Сказки о царе Горохе

Надо сказать, что наряду с морковкой наши дачники очень любят выращивать горох. Он поднимается, будто средневековый богатырь, где-нибудь посреди участка и все лето манит к себе людей. Чуть только начинают подрастать стручки, как уже тянутся к ним руки, открываются рты и раздается громкий хруст. Все мы пробовали этот диковинный плод, а в детстве стреляли горошинами из трубочек сныти, но почти никто, я думаю, не встречался с царем Горохом. Отчего это происходит - неизвестно: толи от застенчивости самого царя, толи от его крошечного роста. И дело в том, что я в своей жизни только один единственный раз видела человека, лично знакомого с этим загадочным существом.

Дело было летом, жила я тогда на даче, а по субботам ездила на велосипеде в ближайший городок за продуктами. И вот в один из таких базарных дней покупала я на рынке домашнюю сметану, к которой, признаться, не совсем равнодушна, особенно, если ее есть с перетертой клубникой.

Был яркий солнечный день, шумный, каким ему и полагается быть, и на рынке народу оказалась тьма. И все это завертело меня, закрутило, понесло куда-то и, в конце концов, привело к молочным продуктам. Открытые столы с выставленными на них дарами местных коров тянулись довольно далеко, пересекая всю площадь базара, и бойкие продавцы все время кричали, пытаясь привлечь покупателей. Я подошла к первому попавшемуся прилавку, за которым стоял древний, сморщенный и согнутый чуть ли не до земли старичок. Он почему-то все время чмокал губами и, увидев меня, как-то очень весело подмигнул. Что и говорить - странный был дед! Я улыбнулась на его подмигивание и уже хотела открыть рот, чтобы спросить сметаны, как вдруг он сказал из-под своей длинной белой бороды:
- Ну что, дочь? Молочка хочешь?
- Да мне бы сметаны.
- Сметанка – эт-та хорошо! А молочка не хочешь, дочь?
Я засмеялась: мне почему-то понравился этот старичок, и совсем не захотелось его огорчать.
- Ну, давайте мне и молока.
- А ты, дочь, я надеюсь, молока-то с горохом не пьешь?- тут он сделал такое серьезное и суровое лицо, словно спросил какой-то очень важный вопрос.
- Не пью, это же не вкусно.
- Ну, вкусно или не вкусно – все равно. А знай,- он поднял торжественно палец,- царь горох этого не любит!
Я рылась в своей бездонной сумке и никак не могла найти кошелек. Куда он делся, было совершенно неизвестно. И это меня немного беспокоило. Я становилась все озабоченнее и серьезнее, но заявление старичка меня опять рассмешило.
- Почему же он этого не любит?
- Да он поссорился с королем Молоком из-за,- тут дед хихикнул в кулак и, нагнувшись над прилавком, сначала оглянулся на соседей - не подслушивают ли?- и шепнул:
- Из-за королевы Простокваши.
-А кто она такая?
Дед поднял свои косматые брови, удивляясь, видимо, моему невежеству:
- Она - его жена.
-Гороха?
-Да нет же, Молока. Ну, понимаешь теперь?
Он опять принял торжественный вид, будто рассказал мне какую-то страшную тайну.
Продавцы за соседними прилавками засмеялись. И надо сказать, совсем не без основания. Дед, маленький, сморщенный, с огромной, потрепанной шляпой на голове, сам был похож на какого-то старичка-боровичка из сказки. А когда он принимал важный вид, то становился немного забавен.
Дед обернулся на своих соседей и, надменно оглядев их с ног до головы, чмокнул громко губами:
- Ты их, дочь, не слушай.
- О чем не слушать?
- Это они, дураки, смеются над тем, что я у царя Гороха в гостях был. Не верят! Глупые, пустые люди…
Мне стало его немного жаль:
- Ну что вы! Это совершенно правдивая история, все вам верят.
- Ой, доченька, не все… далеко не все…
-Ну, я вам верю.
Он улыбнулся мне из-под своей бороды и опять подмигнул одними косматыми бровями.
- Тогда я расскажу тебе несколько занимательных историй, услышанных мною от самого царя Гороха, его подданных и короля Молока!
И тут он поведал мне об интересных приключениях царя Гороха, которые я и перескажу ниже.

