Песенка ветра

Ветер, ветер, ты могуч!....Могуч!.... Могу-у-у-уч! Не боишься никого! Ни-ко-го-о-о! Свободен! Свободен! Целую вечность летаю над миром – всё вижу, всё знаю, ничего от меня не скроется!
Захочу – с грохотом пробегусь по крышам, захочу – посрываю с прохожих шляпы – вот будет потеха-ха-ха-ха-ха-ха! Сквозняком пронесусь по комнате, хлопну дверью, вылечу в окно, взовьюсь в небо, погоню серые тучи – вперёд, вперёд, вперёд! Могуч! Могуч! Ничего от меня не скроется!
Видел я и тебя, девица, когда ты держала за руку своего любимого, первый раз слыша от него признание. Густо, высоко растут деревья в парке, кронами сплетаются под самым небом, молчаливы, спокойные, всегда готовые приютить двух влюблённых, спрятать их от посторонних глаз….
Тишина. Во круг – не души. Только ты прислушайся… Ш-ш-ш-ш-ш…. Слышишь, как шелестит прошлогодняя листва? Ш-ш-ш-ш-ш…. Это я не спеша гуляю по одинокому осеннему парку. Это шёпот мой…. Это скучно мне….
Это я бросаю вам под ноги пожелтевшие листья! Это я дую тебе в лицо, чтобы оно не краснело, так легко выдавая все твои чувства! Это я поднимаю вверх твою пышную юбку, чтобы ты краснела ещё больше!
Вот вы идёте вдвоём, крепко обнявшись, по извилистым тропам позолоченным осенью, наступая на упавшие листья, на былые дни, на чьи-то воспоминания…. Идёте, и кажется вам, что одни вы – и в парке, затихшем, словно задремавшим, и во всём необъятном мире. Кажется, что не видит вас никто, и никто о вас не узнает…. Мама твоя, красавица, сидит сейчас дома, и в сердце её – ни капли тревоги. Думает, что ты сейчас склонилась над книгами. Но совсем не над книгами склоняешься ты, а над лицом своего любимого, нежно целуя его в губы. Спряталась ты от глаз человеческих, только от моего взгляда ничего не уйдёт. Всё вижу, всё знаю!
Видел я и мать твою, да, да, вот в этом самом парке. По этим самым извилистым тропам гуляла она вместе с твоим отцом. Листья тогда были ещё зелены, уютно рассевшись на ветвях, птицы весело распевали свои жизнелюбивые песенки, славя лето, солнце, тепло и сетуя на их кратковременность, а я ласково веял рядом, я же кричал им: «Горько, горько!», когда они целовали друг друга сидя на самом мягком ковре из зелёной травы.
Быстро тогда минуло лето. Быстро принёс я холодную, серую осень, быстро гнал опавшие листья, только ещё быстрее убегал тогда твой отец – прочь, прочь, прочь!...
Видел я тебя совсем, совсем маленькой, неслышно проскользнув через открытую форточку, в тайне любовался тобой, твоей детской счастливой улыбкой. Мама твоя тогда тоже улыбалась, да потом пришлось ей горько, горько, горько…. Тяжело растить ребёнка без отца. Лет ей ещё не так много, только вся её красота, вся молодость, вся сила – в тебе, девица, всё в тебе! Только взгляни в зеркало! А лучше – в тёплую ясную ночь, склонись над озером – самой яркой звездой засияешь среди других отразившихся звёзд. Нет равных твоей красоте, девица, а вот мать твоя теперь раньше времени старуха-ха-ха-ха-ха-ха! Ха-ха-ха-ха-ха! Смейся, смейся, а я буду разносить твой звонкий смех по всему миру! Люди, распахивайте скорее окна! Может быть вам удастся поймать хоть каплю этого смеха! Слышали вы когда-нибудь в своей жизни более искренний звук преходящей радости?
Легче лёгкого весят слова, а мысли и того меньше! Каждое сказанное слово подхватываю я, чтобы как семя, рассеять его по всему свету. Каждую мысль, пусть даже и в слух не произнесённую, слышу я, и вся Вселенная тот час же наполняется ею. Как же ошибается тот, кто думает, что мысли его никому неизвестны. Давно уже грохочет они в яростных ударах грома, давно плещутся они в морских волнах, давно развеяла их людская молва, очень уж давно дали всходы семена ваших слов и мыслей! Меньше говорите и думайте дурного, чтобы не удивляться потом, отчего на такой хорошей почве взошли такие отвратительные плоды.
