Поговорим о добром

Приемный сын как-то раз, получив в школьной библиотеке потрепанные книжки, показал мне видавший виды учебник русской и советской литературы, где портреты писателей, вероятно, в одурении нестерпимой скуки очередного урока литературы, были жестоко окарикатурены каким-то безвестным юным рисовальщиком. Это была своего рода галерея злых пародий. Но особенно меня поразило то, во что превратили портрет В. Распутина, помещенный над его же статьей, называвшейся «Поговорим о добром» или что-то в этом роде. По правде сказать, это была действительно дьявольски скучная статейка на заданную тему. Но зачем же были пририсованы эти острые вампирические клыки, острые уши и округлены до маниакальной степени глаза?

Тот неудержимый смех, который у меня непроизвольно вырвался, был сначала почти веселым, но когда до меня начало доходить, над чем именно я смеюсь, мне стало грустно и стыдно. Мне подумалось, «как грустна наша литература». Смех-то был гоголевский: над кем смеетесь? Над собой смеетесь. Взять бы ластик и стереть намалеванные рожки и клыки, да бумага была слишком тонкая и протертая, ничего путного не вышло, только грязь развел. Так и пошло это дальше в народ.

Негоже так оскорблять, как ни крути, одного из лучших и наиболее известных русских писателей наших дней, негоже портить книжку, "источник знаний". Хулиганство, да и только? Но если совсем не плохой и, конечно, незлонамеренный писатель иногда видится кем-то вот так, с рожками, с вампирическими зубками за всеми своими разговорами «о добром», то что говорить об остальных, не исключая и меня, который тоже когда-то хотел стать писателем, да так и не стал, отшатнувшись, не справившись с отвращением к себе в том контексте, в котором незаметно оказался и с которым вскоре разорвал решительно и навсегда? «Боже, как грустна наша литература».

Вся советская литература напоминает безуспешную попытку Гоголя написать второй том "Мертвых душ" – дать реалистичный позитив человеческих отношений в противовес первому тому "Мертвых душ", показавшему «как грустна наша Россия». Попытка советской литературы была безуспешной почти по той же причине, по которой не удалась попытка Гоголя. Слишком заданной была цель, слишком велика связь с негативом.

И лишь после падения самодержавной и советской систем претворение в жизнь этого несвершенного великого деяния Гоголя стало возможным. Никогда так еще не вылезали хари и рожи, бесы подмены, как в постсоветское время, никогда так не процветали мертвые души, оборотни, имитаторы рода человеческого – там, где это сопряжено с чиновничеством и гонорарами, законными или не очень, где возможность шарлатанства беспредельна (она получила название постмодерна). Потребность преодоления этого зла стала почти тотальной. В сущности, имеется большой социальный заказ на национальный роман. И давно уже сказано, что коррупция – то ли сама национальная идея, то ли ее противоположность. Да, Россия должна с этим определиться.

Почитаешь критиков, публицистов: говорят преспокойно, что наша литература – это отсутствие литературности, что наша критика – это самоудовлетворенная констатация ее отсутствия как цельного явления, что наши писатели не имеют никакого авторитета как творцы нового слова и не вызывают никакого доверия как учителя жизни «не по лжи», что, наконец, романы нам не нужны, ибо нет социального запроса, - а это последнее уже прямая ложь и подтасовка.

И это нормально? Нет, конечно, ни в коей мере. Тем более, что свято место пусто не бывает. И разные суррогаты уже давно замещают место эпохалок и "героев нашего времени". Трусливо и подло закрывать на это глаза или обвинять читателя, дорогие писатели-импотенты! Вы не способны это победить, значит – вон из писательских рядов. Вы не писатели, а только их и.о., занявшие нишу не по праву. А как же иначе, если вы не боретесь с сложившимся положением дел с одержимостью Гоголя, засевшего за второй том «Мертвых душ»? Если не боретесь, значит – грош вам цена (и мне, поскольку я когда-то "учился" на писателя).

