Рыдающий сумасшедший дядька, несущийся по...

Рыдающий сумасшедший дядька, несущийся по Садовому кольцу и свора хромых собак, несущаяся за ним...

Грубый и неизменный процесс пищеварения прошел в рабочем режиме – опорожнившись стаей  бродяг-покорителей мегаполиса, поезд хватанул кусман туристского свежака и смотался с перрона за пару минут. Среди прочих отходов были мы – я и Коленька, которого все называли Валюшей. Еще не очухавшись, бросаясь то туда то сюда, мы уткнулись в вокзальные часы, короткая стрелка которых едва поравнялась с цифрой 4. 4 утра, самое мерзкое из того, что мог нам продемонстрировать этот хронометр.
Буковка "М" горела тусклым светом равнодушия. Все двери, за исключением двери в туалет, были заперты. Весь пассажирский шлак куда-то смыло, и остались только мы вдвоем, да бежевый бюст Ильича… Небольшой и красивый, беззлобный дедушка... «Грустный он, этот Ленин!» - пробормотал Коленька невнятно. Ленин и правда смотрел поверх нас мрачновато, хотя кому до этого было дело!
Мы поползи по обнищавшей улице, по городскому пепелищу предрассветного зарева медленно и расхлябанно, как порванные пакеты из-под чипсов. Москва в это время напоминала механистический ад - бескрайнее асфальтовое поле, редкие замызганные люди, подгоняемые поливалками и эвакуаторами, свинцовые небо и туман, клокочущие мусорные баки.
Изредка мимо нас ковыляли тощие рваные псины, и каждая третья была хромой. И это было безусловной закономерностью. Какое-то время они не замечали нас, но вдруг одна отделилась от своры и уверенно приблизилась к Коленьке. «Уау!» - крикнула эта маленькая черная собачка с серым пятном на боку. Коленька не ответил, и ускорил шаг, сразу оторвавшись от меня. Собака затрусила следом. «Пошла вон! Нет у меня еды!» - лепетал Коленька. Он панически боялся собак. «Ууу…» - прорычала псина, на мгновение остановилась и озадаченно скосила голову на бок. Вдруг одним прыжком она настигла Коленьку и ухватилась зубами за трепыхавшийся в его руке пакет. Коленька вскрикнул и покачнулся. Собака захрипела и судорожно задергала пакет на себя. Морда ковбоя «Мальборо» ,что была отпечатана на пакете, стремительно вытягивалась, напоминая банан. Собака по-борцовски наклонила туловище к земле и одним кивком головы разорвала пакет окончательно. Кажется, я не сказал, что все это время скромно держался в сторонке.
На асфальт вывалились резиновые тапки, полотенце, зубная щетка. Последним к криво поставленным лапам псины спикировал свернутый тетрадный листок. Собака, особо не размышляя, ухватила резиновый тапок, и, мотая головой, неторопливо отошла в сторону. Коленька проводил ее грустным взглядом. Я подошел и склонился над листком. Волнующее предчувствие охватило меня. Размашистым кривым почерком на полях был выведен телефон. Буквами поменьше, в скобках, было записано: Эвридика.
-Как он у тебя оказался? – спросил я.
-Ты обронил его на землю, когда блевал за скамейкой. – Рассеянно ответил Коленька, все еще глядя вслед своему тапку.
-Ах, да. Молодец, что подобрал.
-Это не я - Петя. Он мне его уже на вокзале отдал. Может, хотел выкинуть, потом передумал.
Мы уселись на обочине. Я достал пиво. События вчерашнего дня с трудом прорывались сквозь мглу хмурых извилин, клубясь на окраинах мозга черным дымом. Первые проблески памяти наметились сразу по прибытии на вокзал. В бюсте Ленина, в холодных плитах, в буковках М и Ж на синем фоне, в веренице опустевших касс читался слишком неясный намек на что-то важное. И вот уже стали всплывать четкие контуры – дорогие этикетки вин, официантка-узбечка, круглый шаткий стол, прекрасные бугорки женского тела.ВАЛДАЙ. Ноздри пробил напористый аромат фруктовых духов, исходивший от мятого листка. Я невзначай глянул на Коленьку.