Сказка первая о том, как царь Горох в гости ходил

Жил да был царь Горох, и очень он любил в гости ходить. Однажды решил он пойти к своему другу, Морскому королю. Встал царь с утра пораньше, не съев даже завтрака, и отправился в дальнюю дорогу (а он очень- очень любил покушать - и в больших количествах!- обычно царь съедал за раз завтрак, обед, полдник и ужин. А часа через два повторял трапезу). Так почему же натощак? Да очень просто: ведь тогда бы в его живот больше влезло в гостях, а чужая еда, как известно, всегда слаще и вкуснее.
 И пошел он во дворец своего друга. Любопытный читатель может спросить: «Где же жил этот самый Морской король?» «Известно где, - отвечу я,- в море- «окияне»!» Правда, люди очень активно качали оттуда воду для своих нужд (например, для засолки огурцов), и вскоре море-океан превратилось в небольшую лужу, сантиметров, эдак, 80 на 120. А Морской царь был человеком рослым и богатырского сложения, и поэтому в море-океане не помещался, и из лужи постоянно торчала то его голова, то нога.
Вообще-то сказать точно, когда торчала нога, а когда голова, совершенно невозможно, потому что они были одинаковыми и снаружи, и внутри. Мозгов-то у Морского короля не было. Он однажды обменял их на пирожное, вкусное, красивое и легкое, как пух, потому что содержимое головы его очень тяготило (весил оно килограмм 45). И хотя Морской король от мозгов-то избавился, но, видимо, не окончательно, т.к. у него постоянно болела голова. Эти мигрени доставляли неприятности и его семье, и его подданным, и даже его соседям, в частности царю Гороху. Когда у Морского короля болела голова, он никого не принимал, а Горох так любил ходить в гости!
И на этот раз опять голова короля гудела и раскалывалась. Он лежал на постели из мягких водорослей и потихоньку стонал. Две огромные рыбины стояли около с веерами и, не спеша, его обмахивали, 37 врачей делали ему примочки, клали полотенце то на лоб, то на ноги, то на руки, и тоже потихоньку подвывали – для приличия. Слышно было, как во дворце плакали его 99 дочерей и кричала королева – гам стоял страшный. На кухне повариха била посуду, а садовник орал что есть мочи какие-то старые и всеми забытые песни. Зачем морские жители производили такой шум - неизвестно; наверное, хотели показать, что болезнь владыки их очень огорчает. Другой причины я не нахожу.
И вот в этот скорбный час покой короля был нарушен. На морском коньке прискакал окунь, который работал у него шпионом, и заорал, чтобы перекричать плач царевен:
-К вам царь Горох собственной персоной.
В эту же минуту вой стих, лишь иногда были слышны всхлипы младшей дочери, похожие на похрюкивание. Все уставились на шпиона.
Надо сказать, что морской король держал при себе шпионов видимо-невидимо, целых 4 штуки. Но он все время путал их с простыми смертными. Поэтому на груди каждого шпиона повесили табличку:
 
И все, увидев окуня, замолчали, зная, что это шпион и сейчас скажет что-нибудь интересное. Если бы к ним приплыл пескарь и крикнул бы тоже самое, никто бы не обратил на него внимания.
Морской король, стоная, поднялся со своего ложа и, сделав слабый жест рукой, подозвал к себе рыбу:
- Что ты сказал? Повтори!
- К вам Горох собственной персоной, Ваше Величество.
- Скажи ему, чтобы приходил завтра.
- Хорошо, Ваше величество.
И окунь поплыл навстречу гостю.
Он увидел Гороха еще издали, когда тот потихоньку взбирался на морской холм, переваливаясь с ноги на ногу. Шпион сразу же закричал царю, чтобы тот поворачивал обратно и приходил бы завтра, потому что у Его Морского Величества с головой сегодня не совсем в порядке. Но царю Гороху шел уже 1751 год и он был совершенно глух (не бойтесь, не к человеческим страданиям, а просто он ничего не слышал). И поэтому все речи окуня ни к чему не привели: царь Горох спокойно пришел во дворец Морского короля и сел за стол в ожидании трапезы. Пришлось Морскому величеству подняться с постели и начать думать: как же быть? Объяснить гостю ничего нельзя, потому что он не слышит, выгнать силой тоже: вдруг обидится – войну объявит. А войны Морской король, надо сказать, очень боялся. И тут вдруг его осенило: «А надо написать царю Гороху письмо. Прочитает и все поймет!» Писать, правда, Морской король не умел, потому что в школе не учился (в его детстве школ еще не было). Но зато он держал при себе писца: целую щуку с хвостом, плавниками и обворожительной улыбкой. Морской король подозвал ее кивком головы, и она проплыла, будто пава, демонстрируя всем свой белоснежный, острозубый оскал. Царь указал на стул за письменным столом, на который та грациозно примостилась, и сказал:

-Пиши: «О!(обязательно сделай «О» побольше) О! глубокоуважаемый царь Горох! Посылаю вам мой огромный (подчеркни это 3 раза) и глубокий, как море-океан, поклон. И извещаю ваше царское величество о том, что в сей трагический день (т.е. 29 июля- укажи в скобках) у меня, Его морского Величества, болит голова, имеются очень опасные для жизни приступы мигрени и т.д. и т.п. (многоточие поставь. Да не три, рыбья ты башка, а побольше, а то он еще подумает, что я для него точек пожалел). И посему прошу вас, о (подчеркни), Царь горох, удалиться восвояси, т.е. на гороховую грядку, где стоит ваш дворец, и прийти завтра (30 июля – обязательно напиши в скобках) на чай к моему Морскому величеству. (напиши в скобках, что будут пирожные с жареной селедкой – его любимые!). Ставь точку. Пониже напиши: ваш верный слуга до гроба - Морской король королевства Моря, королевства Океана и т.д. и т.п.». Ну дай мне подписать!

Щука улыбнулась так, что стали видны все ее белые зубы, и передала шариковую ручку королю. Он мельком взглянул на рыбу и быстро поставил свою крюку на письмо. Король очень любил шариковые ручки и поэтому даже открыл консервный завод, чтобы можно было их покупать. Если бы не Его Морское Величество, угорь, который держал небольшую лавочку с криво прибитой надписью «Канцтовары» на самом краю моря- океана, наверное, скоро бы разорился. Но каждый месяц король скупал у него весь завоз шариковых ручек. Если бы его величество были поумнее, то они, может быть, купили бы только пять, а не все 130 ручек, ведь большая часть из них высыхала от долгого хранения и ее выкидывали в амбар, специально для этого построенный.

Но вернемся к царю Гороху. Он сидел вот уже целых 2 часа один за столом и, видимо, уже очень проголодался, потому что уже успел отъесть кусочек от стола. Наверное, тот оказался твердым или невкусным, т.к. горох сразу стал отплевываться. Вообще-то он был довольно доброго нрава, но от такого долгого голодания вдруг озверел. Глаза его засветились зловещим зеленым огнем, и сам царь стал издавать какие-то странные, утробные звуки, похожие на рычание. И понятное дело, что все подданные Морского короля, посланные с письмом, к нему подходить боялись. В конце концов, окунь-шпион, подталкиваемый тысячами пинков и подзатыльников, тихо подплыл сзади и, набравшись духу, бросил письмо на стол перед Горохом и сразу же дал деру - можно сказать, что только пятки засверкали, но пяток у окуня вообще-то не было.

