно меткая пуля из его «энсвильда» угодила в глаз русскому адмиралу Нахимову. Среди немногих избранных лично получил из рук королевы Виктории медаль «За взятие Севастополя». Награждён именным оружием и произвёдён в офицеры колониальный войск. После возращения полка к месту постоянной дислокации в Дели, принял самой активное участие в сипайском мятеже, организованном всё теми же неугомонными ваххабитами против английской Ост-индской компании. Стал генералом в войсках небезызвестного Нана Сахиба. Штурмовал крепость Канпур. Именно Дауд-хан беспрекословно выполнил приказ Нана Сахиба вырезать пленных англичан, в основном гражданских, сдавшихся под гарантии личной безопасности. После подавления мятежа, удача покинула Дауда. В отличие от Нана Сахиба и муллы Азимуллы спастись ему не удалось. Отловлен. И, не смотря на заслуги перед Британской империей, Дауд-хан был не расстрелян – повешен.
Его сын, отец Салмана, совсем юным бежал из Индии в Турцию. Во второй половине 70-х годов 19 века, звук его имени «Ибрагим-бей», заставляла сердца болгар покрываться каплями ледяного пота. Ибо не было более кровавого и жесткого башибузука. Хотя само понятие «башибузук» до сей поры в Родопских горах считается самым ярким синонимом «кровожадности и жестокости». С ватагой конченных отморозков арнаутов он выжигал селения вместе с жителями, распинал православных попов, потрошил животы беременных женщин, скармливал грудных младенцев свиньям. За храбрость в боях под Плевной награждён султаном «золотой» саблей. После разгрома русскими Оттоманской империи через Египет Ибрагим-бей подался Северный Судан, где поступил на службу к Махди. Махди объявил себя тринадцатым имамом и вознамерился создать идеальное исламское государство, а если точнее, то возродить великий магометанский халифат в границах 137 года Хиджры. Возрождение было начато с северных границ Египта, не так давно ставшего английским протекторатом.
До сей поры в личном архиве британского премьера храниться пожелтевшее фото. Оно было сделано ещё совсем юным кавалергардом, а по совместительству военным корреспондентом «Tame’s» Уинстоном Черчиллем. На карточке, с завидным искусством фоторепортёра изображён момент атаки моджахедов Махди на британский экспедиционный батальон. Шеренга англичан из магазинных винтовок методично расстреливает рванувшихся в бешеном порыве фанатиков, вооружённых мечами и копьями. На левом фланге пулемётчик припал к гашетке станкового «Максима». В принципе, что бы решить исход противостояния вполне бы хватило одного этого фактора. В нижнем правом углу фотографической карточки виден расплывчатый фрагмент головы в чалме. И рука с простёртым ятаганом, указующим исламским инсургентам путь в райские кущи. Это и есть отпечаток личности Ибрагима-бея на негативе истории.
Через несколько лет беспокойный фундаменталист воспользовался амнистией данной по случаю восшествия на престол молодого русского императора Николая и вернулся в окрестности родного Гудермеса. В родовой аул. За время войн и скитаний в его хурджине, надо полагать, скопилось немало золотых безделушек и самоцветных камешков, обильно сполоснутых в крови своих прежних владельцев. Был построена добротная сакля из бутового камня. Куплена отара овец. Наняты пастухи. А вскоре 50-летний ходжа Ибрагим взял себе в жены 13-летнюю красавицу Золпу из небогатого, но весьма уважаемого местного рода. Через несколько лет у них родился сын Салман. Однако, умереть от старости и своей смертью у Ибрагима не получилось. Во время смуты 1906 года бывалый живорез не удержался, что б ни «тряхнуть стариной». Почти два года имя абрека Ибрагима-бея леденило сердца колониальных русских чиновников, да и простых горцев, чьё поведение хоть в чем-то входило в противоречие с весьма экзотичными нравами нового самозваного имама. Но второго Шамиля из него не получилось. Один из самых верных мюридов за 10 тысяч рублей золотом выдал карательной экспедиции горный схорон своего атамана. Дом в ауле был сровнян с землёй, а сам старый Ибрагим публично повешен на центральной площади. За шею. По преданиям очевидцев «столыпинский галстук» был ему весьма к лицу. И даже вывалившийся язык не портил общей картины. Таким образом, само проведение предопределило судьбу возможного первого чеченского космонавта Салмана Мадуева. Космогерра – точнее. Первого из землян, чья нога вполне вероятно первой опуститься на красную пыль равнин Марса.
Приход советской власти в горы Ичкерии Салман встретил хоть и юным, но уже весьма известным абреком. Поначалу с новой властью у Салмана сложились самые умильные отношения. При проклятом царском режиме он был ещё слишком юн, что бы грабить банки и почтовые кареты, и зарабатывал себе на жизнь тем, что пырял исподтишка кинжалом зазевавшихся путников на горной дороге. А когда созрел для более серьёзных дел – то все банки уже были ограбленные большевиками. В 1298 году Хиджры на счету 16-го партизана (когда в Чечню и Дагестан на короткое время вошли деникинские дивизии – все горцы на какое-то время стали партизанами, «красными» разумеется) было уже несколько известных подвигов, самый громкий из которых убийство белогвардейского полковника. Впрочем, полковник был зарезан в доме, где остановился на постой совсем не по классовым соображениям, а из-за золотых часов, пачки николаевских ассигнаций и потому что гяур.
В Салмане обнаружились удивительные таланты. Он обладал феноменальной памятью, потрясающей склонностью к овладению иностранными языками. По-русски (а в последствии и по-немецки, как впрочем, и по-английски) он свободно заговорил после всего лишь двух месяцев нахождения в среде лингвистических носителей. Помимо этого в совершенстве владел арабским литературным языком и его несколькими диалектами. Свободно изъяснялся по-польски и почти на всех языках народов Кавказа. Был склонен к овладению техникой. И был воином от Бога. А если точнее от сути этой противоположенной. Так как Салман, обладая какой-то нечеловеческой храбростью и хладнокровием кофейного автомата, был полностью чужд норм любой морали. Для него не было абсолютно никакой разницы между тем, что бы раздавить таракана и перерезать горло человеку. Патологическим садистом эта личность не являлась. Так как ради чистого удовольствия он обычно не убивал. Характеру этому был присущ рационализм матёрого брокера с Уолл-стрит. Он рисковал часто – но просчитано. Без азарта и куража присущего дикарям. Он был любопытен. К примеру, когда 14-летий Салман заинтересовался, как устроен человек из нутрии, то эту тягу к знаниям он удовлетворял тем, что в своём горном логове препарировал кинжалом горемычных путников, заарканенных на горной тропе. Он просто поражал теперь германских врачей своими знаниями анатомии и хирургии. И это при полном отсутствии какого-либо медицинского образования. При более тщательном знакомстве с этим индивидом у германских экспертов, знающих толк в своём деле, сложилось, и сложилось единогласногласно, впечатление, что в хорошо развитое, атлетически сложенное тело человеческой особи, вселён дух хищного степного волка, наделённого весьма изощрённым интеллектом. Его шальной взгляд прозрачных глаз цвета июльского неба над вершиной Казбека, вселял оторопь, даже в душу такого утончённого садиста в белом халате, как эсэсовский доктор Менгеле, включённый в число членов экспертной комиссии. Но это было потом.
А в начале 20-ых годов Салман Мадуев был признан новой властью за своего. Ещё бы, сам воевал с белогвардейцами совсем юным, а его почтенный родитель замучен царскими сатрапами. Повешен, так же точно как и старший брат вождя мирового пролетариата Владимира Ильича Ульянова, Александр Ильич.
Были учтены и заслуги в борьбе с религиозным мракобесием. После казни Ибрагима-бея, сироту взял себе на воспитание муфтий Омар, настоятель местной мечети, а его мать Золпу себе в жёны. Третьей женой. Что там произошло в начале 21-года в глухом горном ауле, одному Архангелу Джабраилу известно. Вот только муфтий вместе с семейством (жёнами, дочерьми и сыновьями) был зарезан, освежёван – а дом его сожжён. Золпы к тому времени уже не было на свете.
В 24 году Салмана приняли в комсомол. Уездный комитет выдал ему путёвку на поступление в электромеханический техникум в Ростове-на-Дону. Техникум был закончен с блеском. Салман обладал удивительной восприимчивостью к любого вида обучению. Но вряд ли бы из этого индивида вышел физик-теоретик. Всем своим знаниям и навыкам он искал исключительно прикладное применение. А применение это было направлено только на процветание организма и удовлетворение его физиологических потребностей. Впрочем, в потребности эти входило и здоровое любопытство молодого зверя к познанию окружающего мира.
В то время большевистская власть всячески заигрывала с национальными кадрами. Выходцы из нацменов доказавшие свою преданность Советам имели перспективу карьерного роста в паразитической номенклатуре, гнойной слизью затянувшей рану на теле планеты размеров в одну шестую часть суш. Сначала, по комсомольской же путёвке, Мадуев попал в ОГПУ. Та жестокость, с которой он выкорчёвывал остатки абреков воевавших в горах Ичкерии и Дагестана с представителями любой колониальной администрации, будь это «проклятый царский режим» или «власть трудящихся», шокировала даже видавших виды чекистов. Тех самых, которые в своё время, с ухмылкой, отправляли на дно Каспия баржи под завязку набитые пленными белогвардейцами, позарившихся на обещанную большевиками амнистию. Или вешавших православных попов на их же собственных кишках.
Тихонечько рьяный чекист-каратель был спроважен на партийную работу. Вскоре он был назначен на должность заведующего промышленным отделом волостного комитета ВКП(б). Женился на русской комсомолке. Это и решило его судьбу. Впрочем, женись Салман на беспартийной горянке, это вряд ли бы чего изменило. Сексуальные игры этого существа носили, как бы это помягче выразиться довольно оригинальный характер. Обладая чуть ли не кониной потенцией, горец во время полового сношения с женщиной сначала совершал сей акт обычным вагинальным способом. А потом без перерыва совершал то, что в милицейских протоколах обычно именуется «сношения в извращённых формах». Апогеем же соития, для этого представителя вида homo sapiens являлось завершающий удар кинжалом по шее партнёрши, раскраивающий горло от уха до уха. Что б фонтан тёплой, свежей крови плеснул свои брызги на колкую щетину щёк. В отличие от прочих представителей своего племени Салман с величайшим огорчением обнаружил, что в его организме присутствуют проблемы с ростом растительности на лице. А какой же горец без бороды? Пусть даже потенциальной. И кто-то посоветовал, что эту проблему можно решить, если протирать лицо кровью. Парной. Чьей не уточнялось. Впрочем, для товарища Мадуева особенной разницы между овцой и женщиной не было. Впрочем, как и между бараном и мужчиной. Невзирая на то, большевик он или беспартийный, горец или гяур. Салман порою удивлялся этой странной особенности своего сексуального поведения, однако, в конце концов, пришел к выводу, что если так есть, то так тому и быть. Таким образом, закончили свои жизни в его паучьих объятиях несколько десятков женщин. Молодых и не очень. Правоверных и нет. Горянок и жительниц равнин. Во время постельного общения со своей законной женой комсомолкой от этого заключительного акта любви перспективный советский кадр Салман Мадауев до поры воздерживался. Хотя и не без некоторого усилия своей воли, отлитой из легированной стали. Все остальные этапы любовных игрищ, ей, как ни странно, нравились. А возможно комсомолка, будучи в вопросах пола столь же раскована, сколь и невежественна, считала что так и нужно. К тому же, надо полагать понятие «оргазм», ещё более полувека оставаясь сакральным для большинства советских женщин, было не чуждо боевой подруге будущего первого арийского космонавта. Понятно, что столь мудрёного слова она не знала и называла сей миг блаженства просто и без изысков: «Хорошо». Растягивая звук «о» на последнем слоге в томно-сладостный стон-хрип. И всё бы возможно шло своим чередом. Но извивы путей проведения не подвластны блудливому бегу зрачков человека разумного. Они сливаются в цветную палитру расплывчатых пятен. И лишь после свершения какого-либо волевого или спонтанного акта проступают их контуры, которые обычно отпечатываются на душе тавром ужаса, растерянности, паники. Но не у всех. Когда как-то Салман не удержался, и всё-таки завершил половой акт, так как жаждалось его калеченому духу, ни ужаса, ни растерянности он не испытал. А о совершённых поступках никогда не сожалел. Как и о том, что комсомолка уже была месяца четыре, как беременна. Бывший абрек полностью отдался в ту липкую ауру предначертания, которую излучали разбойничьи гены предков. В тот же вечер он ограбил инкассаторскую карету, ловко зарезав двух охранников. С хурджином под завязку набитым тугими пачками червонцев и двумя вновь приобретёнными револьверами, подался не в горы, что было бы вполне естественно. И куда уже на следующий день отправилась совместная карательная облава ОГПУ и угрозыска. Спокойно купив билет в спальный вагон, он безо всяких хлопот доехал до Ростова-на-Дону. Обладая способностью быстро входить в контакт и звериным чутьём матёрого волчары, Салман легко сошёлся с нужными людьми. Он быстро нашёл тех, кто ему необходим. А именно опытного мастырщика, с блеском отработавшего обещанные ему червонцы, и даже успевшего толком рассмотреть их за секунду до то того, как Салман убедившись в безупречности работы, полоснул «мастера» кинжалом по горлу. И вскоре, обладая свежим комплектом новеньких советских документов на все случаи жизни (начиная от паспорта, кончая удостоверениями сотрудника ОГПУ, уполномоченного угрозыска и пропуском на завод Ростсельмаш), он легко, как мурена в омут вплыл в криминальный мир Ростова-папы. Подробности уголовной карьеры этого бывшего «перспективного советского кадра республиканского масштаба» заслуживают описания отдельно, в каком-нибудь чисто криминальном чтиве. Скажем лишь, что пресловутый Ленька Пантелеев, в сравнении с ним все равно, что лопоухий щенок мопса рядом с матёрым кавказцем-волкодавом. Да ведь и известность свою питерский бандит обрёл лишь потому, что был пойман, и угрозыску было чем гордиться. «Имам» (такое погоняло получил Салман у шальной ростовской братвы) был неуловим, визиток и главное свидетелей не оставлял. Работать предпочитал в одиночку. Случайные же подельники всегда разделяли печальную судьбу свидетелей преступления. Налёты Имама на инкассаторов и квартиры ответственных совслужащих (а где ещё можно было поживиться, что золотишкоми, что деньгами?) отличались дерзостью и скрупулезным расчётом. И трупами. Множеством трупов. Извейся завиток судьбы как иначе, вполне вероятно что к 37-му году Салман стал бы вторым, а то и первым секретарём республиканского комитета ВКП(б) Горской автономной республики, жил бы примерно так же сытно и весело, при этом не подвергаясь смертельному риску сопутствующему такому действу как вооружённый грабёж и разбой. Впрочем, именно в искомом 37-ом партия большевиков, вдохновлённая урчьим гением бывшего гангстера Джугашвили, как раз и производила дезинфекцию собственных рядов. Свинцом и кровью. А по сему простые воры и бандиты имели более реальный шанс сохранить целостность своей шкуры. Много больший, чем их коллеги по грабежу достояния республики Россия, носящие в нагрудном кармане своей одёжи красную картонку с профилем вяленого шпиона германского кайзера Вильгельма II. Как бы там не было, а Салману Мадуеву пока пришлось лишь довольствоваться мрачной славой неуловимого гангстера, чья жестокость заставляла примерзать к костям сухожилья даже у бывал урок, не отличавшихся особой сентиментальностью. А ведь раскаленные угли честолюбия, присущие таким характерам дикарей на которых налёт цивилизации подобен сапожному крему, натёртому на штиблеты, скроенные из человечьей кожи, чадили едким дымом на раскалённом противне мятежной души. И пока, вместо почётного звания преданного бойца партии Ленина-Сталина, удостоверения номенклатурного бонзы и талонов на посещение спец. распределителя, пришлось довольствоваться титулом «вора в законе» и разбойничьими трофеями. Хотя по всем криминальным понятиям «воровская диадема» не должна была коснуться лба «Имама». Но никто из «законников» не нашел в себе куража отказать столь страшному человеку. На что решились ростовские паханы, так это на то, что бы «слить» через третьих лиц местоположение логова своего коллеги угрозыску. Штурм хазы на улице Кирова в районе Боготяновки стоил жизни восьмерым сотрудникам ростовского управления НКВД. Имаму он обошёлся в сорок патронов к револьверу системы «Наган», двух ручных гранат и мощного впрыска адреналина в кровь. Но не свободы. По всем вполне логичным расчетам оперативников Северо-Кавказского управления НКВД, Мадуев должен был объявиться в родных горах. Однако чекисты Чечни и Дагестана зря дежурили в засадах оставленных в местах возможного появления матерого бандита. Оказалось он никому ничего не должен. С шармом, перешедшим границы наглости, он подался в Москву. Гастроли в «Белокаменной» прошли на бис. Салман жил в гостинице «Столичная» по безупречным документам пастуха-стахановца, сопровождающего на ВДНХ своего племенного барана-рекордсмена. Если бы в его шальную голову пришла мысль организовать покушение на наркома Ворошилова или самого товарища Сталина, то чёрт его знает – может быть, из этих предприятий и вышел бы толк не меньший, чем из двух дерзких до безумия ограблений двух сберкасс. Причем одной в нескольких кварталах от Лубянки. Опера из убойного отдела МУРа, под командой совсем тогда юного старшего лейтенанта Жеглова, сделали всё возможное, что бы раскрыть эти налёты и поймать дерзкого бандита. Тем более, что за невыполнение личного приказа нового наркома госбезопасности Лавра Берия «найти и обезвредить» и Жеглову и его бойцам была обещан трибунал. Обещание, не смотря на абсурдность постановки вопроса, было в соответствие с духом времени вполне реально. Как уже говорилось, муровцы сделали всё возможное. Но свершить «не возможное» им было не дано. А именно. Представить себе, что оборзевший гангстер, не хорониться в какой-нибудь хазе в Марьиной роще, а преспокойно нежиться в шикарном номере «люкс» самого дорого московского отеля. Тасуется среди стахановцев, приглашенных советским правительством продемонстрировать свои достижения на ВДНХ всем братским народам Великого СССР.
