Последний шаман Подкаменной Тунгуски - глава1

    
     ПОСЛЕДНИЙ ШАМАН ПОДКАМЕННОЙ ТУНГУСКИ

          "Того дугэе ачин"
          "Огонь не имеет конца"
           Эвенкийская поговорка

      Предисловие


    Здравствуйте, друзья!
   Я предлагаю вашему вниманию серию записей из своих юношеских доармейских дневников, точнее, бесед с И. Н. Тойтой, восстановленных на основе своих дневников. Тогда мне и в голову не приходило, что то, о чем он мне говорил, может быть правдой. Более того, я  считал, что он меня, мягко говоря, дурачит – настолько его рассказы не соответствовали действительности, и моему комсомольскому атеистическому воспитанию.

   Не вызывал никаких сомнений в правдивости рассказ его о своем народе, но  это, в общем, и не важно. Большей частью его я опущу – все это можно найти в любом серьезном учебнике. То же, что напишу, нуждается в исследовании историков: пусть они обратят внимание на абсолютно неизвестную страницу  в истории эвенков – ведь это наша Российская история!

   Теперь я должен в двух словах объяснить, о чем речь – но величие, масштаб событий не позволяет мне этого сделать. Я боюсь, что многие читатели, прочитав это, бросят со словами: ну вот, опять нам голову морочат. Тем не менее, не буду тянуть до последнего – и попрошу не поверивших читателей все-таки дочитать до конца, как бы невероятно вам это не показалось – скорее всего, вы станете моими сторонниками.

   Собственно, у меня все равно не хватает духу написать, но, тем не менее: я знаю тайну Тунгусского метеорита. Я уверен, что все, Иваном Тойтой мне рассказанное – правда абсолютная. Более того, несколько скромных экспериментов, проведенных уже много лет спустя, подтвердили, насколько это возможно, все, им рассказанное. Друзья, которые присутствовали и помогали мне в постановке этих экспериментов, с тех пор не сомневаются, что они коснулись тайны – и знают о ней хоть и не все (к сожалению, тех, кто знает все, давно нет в живых) – но очень многое. Да и сама тайна для нас – не тайна.

   Я не могу просто перепечатать свои записи – там слишком много личного, и слишком мало важного, мне и в голову не приходило, что кого-то может это заинтересовать – я не страдал манией величия, а до мемуаров, надеюсь, еще и до сих пор не дожил. Да и записи – написаны студенческим почерком, почти стенограммы – только самое важное («Т ск что эв пришли  5 Кит» – в таком роде). 

   Но с другой стороны, все-таки не решаюсь удалить ту часть рассказа, где Иван рассказывал о себе и своем народе, из боязни сделать свой рассказ непонятным хотя бы в самой малой мере – хотя во время наших разговоров я постоянно перебивал его, переспрашивал о том и об этом.

   В общем, я долго думал, что существенно в его рассказе, а что нет, и так не пришел к окончательному выводу. И я решил оставить все, как есть, разве только привести в более – менее удобоваримый вид. Так что прошу не судить меня строго.

   Не могу не сохранить дух восьмидесятых –  это не только дань уходящей эпохе (хотя, признаться, мне приятно о том времени вспоминать - а кому не приятно вспоминать свою юность) – но это фон, на котором происходили наши беседы. Постепенно, день за днем, Иван приучал меня к мысли о существовании духовного мира и человеческой души, о людях, обладающими паранормальными способностями, и многом другом. Это сейчас никого не удивить сообщением, что ты верующий человек – тогда же на верующих большинство смотрело с жалостью, как на духовных инвалидов. Более того, это практически ставило крест на карьере человека. Опять таки, сейчас экстрасенсы, колдуны не вызывают никаких отрицательных реакций: можно к ним по разному относиться, хорошо или плохо – но никто не сомневается в их способностях, потому как сейчас это – доказанный научный факт (наличие самозванцев и жуликов не отменяет этих феноменов). Тогда же человек, объявивший себя колдуном (шаманом, знахарем, ведьмой, даже просто гадалкой) сразу же обвинялся в психических заболеваниях и был отправляем на длительное излечение в психбольницу – либо, как вариант, в тюрьму за мошенничество. К этой же категории относили экстрасенсов и даже психотерапевтов! Лишь в самом конце восьмидесятых официальная наука с великим скрипом признала экстрасенсов, а с психотерапевтами получилось еще чуднее: оказалось, что это просто врачи! Такие же, как психиатр или психолог.