Он сидел, бездумно глядя на уцелевший тапок. Пожалуй, стоит сказать пару слов и о нём. Коленька был из той распространенной породы людей, что часто и неумело шутят, задорно затем хохоча. Он был полным аккуратным юношей с детскими пухлыми ручками, здоровенным вертлявым задом и вьющимися вечно мокрыми волосами. Девушки его уважали, но не любили, а ребята – наоборот. Как я сказал, все они называли его Валюшей. Коленька-Валюша был, как заведено у толстяков, добр и неуклюж, хотя и страдал временами острыми приступами ненависти ко всему сущему. Такая злость нападала на него пару раз в неделю, утром в понедельник и в воскресенье вечером. Дикое, эпилептическое состояние: глаза лезли из орбит, сера лезла из ушей, волосы боевито вставали на груди. В такие дни он бывал невыносим, донимая всех ,кто находился рядом. А рядом, как правило, находилась только мама: светловолосая хрупкая женщина с грустным выцветшим взглядом, облаченная в ветхий советский халат румынского производства. Коленька много пил, но не пьянел, ел, но не насыщался, храпел, но не спал. Я не считал его другом (я вообще никого не считаю другом, кроме своего кота, да и тому на меня плевать), но это не помешало мне взять его в свидетели своего пятидневного вояжа на Валдай.



Мы приехали в это прекрасное, хранимое Господом место в разгаре дня. Взяли местного пива по 15 рублей литр, побродили по несуществующим проспектам, углубились в лес, поорали всластьпоплевали на дальность, а потом быстренько свалили, увидав что-то похожее на медведя. Потом меня мутило от пива по 15 рублей литр. А Коленьку не мутило, потому что он не пил пиво по 15 рублей литр.
Уже под вечер мы сторговались с этим странным мужиком, таксистом.
-200! - сказал он влет.
-50. – скромно ответил Коленька, присовокупив невнятное: «Хорошо?»
-Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего. – Заметил таксист, отвезя нас в итоге за сотню.



Какое же это невероятное место! Черт, я бы вам рассказал про все эти прекрасные озера, бесконечные удивительные леса, воздух, чистый до одури, до головокружения. Но вы же не станете слушать, так?
Одним словом, мы кое-как добрели до нашего дома-сарая. Забор не то чтобы покосился, но как-то вообще упал, и перед нами предстал огромный заросший участок, усеянный вместо грядок такими огромными кучами дерьма, что я невольно прослезился. Эти кучи смотрелись настолько органично, что, клянусь, если бы я ничего не слышал о процессе пищеварения, то принял их за сорняки. Стекло в окне было выбито, сортир вообще исчез, а вместо окон были прибиты крест-накрест две здоровенные полусгнившие доски... «Войдем?»- спросил Коленька. Мы вошли. В коридоре нестерпимо пахло разложением, а мебели, за исключением табуретов, не было. Стараясь не обращать на все это внимание, мы сняли куртки и уселись на табуреты. Я открыл свою спортивную сумку и убедился, что у нас есть еще 6 литров пива, 2 бутылки перцовки, 5 бутылок брусничной и еще по мелочи. В тот вечер мы почти не разговаривали, только потягивали наше пиво и слушали зарождавшуюся ночь. Около двух я устроился на раскладушке и сразу уснул.
Не буду рассказывать, что мне снилось, вот только проснулся я рано, и в скверном расположении духа. Мне хотелось пить, и я встал. Коленька храпел где-то в углу, а под столом катались пустые бутылки. Огромная куча пустых бутылок – похоже, этому жирдяю не спалось, и он вылакал все пиво. Ну да ладно. Я достал минералку и вышел на двор.
Сюрприз! Посреди участка стоял серый волк. Он уставился на меня. Я уставился на него. Стало ясно, что мне не удастся отлить, и я вернулся в дом. На веранде я раздвинул шторы и посмотрел в окно. Волк был все еще там, и он все еще на меня глядел. Во взгляде его читалась душевная мука, одиночество, слабоумие. Одичавшая псина. Трусливое, спятившее от тоски животное, такое же, как и я. Что ж, я сел и глотнул минералки. У нас не было еды, но и есть совершенно не хотелось – это я называю гармонией.



