***

СЕДЬМОЕ ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ. 4 и 5 части.


ЧАСТЬ 4. Суд в Арции

Глава 1. Преторианский зал

Карит настроилась умереть в ясный октябрьский день, когда на крыши домов Арция, сквозь нависающую над частью города громаду свинцовых туч лился теплый, желтый, совсем летний свет солнца. Она не была здесь с юности, а в той части города, где находился сенат, вообще не бывала никогда. Она заблудилась в узких улочках, стараясь ориентироваться по зданию сената, огромному, девятиэтажному, видному отовсюду. Пока прохожий, раб, одетый в парусиновые штаны и голый до пояса в этот ветреный прохладный день, не подсказал ей, куда идти. При этом он так долго и внимательно смотрел ей вслед, что Карит смутилась. Нехорошая примета. Чего ему надо?
Знал бы, куда она идет и зачем, не стал бы смотреть ей вслед таким похотливым взглядом. Карит плотнее запахнула на груди серый замшевый плащ на красной подкладке. Это был ее любимый костюм, прочный и немаркий. Она совершенно не отдавала себе отчета, что выглядит привлекательно на улицах этого города, где женщины из знатных семей вообще не ходят пешком, а только рабыни и служанки. Ее сестра, например, в ужас пришла бы от одной мысли пройтись по улицам предместья без должного сопровождения и не в носилках.
Карит наконец выбралась к сенатской площади и остановилась в нерешительности. На форум вела широкая мраморная лестница. По верху бродил скучающий часовой и щурился от бьющих в глаза лучей солнца. Карит, послав мысленно себя к черту, чтоб благополучно положить голову на плаху, без пыток и унижений, поставила ногу на ступеньку. Часовой с интересом посмотрел на нее. Она поднялась наверх и невольно сощурилась, так как здесь было очень ярко. Белые плиты форума сверкали на солнце и были пусты, как ледовое поле в какой-нибудь Антарктиде. Только посреди, отбрасывая голубоватую тень, высилась мраморная герма с бюстом Верховного Бога Арция. Никого не было. На главную площадь города допускались только лица, занесенные в память арцианского компьютера.
Карит назвала свое имя. Часовой достал из-за пояса на кожаных латах компьютерную плакетку. Он набрал код. Зажегся малиновый огонек: можно.
Карит поднялась на второй этаж и отыскала дверь преторианского кабинета. Дверь была тяжелой и толстой, выкрашенной под дуб. Но это явно была какая-то синтетика аотерского производства. Карит болезненно поморщилась, вспомнив, что ее увлечению аотерской органикой пришел конец. Она потянула дверь на себя и вошла.
В кабинете было тихо, по-рабочему, хотя и полно народа. В дальнем углу у большого, хорошо застекленного окна за столом сидели Цернт с Оквинтом и тихо беседовали. Они подняли головы и посмотрели на нее. Остальные шесть человек преторов (всего их на каждый год избирали 8) не обратили на Карит ни малейшего внимания. Церион за столом с компьютерной установкой сбоку поднял голову от бумаг.
– А, Цинна! - приветствовал он ее. - Что у вас? - спросил он ободряюще и с готовностью протянул руку за документом, который Карит достала из складок плаща.
Карит села в кресло сбоку стола и опустила голову. Ничего особенного. Арцианка, как арцианка. Они все - хороши собой. И все довольно рано сбиваются с пути истинного, с горечью подумали присутствующие. В это время Церион вскочил. Его физиономия, и от природы бледная, теперь прямо позеленела. Он нетвердой рукой нашарил таблетки в ящике стола и, задыхаясь, подошел к столику, где стоял графин с водой.
– Что же, Цинна? Будете продолжать шутить? - он залпом запил сердечное из стакана и вернулся на свое место.
– Ну, знаете ли! Таких, как вы, я еще не видел, - громко произнес он, отодвигая кресло и садясь за стол. Он нажал кнопку компьютерной установки. В дверях появился служитель.
– Шестая статья, - коротко приказал Церион.
Карит с облегчением встала навстречу служителю, чтоб тот отвел ее во двор тюрьмы и передал палачу. Шестая статья - это то самое, плаха и перегретый керосин. Трупы государственных преступников родственникам не возвращают, их жгут сразу же, во дворе тюрьмы.
В это время один из присутствующих поднял голову от бумаг, встал и подошел к креслу Цериона. Он сел рядом и протянул руку за документом, внимательно глядя на Карит.
– Вы кто? - спросил он. - Жена, мать, сестра, любовница?
– Сестра.
– А-а. Это хуже всего. Ты понимаешь это, девочка? - назидательно произнес он, начиная читать.
Он прочел до конца. Чего-то не понял и начал читать снова. В это время претор, сидящий напротив Цериона за столом, протянул руку за досье. Первый машинально передал листок и остался сидеть, морща лоб и смотря отсутствующим взглядом в пространство.
– Эта дама больна, Церион, - заявил второй, прочитав документ. - Почему родственники направили ее сюда?
Церион промолчал.
Третий, сидящий напротив, протянул руку за документом. Он, ничего не сказав, передал четвертому.
– Этот человек нуждается в проверке на дееспособность, - сказал третий, внимательно глядя на Карит.
– Нет, - заявил Церион твердо. Он уже оправился и что-то читал, не относящееся к делу Карит. - Этот человек здоров.
Третий пожал плечами.
– Здоров? - переспросил четвертый.
– Девятка Мамертинки, - предложил пятый.
– Двенадцатое, - сказал шестой, тяжело вздохнув и откладывая листок в сторону. Цернт с Оквинтом спокойно наблюдали за происходящим, не выразив ни малейшего желания прочесть то, что они и без того знали.
– Да нет же, - возмутился первый, который тоже очухался и теперь вернулся на свое место, тяжело плюхнувшись в кресло, - больной человек, дело ясное.
– Здоровый, - Цернт кивнул. У меня есть подтверждение того, что эта дама не лжет и действительно является руководителем и организатором разгрома базы на побережье.
– Где оно?
– Дома. Но вам придется мне поверить. Церион молчал. Все остальные - тоже.
– Девятка Мамертинки, - заявил Оквинт спокойно и просто, но Карит почудилась в его голосе веселость и даже хуже того — злорадство.
– Девятка Мамертинки, - произнес Церион, махнув рукой в сторону служителя. В его жесте было изящество подлинного оратора, привыкшего выражать рукой то, что словами выразить нельзя. В то же время в нем была такая глубокая стариковская усталость, что Карит выругалась про себя: нашла кому довериться!
* * * * *
Служитель повел Карит вниз, где под зданием сената находились тюрьма и Вентлер. Перед раздвижной дверью он обыскал ее и нажал кнопку.
Открылся ярко освещенный длинный коридор. Это были голубоватые лампы дневного света, как в операционной. Все в целом производило томительное, нехорошее впечатление. Правая стена, угольно-черная, матовая, полностью поглощала свет, а левая - белая, полированная, его отражала. «Идешь, как по краю черной дыры», - внутренне содрогаясь, подумала Карит.
Служитель остановился перед дверью в правой, черной стене и нажал контактную кнопку. Дверь бесшумно скользнула в паз, открыв взорам Карит знаменитую девятку, предмет ужаса и насмешек ее бывших сокурсников. За компьютерными установками сидели трое. Мужчины военного вида, подтянутые, гладко выбритые и очень серьезные. На вид им всем было лет по тридцать. Сидящий за средней, противоположной входу, установкой следователь, бегло взглянув на Карит, принял из рук служителя досье и отпустил его.
– Садитесь, мадам.
Карит покорно села в пыточное кресло, крепко привинченное к полу в центре зала. Над головой ее повисли трубки и провода, черные эбонитовые ручки кресла были холодны, как лед, и Карит почудился характерный мерзкий запах, к которому она так и не смогла привыкнуть у себя в анатомичке.
Грустно. Ничего хорошего. Церион не сдержал слово. Вернее - не сумел сдержать. Тогда не надо было его и давать! Карит пожалела, что не повесилась у себя дома в Кирике. Не стал бы Каска ее возвращать после второго-то раза! Да и зачем?
Следователь тем временем прочел досье. Он сидел, крепко задумавшись, машинально постукивая ногтем по металлической обшивке пульта. На Карит он вообще не обращал внимания, возможно специально, давая ей время освоиться перед долгой беседой. Следователь был мужчина худой и щуплый, с большой головой и длинным носом. Близко посаженные темно-карие глаза смотрели жалостливо, как показалось Карит, даже слезливо. Он почему-то напомнил ей крысу, весьма, впрочем, почитаемое ею животное. Не хватало только длинных белых усов на конце морды. Мимика его живо напоминала то, как крыса морщится, обнюхивая морковку. Именно с таким выражением он опять принялся вчитываться в документ. Помощники его, напротив, были парни крепкие, сильные, круглоголовые. До прихода Карит они, очевидно, развлекались какой-то компьютерной игрой друг с другом, так как их дисплеи были включены, когда она вошла. Они сидели возле установок сбоку от следовательской, у двух противоположных стен зала. В целом девятка имела прямоугольную, вытянутую форму и выложена вся, с пола до потолка, темно-бежевым кафелем. Освещение тусклое, как и положено в пыточной камере, только два голубых экрана светятся, как телевизоры, и помощники сидят перед ними, словно мирные обыватели, в небрежных грациозных позах, одетые в голубоватые, тщательно выглаженные тоги. Оба до странности одинаковые. Внешность такая - стандартная, арцианская. Лица у них оставались серьезными, но они часто поглядывали на Карит оба. И Карит, наслушавшуюся в академии про их повадки и про то, как развлекаются эти молодцы, их взгляды погрузили в еще большее уныние.
– Насколько я понял, мадам, - произнес в это время следователь, - вы абсолютно перетрудились на почве нарушения законов. Божеских и человеческих. Отдохнуть не хотите?
Карит пожала плечами, взглянув на следователя взглядом чистым и доверчивым, как у человека, не знающего за собой никакой вины, за исключением того, что он вынужден был родиться на свет.
– Цинна, вы в Вентлере проверялись?
– Нет.
– А на каком основании?
– Это заключение тиринфского суда, - Карит кивнула на лист пергамента, который следователь держал в руках, - они не сомневались в моей нормальности.
– Я тоже, в общем, не сомневаюсь, - задумчиво произнес следователь, - но список ваших прегрешений наводит на мысль, что вы либо аотерец, либо человек, обладающий способностями, не подлежащими научному объяснению.
– Под водой дышите? - стараясь сохранять серьезность, спросил в это время помощник за установкой справа. Но Карит почему-то казалось, что он вот-вот расхохочется. Она не отдавала себе отчета в том, что женщина в девятке - явление из ряду вон выходящее и им трудно сохранить серьезность. Пока следователь раздумывал, помощники тоже читали досье. Они забавлялись мыслью, что легендарный арцианец, порешивший цернтову базу на побережье, здесь, перед ними. Они, правда, не всему верили, но комичность ситуации приводила их в восторг.
– Я дышу. Но могу дать этому научное объяснение, - с готовностью ответила Карит.
– Возможно, - согласился помощник, - но если можете, то значит вы не тот, вернее, не та, за кого себя выдаете. Вы аотерец?
– Нет.
– Значит - ведьма.
Карит промолчала.
– Что вы там делаете, на дне морском? - спросил в это время помощник слева.
– Наблюдаю.
– За чем?
Карит пожала плечами:
– Я биолог.
– Какой же вы биолог, если вы женщина? Вы ведь от рождения женщина?
– Да, - Карит начала внутренне закипать. Уверенность большинства мужчин в наличие резкого полового диморфизма в интеллектуальной сфере всегда вызывала в ней раздражение.
– Ну, а стало быть, не только наблюдаете.
– А что же еще? - спросила Карит со злобой.
– Во-первых, - спокойно заметил следователь, - не следует раздражаться. А во-вторых, - вопросы здесь задаем мы. Мы не желаем вам зла, - вкрадчиво, ласково продолжил следователь. - Вы попали в неприятную ситуацию. Вы арцианка, знатного рода. Вы подвержены болезни, которая является следствием радиации. У наших женщин, к сожалению, это встречается часто. Под воздействием неосознанных импульсов вы натворили делов, выражаясь грубо и простонародно. Но вы не виноваты. Вас следует лечить. Сознайтесь в том, что под водой вы совокупляетесь с морскими позвоночными. И мы вас препроводим в психушку, в Вентлер.
Карит пожала плечами.
– Почему вы не хотите?
– Потому что я совокупляюсь только с наземными позвоночными.
– Я попросил бы не хамить! - в голосе следователя послышались истерические нотки. Ситуация, видимо, представлялась ему немыслимой и он боялся промахнуться.
– С какими же именно? - спросил в это время сидящий справа, давясь смехом.
– С ящерицами.
– И часто?
– Это мое дело.
Следователь вздохнул.
– Но вы не можете не признать, что дышать под водой - невозможно для нормального человека. Это сверхъестественная способность. Вы сознались на суде в Тиринфе, кроме того, что каким-то образом, не имея соответствующего оборудования, занимаетесь реанимацией. Причем, имеются доказательства, что люди, оживленные вами, насчитывают несколько дней и даже месяцев биологической смерти. Это абсурд. На это способны только те, кто не отдает себе отчета в своих действиях. Больные люди, страдающие сложной формой истерии. Вы можете объяснить, как вы это делаете?
– Могу.
– Значит, вы аотерец, - примирительно и утверждающе заявил следователь.
– Нет.
– Да!
– Я тоже вижу, что можете, - произнес следователь решительно, но со вздохом. - Вы можете, а значит нормальны. И непонятно, кто вы есть. Поэтому я вынужден буду вас пытать.
Следователь помолчал, продолжая машинально барабанить пальцами по обшивке пульта.
– Вы не хотите в Вентлер, Цинна? Еще раз спрашиваю?
– Нет.
– Но почему? Там хорошо, спокойно, там вас не обидят.
– Я нормальный человек. И желаю отвечать по закону.
– Цинна, вы знаете, что здесь, в девятке, женщин никогда не пытают?
– Знаю.
– И вы рассчитываете выдержать мужскую пытку? Да я вас заставлю сознаться в чем угодно. Вплоть до того, что вы выкапываете из земли покойников и жрете падаль. И после этого вы будете мирно отдыхать в психушке. Там, куда я вам предлагаю и сейчас. Я вижу, что вы нормальны. И все можете объяснить. Но объяснять-то придется под пыткой. Вы это учли?
– Я могу сказать и так.
– Нет. Аотерцев мы не щадим. Но, кстати, они прекрасные ребята. И работают потом здесь, у нас. Мы к ним относимся по-товарищески.
В это время один из помощников, тот, что справа, встал и принялся налаживать установку для пытки. Он прочно приковал Карит к креслу ножными и ручными вязками из эластичного материала с проволочной прокладкой. Затем принялся вытягивать сверху, из барабана над головой Карит трубки с иглами на концах.
– Попрошу вас потерпеть, - вежливо, но властно произнес он.
После этого он быстро и безболезненно укрепил иглы в венах на сгибе локтя. Затем последовала процедура до того неприятная, что Карит заскрипела зубами от боли. Помощник принялся ввинчивать в головку плечевой кости толстую никелированную иглу. Потом - на другой руке. Следователь все это время внимательно наблюдал за нею. Когда помощник, исполнив свою задачу, сел на место, следователь достал из-под кипы бумаг и документов плотный белый лист пергамента.
– Я сейчас прочту один документ. И вы ответите на мои вопросы. Если я сочту ответы удовлетворительными - пытка вам не грозит.
Карит одобрительно кивнула. Хотя была абсолютно уверена, что теперь то уж пытки ей не избежать. Следователь прочел:
«Весной 6005 года при обвале на шахте Аэция, в Лабрионе, в окрестностях Кирика, пострадали двое шахтеров. Труп одного из них, Мика, раба владельца шахты, был отправлен в Кирикскую академию, в анатомичку при медицинской лаборатории. Через полгода вышеназванный Мик, раб владельца шахты, вернулся к хозяину, заявив, что его «вылечили» и поселился на прежнем месте, с женой и детьми. Через некоторое время в среде товарищей Мика он подвергся преследованиям на том основании, что все окружающие видели его мертвым. Жена стала считать его зомби и отказалась жить с ним. После этого он повесился. Осмотр трупа показал сложные и технически необъяснимые сращения костей черепа, важные замены органов, в том числе синтетические, а также не поддающиеся учету и объяснению, но явно наблюдаемые изменения ДНК пострадавшего. Опрос свидетелей и очевидцев показал, что в кирикской лаборатории работает врач, неоднократно производивший подобные оживления. Все указывают на некую Карит, знатную арцианку из рода Антониев. За подписью наместника над территорией такого-то. Кирик.»
– Что вы на это скажете?
Карит пожала плечами.
– Цинна, вы находитесь в опасном положении, учтите это. Я попросил бы вас ответить на мой вопрос
– Да, я причастна к оживлению этого шахтера.
– Вы только причастны, или вы осуществили это?
– Да, я делала это одна. У меня был коллега, но он ушел в Аотеру,
– Почему вы не ушли с ним?
– Не захотелось.
– Значит, вы делали все сознательно?
– Да, я умею.
– И ни разу не были в Аотере?
– Я была в Аотере. Один раз.
– Так. Вы начинаете сочинять сказки. Пытаетесь отвертеться.
Следователь помолчал.
– И что же вы там делали? Один раз?
– Делилась научной информацией.
– Какой информацией? - раздраженно спросил следователь.
– Это не имеет отношения к оживлению.
– Но это имеет отношение к вам. С какой стати вы явились в Аотеру делиться информацией? Вы, арцианка? И на каком основании вас отпустили оттуда, если вы не врете? А вы врете. Все абсолютное вранье. И ДНК вы тоже умеете заменять? Да? Да на это способны только обитатели 6-го отсека в Аотере! И то - вряд ли. Вы одна, без вашего коллеги-аотерца оживляли людей в ойкумене. Кто вы такая? Вы в самом деле Цинна? Вам 27 лет?
– Да, я Цинна и мне двадцать семь лет, - Карит вздохнула.
– Где именно вы делились научной информацией?
– Все там же, в 6-м отсеке, - Карит опустила голову. Она не боялась. Но сидеть вот так - унизительно.
– И что вы им сообщили?
– Формулу эпидемического вируса.
– Зачем?
– Чтоб они знали. Они умные люди, настоящие ученые. И примут к сведению опасность, о которой я их предупредила.
– Ах, вот как! Полное бескорыстие. Скажите, Цинна, а здесь вы работать не хотите? У нас? У нас тоже есть ученые.
– Нет, не хочу.
– Почему?
– Я предпочитаю свободу и одиночество.
– Вы умрете, Цинна.
Карит промолчала.
– А я хочу вас спасти. Я взываю к вашему разуму. Сознайтесь, что вы аотерец. И все будет в порядке. Даже если это не так, все равно. Вы автоматически становитесь на положение военнопленного. А к пленникам иное отношение, чем к государственным преступникам.
– Я не аотерец, - глухо, мрачно ответила Карит.
– Ну, так значит вы - истеричка. В состоянии умопомешательства вы проделываете вещи, немыслимые в нормальном состоянии.
– Нет.
– Да. Вы, возможно, не помните. Я помогу вам.
Следователь нажал кнопку пульта. Карит показалось, что в вены и в кости ей полилась горячая ртуть. Хотя это, скорее всего, был всего лишь метиловый спирт, слегка подогретый. Тело Карит все покрылось испариной от боли, сердце бешено заколотилось. И вдруг его пронзила резкая боль. Она застонала и согнулась в кресле. Ее вырвало желчью на плитки кафельного пола, которые тут же впитали жидкость и стали снова чистыми и матовыми. Аотерское оборудование. Продукт работы ученых-пленников.
– Вы ныряете в море и совокупляетесь там с самцами древних акул, прямых потомков доисторических тварей, вышедших из глубин океана...
– Специально для совокупления со мною, - закончила его мысль Карит, откинувшись в кресле. Голова ее дико болела, но прежние болевые ощущения прошли. Причем, как-то сразу.
– Прекрасно. Значит, вы все-таки страдаете истерией?
– Немного. Когда выведут из себя - могу искусать.
– Перестаньте бравировать, Цинна, - вскинулся следователь. - Это только начало, учтите. Я хочу знать правду.
– Кто был тот человек, которого вы отпустили после разгрома базы под Кириком? Назовите мне его имя. Не хотите?
– Нет.
– Тогда я перехожу на второй уровень.
Следователь еще слегка повозился с кнопками. Голова перестала болеть сразу. Но зато стало невозможно дышать. Реберные мышцы сковал спазм. Карит, задыхаясь, ловила ртом воздух. Лицо ее посинело от удушья, она почувствовала, что теряет сознание. В это время следователь отпустил кнопку. И опять очередная пытка прекратилась моментально. Карит с наслаждением вдыхала спертый, настоянный на крови и кишечных извержениях воздух девятки.
– Как вам нравится это оборудование, Цинна? - миролюбиво спросил следователь.
– Надо думать, поколения аотерских ученых работали над этим, - тоже вполне спокойно ответила Карит. Никакой, впрочем, обиды на следователя она не чувствовала. Жалкая личность, что с него взять!
– А мы пользуемся, - хвастливо заявил следователь.
– На то она и наука, - мрачно возразила Карит, - она принадлежит всем.
– Не согласен. Она принадлежит лишь тем, кто способен использовать ее достижения.
– Что вы собираетесь делать, Цинна, на свободе и в одиночестве? - спросил он, помолчав.
– То же, что и раньше.
– А потом?
Карит молчала.
– Скажите откровенно, Цинна, вы боитесь? Боитесь насилия с нашей стороны? Так я могу вас заверить, секс у нас исключительно добровольный. По обоюдному соглашению.
– Или по четвероюдному.
Следователь крякнул.
– Мне больше нравятся акулы, эчелленце.
– Почему?
– Они были уверены, что нужны женщине, когда поднимались из глубин. А вы не уверены, и потому треплетесь про акул.
– Цинна, я уже предупредил вас, что хамства не потерплю.
Один из помощников, который все это время возился с кнопками и что-то высчитывал на экране, откинулся в кресле и мрачно заявил:
– Анализ вашей крови, мадам, дает подтверждение того, что в ней присутствует вещество ведьм.
Но Карит осталась безучастна к этому новому обвинению.
– Что вы на это скажете, Цинна? - спросил следователь.
– Я не знаю, откуда ведьмы берут это вещество, эчелленце. Я его синтезирую.
– На чем?
– На керосинке.
– И вы хотите, чтоб я вам поверил?
Карит пожала плечами:
– Можно подумать, что у ваших несчастных арцианок, которые догреваются до таких вещей, есть для этой цели лаборатории.
– Допустим, что нет. Прекрасно. Ну и чем вы лучше?
– Я не говорю, что я лучше. Я только настаиваю на том, что все сведения приобретаю сознательным путем.
– И преступления совершаете - тоже.
– Вот именно.
– Цинна, вы плохо отдаете себе отчет в том, что происходит. Вы хамите мне под пыткой, а значит вы вообще не женщина. Не арцианка, во всяком случае.
– Ведьмы не хамят под пыткой? - спросила Карит. Она размышляла над тем, сумеет ли она порвать пластиковые вязки. Если сделать это рывком, так чтоб датчик, наверняка прикрепленный к вязкам, не успел предупредить честную компанию, то стоило попробовать.
– Ну что вы, — благодушно ответил другой помощник, который все это время молчал и сохранял бесстрастный вид. - Они боятся ее хуже Вентлера, этой пытки. И скорее соглашаются лишиться мозгов, чем посидеть в этом кресле.
– Цинна, но вам-то лишение мозгов не грозит, в любом случае, - вернулся к своим увещеваниям следователь. - Уж коли вы не больны, а судя по всему, это именно так.
– Зачем вы вынимаете мозги у них, несчастных? - спросила Карит.
– Иначе придется уничтожать красивое тело. Для мужчины это всегда прискорбно, - с готовностью объяснил следователь. - Пусть оно лучше живет в своей стихии и наслаждается.
– Какая гуманность! - с едким сарказмом произнесла Карит.
– Да вы знаете, что они вытворяют?' - вскинулся следователь. - Они лопают детей, разрывают могилы, они в состоянии умопомрачения способны превратиться в любую тварь, даже вообще в плесень. А вы накачали себя сами ведьминым веществом и сидите теперь здесь, в девятке, и ждете, что мы вам поверим, что вы - обычная, нормальная женщина?! Да ваши поступки ничуть не лучше, они только крупней по масштабу. Я требую, чтоб вы назвали мне имя отпущенного вами под честное слово. По арцианским законам он - ваш сообщник.