   Очень уместно вспомнить это самое официальное признание властью экстрасенсов, произведенное по всем правилам Советского Союза и Коммунистической партии: раз лечить, так всех сразу! Похоже, нам тогда хотели произвести унификацию душ (или форматирование мозгов). Все знают о знаменитых телесеансах Кашпировского и Чумака, знают и результаты их.
   
  Итак, время – 1985 год, начало зимы. В то время я – 



    Глава 1



   простой сельский учитель  математики и физики, но мне посчастливилось работать с совершенно невероятным человеком - Иваном Тойтой. В нашей школе он работал преподавателем трудов, физкультуры и географии. Наши жизненные дороги пересеклись в начале эпохи Горбачёва, в начале конца  Советского Союза. Я устроился работать в эту школу осенью 1985 года, бросив третий курс политехнического института в ожидании призыва в Советскую армию, так как все мыслимые отсрочки были отменены в связи с катастрофической нехваткой пушечного мяса в нашей доблестной армии (отсрочки были восстановлены только в 1988 году, а в 1990 вообще всех служащих студентов вернули в родные Альма-матер). 

   Так вот, меня призвали в армию, отвезли на сборный пункт в Рязани, где я просидел восемь суток, после чего меня вернули домой, и через две недели бездельничанья я устроился на работу в ту самую школу, где и работал Иван Тойто. Школа, куда меня направили из  РайОНО, находилась в двенадцати километрах от города – недалеко, но в плохом направлении – от города сразу в лес. Народа жило там немного, потому  автобус ходил туда всего два раза в неделю, и я был вынужден ездить в соседний посёлок, расположенный в другом направлении, откуда надо было идти пять километров пешком через лес. Село называлось Булгаково, и должен вам сообщить, что с тех пор ничего не изменилось, разве только живут там сейчас в основном московские дачники, и потому практически всегда можно легко добраться на попутке.

   В тот 1985 год декабрь месяц был холоден невероятно, градусник на моём окне с утра нередко показывал за минус тридцать. Я отправлялся на работу, надевши три свитера и меховые рукавички, а по приходу в школу прислонялся к печке, и отходил от неё только когда надо было поставить свою закорючку в дневнике или тетради своих бедных замёрзших учеников, которые, однако, знали физику и математику много лучше чем их городские ровесники, потому как я имел счастье заниматься каждым ребёнком индивидуально в связи с их малочисленностью - в шестом классе было их пять человек, в седьмом - шесть,  в восьмом - восемь, а четвертого и пятого не было совсем.

   Там я и познакомился с Иваном Тойтой.

   Когда я приходил с утра, мы перед уроками вместе разносили дрова по печкам: школа отапливалась дровами, так как была построена в какие-то совершенно древние годы, да с тех пор, похоже, так и не ремонтировалась. В школе было два корпуса по два класса в каждом, и учительская в отдельном флигельке, и мы помогали истопнику – одноногому деду-инвалиду. И все равно до уроков оставалось время – когда тридцать минут, когда сорок. И вот в эти-то минуты мы с ним и сознакомились, сидя с сигаретами перед пылающей печкой в учительской (возражений от женской половины педсостава не выдвигалось, да и было то их, как и нас, всего двое).

