Дорогой Всеволод Николаевич

 - «Дорогой Всеволод Николаевич! Когда Вы прочтете письмо, я буду далеко отсюда. И, знаете, я рада, ведь после него я ни за что не решилась бы вновь посмотреть Вам в глаза. Да, встретиться с Вашим взглядом было бы для меня убийственно. Теперь, издалека, я смело могу сказать – я люблю Вас. Понимаю, что глупо, знаю, что безответно, но все же – люблю.
Представляю, как Вы теперь усмехнулись, и мелкие складочки собрались в уголках Ваших губ. Вы всегда улыбаетесь так - снисходительно и насмешливо - когда кто-нибудь из студентов выдает вдруг глупость.
Самое интересное, что я и сама не знаю, когда  это началось. Знаю только, что нет на земле человека, к которому я относилась бы с таким же безграничным уважением, которым восхищалась бы также…» - Нет, ну какая же дура эта твоя студентка! – Римма Павловна читала нараспев, выделяя с особой интонацией те места, которые ее забавляли.
 - Ну почему же дура, Риммочка? Зачем ты так грубо? - Всеволод Николаевич перечитал письмо уже не один раз и теперь, видя, как смеется над ним жена, ощутил легкое чувство неприязни.
 - А разве она умна? Ты только послушай, вот это, например: «Знаю, что Вы женаты и счастливы в браке. Более того, однажды я видела Вашу жену – редкой красоты женщина, хоть и немолода уже…» - какова наглость, скажи? А дальше – «И, тем не менее, в Ваших глазах по-прежнему таится невысказанная, глубоко затаенная печаль. Ведь я изучила Вас настолько, насколько возможно узнать человека, продолжая общаться с ним в тех узких рамках, которые навязала нам с Вами общественность.
Я никогда не показывала своих чувств, я любила Вас просто за то, что Вы есть, ценя каждое мгновение, проведенное в Вашем обществе. Знаете, трудно представить, но я буквально с ума сходила, когда после перерыва вы объявляли, чтобы дальнейший материал мы изучали дома – вы ведь постоянно опаздывали на какие-то конференции…» - Что за конференции, Сева? – строго спросила Римма Павловна, и взгляд ее, до того безмятежный, ужесточился вдруг.
 - Глупости, Риммочка, просто шалили почки. Не мог же я сказать своим студентам, что у меня почечные колики, - смущенно ответил Всеволод Николаевич.
 - Тоже мне, герой! – усмехнулась Римма Павловна. Нет, ну девица, конечно, хороша! Какую надо иметь наглость, чтобы профессору, заведующему кафедрой, написать такое вот… Кстати, где ты нашел письмо?
 - Оно было вложено в ее дипломную работу. Я обнаружил его сразу после защиты. – Всеволод Николаевич уже тысячу раз пожалел, что к жене попало это злосчастное послание. И что помешало выкинуть его сразу? Наверное, просто польстило, что молоденькая девушка влюбилась в него вот так вот… А расстаться с письмом почему-то оказалось сложно. Старый дурак – ну что еще скажешь.
 - А она красивая, эта студентка? – Нарушила его размышления жена, - мне вот кажется, что это какая-нибудь бледная тень, такой, знаешь, мудрствующий крокодил! – Римма Павловна излишне звонко рассмеялась собственной шутке.
Всеволод Николаевич вспомнил длинные пшеничные волосы, глаза цвета меда, смотрящие всегда выжидательно, ловящие, буквально впитывающие каждое его слово, и почему-то соврал:
 - Да нет, не очень. Я, честно говоря, плохо ее помню. Училась вроде бы хорошо, но ничем из потока не выделялась. Ну ее, Риммочка, хватит уже смеяться. Отдай письмо, я его выброшу, - он протянул руку, но Римма Павловна ловко увернулась и продолжила чтение:
 - «Знаете, Всеволод Николаевич, я ведь терпеть не могу всех этих внешнеэкономических процессов, куда ближе мне микроэкономика. Но тему диплома я выбрала специально, чтобы Вы стали моим научным руководителем. Те дни, когда я приходила к Вам на кафедру, были самыми счастливыми в моей жизни. Я тогда совсем Вас не слушала, а смотрела только на Ваши руки – такие сильные, загорелые, большие, на Ваши плечи под голубой рубашкой, на расстегнутый из-за жары воротничок, в распахнутое пространство которого мне видно было, как спокойно и медленно вздымается Ваша грудь…»
 - Все, Римма, довольно! Верни мне письмо немедленно! Посмеялись – и хватит! – Всеволод Николаевич гневно прошелся по комнате.
 - А что такое, Севочка? Не нравится? А проводить со студенткой по несколько часов в день нравилось? - саркастически усмехнулась Римма Павловна. Она и сама уже начала жалеть, что нашла письмо. Что-то обидное поселилось в ее душе, разрастаясь постепенно так, что обида грозила превратиться в самую настоящую злость – и не понятно к кому – к мужу или к этой наивной студентке, а скорее, наверное, к ним обоим.
 - Римма, я со всеми своими студентами занимаюсь перед защитой. Это нормально, и я не понимаю, с чего ты так завелась. Отдай мне письмо, и закрыли тему.
 - Отдать письмо? Ну нет, Севочка, письмо я тебе не отдам! Я смотрю, оно тебе очень дорого – иначе с чего бы это мы так разнервничались, а? Нет, ты послушай, послушай, что пишет эта мерзавка:
 – «Итак, когда Вы прочтете все это, я буду сидеть на балконе чужого дома в совершенно чужом городе и представлять те морщинки, которые соберутся у Ваших губ при прочтении моих глупостей. Я ни на что не претендую, мне достаточно самого малого, а Ваша улыбка – это уже очень много. Я знаю, что ничего у нас с Вами не будет, но я счастлива, что в моей жизни были те мгновения, когда я могла видеть Вас каждый день…», - Бедный отверженный ангел. Сева, это же сплошное притворство! Эта тварь играет тобой, она ждет, что ты бросишь все и помчишься к ней!
 - Глупости, Римма, прекрати немедленно! Ты сама ведешь себя низко и совершенно неумно. Ну, подумай – девчонка влюбилась, и, более того, нашла в себе смелость признаться в этом - что же тут плохого?
 - Вот видишь, ты уже ее защищаешь! А знаешь почему? Потому что ты с ней заодно! А что я? Всего лишь женщина, которая «уже немолода»! – Римма Павловна неожиданно для самой себя расплакалась. Стыдясь этих глупых слез, она  выбежала из комнаты, хлопнув дверью, и заперлась в ванной, как делала это обычно во время ссор. Теперь до Всеволода Николаевича доносились ее сдавленные всхлипывания.
В открытую форточку врывался горячий июльский ветер, он трепал клетчатые края оброненного письма, исписанного аккуратным девичьим почерком. Всеволод Николаевич посмотрел на  листок бумаги, и почему-то ему захотелось вновь увидеть эту почти не знакомую студентку, эту влюбленную девочку, о чувствах которой он и не подозревал.
Из ванной опять донеслись рыдания. Вздохнув, Всеволод Николаевич направился туда и осторожно постучался дверь.