Цивилизация

Цивилизация

Мир забавная штука: люди редко задумываются, насколько тонкий лед отделяет цивилизацию от глубин хаоса и первобытности. А когда лед ломается, цивилизация тонет, потому что, оказавшись в воде, люди думают только о том, как бы не утонуть самим.
И вот я сижу в полумраке маленькой комнатки с заколоченными окнами и вывожу на мятом листке историю своего плаванья. Возможно, когда меня уже не станет, кто-нибудь прочитает эти записи, если конечно будет уметь читать.
Лед проломился пятого мая две тысяча тридцать девятого года. Что тогда случилось, никто точно не знает, но я предполагаю, что в каком-нибудь эксперименте, в какой-нибудь лаборатории что-нибудь пошло не так.
Я проснулся от запаха гари – сломалась вся электроника, света тоже не было. Я слышал, что так бывает, когда используют электромагнитную бомбу. Хотя конечно тогда я об этом не задумывался. Мои мысли были заняты подсчетами того, во сколько мне обойдется ремонт. Но, выйдя на улицу, я понял, что несчастье постигло не только меня. Весь многомиллионный город лишился того, что обеспечивало его жизнь: компьютеров, машин, телефонов, метро, даже водопровода. Тот день был самым людным за всю историю Москвы. Улицы переполнились испуганными, паникующими людьми. Удивительно, на сколько беспомощным становится человек, лишившись привычных благ.
В головах пятнадцати миллионов хаотично роились мысли: «Что это? Война? Катастрофа? Террористический акт? А в других городах, других странах, что там? Почему Правительство ничего не делает?». Те, кто был поумнее или боязливее, кинулись в магазины закупать консервы, спички, свечки, заколачивать окна, вешать замки на двери.
Заплыв на выживание начался и в тот день уже пожал первый кровавый урожай – несколько сотен людей были задавлены в толпе или убиты в драках.
Помню, я сидел в квартире и гадал, как долго продлиться и какую площадь охватило бедствие. Прошло уже несколько лет, но ни из других стран, ни из других городов никто не явился, и я начинаю верить, что беда постигла всех на планете.
Второй день встретил нас кордонами силовиков и мародерскими бандами. Сгорела только техника, механические приспособления, в том числе ручное оружие, продолжали работать. А потому мир окрасился кровью тех, кто пытался нажиться на несчастьях, и тех, кто пытался этому помешать.
Прежде всего, был установлен комендантский час, хотя люди и без того были напуганы, и ночью на улицах появлялись только грабители. На первых и вторых этажах повсеместно заколачивались окна. Я жил на пятом, а потому ограничился лишь навешиванию дополнительных замков на дверь. Благодаря этому я стал свидетелем одного очень занятного и важного для меня случая.
Ночью третьего дня я, мучаясь бессонницей и бездельем, сидел у окна и пытался разглядеть что-нибудь во тьме, и, готов поклясться, я разглядел телеги, груженные мешками и коробками. Запряженные лошадьми и окруженные спецназом, они тихо двигались прочь из города.
Коней в Москве можно было увидеть только в кремлевском гусарском полку – их до сих пор держали для парадов. Так что вывод не заставил себя долго ждать. Я понял, что никакого скорого спасения, как обещали военные, не будет и что, вероятно, его не будет вовсе.
Знаю, что вы думаете: «Подумаешь, электроника сломалась, что мешает сделать новую?» Я тоже так считал, но когда я увидел эту молчаливую процессию, понимание безысходности обрушилось на меня как лавина. Нашу жизнь уже давно обеспечивают машины: мы не можем представить себе мир без грузовиков, везущих зерно, без мельниц, перемалывающих его в муку и пекарен, делающих хлеб. Жизнь большого города невозможна и без турбин, загоняющих воду в многоэтажки. Все это давно автоматизировано. И вместе с тем эти машины зависят от других: роботизированных заводов, фабрик и кузниц. Если сломается сразу все, мы уже не сможем ни чинить, ни создавать новые машины, ведь ручные ремесла давно забыты.
Осознав это, я принял решение, которое, возможно, спасло мою жизнь. Прежде всего, я решил бросить квартиру и найти какое-нибудь жилье ближе к земле – туда будет легче таскать воду из немногочисленных естественных источников и «найденную» еду. Иными словами, не смотря на опасность, я решил стать мародером.
Собрав продукты, их оказалось немного – на одну сумку (попасть в магазины в первый день я не смог, а потом он уже не работали), и, взяв топорик для разделки мяса, я отправился искать новое убежище. Самым простым было бы поселиться в офисе или магазине, так я и сделал. Я взломал дверь в какую-то стоматологию, не помню точно, где она находится, за прошедшее время я поменял много домов. В Дикой Москве опасно долго задерживаться на одном месте. На сигнализацию мне было плевать, я был уверен, что у милиции хватает других дел, и на сигнал тревоги они не обратят внимание. Мой выбор оказался удачным: хотя из еды кроме двух пачек печенья я ничего не нашел, зато в стоматологии обнаружились антибиотики и обезболивающие, которое точно могли мне пригодиться. Там я провел неделю.
