Гений

Там, где нет дня и нет ночи…там, где нет лета и зимы…там, где нет юности и старости…Где небо зеленое-зеленое и прямо на облаках колосится золотая рожь…где в волнах весеннего ветра резвятся голубые дельфины… где по земле разбросаны миллиарды звезд, а радуги спускаются в синие воды…
… есть удивительный мир. Большой, светлый, живой. В нем нет добра и зла, нет подлости и предательства, нет рождения и смерти… Там живут мечты и мечтания… Там музыка льется неутихающей нежной трелью. Там бьет копытом единорог и танцуют в лунном свете лесные эльфы… Там нет времени, а есть одно лишь мгновение, длящееся… А, впрочем, неизвестно сколько оно длится, потому что в том мире нет часов…
ОН снова был здесь. Стоял на высоком холме, босяком в длинном плаще, белом балахоне, с книгой в руках. ОН вдыхал полной грудью запах детства, приносимый с речной долины – запах липовых цветов, сырого дерева, полыни, сладкой ваты и чего-то еще, еле уловимого, и оттого еще более радостного. ОН смотрел на свой мир, на зеленое небо, на звездную землю, на леса гигантских одуванчиков, и широко улыбался. ЕГО ярко-голубые глаза тоже улыбались, а тонкие губы слегка подрагивали. ЕМУ было уже много лет, но волосы по-прежнему сияли рыжим светом. Весь облик ЕГО был такой нелепый и детский, что при взгляде на НЕГО просто невозможно было не улыбнуться. То ли дело в рыжих кудрях, то ли в веселых морщинках вокруг глаз… Ах, да! Он забавно причмокивал, когда видел что-то приятное…
ОН сел на траву и свесил босые ноги с обрыва. Где-то рядом пролетел белый лебедь и задел пушистым крылом Млечный путь. Тот взлетел вверх, как скатерть, и плавно опустился на облака.
ОН лукаво улыбнулся и взмахнул рукой – тотчас в небе показался корабль. Он плыл сквозь золотистую рожь и отпугивал бархатистых бабочек…
Где-то тихо пела арфа …

ОН зажмурился, а когда открыл глаза, увидел старый чердак, утро, стучащееся в окно, и мокрый потолок с темными пятнами. ОН грустно улыбнулся, встал с кровати – отчего та жалобно скрипнула – и подошел к столу. Было около 6 утра. Город нехотя просыпался. За окном сонный дворник устало шуршал метлой по булыжной мостовой. Несколько машин рассекали холодный асфальт. В синем небе поднималось рыжее солнце.
ОН стоял у стола, напротив окна, и, не мигая, смотрел в глаза горячей звезды. Нелепо взмахнул рукой, но корабль не появился в облаках. «Жаль…» – улыбнулся ОН, только глаза остались печальны.
Где-то под столом зашуршала мышь, и ОН отпрыгнул обратно к кровати. Затем рассмеялся, стукнул себя по лбу и оглядел комнату.
Все было, как и 30 лет тому назад: тот же старый стол, заваленный желтой бумагой и разными тюбиками, окно с разбитым стеклом (ох уж эти соседские мальчишки!), скрипучая кровать с полосатым матрацем, фанерная дверь с замасленной ручкой…

Да… реальный мир, окружавший старого художника, был совсем не похож на тот – с зеленым небом и звездами, рассыпанными по самой земле…
И всё же ОН любил его, этот реальный мир, с его проблемами и заботами, грязью и забвениями,… потому что здесь были люди.
Люди… Странные существа. Подчас они рискуют жизнью ради другого человека, а на следующий же день забывают, как его звали…
Художник часто вспоминал молодость, вспоминал, как обивал пороги холодных зданий, как мечтал собрать все свои картины и показать другим, поделиться своими мыслями и мечтами… Но никому, почему-то, не были нужны ЕГО рисунки. ЕМУ однажды так и сказали: «Извините, Вы нам не нужны». Художник вспоминал эти чудовищные слова и никак не мог понять: разве может человек, вообще, быть никому не нужен?!
Сначала ОН в это не верил, а потом…понял: так бывает.
Нет… ОН не обозлился на этот мир, не озлобился. ОН просто сжег все свои картины, купил на последние копейки комнату на чердаке в полуразвалившейся пятиэтажке…и начал придумывать свой мир. И с каждым годом ОН улыбался все шире, понимая – его мир только ЕГО, и никто не сможет прийти туда, ткнуть пальцем и недовольно поморщиться: «Эээ… А здесь почему так? Так разве бывает? Исправьте…»
ОН ничего не менял, наоборот, додумывал. Каждую ночь в его мире появлялся новый герой, новая башня или новое поле… Но люди… Людей там не было никогда.
Так уж получается, что выдуманный мир частенько начинает жить своей жизнью: заполняет сны, преследует по утрам… Старый художник боялся, что люди разрушат ЕГО замки, вернут рожь на землю, разукрасят небо в голубой. Пусть даже и во сне… Нет, людей в его мире не будет. Так решил художник.
Но… Просыпаясь по утрам, он бежал к окну и облегченно улыбался: люди рядом. ОН не один. Пусть даже в ЕГО комнате только одна кружка…