Всё вижу, всё слышу я, слышал и то, как вчера любимый твой, другой, чужой девице те же признания, что и тебе говорил. Думал он, что делает это в тайне, только на завтра я на весь город раструблю о его вероломстве! Ты одна моих слов не разберёшь. Буду долго гудеть у тебя в ушах, всю правду расскажу о твоём милом, только ты отмахнёшься от меня. Совсем не такой ты стала, как в детстве.
Помнишь, когда ты была совсем малюткой и ночью сидела одна в тёмной комнате, как громко я стучался ветками в окно, как протяжно гудел в трубах, как подолгу скрипел дверью, как неистово и бешено смеялся – ха-ха-ха-ха, ха-ха-ха – пугая людей! Ты тогда меня совсем не боялась. Укутавшись в тёплое пуховое одеяло, ты молча сидела и смотрела на тускло горящий огонь в камине. Помнишь, какие чувства наполняли тебя тогда? Что-то первобытное слышалось тебе в этой ночи, что-то древнее, манящее, виделось в крохотном светлячке огня, и ты, ощущая свою неоспоримую причастность ко всем былым и ко всем будущим временам всё больше успокаивалась, а я утихал, и ты засыпала под мою колыбельную. Помнишь, как ты позволяла мне расчёсывать твои светло русые волосы, ласково гладить их? Совсем не то, что теперь. Сейчас в твоих волосах появились белые пряди, которые сделал парикмахер, и ты не любишь, когда я прикасаюсь к ним, ты боишься, что я испорчу тебе причёску и, отмахиваясь, недовольно ругаешь меня. Смотри же, после в твоих волосах появится ещё больше белых прядей, которые на этот раз сделает время, а парикмахер здесь будет уже не при чём. Тогда мне больше не захочется трепать твои седые космы, тогда ты уже будешь старуха-ха-ха-ха-ха! Только я останусь вечно молодым и вечно свободным! Вечно молод и вечно свободен! И буду всегда весел и беспечен, потому что я всё вижу, всё знаю! Ничего от меня не скроется!
Увижу я и твои слёзы, красавица, и стану дуть тебе в лицо, чтобы высушить их, дуть тебе в грудь, чтобы не так больно было обжёгшемуся сердцу! Но не смотря на мои старания, будешь горько плакать ты, только хотя инее скоро, а всё же утешишься. Даже самая сильная печаль не может терзать душу вечно. Все люди через это проходили, теперь и твой черёд! А пока ты плачешь, я подхвачу солёные капли с глаз твоих и отнесу их в океан человеческих слёз. С самого первого дня, как человек увидел свет Божий, он наполняется, и может быть когда-то найдётся тот учёный, который измерит его глубину. Я бы мог рассказать тебе, девица, да и всем людям, как глупо плакать о преходящем, только вот я боюсь, что если люди перестанут лить слёзы, на Земле настанет засуха, и в их пустынных сердцах не останется ни одного зелёного оазиса.
Так что пока плач, плач, девица, подожди – придёт весна, солнце уж точно высушит всю влагу с твоих покрасневших глаз. И ты опять будешь смеяться – ха-ха-ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!
А я буду так же свободно веять над миром и приносить людям разные настроения, радости, горести, болезни, невзгоды, успехи, утехи…. Захочу – подую с севера – принесу странные, колдовские звуки шаманской песни, ударов бубна, захочу – принесу с юга запах жарких тропических лесов, запах моря, с востока – красивую замысловатую мелодию, тонкий аромат пряностей, с запада – памятью времён – пыль старинных замков, вкус пьянящих вин. Если бы люди не были туги на ухо, если бы не были они так близоруки, так толстокожи, то по одним этим звукам и запахам смогли бы запросто читать сложную книгу природы, предугадывать все её изменения. Эта чуткость, наверное, прибавила бы что-то новое к их жизни…. Хотя бы помогла обойтись без прогнозов погоды! А так – слушают одних только метеорологов. Возьму-ка я и нашепчу одному из них, что завтра будет жарко, жарко, жарко! И люди разоденутся в цветные платьица из тонких тканей, в маячки, в шортики, а я как дуну, как пригоню с севера чёрные тучи – жирными мухами облепят они всё небо! И польётся дождь, дождь, ливень, начнётся гроза, будет греметь гром, сверкать острые молнии и ужас проснётся в человеческих сердцах, и покажется им, что это разгневанные боги сыплют проклятья на их грешные головы! И люди будут бежать, промокшие до нитки, скорее, скорее – спрятаться! По лужам, по лужам! Вот будет потеха-ха-ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!