Царь Горох секунду- другую созерцал слетевшее сверху письмо, а потом оторвал от него кусочек и немного пожевал, проглотил и, вытянув губы в трубочку, задумался, почесывая себе нос. Потом оторвал еще кусочек, положил в рот, пососав немного, чмокнул и, удовлетворенно крякнув, набросился на письмо и мигом его проглотил. Читатели спросят, зачем же он так варварски поступил с бумагой. Да просто он не умел читать. Царь Горох был намного младше Морского короля, и в его время школу уже успели открыть, но он оказался слишком ленивым и смог постигнуть за 10 лет только букву «А» да еще выучить несколько несложных песенок. А грызть гранит науки ему уж совсем не хотелось - он больше любил всякие пирожки и конфеты, в особенности шоколадные.

После такой неожиданной развязки Морской король встал в тупик. Что теперь делать, он не знал. Король сел на камень под кустом водорослей и заплакал. И может быть, до чего-нибудь сам бы и доплакался, если бы к нему в эту минуту не подполз на четвереньках краб и не шепнул на ухо: «Ваше величество! У меня есть наисекретнейший план!» Король сразу перестал плакать и посмотрел в ожидании на краба. Тот облизнулся, оглянулся назад, на стол с царем Горохом, и зашептал опять:
-Если мы не смогли решить эту задачу мирным путем, т.е. с помощью переговоров и т.д., то…
-то?
-то, понятное дело,- глаза краба сверкнули, и он щелкнул над головой клешней,- то надо разрешить ее другим способом, т.е. силовым путем,- и в подтверждение он еще раз лязгнул своей клешней.
-То есть ты хочешь его,- король показал на Гороха, который в это время облизывал стол,- его, значит - и того что ли,- тут король так испугался своих слов, что сразу выпучил глаза и прикусил себе палец. Краб криво улыбнулся:
-Нет, конечно. Просто я его пугну: щелкну клешней перед носом - он испугается и убежит. А потом мы пришлем ему объяснительное письмо.
Король отпустил свой палец и задумался.
-Ну что ж. Раз уж ничего другого не остается, действуй, мой друг, и я посвящу тебя в эти самые, ну как их там…
-Рыцари?
-Ну да, рыцари.
Крабу, видно, это очень польстило, потому что он даже глаза зажмурил и сразу же побежал исполнять задуманное. Он, быстро перебирая ножками, подошел сзади вплотную к царю, и прямо над его ухом щелкнул клешней, и завыл: «У-у-у!» Царь Горох обернулся и, улыбнувшись, облизнулся: «Еда! Наконец-то! Свеженькая!». Краб, хотя и был в два раза выше гороха, но так перепугался этого лица и этих слов, что не стал ждать развязки и решил спасти свою драгоценную жизнь бегством. Можно было сказать, что только пятки засверкали, но это все-таки еще спорный вопрос – есть ли у краба пятки.
Тогда Морской король позвал для запугивания царя Гороха камбалу. Но она успела уже к тому времени где-то спрятаться. И после безрезультатных получасовых поисков король моря-океана послал за угрем: хотя и глупая рыба, но все-таки электрическая. Угря нашли спящим в своей уютной пещерке, и, растолкав его, очень долго объясняли, что от него требуется. После целого часа криков, увещаний и угроз угорь понял, что ему придется выйти из пещеры, прервав, таким образом, свой сладкий дневной сон. А это, по его мнению, было уж чересчур. Мало того, что разбудили, но еще заставляют куда-то идти и кого-то пугать. Угорь возмутился. Да так, что даже немного засветился. Ведь все-таки, как не крути, он был рыбой не простой, а электрической. Как развивались события дальше, я вам не скажу, но, в конце концов, угорь опять заснул мирным сном, а Морской король опять сел на камень под развесистыми водорослями и загоревал. Стал он думать, как ему поступить. Все средства уже испробовал, а ничего не помогает. Царь Горох сидит себе за столом и с каждой минутой становится все голоднее и голоднее. Думал король, думал и, наконец, придумал (все-таки осталось у него в голове немного мозгов). Встал он с камня и твердо решил: «Ничего моему народу больше не остается. Необходимо эмигрировать!»

Надо сказать, что морской король очень любил иностранные, длинные, красивые слова, в число которых «эмиграция» тоже входила. Объявил он это решение своему народу, надел корону, взял под мышку зубную щетку и побежал. А остальные, не будь дураками, понеслись за ним. Куда же направил свои стопы морской люд? Да просто вперед. Суши из них никто терпеть не мог, а в другой океан пробраться было не возможно, потому что все проливы уже много лет как пересохли. И понеслись они так быстро, что подняли с дороги столько ила, что ничего не стало видно. А через минуту, оббежав все королевство, вернулись обратно. Не удалась королю эмиграция. Издали еще увидел он стол, за которым восседал недовольный царь Горох в окружении целых туч ила. Его борода, некогда изумрудно-зеленая, превратилась в какую-то болотного цвета мочалку. И это обстоятельство, наверное, очень не понравилось Гороху. Увидев, как к нему бежит морской король, царь встал и, надменно сморщив нос, даже не поздоровавшись, пошел восвояси на гороховую грядку к жене Бобовне. Бедный! Он-то думал этим огорчить Морского короля, оказавшего его царскому величеству такое непочтение. А тот только обрадовался и захлопал в ладоши.