Карит и без объяснения знала, почему следователь требует у нее имя Эгибарба. Утаивший государственного преступника автоматически становится сообщником. Но ведь так дело дойдет и до Каски. И до Антония. Они тоже скрывали ее преступление. Карит отрицательно помотала головой.
Следователь повернулся к своей установке и нажал кнопку. В мозг Карит полился расплавленный свинец, кости заломило, к сердцу подступила острая резь. Она напрягла мускулы и рванулась. Вязки на руках лопнули сразу от страшного напряжения. Она вскочила и вырвалась совсем, срывая с рук окаянные трубки, озверевшая от боли, готовая на все.
Помощники сразу сообразили, в чем дело, и не растерялись. Они вдвоем бросились на Карит, твердо рассчитывая скрутить ее. Но один из них, хозяин правой установки, получил жуткий удар выпрямленной кистью в живот и сразу согнулся пополам. Он, корчась, вернулся на свое место, а второй в это время, не стесняясь, ударил Карит под дых. Она увернулась и обрушила на него удар сверху, по затылку. Тоже нокаут. Следователь спокойно наблюдал за дракой. Но когда Карит, не теряя времени, принялась выдирать из основания пыточного кресла дюралюминиевую трубку, он растерялся. Карит бросилась с этим оружием на установку. Она два раза аккуратно шарахнула по правому пульту, два раза - по левому. Не тронув дисплеев, она благополучно вернулась на свое место и плюхнулась в кресло. Голова болела, все тело ломило, так как она просто оборвала пытку, не получив дозы обезболивающего. Но в ее натуре это было наследственное - от боли приходить в ярость.
В это время на дисплее единственной сохранной установки - следовательской - зажегся зеленый сигнал и послышался гудок вызова. На экране возникло лицо Цериона, бледное, благообразное и недоумевающее. Карит еле удержалась, чтоб не сказать: «3драсьте, я ваша тетя!» Но надо знать меру.
– Что у вас стряслось? - надменно и неодобрительно вопросил Церион.
– Все, - кратко ответил следователь. Он терпеть не мог начальства, годами державшего его за этой проклятой установкой.
– А-а… - Церион замялся. Но в это время до него донесся скрип отворачиваемого пульта. Помощники чинили установку. - А Цинна жива? - поморщившись, как от зубной боли, спросил Церион.
– Жива. И здорова. Могу засвидетельствовать, - не глядя в экран, ответил следователь.
– Позовите ее к экрану, - вежливо, даже ласково, попросил Церион. Не он виноват. Видит бог, он вообще собирался отправить ее на плаху.
– Цинна, - спросил он, когда Карит возникла перед ним из тумана светящейся поверхности кинескопа, - вы не согласились бы выкупить у арцианского сената свою жизнь?
– Нет, не соглашусь,
– Вот как? Почему же?
– У меня нет денег, эчелленце.
– Я не шучу, Цинна.
Карит пожала плечами.
– Я предлагаю вам остаться и поработать немного на родной город.
Карит кивнула:
– Конечно. Все что угодно: от починки мостов до благотворительной проституции.
– Меня тошнит от вашего юмора, Цинна, - Церион опять болезненно сморщился. - Поднимитесь ко мне наверх, - коротко приказал он.
* * * * *
Служитель в коридоре ухмыльнулся, когда Карит отказалась вернуть дюралюминиевую палку. Он невозмутимо проводил ее до преторианского кабинета и остался за дверями.
На этот раз все взоры были обращены на нее. Оквинта с Цернтом в зале не было. Остальные недоумевали, судя по их взглядам, и были настроены враждебно. Карит швырнула звякнувшую трубку на стол и уселась в кресло.
– Мера предосторожности? - скривив бритый подбородок, ехидно осведомился Церион.
– Привычка, - ответила Карит, оправляя манжеты туники, забрызганные кровью. Она основательно порвала вязками кожу на запястье, когда вырывалась из кресла. Кровь еще сочилась и Карит спрятала руки под плащ.
– Цинна, вы выродок, знаете вы об этом?
– Знаю, - Карит кивнула.
– Да? Вас, видимо, даже этим не смутишь?
– А что делать? - дружелюбно возразила Карит.
– В самом деле. Тут уже ничего не поделаешь. Но это не главное. Главное - что вы принадлежите к шестому отсеку Аотеры.
– Первый раз слышу.
– Да. Я говорил с Мюреком. Только что. Он признает вас членом своего коллектива.
– Он врет.
Церион кивнул:
– Ну разумеется. Именно - с целью предоставить вам убежище. И вот я, консул сего года, тоже склоняюсь к мысли, что вам лучше сохранить жизнь. Я готов предоставить вам место в Вентлере. Среди обслуживающего персонала.
– Нет, эчелленце.
– Нет? Но вы напрасно рассчитываете легко умереть. Теперь - не получится. Кроме того, я намерен лишить вас гражданских прав, - серьезно и веско заявил он.
– Хоть человеческих, - с радостью согласилась Карит.
– Я уже сказал: меня тошнит от ваших шуток, Цинна.
– Но, эчелленце, Неужели вы думаете, человеку не все равно как положить голову на плаху: с гражданскими правами или без них? - спросила она с искренним недоумением.
Один из преторов крякнул и опустил голову в бумаги. Другие тоже занялись своим делом. Оцепенение миновало. Церион нажал кнопку. В дверях возникло бледное благообразное лицо служителя.
– Двенадцатое Мамертинки, - приказал Церион. На этот раз ему никто не возражал.
* * * * *
Человек, сидевший за установкой в углу, противоположном входу, обернулся. Это был высокий, мощного телосложения мужчина, со спокойным, умным лицом типичного арцианца. Его помощник, за смежной установкой, так и остался сидеть, не отрывая глаз от экрана, и на вошедших Карит со служителем никак не отреагировал.
– Почему ко мне, Мик? - дружелюбно, по-домашнему спросил следователь.
– Это из преторианского зала, - коротко объяснил Мик.
Следователь вздохнул и опять повернулся к своей установке.
– Хорошо, подожди.
Служитель сел на выступ стены, выложенный кафелем. Карит так и осталась стоять, хотя она именно в этот момент почувствовала слабость в ногах, видимо, от препаратов, которыми ее накачали в девятке. Следователь заработал кнопками и быстро вызвал Цериона.
– Кого ты ко мне прислал? - добродушно, насмешливо спросил следователь.
– Сейчас передам по компьютеру, - ответил Церион.
– И что же? Опять поедание покойников? Церион, я просил тебя...
– Сейчас все передам.
Экран выключился.
Следователь повернулся и махнул рукой служителю:
– Иди, ладно.
Служитель скрылся за раздвижной дверью. Карит, стараясь сохранить равновесие, спокойно смотрела в глаза следователю. Ей было наплевать. Она чувствовала, что теряет сознание.
– Присаживайтесь, - пригласил следователь.
Карит упала в кресло и согнулась в нем пополам. Ее начало дико и неудержимо рвать. Помощник засуетился. Он подставил эмалированное ведро, достал из аптечки шприц. Раздавил одну ампулу, потом испортил другую. Наконец, благополучно набрав в шприц лекарство, долго не мог найти вену в сгибе локтя Карит. Когда он сделал укол, Карит уже сама пришла в себя.
Следователь, который насмешливо наблюдал за всеми этими манипуляциями, спросил:
– Из тройки?
– Из девятки, - глухим, каркающим голосом ответила Карит. Она смотрела по сторонам, недоумевая. Стены ослепительно сверкали белой плиткой, зал был хорошо освещен, в противоположность мрачной и унылой девятке все здесь было чисто, ясно, благовидно.
– Что вы там делали? - продолжал интересоваться двенадцатый.
– Подвергалась допросу.
– А-а... по какому поводу?
– Они не верили, что я под водой не трахаюсь с акулами.
– Но... Послушайте, а вы кто вообще?
– Карит Антония Цинна.
– Первый раз слышу. Вы арцианка?
– Нет. Я продукт тяжелой мутации.
– А-а, - одобрительно протянул следователь. - Что ж вы, продукт, тут делаете? Лечиться надо. Что вас следователь из девятки не направил, куда надо?
– Не мог.
– Почему?
– Церион не велел.
– Но на каком основании?
– У меня досье из Тиринфского суда.
– Допустим. Но перепроверка-то нужна. Чего вы натворили?
Карит махнула рукой:
– Всего. И помногу.
Следователь молча разглядывал ее. От него не укрылись ни порванные сосуды на запястьях, ни зеленоватый оттенок физиономии, ни испарина на лбу, ни запавшие, измученные глаза.
Он обернулся к экрану и нажал кнопку. На экране высветились пункты и заскользили вверх. Последовательно, ряд за рядом, пока следователь их просматривал, в них излагались прегрешения Карит, подозрения против нее и прогнозы на будущее.
– Слушайте, продукт, - сказал следователь, внимательно просмотрев список, - а вы вообще соображали, что делали?
Карит утвердительно кивнула.
– Ну и зачем?
– Хотелось.
– Что хотелось?
– Все. Все что я сделала, мне хотелось сделать. А что мне еще хочется - этого я уже не сделаю. Потому что - лимит, - Карит выразительно черкнула ладонью по горлу.
– Так. Вот что, - следователь обратился к помощнику: - Ты как там?
– Все нормально, - ответил помощник, наводя порядок в аптечке. Он перед этим старательно и скрупулезно перевязывал руки Карит.
– Тогда просмотри эти художества, а я вызову Кассия.
Кассий, тот самый, приятель Каски, в этом году занимал должность психиатра в 9-м отделении Вентлера. Когда он появился в дверях, Карит стало еще хуже. Только на то и оставалось уповать, что она сейчас измучена предшествующим разбирательством и они вряд ли станут ее теперь пытать. На заезженном коне далеко не ускачешь. Но перед ней почему-то неудержимо всплывала в памяти картина истерзанного трупа под окном каскиной библиотеки, на который она наткнулась однажды утром...
– А, старое знакомство! - весело воскликнул Кассий, проходя вглубь зала и усаживаясь в кресло рядом с помощником.
– Ты ее знаешь? - спросил следователь, продолжая изучать список.
– Ну, как же.
– Эта дама здорова, Кассий?
– Надо проверить, - Кассий хмыкнул. - Только не у меня. Отведи ее в тринадцатое.
– Сразу? На каком основании?
– А она хорошая знакомая Хетепхерес.
– Хет? Что, в самом деле? - следователь резко повернулся в кресле и посмотрел на Карит:
– Вы знакомы с Хетепхерес?
– Да. Знакома.
– И вы знаете про нее все?
– Все. Знаю.
– И... как же вы? Вы видели превращения и все прочее?
Карит кивнула.
– Но, если вы воспринимаете это как должное, значит, вы в самом деле нездоровы.
– Почему? Я сама могу.
– Что? Превращаться?
– Нет. Превращать.
– Может, - Кассий кивнул. - Я сам видел.
– Но я могу объяснить, как я это делаю, - запротестовала Карит.
– Все могут. Вернее, пытаются.
Следователь помолчал. Кассий в это время сочувственно смотрел на Карит.
– Цинна, пытать вас я сейчас не могу, - заявил следователь. - По чисто человеческим соображениям. Хотите в психушку?
– Нет.
– Но почему?
– Нет.
Следователь вздохнул.
– Ну, хорошо. Пойдем в тринадцатое. Только учтите, Цинна, там вы можете умереть. И не только...
Карит спокойно смотрела следователю в глаза. Она знала, о чем речь. Не определенно, не достоверно, но знала. В Тиринфе ходили слухи про тринадцатое, общее для Мамертинки и Вентлера. Там находилась тайная камера смертников. Там разрешались самые сложные и запутанные вопросы. И там же был неофициальный центр акульего культа.
Весталка, тайно предававшаяся блуду (а этим занимались они все), женщина, изменявшая мужу, попадала в тринадцатое и там ей вынимали мозг и отправляли под акулу. Так гласило предание об этом страшном месте. Но Карит было наплевать. В психушку она не хотела. Там бы ее не стали лечить, конечно. Но вернуться к Каске с арцианским диагнозом - это не то, что побывать в кирикской психушке для бедных. Карит верила в свою натуру. Вряд ли в море она станет такой смирной, как требовалось при данных обстоятельствах. У нее мужской позвоночник, приспособленный для драки. Она бы и с кальмаром справилась, не то что с древней акулой, смирной и неповоротливой, как телка. Поэтому она спокойно встала, но голова ее закружилась и она чуть было опять не упала в кресло. Следователь поддержал ее.
Они вместе с Кассием направились по коридору направо, вниз, под уклон, к берегу Тибра, к священным Гемониям, где все кончается, проходя через тринадцатое...
* * * * *
В обитателе тринадцатого не было ничего страшного. Напротив. Это был очень приятный пожилой человек, довольно крепкого, впрочем, сложения, с густыми кудрями седых волос и пронзительными черными глазами. На паука, сидящего в углу паутины и поджидающего жертву, он не был похож. Зато Карит сразу поняла, что перед нею древний аотерец. У нее был нюх на такие вещи, она не ошибалась. Манеры, взгляд, строение черепа, выражение глаз - все говорило о древних генах, о древней мудрости, о несгибаемом жизнелюбии. Да, но как же он очутился тут? Пленник, может...
Пленник тринадцатого вежливо усадил Карит в кресло сбоку от единственной в зале установки. Зал был совсем небольшой и уютный. Двое остальных посетителей расселись сами на закраине стены, идущей вдоль всего зала и предназначенной, очевидно, именно для таких целей.
– Что-то я вас тут первый раз вижу, мадам? - заботливо осведомился аотерец, как бы невзначай запустив цепкий взгляд ей прямо в зрачки, - Вы весталка?
– Нет, я проститутка.
Никто из сопровождавших Карит на это разнузданное заявление никак не отреагировал, будто так и надо. Но аотерец прекрасно понял, что дама шутит.
– А это мы проверим, - весело откликнулся он. - Вы не против?
Карит долгим, немигающим взглядом посмотрела на него.
– Не надо здесь так шутить, - серьезно сказал он.
Карит опустила голову. Она зверски устала.
– Что стряслось, Мамерк? - обратился тринадцатый к двенадцатому.
– Государственное преступление.
– Ну и?..
– Да ничего. Проверь только, есть ли шизуха.
– Есть, конечно, - тринадцатый невесело усмехнулся. - Ты полагаешь, они способны на суде рассуждать о борьбе партий? Вы будете защищаться, мадам?
– Нет. Не буду.
– Ну и правильно. Здесь легче. Я сделаю вам укол - и к черту. Вы в него верите?
– Нет, не верю.
– А в кого вы верите?
– В себя.
– Даже так? Под воду ныряете?
– Ныряю.
– Акулок любите?
– Обожаю.
– А-а... падаль кушаете?
– Только по четвергам.
– Почему же?
– Потому что мой свояк обычно в этот день сам готовит на кухне.
– Свояк? Кто это?
– Каска, Марк Цинций.
– Так вы из семьи Цинны?
Карит кивнула.
– Это наследница, что ли?
Карит опять кивнула.
– Ну-у. Как же это вы?
– Очень хотелось.
– Чего вам хотелось?
– Всего. Что за деньги купить невозможно.
– Это акул, что ли? Да сколько угодно! Вас, арцианок, в море больше, чем рыбы.
– Это потому, что на земле мужиков больше, чем зверя, - внезапно зло ответила Карит.
– Цинна, вы... вы вообще-то нормальный человек, насколько я могу судить?
Карит опять вместо ответа кивнула.
– Ну и чего вы добиваетесь?
– Я ничего не добиваюсь. Я пришла сюда умереть.
– Именно сюда?
– Да нет. Церион обещал меня отправить под шестую статью. Обещал, но не выполнил.
– Что вы так торопитесь?
Карит пожала плечами.
– Что вы натворили, Цинна?
Карит замолчала. Она предпочитала сама не распространяться о своих подвигах. Вместо ответа на поставленный вопрос, она внезапно подняла голову и, посмотрев на следователя из двенадцатого, тихо спросила:
– Могу я сделать заявление?
Двенадцатый кивнул.
– Моя мать, жена Марка Антония Цинны, Флавия Корнелия, доведенная до сумасшествия Цернтом, Марком Витрувием, была обезглавлена здесь, в тринадцатом, с согласия родственников: Каски, мужа падчерицы и пасынка Антония. После этого ее тайно похоронили. Через три года труп компьютерной копии вышеозначенной Флавии Корнелии был уничтожен в официальной гробнице в качестве трупа самой Корнелии...
– Именно через три года? - переспросил аотерец, внимательно слушавший Карит.
– Да, именно. Вы же и санкционировали это все.
– Вы меня обвиняете?
– Нет. Цернта.
Наступило молчание.
– Так, - тринадцатый повернулся в кресле и включил установку. На экране высветились те же пункты, что и в двенадцатом. - Так! - повторил он. - Вы, насколько я понял, вместо покаяния и оправдания собираетесь официально обвинить Цернта?
– Нет. Не собираюсь.
– Тогда что же?
– Все.
– Ну в самом деле - все. Кстати, почему родственники до сих пор вас не повесили?
– Это удивительно, - согласилась Карит, вежливо кивнув головой.
Следователь из двенадцатого глубоко вздохнул.
– Вы ученый? - внезапно дрогнувшим голосом произнес тринадцатый, просматривая досье.
– Нет, я любитель.
– Прекрасно. Я оставляю вас у себя. Можете идти, - он обернулся к двенадцатому и Кассию. Те нехотя поднялись. Они, очевидно, не ожидали всего, что услышали, и были немного ошарашены.
– Фил, ты... - нерешительно произнес двенадцатый.
– Все будет в порядке.
– Я не сомневаюсь. Только при случае - я тоже заявляю при свидетеле - я против высшей меры.
Следователь и Кассий вышли.
– Цинна, - обратился к ней тринадцатый после продолжительного молчания, во время которого он продолжал изучать досье, - вы, вообще, жить хотите?
Вместо ответа Карит внимательно посмотрела в глаза тринадцатому. Она сглотнула застрявший в горле комок и кивнула.
– Дело ваше плохо. Совсем плохо, напрочь. Как вы решились явиться сюда? Сама?
– Никогда не отказывалась платить по счету, - угрюмо объяснила Карит.
– Вы, по-видимому, человек смелый, - одобрительно заметил Фил. Вы не хотите остаться здесь, у меня?
– Нет. Не хочу.
– Почему? Я тебе не нравлюсь?
– Вы? - Карит пожала плечами. - Мне постановка вопроса не нравится, эчелленце, - объяснила она. - Что это вы все, как один, торопитесь меня зафрахтовать? А? Я в рабство не продаюсь. И не отдаюсь, - она опустила голову и искоса посмотрела на Фила.
– Свобода или смерть? А я, между прочим, обязан тебя трахнуть. Знаешь ты об этом?
– Знаю. Забавное у вас положение, однако.
– Почему?
Карит весело отвернулась.
– Ну. Здесь, конечно, всегда делаются поправки на пол и на возраст. Карит продолжала искоса рассматривать Фила, его мощную фигуру, тяжелую седовласую голову.
– Вам придется меня изнасиловать, эчелленце, - заявила она, полностью отдавая себе отчет, что такому вызов бросать не то, чтобы опасно, а вполне бессмысленно. Но она знала себя. Очевидно и Фил тоже - очень хорошо себя знал:
– Думаешь, у меня не получится?
– Попробуйте.
– И что ты будешь делать потом?
– Когда - потом?
– После того, как меня нокаутируешь? Откроешь боковую дверь?
О существовании боковой двери Карит догадывалась. Здесь, очевидно, должен был быть выход к Тибру, к лестнице, по которой в реку (в соответствии с античной традицией, которой арцианцы, впрочем, придерживались не всегда, подражая древним римлянам) сбрасывались трупы казненных.
– А чего я там не видела, - Карит махнула рукой в сторону того утла, где невидимая за стенной панелью действительно находилась дверь. Она зевнула и - еще раз - подавила зевок.
– Эчелленце, можно мне пойти отдохнуть?
– Только в камере смертников.
– А мне наплевать.
– Ну что ж. Ты мне доверяешь, я - тебе. Иди.
Фил нажал кнопку, открыв ход в боковой стене, справа от установки. Карит встала и спокойно вошла в полутемную камеру. Дверь захлопнулась. Она знала, чего боялся Фил. Здесь, в стене, под слоем мягкого пластика, находились металлические планки, острые, из которых запросто можно было состряпать себе оружие. Об устройстве таких стенок им преподавали в Тиринфе. Здесь дрались, кто мог, кто не мог - попадал под пытку. Здесь, очевидно, казнили ее мать. И Фил, насладившись женщиной, именно здесь вставлял ей в голову программную ленту. И отсюда провинившуюся арцианку каким-то образом живьем отправляли в море. Может, здесь под полом в глубине бродит акула? Наплевать, мы таких видели. Карит спокойно сняла обувь - кожаные сандалии на ремешках, легла на кушетку, закрыла глаза и быстро заснула.
Ее разбудило мягкое, нежное прикосновение к лицу, к закрытым глазам. Карит вздрогнула и приподнялась на кушетке. Перед ней сидел тринадцатый и ласково ей улыбался.
– За вами пришли, - сообщил он.
Карит быстро застегнула ремешки сандалий и набросила на плечи плащ. Волосы ее так и остались растрепанными, расчески у нее с собой не было. С копной волос, падавших на лоб, заспанным, бледным лицом с огромными синяками под глазами, она вышла в зал вслед за Филом. Перед ней в окружении друзей стоял Каска в темной одежде просителя, у которого родственник угодил в тюрьму. Впрочем, лицо у него не выглядело очень-то уж огорченным. Он критически посмотрел на Карит, проведшую ночь в тринадцатом. Она, со своей стороны, с ног до головы оглядела Каску:
– Мое почтение! - она даже поклонилась слегка. И без приглашения села на выступ стены.
– Карит. Поедем сейчас домой, - сказал Каска.
– В качестве психически больного? Не поеду!
Она обернулась к Филу, сидевшему за своей установкой:
– Я требую пересмотреть для меня шестую статью.
– Зачем? - спросил в это время находившийся в числе прочих Амулий. - Вы разве собираетесь судиться, мадам?
Карит недоуменно уставилась на него:
– А разве не нужно?
– Попрошу вас не забывать, где вы находитесь! - вскинулся Амулий. - Это высшее психиатрическое учреждение в ойкумене.
– Ну вот я и спрашиваю, почему не надо?
Все замолкли. Вид у нее был циничный, волосы торчали в разные стороны, и в целом все производило впечатление чего-то глумливого, предосудительного.
– Все в порядке, мадам, - откликнулся со своего места Фил. - Вы абсолютно здоровы. Можете судиться, хоть сейчас.
– Чего вы добиваетесь? - стараясь сохранить спокойствие, спросил Амулий.
– Лишения гражданских прав, - четко и ясно выразила Карит свое заветнейшее желание. И тут же успокоилась и глубоко вздохнула. Фил - хороший мужик. Очень.
– Так! - воскликнул в ответ на это заявление Амулий и огляделся вокруг в поисках поддержки. - Я требую переосвидетельствования.
– А я против, - заявил Церион. - Человек здоров, весел и полностью отдает себе отчет, - он обернулся к Карит: – Вы не просто хамло, Цинна, вы гораздо хуже. Но вы человек мужественный, ничего не поделаешь!
С этими словами Церион покинул помещение. Карит проводила его удивленным взглядом. Как будто до сих пор не было ясно, что она - человек мужественный!
Вслед за Церионом, ничего больше не сказав, вышел Амулий. Остались только Цернт и Каска. Каска со вздохом встал и направился к двери. В дверях он обернулся.
– Прощай, Каска! - с подлинной скорбью в голосе сказала Карит. В самом деле, этого ей было жаль. Но Каска кивну, в подтверждение ее слов:
– Конечно. Моли бога, чтоб со мной больше не встретиться.
И вышел.
– Карит, - Цернт, сидевший у стены, бледный, как обычно, сосредоточенный, обратился к ней по-дружески, - твое дело плохо. Точнее - все. Я напоминаю о твоем обещании.
– О каком обещании, Цернт?
– О том, что ты унесешь некую тайну в могилу.
Карит пожала плечами.
– Могила - перед тобой.
– Но я еще не в могиле, - ответила Карит.
– Послушай. Послушай меня внимательно. Здесь - я могу сделать что угодно. Я собственными руками обезглавил здесь твою мать. Я прошу только объяснить мне, зачем ты прослушивала пустые черепа счетчиками. И ступай, судись себе с богом.
– Ты собираешься отрубить мне голову? - с явным любопытством спросила Карит.
– Да. Я сейчас же отвезу ее в Аотеру. И там - ты скажешь.
Карит опять пожала плечами:
– Долго же ты шел к этому!
– Да нет. Недолго. Мне только очень жаль, что ты не понимаешь.
– Понимаю. Я отвечаю на вопрос: я искала там магнитные волны.
– В черепах?!
– Ну да. А что же еще можно искать счетчиками?
– И вы нашли их там, мадам? - с любопытством осведомился Фил.
– Конечно - нет.
– Врешь! - Цернт вскочил. - Пиши теорию. Вот, - он протянул ей лист бумаги и ручку.
– Нет, Цернт. Не буду. Сия теория не подтверждена практикой.
– Опять - врешь!
– Я сердцем чую, что врешь, - Цернт метался по тринадцатому, как зверь в клетке.
– Господь с тобою, Цернт, с каких пор оно у тебя появилось?! - воскликнула Карит.
Цернт посмотрел на нее долгим, пронизывающим взглядом. Кивнул Филу и вышел из зала.
 