   К чести директора школы надо сказать, что она сразу нашла мне квартиру – за десять рублей в месяц, со старушкой хозяйкой. И хотя я поначалу отказывался – не очень то охота сидеть в занесенной снегом деревне целый день после работы – заканчивал я обычно в два часа – но уже через две недели я оставался довольно часто: желание погулять вечерком  не могло пересилить нежелание лезть пять километров по сугробам. Да  еще я раз заблудился – не то чтобы сильно, но полтора часа скитаний в темном лесу по сугробам энтузиазма не вызывают. Дороги, как таковой, не было – хорошо, если кто местный пройдет. Один какой-то мужик ездил время от времени на лошади, так у меня праздник был – лошадь дорогу сделает, идти хорошо. Но зима была не только морозная, но еще и очень снежная – и надолго тропинки не хватало.

   И вот, в один из таких морозных дней, под самый Новый год, во время почти ритуальной сигареты перед уроками, он меня и спрашивает:
 - Ты сегодня домой, или остаешься?
- Не знаю, говорю, опять снега навалило, наверно останусь – я и книги с собой новые привез – читать буду.
- Можно, я к тебе зайду?
– Да конечно, заходи, зачем, вообще, спрашиваешь? Пришел, и все. Но теперь обязательно приходи, буду ждать.

   Он пришел вечером, часов в семь. Я читал книгу – больше заняться было совершенно нечем – телевизора у хозяйки не было, а если б и был – толку никакого. Смотреть в то время было совершенно нечего – две программы, и по обоим сплошной Горбачев, со своей Раиской. Либо слушай про какой-нибудь пленум ЦК КПСС, либо как где-то столько намолотили, или выплавили. Для тех, кто это не застал, скажу: если по телевизору Пугачева – великая радость, а уж если Петросян – просто счастье (честное слово!). Да еще Горбачев со своим сухим законом, из-за которого приходилось длиннющие зимние вечера коротать даже без бутылки пива, потому что и наш Касимовский район, и вся Рязанская область были участниками экспериментального сухого закона: в наших магазинах ни водку, ни вино, ни даже пиво не продавали.

   Так вот, пришел он часов в семь. В огромной русской печке грудой лежали догорающие угли, рядом с углями шипел чайник. Трещали стекла от мороза, рядом с печкой на лавке мурлыкал хозяйский кот. На потемневших от времени бревенчатых стенах висели фотографии в крашеных масляной краской рамках – всевозможные родственники хозяйки.
В углу стоял умывальник типа «Мойдодыр», рядом с ним на лавке – два ведра с водой. Еще был старый-престарый кухонный шкаф с посудой, и стол с клеенкой. Заварили покрепче чай, закурили, и начался неторопливый разговор, который продолжался несколько дней, и, оставаясь неторопливым, вызывал у меня целую бурю самых разнообразных эмоций, от полного недоверия, даже чувства, что надо мной смеются, до понимания, что это все – потрясающая правда.

   - Сколько, по твоему, мне лет? – вдруг спросил он. Я, разомлев от тепла, от чая, посмотрел на него. Надо сказать, выглядел он совсем молодо, и, кроме того, как-то сразу, с первого знакомства, мы с ним сделались на ты – неофициально, когда вдвоем оставались, конечно. Как-то несли дрова, он ко мне обратился на ты, я к нему, да так и пошло.
   -Да кто его знает – про себя подумал я, и еще раз оглядел его. Никаких особых физиогномических способностей у меня не было, да еще и было-то мне всего девятнадцать – это когда все старше двадцати пяти выглядят стариками, ну а ему на вид было лет двадцать восемь - тридцать. Я добавил еще три, и говорю:
- Тридцать три?
 Он заулыбался, и говорит:
- Почти угадал. А какой я, по твоему, национальности?
  Это меня несколько озадачило: фамилию его я знал – Тойто, звали его Иван Николаевич,  а вот внешность он имел самого настоящего касимовского татарина: светлая кожа, широкие скулы, черные волосы, черные же миндалевидные глаза, разве что несколько узкие. (*1) Фамилия, честно говоря, черт-те какая,  имя русское, но это ничего не значит.  Во всем Союзе – теперь России, и особенно у нас в Касимове, сколько угодно людей, носящих имена не своих предков.