Вы можете еще спросить, что же приключилось с царем Горохом дальше. Да ничего особенного. Пришел он на свою гряду, а там… А что там? Да еда и в больших количествах: и завтрак, и обед, и полдник, и ужин, и все 17 чаев одновременно. Вообщем, наелся наш царь Горох и сразу подобрел, даже пошел на следующий день в гости к своему другу Морскому королю, у которого тогда, к счастью, не было головной боли, и поэтому стол ломился от всяких блюд, вода трещала от музыки и колыхалась от танцев. Говорят, приплясывал даже электрический угорь, которого все-таки вытолкали из пещеры, и он при каждом прыжке немного икал и светился. И дед там был, мед-пиво пил, а вообще-то не буду врать, пиво не пил, но зато отведал пирожное, сделанное из жареной селедки. Сказал, что оно «довольно вкусное, только иногда рыбьи кости в нем попадаются».
Вот и вся история!

Сказка вторая о том, как царь Горох своих сыновей женил

Царь Горох был женат уже целых 1700 лет и три месяца, и, понятное дело, он имел очень много дочек и сыновей, целых 714 штук, из которых 418 были, как это не странно, юношами.
Одним солнечным утром царь горох проснулся в своей постели. Было прохладно, и поэтому царь спал под ватным одеялом. А ватное одеяло, как всем известно, создает прекрасные условия для обдумывания различных проблем, как-то: что съесть на завтрак, индейку или пряник, и что на обед. Царь Горох открыл глаза, увидел белый потолок своей комнаты и стал усиленно думать. Думал он, думал и о завтраке, и об обеде, и даже об ужине, и, надо сказать, о сыновьях своих тоже думал. Вчера вечером решил он половину из них женить. Но встала небольшая проблема: где найти столько невест, целых 209 штук? Всю ночь, во сне вспоминал он, у каких его соседей есть дочери, и смог припомнить только двоих: Морского короля и короля Молоко. Первый имел 99 дочерей, второй 110.

И теперь царь Горох лежал под ватным одеялом и все говорил себе: «Ну, царь Горох, надо бы тебе вставать и идти в гости к королям. Надо бы вставать». Но он все лежал и не вставал. Горох был очень ленивым царем, и даже, в отличие от Молока, не занимался спортом, что было в те времена очень модно.

 Король Молоко каждый день бегал, прыгал и летал с парашютом, так что даже его придворный врач немного опасался, что он может прокиснуть от такой активной жизни.
И в это солнечное прохладное утро король Молоко ездил по своему королевству на велосипеде, к которому он велел приделать огромный клаксон, и отчаянно гудел. А царь Горох, хотя отдаленно и слышал сквозь окно эти звуки, все еще лежал в постели. «Надо бы вставать. Надо вставать». Он втянул носом воздух и сразу понял, что на кухне готовили жареных комаров. «Как хорошо,- подумал царь,- я их очень люблю. Но надо идти мне к Молоку и Морскому королю… А хорошо бы еще полежать». И он еще полежал. А потом еще полежал и даже немного поспал. И пока он спал, то видел такие сладкие сны, что ни в сказке сказать, ни пером описать: и шоколадные конфеты мирно покоились у него на тарелках, и всякие крендели, и пышка иногда проплывала прямо перед его носом, неся с собой облака сахарной пудры. И стоило только царю Гороху открыть рот, как они сами начинали лететь к нему. Только надо успевать жевать - красота!

Царь Горох чмокнул и, дернув под одеялом ногой, перевернулся на другой бок. И понятное дело, увидел другой сон. Будто идет он по берегу реки, а вокруг лютиков видимо-невидимо, и голубое небо отражается в воде, так что та кажется синей-синей, и под облаками ласточки щебечут. Хорошо, прохладно… И видит он впереди себя куст, а на том кусте всякие сладости и вкусности висят: и ватрушки, и жареные курочки, и даже почему-то несколько вареных раков. Обрадовался царь Горох, подбежал к кусту, хотел булочку одну сорвать, да подскользнулся и упал. Упасть-то упал, а что дальше произошло, совершенно неизвестно, потому что царь Горох в эту минуту проснулся. Проснулся он и почувствовал, что жутко голоден. А голод, как известно, не тетка.

Полежал-полежал царь Горох, поворочался- поворочался, но заснуть так и не мог: толи солнце все светило в глаза, толи пробудилась его совесть: надо было все-таки идти к своим соседям. Царь лег на живот и начал ковырять пальцем подушку; сквозь толстые мутные стекла слышно было, как трещали ненасытные цикады, будто говорившие: «Пора подниматься. Зон-зон…зон-зон». Внизу на кухне стучали ножи, и оттуда пахло чем-то вкусным. «Жареные шоколадные конфеты,» - мелькнуло в голове у царя Гороха. Он закусил губу: так хотелось кушать, а вставать…
-Ох-хо-хох…- простонал царь и решился. Он спустил с кровати одну ногу.
-Ай-яй-яй, ой-ой-ой... ах, бедненький я, бедненький,- и спустил вторую. Оставалось только самое сложное: расстаться с подушкой. Он обнял ее руками и даже немного всплакнул, как полагается перед долгой разлукой (а целый день- это не краткий срок). Он в последний раз зарылся в мягкую перину и, тяжело вздохнув, сполз на пол, на котором уже стояли два тазика для умывания. Его жена и дети имели для этой цели умывальник, но царь Горох нововведений не любил и упорно использовал тазы, один медный, а другой пластмассовый, зелененький. Сначала он окунал голову в металлический с теплой водой, а потом в пластмассовый с холодной. И таким образом умывшись, царь Горох обыкновенно отправлялся на кухню. Вообще-то, если уж говорить честно, на кухню ему ходить было нельзя, все-таки царь, а не какой-нибудь поваренок. Для него были предназначены парадные комнаты. Но царь упорно посещал кухню с ее закоптелой печкой, странным чесночным запахом и вечной чугунной сковородой на полке. Он всегда приходил туда, садился на трехногий табурет, который под ним жалобно поскрипывал, и, улыбаясь, пробовал все, что попадалось под руку: сваренное, сжаренное, и сырое, и приготовленное. А насытившись, отправлялся в парадную столовую, в которой дожидался положенного ему завтрака.