Глава 2. Суд

За окнами курии шел дождь. Зал, представлявший собой обширную аудиторию, был залит тусклым голубоватым светом октябрьского утра. Мрачность освещения усугублялась тем, что стены аудитории были выкрашены в серый цвет. Очевидно, летом здесь становилось очень ярко, так как большое боковое окно выходило на ослепительно-белую площадь форума. Но сейчас помещение, где Карит должна была услышать себе окончательный приговор, выглядело уныло.
Сенаторы восседали на скамьях на ступенях аудитории и все были страшно заняты, на вошедшую со служителем Карит никто не обратил внимания. Амулий, главный судья недели, зачитал дело. Он сидел у миниатюрного дисплея в центре зала в курульном кресле, облеченный знаками своего консульского достоинства: белая тога с красной каймой, под ней - красная туника. Глаза его, большие, прозрачно-зеленые, равнодушно и строго взглянули на Карит.
– Вы обвиняетесь в государственном преступлении. Не хотели бы вы что-нибудь сказать в собственную защиту?
– Нет, - ответила Карит.
В зале в это время воцарилась угрожающая тишина. Все смотрели сверху на Карит. Не враждебно, не сочувственно, даже без особого интереса. Но Карит невольно ощутила атмосферу мистического ужаса, окружавшую ее со всех сторон. Страх перед сверхъестественным. Со стороны этих, погрязших в войне и политике мужчин, ничего иного ожидать не приходилось.
– Есть у кого-либо из присутствующих вопросы? - обратился Амулий к собранию.
Все молчали.
– Ну что ж. По законам Арция вы приговариваетесь к смертной казни и немедленному сожжению, - Амулий потянулся к кнопке на пульте своей установки, чтоб вызвать служителя, который, очевидно, дожидался за дверью. Дело-то выеденного яйца не стоило! И Карит, несмотря ни на что, вздохнула с облегчением.
В это время один из сенаторов прокашлялся и спросил:
– Я желаю задать вопрос подсудимой. Вы верите в бога?
– Нет, эчелленце, - вежливо ответила Карит. - Во всяком случае - не постоянно.
– Но это же кощунство! - вскинулся дородный бородатый сенатор, не тот, что задал первый вопрос. - Ведь вы сейчас предстанете перед ним!
– Вряд ли он захочет меня видеть, - мрачно возразила Карит.
– Вот именно, - насмешливо отозвался другой сенатор, молодой, черноглазый, со смуглым бледным лицом. – Цинна, в вашей семье существует поверье. Якобы все, кто принадлежит к этому роду, причастны к культу динозавра. Он является к вам в пещеру, на вызов главного, прямого наследника по прямой линии. Вы, случайно, не обладаете подобным дарованием?
– Вызывать динозавров? - переспросила Карит. – Нет, эчелленце.
– Но вы оживляете покойников. Это доказано. Если вы - всего лишь мутант, то почему вы соглашаетесь с приговором? Вас надобно лечить.
Карит кашлянула. Голос не повиновался ей.
– Я здорова, эчелленце.
– То есть, вы так считаете? Но это ничего не доказывает. Я требую заключение из Вентлера.
– Хорошо, - Амулий нажал нужную кнопку и откинулся в кресле. Через некоторое время в дверях появился Фил.
– Ваше заключение, эчелленце, по поводу психического состояния Карит Антонии Цинны? - вежливо обратился к нему Амулий.
– Она здорова.
– То есть? Абсолютно здорова? А... относительно нервного переутомления, расстройства и прочее?
– Нет. Все в абсолютном порядке. Даже более. Пробу негде ставить, - вполголоса добавил Фил.
В ответ на это заявление сенаторы зашевелились.
– Пробу негде ставить?! - вскинулся один, тот самый, толстый, с бородой. - Но я прочел досье! Что же, это правда? Это в сознательном состоянии человек способен оживлять трупы, десять лет пролежавшие в формалине? Это... это ни в какие рамки не лезет! Ни в какие рамки!
– Действительно страшно, - отозвался другой, но уже тише. - Почему эту даму так спешат уничтожить? Если ей есть, что сказать, пусть говорит. Ее следует допросить с пристрастием.
– Девятое отделение! - воскликнул третий.
– Девятое отделение уже было привлечено по этому вопросу, - вяло возразил Амулий.
– Еще раз! И без права выхода!
Без права выхода означало, что вопрос о жизни и смерти Карит передавался на усмотрение следователя. Сенат умывал руки.
Амулий нажал кнопку. В дверях появился хороший знакомый Карит из девятки. Он даже не скрыл злобной радости, узнав, что Карит снова передают в его ведение.
* * * * *
В коридоре следователь молчал. Он был до невозможности чопорен и сдержан. А Карит-то думала, грешным делом, что он ее задушит прямо у входа в девятку, таким злобным огнем вспыхнули его глаза, когда он услышал приказание судьи.
Карит снова усадили в кресло. На этот раз помощник достал холщовые вязки. Карит было хорошо известно, что эту штуку трудно было бы порвать даже слону. Она, впрочем, и не собиралась. Свой сумасшедший поступок она расценивала как чудовищную глупость, и не извинилась перед следователем только лишь потому, что в ее положении это неправильно поймут. Она остыла и присмирела. От голода, лекарств, усталости. Кроме того, она не привыкла так долго обходиться без ванны. Карит всегда считала, что ведет исключительно спартанский образ жизни, и про себя гордилась этим. Но здесь, в Мамертинке, она очень хорошо ощутила, что навыки в этой области у нее нулевые. А что касается ее опытов с болевыми эффектами, которые она проводила в кирикской анатомичке над собой, то ведь все зависит от состояния. Бывает, и не такую боль вытерпишь, а бывает, что вообще не можешь терпеть. Поэтому, когда помощник крепко-накрепко прикрутил ее к креслу, да еще, для пущей уверенности, попробовал рукой потянуть все вязки, Карит не смогла удержать горестного вздоха. Второй помощник хмыкнул. Эти, очевидно, не забыли ударов Карит.
– На вопросы отвечать будете, мадам? - спросил следователь, зарывший нос в бумаги.
– Буду.
– Может, и прощения просить будете?
– С удовольствием.
– Пожалуйста, - вежливо позволил следователь, - Но в вашем положении это бесполезно, - пояснил он. - Я вас все равно буду пытать. А потом повешу.
Карит в полном согласии наклонила голову. Но попробовала оговориться:
– А может - сразу?
– Устали? Неохота? - насмешливо переспросил следователь.
– И устала и неохота. На все вопросы отвечу.
– Хорошо, - следователь отодвинул в сторону толстую синюю папку с серебряными застежками, - вопрос прежний. Кого вы отпустили из-под Кирика после разгрома базы? Имя.
– Именно на этот вопрос не могу ответить, - горестно возразила Карит. Она даже попыталась пожать плечами, насколько позволяли вязки.
– А я именно на этот вопрос и хочу получить ответ, - ехидно заявил следователь. - Это неясно? Вы, конечно, изо всех сил стараетесь сохранить статус порядочного человека. Хотя бы для себя самой. Но в глазах окружающих вы - монстр. Вы не порядочны, не добры, не человечны. Зачем, вообще, особям, подобным вам, рождаться на свет женщинами? Вы, - следователь ткнул пальцем в ее сторону, - считаете себя женщиной?
– Мне всегда было на это наплевать, - ответила Карит со вздохом.
– Вот вы и доплевались. Отвечайте на вопрос! - следователь потянулся к кнопке.
Карит молчала. Следователь нажал кнопку.
На этот раз он начал сразу с третьего уровня, с того, с которого Карит вырвалась. Карит, уставшая, измученная, выдерживала процесс стоически. Она уже ни на что не надеялась и не реагировала на боль ни стоном, ни попыткой вырваться. Ее лицо окаменело, по нему текли струйки пота. Она молчала. Странно. В этом женственном, утонченном лице типичной арцианки явственно проглядывали мужские черты. Точнее - общечеловеческие. И именно в сочетании с ними ее лицо приобретало инопланетное, неземное выражение: глядя на него, следователь готов был поверить, что инопланетяне засорили своими генами арцианскую цивилизацию.
– Скажите, Карит, - дружелюбно спросил он, не снимая руки с кнопки, - вы верите в инопланетное вмешательство?
– Вмешательство во что? - губы Карит одеревенели, ей показалось, она произнесла не «что», а «пто».
– В генотип.
– В мой генотип инопланетяне не вмешивались.
– Вы уверены? - уже с раздражением спросил следователь. Он понял, что Карит принялась за прежнее и сейчас начнет хамить.
– Вполне.
– А почему?
– Потому что те инопланетяне, которых вы имеете в виду, произошли от лягушек.
– А-а. А вы от кого?
– От сволочей.
– Нельзя перед смертью говорить такие вещи, Цинна, - почти с испугом произнес следователь.
– Цирюльник тренируется на голове сироты, — объяснила Карит.
Следователь снял руку и нажал обезболивающую кнопку. Он внимательно наблюдал за Карит.
– Вы, Цинна, может, боитесь моих объятий в камере смертников, потому и щетинитесь теперь? - осведомился он. - Не бойтесь. Я вас просто повешу.
– Вам до камеры смертников еще два уровня осталось, - ответила Карит. - Вряд ли после этого вам захочется меня обнимать.
– Почему вы не желаете назвать имя того ублюдка, которого вы отпустили?
– Потому что он меня не выдал.
– Как бы не так! Он выдал вас головой Антонию.
– Ну так значит, вы знаете его имя.
– Это неофициально, - объяснил следователь. - А вам не все равно?
– Нет.
– Порядочность? Скажите, а вы, вообще, девственница?
– Моя девственность никак не связана с моею порядочностью.
– В самом деле? А я, например, знаю, что когда дама первый раз это сделает, то ей уже и на все остальное наплевать. Так, значит, вы, не вкусив наслаждения, так и отправляетесь на тот свет? Печально.
Следователь повернулся и опять нажал кнопку. Карит скорчилась в кресле, потом вздохнула, выпрямилась и потеряла сознание.
Карит очнулась и приподнялась на локтях, уперев их в подушку. Она лежала на кушетке в камере, очень похожей на камеру в тринадцатом. Очевидно, они все одинаковые. Впрочем, довольно покойные, подумала Карит, откидываясь назад в изнеможении. Рядом с нею на кушетке сидел следователь и смотрел на нее. Его глаза в зеленоватом полумраке камеры казались огромными.
– Вы есть хотите, Цинна? - спросил он.
– Нет.
– Напрасно. После такого напряжения полезно подкрепиться. Я сейчас принесу бульон, выпьете.
– Не нужно.
– Хорошо, - следователь миролюбиво кивнул, - не хотите - как хотите.
У Карит на языке вертелся вопрос, но задать его она не решалась. Она хотела спросить: всех ли приговоренных здесь перед казнью поят бульоном. Но она только спросила, и голос ее прозвучал совсем не твердо и не равнодушно, как ей хотелось:
– Вы собираетесь меня вздернуть, эчелленце?
– Пока нет, - следователь кашлянул. - Я хотел бы вам объяснить, Цинна. Чтоб вы поняли. Мы очень редко до этого доходим. Наша инструкция: сохранить подследственному жизнь. Я же знал, что вы хлопнетесь в обморок.
– Знали?
– Ну, еще бы! Я пять лет уже за этой установкой. И за все пять лет, кстати, казнили только двоих.
– Чем они вам не потрафили?
– А! - следователь горестно махнул рукой. - Гомики. Невыносимый народ. С ними доходишь до зеленых чертиков. А потом вынужден поставить точку. Ну, знаете... как говорят?
– Знаю, - Карит кивнула.
– Спите, Цинна. Отдыхайте. Вы, кстати, и вправду человек мужественный, - произнес следователь, уже в дверях.
Утром Карит снова вызвали в зал суда. В судейском кресле сидел Цернт. Он вежливо предложил Карит скамью рядом с судейской компьютерной установкой. Цернт долго шуршал пергаментом, скрупулезно просматривая протокол допроса. «Зачем он ему нужен? - с раздражением, почти с болью подумала Карит. - Только резину тянет!»
– Цинна, - Цернт поднял голову и посмотрел на нее своим темным, мрачным, непроницаемым, взглядом, - собрание заинтересовалось вашими опытами. Также и наши исследователи, работающие здесь, внизу, - Цернт указал в пол, где, под зданием сената находилась арцианская компьютерная система, а также Мамертинка и Вентлер, - весьма заинтересованы.
– Скажите, Цинна, - обратился он к ней, - вы не согласились бы выкупить у нас свою жизнь?
Карит опустила голову. Отвечать на этот вопрос ей не хотелось. Она знала, что сейчас последует.
– Нам нужны результаты неких научных исследований. Именно: вы должны сообщить результаты прослушивания пустых черепов из захоронений вокруг Кирика магнитными счетчиками.
Воцарилась тишина.
– Эчелленце, в пустых черепах ничего не было.
Послышался сдавленный смешок.
– Ничего, - подтвердила Карит, - ни волн, ни мозгов, как и положено.
– Издеваетесь, Цинна? - добродушно спросил Цернт.
Карит пожала плечами. Цернт вызвал следователя из двенадцатого.
– Не выпускать! - приказал Цернт. - Допросить с пристрастием!
* * * * *
Помощник из двенадцатого приветливо кивнул Карит, вошедшей впереди следователя. Следователь указал Карит на кресло своей полной, красивой мужской рукой с длинными пальцами. Он внимательно читал распоряжение. Карит села.
– Опять счетчики, - сказал следователь, передавая распоряжение помощнику. - Почему вы не ответите Цернту вразумительно, Цинна? - обратился он к Карит.
– Не хочу, - отвечала Карит угрюмо. Она чувствовала себя совсем разбитой. Но хорошо знала за собой одно свойство: чем хуже ей приходится, тем она становится упрямей.
– А! Значит, вам есть, что сказать?
– Зачем Цернту эти сведения, эчелленце? - доверительно спросила Карит, посмотрев следователю в глаза. Следователь молчал, барабаня по пульту своими полными большими белыми пальцами. Карит почему-то, сама не зная, почему, засмотрелась на эту руку. Потом, испугавшись, что следователь это заметит, опустила глаза.
– Что вы думаете о зомби, Цинна? - задал вопрос следователь, забыв, видимо, про то, что спросила Карит. Карит пожала плечами.
– Но вы верите в них?
– Ну. Верю.
– Ну, так вот. Пустые черепа - это не шутка.
– Они не имеют отношения к зомби.
– Как знать.
Он надолго замолчал, что-то обдумывая.
– Цинна, я должен вас пытать, - сказал он серьезно. - Становитесь вон туда, под установку.
Следователь встал и подошел к ней. Он вытянул сверху легкий дур-алюминиевый столб, полый внутри, и приковал ее сзади к нему за руки металлическими наручниками. Дальнейшая процедура была та же, что и в девятке: иглы и трубки вводились в суставы и в вены. Карит было очень неприятно оттого, что этот дородный, красивый мужчина почти обнимал ее, возясь с трубками и даже что-то тихо насвистывал между делом, вытянув губы. От него веяло тонкими духами и еще чем-то, напоминающем жженые листья какого-то растения. Карит слышала об этом древнем наркотике. В ее семье его не употребляли.
Помощник все это время молчал. Когда следователь окончил работу и сел, помощник спросил:
– Что вы скажете о возможности сверхсветовой скорости, Цинна?
Карит напряглась, чтоб дать точный и краткий ответ и избежать пытки. Врать она не собиралась, но и говорить всю правду об этом жутком деле - тоже. Поэтому она ответила уклончиво:
– Я думаю, эчелле, что разумные существа вполне могли бы овладеть законами, позволяющими обойти теорию относительности.
– При помощи чего?
– При помощи генерации магнитных волн, эчелле.
– Генераций? Это что же, новый вид материи?
– Нет, не думаю. Просто мы еще мало знаем об этой самой материи, о которой речь.
– И где же она генерируется?
– Мало ли.
– Но чем, чем? Чем наводятся эти волны, если они там есть?
– Их там нет, - сказала Карит уверенно.
Следователь нажал кнопку. Карит показалось, что пол вокруг вспыхнул белым пламенем. Кожу обожгло огнем. Это была точная имитация казни на костре. И продолжалась она долго, без болевого шока и какого-либо облегчения. Потом процедура прекратилась, как и в девятке, сразу.
– Как выглядят эти волны в пустых черепах, Цинна?
Карит молчала. Она справедливо полагала, что либо умрет (аотерцы часто умирают вот так, прямо в установке), либо надолго лишится чувств.
Но вышло иначе. Следователь встал и подошел к ней. Он выпутал ее из сети трубок и вязок. Карит, шатаясь, вернулась на свое место и упала в кресло.
– Я, знаете ли, вам верю, - раздумчиво заметил следователь. – Если бы вы начали врать про черепушки - другое дело. Но вам, очевидно, больше нечего сказать.
– Спать хотите, Цинна? - спросил помощник. - Пойдемте, я вас провожу.
Карит пришлось еще одну ночь переночевать в Мамертинской тюрьме. Спала она крепко. Утром ее проводили в преторианский кабинет. Здесь все было по-прежнему. Цернта не было. Был один Оквинт. Остальные все прежние.
– Здравствуйте, Цинна, - приветствовал ее Церион, указывая рукой на кресло, - садитесь.
– Ваше дело, - Церион поднял голову от бумаг и отодвинул папку на угол стола, - из ряду вон выходящее. Потому, именно, что человек вы нормальный. Это все признают. Вы не ведьма. И не аотерец. Поэтому, – Церион замолчал, делая выразительную паузу, - никаких смягчающих обстоятельств у вас нет. Вы подлежите казни. Что я и утверждал с самого начала. Заметьте, Цинна, своего мнения я не изменил. Но. Сенат делает снисхождение. К вашему возрасту, к вашему полу и к тому, что вы сами явились сюда, ни на что, собственно, не рассчитывая. Поэтому вас лишают гражданских прав и изгоняют вон из Арция. Потрудитесь в течение трех дней покинуть город.
Карит вежливо кивнула и встала.
– Подождите, Цинна.
Карит села.
– Вы извините меня за навязчивость, - саркастическим тоном заявил Церион, - но, уж раз я должностное лицо и проблемы ойкумены мне не чужды. Что вы собираетесь делать на свободе?
– Уйду под Пирамиды.
– Зачем?
– Чтоб работать там.
– А дальше?
– Все.
– Что же, вы собираетесь оставаться там до конца дней?
– Да, эчелленце.
– Похвальное решение. Пирамиды Арцию не враг. А людям, подобным вам, лучше, конечно, устраниться от дел ойкумены. Но сенат считает иначе. Подпишите, прошу вас, этот документ.
Церион протянул Карит пергамент. Карит, со внезапно отяжелевшим сердцем, прочла, что ей предписывается через пять лет вернуться в Арций под страхом уничтожения в ойкумене.
– А когда вернетесь, - примирительным тоном заявил Церион, - мы подумаем о возвращении вам гражданских прав.
– Нет, эчелленце. Я не хочу. Я уезжаю навсегда. Делайте со мной, что хотите.
– Видите ли, Цинна, - сказал Церион, помолчав, - если бы вы ограничились только разрушением базы. Но вы опасный человек и сенат не может быть спокоен, пока вы пребываете без контроля. До ваших научных опытов вам бы сказали: скатертью дорога. Теперь же вы откровенно признаетесь, что собираетесь работать под Пирамидами...
– Через десять лет.
– Нет, Цинна. Торговаться не будем. Подписывайтесь, - он кивнул на листок, – и, - он выразительно указал головою на дверь, - я вас больше не задерживаю.
– Свобода дорогая вещь, Цинна, – вразумительно, вкрадчиво проговорил он, наблюдая, с каким удрученным видом Карит продолжает неподвижно сидеть в кресле. - Я вас понимаю. Но свободы на всю жизнь вы не заслуживаете. Ее никто не заслуживает, - добавил он мрачно.
Карит взяла из рубинового стаканчика в центре стола самопишущую ручку и подписала документ. Кивнув Цериону, она вышла из кабинета.
Форум был залит светом золотистого осеннего дня. Площадь внизу, за домами, шумела народом. Карит спустилась с форума вниз и отправилась в тот дом, в котором остановилась, родовое наследство Цинны. Приведя себя в порядок после недельного пребывания в тюрьме, она пешком отправилась на виллу Каски за городом.
* * * * *
Каска нервно щурился, глядя в окно. Аррунт исподтишка наблюдал за ним.
– Ты уверен, что она придет? - спросил он.
– Ну куда ж она денется? - ответил Каска. - А - вот.
Он стремительно отошел от окна и сел за стол. В гостиной кроме него еще находились Цернт и Клавз. Цернт читал, Клавз сидел задумавшись и, очевидно, тоже чего-то ждал.
Карит вошла, вежливо поклонилась присутствующим и посмотрела на Каску. Тот встал из-за стола:
– Пойдем.
Они вышли из зала. Вскоре они оба появились внизу с лопатами в руках.
– Куда мы идем, Каска?
– Пошли.
– Ты что, собираешься меня убить лопатой? - Карит остановилась. Каску всего передернуло.
– Пока не скажешь - куда, не пойду.
– Выкапывать гроб твоей матери, - объяснил Каска.
– А! Пойдем, - согласилась Карит.
По залитому осенним светом пожелтевшему парку они дошли до места с детства знакомому Карит. Они спокойно принялись за работу. Каска скоро отстал и утомился. Он вылез из ямы, уже довольно глубокой. Карит продолжала старательно работать лопатой, выбрасывая землю. Каска сидел на куче земли и смотрел вниз.
– Из тебя такой же рабовладелец, Каск, как из моей прабабушки - порядочная женщина, - сказала Карит из ямы.
– Почему?
– А - вот! - лопата Карит ударилась о мраморную крышку гроба.
Каска принес веревки. Вдвоем они вытащили из ямы тяжеленный каменный гроб и, сдвигая в сторону от ямы, нечаянно опрокинули его. Из него вывалился белый блестящий череп. На лбу его блеснул в лучах солнца зеленоватым светом бледный аквамарин. Именно этот камень сверкал тогда из гроба, озаряя бледное лицо копии умершей Корнелии...
Измученные, перепачканные землей, они вернулись на виллу. Цернт встретил их добродушным вопросом:
– Как вам удалось вытащить этакую махину?
Карит села в кресло и уронила руки на колени. Она в упор посмотрела на Цернта. Глаза ее были тяжелые-тяжелые, как камни. Значит, ее мать не вставала, из гроба вовсе? Кто же мучил ее все эти годы? Кроме того, у найденного ими скелета голова не была отрублена.
– Ну? - Цернт тоже в упор смотрел на нее. - Я вот сейчас отведу тебя к претору и заявлю, что ты оговорила меня в тринадцатом.
– Ради бога, - Карит опустила голову.
– Вы, я вижу, не торопитесь, мадам? - спросил в свою очередь Аррунт. - А зря. Мы вас вообще отсюда не выпустим. Как вы на это смотрите? Карит подняла голову и обернулась к Каске, стоявшему у окна. Каска тоже посмотрел на нее. Его яркие карие глаза на бледном лице светились плохо скрываемой лаской. Кто знает, встретятся ли они еще?
– Убирайся к чертовой бабушке! - он махнул рукой по направлению к двери и отвернулся.
– Мне надо к сестре.
– К сестре? Хех!
Каска подумал минуту, глядя на шумящие за окном кроны деревьев.
– Ладно. К сестре, так к сестре.
Карит быстро встала и вышла из зала, пока он не передумал.
На лестнице она столкнулась с Антонием.
– А! Мое почтение! Надолго?
– На пять лет.
– Что так мало? - с сожалением произнес Антоний. - Поднимемся ко мне в кабинет, - предложил он.
– Не могу.
– Почему?
– Мне некогда. Цернт грозится меня выловить в гавани, если я через три дня не сдерну.
– Карит, знаешь, мне твой юмор по ночам снится. Я через пять лет еще не совсем приду в себя, - добавил он, уже поднимаясь выше, по второму маршу лестницы.
* * * * *
Карит отправилась в каскин городской дом, где запертая и охраняемая, Ливия встретила ее спокойным взглядом чудесных миндалевидных глаз, опушенных черными густыми ресницами. Боже! Как могли они, глядя на эти глаза... Карит упала на колени и, уткнув лицо в складки платья сестры, зарыдала. Ливия положила руку ей на голову. Она молчала. Ливия теперь никогда не заговаривала первая.
– Ливия, меня изгоняют из города.
– За что? - равнодушно спросила она.
– Это неважно, - Карит шмыгнула носом и подняла глаза. На шее сестры сверкало и переливалось тяжелое бриллиантовое колье. Конечно! Они глумятся над ней, как хотят, при этом наряжают, как королеву. Висюльки - еще один пункт унижения. Но Карит уже устала беситься от этих мыслей. Ничего больше не надо. Осталось только проститься и...
– Я уезжаю, Ливия. Надолго. Прощай.
– Подожди.
Ливия встала и подошла к изящному шкафчику черного дерева с инкрустациями. Она достала с верхней полки шкатулку.
– Вот, возьми.
– Нет, Ливия, я...
– Это твое. Наследство твоей матери. Я должна была отдать тебе их в день твоего совершеннолетия, но ведь ты так давно не была у меня...
Действительно, вот уже три года прошло с тех пор, как Карит видела сестру. В этой самой комнате и почти в том же наряде, только, помнится, тогда на шее у нее переливался жемчуг, а не алмазы. Ничего не изменилось. Время остановилось для Ливии.
Она протянула ей шкатулку. Карит откинула крышку. Здесь хранились драгоценности Корнелии: сапфиры, жемчуг, рубины. Большая алмазная брошь. Карит вынула брошь и отдала Ливии.
– Ливия, возьми. За этот алмаз меня еще убьют по дороге. И это ожерелье - тоже. Остального мне хватит.
Карит сгребла драгоценности в кучу и засунула их за пазуху, во внутренний карман дорожного плаща.
– Ливия, - Карит посмотрела на нее долгим, пронизывающим взглядом, – позволь мне поцеловать тебя на прощанье.
Ливия спокойно кивнула. Тогда Карит подошла к ней и, сжав в объятьях, страстно поцеловала в губы...
Карит долго смотрела на сестру, пока блеск брильянтов не слился со сверканием слез в глазах. Тогда она вышла из комнаты.
Карит договорилась заранее с владельцем финикийского корабля в Остии. Она обменяла у того же финикийца один из рубинов на деньги и за половину цены он принял ее на свою триеру, отправлявшуюся в Сицилию.
 
