Страх

А чего боишься ты? Ведь каждый из нас чего-то боится. Кто-то боится людей. Кто-то замкнутого пространства. Кто боится остаться без денег, любимой жены, дорогой машины. Кто-то боится потерять родных. Очень многие боятся ядерной войны. А чего боишься ты?
Может, смерти? Или наоборот, той жизни, которой ты живешь. А может, ты боишься своего суицидального начала, которое тянет тебя поочередно то к краю балкона, то к лезвию в ванной. Стой, кажется, я понял. Ты боишься страха! Тебя пугает сама мысль о том, что можно чего-то бояться. Ведь для всех вокруг ты в меру серьезный и в меру веселый человек. И ты не должен показывать свой испуг. Нет? Не так?
Тогда, быть может, ты боишься пауков? Темноты? Высоты? Нет, это бессмысленно, пытаться угадать твой страх. Чтобы понять другого человека, нужно разобраться в себе. Тогда я начну с себя. Знаешь, чего боюсь я? Я боюсь…


***
Наступил вечер. И уже приближалась ночь. Мягкой поступью темнота окутывала городок, принимая его в свои объятья. Люди спешили домой с работы. Молодежь, как и заведено, потягивала пиво и решала, куда бы ей сегодня податься. Уже включили освещение улиц и тени, слегка поеживаясь от свежего вечернего воздуха, прятались от фонарей. В газетном комплексе, в редакции газеты «Вести N-ского города» люди, оставшиеся сверхурочно, собирались домой.

- Жора, мать твою, ты ещё долго возиться будешь? – высокий блондин, стоящий в дверях, уже был полностью экипирован. Опершись на дверной косяк, он наблюдал за Жорой, которого вся редакция за глаза называла «Хрюндик».

- Сейчас, Сережа, подожди минуточку – рыхлый, рано полысевший мужчина, лет тридцати, стоял в центре комнаты и растерянно оглядывался вокруг, - я, кажется, кепку потерял.
- Вот твоя кепка. Ты, Маша-Растеряша, положил её возле моего компьютера и сверху накрыл папкой с документами. – Это уже была девушка, лет двадцати семи, с русыми волосами, зелёными глазами и стройной фигурой.

- Спасибо Танюша.

- Пожалуйста, Жора. Если потеряешь голову, позвони мне. Может, она будет лежать в моей сумочке.

- Татьяна, я думаю, что Георгий был бы не против сложить свою голову не только к вам в сумочку, но и к вашим ногам. Вот только живот мешает. – Человек, внешне похожий на героя рассказов Гоголя (не хватало лишь шикарных украинских усов), уже одетый, покровительственно улыбался, глядя на «Хрюндика». Он был в меру упитанным мужчиной, в полном расцвете сил, и считался одним из самых ответственных работников газеты.
К слову сказать, все трое уже были одеты и дожидались четвертого. Сергей, Татьяна и Юрий Михайлович уже привыкли к тому, что Жора постоянно что-то терял, и потом очень долго это «что-то» искал.

Сейчас Жора, напялив кепку на голову, и присев на кресло, безуспешно искал свою правую перчатку. На вопрос Сергея, зачем ему вообще в это время перчатки, он ничего толком не ответил, пробубнив что-то вроде: «Чтоб не вымазать руки». После пятиминутного совместного поиска она была найдена под Жорой, который за время поиска не сдвинулся с места. Лишь после настоятельного совета Сергея оторвать свою пятую точку по-хорошему, Жора, с нескрываемым удивлением обнаружил пропажу. Теперь собраны были все, можно было отправляться домой.

С шутками по поводу потери головы Жоры, вся эта компания направилась к лифту. Шумно ворвался туда Сергей, следом, прижав сумочку к груди, вошла Татьяна. За ней, зацепив своей «выдающейся» частью тела (то есть пузиком) дверь лифта зашел Юрий Михайлович. И последним, придавив всю дружную компанию и шумно пыхтя, ввалился Жора.

Сергей, с трудом повернувшись вокруг своей оси, нажал кнопку с цифрой «один», которую до этого он закрывал своей спиной. А затруднял все его движения, как это ни удивительно, Жора. Лифт, беспрекословно повинуясь, закрыл двери, и, вздрогнув всем своим металлическим телом, начал движение вниз.

- Слушайте, Георгий, вам пора худеть. Иначе через полтора-два года я буду опасаться ездить с вами в лифте. Того и гляди, трос оборвется. – По выражению лица Юрия Михайловича невозможно было понять, шутит он, или нет.

- Не шутите так, Юрий Михайлович, а то мне не по себе становится. – Татьяна, после того как закрылась дверь лифта, стала заметно нервничать.

- Танюша, солнышко, неужели у тебя клаустрофобия?

- Да ну Жора, ты что. Какая клаустрофобия. Я совсем не боюсь замкнутых пространств. Я до сих пор помню, как в детстве застряла в лифте на целый час и ничего. Не испугалась.