А теперь царь Горох сидел перед своими тазами и ничего не делал. Он просто смотрел на них и чувствовал, что голоден, но умываться не желал. Ведь потом будет завтрак, а после завтрака придется приниматься за дела, т.е. идти к Молоку и Морскому королю.

За окном светило ярко солнце. На фоне огромных, похожих на горы облаков носились быстро ласточки и звенели мелким листом высокие березы. Где-то далеко поднимал пыль на дороге король Молоко. Все искрилось и смеялось: и дворец с облупившейся зеленой краской на стенах, и железная труба для слива, и невысохшие, грязные лужи, и даже лопухи у забора. А царь Горох все не поднимался с места. Вдруг он услышал стук в дверь, которая сразу же открылась, и в дверную щель влезла голова его жены Бобовны, а потом также внезапно исчезла. Было уже три часа дня, а, значит, что завтрак давно готов и, наверное, поэтому заглянула к нему Бобовна. А на завтрак жареные комары с конфетами - какая вкуснятина!
Царь Горох рывком пододвинул к себе медный таз и уже собрался окунуть туда голову, но вдруг увидел... Боже мой!
-Ведь это муха!
Царь горох, сморщив свой нос, брезгливо отодвинул свой таз. «Может быть, она грязная,- подумал Горох,- а я буду там умываться. Какой ужас! Хорошо, что заметил». И он, встав на колени, отодвинул таз еще дальше.

-Но ведь умываться все равно надо,- он вздохнул и потрогал пальцем воду в зеленом пластмассовом тазу - она была очень холодной, и умываться ей совсем не хотелось. Царь облокотился на кровать и стал думать, что же делать дальше. Думал он, думал, думал-думал и, в конце концов, придумал: позвать лакея Федьку и приказать ему переменить воду. Царь горох пощупал у себя на груди, нашел свисток и свистнул. Сразу же заскрипела дверь и показалась испуганная физиономия Федьки.

Федькой был мальчик лет двенадцати в длинной синей рубашке и заштопанных в различных местах штанах. Царь горох обернулся, заслышав шорох в двери, и, увидев там своего лакея, принял сразу же серьезный вид, т.е. сдвинул к носу брови, надул губы и скосил глаза. Надо сказать, что Федька, зная такую черту характера своего господина, всегда на всякий случай выпучивал глаза и закидывал назад голову. И как ни странно, Гороху это очень льстило. Он сразу же начинал улыбаться, но, спохватившись, опять насупливался. Очень сурьезный был царь.

-Федька, а Федька, смени-ка ты мне, брат, воду, там гадости всякие плавают.
Федька шагнул на середину комнаты и перегнулся через кровать - здоровенный был детина!:
-Да ведь, Ваше величество, это не гадость, это муха.
-Дур-р-рак!- взвизгнул Горох.- Это и есть гадость! Сейчас же смени мне воду!

Федька пожал плечами, но таз поднял и унес за дверь, где его поставил на пол, вынул муху, а, подождав минуты две, опять затащил в комнату к царю Гороху и опустил на землю прямо перед Его Величеством. Царь многозначительно кашлянул и, нагнувшись над тазом, начал его тщательно изучать: нет ли там какого сора. После нескольких минут такого изучения поверхности воды он покосился на Федьку и, прищурив один глаз, сказал:
-А ты ведь, наверное, воду-то не менял, просто гадость вынул, а воду не менял. По глазам вижу.
На эти слова Федька вытаращил как можно больше глаза и крякнул:
-Нет! Я менял, я, как вышел, так и побежал по лестнице, а, побежавши, упал, воду разлил, тряпкой вытер, а потом…

-Ну, ну, ну!- прервал его царь.- Буде, верю. Иди пока,- и Федька, также задрав голову и прижав руки по швам, отправился обратно в коридор.
Царь Горох, оставшись один, немного посидел неподвижно перед тазом, но, наконец, потрогал воду пальцем и, убедившись, что она не ледяная, нехотя начал умывать лицо. И ничего, остался живой! Он помыл нос, губы, уши, а лоб мочить не стал, решивши, что и так пойдет, достаточно мол. Из пластмассового таза он умываться не захотел, а просто задвинул его под кровать и, таким образом выполнив свой гражданский долг, стал одеваться.
Некоторые любопытные читатели могут поинтересоваться, что же он носил, и даже предположить, что это были штаны и рубашка, или куртка, или хоть горностаевая мантия. Но нет, читатель будет не прав. Царь горох носил фиолетовое платье своей жены Бобовны. И происходило это не оттого, что у Гороха не было одежды или денег, чтобы таковую купить, а просто платье было куда легче одевать, чем, предположим, штаны. Ни пуговиц тебе, ни молний, один пояс да ворот, куда голову просовывать приходиться.

Оделся царь Горох и отправился сразу в столовую, потому что чувствовало его сердце, что на кухне уже ничего вкусненького нет.
Пришел царь Горох в столовую и даже зажмурился от удовольствия. Что там было на столе! Благодать Божия, да и только! Сколько блюд, сколько пирожков, сколько всяких колбас и сыров, и комары жареные, и саранча печеная с яблоками и без яблок, и ананасы с куриными лапками, и сколько еще всякой всячины, что и не перечесть!