ЧАСТЬ 5. Пирамиды и Аотера

Глава I. Нитокрис

Пребывание в Мамертинке не прошло для Карит даром. То ли количество химикатов, введенное в ее организм сыграло роль, то ли сам стресс, но первое время она не могла оправиться от депрессии. Ей не приходило в голову, что эта тоска, охватившая ее вопреки ожиданиям, на самом деле может быть связана с тем, что она резко и непоправимо порвала со всем, к чему привыкла. Рядом не было уже ни Эфиопа, ни Каски.
Она, однако, стойко принялась выполнять намеченную программу. К Элверу под Пирамиды решила не торопиться. Первый год из числа драгоценных пяти она намеревалась провести, переезжая из города в город (чтоб не вызвать интереса у властей к человеку, занятому наукой). Имени у нее не было, гражданства - тоже. Но это ее не смущало. Она остановилась в Сифунте - одном из городов Южной Сицилии. Здесь у хозяйки за приемлемую плату она сняла комнату. Купила читательский билет в местной библиотеке. Правда, особой нужды в книгах Карит не ощущала. Большую часть времени она посвящала своей рукописи по генетике населения ойкумены.
Трудно сказать, что побудило Карит заняться этой работой. Сама цель евгеники в данной ситуации была бесперспективна. Аотерцы твердо намеревались начать выпуск аппаратов внеутробного развития для создания искусственно сконструированных генетических копий. Проблемы вымирающей ойкумены их не трогали. При этом вообще предполагалось упразднить женский пол, роды, беременность. Задача благородная, что и сказать. Вот если б она служила цели противоположной: упразднению мужского пола! Карит скрипела зубами от этих мыслей. Упразднить женщину! Ее идеал - женщина. Она не могла от него отречься. Из глубокой внутренней необходимости. В ней неистребимо и неотвратимо зрел и формировался некий женский образ, который она с годами все больше и больше получала возможность осуществить. Она работала. И планы ее росли.
В тяжелых внешних условиях вид Homo sapiens, население ойкумены, перетерпевал эволюционные изменения. С одной стороны он, конечно, вырождался. Дети редко рождались полноценными. Те же, кто оставался, выживал в трудных условиях борьбы за существование, условий как социальных, так и биологических. На этом фоне возникала новая раса. В ойкумене было принято называть ее аотерской. Причем, носителями генов нового вида были только мужчины. Вернее, по неумолимому биологическому закону, гены прогрессивного ума, силы, выживаемости проявлялись только у мужчин. В последнем Карит и не сомневалась. В качестве примера у нее перед глазами всегда был Каска, типичный аотерец, красавец, храбрец и садист.
С другой стороны, ее неудержимо влекло к проблеме вырождения женщины. Новые гены проявлялись в ней в виде истерии и ведовских способностей. Особенно - в арцианках. Ну как тут не вспомнить ее сестру? И вообще, то что мужчины стремятся избавиться от женщины полностью, удивления в Карит не вызывало. Она помнила их взаимоотношения на вилле Каски, их дружбу, лояльность, взаимную симпатию. Женщина, конечно, - нечто иное. Но Карит хотелось создать именно женщину. Идеальную женщину новой расы, способную дать отпор притязаниям вырождающегося в полнейшее матроотрицание патриархата, амазонку, мать и ученую. На этом пути она и углубилась в генетику современного человечества. Но конечной своей цели она могла достигнуть только под Пирамидами. У Карит не было ничего, кроме книг: ни лаборатории, ни оборудования, ни по-настоящему приемлемой возможности работать. Прежняя хозяйка попросила Карит очистить квартиру. Она стала замечать, что за ее жилицей ведется наблюдение, что за нею следят какие-то подозрительные личности. Не ровен час, и меня пристукнут, так она мотивировала свой отказ от места. Карит не пыталась ничего объяснить. Она уехала из Сифунта, перебралась в Южную Грецию, потом - в Северную Африку, в Кипренаику. Здесь уже было совсем недалеко до Александрии, конечного пункта ее странствий.
По вечерам, загасив керосиновую лампу, Карит устремляла взгляд в окно. Там, за зубчатой стеной кипарисов, лежала пустыня. Дальше - радиоактивная черта. Карит невольно припоминала рассказы однокурсников об аотерцах, ушедших туда и переборовших радиацию. Только там и можно было укрыться от гнета аотерской цивилизации. По пустыне, говорят, там бегают огромные тираннозавры. Там, говорят, много зомби, так как радиация предохраняет их от гниения. Может, и труп ее бедной матери, Корнелии, тоже там? Ей не с кем было поговорить об этом. Карит, привыкшая с детства к одиночеству, стала замечать, что теперь, вступая в тридцатилетний возраст, она тяготится этим. Ей хотелось иметь рядом собеседника, по интеллекту равного ей, который понял бы ее.
Карит редко выходила из дому, где она снимала комнату у хозяйки, эфиопки. Город был грязен и густо заселен. Люди ютились в глинобитных домишках поплотнее друг к другу. Вечный страх человека перед природой, перед сверхъестественным, тяготел над этим народом, так же как и над всеми народами ойкумены. А было время... Было время огромных городов с небоскребами и обширных зеленых парков. Над городами Великой Цивилизации парили летающие аппараты тех времен. Теперь же в небе по вечерам проносятся фантомы. Жуткие, зловещие. Карит кое-что о них знала. Знала, что толстый обрубок человеческого тела, пролетающий с гоготом над прибрежными городками и пугающий детей - не что иное, как ее старая знакомая, Тетис.
Особенно тоскливо и жалостно делалось на сердце Карит, когда она наблюдала местных ребятишек, детей бедняков, играющих в пыли улиц. Маленькие, хорошие! Так хотелось их всех приласкать, накормить.
Карит в ее возрасте казалось смешным, что в ее сердце до сих пор горит мечта спасти ойкумену. Но размышления, зажженные этой мечтой, однако, представлялись ей вполне дельными. Их только негде было проверить. Да и сами пути эти были чреваты. Кто знает? Любая идея хорошего ученого может быть использована с дурными целями.
Почему, вообще, радиация пощадила землю ойкумены? На этот счет существовало множество предположений. Карит помнила древнюю легенду о том, что в 3-м тысячелетии после крушения Великой Цивилизации аотерцы пробовали построить барьер через Гибралтарский пролив. Эта попытка не удалась. Как поняла Карит, вмешалось что-то высшее, инопланетное. Значит, затея имела смысл. Но какой? Она при этом не сомневалась, что ее подруга, бессмертная Хет, могла бы кое-что рассказать о провале операции. Но уж так сложилось, Карит не имела привычки докучать Хетепхерес вопросами. Ни в одном из аотерских изданий об этом не было ни слова. Эта грандиозная затея была, очевидно, плодом размышлений некоего колоссального мозга, возможно, всей компьютерной системы Аотеры. И означала она только одно: земля ойкумены содержит вещество, поглощающее радиацию. А море, что подтверждается и ежегодным сокращением радиоактивной зоны вокруг ойкумены, вымывает это вещество. Но что оно собой представляет?
Карит, являвшая собой яркий тип аотерской внешности, лишившись поддержки и покровительства близких, теперь столкнулась с совершенно неожиданными трудностями. Вернее, трудностями это нельзя было назвать. Для человека черствого и нечувствительного это вообще было бы незаметно. В Кирике ее уважали как врача, пользующего все население города. В городах же, где теперь она останавливалась, ее никто не знал. Мужчины, конечно, обращали на нее внимание, но дело было не в этом. Среди скопища ублюдков, серостей и всевозможного отребья, составлявшего большинство населения ойкумены, встретить настоящего мужчину, так же как и более-менее привлекательную женщину было трудно. Карит привыкла к этому и относилась как к чему-то само собой разумеющемуся.
Она подходила, например, к лотку с книгами и увлеченно перелистывала издание. Продавец-козявка с серым цветом лица и свалявшимися волосами под вязаной кепочкой вдруг начинал недовольно бурчать:
– Зеленая. Какая разница, зеленая или красная?
– Но... - Карит удивленно поднимала глаза, - я имела в виду - другое издание.
– Вопрос не в форме, а в содержании, - авторитетно заявлял букинист.
Карит спешила отойти от лотка. Рассуждения за прилавком о форме и содержании были не в ее вкусе. И вообще, доказательства подобного рода всегда ставили ее в тупик: если ты мужчина, то зачем кривляться? Это и так будет ясно. А если ты то, что ты есть, то есть слизь под ногами, то какая разница, женщина интересуется твоим товаром или кто-то еще?
Средний ойкуменец жил страшной жизнью, окруженный явлениями, воскресавшими в памяти людей средневековые легенды. Только теперь это была реальность. В: море водятся русалки. Проживи подольше – увидишь. За радиоактивной чертой по пустыне бегают огромные, высотой в пятиэтажный дом, динозавры. Подойди поближе к границе ойкумены, если тебе повезет, увидишь издали их страшную тень.
Но не это было самым скверным.
Народ ойкумены употреблял наркотики. Растения, издавна поставлявшие людям необходимые продукты потребления, за радиоактивной чертой выродились в нечто чудовищное. Например, марена. Известное красильное растение. Три тысячелетия назад ростки мутанта этой всем известной травы проникли на территорию Северной Африки. Люди скоро обнаружили, что настой марены бодрит, вселяет уверенность в себе и в жизни, дает надежду на будущее. Если сделать отвар покрепче, то можно покайфовать, И кое-что увидеть в радужном тумане, и кое-что услышать, недоступное ушам окружающих, не употребляющих редкостное зелье. Поклонников марены вскорости развелось множество. Это было как раз в то время, когда Арций только-только начал занимать главенствующее положение в ойкумене. Арцианцы во всем подражали древним римлянам, их прототипу среди народов прошлого. За исключением одного: у них бытовало трупоположение. Потому что арцианцы, народ экономный и домовитый, считали бесполезным расточительством тратить топливо на костер. Что не мешало самым знатным из них хоронить своих покойников в мраморных и алебастровых гробах. Большинство же покоренного населения, особенно в Италии, не имея возможности тратить драгоценную землю на кладбища, предпочитало сжигать тела умерших. Но теперь обычай арцианцев стали перенимать и в Италии, и в Греции, и даже в Северной Африке. Арцианцы, пришедшие с Альп, где было достаточно холодно, и слыхом не слыхивали ни о какой марене. Она и вообще-то была исключительно южным растением, а мутировавшая форма не распространялась севернее бывшего Генуэзского залива.
Арцианцам новый наркотик приглянулся, и весьма. На тревожные слухи, доходившие из плебейских кварталов Арция, что якобы в семьях, пьющих марену, покойники встают из могил, сенаторы не обращали внимания, считая это, по обыкновению, дичью, бытующей среди малообразованного населения. Пока однажды консул, знатный арцианец, лицо сакрально неприкосновенное, не был зарезан ночью при невыясненных обстоятельствах. Незадолго перед этим он схоронил свою жену. Жена его была еще совсем девочка, взятая из богатой и знатной семьи, где она втихомолку употребляла наркотики. Ее муж ничего не знал. Однажды он наткнулся в подвале на приспособление для выпаривания настоя марены. Опрос рабов дал неопровержимое свидетельство против дорогой супруги. Юную арцианку судили домашним судом и приговорили к смерти. Ее повесили тут же, дома. Потом тихо, без подобающих знатной арцианке почестей, похоронили.
Никто не осуждал консула за этот поступок. Наоборот, все жалели его. Потом однажды утром он был найден в своей постели мертвым. Его зарезали ударом кинжала в грудь. А потом еще и надругались над ним. Убийца раздел его догола и, видимо, совокупился с трупом. Все указывало на то, что убийцей была женщина. Рабов, а особенно рабынь консула, допрашивали с пристрастием. Никто ничего не мог, а точнее, не хотел сказать. В рабов вселился, казалось, суеверный ужас. Следователь, занимавшийся этим делом, дошел до того, что приказал вскрыть могилу умершей два месяца назад жены консула. Как и следовало ожидать, ничего стоящего и полезного он там не обнаружил, кроме отвратительных полуразложившихся останков.
Все же сенату Арция пришлось обратиться по этому вопросу в Аотеру, служившую для древних народов ойкумены чем-то вроде Дельфийского оракула. За тем только исключением, что ответы аотерцев всегда были разумны и обоснованны и подтверждались на практике.
Аотерцы компетентно заявили, что новый мутант марены вырабатывает в листьях, а особенно в корнях, вещество, аналог ализаринового красителя, которое обладает наркотическим действием, а также служит мембранным стабилизатором. Это значит, что мембраны нервных клеток человека, употребляющего настой марены, прочнее обычных мембран. Как известно, мозг после смерти разрушается первым. И не за счет действия бактерий, а за счет собственных мембранных процессов, так как мембранные структуры нервных клеток очень сложны, а сами мембраны велики по площади. У наркоманов же, употреблявших марену (что было проверено в Аотере на крысах) мембраны нервных клеток сохраняют свои свойства долго после смерти. Ничего больше этого аотерцы сказать не могли. Каким образом покойник оживает в земле, за счет чего осуществляются процессы, продолжающие жизнь, и жизнь ли это вообще, а не просто органический химический процесс с элементами осуществления некоей программы, подобной компьютерной, на этот счет была масса предположений. Но в Аотере были твердо убеждены, что такое явление существует. Более того, что оно существовало и раньше. Именно древние легенды про вампиров наводили на эту мысль. То, что в ойкумене сейчас происходит всплеск вампиризма именно в такой форме, т.е. подозревают умерших близких, это напрямую связано с мареной.
Опираясь на это заявление, сенат вынес законопроект об обязательном трупосожжении. Правящие круги Арция, совсем недавно при помощи народа, победоносного и воинственного, овладевшие ойкуменой, в своем родном городе еще считались с населением. Они обязаны были каждый угодный сенату закон выносить на обсуждение Народного собрания. К их великой радости, закон о трупосожжении народ утвердил. И неукоснительно следовал ему, что самое главное. Он выполнял предписание в течение столетий, пока знатные семьи, развратившиеся и выродившиеся от богатства, инцеста, безделья и роскоши, не начали потихоньку, неофициально, прибегать к традиционным арцианским методам погребения. Так хоронили красивых женщин. Сжигать красивое тело - что может быть кощунственнее? Так похоронена была мать Карит. Как она догадалась еще в раннем детстве - тайно и совершенно незаконно. Но кто стал бы вмешиваться в проблемы семьи Антониев, закрытую общину со своими законами, как в большинстве арцианских знатных семей?
Вещество марены, ализарин, краситель. Лишь немного измененная структурная формула превращает его в наркотик и, одновременно - в мембранный стабилизатор. А вот вещество Голуя - рацемат производного антрацена, наркотическими свойствами не обладает. Голуй отталкивался, конечно, от «Марианны», каково было распространенное название зелья, употребляемого ойкуменцами. Но у него была своя теория. Он исходил из того, что обычный мембранный стабилизатор клеток, холестерин, имеет несимметричное ядро. А почему? Голуй не задавал себе этот вопрос. Он, как химик, решил, что более симметричная, геометрически правильная структура на основе антрацена (ализарин и его «антранон», а также «Марианна») будут более сильными стабилизаторами. И оказался прав. Он сам занимался усовершенствованием своего изобретения, а Карит не покидал вопрос: почему живые клетки сами не изобрели для себя что-либо подобное? Он синтезировал рацемат, а Карит размышляла о путях эволюции в эпоху, когда органика на Земле, еще не живая, сплошь состояла из всевозможных рацематов. Она не была химиком. Да и биологом, в строгом смысле, ее назвать было нельзя. Вопрос преследовал ее. И не один. И не только в биологии. Но и в истории, математике, философии. Карит любила, например, утомив свой мозг до болезненной чувствительности, принять несколько миллиграммов холинолитика и… брала в руки Спинозу. Боже, какая поэзия! В нормальном состоянии Спиноза ее не волновал. Она даже полагала, что этот несостоявшийся лирический поэт и религиозный фанатик был в какой-то мере графоман.
Однажды ее сильно обидели. Причем проделал это человек, которым она была сильно увлечена. Некий потомок русских евреев, семья которого жила в Кирике. Он заявил, что женщина по природе своей не может быть мыслителем. Карит понимала, конечно, что озлобленный выродок (А вот поди ж ты! Такой понравился!) не мог отреагировать на нее иначе. И любая философия, кстати, советовала: сторонись отребья! Но Карит интересовалась отребьем. И задавала себе бесплодный вопрос: почему оно именно отребье, чего не хватает большинству жителей ойкумены, чтоб быть людьми? Она не отдавала себе отчета в том, что большинство человечества всегда было таким. Она верила в Великую Цивилизацию. Неполноценных людей тогда быть просто не могло, по ее мнению. Хотя сама история противоречила этому.
Путь эволюции живого продолжался в эволюции человека. Разве первые ядерные клетки, когда они выбрали в качестве стабилизатора фенантреновое ядро, думали, что когда-нибудь он окажется более приемлемым для высших позвоночных животных, чтоб они не сходили с ума? Может, вообще, те клетки, которые стабилизировались все-таки антраценом, вообще не старели? А, значит, не эволюционировали? Но это не объяснение. Мало ли слабо эволюционирующих форм. Сине-зеленые водоросли, например. Чем-то антрацен им не подходил. Но чем? Ведь могли же возникнуть ферменты, синтезирующие его. Значит, те формы просто не выжили.
Карит постепенно начинала остро ощущать свое одиночество. Не в людях дело, а в средствах. В оборудовании, реактивах, культурах тканей. Время шло. Что толку думать? Надо успеть сделать многое. Карит вспоминала скрюченную фигурку Хеопса на береговой косе возле Кирика. Она сильно подозревала Элвера в том, что он еще в раннем детстве обесчестил Ливию и сломал ей жизнь. Она тогда, при первой встрече, намекнула ему на это. Но все могло быть и неправдой. Все равно, Элверу она симпатизировала.
Было совершенно ясно, что за доступ к оборудованию Элвер потребует больше четырех лет работы. Что ж! И за четыре года можно (Карит была уверена в себе в этом отношении) наработать на четыре тысячи лет. Она решила ехать в Александрию.
Карит высадилась в порту и спросила, где речная гавань. Это оказалось на другом конце города.
Пассажиров вверх по Нилу перевозили плетеные из тростника огромные, пропитанные водой и обросшие водорослями барки. На таких, вероятно, плавали во времена Рамсеса. Видимо, культура этого народа, так же, как и всей ойкумены, недвусмысленно копировала то, что существовало задолго до крушения Великой Цивилизации. Что нового можно придумать при создавшихся условиях? Ойкумена тысячелетиями пребывала в первобытно диком состоянии. И, возродившись, человеческий мозг работал по-старому, не внося существенных изменений в то, что можно, вообще, было придумать. Карит сомневалась, что все это - лишь инсценировка, созданная на основе исторических изысканий научных центров. Кому это надо?
Александрия была древним городом, построенным в точности на месте прежней Александрии. Эта область оказалась единственной в ойкумене, неподвластной Арцию. Элвер, неофициальный глава государства, верховный жрец Пирамид, древнейший из людей Земли, никто иной, как сам Хеопс, умел сохранить свою территорию не только от Арция, но и от Аотеры, а также, как было известно Карит, общавшейся с Хетепхерес, и от таинственного Люка.
Карит устроилась на одной из барок. Ехать ей было недолго. Она с удивлением отмечала обилие золота и украшений на простых пассажирах, плывущих вглубь государства по своим делам. Александрия, конечно, была богатым го родом, ухоженным, чистым. Все государство, очевидно, процветало. Карит никогда раньше не бывала здесь. Она знала, что Пирамиды живут не за счет торговли сельскохозяйственной продукцией или моря, а за счет химии. Их краски, ткани, синтетика по качеству намного превосходили аотерские. Что касается компьютерных достижений пирамидников, то они держали их в тайне.
Пирамида высилась на горизонте, древняя, как мир, как цивилизация, как космос. Было раннее утро, пустыня еще дышала ночной прохладой. Карит предложили ослика на пристани, где она высадилась. Но Карит предпочла отправиться пешком.
Пирамида... Карит была убеждена, что ни одному из земных существ не пришло бы в голову подобное архитектурное устройство. Она много знала о ней и от Хет, и из книг. Попыталась представить себе, как это выглядело, когда она была белой, блестящей и сверкала в лучах солнца, как кристалл. И не смогла. Теперь было только синее небо, желтый песок и серая громада, сохранявшая, однако, несомненные черты архитектурного строения. Как Элвер, должно быть, был оскорблен людьми, ободравшими его творение, обезобразившими его. Он оскорблен до сих пор. Недаром говорят про него, что он насилует женщин, убивает в ойкумене детей.
Карит шла сдаваться. Целиком и полностью. На что она могла рассчитывать? Что Хеопс выпустит ее из-под Пирамиды, когда минет срок? Скорее, убьет. Ну, что ж. Так тому и быть, значит. Она не была уверена, что Элвер ей симпатизирует. Да и вообще, вызывают ли когда-нибудь люди в нем добрые чувства? Карит вспомнила рассказы о замочниках, о несчастных, запертых навеки под слоем грунтовых вод, зачастую наедине с мумиями. Легкий ветер с побережья подул ей в спину и Карит почувствовала, что вспотела от этих мыслей. Все равно! Жребий, как говорится, брошен.
Карит остановилась у каменного строения, напоминающего конуру из грубо отесанных серых плит. Пошарила по шершавой, совершенно однородной плите. Остановив ладонь в одном месте, подержала так немного. Никакой реакции. Так можно отыскивать компьютерную кнопку целый день. А стучать, очевидно, смысла нет. Только руку разобьешь.
Наконец, в ответ на одну из попыток Карит, когда она довольно долго продержала ладонь прижатой в нижней части плиты, изнутри послышался скрип. Плита чуть съехала вниз и изнутри высунулась гладкая, как шар, коричнево-красная голова старого египтянина.
– Что нужно? - спросил он по-древнеегипетски, то есть на настоящем языке фараонов.
– Я хочу отдать дань уважения и покорности древнейшему из царей Земли, - ответила Карит с поклоном, заученной формулой, очевидно, безжалостно коверкая сей почтенный язык своим произношением.
Тогда египтянин возник весь. Карит передернуло от отвращения, так как он был абсолютно голый. Старик заметил ее взгляд и скрылся в своей каморке. Вернулся он перепоясанным традиционным схенти, набедренной повязкой.
Привратник повел ее к Пирамиде. Чем ближе подходили они к ней, тем больше ее поверхность становилась похожа на естественный склон горного хребта, усыпанный камнями. Только когда они подошли совсем близко, стало заметно кладку. В самом низу была вырублена ниша. Ниша, очевидно, современного происхождения, то есть после крушения Великой Цивилизации. Карит подумала так потому, что, как ей было известно, в древней Пирамиде никаких видимых снаружи ходов не было.
Привратник прижал руку к компьютерной кнопке на гладкой плите, закрывавшей ход. Опять плита скользнула вглубь породы. Из помещения сбоку коридора вышел другой служитель, не такой старый, но тоже гладко выбритый и кирпично-красный. Первый сдал ему Карит с рук на руки, объяснившись с ним по-древнеегипетски. Служитель повел ее вглубь Пирамиды.
Это был немыслимый лабиринт переходов и узеньких залец, по желтой штукатурке которых бежали вереницы фигур, со скрупулезной точностью имитирующих фрески Древнего Египта. Но это были фрески нового времени, т. е. 7-тысячелетней давности после крушения Великой Цивилизации. В Пирамиде Хеопса были абсолютно голые стены, как свидетельствуют археологи. А под самой Пирамидой никаких катакомб не существовало. Их прорыли позже, когда начал формироваться компьютерный центр Пирамид. Под ярко раскрашенными рельефами в толще стены пролегали проводники, ячейки, компьютерные модули. Вся система работала как живой мозг, состоящий из миллионов клеток. И, как и настоящий мозг, зачастую была неуправляема...
Служитель подвел Карит к нише, вырубленной в толще песчаника на жуткой глубине, куда они спустились. Он нажал компьютерную кнопку и вызвал лифт. И лифт повез их еще дальше вниз.
На середине спуска лифт остановился. Служитель терпеливо ждал, очевидно, так было положено. Наконец вверху зажегся фиолетовый индикатор. Должно быть, кто-то или что-то, скрупулезно проверив содержимое кабинки, дало добро на то, чтоб она спустилась еще метров на двадцать вглубь песчаниковой платформы, на которой незыблемо, из века в век, покоилась Пирамида Хеопса. Как будто некие черви-вредители изрыли своими ходами корневую систему благородного дерева, подумала Карит. Лифт бесшумно остановился.
Помещение, где они вышли, сверкало чистотой, белизной и современностью. Мягкие пластиковые панели, дорогие ковры. Ничто не напоминало жуткую имитацию древности, царящую наверху.
Опять коридоры. На этот раз по бокам - двери из мореного дуба с хрустальными ручками. Это, очевидно, был административный центр.
Служитель, вежливо постучавшись, открыл одну из дверей, ничем не отличавшуюся от прочих. Заглянув внутрь, он вошел, пригласив Карит следовать за собою.
Это оказалась приемная. По стенам стояли немыслимо дорогие кресла, с шелковой обивкой, позолоченные, с выгнутыми спинками и ножками в виде когтистых львиных лап. На стене висел, несомненно, подлинник. Причем, подлинник из времен Великой Цивилизации. Только Элвер мог позволить себе такую роскошь. Эта картина, небольшая, но очень объемная по изображению, представляла вихрь голубой воды - волну. Не просто вода, а вода морская, живая, трепещущая. Казалось, от нее даже веет свежестью моря, запахом водорослей...
Под картиной за столом черного дерева с малахитовой крышкой сидел серьезный, подтянутый, очевидно, очень исполнительный, секретарь. Внешность его поразила и озадачила Карит. Это был не только не египтянин, но человек ярко выраженного европейского типа. Золотисто-белокурый, синеглазый, черты лица настолько правильные, а кожа настолько бела и чиста, что Карит догадалась: биоробот.
– Присаживайтесь, - вежливо, с достоинством, предложил он Карит одно из кресел. - А вы можете идти, - отпустил он служителя.
Секретарь исчез за дверью, скрытой малахитовой панелью, и совершенно незаметной снаружи.
– Вас просят, - шепотом, благоговейно произнес секретарь.
Карит вошла в кабинет Элвера и прикрыла за собою дверь.
Элвер, одетый в белоснежный льняной хитон до пят, выглядел так, как будто его только что вынули из саркофага, распеленали, осталась только эта вот сорочка, из которой как жерди торчали его тощие черные ручки мумии, а сверху болталась огромная, тоже черная, голова. Никакое мумифицирование не могло бы скрыть, впрочем, то, что он от природы урод. Вернее сказать - это была бы самая страшная и уродливая из всех мумий, найденных археологами, не что иное, как мумия самого Хеопса.
На ступнях Элвера болтались сандалии из желтого папируса. Он встал из-за стола, за которым работал и вежливо встретил Карит в дверях, усадил ее в кресло напротив себя.
Она молчала. Не положено говорить первой. Элвер тоже молчал, опустив голову в свиток, лежащий на столе. Казалось, его светящиеся белым светом глаза компьютерщика освещают перед собой пергамент.
– Ну что ж, - наконец произнес он. - Я, по правде сказать, ждал вас раньше.
– Меня выпустили из Арция на пять лет, эчелленце, - объяснила она. - Хотелось год провести на свободе.
– Здесь вам предоставят полную свободу, - заверил ее Элвер. - Доступ ко всем лабораториям и архивам. А также выход наружу.
– Эчелленце, - произнесла Карит глухим голосом, в горле у нее пересохло, она чувствовала, что делает зря, заводя речь об этом. - Я позволю себе напомнить то, что я сказала: меня отпустили на пять лет. По истечении этого срока я должна буду вернуться в Арций.
Элвер поднял голову и внимательно посмотрел на нее. Его острые зрачки, совершенно лишенные радужной оболочки, казалось, впились в ее глаза.
– Хорошо, - просто согласился он. - Через четыре года вы свободны.
И в этот момент Карит поняла, что останется здесь навеки. Она с облегчением вздохнула. Ее не оставят здесь работать живьем, в телесном облике. А с вынутых из трупа и вставленных в компьютер мозгов - какой спрос? Также хорошо бы оказаться в замке... чтоб не выполнять обещания, данного Цериону. Они с Элвером, очевидно, прекрасно поняли друг друга. Не то, чтоб Карит надоело ее тело, молодость, красота, дыхание моря и запах цветов. Но такова жизнь. Человек вынужден выбирать. И он делает выбор. Карит поняла внезапно, какой прочной и глубокой симпатией пользуется Элвер в ее душе. И неужели он этого не чувствует сам? Ведь большинство людей на протяжении веков не испытывали к нему ничего, кроме отвращения. Испытать уважение к человеку за уникальную характеристику его мозгов, кто это может? Разве красивый и талантливый Каска или тот, сидящий за химической установкой в отсеке Мюрека, не обратит, пусть подсознательно, первое свое внимание на внешность? А вот сам Мюрек, очевидно, другой. Он, должно быть, немного презирает там их всех, красавчиков, отдающихся ему с великой радостью, потому что он силен и безучастен и способен доставить истинное удовольствие.
Так или иначе, Карит почувствовала облегчение. Это место - то, что она сама себе выбрала. Здесь никому не будет дела до того, что она женщина. А, стало быть, и ей самой - тоже. Стало быть, можно вполне и всецело развернуть свою мужскую суть.
Элвер предложил Карит для разработки две темы, одна из которых вообще не приходила Карит в голову, а другая волновала ее всю жизнь. Первая касалась способов ликвидации или нейтрализации морских чертиков. Древние роботы, созданные, по всей видимости, с благой целью предохранения ойкумены от перенаселения, на самом деле уменьшали и без того небольшое число нормальных и полноценных представителей человечества. По поводу их нейтрализации было предложено множество остроумных разработок. И, так как времени у Элвера было много, он все их так или иначе испробовал, и все они ни к черту не годились.
Предложенный Карит способ был основан на сугубо биологическом характере ее мышления. Но он как нельзя лучше подходил к биологической сути этих прообразов современных биороботов. Карит предложила фабриковать каждый год по нескольку сотен «античертиков» и выпускать их в море. «Античертик» должен быть изготовлен из современного сплава, легче и меньше, чем «чертик», и представлять собой колпачок, герметически и комплементарно замыкающий колющий аппарат чертика. Здесь необходима была тонкая компьютерная разработка, осуществляющая сложное поведение этих миниатюрных роботов, отыскивающих своих потенциальных партнеров в море по испускаемым магнитным полям, просачивающимся сквозь обшивку. Античертики, однако, работали не на стоячих магнитных волнах. Элвер спросил Карит, почему она отказалась использовать чертиковую схему, Карит объяснила, что на самом деле чертики бессмертны именно благодаря волнам. Без этого они давно уже затонули бы. Античертики же, во избежание засорения океана новым потоком роботов, обладали ограниченным сроком жизни. Они должны были использовать в качестве источников энергии гальванические элементы с подпиткой из морской воды. Если античертик не исполнил своего назначения, не нейтрализовал чертика, то падал на дно и погребался под слоем ила.
Вторая тема касалась аппарата внеутробного развития. Карит с раннего детства была оскорблена той перспективой, что, раз она женщина, то, значит, ее призвание - рожать детей. Причем, эта идея, по убеждению окружающих, подтверждается самой природой женщины. Женщина, какой бы огромный интеллектуальный и творческий потенциал ни несла она в себе, обречена, якобы, природой на другое. Но Карит видела прекрасно, что это не так. Дело даже не в преимуществах интеллекта женщины, а во всем характере ее физиологии, природой созданной именно для творчества. То, что женщины рожают (против воли и в мучениях), заслуга общества, а не природы. Карит при этом отдавала себе отчет, что вот именно теперь, когда мужчины заинтересовались этой проблемой, то явно не для того, чтоб освободить женщину для творчества, а скорее наоборот - вообще чтоб ее уничтожить, вместе с ее потенциалом, красотой и совершенством. Но Карит верила в себя. И в то, что наука в конечном итоге приносит неоспоримую пользу. В тиши своего кабинета в глубине катакомб под Пирамидой она лихорадочно предалась этой открывшейся перед ней свободе творчества.
Месячный цикл - изящное гормональное решение, с небольшими поправками дающее способ и возможность регулировать интеллектуальную деятельность. Карит к этому привыкла. Привыкла регулировать себя на этой основе.
Беременность, как таковая, - растянутый на девятимесячный срок гормональный менструальный цикл. Именно у женщины, именно у потомка приматов, в сущности - примитивных по своей физиологии, неспециализированных млекопитающих. Неотенических потомков тупайи - насекомоядного, вступившего на рискованный путь развития.
А буквально за 50 - 70 млн. лет до этого (ничтожный срок для эволюции) прямые предки человека размножались при помощи яиц. Что изменилось для зародыша, покрытого оболочками и скорлупой, после того, как он вместо скорлупы стал развиваться, окруженный растягиваемой, как резина, маткой? Что вообще изменяется в такой ситуации? Ведь имплантация - не изобретение млекопитающих. Она возникала на протяжении эволюции у очень различных групп как выгодный способ вынашивать потомство. Живых детенышей рожают, например, акулы. Но многие виды акул остались яйцекладущими.
Проблема, конечно, не в матке. Резиновый шланг (Карит еще у себя дома, в Кирике, проделывала такие опыты, как всегда, при помощи топора и лопаты) вполне в таких случаях заменял половые пути акулы. Но акуленок не развивался дальше определенного возраста. Только когда Карит подключила к этому процессу специально сконструированную ею компьютерную установку по дозированной периодической подаче гормонов, дело пошло на лад. Питательные вещества с самого начала проводились с помощью налаженной системы микротрубок, имитирующих кровеносную систему, а слизистую оболочку она сделала из прокариотической клеточной культуры, которая выращивалась ею с ранней юности. Эту плесень, на которую Каска как-то наткнулся у нее в комнате и отругал ее, что она совсем опустилась и возится с пакостью, Карит, набравшись опыта во взаимоотношениях с людьми, сочла нужным держать в строгом секрете. Она открывала неограниченные возможности. Из нее Карит впоследствии фабриковала медуз, амфибий, ящериц. Из нее надеялась создать человека.
Здесь же, под Пирамидами, ей пришлось во всем довериться Элверу. Он предоставил Карит все требуемое для модели: бактерий для культуры, гормоны для зародыша, пластик для корпуса искусственной матки и микрокомпьютер, созданный по заказу не подозревающим о его будущем назначении инженером-электронщиком. Это была имитация того компьютера, который когда-то был сконструирован ею в стенах сарая и проект которого Элвер продал в Аотеру. Зародыш для опыта Элвер благосклонно позволил взять из банка оплодотворенных яйцеклеток.
Через девять месяцев родился мальчик. Врачи-педиатры, работающие в отделе биоробототехники, непредубежденные, так как Элвер заверил их, что произошла ошибка и одна дама родила от него (они подозревали саму Карит), засвидетельствовали, что ребенок нормален, здоров и вполне жизнеспособен. По прошествии года, когда мальчик под наблюдением педиатров превратился во вполне нормального полноценного годовалого ребенка, Элвер, ликуя, сообщил аотерцам о том, что он на данный момент является обладателем величайшей за тысячелетие научной разработки. А после этого продал аппарат Мюреку, главе шестого отсека. Мюрек также обещал огромные деньги за голову, а еще больше - за самого автора проекта. Но Элвер сохранил имя Карит в тайне.
За создание аппарата внеутробного развития Карит была присуждена ученая степень академика 41-й ступени без прохождения предварительных ступеней служебной лестницы. Она, таким образом, была автоматически включена в состав жреческой коллегии Элвера. И именно тогда она вдруг осознала, что ее руки творят зло. Несомненное, неисправимое, непредсказуемое по последствиям зло. А в тот момент она находилась у грани, у самого порога осуществления главной мечты, смысла и цели своей жизни.
Карит создала женщину. Свой идеал, то, что она носила в себе, то, к чему стремилась. Черты замученной сестры и лучшей подруги - Хет были лишь поверхностным атрибутом. На самом деле это было нечто совершенно немыслимое, оригинальное, свое. Скорее - это было ее внутреннее «я», погребенное под слоем условностей, обломков неудавшейся жизни, нереализовавшихся возможностей.
Внешность Нитокрис, как было названо это существо, носило неуловимый оттенок внешности автора. Так знаменитая Джоконда Леонардо, говорят, носила в себе черты великого художника. Нечто неуловимое, тонкое, не поддающееся определению. Карит, обладающая от природы классической арцианской внешностью, всегда завидовала чертам древних египтянок. Разрез глаз Нитокрис, полные темно-пунцовые губы, не прямой, а чуть выгнутый нос - все было типично египетское. Карит сообщила своему творению форму черепа Хет, которым восхищалась. И качество волос, вьющихся крупными кольцами, она позаимствовала у нее. Только у Нитокрис волосы были белокурые, длинные и густые - до полу. Желтовато-смуглая кожа и ярко-карие глаза довершали необычность и оригинальность этого лица. Что-то было в нем, безусловно, и от трудолюбивой и свободной женщины Великой Цивилизации.
Хрупкая фигурка и железная сила - об этом Карит постаралась. Замкнутый и мрачный характер - это тоже отвечало ее пристрастиям. Карит сделала свое творение ненасытно сексуальным и сообщила ему все интеллектуальные возможности, которые были ей доступны для создания на основе изучения архитектоники мозга. Нитокрис должна была писать прекрасные стихи и с легкостью работать за компьютером. Словом, это молодое творение молодого и неопытного автора вышло напичканным, незрелым и угловатым.
Элвер криво усмехнулся, с ног до головы оглядев девушку. А после позволил Карит все, что она пожелает. Работу в лаборатории, за установкой, вплоть до опробования в ойкумене - на свой страх и риск.
Карит усадила Нитокрис за аналоговую установку. Ей даже не пришло в голову, что сие занятие развратит молодую леди, вызовет нездоровый интерес к этой стороне бытия. За аналоговыми установками работали люди с особо устойчивой психикой. Здесь элементы абстрактных идей, гипотезы и память проверяемого сотрудника переводились в язык жестов и телодвижений в процессе совокупления. Малейшее отклонение от нормы, т.е. от прямой цели - оплодотворения, рассматривалось как отклонение в процессе мышления и высчитывался возможный процент начавшегося заболевания.
Нитокрис, женственная, хрупкая, исключительно щепетильная в вопросах половой чистоты и безусловно самостоятельная в своих выводах от Карит (которая, кстати, и не пыталась навязывать ей свою точку зрения) относилась к противоположному полу, а также и к сексу, с исключительной брезгливостью. Тем не менее она с удовольствием работала за «фрейдистской установкой», как пирамидники прозвали аналоговый компьютер. Для нее, как доверительно объяснила воспитанница Карит, эта установка служила подтверждением низменности души мужчины и приземленности его интеллекта.
Карит с нею не спорила. Она привязалась к Нитокрис как к дочери. Со своей стороны биоробот платил автору безусловной взаимностью. У Карит еще не было таких близких людей. Сердце ее кровоточило, когда Нитокрис, одевшись студенткой, уезжала в Александрию - работать в библиотеке. А вечерами, за эке, в кабинете Карит невольно любовалась манерами, блеском глаз, изгибом бровей биоробота. Биоробота! Бог мой! Да ведь это — живой человек. Настолько живой, что пирамидники посматривают на Карит (к которой всегда относились с величайшим уважением) косо. Они уверены, что Нитокрис - родственница. Сама Карит, получив за проданный в Аотеру аппарат ученую степень академика 41-й ступени стала котироваться высоко среди математиков. Какая, казалось бы, связь. Биолог-изобретатель - невелика птица. Но Карит совершенно неожиданно была приглашена на математические диспуты известного кибернетика и автора разработок по информатике космоса - Полемоном.
На первый диспут Карит пришла из вежливости. Посидеть, отдать дань уважения известному ученому, ну вставить словцо-другое, чтобы не слишком-то афишировать свое невежество. Математику Карит любила, но относилась к ней потребительски. Она читала только то, что было ей необходимо в ее собственных разработках. Особыми способностями не обладала. Поэтому она была удивлена, когда оказалось, что в огромной аудитории (купольном зале глубоко под Пирамидой) присутствовать намерены только сам Полемон и его ассистент, неразлучный спутник - Флор.
Полемон, мужчина приземистый и лысый, с каемкой иссиня-черных (он был египтянин) вьющихся волос по краям лысины, отличался лицом, которое могло бы принадлежать человеку последних веков эпохи Великой Цивилизации: умные живые глаза, нос картошкой, широкий лоб. Флор был худосочный молодой человек, сутулый, краснолицый, белобрысый и очень умный. Они оба приветствовали Карит с величайшим почтением, но, больше, как ей показалось, как даму, а не как ученого. Карит скромно забилась в угол аудитории, Флор сел в нижнем ряду, рядом с кафедрой, а Полемон, раскованно, артистично, весело и легко, будто танцуя, приступил к изложению тезисов, запланированных на этот вечер. Вначале Карит было неприятно. Тема слишком далека от тех, над которыми ей приходилось размышлять. Математический аппарат, как ей показалось, - поверхностен. Но один вопрос - инверсия пространства в связи с наличием антимира - горячо взволновал ее. Неожиданно для себя, она втянулась. Она слушала, затаив дыхание, и старалась запоминать (она вообще не любила вести запись на лекциях). Поэтому, когда Флор, важно прокашлявшись, изложил свои мысли и, подойдя к доске и почеркав немного рядом с записями учителя, сел на свое место, то Полемон, подняв голову и отыскав глаза Карит неожиданно так ласково и кротко улыбнулся ей, что она улыбнулась в ответ.
– У создателя прелестной девочки-биоробота есть что возразить мне по существу? - спросил Полемон, склонив голову набок.
Карит спустилась на кафедру и взяла в руки мел. Ее объяснения, сначала неуклюжие и топорные, изощрились и окрепли. В памяти, неизвестно откуда, из неких глубин, всплыли нужные термины. Флор слушал, открыв рот, лицо Полемона посерьезнело. Ни много, ни мало - Карит пыталась доказать, что антиатомы, т.е. частицы с отрицательно заряженным ядром и положительными орбиталями, должны существовать здесь, рядом, вперемешку с нормальными атомами. Мало того, именно они и должны поглощать радиацию, именно их наличием в почве ойкумены и объясняется то, что человек до сих пор живет здесь, работает, изобретает, трудится.
Трое ученых понравились друг другу. Их встречи стали регулярными, беседы - основательней. Одно только служило камнем преткновения. То, что Полемон постоянно одергивал Карит.
– Мадам, - говорил он, - не бросайте идей на ветер. - Мне - ладно. Я ими не воспользуюсь. Но никому больше. Особенно - насчет антиатомов. Попробуйте найти подтверждение этому. А найдете - молчите. Это может всколыхнуть теперешние умы, вызвать панику. Кроме того, вас могут объявить интеллектуально опасной.
Сам Полемон давно боялся Аотеры. Его сначала сманивали, потом пытались похитить. Он даже иногда, в особенно тяжелые бессонные ночи, подумывал о замке. Оттуда не достанут...
 