В полдень лихой налётчик обедает в ресторане «Арагви». Меню стандартно. Шашлык из парной ягнятины, осетрина с хреном, сациви, белые грибы, раковый супчик и прочие прелести грядущего светлого будущего, которые вскоре станут доступно всему населению. А пока только передовикам производства, партийной номенклатуре не ниже среднего звена, чекистам, ведущим артистам МХАТа, высшему комсоставу РККА, классикам социалистического реализма типа Максима Горького с Алексеем Толстым и бандитам. Всё это изобилие запивалось прекрасным розовым «Саперави» и пузырящимся боржомом. На голове «Имама», конечно же, красовалась не виртуальная диадема «вора в законе», и не будёновка, а карнавальная туркменская папаха, которая не снимается во время корма в полном соответствии с законами гор и Моисея. На груди черкески «стахановца пастбищ» сверкает новенький орден «Трудового Красного Знамени». Это сверху опереточных серебреных газырей. А ниже на поясе кинжал в чеканных ножнах. В отличие от ножен кинжал в них был совсем не сувенирным. Он уже давно и досыта напоен горячей кровью из перерезанных глоток. В «Арагави» Салман появлялся красиво. С возгласом «Вах!» сбрасывал на руки подоспевшему швейцару шикарную каракулевую бурку, подшитую мехом колонка и волочащимися по паркету волчьими хвостами, добытыми храбрым чабаном якобы во время обороны вверенной ему государством отары от налёта волков-вредителей. После этого сверкнув в огромном, золоторамном зеркале, серебром газырей, белками глаз и ослепительной улыбкой, брал под руку свою спутницу, и чинно двигался в обеденный зал. Там, при появлении этой пары, джаз-банд приветствовал их, с остервенением наяривая попурри из: «лезгинки», «Сулико» и «Аравая». В щедрых чаевых музыканты не сомневались, хотя бы, потому что они выплачены на месяц вперёд. А пара была ещё та. Спутница «Имама», яркая платиновая блондинка напоминала одновремённо сразу трёх кинодив молодого советского синематографа. А именно Любовь Орлову, Ларису Ладынину и Валентину Серову. Оленьи, с поволокой глаза Серовой, великолепно смотрелись на чудном славянском лице Ладыниной. И голос лицу под стать. Бархатистый, с нотками целомудренной скромности, которые, как фата скрывает на лице невесты жажду первой брачной ночи, маскировали сладострастные интонации готовой к соитию любовницы. А фигура – такая точно как у американской акробатки Мэри, выплясывающей чарльстон на жерле мортиры в блокбастере киностудии «Мосфильм» - «Цирк». Только талия намного осинестей. Все стати фигуры подчёркивало платье, великолепно скроенное из креп-жоржета, которое в свою очередь оттенял идеальный коверкотовый жакет. Он контрастно очерчивал шикарный бюст, пышность которого озарял новенький орден Ленина. Орден на бардовом фоне походил скорее не на высокую правительственную награду, не так давно вручённую козлобородым президентом СССР Калинином, а шикарную брошь, подаренную щедрым шотландским лордом леди своей мечты за ночь умопомрачительной страсти.
Звали красавицу Дуней. Была она дояркой. Стахановкой. Как и Салман являлась участницей ВДНХ. Только не фальшивой, а настоящей. Жила в соседнем с нашим героем номере. На выставку достижений Евдокия сопровождала корову-рекордсменку. За рекордные удои с которой и была она удостоена вышеупомянутой правительственной награды. И права две недели пожить в «светлом будущем», то бишь, в люксе гостиницы «Столичная». Впрочем, всё относительно. И фальшь в том числе. Если бы корова по кличке Индра (уменьшительно-ласкательное от «Индустриализация») действительно дала те надои, о которых указано в письме-рапорте от вологодских колхозников ЦК ВКП (б) и советскому правительству, то у неё бы вымя отвалилось.
Помимо «выставочного» экстерьера, Дуня была не глупа, в меру стервозна, а главное наделена редким даром сношаться, как сиамская кошка по весне. Любила это дело, знала в нём толк и умела с выгодой пользоваться такого рода навыками. Процесс соития с ней ставил на психики и памяти самца вида homo sapiens неизгладимое тавро блаженства и удовлетворённости. Голодно-навозная колхозная жизнь явно не прельщала эту незаурядную личность. И решила Евдокия любой ценой вырваться из того, положения илотов на государственных латифундиях на которое обрекла большевистская клика миллионы крестьян, возродив (через семьдесят лет после отмены) крепостное право в России, или же, если угодно рабство негров на плантациях Южных штатов Америки времён Скарлет О’Харра. Хотя, спору нет, белокожие негры Смоленщины и Вологодчины имели всё же несколько больше перспектив жизненного развития, чем их собратья по ярму периода гражданской войны в США, и примерно такие же, как их пращуры времён царя Бориса, после отмены «Юрьева дня». Но с другой стороны южные плантаторы (не говоря уже о русских помещиках) относились к своему поголовью двуногого скота более, если не гуманно, то рачительней, что ли. И менее ханжески, чем кремлёвская банда политических уголовников к ста миллионам крестьян. Доставшихся им в придачу к неиссякаемой кормушке под торговой маркой «Россия».
Для восхождения по социальной лестнице советского уклада Дуня, безошибочным нюхом течной самки, выбрала верный, столетиями проверенный метод. Так же точно честолюбивые смазливицы испокон веков карабкались к диадемам герцогинь и королев, подвешенных на вроде бы недостижимом крюке врожденного аристократизма. Или с настырностью не меньшей, провинциальные двуногие сучечки, в душах которых лопнул гнойник зависти и безысходности, норовят вынырнуть из липучей жижи повседневной обыденности в свет юпитеров, озаряющий манкий быт голливудовских кинодив.
С шармом, тактом и соблюдением всех ритуалов весеннего гона парнокопытных, Дуня ударно отработала передком сначала с главным скотником, потом с зоотехником, с председателем колхоза, с секретарем первичной партийной организации и со вторым секретарем райкома партии ответственным за колхозное строительство. Переспала бы и с первым секретарём. Но этот пост занимала прокуренная бой-баба пятидесяти лет товарищ Мурцева. И хоть кумиром этой фанатичной большевички была посол Советского Союза в Швеции всё ещё не утратившая некоторой обольстительности бывшая дворяночка Коллонтай, понятия о лесбийской любви товарищ Мурцева не имела. Да вообще женские половые органы (в отличие от мужских) она считала атавизмом человеческого организма, такими же, как и аппендикс, и предназначенными исключительно для отправления естественных нужд, в реестре же «естественностей» «секс» не числился.
Короче, в итоге удой молока, выданный коровами доходягами целой фермы был записан на счёт Дуни и её верной Индры. И завертелись шестерёнки пропагандистского механизма советской идеологической машины. Землеройки-эскалатора «из грязи в князи». Всё кончилось орденом Ленина, путёвкой на Выставку Достижений Народного Хозяйства и двумя неделями счастья в шикарном московском отеле, где соседом по номеру с права был настолько же прогрессивный, сколь и экзотичный американский негр Пол Робсон, а соседом с права красавец-джигит представившийся Джабраилом. Герой-чабан. Стахановец. Орденоносец. Щедрый. Не бедный. С манерами халифа из «Тысячи и одной ночи».
Единственная проблема у партийного руководства района, где находился Дунин колхоз имени Клары Цеткин, возникла с коровой. Если бы Индре, как и всем её сестрам по скотоподобному состоянию, воля всевышнего вдруг бы предала человечий облик, облик бы этот, являл из себя зэка доходяг, долбящих кирками вечную мерзлоту на Колыме. А даже в кадрах пропагандисткой кинохроники, разоблачённые «враги народа», выглядели сколь жалкими и злобными, столь и ухоженными. На дистрофиков уж явно не походили. А корова-рекордсменка должна смотреться не только не хуже разоблачённых вредителей, а своей упитанностью и лоском показывать преимущество колхозного строя и верность курса партии большевиков.
На «бацилльные палочки» трудодней колхозники в большинстве своем, в лучшем случае получали шашель с пшеничной пылью, и зачастую питались супчиком из крапивы лебедой приправленным. Что ели коровы никто точно не знал. Впрочем, спускаемый из Москвы план по мясозаготовкам решал данный вопрос сам собой. Но проблема вышла уже даже не областной, а на всесоюзный уровень. А по сему на совещании в Вологодском обкоме партии, посвященном специально этому вопросу, было решено обратиться в ЦК за разрешением закупить корову в буржуазной Голландии, что бы орденоноске-стахановке было с кем достойно представить достижение народного хозяйства Вологодчины в столице нашей родины. В городе Москве. А несчастную Индру решили актировать. Как павшую в борьбе с эпидемией ящура. И хотя эпидемии ящура так и не случилось, но за её несвоевременную локализацию председатель колхоза, скотник и зоотехник получили по пятнадцать лет лагерей как вредители. А секретарь райкома партии товарищ Мурцева расстреляна как скрытая троцкистка, за одно с партийным секретарём колхоза имени Клары Цеткин, фамилия которого не запомнилась, и о нём было известно только то, что это правый уклонист от магистральной линии партии Ленина-Сталина. Враг народа, короче. Впрочем, если бы данное событие случилось месяц спустя, то на Колыму бы отправились партийные секретари, а колхозное начальство было расстреляно. Так в июньской разнарядке областного НКВД пункты о «троцкистах» и «вредителях» поменялись местами. Хотя если бы события произошли не в июне, а в октябре всё бы осталось по-прежнему, разве что к компании расстрелянных партийцев присоединилось бы армейское руководства Военного Округа. Впрочем, оно, как многие из чекистов превращавших в явь московские разрядки юридического кошмара – никуда не делось. К литерному эшелону по маршруту «СССР – Пекло» новые вагоны с пассажирами прицеплялись по ходу движения поезда. Очевидно раскладка такого рода пасьянсов (сходящихся всегда, хотя порою с парадоксальным для игроков результатом) было своего рода забавой для калеченных душ высшей партийной номенклатуры Страны Советов.
Статный, стройный, атлетически сложенный Джабраил показался Дуне принцем из сказки. О «Золушке». В переводе на турецкий язык. От лучистого взгляда его глаз, голубых как небо в июле над сахарной тюбетейкой горы Эльбрус, и прозрачных как вода в горном ручье, сердце доярки, и без того не холодное, потекло как смола в асфальтовом котле. Но природная бабская хитрость подсказала ей не «давать» джигиту в первый же день знакомства. И хитрость не обманула. Отдайся Дуня сразу же, то так бы и не насладилась изысканной кухней ресторана «Арагви».
А когда это случилось то, постанывая от счастья под Джабраилом на широкой кровати номера «Люкс», Евдокия, захлёбываясь оргазмическим всхлипом вопросила: «Ты меня любишь, Джабушка»? Ответом стало увеличение ритма поступательной работы гениталий джигита. Что было красноречивей любых слов.
- Джа-а-абушка, а-а, Джабушка, а как будет по-грузински «Люблю», - захлёбываясь блаженством, вопросила Дуня, сцепив задранные ноги в «Андреевский крест» на, двигающейся, во всё убыстряющемся темпе, спине джигита. Для неё, как и для подавляющего большинства обитателей среднерусской равнины, все кавказцы, даже вайнахи с армянами являлись «грузинами». Салман не развеивал этих иллюзий. А по сему, вместе с весьма своевременным семяизвержением, выдохнул в ответ первое, пришедшее ему на ум звукосочетание, звучащее на восточный лад: «Барбарбия»!
- Красива… - млеющая от блаженства доярка-стахановка в этом звуке растянула букву как резиновую рессору.
А Салман делово перевернул размякшее тело партнёрши со спины на живот. Придал его податливым членам форму сфинкса, и приступил к исполнению второго акта пьесы под рабочим названием «Любить по-грузински».
- Джабушка, а, а, а-аа, Джа-а-абушка, а как по-грузински будет «красива-аа», - Дуня бряцала жемчугом зубом от счастья и мерных толчков корпуса партнёра, девятый вал страсти которого, с упорством зимнего шторма у берегов Сочи, накатывался на упругий волнорез ягодиц доярки.
- Киргуду, - прохрипел, не думая, лже-Джабраил нащупывая свободной рукою ножны с кинжалом, небрежно брошенные на стул поверх черкески с газырями. Что касается косматой чабанской папахи, то любился джигит, её с головы не снимая. Таково было желание Дуни. Последняя воля так сказать.
- Джаа-а-абушка, а Джабушка, ты меня возьмешь замуж? Я согласная.
- Канэчна, - весло отвечал Салман, одной рукой разворачивая Дунину шею, другой со звоном освобождая клинок из ножен. Последнее что видела ударница соц. труда это рубиновые кремлёвские звёзды в окне номера и, сверкнувшее лезвие.
О-ох! Зачем вы девушки арийцев любите?
… Как опергруппа лейтенанта Жеглова вышла на волчий след «Имама», до сих времён остаётся профессиональной тайной МУРа. Брали настолько же лихого гангстера, сколь и кровавого сексуального маньяка в экспрессе «Москва-Владивосток», который уже верст 200 отмотал от Садового кольца в направлении бухты Золотой Рог. Не взяли. Ушел Имам в полном соответствии с законами советского нео вестерна. По крышам вагонов. На бегу, с обеих рук, «по-македонски» отстреливающегося из двух наганов от сотрудников НКВД, тушками подостренных вальдшнепов падающих в железнодорожный кювет по ходу состава. С последним, картинным прыжком с крыши хвостового вагона Транссибирского экспресса на последний вагон встречного поезда «Новосибирск-Москва» во время промчавшегося по параллельной рельсовой колее…
Впоследствии слухи, которые как клубы горчичного газа французские окопы под Ипром, окутали сознание московского творческого люда, не брезговавшего якшаться с чекисткой братией за «рюмкой чая» в том же «Арагви», вдохновило сталинского кинематографиста Пырьева снять пролетарский кино-шедевр «Свинарка и пастух». Как сиквел шекспировского опуса «Ромео & Джульетта», в свете текущей большевистской политики «обострении классовой борьбы в процессе построения социализма». Но перед взором зрителей в 41-ом году на экране предстала совсем иная история, чем изложенная в первоначальном варианте сценария, безжалостно искромсанного цензорами, с хамелеоньей скоростью переточивших свои ножницы на изгиб звериного оскала времён наркома Берии, несомненно более либеральных в сравнении с людоедским периодом сталинского наркома НКВД Николая Ежова.
В первоначальном варианте сценария доярка Дуня, превратившись в свинарку Глашу, в исполнении актрисы Ладыниной, в составе колхозной делегации сопровождала на ВДНХ хряка-рекордсмена по кличке «Чемберлен». Здесь, в Москве, на Выставке Достижений и повстречалась Глаша с красавцем-чабаном Автондилом. На самом же деле Автондил оказался затаившимся троцкистом и по совместительству турецко-японским шпионом. По природной злобе на советскую власть и по заданию своих заморских хозяев Автондил (а на самом деле, закоренелый белогвардеец Кипчак-бай, бывший жандармский ротмистр, убивший стахановца Автондила, и пользующийся его документами) пытается организовать злодейское покушение на наркома земледелия. И заодно подорвать основы социалистического свиноводства путем отравления племенного хряка благородного Чемберлена. Рекордное потомство этого чудо-производителя, согласно планам ВКП (б), должно было обеспечить салом и щетиной все население СССР в течении третьей пятилетки. Для этих целей он пытается обольстить честную и чистую Глашу, при помощи фальшивых улыбок и шика бывшего деникинского офицера. Глаша, хоть и чувствует что-то неладное, но чуть было, не устояла перед коварными чарами оборотня в папахе. Наивная колхозная красавица почти запуталась в липкой паутине сплетённой коварным шпионом. Тем временем жених Глаши, участковый милиционер Кузьма сердцем почуявший недоброе, бросает все свои дела и так же добирается до Москвы, не смотря на происки коварных агентов Автондила и целого сонма вредителей на железной дороге. Ценой своей молодой жизни Кузьма спасает наркома земледелия и Чемберлена. У Глаши открываются глаза на истину. Коварный шпион пойман и обезврежен. На могиле геройски павшего в борьбе роковой Кузьмы, Глаша клянется быть верной памяти своего суженого и делу партии Ленина-Сталина. И заодно увеличить поголовье свиней в родном колхозе. Хряк Чемберлен тут же. Согласно кивает головой. Он почти как человек. Всё понимает. Только что не разговаривает по-человечьи. То есть один из главных положительных персонажей. По ходу фильма умница кабан даже не лакает молоко с ядом, которое плеснул ему в кормушку коварный шпион. В силу вышеприведённых факторов по настоянию цензоров хряк был переименован из Чемберлена, британского империалиста, в Рабиндраната Тагора, представителя народа братской Индии, угнетаемого этими самыми империалистами. Писателя почти такого же масштаба как и Макс Пешков.