Поначалу все складывалось хорошо: выгнать меня никто не пытался, а в специальных местах даже начали раздавать еду. На какое-то время ситуацию удалось взять под контроль, но дни текли, и вместе с ними стиралась грань между мародерами и стражниками. Всем хочется есть.
Государственных запасов хватило дней на десять. Потому начался обратный процесс: группы армейцев вламывались в квартиры, в поисках излишков еды доя «перераспределения». Само собой, друг другу полицейские не мешали.
Оставаться в пределах их досягаемости стало опасно, но к тому моменту я уже перебрался в необжитую часть Москвы и познакомился с одним парнем. Он, как и я, понял всю безысходность ситуации и пытался выжить. Мы ютились в одной из комнат старого железнодорожного депо, забытого всеми остальными жителями.
С этого времени я действительно стал мародером – мы начали грабить, не людей, конечно, но на склады мы регулярно совершали набеги. Иногда нам встречались другие группы мародеров, чаще мы расходились миром, иногда приходилось убегать. До драк и перестрелок доходило редко, но в одной из таких драк я первый раз в жизнь пролил кровь, а немного позже еще и потерял своего последнего друга.
Это случилось месяца через три после начала описываемых событий. Признаюсь, я сбился со счета еще в первые недели, но было еще тепло, а листья только начинали желтеть, так что думаю, это случилось в начале осени. Тогда мы уже обзавелись оружием, взломав один из охотничьих магазинов. Охотничьи ружья, конечно, не наводят такого страха как автоматы, но и они могут здорово помочь.
Мы исследовали склад в Китай-городе, надеясь найти что-нибудь съестное – с продуктами становилось все хуже и хуже. С этой же целью там оказалось трое других мародеров. На этот раз уступать никто никому не собирался, угроза голода была слишком велика. Завязалась перестрелка.
Я спрятался за ящиками с бесполезной электроникой, друг – в трех метрах от меня среди шин. Высунуться было страшно, так что мы слепо перестреливались, впустую растрачивая патроны. Затягивать драку было нельзя, патроны тоже больше никто не производил, а достать их было нелегко, к тому же звук выстрелов мог привлечь других мародеров или, еще хуже, военных. Друг замахал мне, призывая пробираться вперед, пока он отвлекает противников. Я закинул ружье на спину и пополз между коробок и мешков. Помню, мне в руки врезались щепки от разбитых при обыске ящиков. Пару раз было очень больно, я до крови закусывал губу, чтобы случайно не вскрикнуть и не выдать себя.
Наконец, я занял позицию среду куч макулатуры и приготовился стрелять. Почти сразу после этого я услышал крик моего друга, призывавший разобраться по-мужски, увидел его выскочившего из-за укрытия. А потом раздались выстрелы, я тоже стрелял по появившемуся на прицеле врагу. Первого я убил, пробив ему голову, у второго, как и у меня было однозарядное ружье, и он его лихорадочно перезаряжал. Я швырнул в него топорик, просто чтобы выиграть время. По чистой случайности топор угодил ему в грудь, и парень, хрипя и обливаясь кровью, упал на пол. Третий бежал.
К несчастью, мой друг получил два ранения. Тогда-то и пригодились найденные мной лекарства, но спустя несколько дней он все равно умер. Возможно, будь он не так слаб, и если бы мне удалось найти еду, этого бы не случилось. Но я остался один и не рисковал при поисках, может быть, будь я посмелее, он бы сейчас сидел рядом со мной.
Но он умер… и я его съел.
Большой город страшится не уличных банд, не пожаров, не эпидемий, даже не армий врага. Он страшится голода. Большой город – это сотни квадратных километров земли, стали и бетона, где никто ничего не выращивает, но все едят.
Когда запасы закончились, тысячи людей бросились бежать из Москвы. Но ждала ли их там лучшая доля? Неуверен. Вряд ли их встретили хлебом и солью. Те же, кто остался, сделали единственно возможный выбор, в конце концов, человек может быть и хищником и жертвой, а каннибализм не такое уж редкое явление в природе.
Вот уже несколько лет я живу в Дикой Москве, людоед среди людоедов. Я часто меняю дома, научился вовремя прятаться и появляться. За это время я изучил город лучше, чем за всю свою предыдущую жизнь. Поистине, человек может ко всему приспособиться.
Не хочу, чтобы вы считали меня лучше или хуже других. Все, кто хочет выжить в каменных джунглях, поступают также. Близится ночь, и я выхожу на охоту, чтобы поймать еду или стать ею.