- Татьяна, да вы просто образец для подражания. Я бы, наверное, столько времени в этой железной коробке не высидел. Страшно как-то. Тем более в темноте.

- Ага, особенно с Жорой – Сергей включился в общую беседу. – Который чуть что, сразу паниковать начинает. Везде ему мерещатся мохнатые чудовища.

- А что сразу Жора? Ты, Серёжа, если уж на то пошло, боишься даже к окну у нас в редакции подходить.

- Чушь. Просто в отличие от тебя, Жорочка, я прихожу на работу не за тем, чтобы любоваться видом из окна.

- Вот именно, Георгий. Вам бы у Сергея поучиться. Вы мне ещё два дня назад обещали статью. Где она?

- Завтра будет, Юрий Михайлович. Мне совсем чуточку осталось. Честное слово. Просто…

- Если бы вы, Георгий, так писали статьи, как завтраками меня кормите, цены бы вам не было. – Видимо Юрий Михайлович уже привык к подобным отговоркам, и потому особо их не слушал.

Лифт, между тем, достиг своего пункта назначения и, любезно скрипнув дверьми, открыл перед четырьмя журналистами полутемный холл газетного комплекса.

- Что-то здесь темнее, чем обычно. – Сказала Татьяна, взяв Сергея под руку – Так, а где же наш доблестный охранник?

- Спит, наверное – Сергей с любопытством поглядывал по сторонам.

- Да вы что, друзья мои, неужели вы так плохо в темноте видите? Вон же он – Юрий Михайлович показал рукой в дальний угол холла.

Там, примостившись на скамейке под надписью «No smoking» («не курить»), дремал охранник. Рядом стояла стеклянная банка, до половины забитая окурками из-под папирос. Наиболее свежий из них ещё дымился.

- Не, ну совсем охамел. – Сергей аж присвистнул от удивления – Вы только поглядите на эту морду.

- Сережа, ну чего ты ругаешься. Ну подумаешь, сморило человека на работе. А то, что он курит в неположенном месте, так в этом же нет большой беды.

- Жора, разуй глаза. Ты посмотри, от чего его сморило. Или ты думаешь, люди в нашей стране курят «Беломор» от недостатка денег? Да?

- Да что тут такого, Серёженька? Что ж нам теперь, наставлять этого человека на путь истинный? Захочет сам бросит, не захочет, значит большего не достоин. У меня и кроме него забот полон рот.

- Вот именно, Серёжа, это не наше дело. – Таня отпустила его руку – Ну курит он «Беломор», ну добавляет туда коноплю. Ну и что? Мне допустим все равно. Да у нас в городе её только ленивый не курит. Пойдемте, разбудим его. Меня там такси уже минут десять стоит, ждёт. Пусть двери нам открывает.

- Да Сергей, свои дела не ждут, нечего с ним возиться. Тем более молодым что-то втолковывать бессмысленно, пока сами не обожгутся – не поймут.

Пока Жора и Юрий Михайлович будили охранника, и втолковывали ему, что они от него хотят, прошло ещё минут пять. Молодой парнишка, лет девятнадцати, пошатываясь, пошел к двери и, повозившись с замком, открыл его. Распахнув наружу дверь, он даже попытался изогнуться перед Татьяной в галантном поклоне. Получилась пародия на старика, сломанного ревматизмом.

- Хороший человек. – Сказала Татьяна, когда охранник закрыл за ними дверь.

- Просто великолепный. Когда мы его разбудили, он нас даже не послал куда подальше – Юрий Михайлович был слегка раздражен.

- А Танюха то ему понравилась. Вона как он перед ней реверансы выписывал. Ну что, Жорик, поехали. Подброшу тебя до дома.

- Ладно, мальчики, до завтра. Я пойду, а то там таксист уже, наверное, уснул.

- Пока Танюха, завтра увидимся – Сергей открывал машину.

- Пока Танюша, Сережа, а что у тебя с сиденьями? Какие-то они у тебя мохнатые. – Георгий брезгливо показывал рукой в салон машины.

- Чехлы новые поставил, не паникуй. Юрий Михайлович, а вас, что же, подвести домой?
- Нет, Сергей, спасибо. Я на остановку пойду. До свидания.

- До свидания Юрий Михайлович. Сережа, смотри, Таня опять заставила таксиста в салоне свет включить.

- Жора, хватит по сторонам зевать. Прыгай в машину.

- Ладно, ладно, Сережа. Не ругайся. Сажусь уже. Просто интересно, почему она так делает?

- Потому что гладиолус – желтый. Поехали.

Первым от газетного комплекса отъехало такси, с читающей газету Таней внутри. Следом двинулись Серега с Жорой. Последним, зябко поведя плечами, пошел к остановке Юрий Михайлович. Он не любил оставаться один надолго.

Темнота окончательно окутала городок своим мягким покрывалом. Пришла ночь – верная её спутница.