Как ни странно шпионско-вредительская линия сценария была забракована консультантами из НКВД. Чернявый чекист с петлицами майора госбезопасности говорил,
- В данном сценарии отсутствует правда жизни. Понимаете, товарищ режиссер? Неправдоподобно у вас враг народа выглядит. Шпион не может быть кавказцем, грузином тем более. Кавказцы гордый, храбрый народ. Горячий, разве что. Зарезать кавказец может. Но что б шпионом стать? Вай! Нет здесь правды жизни. Это же абсурд. Уберите. Исключения из правил, конечно, всякие бывают. Но ведь вашу картину весь советский народ смотреть будет. А не все у нас люди политически зрелы. Обобщения нехорошие возникнуть могут. Понимаете, товарищ, режиссёр?
Конечно же, Пырьев всё уяснил. В итоге, пастух из скрытого троцкиста, превратился в передовика производства. Из Автандила в Ибрагима. И из грузина в черкеса. Свинарка так свинаркой и осталась. Кузьма выжил, но не добился успехов в личной жизни, а из работника органов безопасности стал простым колхозником. Чемберлен же, не смотря на переименование в Рабиндраната Тагора, и вовсе вычеркнут из сюжета. А сам сюжет из шпионского триллера сделался банальной любовной историей, которая, не смотря на это (а возможно этому и благодаря) вызвала восторг в душах зрителей.
 А Саламан, после некоторых, отнюдь не нищих скитаний, все-таки подался на свою историческую родину. В горы.
А в Горской республике дела шли своим чередом. Полевые командиры абрекствующие в ущельях Чечении проявили змеиную живучесть. Многие бандиты начали свой, не то джихад, не то разбой ещё при царском режиме. А последний из этого поколения моджахедов был отловлен седобородым старцем в эпоху среднего Брежнева. Он отстреливался от спец.наза КГБ из шмайсера до последнего патрона. Тогда на северном Кавказе установилось зыбкое затишье до 90-х годов 20 века. Примерно такое же, как в период после капитуляции Шамиля до Революции 1905 года. А к 1940 году едва-едва НКВД, удалось локализовать (но не уничтожить) самую крупную банду полевого командира Майербека Шарипова, как поднял мятеж бывший прокурор города Грозный Хасан Исфраилов. Хасан лично знал Салмана. В 20 годах они вместе служили в ОГПУ, а потом в уездном комитете РКСМ. А по сему в банде Мадуева встретили с распростёртыми объятиями. Отряд состоял в основном из пестрого полууголовного сброда, пополнившего его состав после успешного налёта Исфраилова на тюрьму в Гудермесе. А по сему после первого же столкновения с регулярными частями РККА, душманы были частично уничтожены, частично рассеяны. Однако их главарям удалось скрыться в горах, и там благополучно дождались вторжения вермахта в пределы СССР.
Хасан, как и большинство дикарей получивших европейское образование, обладал весьма изощренной аналитикой интеллекта. По куцым сводкам совинформбюро он произвел блестящий анализ политической и военной ситуации и заявил подельнику, что Советам пришел «пыздец». И к лету немцев следует ждать на берегах Терека. Он ошибся ровно на год, однако вместе с остатками своей банды, всё дождался прихода «освободителей от «русского ига». Что касается Салмана, то его или интуиция подвела, или же наоборот, чутьё звериное в такой извив гадючий изощрилось, что не поверил он в то, что СССРа опрокинется после первого же удара чугунного германского кулака в стальной перчатке. Рухнет конечно. Но как в горской сказке. Разрубленные железными лопастями германской военной машины, шевелящиеся куски красного дракона, кровоточа и смердя, сползутся друг к дружке. И снова срастутся в тело ожившего чудовища. Обезображенного. Но ещё более злобного. Ещё более могучего. Все народы красной империи ненавидели кремлёвскую клику циничных горилл, свивших своё гнездо в древнем кремле. И что русские, а и не русские кое-кто так же, с немцем воевать всё же станут. И не потому-то Сталин со Ждановым был кому-то более люб, чем Гитлер с Герингом. И не, потому что в части своей большей русские евреев ненавидели меньше, чем те же германцы. Когда враг приходит на эти земли то русские побеждают врагов не так как китайцы, растворяя их в протоплазме гениталий своих самок. А уничтожают их. И за ценой не стоят с удалью палаческой. И разум российский, вечно сонный и пьяный вдруг кровью похмелённый ото мги дремотной очухивается. И спины разгибаются. И подлость природная в благородство исконное превращается – как жаба в царевну. А раболепие – в гордость, извивом тем же. И изничтожается враг обычно. Как на сей раз будет? Смутно зверолюду Салману о том представлялось. Но знал одно он твёрдо. Что б Рассею напрямую подчинить, как Гитлер видно наметил – то русских всех извести нужно. А тяжко это. Много их. Вон евреев травоядных, что в очередь к печам крематориев сами становятся, все не смиряющихся с тем, что «народ Гёте и Гегеля не может такого, так… и т.п.» и то одним махом не получается. А русских, коих евреев на порядок больше, и каждый из которых перед тем как раздавленным быть сапог вражий ужалить норовить – как? А никак. Есть способ один, конечно. Но не Гитлеру с его разумом воспалённым до того додуматься. Да и не с терпением фюрера германского метод подобный применять. Метод какой? А не трогать Россию лет 40-50. Дать самой в соку своём собственном, вечно колобродящем, промариноваться. И тогда русские сами себя поизведут. Как крысы в бочку железную посаженые, друг дружке в горло вцепятся. Сожрут опарыши изнутри яблоко империи их породившей и плотью своей выкормившей. Не верил, короче, Салман что немцы войну начали что бы народы России от большевистского ига избавить. Большевиков с евреями изведут – это да. Гитлеру «пространство жизненное необходимо». Рабы и земли нужны. А из большевиков – какие ж рабы? Лодыри, тунеядцы, тупицы – к труду никакому не способные. А горло драть на митингах, да надсмотрщиками на плантациях хлыстом смердов стегать у фюрера и свои комиссары-дармоеды найдутся. Значить в печку. А вот в том, что немцы раздолбают Красную Армию Салман был уверен. А значить победят. Худо ли бедно ли – победят. Францию ж одолели. Теперь Англию добивают. А Франция это не Польша. Знал бывший партработник кое-что про Францию. Ведь с чем большей ненавистью красная пропаганда брызгала пеной в сторону чего-либо, тем большее уважение и притягательность это «что-либо» вызывало в душах индивидуумов, в чьих черепных коробках есть хоть немного мозгов. А раз так, то идиотом стать нужно, что бы быть не с победителями. Салман идиотом не был. Разумом матёрого хищника он чётко просчитал, чем раньше начать службу новому хозяину, тем в большем почёте будёшь.
Короче, в самом начале августа 41-года, когда вермахт форсировал Днепр и приступил к окружению стад РККА в районе Киева, на КП 4 штурмового батальона 11 армии генерала Ренхенау вышел очередной перебежчик. Он сильно отличался от тех превратившихся в животных бойцов Красной армии, отары которых «пасторы» в железных касках сгоняли в унылые колоны, змеящиеся на Запад. У немецкого офицера, знающего русский язык, перебежчик вызвал интерес. Гордая осанка. Высокий рост. Шальные глаза цвета талой воды, в которых можно было прочесть всё, что угодно кроме страха. Он не выглядел истощённым. Скорее даже наоборот. Красноармейская офицерская форма на нём была новенькая, отутюженная, хотя и со споротыми знаками отличия. Не смотря на типичные славянские черты лица, было в облике этого человека всё же что-то не русское. Возможно это, а возможно то, что в состав своих фраз при общении с сортировщиком этот индивид вставлял куцый набор немецких слов, типа «nat;rlih» или «Stalin kaput», но делал это весьма к месту, а главное звуки на наречии Гёте звучали неотличимо от произношения какого-нибудь берлинца. Короче, все эти факторы заинтересовали штандартенфюрера СС некоего фон Краузе, начальника одного из подразделений системы «Цепеллин», структуры VI отдела РСХА Вальтера Шеленберга, дублирующую школы системы «Сатурн» Абвера, по дрессуре диверсантов из среды военнопленных на Восточном фронте.
Краузе не спеша, обошел по кругу сидящего на стуле русского. Это был один из его первых тестов на профпригодность потенциальных диверсантов. Если сидящий допрашиваемой будет вертеть головой, уцепившись взглядом за фигуру дознавателя – это одно… Этот русский, кажется, не обращая внимания на движения офицера, терпеливо ждал вопросов, и что-то сосредоточено высматривал в портрете Гитлера над столом в кабинете. Штандантерфюрер наконец сел за стол, сцепил пальцы и, сощуряся, глянул прямо в глаза перебежчика
- Что у вас есть сказать немецкому командованию?
- Я хочу служить Великой Германии и её фюреру Адольфу Гитлеру.
- Похвальное желание, - Краузе сардонически усмехнулся, - Однако, хочу заметить. Это честь, которой может быть удостоен не всякий из тех, кто не является представителем Великого народа Германии. Вы ведь не есть немец?
- Нет, Herr офицер, я вайнах. И горжусь этим, так как (перебежчик бесстрашно оскалися) нечего другого мне не остаётся.
Краузе ухмыльнулся.
- Я никогда не слышал об этой нации. И, следовательно, есть основания полагать, что она не имеет никакого отношения к евреям. Как ваше имя?
- Салман. Фамилия Мадуев.
- Салман… Что-то восточное. Вайнахи не родственны арабам?
- Нет, Herr офицер. Разве что мы братья по вере в Пророка.
- Вы мусульманин?
- Именно так, Herr офицер.
- Это есть не совсем хорошо.
- Почему, Herr офицер?
- Потому что ниже пояса вы имеете все признаки еврея, так ведь?
- Именно так, Herr офицер, смею так же заметить, что моё имя Салман в европейской транскрипции звучит как «Соломон».
- А вы откровенны, Салман.
- Мне нечего скрывать от германского командования.
- А какую пользу вы принести райху, кроме слов о желании служить?
- Я воин, Herr офицер. Я уже десять лет воюю с Советами. С русскими.
Краузе помолчал несколько секунд. Салман ему нравился. В нём чувствовался стержень. Разумеется, если всё это не игра, которой учат на агентурных курсах НКВД.
- У вас имеется какие-либо доказательства подтверждающие ваши слова?
- Что имеет в виду, Herr офицер?
- Документы какие-нибудь.
- Так точно, Herr офицер, прикажите принести мой вещмешок.
Краузе что-то по-немецки пролаял часовому. Тот, щелкнув каблуками, покинул помещение.
- Что ж, - Немец с наслаждением раскурил сигарету, и пустил дым в лицо Салману, - Поглядим, насколько профессиональны чекисты в обеспечении своих агентов документальной легендой. Может, прекратим ломать комедию, и начнем разговаривать всерьёз?
- С вашего разрешения, Herr офицер, - продолжим.
- Ну-ну…
Вот Краузе уже знакомится с содержанием вещмешка перебежчика. Оно состоит из тугой стопки воинских удостоверений офицеров РККА перевязанных шпагатом и узелка покрытого бурыми пятнами, фунт весом. Штандантерфюрер с любопытством принялся раздирать слипшиеся от крови страницы офицерских книжек. Старший политрук Дерибаско, майор Ходорковский, комкор Потанин, старший политрук Аликперов, капитан Прохоров, батальонный комиссар Абрамович… двадцать пять документов офицеров Красной Армии. Фашист бросил воплощающий взгляд на безмятежное лицо Салмана, - Как к вам попали эти документы?
- Это есть мой первый, посильный вклад в дело победы Великой Германии. Эти бумаги изъяты у уничтоженных мною врагов райха по дороге из Ростова-на-Дону сюда.
- Вы что убили всех этих… - В голосе немца слышалась растерянность, он был просто поражен, - Как?
- Зарезал, - просто и весло ответил Салман.
- И это можно проверить, - Краузе осознал глупость вопроса, однако не смог удержаться, что бы его ни задать.
- Конечно, - Салман по-детски улыбнулся и кивнул на узелок.
Штандартенфюрер с опаской и брезгливостью развязал его. И отпрянул, чуть не упав со стула. Он с трудом сдержал рвотный спазм. В развернутой тряпице было с пол сотни человеческих ушей.
Без дальнейших особых проверок Салман Мадуев был направлен в школу диверсантов «Цеппелин». Он показал выдающиеся результаты. Его досье попалось на глаза Шеленбергу. Тот показал его Гейдриху. В ноябре 41-го как раз начался комплектоваться экипаж «Валькирии». Обергруппенфюрер счёл данный выдающийся экземпляр весьма достойным кандидатом.
Следующим потенциальным членом экипажа «Валькирии» являлся некто Тойво Пуго.
 Во времена Гражданской войны в России многие наслышаны о «красных латышских стрелках». А были и другие. Тоже «красные». Но эстонские. Слава этих ландскнехтов Революции не столь громка не только оттого, что в отличие от латышей их было не дивизия – а батальон. Это подразделение, приписанное к Харьковской ВЧК, и его курировал лично небезызвестный палач Саенко, осуществляло чисто карательные функции с аккуратностью и на совесть. Так же точно оно служило новой уголовной власти. Честно и педантично. Ведь каждый из бойцов считал себя человеком культурным, цивилизованным и законопослушным европейцем. В подразделении имелся даже полковой капеллан, заменявший комиссара. Ревельский пастор-расстрига. Понятно он не носил пасторскую манишку, а одевался, как и все прочие в красноармейскую форму, которая только на ордах бывших дезертиров, превратившихся в боевой кулак пролетариата, выглядела неряшливой и убогой – а на эстонцах смотрелась не хуже чем одёжка прусского покроя на теперешних солдатах вермахта. Эстонские стрелки использовались обычно там, где было необходимо провести массовый расстрел или тотальную зачистку какого-нибудь казачьего хутора или украинской деревни, жители которых досаждали Советской власти своей перманентной склонностью к мятежу. Особенно отличились эстонцы при подавлении Верхне-Донского восстания и на последнем этапе противостояния между Советами и батькой Махно. Ведь даже самые отмороженные части красноармейцев иногда становились не совсем надёжными. Если приходила директива ЦИК вылущить какой-либо посёлок подчистую, включая грудных младенцев. И сколько бы полевой комиссар не распинался перед строем, что не важно каков возраст врага мирового пролетариата, сорок лет или полтора года, вражиная сущность его от этого не меняется – не всегда помогало. Одно дело во время погрома жидятам черепа как орехи колоть, другое дело каким-никаким православным, свои ж вроде… Даже наградные золотые часы с подписью председателя реввоенсовета товарища Троцкого не всех соблазняли. С эстонцами подобных проблем не возникало. К тому же они никогда не насиловали женщин перед тем, как вспороть им живот, а главное, всё реквизированное имущество сдавали до последнего зернышка и серебреной ложки, или нательного золотого крестика, довольствуясь лишь жалованьем и усиленным пайком. И при условии того, что жалованье и паек не задерживались, эстонцы были весьма благонадёжны. Командиром 2 роты карательного эстонского батальона и был Лембет Пуго, отец Тойво. В отличие от своих прибалтийских собратьев участь эстонских карателей сложилась не столь боголепно. Большая часть латышей вернулась на родину, где преспокойно дождалась прихода советской власти в 1940 году. Кое-кто впоследствии успел послужить и в «ваффен-СС», кто в СМЕРШ и МГБ Латвийской ССР, а кто и в «лесных братьях». Из оставшихся строить социализм на одной шестой части суш, все почти дожили в сытости и холе на ответственных должностях, аж до 1937 года.
