Бабушка голубушка

C бабушкой Пашей я провёл можно сказать почти всё детство. Помню как я жил у неё на Костромском проспекте, теперь проспекте Советских Космонавтов и в доме на переулке Водников, когда родители уезжали в отпуска или просто летом, когда датский сад мой не работал. Дом на Костромском проспекте был, по-моему, дореволюционной постройки с высокой, красивой башенкой и высоким крыльцом, выходящим на дорогу. На этом крыльце вечером собирались бабушкины старушки соседки, было тепло, солнечно и как-то по-домашнему уютно. Сам я этого не помню, но бабуля часто потом рассказывала, что у аудитории на крылечке очень пользовалась успехом песня «Шумел камыш, деревья гнулись» в моём исполнении.

В комнате бабушки стоял круглый стол, платяной шкаф, старинный сервант с какими-то башенками, множеством дверочек с рифлёными стёклами, тумбочка – этажерка для книг с чёрными ажурными точёными ножками – стойками. Для меня, кстати, явилось настоящим откровением, когда я выяснил, что она сделана моим отцом из катушек от ниток нанизанных на стальные прутки. Откуда такая бездна пустых катушек? Дело оказалось в том, что в войну и после войны бабуля очень много плела кружев на продажу, обвязывала скатерти, полотенца, накидушки на кровати и тому подобное (вообще наши бабушки, деды, отцы и матери такие рукодельники какими мы никогда не будем). Одной из наиболее обращающих на себя внимание предметов обстановки был обязательный комод с целой композицией из различных вещей и вещичек на нём. Высокие вазы с засушенными и искусственными цветами, различные шкатулочки с пуговками и напёрстками, паслось на нём стадо мраморных слоников, бело розовых будто из сахара, стояла мраморная статуэтка медведей, лезущих куда-то и наконец венец творения – ночник - большая мраморная сова с красными глазами – на неё не смотреть было просто нельзя, я уж молчу о том, что она просто сама постоянно просилась в руки. Чтобы этого не случилось, бабушка зорко следила, так как сова была тяжеленная и пусти бабуля всё на самотёк я сову непременно бы разгрохал. Под её строгим контролем я однажды разгадал тайну красных совиных глаз – это оказались стеклянные пуговки изнутри скреплённые проволочкой, но и после вскрытия сорвавшего покров тайны с устройства великолепной птицы, сова не лишилась ни капли своей магической силы и притягательности. На стене висел поистине волшебный ковёр – какая-то потрясающая сцена охоты какого-то магараджи на тигра – усы, тюрбан, винтовка, копьё, тигр – всё как надо и даже лучше! Подарок среднего сына моряка - дяди Гени. У стены, что к печке, стояла кровать с шарами, здоровенная, высоченная как мавзолей и почему-то не примыкающая к стене так плотно, как мне хотелось. Дело в том, что я спал, конечно же, внутри кровати, а мне, как и каждому маленькому ребёнку было предельно ясно, что именно через щель между стеной и кроватью бабе Яге или Кикиморе чертовски просто схватить спящего у стенки ребёнка и утащить его под кровать своей когтистой ручищей. И уже там, в темноте, пыли и ужасе без помех спокойно им отобедать. Не стесняясь ни секунды, могу сказать, что к своей гордости, что я видимо, был крепким орешком так как, плюя на лютые опасности, грозившие мне, всегда мужественно спал внутри кровати! Вечером мы ложились спать, а на высоком белёном потолке комнаты от фар машин, проходящих по мягкой деревянной мостовой мимо дома, скользили светлые, быстрые волшебные пятна. Бабушка мне всегда что-то перед сном рассказывала. Обычно это были стихи про Ивана Сусанина, про Царя Петра и плотника, про Ломоносова пешком пришедшего в Москву, но самое яркое это было стихотворение Пушкина о рыбаке и утопленнике. Я и сейчас слышу её голос повествующий о испуге рыбака –

- «Из-за туч луна катиться, видит, голый перед ним.
       С бороды вода струится, взгляд открыт и недвижим».