***

На часах было половина первого. Татьяна сидела на кухне в одной ночной рубашке, с включенным светом, и вертела в руках пачку снотворного. Сильного снотворного.

- А-а-а, была, не была. Подумаешь одной больше, одной меньше. Крепче спать буду – с этими словами Таня закинула в рот пилюлю. В инструкции к снотворному о дозах применения было указано что «не более 2-х за раз». Это была четвертая.

- Всё равно ничего страшного не случится, ведь так? – Этот вопрос был адресован маленькому зеркальцу, лежавшему на столе. Оно промолчало.

На скорую руку запив её водой, Таня встала из-за стола, и, машинально убрав пилюли в шкафчик, направилась в спальную. В коридоре тоже горел свет, да и по всей квартире, несмотря на довольно поздний час, были включены все лампочки. Исключение составляли лишь ванная и туалет. Проходя мимо них, Таня инстинктивно прижалась к дальней стене. Её ноги начинали подкашиваться, глаза слипались, а на тело накатила усталость. Действие снотворного начиналось.

Кровать в комнате уже была расстелена. Таня, привычным движением скинула ночную рубашку (она привыкла спать обнаженной), и, убавив свет, улеглась. Сквозь тонкое одеяло, накрывшее её до плеч, выделялась стройная фигура, достойная фотомодели или любовницы депутата. Но Татьяна спала одна.

- Ну что же, - сонно прошептала она, - эти таблетки, кажется неплохие. Уже две недели без снов, да и спится хорошо. Вот только…

Что «только», Таня не договорила. Четвертая пилюля, принятая чуть запоздало, возымело свое действие. Тонкая и изящная рука красавицы, призванная закрыть зеленые глаза от, непонятно почему, непотушенного света, повисла плетью. Спать на спине Таня не любила, и потому она, из последних сил, повернулась на правый бок. Пробормотав, непонятно кому, что-то сродни «спокойной ночи», она замерла. Сон забрал её в свое царство. Сон…

- Куда ты, Танюша? – это была Мама. Мама была очень доброй и красивой, и пахла котлетами.

- К Свете в гости, мам. Мы с ней договаривались сегодня в школе.

- Ну хорошо, Танюша, только ненадолго. А то я буду волноваться.

- Ладно, мам. Я к вечеру вернусь. – С этими словами Таня посмотрела в зеркало. Она, в её 12 лет, была очень красива. На неё обратили внимание сразу два мальчика из класса – Толик и Слава. Первый дернул её сегодня за косичку, во время урока, а второй подкинул в портфель дохлую мышь. А потом они дрались на школьном дворе, за право нести её портфель. Пока они выясняли отношения, Таня ушла. Какие же всё-таки мальчишки дураки.

- Ох, непоседа, ну что мне с тобой делать? – Мама уже стояла рядом, вытирая руки о фартук. – Ладно, беги к Свете, только до темноты вернись. А то я буду волноваться.

- Хорошо, мамочка. – Таня, уже выбежав в подъезд, послала маме воздушный поцелуй. И, крутнувшись на месте, так чтобы цветастое платьишко помахало ей краем, побежала к двери лифта. Там уже стоял высокий мужчина в трико и с мусорным ведром в руках.

- Привет, Танюша, - мужчина был уже слегка подшофе, - как делишки? Жениха себе нашла?

- Нет, дядя Сережа. Пока только поклонников. А как тетя Люба себя чувствует?

- Да что с ней станется, - мужчина вяло махнул рукой в сторону своей квартиры, - сидит там. Телевизор смотрит. А ты что же, опять в гости к кому побежала?

- К Свете, дядя Серёжа. Нам с ней надо обсудить «очень важные и секретные дела».

- Ну-ну, небось, опять до темноты будешь там сидеть. Ты аккуратней, Танюша, а то по ночам всё может случиться. – Дядя Серёжа посмотрел на Таню сверху вниз, улыбаясь.
Лифт дружелюбно открыл свои двери. Таня, даром что непоседа, быстренько прошмыгнула туда.

- Резвая какая, - дядя Сережа улыбнулся – повезет же твоему мужу. Не то, что мне – продолжил он, вздохнув.

Спустившись на первый этаж, и побежав в сторону дома Светы, Таня помахала рукой дяде Серёже. Тот в ответ помахал ей правой рукой, забыв, что в ней ведро с мусором. Мусор мгновенно воспользовался представившейся возможностью и ринулся на свободу. Теперь дядя Серёже предстояло ещё добрых минут десять собирать рассыпавшиеся бумажки, фантики и пакетики под пристальным взглядом старушек, сидевших на лавочке возле подъезда. Мгновенно покрасневший, что-то бурча про свою рассеянность и стараясь не ругаться, он стал ползать на коленях по асфальту, стыдливо оглядываясь по сторонам. Таня улыбнулась, сегодня был самый обычный день. По крайней мере, пока.

