Практика

       Отправили меня с Пашкой после третьего курса сельхозинститута в одну деревушку на практику. Мы, как будущие агрономы, должны получать знания на земле.
       Приехали, представились директору хозяйства, определились на постой к бабке Ильиничне.
       Хозяйство оказалось слабеньким. Два старых коня и такая же кобыла сутками стояли в загоне, навалившись на изгородь. Доживая свой век, они ни о чём не мечтали и радовались даже прелой соломе. Иногда деревенские пацаны приносили им свеклу и яблоки. Кони оживали и дажи пристукивали копытом. Но запрягать коней ни решались, так как в любой момент они могли отдать Богу душу.
       Техника советских времён, в количестве двух комбайнов и трактора, без краски и стёкол, еле доходила до изнывающего от жары поля. А вечно опохмеляющиеся деревенские труженики сохи и бороны, доходили до невменяемости у крыльца сельского магазина.
       Бригадир, бегая от одного к другому, взывал к сознательности и матерился на обездвиженные, что-то лепетавшие тела.
       Директор совхоза принял решение прекратить продажу водки в магазине. Это с воодушевлением восприняли сельчане - самогонщики. С прилавка стали исчезать сахар и дрожжи, а вечерами над селом стоял бражный смог. Ситуация с наличием трудосилы не изменилась.
       Проболтавшись неделю по заросшим, неубранным полям и решив, что агрономию лучше изучать весной и в Америке, мы подошли к бригадиру.
       - Евсеич, может, дашь нам какую-нибудь работу? Хотим реальным трудом поддержать хозяйство, - сказали мы.
       - Хлопцы, спасители, - срываясь в голосе, запричитал бригадир, - Да, ради Бога. Всё огнём горит. На конопле людей у меня нет. По весне мы её на масло посеяли. Нынче семя трещит, пропадает, а вся механизация в работе. Может вы, с косами, поможете? Косить-то умеете?
       - Конечно, - отвечаем, - Приходилось махать, да и в кино видели.
       - Вот и хорошо, вот и славно,- восторгом перехватило горло у Евсеича, - Поле там небольшое – гектаров десять. Завтра по росе можете начинать. Косите от леса, чтобы солнце в спину, и до обеда. Трудодень оплачу и мужиков пришлю, если очухаются.
       На том и расстались.
       Вечером мы получили от Ильиничны две косы, оселки и подробный инструктаж по пользованию инструментом.
       Встали на заре. Воздух звенит. Солнце медленно выкарабкивается из-за леса. Пришли к полю. С трёх сторон оно закрыто лесом, а с четвёртой - ограничено дорогой.
       - Ну, и от какого леса будем косить? - спрашивает Паша,- Тут везде лес.
       - Да, уж,- отвечаю, - Солнце у нас встаёт там, значит, будем косить в противоположную сторону.
       Конопля удалась и ростом, и толщиной стеблей, и взмахом веток. Для покоса больше подошли бы бензопилы, а не наши косы, насаженные ещё в 50-е годы на вишнёвые горбыли.
       Небо становилось светлее, а нам хотелось сделать больше.
       Первым пошёл я. На удивление, стебли были мягкие и сочные. Конопля падала, стряхивая с себя спящих комаров. У меня появилось чувство лёгкости и привычности к этому занятию. В такт моей, сзади вжикала Пашкина коса.
       Увидев первые лучи солнца, птицы, заждавшиеся рассвета, как по команде, решили выкричаться. Первыми деревню разбудили петухи. За ними, прокричала иволга, а потом, как с перепугу, воробьи, сороки и прочая пернатая живность. Туман стал прятаться в лапах елей, небо заливаться розовым цветом.
       Ноги быстро намокли от росы. Правая стелька съехала на пятку, руки соскальзывали с косовища. Полчаса спустя мы вернулись и взяли ещё по захватке.
       - Что-то обещанных мужиков не видно, - услышал я Пашкин голос,- Без них мы месяц косить будем.
       - Это бригадир для поддержки нашего духа сказал. Не будет никаких мужиков. Не до этого им. А мы хоть время до конца практики убьём .