А эстонский карательный батальон летом 21-года был почти под корень вырублен под Гуляй-Полем, лихими эскадронами Нестора Махно прорвавших невод будёновской облавы-загона. Каратели встретились с махновцами на марше. Когда двигались к какому-то хутору, только освобождённому кавалеристами 1 армии Будённого, обитатели которого по достоверным сведениям снабжали батьку фуражом и провиантом. Лембету повезло. Видно дрогнула рука у «батькиного» конника, и шашка опустилась на его бритое темечко почти плашмя. А по сему удар не раскроил череп до плеч, а только оглушил бойца-интернационалиста. После гражданской войны Лембет не возвратился в родной Ревель, где его ждала семья, жена и сын Тойво, а продолжил служить молодой советской Республике. Что его ждало в буржуазной Эстонии? Место забойщика крупного рогатого скота и птицы на скотобойне, где он работал до призыва в Царскую армию? А безработица на что? Свобода? Но какая свобода может сравниться с той властью над жизнью и смертью, которая дана пролетариатом обладателю мандата ВЧК. Скучные будни. Лембет остался на службе Советской власти, в её карательном органе. ОГПУ. Но не следователем. И ни иностранным резидентом, такое предложение он получил по началу от самого Дзержинского, так как по-немецки разговаривал не хуже чем на родном эстонском и лучше, чем на русском языке. По крайности без режущего слух резинового прибалтийского акцента. А палачом. Безо всяких там эмоционально-патетических прилагательных к данному понятию. К 38-му году имел петлицы майора госбезопасности и руководил отдельной спец.ротой НКВД. В обязанности его подчинённых входило воплощать в реальность вердикты, вынесенные суровыми, но справедливыми советскими судами, судилищами и тройками НКВД. Сотрудники Лембета получали двойной оклад, усиленный паёк, водку и одеколон «Шипр» без ограничений. Одеколоном умывались после трудовой вахты, водкой снимали стресс. Всё-таки служащие чекистской живодёрни принадлежали к биологическому виду homo sapiens, чьи представители являются высшими представителями животного мира с весьма развитой нервной системой и сложной психикой. Распорядок службы – сутки трое. Рота работала в три смены. С декабря 1934 года начался конвейер. Такого напряжения майор Пуго не испытывал даже в период осеннего забоя скота, когда крестьяне окрестных с Ревелем хуторов привозили на убой отслуживших быков и коров. Лембет Пуго в основном, конечно же, занимался надзором и канцелярией, наган брал лично в руки (в правую) только в особо ответственных случаях. Когда в рапорте высшему начальству было уместна строка: «исполнил лично». В частности именно «лично» он разрядил револьвер в голову Рыкову, сменившего в своё время Ленина на посту пред. Совнаркома. Такой же чести был удостоен визжавший как боров на бойне первый председатель Коминтерна и секретарь Ленинградского губкома Зиновьев.
А на родине палача дела шли своим чередом. Жена Лембета, Магда, не без оснований предположив, что супруг сгинул в вихрях мировой войны и большевистской революции, как и всякая самка человеческой породы, желала сытости и счастья своему организму и организму своего потомства, коим являлся юный Тойво, в 26 году с отличием окончивший Ревельскую гимназию.
Магда была длиннонога, пшеничноволоса, голубоглаза, по-чухонски флегматична, что создавало иллюзию покладистости характера. Все эти черты вполне привлекли хозяина той самой хладобойни, где когда-то Лембет отрывал головы курам и разделывал говяжьи туши. Хозяину было уже за 60. Это был остзейский немец, со смешной для мясника фамилией Шиллер. Шиллер уже несколько лет вдовствовал. Его единственный сын Иоганн, с началом Империалистической войны пошёл добровольцем в русскую армию и сгинул в болотах Восточной Пруссии вместе с корпусом генерала Самсонова, ещё в 1914 году. С Магдой они были не совсем чужие. Примерно за год до свадьбы с Лембетом она служила горничной у Herrа Шиллера. Как-то раз хозяин угостил горничную стаканом сладкого хереса и лишил невинности. Впрочем, по взаимному согласию и к обоюдному удовольствию. На свадьбе он был посажённым отцом и подарил своим новобрачным сотрудникам 500 рублей ассигнациями для построения светлого будущего. Через 16 лет на свадьбе Herr Шиллер уже выступал в роли жениха. Будет большим преувеличением сказать, что Магда хранила верность своему первому супругу сражавшимся за победу мировой революции. А то откуда бы взялись деньги на обучение Тойво? Взялись же они из мошны Herrа Шиллера, дела которого шли в гору. Он уже являлся владельцем молочной фермы, паровой мельницы, коптильни и двух лавок. Нужна была хозяйка. Нестарая, добрая Магда прекрасно подходила для этой функции. К преклонным годам Herr Шиллер стал сентиментальным и решительным. Решительность проявилась в следующем. А именно в решении вернуться к очагам предков. В fatter-land. Бизнес в Эстляндии был продан. На вырученные средства был приобретен фольварк под Бреслау. К старости Herr Шиллер решил в корне изменить род своей деятельности. Если прежде он забивал крупную рогатую скотину, то теперь выращивал её. Причем не на убой – а для молока. Конечно и молоху «убоя» был корм. Свинки да гуски. Но это чисто для души. Хозяйством сноровисто заправляла Магда. И всё у неё получалось. Счёт в банке тикал как часовой механизм на бомбе замедленного действия. Потихонечку нагуливал жирок, с меньшей интенсивностью, чем хозяйские свинки, но всё же. А Тойво наконец-то, при достижении совершеннолетия став гражданином германской республики, получил возможность осуществить свою мечту детства. Стать лётчиком. И не просто летчиком – а лётчиком истребителем. Каким извивом судьбы подобная грёза вселилась в мозги чухонского паренька? Кому известно? Какая авиация в буржуазной Эстляндии? А и хоть и в социалистической? О чем мечтали его погодки? Кто из низов – так рыбаком там стать, или мастером на консервном заводе. Свое дело завести на худой конец. А те, кто из «верхов» так в Швецию уехать. Или Германию. А ещё лучше в Америку. А там видно будет. Ибо что-то предсказывало, сосало под ложечкой у эстлянских буржуев, что независимость их чухонская родина получила примерно такую же, как комнатный пудель, которого хозяин с поводка отпустил на лужайке перед домом порезвиться. А хозяин строгий, ему что «демократия», что «кинология» всё едино. Хозяйка точнее. Империя Российская. В «совдепию» переименованная. Пописает песик под кустиком, ромашки понюхает – и в вольер. А тявкнет что не в той тональности – так плёткой по загривку. А зубы ощерит, так службу свою продолжит уже в качестве коврика на пороге, изготовленного из собственной содранной шкуры. Третьей по счёту. Ибо шкура первая хозяйке на муфту, вторая на экспорт – а третья только уже на коврик. И что от пуделя-то останется? Разве что памятник Кингсеппу. Впрочем, финны, братья чухонцев по языку крови и темпераменту, хоть и ВВС опереточные имели – а в 40-ом годе всё же ощерились, и отбились от нашествия орд большевистских гоблинов.
Короче в 29-ом годе с блеском окончил Тойво летную школу в Кенигсберге. Однако стать ассом люфтваффе было не так просто. И не от того, что надежду не подавал, или способности отсутствовали, а от того, что согласно Версальскому договору Германия, мягко говоря, не поощрялась в развитии истребительной авиации. Но не только голь на выдумке хитра, не только будущий фюрер, только что из тюрьмы выпущенный гадюкою извивался, что бы во власть заползти. Немецкие генералы о реванше не миг не забывали, и место где своих будущих летучих псов натаскивать на живца быстро нашли. Место это кремлёвский гангстер Джугашвили им предоставил, в тайниках кубла души своей горской надёжу взлилиевший, что бы совместно с Германией Англию с Францией воевать, да Дарданеллы там всякие. А ежели так не выйдет, то стравить хищников капиталистических меж собой, как боевых питбулев, а самому в качестве разводящего в процессе данном поучаствовать. И ведь поначалу такой politick весьма удавался хитрецу московитскому. Короче, оказался оберлейтенант Тойво Пуго в Липецке. В воздушной академии РККА, где Чкаловы всякие, да Коккинаки с будущими ассами Геринга своим опытом делились. Опыт сей, кстати сказать, немцы спустя десяток лет с избытком возвернули. К германским стажёрам советские власти относились со всевозможной вежливостью и радушием. Однако, ОГПУ тоже не дремало. Дружба дружбой, союзники союзниками, а вербануть кого, если случай предоставлялся, чекисты доблестные не упускали. Это как с женой товарища закадычного, если на передок бабенка слаба, - отчего бы интим и не поиметь? Главное что б без шуму всё. Тем паче дело то общее намечалось. Запад сокрушать. Англии с Франциями там всякие. А в перспективе негров американских освободить от гнета капиталистов с Уолл-стрит. А капиталистов этих - от капиталов. По второму пункту у потенциальных союзников разногласий особых не было. Потом понятно, завоёванное, делить придётся в разборке живорезной. Вот тут то агенты и пригодятся. Да и вообще, демиурги лубянские как до сей поры миркуют? В портмоне никакая банкнота не лишняя. А если в бумажник не лезет – в карман её. Не бомжам на денюжку лангустов покупать. А хоть и семечек стакан. Жалко.
И по сей причине на каждого курсанта германского заведено было досье, куда всю подноготная, где только не наскребенная вносилась. Ну короче, не так конечно скоро, как могло бы – а выяснилась связь родственная обер-лейтенанта люфтваффе Тойво Пуго с майором госбезопасности Лембетом Пуго, начальником лубянской спец.роты.
Стать агентом НКВД Тойво категорически отказался. Он мечтал быть лётчиком истребителем, а не шпионом. Это была его цель и смысл бытия. Причем по большому счёту Пуго было все равно, чьи самолёты сбивать и за кого воевать. Его завораживал процесс. О большевизме он имел представление не менее смутное, чем о национал-социализме. Взлет. Небо. Охота. Бой. Пикирующий к земле самолет врага со вьющимся как хвост беса чёрным шлейфом дыма. Посадка. Всё. В промежутках между этими действиями можно заняться едой, женщинами и главное тренировкой. Отточкой навыков. Возможно, с пришествием времён спектр интересов Тойво и стал бы более широким. Но пока он исчерпывался вышеперечисленным. А поэтому, какая к чертям лысым агентурная работа. Небо. И только небо. Но липецким чекистам все же удалось послать наверх победный отчёт. Всё дело в том, что в промежуток времени этот мало кому верилось, что Германия в ближайшие десятилетия так напитает свои мышцы милитаристские стальным соком, да кровяным молочком, что бы стать способной к реваншу за Версаль. А 20 лет для двадцатилетнего оберлейтенанта казались вечностью. А в мирном небе нет места воздушному охотнику, коим так жаждалось стать мечтательному чухонцу. СССР совсем другое дело. Страна в кольце врагов. Империалистические стервятники вот-вот начнут свою захватническую агрессию. А юная республика советов с фантастической скоростью создавала военно-воздушные силы. «Сталинские соколы» в миг стали любимцами партии и народа. Слово «лётчик» в СССР звучало ещё более гордо чем «человек». Так как люди на одной шестой части земных суш, увы, разные обитают, не все они «советские» – а лётчики, только советские.
И Тойво махнул не глядя подданством. Уже в четвёртый раз в свой короткой жизни. Впрочем, германского, как и эстонского гражданства, его тоже никто почему-то не лишал. А император Николай II, чьим подданным ему выпала участь родиться уже больше 10 лет догнивал в какой-то яме под бывшим городом Екатеринбургом, ныне Свердловском. Короче как по мановению волшебной палочки из оберлейтенанта люфтваффе превратился Тойво Пуго старшего лейтенанта ВВС РККА. А из «comrade» в «товарища». А с учётом знания языков и образцов западной лётной техники, сделался кадром почти таким же ценным, как если бы стал агентом Коминтерна в самом логове капиталистов.
С Германией ведь, Сталин и партия большевиков, конечно же, воевать собирались – но потом уже. После того, как в союзе с ней СССР повергнет Британскую империю, Французскую республику и Северо-Американские Соединенные штаты, да Южные, Мексиканские – заодно. Потом и с японскими самураями разобраться можно, а потом… а потом хоть на Марс, если там есть, конечно, кого освобождать от ига проклятых буржуинов. А если и нет, то всё одно – «и на Марсе будут яблони цвести». А ежели каждую яблоньку марсианскую, как советскую колхозную, налогом обложить – то и казне прибыток, и державе престиж, а партии большевиков и её вождю Великому Сталину – слава. Во веки веков слава. А значить и жизнь вечная. Для начала в памяти человеческой, а потом уж может и удумает Академия наук СССР чего-нибудь такое, что б и в натуре жизнь вечная наступила, для всех не для всех, так для товарища Сталина хотя бы…
С отцом повстречался Тойво только единожды. Перед командировкой в Испанию. В конце 1937 года. Встретились в имперской столице за столиком в ресторане «Арагви» два майора. Один «ещё», второй «уже». Один майор НКВД, второй майор ВВС. Посмотрели в лица друг друга внимательно с прищуром. Помолчали. Выпили по рюмочке хорошего коньячка «Шота Руставели», 20 лет выдержки ещё из запасов негоцианта Шустова. Сначала за здоровье товарища Сталина. Потом за родную большевистскую партию. Следом за победу. Для начала братского народа Испании, и заодно уж за победу мирового пролетариата. Говорить то особо было не о чём. Мысли Тойво были уже в небе над Сьерра-Маэстра, где намеривался доказать «кто лучше» своим сотоварищам по Кенигсбергской лётной школе и Липецким курсам, многие из которых добровольцами подались на службу Франко в легион «Кондор». А мысли Лембета были в лубянском подвале, где ему предстояла очередная мясницкая работа, по воплощению в реальность сурового правосудия Республики Советов. Производственная смена перестояла в высшей степени ответственная. Этой ночью клиентами майора Пуго должны были стать бывшие члены ЦК и наркомы, а ныне затравленные двуногие животные Пятаков и Каменев. К ним, конечно, прилагался целый список подельников, но фамилии мелкой расстрельной живности в памяти не оседали. Акция была архи важнючей вот от чего. Как кому как не Лембету было знать, что сам Хозяин страны и народа, кавказский гангстер с нерусской фамилией Джугашвили, порою любил лично, из специальной тайной комнаты, с наслаждением посмаковать перипетии каждого часа «дня святого Валентина» растянувшегося на долгие годы. Ведь видеть мозги конкурента, медленно стекающие по стенке, для бандита и маньяка сладость сравнима разве что с… да и сравнить то, пожалуй, не с чем. Когда впрыскиваешь семя в гениталии желанной самки, или наслаждаешься вкусом изысканного корма – это ведь всё по большому счёту инстинктивная реакция организма, заложенная в животное создание природой. В любое животное. Ведь кошки тоже не абы что едят, а обезьяны, если выбор есть, не со всеми сородичами подряд сношаются. Но только человек может получать удовлетворение от унижения и страха ближнего. От смерти лютой того, кто тебя уже не может съесть, а сам в пищу не пригоден. А раз так то это и есть главное различие «царя природы» от своих подданных. Большого брата ото братьев меньших. Это, наверное, и есть то качество души, которым наделили дух человека верховные силы.
О чем было разговаривать этих двум мужчинам набор генов, которых отличался один от другого, примерно так же как ромбы в петлицах форменных гимнастёрок. Разве что знаком рода войск. Правда, над верхним лацканом кармана Лембета Пуго, набухшей кровяным гноем эмалью, красовался орден «Боевого красного знамени», а на груди Тойво тускло блестел значок парашютиста «100 прыжков». Всё, пожалуй.
Что им было сказать друг другу? А что могут сказать два палтуса рыло к рылу столкнувшиеся в студёных просторах Ледовитого моря. Беззвучно пошевелят губами. Посмотрят друг на друга примороженным взглядом. И вильнув хвостом, поплывут рыбы дальше. Один палтус на Запад, второй в иную сторону.
Правда, если бы данное рандеву произошло через два года, в левой верхней части торса Тойво Пуго так же можно было бы увидеть знак ордена «Красной звезды». Но не только. Рядышком, не на дюйм выше, не на дюйм ниже был бы привинчен налитой темным стальным блеском железный «Рыцарский крест». Но всё по порядку.
Воевал Тойво легко и красиво. Главное результативно. Но что-то всё же настораживало начальника особого отдела авиаотряда интербригады батальонного комиссара Суэтина. Вот страничка из секретного личного досье на товарища Пуго написанная рукой особиста. Дабы не утомлять читателя чекисткой канцелярщиной перескажем своими словами каллиграфические строчки, заботливо выписанные бдительным товарищем Суэтином. В качества положительных свойств характера майора отмечались следующие. Тойво Лембетович Пуго во время прохождения службы по исполнения интернационального долга проявил себя по большей части с положительной стороны. Товарищ Пуго отличается твердостью характера, выдержкой и является высококачественным специалистом, как в видении воздушного боя, так и во владении знаниями по материальной части боевой техники. Далее отмечалось, что благодаря этим качествам товарищу Пуго удалось одержать девять побед в воздушном противостоянии с фашистами. Шесть, из которых над хвалёными германскими ассами из пресловутого «легиона Кондор», две над фашистами из авиации франкистских мятежников, и одну над итальянским наёмником. За всё вышеперечисленной майор Пуго представлен к награждению высокой правительственной наградой орденом Красного Звезды.