Царь Горох обычно ходил медленно, важно, все-таки царь, а не так тебе просто конюх какой-нибудь. Но здесь он не выдержал и опрометью побежал к столу, сел и сразу же схватился за пирожок, отправил его в рот, взялся за другой… ну, и так далее. Говорят, что у царя Гороха прекрасно готовят, и вкусно, и сытно, но, к сожалению, я не пробовала, как-то все не получалось в гости сходить. И сидел он за столом часа четыре, пока все не съел. Если бы были там тарелки, то он бы и их съел, но пища лежала на столе прямо так, без всякой посуды. А съевши все, почувствовал, что как-то уж очень он стал тяжел и неповоротлив. «Нет,- подумал царь Горох,- таким нельзя мне к Молоку или Морскому королю идти - еще засмеют. Надо сначала вздремнуть». Он крякнул, охнул и встал, а встав, отправился к себе в комнату дремать. Тяжело поднявшись по лестнице, Горох открыл свою дверь и дополз до кровати на четвереньках. Кое-как забрался на нее и заснул. И тут во дворце раздался такой храп, что ни в сказке сказать, ни пером описать: просто стены тряслись. Можно было даже подумать, что началось землетрясение или, уж на худой конец, извержение вулкана. Но все во дворце знали, что боятся нечего, потому что это их царь вкушает сон и никакое чудовище из-за этого храпа не осмелится в это время ко дворцу подойти: вот какой грозный был царь Горох!

Проспал он, таким образом, еще часа три, но, в конце концов, проснулся и открыв глаза, сразу же вспомнил, что сегодня ему надо бы к Молоку и Морскому королю в гости сходить по делам. Посмотрел он с окно, а на дворе уже ночь, звезды мигают, и сова все страшно так ухает: «Угу-угу!»
-Как же я по темноте пойду?- подумал Горох.- Ведь страшно, да и вообще в гости неприлично ночью ходить, вдруг что подумают. Что же мне делать?
Другой царь, может быть, призадумался бы над этим вопросом. Но Горох никогда и нигде не терялся. И, повернувшись на другой бок, решил: «Ничего. Завтра схожу, утро вечера, как известно, мудренее». И с такими словами он почесал свой нос, чмокнул довольно губами и, натянув побольше на себя одеяло, мирно погрузился в сон. И снились ему булочки, и крендельки разные, и изюм, и рахат-лукум, и что идет он по берегу реки, а вокруг конфет видимо-невидимо. Но вообще-то это уже совсем другая история…

Сказка третья о том, как царь Горох посреди ночи проснулся

Ночь спустилась на гороховую грядку и накрыла ее своим бархатным покрывалом. Над полем сине-серой тенью носилась бесшумно сова, а в небе мерцали спокойно и безразлично ко всему звезды. Где-то далеко, в этой фиолетовой мгле, наверное, родилась тогда звезда и, раскрыв жадно глаза, глядела вниз на притихшую и слушающую ночную музыку деревню.

А во гороховом дворце, на гороховой гряде мирно посапывал себе царь Горох и не слышал вздыхающей о чем-то в овраге птицы, и не видел этих холодных звезд в дымке млечного пути. Он спал под толстым ватным одеялом, подложив под щеку обе руки, и мирно похрапывал. Наверное, царь Горох видел какие-то прекрасные сны про булочки и всякие крендельки. Иногда он дергал под одеялом ногой и поворачивался на другой бок, и так бы он и проспал до утра, если бы не случилось в это время необыкновенное событие.
Через открытую форточку, назойливо жужжа и брюзжа, влетела жирная муха. Она описала в воздухе огромный круг и приземлилась на мутное и пыльное зеркало. Но оно ей, видимо, не понравилось, и муха, почесав передними лапками свою мордочку, зажужжала, полетела по комнате прямо к царю Гороху и села ему на нос. А у царя Гороха сон был тонок, и он сразу же проснулся и почувствовал, что по нему кто-то ползает. «Кто бы это мог быть?- усиленно думал наш царь.- Может, это бегающий жаворонок? Или голландский сыр? Или что бы это было?» и он решил посмотреть. Царь набрал в легкие побольше воздуха и приоткрыл один глаз: какого же было его разочарование, когда он обнаружил, что это не бегающий пудинг или прыгающий торт, а всего лишь муха. Царь удивленно вскрикнул, вздохнул и, высвободив руку из-под одеяла, хлопнул со всего размаха по своему любимому носу. Но к нашему великому сожалению, и, наверное, к его тоже, муха, сердито зажужжав, самым предательским образом улизнула и уселась на подоконнике рядом с бутербродом и кувшином с компотом. Царь Горох, согнав со своего носа этого зверя, повернулся к стенке, натянул на себя побольше одеяло и уже хотел отойти ко сну, но вдруг в его голову пришла из каких-то далеких земель мысль. Уж откуда она шла - неизвестно, но что она была самая неприятная, это уж точно.
-А вдруг,- подумал царь Горох,- эта муха съест мой любимый бутерброд с малиновым вареньем. И он потихоньку повернулся к окну и медленно открыл глаза.

Сквозь полупрозрачные шторы светила белая, как молоко, луна, и в ее свете было отчетливо видно, как муха тыкала своим хоботком в бутерброд и ползала по нему, иногда останавливаясь, чтобы почиститься.
Царь Горох взвыл, вскочил, стремительно схватив со стола газету и с криком «а чтоб тебя…» кинулся на муху, но та, противно зажужжав, перелетела на хрустальную вазу, которая покоилась на комоде. «Ах, ты, такая-сякая!»- царь Горох подкрался к комоду и, размахнувшись, стукнул газетой по вазе: та покачнулась, лунный свет сверкнул раз-другой на ее гранях и раздался оглушительный звон.