И вот так начался мой короткий и нелепый отдых. С утра мы пили, пили, пили. Потом шли на пруд, с удочками, шатались там без какой-то определенной цели, распугивая зайцев и прочую живность, закидывали пустые лески, говорили о поэзии, о женщинах, ну и всем таком. Местных жителей здесь почти не было, а те, кто еще остался в этих краях, были теми еще ребятами. Думаю, за последние пять сотен лет их жизнь ничуть не изменилась. Какая там демократия, компьютеры и свобода слова! Какой, к черту, социализм, дешевые проститутки и прочее.… Эти люди ловили рыбу, охотились, собирали коренья, ягоды, травы. Пили, разумеется. У них не было даже радио, и, не исключено, они все еще платили оброк. Кому?... Один из местных жителей, Коля Сук, толкнул нам ведро самогона в обмен на Коленькин органайзер. Мы почувствовали себя кем-то вроде парней из будущего, которые прибыли на американский континент до Колумба и раздали всем индейцам по гранатомету. На третий день нам стало скучно, хотя мы пили еще больше, и, кажется, прониклись этой чудной атмосферой безвременья и свободы. И все-таки, мы решили расширить рамки познания и двинули в город. На велосипедах.



До места мы добрались уже поздним вечером. Все это время мы потягивали пиво, а посему последние метры проехали зигзагами. Город был совершенно пустым. Не было всех этих привычных атрибутов: огней, выпрашивающих милостыню ублюдков, толкотни. Лишь бесконечная власть ночи да рваный носок на обочине. Лишь затаившаяся, как пантера, тишина и лошадиные яблоки. Лишь только тьма и зарезанный на шпалах хорек. Одним словом, спокойствие.
Мы остановились. Где-то в глубине деревьев, за низкой чередой домов доносилась мягкая, раскатистая музыка, перемежавшаяся тихим смехом, хлопаньем. Сельская дискотека? – подумал я. Побросав наши Харлеи, мы молча пошли на звуки. По мере того, как мы шли, нам все больше открывалась огромная поляна, мерцающая изнутри бледно-зеленым светом, усыпанная мерно движущимися людьми. Видимо, они двигались в такт музыке, хотя движения их были далеки от синхронности: кто-то ползал на четвереньках, кто-то вилял задом, кто-то усердно подпрыгивал. В основном, это были девушки, полуголые, в свободных накидках, напоминавших античные хитоны. Мужчины также присутствовали в небольших количествах, но были одеты как попало, и преимущественно валялись в стороне с бутылками вина и наблюдали за девицами. Рядом я заметил несколько ящиков с вином, раскиданные платья, джинсы, какой-то еще хлам. Было непонятно, откуда доносится музыка – этот вибрирующий, змеиный ритм. Похоже, мы уже двигались в такт. Я вообще не умею танцевать, даже просто передвигаться по танцплощадке я не умею, зато покачиваюсь в такт вполне сносно. Коленька взял вина мне и себе, никто не возражал. Тут вообще никто не разговаривал – все слушали ритм и пили вино – молча. С минуту покачавшись, я уселся в углу, рядом с одним из парней. Он взял у меня бутылку, я не возражал. Чуть позже я забрал ее обратно, почти пустую. Парень встал, придвинул к нам ящик и уселся обратно – мы взяли еще по одной. Я посмотрел на парня внимательнее – невысокий, плотный, белокожий, сидит в одних брюках, судя по всему, армейских. На голове коровьей миной – русые волосы, под горшок. Он заметил мой взгляд и ухмыльнулся, чокнулся со мной вином.
-Петр, – тихо сказал он.
-Черный Петр, - пробормотал я, уже пьяный.
-Чего?
-Я – Слава. Слава из Магадана, – ответил я.
-ЗдОрово.
-Да, здОрово.
Мы выпили еще. Музыка усиливалась и убыстрялась, четко печатая ритм, а девушки все танцевали и танцевали, сверкая пятками и ладонями. В их движениях появилась синхронность, сосредоточенность. Некоторые сбросили туники и танцевали голышом.