Однако, по отзывам боевых товарищей майор Пуго во время боевых действий склонен к проявлению индивидуализма, качества чуждого духу армии пролетариата. Во время нахождения на задании товарищ Пуго стремиться порою в ущерб прямым приказам командования свести бой к личной дуэли. А саму воздушную дуэль свети к так называемой «лобовой атаке». Всё это подвергает неоправданному риску не только жизнь пилота, которая принадлежит партии большевиков и правительству Советского Союза, но и боевую технику, которая является достоянием всего советского народа. В результате подобной манеры ведения боевых действий (особистом Суэтиным указана дата и время) во время боя допущена потеря истребителя «И-5» после столкновения в воздухе с немецким самолётом модели «Мессершмидт». Фашистский асс не отвернул, как на это рассчитывал товарищ Пуго. И хоть товарищ Пуго успешно сбросился с парашютом, а фашист скорее всего погиб, данный факт вызвал законную тревогу у партбюро эскадрильи. Далее особист Суэтин отмечал вопиющую политическую пассивность товарища Пуго, акцентировал внимание на том, что он не только с непростительным разгильдяйством игнорируют посещение собраний партячейки, но и проявляет вопиющее идеологическое невежество и узость политического кругозора. В частности, когда один из партийных товарищей спросил майора Пуго, какое из произведений Владимира Ильича Ленина произвело на него большее впечатление – «Материализм и эмпириокритицизм» или «Детская болезнь левизны в коммунизме», майор Пуго ответил: «Му-му». И это не было ёрничеством. Как удалось установить данная повесть писателя Чехова, единственная художественная книга, прочтённая товарищем Пуго не только на русском языке, но и похоже вообще. А товарища Ленина майор Пуго вполне искренне считал, не только вождём мирового пролетариата, но и автором литературных произведений принадлежащих перу таких великих русских писателей, как поет Пушкин, поет Гомер, основатель метода социалистического реализма «буревестник революции» Максим Горький и Демьян Бедный. Но с трудами этих авторов Тойво Пуго знаком исключительно по названиям. Вместе с тем, нельзя не отметить, что майор Пуго владеет глубокими техническими знаниями, почерпнутыми как из как советских, так и зарубежных (в основном немецких!!!) изданий, посвященных аэронавтики и самолётостроению.
Майор Пуго имеет ровные отношения с товарищами по эскадрильи. Вместе с тем в силу индивидуалистических особенностей характера отношения эти нельзя назвать дружескими. Так товарищ Пуго игнорирует все мероприятия посвященные упрочению боевого братства, мотивируя данный факт тем, что абсолютно неприемлит алкоголя. Вместе с тем в частной беседе с сослуживцем Н. майор Тойво Пуго выразил категорическое несогласие с решением особого отдела подразделения об отстранении от службы и отправку на родину до выяснения обстоятельств старшего лейтенанта Ченцова, не оправдавшего высокое звание бойца-интернационалиста. Майор Пуго заявил, что профессиональные качества летчика Ченцова в условиях боевых действий намного важнее для армии, чем его идеологические воззрения, или даже политические ошибки…
Цитировать факты из досье особиста Суэтина можно ещё довольно долго. Досье на Тойво Пуго, было хоть и тоньше чем на командира авиацией интернационалистов полковника Смушкевича, но тоже довольно объёмно. Впрочем, из любого личного дела хранящегося в сейфе особого отдела, можно было сделать любые выводы, обычно сводящие к двум вариантом. В варианте первом, фигуранта следовало представить к очередному воинскому званию и правительственной награде, а в варианте втором расстрелять как врага народа, скрытого троцкиста или затаившегося шпиона. Хотя диалектика развития социалистического общества прождала зачастую и экзотический третий вариант, ярко иллюстрирующий такую философскую категорию диалектического материализма как «единство и борьба противоположеностей». Героя подобного рода чекистского опуса сначала награждали орденом и повышали в звании, давали новое важное назначение, а следом почти без промежуточной фазы бытия расстреливали как шпиона, вредителя, троцкиста, врага народа или члена семьи врага народа.
Нельзя точно предположить, как бы сложилась судьба майора ВВС РККА Тойво Лембетовича Пуго по возращении на родину после выполнения долга воина-интернационалиста. Впрочем, сложилась бы она, скорее всего, однозначно, если нижеописанный случай на лубянской живодёрне произошёл не во время загранкомандировки, а после её окончания.
А произошло следующее.
Примерно через месяц после того, как сталинский нарком НКВД Николай Ежов был разоблачён как агент японского императора Хирохито, гебисткий конвейер смерти набрал свои максимальные обороты. Расстрельная команда Лембета Пуго работала не покладая рук. У палачей начались проблемы с указательными пальцами, которыми спускался курок. Судороги и артрит. Боли в суставах не позволяли даже держать ложку во время корма. А неограниченный водочный паёк выбивал из передовой когорты, казалось бы, самых стойких бойцов. К примеру, старшина Сечин, начавший свою деятельность по защите революционного правопорядка ещё в Петроградской ЧК при Урицком, в палате на Канальчиковой даче, в белогорячечном бреду сутками пытался поймать свинцовую муху-пулю, якобы кружащую вокруг их головы. А вот младший лейтенант Серафим Плутарх, в результате той же «белой горячки» воображал себя попеременно: то Львом Толстым, то Инессой Арманд. И если метаморфозу в «зеркало русской революции» ещё можно было терпеть, так как «псевдо-Лев» всего лишь рычал матом, костеря русскую православную церковь за собственное отлучение от спец.столовой при наркомате, но почему-то при этом в основном предъявлял претензии к папе римскому Урбану II за организацию Первого Крестового похода. Как потом выяснилось, при поступлении в органы, младшему лейтенанту удалось скрыть свое социальное происхождение. Мало того, что он был сын дьякона, так ещё и учился целых два курса в гимназии при царском режиме.
Вторая стадия была не столь безобидна.
Ежесуточно перевоплощаясь после девятнадцати часов в пламенную революционерку, он бросался на колени перед санитарами, обращался к ним «Володьенька» и писклявым шепотом предлагал сделать такой миньент, что победа мировой революции будет предрешена. А по сему выводить белогорячечного оборотня в петлицах на открытый процесс, было решено нецелесообразным. С бывшим сотрудником НКВД поступил довольно гуманно. По личному приказу зам.наркома в ежедневную порцию брома перед сном ему насыпали две столовые ложки стрихнина. Помогло.
А в конце 3 квартала текущего 1939 года подразделение, которым командовал майор Лембет Пуго, получило очередное архи ответственное производственное задание. А именно согласно решению особого совещания при НКВД СССР осуществить высшую меру социалистической законности по отношению к коварно пробравшемуся в высшие эшелоны руководства советским государством бывшему наркому государственной безопасности, а ныне польско-японскому шпиону Николаю Ежову. По негласному распоряжению нового наркома Лавра Берия, к недавнему повелителю Лубянки было применено самые гуманные условия содержания, с учётом, понятно, людоедского оскала текущей эпохи. Во-первых его не били. По крайности к стенке Николай Иванович был поставлен с целыми зубами и печенью, хоть и пораженной цейрозом, но не отбитой ножкой от табуретки. Его гениталии так же не познали всех прелестей зажимания створками дверей, а пропитанный водочными парами мозг пытки бессонницей. Тем паче, что недавний нарком подписывал протоколы обвинения, даже не дослушав трескучие формулировки, изрекаемые скучным следователем. Более того, как истинный профессионал своего дела всячески помогал дознавателю в составлении вышеупомянутых формулировок. И эта была оптимальная линия поведения. Доказывать что ты не верблюд, то бишь, не шпион, было абсолютно глупо. Ведь не товарищ же Сталин виновен в допущенных «перегибах». И не партия большевиков. Два года назад партия приказала стать «железным наркомом» и в «Ежовых рукавицах», как котят, передушить затаившихся врагов народа в количестве нескольких миллионов граждан СССР – теперь партия приказала быть «шпионом». А как большевику противиться воле партии? Не как ведь. Кто противиться – тот враг. А врага, если он не сдается – уничтожают. Впрочем, если сдаётся, уничтожают тоже – но при таком раскладе хоть потроха не отбивают. В лубянских застенках к бывшему боссу чекисты относились весьма лояльно, не только из-за того, что была дана команда сверху «не применять спец.меры», но и из чувства корпоративной солидарности. Да и товарищ Сталин тоже ведь не садист по натуре. К своему бывшему любимцу он испытывал чувство брезгливости и разочарования – но не ненависти или злорадства, как к тем же соратниками по борьбе Каменеву, Бухарину, Рыкову и иже с ними. Загнанных лошадей пристреливают. Отслуживших своё цепных псов усыпляют – а не живьём сжигают. Так ведь? Причем иногда даже кормят вволю перед смертью. Как дворник Герасим свою Му-Му перед утоплением. Конечно, в данном случае вышеприведённая метафорическая параллель вряд ли будет уместна в полном объёме. И если железного наркома Ежова будет вполне уместно назвать цепным псом революции, то товарища Джугашвили, не смотря на его косноязычность, сравнивать с немым персонажем сентиментального опуса «милого варвара» (как назвал писателя Тургенева старший из братьев Гонкур) вряд ли уместно.
За пол часа до приведения приговора Лембет Пуго зашел в камеру своего бывшего всесильного босса. Камера одиночная. Для very importing контингента. С раковиной и чащей ватерклозета. И то ведь, если водить бывшего наркома на оправку под конвоем, какую сладость можно этим доставить остальным заключенным, которые вполне могут узреть в данном факте (который скрыть, ох как, не просто) воплощение проведения Господня. А сладостями своими советская власть делиться не с кем не собиралась. Как это там, в детской дразнилке, главное успеть во время выкрикнуть: «Сорок один – ем один».
Ежов склубяся на нарах тихонечко поскуливал. У него ничего не болело. О муках совести говорить было бы можно, с таким же основанием, как о терзаниях души попавшей в мышеловку крысы, перед этим сожравшей собственный помёт. Конечно же, и страшно и обидно было бывшему «железному наркому» переправленному в лубянском тигле в кашицу дурнопахнущей шевелящейся слизи. Но не эти факторы послужили основой метаморфозы, из лучезарного крепыша, в силу карликового роста так скромно и к месту оттеняющего обезьянью фигуру вождя народа на трибуне мавзолея - в двуногого раздавленного тарантула, слепленного из куска навоза. Что же? А, лютая алкогольная абстиненция, заставляющая не только пальцы трястись, но каждую жилку дергаться, да что там, даже кожу на запавших щеках вибрировать. Как и всякий русский человек, Николай Ежов пил водку. Как и любой большой советский начальник пил её много. Как и положено алкоголикам совершал сей акт при первой возможности, и в количествах вмещающихся в организм. От неминуемой белой горячки «железного наркома» до поры пока спасали доброкачественность потребляемого продукта, закуска из кремлёвского пайка, а главное что как-то нейтрализовывало действия алкоголя – так это перманентный нервный стресс. Ведь любой сбой в воплощении в жизнь программы партии Ленина-Сталина по человечьим мясозаготовкам мог привести к краху всего того мира, который именуется «homo sapiens» с рабочим названием «Николай Ежов». В какой-то еврейской книге говориться: «Спасти одну жизнь – спасти целый мир». Если этот сионистский постулат имеет какое-то отношение к реальности, то и обратное утверждение не менее верно, надо полагать.
В последний год своего подвижничества на ниве построения социализма в одной совершенно конкретной стране, ежедневно в течении рабочего времени, нарком потреблял в среднем пол галлона водки. Дома практически не появлялся, коротая ночи в своем служебном cabinet на Лубянке, глуша ужас двойной порцией «Столичной», как рыбу динамитом. Но похожие на дохлых щук, мысли о грядущем только всплывали брюхом на поверхность сознания. Они не куда не девались, не рассасывались во взбаламученной коллоидной жиже души. А медленно разлагались, излучая волны удушливого смрада страха. Попытка замены «Столичной» на «Московскую» не помогала, а печень и мозг ограничивали своим объемом размер дозы.
Случалось, (обычно после часу ночи перед самым началом второй пинты водки) что портрет Дзержинского на стене порою оживал. Принимал позу красноармейца с плаката «а ты записался в добровольцы». Только без будёновки. На залысинах основателя ЧК, пробивались меленькие рожки, тонкие губы извивались в улыбке похожей на раздавленную гадюку, он тыкал прямо в лицо наркому указательным пальцем с вырванным ногтем, и что-то по-рыбьи, беззвучно кричал. Судя по артикуляции – матом. По-польски. Типа: «Пся крэвь, курва матка боска честоховска…».
Эти «египетские ночи» всесильного наркома по своей эмоциональной составляющей мало чем отличались от ночного времяпровождения тысяч пока ещё живых тушек двуного мяса, затаившихся по своим каменным норам, в ожидании прилёта «черного ворона». Ангела смерти. Только, понятно, не летящего «на крыльях сумрака», а подкатывающего к подъезду дома на автомобиле «эмка».
- Здравствуйте Николай Иванович, - Лембет сардонически ухмыльнулся. В устах палача, исполнителя приговора, слово «здравствуйте» звучала фонетическим сюрреализмом. Впрочем, если клиент поступит в распоряжение расстрельной команды здоровым, в этом нет ничего плохого. Впрочем, как и хорошего. Главное что б к месту свершения правосудия своими ногами дойти мог. И не рыпался особо.
Визит в камеру бывшего наркома являл из себя отнюдь не гуманитарную инициативу майора Пуго. Новый либеральный повелитель Лубянского чертога, Лавр Берия высказал частное мнение, что чекист, даже если он оказался шпионом, своей смертью не должен будить в душах бывших соратников омерзение, что, конечно же, неблагоприятно сказывается на дисциплине, и бросает тень на честь мундира.
Ежова, и ему подобных, кормили в камере не плохо. Хуже, конечно, чем в наркомовской столовой, но несравнимо лучше, чем миллионы украинских крестьян, казахских скотоводов, русских мужиков и фабричных рабочих всех наций, которых не кормили вообще, а всё съёдобное реквизировали – оставляя лишь минимум для биологического выживания. Разумеется, если эти индивиды представляли какую-то ценность для советского народа, его авангарда партии большевиков, и её вождя товарища Сталина с соратниками. Попытка заработать, или каким-либо другим путём добыть корм вне партийного контроля обычно заканчивались здесь же на Лубянке или её филиалах тифозной сытью покрывших немытое тело России.
В частности с утра Николай Иванович получил фунт пшеничного хлеба, кружку кипятка, хоть и пахнущего половой тряпкой, но подкрашенного чайной заваркой цвета бычьей мочи, а так же два куска рафинада. На обед миска горохового супа с говяжьей требухой. Половник жидкой пшенной каши, селедка (!) и ещё полфунта хлеба с отрубями. Во общем жить было можно. Тем паче вода в кране без ограничений. Одна беда в данном реестре отсутствовало спиртное. Шпионам, даже если когда-то они были наркомами, впрочем, как и всем прочим зэка, как в СССР, так и (как ни странно) не только в фашисткой Германии, но и в странах западной демократии – водки не полагалось.
Пытка похмельем оказалась для железного наркома даже хуже, чем пытка бессонницей. Ведь если истязаемый подручными Николая Ивановича вредитель или шпион, подписывал протокол допроса, ему милостиво разрешалось поспать пару часов даже перед расстрелом. А ему – кто ж унций пять «огненной воды» нальёт? Тем более, все что требовалось он подписал и так.
Но, как это ни забавно, палач Пуго и оказался добрым «самаритянином» для заключенного Ежова. Он достал из запазухи и положил на тюремный стол перед наркомом, круг краковской колбасы, чищеную луковицу и плитку шоколада «Золотой ярлык». Стрелки на наручном хронометре майора показывали пол четвертого утра.
- Николай Иванович, через четверть часа за вами придут. Подкрепитесь на дорожку.
С неожиданной живостью Ежов поднялся со шконки, одернул генеральскую гимнастёрку со срезанными петлицами «комиссара государственной безопасности» и дырками от свинченных орденов, глянул на Лембета острым, пронзительным взглядом кролика вдруг обретшего интеллект хоря. Кролиность взгляду придавала не травоядность выражения глаз – а их краснота, влажность и полное отсутствие любых эмоций, обычно присущих взгляду даже пациентов института имени Сербского. Тусклая лампочка в наморднике под потолком придала уголькам зрачков стеклянную прозрачность. Мутное, самогоноподобное содержание души плескалось за кровяной склерой белков, как водка сквозь стенки залапанного стакана со следами дамской помады на краях. Взгляд наркома уперся в переносицу майора и выражал мольбу и жажду. Пуго опять криво ухмыльнулся, и неспешным движением положил на стол армейскую флягу, в которой, судя по всплеску, было больше половины. Ещё несколько месяцев назад Ежов мог заставить майора сплясать «комаринского», сбегать за папиросами, совершить акт мужеложства, отнять у него квартиру, любовницу, перевести служить на Американскую границу (с Аляской), превратить в лагерную пыль, да просто мог безнаказанно застрелить как собаку в приступе алкогольной депрессии. Теперь с прыгающим по горлу комом кадыка он с вожделением смотрел на Лембета, ожидая дозволения. Тот милостиво кивнул,
- Укрепись Николай Иванович, укрепись…
Дрожащие пальцы наркома, судорожно, с третьей попытки справились с колпачком на фляге. В камеру пахнуло дурманящее алкогольное амбре. Ежов с жадностью приник к горлышку, но через миг зашелся в приступе хриплого кашля, и рухнув на колени принялся рвать рукой ворот гимнастёрки. Во фляги был чистый медицинский спирт.