Некоторые теперь заявляют, что нет у нас социального заказа на роман, поэтому и роман как жанр не востребован. Удивительная близорукость, если не хуже. Именно такие заявления дают зеленый свет фашизму, потому что доверия к такой культуре, элойской, гламурной и окологламурной в обществе нет. Военная проза у нас существует, но все же не поднимается до высоких обобщений. А настоящая война – подковерная, подлая, которую ведут нацепившие благовидные фарисейские личины враги, притворившиеся кто кем (не буду здесь уточнять) – вот что осталось без надлежащего рассмотрения. Это война, не только внешняя, но и внутренняя, с заполонившими нашу душу бесами, в которой трудно схватить за руку и привлечь к суду. Бесы бессильны, если их не замечают, поскольку они действуют через тех, кто им поддался. Но именно литература вооружает дух народа на противостояние бесовщине.

Пока социальную роль такого романа-катарсиса выполняют фильмы типа «Брат» и «Брат-2».
Успех этих фильмов, этого типа «героя нашего времени» не случаен. Потерявшие терпение люди аплодируют тому, кто производит «отстрел негодяев», проникших во все сферы жизни, «таящихся под сению закона». Как ни безнравственна фабула (главный герой – хладнокровный убийца, пусть и со всеми оговорками о целеположениях), он все же задевает за живое, заставляет стыдливо отвести глаза под вопросом: а ты лично что сделал, чтобы я не пошел на крайние меры, чтобы у меня были другие способы положить конец этому беспределу? Перед нами именно романтизация фашизма, один из аспектов той самой проблемы, которая так жестко возникла именно в конце ХХ века во многом как реакция на разгул коррупции и бандитизма. Ловишь себя на мысли, что руки чешутся – то ли помочь Даниле Багрову, то ли аплодировать ему, - что и говорить. Кто навидался этого, кто осознал свое бессилие что-то сделать легальными методами, тот меня поймет. Слишком много мрази развелось, и все такой благообразной по виду, только по виду, гладко рассуждающей, защищенной наградами и «заслуженными» званиями. Конечно, им не нужна настоящая русская литература, они считают, что нет социального запроса на настоящие, не имитаторские романы. Но тем мы и отличаемся от Данилы Багрова, что физическое насилие - это не наш путь, да и ничего этот путь не решает в дальней перспективе, а только играет на руку бесам.


Балабанов – дарование, родственное Гоголю по духу, по стилю, и даже иногда, кажется, и по силе, по живости воплощенных образов, или это заслуга актеров? Возьмись он писать не сценарии, а романы, глядишь и выдал бы шедевр, в свете которого дряхлой швалью показалось бы то, что понаписали эти самоудовлетворяющиеся старые и новые зануды. Драматический талант, умение строить образы пусть и антигероев - это несомненный его дар.

Кровавая тень Багрова будет до тех пор бродить по России, пока культура не найдет своего противоядия против произвола мертвых душ, если не сделает тайного явным, если не найдется художник, которому будет по плечу выполнить завещание Гоголя.
Нужно добиться того, чтобы особенно в детском учебнике литературы «разговор о добром» перестал давить фальшью и пошлостью. Нужен роман–катарсис, роман–экзорцист. Не убийство негодяев, а освобождение человеческих душ от гнета бесов, духовное исцеление, ведь все негодяи, даже убежденные, -это прежде всего душевнобольные.

Добрый бандит, в конце концов, не лучше злого бандита, поскольку тоже перешел черту, за которой нет возврата. И, хотя я не отрываясь смотрел талантливый сериал «Бригада», будучи в душе принципиальным противником такого рода «страстей», я понимал, что мой интерес связан с отсутствием талантливо и правдиво созданного образа героя нашего времени с положительным, а не отрицательным, как у «Саши Белого» обаянием. Да и чем, по большому счету, Саша Белый хуже пушкинского Владимира Дубровского?