-Петя, пошли танцевать! – моего соседа окликнула высокая крепкая девушка лет 23-25 в тунике и огромном лавровом венке.
-Не-а! – по-мальчишески громко ответил он, и отхлебнул еще вина. Опустив голову, он обратился ко мне. – Вот видишь, рядом с этой толстухой моя девушка!
Я посмотрел туда. За этой крепышкой никого не было видно. Я подвинулся левее, и глазам моим предстало чудесное создание: стройная, словно отлитая из бронзы вакханка, прекрасное юное божество с бесконечными ресницами, блестящими зелеными глазами, отчетливой грудью и волной густых черных волос. Невольно я приоткрыл рот: от чуть резкого движения ее плечико оголилось, представ в первозданной языческой чистоте образа. «Боже…» - молвил я.
-Эй, лучше вина выпей! – тронул меня за плечо Петя. – Посмотрел и хватит.
Он уверенно улыбался. Улыбался и пил вино. Красное кровяное вино. «Боже» - прошептал я. Ничего более красивого я в своей жизни не видел. Античная красота, древняя магия… Вакханка…чертовка…сама любовь.
-Э, смотри не умри! – Петя встал и направился к Ней.
-Коленька, ты должен Убить его. – Неуверенно проговорил я на ухо моему компаньону. – Убить.
-Чё? - Коленька не понял меня.
-Я говорю: убить. Физически. Уничтожить, расчленить, закопать. Понимаешь мою мысль?
-Набухался, как свинья! Спи.
- Хорошо, я сам его убью! – сказал я, упал на траву и уснул.
Спал я минут 15-20, не больше. Меня разбудил Коленька болезненным тычком в ребра.
-А ну используй свой шанс, сука! – крикнул он в самое мое ухо. Я непроизвольно метнулся в сторону, оглянулся. Вакханка была одна. Петя куда-то исчез.
-Ты убил его? Спасибо большое! – кинулся я обнимать толстого Коленьку.
-Нет, она дала ему пощечину, он ушел. Иди, давай к ней, а то вернется солдатик еще.
Я отряхнулся и осторожно направился к Ней. Вакханка все еще танцевала, опустив голову, скрестив руки на своей прекрасной груди. Нет, она была СЛИШКОМ красива, к ТАКОЙ я никогда не подойду.
Я вернулся к Коленьке.
-Коленька, дружочек мой, - пролепетал я. – Может, ты подойдешь? Я не могу.
Он недовольно оглянулся. «Ну, ты и мудак!» -читалось в его взгляде. «Ну, ты и мудак!» -сказал Коленька.
-Я не мудак, я просто нерешительный, а она… - в общем, если ты подойдешь, я отдам тебе все свои деньги.
 -Ладно, сколько у тебя?
-Рублей 800 с собой.
-Я подойду, чудила ты эдакий!
Коленька пошел к ней, а я выжидательно замер. Он подошел, что - то сказал, показал на меня. Она посмотрела, я потупил взгляд. Через минуту она направилась ко мне.
-Что тебе нужно, придурок? – Заговорила она проникновенным чарующим голоском.
-Я не придурок, я нерешительный. Вот ,2 литра вина выпил, еле языком ворочаю, а все равно нерешительный. Алкоголь мне не помогает. – нечленораздельно ответил я.
-Ах, вот как, - улыбнулась она. О, как она улыбалась! Боже мой! – Выходит, ты Скромняжка?
-Выходит, что так. Сромняжка. Не хотите выпить?
-Нет, так что тебе нужно, скромняжка?
-Я…ну я…эээ…Я люблю тебя! – собравшись, выкрикнул я. Никто не услышал.
-Вот как?- теперь она смеялась.
-Люблю! Я влюблен в Вас! Вы – божество! Вакханка…чер…ммм….сама любовь! – все это время я тряс в руке полупустую бутылку и по окончании фразы как следует к ней приложился.
-Пошли со мной! – говорила она, увлекая за собой в кусты. Я чувствовал ее чудесный цветочный аромат, легкость ее тела, чуткость ее тонкой ладони. «Какой аромат, Боже!» Я падал в обморок. Помню, мы шли, и я говорил всякую чушь про Грецию, греческих богинь, античные празднества, Диониса, вакханок, сатира, что я только не нес. Она смеялась и все влекла за собой, глубже и глубже, а спасительного, гармоничного ритма больше не было.



