Тень Эхнатона

       




       Р о м а н


       

       Ч а с т ь п е р в а я


       Существует нечто, перед чем отступают и безразличие созвездий и вечный шепот волн. Это деяния человека, отнимающего у смерти ее добычу…
       
       
       
       


       Глава первая



       Поздним вечером в одной из заброшенных глинобитных построек на противоположном от столицы берегу Хапи сидели за низким столиком двое мужчин. Одному, рослому худощавому египтянину с горбоносым резко очерченным лицом было лет под сорок. Другой, чернокожий нубиец, был меньше ростом и моложе.
       При коптящем свете масляного светильника они перебирали, внимательно рассматривая, разложенные на столике бронзовые зубила разных размеров и молотки. Сбоку к столику были прислонены две кирки и небольшой ломик.
       -Надо бы взять запасные ручки к молоткам и киркам, - заметил египтянин, закончив осмотр инструментов. – Сколько раз они ломались у меня в руках, когда каждый миг был драгоценным...Ты наполнил фляжку свежим маслом, Горх? Чем чище масло, тем ярче горит светильник и меньше копоти.
       -Я купил самое чистое масло, какое только удалось найти на рынке! –Ответил нубиец, подавая собеседнику небольшую бутыль из высушенной тыквы, заткнутую деревянной пробкой. – И фитили есть в запасе. Будь уверен, Хену, я позаботился об этом, потому что знаю как это важно.
       -Нет мелочей в нашем опасном деле – как часто я убеждался в этом, проклиная свою непредусмотрительность. – Сказал египтянин, щурясь от едкого чада светильника, фитиль которого горел, потрескивая неровным пламенем. – Мошенника, который торгует этой дрянью под видом масла, следовало бы сунуть головой в кувшин с его товаром...
       Хену вынул из корзины потемневший медный светильник в виде птички с длинным носом, из которого торчал обугленный кончик фитиля.
       -Ну-ка, налей своего масла, проверим...
       Горх налил немного масла из фляжки в отверстие на спине медной птички, заменил обгоревший фитиль новым и зажег его. Фитиль занялся ровным пламенем, почти без копоти. Широкое лицо нубийца стало еще шире от радостной улыбки, заблестели крепкие ровные зубы и белки слегка выпученных глаз на черном лице.
       -Вот видишь – сразу стало светлее!
       -Вот и хорошо. – Хену одобрительно кивнул.- свет как раз нужен мне...- Он достал из небольшой кожаной сумочки, висевшей на шее, короткий свиток папируса и развернул его на столе, положив на края инструменты. Это был чертеж, выполненный черными и красными линиями и с письменными пометками вдоль них.
       -Верен ли этот чертеж, за который я отдал столько золота этому жирному бездельнику писцу из городского архива?. Пьяница, обжора и развратник, которому всегда нужны деньги...Негодяй мог пойти на подлость – дать мне заведомо ложный чертеж и донести охране Города мертвых о том, что злоумышленники ведут подкоп к сокровищам царской усыпальницы. – Задумчиво сказал Хену, разглядывая папирус. – А потом, когда нас схватят, получить хорошую награду за донос...
       -А ведь верно, Хену! – испуганно воскликнул нубиец. – Что мешает твоему писцу убить двух журавлей одной стрелой?. Получить деньги от тебя за этот клочок папируса и награду от городских властей…
       -Вот этот клочок папируса и помешает ему сделать это! – Хену ткнул пальцем в чертеж. – Если у него и были подлые расчеты, то я сразу разрушил их, сказав что буду беречь чертеж, как собственную голову и если меня схватят по его доносу, то любой опытный писец в городе сразу узнает его руку и он окажется нашим сообщником!
       -Верно!- Восхитился Горх, - Мне бы и в голову не пришло такое, я ведь не учился грамоте. Как ты хитер, Хену, недаром тебя называют Горным Змеем!
       -Никто не в силах перехитрить судьбу и все предугадать. – Строго сказал Хену. – Меня беспокоит то, что уже несколько дней мы разбираем этот заваленный ход в проклятой скале и конца ему не видно. Туда ли мы пробираемся, куда нам нужно?.
       -Мы прошли девять с половиной локтей, - ответил Горх и достал из корзины веревку с узелками. – Я измерял прошлой ночью, когда мы уходили из подкопа. А сколько локтей указано на чертеже?
       -В том-то и дело, что ничего не указано! – Сердито ответил Хену. – Мошенник указал высоту склепа и количество комнат для хранения вещей и драгоценностей, нужных покойному царю для блаженной жизни в царстве мертвых, но главное – длину хода ко всему этому – не указал!
       Хену встал и приоткрыл дверь хижины, выглянул во двор, осмотрелся и прислушался.
       -Луна уже взошла, - хмуро сказал он. – Пора собираться. Будем работать до рассвета, ход в усыпальницу не может быть бесконечным и мы его пройдем рано или поздно...
       Он сложил в корзину инструменты, Горх положил туда же фляжки с водой и маслом для светильника, лепешки и сыр. Затем потушили светильник и оба вышли из хижины. Неподалеку от них широкой лентой серебрилась под лунным диском река, с привычным шумом уносившая вдаль свои нескончаемые воды. Вдоль берега тянулась гряда невысоких каменистых холмов. Вдали, там, где холмы отступали от берега, виднелись ряды больших и малых усыпальниц Города мертвых. Едва Хену и его спутник отошли от берега, как тропинка, освещенная луной, исчезла в черной тени от голых угрюмых скал, но оба уверенно шли знакомым путем, замирая время от времени и прислушиваясь.Но кроме монотонного шума реки, всплесков рыб и отдаленных воплей гиен они ничего не слышали. Перевалив гряду прибрежных скал, путники резко повернули, уходя в сторону от дороги к сторожевым постам, расставленным вокруг Долины царей. В отвесных скалистых стенах, окружавших долину, были высечены усыпальницы властителей Кемт, сменявших друг друга на протяжении последних веков. Уже давно было прекращено строительство безмерно дорогих пирамид, разорявших страну, требуя многолетнего тяжкого труда тысяч людей и высившихся приманкой для алчных взоров грабителей. Цари стали стремиться упрятать свои мумии в толщу скал, высекая в них гробницы и тщательно замуровывая входы к ним.
       Вскоре оба стали осторожно подходить ко входу в долину по дну узкого ущелья со стороны пустыни, далеко обойдя линию сторожевых постов. От накалившихся за день песков пустыни веяло жаром, как из огромной печи, горячий воздушный поток уносило через ущелье к прохладным водам реки. Долина чернела теперь перед путниками огромным провалом с неровными краями, освещенными луной. Хену и Горх осторожно ступая босыми ногами в тени у подножия сплошной каменной стены, дошли до известной им узкой щели в ней. Щель заканчивалась тупиком, в котором Хену присел на корточки и с помощью нубийца отвалил ломиком большой камень, прикрывавший отверстие входа в проделанный ими тоннель. Когда-то он был выше и шире, по нему пробирались строители усыпальницы, выносили отбитый камень, вели отделочные работы, заносили саркофаг и множество вещей. А сейчас Хену и его напарник смогли пробить в заложенном каменными глыбами ходе лишь узкий лаз, в котором можно было передвигаться только ползком и лишь кое-где на четвереньках.
       -Я пойду первым, - хрипло сказал Хену, отхлебнув воды из фляжки. – Ты сменишь меня, когда я вылезу обратно, а пока смотри и слушай. И хранят тебя боги от соблазна заснуть... – В голосе Хену прозвучала угроза. – Если заметишь что-нибудь подозрительное, то сигнал тревоги ты знаешь – сунешь голову в лаз и дважды прокричишь совой, я услышу...
       Хену забрался в лаз, добыл огня и вытянув вперед руки с инструментами и зажженным светильником, извиваясь всем телом, исчез в каменной толще. Ползти было трудно, но недаром его прозвали Горным Змеем – он быстро преодолел тесный участок пути и вскоре оказался в более просторном месте, где можно было уже передвигаться на четвереньках. Но здесь путь преградил сплошной каменный завал. Большие и малые обломки камня плотно прилегали друг к другу, образуя непреодолимую казалось стену. Но это не смутило многоопытного Хену. Не теряя времени, он поставил светильник на каменный выступ и принялся выбирать и выбивать куски камня, отбрасывая их назад. Через некоторое время образовался достаточно широкий лаз, который неожиданно преградил гладкий массивный блок. Хену, бормоча проклятия, с безнадежным отчаянием ударил по нему тяжелым молотком и услышал вдруг, вопреки ожиданиям, звонкий как бы уходящий в глубь звук. Хену воспрянул духом, чувствуя прилив новых сил. Опыт и чутье старого кладоискателя подсказывали ему, что за преградой открывается какая-то пустота. Он посмотрел на пламя светильника – оно слегка подрагивая отклонилось вперед, в сторону преграды. Дышать стало легче, воздух тянуло в щели между камнями и Хену понял, что это последнее препятствие перед входом в царскую усыпальницу.Он торопливо стал выбирать камни слева и справа от блока, надеясь, что он перекрывает не весь проход и тогда между блоком и стенами обнаружится щель, достаточная для того, чтобы протиснуть в нее тело.
       Прошло немало времени, Хену в кровь исцарапал руки и не раз уже припадал пересохшим ртом к фляжке с водой и подливал масло в светильник. От духоты у него разболелась голова, все тело ныло, зудели глаза, забитые песком и пылью, но он ожесточенно работал
 и эта работа оправдала его надежды, но только отчасти. Коридор, которым пользовались строители усыпальницы, перекрывал не один сплошной блок, как показалось Хену, а три больших каменных бруса, стоявших на равном расстоянии друг от друга, образуя решетчатую преграду. Пролезть в узкие щели между этими брусьями было невозможно... Хену в изнеможении отбросил кирку и припав пересохшим ртом к фляжке, с хрипом высосал остатки воды. Надо, надо во что бы то ни стало попытаться выбить один из брусьев и тогда путь будет свободен...Хену протянул руку со светильником в щель между брусьями и увидел черневшую за ними пустоту. Его острые глаза разглядели в этой тьме слабые отблески цветных росписей на стенах. Все, это действительно последняя преграда! Он схватил зубило и молоток и принялся отбивать куски от нижнего конца среднего бруса. Торопясь и забыв об осторожности, он бил изо всех сил, звонкие удары сыпались один за другим и наконец основание бруса превратилось в подобие обелиска, перевернутого острием вниз. Тогда Хену завел ломик за это острие и налегая всем телом, упираясь ногами в стену, со скрипом сдвинул преграду. Основание бруса тяжело подалось в сторону и весь он с грохотом упал в проход. Хену отскочил в сторону и в этот же миг сверху, из скрытого каменного мешка, запиравшегося брусом, обрушился ливень тяжелых острых обломком камня, едва не ставших могильным холмом над телом грабителя усыпальниц. Хену едва пришел в себя, со страхом обнаружив, что каменная лавина не только засыпала проход почти до потолка, но и завалила его ноги до пояса. Извиваясь от боли в израненых ногах и пытаясь вылезти из завала, Хену молил богов, чтобы кости оказались целы. Постанывая сквозь сжатые зубы, он стал отбрасывать завалившие ноги камни. Освободив одну, а затем и другую ногу, Хену попробовал пошевелить ими и с острой радостью, которую не заглушила даже боль, почувствовал, что иссеченные и окровавленные ноги все же слушаются его. Он подполз к фляжке с маслом , оторвал полоску ткани от передника и смочив ее маслом, обтер свои раны.
       Привалившись в изнеможении к стене, он проклял свое легкомыслие . Ведь он прекрасно знал про хитрые ловушки и преграды, которые делали строители царских усыпальниц против грабителей. Годами и столетиями во мраке каменных ходов и коридоров ждали грабителей тяжелые каменные плиты, которые вдруг переворачивались под ногами, захлопывались и становились могильными плитами над грабителями, провалившимися в яму. Огромные каменные блоки с грохотом обрушивались на тех, кто стремился завладеть царским золотом... Все это знал Хену, но забыл обо всем, опьяненный близостью вожделенных сокровищ...
       Проклятый писец – он не только не указал длину хода, но и не отметил, что в конце хода устроена смертельно опасная западня. И быть может сделал это умышленно, чтобы по его,Хену, костям добраться через сделанный чужими руками проход к царскому золоту...
       Отдохнув, Хену подполз к завалу. Вершина горки осыпавшихся камней не доходила до потолка, в котором темнело отверстие каменного мешка, закрывавшееся обломком плиты, подпертой сваленным брусом. Что же, ему повезло, но нельзя больше терять времени...Он полез на вершину горки и стал отбрасывать камни, пока не смог перевалить через эту преграду. И уже через несколько мгновений он забыл о боли в израненных ногах. Пригибавший его вниз потолок вдруг стремительно ушел в черный мрак, пламя светильника в вытянутой руке бросало слабый свет на покрытые цветными росписями стены и потолок погребального склепа. У противоположной стены тускло отсвечивал полированным камнем саркофаг из черного гранита.
       Хену сделал несколько неуверенных шагов, понимая, что первым нарушил покой царственной мумии. Но она не нужна была ему, хотя он знал, что в саркофаге немало драгоценных украшений и золотая маска на лице усопшего царя...Он пошел вдоль стены и увидел чернеющий впереди проем входа в длинный коридор. Слева и справа по его сторонам чернели входы в комнаты, где хранилось имущество, которым щедро снабдили царя для достойной жизни в загробном мире. Одну из комнат заполняли до потолка разобранные колесницы, тускло отсвечивало чеканное листовое золото, покрывавшее их части. Здесь же лежала грудами богатая конская упряжь, колчаны с луками и стрелами, мечи и кинжалы, боевые топоры, снаряжение для охоты. Другую комнату заполняли корзины и кувшины, обеденные столики и кресла, красивые резные кровати... И вот, наконец, комната, в которой стояли шкафчики и ларцы, украшенные золотом и слоновой костью. Забыв обо всем на свете, Хену жадно бросился к ним, торопливо сорвал кинжалом царскую печать с одного из ларцов, откинул крышку дрожащими руками и когда поднял светильник над открытым ларцем, едва сдержал крик восторга. Ларец до верха был заполнен украшениями из золота и серебра, разноцветными искрами горели драгоценные камни в них. Здесь были ожерелья, большие и малые браслеты, перстни и кольца, статуэтки и предметы царского туалета. Хену, не в силах сдержать себя, погрузил исцарапанные дрожащие руки в это сверкающее богатство и какое-то время стоял в сладком забытьи, веря и не веря своей удаче. Затем разом опомнился, бросил взгляд на чадящий догорающий огонь в светильнике, торопливо вылил в него остатки масла и застыл в раздумье. Одному ему по силам унести лишь один из этих тяжелых полных ларцев. Кто знает, что может случиться, вернется ли он сюда еще раз... Поэтому он быстро открыл другие ларцы и стал отбирать и складывать в один из них самые ценные вещи.
       ...Когда Хену выбрался из усыпальницы, луна была уже далеко от места восхода , ярко пылали вечные созвездия над долиной и над всей Черной Землей. Ждавший в тревожном нетерпении нубиец встретил появление Хену с тяжелым ларцем в руках приглушенным вскриком восторга.
       -Жди меня здесь! – Не тратя времени на объяснения, приказал Хену. – Я постараюсь вернуться как можно скорее и тогда мы оба унесем то, что там еще осталось. А осталось гораздо больше, чем я держу сейчас...тогда и посчитаем все и ты получишь свою долю. Ты будешь богат и сыт до конца дней своих.
       -И у меня будет большой дом с садом, жены и рабы? Это правда? Ведь ты говорил так, Хену...
       -Да. Тебе будут подавать жареных перепелок и ты будешь запивать их дорогим вином. Твоя жизнь в нищете закончилась, можешь мне поверить...- Хену криво усмехнулся.
       -Почему ты смеешься, Хену? Ты не веришь, что черный может разбогатеть? – Волнуясь, с тревогой спросил Горх.
       -Мне приходилось видеть на юге черных купцов, разбогатевших на торговле между египетскимим городами и племенами черных, живущих далеко за пределами Кемт. – Ответил Хену. – И ты тоже можешь заняться этим прибыльным делом. А сейчас спрячься в какой-нибудь щели и жди меня. Если что-то случится, крикнешь, как мы договорились, я услышу...
       Хену взвалил тяжелый ларец на плечо, осмотрелся и быстро зашагал прочь. Но вскоре его острый слух уловил вдруг неясный шум в отдалении. Он весь напрягся, застыв на месте, затем опустил свою ношу и припал ухом к каменистой земле, пытаясь уловить малейший подозрительный звук. Но все было тихо, не слышно было даже привычных воплей гиен.
       Хену осторожно поднялся и вновь взвалив на себя драгоценную ношу, торопливо зашагал, стараясь держаться в тени от лунного света. Путь его был не очень далек. Шагнув в узкий проход между тесно сдвинутых отвесных скал, он вскоре оказался в подобии каменного колодца, над которым высоко в небе горели ярким холодным светом крупные звезды. Здесь Хену быстро раскопал только ему известный лаз, засыпанный камнями, и бесшумно как ящерица исчез в черном отверстии. Спрятав ларец в тайнике, он выбрался наружу и какое-то время постоял опять в раздумье. Надо забрать все самое ценное, из того, что осталось в усыпальнице и принести сюда вместе с Горхом, который останется здесь навсегда. Хену тронул рукоять кинжала за поясом. После того как сокровища будут надежно упрятаны, нет нужды в сообщнике и свидетеле...
       Когда Хену вернулся ко входу в усыпальницу и не доходя до него, крикнул условным двойным криком совы, никто ему не ответил. Он подождал, думая, что нубиец, сморенный долгим ожиданием, заснул обычным для него крепким сном. Но и на повторный, более сильный крик никто не откликнулся. Страх и жадность боролись в сердце встревоженного Хену. Могло быть, что нубиец заснул где-то поблизости, забившись, как ему приказал Хену, в щель между скалами. Но могло случиться и так, что он, не дожидаясь возвращения Хену, один полез в усыпальницу. Тогда нубиец либо там, внутри, либо...Либо он оказался хитрее, чем думал о нем Хену, залез в успальницу, набрал сколько мог золота и сейчас торопливо бежит как можно дальше от опасного сообщника...
       Хену осмотрелся и прижимаясь всем телом к подножию скал, подполз ближе ко входу в усыпальницу. Луна теперь заливала ярким светом черневшее перед ним отверстие, никого рядом не было видно. Хену бесшумно нырнул в лаз и пополз в темноте, без светильника, оставшегося в усыпальнице. Но он помнил всем телом каждую выбоину на своем пути и вскоре оказался в комнате с драгоценностями и принялся искать на ощупь оставленный здесь светильник. Вспыхнувший вдруг сзади свет заставил его резко обернуться и расширившиеся от страха и неожиданности глаза Хену увидели рослого человека с нагрудным знаком, свисавшим с тяжелого ожерелья на шее. Это был помощник начальника городской стражи с ярко пылавшим в руке факелом. За его спиной виднелись несколько воинов, вооруженных мечами и дубинками.
       -Вот ты и попался, Горный Змей! Теперь тебе уже не вывернуться! Получишь по заслугам...- Уверенно заговорил человек с факелом. Пришедший в себя Хену с диким криком выхватил из-за пояса кинжал и прыгнул вперед, но человек с факелом мгновенно шагнул в сторону, а стоявший за ним воин взмахнул дубинкой и обрушил ее на голову грабителя...
       
       * Хапи – древнеегипетское название Нила
       
       
 














       Глава вторая


       У столичной пристани, как всегда по утрам, было многолюдно и шумно. Торопливо бегали по корабельным сходням рабы с тюками и кувшинами на блестящих от пота черных и коричневых спинах, суетились в своих мастерских портовые ремесленники, изготавливая и чиня корабельные снасти, кипела смола в бронзовых котлах, трещали сухие сучья в очагах харчевен под медными сковородами с жарившейся рыбой.Легкий прохладный с утра ветерок от реки разносил клубы дыма и портовые ароматы, заставляя одних с досадой морщиться, а других – сглатывать голодную слюну.
       У раскрытых дверей портовых складов сидели, скрестив ноги, писцы и зорко поглядывали на бегавших мимо рабов, записывая вид и количество грузившихся и разгружавшихся товаров. Немало было здесь и горожан, пришедших встречать с очередным кораблем родных и знакомых, получать грузы и посылки и просто пришедших в надежде услышать последние новости, подышать утренней речной прохладой после душной ночи, проведенной в скопище городских построек. Возле потемневшей от копоти раскрытой двери одной из харчевен, откуда густо несло запахом вареной требухи и свежевыпеченных лепешек, сидел на обломке каменной плиты старик с множеством шрамов на темном жилистом теле. Он чинил порванную рыбацкую сеть, растянув ее на растопыренных острых коленях, и негромко рассказывал нескольким слушателям, сидевшим рядом в тени от стен харчевни и лениво ковырявшим в зубах расщепленными тростинками после съеденной требухи.
       -...Шли мы долго, у всех устали ноги и болели спины, натертые тяжелой ношей и все хотели пить так, что каждый был готов отдать все, что имел за чашку воды. Начальник отряда послал меня и еще одного воина разведать местность и поискать заброшенный колодец, который должен был быть где-то рядом. Но не прошли мы и сотни локтей, как из-за скалы выскочил громадный лев и зарычал так, что мы прилипли к земле от страха. Но я бывалый воин и знаю, что растеряться при виде опасности – значит погибнуть. Поэтому я изгнал из сердца страх и крикнул своему молодому товарищу, хотевшему убежать, чтобы он крепче держал оружие. Лев прыгнул и попал прямо на острие моего копья...
       Старик не смотрел на своих слушателей, связывая бронзовой спицей, мелькавшей в его закорузлых пальцах, порванные ячейки кормилицы-сети и наверное уже не в первый раз рассказывал о своих подвигах. Кое-кто из слушателей, судя по их ухмылкам, не в первый раз слушал рассказы о его приключениях в давних военных походах в далекие страны. Но некоторые прохожие останавливались возле него, отчасти из люпопытства, а чаще просто желая отдохнуть в тени. Остановился и высокий стройный юноша в белом переднике до колен, с ожерельем из зеленых нефритовых бусин на шее. Хвастливые речи старого воина вызвали у него улыбку на смуглом лице с широко расставленными большими глазами. Он поставил ногу на камень, снял новую кожаную сандалию и ослабил натиравший ногу ремешок. Потом повернулся к старику и дождавшись когда тот замолчал, ища новые прорехи в своей старенькой сети, сказал все с той же веселой улыбкой.
       -Мне приходилось читать и переписывать отчеты о походах. В них нет ни слова обо львах в тех местах, о которых ты рассказываешь, а искать воду там - все равно что искать горсть сухого песка на дне реки...Вот если говорить о походах на юг, в Нубию, то там действительно много львов и гиен, они не дают уснуть людям ревом и воплями...
       -Мало ли что могут написать бездельники вроде тебя! Ты что – бывал в походах, воевал. - Старик презрительно покосился на юнца. –
Я не читал о походах, я участвовал в них тогда, когда тебя, умник, еще и на свете не было! Впрочем, походов и битв было так много в моей жизни, что я мог и перепутать север с югом...
       Старик махнул рукой в сторону юноши, как бы отгоняя надоедливую муху, повернулся опять к своим слушателям и продолжил начатый было рассказ.
       -...Так вот слушайте...Наконец мы проломили городские ворота и ворвались в этот богатый город и все, что было там, стало нашим. Там было много золота и дорогих вещей. Мы резали скот и жарили мясо на остриях копий, пили густое и сладкое как мед вино...
       Рассказчик горделиво приосанился, отложил свою драную сеть, глядя куда-то вдаль, в свою героическую молодость. Забылись тяжесть походов, голод и жажда, безжалостное солнце пустыни. Воспоминания о нескольких днях пьяной радости и грабежах в чужих далеких городах заслонили всю его жалкую полуголодную жизнь в вечном страхе и лишениях. Во взглядах легковерной молодежи появились уважение и даже восхищение, а люди постарше, с натружеными руками ремесленников и рыбаков, переглянулись с усмешками. Тощий медник в грязном прожженом переднике надсадно закашлялся, прижимая жилистые руки к впалой груди, плюнул с досадой и хрипло спросил.
       -Ну, а что дала тебе воинская служба, доблестный Мехи? Ты, конечно, герой....Но неужели все, что ты брал в домах чужеземцев, становилось твоим. Разве вы, простые воины, не должны были сдавать всю добычу начальникам войск, которые сами потом делили ее. Или твоя доля была так велика, что ты теперь имеешь усадьбу и рабов, стадо скота, а сюда приходишь просто от безделья, вспоминать о своих походах?
       Слушатели засмеялись, но Мехи, привыкшего к насмешкам, трудно было смутить. Он лишь хмыкнул и опять махнув рукой, принялся за свое дело, заканчивая починку сети, Однако, не удержавшись, с чувством превосходства взглянул на медника.
       -Мне хотя бы есть что вспомнить на старости лет, побывал в далеких землях, видел чужие страны и города. Это лучше, чем всю жизнь гнуться в темной дымной мастерской...Что касается моего богатства, то все,что я заслужил – это клочок земли. А что мне делать на ней с перебитой ногой. Отдаю землю в аренду, купил лодку, занимаюсь перевозом и ловлей рыбы и благодарю богов за то, что остался жив и буду похоронен в родной земле, а не в песках пустыни...
       Присевший рядом с Мехи водонос снял со спины большой кувшин со свежей водой, налил до краев глиняную чашку и подал старику.
       -Ты, наверное, хочешь промочить горло после долгих речей? Это не чужеземное вино, но какое вино может быть лучше воды из Хапи. Я думаю, что в походах ты часто мечтал о глотке воды из родной реки...
       Юноша, усомнившийся в подвигах Мехи, с чувством неловкости посмотрел как двигается кадык на худой жилистой шее старика, жадно пившего воду, и подумал, что не хотел бы дожить до такой старости. И тут же вспомнил о другом старике, Нахте, главном жреце Амона, поручение которого он еще не выполнил до конца. Юноша повернулся и быстро зашагал от пристани к городским воротам. Да, поручение Нахта еще не выполнено до конца, хотя далекое путешествие в древний Меннефер уже позади и он только что сошел на берег с корабля, пришедшего оттуда. Юноша еще раз раскрыл висевшую на шее плетеную сумочку и вновь с облегчением убедился, что находившийся в ней маленький кожаный пенал с запечатанным свитком письма, адресованного Нахту, на месте. Опять вспомнился тяжелый взгляд старого жреца и разговор с ним перед этой неожиданной поездкой.
       -Я слышал, что ты, Яхмос, дружишь с Бактом, сыном скульптора Мена,- скрипучим недовольным голосом заговорил верховный служитель Амона. – Разве ты не знаешь, что Мен и особенно его сын – ярые приверженцы еретического учения нынешнего царя-вероотступника, который собирает вокруг себя разных бродяг и выскочек, всех, кто ненавидит закон и порядок, древних богов и их служителей? Может быть и ты хочешь уйти от нас и присоединиться к тем, кто окружает царя? –Тяжелый гневный взгляд старого жреца не отрываясь и не мигая смотрел в глаза юноши, как бы стремясь проникнуть до дна его души в поисках тайных и опасных замыслов. Холодок страха пробежал по телу Яхмоса, знавшего как могуществен и жесток человек, сидевший сейчас перед ним . Но юноша не чувствовал за собой никакой вины и потому страх, пробежавший знобящей судорогой по телу, как бы ушел через ноги в прохладу полированных плит пола огромного храма.
       -Я с детства люблю рисовать и поэтому дружу с Бактом,- ответил он,- мы вместе учились в городской школе писцов, пока отец не забрал меня оттуда и не отдал в храм Амона...
       -Он поклялся на корабле, во время страшной бури, что если останется жив, то отдаст своего единственного сына в слуги Амона-Ра! Мог ли твой отец нарушить клятву, данную им отцу богов? И что может быть почетнее служения ему? – Гневно прервал юношу Нахт и после долгого молчания сказал, по-прежнему не отводя глаз от лица юноши.
       -Если ты почитаешь своего отца и клятву, данную им, и если ты хочешь остаться верным храму и древней вере, ты должен забыть дорогу в дом Бакта и дружбу с ним!
       Убедившись, что угроза, ясно прозвучавшая в этих словах, дошла до ума и сердца юноши, Нахт добавил уже мягче и доверительнее.
       -Я дам тебе важное поручение – отвезешь письмо старшему жрецу храма Птаха в Меннефере. Папирус скреплен моей печатью, береги письмо и береги свое сердце от соблазна прочесть его... В ответ тебе должны дать письмо, собственноручно написанное старшим жрецом Птаха и скрепленное его личной печатью – она тебе известна. Мое письмо ты должен отдать ему из рук в руки и так же получить ответ, который доставишь мне как можно скорее. Ты все понял.
       ...И вот теперь, выполнив поручение Нахта и вернувшись из Меннефера, Яхмос торопливо шагал от пристани, ругая себя за то, что потерял время, слушая старого болтуна. Утреннее солнце поднялось выше, стало припекать. Люди с пристани потянулись в город, где оживал, все громче гудя и звеня, наполняясь суетой, столичный рынок. Вскоре Яхмоса обогнали две нарядные колесницы с пестрыми развевающимися лентами. Яркие отблески золотых узоров на кузовах колесниц заставили юношу зажмуриться. Колесницы промчались, постукивая окованными медью колесами по каменным плитам, устилавшим путь от пристани к городским воротам и вскоре исчезли в них, сопровождаемые всадниками с непривычно пестрым обилием одежд.
       -Послы из северных стран.Азиаты...
       -Но где же их дары нашему царю?
       -Они приехали не с дарами, а напротив – просить помощи... – Яхмос слышал эти оживленные толки среди горожан, шагавших вместе с ним к городским воротам.
       Столичный рынок встретил юношу гулом толпы людей разных цветов кожи и одежд, ревом ослов и ржанием коней, стуком и звоном мастерских, дымом и ароматами харчевен, пронзительными криками водоносов. Яхмос направился к рядам ювелиров. В пути его обокрали, оставив без корзины, в которой он вез подарки родным. Корзина и кое-какие вещи попутчиков исчезли вместе с двумя гребцами, отвязавшими ночью легкий челнок, тащившийся за кораблем на веревке. Хозяин корабля долго топал ногами на корме, в ярости посылая все мыслимые проклятия на головы воров, но те не могли их услышать...А Яхмос, горюя о пропаже, одновременно радовался тому, что уцелело письмо для Нахта в сумочке, с которой он не расставался ни днем ни ночью. Теперь он решил продать единственную ценную вещь, оставшуюся у него – ожерелье с нефритовыми бусинами. Получив у говорливого ювелира деньги – несколько серебряных колец, юноша направился к рядам купцов из Меннефера и купил у них красивое бронзовое зеркало для матери и трость из эбенового дерева для отца. Затем обошел ряды мастерских и вышел на улицу Рыбаков. Тесные глинобитные постройки с глухими стенами закончились недалеко от широкого канала с деревянным мостиком. Пройдя по нему, Яхмос вскоре ощутил прохладу и густой запах цветов, шедших от политых с утра садов, окружавших просторные светлые особняки. Здесь, за каналом, жили люди состоятельные. Купцы, владельцы кораблей и мастерских, столичные чиновники. Один из таких домов принадлежал Хенуферу, отцу Яхмоса. Разбогатев после нескольких удачных торговых путешествий на остров Крит и в Финикию и натерпевшись страхов от бурь и рассказов о морских разбойниках, встречи с которыми посчастливилось избежать, Хенуфер решил больше не рисковать на море, ставшем могилой для многих купцов, и сделался хозяином мебельной мастерской.
       Яхмос толкнул резную калитку во двор и чувствуя, что дорожные тревоги и хлопоты остаются за его порогом, увидел привычную картину мирной домашней жизни. Чернокожий раб, стоя на лестнице, засыпал зерно из кувшина в высокое, похожее на улей , кирпичное хранилище. Старая рабыня-сирийка, когда-то нянчившая Яхмоса, несла воду от колодца. Увидев своего любимца, она радостно вскрикнула и едва не выронила кувшин с водой. Юноша поспешил ей на помощь. Занавесь в окне второго этажа колыхнулась , отодвинутая рукой с прозвеневшими браслетами и показалось встревоженное лицо немолодой, но еще красивой египтянки. Увидев сына, она вмиг просияла и вскоре Яхмос оказался в объятиях матери.

       1. Меннефер - «греческое – Мемфис» - столица Египта в эпоху Древнего царства, задолго до описываемых событий.
       2. Металлические кольца разных размеров и веса использовались в качестве денег.
       