-Господи!- вскрикнул Горох.- Вазу разбил! Ну и дурень я. Зато муха теперь погибла, навер…
он не договорил, потому что услышал над головой сердитое «ж-ж-ж». Муха пролетела мимо него, преспокойно села на царский бутерброд и начала перебирать лапками.
Горох, понятное дело, такого неуважения к себе не стерпел и, вооружившись газетой, начал потихоньку к ней подбираться. Муха сидела спокойно и, видимо, совершенно не обращала не него никакого внимания. Царь Горох замахнулся и с жутким боевым криком принялся бить по бутерброду. Но не тут-то было. Муха перелетела на занавеску. Горох взвыл: что же это, мол, такое, царь, а простую муху убить не может. Где это видано? Да нигде. Горох тогда решился на отважный поступок: лезть за мухой на занавеску. Он уже потрогал шторы, подергал их, проверяя на прочность, и, сказав: «Ну, с Богом!», хотел лезть, но вдруг проснулся…

Царь горох лежал в своей постели под толстым ватным одеялом, а за окном гуляла по небу серебристая луна. Он открыл глаза и прислушался: мухи не было и бутерброда с вареньем тоже не было. «Я ведь его еще вчера вечером съел,- подумал Горох и умиротворенно улыбнулся,- Хорошо, что его никакая муха не успела испортить. А странно все же… на старости лет кошмары видеть во сне начал. Ужас, просто ужас!» Горох призадумался над своим тяжелым положением и вдруг почувствовал, что жутко голоден. Просто ужас, что такое! «А хорошо бы такой бутербродик скушать вместе с чайком. Да еще бы пряничка бы…м..м-м…». Он закрыл глаза и сразу же представил себе, что ест все эти лакомства. В его животе вдруг что-то жалобно заурчало. И царь открыл глаза: «Эхма, съесть бы сейчас хоть что-нибудь!» За окном пронеслась бесшумная тень совы. Горох сжался под одеялом. «А ведь повара все спят. Не разбудишь. И кухня заперта. Да и нет там никого. Пусто сейчас… нужно мне опять заснуть». И он зажмурил глаза и попытался заснуть, но ничего почему-то не получилось. Царь повернулся на другой бок и вздохнул:

-Нет, наверное, не засну. Надо попытаться пофилософствовать. Говорят, что пища для ума важнее, чем пища для желудка. Может, это и поможет. Попытаемся. Попытка, как известно, не пытка. Итак,- он приложил палец ко лбу,- итак…значит, так вот…да… О чем, бишь, я? Ах да, о философии… предположим, что слон ел бы не морковку, а горох. Интересно, съел бы он тогда мою грядку или не осилил бы? Очень интересно,- живот вдруг грозно проурчал,- нет, это я не о том философствую. А лучше вот о чем подумать: если козявка построит себе дворец, то что она в нем сделает? Ну, конечно же, кухню, это несомненно, ну и спальню, конечно, тоже, а может и не будет у нее спальни, но кухня будет обязательно, чтобы там крендели и булочки всякие пеклись,- живот начал урчать еще сильнее,- Ая-я-яй! Что же опять все я о еде… надо о высоких материях… о воронах, например. Они высоко летают. Или об орлах. Те еще выше летают. Интересно, а над облаками водится всякая еда или нет? Ну, пончики, пирожки… Тьфу ты, опять я об этом. Нет, надо поесть.

И с этими словами царь Горох встал и ощупью нашел свое платье. Оно почему-то оказалось каким-то неприятно сырым, так что даже заставило царя Гороха поежиться.
-Опять его Федька не высушил! Управы на них нет - извергов…
В комнате было довольно светло из-за луны. Около кровати валялись фигурки шахмат, можно было даже их разглядеть: вот пешка, вот король, а вот конь, у которого почему-то челюсть была подвязана платком. Тюлевая занавеска медленно шевелилась, танцуя под лунную музыку. И совершенно тихо. Дворец спал.
-Какая ночь…

Какая ночь! Просто идеальная для совершения темного преступления- кражи пирожков.
Царь Горох тяжело вздохнул и опустился на кровать. Он все еще колебался. И даже не из-за угрызений совести. Просто Горох до смерти боялся поварихи и, в особенности, ее огромной деревянной скалки, которую та часто пускала в ход. А сварливая и никого не пугающаяся женщина спала обычно на пороге кладовой, охраняя свои сокровища, как страшный Цербер. И лицом на него похожа, и даже кусается иногда да все кричит: «Это нарушение правил! Нарушение закона! Я буду жаловаться! (и т.д.)» Короче говоря, весьма страшная особа. И царю Гороху совсем не хотелось с ней столкнуться.

Заскрипела оконная створка и с лязгом захлопнулась, прихватив кусочек занавески. Где-то в углу зашуршала мышь. Царь Горох поднял голову и сразу же решился. Он выпучил глаза, выпятил вперед грудь и встал. А встав, крикнул: «Царь я или не царь?» и с таким боевым настроем отправился в кладовую вниз по лестнице.
Он начал быстро спускаться, поминутно подпрыгивая и хорохорясь, чтобы себя подбодрить. Но с каждым шагом его боевой пыл становился все меньше и меньше, словно утекая по капле из невидимой прорехи, и к последней ступеньке царь Горох подошел уже маленький, съежившийся и все время озирающийся по сторонам.

