Частичка раз

1.
Если верить пословице о том, что красота – это страшная сила, то она – ядерная угроза всему человечеству.
Сказать, что она прекрасна, восхитительна, обворожительна, изумительна, умопомрачительна – это не сказать ничего. Сказать, что она – само совершенство – солгать.
Если вы попросите описать ее, я не смогу этого сделать. Она всегда разная. У нее, должно быть, около сотни париков и контактные линзы всех цветов радуги. У нее каждый день, а иногда и по несколько раз в день меняется внешность.
Она просто…
она просто огромная, сверкающая, затмевающая все пространство собой.
Когда ее подселили ко мне, она была сливочно-ванильной блондинкой с голубыми глазами на лице, лаковыми сапогами по колено с убийственно высокими иглами вместо каблуков - на ногах, и черной ночной рубашкой вместо платья - на золотисто-шоколадном теле. Я сидела спиной к окну и учила роль. Она вошла задом, в полусогнутом состоянии, сверкая ляжками в черных чулках и грохоча чемоданом о порог.
Когда она повернулась лицом, мне показалось, что все сладости мира, запахи всех кондитерских в округе заполнили мою комнату. Когда она улыбнулась, по стенам запрыгали миллиарды солнечных зайчиков, отражаясь от ее зубов.
- Меня зовут Берта, – сказала она.
****ец – подумала я.
- Где моя кровать? – сказала она.
Хотела бы я, чтобы она была на северном полюсе или, хотя бы, в районе тверской – подумала я.
- А как тебя зовут? – сказала она.
Маленькая Уродливая Девочка – подумала я.
- Маша.
- Прикооооооооольна, - по комнате снова истерично забегали солнечные зайчики.
Ненавижу – подумала я.
Она плюхается упругим задом на свободную кровать, сдвигает колени, носы ее сапог смотрят друг на друга, руки спрятаны между ног.
- На самом деле, я не блондинка, - говорит она, солнечные зайчики слепят мне глаза, а от количества сладкого в воздухе я набираю по килограмму в минуту.
- И глаза у меня не голубые. Просто сегодня с утра я решила, что ТАК красиво. Не знаю, что для меня будет красотой завтра. Я вообще считаю, что красота – это не постоянное понятие. Сегодня я думаю, что закат на море – это красиво, завтра мне кажется, что нет ничего прекрасней бомжа, спящего на остановке. Если человек постоянно одинаков, он не будет красив. Он не будет нравиться себе таким всегда. Все же зависит от настроения. Сегодня я нравлюсь себе блондинкой. Завтра, чтобы понравиться себе, я должна быть брюнеткой, или рыжей, или угольно-черной, или фиолетовой. И людям, окружающим меня, я буду нравиться только тогда, когда я нравлюсь себе.
По ее теории выходит, что все шарахаются от меня на улице. Выходит, что все считают меня маленьким смердящим заморышем, очкариком и ботанкой без личной жизни. Вечной девственницей. Страхуебищем, которому постоянно не везет. По ее теории выходит, что я – урод.
- А тебе не все равно, нравишься ли ты окружающим?
- Никому не все равно. Всем важно, что о них думают. Всем это интересно. От мнения других зависит самооценка человека. Чтобы сосуществовать с другими людьми, нужно прислушиваться к их мнению. Если тебе срать, что о тебе думают, значит, ты хочешь быть вне общества. Если ты вне общества, значит, ты изгой. Если ты изгой, значит, ты одинок. Никто по своей воле не обрекает себя на одиночество. На вакуум. Значит, всем важно, что про них думают другие. Если кто-то стыдится в этом признаться, то он просто идиот.
- Угу.
Я продолжаю учить роль.
- Что ты делаешь?
Я молчу.
Ее волосы молочными реками стекают на листы в моей руке. Она стоит за моей спиной, слегка нагнувшись, и читает. Когда она моргает, листы колышутся в моих руках от поднимаемого ее ресницами ветерка. Когда меня касается ее дыхание, у меня ощущение, что я погружаюсь в липкую и вязкую карамель.
- Прекрати, – тихо говорю я ей.
- Тебя тоже бесит, когда кто-то заглядывает через плечо в твои книги?
Она откидывает голову, и я слышу, как шуршат ее искусственные волосы.
- Да. Очень.
- А я люблю подглядывать. В метро, например. Это все равно, что перебирать грязное белье внутреннего мира человека, но при этом не чувствовать неприятного запаха и не видеть, где именно находятся пятна. Однажды, представляешь, я каталась по кольцу. Я не говорила, что люблю кататься по кольцу? Так вот. Я каталась по кольцу, и на третьем круге рядом присел пожилой мужчинка. Он читал какую-то порнушную вещь про педофилию, про то, как такие же вот старые пердуны трахают молоденьких девочек, – солнечные зайчики со звоном рассыпаются по моим плечам. Я передергиваюсь.
- И ведь именно в этот день я посчитала, что неплохо было бы прикинуться чистой, непорочной девочкой. Я надела школьную форму, которая мне уже коротковата, и завязала белыми бантами волосы. Какие же они тогда у меня были?.. Не помню. Не важно! Короче, я прижалась к нему и начала тереться своим бедром о его до тех пор, пока он не запыхтел, как паровоз. Потом я пересела на освободившееся место напротив него, раздвинула ноги и начала медленно поднимать юбку. По-моему, у него случился мини-инсульт, я не видела, что произошло дальше, выбежала из вагона, потому что испугалась, когда он стал заваливаться на бок, а вокруг все, как полоумные закричали: «Вызовите машиниста! Нужен врач!». Так что, возможно, я убила человека. Но совесть меня не мучает. Как знать, может, я избавила мир от еще одного маньяка? – глубокомысленно заканчивает она.
- А ты не думала, что этот старый «маньяк» держит в подвале заточенными молоденьких девочек и, благодаря тебе, никто никогда не узнает, где они. Ты не подумала, что, возможно, обрекла их на долгую и мучительную смерть? – спрашиваю я.
Она долго смотрит на меня, потом говорит:
- Я разложу пока вещи. Не буду тебе мешать.
Отлично! – подумала я.
Я снова пытаюсь учить роль. Но ее мелькающая взад-вперед задница не сильно помогает сосредоточиться.
Так мы познакомились.