Наблюдающие Хоккайдо

       В одном европейском средней руки городке, бывшей столице союзной республики, а теперь столице, поди ж ты, целой, хотя и маленькой очень страны, я познакомился с мужиком по фамилии Канарский. Коренастый, рукастый, губастый, носастый, ноздрястый, а взгляд пронзительный, умный. Для своих лет выглядел хоть куда. Он получал уже пенсию, но какая та была пенсия? Во всяком случае, чтобы свести концы с концами, он работал еще сантехником в ресторане.

       - Вот здесь, в индийском ресторане, мы и ишачим. Называется, судя по вывеске, «Махараджа». Так что трудимся прямо на Ратушной площади среди всей этой туристической красоты… Хотя, конечно, канализационные трубы тут старые. Не углядишь - забиваются, только держись. И все же другой раз оглянешься: островерхие домики и резные фасады, старинные водостоки, да флюгера. Отдыхающие почитай отовсюду. И из Европы, и из Америки, и из Азии… А вон, кстати, и наш хозяин, индус. Или не хозяин, а только начальник – хрен их там разберешь... Его задача, как я понимаю, следить, чтобы ни одной сухой корки из ресторана не сперли. Жмот, каких поискать... С утра и до поздней ночи он на посту. И внутри и снаружи. У нас на площади, тоже столики есть…
       - Вот он постоял-постоял и, как паук, обратно к себе в нору… Ишь, тенета на головню свою накрутил... Он у нас проходит под кличкой «чалма». Сколько их у него - мы со счета сбились. Сегодня зеленая, вчера была синяя, а то еще кремовая и нежно-розовая, и голубая. Бывает и в крапинку… Вроде как раньше трусы «неделька» бабы носили. Такой разноцветный комплект продавался, чтобы каждый день недели чем-нибудь отличался, или по-своему выглядел?.. Ну и, чтобы, наверное, радовать мужинька…

       Затем из разговора с Канарским я уяснил, что он понятия не имеет, от какого неугомонного предка ему досталась такая географическая фамилия. До пенсии он и сам помотался изрядно - работал на море. Слушал эфир и отзывался морзянкой. Где он только не побывал. И в Японии как-то раз в каком-то порту стояли несколько дней. У него остались приятные, очень приятные, но слишком общие впечатления. А вот то, что он мимоходом рассказывал о «чисима рэтто» (архипелаге тысячи островов), или иначе про Курильские острова, мне запомнилось, и даже запало…

       На самом южном из островов, который называется Кунашир, был, а возможно и сейчас еще есть, рыбоперерабатывающий комбинат, "и работало там в основном бабье... Ну вербата, ну такие прорвы, профуры... А я там, - вещал Канарский, - чего-то подзадержался на берегу… А по правде сказать, была у меня там зазноба одна, бабенка ладная из себя… И был я на том комбинате электриком и наладчиком. Следил, чтобы исправно работало оборудование: станки, транспортеры, холодильные установки… Так вот, другой раз выйдешь из-за забора, из проходной, грязь по колено… Посмотришь на море, а там… И не так, чтобы очень уж далеко… Кажется, вот он, рукой подать, совсем рядом, белеет прекрасный гористый Хоккайдо… Но это бывало редко. Там редко бывает ясно и большее время он, японский остров я имею в виду, или скрывался за дымкой, или прятался за облака»…

       Канарский ушел в своей робе и с инструментами на прорыв, а я, по свойственной мне манере (не всем же трудиться среди красоты, надо кому-то и просто сидеть и потягивать пиво среди красоты) начал под ту же кружку муссировать и рефлектировать, и балансировать мысленно, не спеша. Плюс сюда эта тяга к омонимам и синонимам, и особенно к первым, звучащим вроде бы одинаково, но сформированным при помощи разных морфем.. И, между прочим, явление характерное, и даже слишком, как раз для любимого моего японского языка… Или возьмем те же синонимы, у которых звучание разное, но если составить из них же так называемые синонимические ряды, то появляется из-за упомянутой рядности, из-за повторов, некий оттенок омонимичности…

       Не знаю конкретно, о чем я думал тогда, но только в один из моментов особенно ясно представил и тот комбинат, и завербованное «бабье», «вербату», и как все эти «прорвы, стервы, сучары, лахудры, жигляйки и вертихвостки, егозы, шалавы, бичевки, чувырлы, соски, мочалки, махнушки, мохнатки, профуры и профурсетки, чувы, чувихи, лярвы и шмары, лакшовки, оторвы, зозули, шалавы и шкирлы, фефелы, шаболды, балуньи, чудачки, пандоры, кныши», как они там моют студеной водою из шлангов, или лопатят и чистят, и солят, разделывают, нанизывают, коптят на решетках в жарких коптильнях, отделяют на конвейерах от плавников, от хвостов, от голов, сортируют тушки, осеняют их перцем, гвоздикой и одаряют лавровым листом, укладывают, упаковывают или закатывают минтай, селедку, камбалу, скумбрию, сайру, треску, горбушу, кету, навагу, палтус, терпуг, филе с костями, филе без костей, треплют трепангов, вскрывают моллюсков, давят морского ежа. А потом шлепают, шлындают в сапожищах, и за воротами вступают в грязищу, и месят ее своими ботами, чунями, прохарями, бахилами, кирзачами...


       Но случается, иногда остановятся, и раскроют глаза, и смотрят туда, где из-за облаков и тумана вдруг выступил и развернулся, и рисуется утонченными горными гранями такой, кажется, близкий, и такой далекий и недоступный, неуловимый ХОККАЙДО…