       Глава третья



       Начальник царских охот Джхути проснулся от ноющей боли в печени. С трудом разомкнув опухшие веки, он долго лежал без движения на просторной кровати, поглаживая бок. Из деревянных решеток окон лилась ночная прохлада , но Джхути казалось, что в спальной душно. От выпитого вчера вина болела и голова, которую тяжело было приподнять от подушки. Наконец что-то вспомнив и беспокойно заерзав, Джхути все-таки встал с кровати, нащупал босыми ногами в темноте сандалии и направился к двустворчатой двери, растолкал со злобной бранью храпевших за нею двух рабов-телохранителей и велел им сопровождать себя. Пройдя через зал для приема гостей, Джхути вышел в заботливо ухоженый сад, постоял возле небольшого пруда, в котором слабо отражались звезды с начавшего светлеть неба. Здесь он почувствовал себя лучше и покряхтывая, с помощью рабов поднялся по лестнице на второй этаж , на просторный балкон, где с облегчением уселся в кресло.
       До восхода солнца оставалось немного, край неба на востоке уже светлел, розовея. От реки, тускло блестевшей вдали, несло прохладой и сыростью, над ней вился прозрачный едва заметный туман. Джхути поежился и подозвал рабов.
       -Идите, приготовьте ванну, разбудите бездельников-поваров и скажите старой Решат, чтобы приготовила мне питье – она знает какое...
       Вскоре, осторожно ступая по лестнице, на балкон поднялась худая горбоносая старушка. Она бережно прижимала к груди серебряный кувшинчик с отваром целебных трав. Подойдя к Джхути, старушка подала ему с поклоном кувшинчик и торопливо заговорила.
       -Да будешь ты здоров и силен как бык вечно, да исчезнут, рассыпятся твои враги! Болезни и злые духи пусть в страхе бегут от тебя!
       Джхути жадно припал к кувшинчику, быстро опорожнив его, а старушка, помявшись в нерешительности, подошла ближе и зашептала насторожившемуся вельможе.
       -Ты знаешь, как я люблю твоих детей...Поэтому я боюсь за твою младшую дочь, она потеряла былое веселье и ходит, словно скрывая болезнь....
       Джхути с недоумением посмотрел на старуху.
       -Если Шерит больна, то займись уходом за ней, позови лучших врачей. Их много, бездельников, на берегах Хапи.
       Старушка покачала головой, пряча усмешку.
       -Думаю, что не помогут и лучшие лекари. Я заметила однажды, как она улыбалась незнакомому мне юноше, когда ходила со мной на рынок, а после я их видела в дальнем углу сада. О чем они разговаривали, я не знаю...
       -Вот как! – У наливавшегося гневом вельможи раздулись ноздри большого мясистого носа, он крепко сжал подлокотники кресла. – С тех пор как умерла их мать, за детьми некому стало присмотреть в моем доме! Давно пора найти достойных мужей дочерям, вывозить их в гости и ко двору....придется найти тебе помощницу помоложе и проворнее, Решат. И если этот бродяга опять попадется тебе на глаза, постарайся узнать, кто он и сразу сообщи мне!
       -Он куда-то исчез и похоже именно это печалит твою дочь...
       После ванны взбодрившийся, растертый благовонными мазями, Джхути прошел в столовую и садясь за низкий столик, бросил сердитый взгляд на тоненькую большеглазую девушку, сидевшую с сестрой отдельно.
       -Говорят, ты больна и часто вздыхаешь...- Джхути засопел, ожидая ответа. Девушка подняла на отца удивленный взгляд ясных улыбчивых глаз фиолетового оттенка и вдруг вспыхнула ярким румянцем.
       -Я здорова, хвала Амону, болезни проходят мимо. Правда, у меня иногда болят зубы от сладкого...
       Ее сестра насмешливо фыркнула и торопливо нагнула лицо к столику.
       -Вот поэтому, чтобы у тебя не болели зубы, я постараюсь выдать тебя замуж раньше сестры! – Джхути хмыкнул, принимаясь за еду.- В отличие от тебя у нее ничего не болит и она не улыбается каждому встречному бродяге.
       Он взглянул на пустующее место своего сына Сенусерта и строго посмотрел на управляющего домашним хозяйством, присевшего у двери. Тот подошел и зашептал на ухо вельможе.
       -Сенусерт опять не ночевал дома. Его поведение все больше беспокоит меня, он путается с городскими бездельниками и бродячими певицами, от него часто пахнет вином...
       Джхути вновь сердито засопел, отрывая ножку от жареной курицы.
       -Когда Сенусерт появится в доме, свяжите его и заприте в конюшне! Я поговорю с ним языком палок, когда вернусь из царского дворца...



       












       Глава четвертая


       Когда Джхути вошел в тронный зал царского дворца, там уже толпились придворные и чиновники разных ведомств, ожидая появления царя. Отдельно стояли кучкой бородатые, без париков, одетые в яркие цветастые одежды послы сирийских и финикийских князей. Их утомленные лица пытались скрыть нетерпеливое ожидание, они тихо переговаривались, многозначительно покачивая головами.
       Джхути увидел среди собравшихся нескольких чиновников из Нижнего Египта, с которыми был вчера гостем у чати Рамоса и выпил там немало вина. Поприветствовав друг друга, вчерашние сотрапезники заговорили о возможном ответе царя на просьбы иноземных послов, которые уже не в первый раз прибывали с жалобами на хеттов, участивших набеги на подвластные Египту земли в Сирии и Финикии.
       -Напрасно они гнали своих лошадей и глотали дорожную пыль,- уверенно заявил Джхути. – Ничего они не получат. Аменхотепа не беспокоит то, что делается за пределами Кемт, ему бы осуществить свои замыслы в стране или, для начала, хотя бы в столице. Разве что пошлет вместо войск несколько своих любимцев, чтобы проповедовать хеттам учение о едином и милосердном Атоне...
       Начальник войск на южных границах Египта Сотис важно покачал головой в старательно завитом и надушенном парике.
       -И на Юге неспокойно...Я тоже приехал просить воинов и оружие, чтобы укрепить южные границы и согнуть непокорные племена. У раба короткая память, лишь плеть напоминает ему, что у него есть хозяин. Нужны новые походы, чтобы с новой силой утвердить славу и мощь Кемт.
       -Походы прежних царей требовали много воинов и расходов, не все возвращались из этих походов.- Возразил низенький заплывший жиром начальник Заячьего сепа, опиравшийся на позолоченный посох выше своего роста. – отец нынешнего царя принял мудрое решение отказаться на время от войн и походов, чтобы восстановить силы страны и воздвиг постройки, невиданные по красоте и совершенству...
       Сотис с раздражением взглянул на него.
       -Так кому же как не его сыну напомнить вновь чужеземцам о нашей силе, чтобы как в былые времена на невольничьих рынках стало тесно от толп рабов, а пыль от захваченных стад скота застилала солнце? Но вместо того, чтобы заботиться о славе и могуществе страны, Аменхотеп творит сейчас неслыханное, забыв о древних богах и благочестии, отвернувшись от наследников прославленных родов, стремится заставить всех нас забыть о прошлом и поверить в единого бога. В том, что он решил сделать таким богом само солнце, для меня лично нет ничего удивительного – я достаточно пожил на свете и догадываюсь о его тайных замыслах. Но мыслимо ли заставить людей отречься от веры отцов и дедов и не будут ли мстить отвергнутые боги за великий грех пренебрежения ими?
       -Не знаю, как боги, а вот их служители, оставшись не у дел и лишившись прежних привилегий и богатств, наверняка обидятся и на Аменхотепа и на новоявленного творца всего сущего Атона, сияющего в небе.- С усмешкой заговорил Пенамон, начальник сепа Антилопы. Он с опаской осмотрелся по сторонам и продолжил. –Я сказал. новоявленного, хотя всем ясно, что Атон – это наш древний бог солнца Ра, почитаемый в Кемт с незапамятных времен. Назвав его новым именем, царь отделил его от прочих богов, а заодно и пытается укрепить свою власть. Раз нет других богов, кроме Атона, значит можно отнять земли, скот и рабов у множества храмов, а их могущественных служителей превратить в пастухов без стада...
       -Верно, верно, твоя правда, Пенамон,- согласился Джхути.- Аменхотеп окружил себя бродягами и выскочками, преданными ему как псы и готовыми выполнить любой его приказ. И вот они уже занимают наши места у трона, прибирают к рукам лучшие должности, а нас, потомков древних родов, скоро и вовсе не станут пускать во дворец...А вот и Маи, один из таких выскочек! Смотрите на него как можно почтительнее – ведь кто знает, что готовит нам судьба...- Джхути, презрительно усмехнувшись, кивнул в сторону входа в тронный зал, где появился невысокий широкоплечий крепыш лет сорока с сухим надменным лицом. Тяжелое ожерелье с золотыми пластинами и драгоценными камнями охватывало его короткую сильную шею, середину мускулистой груди прикрывал сверкающий нагрудный знак, говоривший о высоком положении при дворе. Маи, начальник войск страны, неторопливо осмотрелся и с достоинством уверенным шагом направился в середину зала. Джхути и его собеседники следили за ним с откровенной неприязнью, впившись глазами в недавно назначенного военачальника и одного из ближайших друзей царя.
       -Посмотрите, посмотрите на него! – Негромко и язвительно сказал Джхути. – Как важно держится тот, кто родился на циновке и был когда-то простым воином царской охраны! А какие на нем одежды и украшения! Золото даже на сандалиях...
       Собеседники не заметили как сзади к ним подошел сухощавый человек лет пятидесяти, судя по одежде – один из старших жрецов Амона. Он постоял, с иронической усмешкой прислушиваясь к разговору Джхути и его собеседников и заговорил когда его наконец заметили.
       -Вы завидуете и злобствуете, как сплетницы на рынке, а любимцы царя набирают силу. Что толку в вашем трусливом шепоте?
       -Но что же нам делать, Ранефер. – Вскинулся Джхути. – Мы никому не нужны здесь, на нас не обращают внимания, а если и смотрят, то свысока. К нам никто не подходит, вот и ты подошел сзади, украдкой, как бы боясь показаться нашим другом...А ведь мы ничем не выдали своего недовольства, не произнесли ни одного слова против новых порядков при дворе. Потому еще сохранили свои должности...
       -Да, - кивнул Ранефер. – Вы не сказали ни одного слова против, но не сказали ничего и в поддержку этих порядков. Вам просто не доверяют и терпят до поры до времени ваше присутствие. И очень возможно, что ваши должности мечтают получить другие люди, пока никому неизвестные...
       Ранефер замолчал и внимательно осмотрел зал.
       -Я не вижу Туту и Рамоса. Должно быть они разговаривают с царем.
       -Рамос хитер...- Усмехнулся Джхути. – Когда он с нами, он ругает новые порядки и смеется над царем. Во дворце же он изображает из себя страстного почитателя Атона и преданного слугу царя. Боюсь, что добром это не кончится для него – достаточно ему сделать один неверный шаг и он погиб. Ведь есть же Туту, который, конечно, давно мечтает занять его место.
       Эти слова не понравились Ранеферу , он нахмурился и ответил строго и внушительно, как суровый учитель неразумным детям.
       -Рамос умен и тверд сердцем. Именно такой человек нам нужен теперь. В отличие от вас он не злобствует попусту, а действует. А так как он в милости у царя, то сделать может многое. Должен предупредить вас, что в один из ближайших дней Нахт соберет для важного разговора защитников древней веры и законов Кемт. Будьте готовы к этому и никуда не отлучайтесь из столицы. В нужное время вам сообщат о времени и месте встречи с Нахтом...

1. Чати – высший чиновник, контролировавший деятельность различных ведомств.
2. Кемт – «Та-Кемет» - Черная Земля. Так древние египтяне называли свою страну с плодородной почвой, орошаемой разливами Нила, в отличие от окружавших ее пустынь.
3. Сеп – область, административно-территориальная единица.


       











       Глава пятая


       Аменхотеп Четвертый, живой бог и властитель Черной Земли, сидел в легком складном кресле и, казалось, дремал, прикрыв глаза. Босые ноги царя утопали в длинной шерсти медвежьей шкуры, привезенной из далеких стран, из-за Великого Зеленого моря. Удлиненное, с мягкими чертами и припухлыми губами, лицо молодого царя было безмятежно спокойно, но медленные движения рук, поглаживавших щенка гепарда на коленях, говорили не о сне, а о глубокой задумчивости.
       Щенок вдруг навострил уши и спрыгнул на пол. Аменхотеп очнулся от задумчивости, и подошел к занавеси между колонн на противоположной стороне комнаты и отдернул ее. Поток яркого света залил полутемное помещение, матово заблестели квадраты полированного черного дерева на полу, разделенные светлыми полосками слоновой кости. Аменхотеп взглянул на окраину столицы, где на возвышенном ровном месте завершалось строительство храма Ра, древнему богу его страны, кормчему солнечной ладьи, ежедневно из века в век проплывавшей над миром. Из центра прямоугольника, образованного высокими стенами, поднимался к ярко-синему небу гранитный обелиск. Острая вершина, облицованная листовым золотом, горела желтым слепящим огнем. Множество темных фигурок суетилось на вершине передней стены храма, поднимая обвязанные веревками отполированные до блеска каменные плиты и подгоняя их друг к другу. Одна из таких плит вдруг выскользнула из рук облицовщиков и с грохотом разбилась о каменистое подножие стены. Этот отдаленный грохот и вспугнул щенка гепарда, который терся теперь о ноги царя.
       Аменхотеп недовольно поморщился, поняв причину шума, и вернулся в кресло, вновь погружаясь в размышления. Здесь, в уединеной любимой им комнате дворца, часто появлялись Эйе и Мерира, жрецы, приехавшие когда-то вместе с его матерью из священного города Она, где в глубокой древности зародилось и окрепло учение о боге солнца Ра, озарившем мир, поднявшись из первозданного хаоса. Эти жрецы не скрывали своей неприязни к слугам Амона, сумевшим превратить этого местного божка в бога-покровителя царей Кемт с помощью хитрой уловки – присоединения к имени Амона имени бога Ра. И стали гордо повторять. мы, верные слуги Амона-Ра, хранители древней веры и благочестия...
       Несколько лет назад, вскоре после вступления на трон юного Аменхотепа, Мерира сказал ему в тихой доверительной беседе.
       -Отец твой в последние годы перед уходом в вечность был встревожен непомерно возросшей мощью слуг Амона и не раз советовался со мной, ища пути для обуздания их гордыни. Он решил возродить прежнее величие Ра постройкой большого храма, как это делали цари давно минувших времен. Потому и пригласил меня и Эйе из города Она. Твой отец не испытывал почтения к Амону и другим божествам, почитаемым в Кемт, говоря, что в отличие от них лучезарный лик солнца виден каждому, согревая и освещая мир,каждый день возвращая его к жизни после мрака ночи. Я стал догадываться тогда, к какой мысли идет твой отец. Один царь в стране и один бог над ней – вот о чем он думал, старый и больной, в бессонные ночи...
       Этот разговор запомнился юному царю, вызвав неясные вначале помыслы о некоем «своем» боге, едином и всеблагом. Было продолжено строительство нового храма Ра в Уасете и теперь, когда это строительство завершалось уже, мечты Аменхотепа о своем боге обрели четкий образ солнечного диска Атона. Солнечный бог должен воссиять в новом имени, ибо древний Ра давно и прочно связан в умах египтян с множеством других богов...
       Аменхотеп вспомнил опять свой последний разговор с отцом. Больному царю было душно в его комнате, и он попросил поднять его вместе с ложем на плоскую крышу дворца. Там он и лежал прохладными ночами под мерцающим светом звезд, беседуя со жрецами бога Ра. Однажды вечером он приказал привести к нему сына – наследника престола, потребовав, чтобы никого не было на крыше во время их разговора.
       Юный Аменхотеп с состраданием и неловкостью смотрел на исхудавшее изможденное болезнью лицо отца и, встретив его отрешенный взгляд, опустил глаза, ясно поняв теперь, что остается один. Хилый юноша, почти подросток, сам недавно оправившийся после тяжелой болезни, он теперь должен был управлять огромной страной с бесчисленным множеством людей. Стараясь преодолеть страх и растерянность, навалившиеся вместе с мучительным чувством одиночества, он взглянул на Мерира, сидевшего рядом с ложем царя в легком складном кресле. Жрец со спокойным и сосредоточенным лицом внимательно слушал царя, слегка склонив к нему голову. Царь говорил негромко, почти шепотом и Мерира время от времени покачивал головой, давая понять собеседнику, что слышит и понимает его.
       Было время полнолуния, в темной синеве ночного неба огромный диск излучал серебристо-холодный свет, отражавшийся широкой полосой реки, от нее веяло покоем и прохладой. В такие часы царь чувствовал себя лучше, чем днем. Он сказал что-то еще жрецу и сделал слабый жест исхудавшей рукой. Мерира быстро встал, ободряюще кивнул юному наследнику престола и неслышно ушел с крыши.
       Царь показал взглядом на кресло, в котором только что сидел Мерира, и долго молчал, собираясь с мыслями и силами.
       -Я скоро уйду туда, откуда никто еще не возвращался,- заговорил он, глядя в ночное небо. – Всему свое время, каждому рожденному приходит время умирать. У меня нет сил на долгие речи, и потому начну так – тебе не нужно управлять страной! Она огромна и бесконечна, как эта река, истоков которой никто не видел, не знает. Множество людей, неведомых ни мне, ни тебе, управляют Черной Землей в селах и городах, а этими людьми управляют другие, которые подчинены еще более высоким начальникам. И вся эта паутина власти, нити от нее тянутся сюда, в столицу, в царский дворец. Сюда, ко мне, приходят люди, которые держат в руках концы этих нитей власти и говорят мне обо всем, что делается в стране и что намечается сделать. Ты должен научиться управлять именно этими людьми, которые будут возле тебя каждый день! Старайся знать о каждом из них все, что можно узнать, знай их достоинства и пороки, силу и слабость. Награждай того, кто старается тебе помочь и быстро выполняет приказы. Приближай его к себе, даже если он незнатного рода. Гони от себя ленивых и высокомерных – они ненадежны и опасны. И не бойся того, что награждая одних, и удаляя от себя других, ты вызовешь зависть и вражду между теми, кто тебя окружает. Ибо это на пользу тебе! Вражда и соперничество за места ближе к трону заставят твоих придворных следить друг за другом, они будут тайно приходить к тебе и рассказывать о том, что говорят и замышляют другие. И тогда они уже не смогут тайно сговориться и однажды все вместе пойти против тебя, ибо они будут бояться и ненавидеть друг друга … Так правили цари Хуфу и Хафра, так правил великий царь Менхеперра, так старался править и я…
       Царь помолчал и вдруг, словно вспомнив о чем-то, подозвал жестом сына поближе к себе.
       -Загляни под мою кровать, - прошептал он наследнику. – Не прячется ли там твой любимый карлик. Не верь ему, прогони от себя и заведи лучше гепарда – он не подслушает и не предаст…
       Когда юноша исполнил эту просьбу и никого не обнаружил под кроватью, царь облегченно вздохнул и продолжил свою речь.
       -Я заметил – ты умен, у тебя хорошая память. И еще я заметил, что ты не забываешь обид, они жгут твое сердце. Это хорошо. Да, это хорошо! – Убежденно повторил царь. - Значит, у тебя есть характер. Но берегись, ибо это же заметил и Нахт, жрец Амона. Я научился жить в согласии с ним и он часто помогал мне, хоть и не всегда желая этого. А вот ты…Боюсь, что ты будешь не очень удобным царем для Нахта. Он привык к тому, что все вокруг боятся его…
       -Я не боюсь Нахта – Спокойно и твердо сказал юный наследник. – Но знаю, что он хотел бы сделать меня послушным глашатаем своей воли…
       -Вот это больше всего тревожит меня. – Царь положил темную исхудавшую руку на колено наследнику. – Я научился управлять Нахтом, и его сила становилась моей, когда мне это было нужно. Но такое умение дается с годами и опытом, тебе это не скоро удастся. С тобой остаются Мерира и Эйе, жрецы бога Ра. Я их знаю давно и ценю этих людей. Старайся расположить их к себе, они многое знают и умеют управлять людьми. Они будут нужны тебе, но еще больше нужен им ты…
       Царь надолго замолк, прикрыв глаза. Потом, как бы очнувшись от приступа слабости, опять заговорил через силу.
       -Мерира и Эйе задумали большое дело, которое и мне давно приходило на ум. Они хотят постепенно, год за годом, лишать многочисленных слуг богов Черной Земли их богатств, власти и привилегий. И прежде всего слуг Амона, которые безмерно усилились в последние годы. Уже нетрудно угадать желание Нахта и его окружения сосредоточить всю власть в стенах храма Амона, назначая удобных им царей и убирая неугодных. Мерира говорит, что множество богов, их храмов и слуг лишают царя единой и сильной власти, истощают силы страны и порождают раздоры и смуты. И он прав, я убедился в этом за годы своего царствования…
       - И что же предлагает Мерира? – Спросил внимательно слушавший наследник. – Как он собирается одолеть слуг Амона?
       -Он считает, что царю и его окружению нужно поклоняться только богу солнца – создателю мира и всего сущего, богу-покровителю царей Кемт. Пусть на местах, далеко от столицы, люди по-прежнему поклоняются своим богам и божкам. Не надо запрещать это, но не надо и поощрять, выделять им земли, скот и рабов, щедрые дары каждый год…Ибо это во вред царю, во вред его власти. Один бог в стране и один бог над нею – вот как я понял слова Мерира. У тебя еще будет время поговорить с ним и с Эйе, будет время…А у меня его уже нет. Я все хочу сказать тебе что-то главное…Вот что! – Царь в болезненном возбуждении сделал попытку приподняться с ложа, но тут же уронил голову, задыхаясь в изнеможении. – И Мерира и Эйе и все самые преданные тебе люди будут друзьями тебе до тех пор, пока ты им нужен. И никого нельзя за это винить, ибо так устроена жизнь… Самый лучший друг человеку – это он сам, его воля и ум. И самый страшный враг ему – тоже он сам, его слабость и глупость. Ну, вот я и сказал тебе то, что хотел сказать…А теперь оставь меня одного…
       Рассвет следующего дня застал царя мертвым. Лучи поднимавшегося солнца высветили едва заметную усмешку на его лице, перешедшую в посмертную погребальную маску…
       … Шорохи осторожных шагов прервали воспоминания и размышления Аменхотепа. Обернувшись, он увидел в широкой полосе солнечного света три распростертые на полу фигуры и отрывисто приказал.
       -Встаньте! Я давно жду вестей от вас!
       Неподвижно лежавшие фигуры мгновенно ожили, торопливо встали на ноги и каждый из пришедших с видом глубокого почтения провел ладонями по лицу, как бы осыпая себя прахом от ног царя. В середине троицы стоял невысокий тощий человек с наголо выбритой высоколобой головой и с живым упрямым взглядом на темном узком лице. Шкура гепарда, перекинутая через плечо, говорила о его высоком жреческом сане. Справа от него стоял рослый плотный человек лет сорока в ослепительно белой одежде с множеством старательно заутюженных складок. Спокойный твердый взгляд редких для египтян серых глаз был устремлен прямо в лицо Аменхотепа, выражая готовность слушать и выполнять приказы властелина. Человек слева от жреца был несколько моложе, среднего роста и крепкого сложения, с умным слегка прищуренным взглядом на обветренном энергичном лице с крепко сжатым ртом.
       -Я слушаю тебя, Рамос. Все ли, названные мною, прибыли во дворец? – Взгляд Аменхотепа остановился на человеке с серыми глазами, глядя в которые молодой фараон вновь почувствовал острое недоверие, смешанное с оттенком обиды и уязвленного самолюбия – Аменхотепу давно уже казалось, что этот статный, властный и неглупый человек в душе презирает его, хилого и мечтательного царя, и считает его пребывание на троне досадной и недолгой случайностью...
       Низко поклонившись, Рамос заговорил негромко и почтительно .
       -Прибыли все, если не считать тех, кто умер или болен. Вместо них прибыли их помощники и доверенные лица. Все они – твои верные слуги, возлюбившие Атона всем сердцем, отрицающие опасное многобожие и звероподобных идолов. Я назвал многобожие опасным, потому что оно грозит единству веры и единству твоей власти , о Мощный Бык Черной Земли...
       Задумчивый взгляд Аменхотепа похолодел и сузился, дрогнули и поджались припухлые губы. Этот человек с глазами каменного цвета легко проник в его тайные замыслы и не считает нужным скрывать это. Привычной насмешкой резануло слух столь же привычное, освященное веками, обращение к царю. Но разве виноват он, что появился на свет со слабым телом и в детстве перенес тяжкую болезнь. ! Никто из придворных вельмож так часто не называет его мощным быком, как Рамос...Что же, он, Аменхотеп, слаб телом, но не духом...
       -Я рад слышать твои слова, Рамос. – Царь милостиво улыбнулся. – Воистину, ты прав – нет согласия там, где много начальников, об этом писали еще древние мудрецы. Ты прав – единый бог, творец всего сущего, сияющий над нами, проник наконец своими животворными лучами в наши темные заблудшие души...
       Аменхотеп прошел вперед и остановился между колонн в широком потоке света и воздел руки к сияющему в яркой синеве светилу, затем порывисто обернулся к замершим придворным. Узкоплечая фигура с широким тазом и непомерно длинными руками казалось впитывала вместе с солнечным светом некую вдохновляющую силу. Она зажгла его большие глаза упрямым восторженным огнем, превратив внезапно в загадочное потустороннее существо...
       -Скажи, Мерира, разве видел ты иных богов, кроме лучезарного диска, что сияет сейчас над миром? – Горящий все тем же жестким упрямым огнем взгляд царя уперся в лицо человека с гепардовой шкурой. – И не глупо ли видеть богов в гадах с холодной кровью, оживающих лишь тогда, когда их обогреет милосердный Атон?
       Мерира крепко сжал в руке шкуру гепарда и решительно шагнул вперед.
       -Владыка Обеих Стран! Я должен ответить тебе правду, хоть она и может огорчить твое сердце. Прочна застарелая ересь в сердцах сынов Черной Земли, страх и почтение, которые вызывают в них многочисленные идолы, не дают утвердиться истинной вере, а речи подстрекателей, недовольных твоей божественной мудростью и пророческим учением о едином боге, заставляют людей отвращать взоры от лика истинного бога. Закрой храмы Амона и прочих идолов, прикажи стереть их имена со стен и алтарей! Изгони подстрекателей и всех, кто склонен к неповиновению и смуте, возроди мощь и славу творца тепла и света!
       Мерира в подражание царю воздел руки вверх, длинная тощая фигура подалась вслед за руками так резко, что выступившие ребра грозили прорвать темную напрягшуюся кожу. Но Аменхотеп спокойно выслушал эту страстную речь, блеск в его глаза угас, лицо приняло обычное безмятежно-задумчивое выражение. Он милостиво кивнул и поднял руку, как бы останавливая поток слов, готовых прорваться из уст ближайшего сподвижника.
       -Ты не огорчил меня, Мерира, ибо я услышал от тебя то, что готов был услышать. И жду помощи от всех вас для достижения торжества истинной веры. Можно силой изгнать подстрекателей и недовольных, можно разбить статуи и стереть надписи, но нельзя стереть из умов и сердец тысяч людей то, что им внушали с рождения...Люди устроены так, что искренне призывают бога лишь тогда, когда им тяжко, когда страдают тело и душа. Ты помнишь наши долгие беседы, хранитель истины, о том, что движет людьми, заставляя их верить в божественное предопределение судеб и событий. И я думаю теперь, вспоминая эти наши беседы, что одного лишь нашего желания и призывов к людям мало для них, для обретения ими истинной веры... Ибо за каждым ярким днем неизбежно наступает мрак ночи, а восхваления Атону, вырванные силой, столь же неискренни и опасны, как речь льстеца, таящего в сердце коварство и измену...
       Аменхотеп взглянул на превратившегося в слух Мерира, неуловимая усмешка чуть тронула его губы при встрече с напрягшимся каменным взглядом Рамоса. Лицо Аменхотепа потеплело и оживилось, когда он заметил полный терпеливого ожидания взгляд Туту, начальника всех строительных работ в стране, ведавшего также работой зодчих , художников и скульпторов. От этого сильного энергичного и прямолинейного в поведении человека шло легко ощущаемое царем тепло, и пока он чувствует его, этот человек не предаст...
       -Я слышал перед вашим приходом грохот разбившейся плиты, она упала и разбилась у стен нового храма Ра, который должен стать первым храмом Атона. - Аменхотеп недовольно поморщился. – Досадная случайность, загубившая долгий труд каменотесов, художников и резчиков по камню...
       Туту виновато потупился и тут же поднял взгляд, просящий понимания и прощения.
       - Я сразу же послал туда человека и мне только что сообщили о причине этого случая. Один из тех, кто тянул веревки, поднимая плиту, был болен сердцем. От напряжения всех сил, у него возникло удушье, он выпустил веревку и упал вслед за плитой. – Торопливо заговорил Туту. – Но плита могла уцелеть, если бы у подножия стены была сделана песчаная насыпь, как я приказывал. Начальник этих работ будет сурово наказан.
       -Жаль потерянных трудов и времени. – Аменхотеп опять поморщился, отвернулся от собеседников и подошел к своему креслу.Щенок гепарда, уютно свернувшийся на нем, встал, потянулся гибким телом, спрыгнул на пол и мурлыча, стал тереться о ноги царя. Усевшись в кресло он заговорил, не глядя на придворных. – Дело не только в том, что вместе с этой плитой потеряны труд и время, найдутся люди, которые усмотрят в этом случае недоброе предзнаменование. И я прошу , чтобы подобных случаев не происходило впредь. Храм должен быть закончен, воссиять в красоте и блеске, а для тысяч горожан надо устроить подобающий праздник в день его открытия с щедрой раздачей еды и питья. Слова истины легче доходят на сытый желудок. Ты помнишь, Мерира, эти слова моего отца...
       Аменхотеп обернулся к Рамосу.
       -Кто ожидает сегодня моего выхода в зале для приемов? Откуда они прибыли и чего хотят?
       -Опять прибыли посланцы сирийских и финикийских князей. Они ждут того же, что и прежде – помощи войсками, чтобы отстоять эти подвластные нам земли от нападений хеттов. От себя осмелюсь лишь добавить, что наши лазутчики подтверждают сообщения о частых набегах хеттов, о...Владыка Обеих Стран. – Рамос как бы подавился, собравшись было сказать привычное. « Мощный Бык Черной Земли» и через силу выдавил из себя другое из пышных обращений к царю. И опять усмешка чуть тронула губы Аменхотепа.
       -Когда возводят храм, заботятся о том, чтобы колонны и стены его были достаточно прочны, а о пристройках заботятся уже после...- Заговорил царь после недолгого молчания. – Мы, пожалуй, пошлем войска на этот раз, но не в Сирию и Финикию, а на границы Кемт, чтобы у хеттов не появился греховный соблазн проникнуть и на наши земли. Что касается тамошних раздоров и набегов, то как знать – не к лучшему ли это. Когда шакалы дерутся из-за антилопы, охотникам легче отобрать у них добычу...
       Аменхотеп поднял руку, завершая беседу и сделал затем привычный жест, как бы одевая корону. Рамос взял золотой молоточек со столика и ударил в бронзовый диск на подставке. Вошли придворные хранители царского скипетра и короны, одежд и других знаков его власти. Они поклонились, коснувшись лбами пола, подошли к царю и быстрыми осторожными движениями принялись за привычную работу, готовя властителя Черной Земли к выходу в тронный зал. Рамос и Туту взяли опахала и пошли вслед за царем, впереди которого важно шагал Мерира. Ожидавший на пороге придворный распорядитель громко объявил о милостивом желании фараона дать своим подданным возможность лицезреть его...
1. Великое Зеленое море - Средиземное море.
2. Уасет «греческое – Фивы» - столица Египта в описываемый период.
3. ...Обеих стран – то есть, Верхнего и Нижнего Египта.
       