   Подумав для порядка еще немного, отвечаю:
- А разве не татарин? А в голове вереницей мысли пробегают: а чего он ко мне пристал? Если про возраст еще понятно, то чего про национальность, мы давным-давно живем бок о бок с татарами, перероднились все, о чем тут говорить? В общем, смутился я. А он улыбается, говорит: нет, не татарин, попробуй еще. Да не знаю, говорю, кореец?
- Опять не угадал, сейчас помогу. Знаешь географию?
- Ну, в пределах школы, на четыре. Если бы была в институте какая-нибудь География Истории КПСС, то тогда получше бы знал, а так вот не очень-то.
-  Байкал где, знаешь?
- Ну… любой знает, где Байкал.
- А кто там живет?
- Тувинец?! – я  сильно удивился.
- Тува и Бурятия – они южнее Байкала. Возле Байкала – Иркутская область, а севернее, от Иркутска почти до самого океана и от Енисея до Якутии – Эвенкийский автономный округ.
- Так ты оттуда? – у меня как-то даже дух захватило от подобных расстояний – Это же очень далеко!
Он кивнул.
- Так как же правильно: эвен? Эвенк? Или эвенкиец?
-  Эвенк. Эвен – это другая национальность, их мало совсем осталось. А нас – много.

   Тут у меня случилось нечто вроде приступа космополитизма, эдакий припадок снисходительного покровительства к малым народам, даже если их и много: сколько бы их много не было, все равно настолько их мало, что и говорить серьезно нельзя. Как-то в голове мысли возникли типа: а сколько их там? Двадцать тысяч? Тридцать? Все равно меньше, чем у нас в городе живет. В крайнем случае, чем в городе и районе.

   А в голове натужно крутились шестеренки памяти, в жалких потугах вспомнить чего-нибудь еще, кроме Байкала. Вспомнить удалось байкальскую нерпу, омуля, Ангару и Братскую ГЭС. И еще песню: «Бродяга на берег выходит / Рыбацкую лодку берет…». Но это было тоже про Байкал, и мне пришлось признать, что про те края севернее Байкала я не знаю ну вообще ничего. Разве что Братскую ГЭС. Хоть и простительно, но хотелось бы перед жителем тех мест блеснуть хоть немного интеллектом, да не получалось. Приходилось даже и не перед Иваном, а перед самим собой оправдываться в весьма однобоком образовании с техническим уклоном.

- А я ничего про ваши края не знаю. Про Байкал хоть что-то, а севернее белое пятно. Правда, вспомнил Братск и Братскую ГЭС на Ангаре – да и то потому, что в детстве книгу читал про то, как её строили. Да вроде бы Братск – это все-таки Иркутская область?
-  Да, на северо-запад от Байкала. Видишь, а мало кто даже и это знает, так что мне повезло.

   Опять я ничего не понимал. Почему повезло? Наверное, удивление на моем лице было так сильно написано, что он, взглянув на меня, рассмеялся.
- Не гадай, я тебе сейчас все расскажу. В общем, пришло время мне объясниться перед тобой. Но видишь ли, то, что я хочу рассказать тебе – оно очень необыкновенно, странно.  И я боюсь не успеть. Если ты не уедешь завтра, можно, я опять зайду?
- Да конечно, какие проблемы!
- Ну, вот и спасибо. Я сначала про себя расскажу, в двух словах. Родился я в Братске –. понимаешь теперь, почему твое о нем знание мне приятно? Это так далеко, и я так давно там не был – с детства, что ты только сказал – Братск – а я уж вроде и родственника встретил. Да еще и другой смысл есть, только скажи мне сначала: ты в Бога веришь?

