Прощальное письмо

       Во всем что бы я не делал я неизменно показываю свои глупость и несостоятельность. У меня никогда не выходит все нормально – как у людей, так, как это должно быть. Судьба преподносит подарки. Мегатонны неучтенных даров, за которые никто и никогда не попросит ничего взамен. Остается лишь воспользоваться тем, что кто-то построил для меня, принес и водрузил у моих ног, но нет. Чего же нет. Я знаю, нет покоя, есть только метания в душе.
       Почему бы мне не написать это письмо заранее: за год, за месяц, за неделю, хотя бы за день. В любой другой момент, а не сейчас, когда желудок полон россыпи разноцветного драже из домашней аптечки. Этакими морскими камешками, омываемыми горькими прозрачными водами сорокаградусной крепости, подаваемыми отмеренными порциями глотков в тихую заводь утробы. Мне не по себе. Откровенно скажу что страшно, хотя я и полон решимости. Вот она та глупость создающая помехи, из-за которых мелкая паутина моего почерка путается и временами вяжется в уродливые узлы буков «в», «д», «у». Я искренне соболезную тем, кому по долгу службы придется разбираться с моими параноидальными завихрениями мыслей и слов. Я совершенно здоров, не вешай те на меня душещипательный ярлык психбольного это будет неверно. Назвав себя так я всего лишь повторил характеристику себя любимого слышимую от коллег и знакомых сотни раз на протяжении последнего времени.
       Многие могут подумать что я слишком люблю себя. Отрицать не буду, но и соглашаться здесь тоже не с чем. Я не психиатр и даже не психолог, не мне судить, пусть судят те, в чью обязанность это входит, мне же пусть оставят смерть. Или как лучше сказать? Пусть оставят меня в смерти? В данный момент, когда наступает конец всему тому что есть, что когда-то было или еще когда-нибудь могло бы быть, когда я стою на краю утеса и жду последнего толчка в безмерную пропасть для бесконечного падения у меня остается лишь одно желание - хочу чтобы смерть на деле оказалась именно такой, которой я ее для себя представил – без кошмарного ада и прекрасного рая, без всех тех кого я любил и ненавидел,. Хочу чтобы она являлась пустотой черной и всеобъемлющей, еще в начале времен поглотившей в себя звуки, мысли, чувства. Я хочу покоя, а если это и не так, то мне об этом уже никто никогда не успеет сказать.
       Толчок. Не тот который с утеса, тот с помощь которого мой многострадальный желудок попытался освободиться от возникшего в нем водоема. Как неприятно. Желчное цунами огромной волной поглотило все, что было на столе: несколько книг Маркеса и Борхеса, кипу белых листов для черновых попыток прощального письма и часы, равномерно и беззаботно отсчитывающие минуты для последнего затяжного прыжка без парашюта прямиком в бездну.
       Приходится перебираться на подоконник. Там больше света и за окном дождь смывающий все воспоминания. Вот они проплывающие у меня перед взором картинки из беззаботного детства в окружении любящей семьи, веселой студенческой жизни с пьянками, безудержным сексом и толпами поддельных друзей, хорошей работы в окружении груд завистливых коллег и счастливого брака, распавшегося еще в самом его начале. Образы возникают и растворяются, оставляя после себя только давящую боль в сердце, ноющий желудок и все учащающиеся рвотные позывы. Борясь с ними, я заливаю в небо горькое море и получаю в ответ еще одну разрушительную желчную волну.
       Кажется я больше не в состоянии ничего написать- руки холодеют, немеют и перестают слушаться. Мне так жаль, в моем горле навеки застрянут невысказанные мысли о сказочной любви которой на свете никогда не было, о дружбе, которую придумали слабаки и трусы, закрыв глаза на ее классические рыночные законы, о счастье, которое у каждого свое и лютой ненависти, и зависти к тем кто его все таки обрел. Ладно, чего переживать, я и так сказал достаточно, все недоговоренное мной скажет кто-то другой, такой же путник по тропам безысходности. Мне же пора.