Глава 2. Гробница Рамалия

Нитокрис исчезла вечером, когда Карит ждала ее к эке в своем кабинете на ежевечернюю беседу. Привратник у входа в Пирамиду выпустил ее утром по пропуску. С тех пор ее не видели. Карит подумала, что Нитокрис останется на ночь в Александрийской библиотеке, где она работала. Но и на другой день она не явилась. Элвер объявил тайный розыск. В подведомственном ему государстве царя Полемея с центром в Александрии никому не пришло бы в голову покуситься на пирамидника. Значит – Аотера. И опять же. Как они не боятся? Здесь, рядом с Пирамидами, любой аотерец - враг и каждый может его убить. Невольно напрашивался вывод: где-то тут, рядом, существует вполне защищенный от власти Элвера аотерский центр...
Нитокрис искали недолго и не нашли. Она была объявлена пропавшей без вести и розыски прекратились. А еще через месяц труп биоробота, свежий, как из холодильника, был обнаружен на берегу Нила, на песчаной косе, вдававшейся в реку как раз напротив большой Пирамиды.
Карит долго не приступала к вскрытию. Она смотрела на спокойное, безмятежное лицо Нитокрис, хранящее выражение спящего человека. Как будто она познала какую-то тайну - и успокоилась. И ничто: ни тревоги молодости, ни тяготы человеческой жизни - не в силах отныне ее взволновать.
При поверхностном осмотре тела Карит обнаружила следы грубого изнасилования. Но, вскрыв труп, Карит ужаснулась. Над девушкой издевались страшно, изощренно, очевидно испытывая наслаждение от ее мучений. Но, что самое страшное, истязатели, очевидно, поняли, что это биоробот только в самый последний момент. Только характер ослизнения половых путей трупа убедил их в том, что перед ними подделка, созданная из прокариотических клеток.
Никогда еще душа Карит не погружалась в более глубокую депрессию. Она имела беседу с Элвером по поводу гибели биоробота и держалась при этом вполне спокойно. Она напомнила наставнику о том, что через год он обещал отпустить ее из центра. Элвер не противоречил. Он заметил только, что соотечественники Карит давно забыли об ее обещании вернуться. И если она останется - то поступит правильно и будет вполне счастлива в научном центре. В ойкумене же ее ждут страдания и смерть. Карит в ответ на это пожала плечами. Разве арцианка, кто б она ни была, хоть ученый, хоть проститутка, может нарушить данное слово? Слово арцианца - это больше, чем просто обещание. С тем они расстались.
Карит ничего плохого не подумала и не следила за событиями вокруг. В частности, она совершенно не интересовалась прессой пирамидников. А, между тем, на страницах газет стали попадаться сообщения, что некоему арцианцу, недавно работающему под пирамидами, руководство собирается предъявить обвинение в незаконном использовании научной информации. Мера взыскания в таком случае - компьютерная казнь. Арцианец, очевидно, была она сама, как ей попытался втолковать Флор.
– С какой стати? - изумилась Карит.
– Что вы?! Неужели вы думаете, Элвер так вот вас и отпустит? Вы плохо знаете людей, - сказал юноша.
Компьютерная казнь же означала то, что у находящегося под особым наркозом человека вынимается живой мозг и используется в компьютере. Карит попыталась вообще забыть об этом. Собственная участь ее трогала мало. Судьба же биоробота теперь представлялась ей безусловно заслуженной. Недаром девица вышла у нее слишком уж сексуальной.
* * * * *
Карит еще острей ощутила, как в ее жизни недостает Хет. Несколько раз она, отправляясь в Александрию, выходила на берег и пробовала условными сигналами связаться с Хетепхерес. Но безуспешно. Очевидно, Хет в море не было. Тогда где она? Карит невольно связывала вместе гибель Нитокрис, исчезновение Хет. Если гибель биоробота собственного творения, она еще могла пережить, то исчезновение Хет, подруги, было для нее непереносимо. Она твердо собиралась покинуть гостеприимный уголок Элвера в конце года. Поэтому никакие угрожающие признаки, свидетельствующие об его истинных намерениях, ее не трогали. Мало ли что! Она предупредила. И вины такой за нею нет, чтоб она согласилась сесть в компьютерную кабинку. Напрасно Флор, почему-то горячо привязавшийся к Карит (не на математической почве эта привязанность!) втолковывал ей, что Элвер запросто может сфабриковать любое обвинение. Карит ничего не хотела слушать. Она уезжала в Александрию и, посидев в библиотеке часа 2 - 3, выходила на улицу и брела к гавани и дальше – по дамбе на старый маяк. Здесь она, тоскуя, ждала Хет. Она опускала с дамбы зеркальце в воду и пыталась сигнализировать. Но Хет не появлялась.
Море, пустынное, более пустынное, чем пески на побережье, искрилось в лучах солнца. Город за дюнами виден не был. Только маяк - приземистый, полуразрушенный, торчал из моря как безобразный обломок исторического прошлого города. К нему вела дамба из хорошо обработанного белого песчаника. Сбоку гавани, оборудованный рефлекторами, стройный и современный, блестел новый маяк, тот, который использовался по назначению. Старый же был заброшен.
С каждым годом он разрушался все больше и больше. Стены его осыпались, ступени лестницы, ведущей на верхнюю площадку, становились непроходимы и опасны для жизни. Но низ его, как бы вылитый из цельного камня, оставался невредимым. Карит заинтересовалась. Здесь, внизу, что-то было. Для чего-то нужна эта толстая опора, гораздо более массивная, чем необходимо для маяка. Наверх вела узенькая лесенка с выщербленными ступеньками, а сбоку - монолитная серая песчаниковая плита, которая никуда не вела и незачем, очевидно, не была нужна. Карит попыталась ее исследовать. Она пошарила рукой, отыскивая контактную кнопку. В первый раз ее дело не увенчалось успехом. Но она не оставила попыток. Посвятив исследованию стены под маяком еще два вечера, она, наконец совершенно случайно наткнулась на нужное место в самом низу стены. Чутьем компьютерщика Карит угадала, что здесь руку следует подержать подольше. Древние пазы скрипнули. Массивная каменная глыба, дохнув пылью и космосом, со скрежетом ушла вглубь платформы, открыв ход из выщербленных ступенек. На самой нижней ступеньке сидела и, хихикая, раскачивалась черная обезьяноподобная мумия. Карит отшатнулась от неожиданности. Хотя она встречала подобную тварь не впервые, и из разговоров пирамидников хорошо знала, что они существуют и даже совсем нередкое явление. Мумия, очевидно, охраняла проход. Ее глаза, желтые и круглые, как лампочки, светились из темноты, круглый череп на высохшей шее трясся от злобы и бессилия. Карит спокойно ступила на первую ступеньку, нога ее погрузилась в слой вековой пыли. Мумия, испытывая все большее беспокойство, заверещала. Не выдержав приближения человека, она вскочила и, прошмыгнув мимо Карит, обдав ее густой вонью и бальзамом, скрылась на дамбе, начавшей погружаться в сумерки. И тогда плита, открытая Карит, скользнула снова вверх. Она погрузилась в абсолютный мрак.
Она ощупью спустилась на нижнюю площадку и нашарила еще одну такую же плиту. Здесь ей посчастливилось отыскать нужное место. Снова плита скользнула вниз, открыв длинный песчаниковый коридор, упирающийся в следующую плиту. Открыв ее, Карит очутилась вверху лестницы из чудесного подкрашенного мрамора, блестевшего, как стекло. Внизу лестницы находилась такая же гладкая полированная белая плита, закрывавшая очередной ход. Открыв ее, Карит очутилась на лифтовой площадке. Лифт бесшумно пошел вниз. Кабина остановилась. Двери разъехались. Открылась лестница из розового гранита, ведущая глубоко вниз, за ней - площадка из синего камня. Карит открыла последнюю дверь из коричневого полированного песчаника. Она попала в гробницу Рамалия.
Это была та самая гробница, известная ей по историческим трактатам из прошлого ойкумены. Выложенные малахитом стены освещались негаснущими источниками дневного света. Купольный потолок сверкал серебристо-белой нержавеющей сталью. Пол из розового гранита, посередине - постамент из резного алебастра, изображающего, по древнеегипетской традиции, цветы лотоса. Массивный золотой гроб, накрытый хрустальной крышкой. Карит, отпустив последнюю дверь, за которую держалась, как за путь к отступлению, подошла к постаменту и поднялась по ступенькам. Под граненой крышкой выступали детали изумрудной шелковой туники и бледные черты лица спящего Рамалия. Он, очевидно, никого не ждал к себе в этот день и спокойно отдыхал. Карит постучала ногтем в крышку. Спящий вздрогнул и открыл глаза. Тогда Карит бесцеремонно откинула крышку.
– Дрыхнешь? - спросила она. - Между прочим, Элвер вполне мог бы оказаться здесь на моем месте.
Рамалий сел в гробу. Карит тоже села на ступеньку, прислонившись спиной к постаменту.
– Что тебе тут надо? - недовольно пробурчал Рамалий.
– Ты убил Нитокрис?
– Нет, не я. Рил с Компом.
– А где Хет?
– Она тебе зачем? - опустив голову, глядя из-под густых черных ресниц вниз, на нее, спросил Рамалий.
– Где Хет? - жестко, властно произнесла Карит.
Вместо ответа Рамалий выпрыгнул из гроба и, подойдя к сейфу, вделанному в малахитовую стенку, зачем-то завозился с кнопками. Дверца открылась, на полках оказались законсервированные мозги, черепа, драгоценные камни и золото - собственная рамалиева коллекция. Он увлеченно принялся перебирать экспонаты, не смущаясь присутствием Карит, совершенно забыв о ней. Карит молча сидела и наблюдала за Рамалием.
– Рамалий, - произнесла она тихо.
– Ну? - спросил он, не оборачиваясь.
– Хочешь, договоримся?
– О чем?
– Ты привезешь мне Хет в подводной лодке. На берег возле дамбы. Идет?
– Нет. На берег возле дамбы я никого тебе не привезу. Хочешь – на другом конце залива. Возле песчаной косы?
Карит согласилась. Она молча встала и направилась к выходу. Когда она открывала дверь, то заметила, что Рамалий зевнул и, потягиваясь, снова направляется к гробу...
* * * * *
Карит не взяла с собою ни меча, ни кинжала, никакого другого оружия. Она вполне серьезно намеревалась встретиться с Хет и не ожидала никакого подвоха. Почему-то она верила Рамалию, считала его своего рода отщепенцем, как и себя, и не думала, что он обманет.
Подходя к месту, она увидела издалека стройную фигуру Рамалия, стоящего на косе расставив ноги, и кого-то, кто сидел у его ног, сгорбившись. Лишь подойдя ближе, она разглядела, что это мужчина, а не Хет. Карит, расслабившись и набравшись духу, подошла вплотную. На косе сидел, обняв колени руками и обратив к ней смеющееся смуглое лицо тот самый тип, который занимал химическую установку в их отсеке и которого Цернт и Рамалий именовали «Комп». Карит поздоровалась. Рядом лежало бревно, собственно, даже не бревно, а огромная сырая, выгнившая изнутри колода, обросшая землею и тиной. Карит села на нее молча. Аотерцы тоже молчали. Говорить было не о чем. Но Карит все-таки задала вопрос:
– Где Хет?
– Я отрубил ей голову, - просто объяснил Рамалий. - Она у Мюрека в физрастворе.
– Мы решили - пусть отдохнет, - миролюбиво объяснил Комп, - время придет - Мюрек оживит ее.
Карит сглотнула. Комок застрял у нее в горле.
– Это... это из-за меня?
Комп усмехнулся и помотал головой.
– Нет. Мне, собственно, наплевать. Это Рамалий. Из ревности. Когда Хет влюбилась, он долго не мог узнать - в кого. А когда узнал, то и не выдержал соперничества. С дамой.
Все это было произнесено глумливым, насмешливым тоном. И весь вид аотерцев был чрезвычайно миролюбивый, какой-то даже «салонный». Они шутили и хамили, не хватало только бокалов с шампанским. Карит только потому дернулась, почти автоматически, что ощутила слабый, тонкий, почти неуловимый запах хлороформа. Она успела вскочить и подушка желтой вонючей ваты, которой Рамалий, бросившись на нее сзади, залепил ей лицо, соскользнула и упала на песок. И сейчас же Карит, вложив в удар всю свою недюжинную силу, выпрямленной кистью ударила вскочившего Компа в живот. Рамалий успел поднять вату и снова бросился на нее. Битва была отчаянной. Карит била кулаком и выпрямленной кистью, не брезгуя и недозволенными приемами. Аотерцы же старались обойтись без мордобития. Они действовали как-то по-паучьи, используя аотерские приемы. Они подбирались к отбивающейся Карит все ближе и ближе, корчась одновременно от ее  ударов. Но подойдя к Карит вплотную, они поняли, что взять ее не удасться. Началась настоящая мужская драка. Карит дралась как тварь, поставившая целью существования - отбиться. Она наносила удары в болевые точки, угадывая (наученная предыдущим) очередной аотерский прием. Комп устал, из носа у него шла кровь. Рамалий побелел от боли. Если б он не успел перехватить ее  руку сзади, она вышла бы победителем. Но он оказался резче на полсекунды. И заломил ей руки за спину. Комп, выхватив кинжал, ударил ее в низ живота. Карит не застонала, а только дернулась, И тогда он стал наносить удары точно, четко, по самым болезненным точкам. Карит истекала кровью, слабела. Она ждала, когда он добьет ее. В конце концов из груди ее вырвался жуткий стон до смерти замученного человека. Комп взял ее за горло и, запрокинув ее лицо, посмотрел ей в угасающие глаза. Он усмехнулся, Рамалий, вылив на огромный, как подушка, ком ваты остаток хлороформа, залепил ей лицо. Она потеряла сознание.
Комп скрупулезно и старательно оперировал Карит. Они стояли в глубокой пещере в им одним ведомом тайнике под водой в своей лодке. Карит лежала на импровизированном операционном столе, сделанном из сиденья. Здесь было все: и медикаменты, и система, и компьютерное обеспечение (для скорейшего и не оставляющего воспоминаний заживления ран). Комп священнодействовал над своей жертвой, а Карит жутко стонала, лишенная сознания, но не лишенная чувствительности. Почему-то мысль о том, чтоб надругаться над телом Карит им вообще не пришла в голову. Пленник есть пленник. Его невольно приходится уважать. Рамалий заметил только, что можно было бы вообще выкупать ее в хлороформе, она все равно ничего не забудет. Комп возразил на это, что после его хирургических методов забывают даже, что когда-то жили на белом свете.
Карит очнулась через месяц. Мягкий рассеянный свет струился вокруг. Комп сидел у пульта и небрежно поигрывал кнопками. Рамалий находился рядом и внимательно смотрел на Карит. Руки ее были крепко стянуты ремнями, она сидела, прислонясь к мягкой кожаной обивке сиденья, и чувствовала себя вполне беспомощной.
– Безобразие! - хрипло выговорила она, тужась разорвать ремни. - Развяжите меня!
Никто не откликнулся.
– Безобразие! - продолжала настаивать Карит. - Так можно похитить кого угодно! Да! Кого угодно. Даже вполне порядочную и, даже! Повторяю: даже! Вполне замужнюю женщину!!!
– Это хлороформ, - сочувственно проговорил Комп. - Сейчас пройдет.
– Нет! Не пройдет! Я сейчас начну кусаться! Предупреждаю: развяжите меня! Буду кусаться!
– И с кого начнешь? - вкрадчиво спросил Комп.
– С проводки! - Карит не оставила своих слов втуне. Она ринулась к стенке, намереваясь порвать обивку и вгрызться зубами в провод. На себя ей, очевидно, было наплевать. Зато после короткого замыкания на лодке далеко не уплывешь. Рамалий перехватил ее в охапку и развязал ей руки. Карит сразу успокоилась. Она уткнулась в угол и угрюмо замолкла. Лодка медленно плыла к Аотере. Весь остаток пути прошел молча.
Они ввели ее в знакомую раздвижную дверь шестерки. Желтоглазый аотерец атлетического телосложения с куполообразным лысым лбом справа за установкой посмотрел на нее. Другой, тот что сидел за установкой в углу, не обернулся. Карит ни с кем не поздоровалась. Она бесцеремонно прошла за свободное пятое кресло и, усевшись, принялась что-то городить на экране. Нечто невообразимое, и все это выглядело так, как будто она вернулась к одному ей ведомому и ненадолго прерванному занятию. Никто не сказал ни слова.
Мюрек, начальник, как можно мягче предложил Карит вопрос: «Не убили ли ее, часом, при похищении, а потом восстановили в подводной лодке?» О похищении в таком случае не могло быть и речи, Карит безусловно становилась пленником. Ну, а к пленному пирамиднику в Аотере отношение суровое.
– Ничего подобного, эчелленце, - совершенно искренне возразила Карит. - Меня похитили, захлороформировав. Когда у меня будет настроение - я пожалуюсь вашей администрации и меня отправят обратно.
Тут уже не могло быть никаких скидок на хлороформ. Карит хамила больше, чем позволено не то чтобы пленному пирамиднику, женщине, ученому, арцианцу, а вообще дозволяется человеку. Мюрек все терпел. Рил недоумевал. Зачем нужен человек, который не работает за установкой, а только использует ее для собственных целей, при этом еще узурпируя чужие линии? Кроме того, Карит нагло игнорировала аотерский кодекс: не работать с рукописями и меньше сидеть в библиотеке. Рукописи она жгла. С наслаждением, в камине в своей комнате. А в библиотеке усиленно зубрила древнеегипетский.
Рамалий познакомил ее с мумиями. Они все, без исключения, испытывали величайшее почтение к Рамалию и слушались его приказаний. Добывали ему все, что можно добыть на поверхности Земли. А то, что находится в море, добывала ему ныне покойная Хет.
Особенно Карит пришелся по душе один мумифицированный идиот, ее старый знакомый, еще по Кирику. Как Карит сумела понять, он сошел с ума уже после смерти. Родной сын убил его, чтоб самому сесть на престол. В списках ХХI династии фараонов он значился как Рамсес VШ. А в Аотере был известен как Тум. Тум являл собой воплощение скорби. Он всегда сидел скрючившись, раскачиваясь и обхватив голову руками.
Скорбел он молча. Только иногда повторял одно непонятное слово: «Тум!»
Карит держала себя в отсеке настороженно и, одновременно, по-хамски. Она неправильно интерпретировала ласковое обращение с ней Мюрека и явный интерес, который проявлял к ней Комп, химик. Она не верила, что все дело в химии. Оказавшись единственной женщиной в коллективе гомосексуалистов, она почувствовала себя почему-то потенциальной жертвой. Убили же они Нитокрис! При этом она с обидой подмечала все то, что и раньше знала, наблюдая за друзьями Каски и самим Каской: гомики относятся друг к другу очень бережно, щадят самолюбие пассивных и, несомненно, друг друга уважают. То, что окружающие, интеллектуалы высшего класса, творческие и очень при этом физически развитые и полноценные люди каким-то образом могут испытывать нужду в ее, Карит, мозгах, не укладывалось у нее в голове. Свое звание академика 41-й ступени она всеми силами попыталась скрыть. К сожалению, они об этом знали. Но дело, очевидно, было не в этом.
Карит с угрюмым видом продолжала заниматься отсебятиной за их установкой. Она продолжала разработку теории регуляторных генов и для этого использовала программу шифра, а результаты скрупулезно стирала. Все помнили, как она бескорыстно и бесстрашно тогда, в первый раз отдала им на экран информацию об эпидемическом вирусе. Теперь на экране в крайнем левом углу высвечивались точки и черточки. Комп догадался: точка - пурин, черточка - пиримидин. Все остальное было скрыто мраком. По этому поводу Рамалий шутил. Мол, тебе, значит, дорого только это: бескорыстная дружба мужская? Ни в жисть! Мы с пассивным только баш на баш. Карит скрипела зубами. Она боялась Рамалия. Он был красив и бессердечен. К тому же в нем, как и в Каске, присутствовал избыток веселой инфантильности.
Насчет Компа она не заблуждалась. Ее острый наметанный глаз врача, несколько лет занимавшегося психиатрией в Кирике, безошибочно определил, что Комп страдает вампиризмом. Хотя, конечно, ничего особенного. Некоторые даже любят, чтоб у них в постели сосали кровь. Но Карит это внушало непреодолимое отвращение.
Многие, если не все открытия аотерцев в области химии были сделаны Компом. Тот рацемат, что Голуй привез в Аотеру, был, конечно, нов. Но он был на основе искусственной семиуглеродки. Между тем в лабораторию Компа периодически попадали крохи веществ, возникших в природе спонтанно на основе естественной, подлинной семиуглеродки. Обычно эти предметы были инопланетного происхождения. Аотера жаждала получить подлинную семиуглеродку. Рамалий изобрел способ сбивать космические корабли с планеты Люк. Люканок, не погибших в аварии, пытали, долго и безжалостно. Но им было запрещено вступать в контакт с землянами. Они мужественно умирали в пыточном кресле под ласковым, жалостливым взглядом Компа.
И вот однажды Комп получает инопланетный кубик. Таких у него уже десять. И все - из искусственной семиуглеродки. Это он может сделать и сам. Но этот кубик - явная подделка - из настоящего вещества! И автор сознается, что сам сделал его. Комп решил про себя не доводить дела до пыточного кресла. Надо только выбрать момент, когда это не будет выглядеть по рамалиевым словам: баш на баш. Рамалий давно уже раздражал его. Он распустился. В ойкумене он известен как оборотень и некрофил, а здесь, в отсеке, он замучил хорошего ученого, кстати, настоящего мужика сексом и издевательствами, так, что тот повесился. Его восстановили, но он повесился снова. И Мюрек велел похоронить его. Рамалий на это отреагировал весело. На общую, вполне искреннюю скорбь коллектива отозвался гнусными шутками. Чего он хочет? Чтоб им занялись всерьез?
Когда Карит работала за своей установкой в пятом кресле, не было существа более миролюбивого и способного вступить в контакт. Казалось, вся дикость и настороженность затравленного в ойкумене ученого мгновенно сходила с нее. Кроме того, она испытывала явную симпатию к четырем аотерцам. Особенно - к Рилу. Между ними постепенно, на основе идейных противоречий, возникло своеобразное товарищество. Комп же бесцеремонно и весело порой задавал ей вопросы, за ответы на которые ей под Пирамидами несомненно грозила расправа. Но главный вопрос Комп хранил про себя. Он исследовал (психозондом) мозги лишенной сознания Нитокрис, но не нашел в них ответа на этот вопрос. Нитокрис погибла, а Карит, казалось, забыла об этом. Во всяком случае, она не предъявляла шестерке никаких претензий по этому поводу.
Карит застонала во сне и дернулась. Она открыла глаза и увидела Компа, сидящего рядом с нею на постели. Он зачем-то включил зеленоватый ночник, которым Карит никогда не пользовалась. Карит решила сразу, что пришли ее поиметь после всего, что было: убийства, операции, ее пребывания в отсеке. И внутренне напряглась. Тогда Комп вежливо извинился:
– Извини, Цинна. Я пришел пораньше, чтоб успеть в лабораторию. Я хочу показать тебе кое-что.
– А сколько времени? - хриплым от сна голосом спросила Карит.
– Пять часов.
Да. В этой проклятой аотерской обстановке, где нет окон, никогда не знаешь, где над древним горизонтом Земли висит еще молодое, по астрономическим понятиям, но уже довольно легендарное солнце.
Карит послушно встала и замотала вокруг туники верхнюю одежду. У арцианцев это называлось тогой, у остальных жителей ойкумены - плащ. Одновременно она сунула ноги в стоящие возле кровати сандалии. При этом она заметила с неудовольствием, с какой снисходительной ухмылкой бесстыдный Комп смотрит на ее ноги.
Они прошли по коридору вглубь шестого отсека. Он был, вообще, большой, в нем находился и виварий, и биолаборатория, и химический отсек. Рил же и Рамалий работали только теоретически. Для проверки своих идей Рил обращался к физикам из 11-го, а Рамалий больше любил сотрудничать с геологами. И на весь отсек была всего одна подводная лодка. Шестерка, за исключением Рамалия, ею редко пользовалась. Зато новенькие, как правило, норовили сбежать именно в лодке. Поэтому Мюрек постановил, чтоб транспорта было меньше.
Комп пригласил Карит войти в раздвижную дверь. Знакомый запах анатомички, смерти, ударил в нос, заставил содрогнуться. Но здесь все было иначе, не так, как в достопамятной операционной в Кирике. Тела лежали в стеклянных футлярах, накрытые стеклянными крышками. Это были мертвые и усыпленные люди. Все - женщины. Карит молча проходила по ряду между гробами. Комп внимательно следил за выражением ее лица, оставаясь стоять у мраморного стола, на котором находился гроб с Хетепхерес. Карит медленно приблизилась, уже издали уловив мерцание морского костюма Хет. Печальное, милое лицо подруги с глубокой тенью у глаз, с длинными черными ресницами, растрепанными кудрями и тонкой алой щелью поперек шеи. Карит вцепилась в закраину стола. Горло перехватило, она почувствовала, что в глазах у нее темнеет. Комп бережно поддержал ее, иначе она бы упала.
Карит села в кресло в углу, сгорбившись и уронив голову. Ничего больше ей не хотелось. Ничего. Ни жизни, ни будущего. Только смерть.
Комп не пытался ее утешать. Он молча стоял возле одного из стеклянных гробов. Всего их было восемь.
– Взгляни на эту даму, Карит, - пригласил он.
Карит молча встала и подошла к экспонату. Под стеклом лежала мертвая арцианка удивительной красоты. Тонкие, изящные, живые черты ее были законсервированы Компом. Казалось.она спала.
– Это землянка, - с уверенностью заявила Карит.
– Нет. Это дочь инопланетянки.
Карит пожала плечами.
– Дело не в строении черепа, - добродушно пояснил Комп. - Конечно, он земной. Но эта женщина умела делать такие вещи, которые уму собачьему непотребны.
– Ведьма? - спросила Карит. Она всегда возмущалась этому средневековому диагнозу современных ученых. Но другого термина не было.
– Нет. Инопланетная интуиция.
– Но она могла что-нибудь объяснить? - продолжала расспрашивать Карит, остановившись возле стеклянной темницы явной инопланетянки. Женщина была жива, она даже дышала во сне. Руки и ноги ее были крепко стянуты пластиковыми ремнями. Лицо не особенно красивое, но мужественное и благородное. Очень хорошее лицо.
– Эту даму я пытал собственноручно, - без всякого смущения заявил Комп, - Молчала. Стены и потолок были залиты кровью.
– Непохоже, - возразила Карит. Экспонат выглядел прекрасно. Во всяком случае - без особых следов кровопотери.
– Я лечил ее. Долго. Потом трахал. Все равно молчит.
– Почему?
– Инструкция. Рамалий вылавливает их одним ему ведомым способом. Физики не верят. А Аргис заявляет, что это просто воздействие радиации.
– Но на чем они прилетают? Не с неба же падают?
– Нет. На лодках, вроде той, которые мы используем в море. Это ведь усовершенствованная конструкция. После того, как мы с Рамалием выловили в море Хетепхерес, вся Аотера стала использовать этот способ. Здесь, рядом с Солнечной системой есть зона искривления. Они используют энергию черной дыры для разгона.
– А куда летят?
Комп пожал плечами.
– Но... Вы бы могли тоже...
– А мы пробовали. Мюрек самолично побывал на Люке, - поделился информацией Комп и широко улыбнулся, обнажив ярко-белые зубы. Американская улыбка. И весь он какой-то несовременный. Карит отвернулась и сглотнула. Ее это не интересовало. Люк. Какое ей дело до Люка? Или до рамалиевой инопланетной интуиции, помноженной на мужской интеллект. Хет вот не могла улететь...
– Комп. Я спросила тебя про ту, - она указала на третий в первом ряду гроб с телом женщины удивительной красоты, которую аотерец охарактеризовал как дочь инопланетянки, - она могла что-нибудь объяснить?
– Ничего. Ее привезли из Арция почти пятьсот лет назад. Она была весталкой. Дочь почтенных родителей (официально). На самом деле мать всю жизнь была уверена, что муж подменил ей ребенка дочерью от рабыни.
Карит молча слушала, наклонив голову.
– Она участвовала в таинствах. Ежегодных мистериях. Женщины пожаловались на явное колдовство. А здесь она ничего не могла объяснить. Только читала стихи и проповедовала философию Канта. Я долго пытался выяснить, как она собирает органику из воздуха и лепит из нее птиц, слонов что угодно.
– Больших? - спросила Карит. Ей невольно вспомнилась легенда об арцианке, учившейся некогда, как и Карит, в Тиринфской академии. Той, что, якобы, сотворила из воздуха тираннозавра.
– Нет, не больших, - ответил Комп. - Но что же, ты думаешь, это как-то объясняет дело?
Карит стояла, глубоко задумавшись.
– В воздухе много органики, эчелленце. А женщины, они... Они действуют не интуицией, а разумом, так же, как и вы. Но, очевидно, способны на большее. Например, создать собственный рацемат и наколоться им. Рацемат в пальцах руки - я сама это умею. Создавать поляризованный свет и воздействовать на протоплазму.
– Ну, Цинна. То, что в твоих рукописях были только выжимки из твоих опытов, это я уже давно понял. Пойдем, я еще кое-что тебе покажу.
– Разве Цернт привез рукописи в Аотеру? - спросила Карит, проходя вслед за Компом в боковую дверь.
– Нет. Их привез Амулий. Рукописи и еще кое-что.
Это кое-что лежало перед глазами Карит, как самый главный экспонат в выставочном зале. Огромная белая полиэтиленовая раковина подводного моллюска. Карит поискала глазами. На верхней полке в стеклянной колбе помещался огромный, сморщенный, ни на что не похожий мозг этого чудовища, выловленного Карит когда-то в юности в заливе возле Кирика. Это был брюхоногий с непомерно развитым, но не начиненным информацией мозгом. Мозг превышал человеческий и был жутко восприимчив. Карит это знала. Она дружила под водой с этой улиткой. Пока не заставила ее выползти наружу и добраться вместе с нею до пещеры, где Карит спрятала ее, вынув мозг и завалив раковину камнями. Сапрофит, очевидно, наглотался в море полиэтилена, оставшегося от Великой Цивилизации. И научился его перерабатывать. Хуже было другое. Карит хорошо знала этих тварей. Они водились на страшной глубине, куда она иногда ныряла на свой страх и риск. Здесь она выслеживала глаза полиэтиленовых моллюсков, светящиеся во тьме, подобно глазам кальмаров или осьминогов, но гораздо более разумные и доброжелательные. Это, в основном, были самцы. Тот, кого Карит оставила в пещере, тоже был оплодотворителем. А самки, она знала, не брезгуют иногда нападать на борющихся с удушьем под водой мореплавателей. Они вообще были крупнее и почти хищники. Они таскали за собой по дну огромные раковины (до трех метров в диаметре) и мечтали, поскольку огромный нераз¬витый мозг уже способен мечтать, выбраться на сушу. Именно та информация о суше, которую Карит удалось вложить в голову любопытной улитки, позволила ей поймать ее.
Все - дело времени. И когда-нибудь твари, уже готовые познакомиться с местообитанием человечества, унаследуют Землю. Они заползут в библиотеки, сядут в компьютерные кресла. Они посмотрят на мир иначе. Кто знает, может они достигнут большего?
Карит стояла, водя пальцем по шершавой поверхности раковины. Ни у кого, даже у придирчивых аотерских биологов не вызвало сомнения, что раковина настоящая. Это был фурор. Но Компа больше интересовал кубик из настоящего семиуглерода. Он достал его из-под стекла в витрине, где он лежал рядом с другими кубиками, настоящими и подделками. Нетерпеливо вертя его в руках, он ждал, пока Карит насытится воспоминаниями.
– Ты не откажешься объяснить мне, Цинна, где ты добываешь настоящую семиуглеродку?
– Не откажусь.
Они вернулись в комнату Компа. Комп гостеприимно заварил эке. Карит сбросила с ног сандалии и забралась с ногами в кресло. Она была грациозна как-то не по-женски. Комп, украдкой наблюдая за нею, сравнил бы ее с Маугли Киплинга, диким человеческим отпрыском среди девственного леса. Кто знает? Не есть ли вообще аотерец в современной ойкумене дикое животное? Дикое и подлинное среди вырождающихся потомков старого человечества. А вокруг-то - дичь и смерть, и ужасы радиации. Карит росла не в лесу, но она сохранила свою подлинную суть.
Карит, вертя в нервных пальцах фарфоровую чашку и глядя куда-то вглубь эке, принялась объяснять.
– Ты умеешь делать искусственную семиуглеродку? - спросила она для начала.
– Ну разумеется.
– А рацемат, который синтезировал Голуй Крит, ты помнишь?
– Так это он его синтезировал? Не знал. Я думал - это твоя работа.
– Нет. Я его немного изменила. Но это не моя работа. Его. Он однажды ввел эту гадость в суспензию моркови и она стала заполнять все углы. Полезла из пробирок и мусорных ведер. Биомасса. Они с Фиром жгли ее кислотой и керосином. Еле прикончили. Ну, а я заинтересовалась. Главное - семиуглеродка. Искусственная. Вводишь ее в пятое положение по гетероциклу...
– Да, но... Где в то время вы могли взять семиуглеродку? Прости, но для этого у меня сложнейшие приборы и...
– У тебя приборы, - перебила его Карит, болезненно передернувшись от вновь нахлынувших воспоминаний, - а у меня - природа. Луна. В ночь полнолуния - с 12 до часу занимаешься этим. При помощи зеркал и керосинки.
Комп молчал.
– Ну - вот. Синтезируешь это. И вводишь в рацемат. А рацемат - в суспензию моркови. А потом ставишь биомассу под поляризованный свет. Либо рентген. И она сопротивляется при помощи наличных средств. Сама начинает синтезировать семиуглеродку. Только уже настоящую.
– Пепел ведьм, - задумчиво произнес Комп.
– Да, - Карит кивнула. Семиуглеродка встраивается в реакционные центры ферментов. Семивалентное порождает свое подобие. За счет энергии поляризованного света, защищаясь от него.
– Но... Где же бабы в ойкумене, я имею в виду тех, кто накачивает себе вены семиуглеродным рацематом, где они его берут?
Карит пожала плечами:
– Они тоже знакомы с химией.
Комп махнул рукой.
– Но почему? Что ты хочешь сказать, они действуют неосознанно? Так ведь женщина - это бездна. Что она знает? Да все, чего не знаешь и никогда не узнаешь ты, - Карит поставила чашку на стол рядом с креслом.
Комп встал и подлил из серебряного чайника эке себе и Карит.
– Ничего они не знают, Карит. Брось ты, перестань. Это навыки тысячелетий. Навыки обращения с банками из-под химикатов, растениями из-за радиоактивной черты, собственными свихнутыми мозгами. Ты бывала когда-нибудь на тайных женских религиозных сборищах?
Карит помотала головой. Она долго молчала, задумавшись. Потом сказала:
– Моя мать не была ведьмой. Она была умнейшей женщиной, физиком. Цернт надругался над нею. И она стала творить вот это самое, про что вы толкуете.
– Сколько ей было лет? - с интересом спросил Комп.
– Лет восемьдесят. После арцианской трансплантации.
– Чем она занималась?
– Сингулярностью.
– А-а, - протянул Комп.
– Да. Под зданием сената. Где-то там, в компьютерных отсеках. И Цернт там работал. Вместе с другом, с Цинной. Цинна и был потомком вашего, того что сидит у вас здесь, в шестнадцатом. Так, во всяком случае, я слышала.
Комп кивнул:
– Так всегда делают.
– Мой папаша в юности был очень противный гомик. Так все говорят. А потом озлобился. И на войне начал злобствовать. Жутко. Цернт любил его. И посадил в Вентлер. И сам начал работать рядом с ним. А он взял и влюбился в мою мать. Понимаете, эчелленце? Моей матери там, в катакомбах, никто не отказывал. Так у нас водится. Да и у вас тоже. Ну, что поделаешь? Женщина, пассивный - какая разница? Кто за это кого упрекает? В частности, и Цернт моей мамашей не брезговал. Не обижал ее, так надо думать. А мой отец захотел жениться на ней.
– Как ее звали?
– Ливия Корнелия. Из очень древнего арцианского рода. Она была богата, имела дом в Арции и несколько имений. Цинна женился на ней и начал сходить с ума. Он рассказал Цернту про себя такие вещи... Потом они с Цернтом поссорились и Цернт зарубил его на войне.
– А мать?
– Цернт отрубил ей голову и закопал в парке. Это я знаю точно. Мне было шесть лет, я перед этим сильно нахамила ей. И меня увезли из Арция.
– Кто тебя взял на воспитание, Антоний?
– Нет, Каска. Муж сестры. А Антоний был вторым опекуном. Потом, в девять лет, меня привезли к гробу матери. И я узнала ее, понимаете? Это была та самая женщина. Откуда он ее взял?
– Из компьютера.
– Я тоже так думаю. Копия. Потом мы с Каской выкопали в парке роскошный гроб. Голова у скелета была отрублена и приклеена. Это было видно по позвонкам.
– Зачем Каска стал заниматься этим?
– А! - Карит махнула рукой. - Я им сказала в тринадцатом, что они безвинно казнили Корнелию. Ну, вот, чтоб убедиться. Каска же не знал. Какое ему дело? Я потом, сопоставив факты, все это поняла. Мать ведь являлась ко мне. И до и после официальных похорон. Потому что была похоронена в парке. Не на вилле Корнелии в Курах, а на каскиной вилле. Цернт так все и сделал. Хотел доказать Антонию и Каске, что Корнелия чиста, как стеклышко. Действительно, труп копии был прекрасен. Цернт обвел их вокруг пальца. А Корнелия обвела вокруг пальца Цернта. Тем, что явилась ко мне.
– Кого же он закопал в парке?
– Понятия не имею. Моя мать могла сымитировать что угодно. И где она сейчас - не знаю. До сих пор не знаю. Каска однажды отшлепал меня, когда понял, что в моей жизни что-то такое есть. Обнаружил меня утром в парке. А она перед этим обнимала меня.
– Не задушила?
– И не пыталась. Не знаю. Может - боялась.
– Тебя?
– Угу. А почему нет? Я человек сильный.
Карит надолго замолчала. Потом встряхнулась.
– Я пойду, Комп. Извини. Обстоятельства моей личной жизни - в нагрузку к ценной информации.
– Ты думаешь? А я вот многое понял.
– Что ты понял, Комп? Новый пункт к тесту на сомнамбулизм?
– Именно. Что ты так уверена, что твоя мать была мыслителем? Тебе этого хочется, да? Так вот что я тебе скажу: женщина, мужчина ли - без разницы. Если они с хорошими аотерскими задатками, из них дрянь не сделаешь. Можно заставить родить. Мы своих трансверзов заставляем, чтоб успокоились. И бабы есть хорошие. У нас, правда, нет. Но в Арции - есть. И их любят. Почему нет? По чему, правда, женщина за компьютером должна быть лишена любви?
– Рабство. Вот почему.
– А! Это ты так думаешь. Недаром ты - Цинна, Вы все дикие. Все, и боковые ветви - Кассии, Курионы. Но нам такие только и по душе. Нам, шестерке. Мы с вами справляемся. С бешеными арцианцами.
Карит кивнула головой и вышла из комнаты.
* * * * *
Комп недаром припомнил имена Кассия и Куриона. В шестерке часто, желая посмеяться, вспоминали обстоятельства пребывания вышеназванных товарищей в Аотере. Курион, создатель компьютерной трансплантационной камеры, мужчина умный и замкнутый, пользовался всеобщим уважением. Его не трогали. Но поглядывали. А, кроме того, любили трепаться в его присутствии. Обо всем. В основном - о сексуальных отношениях аотерцев. Курион, уткнувшись в экран, обычно ни на что не обращал внимания. Но однажды он взбесился. Сразу и моментально. Он вскочил со своего места и всех перекусал. А потом вцепился зубами в проводку центрального кресла. Его, конечно, убило бы, если б Мюрек не успел снизить напряжение. Все вернулись на свои места, окровавленные и ошарашенные. Первым принялся хохотать Рил, самый серьезный из присутствующих. Потом хохот стал всеобщим.
Курион потом долго работал в шестнадцатом, в изоляторе. И сбежал оттуда по проводам при помощи собственного компьютерного изобретения. За радиоактивную черту. Там, говорят, они прожили не одну сотню лет бок о бок с другим героем побега, Кассием. Этот не стал мудрствовать. Просто добрался до компьютерной камеры и пошутил. Дико, по-арциански. Размножил себя на все города ойкумены, какие были в списке рядом с кнопками телепортационной камеры. Одну копию он всегда оставлял для реализации на прежнем месте. Очнувшись после процесса (страшно болезненного, но начисто стираемого из памяти), он снова принимался за дело. Последняя копия, измученная и полузадохшаяся, вылезла из моря и, полежав на последней ступеньке аотерской лестницы, как следует отдохнув перед дорогой, бросилась вплавь через залив.
Кассий достиг аравийского берега и ушел в зону радиации. Судьба копий его нимало не интересовала. Там, в пещере, говорят, он питался падалью и динозаврами, пока однажды не нашел на берегу сбежавшего из Аотеры Каску, будущего воспитателя Карит. Тот погибал от голода и радиации. Он его выходил. Оклемавшись и немного привыкнув к пещерному быту, Каска заставил Кассия напасть на соседа, Куриона, и взять его в плен. Втроем они впоследствии вернулись к людям. Цернт простил их. Говорят, с тех пор они часто на него покушаются, в среднем раз в 50-летие. Карит узнала эти подробности от аотерцев, с которыми познакомилась в библиотеке. Здесь же она услышала и печальную историю Фира. Фир был убит Мюреком и Компом в Кирике, в лаборатории. По словам аотерцев, перед убийством Мюрек дико над ним издевался. Труп сжег в печке.
Карит, бродя в темноте в своей комнате в одиночестве, тихо пела. Высоцкого, неаполитанские песни, песни на любимые стихи. Ей не приходило в голову, что Мюрек может периодически включать прослушивание. Собственно, так полагалось, если член отсека почему-то предпочитает оставаться один. Рил с недоумением выслушивал мелодии, Рамалию они очень нравились. Потом, однажды, Карит упала на постель и зарыдала. Она обливалась слезами. Никого больше нет! Ни Фира, ни Хетепхерес, ни Голуя, ни Нитокрис. Подушка стала мокрой от слез. И черный океан, витийствуя, шумел. И с тяжким грохотом обрушивался на ее голову. Он звал. Только, какое ей теперь дело до него? Если в нем нет Хетепхерес?
 