Время у Светы пролетело незаметно. Подружка всегда была в курсе всех дел класса, школы и их двора, и охотно с ней всей этим делилась. Заболтавшись о новой прическе Вальки из «6 Б», Славике, Толике, и прочих, «очень важных и секретных делах», Таня не заметила, как стемнело.

- Ой, пора домой бежать, а то Мама будет волноваться. – Таня стала собираться. Ещё раз уточнив, кто из класса считает её дурой, кто страшной, а кто ничего про неё не говорит, Таня отправилась домой, вынашивать коварные планы мести.

Спустя десять минут Таня зашла в свой подъезд. В подъезде, как назло, было темно. Споткнувшись на ступеньках, и чуть не упав, Таня подошла к лифту. Стоило нажать на кнопку вызова, как лифт тут же открыл ей свои двери. Там тоже было темно, видимо кто-то повыкручивал все лампочки. Таня уже собралась зайти в лифт, как её схватили.
Кто-то, сильно сжав ей рот, втолкнул девочку внутрь. Ничего не понимавшая Таня хотела закричать, как её ударили по лицу наотмашь. Стукнувшись головой о стенку лифта, девочка замолчала. Ошеломленная, растерянная, она не знала что происходит. А в это время двери лифта закрылись и кто-то, тот, кто её ударил, нажал на кнопку «Стоп».

- Кто Вы? – Таня шептала, будучи не в силах заставить себя громче. Она была смышленой девочкой, и знала, что если на тебя напали, нужно кричать. Но страх парализовал её не давая говорить громче, чем шепотом. – У меня ничего нет.

- Есть – ответил ей Кто-то очень знакомым голосом, - есть, и я сейчас Это заберу.
От запаха алкоголя, исходящего от незнакомца, Таня стала приходить в себя, путы страха ослабли, и она набрала полные легкие, чтобы начать звать на помощь. И тут её снова ударили, только теперь по затылку. Мир погрузился во мрак.

Она очнулась от резкой боли. Вокруг была полная темнота. Связанные руки не давали вытащить кляп изо рта, ей было сложно дышать. Судя по затхлому запаху, она была в каком-то подвале. Но самым ужасным было не это.

Её насиловали. Насиловала та темнота, что окружала её. Эта темнота раздирала ей одежду, била по спине, от неё сходил стойкий запах перегара. Темнота смеялась за её спиной, и продолжала насиловать. Таня теряла сознание и приходила в себя от того что её снова били по лицу. Неизвестно сколько времени это продолжалось.

Она очнулась в лифте, темном и холодном. Было очень больно «там». Её начало трясти. Она хотела заплакать, и не смогла. С трудом поднявшись, она дотянулась до кнопок, и нажала на свой этаж. Дверь сразу же открылась…

… Сейчас Татьяна спала в отдельной квартире. В тот вечер она повзрослела и потеряла доверие к людям. Её мама обливалась слезами, но была бессильна что-либо предпринять, так как Таня отказалась подавать в милицию заявление. Она не хотела, чтобы ещё кто-то знал об этом. А отца Таня в своей жизни не помнила, наверно его и вовсе не было. Они сразу же переехали в другой район. Таня пошла в другую школу, и вроде все стало на свои места. Вот только парни её не интересовали теперь, теперь она стала побаиваться лифтов и вообще замкнутого пространства. И испытывала панический ужас перед темнотой. И потому она спала одна и при включенном свете. Темнота, однажды изнасиловавшая маленькую девочку, на всю жизнь породила страх и одиночество взрослой женщины. Одиночество. И страх.


***
- Ого, да уже час. Пора бы спать ложиться. Да и тебе пора уходить.
Сергей поднялся, и раскачивающейся походкой пошел к двери. На столе стояла недопитый литр водки. Точнее литром он был изначально, теперь на самом дне плескалось чуток прозрачной жидкости. Максимум – грамм сто пятьдесят.

Резко развернувшись у двери на 180 градусов он, прищурив глаза от света пробивавшегося из кухни в полутемный коридор, спросил:

- Что, не хочешь уходить? Ну тогда оставайся, уж найду куда положить.
Собеседник у Сергея был неразговорчивый. Да и редкие из зеркал умеют разговаривать. По крайней мере, это – не умело. Оно лишь отражало то, что происходило вокруг него. Сейчас в нем был виден пьяный и взъерошенный Сергей, с глупой улыбкой на мокром лице. Он уже успел и покричать, и посмеяться, и поговорить с зеркалом. Потом его долго и мучительно тошнило. Потом он пил, снова, чтобы не приходить в себя, не трезветь. Теперь Сергей собрался спать. Оставался традиционный вечерний ритуал.

Сначала Сергей убрал со стола. Пьянка – пьянкой, но грязью зарастать не стоит, так и захрюкать недолго. Выбросив мусор в мусорное ведро, Сергей поинтересовался у зеркала, не желает ли оно оказать ему посильную помощь в этом нелегком деле, дабы не перетрудился он и сохранил себя в целости и сохранности для будущих поколений. Ответом на эту витиеватую речь, как всегда, было молчание. Буркнув что-то про равнодушие, которое убивает, Сергей отправился мыть посуду. После свершения этого трудового подвига он убрал зеркало на место, где оно всегда находилось (то есть под кровать). Теперь дела на кухне были закончены, можно было идти в комнату.