       
       









       


 

       Глава шестая

       В глубине пристроек за каменной громадой храма, в полутемном прохладном помещении без окон отдыхал после утренней прогулки по храмовым угодьям Нахт, Верховный жрец Амона. Квадрат солнечного света из люка в потолке падал у ног жреца, обутых в легкие плетеные сандалии. Нахт был гол по пояс,если не считать традиционной шкуры гепарда, перекинутой через плечо. Положив темные жилистые руки на подлокотники кресла, старик задумчиво следил за игрой пылинок в столбе света, падавшего у ног. Иногда он вытирал платком бритый череп и раздраженным взором заставлял понижать голос двух молодых жрецов, читавших по очереди потемневший свиток папируса о временах давно минувших, о славных деяниях былых царей, столь непохожих на то, что творится сейчас. А творится неслыханное, повергающее сердце в смущение и растерянность.
       Молодые жрецы сидели перед Нахтом на пестрой циновке, подогнув под себя ноги, и ровными отработанными голосами читали о царствовании грозного Менхеппера. Когда Нахт замечал, что чтец начинает уставать, то коротким жестом приказывал ему передать свиток другому жрецу.
       Однако ровное умиротворявшее обычно чтение древних текстов не приносило сейчас успокоения, тревоги сегодняшней жизни не давали унестись душой в милое сердцу прошлое. Да и как не тревожиться, если порядки и религия, вводимые нынешним царем, грозят низвергнуть с вершин богатства и могущества его и многих знатнейших людей Кемт, оставить без должностей и чинов, без отвергнутых царем богов, объявленных им звероподобными идолами. А слуг их – страшно сказать! – называет в кругу ближайших сподвижников не иначе как толпой бездельников, пожирающих труд и богатство страны! Как же быть и что делать, как жить и противостоять смутьяну и вероотступнику, угнездившемуся на самой вершине власти, на троне Черной Земли.?
       А впрочем, надо ли так сильно удивляться политике нынешнего царя ? Всегда, во все времена цари стремились к власти, неограниченной, ни с кем не разделенной, как , например во времена древних деспотов, строителей великих пирамид. Вот они-то действительно разоряли страну, заставляя сотни тысяч людей десятилетиями строить себе гигантские гробницы. Забывались походы в далекие страны за богатой добычей и славой, скудели урожаи и редели стада. И что же? Огромные пирамиды высятся до сих пор, засыпаемые песками пустыни, мумии властителей, мечтавших о бессмертной славе, давным-давно выброшены из пирамид взбунтовавшейся чернью...Да. Но то, что было, то давно прошло, а вот что делать теперь. Нахт с ожесточением потер платком лысый череп. Если потуги покойного царя уменьшить влияние и богатство слуг Амона вызывали у Нахта лишь скрытую усмешку, то теперь при его хилом сыне это стремление неожиданно стало грозной и действенной силой...
       Когда же все это началось и как он, главный духовник наследника престола, просмотрел угрозу, произраставшую из слабосильного подростка? Нахт встал из кресла и раздраженно махнул рукой молодым жрецам, мгновенно замолчавшим. Старик прошелся несколько раз вокруг своего кресла, потирая ноющую поясницу. Да, просмотрел, хотя царевич рос под его постоянным пристальным вниманием. Аменхотеп рос тихим задумчивым мальчиком. Сторонился шумных забав, но любил прогулки по реке и зеленым рощам, подолгу рассматривал древние храмы и гробницы, подолгу расспрашивал о них. Он рано и быстро овладел трудным искусством чтения и письма, без труда читал даже древние тексты. Любил цветы и животных, которых отлавливали для него по всей стране и за ее пределами, потом увлекся работой художников и скульпторов. Все это было, но все это правильно – будущий властитель Кемт должен знать историю, природу и искусство своей страны, хотя не мешало бы еще увлечься военным делом, учиться владеть оружием и водить боевые колесницы...Потом наследник престола заболел той тяжкой и долгой болезнью, которая нередко поражала жителей Черной Земли. Болезнь ослабила его , лишив тело мужественной стати, но юный Аменхотеп все же преодолел свой недуг, сильно изменившись после болезни не только телом, но и душой. Именно тогда, в дни болезни , к нему зачастили Мерира и Эйе, жрецы из Она, стремясь якобы укрепить дух наследника и молить богов о его выздоровлении , а он, многоопытный и дальновидный Нахт, не придал тогда этому должного значения...Вот тогда и были брошены в неокрепшую душу опасные семена ереси и богоотступничества. Жрецы Ра всегда с неприязнью относились к жрецам Амона и не упустили благоприятную возможность приблизиться к наследнику престола и усилить свое влияние при дворе...
       Встречаясь затем с юным Аменхотепом и слушая его рассуждения, которые отличались порой недетской наблюдательностью, Нахт снисходительно усмехался, пряча усмешку в низких поклонах. Наследник престола Кемт никогда не казался ему достойным короны, способным властвовать твердо и уверенно, вселяя страх и сгибая непокорных. И это устраивало Нахта, как и других влиятельных вельмож при дворе. Что же, не всем дано быть сильными властителями, а при слабом можно и самим повластвовать...Но однажды был разговор с юным наследником, после которого в сердце Нахта впервые появилось нечто похожее на тревогу садовника, заметившего вдруг, что из заботливо лелеемого саженца произрастает совсем не то, что ожидалось. Аменхотеп взглянул тогда прямо в глаза старого служителя Амона и взгляд этот, спокойный и твердый, вызвал беспокойство у Нахта, почувствовавшего, что он услышит сейчас нечто такое, на что трудно будет ответить достойно.
       -Скажи, Учитель, почему люди изображают богов именно такими? - Одна рука царевича показала на статую Амона, другая рука взяла с подставки изящную статуэтку бога мудрости Тота с головкой речной цапли. – Ведь мастер должен видеть, то, что он желает изобразить, но разве скульптор, изваявший эту статую Амона, видел бога собственными глазами. Нет, он никогда его не видел, он просто подражает работам прежних мастеров...И кто может доказать, что бог мудрости и знаний существует в столь странном облике? Я никогда не видел богов и не знаю – видел ли когда-нибудь их ты...
       Взгляд юного Аменхотепа, в котором растерявшемуся на миг жрецу почудилась насмешка, казалось стремился проникнуть в глубь души, вызвав у старого служителя Амона раздражение, недостойное его возраста и сана. Захотелось прикрикнуть на дерзкого мальчишку, но царевич вдруг повернулся и ушел...
       И вот он уже несколько лет на троне Черной Земли, во всей полноте власти и умеет вызывать почтение и робость даже у людей многоопытных, известных красноречием и проницательностью, оставаясь при этом осторожным и скрытным. Нахт заерзал в кресле, пытаясь напряжением своего изощренного и гибкого ума проникнуть в помыслы царя. Он долго вынашивал и обдумывал эту свою затею с введением единого божества – это ясно. Зачем это ему нужно, какая цель. И это не загадка - один бог в небе, сияющий диск солнца и, соответственно, один властитель на земле, он же пророк единого бога, его земное воплощение. Отсюда власть полная, неслыханная и небывалая власть над всей страной и над всем миром – ведь солнце сияет не только над Черной Землей, оно освещает множество других народов и стран. И если следовать помыслам Аменхотепа, то и они должны склонить головы перед пророком единого сияющего бога.
       Нахт опять беспокойно заерзал в кресле, встал из него и забыв о молодых жрецах, не сводивших с него взглядов, стал ходить кругами по комнате, шлепая сандалиями словно простолюдин на рынке.Вот на какие цели могут быть направлены помыслы царя-еретика! Помыслы, рожденные ненасытным и дерзким властолюбием...Да. Воистину, нет ничего нового под солнцем. Подобное бывало и прежде, вечными памятниками суетному тщеславию служат все те же пирамиды. В тишине храмовой библиотеки, в отдельном ларце под его, Нахта, личной печатью хранятся только ему известные папирусы с текстами, начертанными писцами времен царей Хуфу и Хафра. Один из этих папирусов, темный, ветхий и зачитанный, прошедший за многие века через сотни рук, рассказывал малопонятными теперь письменами о том, что царь Хуфу вверг страну в небывалые беды и лишения. Подстрекаемый тщеславным желанием построить себе гигантскую пирамиду-гробницу намного выше ступенчатой пирамиды царя Джосера и надежно, навечно упрятать в нее свою му
мию, Хуфу согнал к столице десятки тысяч рабов и крестьян. Они прежде всего сложили из камня и кирпичей громадные загоны-казармы, ставшие для них местом короткого отдыха под сильной охраной. Множество кораблей и лодок, караваны ослов доставляли к месту строительства бессчетное количество зерна и овощей, рыбы, кувшины с маслом, чтобы прокормить строителей. Измученные пекари, случалось, падали в свои раскаленные печи, теряя силы и сознание, чтобы выпечь тысячи хлебов. Сотни носильщиков, сгибаясь под тяжестью вязанок с дровами и хворостом, кувшинов с водой и мукой шагали ежедневно к этим печам. И они часто падали, теряя сознание и силы под палящим солнцем. Так что же можно сказать о тех, кто выламывал в каменоломнях, обтесывал и шлифовал громадные каменные блоки и о тех, кто тащил потом из каменоломен деревянные салазки с этими блоками, доставлял их к реке и грузил потом на баржи, чтобы переправить через Хапи и выгрузить на противоположном берегу? О них можно сказать то же самое, что и о тех, кто выгружал громадные камни и тащил их затем к месту строительства пирамид – воистину, из камня были их сердца… Шли годы, страна изнемогала, истощалась, придавленная гигантской стройкой, миллионами каменных блоков, медленно, ряд за рядом ложившихся в каменную гору, уходившую ввысь, к небу и солнцу, пылавшему над головами строителей. Люди погибали от непосильного труда, и случалось, что истощенная страна не могла накормить тысячи строителей, возникали перебои в доставке пищи. Случалось также, что не хватало людей, чтобы поменять в положенный срок тех, кто работал на строительстве пирамиды. И тогда измученные, доведенные до отчаяния люди, крепко сжимая в натруженных руках камни и свои инструменты, бросались на охрану, врывались разъяренными толпами на улицы столицы, грабили склады и богатые дома, забирали зерно и скот, вино и масло. Пылали костры и дома, ревел скот, яростные крики, свист стрел и звон оружия заполняли город, становившийся местом сражения между стянутыми к столице войсками и взбунтовавшимися строителями.
       И вот тогда, как сообщают и другие тексты того времени, царь Хуфу решил закрыть все храмы в стране, запретил жертвоприношения богам, чтобы сберечь и направить все силы и средства на строительство своей гигантской гробницы. Это не тайна, об этом знают многие из тех, кто умеет читать и имеет доступ к древним текстам.
       Нахт покачал головой. Нет, это не тайна…Тайна, известная теперь только ему из этого древнего, чудом уцелевшего папируса, если верить безвестному писцу, состоит в том, что стареющего больного царя Хуфу мучил страх, что вот скоро он умрет, а его пирамида останется недостроенной и будет достроена кем-то другим из последующих царей и, конечно, для себя, а не для него, Хуфу. И тогда получится, что он все годы своего долгого царствования строил самую высокую пирамиду для кого-то другого. Эти мысли толкнули тогда Хуфу на неслыханно дерзкий замысел – он призвал на тайный совет главных жрецов бога солнца Ра и предложил им на обсуждение свой замысел – отобрать земли, скот и рабов, золото и серебро у всех храмов страны, кроме храмов бога Ра и утвердить поклонение только богу солнца – древнему покровителю царей Черной Земли.
       Жрецы Ра выслушали царя Хуфу и впали в смущение и растерянность. Они попросили Хуфу дать им три дня и три ночи для раздумий над столь неслыханным и важным делом. Хуфу отпустил жрецов, потребовав держать все сказанное на совете в великой тайне. Когда жрецы явились к Хуфу в назначенное время, то старший из них пал перед царем на колени и, простирая к нему руки, поблагодарил за великую честь и власть, которые он намерен дать слугам бога солнца, утвердив его единственным богом в стране. Но время для исполнения такого замысла совсем неподходящее в стране, истощенной строительством великой пирамиды, терзаемой бунтами и смутами. Отвержение древних богов может вызвать всеобщее возмущение в стране, направляемое слугами отвергнутых богов и местной знатью. Начнутся неслыханные бунты и мятежи, которые окончательно ослабят и погубят страну, в нее хлынут толпы кочевников из Азии и племена черных с Юга, давно ищущих возможности захватить земли и богатства Кемт.
       Хуфу испугался тогда, осознав безрассудство своих замыслов, согласился со жрецами Ра и отпустил их, вновь потребовав хранить все сказанное в великой тайне.
       Нахт опять покачал головой, вспоминая строки древнего текста. В великой тайне…А ведь кто-то все-таки сделал запись этого текста, не оставив своего имени и звания. И очень может быть, что это был как раз один из тех жрецов, которые разговаривали тогда с царем Хуфу…Да, верно говорят, что нет ничего нового под солнцем. Прошли годы, рядом с пирамидой царя Хуфу появились другие пирамиды, и огромная скала возле них обрела под руками скульпторов облик льва с царским лицом. Много воды унес в море Хапи, горячий ветер пустынь заносит песком древние постройки…

       
 .И вот теперь к таким же целям, что и царь Хуфу, стремится Аменхотеп, подстрекаемый своими страстями и многочисленными советчиками. Но таких целей невозможно добиться, не опираясь на сильных преданных людей. И Аменхотеп потихоньку собирает вокруг себя нужных ему людей, отбирает и проверяет , их немало уже набралось. И будет больше, намного больше. Если это допустить...Но что же делать царю с прежними вельможами и слугами отвергнутых богов. Что делать царю с ним, с Нахтом. Ответ подсказывал весь жизненный опыт старого жреца – новые начинания делаются новыми людьми, молодыми и сильными. А старых отправляют на покой или в ссылку. Или уничтожают. Если позволят себя уничтожить... Мыслимо ли, чтобы он, Нахт, человек, которого боялись покойный царь и все его вельможи, имя которого известно и уважаемо даже за пределами Кемт, вдруг стал незаметным и ничтожным как островок в дельте Хапи!
       Кулаки старика сжались от ярости до боли , он шумно задышал и вдруг ощутив знакомую ноющую боль в сердце, остановился в потоке солнечного света, борясь с возникшим удушьем. Обернувшись с выпученными глазами в сторону молодых жрецов, он сделал через силу жест, призывающий на помощь и вскоре тяжело опустился в кресло, поддерживаемый с двух сторон. Отдышавшись и хлебнув целебного отвара из серебряного кувшинчика, всегда стоявшего рядом с его креслом, Нахт постепенно стал успокаиваться и приводить мысли в порядок, затем бросил строгое замечание чтецу.
       -Читай медленнее, Сехнем. Вникай в то о чем читаешь – тогда и слушателям будет ясно, о чем идет речь.Запомни это...
       Настой целебных трав, проверенный веками, вскоре принес успокоение, исчезла боль в сердце, мысли стали яснее и появилось чувство неловкости перед молодыми жрецами за недостойное проявление беспокойства, а значит и слабости в их присутствии. Слушая мерный речитатив чтецов, Нахт вновь задумался, ища пути выхода из тупика, в который загоняли его и других приверженцев древней веры нововведения Аменхотепа. Нахт сам видел и лучше других понимал всю запутанную сложность и противоречивость верований Черной Земли. Разные области и города выделяют и особо почитают того или иного из многочисленных богов и все эти боги в сложных отношениях между собой, трудно подчас определить их старшинство и степень могущества. Ведь как и среди людей, среди богов тоже есть высшие и низшие...
       И вся эта путаница сознательно усложнялась в течение веков самими жрецами. Нахт угрюмо усмехнулся от этой мысли. А как же иначе. Чем сложнее и непонятнее учение о боге, тем больше страха и почтения оно вызывает у людей. Нахт знал это абсолютно точно. Но у некоторых людей с дерзким и недоверчивым складом ума неясность порождает сомнения и опасное вольнодумство и даже неверие. Такие люди всегда были и есть. Вот сейчас, например, таким вольнодумцем стал сам царь. Сила, богатство и влияние жрецов Амона давно беспокоили царей Черной Земли, видевших в этом угрозу своей власти. Поэтому понятно желание Аменхотепа устранить эту угрозу вместе с многочисленными богами и их служителями. Нахт вновь напряг свой гибкий многоопытный ум. Быть может надо, пока не поздно, примкнуть к сторонникам царя и стать одним из его помощников в деле торжества нового вероучения. Но для этого надо быть моложе, надо иметь силы и здоровье, которых мало теперь, на склоне лет. И главное – надо чтобы царь доверял ему. А доверия к Нахту у этого длиннорукого ублюдка, змеей свернувшегося на троне, нет и быть не может...
       За легкой тканью, прикрывавшей вход в помещение, послышались слова молитвы, очищающей от дыхания зла.
       -Войди, Ранефер! – Нетерпеливо крикнул Нахт, обрадованный приходом верного человека в эту нелегкую для него минуту. – Ты был во дворце. Скажи, какие новые обиды и притеснения выпали нам, хранителям древней веры.
       Ранефер остановился в нескольких шагах от кресла Нахта и помолчал со смущением человека, вынужденного сообщать неприятные вести. Нахт жестом велел молодым жрецам исчезнуть и они поспешили сделать это быстро и бесшумно. Нахт подозвал Ранефера поближе к себе.
       -Не бойся огорчить меня...Что же случилось? Царь приказал закрыть все храмы и петь гимны на восходе солнца? Или, быть может, чувствует себя настолько могущественным, что приказал изгнать из столицы всех слуг Амона?
       -Нет, хранитель истины, до этого пока не дошло. – Ответил с легкой усмешкой Ранефер. – Царь выслушал иноземных послов и долго расспрашивал их о положении дел на границах Кемт. Наконец он милостиво обнадежил их, пообещав направить войска для укрепления границ. Вряд ли это обрадовало послов, просивших воинов для участия в боях с хеттами и для изгнания их за границы своих княжеств.
       -Ну что же, это правильное решение. – Сухо ответил Нахт. – Какое нам дело до тамошних князей и до их распрей с соседними народами. Пусть воюют и ослабляют друг друга, больше будут ценить нашу помощь и силу и охотнее будут выплачивать дань...что еще сказал Аменхотеп о вводимом им новом вероучении, какие новые затеи подсказывает его божественая мудрость.
       -Царь повелел прекратить строительство храмов и святилищ богам Кемт, а начатые достраивать, посвящая Атону. Единственное, чему можно и должно поклоняться теперь каждому, кто поддерживает еретическое вероучение – это изображение солнечного диска, простирающего руки-лучи к созданиям своим. Если же такого изображения нет поблизости, то не возбраняется воздеть руки прямо к солнцу – живому лику бога истинного и вечного...Однако, это обязательно только для приверженцев нового вероучения. Царь объявил, что не запрещает сынам Черной Земли поклоняться любым богам, но из царской казны не будут отпускаться средства для храмов, а для крестьян отменяется повинность отработки положенного срока на храмовых полях. Храмы, по словам царя, и без того достаточно богаты...
       Нахт слушал неподвижно и молча, угрюмо разглядывая игру пылинок в падавшем сверху солнечном луче. И словно увидев наконец нечто, давшее ответ его мыслям, негромко сказал Ранеферу, когда тот замолчал.
       -Довольно, я все понял и вижу теперь, что был встревожен незря. Призови ко мне Рамоса, старого военачальника Усемара, главного жреца храма Тота, а также начальников сепов, прибывших в столицу. Будь осторожен и немногословен, постарайся узнать мысли и настроения каждого. Тем, кто заслуживает доверия, передай мою просьбу придти сюда к восходу луны. Я хочу сказать им нечто важное ...
       Ранефер поклонился и бесшумно исчез. Нахт долго еще сидел в одиноком раздумье, мрачно покачивая головой, затем устало вздохнул и медленно, осторожно делая каждый шаг, поднялся по каменным ступеням на крышу храма.
       Пылавшее в яркой синеве солнце нагрело полированные плиты перекрытия так, что не будь на ногах жреца сандалий, по плитам нельзя было бы идти. Нахт, которого одолевала ломота в костях, любил по вечерам, когда солнечный жар ослабевал, постелить кусок ткани на эти плиты и полежать, чувствуя как тепло переходит в тело, изгоняя боль в суставах. А сейчас, взглянув мельком на солнечные часы возле площадки жрецов-астрономов, он устремил взор вдаль, на привычную картину жизни долины Хапи. Был второй месяц жатвы. На желтых пшеничных полях суетились темные фигурки в белых набедренных повязках, издалека доносились приглушенные крики, которыми крестьяне погоняли ослов, навьюченных снопами. На реке две рыбацкие лодки с трудом тянули против течения сеть, тяжелую от обильного улова. Над ними с криками носились птицы, ухитряясь выхватывать трепещущую рыбу из показавшейся наружу сети.
       О чем думал старый служитель Амона, глядя на воды Хапи, текущие величаво и неотвратимо, как само Время. Быть может, он думал о тщетности и суетности человеческих помыслов и дел рядом с этим бесконечным движением великой реки. Или вспоминал молодость, весь свой жизненный путь к власти, к высокому положению Главного жреца Амона. Нет, такие мысли редко посещали его ум, вечно занятый интригами. А сейчас его раздражала вся эта благостная картина мирного труда и благополучия. Пусть бы река не разливалась так щедро в этом году, оставив поля без обильной влаги, пусть неурожай породил бы голод и болезни – тогда совсем нетрудно было бы объяснить все эти беды вероотступничеством царя и его приспешников...
       
       1. Тронное имя Тутмеса Третьего, фараона-завоевателя, совершившего ряд походов в соседние с Египтом страны
       2. По мнению некоторых исследователей фараон Аменхотеп Четвертый «Эхнатон» перенес в юные годы заболевание бильгарцией – болезнью, вызываемой разновидностью мельчайших паразитов, поражающих внутренние органы.
       

       














       Глава седьмая

       
       Дневная жара начала ослабевать, к вечеру от реки потянуло прохладой, когда Яхмос, отдохнув в родительском доме, отправился навестить своего приятеля Бакта, с которым дружил еще со времени совместной учебы в городской школе писцов. Яхмосу легче давалось трудное искусство начертания и чтения сложных иероглифов и он охотно помогал своему неспокойному товарищу, умевшему дерзкими вопросами вызывать гнев учителей, не всегда способных ответить на неожиданные вопросы, но всегда умевших больно бить палками по спине. Хотя позже пути мальчиков разошлись, они не перестали дружить, а в последнее время их дружба стала сильнее. Яхмосу не нравилось в мрачных стенах храма, куда его отдал отец. Бесконечное повторение молитв и обрядов, строгие порядки и постоянные тайные интриги между жрецами нагоняли тоску и Яхмоса все время тянуло к веселому школьному товарищу, занятому интересным делом, которое всегда нравилось и Яхмосу.Он часто уходил из храма под разными предлогами к Бакту, который вместе с отцом и помощниками делал в мастерской росписи на деревянных досках и каменных плитах, а потом острыми резцами и колотушками вырезал на них целые картины, шлифовал их мелким речным песком и покрывал затем разноцветными красками. Яхмос, с облегчением выбравшись из мрачных храмовых недр, с радостью включался в эту работу, пробовал сам наносить рисунки на дерево. Работать с камнем ему пока не разрешали – неосторожное движение могло загубить тщательно обработанную плиту. Бакт и его отец Мен говорили с одобрением, что у Яхмоса получается неплохо и он может стать настоящим мастером, если возьмется за дело всерьез.
       Иногда в мастерской появлялся невысокий худощавый человек лет тридцати с высоким лбом над задумчивыми глазами, в которых , казалось, таилась скрытая печаль. Это был Тутмес, известный в столице художник и скульптор, изготовивший немало прекрасных статуй и бюстов, изящных росписей для крупных чиновников, для храмов и для царского двора. Ходили слухи о его необычайной влюбленности в прекрасную Неферт, супругу царя. Тутмес иногда приносил в мастерскую Мена скульптурные изображения Неферт, доверяя их шлифовку только рукам Мена. Затем благодарил старого мастера, щедро платил за работу , но грусть в его глазах не исчезала – Тутмес оставался недоволен своей работой и это хорошо понимали Мен и его помощники.
       Однажды Тутмес принес в мастерскую Мена заказ от царского вельможи Туту на изготовление росписей в его новом доме. Бакт поспешил рассказать об этом своему приятелю Яхмосу.
       -Это будут росписи, невиданные в Кемт! – Хвастливо говорил Бакт, оттирая перепачканные краской руки. – Настали другие времена, другие порядки...Царь разрешает теперь художникам творить свободно, забыв о старых правилах и способах. Хочешь, Яхмос, работать с нами. Если росписи понравятся Туту, он может помочь тебе уйти из храма.
       Яхмос с радостью согласился и благодаря вмешательству Туту получил разрешение Нахта поработать над росписями в доме царского вельможи. Быстро пролетели дни, заполненные интересным, хотя и нелегким напряженным делом. Иногда приходилось работать и ночью, при чадящем свете масляных светильников, стоя высоко под потолком на шатких скрипучих подмостках, осторожно окуная кисть в горшочек с краской, болтавшийся на шее...Туту остался доволен и щедро одарил мастеров, но у Яхмоса тогда не хватило духу обратиться к вельможе с просьбой помочь уйти из храма. Юношу пугала мысль о мести всесильных слуг Амона, не прощавших такие поступки. Больше всего Яхмоса страшила мысль о том, каким ударом будет это для его родителей, особенно если с ним случится неожиданное несчастье или неведомая тяжкая болезнь, насылать которые слуги Амона были известные мастера...
       Подойдя к резным дверям дома Бакта, юноша постучал в дверь бронзовым молоточком, висевшим у ручки. Дверь долго не открывали и когда она наконец отворилась, за ней перед Яхмосом возникло угрюмое лицо старого раба-нубийца. Он молча провел юношу во двор, где несколько мастеров были заняты работой над облицовочной плитой. Бакта и его отца среди них не было.
       -Вот, дали срочный заказ, - нубиец кивнул в сторону работавших мастеров. – Уронили плиту при отделке нового храма и она раскололась...
       -А где же Бакт и его отец? – Спросил Яхмос.
       -Я здесь...- Послышался негромкий глуховатый голос. Юноша , обернувшись на этот голос, увидел в темном дверном проеме знакомую сутулую фигуру с безвольно повисшими вдоль тела длинными мускулистыми руками. Встревоженный Яхмос подошел ближе, поприветствовал старого мастера и спросил его о сыне. Старик сделал несколько нетвердых шагов и бессильно опустился на гранитную глыбу посередине двора.
       -Беда пришла в наш дом... Недавно Нахт со своей свитой зашел в нашу мастерскую. Мы все были заняты работой и Нахт стал гневно упрекать Бакта за то, что тот дерзко нарушает своей работой освященные веками традиции искусства Кемт, призванные, прежде всего, возвеличивать богов. Бакту лучше было бы промолчать и не дразнить эту старую гиену...Но ты знаешь моего сына...Он ответил, что теперь каждый художник волен творить так, как считает нужным и может все изображать таким, каким оно живет под солнцем. Нахт так рассвирепел, что налился кровью и приказал схватить Бакта как дерзкого святотатца и безумца. Бакту связали руки и отвели в работный дом при храме Амона...
       Старик вдруг всхлипнул и безнадежно махнул рукой.
       -Я уже ходил туда, хотел упасть на колени перед Нахтом и молить о прощении моего сына. Но меня не допустили к нему, сказали только, что Бакта уже отправили в каменоломни. Ты ведь знаешь Нахта...Все мои надежды теперь на Туту и Тутмеса – оба они знают и любят Бакта и могут помочь освободить его...
       Яхмос не мог поверить в услышанное. Отправить Бакта в каменоломни! Чтобы он умирал там под палящим солнцем от непосильного труда волей жестокого жреца!
       -Надо, чтобы царь узнал об этом случае. – Заговорил Яхмос, присаживаясь рядом со стариком. – Ведь Бакт хороший мастер, каких немного в столице, к тому же его знают Туту и Тутмес, люди близкие к царю...Я думаю, Бакта удастся освободить!
       -Я тоже хочу верить в это. Но ведь ты знаешь слуг Амона. Даже царь избегает открытого разрыва с ними. Захочет ли он ссориться с могущественными людьми, с Нахтом из-за какого-то мальчишки-художника?..
       Упоминание о Нахте заставило Яхмоса вспомнить о письме, которое он должен вручить главному жрецу Амона. Пообещав старику сделать все, что в его силах для освобождения Бакта, юноша торопливо направился к храму Амона. Он быстро добрался до окраины города и перепрыгивая через мутные каналы, вышел к роще финиковых пальм, через которую шла дорога к храму. Встречая на пути пастухов, гнавших с пастбищ коз и коров, юноша уже в сумерках добрался до аллеи сфинксов, тянувшуюся прямо ко входу в храм, затем прошел просторный двор и непроглядный мрак огромного зала, сплошь заставленного рядами высоких массивных колонн и уже собрался шагнуть из темноты в освещенный появившейся на небе луной небольшой дворик перед помещениями для старших жрецов, но услышал вдруг шаркание сандалий и негромкие голоса...
       Из черной полосы тени в освещенный луной дворик вышли двое рослых стражников с дубинками в руках. Удивленный появлением таинственных охранников, которых он раньше никогда не видел здесь, Яхмос, не желая встречи с ними, проскользнул в тени ко входу в комнату Нахта. Уже издалека он увидел светлый квадрат впереди – занавесь, освещенную горевшими в комнате светильниками. Слышались голоса нескольких человек. Прислушавшись, Яхмос понял, что совещание в разгаре и кончится нескоро. Он уже собрался было подняться на крышу к жрецам-астрономам, чтобы в их обществе скоротать время до конца совещания у Нахта, но вдруг в общем гуле голосов четко различил громкие слова Нахта.
       -Мы стоим на пути царя-вероотступника! Задумав уничтожить древнюю веру народа Черной Земли, он рано или поздно уничтожит и нас, служителей богов и потомков древних прославленных родов!
       На освещенной занавеси мелькнула тень – Нахт сделал успокоительный жест и послышавшиеся в ответ взволнованные голоса смолкли.
       -Воистину загорелось сердце царя непомерной гордыней, жаждой власти, неразделенной ни с людьми, ни с богами. – Вновь заговорил в наступившей тишине Нахт. – Вдумайтесь в то, что говорят уста еретика. «...Единый и всеблагий Атон на небосклоне и сын его, пророчащий на земле...». Значит, если нет богов, кроме Атона, царственный еретик может отнять богатства и земли, скот и рабов у храмов. Сам же он становится властителем плоти и душ сынов Черной Земли и может щедро одаривать отнятыми у нас богатствами тех, кто предан ему и поддерживает еретическое учение. А таких уже сейчас немало и будет гораздо больше.
       Нахт замолчал, как бы давая своим слушателям возможность осмыслить сказанное им, затем заговорил гораздо тише и спокойнее.
       -Я уже не раз обращался к древним рукописям и взывал к богам-покровителям нашей земли, искал ответа и в расположении созвездий. И ниспосланное свыше вдохновение порождает в моей душе лишь один ответ – надо обратиться к суду Осириса! Отправим вероотступника на суд истинного бога, на праведный суд по заслугам!
       В это время затаивший дыхание Яхмос невольно вздохнул, поняв, что Нахт предлагает умертвить царя, направив его грешную душу на суд бога подземного царства мертвых. Прервав себя на полуслове, Нахт крикнул.
       -Сехнем, Ануб! Возьмите светильники и оружие, проверьте – не подслушивают ли нас! Воистину, я слышу дыхание доносчика!
       Занавесь осветилась ярче, к ней направились со светильниками молодые жрецы. Потрясенный Яхмос только теперь понял в каком положении он оказался и помчался быстрее антилопы к выходу. Он бежал в полном мраке, рискуя разбиться об одну из колонн, подгоняемый мыслью, что Нахт поднимет сейчас на ноги жрецов и рабов в мастерских и службах, примыкавших к храму. Запылают факелы, зальются лаем свирепые псы, перекроют входы и выходы и тогда горе ему, случайно узнавшему то, что грозит гибелью знатным и могущественным...
       Он пробегал уже колонный зал, когда услышал яростные крики, приказывавшие перекрыть выход и зажечь побольше факелов. Однако эти приказания запоздали, Яхмосу удалось успеть выбежать из храмовых построек. Заговорщики выбежали вскоре следом и, чадя факелами, столпились у входа. Вглядываясь в освещенную луной местность, они старались разглядеть бегущую фигуру доносчика, но все вокруг было тихо и неподвижно, они никого не смогли заметить.
       -Он не убежал – спрятался где-то и сидит, трясясь от страха! Обыщите каждый локоть земли вокруг, два золотых кольца тому, кто схватит доносчика ! – Захлебывающийся от ярости голос Нахта вывел из растерянности жрецов и слуг. Размахивая факелами, они побежали в разные стороны, огни замелькали между деревьев в саду.
       Выбежав из храма, Яхмос забежал за угол и добрался до глубокого канала, тянувшегося от берега Хапи к храмовым садам. Юноша вошел в воду и ныряя время от времени, добрался до берега реки. Здесь, почувствовав себя в безопасности, он с тревогой открыл пенал, где хранилось письмо и облегченно вздохнул, увидев, что свиток остался сухим.
       Между тем после долгих поисков жрецы и слуги вернулись ко входу в храм, где метался в ярости Нахт. Увидев, что доносчик не пойман, он разразился новыми проклятиями и со злобой ткнул пальцем в сторону замерших от страха охранников, мимо которых сумел проскользнуть незамеченным Яхмос.
       -Связать их и бросить в подвал! Завтра они получат по заслугам!
       Он постоял еще, напрягая зрение и оглядывая залитые лунным светом окрестности, затем повернулся и исчез в темном входе в храм. За ним молча пошли Ранефер, Джхути и другие заговорщики. Проходя через двор, один из них нагнулся и поднял что-то. В комнате Нахта ему вручили находку – это была новая еще сандалия из хорошо выделанной кожи. Все собрались вокруг Нахта, охваченные тревогой – значит, не показалось, кто-то действительно слышал их речи и сумел скрыться от них...
       -Он не видел нас, - заговорил Джхути. – но он слышал имена и голоса наверняка известные ему.
       -Но может быть , - подал голос более спокойный и рассудительный Пенамон, - сандалия лежала там давно, потерянная кем-то другим?
       Ранефер отрицательно помотал головой.
       -Я шел этим путем сегодня и ничего не видел, а глаза у меня, хвала Амону, как у сокола. Воистину, надо ждать беды...
       Нахт еще раз внимательно осмотрел сандалию и подал ее одному из молодых жрецов.
       -Возьми эту сандалию, Сехнем, и расспроси сандальщиков, узнай кто и для кого делал такие. Обувь дорогая и мастер может помнить заказчика.
       Затем Нахт обвел тяжелым взглядом собравшихся, стараясь определить насколько каждый из них встревожен случившимся, а значит насколько можно положиться на того или иного из своих гостей. И каждый, понимая это, постарался изобразить спокойствие и твердость духа.
       -Укрепитесь сердцем и занимайтесь каждый своим делом и храните молчание о случившемся. – Заговорил наконец Нахт, внушительно и четко выговаривая слова. – Даже если доносчик что-то слышал, это будут просто слова презренного доносчика. Они мало что стоят без доказательств. Если все будет тихо, то на исходе третьего дня вам сообщат о сборе в новом месте...