Глава 3. Карит в Аотере

Карит сумела войти в доверие к биологам, подопечным Аргиса. Ее интересовали их биороботы. Биологи, молодежь, парни компанейские и веселые, с радостью познакомили ее с Милом, самой удачной своей работой в этой области. Из всех красавцев, сидящих за компьютером в биологическом отсеке, Мил был самым красивым. Сложенный как бог, с белоснежной кожей и синими-синими глазами, светящимися наподобие звезд. Лицо классического античного типа и ярко-алые губы. Словом, что касается внешности, придраться было не к чему. А что касается интеллекта, то Мил был глуп. Тоже классически, непроходимой, абсолютной тупостью. По этому поводу авторы заявляли: дайте, мол, только срок. А Карит невольно вспоминала свою Нитокрис. Та была нестандартна и интеллектуальна и сто очков могла дать вперед любому человеку, не то что биороботу.
Аргис застал Карит в лаборатории, когда она помогала Милу в скрупулезной работе: промывке фильтров.
– Цинна? - обратился он к ней. - Я хотел бы с вами побеседовать.
Аргис увел ее в свой кабинет и усадил в кресло. Аргис, худой, длинноносый, зеленоглазый, был очень несовременен. Что-то общее неуловимое, чувствовалось между ним и Компом. Было совершенно ясно, что они - люди древние. Но Мюрек тоже был древен. Однако он принадлежал к совершенно иному типу. Карит почему-то ясно представила себе, как во времена Великой Цивилизации Комп с Аргисом бороздили в американской подводной лодке древний океан. Оба сексуальные, веселые, оба еще совершенно чистые, не прожившие жутких аотерских тысячелетий…
Аргис между тем внимательно разглядывал Карит. Результаты обследования он, естественно, сохранил про себя. Он подошел к ней и бесцеремонно повернул ее голову к свету. Потом зачем-то взял ее руки и внимательно посмотрел на сгибы пальцев. Карит в свою очередь обратила внимание на руки Аргиса. Таких красивых рук у мужчины она еще никогда не видела. Белые, тонкие, однако сильные, с длинными гибкими пальцами.
– Вы занимаетесь сексом, Цинна? - спросил ее хозяин кабинета.
Карит передернуло:
– Нет.
– Почему?
– Намереваюсь сбежать. Если займусь любовью, вряд ли получится.
– Понятно. Вы, значит, дама порядочная?
– Вполне, - Карит кивнула в подтверждение своих слов. И бесстрашно посмотрела в глаза Аргису.
В этом субъекте чувствовалась сила. А сильных людей Карит воспринимала либо напряженно, либо по-приятельски. В данном случае приятельских отношений, судя по всему, не предвиделось.
Аргис, однако, не собирался на нее претендовать. Его интересовал сугубо практический вопрос и он сразу приступил к делу. А Карит, узнав, что ему нужно, успокоилась.
– Вы, Цинна, плодовиты потомством, знаете вы об этом? - спросил Аргис, продолжая ее разглядывать, как крысу в клетке, принесшую сразу огромный помет.
– Плесенью, - подтвердила Карит.
– Ну, доброе возрастает не сразу. Я, кстати, сильно интересовался вашим биороботом. Жаль, очень жаль, - Аргис покачал головой. - Шестерка. В нее не то что биороботу, человеку-то попасть несладко. Как это вы, кстати? Групповки еще не было?
Карит опустила голову. Веселый малый! Разве человек вообще способен просто рассказывать о таких вещах?
– А что касается плесени... Так это, значит, ваша работа?
– Да. Голуй не виноват.
– Это вы нарочно? - Аргис повернулся к письменному столу и достал какой-то листок из-под пачки рукописей.
– Нет. То есть... Это вышло случайно. Грибок заразился вирусом в моей лаборатории. А Голуй нечаянно получил инфекцию. Он ничего не знал, - Карит опять опустила голову. Было ясно, что Аргис ей не верит.
– Меня интересуют главным образом рукописи, - прервал ее объяснения Аргис. - Цернт вот прислал Аотере кое-что. Смею думать, что самое интересное он оставил у себя.
– Вряд ли. В Арции этим не интересуются.
– Да. Я знаю. Кстати, у вас не поговаривают еще о том, чтоб запретить фабриковать русалок?
– Не знаю. Не в курсе.
– Фантастика. Это просто фантастика. Я своими глазами это видел. То, как несчастные женщины рожают под водой акулят.
– Я тоже видела, - глухо ответила Карит.
– Что же? Это генетическая совместимость? - с интересом спросил Аргис.
– Не думаю. Скорее всего - онтогенез останавливается на определенной стадии. Стадии древней акулы.
– Послушайте, Цинна. Вы нанырялись под воду. Наглотались и крови, и слизи, и плесени и любой другой гадости. Навоевались и наработались руками. Кстати, руки у вас нетворческие. Руки пишущего человека, теоретика. Вы пишете?
Карит опустила голову.
– Я слышал. То, что вы делаете, подлежит суду. Я имею в виду уничтожение рукописей. Но речь не об этом. Главным образом - раковина. Та, что хранится у Компа в музее. Из чего вы ее сделали?
– Из полиэтиленовых мешков. Ушло полтонны, - глумливо заявила Карит.
– Возможно. А мозги? Где вы их взяли?
Карит молчала.
– Это удивительно. Это чудовищно. Такие мозги, пересади их человеку или хотя бы биороботу - способны на все. Вот я и спрашиваю, где вы это взяли.
– Под водой навалом этих тварей.
– Я ни разу не видел.
Карит пожала плечами.
– И что же? Они все вот в таких ракушках? Значит, дочери человеческие под водой рожают акул, а улитки, наглотавшись полиэтилена, превращаются в нечто потенциально разумное и совершенно неуязвимое?
– Вы преувеличиваете.
– Нет. Дело во времени. Мы не знаем, чем море чревато для нас.
– Мы не знаем, эчелленце, чем чревата для нас суша. А уж о море-то и речи нет. До него дело дойдет, когда нас уже не будет.
Аргис нарочито замолчал.
– Цинна, мне нужна эта информация. Подробная, с применением компьютерных расчетов.
Карит молчала.
– Вы, должно быть, на что-то рассчитываете? - спросил Аргис.
– Нет. Ни на что. Я здесь - пленник.
– Ну, я понял. Иначе и быть не может. Вообще, я думаю, вы можете считать себя аотерцем.
– Я пирамидник сорок первой ступени.
– Не имеет значения.
– Имеет. Но информацию, которая вас интересует, я изложу и принесу вам. Я только прошу позволить мне общаться с Милом и другими вашими биороботами.
– Позволяю, - благосклонно согласился Аргис.
Он почему-то был уверен, что ничего плохого из этого выйти не может. Он, как и все, переоценивал интеллектуальные способности своего детища.
Кроме Мила Карит интересовал старый знакомый, Тум. Он был не только умен, но и подлинно, по-царски, озабочен. Тем, что почти десять тысяч лет назад сын убил его, чтоб сесть на престол. С тех пор Тум пребывал в депрессии.
Тум, длинная, высохшая мумия, с огромной головой, на которой сбоку торчала черная щетина, был одним из царей знаменитой двадцать первой династии Рамессидов. Аотерцы считали его идиотом. Из этого должно было следовать, что другие мумии (с которыми Карит не была знакома) отличаются интеллектом. Желтые круглые глаза Тума горели так, будто в его пустой череп вставили лампочку. Он обычно сидел где-нибудь в углу, раскачиваясь и обхватив голову руками с выражением неизбывного горя. Можно было предположить, что он просидел так долгие века своего мумифицированного состояния, спрятавшись где-нибудь в пещере или катакомбе древнего храма, предаваясь своей тоске, которую, будь он жив, несомненно переборол бы. Но мертвое не способно изменить свою программу. Пройдут тысячелетия - камень останется камнем, песок - песком, а стоячие магнитные волны в черепе мумии (той, которую обрек на сие Элвер), сориентировавшись на депрессию, не изменятся на что-либо иное, психически более положительное.
Несмотря на нелестную характеристику окружающих, на вопросы Тум отвечал разумно и толково. Очевидно, он знал языки и общепринятый в Аотере язык - арцианский. Что касается Карит, то Тум интересовал ее с чисто практической точки зрения. Она приглядывалась. Если б не планируемое ею возвращение к Элверу (на неизбежную казнь), то она предложила бы Аргису поработать над Тумом и попробовать оживить его. Аргис получил от Карит обещанную рукопись и позволил ей делать в биологических лабораториях своего отсека все, что ей заблагорассудится (в разумных пределах, конечно).
Аотерские биороботы вызывали в Карит профессиональную брезгливость. Не только тупицы, но, зачастую, и физиологически расстроенные, и все - на основе эукариотических культур. По понятиям биологов-аотерцев - почти люди. Но до людей им было не то чтобы далеко. Вообще непонятно, зачем они нужны, если они по всем параметрам их ниже. Человека тогда уж, лучше родить. Что касается Мила, то здесь у Карит возник определенный план. Мил, как любимец отсека, имел доступ к секретному оборудованию. Он был красив и глуп и Карит вознамерилась соблазнить его.
В отсеке Карит прекратила заниматься отсебятиной за компьютером. Она аккуратно изменила свою проблему, навела справки, запрограммировала все с согласия Рила (который всегда контролировал процесс во избежание порчи компьютера и возможных побегов). И терпеливо принялась за работу. За гостеприимство и бережное отношение к пленнику требовалось отплатить. Мюрек перестал обращать на нее внимание. Она была человеком замкнутым и, одновременно, несерьезным. Он был уверен, что сбежать она не сможет. Для этого нужны мужская воля и мужской ум. Редко кто из мужчин обладает и тем, и другим одновременно, не говоря уж о женщине.
* * * * *
Карит, пользуясь предоставленной свободой, пристрастилась гулять в одиночестве по безлюдным улицам Аотеры. Размышления ее касались в основном будущего. 0на готовила себя к тому, что в скором времени лишится своего грешного тела. Элвер, понятно, ее казнит. Но, может это и к лучшему? Стать мыслящим мозгом, ничем больше? Элверова установка о ней позаботится, избавит от страхов и навязчивых мыслей, предоставит в ее распоряжение всю чудовищную массу информации, какой обладает. Что, собственно, хорошего в ее теперешнем бытии? Ведь она не любительница постельных отношений, к примеру. Но ее так часто и неотвязно мучают сексуальные фантазии. Быть человеком сексуальным - одно. Для этого нужна и физическая подготовка, и определенная духовная невосприимчивость, А человеку глубокому и ранимому в сексе может видится предел человеческих отношений, но на деле его это только травмирует. Еще Хеврон, по доброте сердечной, однажды предупредил ее на будущее, что она - человек сексуально слабый.
Карит прощалась с миром, бродя по фантастическим улицам города, любуясь сложной и ни на что не похожей архитектурой, прогоняя лишние мысли. Город был невысокий: всего 2-3 этажа. Они, собственно, включали верхние отсеки, залы собраний и библиотеки. Лаборатории, жилые помещения, администрация - все помещалось внизу, в катакомбах. Город был подземный. Он являл собою как бы гигантский человеческий муравейник, раскинувшийся у подножия гор на берегу залива. Со стороны суши он охранялся магнитным нолем. А со стороны моря был открыт. Аотерцы здесь никого не боялись. Чтобы добраться до Персидского залива из Средиземного, надо миновать радиоактивную зону океана. Только финикийцы на своих диремах могли отважиться выйти туда через Красное море, через древний Суэцкий канал (кстати, для собственных целей содержавшийся аотерцами в идеальном порядке).
Город, сложенный из полированного темно-синего и ярко-зеленого камня, прекрасно распланированный и чистый, был абсолютно безлюден. Аотерцам незачем было выходить наружу. Здесь всегда стояла жара, улицы подметали механические бесшумные роботы.
Аотера пятью главными улицами выходила на знаменитую набережную. Воистину великолепное творение. В нем было что-то космическое и, одновременно, жутко древнее. Карит, идя по улице, вымощенной синим камнем, гулким и блестевшим под ногами, как зеркало, уловила еще издали нестерпимый блеск моря. Город как бы обрывался в залив. Лишь подойдя ближе, Карит увидела площадь, расстилавшуюся во всю ширину города вправо и влево. Камень был синий, горячий, искрящийся в ярких тропических лучах. Ни дерева, ни кустика. Только камень и море. Это, собственно, и бала первая ступень аотерской лестницы. Лестница, плоская, высотой ступеней всего 30 сантиметров, являлась естественным продолжением площади. Последняя ступень обрывалась. Внизу, на пятиметровой глубине, плескался залив. Оттуда веяло прохладой, запахом водорослей, знакомым с детства, свободой и... смертью. Здесь пахло судьбой. Возможно, судьбой любого и каждого, кто приходил сюда и думал о том же, о чем и она. Карит медленно побрела по последней ступени. Ярко-оранжевые морские звезды, оставшиеся от прилива, обсыхали в лучах еолнца. Они распластались на синем камне, как некий декоративный орнамент фриза древнейшего из храмов земли, посвященного богине звезд.
Нужно было бежать. Чтобы умереть.
* * * * *
Карит откровенно, не стесняясь, с интересом смотрела на Мила. Мил не реагировал. Он знал, что красив. Знал также, что его шефы, создавшие его из ничего, из протоплазмы, занимаются гомосексуализмом. Но самому служить объектом половой любви Милу еще не доводилось. Пусть женщина смотрит. Она, но его мнению, очень недурна. Говорят, у шефов, в тринадцатом, есть женщины...
– Мил, ты хоть раз был в тринадцатом? - спросила Карит.
Мил вздрогнул от неожиданности и уронил пробирку. Пластиковая пробирка не разбилась, но со звоном укатилась под алюминиевый лабораторный столик.
– Не-ет, - с испугом отозвался Мил. - Нет, не был, - тверже ответил он, достав из-под столика пробирку и заботливо протирая ее салфеткой.
– Значит, ты еще ни разу?..
– Чего ни разу? - угрюмо отозвался Мил.
– Ни разу не спал ни с кем?
– А кто со мною будет? - еще раздраженней ответил биоробот. - Я биоробот.
– Жаль, - Карит опустила голову. - Ты такой красивый.
Карит надолго замолчала.
– Мил, хочешь баш на баш? - вдруг нагло, в открытую заявила она.
Мил опять опешил.
– Ну, я тебе нравлюсь? - не унималась Карит.
Мил отвернулся. Он был уверен, что эта дамочка над ним издевается.
– Все-таки? Хочешь? А?
Мил засопел.
– Слушай, Мил. Мне нужен кубик. От компьютерной камеры. Ты достаешь для меня кубик - и мы тотчас ложимся с тобою в постель. Идет?
– Скандал.
– Ну. Это я беру на себя.
– В самом деле?
– Можешь не сомневаться.
По изящному, женственному лицу Мила было заметно, как он с собою борется. Было видно, что ему очень надо. Но за кубик может влететь. С другой стороны, жизни ведь не лишат. А уж что он сделает с женщиной, это самой женщине неведомо. Она ведь думает, он - кретин. А у него подкорка специально сконструирована для секса. И он еще ни разу, ни с кем...
– Ладно. Пойдем.
– А кубик?
– Сейчас. Подожди здесь.
Мил ненадолго вышел из лаборатории. Вернувшись, он сказал: - Все в порядке. И показал Карит блестящую вещицу размером с древнюю пятикопеечную монету.
Карит покорно встала. Мил привел ее к себе в комнату и грубо опрокинул на кровать. Карит старалась терпеть и не терять сил. Но она ослабела сразу и напрочь. Как и всегда. Мил вовремя понял, что слишком выходить из себя не стоит. А то убьешь. Он был доволен и счастлив, что наконец-то насладился человеком. Настоящим, не биороботом. Он внезапно почувствовал к Карит чисто человеческую нежность. Он принялся ласкать ее. А ей было плохо. Мил не понимал этого, но опять вовремя понял, что все - слишком. И тогда он, как хозяин положения, достал из шкафчика над столом в углу ампулу со снотворным. Карит не сопротивлялась. Он на удивление ловко нашел вену в полумраке комнаты. Карит, засыпая, почувствовала, что Мил опять принялся за прерванное занятие...
Карит очнулась. Мил поднял голову и посмотрел ей в глаза.
– Тебе хорошо? - спросил он, мягко проведя тыльной стороной ладони по ее лицу.
– Да. Хорошо. Это ты умеешь, - согласилась Карит. Она думала, что в отсеке наверняка все узнают. Наплевать.
– Ладно, Мил. Я пойду.
Она встала, шатаясь. Мил протянул ей кубик. Она, спрятав кубик за пазуху, подошла к нему и, взяв в руки его голову, поцеловала в губы.
– Спасибо, Мил, - сказала она. И вышла из комнаты.
* * * * *
Нельзя сказать, чтобы четверо аотерцев, поселивших ее рядом с собою, совсем не вызывали в Карит симпатии. Люди веселые и мужественные и очень, очень сильные. Но их могущество и власть вызывали в Карит дух противоречия. Друг к другу, Карит это прекрасно видела, они относились чрезвычайно бережно. И красавец Рамалий, и Мюрек, глава отсека, и замкнутый, добродушный Рил. Они любили друг друга. А ей оставалось одно - не сделаться рабом.
Да она и не собиралась. Мюрек, спокойно и веско спросил ее:
– Ты замышляешь побег, Цинна?
И Карит почувствовала, что соврать - значит унизиться. Она так же твердо и спокойно ответила:
– Нет, эчелленце.
И решила выбросить кубик, добытый таким экстравагантным способом. Будь что будет. Во всяком случае - это жизнь. Жизнь, да еще рядом с такими людьми. Человек слаб. Что она, в конце концов, не человек? Так она убеждала себя, чувствуя, что унижается, изменяя своим принципам.
А в отсеке скоро узнали, что Карит спала с Милом. Всех это только позабавило. Но никого не шокировало.
* * * * *
Все четверо обычно сидели молча и общий разговор завязывался редко. Но уж если начинали трепаться...
Завязывал обычно Рамалий. Самый красивый и стоящий на самой низкой субординационной ступени, ему, кстати, позволялось многое.
– Как же это? - спросил он однажды ни с того, ни с сего, обращаясь к Карит, работающей за своей установкой. - Насчет чести свободной женщины?
Карит с трудом подавила тяжелый вздох.
– Свободный человек выше этого, - весело одобрил Комп. - Мы вот, можем же... Я имею в виду биороботов.
– Вы странный человек, Цинна, - заметил Мюрек. - Чего ради вы решаетесь на подобные опыты? Это, конечно, не мое дело. Но при случае. Я имею в виду: окажись вы со мною рядом в постели. Неужели вы думаете, я отнесусь к вам с б;льшим уважением после подобных выходок?
– Вы в любом случае отнесетесь ко мне без уважения, - ответила Карит. Она выключила установку. Настроение упало.
– Вы уверены? - бесцветно возразил Мюрек.
– Чтоб заслужить ваше уважение, эчелленце, мне нужна биография. Вы умеете ценить только то, что имеет прошлое. А мы - рождаемся и умираем. Как трава под ногами. Какое мне дело до чести? А вы вообще-то уверены, что она у меня есть? - Карит замолчала. - Она нужна только тому, кто твердо замыслил перевернуть мир вверх тормашками, либо вступить в брак.
– Резонно, - согласился Комп. - Из брака выходит будущее. И изменяет мир к лучшему.
– Цинна, в наше время, чтобы прожить подлинную жизнь, надо пройти трансплантацию, - Мюрек откинулся в кресле. - А вас в ойкумене ждет гибель. И все. Никакой биографии. Вы не рветесь отсюда?
– Вы уже спрашивали, эчелленце, - мягко заметила Карит.
– Еще раз спрошу. Я не желаю вам зла, - добавил он, встретив упорное молчание Карит. - Живите. И соблюдайте нормы, в конце концов! Это мы можем себе позволить совокупиться с биороботом. Но не средний простой аотерец. Биологи, между прочим, в шоке.
– Вы, кстати, и не особенно сексуальны, на мой взгляд, - добавил он, опять помолчав. - Чего же ради?
– А ты выясни у Мила, - недовольным тоном пробурчал Рил. - Конечно - не затак.
– Я вам верю, Цинна, - Мюрек повернулся и посмотрел на нее. - Слышите?
Карит сглотнула комок, застрявший в горле и кивнула. А про себя подумала, что воспользоваться окаянным кубиком уже ни за что не сможет.
* * * * *
Рамалий болел. Он, конечно, ни выражением лица, ни словом, ни намеком не подал бы мысли окружающим, что страдает. Но у его коллег глаз был наметанный. Кроме того, за столетия совместного существования они, видимо, изучили друг друга и знали лучше, чем самих себя. Но тут даже Карит было ясно, что дело неладно. Карит, иногда оборачиваясь за установкой, ловила на лице рядом сидящего Рамалия выражение, от которого ей делалось не по себе. Психическое страдание вообще вызывало в ней всегда острый прилив жалости, что заметил еще Фир.
Лицо Рамалия, похожее на лицо статуи, когда он думал, что за ним не следят, вдруг делалось дряблым, тяжелым и каким-то коричнево-серым. «Покойник!» - однажды пришло в голову Карит. Она вспотела от ужаса. Но потом сразу отбросила эту мысль. Глаза. Глаза его из ярко-зеленых, светящихся, делались огромными и пустыми, совершенно черными. Расширенные зрачки и каменная тяжесть в плечах, спине, затылке. Так не страдают от предчувствия пыток. Так не страдают оттого, что на их глазах замучили или унизили любимого человека. Сильное существо, склонное к садизму, когда вдруг (а это неизбежно при потенциальном бессмертии) вся огромная потенция к жалости нахлынет на мозг, отяжелевший от накопленных жутких впечатлений, становятся слабым и беззащитным.
Аотерцы, казалось, ничего не замечают. Рамалию, как и всем в отсеке, была предоставлена полная свобода. Карит знала, что в ойкумене он частенько убивает и насилует трупы. Ей почему-то казалось, что и гробница, и некрофилия, и, возможно, совместные сексуальные оргии с Компом в подводной лодке при участии очередной окровавленной недобитой жертвы - все это уступка Мюрека низменным страстям его сотрудников, их извращенной тысячелетиями и компьютером психике. Она, к тому же, знала, что Мюрек сам садист и убийца. Он добр только к своим. А в тринадцатом он занимается жуткими вещами. Про него, правда, она ничего не слышала. Но про других представителей старшего поколения Аотеры ходили рассказы. Они, якобы, доводят молодых девчонок до психоза, засовывают им после аборта в матку пластиковую куклу. Мучают их пенанальным сексом, превращают черт знает во что. Один молодой аотерец с брезгливостью говорил, что он знал эту пятнадцатилетнюю гречанку, сбежавшую через паучью камеру (подругу Карит, которую звали так же). А над копией, он говорил, старики надругались так, что ее теперь не узнаешь. Тупое, одутловатое лицо, огромный живот. Жуть.
Карит спросила, почему они позволяют такое, раз им не нравится. Аотерец насмешливо посмотрел ей в глаза:
– Ты думаешь, если б я состарился за компьютером и обрел власть, я бы поступал иначе?
Не дождавшись ответа, он сказал:
– Пусть развлекаются. Это их дело. А я занимаюсь своим и развлекаюсь по-своему. О вкусах не спорят. А донкихотство и благотворительность - занятие полоумных старух и народных трибунов в Арции.
* * * * *
Карит заметила, что окружающие в основном принадлежали к аотерскому типу. Людей с «неаотерской» внешностью вокруг было мало и, видимо, они здесь не задерживались. Приятель Карит объяснил ей, что их, по большей части, просто не трансплантируют. Сам он обладал ярко выраженной аотерской внешностью. Белокурый, стройный, голубоглазый, не стесняющийся носить драгоценности, очень милый и веселый молодой человек. Очевидно - сексуальный. К Карит он относился с большим сочувствием. Однажды, пригласив ее к себе на чашку эке, он, ласково посмотрев на нее, спросил:
– Цинна, я чувствую в вас постоянную удрученность. Скажите, вас сильно имеют? Там, в отсеке?
Карит помотала головой.
– Это еще хуже.
– Почему?
– Да так, - аотерец помолчал. - Надо чтоб хотелось. Иначе попадете в шестнадцатое. Кстати, некий Цинна, арцианец, он не ваш предок, случайно?
– Да, - нерешительно выговорила Карит. Она опустила голову. - Я, правда, не уверена. Но точно знаю, что мой отец - потомок аотерца.
– Ну вот. А это ваш предок и есть.
Аотерец улыбнулся:
– Это старая история.
Он рассказал, что почти шесть тысяч лет назад, во времена, когда ойкумена только-только начала организовываться в полисы, в местечке Арции, в Италии, жили два друга - Цинна и Цернт. Они были приятелями с детства, потом - сенаторами, потом - полководцами. Цернт, всю жизнь читавший то, что мог достать, рассказал Цинне про Аотеру. И уговорил его покинуть город и уйти к ученым, настоящим мудрецам и, как догадывались оба, непосредственным правителям возрождающейся ойкумены.
Арцианцы прожили в Аотере долго. Прошли трансплантацию, работали за компьютером. Потом Мюрек, с согласия Лита, тогдашнего главы администрации, приказал обоим вернуться в Арций. Аотере необходим был центр, из которого распространялось бы ее влияние на жителей ойкумены. Этим центром должен был стать Арций.
Цернт и Цинна, вернувшись почти через двести лет, сумели, по инструкции Аотеры, сохранить свое имя и статус в рамках обоих, теперь уже очень знатных семейств. Никто не догадывался, что они трансплантаты. Это стало ясно только потом.
Цинна изменился после Аотеры. Из веселого и бесшабашного вояки и насильника (они с Цернтом покорили немало городов, уничтожив их население, либо угнав в рабство) он превратился в человека вдумчивого, сурового, непреклонного. Сказывался возраст. Кроме того, Цернт прекрасно знал, что в своем кругу Цинна - очень порядочный малый, отзывчивый и добрый. Теперь Цинна решительно встал на сторону плебейского населения Арция. Люди ничего не знают. Там, в Аотере - сверхкомпьютерная цивилизация. А здесь дикость, грязь и невежество. Необходимы мероприятия по улучшению быта, градостроительству, ассенизации. Цинна, будучи цензором, прославил свое имя строительством канализационной системы в Арции. Древние катакомбы и отводные каналы ее сохранились до сих пор. Он организовал общественную школу для детей бедняков (на собственный счет) и запретил цензорским указом публичные казни на плебейском форуме (этот закон действует до сих пор). На этой почве Цинна поссорился с Цернтом. Цернт твердо придерживался программы создания в Арции сугубо аристократического правления. Чего он и добился впоследствии. Цинна начал ему мешать. Поддержав одного из особенно непримиримых из «красненьких» (так назывались народные трибуны в Арции за обычай носить красные тогу и тунику), он провалил избрание Цернта на очередное консульство. Последовал взрыв эмоций. Трибун был убит (ночью, тайно, неизвестно, кем). В убийстве обвинили Цернта. Он бежал. В Иберии под его непосредственным проконсульским началом находилась огромная армия. Сенат объявил Цернту войну. Полководцем сенатского войска был поставлен Цинна.
До сих пор аотерец говорил, как бы читая лекцию по древней истории. То же, приблизительно в тех же выражениях, Карит читала в учебнике. Но дальше все было иначе. В истории черным по белому написано, что Цинна погиб, а Цернт занял Арций и, перебив половину сената, объявил себя принцепсом. Это, конечно, не тот Цернт, что сидел когда-то за одним столом с Карит и пил каскин эке. Это его далекий предок. Но Карит прекрасно знала, что он тот же самый. Арцианцы научились скрывать свое аотерское прошлое. Стоит только покопаться в архивной памяти компьютера - и все станет ясно. Это он и есть, легендарный Марк Витрувий Цернт.
– Цернт привез Цинну в Аотеру уже бездыханным, - продолжал аотерец. - Мюрек поработал над ним и...
– И что?
– Ну, и он до сих пор Цернта знать не желает. Видела бы ты, как Цернт унижается, молит его о дружбе, о прощении.
– Ты слышал?
–  Да нет. Откуда? Я просто знаю. Это ведь давно тянется. В Аотере сплетничают не хуже, чем в любом другом обществе.
– Какой он? - внезапно охрипшим голосом спросила Карит. Она поставила чашку эке на столик. Лицо ее почему-то выглядело расстроенным.
– Седой. Синеглазый. Чертами лица ты очень на него похожа. Мягкие манеры, спокойный голос. А в целом - я могу подтвердить: добрый и порядочный человек. Каких мало.
– Почему он до сих пор в одиночке?
– Потому что не хочет работать в коллективе. Мюрек пробовал взять его в шестерку. Но они поссорились. Из-за Лита.
– Из-за какого Лита?
– Ты не знаешь?
Карит горестно помотала головой:
– Какое мне дело? Не рассказывай. Не надо.
– Нет, ты послушай. Это тоже прелюбопытная история. Понимаешь, Лит был еврей.
– Еврей?
– Да. Древний. Один из создателей Аотеры. Я его не знал. Он погиб. Мюрек с компанией однажды взяли, поднялись к нему наверх (он работал в администрации, просматривал всю аотерскую творческую информацию) и зарубили его. Напрочь. В капусту. Нечего было восстанавливать. Там, говорят, стены и потолок были залиты кровью.
– Почему?
– А! Он, говорят, Мюреку надоел. Был, говорят, эксгибиционист. Но далеко не дурак. Хитрый и творчески бесперспективный. И любил ходить по коридорам в чем мать родила.
– Только за это? - с сомнением спросила Карит.
– Нет. Не за это. Он использовал чужие открытия. Генетиков, биохимиков. Знаешь? Про генетические превращения?
– Слышала. А у вас в Аотере умеют?
– Нет. Не умеют. Это, вообще, необратимый процесс. Ну а Лит, он как-то научился это делать. Превращался ночью в огромного белого паука и шнырял по отсекам. Нил кровь у спящих. А те, кого он укусил, тоже начинали превращаться. По Аотере прокатилась волна самоубийств. Люди сходили с ума и предпочитали смерть ужасу. Умер, а вместо трупа - дохлый паук. В шестерке Мюрек заметил, что с Компом твориться неладное. Комп ему признался. Ночью, мол, чувствует, у него не руки, а лапы, на лапах - волосы и потребность... Ну, в общем, вампиризм. Мюрек понял, в чем дело. Он тогда уговорил Компа расстаться с теперешней его жизнью и немного полежать под компьютером. Знаешь, после этого часть тела - от компьютерной копии?
Карит вздохнула и кивнула головой.
– Ну, а после этого, - продолжал аотерец, - они поднялись - и расправились с Литом. Администрация никак не отреагировала. Ни слова. По радио было объявлено - погиб. И все. Шестерка - она вне закона. Все знают. И все боятся. Но терпят. И будут терпеть такое положение вещей до скончания веков. Иначе не было бы Аотеры, если б не Мюрек с Компом. Все это признают. И все соглашаются.
* * * * *
В отсеке все было по-прежнему. Рамалий исчезал и появлялся, когда хотел. Он, очевидно, много времени проводил в своей гробнице. Мюрек на это никак не реагировал. Комп тоже.
Карит сидела за своей установкой и упорно пыталась добиться результата от какой-то из своих собственных программ. Рил уже давно махнул на нее рукой. Она не желала обучаться и делала все по-своему. Рамалий, попечатав что-то за установкой и посидев за экраном (экран его установки был выдвижной, сбоку от принтера, тоже в стене), встал и, просматривая на ходу запись, двинулся к боковому ходу, ведущему в его комнату (рядом с комнатой Рила). То ли не сработала программа, то ли еще что, но на компьютерную кнопку дверь никак не отреагировала. Рамалий, озадаченно посмотрев (очевидно, такое случалось нечасто), пошел к главному выходу. Но он также оказался заперт. Рамалий вернулся в свое кресло, в его движениях не было ни испуга, ни отчаяния. Он смотрел на всех весело, отнюдь не вызывающе.
– Давно мы тобой не занимались, Рамалий, - просто сказал Мюрек.
Рамалий молчал.
– Рамалий, - не отрывая голову от установки произнес Комп. — Ты перешел всякие границы.
– Разве?
– Тебе необходим отдых. Отдых и внимание. Ты знаешь.
Он знал. С троими ему никогда не справиться.
Все продолжали спокойно работать. Пленник тоже был спокоен. Он выключил установку и встал, аккуратно придвинув кресло к стенке. В этот момент Комп почему-то резко дернулся и повернулся в своем кресле. Мюрек вскочил с быстротою молнии. Но они не успели. Рамалий со всей силой, с размаху ударился головой об стену. И со стоном, обливаясь кровью, сполз на пол. Его череп был разбит. Он был мертв. Карит тоже встала. Боком, стараясь не глядеть на то, что лежало почти вплотную к ее установке, она прошла к себе в комнату.
Когда Карит вернулась в зал, Рамалий лежал под компьютером в центре зала. Зрелище это вызвало в Карит приступ тошноты. Не то, чтобы здесь было что-то неприличное или отталкивающее. Собственно, тела не было видно, оно было накрыто установкой. Но голова Рамалия, покоившаяся на пластиковом изголовье с закрытыми глазами и каменным застывшим лицом, производила впечатление полной беспомощности и обреченности. Это не гибель, подумала про себя Карит, а нечто худшее. Здесь мозг, очевидно, контролировался одновременно всеми присутствующими, проверявшими реакции по компьютеру. Лицо Рамалия, с пробегавшими время от времени по нему волнами сознания, как у спящего, было открыто всем взорам.
Карит, как и в первый раз, боком, стараясь не смотреть на то, что покоилось под компьютером, прошла и села за свою установку. Так продолжалось неделю. Ничего не изменилось. Тело все так же лежало под компьютером, вызывая в Карит жгучее любопытство. А Комп с Мюреком и Рилом, то работая в напряженном молчании над своими извечными проблемами, то расслабляясь и весело беседуя между собой, не обращали никакого внимания ни на несчастного, лежащего под установкой полностью в их власти, ни на Карит, положение которой, в сущности, было не легче. Последняя мысль, правда, редко приходила Карит в голову, а если и приходила, то не вызывала особой реакции. К этому она привыкла с детства. Отстаивать свою свободу и независимость, находясь постоянно рядом с людьми властными и сильными.
Все оставалось по-прежнему. Беспомощное тело Рамалия лежало под установкой, а окружающие вели себя так, как будто живой Рамалий, целый и невредимый, продолжал работать рядом с ними и участвовать в жизни коллектива.
Лицо Рамалия неудержимо притягивало к себе внимание Карит. Она старалась не глядеть. Но однажды искушение сделалось непреодолимым. Она остановилась на полпути от двери до своей установки. Спокойно подошла и присела на корточки рядом с установкой, под которой лежал Рамалий.
Лицо это по-прежнему было прекрасно. Высокие брови, открытый лоб. Тонкий нос с горбинкой, полные губы. Но по аристократической, гладкой, бледной коже, по утонченным чертам проступало что-то тяжелое, грубое. Сине-коричневые тени под закрытыми веками глаз выглядели нечисто. Глубокие носогубные складки хранили зеленоватый, неживой оттенок. Лоб мыслил в глубоком компьютерном сне. Но мысли эти не соответствовали всему строю этого доброго и мужественного лица. Эти мысли, казалось, были хищными и мелкими, и от этого мерещилось, что сейчас длинные черные ресницы вздрогнут и глаз, зеленый, мертвый, с узким зрачком и бессмысленным выражением вдруг подмигнет хитровато, сумасшедше. Так прекрасное лицо панночки в известной новелле древнего автора на глазах героя превращалось в лицо гнусной твари, ведьмы. И чем прекраснее оно было до того, тем большее смятение вызывало в сердце бедного семинариста.
Карит также, совершенно необъяснимо, по причине странной и непонятной ей самой, была выведена из равновесия. Напрочь. Она преисполнилась жалости к Рамалию. И она знала, что уж если она жалеет, то жалеет так, что самой делается худо. Так бывало и раньше, еще в дни ее юности. Она знала, что Каска спит с Цернтом. Мысль о том, что над человеком близким, родным, грубо издеваются, не приносила, конечно, Карит радости. Но она знала, что Каска прекрасно справляется с ситуацией, что он, патриций и богатейший арцианец, никому и в мыслях не допустит его пожалеть.
Окружающие боялись и любили его, она это видела. Но от этого ей самой не делалось легче, она не справлялась со своей внутренней трагедией, вызванной ненавистью к Цернту и жалостью к Каске.
В Каске, всегда сдержанном и корректном в обращении с окружающими, иногда проступала присущая ему от природы инфантильность. Он с молодецкой лихостью и довольно часто на глазах у своих гостей - сенаторов и консуляров — позволял себе выпрыгивать на руках из окна второго этажа виллы. Он проделывал это с неподражаемой грацией и силой и был при этом похож на большую хищную кошку. Но в сердце Карит его акробатические упражнения вызывали острый приступ боли. Она понимала, что он демонстрирует мужскую силу перед всеми, так как все знают, что он пассивный. И от этого ей делалось плохо.
Теперь, когда Рамалий лежал в зале, а все остальные были веселы и спокойны Карит начала сходить с ума. Она просыпалась ночью с диким стоном, в холодном поту и с глазами, опухшими от слез. Хуже всего было то, что она подозревала (и не без оснований), что по ночам ее комната прослушивается. Недаром Комп бросает на нее внимательные взгляды, под которыми она съеживается в своем кресле.
В общих разговорах она не участвовала, на вопросы отвечала односложно. А кубик, добытый ценой нечистой ночи, всегда держала за пазухой, хотя и не собиралась им воспользоваться. Ей порой казалось, что шестерка начинает к ней привыкать и даже проникается к ней симпатией. Что до нее самой, то мужчины, сидевшие с нею рядом, вызывали в ней смертельную скуку. Мужик хорош на час, либо на день. Так она считала и придерживалась этого мнения до сих пор. А потом нужно рвать когти. Всегда. А то проникнешься жалостью. Тогда - прощай свобода. Что в современном (да и вообще в любом) мире дороже свободы?
Карит не раз задавала себе вопрос: почему, собственно, Рамалий так поступил с собою? Только из-за страха перед компьютером? Очевидно, это не причина для того, чтоб умереть такой тяжелой смертью на глазах у всех и при этом знать, что все равно спасут. Значит, он боялся издевательств? Это по отношению к нему-то, давнишнему члену коллектива?
Они, вообще, странные люди. Непонятные. Они, похоже, не то чтобы боятся друг друга, но каждый находится в постоянном рабстве у остальных членов шестерки. Это именно рабство, зависимость, порожденная простым принципом, что один никогда не пересилит троих.
А Рамалий, похоже, умел отстаивать свою свободу. Недаром ему было позволено бороздить в лодке Средиземное море и бродить по ойкумене. И его пресловутый отдых в собственном гробу почти на территории Пирамид тоже, очевидно, являлся актом самоутверждения.
Теперь Рамалий был лишен всех своих возможностей. Он находился под постоянным присмотром Компа и Мюрека. Компьютерную установку убрали и тело Рамалия перенесли в его комнату. Он был там заперт в течение месяца. А потом однажды Карит снова увидела его за установкой.
Это был прежний Рамалий, спокойный и замкнутый, с грациозными движениями изящных белых рук, работающих с кнопками, и плотно сжатым ртом. Достоинство. Никто, впрочем, и не собирался его унижать. Все было по-прежнему. За исключением того, что Рамалий теперь постоянно молчал. Он был заперт в отсеке и являлся, по сути дела, пленником. Поэтому принять участие в общих беседах не мог. А Карит, сидя за установкой, раза два позволила себе бросить на соседа испытующие взгляды. Это решило дело. Она не раз проклинала себя потом за бестактность и неосторожность. Рамалий же, судя по всему, просто шутил. По-садистски жестоко, как и было у них принято.
Карит почувствовала чье-то неотвязное внимание. Ей стало казаться по ночам, что кто-то стоит у ее постели. Она вставала и включала свет, но это что-то исчезало.
Карит боялась Рамалия. Боялась того, что увидела в его лице под компьютером. Вполне возможно, что после того, как Карит почти демонстративно переспала с биороботом, все оскорбились. Кто знает? В шестерке ей этого не скажут и никак не выразят. Но кто защитит ее в этой ситуации? Она смертельно боялась быть изнасилованной среди ночи...
Карит спала некрепко. Сквозь сон она почувствовала легкое прикосновение к своему лицу и открыла глаза. Ее окружала абсолютная темень, как на дне морском, как в могиле. Вдруг чьи-то сильные, властные руки схватили ее за горло. Она не успела вскрикнуть и кто-то впился губами в ее рот, запрокинул ей голову. Она сорвала руки с горла и закричала. Диким, нечеловеческим криком абсолютного ужаса. Она даже могла поклясться, что ей почудился трупный запах...
Когда Комп включил свет, в ее комнате никого не было. Он спокойно подошел к постели и сел в ногах Карит. Он, очевидно, работал за установкой, там ночью всегда оставался кто-нибудь, по технике безопасности. Карит смотрела на него ошалелым взглядом.
– Ты прослушиваешь мою комнату? - хрипло спросила она.
– Нет. Твой крик был слышен сквозь переборку.
Она молчала.
– Карит, если боишься - перебирайся ко мне в комнату. Больше ничем помочь не могу.
Она помотала головой. Коми пожал плечами:
– Как хочешь. Здесь каждый за себя.
Рамалий все видел. И то, как непроизвольно дергались ее руки, когда она случайно замечала его взгляд, обращенный на нее, и то, как бледнели ее щеки при его появлении. Мюрек был недоволен, Рил возмущен. Комп, видимо, рассказал всем о ночном вопле Карит. Мюрек чувствовал напряженку в коллективе и то, что Рил явно настроен за Карит против Рамалия. Самому ему результаты компьютерной чистки мозгов Рамалия пользы не принесли. Пленник коллектива выглядел взбудораженным и обозленным. Он, при случае, покусился бы и на него самого, а уж если выпустить его в ойкумену - неизвестно, что из этого выйдет.
Это случилось под вечер, когда в зале вместе с Карит сидели трое: Рил, Комп и Мюрек. Карит собиралась уже выключить свою установку и пойти на ночь поработать в библиотеке. Рамалия в зале не было. Внезапно он возник в дверях. Спокойно, деловито, не обращая ни на кого внимания, он начал исполнять танец с прыжками под неслышный аккомпанемент одному ему ведомого ритма. В абсолютном молчании опешивших аотерцев член их коллектива скакал вокруг центрального кресла, высоко подбрасывая ноги, утратив всякое мыслимое достоинство, в одной тунике, босиком. Карит, побледнев, раскрыв рот, смотрела на это...
Внезапно она ткнулась лицом в свою установку, загибаясь от смеха. Это было невообразимо. Только человек такого интеллектуального уровня, как Рамалий, мог позволить себе так расслабиться на глазах у всех. Примеру Карит последовал Мюрек. Потом уже и серьезный Рил и Комп, долгое время смотревший на пляску расширенными от недоумения зрачками, хохотал весь зал, Рамалий же продолжал плясать молча, не издавая ни звука. Продолжая прыгать и перекручиваться в воздухе, он удалился к себе в комнату, так и не дождавшись аплодисментов.
После этого обстановка в зале разрядилась. Странно, но факт. После пляски Рамалий безусловно снова был принят в свою развеселую компанию. Может быть, не последней причиной тому было одобрение дамы?
* * * * *
Рамалий вошел к ней утром, когда она собиралась в зал работать за установкой и, торопливо напаивая себя крепким эке, дочитывала книгу, которую должна была вернуть в библиотеку. Рамалий вежливо поздоровался и положил перед нею на стол видеокассету, черную, аотерскую, отливающую голубым перламутром.
– Что это? - спросила Карит, поперхнувшись эке.
– Просмотришь у себя в комнате. В зале не советую.
Карит с сомнением взяла в руки кассету. Рамалий бесшумно удалился.
Карит вообще не улыбалось вникать в рамалиевы обстоятельства. Однако она, из вежливости, вечером аккуратно вставила кассету в свой персональный компьютер.
Это был абсолютный ужас. Нечто невообразимо мерзкое, похабное и, однако, не лишенное своеобразной занимательности. Будоражило похоть, хотя демонстрировало сплошной дикий разврат между мужиками. Короче, на кассете была запись, как Рамалия насиловал Мюрек. Снято было в полумраке слабо освещенной комнаты. Действие происходило на постели, на голубовато светящихся простынях. Тело Мюрека, мускулистое, волосатое, полное ярости и неистовства, ломало и тискало белое, голое, хрупкое тело Рамалия, который стонал не от притворства и не от наслаждения - от подлинной боли. Особенно страшным был момент, когда Мюрек, прижав голову обессилевшего Рамалия к подушке, засунул весь свой длиннющий член ему в рот. Полузадохшийся Рамалий покорно выдерживал эту пытку. Заканчивалось же все сценой, в которой Рамалий, уже безропотно, лишенный последних сил, был уложен плашмя на живот и Мюрек, заломив руки и обхватив сзади, всаживает ему член между ягодиц. После этого две минуты подряд он неутомимо и размеренно работает крестцом, без всякого снисхождения к насилуемому, не проявляя ни малейшего сочувствия. На этом запись обрывалась.
Карит, вынимая запись из компьютера, вдруг почувствовала, что сердце у нее бешено колотится. С чего бы это? Ей-то какое дело? Однако кассета испортила ей настроение и заставила задуматься. Она полагала (и справедливо), что гомики, а тем более давнишние партнеры, относятся друг к другу чрезвычайно бережно. А тут оказывается, что Мюрек вообще способен обойтись с членом своего коллектива, как со скотиной. Хотя, возможно, это старая запись. Возможно, это вообще их первое сексуальное знакомство, недаром же Мюрек так яростен и непреклонен, а Рамалий так явно испытывает отвращение.
* * * * *
– Можно? - Карит с кассетой в руках робко застыла в дверях.
Рамалий сидел за персональной установкой и что-то щелкал. Вообще заниматься у себя в комнате в Аотере строго запрещалось (во избежание распространения компьютерных вирусов). Но в шестерке аотерские предписания нарушались постоянно. Мюрек умел с этим справляться. Сквозь его программы не проходил ни один вирус, а персональные установки он постоянно прослушивал. Так же, как и подвергал непрерывному контролю работу коллег в главном зале.
– Ну конечно, - вежливо отозвался Рамалий, выключая экран. Он встал и зажег зеленоватую настольную лампочку. Карит подошла к столу и села в кресло сбоку. Кассету она аккуратно положила на угол стола.
– Понравилось? - полунасмешливо-полувопросительно сказал Рамалий, принимая кассету.
Карит в это время внимательно, пристально изучала удивительное, словно изваянное древним скульптором лицо Рамалия.
– Деньги надо брать за просмотр, - грубо пошутила она.
– В Аотере? - насмешливо возразил Рамалий. - Нет. Здесь и за зрительское место много не возьмут.
– Кто это снимал, Рамалий, ты?
– Ну что ты? Конечно, нет. - Мюрек.
Карит опустила голову. Потом снова подняла ее и посмотрела ему в глаза.
– Рамалий, тогда, на косе, Комп собирался меня убить?
– Да. Я думаю - да. Он разозлился. Понимаешь? А вообще-то он просто намеревался тебя похитить.
– Почему же не убил?
– А ему понравилось, - глаза Рамалия блеснули, - Ты человек мужественный. Ну, а как это поймешь? Только таким способом. Ну - еще под пыткой. Это они тоже любят.
– А ты?
– Я предпочитаю развлекаться не здесь. Но, в общем, - тоже.
– Веселый ты мужик, Рамалий, - почему-то со вздохом заметила Карит.
– А мы все здесь - люди веселые. Погоди, привыкнешь. Устроим тебе групповку.
– По очереди нельзя? - опять грубо, напрямик, без тени шутки спросила Карит.
– Можно и по очереди, - Рамалий внимательно посмотрел на нее: - Ты зря бравируешь. Знай: человек сильный в жизни, в постели всегда - слаб.
 