Вообще, для квартиры холостяка, однокомнатное гнездо Сергея было довольно чистым и уютным. Здесь убирались каждый день, а не раз в пятилетку, и посуду мыли после еды, а не до этого. Да и застолья, подобные сегодняшней были редки. И не то чтобы пить было не с кем, или денег не было. Друзей у Сергея было хоть отбавляй, взять хотя бы Жору. Да и деньги водились, как и у любого работающего холостяка. Просто все (ну или почти все) его знакомые были уверены, что он не пьёт. А уж то, что Сергей, эта умница и красавец, со спортивной фигурой и IQ около 140, курит коноплю, для многих было бы просто шоком. Кроме, пожалуй, Сели. Селя доставал ему коноплю, а так как курил Сергей исключительно гашиш, и исключительно хороший, то человек, который мог без проблем достать это, был на вес золота. Селя не спрашивал лишнего, не задирал непомерную цену, и не набивался в друзья. Он был отличным DD, как он сам себя называл. DD означает Drug Diller. Этот самый «дэ-дэ» заезжал дважды в неделю, во вторник и в пятницу. Сначала Сергей брал у него товар только по вторникам, и заверял, что чаще ездить не стоит. Но «дэ-дэ» упорно приезжал каждую пятницу и предлагал, предлагал, предлагал. И вот наступил момент, когда Сергей сдался. И в ответ на очередной вопрос «дэ-дэ», не хотел бы он набраться, Сергей сказал: «Давай». Да, Селя был действительно хорошим Drug Diller’ом, и знал на кого можно надавить, и как.

Сейчас Сергей достал уже заготовленную ракету, и подошел к занавешенному окну. Начинался ежедневный ритуал. Точнее ежевечерний.

Сергей боялся высоты, просто панически. Он боялся высоты более двух метров, боялся подходить к окнам редакции, находившейся на седьмом этаже. И сильнее всего его сердце начинало биться дома. Окна его квартиры, доставшейся по наследству, были на уровне одиннадцатого этажа, и выходили на оживленное шоссе. И чтобы не сойти с ума дома, он курил гашиш. В редакции он усиленно работал, лишь бы не подходить к окну, в лифтах он пытался думать о чем-нибудь отвлеченном. Он не катался на аттракционах типа «чертовое колесо», и не летал самолетами. Он отбивался, как мог, и единственное, где он до сих пор проигрывал, это была его постель. Во снах высота возвращалась и убивала раз за разом. Она убивала и Сергея и его друзей, и, самое страшное, его отца. Тот день, Сергей запомнил на всю оставшуюся жизнь.

Тогда он, семнадцатилетний парень, гордость кружка альпинистов, который возглавлял его крестный отец, отправился с ним покорять очередную вершину гор Кавказа. И все вроде бы было хорошо, да только не удержал его Сергей тогда. Не удержал и всё тут. И сам сорвался. Вот только он выжил, а крестный - нет. А ещё поговаривали…

… - А говорят, вместо крёстного должен был идти отец Серёги. (Это Толя, из их кружка).

… - Мне врачи запретили. (Это отец)

… - А что будет дальше? (Это мама у врачей спрашивает)

… - Он крепкий парень, выкарабкается. (Это снова отец)

… - Что с дядей Лешей? (Это Серега)

… -Все нормально, закопали. (Рабочий на кладбище)

… -Возможна боязнь высоты, из-за травмы. Но со временем все пройдет. (Это, кажется психиатр. Или главврач)

… - А точно пройдет? (И снова отец)

… - Да по любому, года через два вместе пойдем вершины покорять. (Снова Толя)

… - А как это случилось? (Корреспондент местной газеты)

… - Вечером, уже темнеть начинало. Это все из-за темноты, отец. Честное слово, я тут не при чем.

-При чём, ещё как при чем. Ты тогда не удержал, из-за тебя крестный умер. А ведь мог и отец умереть. – Сергей не заметил, как сорвался на крик – А ты все болтал про какую-то темноту! Теперь можешь быть доволен! Я боюсь, высоты боюсь. А ведь был лучшим в кружке, а теперь? Что теперь? Жалкое ссыкло я теперь, вот кто!!! Как и ты…

Ракета, истлев, стала обжигать пальцы. Сергей, жадно затянувшись напоследок, с силой отбросил её в сторону. Папиросина ударилась о стену, и, раскрасив темную комнату снопом искр, упала на пол. Встав из-за стола, он плеснул на пол, туда, где лежали жалкие останки ракеты, недопитый сок. Хорошо хоть ковер до сих пор не купил, а то испортил бы вещь почем зря. Погасший пепел у стены напомнил ему сердце Данко, благодаря которому столько людей вышло из темного леса.