       




























       Глава восьмая

       Яхмос долго не мог заснуть в своей маленькой душной спальне. Захватив тюфяк, он выбрался на крышу. Здесь, беспокойно ворочаясь под холодным мерцающим светом звезд, он стал приводить в порядок впечатления от сегодняшних событий. Мысль о том, что по сандалии могут определить имя ее владельца, пришла ему сразу, еще по пути бегства из храма. Поэтому он выкинул вторую сандалию в канал. Но что же делать теперь. Он не явился к Нахту с докладом о поездке в Меннефер и не отдал ему ответное письмо старшего жреца Птаха. Может быть, надо исчезнуть из города на несколько дней и явиться к Нахту потом, якобы сразу из поездки в Меннефер? Ведь никто из жрецов Амона еще не видел его. Можно предупредить родных и слуг, чтобы молчали о его приезде...Но нет – его уже видели в мастерской старого Мена, а главное – его конечно же заметили и узнали сегодня утром на пристани, где как знал Яхмос осведомители Нахта зорко следят за всеми, кто прибывает в столицу.
       Может быть, не надо было поддаваться страху и убегать из храма? Просто отдать письмо Нахту. Но он сразу бы понял, что юноша слышал слова, сказанные в его комнате, и догадался, что готовится заговор против царя. Отдав письмо, Яхмос отдал бы заговорщикам и собственную голову, ибо узнал то, что не должен был знать никто, кроме самих заговорщиков...В лучшем случае его заставили бы дать клятву о молчании и тем самым сделали своим сообщником. Яхмос поежился от этой мысли. Нет, он не станет пособником темных и страшных дел! Да...Но как знать, может быть он уже стал таким сообщником, доставив письмо из Меннефера. Ведь он не знает о чем говорится в этом письме, о котором Нахт приказал хранить полное молчание и вообще забыть об этой поездке, отдав ему письмо...Не стал ли он, Яхмос, гонцом, связным между Нахтом, главным заговорщиком, и его сообщниками в Меннефере ...
       Заснул юноша не скоро, перебрав в уме множество разных планов дальнейшего поведения и остановившись на решении помочь Бакту бежать из каменоломни и скрыться вместе с ним на какое-то время. А там уж они вместе обязательно что-нибудь придумают, ведь у Бакта есть влиятельные знакомства при дворе...Обдумал юноша и план спасения товарища.
       Утром он спустился во двор и умылся у колодца. Затем попросил у кухарки кувшин молока и горячую, только что выпеченную лепешку. Перекусив, он собрал узелок с кое-какими вещами и одел несколько золотых браслетов – подарок матери. Сделав это, Яхмос написал короткое письмо и положил его вместе с письмом из Меннефера в шкатулку, которую старательно запрятал. Затем велел служанке передать отцу короткую записку на клочке папируса и отправился на пристань.
       Несмотря на ранний час, там уже кипела работа, было как всегда шумно и тесно от многолюдной суеты. Грузились и разгружались корабли, рыбаки причаливали к набережной и вытаскивали из своих суденышек корзины, полные трепещущей рыбой. Зайдя в одну из харчевен, пропахшую запахом жареной рыбы, Яхмос отыскал в углу знакомое лицо старого Мехи, сидевшего с кувшином пива. Юноша поприветствовал старого воина и спросил, у кого можно взять лодку на несколько дней.
       -Возьми мою! – с готовностью ответил Мехи. – Все равно я не собираюсь в ближайшие дни работать. Разболелись старые раны... Можно и отдохнуть старому воину от трудов, походов и подвигов...хе-хе...купи мне кувшин пива, отдай в залог один из этих красивых браслетов, что у тебя на руках, и плыви куда хочешь. Но если лодка пропадет, то браслета тебе уже не видать, так и знай...
       Осмотрев лодку и убедившись, что в ней можно отправиться в задуманный им путь, Яхмос выполнил условия Мехи, запасся хлебом и вяленой рыбой, поставил парус и направил легкое суденышко вверх по реке.
       ...Уже после полудня Яхмос причалил лодку к берегу неподалеку от каменоломни и спрятал суденышко в прибрежных тростниках. Из каменоломни доносились грохот и стук, повизгивание деревянных салазок, на которых передвигали каменные глыбы и плиты, слышались отрывистые выкрики надсмотрщиков. Юноша достал свои запасы и покушал, еще раз продумав план своих действий по освобождению Бакта.
Он уже бывал в этой каменоломне, выполняя поручения Нахта и привозя сюда различные заказы на изделия для храма. Яхмос строил свои расчеты на том, что Бакта, талантливого, уже известного в столице мастера, вряд ли заставят таскать салазки или отбивать каменные глыбы и шлифовать их – для этого достаточно других рабов. Скорее всего Бакта поставят в помощь скульпторам, в дальний угол каменоломни, где они работали над крупными заказами, выполняя их на месте добычи камня. Яхмос знал, что скульпторы хранят инструменты, пищу и пиво, которое они пили часто, в небольшом закутке, в тени за гранью высокой скалы. Человек, зашедший в эту кладовую, становился невидимым для других. Если подползти к краю обрыва и дождаться, когда Бакта пошлют за чем-нибудь в кладовую, то можно бросить ему веревку и помочь выбраться из котловины каменоломни...
       Яхмос так и сделал. Спрятавшись за выступ скалы, он вскоре увидел Бакта, рисовавшего что-то мелом на гладкой поверхности каменной плиты. Через некоторое время один из скульпторов, работавших рядом с Бактом, повернулся, утирая пот с лица, и что-то сказал юноше. Оставив свою работу, юноша направился в кладовую. Едва он зашел за ребро скалы, как Яхмос бросил в него камешек, который ударился о коротко стриженую голову Бакта и отскочил. Бакт поднял хмурое осунувшееся лицо, на котором в следующий миг появилось радостное удивление. Яхмос, не теряя драгоценного времени, бросил товарищу веревку с завязанными через каждый локоть узлами. Сразу все поняв, Бакт быстро полез наверх, упираясь ногами в стену обрыва. И, наверное, смелый замысел Яхмоса удался бы, если бы он второпях не упустил из виду одно обстоятельство. Скала, за ребром которой поднимавшийся Бакт был незаметен, за несколько локтей до верхнего края котловины делала резкий излом и исчезала, сливаясь с каменной стеной. Преодолеть эти несколько локтей незамеченным Бакту не удалось...Громкие яростные крики и свирепое рычание собак, спущенных с поводков, дали друзьям понять, что они замечены. По вырубленным в камне ступеням торопливо побежали наверх воины охраны и успевший выкарабкаться наверх Бакт вместе с Яхмосом оказались в кругу стражников, нацеливших в них острия копий, придерживая рвущихся с поводков собак...



       












       Глава девятая

       
       Легкая ладья скользила по сверкающей солнечными бликами синеве пруда в огромном дворцовом саду. Деревья и кустарники, привезенные сюда из разных стран, стеной окружали берега, среди яркой зелени прятались несколько беседок из белоснежного камня. Такая же беседка, похожая на изящную резную шкатулку, стояла на маленьком островке в середине пруда. Тутмес, сидевший на корме ладьи, правил рулевым веслом, направляя суденышко к маленькой пристани острова, где каменные ступени , поднимаясь от воды уходили к пышной зелени, окружавшей беседку. Здесь бегала, резвясь и заливаясь смехом, маленькая девочка под присмотром двух нянек. Это была дочь царицы Неферт, которая сидела сейчас под навесом в середине ладьи. В тени от навеса на матово гладкой коже точеного лица Неферт пробегали блики отраженного от воды солнечного света, вспыхивали в ее больших янтарных глазах. В тонком полупрозрачном платье с яркой застежкой на плече, царица казалась Тутмесу то ожившей статуэткой, то дивным чужеземным цветком. И сердце скульптора сжималось в томительной тревоге – цветок может быстро поблекнуть и увясть, а ожившая статуэтка вдруг опять окаменеть, утратив вот эту необыкновенную свежесть кожи, блеск и загадочно-чарующую глубину прекрасных глаз...
       Тутмес повернул сильной рукой рулевое весло и негромко скомандовал гребцам, чтобы подняли весла из воды. Ладья, постепенно замедляя ход,подошла к островку и стоявший на носу слуга бросил на пристань причальный канат, спрыгнул следом и привязал суденышко к бронзовому кольцу. Неферт, поддерживаемая Тутмесом, сошла на берег по переброшенным сходням и сразу же к ней подбежала с радостным криком ее дочь. Царица подхватила крошку и подняла ее вверх, глядя счастливыми глазами на восторженно визжавшего ребенка. Пока Неферт разговаривала с подошедшими няньками, Тутмес прошел в беседку с небольшой корзиной и вынул из нее мраморную статуэтку. Это была Неферт, изображенная без короны и без обилия мелких косичек в прическе, обычных для знатных египтянок. Прямые черные волосы, покрытые лаком, спадали на хрупкие плечи, закрывая длинную шею. Голова в полуобороте была чуть вскинута, левая рука поправляла пряди волос, а правая прижимала к груди несколько цветков лотоса.
       Скульптор с волнением смотрел на свою работу, зная, что никто еще не делал в Кемт подобных изображений. И все-таки тень разочарования мелькнула на его лице. Тутмес понял теперь окончательно то, что пытался скрыть от самого себя – ему не удалось передать в своей новой работе самое главное, что волновало его в этой женщине...
       Веселый возглас изумления оторвал мастера от размышлений, он обернулся и увидел царицу с искренним восхищением в широко раскрытых глазах.
       -Это лучшая из всех твоих работ, Тутмес! – Радостно сказала Неферт, подходя ближе. – Но я не помню себя такой, со цветами лотоса, я люблю другие цветы...
       -Ты любишь цветы своей родины, знакомые тебе с детства, а я родился на берегах Хапи и для меня, как и для всякого сына Черной Земли нет цветов прекраснее лотоса. – Ответил скульптор, обрадованный тем, что его новая работа вызвала такое восхищение у царицы. – Я привез сюда эту статуэтку, чтобы она стала украшением этой беседки, подобно драгоценному камню в шкатулке из слоновой кости...Если пожелаешь, то я привезу сюда подставку из лучшего камня и статуэтка будет стоять здесь как в святилище маленького храма.
       -Что же, пусть будет так, - Ответила Неферт,переводя взгляд со своего изображения на скульптора. Пытливый взгляд больших глаз, полных лучистой теплоты, взволновал Тутмеса, проникая до самого сердца. – А тебе самому нравится эта работа . – Неожиданно спросила Неферт. – Мне почему-то показалось, что ты не очень доволен ею, мой милый Тутмес...
       -Нет! Работа получилась, это лучшее твое изображение, какое только я смог сделать! Но...- Скульптор схватил статуэтку и поднес ее к лицу царицы. – Но разве может она сравниться с тобой? ! Взгляни – камень остался камнем, а жизни и тепла в нем нет, как нет и радостного блеска в этих самоцветах, изображающих твои глаза. Ты как яркий цветок, обласканный солнцем. Руки мастера бессильны передать его аромат и свежесть, а время безжалостно и пока человек старается изобразить и увековечить красоту цветка, он блекнет и увядает...
       -Вот что тебя тревожит, мой преданный друг..- Взгляд царицы подернулся задумчивой грустью.- Я боюсь, что ты стремишься к невозможному и это источник твоих страданий. Нельзя оживить камень, любой камень, если только он не волшебный, останется камнем даже в самых талантливых руках. Да, время безжалостно, еще безжалостнее люди. Они могут срезать цветок и тогда он завянет скорее, усладив взоры на роскошном пиру, а утром его выкинут в мусор...
       -Что ты хочешь сказать этим, Неферт? – С тревогой спросил Тутмес. – Все знают как любит тебя царь, лица людей светлеют, когда они видят тебя...
       -Для людей я чужеземный цветок, как ты сам сказал только что, а царь действительно очень нежен со мной. Но иногда в нем, в его сердце, вспыхивает что-то такое, что пугает меня. И тогда я чувствую себя очень одинокой...Несколько старых служанок, которые приехали со мной в Египет, царь да еще ты – вот и все люди, которым я могу довериться...
       Неферт вдруг обернулась, посмотрела на берег пруда, где в одной из беседок сидел Аменхотеп, разговаривая с Мерира. Несколько человек подошли и почтительно встали в отдалении, один из них, Туту, низко поклонившись царю, заговорил о чем-то, судя по его виду, весьма важном.
       -Что-то случилось...- С тревогой сказала Неферт. – Скажи нянькам, чтобы забрали ребенка и садились в ладью, мне надо быть рядом с царем...
       Между тем Аменхотеп жестом пригласил стоявших у беседки людей подойти ближе и увидев напряженное лицо Туту, вновь сделал жест, приглашающий его войти в беседку. Тот подошел и остановился у порога беседки.
       -Что случилось, что заставило тебя придти ко мне со столь встревоженным видом и помешать нашей мирной беседе с мудрым Мерира?
       Туту не обратил внимания на слегка насмешливый тон царя, обычный в разговоре с близкими ему людьми. Он вновь поклонился и заговорил как говорят люди, вынужденные сообщать неприятные вести.
       -Вчера ночью один из стражников, стоявший в дозоре в Долине царей, услышал подозрительные звуки. Он решил разбудить начальника поста и других стражников, но когда он поднял их на ноги, услышать больше ничего не удалось. Поэтому, выбранив стражника, его товарищи вновь улеглись спать. Стражник, продолжая нести службу, опять услышал какой-то шум и на этот раз решил подобраться ближе к подозрительному месту и разобраться в чем дело, прежде чем поднимать тревогу. Ему удалось разглядеть нубийца, который вскоре исчез в ходе, пробитом к усыпальнице покойного царя. Тогда стражник вновь поспешил к своим товарищам и опять разбудил их, хотя они были сердиты на него и грозили побить, если он опять ошибся...Когда стражники прибыли к указанному месту, то никого не увидели, но обнаружили пробитый злоумышленниками ход к усыпальнице. Подождав, не появится ли кто-нибудь из лаза, они решили полезть туда сами и обнаружилось, что злоумышленники побывали в усыпальнице и унесли часть драгоценностей, находившихся там. Поэтому решено было устроить засаду, так как злоумышленники могли вернуться за оставшимися драгоценностями. И вскоре один из них действительно появился. Но это был не нубиец, а египтянин, некий Хену, известный также под прозвищем Горный Змей...
       Аменхотеп с мрачным лицом слушал это сообщение, но не прерывал Туту. Мерира сурово качал головой, а когда услышал, что один из грабителей попал в засаду, то просиял улыбкой злобного удовлетворения.
       - А! Значит, один из негодяев схвачен! Что же, ему не уйти теперь от праведного суда!
       Аменхотеп поднял руку, останавливая жреца и угрюмо бросил Туту.
       -Рассказывай дальше...
       -Хену пытался оказать сопротивление и бросился на стражу с кинжалом, но был повержен ударом дубинки...Когда он пришел в себя, то сказал на допросе, что ничего не взял из усыпальницы. По его словам, нубиец, его сообщник, взял ларец с драгоценностями и пополз с ним к выходу, чтобы оставив его там, вернуться за оставшимися драгоценностями. Но нубиец, видимо, обманул Хену и бежал с добычей. Хену сказал, что выйдя из усыпальницы, долго искал своего сообщника, но поняв, что это не удастся, вернулся в усыпальницу, где его уже ждала засада...
       -Значит, нубиец бежал с похищенным золотом. – Сурово сдвинув брови спросил Мерира. – Надо хорошенько угостить этого Хену палками, чтобы у него развязался язык и чтобы он рассказал все, что он знает о своем сообщнике.
       -Нубиец известен городской страже. Это некто Горх, беглый раб. Я уверен, великий царь, что Горх будет схвачен, если не обратится в птицу или в рыбу. Трудно спрятаться в благословенной долине Хапи, которую лучше всякой стражи стерегут слева и справа раскаленные пески пустынь... – Туту поклонился, прижав руку к сердцу, и умолк.
       -Кто эти люди, пришедшие с тобой? – Спросил Аменхотеп, взглянув на двух мужчин , стоявших поодаль от беседки. – один, если не ошибаюсь, начальник городской стражи, а второго я не видел никогда.
       -Ты прав, владыка судеб, тот, что пониже ростом – Маху, начальник городской стражи, а этот с перебитым носом, начальник охраны Города мертвых и Долины царей. – Поспешно ответил Туту. – Если прикажешь, я позову их сюда...
       -Подожди...вначале расскажи, что ты знаешь о каждом из них.
       -Маху – сын командира одного из воинских отрядов. В городской страже он служит с юных лет, показал себя усердным и весьма сообразительным воином, добился повышения по службе и вот уже несколько лет следит за порядком в столице. Это он придумал сделать большой план города, обозначив все злачные места и притоны. Но главное, чем он прославился – это тем, что завел тайный список всех злоумышленников, воров и мошенников с описанием их примет и всего, что о них известно. И этот нубиец Горх тоже есть в этом списке...Благодаря Маху в столице стало спокойнее, его боятся...
       -А тот, что пришел вместе с ним – что ты можешь сказать о нем ?
       -Об этом человеке лучше может рассказать Маху. Я слышал только, что этот человек ведет себя недостойно, пьянствует со шлюхами там, где должен нести службу, а деньги добывает тем, что тайком продает места для строительства гробниц состоятельным горожанам.
       На хмуром лице Аменхотепа мелькнула тень раздражения. Он взглянул на Мерира, хранившего суровое молчание и, подумав, сказал.
       -Позаботься о том, чтобы в усыпальнице навели порядок. Надо восполнить унесенное ворами и надежно заделать ход в нее, пробитый грабителями. Начальника охраны Города мертвых убрать с этой должности, а на его место...пусть новым начальником станет тот стражник, который выследил грабителей и добился, чтобы один из них был схвачен.
       -Воистину, это мудрое решение, великий царь! – Торжественно одобрил слова Аменхотепа Мерира. – Ибо давно сказано – возвеличивай людей по делам их.
       -Ступай, Туту, и займись этими делами, не откладывая. Позаботься о том, чтобы случившееся оставалось в тайне и не стало пищей для сплетен, для болтунов и бездельников, для всех, кого радуют наши ошибки и беды...Скажи Маху, чтобы подошел ко мне ближе, я хочу поговорить с ним.
       Туту торопливо зашагал прочь. Проходя мимо Маху, он бросил ему несколько слов. Тот переменился в лице и поспешил к царской беседке. Остановившись у ее порога, там, где только что стоял Туту, он опустился на колени и припал лбом к каменному порогу.
       -Встань и посмотри мне в глаза. – Приказал Аменхотеп, с любопытством глядя на хитроумного блюстителя порядка.Подавшись вперед, он долго вглядывался в напряженно округлившиеся глаза Маху, как бы стремясь проникнуть до дна его души. Подобравшаяся плотная фигура и выражение сдержанной готовности выполнить любое повеление царя, ясно читаемое на широком с выпяченной нижней челюстью лице напоминали Аменхотепу хорошо обученного пса, с нетерпением ждущего когда его отпустят с поводка для преследования добычи. Продолжая рассматривать это лицо, Аменхотеп почувствовал неясную тревогу, подумав вдруг, что от этого человека многое может зависеть в его судьбе. Похоже, что Маху умеет и будет служить, такой человек очень нужен ему...
       -Скажи нам, Маху, как у злоумышленников оказался чертеж царской усыпальницы? – Спросил наконец Аменхотеп, показав листок папируса, обнаруженный у схваченного Хену и переданный ему сейчас Туту.
       -Это мы выяснили сразу, уже сегодня утром! – Торжественно, хриплым от волнения голосом ответил Маху. – Хену получил его за взятку от писца,служащего в архиве градоначальника столицы. Опытные писцы сразу узнали чьих рук это дело и виновный схвачен.
       -Вот как... – Задумчиво сказал Аменхотеп, взглянув опять на Мерира. – И наверное, это не первый случай, когда преступники получают такие сведения от городских властей.
       -Воистину это так, великий царь, опора справедливости, надежда вдовы и сироты! Скажу больше...- Маху оглянулся и понизил голос. – Известно, что строители порой заранее делают потайные ходы к сокровищам усыпальниц, чтобы потом похищать их или продавать сведения ворам.
       -Сможешь ли ты обеспечить надежную охрану документов городского архива, если передать их тебе?
       -Если великий царь осчастливит меня своим доверием, то не пропадет ни один клочок папируса, попавший в мои руки! – Торжественно заверил Маху. – Все будет под моим надзором и выдаваться будет только по моему приказу.
       -Говорят, что ты проявил похвальное усердие в деле наведения порядка в столице, - продолжал Аменхотеп. – И даже потрудился сделать подробный план города и взял на учет всех злоумышленников. Похвально, ибо хороший хозяин должен знать свои владения и уметь поддерживать в них порядок...
       -Я лишь ревностный слуга, охраняющий твои владения и порядок в твоей столице, владыка судеб! – Торопливо ответил Маху, как бы насторожившись от обилия похвал. – Служу тебе, великий царь, по мере своих сил, да будешь ты здоров и могуч вечно.
       -В таком случае постарайся выполнить мое поручение и сделай это в полной тайне ото всех. Ты получишь список людей, о делах и разговорах которых я должен знать все, что только можно узнать.В назначенное время ты будешь являться ко мне с докладом обо всем, что тебе удалось узнать, обо всем, что делается и замышляется. Если же удастся узнать нечто особо важное и неотложное, ты можешь явиться ко мне в любое время дня и ночи. И еще - ты знаешь, что нынешний градоначальник столицы стар и болен, я должен искать ему замену. Старайся и быть может мне недолго придется искать нового градоначальника...
       Маху опять припал лбом к каменному порогу и подняв лицо, покрасневшее от прилива крови и волнения, озабоченно спросил.
       -Могу ли я, ничтожный, осмелиться и спросить тебя, великий царь, что должно сделать со злоумышленником, нарушившим покой царской усыпальницы и находящимся сейчас в моих руках ?
       -Судя по тому, что я о нем слышал, этот Хену долго промышлял кражей драгоценностей. – После некоторого раздумья ответил Аменхотеп. – Пусть же теперь он постарается восполнить ущерб, причиненный им, и закончит свои дни в золотых рудниках. Это будет страшнее всякой казни...



       

       




       






       Глава десятая


       Ранефер миновал храмовый двор и вошел в сумрачную прохладу колонного зала. Между массивными столбами колонн бесшумно возникла фигура одного из жрецов.
       -Ясновидец бога ждет тебя в садах Амона. Ты найдешь его возле пруда со священными рыбками...
       Мощенные дорожки вывели Ранефера к пруду, облицованному розовым камнем. У пруда стоял Нахт и сыпал из алебастровой чаши корм разноцветным рыбкам, тени которых мелькали темными пятнами на чистом песчаном дне. Ранефер подошел ближе и почтительно поприветствовал Нахта.
       -Что тебе удалось узнать? Что говорят во дворце и в городе? Узнал ли Сехнем имя владельца сандалии и не отправились ли обратно посланцы сирийских князей ? – Спросил Нахт, не прерывая свое занятие.
       -Сехнем нашел хозяина мастерской, которая делает такие сандалии. Но он богат, у него большая мастерская и много рабов, изготавливающих сандалии не на заказ, а для продажи на рынке. Продавал же приказчик, который не помнит всех своих покупателей...
       -Мы должны найти этого человека! – Раздраженно оборвал его Нахт. – Кто он, зачем приходил в храм поздним вечером, сумев обойти охранников. Если это один из доносчиков Маху, то он уже давно доложил бы об услышанном. Между тем пока все спокойно и это меня особенно тревожит. Царь и его приспешники могут просто выжидать удобного случая, чтобы обрушиться на нас.
       -Но ведь ты, хранитель истины, сам сказал, что нельзя строить обвинение против знатнейших людей страны, основываясь только на словах презренного доносчика, - заметил Ранефер. – Ведь нет никаких доказательств. А то, что мы, верные слуги Амона и древних верований Кемт, не поддерживаем новое еретическое учение царя, известно всем...
       -Вот поэтому, если во дворце стало что-то известно о наших разговорах, там могут затаиться и ждать более тяжких улик против нас! – Нахт бросил тяжелый взгляд на собеседника, как бы раздосадованный его непонятливостью. – Воистину, я теряюсь в догадках...не прибыл ли Яхмос из Меннефера? Он иногда приходил ко мне по вечерам, докладывал о выполнении моих поручений. Вот и в этот раз он мог придти в храм и услышав наши речи, испугаться и убежать. Да...Вполне могло случиться именно так. Но прежде я хочу знать – не прибыл ли Яхмос из Меннефера?
       На лице Ранефера появилось тревожное раздумье.
       - Яхмос прибыл из Меннефера и уже успел совершить тяжкий проступок – помог бежать из каменоломни своему приятелю Бакту, сыну Мена. Оба были схвачены стражей, избиты и брошены на солнце. Но за Бакта стал хлопотать Тутмес, вмешалась и царица Неферт, Бакта пришлось отпустить...Яхмоса же, как слугу Амона, передали в наши руки. Сейчас он в подвале, под стражей. Если ты прикажешь, его можно привести сейчас к тебе, хранитель истины...
       Гневное выражение на лице Нахта сменилось недоумением.
       -Воистину, пути наши в руках божьих. Но этого следовало ожидать – слуга Амона, друживший с вероотступником, сам стал преступником. Ты разговаривал с ним ?
       -Да. Я допросил его с пристрастием, ибо знаю, что он должен был привезти письмо из Меннефера, которое ты давно ждешь, ясновидец бога. Яхмос ответил, что на обратном пути из Меннефера у него украли корзинку, в которой вместе с другими вещами хранилось и письмо. Я приказал проверить это и опросить судовладельцев. Нашли хозяина этого корабля и он подтвердил, что несколько путников на его корабле были обокрадены, в том числе и юноша, похожий по описанию на Яхмоса.
       Нахт хрипло пробормотал проклятье, резким движением высыпал весь корм рыбкам и отбросил пустую чашу.
       -Если он не потерял это письмо, а припрятал где-то, оно может стать тяжкой уликой против нас. Яхмос должен исчезнуть. Когда отправляется очередной караван в золотые рудники? Это самое подходящее место для Яхмоса, где он и найдет свой конец, благо что вполне заслужил это...
       -Рамос говорил мне, что преступники, согрешившие перед богами и людьми, уже собраны для отправки в рудники, вьючные ослы готовы. Караван выходит через два дня...
       -Если все готово, то нечего ждать. Скажи Рамосу, чтобы приказал отправить караван завтра же. А послезавтра все, кто был у меня в прошлый раз, должны собраться в поминальном храме Небмаатра. Пусть придут и посланцы сирийских князей. Ведь ты уже разговаривал со старшим из них.
       -Да, хранитель истины. Он не возражал мне, но сказал, что должен говорить с тобой лично.
       -Вот пусть он и придет, другим пока не говори ни слова...
       Нахт помолчал и сделал жест, означавший, что собеседник свободен. Ранефер поклонился и исчез, оставив Нахта в глубокой задумчивости.
       




       











       Глава одиннадцатая


       Глаза Маху беспокойно забегали в узких щелочках припухших век, он пригнул голову с большими оттопыренными ушами, внимательно слушая стоявшего перед ним пожилого человека, по виду похожего на зажиточного купца, затем повелительно протянул руку.
       -Дай мне эти письма!
       Он долго рассматривал поданные ему свитки папируса. Один, побольше, был помещен в полотняный мешочек с печатью главного жреца храма Птаха. Печать была цела. Другой свиток, вернее – просто лист папируса – был свернут в трубку и заклеен. Маху повертел в руках оба свитка и поднял на купца недоверчивый взгляд.
       -А где записка, в которой твой сын пишет, что если с ним что-то случится, ты должен передать это мне?
       Купец испуганно моргнул печальными глазами и протянул Маху клочок папируса.
       -Я был у писцов Рамоса, дав немало денег, чтобы меня приняли. Но старший писец сказал, что ничем не может мне помочь, а мой сын уже отправлен в самые дальние рудники к берегам Лазурного моря, потому что совершил тяжкий проступок , желая помочь товарищу бежать из каменоломни. Яхмос – один из младших слуг Амона и всегда был добрым и почтительным сыном. Он просто очень молод и глуп... – Старик вдруг всхлипнул и с опаской взглянув на важного чиновника, вытер глаза кулаком. – Когда я услышал, что Яхмос отправлен в золотые рудники, я решил отнести эти письма тебе, любимец бога. Принести их раньше я боялся, думая, что сын по молодости мог написать что-нибудь дерзкое и необдуманное...
       Маху прочел записку и надорвав заклеенный край свернутого в трубочку папируса, впился глазами в аккуратные строки. Уже после первых прочитанных строк он беспокойно заерзал, поняв, что держит в руках нечто важное, потом взглянул на еще больше встревоженного купца и строго спросил.
       -Ты читал это письмо? Воистину, тебе лучше говорить правду сейчас!
       Купец испуганно замахал руками и упал на колени.
       -Нет, нет! Клянусь всеми богами Черной Земли и ликом солнца!
       -Что же – иди теперь домой и помни – никто на свете, ни близкие твои, ни друзья не должны знать об этих письмах и о нашем разговоре. Воистину жизнь твоя сейчас на кончике твоего языка! Только молчанием ты спасешь себя и быть может своего сына!
       Едва купец ушел, Маху кликнул слуг и, сгорая от нетерпения, направился, восседая на носилках, в царский дворец. Там готовились к выезду на царскую охоту. Запрягали лошадей, бегали хранители царского оружия и одежд, суетились придворные из царской свиты. Повара укладывали в корзины еду, кувшины с вином и пивом, чтобы охотники могли пообедать на привале. Маху с затаенным злорадством посмотрел на Рамоса и Джхути, надменно распекавших слуг за неповоротливость, затем прошел в дворцовый сад. Там, в знакомой ему беседке, сидели Эйе и Мерира, ближайшие советники молодого царя. Маху пришел как нельзя кстати – духовные пастыри как раз обсуждали возможные козни со стороны жрецов Амона.
       -Войди, Маху! – милостиво обратился Мерира к остановившемуся возле беседки начальнику городской стражи. – Разве ты не едешь на охоту. Царь молод, а врагов успел нажить немало...Рядом с ним должно быть как можно больше преданных ему людей...
       Маху поднял на жреца торжествующий взгляд.
       -Волей божьей я затем и явился сейчас, чтобы предостеречь царя от замыслов его врагов! Мне стали известны их имена и замыслы!
       Маху торопливо подал жрецу письма, принесенные отцом Яхмоса. Встревоженный Мерира взглянул на еще более встревоженного Эйе, который колыхнувшись тучным телом, подался вперед, устремив на Маху острый взгляд маленьких заплывших жиром глаз, затем протянул руку и взял поданный ему папирус – письмо Яхмоса.
       -Прочти вслух, но негромко, так, чтобы я слышал,- с одышкой сказал Эйе. – А ты, Маху, следи чтобы никто не подходил к нам близко...
       -Оправдываются худшие наши опасения...- Сказал он, когда Мерира закончил чтение и погрузился в мрачное раздумье. – Но можно ли верить этим словам? Письмо может оказаться вымыслом, написанным по злобе или хитрому расчету, ведь как я понял из твоих слов, Маху, этот молодой жрец...Яхмос...он ведь дружил с художником Бактом и мечтал уйти из храма...
       Маху поспешил возразить, боясь оказаться человеком, напрасно сеющим тревогу и вводящим в заблуждение ближайших друзей царя.
       -Если бы это было так, то молодой жрец Амона обвинил бы только Нахта и, быть может, Ранефера, но в письме названы имена Рамоса, Джхути и начальников сепов – людей, с которыми Яхмосу вряд ли приходилось сталкиваться и вряд ли у него были причины обвинять их в чем-либо...Яхмос пишет, что ему случайно довелось услышать речи на тайном совете у Нахта – он шел к Нахту, чтобы передать ему вот этот папирус...- Маху настороженно оглянулся и передал Эйе свиток в запечатанном мешочке.
       -Хорошо, допустим, что есть резон в твоих словах...- Эйе опять колыхнулся оплывшим телом и взял поданный ему папирус. – Но где этот молодой жрец Амона, почему ты не привел его сюда.
       -Я ведь уже сказал, что Яхмос дружил с Бактом, сыном Мена. Так вот, этот Бакт по приказу Нахта был отправлен в каменоломни, ибо привел в ярость Нахта своими дерзкими речами...- Глаза Маху тревожно бегали в щелочках глаз. Он, привыкший не доверять никому и видеть во всем коварные и корыстные расчеты, столкнулся сейчас с людьми еще более недоверчивыми и опытными в интригах...- Яхмос пытался помочь Бакту бежать из каменоломни, был схвачен стражей и отправлен уже в золотые рудники. Это все правда и все можно проверить! Я думаю, что все написанное – правда, потому что мои люди давно уже доносят о сборищах у Рамоса, о тайных советах, где участвуют все, названные в этом письме...
       -Вот что...- Заговорил, преодолевая одышку Эйе, - я вижу на этом свитке личную печать главного жреца храма Птаха в Меннефере. Убережем наши сердца от соблазна сорвать печать и прочесть то, что должен знать только царь. Если ему будет угодно, он сам сообщит нам о содержании этого послания... Прежде всего сейчас нам нужно известить обо всем этом царя!
       -А ведь он как раз собирается на охоту в окружении этих людей! – Подал наконец голос Мерира. Он встал с видом крайнего беспокойства и схватил посох. – Нужно предостеречь его, пока не поздно!
       -Если царь не поедет на охоту, неожиданно отказавшись от нее, это может вызвать подозрение у заговорщиков, они встревожатся и затаятся... - Заметил Эйе.
       Мерира постоял в раздумье.
       -Прежде всего, расскажем обо всем царю. А охотников может возглавить Рамос. Объявим, что царь неожиданно занемог. Он слаб телом и болеет часто, никто не удивится этому...