   Ну и вопрос. Это просто так не спрашивают. Хотя, думаю, чего он мне сделать может? В армию-то все равно идти! Я покосился на хозяйскую Библию – очень старую, с ятями, и без обложки, которую несколько раз пытался читать, впрочем, совершенно безуспешно: не понимал ничего, ни слов, ни смысла. Почему-то мне тогда казалось, что прочти я немного Библии – и все тайны мира мне будут открыты, включая оживление умерших, лечение больных и передвижение гор с места на место. Надо заметить, что в те времена найти Библию было практически невозможно, не то, что новую купить, а даже просто взять почитать. Ну и катастрофические последствия типа изгнания из комсомола и т.д. А у хозяйки была, очень старая, но была. Только вот чтение её ни к чему не привело: я ничего не понимал.
- Да не знаю сам. Думал, вот Библию почитаю – разберусь, только ничего не вышло: я её не понимаю.
- А я скорее о другом спрашиваю. Как ты думаешь, есть у человека душа?
- Тоже не знаю. Сам я её не видел, хотя кто-то говорит, что есть. Ну так ведь и про привидения говорят, что они есть.
- А их ты тоже не видел?
Меня смех разобрал:
- Видел, когда в пионерском лагере девчонок пугали, а других – нет.
Мы посмеялись, и он продолжил.:
- Ладно, это все весело, но я другое хотел тебе рассказать.  И то, что ты про мою родину – про Братск - знаешь, имеет очень большое значение. Ты молод еще – не перебивай - потом поймешь, что к чему. Для меня это последняя капля, которая убедила меня, что я именно тебе должен все, что сам знаю, передать. Ситуация сложилась такая, что молчать не хочу, а сказать – не могу, не кому. Да я и не молчал, но то, что я говорил – слишком неправдоподобно, проще в это не верить, отмахнуться. В Новосибирском университете обращался к профессорам – к историкам и физикам, безрезультатно – мягко говоря, мне никто не верит. У тебя вся жизнь впереди – может быть, что-то в стране изменится, и ты сумеешь каким-либо образом донести до людей мою историю. Ты первый и последний, кто будет знать все от начала до конца – это своего рода гарантия, что ты молчать не будешь, по крайней мере, если это будет возможно.

   Я поднял голову – и совершенно неожиданно увидел его глаза. Что-то произошло – я словно в колодец заглянул – и вдруг как-то сразу понял, что все это серьезно, что это не просто разговор от нечего делать в зимней деревне. Понял вдруг важность для него этого разговора. Понял, что теперь ответственность за эти его еще не рассказанные знания на мне будет лежать.
   Несколько секунд мы так смотрели друг на друга, а потом он и говорит:
- Открой дверь.
- Чего-чего? – я здорово озадачился.
- Открой дверь, кот хочет на улицу.
- Кот? – я удивился еще сильнее. Глянул на кота – он преспокойно лежал на лавке – но не спал, а смотрел на меня.
- Да, открой дверь, он выйти хочет.
Я встал и открыл дверь. Кот неторопливо встал и вышел в сени, к своему лазу на улицу.

   Я ничего не понимал. Эвенки, Новосибирский университет, кот, который хочет выйти на улицу и странный – теперь я уже не сомневался – человек по имени Иван Тойто.


      Примечание:
     (*1): касимовские татары очень сильно отличаются от казанских – если у тех внешность более-менее европейская, то у наших –  скорее монгольская. Очень проста история появления татар  в наших краях: в 15 веке князь московский Василий Второй за долгую и преданную службу пожаловал наш город с прилежащими землями татарскому князю Касыму, сбежавшему из Золотой орды. Касым устроил здесь свое ханство, которое и просуществовало почти триста лет, управляясь параллельно татарскими князьями и московским воеводой. Постепенно ханство сошло на нет, при Екатерине второй, а татары так и остались. Как, впрочем, и в Нижегородской губернии. И в Мордовии.
   


     Глава 2


- Так я продолжу о себе.


Продолжение следует.