Мы сидели в старом советском кафе, в лучах магической синевы ламп, будничной белизны фартуков, трансцендентных касаний бокалов. Я заказал 4 водки для себя и еще вина для своей богини. За исключением двух грязноватых азиатов, куривших сигареты без фильтра и попивавших чай, да одного мужичка в оранжевом свитере, чудного и небритого, никого в кафе не было. И музыки тоже не было. Моя вакханка была все также прекрасна. По правде говоря, я не мог отвести взгляда от выреза на ее платье – уж больно соблазнительно там колыхалась ее аккуратная грудь. Прекрасные смуглые округлости правильной формы, равномерно вздымающиеся в метре до меня. Расстояние вытянутой руки.
-За знакомство! – ляпнул я, обрушив в рот 50 грамм водки. Она молча отхлебнула вина.
-За построение коммунизма к 2020 году! – снова сказал я, оприходовав еще 50. Она не откликнулась. В ее глазах я увидел оттенок грусти и сразу испугался. «Что же я делаю не так…Ей скучно со мной».
-Почему ты не пьешь, прекрасная Эвридика?
-Я не Эвридика, а Алевтина!
-Эвридика, моя Эвридика!...-бормотал я. Какая грудь… «Боже! Боже! Боже!!! Во имя чего ты являешь миру эту неземную грудь! Зачем? Будда! За какие прошложизненные подвиги одариваешь ты людей такими большими красивыми чакрами?». Стоило выпить снова.

Мы вышли на воздух. Бездонная синяя ночь, уханье совы, ухабистая дорога, ведущая на Москву. Что было дальше…Неумелые попытки объятий, снисходительная улыбка…легкое соприкосновение рук. Теплое девичье тело все ближе и ближе, дыхание…поцелуй…Удар! Смачный такой ударище, в затылок будто каток врезался. Я открыл глаза и понял, что лежу на траве – из носа текла тягучая кровь. Бордовая. Надо мной стоял гигантский злобный Петя, меркнущий в бледном свете луны. В его руках змеей выкручивается ремень. Я отворачиваюсь и как следует блюю прямо на мокрую траву. Настоящая радуга – красный, оранжевый, желтый, синий цвета. Падаю в нее же. Дальше все становится уж совсем туманно. Помню лишь долгий, визгливый лай, переругивающихся Эвридику и Петю, скромно стоящего поодаль Коленьку. Потом Петя старательно оттирал мое лицо от блевотины и поднимал меня на ноги. Кажется, я даже упирался. Потом снова и снова блевал у скамейки. Мерзко. Неожиданно я понял, что мои карманы пусты – Петя забрал все деньги. Взамен этого в велосипедной сумке лежала маленькая свернутая бумажка с надписью «Эвридика», а также комбинация из семи цифр. Телефон.


Итак, мы сидели на холодном тротуаре и потягивали пиво мелкими глотками. Механистический ад улицы распадался под пробивавшимися лучами солнца. Дело шло к открытию метро, и мы медленно зашагали в его направлении. Я крепко зажимал в руке эту бумажку.
-Коленька, у меня такое чувство, что я выблевал все свои внутренности. – Сообщил я своему усталому, грустному спутнику.
Он смолчал.

Около полудня я, принявший душ, выспавшийся и закусивший омлетом с ветчиной, уселся перед телефоном. Положил перед собой бумажку. Набрал номер. Это был Коленькин номер.
-Привет, Коленька! – сказал я.
-Ну…-неопределенно выдал тот. Похоже, я его разбудил.
-Слушай, Коленька, я очень боюсь и не могу позвонить своей Эвридике.
-Ты меня бесишь!
-Знаю. Я дам тебе денег. Угощу пивом. Только позвони.
-Ты уже обещал мне деньги как-то раз.
-Да. Но ты же помнишь эту историю.
-Ладно, говори телефон.
Я дал. Минут через 15-20 мне позвонил Коленька, отличный парень. Он сказал, что говорил с Эвридикой, и что я могу приехать к ней через пару часов на Октябрьскую. Продиктовал адрес.