       












       Глава двенадцатая


       Аменхотеп стоял между колоннами в широком проходе из его любимой комнаты на широкий дворцовый балкон. Опершись рукой на колонну, царь смотрел на далекие квадраты полей, разделенных полосками каналов. Там как всегда копошились темные фигурки людей, шагали ослы, груженые снопами сжатой пшеницы. Кончалось время жатвы, следом идет время разлива Хапи, чтобы напоить земли влагой и покрыть их слоем плодородного ила после схода воды. Великая кормилица-река поднимает свои благодатные воды каждый год, но не всегда достаточно высоко, чтобы обеспечить стране богатый урожай. Бывали и голодные годы...Поднимутся ли воды Хапи в следующем году так высоко, как в этом. Каждый год эта мысль тревожила всех сынов Черной Земли от простого землепашца до коронованных владык. Но Аменхотеп боялся не просто скудных урожаев и возможного голода...Неурожай или внезапная повальная болезнь, косившая иногда тысячи людей на берегах Хапи, несут с собой угрозу ему и его замыслам, ведь так легко будет тогда его врагам объяснить все вероотступничеством царя и поднять против него толпы черни и войска...Аменхотеп прикрыл глаза, уставшие от солнечного света, и вздрогнув, обернулся. Легкая тень мелькнула из полумрака комнаты и прильнула к нему. Тонкие руки, прозвенев браслетами, обняли царя и нежный голос Неферт прошептал в ухо.
       -Ты стал очень задумчив в последние дни и мало говоришь со мной...скажи – о чем ты все время думаешь, что так тревожит твое сердце? Скажи мне – и я знаю – тебе станет легче.Ведь тяжелую ношу, разделенную на двоих, гораздо легче нести. Быть может враги наслали на тебя болезнь. Сердце мое в тревоге – так одинок ты, как твой бог, сияющий в небе...
       Грустная улыбка появилась на задумчивом лице Аменхотепа. Он привлек к себе Неферт и провел рукой по гладким прядям ее волос.
       -Ты хочешь, чтобы я взвалил на тебя груз своих забот и тревог, поделившись ими. Но ведь есть старая мудрость - скажи врагу, что тебе тяжело – он обрадуется, скажи об этом другу – он огорчится. Так надо ли мне огорчать тебя. И я не так уж одинок в своей борьбе за утверждение истинной веры. У меня есть надежные друзья и ты...
       Большие глаза Неферт потемнели и сузились от прорвавшейся тревоги.
       -Твои друзья верны тебе, пока ты не споткнулся и не упал. И ты знаешь это...
       Руки царя напряглись и крепко сжали хрупкие плечи Неферт.
       -Да, я знаю это. Значит, надо быть осторожным и не падать. Пока я в силе, мои друзья в богатстве и в почестях. Не значит ли это, что оберегая меня, они оберегают и свое благополучие. За годы, прошедшие после смерти моего отца, я кажется постарел на много лет и все время стараюсь научиться читать в сердцах людей. Меня тревожит, что я могу ошибиться при этом трудном чтении и наказанием за ошибку может стать коварное предательство...
       -Ты стараешься понять людей умом, а я доверяю только сердцу. Вот и сейчас, когда я вошла и увидела с какой тревогой ты смотришь на поля, сердце подсказало мне – ты боишься, что Хапи оскудеет водами и страна получит мало хлеба...
       Аменхотеп отпустил хрупкие плечи Неферт и твердо посмотрел в ее полные тревоги глаза.
       -Что же, ты права и твое сердце не обмануло тебя, хотя о моих мыслях нетрудно было догадаться...Что еще подсказывает тебе сердце, чего ты еще боишься?
       -Того же, что и ты, царь огромной и древней страны, затеявший неслыханное до этого дело! Я лишь недавно поняла, как трудна и опасна твоя затея, сколько жестоких и сильных врагов порождает она! Я боюсь слуг Амона, старого злого Нахта, боюсь всех, кого вижу рядом с тобой. Прислушайся ко мне – я знаю, что тебе уже поздно отступать от начатого дела, но здесь, в столице, где веками почитается Амон и его божественное окружение, твоей новой вере не восторжествовать! Новое дело, такое неслыханное как твое, надо начинать на новом месте и в окружении только преданных тебе людей...
       Шорох в глубине комнаты заставил царственных супругов обернуться. Две фигуры возникли перед ними и простерлись на полу.
       -Встаньте! – Нетерпеливо приказал Аменхотеп. – Что заставило вас так дерзко нарушить мой покой. !
       Мерира шагнул вперед и быстро заговорил, стараясь преодолеть волнение.
       -Недобрая весть заставила меня войти к тебе столь поспешно, без предупреждения – весть о готовящейся измене! Враги помышляют о твоей гибели. Известны их имена и замыслы, вели же схватить их и судить праведным судом!
       Испуганный крик вырвался груди Неферт, она крепче прижалась к царю, как бы заслоняя его от врагов.
       -Назови имена изменников! И чем ты докажешь их вину? – Хрипло и неузнаваемо прозвучал голос Аменхотепа.
       Мерира подвел оробевшего Маху ближе к царственным супругам.
       -Вот тот, кто обязан знать твоих врагов , их замыслы и дела! Говори! – Приказал Мерира, обернувшись к начальнику городской стражи. Тот торопливо заговорил.
       - Владыка судеб, опора справедливости! Прости меня ничтожного, осмелившегося принести тебе черную весть. В мои руки попали важные документы...Некий юноша случайно услышал слова заговорщиков, собравшихся на совет у Нахта и написал об этом письмо, попавшее в мои руки и которое я принес тебе сейчас. Есть и тайное послание главного жреца храма Птаха, которое привез этот юноша Нахту и которое также в моих руках сейчас...- Маху упал на колени и протянул руки с папирусами к царю.
       Аменхотеп схватил поданные ему свитки и отошел поближе к свету. Он быстро прочел и еще раз перечитал письмо Яхмоса, взглянул на взволнованные лица Мерира и Маху и остановил жестом шагнувшую к нему Неферт. Затем решительно сорвал печать с письма, привезенного из Меннефера и долго, впиваясь глазами в строки, читал и перечитывал его. Затем, словно забыв о присутствующих, вышел на балкон и посмотрел в сторону мрачной громады храма Амона...Вернувшись в комнату, Аменхотеп подошел к блестевшему позолотой шкафчику и положил в него свитки и лишь затем обернулся к присутствующим.
       -Вы поступили достойно, как и подобает поступать истинным друзьям царя. Но у меня нет времени расточать вам похвалы...Воистину, надо раздавить змею, пока она не ужалила! Соберите надежных людей и следите неустанно за Нахтом, Рамосом, Джхути и прочими. Если Нахт собирает новый совет, то все его сообщники должны собраться где-то в одном месте. Проследите, но очень осторожно – нельзя вспугнуть эту стаю прежде времени...Мне очень важно, чтобы твои люди, Маху, смогли записать речи заговорщиков! Сразу после совета все заговорщики должны быть схвачены. Я сам буду судить их и каждый сам прочтет то, что замышлял против меня...



 

       

       










       Глава тринадцатая


       Обжигающий зной дрожал стеклянными волнами над желтым раскаленным морем песков. Струясь и перетекая с бархана на бархан, уносимые палящим дыханием пустыни, они к полудню начинали издавать негромкий зловещий гул, сливаясь с морем слепящего света, и тогда сгустившаяся кровь наполняла тяжестью голову, распухший язык немел во рту, пересохшем от жажды и перед воспаленными глазами плыли разноцветные круги.
       Вереница ослов, навьюченных бурдюками с водой и припасами, прикрытыми щитами воинов охраны, мерно шагала вслед за сухощавым насквозь прокаленным солнцем опытным проводником, давно водившим каараваны по этому древнему, проторенному в течение веков пути через пустыню. Вслед за вереницей ослов, соединенных длинной веревкой, тянувшейся от одного животного к другому, шагали, с трудом переставляя ноги, утопавшие в горячем песке, каторжники, осужденные к работам в царских золотых рудниках. Замыкали караван десяток воинов охраны в желтых, под цвет пустыни, рубахах до колен, перехваченных поясами с торчащими из-за них рукоятями мечей и кинжалов. Коротко остриженные головы были обернуты полосками такой же желтой ткани. Каждый нес длинное тонкое копье и колчан с луками и стрелами. В первые дни пути длинная веревка соединяла и каторжников, шагавших со связанными за спиной руками, но когда караван углубился в пустыню, людей освободили от пут – надежнее веревок и охраны каторжников стерегли теперь раскаленные пески и единственной возможностью выжить среди них оставались бурдюки с водой на спинах ослов...
       Иногда у кого-то из каторжников подкашивались ноги и он падал в горячий песок, теряя сознание. Поравнявшись с ним, начальник охраны слегка укалывал лежащего острием копья и если тот в ответ подавал признаки жизни, подносил к запекшимся губам фляжку с водой и давал отхлебнуть глоток и тут же вырывал фляжку из дрожащих рук. Двое воинов привычным рывком поднимали упавшего на ноги и ставили его в конец цепочки безучастно шагавших людей. Если же упавший оставался неподвижным, то начальник охраны колол его сильнее и наклонившись, раздвигал воспаленные веки. И почти всегда делал жест одному из рослых воинов с застывшим на лице выражением жестокости и равнодушия ко всему на свете. Он подходил и взмахнув дубинкой с граненым каменным набалдашником, проламывал череп лежащему. Затем он и начальник охраны брали упавшего за руки и ноги и отбрасывали в сторону от тропы.
       Одним из первых в шеренге будущих рудокопов шагал Яхмос. Впереди него шагал высокий сухощавый человек с резко очерченным горбоносым лицом. Говорили, что это Хену, грабитель царских усыпальниц, пойманный на дерзкой краже в Долине царей. Молчаливый и невозмутимый, он, казалось, не очень страдал от зноя и жажды и шел, погруженный в какие-то мысли, лишь изредка оборачиваясь и поглядывая на воинов охраны. Быть может, он обдумывал план побега . Слабая надежда на это исчезла у Яхмоса уже в начале пути, когда он увидел воинов охраны. Он, как и все египтяне, знал таких воинов, это были лучники, главная военная сила Черной Земли. Мальчиками их отдавали в казармы, где от восхода до заката они обучались воинским искусствам. Любая провинность каралась палками жестоких командиров, лишением пищи и воды. Слабость и трусость не прощались – таких, полумертвых от побоев, возвращали родителям. Будущих воинов учили владеть мечом и секирой, метать копья и ножи, скрытно подбираться к вражеским постам, переплывать реки, сдирая шкуры с овец и быков и надувая их воздухом. Месяцами они жили в пустыне, приучаясь подолгу обходиться без пищи и воды, стойко перенося зной и усталость. Чтобы получить свою лепешку, юный воин должен был попасть в нее стрелой из лука. Вначале – из небольшого, а с возрастом – из более тугого и мощного. И наконец, выдержав испытание на звание лучника, юноша получал настоящий большой лук, склеенный из дерева разных пород в царских оружейных мастерских. Натянуть такой лук мог далеко не каждый мужчина и тем более – метко пустить из него гибельную для врага стрелу на далекое расстояние. Таким воином был когда-то и старый Мехи, промышлявший теперь рыбной ловлей и перевозом людей через воды Хапи...
       Вспомнив Мехи, Яхмос вспомнил и большой кувшин пива, стоявший возле старика во время их последней встречи и мучительная судорога свела пересохшее горло. Перед глазами вновь поплыли разноцветные круги и юноша, продолжая шагать, наткнулся на остановившегося впереди человека. Хену, обернувшись, смотрел как начальник охраны хлещет тяжелой плетью еле тащившегося в конце каравана человека с большим отвислым животом, не раз уже падавшего без сил. Еще недавно это был чиновник столичного градоначальника, живший в свое удовольствие и вдруг чем-то разгневавший царя...Сейчас он, слабо вскрикивая от ударов, проплелся еще несколько шагов, покачнулся и рухнул в горячий песок, беспомощно раскинув руки.
       Яхмос знал, чем это кончится и отвернулся, но Хену продолжал смотреть и юношу удивило выражение мстительной злобы на его лице. Но удивление тут же исчезло, сменившись привычной уже болью в голове и мучительной жаждой. Послышались крики, приказывающие продолжать путь и в воспаленной голове Яхмоса снова возникла мысль, которая не покидала его все эти дни – дойти! Надо дойти до привала, а там дадут воды. Целую миску воды! Глухой хрип вырвался из пересохшего горла, руки невольно напряглись, как бы сжимая эту миску, а ноги, утопая в песке, продолжали шагать и шагать...
       Солнце повисло над западным краем пустыни пылающим диском, когда проводник неутомимо шагавший впереди, остановился и крикнул, показав на приземистую полузасыпанную песками каменную постройку впереди. Ветхая тростниковая крыша прикрывала ее стены. Рядом с этим загоном низкая каменная ограда окружала, защищая от струящихся песков, отверстие колодца с крышкой из толстых досок, скрепленных медными скобами. Вырытый несколько веков назад, колодец был очень глубок и когда проводник с помощью воинов отодвинул тяжелую крышку и бросил в колодец камень, он не сразу услышал приглушенный звук, донесшийся из темной глубины вместе с хорошо знакомым проводнику шипением.
       -Там, похоже, змеи на дне, а воды нет...- Сказал проводник с видом человека, получившего подтверждение своим догадкам. – Надо убрать насыпавшийся вниз песок и докопаться до воды. Если хорошо расчистить и углубить дно, то к утру может набраться достаточно свежей воды, чтобы пополнить наши запасы...
       Начальник отряда обернулся и окликнул Хену.
       -Эй, ты! Подойди сюда! Говорят тебя прозвали Горным Змеем за умение пролазить во все щели. Вот и покажи теперь свое искусство, полезай вниз к змеям и расспроси их , есть ли там вода!
       Хену, не обратив внимания на смех воинов, обвязался концом поданной ему веревки и попросил дать ему дубинку.
       -Когда я крикну, перестаньте отпускать веревку. Когда крикну еще раз, опустите ко мне пустой бурдюк и пару мисок, чтобы вычерпывать песок. И дайте мне в помощь вот его...- Хену кивнул в сторону Яхмоса. – Он молод и силен и мы вдвоем быстро расчистим дно. Мне уже приходилось делать такую работу...
       Упираясь ногами в камни, которыми древние строители выложили стенки колодца, Хену быстро и решительно стал опускаться в полумрак, откуда все громче слышалось раздраженное шипение. Время от времени на его пути появлялись ветхие деревянные брусья-распорки, уложенные поперек колодца. Острые глаза Хену уже различали копошившийся на дне клубок змей, одна из них обвилась вокруг нижнего бруса и ее головка с мелькавшим раздвоенным языком потянулась навстречу Хену. Здесь, внизу, после сухого жара пустыни, было прохладно и сыро, Хену понял, что под песком на дне должна быть вода. Он поднял голову и крикнул, чтобы перестали опускать веревку, затем ловким ударом размозжил тянувшуюся к нему змеиную головку. Змея упала на шипящий клубок подруг и одна из них, покрупнее, не теряя времени стала заглатывать убитую подругу широко разинутой пастью...Хену, имевший немалый опыт борьбы с ползучими тварями, быстро и уверенно работая дубинкой, перебил их всех. И когда к нему опустили бурдюк с мисками, а затем и Яхмоса, Хену бросил в бурдюк убитых змей и подал юноше глиняную миску.
       -Я попросил тебя в помощь, чтобы ты здесь, в прохладе, немного пришел в себя от жары, - объяснил Хену юноше. – Не спеши, я уверен, что вода здесь есть, закончим работу как раз к закату, когда наверху тоже станет прохладнее...
       Они стали набирать мисками слежавшийся песок и заполнять им бурдюк. И чем больше заполненных бурдюков уходило наверх, тем влажнее становился песок и наконец появился мелкий мокрый щебень. Когда Хену прокопал в нем ямку, на ее дне стала потихоньку скапливаться вода. Расширив ямку и дождавшись, когда она заполнилась водой, оба с жадностью , не отрываясь выпили по миске и стали быстрее углублять дно. Когда просочившаяся из земных недр вода поднялась выше ступней ног, они наполнили ею бурдюк в доказательство успеха своей работы и стали выбираться наверх. Оживший и приободрившийся Яхмос решил держаться поближе к этому сильному многоопытному человеку. Как знать, быть может им вдвоем удастся спастись от гибели в рудниках, о которых Яхмос старался не думать пока, поставив себе цель выжить во время тяжкого пути через пустыню...
       На рассвете всех, ночевавших в загоне, разбудили яростные крики. Хену, Яхмос и другие еще не утратившие сил каторжники хотели было выбежать из ветхой постройки, но были остановлены грозными окриками воинов охраны, нацеливших в них копья. Тогда Хену приподнял над стеной край полусгнившей тростниковой кровли и увидел в щель с десяток бедуинов, кочевников пустыни, выстроившихся в ряд верхом на верблюдах на краю высокого бархана. Они были хорошо освещены поднимавшимся солнцем, длинные копья наперевес и луки с положенными на тетивы стрелами говорили о том, что бедуины собираются напасть на караван.
       Оживленно и даже весело засуетившиеся воины охраны явно обрадовались предстоящему сражению как развлечению в однообразном утомительном пути.
       -Что они надеются захватить у нас? ! – С недоумением спросил начальник отряда у проводника. – Ослов и полудохлых каторжников или хотят отогнать нас от воды? Но мы и так собираемся в путь...
       -Они думают, что мы возвращаемся из рудников с добытым золотом и надеются отнять его у нас. – Объяснил проводник.
       -Вот как...Что же, тогда они получат совсем другое и вряд ли это им понравится....- ответил начальник отряда и отдал команду приготовиться к бою. К этому времени его воины уже выстроились полукругом, загородившись большими щитами. Припав за ними на колено, каждый натянул свой лук, положив на песок рядом с собой несколько стрел. Между тем со стороны бедуинов послышались грозные выкрики, затем полетели стрелы. Но расстояние было велико для их луков и лишь несколько стрел ударилось о щиты египтян. В следующий миг с еще более яростными выкриками бедуины сорвались с места и нацелив копья, помчались в атаку. Навстречу им со свистом полетели длинные оперенные стрелы, без промаха вонзаясь в ничем не защищенные тела. А следом сейчас же полетели другие посланцы смерти. Яхмос увидел как в скакавшего впереди бедуина попали сразу две стрелы, вонзившись в грудь и в горло. Он выпустил поводья и копье и рухнул на песок. Оставшийся без всадника верблюд с хрипом задрал голову и помчался назад, увлекая за собой других собратьев, часть которых также лишилась всадников. Те, кто удержался в седле, ускакали прочь, унося вонзившиеся в них стрелы и провожаемые свистом летевших вдогонку. Вскоре длинные развевающиеся на скаку одежды бедуинов исчезли за дальними песчаными холмами...
       Лучники подождали какое-то время повторной атаки и не дождавшись ее, с победными возгласами побежали к поверженным противникам. Прикончив тех, кто еще дышал, они забрали их оружие, сорвали одежды, ожерелья и браслеты. При этом трофеи доставались тем, кто мог доказать свое право на них, вытащив из вражеских трупов свои стрелы с личными метками.
       После этого наполнили бурдюки свежей водой из колодца, напоили людей и ослов и караван вновь двинулся в путь. Поднявшееся солнце опять стало накалять барханы, они как бы ожили, горячие песчаные струйки потекли по их склонам, занося трупы бедуинов и следы ночевавшего здесь каравана...
       Начальник отряда с помощью воинов поймал трех верблюдов, оставшихся без всадников-бедуинов. Сильные животные оказались очень кстати, так как могли заменить нескольких ослов, издохших во время пути. Двух верблюдов нагрузили бурдюками со свежей водой, а на третьем пожелал ехать начальник отряда, сказав, что ему нужно находиться выше других, чтобы видеть начало и конец каравана…
       К вечеру караван вышел к берегу моря, здесь было место однодневного отдыха для людей и животных, а дальше, до самых рудников, путь шел каменистым морским побережьем. Прозрачные волны лазурного оттенка тихо плескались, набегая на светлую песчаную отмель возле места стоянки, немного дальше, на каменистой площадке, стоял низкий сложенный из камней загон с тростниковой крышей и единственным входом. Это было помещение для людей, а крыша-навес без стен рядом с загоном была местом отдыха для скота.
       Каторжникам разрешили искупаться, а проводник тем временем нашел в известном ему месте зарытые в песок лодку и сеть, отплыл от берега и принялся ловить рыбу.
       Едва Яхмос нырнул вслед за другими каторжниками в лазурную освежающую прохладу моря, как чуть не захлебнулся этой горьковато-соленой прохладой, сдержав рвавшийся наружу крик восторга перед открывшейся вдруг неземной красотой подводного мира кораллов. Яркий волшебный свет струился сверху через прозрачные воды, отражаясь искрами от мелькавших вокруг разноцветных причудливых рыб и освещая диковинные цветы и растения на подводных скалах.
       Полный радостного удивления юноша нырял вновь и вновь, пытаясь если не поймать, то хотя бы коснуться до одной из этих сказочных рыб, но это никак не удавалось…Вынырнув в очередной раз, чтобы набрать побольше воздуха в грудь, Яхмос услышал крики воинов, приказывавшие всем выйти на берег. Юноша, понуро перебирая ноги, выбрался из воды, разом осознав всю горечь своего положения.
       Между тем воины с веселыми криками помогли проводнику вытащить на отмель его лодку и стали выбирать из сети богатый улов. Солнце стало медленно скатываться пылающим диском к убегающей вдаль морской лазури, когда на берегу стал разгораться костер, к которому воины поднесли корзину выпотрошенной рыбы. Проводник умел не только ловить рыбу, но и вкусно готовить ее простым способом. Он плотно обмазывал рыбу слоем глины и укладывал ее в угли от прогоревшего костра. Когда глина затвердевала от жара, оставалось только разбить ее и кушать горячую рыбу, запеченную в собственном соку. Рыба, конечно, досталась только начальству и воинам, а каторжники получили свою обычную порцию жареных ячменных зерен и миску воды…
       После наступления темноты проводник вдруг подошел к начальнику отряда и заговорил со встревоженным видом.
       -Верблюды бедуинов ведут себя беспокойно, хрипят и косятся в сторону вон тех песчаных холмов, - проводник показал на подступавшие к берегу холмы пустыни. – Не прячутся ли там бедуины, идущие за нами следом?…Надо взять пару воинов, лучших стрелков и подобраться туда, проверить…
       -Хорошо. Я тоже пойду с вами, - подумав, ответил начальник отряда и торопливо зашагал к устраивавшимся на ночлег воинам. Вскоре маленький отряд, пригибаясь и растягиваясь цепочкой, направился к гребню высоких барханов. Вскарабкавшись на них, они увидели внизу фигуры двух бедуинов, которые торопливо выстрелили из луков в показавшихся на холме египтян, подняли на ноги верблюдов и вскочив на них, помчались вглубь пустыни и скоро исчезли за соседними холмами. Их стрелы не попали в египтян, припавших к песку. Проводив бедуинов встревоженными взглядами, они вернулись к стоянке.
       -Они идут за нами следом от того колодца в пустыне, где мы набирали свежую воду, - заговорил начальник отряда, обращаясь к проводнику. – Хотят отомстить за убитых товарищей? Или все еще думают, что мы идем с рудников с добытым золотом и надеются отобрать его у нас? Пора бы им понять, что раз мы идем с караваном каторжников, то значит направляемся в рудники с пополнением рабочей силы…
       -Уверен, что они уже поняли это, – ответил проводник. – Нет, не золото теперь заставляет их идти за нами, и даже жажда мести не главное. Боюсь, что мы сделали ошибку, забрав этих верблюдов. Для бедуина сильный обученный верблюд – главное богатство, он дороже жизни, ибо без верблюда жизнь для бедуина невозможна, он становится нищим беспомощным бродягой, затерянным в песках. Думаю, что завтра, если они опять попытаются напасть на нас, нужно оставить им верблюдов на стоянке и уходить к руднику. Иначе они не оставят нас в покое, могут напасть и ночью и не отстанут до самого рудника…
       -Нет! – Решительно возразил начальник отряда. – Если они опять посмеют напасть на нас, то опять получат еще несколько трупов и, может быть, потеряют еще несколько верблюдов. Еще во времена великого царя Менхеппера было принято решение не уступать бедуинам и смело вступать с ними в бой, не принимая никаких их условий. Иначе они обнаглеют и перекроют все караванные тропы, требуя платы за переход пустыни, и будут считать себя полновластными хозяевами пустыни и морских берегов. Если мы уступим им сейчас, нам это не простят в столице, можешь мне поверить...Бедуины должны получить хороший урок и надолго оставить в покое наши караваны!
       -Они надеются одолеть нас, прижать к морю и перебить с помощью каторжников, - ответил проводник. – Бедуины знают, что каторжники обречены на гибель в рудниках и потому будут на их стороне.
       -Ты прав! – Начальник отряда мрачно кивнул головой. – Ты прав. Я не подумал об этом…
       Каторжников выстроили в цепочку и при свете луны повели к входу в загон. Два рослых воина хватали очередного каторжника за руки и заводили их за спины. Третий воин крепко связывал руки обрывками веревки, и каторжника вталкивали в загон. Когда все осужденные оказались внутри загона, у входа остался вооруженный воин, а двое других залезли на крышу, чтобы успеть разглядеть крадущихся бедуинов, если они захотят напасть на стоянку ночью.
       Хену и Яхмос устроились рядом и юноша негромко сказал соседу.
       -Я видел, как проводник говорил что-то начальнику отряда и показывал в сторону пустыни. Похоже, что он заметил бедуинов, которые идут и следят за нами…
       -Может быть и так. – Согласился Хену. – Просто так нам бы не стали связывать руки. Наше начальство боится, что мы поддержим бедуинов, если они опять нападут на караван. Ведь они понимают, что нам нечего терять. Вот что – если бедуины нападут, надо при первой же возможности перебежать на их сторону. Они перережут веревки на наших руках и могут потребовать, чтобы мы сражались на их стороне. Что же, ради надежды на освобождение можно и повоевать. Это лучше, чем подохнуть рабом в рудниках…
       Перед рассветом каторжников разбудили яростные крики воинов, приказывавшие всем выйти из загона и построиться в цепочку. У каждого каторжника, выходившего из загона, воины проверяли веревки на руках – крепко ли они связаны и протаскивали между этих связанных рук длинную общую веревку, тянувшуюся от одного к другому.
       Яхмоса, Хену и еще нескольких каторжников, повыше ростом и выглядевших бодрее прочих, воины оттолкнули в сторону и стали ждать приказов начальника отряда. А он в это время стоял в стороне от всех и о чем-то разговаривал с проводником, часто показывая взмахами рук то на верблюдов, то в сторону песчаных холмов пустыни. Судя по выражению лиц собеседников и жестам, проводник чего-то опасался, а начальник отряда яростно настаивал на каких-то решительных действиях.
       Между тем на гребне самого высокого песчаного холма, тянувшегося в сторону моря едва ли не к самой воде, показались бедуины верхом на верблюдах. Их было около двух десятков, гораздо больше, чем при стычке у колодца. Они уже знали теперь как далеко и метко умеют стрелять египтяне и держались подальше, со стороны поднимавшегося солнца, чтобы его лучи били в глаза противнику и мешали взять верный прицел.
       Проводник и начальник каравана наконец закончили свой разговор и похоже пришли к какому-то решению. Они быстро зашагали к воинам и вскоре Яхмос, Хену и другие каторжники, отобранные воинами, были освобождены от веревок на руках. Затем их завели в загон и переодели в одежду воинов охраны, дали в руки луки убитых бедуинов, но без стрел, и копья без острых бронзовых наконечников. Потом их заставили выйти и присоединиться к нескольким воинам, замыкавшим цепочку связанных каторжников. Проводник торопливо зашагал к переднему концу этой цепочки. Яхмос с недоумением оглянулся, пытаясь понять происходящее. Около десятка воинов охраны вместе с начальником отряда куда-то исчезли… Замысел бедуинов теперь был ясен – прячась за гребень холма, подступавшего к берегу моря, они хотели отрезать каравану путь к рудникам и навязать египтянам ближний бой на склоне песчаного холма, где бедуины могли бы пустить в ход свои копья и мечи, сидя на верблюдах, против египтян, увязавших в сыпучих песках.
       Проводник прошел длинную цепочку каторжников, снял с головы желтый платок, привязал его к наконечнику копья и, подняв его вверх, направился к подножию холма, за гребнем которого виднелись головы верблюдов и их всадников. Проводник знал язык бедуинов и стал громко выкрикивать им условия египтян. Они оставляли на стоянке верблюдов, захваченных у колодца, возвращая их бедуинам, и просили взамен дать им возможность уйти без боя к рудникам. Если же бедуины не согласятся и вступят в бой, то они столкнутся с опытными воинами, бывавшими в походах, и потеряют опять часть людей и верблюдов.
       Среди бедуинов возникла суета и послышались их голоса, обсуждавшие это предложение. Они уже поняли, что привлечь на свою сторону крепко связанных каторжников не удастся. Если начнется бой, то лучники будут просто прятаться за каторжников как за живые щиты и смогут пустить в ход свои стрелы.
       Проводник еще раз показал в сторону привязанных у загона верблюдов и повторил, что бедуины могут забрать их себе. После долгих и яростных споров бедуины направились к оставленным им животным. Не доезжая до стоянки, они остановили своих верблюдов и отправили двух человек на разведку. Они направились, прежде всего, к загону, заглянули внутрь и ничего не обнаружив, спешились и подошли к оставленным верблюдам. Они были оседланы, целы и невредимы и разведчики, подняв животных на ноги, помахали товарищам, приглашая их приблизиться.
       Те не заставили себя ждать и вскоре все подскакали к загону, спешились и собрались вокруг оставленных верблюдов. Они не заметили, как с двух сторон из-под присыпанных песком щитов вскочили вдруг на ноги две цепочки прятавшихся до сих пор египетских лучников. Припав на колено, каждый из них натянул свой лук и в следующий миг на сбившихся в кучу бедуинов обрушился с двух сторон ливень острых стрел, за которыми тут же полетели со свистом другие. Яростные крики и проклятия, сменились хрипом и стонами, лишь пять легко раненых бедуинов сумели вскочить на верблюдов и стремительно ускакали прочь, унося вонзившиеся в них стрелы и провожаемые свистом летевших вдогонку…
       Это была победа, полное поражение кочевников пустыни, издавна стремившихся взять под контроль караванные тропы и колодцы. Лучники опять стали собирать боевые трофеи и приканчивать поверженных противников. Им удалось поймать еще нескольких верблюдов, оставшихся без всадников, и теперь в их распоряжении оказалось семь сильных выносливых животных. Убитых бедуинов оттащили к подножию песчаного холма, где вечно струящиеся пески сразу начали засыпать их тела, а караван направился в дальнейший путь берегом моря, рассчитывая к вечеру добраться до рудников.
       Проводник тоже захотел ехать верхом и теперь он покачивался на спине неторопливо шагавшего верблюда впереди цепочки понуро шагавших каторжников, а позади каравана ехал на таком же верблюде начальник отряда. Оба были довольны удачным исходом еще одной стычки с бедуинами и знали, что после возвращения на берега Хапи их наверняка ждут в столице награды и повышение по службе. Довольны были и воины охраны, также надеявшиеся, что их не забудут наградить за воинскую доблесть и отвагу…
       Лишь каторжники шагали с подавленными лицами и связанными руками, понимая, что уничтожена их последняя надежда на избавление от мучительной гибели в рудниках. Яхмосу, Хену и другим каторжникам, исполнявшим роли воинов, не стали связывать руки, чтобы не терять времени. У них забрали луки без стрел и копья без наконечников и поставили в конец каравана.
       Яхмос шагал, изредка поглядывая на плескавшиеся рядом морские волны и думая, что вряд ли уже когда-нибудь увидит их вновь. После полудня проводник заметил сверху, со своего верблюда, едва проступавшие впереди в знойной дымке контуры построек у подножия каменистых холмов. Это была конечная цель их пути – золотые рудники.
       К закату караван дошел до ровной каменистой площадки на высоком обрывистом берегу. Начинаясь от извилистого края обрыва, она упиралась в отвесную каменную стену, внизу которой темнели два овальных отверстия. Это были входы в рудничные выработки.
       Несмотря на предзакатный час, на площадке продолжалась работа. Возле двух больших каменных ступ стояли каторжники, попарно у каждой ступы. Они поднимали и опускали тяжелые каменные столбики-песты, разбивая крупные куски золотоносного кварца, кучами лежавшего возле каждой ступы. Немного в стороне от этих ступ еще четыре каторжника, также попарно стоя друг против друга на краях гладко отшлифованной площадки, катали по ней толстый каменный столб длиной около четырех локтей. Каждая пара поочередно тянула к себе веревки, пропущенные в желобки на концах столба, и он катался по площадке, размалывая в каменную крошку уже измельченные в ступах кусочки кварца.
       Окончательно размолотую породу относили в корзинах к промывочному желобу, наклонно высеченному в большом куске скалы. Наверху скалы было выдолблено углубление, к которому вели несколько ступеней. Каторжники поднимались по этим ступеням и насыпали размолотую породу в углубление, затем лили туда морскую воду, которой было сколько угодно рядом. Из прорези в стенке углубления вытекал мутный ручеек и стекал по желобу с выдолбленными в нем уступами. Вода с пустой породой стекала на площадку, а тяжелые крупинки золота оседали в уступах на дне желоба.
       По краям площадки, где велись все эти работы, расхаживали несколько рослых надсмотрщиков с длинными плетями в руках . Достаточно было только замедлить привычный ритм работы или допустить ошибку в ней, как плеть тут же опускалась на спину виновного…
       Караван с прибывшими каторжниками остановился на краю этой площадки и люди, измученные долгим переходом и жаждой, без сил повалились с ног, увлекая друг друга связывавшей их общей веревкой. Яхмос, Хену и другие каторжники руки которых не были связаны, стали помогать воинам развязывать руки товарищей по несчастью. Когда эта работа была закончена, Хену вдруг толкнул юношу локтем и показал ему на отверстие входа в рудник. Солнце уже садилось, и в его желтовато-багровом свете Яхмос увидел полуживых призраков, с изможденными безучастными лицами, покрытыми рудничной пылью, медленно выбиравшихся из рудничных выработок. Когда все они вышли, из входа показался надсмотрщик, тащивший что-то за собой на веревке. Яхмос почувствовал, что остатки мужества покидают его, когда разглядел труп умершего каторжника, которого надсмотрщик тянул веревкой, затянутой вокруг ног мертвеца. Надсмотрщик подтащил труп к краю обрыва, к нему подошел еще один надсмотрщик и оба, ухватив труп за ноги и руки, швырнули его в море…
       Юноша, охваченный мучительной тоской, подумал, что лучше сейчас же разбежаться и прыгнуть с обрыва туда же, в морские волны и найти там покой, исчезнуть навсегда из мира, полного горя и зла, не мучаясь понапрасну в рудничных забоях в ожидании, когда его тоже вытащат вот так же и швырнут в море…
       -Когда-то я читал в одном папирусе, что всякий рожденный обречен умереть. – Не глядя на юношу, негромко сказал Хену. – Не будем торопить смерть, ибо никто не знает своей судьбы…




       








       Глава четырнадцатая
       
       
       
