Сейчас и раньше

       
       
       Раньше я жил страстями. Теперь живу на одну зарплату. А что можно позволить себе на одну зарплату? Одну жену. Одного ребёнка. Двойное кофе. Тройной одеколон. Алкоголем я не злоупотребляю. Курить бросил. Остался третий соблазн, о котором со знанием дела сообщил нам игривой песенкой ловелас Бони из оперетты «Сильва»: «Без женщин жить нельзя на свете,нет».То-то и оно. Ах, женщины! Ах, Тамара! Вот ты – на букву «эм». Для конспирации. «Михаил Иванович Кравцов». Я вырываю тебя из записной книжки. Но не из сердца. Прости меня, Тамара. Я обещал тебе звёзды с неба и колье на шею. Я достал только звёзды. Эти колье стоят бешеные деньги.Так что лучше – звёздами. Их хватает на всех. Ты не согласна? Я знаю. Мы не поймём друга. Мы из разных эпох. Отцы и дети. Я из эпохи: «Эх, Андрюша, нам ли быть в печали», а ты из другой: «Не надо печалиться, вся жизнь впереди».
       Странно. Раньше я этого не замечал. Сейчас заметил. Во все времена молодых уговаривают не печалиться. Это уж нас скорее успокаивать надо. И валерьянкой. И песнями. А молодым печалиться нечего. Живи и радуйся. Здоровье есть. Зубы свои. Чеши грудь пяткой и дыши глубже. Это я сейчас такой умный. А где я был раньше? Жил, видите ли, страстями. Но тогда девушки были улыбчивее. Лестничные марши – короче. Зимы были теплее, а весна начиналась первого марта. Тогда я не засыпал на стуле перед телевизором. У нас просто не было телевизора. Стул, правда, был. Я ещё на нём стойку выжимал. А телевизор потом появился. Этот – как его? Ну, название на коньяк похоже. О-о, вспомнил. КВВК-49.С выдвижной линзой. Её, как радиатор, заливали дистиллированной водой, или глицерином и двигали на салазках взад-вперёд – видимость регулировали. Хороший был телевизор. Считался экзотикой, чудом, вершиной научной мысли. Это ж надо: в Москве Татьяна пишет интимное письмо Евгению Онегину, а за сотни километров это письмо перлюстрируют, читают и выносят на суд общественности.
       Но главное – телевизор этот сближал людей. Экран на нём с табакерку, а зрителей весь подъезд. Рассядутся в три этажа, как на семейном фото, и все в одну точку смотрят, в экран. Кончится передача, сразу же зрительская конференция начинается. Кто что видел, без утайки должен всем рассказать.
       Соседка из пятой квартиры обычно трагедии видела. Смахнёт платочком слезу и говорит:
       - Какая тяжёлая пьеса. Как он её ногой пинал.
       А сосед из девятой тут же и уточнит:
       - Здрасьте. Какая там пьеса. Это ансамбль Моисеева плясал.
       - Ансамбль Моисеева?! – завопит подвыпивший дядя Саша. – А кто сказал, что счёт три ноль?! Кто сказал?!
       На этом конференция быстро закруглялась. Все спешно разбегались, пока дядя Саша не успел найти мерзавца, который так жестоко его обманул. На своём посту оставалась только тётя Злата. Она, как всегда, спала, прижавшись ухом к экрану. У тёти Златы было два ценных качества: во-первых, она не пропускала ни одной передачи, а, во-вторых, ей было восемьдесят три года и, как хороший солдат, засыпающий за сантиметр до подушки, тётя Злата засыпала за секунду до начала трансляции. Она всегда садилась в профиль к телевизору, подставляла руку под голову и правым ухом ложилась на экран как на подушку. Тогда у телевизора не было позывных, и храп тёти Златы служил вступительным сигналом. Только в четверг она не позволяла себе ничего подобного. В четверг телевизор был выходной, и все собирались играть в лото. Сейчас в такие примитивные игры мало кто играет. Подавай казино, покер, боулинг. Потребности возросли. Люди другие стали. Дядя Саша и тот свои пагубные наклонности облагородил. Рояль купил. На пюпитре ноты Баха стоят. Приглашает к себе соседей. Все в красивых пижамах. Станут в кружок и играют на рояле. В домино. «Козла» забивают. Дядя Саша – главный запойщик. После каждой «рыбы» в рояль за бутылкой лезет. «Козёл» - тот с листа петь должен. Пока верхнее «ля» не возьмёт.
Если один не справляется, - подсобят остальные. Вчетырём, объединившись, любую ноту на любую высоту вытянут. Аж до пятой октавы. А репертуар чего стоит. Не какой-нибудь там «Шумел кыш-мыш». Только классику признают. На большую культуру вышли. Один на один. С роялем. Тот же дядя Саша. Ему теперь культурный уровень у телевизора спать не позволит. Он под роялем спит.
       Да, время меняет быт. Время меняет человека. Хорошего – в хорошую сторону. Плохого – в плохую. А если плохой в хорошую изменился, не такой уж он был плохой. С пьедестала прожитых лет мы дальше смотрим, мы зорче видим. Чужую соринку. Собственное бревно. И выясняется: это не так уж мало – одна жена, одна зарплата и одна жизнь.
       А счётчик безостановочно стучит. Отщёлкивает год за годом. И надо подбивать бабки. Надо платить по тарифу. У каждого свой тариф. У каждого своя цена. Человек стоит столько, сколько дают за него окружающие.
       Берите, пока дают.
       Ибо, как гласит народная мудрость: «Счастье – это когда о тебе говорят только хорошо,а ты ещё жив».