Глава 4. Побег

Рил сначала был обескуражен тем способом, каким Карит добивалась от аотерской установки эффектов, необходимых ей для собственной деятельности (вернее - ее продолжения). Он следил только, чтоб это не повредило всей установке в целом и его - в первую очередь. Он все ждал и ждал, когда Мюрек запретит отсебятину за компьютером, но Мюрека это только забавляло.
Когда же Карит внезапно и по одной ей ведомой причине самоотверженно принялась переносить сделанную работу в запись обычным способом и использовать аотерские программы, Рил мягко предложил свои услуги, чтоб немного ее поучить. Карит не отказалась. Но только из вежливости. На самом деле она беззастенчиво игнорировала все его наставления и объяснения и продолжала работать, хоть и в рамках дозволенного, но по-своему.
Результаты не замедлили сказаться.
Вообще, аотерский компьютер в основе своего устройства отличается от пирамидного. Там, несмотря на громадное количество блоков и чудовищную память, установка в основном соответствует прототипу: установкам 20-21 веков. Аотерские же блоки созданы первыми аотерцами на основе прямой имитации цитоархитектоники мозга человека. Опираясь на человеческую архитектонику, они не предвидели того, что установка и в работе будет время от времени проявлять некоторые свойства человеческих мозгов. Гораздо менее (по сравнению с пирамидной) восприимчивая к вирусам и недостаткам программ, аотерская установка реагировала в целом на постоянную работу ученого за компьютером. Отвечала на давление психики исследователя, извергая из своих недр на экран то, что, рассчитанное в компьютерных мозгах до точности, должно было травмировать психику сидящего за экраном. Это были компьютерные галлюцинации, так называемые «привидения». Хотя они были вполне материальны и доступны для обозрения всеми: сцены убийств и насилий, война, мертвые лица в гробу и прочее. Когда аотерцы поняли, что надо как-то реконструировать установку, было уже поздно. В старых блоках, поработавших на славу, была заключена сила и мощь Аотеры: память. А новые, как ни подлаживали их к безопасному пирамидному образцу, все же необходимо было сохранять пригодными для общего плана, так и продолжающего напоминать чудовищно разросшийся мозг.
Против этого существовало только одно средство: специальное обучение работе за установкой. Тысячелетиями аотерцы мастерски владели техникой предохранения. В шестерке же вообще не помнили, когда у них такое было, да и было ли когда-нибудь. Поэтому Карит никто не предупредил, а следовать наставлениям и указаниям она, по-видимому, вообще была неспособна. Привыкшая проявлять самостоятельность во всем, она и здесь сделала все по-своему. Когда в ответ на ее работу на экране время от времени начало выплывать мертвое лицо Корнелии в гробу и еще одна вещь, медуза, виденная когда-то Карит в кромешной тьме на дне моря, где она, наколовшись рацематом, когда-то путешествовала одна. Эта светящаяся огромная тварь ее смертельно напугала. И видеть это на экране во время работы было ей неприятно. Она быстро поняла, в чем дело, и не удивилась, хотя никому и не сказала. У нее была своя версия относительно происхождения чудовищ в человеческом мозгу. Полагая, что и компьютер недалеко ушел, она использовала экстренное средство, вроде бутирофенона для проводниковой психики. Она повернула магнитную установку в своем компьютере, ту, что управляет лучом в кинескопе. Она не учла при этом, что кинескопы у всех, сидящих в зале, взаимосвязаны.
Результат оказался потрясающим. У Карит призраки начисто исчезли. Зато то, что стало появляться на экранах Мюрека, Рила, Компа и Рамалия, когда последним требовалось поработать за установкой, суду божьему не подлежало. Установка за столетия насилия накопила дикую злобу на исследователей. И теперь выплевывала из своих недр свои аффекты, так что даже закаленная психика Мюрека этого не выдерживала.
В таких случаях способ только один: отключить установку и стереть всю наличную память, то есть ту, что накопилась в самом отсеке, без вывода в главное аотерское депо памяти.
Призраков изгоняли как тараканов из пустой квартиры при помощи зимнего холода. Рил смертельно тосковал. Вся его жизнь была связана с компьютером. Комп продолжал химичить, хотя Мюрек и предупредил его, что и в этом случае компьютер может сыграть злую шутку. Но Комп полагался на свои опыт и чутье. Рамалий продолжал печатать на принтере. Время от времени он прекращал занятие и, уныло глядя в стену перед собой, принимался ругаться, не смущаясь присутствием окружающих. Компьютер печатал дикую чушь, в которой он безуспешно пытался отыскать намеки на древнеегипетскую логику. Комп справедливо замечал по этому поводу, что для того, чтоб этого добиться от компьютера, надо самому быть древним египтянином. Или хотя бы землянином, кем Рамалий вообще не был.
И только Мюрек, мудрец и сибарит, умел извлечь выгоду и удовольствие изо всего. Он недолго расстраивался, что его почти пятидесятилетний математический труд за установкой теперь, по-видимому, канет в Лету. Он надеялся его восстановить. Пока же он с удовольствием отправился в библиотеку и, набрав художественных книг, со смаком принялся их читать, впитывая в себя страницы и главы, как губка или как песок в пустыне, годами лишенный влаги.
В первый момент, когда масштаб и причины катастрофы были твердо установлены и Мюрек, следуя инструкции, в ледяном и скорбном молчании отсека, подошел к стенной панели и, набрав программу отключения, погрузил установку во мрак (компова и рамалиева установки имели некоторое самостоятельное обеспечение и поэтому они еще могли работать, не используя информацию от общей установки) Карит решила, что следующим действием окружающих будет отвести ее к кому-нибудь в комнату, изнасиловать, истерзать пытками, а потом убить. Но никто не сказал ей ни слова. Более того, никто даже не позволил себе как-нибудь подчеркнуть свою досаду и ее вину. Отношение к ней осталось в точности прежним и даже (это ей, наверное, показалось) окружающие стали более мягкими в обращении, как будто хотели утешить в ее неловкости.
Карит было неприятно. Если б это было сделано нарочно. А то ведь вся ситуация ясно и недвусмысленно продемонстрировала окружающим ее невежество и самонадеянность. Недаром в мозгах всплывала приевшаяся поговорка аотерцев. Они говорили о каком-нибудь возомнившем о себе коллеге, лишенном элементарных такта и знаний: «Баба за компьютером».
* * * * *
Карит, войдя в услужливо раздвинувшиеся перед ней двери, застала приевшуюся и опостылевшую картину: скучающий Рил за выключенным экраном, барабанящий по клавишам дисплея Рамалий, химичащий Комп и упоенно читающий за выключенной установкой Мюрек. Все в порядке. Она спокойно направилась к своей двери. В это время ее окликнул Мюрек:
– Карит, - сердце ее екнуло, она вопросительно посмотрела ему в глаза. - Сядь в кресло, - он пригласительным жестом указал на центральное кресло, предмет ужаса и опасений всех присутствующих, ибо пыткам и компьютерному просмотру мог в любое время подвергнуться любой аотерец. Даже сама трансплантация зачастую (и обычно) проводилась без предварительного уведомления. Но Карит покорно села в кресло, положив руки на подлокотники. Из них не выскочили железо-пластиковые вязки и не приковали ее намертво тут же. Но все равно - радоваться было нечему.
– Ты сейчас чем занимаешься? - спросил Мюрек, не отрывая глаз от книги.
– Учу древнеегипетский, - угрюмо буркнула Карит.
– Зачем?
– Хочу порасспросить Тума кое о чем.
– Вы с ним подружились?
Карит ответила молчанием. Почему бы нет? Хотя, дружба с мумией, была бы явлением экстраординарным, даже в Аотере.
– Странный тип этот Тум, - отозвался Комп. - Он что, депрессивно помешанный?
– Да.
– И это... это еще до момента мумификации, я хочу сказать? - Комп расспрашивал с явным интересом.
– Да, - Карит кашлянула. - Он спятил в момент гибели.
– Интересное совпадение, - весело отозвался Рамалий.
– Ой, ребята! – взвыл Рил. - Перестаньте хохмить! Как вы можете?
– Нет, серьезно, - не унимался Комп. – Как же это? Я хочу спросить: это в процессе клинической смерти, да?
– Его родной сын убил, - объяснила Карит.
– Но... Когда же он спятил? Когда убивали? Или потом?
– Когда осознал. Возможно, он был ранен. А в процессе клинического истощения клеток мозга - вряд ли.
– Куда жрецы смотрели? - опять все так же глумливо заявил Рамалий. – Разве из такого можно было делать биоробота?
– А они и не знали, что делают, - ляпнула Карит и запнулась. Потом попыталась объясниться: - Никогда не знали. Кто-то их научил такому способу мумификации. А вот по какой причине одному царю ее делали, другому - нет, неизвестно.
Это ей было неизвестно. Возможно - физикам и археологам Великой Цивилизации - тоже. Но в шестерке хорошо знали, что любой труп царственной особы перед бальзамированием осматривал Элвер, бывший Хеопс. Он и давал соответствующие указания.
– Карит, - Мюрек отложил книгу, перевернув ее страницами вниз, – твой поступок, я имею в виду то, что произошло с компьютером, он...
Карит судорожно сглотнула:
– Я прошу прощения, эчелленце, - произнесла она смиренно. В ее тоне было подлинное раскаяние. В шестерке, впрочем, давно заметили, что, как ни странно, эта дама - человек искренний.
– Дело не в этом, - твердо заявил Мюрек. - Сам факт. Как тебе пришло в голову повернуть магнит?
– Я не знала, что это повлияет на ваши установки.
– Понятно. Но ты что же, думала, если ты изменишь поле, то артефакты работы исчезнут в твоей?
– Да.
– А почему?
Карит пожала плечами.
– Понимаешь, Карит. Твои действия наводят на мысль, что ты про себя свыклась с какой-то идеей, нашему пониманию недоступной. И на основании этой идеи и проделала эту штуку. А мы не понимаем. Как вообще изменение поля могло повлиять на работу компьютера?
– Ну. У вас ведь пучок электронный?
– Разумеется.
– А если он будет позитронный, то...
– Откуда в моей старой установке, - глухо, скорбно произнес Рил, - возьмутся позитроны?
– А! Я сейчас объясню, - поспешила успокоить его Карит. Перед Рилом ей было особенно стыдно. - Вот я знаю, читала в древнем учебнике, еще из времен Великой Цивилизации, что частица и античастица – зеркальное отражение друг друга. В квантово-механическом смысле. А если изменить поле и оставить все прочие параметры прежними, то позитронный пучок будет работать в точности, как раньше...
– Откуда здесь позитроны? - властно рявкнул Рил. Его голос был подобен рыку льва.
– А их нет? - испуганно спросила Карит.
В зале воцарилось молчание.
Мюрек, наклонив большую, начинающую (уже в течение тысячелетий, по всей видимости) лысеть голову, произнес:
– Если пучок позитронный, то он будет работать так же, как прежний. И что же дальше?
– Но ведь компьютер электронный. Значит, на экран выйдет только то, что предписывается программой. Собственная отсебятина компьютера не пройдет.
– Допустим. Так и вышло. А знаешь, между прочим, здесь бывали случаи...
– Бывали, - Комп кивнул головой. - Один тип сидел-сидел за установкой, а потом вдруг встал и исчез, шагнул прямо в экран. Аннигиляция.
– Весь вопрос в том, откуда здесь античастицы. И если они есть, почему вообще вся эта аппаратура, - он обвел взглядом зал, - работает.
Карит молчала.
– Это твои теоретические выкладки, Цинна? - строго спросил Мюрек. - Насчет антиатомов?
– Они вам известны? - Карит подняла голову и посмотрела в глаза Мюреку. Ее глаза были до смерти запуганные. Казалось, весь разговор вызывал в ней страх и тошноту.
В юности, еще в школе, Карит дружила с гречанкой, тоже то имени Карит. Она была из семьи преподавателей-физиков. Семейные обстоятельства девушки были что-то очень тяжелые, хотя Карит и не пыталась выяснить в точности, в чем дело. Говорили, что отец ее страшный развратник и спит с сыном, со старшим братом девушки. Да и сама Карит, черноглазая, прекрасная, удивительно белокожая и с длинными иссиня-черными вьющимися волосами, была уже давно не девственница. Хотя семья ее была обеспеченная и могла бы дать ей приданое, о возможном замужестве она говорила с отвращением. К Карит Цинне она привязалась, хотя ее привязанность носила сдержанный, холодноватый оттенок. Карит нравились, вернее, приводили ее в восторг рассуждения Цинны о науке. Особенно внимательно вслушивалась она в пока еще смутные, туманные идеи Карит об антимире. У девушки был математический склад ума.
Однажды Карит Альтус исчезла. По поводу исчезновения было назначено расследование, так как семья у арцианской части администрации города была на плохом счету (как и многие семьи в Кирике). Но родственники клятвенно заверили, что ничего не знают. Цинну вообще даже не пытались вызвать в курию, где производилось расследование. Семью Каски побоялись тронуть даже пальцем. Хотя именно Карит Цинна могла бы пролить свет на это дело. Карит Альтус часто с восторгом говорила об Аотере. Была она крепкая, тренированная, отличная наездница. Карит знала, что ее подруга бежала в город ученых. Хотя самой Цинне все это представлялось сплошным бредом. Неужели женщине там позволят работать, заниматься наукой? Да ее просто убьют, предварительно выпытав у нее все ценное, что она знает. В душе своей Цинна похоронила Карит Альтус, а ее скверная история легла камнем на ее совесть. Без научных изысканий одной другая ни за что не решилась бы на такую авантюру. Творческого дара у нее, как у любой женщины, было маловато. А в Аотере она, вероятно, выдала псевдонаучный бред Карит за свой собственный.
О ее дальнейшей судьбе Цинна узнала от аотерцев. Карит Альтус действительно добралась до Аотеры и здесь изложила теорию об антимире. Без всякого математического подтверждения, без серьезной разработки. Но самым неожиданным образом ее слова нашли подтверждение. А за саму девушку некому было заступиться. Ее самым гнусным образом замучили старики-администраторы. Причем, не саму Карит, а ее копию. Сама она бежала через паучью камеру куда-то на побережье Понта, в один из тамошних греческих городов. Там ее след затерялся. Скорее всего - она погибла, не выдержав, будучи аристократкой, нищенского существования или попав в рабство.
А в Аотере долгое время после этого говорили о Камнях Света.
Некий геолог, старик, трансплантированный в восьмидесятилетнем возрасте около тысячи лет назад и с тех пор, невзирая на трансплантацию, аккуратно и методично сходивший с ума с течением времени, ухватился за гипотезу об антимире. Саму гипотезу администрация не сумела скрыть и о ней громко возвестило аотерское радио. А геолог напомнил всем, что на той стороне залива, в Аравии, в пустыне, есть место, издавна, еще со времен деятельности знаменитого арабского религиозного деятеля Мухаммеда, считавшееся язычниками прибежищем демонов, а правоверными - местом откровений самого Мухаммеда. Хотя неизвестно, имел ли к нему отношение этот самый Мухаммед, эпилептик, который, скорее всего, ограничивался бредовыми видениями и далеко в пустыню не заходил. Скалы и камни здесь светились в темноте неярким голубоватым светом, напоминающим флуоресценцию. Странно, вообще, почему геологи времен Великой Цивилизации не добрались до них.
Зато геолог-аотерец заметил. Он исследовал их и опубликовал работу, в которой утверждал, что камни - не что иное, как выход коренной горной породы, подстилающей ойкумену. Ничего особенного. Геологией в Аотере вообще занимались мало. Но теперь сумасшедший старикашка совсем взбесился. Он бегал по отсекам физиков, тряс их за плечи и с пеной у рта умолял исследовать пресловутые Камни на содержание античастиц. Исследовали. И оказалось, что эта порода почти на 100% состоит из антивещества. Это была не сенсация. Это был гром небесный. Никто вообще ничего не понимал. Открытие опрокидывало привычные, ставшие для ученых религиозными догмами, законы о строении материи. Когда слухи дошли до Элвера, он специально связался с Мюреком. Древний Хеопс, хихикая и подмигивая, и утратив всякое достоинство, трясся перед экраном. Как же так? Но Мюрек ничего не мог объяснить. Тогда: откуда подобные идеи? Мюрек пожал плечами. Источник? Мюрек объяснил. Уничтожить! Покрыть позором и грязью! С этим Мюрек согласился. Все было в точности выполнено по совету Элвера. Брезгливость в отношении судьбы женщины, позволившей (а что она могла сделать?) над собой надругаться, переборола восхищение перед открытием. Все в конце концов решили, что сие попахивает ведьмиными откровениями, теми изысканиями, которые женщины проводят за арцианской установкой и арцианцы потом исследуют в тринадцатом специально на предмет колдовства.
Теперь прямой и неоспоримый источник информации сидел в мюрековом кресле, измученный, с посеревшим лицом и, как ни пытался это скрыть, глаза его были темны от ненависти.
– Мы надоели тебе, Цинна? - кротко спросил Мюрек.
– Нет, эчелленце, - вежливо ответила Карит. - Но, понимаете, так не делают. Вы должны отпустить меня.
– Мало ли чего не делают, - Мюрек помолчал. - Мне нужна эта гипотеза. На бумаге. Вся, целиком, с математикой, физикой и прочей белибердой. И никому не показывать. Только мне. А там посмотрим.
Но было совершенно ясно, что Мюрек ее не отпустит. Карит, правда, не стала ломаться. Как умела (а в физике и в выводе математических подтверждений она была не сильна) она изложила на бумаге те идеи, которые бродили в ее голове в далекой юности. И, отдав рукопись Мюреку, Карит села за компьютерную установку, к тому времени пришедшую в норму. Вместо того чтобы с аккуратностью следовать всем предписаниям и нормам, она опять занялась отсебятиной. Она опять принялась немилосердно хамить всем вокруг, А мюрекова компания, к досаде и раздражению Карит, поглядывала на нее уже как на свою собственность.
Карит сжимала за пазухой драгоценный кубик. Она решила бежать. И со дня на день откладывала побег.
* * * * *
Цернт надумал наведаться к Мюреку. Сообщение с шестеркой у него было свободное. Относительно же цели визита можно было не распространяться. Неважно, зачем. Просто - приехал. С Оквинтом и Курионом в качестве сопровождающих.
Цернт удобно расположился в трансплантационном кресле. Оквинт - на приступке, отделанной кафелем, у выхода в коридор, а Курион - стоя у комповой установки у главного входа в зал. Все оживленно беседовали. Между делом, Цернт спросил:
– Как твой новый напарник, Рил?
Рил, не отворачивая тяжелой, белокурой головы от экрана, добродушно заметил:
– Нормальный. Чокнутый только малость.
Через некоторое время на лестнице, ведущей из подземного этажа в 6-й корпус, послышался голос Карит:
– Искаженный микропленкой,
ГУМ стал маленькой избенкой,
Наш родной Центральный рынок
Стал похож на грязный склад... - ее манера в точности соответствовала поразительно мужской, умной манере автора.
На лестнице шуметь было запрещено. Отсутствовать в рабочее время - тоже.
На скамье у входа в зал сидел, раскачиваясь, Тум. Он охранял вход (в Аотере не все выносили мумий, некоторые, которых было большинство, их боялись).
Карит, нимало не смутившись, поприветствовала его. А потом, шепотом (все было слышно в зале):
– Сколько времени?
– Шесть часов, - ясным, вполне человеческим голосом ответил Тум. Карит поднялась на площадку, нажала кнопку входа и вошла в зал.
– А, эчелленце, мое почтение, - бросила она Цернту, как будто они расстались только вчера. И направилась к своей установке.
Она на глазах у прибывших самозабвенно занялась отсебятиной, используя для точек и штрихов левый нижний угол экрана. Курион, стоявший в дверях, внимательно наблюдал за ней. Глаза его были как дула древнего оружия землян: пистолета либо винтовки.
В зале царило молчание, не то чтобы напряженное, но, во всяком случае, неестественное. Карит, полагая, что так и было до ее прихода или, скорее всего, вообще не интересуясь окружающим, продолжала выщелкивать в углу экрана точки и черточки. Курион такого еще не видел.
– Цинна, - негромко произнес он, - вы меня, вероятно, не помните. Карит обернулась и внимательно посмотрела на него.
– Простите, я... - замялась она.
– Ну конечно, - кивнул Курион. - С чего вам помнить? На вилле вашего брата всегда столько народу.
– А-а, - протянула Карит. - Теперь припоминаю. И что же?
– Ничего. Я только хотел сказать. Вернее - напомнить. В ойкумене после вас остался один экспонат...
– Как его имя? - глухим голосом откликнулась Карит, уже понимая, о чем речь. Внутри у нее все затянуло мраком. Почудился гадкий запах падали и формалина. Лицо ее буквально посерело, лоб вспотел от внутреннего напряжения. Курион, вероятно, не рассчитывал на такой эффект, да и возможно сам не знал, зачем он затронул эту тему. Он хотел рассказать о людоеде, том самом, которого Карит оперировала в Кирике и который потом в Массилии, где она его поселила, занялся прежним делом, став при этом еще страшнее. Карит, конечно, об этом не знает, но, видимо, эта тема слишком болезненная для сидящего за пятым креслом в шестом отсеке, подумал Курион. Он попытался переменить тему. И весело заявил:
– А знаете, вы в ойкумене - известный человек.
– В качестве кого я там котируюсь? - спросила выведенная из равновесия Карит.
– В качестве поэта.
Карит круто повернулась в кресле и внимательно, пронизывающе посмотрела на Куриона:
– В самом деле?
Она резко обернулась к установке и привстала с места:
– Подождите немного. У меня для вас кое-что есть, чтоб передать живущим.
Она попыталась быстро отключиться от общей системы, чтоб стереть свою информацию и выключить установку. Ей это не удалось. Тогда она принялась оперировать кнопками, чтоб стереть свою запись, Рил с Мюреком начали ее обыгрывать на глазах Цернта. Они не утратили ни спокойствия, ни добродушия (что, с точки зрения Цернта было удивительно).
– У-у! Цитадель кретинизма! - заявила Карит и неожиданно для всех шарахнула пяткой в низ установки. На экранах Рила и Мюрека запрыгали, заплясали, замелькали цифры. Никто ничего не сказал. Карит вышла.
Мюрек, крякнув, встал и подошел к установке Карит. Он смеялся. Рил был абсолютно спокоен.
– Развлекаешься? - невесело заметил Цернт.
– А ты чем занимался почти тридцать лет? - возразил Мюрек, чиня установку.
– Доразвлекаешься, — еще мрачнее пообещал Цернт.
– Ну что делать? - добродушно спросил Мюрек. - Изнасиловать? Для мужественного человека это будет по фигу.
Мюрек снова сел в свое кресло. В этот момент в зал вошла Карит. В руке она несла венок из сухих (высушенных в автоклаве) лягушек. Она демонстративно встряхнула его и лягушки звонко затрещали. Она вручила их Куриону:
– Вот. Венок на мою могилу. Хорошие были ляги. Но - ничего не поделаешь. Слава требует жертв.
Никто ничего не возразил. Карит села на место и продолжила работу.
– Цинна, - произнес Мюрек спокойно и веско. – Если ты еще раз покусишься на мою установку, я разобью тебе голову об экран. Ты поняла меня?
– Ну разумеется - Карит даже обернулась к нему с удивлением.
Цернт с друзьями скоро откланялся. Карит не оставляло подозрение, что они приезжали за ней. И все в целом окончательно лишило ее равновесия. Она знала за собой это. Живешь спокойно, размеренно, годами. И вдруг прорывается нечто. Обычно - во время месячных. Мир переворачивается. И собственный мозг, огромный, закрученный, как чудовищная спираль внутри себя, разворачивается, неподвластный ни воле, ни разуму, ничему вообще, вылазит из черепа, как амеба, как взорвавшаяся точка сингулярности, и заполняет собой вселенную.
Осенью из Аравии в Аотеру дует сухой, горячий ветер. И вечером не становится свежее. Впрочем, в самих помещениях это не ощущалось. Но улицы города, набережная, казалось, само море излучали сушь и жар. Карит, чувствуя приближение кризиса, с удовольствием оставалась на набережной даже ночью. Мюрек ей еще ничего не сказал по этому поводу. Но, видимо, ей в ближайшее время грозило трансплантационное кресло. А она еще ни разу не попробовала даже разыскать пресловутую паучью кабинку на дне залива. Для не нырнуть в море теперь казалось - переступить психологический барьер.
Она ждала. И дождалась. Ей было плохо весь день за компьютером. Дико ныл низ живота, хотя она и наглоталась обезболивающих таблеток, какие нашлись в комповой аптечке (он, несмотря на возражения Мюрека, разрешил ей ею пользоваться). Вечером боль прошла. Ее охватило возбуждение и легкость. Мозги искрились мыслями. Если бы в эти минуты записывать! Но как раз это-то и было проблематично. Карит работала обычно много и упорно. Но в минуты взрыва она не могла бы поспеть за своими мозгами. Выработав привычку разбирать потом то, что приходило на ум в минуты возбуждения, она полагалась на свою память. В такие периоды она старалась остаться одна. Она использовала все: накопленные книжные сведения, опыт, результаты прежних экспериментов. Но это было и еще нечто. Нечто не свыше, нет. Изнутри. Интуиция, инстинкт, результат чудовищной переработки. И, значит, все это время ее мозг занимался только этим? Пока она читала, писала, спокойно сидела за установкой? Из глубины себя вдруг возникала связь с иными мирами. С космосом, с морем, со вселенной.
Почувствовав голос бездны, она нырнула. Сначала - в себя. Потом, для завершения ситуации - в воду. Сняв одежду и сложив ее аккуратно на верхней ступени набережной, она подошла к краю и, замерев от восторга, вытянув руки вперед, бросилась в море. Доплыв до самого дна, она выдохнула весь воздух - вобрала в себя морскую воду. С удовольствием, ощущая свежесть и прохладу воды, она уселась на каменной плите, устилающей дно залива по всей ширине набережной.
Кромешная тьма. Ничего. Только синие огоньки вдали. То ли рыбы, то ли еще что. Карит чувствовала восторг и силу. И ждала. Она знала, что на менструальную кровь сейчас со дна соберется всякая нечисть. Кроме того, она подозревала, что скрытые видеокамеры наблюдают за ней. Ведь когда кто-то приходит на набережную, а тем более ныряет, это чревато последствиями. Про аотерские видеосъемки говорили много и часто. Ну и пусть! Обнаженная, свободная, она могла бы сейчас проделать что угодно и перед открытой камерой.
Чернильная тьма и звон в ушах. Только в морской бездне порою бывает так тихо. Не всегда. Но сейчас, в тишине аотерской ночи, когда поверхность спокойна, нет ничего, что бы нарушало безмолвие. Карит заставляет себя расслабиться. Посмотрим. Она решила сегодня же добраться до паучьей кабинки. Но ночь большая. И, кроме того, она прекрасно знает, что сегодня она не сбежит.
Карит вращает на пальцах под водой гладкий кубик. Она хочет доплыть до кабинки и использовать кубик. В ее голове созрел скверный план. На основе рассказов о том, как сбежал ее знакомый, Кассий, который разослал свои копии во все города ойкумены. Значит, можно запрограммировать кабинку и на время? Она желает пошутить. Не хуже, чем другие. А может - еще похлеще.
А пока она ждет. Движение воды, неясное волнение плотной, теплой, пахнущей морской тиной стихии. Ничего не видно. Но в кромешной тьме вспыхивают фосфорические отблески огромного, плавающего быстро и кругами, тела. Это акула. Не древняя, безвредная, а хищная. Самка. Карит это чует. Просто чует, и все. Она их знает. И знает, что самка акулы приплыла за человеческим мясом и кровью, чтоб насытить уже оплодотворенные, но еще не созревшие до конца яйца в своем яйцеводе. Их всего несколько. Четыре-пять, не больше. Акула, обитательница бескрайних просторов чистой, вольной воды океана, спустится в немыслимую глубь, на дно. И спрячет там в древнем иле все четыре зародыша. А потом уплывет. И забудет. А сейчас она только чует кровь, которая сочится из другой самки.
Карит знает, как устроить встречу. Не потому, что акула - экстрасенс или Карит знает язык животных. Никакого языка у акулы нет. Вообще ничего. Только маленький, крепко запрограммированный мозг. Надо нарушить программу. Перебить и вставить свою.
Карит спокойно ждет. Акула, невидимая во тьме, внюхивается в ее кровь. И не понимает. Это не та кровь, что сочится из раны. Это кровь, подобная той, что истекает, когда рожает под водой самка кита или дельфина. Значит? Что это сидит там, сжавшись в комок, прислонившись спиной к плите последней аотерской ступени? Новый вид? Инопланетное существо? Опасность? Ей нельзя рисковать. У нее во чреве потомство. И акула, продолжая недоумевать, расширяет свои круги. Но не уплывает совсем. Она расстроена и заинтригована.
А Карит чует приближение другой самки. На этот раз - хорошей знакомой. Это полиэтиленовая улитка. Она приползла на возможные остатки от пира акулы. Карит видит во тьме светящиеся большие, умные глаза. Не познающие. А заинтересованные. Имеющие цель. Из этого она заключает, что и яйцеводы улитки полны оплодотворенной икры. В бездне одна накопила бездну мозгов и зародышей, другая - ни того, ни другого. И обе надеются. А на что надеяться ей, Карит? Обрекшей себя на бесплодие? Принципиально, озлобленно, почти по-мазохистски? И ни разу еще не пожалевшей об этом?