       Стены заупокойного храма Аменхотепа Третьего, отца нынешнего царя, тускнели в коротких сумерках, сливаясь в темную громаду. Туту, градоначальник столицы Пасер и Маху в сопровождении воинов городской стражи вошли в ветхое строение с обвалившейся крышей на краю пустыни, где жили когда-то строители храма. Маху выглянул в дверной проем и внезапно издал пронзительный вопль гиены. Это получилось настолько похоже, что все вздрогнули. Откуда-то издалека послышался повторившийся несколько раз крик совы – это был ответ тайных наблюдателей, следивших по приказу Маху за подступами к храму. Накануне стало известно, что Нахт посетил храм и приказал расставить в одном из помещений кресла и залить светильники дорогим маслом, приказав также жрецам храма провести эту ночь в другом месте. Эти сведения позволили предположить, что именно здесь, в безлюдной мрачной местности, должны собраться заговорщики на новый совет.
       Постояв на пороге, Маху негромко сказал.
       -Сенмут, подойди ко мне.
       Рослый начальник одного из отрядов городской стражи почтительно склонился перед перед ним, ожидая приказаний.
       -Обойди все посты и передай, чтобы никого не трогали при появлении людей, направляющихся в храм и чтобы дали сигнал, когда они войдут туда. Возможно, они будут прибывать по-одному...
       -Нет. – Возразил Туту. – Не забывай, что им нужно вначале переправиться через Хапи. Они соберутся на том берегу, переправятся все вместе и все вместе направятся в храм. Вряд ли они рискнут направиться сюда прямо от городской пристани – это будет слишком заметно и вызовет догадки, а Нахту нужно быть осторожным...
       -Ты прав, мудрый друг царя. – С готовностью согласился Маху. – Но переправившись, они наверняка пошлют кого-нибудь на разведку к храму, чтобы проверить – все ли там в порядке. Пасер, всем ли ты показал план храма, все ли знают, где и что находится – это очень важно для того, чтобы все у нас получилось так, как приказал царь...
       -Я раздал всем, кому нужно, папирусы с подробными чертежами храма, - ответил градоначальник. – Это не помешает, хотя все уже бывали в этом храме и хорошо знают расположение помещений в нем. И очень хорошо, что там есть несколько отдушин для поступления свежего воздуха – это как раз то, что нам нужно...Я уже проверил – через эти отдушины хорошо слышно то, что говорят люди в помещении, где хотят собраться заговорщики...
       Луна еще не взошла, когда участники засады, заметили небольшую группу людей, тихо подходивших к храму без факелов и храня настороженное молчание. Пошептавшись у входа, они стали по одному входить в приоткрывшиеся двустворчатые двери, которые вскоре бесшумно закрылись за ними. Подождав еще какое-то время, участники засады направились к храму, темневшему в тусклом свете звезд. Подойдя к нему, воины приставили к стенам легкую складную лестницу и один из них проворно полез наверх. Оставшиеся внизу, прячась в тени от стен, замерли в ожидании условного сигнала. Когда наверху послышалось негромкое кошачье мяукание, оставшиеся внизу стали осторожно подниматься по лестнице. Пройдя по каменным плитам перекрытия, они остановились у квадратного люка. Вниз, в черный мрак, уходила уступами крутая каменная лестница.
       -Иди вниз и проверь , нет ли там охраны. – Приказал Маху одному из воинов. – Но будь осторожен и двигайся бесшумно, как змея, тебя никто не должен заметить. А если и заметит, то не должен успеть поднять тревогу...
       Воин поправил кинжал за поясом и сдерживая дыхание, стал опускаться по темным ступеням. Прошло немало времени, пока он вернулся обратно, бесшумно возникнув из люка.
       -Я незаметно обошел все залы и осмотрел двор. Там, у главного входа, стоит охрана, два человека с дубинками и кинжалами. У входа в комнату для жрецов стоят еще два охранника, тоже с дубинками и кинжалами. Из комнаты слышны голоса, там горят светильники...
       - Где-то здесь должны быть две отдушины из этой комнаты...- Пробормотал Пасер, осматривая плиты перекрытия. – Смотри! – Он взял Маху за руку. – Я вижу свет! Вот там, в отверстии с решеткой...- Пасер указал на небольшое едва заметное светлое пятно на крыше в нескольких шагах от них.
       Подойдя ближе, Маху опустился на колени и припал ухом к узкой щели, забранной каменной решеткой и слабо освещенной снизу. Затем поднял голову и предостерегающе помахал рукой.
       -Молчите и не шевелитесь! Я должен слышать каждое слово!
       Прислушиваясь к голосам заговорщиков, он одновременно следил за краем неба, над которым всходила луна. Большой серебристый диск залил призрачным светом плокую крышу храма, когда Маху нетерпеливым жестом подозвал всех ближе и шепнул опытному писцу, уже приготовившему тростинки и краски для письма и разложившему лист папируса на специальной подставке. Писец, обладавший хорошим зрением и умевший писать при свете луны, сел возле отдушины, сложив ноги под себя и поставив подставку с папирусом между колен. Он обмакнул тростинку в горшочек с краской и привычно замер в напряженной готовности слушать и записывать.
       Маху, сдерживая волнение охотника, наконец-то выследившего крупную добычу, наклонил голову к уху писца и шепнул.
       -Я буду говорить тебе слово в слово то, что говорит каждый, там, внизу, а ты аккуратно записывай слова каждого. Итак, пиши – говорит Рамос. «Мы знаем, что вы давно ждете помощи от царя. Но, видимо, за многие прегрешения наши богам угодно было наказать нас – на троне Черной Земли появился еретик, вероотступник, проклявший древних богов и ненавидящий их слуг и древние законы нашей страны. Воистину, это наказание божье , испытание нашей веры и благочестия. Это хуже, чем гнев Хапи, когда вода не поднимается на поля, чтобы дать нам урожай. Мы готовы помочь князьям Сирии и Финикии, ибо не хотим потерять эти земли, за которые было пролито столько крови прежними царями и так много наших воинов остались лежать там, далеко от благословенных берегов Хапи...Однако, Аменхотеп не хочет помочь вам, ибо его еретический бог якобы един для всех – и для вас и для хеттов и для всего сущего и поэтому все должны жить, воспевая гимны Атону...Но ведь хеттам нет никакого дела до еретических помыслов нашего царя , хетты молятся своим богам, нападая на ваши города и села, грабя и убивая ваших людей. Не так ли, мудрейший Шашуру . »
       Маху опять поднял голову и торопливо шепнул писцу.
       -Записал? Теперь говорит сириец. «Дважды мы передавали через тебя, сиятельный князь Рамос, наши просьбы царю, чтобы он принял и выслушал нас, но царь Черной Земли не находит времени для этого и сердца наши в смущении, мы не знаем, что думать и что делать...»
       Вмешался властный голос Нахта и Маху сейчас же шепнул об этом писцу, быстро водившему тростинкой по листу папируса.
       «Царь Черной Земли отказывает вам в приеме потому что не знает, что сказать вам. Ему нет никакого дела до вас и ваших бед, ибо главные враги для него сейчас не хетты и прочие племена, посягающие на границы его владений, а мы – слуги древних богов и знать, недовольные его правлением. Воистину страна наша в смятении и люди не знают кого слушать и кому верить, власть ослабла. Вновь может повториться то, что уже было прежде – вторгнутся дикие племена кочевников и уничтожат созданное трудом многих поколений. Посоветовались мы ...» - Нахт понизил голос и Маху плотнее прижался ухом к отдушине. – «...и решили, что еретик должен исчезнуть с трона Черной Земли, а душа его пусть отправится в пасть Апопа...»
       Наступило молчание, в течение которого заговорщики должны были осознать и обдумать услышанное. Не встретив возражений, Нахт заговорил громче и увереннее. «Сидящий здесь Джхути предупредил нас, что через несколько дней состоится большая охота на краю пустыни. Царь будет охотиться на антилоп. Вы будете приглашены на эту охоту, на которой душа еретика покинет этот мир – об этом позаботятся люди Джхути. Трон Черной Земли займет Рамос, воистину достойный этого...»
       Маху поднял голову с возбужденно блестевшими глазами и каплями пота на лице. Туту, стоявший рядом с писцом и внимательно следивший за его записями, обернулся к нему.
       -Подай сигнал воинам, пусть окружают храм...
       Маху, приложив руки ко рту, трижды издал пронзительный вопль гиены и Туту, подойдя к краю крыши, стал вглядываться в темную изломанную полосу тени от гряды скал, за которыми начинались пески пустыни. Оттуда, из узкого ущелья замелькали фигурки бегущих воинов, приближаясь и исчезая в тени храмовых стен. Перегнувшись через массивный карниз, Туту увидел воинов, приставляющих лестницы к стене. Поднявшись на крышу, воины во главе с Сенмутом стали опускаться через люк во двор, в густую тень, и стали подкрадываться к охранникам , присевшим в лунном свете возле входа. Вскоре они, оглушенные ударами дубинок, быстро и умело были связаны и уложены в тень возле стен с заткнутыми тряпьем ртами...
       Пламя золотых светильников тревожно метнулось, по стенам запрыгали крупные тени – на пороге комнаты, где сидели захваченные врасплох заговорщики, появился Туту, сзади него встали Пасер и Маху. Скрестив руки на груди, Туту устремил насмешливый взгляд в округлившиеся глаза Рамоса. Все заговорщики оцепенели, оставшись на своих местах. Лишь Нахт, приподнявшись, издал было привычный властный и гневный окрик, но увидев золотые нагрудные знаки нежданных гостей, все понял и бессильно опустился в кресло.
       -Чего вы хотите? Зачем вы пришли сюда, прервав наши молитвы, которыми мы поминаем славного и могучего царя Небмаатра, да живет его имя вечно... – Прозвучал голос Нахта через некоторое время. Он бросил ободряющий взгляд на сообщников, как бы подсказывая им линию поведения и голос его, обретая прежнюю уверенность, зазвучал громче, полный гнева на святотатцев, посмевших помешать их благочестивому занятию.
       Туту поднял правую руку, останавливая речь Нахта, и одновременно протянул левую руку назад. Маху вложил в нее свиток папируса.
       -То, для чего вы собрались здесь, уже выслушано и записано на этом папирусе! – Туту вновь поднял руку со свернутым в трубку папирусом, указывая на отверстие отдушины в потолке. – Скоро вы все предстанете перед царем и слова каждого, записанные здесь, станут мерой его вины..

       1. Апоп – мрачное чудовище подземного мира мертвых, пожиравшее души грешников.

       2. Небмаатра – тронное имя фараона Аменхотепа Третьего, отца Эхнатона.




       










       Глава пятнадцатая


       Яхмос отложил кирку, ставшую невыносимо тяжелой для ослабевших дрожащих рук, и стал пробираться на четвереньках к выходу из глухого тупика рудничного забоя. На пересечении с более просторной главной выработкой воздух стал свежее. Юноша бессильно привалился к стене и отдышавшись, нырнул опять в тускло освещенное масляной коптилкой отверстие забоя. В удушливой полутьме на закопченых стенах метались тени покрытых пылью фигур. С хрипом вдыхая спертый воздух, они долбили грязно-серый слой золотоносного кварца, отбивая куски неподатливого камня. Яхмос пробрался к своему месту и вновь стал бить киркой по краю этого слоя, напрягая все силы при каждом ударе, чтобы кирка не вылетела из слабеющих рук. Треснувший от ударов кварцевый выступ неожиданно легко откололся, кирка вылетела из рук юноши, стоявшее на коленях тело подалось вперед и Яхмос ударился головой о стену выработки. Пламя светильника раздробилось на тысячи огоньков и юноша упал лицом в острые кусочки кварца...
       Проползавший мимо саночник с корзиной, привязанной к поясу, окликнул надсмотрщика. Тот вскоре возник из темноты и злобно бормоча, перевернул тело юноши на спину. Затем снял со спины бурдючок с водой и влил немного в запекшийся рот Яхмоса. Он зашевелился и открыл глаза. Надсмотрщик дал отхлебнуть еще пару глотков и сунул в руки Яхмоса кирку.
       -Работай! Если не сможешь сделать положенного, то останешься без хлеба и воды...
       Когда надсмотрщик ушел, к Яхмосу подполз саночник.
       -Меня зовут Шем, - сказал он, оглянувшись. – Я слышал, что ты попал сюда за то, что помогал товарищу бежать из каменоломни. Не знаю, можно ли считать это тяжким грехом...А я оказался здесь потому что ударил богатого чиновника, пристававшего к сестре. Воистину, нет правды на земле и кто сильней, тот и прав... – Шем опять опасливо оглянулся. – Ты напрасно так стараешься и напрягаешь все силы. Работай только тогда, когда тебя видят глаза надсмотрщика...Иначе очень скоро твой труп вытащат наверх и бросят в море...
       Рудник этот был самым отдаленным от Черной Земли и располагался на скалистом побережье Лазурного моря, нещадно палимом солнцем и жаркими ветрами пустыни. Воду доставляли издалека, из глубокого колодца, похожего на тот, который расчистили Хену и Яхмос во время перехода через пустыню. Воды не хватало, ее выдавали по миске утром и вечером.
 
       Сразу после прибытия отряда каторжников на рудник, их разделили на две группы для работы наверху и под землей. Тех, кто был моложе и крепче на вид, ставили на подземные работы, остальных ставили на промывку золота. К закату солнца Яхмос и другие каторжники выползали без сил из тесных выработок и плелись к дверям большой прямоугольной постройки, выложенной из серого камня. Высокие стены без окон венчали зубцы, как у крепости. Плоская крыша имела несколько отдушин, забранных решетками, сквозь которые проникало немного ночной прохлады, веявшей с моря. Быстро съев скудную пищу, каторжники валились на тростниковые циновки, чтобы с восходом солнца опять исчезнуть в темных душных норах рудника.
       Однажды в забоях появились новые рудокопы, прибывшие морем из Нижнего Египта. Они рассказали о долгом пути на кораблях вдоль морского побережья, о диковинных рыбах и растениях, живущих в прозрачных прибрежных водах. Эти рассказы напомнили Яхмосу свободную пронзительно-синюю морскую даль, слепившую взор отраженным солнечным светом. Мучительная тоска овладела юношей, мысль о побеге уже не покидала его. Главное – бежать с рудника и добраться до берегов Хапи, а там уже можно что-нибудь придумать. Как знать, какие события происходят в столице теперь, если у отца хватило решимости отнести оставленные им письма во дворец...Разные планы побега строил и отвергал Яхмос, приходя в отчаяние и безысходность. Только большой караван с запасом воды мог преодолеть обратный путь через пустыню...
       В одну из ночей, лежа в каменном загоне под отдушиной и жадно вдыхая проникавший сверху ветерок с моря, которое где-то ниже рудника с глухим шумом билось о скалы, Яхмос вспомнил вдруг, что берег заканчивается скалистым обрывом, из-за чего прибрежных вод и прибывших кораблей не было видно. Слышен был только нескончаемый гул и плеск набегавших волн. Яхмос мысленно продолжил линию подземных выработок и выходило, если только он не ошибся в направлении, что самый дальний восточный забой кончается где-то рядом с берегом, отделенный от моря может быть двумя-тремя локтями каменной стены. Если пробить ее, захватить корабль и отправиться на нем до северной оконечности Лазурного моря...А оттуда, как знал Яхмос, читавший отчеты о военных походах, совсем недалеко до берегов Хапи.
       Восточный забой был самым тяжелым для работы. В низком глухом тупике воздух был неподвижен и сперт, рудокопы часто теряли сознание здесь, падая от приступов удушья. Старший надсмотрщик ставил сюда тех, кто высказал неповиновение или отлынивал от работы. Попасть в этот забой значило приблизить свою гибель от непосильного труда. Но Яхмос, увлеченный своим замыслом, после долгих сомнений пришел к выводу, что бежать с рудника можно только так – пробив каменную стену и захватив корабль. Нужны были еще два человека, чтобы проделать эту работу и управлять кораблем. По словам прибывших каторжников, один из кораблей был небольшим, скорее – большой лодкой, которой смогли бы управлять два-три человека. Значит, нужно найти надежных товарищей и тогда они либо задохнутся в душном забое или пробьют путь к свободе...
       В один из вечеров, когда они отдыхали лежа в загоне, Яхмос решился и рассказал свой план побега Шему. Измученный тяжкой работой юноша не сразу понял Яхмоса, а когда наконец понял о чем идет речь, то не удержался и заплакал, потрясенный открывшейся надеждой на спасение. Глядя на его худые вздрагивающие плечи, Яхмос почувствовал щемящую жалость, сменившуюся тревогой – не ошибся ли он, доверившись слабенькому юноше? Шем поднял голову и утирая слезы кулаком, ответил.
       - Я согласен! И не бойся, я не выдам тебя! – Справившись с волнением, он добавил. – Все равно здесь смерть. Никто не возвращается отсюда на берега Хапи, каждый должен работать, пока не сдохнет от тяжкой работы....Чего нам бояться и что терять, когда смерть смотрит в глаза каждый день?
       Яхмос, слушая товарища, молчал в тревожном раздумье – не ошибся ли он все-таки в своих расчетах? Ведь, наверное, у начальника рудника есть карта подземных разработок и выход к морю должен быть предусмотрен. Но разве не мог ошибиться в направлении писец, чертивший карту? И , главное, такие карты очень стары, как и все эти рудники и сделаны много лет назад, когда выработки были далеко от берега...
       -Хорошо, что я не ошибся в тебе, - заговорил Яхмос, глядя в полные надежды глаза Шема. – Перед рассветом нас поднимут и опять загонят под землю. Там я, ты и мой напарник Хену – я с ним уже разговаривал об этом – сядем и будем разговаривать, ничего не делая. Тогда нас должны поставить в восточный забой. Последний из тех, кто работал там, умер вчера...Будем работать быстро, не щадя последних сил и как знать, быть может, мы еще увидим воды Хапи...
       Утром надсмотрщик, рассвирепевший при виде трех рудокопов, сидевших, не работая на пересечении главных ходов, разразился проклятиями и взмахивая тяжелой плеткой, приказал всем троим идти в восточный забой, но сам следом за каторжниками не пошел. Опасно оставаться в глухом тупике рядом с отчаявшимися людьми, у которых кирки в руках...
       Прошло несколько дней, трое рудокопов из последних сил вгрызались в каменную толщу, сменяя друг друга по очереди. Золотоносная кварцевая жила уходила наклонно вглубь и чтобы не вызвать подозрений у надсмотрщика, рудокопы вынуждены были идти вслед за кварцевым пластом. Здесь пригодились навыки и опыт Хену, он учил юношей отбивать камень на стыке слоев, используя малейшие трещины. Сам он, замечая крупинки золота в отбитых кусках кварца, разбивал эти куски и бережно прятал добытые крупинки в тряпочку. Однажды вечером он к удивлению юношей принес несколько лепешек и кувшин воды.
       -Золото остается золотом и сохраняет свою силу даже здесь, в зубах у смерти, - с довольным видом сказал Хену. – Ешьте, пейте, силы нужным нам , а завтра, быть может, принесу еще...
       -Послушай, Хену, мы идем по золотоносной жиле, но она уходит вниз и я боюсь, что она уходит под дно моря...- Поделился своими сомнениями Яхмос. – Что ты думаешь об этом?
       -Я стал опасаться этого раньше тебя, - ответил Хену, усмехнувшись. – Я расспросил тех, кто прибыл морем о том как выглядит берег в этом месте. Они сказали, что берег глубоко внизу, за полосой песка, а на стене обрыва видна серая полоса нашей золотоносной жилы...
       Прошел еще один день и однажды, когда Яхмос, затаив дыхание, прижался ухом к камню, он уловил едва слышный гул. Не веря себе, юноша повернул изможденное лицо к товарищам.
       -Шем, иди, послушай, я боюсь, что ошибся...- Сказал он дрожащими губами.
       Шем долго прислушивался, приникая к стене то правым, то левым ухом, потом с радостным вскриком метнулся к взолнованным друзьям.
       -Ты не ошибся, Яхмос! Я слышал плеск волн! Мы близки к свободе!
       Рудокопы с удвоенной силой взялись за работу. Наконец кирка Яхмоса пробила каменную стенку, отделявшую их от свободы, и в маленькое отверстие полился опьяняюще свежий морской воздух. Рудокопы стали торопливо расширять отверстие, чтобы в него можно было пролезть, большего им не требовалось. И вскоре Хену, более крупный телом, чем юноши, полез первым наружу, рассудив, что если пролезет он, то пролезут и юноши. Обдираясь об острые края пробитого отверстия, он выбрался наружу и прыгнул вниз на широкую песчаную полосу, уходившую к морю. Оно начиналось за извилистой полосой пены, пузырившейся от набегавших волн, и уходило в бесконечную слепяще-синюю даль...Никогда до этого не видевшие моря вблизи трое беглецов с восторгом смотрели в этот солнечный простор, веявший дыханием свободы. Первым опомнился Хену и заговорил, тревожно озираясь.
       -Нужно спешить! В любой момент в забое может появиться надсмотрщик и поднять тревогу. Нужно заложить отверстие камнем – пусть не сразу поймут, куда мы исчезли...
       Выполнив эту работу, беглецы помчались к кораблям, покачивавшимся у выложенной крупными камнями пристани. С трудом отвязав дрожащими от нетерпения руками причальный канат, они добрались вплавь до борта суденышка с единственной мачтой. Яхмос перебросил тело через борт и помог взобраться товарищам. В маленькой каютке посередине судна оказались двое матросов. Это были пожилые, утомленные работой люди, спавшие крепким сном на грубых циновках. Хену быстро связал им руки и ноги, заткнул рты, разорвав передник, снятый с одного из матросов. После этого беглецы подняли широкий парус, который сразу же выгнулся, надутый свежим утренним ветерком, и легкое суденышко стало уходить от берега. Хену оставил товарищей следить за рулем и парусом и стал осматривать судно. К радости беглецов обнаружилось несколько больших кувшинов с водой, запасы зерна и вяленой рыбы. Осмотрев судно и уверившись, что оно пригодно для задуманного ими плавания, Хену встал к рулю, не отрывая взгляда от высокой стены обрыва, остававшейся за кормой. Когда берег стал уходить в сторону, удаляясь от судна, Хену повернул руль, чтобы не терять берег из виду и сказал, кивнув на связанных матросов.
       - К вечеру пристанем к берегу и отпустим их. Пока они доберутся до рудника, мы уже будем так далеко, что можно не бояться погони...
       
       1. Лазурное море – Красное море






       










       Глава шестнадцатая


       Аменхотеп отказался от первоначального решения открыто судить заговорщиков. Их тайно доставили в загородный дворец, где после захода солнца в окружении ближайших к нему людей царь выслушал донесения Туту и Маху, выследивших и раскрывших заговор.
       Заговорщики с крепко связанными руками, заведенными за спины, стояли на коленях посередине зала, прямо против кресла, в котором сидел Аменхотеп. В полутемном помещении горели светильники, было душно и у царя разболелась голова. Он переводил взгляд полуприкрытых глаз с одного заговорщика на другого, болезненно морщась. Гнев, смешанный со страхом за судьбу своих начинаний, уже улегся, но не исчез, стал как бы пеплом, под которым тлели угли, готовые вспыхнуть опять. Но этой вспышки нельзя было допустить – Аменхотеп уже знал как опасен гнев, ибо лишает ясности мысли и может сделать его игрушкой в чужих руках...Сердце молодого царя давила глухая тревога, предчувствие новых предательств и бед. Только теперь он стал понимать в полной мере на что он решился, каких сил и твердости духа, напряжения ума требует дело, начатое им.
       Ближе всех к нему стояли Нахт и Рамос. Их серые небритые лица были угрюмы. Аменхотеп остановил взгляд на лице Нахта. Тот вскинул голову с седыми отросшими волосами, пламя светильников отразилось в его налитых кровью глазах.
       -Ты, проклятый богами еретик, недолго пробудешь на троне Черной Земли! – Громко и злобно выкрикнул он. – Уже сейчас я вижу болезнь, которая гнездится в твоем теле и убьет тебя! Бессилен кто-либо вылечить тебя, ибо это проклятие богов, попранных тобой! Душа же твоя обречена на вечные муки, а имя будет стерто повсюду!
       К Нахту подбежал Маи и ударил его посохом по голове. Нахт покачнулся, струйки крови залили ему глаза. Аменхотеп махнул рукой Туту, который развернул свиток папируса и поднес его к глазам Рамоса.
       -Читай вслух так же громко, как ты говорил это в храме...
       Рамос стал сбивчиво читать дрожащим голосом. Всех поразила перемена, происшедшая в этом сильном, казалось бы, уверенном в себе человеке. Смертная тоска заволокла пеленой его глаза, губы безвольно кривились под взглядом царя, полным холодного презрения. Слабодушная трусливая тварь, позволявшая себе насмехаться над Ним...Аменхотеп опять подавил подступавший приступ ярости, руки крепко, до боли, сжали подлокотники кресла.
       -Довольно! – Почти выкрикнул он, сделав нетерпеливый жест в сторону Туту, убравшему папирус от лица Рамоса. – Выслушайте теперь волю единого всеблагого творца, уверовать в которого вы дерзко отказались, затеяв преступный сговор против его пророка и своего царя...
       Сирийские послы были осуждены к работам в рудниках, начальники сепов – к изгнанию. О судьбе Нахта, Ранефера , Рамоса и Джхути царь сказал лишь, что они получат уготованное им. Вскоре после суда им, томившимся от жажды под стражей, раб подал чаши с отравленным питьем. Почерневшие распухшие трупы были вывезены за город и закопаны в песках пустыни.
       Через несколько дней после суда над заговорщиками Аменхотеп в кругу своих единомышленников и советников назначил Туту на должность чати и объявил о своем намерении покинуть Уасет и начать строительство новой столицы. Царь объяснил это решение повелением лучезарного бога, явившегося к нему во сне и повелевшего ему отныне называться Эхнатоном, а новую столицу назвать Ахетатоном. Поиск места для новой столицы и разработку плана ее строительства Аменхотеп поручил Туту и его помощнику молодому талантливому зодчему Пареннеферу.
       ... Место для новой столицы нашлось быстро. Пареннефер, как и другие придворные, давно уже догадывался о возможном решении царя строить новую столицу. Догадывался и очень надеялся на это, ибо такое решение царя открывало широкий простор для его творческих замыслов...Поэтому он давно уже присмотрел подходящее место для строительства нового города - это была достаточно просторная и ровная долина там, где скалистые холмы отступали далеко от берега Хапи. И не только присмотрел, но и начертил несколько проектов будущей столицы с красивыми легкими дворцами и храмами новой для Египта архитектуры. Широкие улицы пересекались с каналами, идущими от берега Хапи, позволяя кораблям подходить к удобным пристаням внутри города и орошать многочисленные сады...
       Аменхотеп вместе с царицей Неферт и многочисленной свитой отправился на кораблях смотреть предложенное Пареннефером место для новой столицы. Оно понравилось царственной чете и вскоре на этом месте закипела работа. Караваны вьючных ослов и целые вереницы барок доставляли по суше и воде все необходимое для строительства, тысячи людей были направлены сюда, лучшие каменщики и плотники, переезжали целые кварталы ремесленников, лучшие художники и скульпторы. Стали готовиться к переезду и старый Мен со своим сыном Бактом. В один из дней, когда отец с сыном помогали слугам грузить домашний скарб, калитка двора отворилась и появились двое незнакомцев, с обожженными зноем пустыни лицами. Удивленный Бакт не сразу узнал в одном из них Яхмоса.
       -Яхмос! Ты ли это ? ! – Бакт подбежал к товарищу, не веря своим глазам. – Как ты изменился! Уж не вернулся ли ты из царства мертвых ? Говорили, что тебя отправили в золотые рудники...
       Непривычно твердый взгляд на возмужавшем лице Яхмоса засветился прежним весельем.
       -Да, я вернулся из подземного мира и, клянусь оком Ра, совсем не хочу туда возвращаться! Но об этом расскажу после...Вот, познакомься – это мой друг Шем. Он хочет работать с нами и помогать чем может. Не знаю, сможет ли он стать художником, но товарищ он надежный...Ведь теперь всем хватит работы в новой столице, не так ли . Вот и вы, как я догадываюсь, собираетесь ехать туда же... – Яхмос с улыбкой хлопнул товарища по плечу.
       -Конечно... – Приходя в себя от удивления, ответил Бакт, – я уже не раз жалел, что тебя нет с нами и думал, что хорошо было бы нам вместе начать работу на новом месте...
       -Что же, теперь, пожалуй, нам уже никто не помешает работать вместе и так, как нам хочется. – Ответил Яхмос и, помолчав, спросил. – Ты помнишь, я говорил тебе о девушке...дочери Джхути...Ты не знаешь, что стало с ней? В ее доме теперь живут другие люди, они не захотели разговаривать со мной о прежних хозяевах...
       -Джхути оказался одним из тех, кто готовил заговор против царя. Он исчез бесследно...вместе с другими. – Сказал Бакт. – Я слышал, что семья Джхути уехала куда-то на север, в один из городов Дельты. Вряд ли ты найдешь теперь Шерит. Забудь лучше о ней и о ее отце. Начинается новая жизнь...

1. Эхнатон - Угодный Атону.
2. Ахетатон – Сияние Атона.












       





















       Ч а с т ь в т о р а я


       
       Глава первая



       Тяжелая, грубо сколоченная дверь визгнула петлями, пропуская в душный полумрак высокого сутуловатого египтянина. Зловонный спертый воздух тесного помещения, изможденные лица людей, спавших вповалку на глинобитном полу, не произвели на него заметного впечатления. Видимо, ему уже приходилось попадать в такие места. Он постоял, привыкая к темноте, в которой ничего нельзя было бы рассмотреть, если бы не лунный свет из квадратного отверстия в потолке, забранного медной решеткой. Затем он отыскал взглядом глиняный кувшин с остатками воды и жадно припал к нему. Утирая капли с давно небритого лица, он втиснулся в угол и задумался, изредка бормоча проклятия.
       Один из спавших рядом с ним рабов проснулся и направился к кувшину. С шумом высосав последние капли, он с руганью поставил кувшин на место и лег опять. Но духота и неутоленная жажда не давали ему забыться. Он долго ворочался , затем поднялся и встал под решеткой, надеясь хоть немного освежиться ночной прохладой. Это был египтянин, юноша лет двадцати. Лицо его, обожженное солнцем, исхудавшее, с крепким подбородком, сохраняло внутреннее сопротивление тяжкому отупляющему существованию раба. Попал он сюда, видимо, недавно...
       Повернувшись, юноша заметил нового человека, сидящего в углу. Он удивленно всмотрелся в лицо незнакомца , подошел ближе и присел перед ним на корточки.
       -Когда ты появился здесь? Кто ты? Похоже, что ты не местный...
       