Я оделся в потрясающую синюю кофту ( а мне ведь безумно идет этот цвет ), светлые джинсы и поехал к Ней. К Ней. К моей Эвридике ( не пойму, почему word подчеркивает имя «Эвридика?»…тупое животное). Через час я шел по Садовому кольцу и наблюдал эту ересь, эту темную средневековую ересь, что происходит ясным днем в столице нашей родины. Вдоль улицы ежедневно и еженощно выстраиваются длинные ряды зевак, глазеющих на то, как эвакуатор поднимает машины и кладет себе на хребет. Готов спорить на все, что хотите: сыграй сейчас на Садовом Башмет или Спиваков, они бы никогда не собрали столь обширную аудиторию. Мимоходом я наблюдал всех этих маргиналов и гастрабайтеров, всех этих замученных клерков. Не верилось, что в этих краях может обитать греческая богиня.
 Итак, я подходил к дому. Все нерешительнее, с каждым шагом. Моя Эвридика. Я взял бутылочку пива и немного притупил волнение. Взял жвачку, дабы сбить неприятный запах. Со вкусом манго. Может, она подумает, что я ел манго. Глубоко вздохнув, я остановился у мощного сталинского дома. Кажется, я был у цели. Большое старое здание, большой теплый подъезд, здоровенный лифт. Даже певец Крылов в него бы влез. И я влез тоже. Я нажал кнопку этажа, громко выругался, вспомнив, что не купил цветы, вернулся обратно, купил огромные белые лилии, вновь сел в лифт и направился на нужный этаж. В голове загудело, меня немного качнуло, но я все же позвонил в Ее дверь. Дверь с номером 57. Я прислушался к шагам – тяжелая поступь, шарканье – вряд ли эта Она. Щелкнул замок, и передо мной предстал крепкий парень в белой, заляпанной жиром, майке и спортивных штанах.
-Чё? – спросил он, почесав яйца.
-Я к Эвридике. – сказал я, почувствовав себя самым большим кретином в городе герое-Москва.
-А. – понимающе кивнул тот. – Тогда проходи.
Почувствовав себя вторым по величине кретином в городе герое-Москва, я зашел.
Коридор был узкий и темный, как…ну, не знаю, как и любой другой коридор. На потолке болталась одинокая лампочка, забитая до краев испепеленными трупами мотыльков. Мы прошли на кухню, где я присел за стол. Жаль, что рядом не было Коленьки.
Хозяин молча налил в две рюмки. Дал одну мне. Выпили.
-Так где же Эвридика? – спросил я шепотом.
-Что? – раздраженно переспросил хозяин, усаживаясь напротив меня и разливая еще по одной. После паузы он добавил. – Ты кто такой?
-Я Слава из Магадана. – Сообщил я.
- Я Толик. – Сообщил он. Мы пожали руки. Выпили еще, не закусывая.
- Чем занимаешься?
-Я – поэт.
-Не шути со мной. – Хозяин придвинулся ко мне, парализовав запахом лука и пота.
-Послушай…послушайте! Толик… Я пришел к девушке.
-Нет, ты пришел к Толику.
-Эээ…в общем, да. Но я думал…
-Телефон есть? – быстро спросил Толик.
-Не понял…
-Телефон дай. Мобилу.
-Зачем? – я окончательно потерялся. Не зная, что делать, я встал, сделал два неуверенных шага и получил кулаком в живот. Снова упал.

  Ранним июньским утром я сидел на тротуаре и смотрел на то, как огромные красивые эвакуаторы делают свою работу. У меня не было ни денег, ни телефона. Все что у меня осталось – пара синяков на лице. Точно не зная, как поступают в таких случаях умудренные опытом пешеходы, я предпочитал не делать ничего, ведь так было гораздо спокойнее. Порывшись в карманах, я нашел только пару спичек и бумажку. Маленький мятый тетрадный листок. Я скомкал его и бросил под ноги. Ко мне подошла хромая облезлая собака, обнюхала меня, собираясь помочиться. Предвидя это, я вскочил и отчаянно устремился прочь. Все, конец!... «Рыдающий сумасшедший дядька, несущийся по Садовому кольцу и свора хромых собак, несущаяся за ним».