- Новое время – новые сердца, - провозгласил Сергей, и рухнул на заранее расстеленную кровать. От свежей простыни приятно пахло. Попытавшись буркнуть ещё что-нибудь умное, Сергей провалился в сон.

Он не хотел курить коноплю, но поначалу ему пришлось это делать, чтобы спокойно засыпать в своей квартире. Растраты на алкоголь были бы слишком большими, а различными снотворными и антидепрессантами Сергей не хотел увлекаться из-за своей неприязни к таблеткам всех видов и мастей. Он не считал что трава – это наркотик, и не замечал, что увеличивает дозу. Точнее замечал, но не хотел в это верить.

Однако ни алкоголь, ни трава не давали ему ночного покоя, и во снах приходила высота, она была не просто склоном горы, не просто отвесной стеной уходящей основанием в пропасть. Она была живой, и очень злой. И ещё у неё была помощница – темнота. И сговорившись, они убивали всю семью Сергея, его родных и друзей. И лишь под конец, когда он думал, что вот-вот сойдет с ума, эти закадычные друзья добирались и до него. И так было практически каждый вечер. Сергей не знал, кричал ли он во сне, но то что он мочился в кровать – это было без сомнения, и каждое утро он в этом убеждался снова и снова. Поэтому каждый вечер у него была свежая простыня, а каждое утро начиналось с плохого настроения. Энурез оставил его в одиночестве со своими страхами, а делиться этой бедой с кем-либо было настоящим позором для Сергея. Так он и жил, вечером курил, чтобы терять чувство страха, а с утра стирал свои простыни. И жутко боялся высоты. Просто таки до ужаса.


***

В светлой комнате был слышен лишь стук клавиш. Жора усилил темп. Через полчаса он хотел лечь спать, ведь если он спал меньше пяти часов в сутки, как было установлено опытным путем, он не высыпался. А в семь уже надо вставать, иначе потом черта с два куда-нибудь уедешь. После того, как добрые власти города запретили таксовать микроавтобусам корейского автопрома (по причине того что они не предназначены для перевозки пассажиров), по утрам час пик стал более опасным для здоровья. В частности для нервов. Хрюндик по натуре своей был человеком мирным, и спорить по пустякам не хотел. Но по утрам он становился другим, и ругался с каждым кто пытался оттолкнуть его от двери маршрутного такси, или занять его место. Пару раз чуть не доходило до рукоприкладства, но пока, слава богу, обходилось.

Сейчас Жора в экстренном порядке доделывал статью, про которую Юрий Михайлович ему сегодня напомнил. Статья была про нацизм вообще, и в России в частности. Он уже заканчивал.

« Доктор Парацельс сказал: «Лекарство, или яд – определяется одной лишь дозой». В малых дозах нацизм – это гордость своей страной и нацией, стремление сделать её лучше, чище, светлее. При передозировке – это налитые кровью глаза, железо в руках и стремление бить всех, кто «не с нами». Нацизм, рожденный как идея гордости своей нацией, опошлен и дискредитирован в глазах людей. И я не хочу быть с теми, кто позволил себе такое. Хотите ли вы – решать вам».

Откинувшись на спинку стула, Жора посмотрел слипавшимися глазами на монитор компьютера. Статья получилась ни ахти, и значит завтра будет выговор от Юрия Михайловича. Ну и ладно.

- Завтра – будет завтра, а сегодня пора ложиться спать. Ведь так? – Обратился Жора к зеркалу, висевшему на стене. Отражение в зеркале посмотрело на Жору карими глазами и сонно кивнуло. – Ну вот и ладушки.

Хрюндик потянулся за кофе, стоявшим на полу, около стула. Из-за вечного беспорядка на столе, там не было места даже для того, чтобы поставить кружку, поэтому ей приходилось ютиться около ноги хозяина. Пока Жора пытался зацепить её, кружка, не пожелавшая так просто сдаваться, ловко извернулась и вылила остатки кофе на пол. Всё-таки прозвище, данное ему коллегами, не было пустым звуком.

- Ну что за свинство, - возмутился Жора, - теперь за тряпкой переться.

Встав из-за компьютерного стола и обреченно вздохнув, Жора, шаркая тапочками по линолеуму, пошел в ванную за тряпкой. Вернувшись обратно в комнату, он посмотрелся в зеркало, потрепал сам себя за щеку и сделал однозначный вывод: «Пора ложиться спать». Отодвигая стул, Хрюндик ещё раз задел кружку, и та, весело звеня укатилась по полу под кровать. Сон начал отступать. Жора, так гордившийся своей гладкой кружкой, с портретом Че Гевары и без ручки, теперь был готов её расколотить в труху.

- Ну что за … творится, мать вашу. Достану – покалечу. Да я ж тебя, …, с балкона скину. Ты у меня ещё попляшешь…

Пока Жора ругался и угрожал своей кружке разбить её ко всем мучачосам, произошло кое-что, заставившее его моментально замолкнуть. В комнате погас свет.