       Лицо незнакомца хранило безучастное выражение, он весь ушел в свои мысли и нельзя было понять – слышит и видит ли он юношу, хотя сидел с открытыми глазами, неподвижно устремленными на отдушину в потолке...Юноша повторил свой вопрос громче и дотронулся до плеча незнакомца, затем вдруг припал к полу и замер, притворяясь спящим. В полосе лунного света, падавшего через отдушину, мелькнула тень и над решеткой в потолке появился силуэт стражника с копьем. Он постоял, согнувшись над отдушиной, прислушиваясь и стараясь разглядеть лежащих внизу людей, но не разглядев и не услышав ничего подозрительного, разогнулся и плюнув вниз, отошел.
       Юноша поспешил уйти с освещенного луной места и подошел к незнакомцу с другой стороны. Тот повернул к нему голову.
       -Я думаю о своей злосчастной судьбе...Всю жизнь я борюсь с нею, как пловец борется с волнами, стараясь ступить наконец на берег. Но берег то приближается, то вдруг исчезает и вокруг опять безжалостные волны, бросающие измученного пловца как щепку...Воистину, я променял одну тюрьму на другую. Судьба, будь она проклята, позволила мне бежать из мрака золотых рудников, что сделать теперь рабом царских полей.
       Взгляд юноши выразил удивление, смешанное с недоверием.
       -Ты был там...в рудниках? Но ведь все знают, что тот, кто попадает туда, там и остается. Невозможно бежать оттуда через раскаленные пески пустынь...
       Лицо незнакомца скривилось в презрительной усмешке. Он поднес к лицу юноши свои ладони, покрытые темной закорузлой коркой.
       -Я был в самом отдаленном и страшном из рудников, дающих золото Черной Земле. Прошло уже немало времени, а следы от рудничной кирки не проходят...
       Юноша с волнением смотрел на эти темные сильные руки.
       -Но тогда ты, должно быть, человек с твердым сердцем! Ты уйдешь и отсюда, не останешься здесь рабом! Возьми меня с собой! С первого дня, как я появился здесь, я мечтаю встретить человека, подобного тебе. Я буду тебе верным помощником и если боги будут милостивы ко мне, то я сумею отблагодарить тебя...Откуда ты родом? И как случилось, что после побега из рудника ты оказался здесь?
       Восхищение, прозвучавшее в словах юноши и его уверенность, что он обязательно убежит из рабства, польстили незнакомцу и ободрили его.
       -Меня зовут Хену, - заговорил он уже приветливее. – Я родом из Меннефера, благословенного города древних мудрецов и умелых мастеров. В детстве, лишившись родителей, я попал с дядей в столицу, в Уасет. Дядя вскоре умер, а я, гибкий и ловкий мальчишка, был тогда учеником одного из столичных ювелиров, который передал меня в опытные руки, поставлявшие ему золото и серебро.
       -Хену!...- Повторил юноша, пытаясь вспомнить что-то, – не ты ли был схвачен в столице за кражу из царской гробницы? По столице ходило много слухов об этом...Да, теперь я понимаю, почему ты оказался в рудниках...
       Хену бросил холодновато-настороженный взгляд на собеседника.
       -Слухи, как птицы, достигают края земли...Да, люди начальника городской стражи выследили и схватили меня. А затем я попал в рудники, будь они прокляты вместе с Маху и его ищейками.
       -И тебя не страшила мысль о мести богов и душ покойных царей и вельмож, когда ты забирался в их гробницы? – Юноша боязливо поежился и отодвинулся от собеседника. – Я бы не посмел сделать что-нибудь подобное за все золото Черной Земли! Надо иметь каменное сердце и не ведать страха ни перед богами, ни перед людьми.
       На лице Хену появилась ухмылка, полная холодного презрения, он разразился злобной руганью, назвав всех служителей богов подлыми мошенниками, запугивающими людей придуманными сказками, чтобы заставить их работать на себя. Заметив смущение и страх на лице юноши, Хену опять неприятно усмехнулся.
       -Тебя пугают мои слова и ты считаешь меня святотатцем. Но как же сам царь Черной Земли посмел отвергнуть всех богов, а всех их жрецов объявил идолопоклонниками, отвергающими истинного бога, сияющего в небе. За одно это я так благодарен Аменхотепу, что готов ходить по всей стране, проповедуя его учение...
       Юноша вдруг вскинул голову, страх на его лице сменился злостью, он сжал кулаки.
       -Мой отец был противником этого учения и погиб поэтому...
       Хену понимающе хмыкнул и покачал головой.
       -Твой отец, как я догадываюсь, не ходил пешком...А ты после его смерти лишился прежнего достатка и удовольствий, спутался с какой-нибудь шайкой воров и грабителей...
       Заметив удивление на лице юноши, он усмехнулся опять.
       -Не надо быть очень умным, чтобы догадаться об этом. Воистину , вся твоя недолгая жизнь написана на твоем лице...Тот, кто привык к богатству, не хочет мириться с нищетой и готов на все, чтобы избавиться от нее. Вот и я, хоть и не родился в роскоши, но тоже знал когда-то веселые дни...Поэтому после бегства из рудника, я стал искать в этом проклятом городишке знакомого ювелира, задолжавшего мне. Я не нашел его, говорят он уехал в новую столицу, которую строит сейчас царь. Но зато я познакомился с неким Кривым Пенту, который предложил мне и еще нескольким бродягам ограбить корабль финикийского купца, пообещав хорошо заплатить за добытые нами товары. Я соблазнился – ведь никто не знал меня здесь и я легко мог скрыться, а деньги нужны были мне, чтобы добраться до столицы. Поздней ночью мы перелезли через борт корабля и...попали в руки городских стражников. Этот Кривой Пенту...
       -Заманивает и выдает городским властям глупцов, подобных нам, - продолжил с ненавистью юноша. – И власти в благодарность за это закрывают глаза на его другие подлые дела. Однако, я узнал об этом только здесь...
       Хену с шумом вздохнул, пересиливая ярость
       -Вот еще одна причина, чтобы бежать отсюда поскорее, - сквозь зубы прошептал он. – Я не люблю быть в долгах. Но вначале нужно убежать отсюда...Расскажи-ка теперь ты о себе. Кто был твой отец и как ты попал сюда из столицы?
       -Меня зовут Сенусерт, я сын бывшего начальника царских охот Джхути, - ответил юноша. – После раскрытия заговора против царя, в котором оказался замешан и мой отец, он был схвачен и тайно казнен, нам даже не выдали его тела. Вскоре царские вестники сообщили нам об изгнании нашей семьи из столицы и высылке ее в Дельту. Мы смогли купить на то немногое, что удалось захватить с собой, маленький домик. Это лачуга по сравнению с тем домом, который был у нас в столице... Один из наших рабов – хороший столяр, умеющий делать красивую мебель. С его помощью дядя открыл мебельную мастерскую, этим мы и живем. Я хотел было устроиться писцом куда-нибудь, но везде требуют написать для проверки текст сказки о красноречивом крестьянине. Нет египтянина, который бы не знал этой сказки, но очень немногие могут написать ее на папирусе так, как надо. Я проклял себя за то, что плохо учился в столичной школе, буквы у меня получаются кривые и я часто путаю их... Остальное ты знаешь – я спутался с шайкой городских бездельников и вскоре познакомился с Кривым Пенту, будь он трижды проклят...Но я не собираюсь гнуть спину под кнутом надсмотрщика здесь и сделаю все, чтобы вернуться в родной город, к гробницам предков. У меня есть друзья в столице и друзья моего отца, они помогут мне...
       -Ладно, надо спать, - зевая сказал Хену. – У нас еще будет много времени, чтобы поговорить обо всем. Придумаем и способ бежать из этого клоповника...
       Прошло две недели с тех пор, как Хену попал под стражу и стал работать вместе с Сенусертом на царских полях, занимаясь рытьем и очисткой каналов под палящим солнцем. Для бывалого Хену здесь было легче, чем в золотых рудниках, здесь давали больше хлеба и кое-какую зелень и было вдоволь воды. Но тяжкая работа землекопа с восхода до заката солнца выматывала все силы, а надсмотрщики с длинными плетями из кожи бегемота зорко следили, чтобы никто не отлынивал от работы, то и дело со свистом опуская эти плети на согнутые спины. Сенусерт каждый вечер с надеждой спрашивал своего нового товарища – не придумал ли он уже план долгожданного побега. Хену угрюмо мотал головой, отмахиваясь от сумасбродных замыслов юноши, горевшего нетерпением поскорее очутиться на свободе.
       Сегодня группа рабов, перепачканных речным илом, прокладывала русло канала к реке от большого озера, берега которого поросли густым тростником. Нужно было понизить уровень озера, поднявшийся после недавнего разлива Хапи, и освободить землю для посева. Одни рабы взмахами мотыг отбрасывали комья влажной почвы, другие перемешивали эти комья ногами, добавляя воду и рубленую солому. Несколько человек, в том числе и Хену с Сенусертом, обмазывали этой смесью стены и края уже отрытого русла канала. Под палящим солнцем полужидкая масса быстро высыхала, образуя достаточно прочную корку.
       Хену поднял голову и внимательно осмотрелся. Слева от него цепочка рабов продолжала рыть русло канала к поблескивавшей вдали водной глади Хапи. По левому и правому берегам канала расхаживали двое рослых надсмотрщиков с тяжелыми длинными плетями в руках, с мечами за поясами и колчанами с луками и стрелами за спинами. У берега реки покачивалась на тихой речной волне вместительная барка. На палубе, под навесом, воины из охраны играли в кости. Справа к озеру уходило уже отрытое русло канала, лишь несколько локтей нетронутой земли, образуя временную перемычку, отделяли озеро от канала. Хену еще раз окинул взором эту картину и облизнул пересохшие губы, затем повернулся к Сенусерту, не сводившего с него напряженного взгляда.
       -Слушай меня внимательно, Сенусерт, и старайся запомнить все, что я скажу, - заговорил Хену. – Я долго носил в голове этот замысел и теперь расскажу тебе о нем, потому что не вижу другого пути к свободе. Бежать ночью нельзя – для этого нужно подкупить охрану или иметь надежного друга среди нее...Бежать можно только во время работы.
       Хену помолчал, осматривая опять окрестности и твердо, как давно решенное, сказал.
       -Бежать нужно сегодня!
       Сенусерт вздрогнул и переменился в лице. Радость и недоумение боролись на нем.
       -Но как? ! Как можно бежать отсюда, с открытого места, среди белого дня! – Юноша с недоумением и испугом посмотрел вокруг. – Бежать нужно к реке, но там охрана! Но даже если мы побежим в другую сторону, разве мы сможем бежать быстрее стрел, пущенных в нас надсмотрщиками?!
       Хену взглянул на солнце.
       - Скоро нам дадут перерыв для еды и разрешат искупаться в озере. Ты видел вчера как я припрятал на берегу несколько сухих тростинок?
       -Да. Я еще подумал, что ты хочешь сделать флейту...- С удивлением ответил Сенусерт.
       -Я не умею играть на флейте. – Хену не смог удержаться от улыбки. – Да и время и место для этого совсем неподходящие...Эти тростинки помогут нам бежать. Нужно будет взять их и во время купания спрятаться под воду. Мы сможем уйти под водой далеко от берега, ближе к вон тем зарослям, возле противоположного берега. Вот там мы и будем стоять под водой и дышать через тростинки. Мне уже приходилось делать так раньше...Нужно будет еще привязать камни к ногам, чтобы вода не выталкивала наверх и залепить ноздри глиной. Это будет тяжело, но придется терпеть...
       -Но вдруг мы попадем в яму на глубоком месте! Тогда мы просто утонем! – С тревогой сказал Сенусерт. Он, так долго мечтавший о бегстве, теперь растерялся от неожиданности, не веря в успех этой затеи. Юноша знал, что если их схватят при попытке к бегству, расправа с ними будет жестокой. Еще лучше знал это Хену...Он бросил на собеседника взгляд, полный холодного презрения.
       -Путь к свободе никогда не бывает легким...Сожми свое сердце в кулак и делай все так, как я скажу, если ты действительно хочешь уйти из рабства. Или забудь навсегда об этом разговоре и держись подальше от меня...Мы не утонем. Разве ты не заметил как старательно проверял я дно озера все эти дни, заплывая в разные стороны? Дно ровное, но местами топкое...Что же, в крайнем случае придется отвязать камни от ног и вернуться на берег вместе со всеми. Никто ничего не заметит. Я припрятал на берегу несколько плоских камней и сделал из старого передника ленты, чтобы можно было привязать камни к ногам...
       К полудню старший надсмотрщик воткнул в землю заостренную палочку, отмерил от конца ее тени небольшое расстояние и воткнул еще одну палочку. Время, за которое тень от первой палочки должна была достичь другой, было временем отдыха рабов. С барки принесли корзины с ячменными лепешками и стеблями молодого папируса, горшочек с льняным маслом. Быстро покончив со скудной едой, рабы с шумом побежали к озеру. Среди общего крика и всплесков воды, Хену отошел в сторону словно для того, чтобы вынуть занозу из ноги, быстро привязал к ступням два плоских камня, взял тростинку и вошел в воду, где плескался Сенусерт. Вскоре юноша проделал то же самое и оба , стараясь быть незаметными, пошли подальше от берега, пока вода не скрыла их с головой...
       Их отсутствие обнаружилось только после перерыва. Тщательно пересчитав рабов, осыпая их бранью и побоями, надсмотрщики и воины охраны с тревожным недоумением забегали по берегу озера. Один из воинов сбегал к барке и вернулся рыболовной сетью. Однако, выудить ничего не удалось.
       -Если они утонули или были утоплены другими рабами, то должны всплыть рано или поздно,. – сказал старший надсмотрщик . – Если бы у нас была лодка, то можно было бы протащить сеть по глубоким местам...
       -Всплывут! – махнул рукой его помощник. – Убежать они не могли, здесь даже кошку можно увидеть за тысячу локтей. Скорее всего они завязли в топком месте и утонули. Нужно запретить эти купания...
       Беглецы сидели под водой до захода солнца. Дышать через тростинки было очень тяжело и оба порой, не выдержав удушья, высовывали лица из воды и жадно глотали воздух. После заката они выбрались на берег и принялись совещаться о дальнейших действиях, затем согнувшись и припадая к земле при каждом подозрительном шорохе, направились в город.
       Глубокой ночью, прижимаясь к глухим глинобитным стенам узких улочек, Сенусерт пробрался к дому, где жили его родственники. Он осторожно разбудил храпевшего дядю и объяснил, что собирается пробираться в Верхний Египет, в бывшую столицу. Трясясь и вздыхая, дядя собрал узелок с необходимыми вещами и едой, дал несколько колец серебра. Вспомнив просьбу Хену, юноша прихватил нож из черной бронзы, предупредил дядю, что нужно молчать о его появлении и вернулся в небольшую рощу на окраине города, где его ждал Хену. Подкрепившись хлебом и сыром из узелка, беглецы отправились к речной пристани, где жил хорошо знакомый им человек...
       Двухэтажное, сложенное из кирпича строение имело несколько дверей в нижнем этаже, служившем харчевней, а ночью превращавшемся в ночлежку. В меньшем по размеру верхнем этаже, окруженном крытой галереей, жил хозяин. С задней стороны харчевни к ней примыкал двор с дверью в высокой глинобитной стене. С верхнего этажа во двор вела деревянная лестница.
       Больше всего обоих беспокоила мысль, что во дворе может оказаться собака. Сенусерт с помощью Хену взобрался на верх стены и осмотрел двор. В тесной загородке слышалось дыхание коровы и еще какой-то живности. Юноша бросил в эту сторону камешек и не услышав ожидаемого лая, помог Хену взобраться на забор. Вскоре оба бесшумно поднялись по лестнице и оказались на галерее. Дверь в помещение оказалась заперта, но Хену показал на окно под карнизом, забранное деревянной решеткой. Сенусерт вновь забрался на плечи товарища, с помощью ножа вытащил решетку и пролез в окно. Лунный свет, падавший в него, освещал голову и плечи харчевника, храпевшего на тюфяке. Юноша отодвинул задвижку двери и в комнате оказался Хену. Он бесшумно подошел к храпевшему человеку и глаза его блеснули мстительной злобой – Хену узнал жирное рябое лицо Кривого Пенту. Зажав харчевнику рот, Хену коротко размахнулся и всадил ему нож в сердце. Тело Пенту дернулось и обмякло.
       -Бежим скорее! – Прошептал оробевший при виде убийства Сенусерт.
       -Подожди...- Ответил Хену. После утоленной жажды мести им овладела алчность. – Этот жирный сурок где-то здесь мог припрятать свое золото...
       Он осмотрел темное помещение, слабо освещенное лунным светом, падавшим из окна, и принялся искать по углам, Однако поиски оказались безуспешными, харчевник, конечно, мог иметь золото и серебро, но спрятал их, видимо, в более укромном месте. Бормоча проклятия, Хену сорвал с рук харчевника серебряные браслеты и ожерелье с жирной шеи.
       Выбравшись к рассвету из города, беглецы решили пробираться к соседнему городку, откуда можно было добраться на одном из купеческих кораблей до Верхнего Египта.
       
       
       


       


       









       Глава вторая


       Стаи потревоженных птиц захлопали крыльями, теряя перья над прибрежными зарослями. Вылезший на отмель огромный крокодил щелкнул челюстями и неожиданно быстро юркнул в воду.
       Распугивая речную живность, около десятка кораблей спускались вниз по течению Хапи. На палубе переднего судна, самого большого и роскошно отделанного позолотой , под широким полосатым навесом сидели в креслах Эхнатон и царица Неферт. Два рослых раба за их спинами мерными движениями поднимали и опускали опахала из перьев диковинных птиц. Прекрасная Неферт рассеянно следила за полетом речной цапли, целиком уйдя в свои мысли. И напротив – обычная задумчивость покинула лицо Эхнатона. Он с нетерпением всматривался в речную даль, туда, где скалистая гряда медленно уходя от берега, открывала просторную равнину, на которой виднелись какие-то строения и подобно муравьям суетилось множество людей. Перед царем почтительно склонив головы, стояли Туту и Пареннефер, в стороне от них, опершись рукой на мачту, стоял Мерира. Торжествующе-спокойный взгляд жреца был направлен туда же, куда с нетерпением смотрел Эхнатон. Сбывались самые дерзкие, самые сокровенные мечты Мерира, ненавистные слуги Амона лишились былой власти и влияния, пройдут годы, подрастут дети, которых другие жрецы и наставники будут учить другим молитвам и учение о едином творце, жизнетворящем боге-солнце сотрет из памяти людей имена прежних идолов...
       -...Строительство твоего дворца в новой столице уже заканчивается, великий царь. Сотни лучших мастеров отделывают сейчас его залы и комнаты. Построены и дома твоих друзей, владыка судеб, да будешь ты здрав и могуч вечно. – негромко докладывал Пареннефер. – Строятся и много других зданий, уже построены помещения для воинских отрядов и для столичных властей, уже появились первые сады, люди перевозят из прежней столицы даже деревья вместе с землей, в которой они росли...
       -Ахетатон должен стать лучшим из городов, когда-либо бывших на берегах Хапи! – Прервал зодчего царь, продолжая всматриваться в открывавшуюся перед ним панораму строительства Ахетатона, полную суеты и доносившегося оттуда шума. Пареннефер умолк, склонившись еще ниже. Он давно уже боялся этого путешествия царственной четы, с нетерпением ожидавшей завершения строительства новой столицы. Нетрудно было угадать капризное желание царя увидеть вдруг вот так, с борта корабля, свою новую, небывало прекрасную столицу, возникшую как в сказке на ровном месте. Но ведь царь умен и должен понимать, что он, Пареннефер, не волшебник и трудно построить новый город даже по единому плану и с напряжением сил всей страны...
       -Что построено еще и что намечено построить? – Эхнатон повернулся к зодчему и заговорил, не скрывая раздражения. – Я дал тебе и Туту достаточно времени, чтобы все обдумать и решить! Если каждый будет строить свое жилье, где ему вздумается или где удастся, то строительство затянется на долгие годы и превратит новую столицу в беспорядочное скопище построек. Я не хочу видеть кривых и узких улочек в Ахетатоне! Не хочу, чтобы в окна дворца несло вонью из харчевен и мастерских!
       Выкрики судовых команд отвлекли Эхнатона и его собеседников от обсуждения плана строительства новой столицы, начерченного на большом свитке папируса, который Пареннефер торопливо развернул перед царем в ответ на его упреки. Корабль стал подходить к недавно построенной пристани Ахетатона, заполненной чиновниками и воинами. В центре толпы стоял с позолоченным посохом в руке высокий сильный человек, Панехси, градоначальник новой столицы.
       ...Царские носилки в окружении воинов достигли ворот громадного дворца, протянувшегося на сотни локтей. Крытый переход-мостик соединял его парадную часть с жилой половиной, уже отделанной и готовой принять царскую семью. Панехси, Туту, Пареннефер и другие чиновники, забегая вперед, повели Эхнатона и Неферт по залам дворца. Вошли в большой колонный зал и на белоснежные одежды вошедших легли отблески яркой, необыкновенной красоты росписи пола, изображавшей пруд со цветущими лотосами и зарослями папируса, порхающими птицами и плавающими в прозрачных водах рыбами...Тихий восторженный шепот послышался среди вошедших. Внимательный взгляд Эхнатона сменился неприкрытым удивлением. Осторожно, невольно приподнимая ноги, как бы ступая по воде, он прошел на середину пола и вдруг, присев, погладил его поверхность. Поднявшись, он жестом подозвал к себе Туту.
       -Кто сделал эти росписи? Подобных им, я не видел нигде...
       Туту поискал взглядом в толпе придворных и увидел группу художников, стоявших в стороне от всех. Он сделал несколько повелительных жестов и вскоре перед Эхнатоном простерлись на полу несколько человек. Царь приказал им встать и посмотрел на Тутмеса, старшего по возрасту среди стоявших перед ним людей.
       -Из твоих рук вышло много прекрасных скульптур, но это сделано руками художников и сделано так, как еще не делалось никогда. Или ты сменил резцы скульптора на кисть художника?
       -Я был старшим над мастерами, работавшими в этих залах, - ответил Тутмес. – А росписи на полу делали вот они..., - Скульптор повернулся к юношам, стоявшим рядом с ним.
       -Они? – Полный радостного удивления взгляд Неферт остановился на смущенно потупившемся Бакте. – Одного я знаю, ведь это Бакт, сын Мена, я помню, что однажды пришлось спасать его от гнева злого Нахта...
       -Да, это он. – Ответил Туту. – И как видим, сумел достойно отблагодарить тебя, прекрасная Неферт, за его спасение... – Сказав это, Туту недовольно покосился на Тутмеса, взгляд которого, горевший восхищением, был устремлен на просветлевшее от радости лицо Неферт. Туту шагнул вперед, как бы желая подвести юношей ближе к царю, заслонив на миг Неферт от глаз Тутмеса, и проходя мимо него, больно ткнул скульптора локтем в бок. Тот вздрогнул и, очнувшись, залился краской, встретив негодующе-высокомерный взгляд верховного вельможи.
       -Вот мастера, порадовавшие твой взор, владыка судеб! – Туту подвел к царю скромно склонивших головы юношей. – Я знаю их давно. Вот Бакт, сын скульптора Мена, много поработавшего во славу твоего отца, великий царь. Бакту пришлось познать горечь рабского труда в каменоломне, куда он был отправлен приказом Нахта, слуги Амона...
       Эхнатон жестом прервал его и шагнул к Бакту.
       -Я помню эту историю...Твоя работа, Бакт, не похожа на то, что делали прежние мастера. Глядя на эту роспись, я слышу крики птиц и шелест тростника...- Эхнатон повел рукой вокруг себя. – Чего бы ты хотел в награду за эту работу?
       Растерявшийся от столь высокой похвалы, юноша не сразу нашел достойный ответ и лишь взглянув на улыбающееся лицо Неферт, сказал, как бы получив подсказку от царицы.
       -Я уже получил высокую награду – избавление от рабства и гнева Нахта...Твоя похвала, великий царь, радует и ободряет меня и моего товарища, ибо необычность наших работ вызывает недовольство у некоторых людей. Мы бы хотели, чтобы нам не мешали работать так, как нам хочется и чтобы у нас было все необходимое для нашей работы....
       Эхнатон повернулся к Туту, который молча поклонился, давая понять, что все слышал и обо всем позаботится...







       











       Глава третья
       
       
       Содержатель ночлежки с громкой руганью растолкал босыми ногами лежавших вповалку обитателей своего заведения. Мелкие торговцы, странствующие зубодеры и ремесленники, просто бродяги и прочий приезжий небогатый люд просыпался неохотно. Бормотали сквозь сон проклятия и прятались под дырявые циновки. Рассвирепевший хозяин ночлежки позвал на помощь огромного роста слугу, который с видом привычного занятия принялся поднимать упрямцев. Поставив полусонного бродягу на ноги, он отшвыривал его к двери, где хозяин с торжествующим воплем давал упрямцу пинок под зад. Низкое помещение без окон с единственной решетчатой отдушиной, наполнилось топотом и криком. Потягиваясь и зевая, люди плескали на лица воду из каменного чана во дворе и разбредались по своим делам, напутствуемые яростной бранью хозяина ночлежки. Те, кто имел скот и поклажу, выводили из стойл мулов и ослов, с тревогой ощупывая тюки и мешки. Выйдя из ворот, те, кто имел чем заплатить, заворачивали за угол и заходили в распахнутые двери харчевни, откуда дразняще пахло вареной требухой и свежевыпеченным хлебом.
       Один из ночевавших в постоялом дворе, высокий и худощавый, купил в харчевне лепешку и миску требухи, прошел в угол и жадно накинулся на еду. Пока он ел, народу в харчевне прибавилось, за ее стенами начинал шуметь городской рынок, слышался рев скота, гоготание гусей и утиное крякание и многоголосая перебранка людей. Ко всем этим звукам прибавилось звонкое частое постукивание – начала работать мастерская медника, потом застучали мастерские столяров, оружейников, ювелиров...
       Лицо одного из посетителей, вошедшего в дымный полумрак харчевни, с воровато-настороженными глазами, было покрыто давними шрамами, нос был свернут на сторону. Пошептавшись о чем-то с хозяином, он вскользь осмотрел присутствующих. Вдруг его взгляд словно споткнулся, остановившись на человеке в дальнем углу, который закончив есть, вытер миску куском лепешки и отправил ее в рот. Лицо человека с перебитым носом дернулось судорогой волнения, он выскользнул из харчевни и присел неподалеку от входа, рядом с приземистым здоровяком с опухшим лицом пьяницы, не сводя глаз от дверей харчевни.
       -Ты похож на кота, подстерегающего мышь, Антеф...- Хрипло заговорил здоровяк. – Что случилось? Я уже вижу по блеску твоих глаз, что ты унюхал жирный кусочек...
       Антеф нетерпеливо отмахнулся.
       -Говори потише, Пепи, а еще лучше – молчи и слушай меня. Ты помнишь разговоры о краже сокровищ из царской гробницы? Говорили, что было похищено много золота и серебра, драгоценных камней...
       Пепи наморщил низкий лоб.
       -Что-то говорили об этом...- Вспомнил он. – Я работал тогда на очистке каналов, будь они прокляты...Но почему ты вспомнил об этом давнем деле? – Пепи с недоумением покосился на собеседника.
       -Потому что тогда так и не удалось найти украденных сокровищ! – Со сдерживаемым торжеством ответил Антеф. – Удалось лишь найти труп одного из воров – нубийца Горха. Он был убит и обобран до нитки. А знаешь ли ты, кто был главарем шайки?
       -Говорили, что это был Горный Змей. Настоящего имени этого человека никто не знает.
       -Я знаю! – Ответил Антеф. – Его зовут Хену. Вот он вышел сейчас из харчевни...- Антеф едва заметно кивнул в сторону худощавого мужчины, отвязывавшего мула.
       -Ты не ошибся? ! – С волнением спросил Пепи, удивленно раскрыв припухшие щелочки глаз. – Как он мог остаться живым и вернуться в Уасет? Ведь его сослали в рудники...
       -Как он остался жив и добрался сюда, известно только ему. – Усмехнулся Антеф. – Потому и прозвали его Горным Змеем. Ты догадываешься почему он появился в городе, где ему опасно показываться?
       Пепи кивнул, его широкое лицо скривилось в понимающую улыбку.
       -Скорее всего затем, чтобы отыскать припрятанное золото...
       -А мы, - продолжил Антеф. – Должны тихо и незаметно, как тень, следовать за ним...
       
       ...Горячий воздух дрожал стеклянными волнами над раскаленными песками пустыни. Хену снял кожаный бурдюк со спины мула и осторожно придерживая, чтобы не пролить ни капли, наполнил тыквенную фляжку и отпил из нее несколько глотков. Затем стал осматривать окрестности. Неподалеку от него, слева, каменистая темно-серая почва сливалась с желтым морем песков. Справа пылали жаром накаленные солнцем угрюмые скалы.
       Все это время, начиная с приближения к городу и особенно за вчерашний день, который он вынужден был провести в городе, присматривая хоршего мула и запасаясь инструментами, Хену испытывал чувство неотвязной тревоги. В городе могли быть люди, когда-то знавшие его и знавшие, что сокровища, похищенные им, остались ненайденными...
       Здесь, в безжизненном, далеко просматриваемом пространстве, легко было обнаружить слежку, которой он так опасался. Осмотрев еще раз окрестности и почувствовав резь в глазах, уставших от яркого солнечного света, Хену направился к давно известному ему узкому проходу между скал. Войдя туда, он расседлал мула, снял с него мешок и присев в тени, съел лепешку с сыром, прихлебывая воду из фляжки. Он не увидел в городе ни одного знакомого лица и сам, казалось, остался незамеченным никем, но неясное тревожное предчувствие не покидало его. Поэтому Хену завершив свою трапезу, вновь стал осматривать окрестности – не появятся ли на открытом месте перед скалами его возможные преследователи. Осторожность и предусмотрительность не подвели Хену и вскоре он без особого удивления заметил двух человек, направлявшихся к скалам. Понаблюдав за ними, он отвел мула в глубь ущелья и накинул ему на голову торбу с ячменем. Потом опять стал наблюдать за приближающимися людьми, стараясь рассмотреть их лица.
       Подойдя ближе к отвесной стене скал, эти двое стали совещаться, тревожно озираясь время от времени. Теперь Хену смог разглядеть их усталые обожженные солнцем лица.
       -Подлые гиены...- С ненавистью пробормотал он. – Наконец-то я смогу расквитаться с вами...
       Он вынул из ножен широкий короткий меч с изогнутым клинком и стал ожидать приближения своих врагов. Они, выбравшись из песков на каменистую россыпь, потеряли следы ног Хену, по которым шли до сих пор. Походив в растерянности вдоль сплошной стены скал, они приняли наконец правильное решение. Взяв линию следов Хену на песке за середину, оба разошлись влево и вправо от этих следов и стали медленно сходиться, оглядывая скалы.
       Хену понял, что первым найдет вход в ущелье Пепи, двигавшийся быстрее и находившийся ближе к нему, чем Антеф. Но вряд ли Пепи, найдя вход, рискнет войти в него один. Скорее всего он позовет товарища. Тогда Хену пришлось бы драться с двумя врагами одновременно. Он решил не допустить этого и едва Пепи показался перед входом и не успело ищущее выражение на его широком лице смениться радостью открытия, как метнувшийся к нему Хену ударил его мечом по голове...Оттащив тело Пепи за камни,он занял прежнее место, продолжая наблюдать за Антефом.
       Дойдя до прохода и не видя приятеля, а затем увидев следы крови, Антеф подобрался, вынул из-за пояса кинжал и окликнул Пепи. Не дождавшись ответа, он подобрал увесистый камень и швырнул его так, чтобы он упал за выступ скалы, за которым прятался Хену. Острый край камня рассек ему плечо, но Хену сдержал стон, сжав зубы.
       Определив по звуку, что камень задел за что-то упругое, Антеф отбежал в сторону и нагнулся, чтобы поднять еще один камень, но Хену не стал дожидаться этого...Антеф успел разогнуться и метнуть в него камень, Хену увернулся и отскочил в сторону. Некоторое время оба стояли друг против друга, настороженно пригнувшись и крепко сжимая оружие. Внезапно Хену сделал прыжок в сторону врага и сильным ударом выбил кинжал из его руки. Наступая на дрожащего от страха Антефа, он прижал его к скале и приставил меч к горлу.
       -Кто-нибудь кроме тебя и Пепи знают о моем появлении в городе? – Отрывисто спросил Хену. Антеф шумно дышал, скосив глаза на клинок.
       -Нет...- Хрипло ответил он, покрываясь потом. –Я узнал тебя сегодня утром в харчевне возле рынка и сказал об этом только Пепи.
       -Где сейчас старый ювелир Хархор? Его мастерская была на верхнем краю рынка. – Продолжал расспрашивать Хену, слегка надавливая клинок.
       -Ты убьешь меня. –Прохрипел Антеф. –Я ничего не скажу тебе...
       -Отвечай! – Приказал Хену. – Может быть я и оставлю тебе жизнь...
       -Хархор уехал в новую столицу. Говорят, он хочет прибрать к рукам все ювелирные мастерские Ахетатона...
       -Вот как! – Хену злобно рассмеялся. – Значит ему нужно будет много золота!
       Губы Антефа дрожали, глаза остекленели от страха – он ждал смерти и в то же время не терял надежды на пощаду.
       -Если бы я был на твоем месте, то ты убил бы меня, не задумываясь. – Сказал Хену. – Но я добр и оставлю тебе жизнь, если ты захочешь жить с выколотыми глазами и отрезанным языком...
       Антеф с немым ужасом смотрел на безжалостного врага. Неожиданно, в порыве отчаяния, он попытался резким движением отвести клинок от горла, но Хену оказался проворнее...
       Жадно припав к фляжке, он опустошил ее, утер выступивший пот и направился в глубь ущелья. В жаркой застоявшейся духоте между нагретых солнцем скал было трудно дышать, пот струился по его лицу, щипля глаза. Узкий проход круто повернул влево и превратился в пологий спуск. Шурша осыпавшимися под ногами камешками, Хену спустился в подобие каменного колодца с отвесными стенами. Возле одной из них метнулась маслянисто-желтая струя, исчезнув в груде камней. Осмотревшись и не заметив больше змей, Хену снял с плеча мешок и вынул из него бронзовое зубило, вернее – небольшой ломик. Присев на корточки, он стал отгребать щебень и вскоре показался большой камень, плотно закрывавший отверстие у подножия стены. С трудом выворотив его, Хену зажег светильник и нырнул в отверстие хода. Вначале пришлось проползти несколько локтей, затем ход резко повысился и можно было идти пригнувшись. Хену дышал с трудом, глотая сухой жаркий воздух запекшимся ртом, чувствуя как убывают силы и кружится голова.
       В одном из углов пещеры он отыскал нишу, заложенную камнями и принялся разбирать их. Показался ларец прекрасной работы, отделанный золотом и слоновой костью. Под откинутой крышкой в коптящем свете заблестели золотые браслеты, подвески и ожерелья, перстни, темно-кровавыми сгустками отсвечивали крупные рубины...Хену стал выбирать наиболее ценные украшения и складывать их в мешок. Оставив в ларце примерно половину содержимого, он покинул пещеру, старательно завалив вход в нее камнями.
 