До сих пор это для меня одно из самых захватывающих и страшных стихотворений!
Вспоминаются бабулины рассказы о том, как её отец приезжая, видимо из поездок в Каргополь, привозил всякой, всякой карамели - «на три копейки накупит э-э-эки кульки», пряников и сахарные головы (не представляю что это такое), которые потом кололи на кусочки. Прадед Василий служил приходским писарем, прабабушка занималась ведением хозяйства и воспитанием детей. Детей было шестеро человек – три сестры и три брата. Сестра Ульяна самая старшая, Анна (она жила потом тоже в Архангельске и отец и дядя Геня нежно звали её «Тётка» братья Миша, Гриша и Николай самый младший. Рассказывала бабуля, как по реке Онеге первый раз прошёл мимо их деревни пароход, а Коля так испугался, что бежал от него по берегу со всех ног – «пароход свистнет, а Коля ещё шибче бежит, насилу обезумевшего поймали». Очень часто вспоминала она войну, как покупали хлеб у спекулянтов сто рублей буханка, которую тот «прости господи из штанов достанет», как подкармливала их Тётка в столовой где она работала поваром и кабы не Тётка, так и умерли бы, наверное, все с голоду. Как «немец» сжёг их дом – сбросил что-то, словно огнём сверху облил. В чём были, только и выскочили люди, как умер муж - дед мой Владимир Архипович – привезён был в госпиталь раненым с Кандалакшского фронта и истёк кровью. Как умер самый её младший сын Володя – купались в Двине весной да вода видать холодная была слишком, и застудил он голову, всё плакал, плакал –«голова мама болит», да и умер. Бесконечно теперь жалею, что не было возможности записывать рассказы её всякие на магнитофон, слов местных северных в речи бабушка употребляла множество и было в ходу у неё огромное количество всяких смешных приговорок навроде «дедко - балетко под горку бежит бабка, скулябка в окошко глядит», «суббота - суббота на девок сухота», и подобное.

       Летом ходили мы с бабушкой Пашей гулять в «Сад ТЮЗ», что на ул. Свободы, где сейчас третья школа и парк за ней. Какие там были карусели! Лошади, из толстото папье-маше или древесной стружки-щепы прессованные, не знаю, раскрашенные, с сёдлами и сбруей, красоты и привлекательности необыкновенной. Качели стояли «гиганы» - огромные врытые в землю столбы с прикреплёнными на шарнирах к вершине верёвками, а на нижнем конце верёвки глухие петли – сядешь в петлю, разбежишься по кругу, ноги подогнешь, и они несут тебя по воздуху, словно на крыльях. Зимой горка американская высоченная строилась – ужас! Сейчас почему-то ни горок таких уже не делают ни качелей. Когда «Сад ТЮЗ» сломали, сделаны были такие горки и качели на Набережной, на пляже, но и там прожили они недолго.

Ещё ходили мы в парк за драмтеатром, и был там организован прокат педальных машинок и лошадок. Разбегались меж деревьев посыпанные толчёным кирпичом плотные красные дорожки, фонтанчик в середине построен был со львами, держащими чашу на головах и тёплой прозрачной водичкой в каменном круглом бассейне с камешками и листиками на дне под тёплой водичкой (по сию пору жив он заброшенный и печальный), высоченные солнечные, ласковые тополя и стеклянный павильончик в конце дорожки в сторону Набережной с пирожными да сладкой газировкой.

       Из кулинарных достижений «бабушки – голубушки» я помню только толстую претолстую пенку с молока, зажаристую с жёлто-коричневой корочкой, делала она её в обычной печке и получалась совершенно неземная штука, больше ни где я такого, ни когда не едал. И номер два - тяпушка из чёрных сухариков – укладываешь чёрные сухарики в глубокую тарелку штучка к штучке и заливаешь крутым кипятком, а когда они набухнут, посыпаешь сахарным песочком и ложечкой ешь, от одного запаха с ума сойти можно! (Сухарики обычно сушила Тётка – тётя Нюра бывшая повариха).

       Когда пошёл я в школу и научился грамоте, стал я с бабушкой писать поздравительные открытки, открытки тогда стоили не дорого и к каждому, каждому празднику всей, всей родне писались «проздравления» с пожеланиями здоровья и счастья и долгих лет жизни (с небольшими вариациями). А стал я как изучать в школе английский, то больше всего мне запомнилась реакция бабушки на быстро произнесённое словосочетание «black board» - классная доска на которой пишут мелом, услышав которое бабуля слегка замутилась и сказала – «Ну и словам каким учат!» Ни отец, ни мать, ни когда матерных слов не употребляли, да и не упомню, слыхал ли я их и во дворе то нашем, поэтому аналогий провести тогда не смог и запомнил лишь это непонятное её удивление. В три же класса её образования иностранные языки не входили.

Может книг у бабушки, было и не особенно много, но они были. Полная, та самая, ажурная, из ниточных катушек этажерка. Книги эти она читала, а ещё дарила их мне, и остались они у меня, в память о «бабушке-голубушке» как, например «Республика Шкид», с надписью внутри в уголке обложки - «Дорогому внучку Алёше от бабушки»