Такое происходило уже пару раз, но тогда свет гас вечером, и тогда Хрюндику, ругаясь и вспоминая где у него лежат пробки для электрического щитка, приходилось идти и менять их. Сейчас же была глубокая ночь.

- Так, главное не волноваться. Все в порядке, где-то на столе лежит фонарик. Сейчас я его возьму, и… - Жора перевел дыхание, - И пойду на кухню.

На кухне, если Жоре не изменяла память, лежали те самые пробки. То что дело в них, Хрюндик не сомневался. Оставалось только найти фонарик. Он должен быть где-то на столе.
Жора потянулся к столу за фонариком. В руку попался сначала сотовый, потом зарядка к нему, потом какая-то книга. «Библия, наверное» - мимоходом подумал Жора. А потом…

- А-а-а, - взвизгнул Хрюндик, резко делая шаг назад. В руку, попалось нечто ужасное. Оно было маленьким, теплым и М_О_Х_Н_А_Т_Ы_М. Он схватил наугад что-то со стола и отпрыгнул в сторону. И поскользнулся на им же разлитом кофе. В этот миг темнота повалила его на пол, окутав чем-то, лишающим движений, и потянулась к нему своими мохнатыми лапами. Или, скорее, лапками.

- Нет. – Жора сорвался на истерический крик, - Нет, уйди. Он стал разрывать тьму руками. Тьма трещала, но не отступала. Жора включил фонарик, схваченный им со стола. Луч забился в темной комнате, безуспешно пытаясь разогнать тьму. Однако темнота не сдавалась и подбиралась к Хрюндику все ближе и ближе. Это уже была не просто тьма. Она пришла в образе громадного, мохнатого и кровожадного…

- Паук…- Жора бросил в темноту фонарик и стал выбираться на балкон. Правую ногу стянуло судорогой, но Хрюндик не замечал её. Он лучше умрет от боли или сорвется с балкона, чем попадет в лапы этого чудовища.

Дверь на балкон была всего в полуметре от Жоры, однако он добирался до неё целую вечность. Уже вывалившись на балкон Жора услышал сзади грохот, видимо паук решил сначала разгромить его комнату, а уж потом приняться и за самого Хрюндика. Оглянувшись он увидел, что весь город кругом окутала тьма. Видимо пришел его последний час. Однако просто так он не сдастся. На балконе у Жоры стояли лыжи, на которые он последний раз вставал лет в пятнадцать. Всё это время они стояли «на всякий случай». Сейчас пригодились. Но не они, а палки от них.

Схватив одну из этих палок Жора забился в угол и выставил её перед собой. По всему его телу катился пот, и невыносимо трясло от попавшего в кровь адреналина. Жора не замечал ничего, смотря исключительно на дверь своего балкона, ведущую в комнате, где было чудовище. Однако чудовище решило затаиться. В комнате было тихо.

Тихо было и по всей улице. Хрюндик осторожно выглянул за край балкона. Во дворе их дома, не было ни души. Никого, кто бы мог помочь. Ужас, объявший душу Жоры усилился. Во всех окнах вокруг было темно. Чудище, пришедшее уничтожить его, договорилось с темнотой, и сейчас они вдвоем сводили Жору с ума, чтобы потом расправиться с ним без особых усилий.

- Я не боюсь!!! – Закричал Жора, начав размахивать лыжной палкой. – Не боюсь! Не боюсь. Не боюсь…

Жора почувствовал что стирается какая-то грань, благодаря которой он до сих пор был нормальным человеком. Он кричал и отбивался как мог. И тут его лицо осветило лучиком света. Жора осторожно открыл глаза.

Город вокруг засиял огнями. Зажглись фонари на улице. Появился в некоторых окнах свет. Жора, приходя в себя, судорожно пытался понять, что происходит, а память уже услужливо подкидывала услышанную сегодня в очереди новость об отключении света. Тогда Жора ей не поверил. А вот теперь вспомнил. Вспомнил и то, что власти, почему-то заранее оповестили об этом. Было сказано что: «отключения будут недолгими, минут по десять-пятнадцать, и отключать будут не весь город сразу, а по районам».

Далее Жора увидел, что в его комнате размазан по линолеуму кофе, стол стал чище потому что половина вещей лежала на полу. Там же валялась оборванная гардина. Тюль, доселе висевший на ней, теперь был частями намотан вокруг Жоры, а частями валялся, отмечая путь Жоры из комнаты на балкон.

- Ну и свинтус же ты, Хрюндик – сказал сам себе Жора и засмеялся. Он долго смеялся, пытаясь забыть о своей боязни пауков, и о недавней панике, чуть не доведшей его до сумасшествия. Он смеялся над тем, что испугался маленькой симпатичной игрушки гремлина, недавно подаренной ему Танюшей, с которой они вместе работали. Сейчас этот гремлин выглядывал из-под свалки, сваленной на пол со стола. Он смеялся, а слезы текли по лицу. Он всегда старался улыбаться, и быть вежливым со всеми. Лишь дома он позволял себе быть настоящим. И он всегда спешил рассмеяться, чтобы не заплакать.

