Пусти в свой мир немного Йожича

Это был единственный за последние три недели случай, когда мое сердце по-настоящему пело и влекло меня по направлению к дому. Мечталось даже расправить затекшие крылья и стремительно лететь. И повод был замечательный! Поэтому, когда мобильник голосом моего ребенка с нотками конспиративной загадочности сообщил мне, что у нас в гостях проездом «из Жмеринки в Мелитополь» мой старый и боевой товарищ, а по совместительству еще и собрат по затупленному журналистскому перу Юрка Йожич, мое сердце сначала ёкнуло, а потом погрузилось в пленительную истому.

- Папочка, - сказала мне в надежде на нашу скорую и неминуемую встречу дочь, - Йожич – жжет! И мама уже, кажется, забыла, что сегодня планировала на тебя долго сердиться!

Мы не виделись, наверное, недобрый десяток лет! Может и больше. Юрка формировал общественное мнение и сознание в скромной украинской провинции, где тоже жили наши братья славяне. Без сомнения лучшие годы моей жизни были бережно сохранены в его памяти. Я, в свою очередь, послужил робким пологом к созданию его семьи. Это с помощью моих врожденных навыков ненавязчивого сводничества холостяцкая натура Йожича была сначала искусно мною дезориентирована, а затем и сбита любовью одной целеустремленной женщины с неверно выбранного жизненного курса. Так на смену утомительному холостяцкому однообразию пришло многовариантное семейное счастье. У Юрки и Иришки родился сын, которого они назвал, конечно же, не в честь меня: Даниилом!

Я едва переступил порог своего скромного жилища, как тут же был вовлечен в водоворот несказанной радости энергичного Йожича. Он обнял меня радушно и расцеловал, как красную девицу. Что поделаешь, таков накал эмоций и трепетность отношений старых товарищей! Стремительный переход от официальности встречи к спонтанности банкета был свободен от консерватизма дипломатического протокола.

- Да, ты на сало, на сало, Пашка, налегай! – немного пробалтывал слова Йожич своим рокочущим баритоном. – Вот еще помидорчиков маринованных с Донбасса откушай! Уже больно, брат, ты здесь на своей Москальщине похудел!

Действительно, в годы нашей молодости Йожич так изумительно готовил вареное сало, что равных ему в этом занятии не было, как по ту сторону Диканьки, так и по эту. Устоять перед таким кулинарным натиском было нереально, а значит, и похудеть под его чутким руководством не виделось практически возможным. Правда, был один вариант и я им творчески воспользовался. Наверное, это называется эмиграцией? Так вот, чтобы не утратить своей юношеской комплекции, мне пришлось эмигрировать из Украины. Но почти утраченный вкус, буквально таящего во рту сала, приготовленного кулинаром-искусителем Йожичем, как видишь, спустя десятилетие настиг меня и здесь!

- Я, брат, как узнал, шо у тебя тоска на сердце, так сразу все дела свои бросил. И опрометью, слышишь, опрометью к тебе! Думал, на таможне кляти москали все сало отберут! Но не отобрали, га-га! Забодай их комар! Давай чарочку, а? Смотреть на тебя страшно! Пусть российского газа будет также много, как и добрых людей по всей Украине! Так я говорю, рыбонька моя?

Это Йожич уже не на меня, а на моего насупленного ангела пытается распространить свое обаяние. Ангел без воодушевления пропустил с нами стопочку и вилкой сделал харакири красному и тугому украинскому помидору. От неожиданности тот вывалил все свои помидорные внутренности на тарелку. Убойное зрелище! Хотя харакири в этот вечер было явно моим уделом.

- Тут вот ще тришечки в мэнэ есть домашней ковбаски! А вот тут – жбанчик со сметанкою! Я вам и пива донецкого баклажечку захватил! Да тут еще немножечко яблок из сада моего деда! Смотрите, какая красота! Всю ж зиму пролежали! Нет, это божественно! Вы только понюхайте, как пахнет! Это ж азовская рыбка! Смачно та корыстно! – мешая черниговский с нижегородским Йожич проводил экскурсию по стесненной площади кухонного стола, буквально заваленного продовольственной помощью дружественного нам государства.
- Юр, а нет возможности как-то хотя бы регулировать напор этого фонтана изобилия? От такого количества еды живому человеку ведь можно просто разойтись по швам! - пытался я вставить «свои пять копеек». Куда там…
- Да шо ты говоришь? Вы тут одной синтетикой питаетесь! А у меня ж все домашнее! Экологически чистое, вот! Я же еще вам борща украинского планировал привести! Но побоялся, шо скиснет! У вас хоть на рынке тут свинина есть? А то может, последнюю радость хохла москалики уже отобрали?
- Да не колотись ты так! Есть у нас тут и мясо, и сало, даже ваш «Nemiroff» с перцем! Мы ж не дикие!
- Во-во! А я таки грешным делом подумал, шо из радостей земных вам тут одного Чубайс и оставили! Га-га!