Карит спокойно встает под водой и потягивается. А потом всплывает на поверхность и взбирается на ступеньку. Сейчас прилив. Вода почти лижет поверхность камня. Но больших волн здесь никогда нет. Аотерцы позаботились об этом, конструируя набережную.
Вода прибывает. Из глубины выбирается на поверхность улитка, с немыслимым трудом втаскивая на ступеньку тяжелую полиэтиленовую раковину. И стройное, гибкое, не тронутое ни радиацией, ни эволюцией тело голубой акулы, загипнотизированное, в припадке сомнамбулизма, извиваясь, вскарабкивается на камень. Карит не касается их. Она только смотрит. Смотрит в глаза той и другой.
– Зачем тебе потомство? - спрашивает она улитку. Улитка настороженно вытягивает щупальца с двумя круглыми разумными глазами.
– Оно всползет сюда?
Улитка (кто это видел потом на экране, чуть не умер) кивает щупальцами.
– Когда?
Улитка молчит.
– Когда город занесет песок из пустыни?
Улитка опять кивает.
– А твое потомство? - обращается она к акуле. - Где будет оно? В море?
И огромная зубастая рыба дергает головой в знак подтверждения. Сидящего за экраном и смотрящего прямую трансляцию прошиб холодный пот.
У Аргиса, который с интересом просматривает трансляцию, возникает мысль. Пытать. Этого человека ничего не стоит скрутить и заставить работать. Он умный. Больше умный, чем сильный. И если это уже мистика, то скорее всего - хорошо объяснимая со стороны самого мистификатора.
А беседа продолжается. Цинна с интересом расспрашивает наследников цивилизации о том, что они будут делать на Земле, когда все человеческое останется им. Улитка утверждает, что ее интересует человеческая бумага (обрывки газет она пыталась читать под водой). А акуле надо, чтоб исчезли древние твари, которых человек (как выясняется из расспросов Карит) развел специально, на погибель голубым акулам.
Все будет хорошо. Прилив поднимается. И акула уходит в море, дальше, дальше, ее плавник мелькает вдали. А улитка, с чудовищным всплеском опрокинув огромную раковину и подняв волну, уходит на дно.
Дует холодный ветер. Вода рябит и пенится. Это конец кризиса. И в ней, и в природе. Голова тяжелая, в позвоночнике - тупая боль. Карит выдыхает из легких воздух и ныряет снова. На этот раз она плывет вперед, дальше, до края плиты. Ей нужно отыскать кабинку. За поясом скрученный жгут из плаща, взятого с верхней ступеньки, там у нее фонарик и кубик.
Черная бездна не становится чернее. Но Карит чувствует, что она стала глубже. Чудовищная глубина разверзается под нею. И она ныряет в нее и плывет вдоль материкового склона, выложенного все той же плитой из полированного камня. Набережная осталась далеко. Отсюда, если вынырнуть на поверхность, она кажется неясной черной линией на фоне сверкающего в лунном свете моря. Карит это не тяготит. Она привыкла. Это - ее стихия.
Она проплывает довольно глубоко вертикально вниз вдоль плиты, а потом движется вперед. Фонарик она зажигает лишь изредка, чтоб не привлечь хищников. Вот, наконец, впереди по склону брезжит что-то. Какой-то предмет. Она подплывает ближе. Это параллелепипед, прочно приделанный боком к плите. Кабинка. Ее левая грань сверкает полированным металлом, а вся она обросла водорослями. Сверху свешиваются ветви глубоководной морской лилии. Карит прикрепляет кубик к блестящему ребру и ведет его вниз. Он застревает. Тогда она ударяет по нему пальцем три раза. Боковая грань кабинки уходит вглубь плиты. Карит вплывает внутрь, не забыв прихватить кубик. Здесь, в темноте, вода начинает отсасываться. Зажигается свет. На боковой панели – кнопки. Возле каждой - название моря, залива, устья реки. Всего их штук тридцать. Аотерская телепортационная сеть охватывает все побережье ойкумены. Но Карит это не нужно. Она не собирается бежать. Она нажимает кнопку с надписью «Аотера». И оставляет палец на кнопке. Прежде чем свет выключился и чудовищно болезненный процесс растворения (сам он потом автоматически стирается из памяти) вступает в силу, она еще раз нажимает ту же кнопку.
Как раз вовремя. Ее руки и ноги схватываются автоматическими кандалами. В череп, руки, бедра, живот, грудь впиваются иглы. Невольный стон вырывается у нее из груди. И до момента потери сознания от болевого шока она чувствует, как паучий яд (на самом деле паучий, он специально используется для этой цели) нагнетается ей в кровь, причиняя ломоту и жжение.
Карит очнулась. В кабинке светло. Она ждет. Вода засасывается снова. Свет выключается. Потом отходит боковая дверь. Она уверена, что никого не встретит, выплыв из паучьей камеры. Но на всякий случай не включает фонарик сразу. Она плывет наверх, где с самого начала, на верхней грани кабины, собиралась ждать «себя», чтоб совершить надругательство над вторым «я».
Здесь никого нет. Прекрасно. Значит, она - это и есть то, что будет жить дальше в качестве Карит Цинны. Она усаживается на скользкую поверхность кабинки и ждет.
Вот. Боковая грань опять отходит. Копия, сделанная на основе компьютерной записи, выплывает из кабины. Карит бросается на нее сверху и хватает за горло, не дав ей опомниться. Борьба недолгая. Женщина у нее в руках слабо вздрагивает и обвисает, теряя сознание. Карит тащит ее на поверхность и выплывает с нею на ступени набережной.
Женщина - точная копия ее самой. Карит напряженно вглядывается. Тонкое, изящное лицо, мускулистая фигура, белое, как мрамор, тело. Наплевать. Карит снимает с руки копии дорогой браслет с изумрудом. Достает из скатанного в жгут плаща фонарик и кубик (второй). Все это, вместе со своим кубиком, она выбрасывает в море. Потом, накрыв плащом обнаженное тело, она оставляет его на верхней ступени, бросив напоследок:
– Как говорится, это - ваше.
Через полчаса на набережной появляются Аргис и Кволл (один из членов администраций Аотеры). Они берут на руки бесчувственное тело и уносят.
В реанимационном отделении биологического отсека Аргис возится с насмерть задушенной женщиной. Дело продвигается медленно. В конце концов он откидывается от экрана реанимационной установки и тяжело вздыхает:
– Это... руки чесались, что ли?
Кволл, сидящий в кресле, пожимает плечами.
* * * * *
Карит вернулась в отсек под утро и весь день спала. Она вообще нарушала режим, как хотела. Впрочем, режим как таковой существовал только для новичков. Старые аотерцы могли сидеть за компьютером сутки напролет. В шестерке же ночью постоянно светились экраны и шла работа. Карит, заварив эке и взяв чайник и чашку с собой за установку, спокойно уселась перед экраном, прихлебывая эке, от которого, заваренного до последней степени возможного, шел одуряющий наркотический запах.
Мюрек вообще ничего не понял. Он переспрашивал Аргиса несколько раз, что случилось. Тот уверял, что имеет прекрасную копию и, разумеется, ее не отдаст. Кассету с записью цинниных художеств он предоставил Мюреку. Мюрек, морщась от отвращения, но не без интереса, просмотрел запись. Теперь он сидел, спокойный и сдержанный, за своей установкой. Рамалий тоже все знал, а Комп предложил сегодня же вечером усадить Карит в пыточное кресло.
– Зачем? - брезгливо спросил Мюрек.
– Чтоб не было попыток, - серьезно заявил Комп.
– Их больше не будет. Все. Это такая натура, я знаю. Демонстрирует силу. Но чтоб вернуться к Элверу - нет. В это я не верю.
Теперь все молчали. Карит упоенно глотала эке и щелкала кнопками. Наконец, Рил не выдержал.
– Между прочим, - спокойно, но, набычившись и сжав челюсти, заявил он, - чифирить в моем присутствии в отсеке запрещено.
– Ну, - Карит отставила чашку. - Тогда я пойду к себе.
Она уже выключила компьютер и слегка привстала. Светящиеся белым светом глаза Рила не отрывались от экрана, в углах рта залегли складки. Весь его тяжелый череп как-то набряк от гнева и мощи.
– Что, ты боишься, я спрячусь от тебя в чашке с эке? - глумливо спросила Карит.
Угол рта Рила дернулся. Но он ничего не сказал. Карит, забрав чашку и чайник, вышла.
* * * * *
После раздвоения Цинны в компьютерной камере весь аотерский компьютер заразился новым вирусом. Три минуты установка работала самостоятельно и выдавала на экран чепуху. Эти три минуты выпадали из работы физического, биологического, химического отсеков. Мюрек, работая, спокойно ждал, а потом исправлял отсебятину. Бороться с этим было невозможно.
А сама Карит избавилась от трехминутных проскоков в работе мозга. Она бродила по своей комнате в шестом отсеке при выключенной лампе и жгла рукописи в камине в углу. К ней постучались. Вошли Аргис и Кволл. Карит предложила им сесть.
– Чем занимаетесь, Цинна? - спросил Аргис.
– Жгу рукописи, - с гордостью заявила Карит.
– Вы знаете, что в Аотере это запрещено?
– Я не аотерец. Я пирамидник.
– Вы - пленник.
– Ну. Потому и делаю. Я же не согласна с вашими инструкциями. И собираюсь бежать.
– Именно теперь?
– Именно теперь.
Аргис промолчал.
– Кстати, - заметил Кволл, - на теле вашей копии обнаружены следы двадцати трех ран.
– Это аллегория, - ответила Карит.
Она опять принялась ходить, не смущаясь присутствием мужчин.
– Вряд ли, - возразил Кволл. - Это я к тому, что вы до сих пор утверждали, будто вас просто захлороформировали и похитили.
Аотерцы скоро ушли.
В зале они задержались. Кволл, сидя в центральном кресле, спросил Мюрека:
– Ты не собираешься запереть эту даму?
– Нет.
– Почему?
Мюрек пожал плечами.
То, что Карит, имея возможность сбежать, не сбежала, убедило Мюрека, что она никогда этого не сделает. Аргис охранял и лелеял доставшуюся ему копию, а Мюрек брезгливо улыбался. Одной бабы вполне достаточно для их хорошо отлаженного мужского сообщества. Относительно Карит он был вполне спокоен. Естественно, она не хочет возвращаться под Пирамиды, где ее ждет казнь.
Через неделю события той ночи начисто забылись и Карит решилась на настоящий побег.
Она собиралась одолеть вплавь залив и побродить по Аравии, поискать Камни Света. Конечно, на пути через море ее мог застигнуть шторм. С таким же успехом ее могли слопать акулы. Но если ничего из ряду вон выходящего не случится, думала она, то сил на это предприятие у нее вполне хватит. Поэтому ей даже не приходило в голову, что в сущности, она решается на самоубийство. Рассказы о Кассии, переплывшем залив в самом широком месте (Аотера находится напротив пустыни Эль-Хаса в древней Аравии), не давали ей покоя. Перебить рекорд, установленный мужчиной, эта цель стоила любых усилий и демонстраций собственной глупости. Но что поделаешь? Хочется.
Карит зашла в отсек к химикам под вечер, когда они убирались в вытяжном шкафу. Скромно села на приступку в углу и, наблюдая за ними, продолжала молчать.
– Ребята, у вас нет порошка от акул?
Все присутствовавшие в зале согнулись пополам. Нечасто в Аотеру попадает такой веселый новенький. Один парень, просмеявшись как следует, сходил за репеллентом. Она вежливо поблагодарила. Они пожелали ей счастливого пути.
На другой вечер Карит вышла из шестерки, ни с кем не попрощавшись. Аотерские улицы обвевало прохладой. Карит не торопясь дошла до набережной. Возможно, и теперь снимают, подумала она. Ну и пусть. Ничего интересного не будет.
Карит, как и раньше, разделась. Теперь, вместо ненужного фонаря и кубика, она закатала в жгут одежды тяжелую платиновую цепочку с бриллиантом (подарок Ливии). Кроме того, на левой руке у нее был надет браслет с большим изумрудом, а на пальце другой руки - дорогое кольцо с гравировкой и рубинами. Карит собиралась, добравшись до устья Евфрата пешком, присоединиться к каравану или сесть на корабль. За то и другое нужно будет заплатить.
Не долго раздумывая, Карит бросилась в море. Вода, как и две недели назад, была теплой. Но поверхность моря рябила, на набережной бил прибой. Карит, не торопясь, размеренно, рассекала волны. На все плаванье должна уйти неделя. Ориентироваться придется ночью по звездам, днем - по солнцу. Кроме того, Карит захватила с собой упаковку питательных таблеток, твердо решив выдержать долгий путь, используя для питья морскую воду.
Карит плыла и плыла. Аотерский берег исчез из виду. Утро застало ее в пути. А к середине дня показалась земля. Это был большой остров рядом с Аотерой. Карит не собиралась там останавливаться. На острове размещалась аотерская база подводных лодок, поэтому она предпочла обойти его стороной.
Яркий, как костер, оранжевый закат пылал над морем. Карит было легко. Дышалось спокойно, тело не ныло, руки и ноги уработались и двигались теперь машинально, как заведенные. К следующему утру Карит предполагала распластаться на воде и поспать.
В вечерних сумерках над похолодевшей водой, разрезая волны, показались плавники акул. Их была масса, штук пятнадцать, по меньшей мере. Они двигались, сокращая круги вокруг плывущей Карит. Она продолжала спокойно разгребать руками воду. Достав из пакетика в складках закатанного на поясе плаща ампулу, она раздавила ее в воде.
Первая акула, очевидно, раздумывала, броситься ли ей на плывущего человека или подождать, когда расправу начнет другая акула. Внезапно она, сильно хлестнув хвостом по воде, бросилась вспять. Она унеслась прочь, вспенивая плавником воду, за ней - все остальные. Карит мысленно пересчитала, сколько у нее осталось ампул. Утром, перед тем, как забыться сном, она раздавила в воде две ампулы.
Так прошло еще два дня. На пятые сутки впереди показался один из островов из группы Бахрейн. Карит вылезла на берег и упала на песок. Жажды она не ощущала. Она регулярно, через каждые два часа, глотала морскую воду, и этого ей вполне хватало, учитывая, что тело ее, находясь в воде, впитывает влагу. Теперь же она почувствовала, как ей хочется пресной воды. Но коралловый остров оказался абсолютно пустынным. Карит провела здесь ночь, а утром снова отправилась в путь. Днем она миновала два острова. Аравийский берег уже был близко. Вечером она остановилась на ночлег на большом острове с пальмами. Здесь была вода. Карит отдыхала здесь сутки, напиваясь впрок. Белково-углеводные таблетки кончились и ее постепенно охватывала слабость.
Следующий день и еще одну ночь она провела в море. Берег материка встретил ее шумом прибоя и криком морских птиц: чаек, фрегатов и еще какой-то нечисти, которая сновала над самой головой, обдавая измученную Карит шумом крыльев. У Карит ничего не было с собою, чтоб подстрелить птицу. Выбравшись на берег и отдохнув, она набрала мелкой круглой гальки и отправилась на охоту. Прежде всего, она отыскала на берегу гнездо чайки. Сама птица улетела, но яйца, свежие, только что снесенные, утолили ее голод. Потом ей посчастливилось подбить крыло большому буревестнику. Тот сел на воду и закачался на волнах недалеко от берега.
Карит до смерти не хотелось снова лезть в воду. Но она понимала, что с раненой птицей справиться легче, чем пробовать подбить другую. Поэтому она, загребая одной рукой, в другой зажав несколько увесистых галек, поплыла чуть в сторону от буревестника. С расстояния пяти шагов она без труда попала птице в голову. Буревестник забился на воде. Карит схватила его и вытащила на берег. Чтобы разжечь костер, не было ни топлива, ни спичек. Карит ощипала птицу и, разодрав ее на куски, съела несколько, прямо с кровью. Ничего особенного. Никакого отвращения (как об этом обычно пишут в книгах о путешествиях) она не почувствовала. Но случилась другая неприятность. Плащ, который хотя и вымок в морской воде, все же сохранял приличный вид, оказался забрызган птичьей кровью. Это огорчило Карит несказанно. Она помнила о том, что ей предстоит вернуться в цивилизованное общество, и ни в коем случае не следует походить для владельца каравана на грабительницу с большой дороги, воровку или проститутку.
Карит упаковала остатки буревестника в полиэтиленовый пакет, взятый из Аотеры. Она, вместо того, чтоб идти по берегу залива в сторону устья Евфрата, куда лежал ее путь, отправилась вглубь пустыни. Ей хотелось отыскать Камни Света.
В Аотере она встречалась с геологом, открывшим их, и беседовала с ним. Он подробно описал ей приметы заколдованного места.
Аравия, мало исследованная во времена Великой Цивилизации, хорошо была знакома ученым Аотеры. Это происходило по необходимости, так как от изменения климата в Аравии зависела погода в Аотере, а также работа источников воды. Пищей Аотера также отчасти снабжалась из Аравии, где подсобные рабочие-пастухи в южной части полуострова пасли овец, свиней и верблюдов.
Путь Карит лежал по руслу высохшей реки. Ночью было прохладно. Тяжелые голубовато-черные тени от камней и барханов. Луна сияет в небе как ярчайшая лампа дневного света. Все в целом сильно напоминает ландшафт с иной планеты.
Карит считала высохшие притоки. Их должно быть три. На четвертом слева следовало свернуть и идти вверх по руслу высохшего ручья. Карит так и сделала. Но она, видимо, ошиблась, считая притоки. К утру ручей затерялся в серых скалах, по описанию совсем непохожих на те, про которые говорил геолог. Карит решила отыскать где-нибудь пещеру или нишу, подкрепиться и поспать. Вода у нее была только морская в полиэтиленовом пакете, весь день отвратительно хлопавшем ей по боку. Она с омерзением сделала два глотка. Птица в другом пакете тоже оставляла желать лучшего. Карит всю ее съела. Она решила, разыскав пресловутые Камни, вернуться на побережье и еще поохотиться. Карит чувствовала себя сверхчеловеком. Именно в таких вот ситуациях и проверяется сила. Она легла на камни ничком и задремала. В забытьи она думала о том, что ждет ее, ее сознание, ее суть, в компьютере. Хороший вариант для нее. Отрешиться от земного бытия не так уж страшно. Стать, целиком, мыслящей материей. Отказаться от неизведанных радостей любви и славы. Карит в глубине души понимала, что если б не эта таинственная притягательность элверовой казни для нее, она бы осталась в Аотере. Но не только в этом было дело. Над нею тяготело обещание вернуться в Арций. Времени оставалось всего год.
Вернуться к страданиям и мукам, которые неизбежны, когда человек окружен любимыми существами. Она с содроганием вспомнила Каску, Антония. Когда мысль неизбежно коснулась судьбы сестры, она застонала в полудреме. Нет, лучше исчезнуть. А зомби? Таинственный некто, преследующий ее всю жизнь? Разве он оставит ее в покое? На кого он стал похож? Нет, лучше исчезнуть. Она отдавала себе отчет в том, что на тот образ жизни, какой она вела в юности, сил теперь у нее не хватит.
Карит очнулась прохладным и росистым утром следующего дня. Она с жадностью полизала гладкие мокрые камни. Запив эту драгоценную влагу глотком вонючей морской воды, она отправилась в путь. Ей не хотелось идти днем, но приходилось торопиться. Надо было совершить паломничество и побыстрее вернуться в устье реки.
Карит отыскала четвертое русло довольно быстро. А к вечеру дошла до истоков ручья. Это были две небольшие скалы, стоящие напротив друг друга. Они были правильной конусовидной формы и совершенно не похожи на естественный продукт геологического выветривания. Казалось, чья-то рука специально обточила их, чтоб обратить внимание путника на их форму. В наступающих сумерках оба конуса светились бледным, звездным, фосфорическим светом. Сияние это было несильно, но явственно. Мягкие тени ложились вокруг, пронизанные этим светом. Карит с благоговением приблизилась. Она положила ладонь на шершавую поверхность излучающего камня. А потом у нее возникла необъяснимая потребность прислониться к нему спиной.
Постояв так немного и мысленно обратившись к просторам космоса и бездне времени, чтоб они приняли ее душу, которая вскорости должна была уйти из мира и стать частью компьютера, она покинула это место.
Карит вернулась на берег моря. Искупавшись, приведя себя в порядок, она двинулась по берегу до Эль-Обейда, последнего города ойкумены в устье Евфрата. В Обейде она села на корабль и добралась до Хораппы, находящейся поблизости от развалин древнего Вавилона, раскопанных археологами Великой Цивилизации. Она отыскала подходящий для себя караван. Караванщик вез тюки хлопка в Яффу. Это был тощий смуглолицый мужчина, подвижный и, одновременно, угрюмый. Ночью он, вежливо кланяясь и приседая, вошел в шатер, в котором спала Карит. Он осведомился, не требуется ли женщине, чтоб он обслужил ее. Карит отказалась. Под тем предлогом, что уже два месяца, как беременна и боится повредить ребенку. Караванщик, все так же вежливо кланяясь, спиной назад, вышел из шатра. Утром и все последующие дни он был чрезвычайно внимателен к Карит. Это ее тронуло. Расставаясь, она заплатила ему вдвое больше обещанного.
В Яффе она рассталась со своим кулоном (в Обейде ей пришлось продать кольцо). Карит купила место на огромной грузопассажирской секстере, идущей в Александрию. Через неделю она, добравшись, наконец, до Пирамиды, стояла пыльная, грязная и измученная перед знакомым каменным домиком привратника.
Привратник не удивился, увидев Карит. Он вообще, ее не помнил. Набрав на плакетке нужный код и получив сведения, он отвел ее к служителю у входа в саму Пирамиду. Служитель удостоверился по компьютеру, что она идентична сама себе. Карит боялась выявления копирования в паучьей камере. Но ничего такого не случилось. Тест прошел и служитель отвез ее вниз, в ее прежнее помещение, которое оказалось запечатанным. Служитель сломал печать и, открыв замок, предоставил Карит ключ.
Карит долго лежала в горячей ванне, наслаждаясь запахом пенообразователя. Вытершись и полежав немного с закрытыми глазами в постели, она оделась и вышла из комнаты.
Лифт спустился вниз и мягко встал. Карит прошла по коридору к последней дубовой двери. Она попросила секретаря, чтоб он доложил о ней Элверу. Секретарь сказал, что Элвер ждет ее.
Карит робко вошла в знакомый кабинет. Не то, чтобы она боялась дальнейшей судьбы. Она свыклась с мыслью о ней и могла думать об этом спокойно. Но Элвер внушал ей болезненное почтение. Было время, когда она могла свободно говорить с ним. То время прошло. Она чувствовала себя больной и разбитой перед лицом подлинного могущества и бессмертия.
Элвер сидел в своем дубовом кресле скрючившись и, по своему обыкновению, хихикал. Но глаза его были серьезны. В этих абсолютно белых, светящихся, как лампочки, глазах Карит уловила даже сочувствие.
– Вы плохо выглядите, Цинна, – вежливо заметил Элвер. – Вам бы отдохнуть.
Карит отрицательно помотала головой:
– Я явилась, эчелленце, чтоб принять казнь.
Элвер ничего не ответил. Он, помолчав немного, сказал:
– Было время, я предлагал бессмертие некоторым типам. Которые, кстати, не верили ни в бога, ни в дьявола. Но у них было одно преимущество перед вами: они находились на краю гибели. Вы - нет. Вы хотите попасть в компьютер?
Карит опустила голову.
– А знаете, между прочим, кого я имею в виду, когда говорю о прошлом?
– Кого же? - с безразличной вежливостью спросила Карит.
– Ницше. Фридриха Ницше.
Карит взглянула на него ошарашено.
– Он был тогда на грани психоза. Поверил мне безоговорочно. Но отказался.
– Почему?
– Почему? Да вот, потому. Потому что его отец был священником. И он сам... Сам он тоже недалеко ушел от христианского бога.
– А вы, Цинна? - мягко, почти ласково спросил Элвер. - Что вас привело сюда? Только врожденная порядочность?
– Нет, - ответила Карит охрипшим от волнения голосом.
– Значит, вы желаете избавиться от обременительного существования и стать частью мыслящей субстанция?
– Да.
Элвер опять замолчал.
– Хорошо. Я представлю вас на суд верховных жрецов. Но мое мнение будет решающим. А я считаю, что вы не готовы к этому.
Карит подняла глаза. В них светилась такая неистовая, жадная радость, что рот Элвера, безгубый, сморщенный, невольно сложился в подобие улыбки:
– Зачем вы обманываете себя, Цинна? Вы страстно хотите жить.
– Я не хочу возвращаться в Арций.
– Что ж. Найдите способ умереть.
– Вам не нужен мой мозг, эчелленце? - без всякой обиды спросила Карит.
– Не в этом дело. Просто – вы не готовы. Для компьютера нужна прожитая, исчерпавшая себя жизнь. Законченная биография. Прошедшая через риск и возможную гибель. А вы находитесь еще в самом начале своего пути. И толку от вас в компьютере не будет.
* * * * *
Жрецы Элвера собрались в тесной, скудно обставленной аудитории, чтоб разобрать дело Карит. Числом их было пятьдесят, все они были лысые мумиеподобные мужчины естественного возраста от 40 до 150. А что касается абсолютного возраста, то Карит сильно подозревала некоторых из них в принадлежности к древнеегипетской знати времен IV-VI династий фараонов. Мозги их давно высохли, чувства отупели. Элвер был для них богом, они беспрекословно подчинялись его велениям. Официально Элвер не имел права влиять на решение суда, но так как он хотел того-то и того-то, то решение судей было предопределено.
Для начала один из них, по виду самый молодой и живой из собравшихся, задал вопрос:
– Вы находились в Аотере и работали за аотерским компьютером?
– Да, эчелленце.
– Вы сбежали оттуда?
– Нет, эчелленце, - Карит опустила голову. - Я покинула Аотеру совершенно свободно. За выкуп.
– Чем вы расплатились?
– Собой.
Жрецы зашуршали пергаментами. Ответ был глумлив и насмешлив. Оставить в организации свою копию и сказать, что расплатился «собой»!
– Если вы получите свободу, Цинна, чем вы займетесь?
– Намереваюсь изменить мир к лучшему.
Тот египтянин, который сопровождал Элвера в подводной лодке, когда он встречался с Карит на косе возле Кирика, переспросил серьезно:
– А насколько сильно он изменится? Звезды, по крайней мере, останутся?
– Смотря для кого.
– Я протестую! – возопил жрец. - Этого человека необходимо уничтожить!
Карит попросили подождать решения суда в коридоре. Когда она вошла через пятнадцать минут, самый старый, самый черный и сморщенный из жрецов зачитал ей решение:
– Вы изгоняетесь из общества пирамидников на шесть лет. Через шесть лет в этот день года, в этот час, в эту минуту и при данной констелляции звезд вы должны вернуться.
– Какая сейчас констелляция? - спросила Карит.
Жрец точно назвал соотношение планет и созвездий. Время было: 9 апреля, 9 часов вечера, 9 минут. Карит, шатаясь от слабости, вышла из аудиторий.
* * * * *
Карит покинула Пирамиды и вернулась в Александрию. Здесь, на оставшиеся у нее средства, она поселилась у женщины-египтянки и зажила той самой жизнью, которой началось ее свободное существование в ойкумене. Сроку до возвращения в Арций ей оставалось год. В следующем октябре она намеревалась выпить яд, чтоб не возвращаться домой.
Карит днем начитывалась досыта, а вечером выходила бродить по городу. Никто ее не знал, никто не обращал на нее внимания. Она наслаждалась покоем, свободой, одиночеством, и чем ближе подходило время к исполнению замысла, тем больше ей хотелось жить. Вернуться? В самом деле, почему бы и нет? Вернуться в компьютерную цивилизацию, от которой ее тошнит. А потом, через шесть лет - опять исполнение сроков. Разве она может нарушить обещание? Да и как его нарушишь? Ойкумена мала, везде найдут. Только одно место есть в ойкумене, откуда человека достать трудно - гладиаторская школа. Здесь постоянно рискуешь жизнью, но здесь человека стерегут и охраняют. Правда, его можно выкупить. Но не все ли равно? Карит с омерзением вдруг представила себе, что Цернт или Каска могли бы однажды увидеть ее на арене и заплатить за нее деньги, как за рабыню. Комедия. Пусть. В конце концов, и яд, и кинжал всегда к ее услугам.
Карит отдавала себе отчет, что с арены она может опять попасть в Аотеру. Но она надеялась, что погибнет раньше, чем ее заметят и узнают.
В Греции было много школ. Особенно славилась эпидамнская. Здесь же, в том же городе, находился и знаменитый работорговый рынок. Карит это место приглянулось тем, что, очевидно, здесь легче затеряться среди гладиаторов из всевозможных районов ойкумены: персов, финикийцев, греков, иберийцев, проданных в рабство. А, кроме того, это была одна из двух школ в ойкумене (вторая находилась в Кампаньи, в Капуе), где обучались женщины. Цирк, в котором выступали гладиаторы, был тут же, при школе, вместительный, древний амфитеатр, с солидной репутацией, на гладиаторские зрелища здесь допускались только мужчины и за очень высокую плату.
Сведениями этими Карит располагала со времен Тиринфской академии. Студенты часто спорили и обсуждали обстоятельства гладиаторских боев и достоинства гладиаторских школ. В конце осени Карит решила ехать в Эпидамн, чтоб опять, в очередной раз, броситься с головой в бездну.