- Э-эх, - палач цмыкнул уголком рта, взял флягу из второй руки наркома и наполнил её из-под крана, - Так-то лучше будет, - и опять хмыкнул, - Да и больше.
Нарком осушил живительный источник залпом в два приёма. С коротким перерывом на один вдох-выдох. Ему стало хорошо. Если, конечно, подобное определения применимо к существу, которому осталось жить около часа чистого времени. Сел за стол. И со сосредоточенной жадностью принялся методично откусывать, то от луковицы, то от колбасы. Майор, наблюдая за процессом кормления, покосился на циферблат часов,
- Это… Вот что, Николай Иванович, ты кадр опытный… знать должен что да как. Через 10 минут прокурор придёт. Огласит приговор. Если прошение о помиловании не удовлетворят, вести себя как будешь?
Ежов на миг оторвался от полукруга краковской и с наивным вопрошением уставился на палача. Мол, в чем вопрос?
- Ну, это, - майор замялся, - наручники будем одевать, рот там зачеканивать? Или обойдемся?
Ежов, согласно кивнув головой, и прожевав, выдавил хриплым механическим голосом, негромко – но твердо.
- Не переживай майор, я жил как коммунист – и умру как большевик, - и снова вонзил зубы в колбасу.
- Ну и ладушки, - Лембет Пуго снова покосился на циферблат. Время жизни железного наркома Ежова сокращалось почти такой же скоростью, как обесценивался советский рубль в начале 90-ых годов 20 века, - Ты это, Николай Иванович, шоколадку-то куси, сладка зараза. Крепости духа шоколад, говорят, способствует.
Нарком словно только что узрел шоколадную плитку. Внимательно, как будто впервые разглядел подобный артефакт, осмотрел золотое теснение на глянцевой обертке и, отодвинул её кулаком, судорожно сцепившим недоеденный огрызок колбасы. Улыбнулся жалостно и добро. Проговорил.
- Не майор. Благодарствую. Это дочке передай. От меня. На прощание. Ей в жизни видно немного сладости предстоит.
И утёр рукавом набухший спиртовой слезой уголок глаза.
Вот, вишь, как выходит. И у людоедов, значит, дети имеются. И любят они их. И заботятся. Когда получается, понятно.
А рты зачеканивать стали большим начальникам на убой ведомым вот после какого случая. Дело было летом, прошлого, 1937-го, того самого, когда Бог, или кто там вместо него на небесах, послал советским колхозникам прямо таки библейский урожай зерновых и бобовых. Но не этим событием в основном запечатлелась в исторической памяти данная дата. В июне, в самый разгар уборочной страды, был разоблачён шпионско-троцкистый заговор среди высшего армейского руководства. Краса и гордость РККА, разработчик военной доктрины Красной армии маршал Михаил Тухачевский оказал на самом деле шпионом германского генерального штаба, платным агентом гестапо, да и просто омерзительной личностью. Последние минуты жизни этого гадючьего выползня полностью подтвердили подобное мнение.
После того, как были пунктуально соблюдены все нормы социалистической законности, разоблачённый враг был притащён конвоирами в специальный расстрельный бокс лубянских подвалов. Когда он был поставлен на колени, лицом к бетонной стенке, щербленной сыпью следов от расстрельных пуль, когда расстрельщик (а именно майор Пуго) поправив клеёнчатый фартук поверх формы (что бы кровью галифе и гимнастёрку не забрызгать), вытянул руку с наганом в направление загривка казнимого, бывший маршал, вдруг повернул свою породистую голову, насколько позволила холёная шея и прошлёпал капризными, хоть и побелевшими губами, фразу. Негромкую, но из-за акустики помещения услышанную и конвоирами и прокурором, и кое-кем ещё, могущую из-за природной слабости человеческой натуры, стать достоянием широких масс. Барабанные перепонки присутствующих и низкие, куполообразные потолки подвала впитали следующую вибрацию воздуха.
- Э-эх, Иоська. Был ты пидором гнойным – пидором и останешься.
Однако грома выстрела, резюмирующего данный речитатив, не прозвучало.
Очевидно, подчинившись незримой команде, рука с наганом опустилось. Казалось, хищный зрачок ствола, хочет заставить ствол изогнуться, дабы заглянуть в лицо хозяина, что бы получить ответ, от чего ему не дозволенно очередной раз сплюнуть сквозь зубы свинцовой слюной.
Из-за спины палача, как в сказке, словно «молодцы-из-ларца-одинаковы-с-лица», вынырнуло два мордоворота с отмороженными лицами и кубарями старшин в голубых петлицах гимнастёрок, сноровисто, быстро, но без суеты, подхватили приговорённого маршала под руки, отволокли словно тумбочку без ножек в соседний бокс. Там, несостоявшегося «красного Бонапарта» плашмя перекинули навзничь через письменный стол, по очереди отпетушили, выбили передние зубы, и так же быстро доставили обратно, водрузив у той же стенки. На этот раз, прислонив к ней не лицом – а затылком. И снова скрылись в полумраке за полуоткрытой дверью. Вместо них, неспешной твердой походкой, из того же сумрака появился товарищ Сталин. На нем был обычный полувоенный френч, так стильно размазывающий контуры тугого, круглого животика вождя. На ходу он сосредоточенно чиркал спичками, пытаясь раскурить трубку. Остановился в десяти шагах от Тухачевского, хоть и стоящего на коленях и со спущенными штанами, но вполне вменяемого и при памяти. Выдержав двух минутную паузу, пока трубка задымиться, Иосиф Виссарионович, вместе с выдохом первой затяжки, плавным движением указав мундштуком на маршала, не спешно молвил,
- Так кто есть из нас пидор, Миша? Ти? Или я? Я думаю, и товарищи (он ткнул трубкой в сторону ни живых не мертвых палача, прокурора, и прочих зрителей) согласятся, что все же ти.
И не дожидаясь какой-либо реакции, развернулся и скрылся там же, откуда появился.
Именно после этого происшествия, что бы нераскаявшиеся «враги народа» не нарушали своими провокационными криками утверждённый ЦК ритуал воплощения в реальность высшей меры защиты социалистической законности, им забивали рот кляпом. А согласно этому ритуалу, перед смертью «враги советской власти» должны были кричать: «За Сталина!». Причем гуманные члены спец. комиссии ЦК отвергли предложение наркома госбезопасности товарища Ежова перед утилизацией вырывать шпионам язык раскаленными щипцами. Это было сочтено перегибом, не смотря на наглядность и воспитательное значение данной меры. Не средневековье всё же на дворе. 20 век. А кляп в рот – это вполне терпимо и не противоречит общечеловеческом нормам морали, категорически осуждающим членовредительство, применяемое, не то что к человеческому отребью, к бешеным псам даже.
… Дверь в камеру широко открылась. На пороге появился прокурор с дерматиновой папкой под мышкой. Из его спины проглядывались фуражки конвойных, которым майор Пуго велел ждать за дверью. Быстро переглянувшись с палачом, прокурор раскрыл свою папку. А Лембет пролаял строгим чужим голосом,
- Заключенный, встать! Смирно.
Нарком вытянулся по «стойки смирна», прижав к бедрам кулаки, в одном из которых продолжал сжимать огрызок краковской колбасы.
Выдержав паузу, прокурор открыл папку, поправил в ней бумагу и торжественным голосом жестяного механизма изрёк,
- Гражданин Ежов, Николай Иванович. Ваша просьба о помиловании и замены расстрела на любое другое наказание рассмотрена…- с хлопком закрыл папку, подтянулся, - …и отклонена. Приговор остается в силе и будет приведён в исполнение немедленно.
Еще не отзвенела последняя фраза прокурора, палач подал кинжальную команду, даже не уточняя к кому, она была обращена, хотя прокурор так же почему-то вздрогнул,
- Руки за спину. Вперёд шагом. Не оборачиваться…
Железный нарком Николай Ежов встретил свой последний миг, как и положено коммунисту. И хоть не оправдал высокое доверие Иосифа Виссарионовича на ниве государственной безопасности, зато умер в полном соответствии с большевистской традицией. За миг до того как пуля из нагана, взявшая курс по маршруту «ствол – затылок наркома», достигла пункта конечного назначения, он успел прокричать: «За Сталина!». Кулак наркома при этом, намертво сцепивший в предсмертной судороге так и не доеденный кусок колбасы, рванулся к плечу в знаке «Рот фронт».
В туже ночь по конвейеру была пущена остальная рассрельная мелочь. Референты, секретари, адъютанты, сожительницы и прочие аксессуары, сопутствующие деятельности низвергнутого наркома. Новому хозяину Лубянки они были ни к чему. У него свои имелись. Из соратников Ежова свои должности и жизни сохранили только генерал Судоплатов, профессиональный террорист-убийца, чья деятельность была всегда востребована. Ведь так был бы поставлен под угрозу срыва план по устранению врагов СССР вне его границ. Пока новый начальник входит в курс дел, обставлял кабинет и подбирает преданных заместителей, враги будут есть, пить, дышать, строить свои козни лишние часы и месяцы – что не допустимо. И, по тем же причинам, уцелел генерал Эйтингон, разрабатывающий оперативный сценарий по убийству Троцкого. На тот момент времени эта задача представлялась товарищу Сталину первоочередной. А по сему «менять коней на переправе», было сочтено неуместным.
А майор Лембет Пуго предоставив обслуживать конвейер своим подчинённым из сегодняшней смены отправился в каптёрку. Бросил в угол клеенчатый фартук с ещё невысохшими пятнами оставленными «железным наркомом», разделся по пояс. Умылся сначала из цинкового питьевого бачка с краником, до половины наполненного одеколоном «Шипр». Потом под душ. Потом, надев гимнастёрку и, опоясавшись портупеей, двинулся в комнату отдыха. Там его ждал стол. На столе две бутылки водки, стаканы, открытые, но не тронутые консервы с говяжьей тушенкой, лососевой икрой, крабами и сардинами. Копчёный цимлянский лещ фунта три весом, хлеб, огурцы, соленое сало. Во общем весь нехитрый скромный рацион которым партия снабжала стражей достижений советского народа. А за столом уже сидел его заместитель, начальник сегодняшней смены капитан госбезопасности Фарид Сейфунмулюков. Он пытался читать передовицу газеты «Правда», однако его жадные глаза бытыева баскака, всё время косились на продовольственное изобилие на обеденном столе заботливо застланного газетой «Социалистическая индустрия». Однако приступить к трапезе без начальника он себе, согласно субординации, не позволял. Единственное от чего чекист не удержался, так это вырвал у леща перышко с корнем и со самком посасывал его, изредка делая мелкие глотки из бутылки с тёплым ситро.
Вот открылась дверь, вошел майор. Сейфунмулюков суетливо вытянулся по стойке смирна, перед тем быстро, но аккуратно сложив газету. Отдал честь. От него пахнуло смесью запахов из аромата цветочного одеколона и солёного духа человеческих выделений. Душ капитан принять поленился.
- Разрешите доложить, товарищ майор?
Лембет Пуго вяло махнул кистью, мол, садись. Устало расстегнул ворот гимнастёрки, сел за стол, налил полстакана водки, залпом выпил, не дожидаясь чоканья с собутыльником. Фарид не отстал от начальника, и тут же сам суетливо наполнил стаканы. Выпили ещё.
- Ну и как смена прошла, без эксцессов? – спросил майор, сосредоточенно жуя ломоть сала.
- Всё в норме, - Фарид облизал розовым языком ложку, которой только черпанул из консервной добротный кусок тушёнки, - Правда, ребята из второго взвода хотели секретутку вредительскую перед кары воплощением отсношать. Я запретил. Не дал. Во-первых, нарушение норм социалистической законности, а во-вторых, нечего ****ей троцкистских ублажать. Перед смертью не наебешься, - Фарид обнажил в улыбке жёлтые крупные зубы, - И не наешься. А так всё нормально. Приговорённые вели себя неплохо. Только этот, как его, ну ты знаешь Лембет Янович, личный шофер шпиона, мразь вредительская, перед смертью обосрался со страха. Как шпионить – так все они мастера, а как ответ держать… Весь бокс провонял. С хлоркой мыли – а запах все одно остался (капитан Сейфунмулюков дождавшись чуть заметного кивка начальника с бульканьем разлил водку). Я предложение давно имею, рапорт напишу, если прикажите. Это… что б врагов народа перед ликвидацией не кормить. Сутки хотя бы. Минимум. А то сплошная дискредитация гигиены производства. Вот.
- Ты бы им ещё клизму с каустиком перед расстрелом предложил делать, капитан. А нужно просто устав соблюдать. Заключённых вовремя на оправку выводить, а не рапорты писать. И гигиена труда тогда в норме будет.
- Понял, товарищ майор. Учтём. Верно говорите.
Капитан азартно запустил ложку в банку лососевой икры, щедро размазал её на половинке разрезанной вдоль французской булки, затем ложка нырнула в банку с крабами, натюрморт бутерброда был завершён этим последним штрихом. Капитан сменил тему, аппетитно кусая своё кулинарное творение,
- Вот крабы, к примеру, как свояк мой сказал, что это морские тараканы, верите, товарищ майор, раньше от одного вида тошнила меня. А как распробовал – даже очень ничего. Питательно. Вкусно. А закуска не хуже бычков в томате. Хоть и на 10 копеек дороже. И в свободной торговле всегда есть. А если с хлебом, да горчичкой сверху и сала не хуже. Хотя, ясно дело, по питательности крабам до сала ещё далёко.
Лембет разлив водку по стаканам, поставил пустую бутылку под стол. Вторую.
- Хорош жрать, Фарид Мухтарович, посуду лучше освежи.
- Это мы мигом, - капитан Сейфунмулюков спешно утёр губы рукавом и встал. Открыл несгораемый шкаф. В тусклом свете сорокасвечовой лампочки, зыркнули стеклянным бликом водочные бутылки. Водочный спец.паёк для чекистов занятых на особо тяжёлом производстве. Вместо молока за вредность. Рядовому составу начальники отдавали медицинский спирт, который выменивался в тюремном санпункте на пайковые консервы, а сами потребляли казёнку. Хотя водки бойцам палаческого фронта полагалось практически без ограничений. По пол литра на штатную единицу. Но водки много не бывает. Особенно для начальства. Все были довольны. На второй полке шкафа стояло штук десять бутылок. Капитан взял две за горло, и плюхнул их на стол. Отдых после трудовой вахты по защите социалистической законности продолжился. Тиски нервного напряжения сдавливающие виски ослабли. Неприятные запахи сгасли. По крайности теперь обоняние различало только сладкий аромат парфюмерии и практически не реагировало на солоноватых дух свежей крови и мяса. К тому же пальцы капитана пахли так, как будто он только что в заднице покопался. А может и покопался? Гавно то пахнет одинаково. Будь оно гавном обгадившегося со страху шпиона. Или родным, чекистским.
- Да-а, - Фрид Мухтарович с задумчивой сосредоточенностью сдирал золочёную чешую с копчёного леща, - Кто бы подумать мог, что Ежов, Николай Иванович, врагом народа окажется, шпионом. Никогда бы не подумал. Я ведь верил ему, Лембет Янович, до последнего. Пока не выяснилось всё. Пока не разоблачили подлюгу. Да что там я, ведь сам товарищ Сталин ему верил. А не оправдать доверие товарища Сталина, да за это… грех смертей мало. Давай выпьем за то, что б душа оборотня подлючего в смоле адовой кипела. Впрочем, впервые жалко, что религия – это опиум. Была б моя воля – то я бы боженьку отменил, а ад оставил. Что б враги народа там доходили. Легко ведь отделываются суки. Раз выстрелил и всё. А то, что они нагадили, лопатой не разгребешь. Будем.
Ударная доза спиртного вызвала в душе майора Пуго прилив мрачного юмора,
- Так ты что, капитан, считаешь, что товарищ Сталин ошибался, когда предложил назначить Ежова на пост народного комиссара государственной безопасности? Что ЦК партии ошиблось, утвердив это предложение товарища Сталина? Так? - Капитан Сейфунммулюков подавился очередным бутербродом из второй половинки французской булки, отличавшейся от первого тем, что на нём поверх слоя красной икры лежал ломоть сала с горчицей. Круглые татарские глаза обрели тоскливый взгляд зайца, осознавшего что лапа в силки попала. - А если тебе, к примеру, тот самый человек, сказавший что крабы – это тараканьи свояки, поведает о том, что… товарищ Берия, новый нарком, скажем, английский шпион? Или турецкий… Что? Тоже поверишь?