Йожич не унимался. И все норовил нырнуть под стол: в недра вольготно расположившейся там дорожной сумки.

- Погоди у меня тут баночка меда с пасеки самого деда Есипа! Вот еще и чебуреки мама моя для вас передала...
- Йожич, погоди, а разве Есип ушел из большой политики на покой? Он, что свое видение обустройства общества и свою любовь к украинской мове теперь в пчелиных семьях пытается внедрить? Бедные пчелы! Если дело так пойдет, они вирши Тараса Шевченко начнут ему скоро жужжать.
- Да, ну ее эту политику! – в сердцах не удержал Йожич. – Политика она разве для нормальных людей? Она ж – для телевизора! А у нас тут – никакой политики! Все для пользы организма и благости души! Вот еще ковбасы отведайте. У вас тут такой нету. Под чарочку? Хочу, значит, чтобы воды Днепра прибыли водами Дона!

Где Днепр и где Дон? Для Йожича, как и для каждого увлеченного творчеством человека, не существовало ни границ, ни географических данностей. Или это влияние официального Киева? Если только очередным постановлением Верховной Рады Украина, пока мы тут изумительно душевно сидим, самовольно не присоединила к своей территории часть приграничных областей России. Надо же, в какое интересное время мы все живем! Вот так: сегодня еще выпиваешь и закусываешь в России, а завтра болеешь с похмелья уже на Украине.

- А я, брат, сейчас аж для самого национального украинского театра пишу! Софокла там с Эклизиастом цитирую. А шо, пока платят. Обещают к осени мой новый трагифарс поставить – «Знак от вопроса». Рецензии доброжелательные дают. Куда там старику Мольеру! Я вас всех на премьеру обязательно приглашу. Ну, дай Бог здоровьечка нашему режиссеру, та ёго кобыли! Га-га! Вздрогнули!

После очередного тоста принимающей стороне перехватить инициативу у тостующего Йожича так и не представилось возможным.

- Лена Малкова когда узнала, шо я к тебе собираюсь в гости так даже гостинец маленький сообразила… Да куда ж он закатился-то? Ну, и на словах, конечно, просила тебя поцеловать и все там такое…
- Йожич, какое «такое»?
- Га-га! А мне-то почем знать? Это же у вас взаимные симпатии имелись еще до царя Панька! – игнорируя удивленно-мрачнеющее выражение лица моего ангела, Йожич громоздким асфальтовым катком утюжил сложившиеся человеческие судьбы. – А я человек простой и обязательный. Мне сказано: целуй троекратно в губы! Я и целую!

И Йожич на глазах моих верноподданных натурально полез со мною целоваться. Смех, да и только! Только исколол меня своей седеющей бородой. Как я не пытался подсластить мгновения и представить образ Лены Малковой, у меня ничего не получалось. За страстными поцелуями так и топорщился косматый Йожич!
 
- Ну, и если честная компания не возражает, я бы затянул сейчас добрую козацкую песню… - Йожич откинулся от стола и не без удовольствия вытянул вперед свои истомленные долгой дорогой ноги.

Компания, накормленная под натиском хлебосольного Йожича, возражать уже не могла. И над притихшим российским городком разлился его бодрый и приятный голос. Юрка пел о том, что в нелегкой козацкой доле есть место черным и глубоким как омут глазам, безответной любви и постоянному самоуничтожению. Мы не могли бесчеловечно бросить своего товарища одного на полях культурных сражений и на пару с моим, отогревающимся от кризиса «холодной» семейной войны ангелом, тоже подхватили песню.

Время перевалило за полночь. У нас дома в три горла крепилась дружба славянских народов. Соседей было откровенно жалко.