Путешествие по российскому детству

Путешествие по российскому детству.
Что такое российское детство? Этот вопрос задал мне один американский знакомый, философ по натуре и инженер по образованию. Мы сидели в небольшой кафешке на Цветном бульваре, спасаясь от нежданного майского зноя и дневной духоты Москвы.
Я пожала плечами. Будто бы здесь есть отличия.
Американец пристально посмотрел на меня, прищурившись, достал сигарету и неспешно закурил.
-Я объездил весь мир, - наконец, произнес он со свойственным ему западным акцентом. – Я встречал разных людей: и маленьких, и взрослых. И у каждого была своя судьба. Однако всех нас связывает нечто общее. Я не говорю о мировой экономике, экологических проблемах или глобализационных процессах. Я имею в виду то, из чего мы выросли. Наш дом, наша семья, наше детство заложили в нас основу, понимаешь?
-Все мы родом из детства, - пробормотала я известную поговорку.
Он кивнул, хотя, думается, не знал ее.
-Я видел детей в Италии, Японии, Мексике, Голландии. Теперь хочу посмотреть на российское детство, - американец отпил из чашки холодный коктейль со льдом.
-Могу устроить экскурсию в детский сад, - предложила я. – Там оно налицо.
Он согласился, ни секунды не раздумывая.
Мы поднялись из-за стола и, выйдя из кафе, двинулись к светофору.
Моя троюродная сестра была заведующей в одном из детских садов этого района. Она немного удивилась нашему приходу, но разрешила пройтись по группам.
-Что ты хочешь ему показать? – шепнула мне сестра, когда мы поднялись на второй этаж. – В здании ремонта пятнадцать лет не было, дети от жары с ума посходили, воспитателей не хватает…
Я улыбнулась в ответ и заверила ее, что все будет хорошо. Все же ходить с нами она отказалась, пробурчав про какие-то важные бумаги.
Однако уже через несколько минут я поняла, что была слишком самоуверенной.
Первая группа, которая попалась нам на глаза, оказалась младшей. Я видела, как американец мужественно молчал про жутко зеленого цвета стены коридора, и тщательно пытался скрыть недоумение по поводу странного запаха, расплывавшегося из кухни, но, оказавшись в детской раздевалке, он с открытым удивлением посмотрел на кривые детские шкафчики с нарисованными безухими и безлапыми от старости зайчиками.
-Как его открывать? – спросил он меня, серьезно изучив со всех сторон шкафчик и не найдя в нем ничего, кроме небольшой дырочки на дверке.
Я сунула палец в дырку и открыла его. Из шкафа выпала детская рубашка.
Американец ахнул.
-Почему нет ручки? И замка? А если украдут вещи?
-Они никому не нужны, а ручки вечно ломаются.
Он открыл рот, но не стал возражать.
-Что же я скажу детям? – внезапно обеспокоился он. – Зачем я пришел сюда? Как они меня примут?
Однако он зря трепал себе нервы. Дети даже не заметили нашего появления.
Первыми, кого мы увидели, были двое мальчишек в шортах, радостно носившихся друг за другом. Один из детей держал высоко в руке сломанный паровозик и, по всей видимости, желал треснуть им убегавшего друга. Второй ничего не держал, зато потерял на ходу носок и тут же заплакал. Мальчик понял, что играть больше не придется и откинул паровозик в угол, где он и превратился в груду пластмассы.
Около окна сидели три девочки, тщательно закутывая безруких кукол в рваные одеяла, и о чем-то усиленно шептались. Мальчик в голубой матросской рубашке сидел на ярко-желтом стульчике и разговаривал на неразборчивом языке… по мобильному телефону. В другом углу комнаты две девочки спали: одна на полу, другая – под фортепьяно. Посередине стояли парты со стульями, куда нянька с копной химии на голове, в грязном фартуке и с бордовым от жары лицом ставила тарелки с борщом неестественного цвета. Довершала красивую картину «российского детства» всклокоченная, толстая воспитательница, бегающая по комнате с веником и, подметая то там, то сям, одновременно пытаясь отнять у мальчика в шортах очередной паровозик, утереть слезы другому и разбудить спящих девочек, которые никак не хотели просыпаться.
-Тихий час через тридцать минут! – гремела она. – Здесь микробы, здесь спать нельзя! Игрушки тоже ломать нельзя!

Я пыталась унять в себя то и дело вырывающийся наружу хохот, но, когда взглянула на друга, то не смогла сдержаться.
Его лицо было слишком рассеянным, брови поползли вверх, а рот открылся сам по себе.
В других группах нас тоже никто не заметил. В средней группе проводилось музыкальное занятие, и я, посмотрев на скривившегося от звука расстроенного пианино и не попадающих в такт громкоголосых детей, американца, поспешила увести его оттуда.
Дошкольники в группе с романтическим названием «Фиалочка» дико визжали, потому что у них уже наступил тихий час. Взъерошенные и красные от жары и мучений воспитательницы, выполнившие свой патриотический долг «укладывания детей спать», пошли на кухню пить чай, не подразумевающие, что детки не только не видят десятый сон, но и уже прыгают на кроватях со съехавшими на пол одеялами. Группа даже не взглянула в нашу сторону.
Зато в старшей группе оказалась полнейшая идиллия. Почему-то вместо положенного тихого часа воспитательница читала детям сказки Джанни Родари. Ребятишки спали прямо на партах. Лишь один мальчик, сидевший за последним столиком, усердно вырисовывал рожки Пришвину на обложке «Хрестоматии для дошкольного возраста» и толкал соседа по парте, когда тот начинал сопеть.
В ясельной группе все плакали, кроме воспитательницы, хотя, по моему мнению, она тоже была готова к этому. Причину мы не поняли, потому что, когда нянечка громко спросила детей «Что надо сказать?», те заплакали еще сильнее, и мы вышли за дверь.
В спортивном зале пятеро ребятишек в разноцветных футболочках и шортиках аккуратно танцевали цыганочку, тщательно копируя движения преподавателя. Здесь американец заулыбался, но до тех пор, пока один из детей не показал ему язык, а второй не опрокинул случайно с подоконника горшок с цветком. Тренер забыла про цыганочку и бросилась подбирать землю с пола.
-Как же можно так? – удивлялся американец, забыв про свою тактичность. – Почему дети вынуждены питаться непонятно чем? Почему воспитатели не могут с ними справиться? Почему мебель везде сломана? А игрушки? И почему дети вечно плачут?
Я подозвала одну из девочек, танцевавших цыганочку, и спросила у нее:
-Тебе нравится в детском саду?
-Ага, - кивнула она. – Все, кроме манки с пенкой. Нас воспитатели любят, и тут весело. Особенно на тихом часе.
Выйдя на улицу, американец вздохнул.
-В чем-то этот ребенок был прав. Условия в учреждении никакие, зато атмосфера и вправду приятная. Я имею в виду, чувствуется, что к детям здесь хорошо относятся.
Он радостно улыбнулся, но опять ненадолго. Из окна второго этажа высунулся какой-то мальчуган и быстро вылил тарелку с борщом. К несчастью, попал прямо на голову моему другу.
Я засмеялась:
-Вот оно, российское детство.