Вот она - заветная дверь, которая ведет в волшебное царство кладовки. Там, за ней, пасутся на сахарных лугах тысячи кренделей и деревья гнутся до земли от миллиона спелых плодов. О, кладовка! Сколько счастливых минут ты даровала царю Гороху в его нелегкой, тернистой жизни! сколько светлых, прекрасных воспоминаний! Варенья! Чего только стоит одно это слово! В нем слышится что-то такое домашнее, милое, в нем видится деревенский небольшой дом, который светится теплыми огнями вечером, и за окнами видно, как за столом сидит огромная семья и оживленно беседует. Там пьют чай, позванивают чашки, иногда кто-нибудь капнет вареньем на стол, и все охнут, а потом начинают смеяться. А на самом центре стола восседает огромный железный чайник, черный от газовой плитки, и рядом с ним стоит блюдце с печеньями. И даже когда небо совсем потемнеет и зажгутся где-то в вышине миллиарды звезд, все еще будет слышно смех и мягкое жужжание голосов…

Царь Горох оглянулся еще раз вправо, влево, закусил испуганно губу и потянул на себя ручку. Дверь неслышно поддалась, и Горох оказался во вкусно пахнущей темноте. Он не стал ждать, пока привыкнут глаза, и протянул руку вперед, чтобы схватить хоть что-нибудь… и этим «что-нибудь» оказался крендель, политый шоколадом.

-М-м-м… как вкусно…
Горох закрыл глаза и медленно пережевывал свою находку. Что за сладость! Что за вкус! Он уже потянулся за вторым, но вдруг до его слуха донесся едва уловимый звук… звук чьих-то приближающихся шагов: тук, с каблука на носок- ток…тук, с каблука на носок-ток.
Внутри царя Гороха что-то похолодело, он быстро отдернул руку от следующей своей жертвы, как от раскаленной сковороды, и замер. Шаги приближались. Наш Горох тихонько вышел из кладовой и прикрыл за собой дверь, оглянулся - вроде бы никого. И уже собирался подниматься к себе в покои, как вдруг… Страшно, дорогой читатель? Конечно, должно быть очень страшно! Ведь прямо из-за угла вышла повариха, а в руках у нее скалка. Встала она напротив нашего героя смотрит, а сама скалкой все по руке постукивает: тук-тук, тук-тук…
-Та-ак…,- она оглядела его с ног до головы,- Та-ак… значит, его Величество на ночную прогулку собрались?
-Со-со-со…
-Понятно,- отрезала она и перекинула скалку из одной руки в другую,- А зачем?
-По-по-по…
-Понятно,- она перекинула свое оружие еще раз и вдруг спросила,- В кладовке был?
-Ника нет-с…
Хорошо (конечно, для царя Гороха, а не для поварихи), что там, где они стояли, было совершенно темно, и шоколад на губах царя абсолютно сливался с чернотой воздуха.

Царь Горох стоял напуганный, притихший, а напротив него - рослая повариха со скалкой в руке покачивалась с носка на пятку, и было отчетливо слышно, как скрипели ее новые ботинки. Первым молчание нарушил Горох:
-А можно-с я-с пойду…
-Куда это?
-В постельку-с… бай-бай-с…- и царь Горох показал ей, как он будет «бай-бай-с».
-Ну, ладно, иди.
И Горох, умильно улыбаясь, повернулся:
-Доброй ночи, пане Повариха.
-Идите, идите, Ваше Величество, пока я в вас скалкой не запустила.
Царь Горох вытаращил с ужасом глаза и помчался что есть духу наверх. Он так перепугался, что еле-еле смог открыть свою дверь. Царь Горох навалился на нее, начал бить в нее ногой и, наверное, так бы бил по ней очень долго, если бы не сообразил, что дверь открывается на себя. Когда он обнаружил это, то сначала очень удивился, потом вздохнул и, покачав головой, произнес:
-Фу ты, до чего довела. Чуть заикой не сделала, старая кар…
где-то вдалеке послышались шаги: тук, с каблука на носок-ток, тук, с каблука на носок-ток.
-Карасивая, прекрасная женщина!
Шаги стали удаляться. Царь Горох хмыкнул и отворил дверь: в комнате его было тихо и светло.

За окном серебрилась луна и шевелила полупрозрачную занавеску. Он хлопнул дверью, быстро разделся и лег в постель. И когда Горох уже залез под одеяло и почти заснул, он вдруг засмеялся и вслух произнес:
-А все же она - старая карга, не дала мне второй крендель откушать,- и, дернув напоследок ногой, заснул.
Все-таки он был царь. А цари, как известно, никого не боятся, даже поварихи со скалкой.
***
Вот такие интересные истории рассказал мне этот старик. Может быть, я бы услышала и еще несколько сказок, да только сметана и молоко его кончились: раскупили все. И он, кряхтя, взвалил на свою горбатую спину старый рюкзак и, подмигнув мне, сказал:

-Ну, до свиданьица, будь здорова.
-До свиданья,- я улыбнулась и еще долго смотрела, как дед постепенно исчезал в старинной улочке, растворяясь в толпе. Уже давно не мелькала его поношенная шляпа, а я все стояла и разглядывала город, залитый полдневным жаром.

Недалеко от меня в окне, уже почти наполовину ушедшем в землю, восседал жирный кот среди красной герани. Он важно смотрел через стекло, считая, видимо, окружающий его мир своей наследственной вотчиной. Мимо него, не спеша, проходили люди, по дороге ехали, дребезжа, старые машины. Он с одинаковым презрением провожал их взглядом и опять застывал каменным изваянием: точь-в-точь египетский сфинкс в российской глуши.
Дома серели своими древними, изъеденными временем камнями в ярких, заливающих все лучах. Рядом с ними громоздились ветхие деревянные домики с облупившейся на стенах краской. Солнце весело желтело на их окнах и крылечках, пятнами перебегало по деревьям и разбитому тротуару и, в конце концов, возвращалось в свое голубое, бездонное небо с редкими перьями облаков, и там, в этой вольной тишине, золотило тонкий крест, который горел ярким пламенем и был виден далеко-далеко, даже там, где и не знали, что существует на свете этот древний и заснувший в жаркий полдень город.