Утро только разливалось по улицам города, а старый художник уже сидел на полу и марал желтый лист черной краской. Все эти 30 лет ОН хранил в своем нестареющем сердце мечту: нарисовать, создать шедевр и вернуться в суетный мир… Но современная жизнь была капризна и избирательна. Простыми пейзажами и натюрмортами зрителя не увидишь.
«Нужно что-то особенное», - размышлял старик, потирая подбородок и оставляя на нем черные следы…
Этой ночью ОН опять долго не мог заснуть: ЕГО пугали отсветы фонарей громыхавших за окном машин, ЕГО пугали мыши, снующие туда-сюда в безнадежном поиске крошек… Старый художник сидел босиком на холодном полу, в костюме из непонятного материала, коричневато-серого цвета, в сбившейся под воротником пиджака хлопковой блузе. ЕГО горящие голубые глаза ласкали очередное бесполезное творение, рыжие вихри волос торчали иглами на затылке.
Где-то на крыше курлыкали голуби, купаясь в утренней безмятежности…
Солнце заглянуло в полуразбитое окно чердака, ласково пробежалось по обшарпанным стенам, выкрашенным старательной рукой в зеленый цвет, заглянуло под кованую кровать, наскоро заправленную какой-то тряпкой…
Художник бросил кисть и скомкал лист, разочарованно взглянув на выпачканные в черной краске руки, вздохнул и начал ползать по полу, собирая комки бумаги, истерзанные тюбики краски.
Да, ОН любил свою жизнь: любил этот чердак, эти утренние ритуалы с тщетной попыткой создания шедевра, любил голубей, потому что они скрашивали его одиночество. ОН любил даже полуразбитое окно, через которое до него долетали звуки с улицы.
Художник не любил только одно: свои мысли.

ОН их боялся. С утра до поздней ночи старик пытался чем-то занять себя – лишь бы только не слышать того равнодушного голоса внутри, поглощающего, пугающего, отравляющего и сводящего с ума. Голос мучил ЕГО, пытал, заставлял рвать на себе волосы, задыхаться и глубоко дышать от страха и безумия…

Художник поднялся с пола и свалил бумагу и краски на стол. Мыши испуганно бросились под ноги старика. Тот вскрикнул – и, придерживая рукой бешенное сердце, улыбнулся. Художник снял с крючка старый плащ, надел его и принялся засовывать в карманы испорченные листы бумаги. Управившись, ОН растерянно оглянулся по сторонам в поисках шляпы – и тут же вспомнил, что обменял ее вчера на тюбик превосходной черной краски.
Художник открыл фанерную дверь и осторожно спустился вниз по скрипучей лестнице. Улица встретила его ярким солнцем, оглушающим ревом машин, человеческими голосами и пением птиц. Старик широко улыбался, подставляя лицо теплым лучам.
Дойдя до облупившихся контейнеров, старик вспомнил, что забыл надеть ботинки, – и огорченно всплеснул руками.
 Выбросив бумагу, ОН с отеческой грустью посмотрел на комки, перепачканные краской, и зашагал в парк. Прохожие обмеряли босоного старика корящими взглядами, а ОН смущался и запахивал плащ плотнее, словно это могло защитить ЕГО. Усевшись на теплую лавку, перед аллеей, художник разгладил полы и спрятал ноги. Довольный и улыбающийся, ОН нагло разглядывал людей и причмокивал.
 Деревья трепетали голыми ветвями, а старик уже чувствовал аромат зеленых почек. Кое-где на темных клумбах желтела мать-и-мачеха, прячась в редкой молодой траве. Любопытный голубь подошел к художнику и покосился глазом – нет ли крошек. Старик торопливо ощупал карманы и ничего не нашел, кроме пары монет, но тут же вспомнил, что собирался купить молока и хлеба.
Да…Конечно же, этих грошей вряд ли бы хватило бы и на один хлеб, но вчера, встретив любопытного дворника, художник важно заявил, что собирается поужинать молоком и хлебом.
Зачем он так сказал, старик и сам сейчас не понимал, но, подумав, что вряд ли будет сыт куском хлеба, решил купить семечек для птиц. Сорвавшись с лавки (словно боялся, что голуби, не дождавшись угощения, улетят), художник побежал к ларьку.
- Семечки, - словно виновато улыбнулся старик, протягивая монеты продавщице.
 Та поморщилась и рявкнула:
- Мало даешь, дед. Добавь рубль!
 Художник испуганно проверил карманы, но те были абсолютно пусты.
- Голубям, - объяснил старик, протягивая монеты обратно.
Продавщицу подобное замечание ничуть не тронуло, наоборот, она обиженно вскрикнула «мало!» и захлопнула окошечко.
Губы художника задрожали, голубые глаза наполнились слезами. Он вновь пересчитал монеты и прошептал: «Мало».
Кто-то похлопал старика по плечу. Тот оглянулся и увидел паренька, лет девятнадцати, в черной куртке и с какими-то странными шипами на браслетах.
Художник зажмурился и пригнул голову – пару недель назад подобными шипами ему разбили бровь.
- Эй…отец, ты чего? - удивился парень и снова похлопал его по плечу.
Старик открыл глаза и, виновато улыбаясь, прошептал:
- Мало…улетят…
 Парень нахмурился и забарабанил кулаком в маленькое окошко…

Через пару минут длинноволосый юноша и художник уже сидели на лавке перед аллеей и кормили голубей.
 А еще через пару часов старик открыл перед новым знакомым дверь своей обшарпанной комнаты.
Юноша по-хозяйски подошел к кровати, сел и улыбнулся художнику: «Всё же ночевать здесь значительно лучше, чем под мостом». Старик виновато улыбнулся и предложил чай, которого у него не было.
Парень отказался и затянул песню.
Песня…Художник замер в уголке и слушал, внимая каждому слову. Он словно растворился в песне, она заполнила каждую клеточку его тела…
Когда парень закончил и посмотрел на художника, тот плакал.
- Что с тобой, отец?
Художник улыбнулся:
- Знаешь автора песни?
Парень покачал головой:
- К сожалению, нет. По дворам ходит… Ее еще мой отец в детстве под гитару пел.
Художник закрыл лицо руками.
Это была Его песня.