Капитан, сглотнул так и не прожёванный кусок и затараторил,
- Да что вы товарищ майор? Застрелю как собаку. На месте. Того, кто такое скажет. Враг это. Как может товарищ Берия быть английским шпионом? Абсурд это, бред! Товарищ Берия ведь соратник товарища Сталина. Пойми, Лембет Янович, я может, и попутал чего. Может расширению политического кругозора внимания мало уделяю. Над собой не дорабатываю. Что есть, то есть. Но я же, ты знаешь, я предан делу нашей родной партии и лично товарищу Сталину душой и телом. А приказ товарища Берия, любой приказ, готов выполнить, жизни не щадя.
И видя, что в ответ на речитатив свой, начальник только покачивает головой и мрачно ухмыляется, продолжил,
- Я слышал, что Ежов перед концом своим «За Сталина!» крикнул? Правда?
- Допустим. И что?
- А то, что не совсем, конченный гад он, что хоть и шпион – а раскаялся. Осознал, Что товарищ Сталин, что ЦК…
Тут капитан смолк. Зайчара клыкастая поняла, что в силке запуталась окончательно. Что теперь, его будущее его пищеварения целиком зависит от того, посчитает ли начальник передать его монолог тому-кому-следует, и как его интерпретирует. От интерпретации этой тоже многое зависело. К примеру, выгонят ли капитана Сейфунмюлюкова из органов с волчьим билетом – или расстреляют как бешеную собаку, по обвинению в шпионаже в пользу, скажем Ирландии или гоминдана. А майор Пуго удовлетворил своё чувство юмора и, выдержав паузу в полном соответствии с канонами, как Станиславского, так и Немировича-Данченко, потрепал своего зама ладонью по щеке и добродушно молвил,
- Не бзди, капитан. Мы же товарищи. Давно знаем друг друга. Всё останется за этим столом. На вот тебе. Подсласти горечь разочарований. Ты, я знаю сладенького любитель.
Лембет Пуго извлёк из нагрудного кармана гимнастёрки подтёкшую плитку шоколада «Золотой ярлык». Ошкурил фольгу, разломал плитку и почти силой засунул кусок в щель между дрожащими губами подчиненного. Размазывая по лицу коричневую жижу шоколадки, размякшей от жара горячего сердца чекиста, Сейфунмюлюков быстро затараторил, одновременно слизывая с губ сладость.
- Спасибо майор, ты же меня знаешь. Знаешь ведь, Лембет Янович, да я за тебя, ведь любого порву, как за Лаврентия Павловича, как за товарища Сталина. Любого. Как тузик тряпку порву. Веришь? Лембет Янович?
- Верю. Тебе верю. Теперь верю. Пока верю. Что? Сладок корм шпионский. Это тебе считай сам нарком бывший с того света презент передал. Не совсем тебе, конечно, но… Не важно это уже. Наливай.
И совсем расслабившим от принятой дозы алкоголя и ощущения сладкой власти над человеческим существом, в приступе прилива черного юмора, допустил майор Пуго самый роковой промах в своей жизни, произнеся в слух следующую шутку,
- Это ты правильно предположил. Ежов перед смертью «За Сталина» кричал. Сам слышал. Но меня занимает другое.
- Что? Товарищ майор, - глуша нервный стресс Сейфунмулюков, автоматически заглотнул очередной стакан водки, и теперь методически работал ложкой, не отводя преданного взгляда от лица начальника.
- А то. «За…» кого крикнет товарищ Сталин, если его к стенке прислонят, как думаешь, а? Ну, будем. За здоровье Великого Сталина!
Налитые до краёв стаканы водки с глухим звоном чокнулись.
На следующую трудовую вахту майор Пуго не вышел. Больше его никто не видел. И если Лембет Янович даже не был пропущен через собственноручно организованный «конвейер», то есть основания предположить, что смерть карателя была не столь примитивной, чем даже смерть японского шпиона, а по совместительству народного комиссара внутренних дел СССР Николая Ивановича Ежова, не говоря уже о пристяжных.
А бойцам особой спец. роты при центральном управлении НКВД был представлен новый начальник Фарид Мухтарович Сейфунмулюков. В его малиновых петлицах желто и тускло блестели новенькие майорские «шпалы». А к 1952 году погоны, приятно пригнетали плечи весом трёх крупных звёзд полковника госбезопасности. И хотя спец.рота даже в ноябре 1941-го года, когда немецкий генерал Гудериан из цейсовской оптики рассматривал звездочки на шпилях кремля, продолжала свою деятельность с ещё большей интенсивностью и пределов города Москва не покидала, грудь кителя полковника Сейфунмулюкова украшали боевые ордена. Орден Отечественной войны обеих степеней, орден боевого Красного знамени и два ордена Ленина. А оно по большому счёту и справедливо. Ведь если разобраться с позиций формальной логики, то отдельная рота под командой майора Сейфунмулюкова уничтожила «врагов народа» несопоставимо больше, чем какой-нибудь штурмовой батальон в окопах Сталинграда фашистских захватчиков. Тем паче, что в тот временной период все «враги отчества» именовались «фашистами» или, в крайнем случае, «пособниками гитлеровцев».
В 1946 году, Сейфунфулюков был переведён в 3 главк МГБ, в непосредственное подчинение генерала Судоплатова. Там он и заработал свой второй орден Ленина, за то что согласно не отменённой после войны директиве «Д», во главе переодетых бендеровцами бойцов спец.наза СМЕРШа, дотла выжигал гуцульские хутора вместе с жителями, тем самым выполняя важную политическую задачу по дискредитации сепаратистов из УПА в глазах местного населения. А так же, под непосредственным руководством своего, прожженного в подобного рода акциях босса, принял самое живое участие в великой чекисткой охоте на неуловимого полевого командира карпатских инсургентов штурбанфюрера дивизии СС «Галичина» Шухевича.
В июне 1953 года доблестному чекисту оставалось всего два месяца до пенсии. В отставку он не без оснований надеялся выйти в звании генерала. Увы. Служебная судьбина напоследок изголилась над своим бывшим фаворитом. В это самое время доблестным сотрудникам МГБ, удалось наконец-то разоблачить самого матёрого, самого законспирированного из сонма английских шпионов, которым британский король Георг лично поручил вставлять палки в колеса локомотива Страны Советов на пути построения коммунизма. Этим самым шпионом и оказался первый зам.предсовмина СССР и генеральный комиссар государственной безопасности маршал Советского Союза Лаврентий Павлович Берия. Кто говорил, что он расстрелян, как и было объявлено в официальном правительственном заявлении распространенным ТАСС. Кто говорил, что шпион-министр был тайно обменян, на ловкого суперагента СМЕРШа, который под личиной герцога Бомбея и Калькутты лорда Альфонса Рутвена, чуть было не соблазнил наследницу британского престола принцессу Елизавету. А кто говаривал, что в какой-то сверхсекретной лаборатории под Кисловодском мозг усыплённого наркома был извлечен из черепа, соединен со счётной электрической машиной и до сей поры, разрабатывает изощрённые оперативные комбинации сначала для КГБ СССР, в последние годы для ФСБ свободной России. Более того, именно руководствуясь рекомендациями этого агрегата, Андропов назначал своим наследником Горбачёва, а Ельцин - Путина. Так это или не так – кто может сказать точно? Создатель мира этого текста точно не может.
А вот судьба Сейфунмулюкова сложилась более определённо. Он был разоблачён как пособник Берии, судим, осуждён и расстрелян вместе с соратниками Лаврентия Павловича генералами Кобуловым, Саркисовым и полковником Голидзе. О том, чем кормили перед смертью и, кормили ли вообще, доблестного работника органов информации нет. Уцелел и генерал Судоплатов. Расстрел ему был заменён на 15 лет заключения. Генерала опять спасла потребность в профессионалах-террористах. По некоторым сведениям, отбывая срок во Владимирском централе, он консультировал агентов КГБ успешно ликвидировавших лидера Украинских националистов Степана Бендеру. Операция была почки точной калькой с той, в результате которой был устранён предшественник Бендеры на посту главы ОУН – Григорий Мельник, которого Судоплатов застрелил лично в середине 30-годов в Амстердаме. Акция отличалась от предыдущей, лишь тем, что происходила в Мюнхене и вместо пистолета с глушителем был использован яд.
Но вернёмся в 1939 год. В окрестности обречённого Мадрида, на который с четырёх сторон наступали штурмовые колонны генерала Франко.
На взлётное поле одного из аэродромов республиканской армии, приземлился истребитель «И-5». Его пилотировал команданте Хулио Родригес, он же майор РККА Тойво Лембентович Пуго. Не успел остановиться винт пропеллера, над крылом появилась добродушное лицо, усыпанное веснушками. Лицо принадлежало механику Санчо Корильо, он же старшина Гнат Пасюк. Вот Гнат поставил на крыло банку с краской, положил картонку-трафарет и вопросил с хитринкой,
- Ну, чого комрадо Родригис, зирку малюваты? Чи як?
Словно бы доглущая голосом рокот засыпающего мотора, пилот снял лётные очки и, воздев два ростапыперенных пальца в знаке «Victory» меланхолично проговорил,
- Рисуй Гнат. Две рисуй.
- Отце гарно, ще дви фашистские сволоты всесвит паганить не сможуть.
Летчик легко спрыгнул на землю, по дружески ткнул механика кулаком в плечо и было двинулся в сторону аэродромных построек, которые являли из себя несколько палаток под маскировочной сеткой.
- Товарищу Родригис, там вас в командирской палатке трое из особого отдела чекают. Велели зайти, колы звернэтесь. На дви хвылыны. Но срочно.
Лицо Тойво и без того всегда какое-то полусонное приобрело совсем скучное выражение, он внимательно посмотрел прямо в глаза механика и, чуть растягивая гласные и, спотыкаясь на согласных звуках, вымолвил,
- Откуда у тебя такая испанская грусть, Г-гна-ат? Аа? …Наверное, задание какое-нибудь из штаба передадут срочное. Вот что. Ты пока бак под завязку залей, и мотор не глуши. Возможно, прямо сейчас лететь придётся.
- Есть, камарадэ.
Ответил механик уже полностью отдавшийся процессу отбивке краской на фюзеляже двух свежих звёздочек.
Когда Тойво подходил к штабной палатке, из неё, словно из парилки в русской бане, появился командир подразделения генерал Смушкевич. Повел он себя странно. Сделал вид, что не заметил одного из своих лучших пилотов, резко развернулся в сторону и быстро пошел в направлении к машине, на которой только что прибыл в расположении части, явно не на несколько минут. Поразмыслив с минуту Тойво зашёл во внутрь. За дощатым столом сидел начальник особого отдела Суэтин, по праву и леву сторону от сего расположились два, похожих как братья, мордоворота в полевой форме РККА, но без знаков различия. В сочетании с формой несколько комично выглядели республиканские пилотки с кисточкой, натянутые до упора на бугорчатые бритые черепа с оттопыренными, хрящеватыми ушами. Тип лиц подобного рода субъектов, согласно устоявшемуся фразеологическому штампу почему-то именуется «рязанским». Что не совсем верно. Подобные типажи составляют людскую палитру лиц населения в основном в среднем течении Волги, среди мордвы и татар мешанных кровей. Один из них с увлечением рассматривал наган в руке, как бут-то видел подобную вещь впервые, заглядывал в ствол, прицеливался в угол помещения, со щелканьем вертел барабан. Второй с наслаждением затягивался душистой испанской сигарильос. На лице же Суэтина застыло предвкушение от воплощения в реальность свой, почти сакральной, власти. Власти данной ему партий большевиков и наркоматом внутренних дел СССР, в виде петлиц батальонного комиссара и должности начальника особого отдела.
 Чекисты, пришедшие по душу майора Тойво Лембетовича Пуго (а если у читателя ещё имеются по данному поводу какие-либо сомнения – считайте, что они развеяны) были расслаблены и находились в прекрасном расположении духа. Страх, который вселяли слова «гражданин имярек вы арестованы», произнесенные представителем «органов», обычно парализовывали душу и разум истинно советского человека. Как паучья слюна муху в сети паутины. Гипнотизировали, подобно взгляду круглых, хищных глаз питона вперившегося в снующие, подобно муравьям, зрачки кролика.
Не здороваясь, не представляясь (впрочем, кто же не знает особиста Суэтина) Суэтин спросил, словно плюнул,
- Гражданин Пуго, когда вы последний раз виделись с агентом эстонской и шведской контрразведок, врагом народа Лембетом Яновичем Пуго?
На вытянутом от природы лице майора не отразилось никаких эмоций. Он засунул руки в карманы, внимательно перевел взгляд с одного из присутствующих на другого. Ответил спокойно, словно бы ждал этого вопроса все время, даже тогда, когда ещё три четверти часа назад с поразительным хладнокровием вел своего «ишачка» прямо лоб в лоб на встречу немецкому лётчику на «мессере», чьи арийские нервы оказались не столь эластичными. А особист Суэтин, входя в сладостный чекистский кураж, продолжает,
- Что вы, как член троцкисто-террористической группы может сказать следствию по поводу вашего участия по поводу организации покушения на товарища Сталина, а так по поводу шпионского задания, которое вы получили от ваших прибалтийских хозяев с коим засланы в расположение добровольцев борющихся за свободу Испанской республики… И, кстати, гражданин Пуго, вы арестованы. Сдать оружие. Сюда. На стол.
Суэтин постучал ногтем по папке, в которой лежали аккуратно подшитое уголовное дело и заполненные протоколы допросов, в которых не хватало только автографа обвиняемого. Автограф это предстояло добыть его подручным костоломам. Конечно, не прямо здесь. Но начнут они прямо сейчас, продолжат в машине по дороге в следственный каземат, а каземате развернуться в полную силу. А там и он присоединиться возможно к своим бойцам. Дело предстояло быть перспективным. Это не высосанные из пальца подозрения, к примеру, на старшего лейтенанта Чинцова, этапированного в СССР. За этого члена семьи врага народа (неделю назад в особый отдел пришла шифрорадиограмма о разоблачении аресте и расстреле отца этого чухонца, матёрого шпиона Лембета Пуго, пробравшегося в самое сердце государственной безопасности) не стал заступаться даже командующий авиацией интернационалистов Смушкевич. За этого матёрого прибалта светит минимум орден Ленина, и новые петлицы, если конечно, все представить в нужном свете. А этому Суэтина учить было не нужно. Тем паче, сейчас, когда нарком Ежов, который знал Суэтина лично, пропал не известно куда, а новый нарком Берия перетрясает свои кадры, появился реальный шанс отличиться. Доказать свою нужность. Проявить активность. К этому немецкому эстонцу Суэтин давно присматривался. Материалов имелось выше крыши. Была только одна загвоздка. Родственник, герой гражданской войны, в центральном аппарате НКВД, на самом острие карающего меча революции. Но сейчас и эта заноза извлечена. Дело покатиться как по маслу. «Бля буду, орден Ленина – не меньше» - удовлетворённо помыслил Суэтин.
Лицо майора Пуго вдруг скуксилось. Губы по-мальчишечьи затряслись.
- Эт-та ошибка какая-то, товарищ батальонный комиссар. Ошибка.
Он достал руки из карманов, чуть протянул их в сторону стола, как бы моля о понимании.
Суэтин ухмыльнулся подленько настолько же, сколь и самодовольно. Его душа оргазмировала. А мордовороты затряслись в каком-то утробном смешке, чуть слышно – но так что кисточки на пилотках заплясали. Во общем расслабились товарищи. Аура чекистского всемогущества злую шутку сыграла с этими проверенными кадрами, осуществившими уже не одно задержание врагов народа.
- Оружие на стол, - почти ласково вымолвил Суэтин, но для порядку хлопнул ладонью по папке с делом. Не громко так.
Чуть не плача Тойво принялся расстёгивать кобуру с наганом. Пальцы его тряслись. И лишь в последний миг, скорее даже кожей, чем мозгом особисты осознали, что что-то не так они сделали. Не по инструкции. Как только револьвер системы «наган» оказался в руке майора, выражение его лица мгновенно окостенело, а движения не утратив плавности, стали четкими, и как выяснилось просчитанными до последнего жеста. Он, как в тире, влепил обоим чекистам по пуле в лоб, чуть выше переносицы, на долю секунды опередив того у которого в руках был пистолет. Суэтин только рот открыл и… втянув голову в плечи, медленно поднял руки, сдаюсь мол. Звука выстрелов слышно не было. Их заглушила недалёкая канонада и шум моторов садящихся и взлетающих самолётов.
- Знаешь, Суэтин, почему я тебя оставлю жить? – твёрдым, чужим голосом с прорезавшимся резким прибалтийским акцентом, спросил Тойво. Суэтин яростно моргал глазами и сглатывал комки воздуха, вдруг ставшего для него осязаемым и вкус ваты прибредшим, - Такие как ты это чума для Красной Армии, и чем вас больше – тем она слабее. А я теперь буду воевать против Красной Армии. Встать. Лицом к стене.