       Конопля падала, ровной циновкой устилая землю. Сочные пеньки хлюпали под ногами. Вскоре желудок стал посылать позывные об излишке сока, в спине появилась нездоровая тяжесть. Воткнув косы в землю, мы решили позавтракать под исполинским дубом. Ильинична, хоть и была занудой, но нас не обижала. Варёные картошка и яйца, соль, хлеб, четыре помидора и бутыль клубничного морса, составляли наш дневной продпаёк.
       - Слышишь, Паша, я удивляюсь, что её не скосили ещё в июне. Это же для наркоманов целый Клондайк. Тут палаточные городки должны стоять, забитые старателями.
       - Я так не думаю, - ответил Паша, - Судя по листьям, конопля гибридная, только для масла.
       - Для них и гибридная в самый раз. Только папиросу размером с рулон обоев и вперёд, в другое измерение.
       - Ну, значит, не знают, что она здесь растёт,- потянулся Пашка, - Залезу я на дерево огляжу окрестность.
       - Давай, а я косы подточу, - согласился я.
       Жик-жик скользил оселок по косе, стирая зелёный сок и конопляные волокна. Звенело железо, хрустел камень.
       - Серёга, Серёга, - услышал я надрывный со смехом Пашкин крик, - Залазь сюда, посмотри картину.
       Пока я карабкался по стволу, Паша изнемогал на верхотуре. Примостившись рядом с ним, я обозрел конопляное поле. Точнее то, что от него осталось. В середине его был выкошен огромный квадрат и только по периметру, десятиметровой полосой, дыбилась созревшая конопля. Со стороны дороги и леса казалось, что поле стоит нетронутым, закрывая двухметровой ботвой картину опустошения. Кое-где были видны старые кострища, валялись банки из-под пива и сломанная гитара.
       - А ты говоришь - гибридная ,- рассмеялся я , - Вон народ ударно потрудился. День- два подсушиться и можно реализовывать населению.
       - И нам работы меньше, - засмеялся Пашка.
       К тому времени солнце стало припекать. Постепенно испарилась роса. Стебли падали не так дружно, как утром. Коса всё чаще, попадала концом в землю. Рубашка намокла от пота. Чаще приходилось браться за оселки.
       Ближе к полудню над полем поднялось марево, смешанное с запахом перезревшей конопли. Наполняя дурманом легкие, оно становилось гуще и насыщеннее. Солнце близилось к зениту.
       Оглянувшись и посмотрев на Пашу, я не узнал его. Он стал в два раза больше и, зависая над землёй, раскручивал косу, как вертолётный винт. Я засмеялся и услышал себя, как бы сбоку. В голове стало легко и светло. Руки налились недюжинной силой.
       Схватив косу двумя руками, я начал одним махом вырубать целые просеки. Пашкина тень, со ржанием, бежала следом. Меня понесло. Бросив косу, я стал ребром ладони подрубать растения под корень. Пашка, упав на четвереньки, с криком: «В деревне появился ещё один комбайн» - стал отламывать стебли у земли. Я удивился его быстроте и увидев зелёные подошвы нового «трактора», стал кататься и с хрустом ломать, уже подсохшие стебли. На поле долго стоял шум, как во время охоты на слонов.
       Солнце повисло на западе. Птицы стали ближе подтягиваться к своим гнёздам. Мы в изнеможении лежали на тёплой земле и, бессмысленно глядя друг на друга, икали и закатывались от смеха.
       Я очнулся оттого, что меня кто-то трясёт. Надо мной стояла испуганная Ильинична, поодаль деревенские мужики. Их опухшие лица говорили о тяжёлом синдроме, оловянные глаза безразлично смотрели на нас.
       - А, помощники,- сказал я ,- Ещё солнце не встало, а вы уже тут.
       - Ну как собрались, так, вот и тут, - заикаясь, проговорил самый трезвый из них,- А вы уже гляжу, таво, управились без нас.
       - Вот именно, таво. Если бы не таво, еще бы косили.
       Проснулся Пашка. Посмотрев на мужиков, он идиотски хихикнул и опять откинулся на конопляный одр.
       В следующее воскресенье председатель вручил нам денежную премию – каждому по сто рублей. Деревенские мужики завидовали нам. А я, глядя на Пашку, подумал, что уже через неделю такой косьбы на конопляном поле, о других работах мы бы уже не помышляли.







       -