***

- А чего боишься ты? Ведь каждый из нас чего-то боится. Кто-то боится людей. Кто-то замкнутого пространства. Кто боится остаться без денег, любимой жены, дорогой машины. Кто-то боится потерять родных. Очень многие боятся ядерной войны. А чего боишься ты?
Может, смерти? Или наоборот, той жизни, которой ты живешь. А может, ты боишься своего суицидального начала, которое тянет тебя поочередно то к краю балкона, то к веревке, а то к лезвию в ванной. Стой, кажется, я понял. Ты боишься страха! Тебя пугает сама мысль о том, что можно чего-то бояться. Ведь для всех вокруг ты в меру серьезный и в меру веселый человек. И ты не должен показывать свой испуг. Нет? Не так?

Тогда, быть может, ты боишься пауков? Темноты? Высоты? Нет, это бессмысленно, пытаться угадать твой страх. Чтобы понять другого человека, нужно разобраться в себе. Тогда я начну с себя. Знаешь, чего боюсь я? Я боюсь…

Монолог прервался сухим кашлем. В полутемной комнате сидел немолодой человек в шутовском колпаке. Этого доморощенного шута с зеркалом разделяла лишь свеча, стоящая на полу. Его прерывистому кашлю вторил звон бубенцов. Напротив него стояло большое, во весь рост, зеркало. Из зеркала на него смотрел грустный, немного подпитый, одинокий человек. Откашлявшись, он продолжил.

- Так вот, я боюсь. Мы все чего-то боимся. Только многие – не того. В молодости у меня была девушка, боявшаяся людей. По крайней мере, она так говорила. Бояться всего на свете. Я боюсь лишь одного – одиночества. Лишь когда я остаюсь один, ко мне приходят все эти страхи.

Одинокий человек снова закашлялся. Бубенцы отозвались нестройным хором.

- Тяжело одному бороться со своими страхами. Очень тяжело. И очень тяжело быть одиноким. Неправда, что одному легче. Ложь это всё. Неправда. Человек… Кхе-кхе. Человек вырос в стае. В группе. И он не создан быть один. И именно тогда, в те далекие времена, в нас зародилась эта неосознанная боязнь одиночества. Если ты один - тебя могут убить или покалечить. Если ты одинок, то за тебя некому вступиться, и тебя некому поддержать. И если рядом никого – то твой страх начинает сжигать тебя изнутри. Слишком бурная фантазия? Поленце в этот костер. Детские страхи? Ещё огня! И вот рождаются чудища и страхи, незнакомые Кингу и Хичкоку. И как с этим справиться? Я держусь лишь потому, что разговариваю с тобой. И боюсь я теперь не только одиночества. Теперь я боюсь сойти с ума. И как справиться со всем этим – я не знаю.

Одинокий человек поднялся со стула, и направился к своей кровати. Уже ложась спать, он вспомнил, как разговаривал в детстве со своим дедом, прошедшим Бухенвальд. И как в ответ на слова тогда ещё маленького Юры о том, что там невозможно было выжить (им так сказала молодая учительница), он ответил: «Неправда. Все зависит от человека. Захочешь – выживешь и будешь жить хорошо. А не захочешь – так помирай».

Сейчас Юрий Михайлович помирать не собирался, но и жить, хорошо не получалось.

- Ну и кто виноват? - Задал он вопрос в никуда. Тишина была ответом. Он закрыл глаза. Темнота поглотила Юрия Михайловича, одинокого человека в шутовском колпаке. Напоследок он лишь успел подумать о том, что хорошо Жоре и Сереге. Они два друга – им легче. Они-то наверняка не одиноки. И потом он уснул. Он очень устал за сегодняшний день.

А отражение в зеркале, сменив за пять минут сотню образов и обличий остановилось на полустертом из памяти лице. Лицо ухмыльнулось и сказало:

- Все в твоих руках, внучек. Все только в твоих руках.

Свеча, вздрогнув напоследок, ярко осветила комнату, где жил Юрий Михайлович. И тихо зашипев, погасла. Каждый справляется со своими страхами в одиночку.

***
Бояться не стыдно. Все чего-то бояться. Стыдно оставаться наедине со своими страхами, дать им захватить ваш разум, опутать волю. Человек силен. Он может очень многое, практически все. Но не каждый может признаться в том, что в одиночку ему значительно тяжелее. Рядом всегда должен быть друг или любимый человек. А лучше и тот, и другой. И тогда все будет возможно. И тогда отступят ваши страхи.
Не бойтесь страхов. Бойтесь одиночества. Оно убивает. Даже таких сильных созданий как мы. Люди.