Не опуская поднятых рук, Суэтин встал, и совсем не по-строевому развернулся на 180 градусов. С тихим журчанием вокруг мыска его сапога стала расползаться лужица. Тойво всадил одну пулю в правую ягодицу особиста, вторую в левую. Суэтин рухнул без памяти. А пока ещё майор ВВС РККА Тойво Лембетович Пуго подцепил со стола папку с собственным личным уголовным делом и не спеша, покинул палатку.
О-ох, сколько унижений и похабных подколок пришлось пережить Суэтину в результате этого своего боевого крещения. Особенно после того, как нарком безопасности Лавр Берия, подписывая представление своего подчинённого к представлению орденом Ленина, брезгливо скривив губы в подобии улыбки и сверкнув очками в стороны вытянувшегося по стойке своего адъютанта Голидзе, спросил: «Эта что? Тот самый батальонный комиссар, который боевое крещение через жопу прошёл? Вай! Всё через жопу делается. Отвикать пора. Пры мене так не будет. Орден пусть носит. В звании, пока не павишать. Панизить даже можна. В Манголия откомандировать. К Жюкову. На Халкин-Гол. Там сейчас гарачо. Там такие в жопа раненные в самый раз».
Да-а. Плохо это. Очень плохо, когда к политработнику, самой сутью своей выражающему мудрость большевистской партии прилипает прозвище «в жопу раненый». Впрочем, в нынешнем 1942-ом году, почти все, кто помнил о подробностях ранения Суэтина, сгинули в военном водовороте. И теперь, воюя в Крыму в звании дивизионного комиссара, он с гордостью носит на кителе нашивку за ранение, полученное при исполнении интернационального долга. Ну и орден Ленина. И хотя коварный эстонский шпион был только разоблачен, но, увы, не обезврежен, кроме него на долю особиста Суэтина хватило других всяких шпионов. Сначала английских и немецких, потом только английских и японских, а теперь косяком пошли опять немецкие. Это не считая троцкистов и простых мелких вредителей. Все они были не только разоблачены – но ещё и обезврежены. Тойво Пуго стал исключением. Единственным.
А сам майор, обездвижив начальника «особого отдела» возвратился на взлётное поле. У «ишачка», на фюзеляже которого появились две свежие звёздочки, это говорило о том, что лётный парк легиона «Кондор» уменьшился на две боевые единицы, топтался механик Гнат Пасюк. Он с удовлетворением осматривал свою работу, время от времени прихлёбывая из армейской фляги текилу, занюхивая каждый глоток добротный ломтём солёного сала с чесноком. Вот после очередного глотка с сожалением заглянул в горлышко, аккуратно навинтил крышку, отправил сало в рот и, увидев своего майора, с некоторым шутовством вытянулся по стойке смирно и приложил ладонь к виску.
- Разрешите докласть, комарадэ. Бак под завьязку (он отнял ладонь от виска и приложил её к горлу) аппарат к полёту готов. Чого, сокол, политишь? Ось ведь людыны. Перышки почистить сталинскому соколу не дають. Горилки писля бою попыты. Але, як мовлят жабоеды a la guerr comme a la guerr.
- Да Гнат, лечу. (Тойво хлопнул себя по бедру папкой с собственным смертным приговором) Доставить документы срочно нужно. На западный участок.
Вот он уже моститься за штурвалом, запускает мотор на полные обороты. И говорит на прощанье своему механику,
- Ты хороший специалист, Гнат. Солдат хороший.
- Чого? – Гнат приложил ладонь к уху. Пропеллер размалывал слова вместе с воздухом.
- Если в Красной Армии таких будет много – никто не победит Красную Армию. А теперь мне её придётся побеждать. Прости. И прощай.
Последнюю пулю из нагана Тойво влепил в лоб Гнату Пасюку. Чуть выше переносицы. Майор ведь был рационалистом до мозга костей.
Через пол часа Тойво приземлил свой истребитель на позициях германских интернационалистов из легиона «Кондор».
Необходимые «формальности» при поступлении на новую службу были соблюдены довольно быстро, чему весьма способствовала папка особиста Суэтина. И уже через полтора месяца на свое первое боевое задание вылетал истребитель «Миссершмидт» за штурвалом которого находился оберлейтенант люфтваффе Тойво Лембетович Пуго, восстановленный в звании после почти десятилетней стажировки в РККА. И хотя это воинское звание было более скромным, чем прежнее, «майорское», но все же статус германского офицера, со всеми вытекающими из него последствиями, отличался от соответственного статуса красного командира. Примерно так же как технические характеристики истребителя «Мессершмит-242» от своего советского аналога «И-5», а хоть и «И-6».
Впрочем, за бои над Варшавой оберлейтенат Пуго был повышен до гаутмана. А в 1940 году, после победы в своей 20-ой воздушной дуэли над очередным «speed-fair» в период небесной битвы за Англию, между люфтваффе и королевскими ВВС, гаутман Пуго получил из рук рейхсмаршала Геринга рыцарский крест. Вручая высокую правительственную награду от имени фюрера, рейсхмаршал с изумлением заметил на кителе вытянувшегося по стойке «смирна» Тойво эмалевую пентаграмму ордена «Красно звезды», которая смотрелась на мундире германского офицера так же уместно как ермолка на голове великого фюрера.
- Что это? – вальяжно кивнул Геринг, поправляя при этом на шее орденоносца ленту с «Рыцарским крестом»?
- Русский орден, господин рейсхмаршал, - Тойво щёлкнул каблуками и вскинул руку в нацистском приветствии.
- Вот как? – Герман Геринг был, понятно, в курсе причудливого извива летной карьеры своего асса, - И что? Вы, гаутман Пуго, считаете, что подобному каббалистическому значку, выданному за сбитых арийцев место рядом с...
Геринг, ещё раз поправил ленту с «железным крестом» на шее Тойво.
- Яволь, господин рейсхмаршал. Смею заметить, я считаю, что данная награда выдана не за сбитых немцев – а за сбитые самолеты. Мое дело сбивать самолёты. И стараюсь делать своё дело на совесть. Смею заметить, в небе над Испанией русских машин мною сбито на две больше, чем германских.
- Хм, (Геринг был не лишен здорового чувства юмора и находился в прекрасном расположении духа) если ваши слова есть дерзость – она забавна. Если наивность – она простительна. Хотя бы, потому что в них имеется логика. Ведь по большому счёту, сбитые вами британцы – тоже арийцы. Что ж. Надеюсь, если вы когда-нибудь получите орден Подвязки из рук герцога Виндзорского, который после победы райха, надеюсь, вернёт себе королевский престол, то это будет награда за противников сбитых по приказу фюрера. А, вообще говоря, вас бы следовало удостоить не «рыцарского креста» - а «гладиаторского», если бы подобное имелось в реестре наград.
И рейсхмархал раскатисто расхохотался весьма довольный своей остротой. Будучи человеком весьма проницательным Геринг довольно точно уловил суть психологических мотиваций Тойво Пуго. Тойво ведь был по большому счёту не тевтонским рыцарем неба – а гладиатором-профессионалом. В своё время, в древнеримских «колизееях» тешили своей смертью публику не только подневольные рабы, гонимые на кровавый песок арен, раскалённым железом – но и добровольные любители острых ощущений, во всех смыслах этого понятия. Они искали «упоения в бою» и были безразличны к тому – кто их противник, брат, сват, соотечественник, гражданин, римлянин, варвар или даже вообще человек, а не скажем лев или тигр. Не важно. Главное победа. Подобная психологическая зависимость человеческого организма от процента адреналина в крови, порою встречается в душах, хотя и значительно реже, чем алкоголизм или наркомания, сходные с ней по сути.
Понятно, что «идеологическая девственность» и «политическая невинность» Тойво Пуго вызывала в душе того же Геринга неприятный осадок. А у национал-социалистических партагеноссе чувства близкие к бешенству. Тойво относился к величию учения «фюрера германской нации», примерно, так же как и гениальным идеям «вождя мирового пролетариата». И, не вдаваясь в детали геббельсовской пропаганды, считал Гитлера автором не только идеологического бестеллера «Моя борьба», но и поемы «Фауст», либретто к опере «Кольцо нибелунгов» и философского курса «Диалектики права», которых ясно не читал.
В решении Геринга, и иже с ним, оставить чухонца на службе в люфтваффе с предоставлением экзотического статуса «свободного охотника» сказался германский рационализм.
Этот морально-идеологический урод любит и умеет сбивать самолёты противника? Делает это аккуратно и много? Прекрасно! Пусть делает это на благо Великой Германии её народа и фюрера. Может он перелететь к англичанам (перелёт к русским в силу доктринерства и догматизма большевиков, слава богу, исключён)? Теоретически может. Если повод будет. Типа того, что дали большевики этому истребителю от бога (или дьявола). Выход? Повода не давать. И всё тогда получиться. К людской жизни нацисты относились не с большим трепетом чем коммунисты, однако использовали этот фактор во своё благо по-европейски более грамотно. Хотя спору нет таким необходимых для победы человеконенавистнических идей качествам, как азиатское коварство и тотальная, циничная беспринципность, фашистам у коммунистов было ещё учиться, учиться и ещё раз учиться. Не будь наци такими догматиками, то крах гитлеровского райха возможно и не был бы столь сокрушительным. Впрочем, до этого пока ещё далеко. Впрочем, для этого ещё необходимо сделать очень много. В том числе и некоторым героям данного повествования. Всё ли у них получиться? Кто ж его знает. В отличие от читателя автор пишущий эти строки не имеет возможности заглянуть на последнюю страницу романа. По той простой причине, что её пока ещё нет. Впрочем, и читателям автор этого делать не рекомендует, даже когда она, эта самая последняя страница, будет в наличии. Проявим некоторое уважение к действующим персонажам. Ведь они такой возможности лишены даже теоретически. И даже создатель текста этого мира не в состоянии им в этом поспособствовать. Увы, таковы законы жанра. В этом они сутью едины с законами бытия.
Но Восточном фронте Тойво повоевать практически не успел. Так как в октябре 41-го года получил предложение настолько заманчивое, что отказаться от него возможности не было никакой. А именно. Стать членом первого германского отряда космонавтов, excuse me, - kosmoherr’s. Его рекомендовал туда майор Шрёдер, утверждённый командиром экипажа и капитаном космоплана «Валькирия». Пуго Шрёдер знал лично, ещё по легиону «Кондор». Именно он был одним из тех пилотов, кто не отвернул свой истребитель в момент лобовой атаки, когда Тойво ещё состоял на службе в РККА. Они оба успели выброситься из столкнувшихся машин. И плавно падая с небес на расстоянии почти в 100 ярдов между куполами раскрывшихся парашютов, продолжили воздушную дуэль, методично стреляли друг в друга из личного оружия. Шрёдер разрядил обойму парабеллума. Пуго барабан нагана. Порыв горячего испанского ветра разнёс в разные стороны и пули, и парашютистов. Потом, в течении Польской компании ассы воевали в одном полку. И надо полагать эстонец произвел впечатление. В основном таким качеством своего характера как арктическое хладнокровие и невозмутимостью мраморной стати Будды, в любой самой критической ситуации.
Как уже упоминалось капитаном «Валькирии» был утверждён майор люфтваффе Герман Шрёдер, кавалер рыцарского креста с дубовыми листьями, член НСРПГ с 1938 года, член СС с 1939 года, 34 лет от роду, истинный ариец, прекрасный семьянин. Что о нём ещё можно сказать? Да, пожалуй, и всё. Это был образчик нордического воина, который вплотную приближался к тому стандарту, что мерцал в воспалённом воображении фюрера германской нации.
Четвёртым, последним членом экипажа был человек по фамилии Андроге. Судя по фамилии, француз. Если быть совсем точным, то француз на половину. Мать его была немкой, а французом только отец. Что не удивительно, так родился он в Эльзасе через сорок лет как тот стал провинцией Второго Германского рейха и за десять до того как эти земли вновь превратились в департаменты Третьей французской республики. На арийца Андроге походил меньше чем любой другой из членов экипажа «Валькирии». Низкорослый, коротконогий, с длинными иссиня черными волосами и крючковатым галльским носом. На немецком языке он говорил с заметным акцентом, зато мог разговаривать практически на любом другом языке, включая арабский, вьетский, японский не говоря уже о европейских. Правда, с таким же непонятным акцентом. Любой его ответ на любой вопрос на любом из этих языков, мосле мутного речитатива оканчивался цитированием какого-нибудь катрена Нострадамуса. Вот и вся информация о данной личности. Она столь скудна вот по какой причине. Данного индивида в экипаж «Валькирии» Ренхарду Гейдриху рекомендовал не кто иной, как начальник восьмого управления РСХА барон фон Трёч. А проникнуть в сумерки души этого существа не по силам не то что, тебе друг-читатель – но автору. Создателю мира этого текста. Неуютного какого-то мира. Но занимательного. Не так ли?
Конечно, о подробностях биографий германских космогеров группенфюрер СС Ренхард Гейдрих поведал без столь красочных подробностей, по той причине, что кое-чего ему не было известно, но основные факты изложил он верно. Гитлер был впечатлён. А Гейдрих продолжил,
- … итак мой фюрер, после того как «Валькирия» достигнет орбиты Марса командор Шрёдер вскроет секретный пакет. В нём будут инструкции и ещё один пакет. Его содержание Шрёдер сделает достоянием наших космогерров, после того, как посадочный модуль «Рюрик» десантируется на поверхность Марса. Суть сообщения, что бы ни вдаваться в подробности, заключается в следующем. Возможность возвращения обратно, на орбиту и, следовательно, на «Валькирию», а на ней домой, в рейх, находиться в прямой зависимости от того удастся ли космическим десантникам, выполнить программу – то самое задание, решение которого сделает Германскую империю – империей всепланетной. А в перспективе – межпланетной. И в этом сообщении нет преувеличений. Жизнь и возвращение космогерров находиться в прямой зависимости от удачного выполнения возложенной на них партией и правительством миссии. Это должно стимулировать наших героев. Хотя, уверен в допинге любого вида эти люди не нуждаются. Перед доблестными германскими космогерами будет стоять тот же самый выбор, какой и перед не менее доблестными солдатами вермахта – победа или смерть. Ибо, я лично полностью разделяю ваше мнение, мой фюрер, что поражение рейха в военном противостоянии с извращённым союзом англосаксонского блока и сталинских варваров будет означать гибель не только Германии, но и Европы. Гибель арийской цивилизацию. И, следовательно, цивилизации человека разумного. Подробности изложены в моем специальном докладе, посвященном воплощению в реальность программы «Валгалла» предоставленным мною на прошлой неделе.
Гитлер задумчиво забарабанил пальцами по обеденному столу. В нависшем безмолвии было слышно, как позвякивают от вибрации чайные ложечки в кофейных чашках. Наконец фюрер плеснул в лицо Гейдриха муть своего взгляда и проговорил,
- Я ознакомился с этим документом. И у меня возник целый ряд вопросов…
- Мой фюрер, я готов ответить на все.
- На все вопросы ответить, вряд ли получиться… у вас.
Поняв, что они здесь лишние фон Тролль и фон Браун покинули столовую. Многие факты из биографий германских героев космоса для них так же явились откровением. И впечатлены они так же были не меньше фюрера. По крайности фон Браун выглядел немного потрясённым. Надо полагать, он представлял себе, что черты характера и прошлое, будущих полпредов человечества в иных мерах должны выглядеть несколько иначе.
фон Тролль заявил, что будет ждать высоких гостей в приемной, где представит фюреру лично всех членов экипажа. А фон Браун сослался, что рандеву с вождём вдохновило его на какое-то оригинальное инженерное решение, и он должен немедленно озадачить своих конструкторов. Каждая минута дорога. Не так ли? Гитлер, не отводя взгляда от лица Гейдриха, рассеянно кивнул. Оставшись наедине с Гейдрихом, Гитлер продолжал смотреть на него требовательно и вопросительно. Протектор Богемии потупил взгляд и, вертя в ломкой кисти столовый нож, как бы нехотя, выговорил,
- Нам с вами, мой фюрер, известно имя человека (пауза) способного дать ответы на все вопросы, касающиеся программы «Валгалла».
- Именно, Гейдрих, именно. И я, честно говоря, устал ждать обещанного вами рандеву с нашим марсианским другом, как вы его называете, herr Теггелингом. Или вы считаете, что время ждёт? Если это так – вы меня разочаровываете. Слышите? Разочаровываете. Это самое мягкое определение которое приходит ум. Если же не можете справиться с поставленными задачами – скажите. Я пойму. Но ни я, ни само проведение не сможет освободить вас, Гейдрих, от ответственности. Я устал ждать. Вы можете мне, наконец, сказать, когда состоится наша встреча? Конкретно. Где и когда?
Группенфюрер быстро вскинул свой взгляд прямо в глаза вождя. Он не часто позволял себе такое. Взгляд это лучился дерзостью и торжеством.
- Извольте, мой фюрер, если вам будет угодно – то здесь и сейчас.