       









       Глава четвертая


       В небольшой молельне Атону, построенной в дворцовом саду, Эхнатон собрал на совет ближайших друзей. Он и Неферт сидели возле алтаря с золотой чеканкой, изображавшей их обоих с руками, простертыми к солнцу. Кресла царственной четы стояли против центра алтаря , закрывая их собственные изображения, и поэтому казалось, что протянувшиеся сверху руки-лучи Атона осеняют их головы.
       Полукругом перед ними стояли Туту, Пареннефер, Маи, Маху и градоначальник новой столицы Панехси. Мерира и Эйе, которым по причине их возраста и особого расположения царя разрешалось сидеть в их присутствии, устроились слева и справа от алтаря, в креслах, устланных львиными шкурами. Собравшиеся с тревогой смотрели на хмуро-задумчивое лицо царя.
       -Вот заложена новая столица Черной Земли, - негромко заговорил Эхнатон, стараясь придать твердость и вес каждому своему слову. – Строительство идет быстро и я доволен трудами всех, кто занят этой работой. Но меня тревожит мысль, что мы с вами и все жители Ахетатона окажемся оторванными от жизни страны. Благословенная долина Хапи протянулась далеко к северу и к югу от новой столицы и кроме нее в стране много других городов и селений. Множество разных идолов и местных божков почитаются в них и еще больше слуг у храмов, воздвигнутых в честь этих идолов...- Эхнатон помолчал, всматриваясь поочередно в лица стоявших перед ним людей. – Нельзя силой заставить людей уверовать в Атона и склониться перед сияющим ликом бога. Можно добиться лишь внешнего смирения... В одной местности из века в век поклоняются изображению крокодила – как знать, быть может когда-то в этих местах было много этих тварей и поэтому им приносились жертвы, чтобы умилостивить их. В других местах поклоняются изображению быка. Быть может когда-то там тучные пастбища кормили много скота, а значит и людей. Однако, век сменяется веком, люди рождаются и умирают, скудеют пастбища и редеют стада. Но остается надежда вымолить изобилие мяса и молока перед изображениями скотов...Люди поклоняются то одним идолам, то другим, в суетности своей не замечая лика бога истинного и вечного. Подобно свиньям, утопающим в грязи, они ленятся поднять взоры к небу, к лику бога, сияющего от времен первоначальных , согревая всех живущих ...Я ищу пути искоренения идолопоклонства и быстрейшего распространения истинной веры. Между тем храмы идолов сильны по-прежнему, особенно в городах Нижней Страны и Дельты, отделенных от нас многими днями пути. Мне сообщают, что там мало знают об истинном учении или не знают о нем совсем. Слуги храма Птаха в Меннефере усердствуют в поношении царского имени и требуют от прихожан публично проклясть истинное вероучение и тех, кто его проповедует, а значит – пойти против царя, против всех нас...
       Эхнатон умолк, вновь всматриваясь в лица присутствующих, с напряженными лицами слушавших его, как и подобает внимать словам владыки Черной Земли.
       -Я хочу услышать от вас, что нужно делать для быстрейшего искоренения идолопоклонства. - Эхнатон повернулся к Маху. – Начни ты, ибо многое в этом деле зависит от твоего усердия...
       Маху поспешно согнулся, едва не коснувшись лбом пола. Подняв покрасневшее от прилива крови лицо, он заговорил по обыкновению вкрадчиво и осторожно.
       -Предлагаю тайно разослать по стране надежных людей, чтобы знать, кто из тех, кому принадлежит власть в городах и селениях, поддерживает тебя, а кто противится истинному учению. На место последних могут быть назначены люди, верные тебе, владыка судеб...
       Эхнатон кивком поблагодарил Маху и повернул лицо к Маи.
       -Тебе удалось собрать в Ахетатоне лучших воинов страны. Однако все они египтяне. Я хотел бы, чтобы для охраны стен столицы и моего дома ты отобрал надежных воинов из кочевников пустыни и черных племен юга. Они беспристрастны к моим замыслам и внемлют лишь звону золота...
       Маи поклонился, прижав руки к сердцу. Видя, что царь продолжает смотреть на него, ожидая его слов, он заговорил с видом человека скромного, но знающего свое влияние и силу.
       -Полагаю, великий царь, что Маху сказал слова истины – нужно поставить во главе местных властей верных тебе людей. И одновременно предлагаю послать в крупные города страны военные отряды под командованием проверенных людей. Храмы идолов нужно закрыть или превратить их в храмы Атона. Думаю, что нужно держать в постоянной готовности сильные отряды воинов, способные быстро передвигаться по стране для подавления бунтов и мятежей.
       Эхнатон согласно кивнул и перевел было взгляд на Туту, но вдруг заговорила Неферт, поднявшись из кресла.
       -Прежде всего истинное учение должно найти поддержку в народе Черной Земли. Если тысячи крестьян и ремесленников не узнают сути учения о едином боге, как ему молиться и какие обряды совершать в его славу, то могут оказаться напрасными все наши усилия. Слова гимнов и молитв Атону должны быть высечены в камне во всех храмах и святилищах, а дни солнечного равноденствия следует объявить всенародными праздниками. Каждый истинно верующий должен с молитвой встречать восход солнца и с молитвой провожать его закат, отчитываясь перед своим сердцем обо всем плохом и хорошем, совершенном за истекший день...В Ахетатоне нужно создать школу проповедников истинного учения, способных донести свою веру в сердца людей. На это уйдут годы, вся наша жизнь, но люди грядущих поколений будут чище в помыслах и добрее душой...
       Неферт протянула перед собой руку и разжала длинные тонкие пальцы. На узкой ладони яркими голубоватыми отблесками вспыхнул хрустальный искрящийся шарик. Он как бы впитывал в себя тепло и свет, становясь больше и прозрачнее и вдруг из него брызнули во все стороны легкие радужные струйки. Они бежали, извиваясь и переплетаясь, рождая переливами красок в сознании присутствующих едва уловимую, но все более отчетливую музыку цветов...
       Вздох радостного изумления послышался среди придворных, но царица вдруг крепко сжала ладонь и радужное сияние исчезло.
       -Это подарок Тутмеса, - сказала Неферт. – Но сделан он не им, а достался в наследство от далеких предков, переходя из поколения в поколение. Тутмес говорит, что шар сделан мастерами неведомой древней страны, в которой люди поклонялись солнцу. Но люди прогневали сияющего бога и земля их исчезла в морских глубинах...Такие шары, гораздо большего размера, стояли на высоких обелисках у храмов, первыми встречая лучи восходящего солнца и целыми днями радуя сердца людей....
       Эхнатон спрятал легкую усмешку и заговорил громче, стараясь привлечь внимание людей, потрясенных невиданным зрелищем.
       -Я выслушал вас и рад, что ваши слова сходны с моими мыслями. Несомненно, во главе местных властей должны быть люди, верные царю, а имущество храмов Амона и прочих идолов должно перейти в царскую казну. И везде, по всей стране должны находиться люди, верные царю и истинному учению. Это твоя забота, Маху, мне и всем нам нужно знать положение дел в стране...
       Отпустив участников совета, Эхнатон сделал знак Маху и Туту, чтобы они остались.Он сделал также удерживающий жест в сторону Эйе и Мерира, собравшихся было встать из своих кресел.
       -Вы все читали письмо, которое должно было попасть в руки Нахта, - обратился к ним Эхнатон. – Нахт затевал дело, достойное слуги Амона, полное коварства и подлости. Судя по ответу из Меннефера, Нахт нашел поддержку своим замыслам у жрецов Птаха. Удалось ли им что-нибудь сделать уже для осуществления этих замыслов? – Эхнатон посмотрел в глаза Маху.
       -В бывшей столице таких попыток не замечено. Все твои...прости, владыка судеб, все наши враги затаились после раскрытия заговора. Но надо думать, что Нахт делился с кем-то своими планами...Что касается Меннефера и других городов, то туда уже посланы надежные люди и на днях они вернутся с подробными отчетами...
       -Как только они вернутся, я хотел бы видеть их у себя…вместе с тобой. Будет долгая беседа и будь готов к тому, что я могу позвать тебя в любое время…
       Царь милостиво кивнул Маху и сделал жест, давая понять, что тот свободен пока…
       Он посидел какое-то время молча, затем бросил взгляд на Эйе и Мерира, выжидательно смотревших на него.
       -Мы затеяли неслыханное и тяжкое дело…- Заговорил наконец Эхнатон. – Но сердце говорит мне, что оно на пользу стране, на благо Черной Земле и ее народу. Меня одолевают мысли и не все они светлы и потому мне хочется опять посоветоваться с вами. Ибо с кем же я могу советоваться, как не с вами в первую очередь, с людьми, познавшими этот мир задолго до моего рождения, с людьми, знавшими моего отца и дававшими ему советы? – Эхнатон помолчал опять, поискав взглядом своего любимца, щенка гепарда, и щелкнул пальцами. Заметно подросшая пятнистая кошка возникла из-за кресла царя, изгибаясь длинным телом, потерлась о его ногу. Эхнатон погладил ее блестящую шерсть, нежно поскреб длиными пальцами между ушей. Затем бросил опять взгляд на молчавших жрецов. – Если войти в темный и длинный проход, встать посередине с пылающим факелом в руке, то светло станет лишь в нескольких шагах от человека, темно будет под самим факелом, а духи тьмы и зла разбегутся в стороны, затаятся по углам, но не исчезнут…Вот так и мы, с учением о лучезарном Боге, стоим на берегу Хапи, стараясь охватить светом этого учения север и юг, все концы страны. Но слаб еще этот свет и слишком велика страна, чтобы развеять этим светом тьму невежества, копившуюся веками. Да и нужен ли этот свет тем, кому на пользу тьма и рабская покорность прежним идолам? Чем дальше от нас, от столицы тот или иной сеп, тот или иной город, тем меньше считаются с нами хозяева тех мест, чиновники и жрецы, тем свободнее чувствуют себя. И это их стремление обособиться, уйти из-под нашей власти и влияния прикрывают и освящают местные боги и божки, которым уже нет счета…Я уже не удивляюсь огромному количеству богов и всевозможных идолов, ибо понимаю – каждый такой божок сытно кормит своих многочисленных служителей…Я задумался недавно – а впервые ли такое дело, как наше, затевается на берегах Хапи? Я обратился к древним текстам, но не нашел там ничего о стремлении кого-либо из прежних царей покончить с идолопоклонством и обратиться к лику Единого Творца. Но…Известно, что царь Хуфу, строитель Великой пирамиды, закрыл храмы в стране и запретил жертвоприношения. Понятно – почему он это сделал, ему не хватало средств и людей для завершения этого невиданного в веках строительства. Но ответьте мне вы, слуги божества, всегда бывшего отцом и покровителем царей, разве не ясно, что закрыв храмы и запретив жертвоприношения богам, Хуфу пошел против богов и навлек на себя немилость их служителей?
       Мерира, напряженно слушавший царя, с выражением возрастающего удивления на лице, подался весь вперед в своем кресле и переглянулся с Эйе. Тот прикрыл и без того припухшие глаза и едва заметно кивнул, как бы угадав мысли сподвижника и одобряя его явное желание высказаться в ответ на просьбу царя. Мерира, любивший говорить лишь стоя, порывисто встал из кресла и простер руки к царю.
       - Великий царь, опора справедливости! Я не ждал сегодня этих слов из твоих уст, но видимо, нами и тобой повелевает бог…Ты спросил нас о временах правления царя Хуфу и я отвечу – да, было такое в дни его правления! Уже много веков, из поколения в поколение, старшие жрецы храма Ра в священном Оне, передают своим преемникам тайные записи, начатые еще при царе Джосере, записи начатые его великим сподвижником и помощником, зодчим и ученым, перед которым открылись тайны неба и земли, великим Имхотепом. Из этих записей нам ясно, что царь Хуфу, завидуя славе Джосера, строителя самой большой к тому времени гробницы в Кемт, вознамерился затмить его славу еще большей пирамидой. И тогда он призвал к себе служителей бога-покровителя царей, чтобы посоветоваться с ними. Жрецы Ра ответили ему, что новая гробница небывалой высоты еще более укрепит власть царя и страх перед богами, но она должна отличаться по форме от гробницы царя Джосера. «Почему же она должна быть другой формы?» - Спросил царь Хуфу. И ему ответили – царь Джосер попросту поставил друг на друга несколько гробниц, строившихся прежде него, каждая верхняя гробница была меньше нижней – оттого и получилось подобие ступеней. По замыслу Имхотепа, это должны были быть ступени к небу. Но подобает ли людям стремиться, подниматься в небо, обитель богов, к дороге солнечной ладьи бога Ра? Нет! Новая гробница небывалой высоты должна стать подобием священного камня Бен-Бен, как бы произрастающим из недр земли, сияя четырьмя гранями – по количеству сторон света - устремленным к небу, к солнцу. Она должна стать вечной усыпальницей для тела царя и подножием для его души на пути его слияния с отцом и покровителем – богом Ра. А чтобы путь этот был воистину божественным, надлежит высечь в камне возле пирамиды глубокий колодец, дабы поместить в нее ладью – подобие ладьи солнечного бога…
       Эхнатон, как бы преодолевая раздражение, бросил опять нетерпеливый взгляд на собеседников.
       -Я услышал от вас немало интересного и хотел бы внимательнее ознакомиться с рукописями, о которых идет речь…Но не сейчас. Меня волнует сейчас вот что – не появлялись ли у царя Хуфу, пошедшего против храмов и богов, мысли, сходные с моими?
Не высказывал ли он мыслей о вере в Единого Творца, дабы укрепить власть царя и утвердить единые законы и порядки в его стране?
       -Отвечу теперь я, великий царь. – Подал голос Эйе. – Прости мне мою немощь, мне удобнее и легче говорить сидя…После начала строительства Великой пирамиды прошло немало времени, но работа шла медленно, не так как хотелось бы Хуфу. Шли месяцы и годы и царь все более смущался сердцем, видя, что люди выбиваются из сил, но не могут закончить даже строительство дороги, достаточно гладкой и удобной для того, чтобы перетаскивать по ней камни к месту строительства гробницы. Десятки тысяч людей были оторваны от работы на полях, пересыхали каналы и разрушались дамбы, построенные для орошения полей, скудели урожаи и дорожало зерно на рынках…Царь понял, что затеял неслыханное дело, но отступать от него было уже поздно. И тогда он решился на еще более неслыханное дело – повелел закрыть храмы богов и запретить жертвоприношения им, дабы сберечь силы и средства, направив их на строительство пирамиды. Ведь храмы были свободны от всяких повинностей и не выделяли своих людей на это строительство и не давали зерна и прочей пищи для строителей. Сами же они постоянно требовали даров и жертвоприношений богам в дни празднеств и обрядов. Работа пошла быстрее, но сердце царя было отравлено тревогой – он боялся, что состарится и умрет раньше, чем закончится строительство его гробницы, а царь, пришедший ему на смену, не позаботится о завершении строительства или присвоит эту гробницу себе, для погребения собственного тела…Хуфу приглашал к себе во дворец магов и чародеев, предсказателей судеб и толкователей снов, чтобы они развеяли его тревогу. Однажды ему приснился сон, что он уже умер и погребен в своей пирамиде, но в нее проникли какие-то люди и выбросили его тело из гробницы. Хуфу был напуган этим сном и сразу же призвал к себе магов и толкователей снов. Когда он рассказал им о своем сновидении и попросил их объяснить его, маги и толкователи впали в смущение, не зная, что сказать. И лишь один из них, мудрый сердцем, ответил царю, что сон этот вызван живущим в душе царя страхом умереть раньше завершения строительства гробницы. Но ведь он во сне уже видел себя погребенным в пирамиде! Значит, так и будет – он найдет в ней вечный покой. А чтобы враги не смогли проникнуть в пирамиду, надо надежно замуровать вход в нее и сделать так, чтобы никто не знал – где он находится. И надо поменять план строительства пирамиды, сделать в ней несколько помещений, чтобы нельзя было найти тело царя… Хуфу внял этому совету и план расположения помещений в пирамиде был изменен. Но это лишь затянуло и без того долгое строительство… И тогда, как сообщают тайные записи, царь Хуфу призвал однажды к себе жрецов бога Ра и спросил их – не следует ли ему отказаться от поклонения множеству богов и повелеть народу поклоняться лишь богу Ра? Тогда он смог бы забрать себе богатые земли и пастбища храмов, многочисленных рабов и мастеров, золото и серебро, зерно и скот у них… - Эйе замолк и перевел дыхание, затем попросил Мерира подать ему воды.
       -Дальше! – Потребовал Эхнатон. – Рассказывай дальше, мой мудрый Эйе…
       -Жрецы испугались, услышав эти слова из уст царя, и ответили, что отвержение богов вызовет неслыханные бунты и волнения в стране, в которой и без того уже много недовольных. Надо сделать иначе – задобрить обиженных жрецов, пообещать им щедрые дары после окончания строительства гробницы и попросить их обратиться к народу Черной Земли, чтобы они внушили людям, что скорейшее завершение гробницы угодно богам и, прежде всего богу Ра, ибо он, видя с небес позолоченную вершину огромной пирамиды, возрадуется сердцем и еще более возлюбит избранный им народ. И тогда река будет разливаться шире и обильнее, богаче станут урожаи…
       -Довольно! – Остановил вдруг жреца Эхнатон. – Довольно! Я знаю теперь то, о чем уже догадывался – я не первый на этом пути. На пути, на который вы оба подтолкнули меня когда-то. Вы, да еще мой отец, который ненавидел слуг Амона…Волей судеб и волей божьей я уже иду по этому пути и не на кого мне опереться, кроме как на вас. И только сердце мое – источник силы, веры и надежды на этом пути…







       












       

       Глава пятая


       На полосатой занавеси, освещенной солнцем, появилась и стала расти тень человека, подходившего к комнате главного жреца Амона. Повторяя движения человека, тень почтительно согнулась перед занавесью и замерла. Не дожидаясь обычных ритуальных слов, очищающих от дыхания зла, немолодой жрец с тяжелым взглядом, выражавшим угрюмо-напряженную работу мысли, громко приказал.
       -Войди, Ренуэрт! Говори, если у тебя важное дело...Если же нет, то уйди и никого не пускай ко мне! Меня одолевают заботы...
       Занавесь колыхнулась, пропустив одного из жрецов при храме. Он склонился перед креслом, где когда-то сидел грозный Нахт и негромко сказал.
       -Прошу тебя, Хетамон, простить меня, вряд ли это можно назвать важным делом... У ворот стоит юноша, он просит разрешения войти и поговорить с тобой. Он стоит давно и говорит, что ему нужно увидеть тебя, одного из друзей его отца...
       -Кто он? Ты знаешь его? – С тенью удивления спросил Хетамон.
       -Я видел его раньше, бывая в доме его отца, начальника царских охот Джхути. Его зовут Сенусерт.
       -Пусть войдет! – Приказал Хетамон. Он несколько оживился, еще не решив, чем ему может быть полезен сын одного из участников неудавшегося заговора против царя-еретика, но то, что Сенусерт может пригодиться для каких-то дел, не вызывало сомнений у жреца.
       Вскоре перед ним появился рослый юноша лет двадцати, в грязном измятом переднике. Волосы его отросли и давно уже не знали масла...
       -Ты очень похож на отца. – Сказал после некоторого молчания Хетамон. – Ты хотел говорить со мной?
       -Да! – Хрипло ответил юноша, еще не совсем ясно различая лицо собеседника. Глаза после яркого солнечного света еще не привыкли к полумраку и голос жреца, звучавший из этого полумрака, нагнал робость на Сенусерта, давно утратившего былую спесь избалованного сына царского вельможи...
       -Я слышал, что тебя и твоих родственников выслали из Уасета в Дельту. Как же ты оказался опять здесь, на родине?
       -Мы живем в бедности, хранитель истины, в маленьком грязном городке. Мастерская, в которой несколько рабов, принадлежащих брату моего отца, делают мебель – вот и все, чем мы живем. – В голосе юноши слышались горечь и обида. – Я возненавидел этот город между болот и ушел оттуда... – Сенусерт помолчал, пытаясь справиться с волнением и придать своей речи должное спокойствие и почтительность. – Я готов сделать все, чтобы вернуть своей семье прежнее богатство и положение. Я знаю, что это будет нелегко...
       -Ты хочешь вернуть прежнюю жизнь, богатство и почет, - скрипучим голосом заговорил Хетамон. – Все это было при жизни твоего отца, но он вызвал гнев царя и умер, а с ним исчезли и богатство и высокое положение. Ты можешь попытаться выдвинуться при дворе Эхнатона, поехав в новую столицу и устроившись на должность писца... если там захотят пользоваться услугами сына одного из врагов царя. Как же ты собираешься вернуться к прежней жизни?
       Сенусерт слушал жреца с выражением упрямой решимости добиться благосклонности сидевшего перед ним человека, что-то подсказывало его сердцу, что он не зря добивался встречи с ним...
       -Я решил прежде всего разыскать друзей моего отца. Они есть здесь, в столице, я это знаю. Когда-то сотни самых знатных людей столицы собирались в нашем доме...
       -В бывшей столице! – Тем же скрипучим голосом поправил юношу Хетамон. – Его величество, Владыка Обеих Стран, не захотел жить в одном городе с друзьями твоего отца. Они очень мешали ему и, говорят, даже покушались на его жизнь...
       -Я слышал, - Сенусерт понизил голос и всмотрелся в насмешливо поблескивавшие глаза жреца, - что среди этих друзей были и слуги Амона. Быть может, подумал я, они помогут сыну вернуть то, что было отнято у его отца.
       Хетамон помолчал как бы в раздумье.
       -Могу предложить тебе пока место при храме. Ты станешь одним из младших слуг Амона. Получишь должность помощника при хранителе священных рукописей. Подойдешь сейчас к Ренуэрту, это человек, который пропустил тебя сюда...Он обучит тебя всему, что должен знать слуга Амона. И как знать, быть может твоя помощь пригодится нам в борьбе с еретиками...







       












       Глава шестая
       

       Новая столица строилась с невиданной быстротой, по единому плану, одобренному Эхнатоном и Неферт, долго обсуждавшими с зодчими и Туту расположение улиц, кварталов и площадей. Царь потребовал начать строительство всех зданий и сооружений одновременно, со всех концов будущей столицы, чтобы она возникла быстро и вся целиком, как единое воплощение его замыслов.
       Сотни хижин, огромных сараев и просто навесов, наскоро сделанных из глины и тростника, стали местом короткого отдыха для десятков тысяч рабов и крестьян, согнанных со всей страны, как это было в древние времена при строительстве великих пирамид Хуфу и Хафра. Поднятые задолго до восхода солнца криками и палками надсмотрщиков, они понуро плелись к местам работы, привычно и покорно впрягались в лямки салазок для перевозки камней и плит, подставляли натруженные спины под кули и корзины, сжимали в мозолистых руках молотки, тесла, топоры и мотыги...
       Уже заселились окружавшие царский дворец дома его ближайших друзей, которые сумели перевезти из прежней столицы даже деревья из садов, заботливо пересадив их в новую почву. Сеть глубоких каналов доставляла воду в самые дальние уголки нового города и он быстро стал покрываться яркой зеленью садов.
       Эхнатон провел торжественное богослужение в честь открытия большого храма Атону. На время пышной церемонии были прекращены все работы, огромные толпы окружали царский дворец, откуда Эхнатон начал шествие к храму, благословив перед этим своих подданных из «окна явлений», устроенного в середине крытого перехода между западной и восточной половинами дворца. На площади были выставлены горы хлебов, овощей и фруктов, огромные кувшины с пивом и подслащенной водой. Город празднично гудел до заката, а наутро вновь наполнился суетой и шумом строительных работ.
       В городской школе начались занятия с сыновьями знати и богачей. Переехавшие в Ахетатон военные отряды заканчивали строительство казарм и складов оружия. И уже давно начал свою крикливую жизнь городской рынок. Купцы из близлежащих и даже отдаленных городов и селений быстро поняли, что появилась возможность сбывать по высоким ценам свои товары в Ахетатоне, где еще не хватало ремесленных мастерских и не было еще налажено снабжение хлебом, мясом, рыбой и овощами. Они ежедневно пригоняли множество груженых с верхом кораблей и лодок к столичной пристани.
       Жены и дочери богачей и вельмож уже толпились у мастерской Хархора – одного из лучших ювелиров бывшей столицы, поспешившего в предчувствии больших прибылей перебраться в Ахетатон.
       Под навесом, возле маленьких столиков с разложенными на них драгоценностями, сидел на стульчике жирный лысый старик лет шестидесяти – хозяин ювелирной мастерской. В отдалении несколько рабов и мастеров суетились, постукивая молоточками, возле небольшого кузнечного горна, готовя сплавы и протягивая золотую и серебряную проволоки. Глаза старика, казалось, имели удивительное свойство быть направленными в разные стороны. Левый зорко присматривал за работавшими мастерами, а правый, сладко жмурясь, оглядывал людей, останавливавшихся перед его товарами. Вдруг эти глаза прекратили свое разностороннее наблюдение и с беспокойством стали изучать высокого худощавого человека, который, казалось, был увлечен рассматриванием разложенных перед ним украшений.
       На вид незнакомцу было лет сорок с небольшим. Дорогие, хорошей работы сандалии, одежда из тонкого льна и тяжелый перстень с рубином странно выглядели на его почерневшем от солнца жилистом теле. Узловатые мускулистые руки с крупными натруженными кистями каменотеса, похоже были долгое время знакомы с тяжким трудом. Чем пристальнее всматривался Хархор в резкие черты незнакомца, тем сильнее одолевало его беспокойство, переходя в страх, словно вспоминался давний страшный сон, вдруг становившийся явью.
       Незнакомец вдруг повернулся и прямой взгляд его прищуренных глаз окончательно встревожил Хархора, он даже привстал со своего стульчика. Кривая зловещая усмешка появилась на лице незнакомца. Он подошел ближе и склонился перед ювелиром, чтобы тот мог узнать его лицо.
       -Здравствуй, почтенный Хархор! Ты, я вижу, не очень-то рад нашей встрече! Неужели ты не узнал меня?
       Старик встал во весь рост с выпученными глазами и отвисшей челюстью, растерянно осмотрелся вокруг, сотрясаясь мелкой дрожью. Однако, незнакомец выбрал момент, когда никого рядом не было...
       -Если ты грешный дух Хену, то отправляйся к тем, кто сослал тебя в рудники. Это они виновны в том, что твое тело осталось непогребенным, не давая покоя грешной душе... – Прерывисто, с усилием, заговорил старик, продолжая трястись всем телом.
       Хену рассмеялся коротко и зловеще, затем показал на свою тень.
       -Духи бесплотны, у них не может быть тени, почтенный Хархор, как не может быть и вот таких кулаков! – Он поднес к лицу ювелира жилистый кулак и вдруг больно ущипнул его за толстый нос. Еле вырвавшись, толстяк со стоном рухнул на сломавшийся под ним стульчик.
       -Ты заслуживаешь того, чтобы тебя отдали живьем на растерзание крокодилам! Где ты был, где была твоя обещанная помощь, когда меня схватили в Уасете? Ты спрятался как крыса в нору! А ведь я перетаскал тебе столько золота, что хватило бы отлить из него гроб и заживо похоронить тебя в нем!
       -Что ты говоришь, храбрый великодушный Хену! Я не заслужил таких страшных кар! – Хархор поднялся с земли и в ужасе замахал толстыми руками. – Подумай, ведь я сам был заинтересован в твоем освобождении. Ведь стоило только тебе назвать мое имя и я бы погиб...Я все время ждал, что меня схватят и отправят в золотые рудники...
       -Ты ждал моей смерти, чтобы я не успел ничего сказать! – Хену сверлил толстяка проницательным и злобно горевшим взглядом. – Не ты ли потрудился, чтобы мне передали отравленную пищу, когда я был под стражей? Но погиб другой человек, укравший корзинку с отравленной едой...
       На лице Хархора появилось искреннее изумление , смешанное со страхом
       -Нет! Нет, я не делал ничего такого! – Торжественно заявил он. - Могу поклясться спасением души, пусть она страдает и корчится в муках, не обретая покоя, если я совершил такое! Наверное, у тебя были враги гораздо опаснее, чем бедный изготовитель женских побрякушек...Ты ошибаешься, Хену! Ведь желая твоей гибели, я лишился бы сокровищ, припрятанных тобой... – Ювелир заговорил увереннее и тверже, он окинул взглядом дорогую одежду собеседника и добавил вкрадчиво. – Похоже, что припрятанное золото наконец-то пригодилось тебе, Хену...
       -Я купец по имени Пентуэр, прибывший из Дельты. – Строго поправил его Хену. – А прибыл я сюда, чтобы разделить тяжесть твоих трудов...Ты ведь хочешь стать первым ювелиром новой столицы, хочешь, чтобы другие мастера были в твоем подчинении и продавали свой товар по ценам, названным тобой?
       Хархор торопливо помотал головой.
       -Мои планы не идут так далеко. Да и зачем мне нужно превращать других мастеров в своих подчиненных.? Это хлопотно, а я стар и хочу покоя...Я бы хотел только, чтобы лучшие заказы, в том числе из царского дворца, доставались мне. Я с детства знаком с ювелирным делом и могу считать себя хорошим мастером, достойным уважения.
       -Но другие мастера, особено молодые, могут вообразить себя более искусными, чем ты. – Усмехнулся новоявленный Пентуэр. – Ведь ты работаешь по старинке, а сейчас много талантливой молодежи и другие теперь вкусы при дворе. Ты можешь оказаться не у дел...
       -Чего же ты хочешь? – С недоумением спросил Хархор. – Чтобы я стал работать по-другому? Я слишком стар, чтобы учиться у сопляков...
       -Ты прав, в твоем возрасте поздно переучиваться. Но если ты не хочешь работать по-новому, то пусть молодые и талантливые мастера работают на тебя. Плохо, когда каждый мастер работает сам по себе, в любом деле должен быть старший, должен быть хозяин.
       -Но как я могу заставить других мастеров подчиняться мне. Каждый живет тем, что сделает и продаст...
       -Конечно. –Согласился Хену. – Каждый живет как может. Вот я и предлагаю тебе организовать работу столичных ювелиров насколько это в наших силах и возможностях. Земля, на которой расположен этот рынок, принадлежит городской управе. Нужно откупить ту ее часть, которая отведена под мастерские ювелиров и тогда мы сможем отдавать ее в аренду приезжающим мастерам. И тогда они будут в наших руках, мы сможем повернуть дело так, что все заказы будут поступать к нам и мы сами будем распределять их между мастерами...
       Хархор стал осознавать выгодность этого предложения. Оживившись, он взял Хену за руку и потянул за собой.
       -Зайди ко мне в дом, благородный Пентуэр, будь моим гостем! Я угощу тебя свежим пивом и мы не спеша поговорим обо всем...






       










       Глава седьмая


       Пламя коптящего светильника затрещало сильнее, запахло жженым тряпьем. По стенам и потолку запрыгали огромные тени. Сидевший у стены на корточках Яхмос отвел в сторону кисть и осторожно, боясь закапать роскошно отделанный пол, вытер ее над горшочком с краской.
       -Думаю, что на сегодня хватит, - со вздохом разгибая спину, сказал он Бакту, расписывавшему стену напротив. – У меня кончается масло в светильнике и устали глаза. Боюсь испортить роспись...
       -У меня тоже болят уже руки и устали глаза, - откликнулся Бакт. – При таком освещении краски кажутся совсем другими, чем днем. Однако, работа срочная и мы должны спешить. Если не выполним ее к назначенному сроку и если царю или красавице Неферт что-то не понравится в нашей работе, то им ничего не стоит превратить нас в ничто – лишить должности придворных художников, изгнать из столицы и мало ли что еще они могут сделать, поддавшись раздражению... Скоро должен придти Шем, принесет нам еды и масла для светильников. Отдохнем и будем продолжать работу, не забывая, что мы всего лишь слуги царя и его вельмож...
       -Конечно, мы целиком в их власти, но все же лучше работать здесь, чем в храмах Амона. – Ответил Яхмос. – Там за малейшую ошибку художников и скульпторов лишают платы за труд, а рабов, испортивших рисунок или надпись, высекая их в камне, жестоко избивают палками и могут отправить в каменоломни, чтобы вызвать страх и усердие у других. А сама работа безрадостна, рисунки и надписи должны выполняться строго по правилам, которые существуют уже сотни лет...А я вот сейчас, например, пытаюсь изобразить речные заросли, освещенные лучами солнца и стараюсь, чтобы краски на стене вызывали те же чувства, что и путешествие по реке в пору цветения лотоса...
       Яхмос подошел к окну с открытыми ставнями и выглянул в сад, из которого веяло ночной прохладой и сладким запахом цветов. Легкий ветерок прошуршал листвой, пошевелил волосы на голове юноши, освежил усталое лицо. Сзади, вытирая руки, подошел Бакт.
       -Скоро луна поднимется выше, заглянет к нам в окно и проверит нашу работу...
       Яхмос взглянул на небо, на огромный серебристый диск, сиявший в нем.
       -Луна осветит только мою стену, а до твоей она доберется нескоро...
       -Верно! – Улыбнулся Бакт. – Что же, мои росписи оценим при свете солнца, а оно безжалостно к художникам, высвечивая все недостатки и ошибки в нашей работе...
       Грозное львиное рычание низкой мощной волной пронеслось над садом, всполошив птиц, закричавших тревожно и предостерегающе. Какое-то время все было заглушено криками и воем обитателей зверинца, расположенного в одном из уголков огромного дворцового сада.
Небо над его дальним краем посветлело от лунного света. Молодые художники отвернулись от окна и взглянули на стену, расписанную руками Яхмоса и замерли, очарованные необыкновенным зрелищем. Свежие яркие краски в мягком свете луны приобрели объемность и глубину, завораживающий колдовской оттенок. Казалось, воды Хапи отсвечивают лунным блеском, а заросли тростника шуршат под ночным ветерком...
       -Ты большой мастер, Яхмос! – Волнуясь, сказал Бакт. – Хорошо, что тебе удалось уйти из храма Амона, там твой талант пропал бы без всякой пользы...
       -Ты же сам сказал, что недостатки будут видны только при свете дня, - ответил Яхмос. – Лунный свет коварен и обманчив...нет, я не буду радоваться раньше времени...Пойдем-ка лучше в сад, искупаемся в пруду, в чистой прохладной воде...
       Приятели вышли в сад и по песчаной дорожке вышли к большому пруду, обрамленному розовым камнем. Юноши разделись и прыгнули в воду. Тишина сада нарушилась плеском воды и веселыми возгласами приятелей.
       -Тише! – Спохватился Бакт. – Мы встревожим ночную стражу во дворце и будем схвачены как возмутители спокойствия и как бездельники, отлынивающие от работы...
       Накупавшись и освежившись, друзья легли на каменную облицовку пруда, еще хранившую остатки тепла, накопленного за день. Они долго молчали, отдавшись тишине и покою.
       -Ты не заснул, Бакт? –Окликнул товарища Яхмос. – О чем ты думаешь сейчас?
       -О том, сколько красоты в мире и о том, как она изменчива и кратковременна. Самые красивые девушки превращаются в дряхлых старух и самые прекрасные постройки разрушаются временем...Ты видел пирамиды древних царей возле Меннефера?
       -Только издали, с берега реки,- Ответил Яхмос. – Не было времени посмотреть их поближе. Я давно мечтаю отправиться в путешествие по стране и посмотреть работы древних мастеров.
       -А я побывал уже в разных местах, сопровождая в поездках отца, - сказал Бакт. – Я видел вблизи эти громадные хранилища мумий древних царей, построенные, чтобы пронести их имена и славу через тысячелетия. Они потрясают великолепием и размерами, но даже их не щадит безжалостное время – уже давно начала разрушаться облицовка пирамид. Это тысячи гладко отполированных плит, сверкающих на солнце...И вот некоторые из них стали отваливаться и падать, их растаскивают по ночам местные жители для строительства своих жилищ и гробниц. Громадная статуя с лицом царя Хафра и с львиным телом, стоящая возле пирамид, почти засыпана песками пустыни...
       -Время сокрушает все... – Сказал Яхмос. – Я не раз читал об этом в старых папирусах. И все-таки, настоящее произведение искусства, как драгоценность сберегается людьми, передается из поколения в поколение, не только даря людям радость, но и позволяя им представить и понять жизнь, мысли и чувства тех, кто давно исчез с лица земли...Наверное когда-нибудь появятся специальные хранилища для работ лучших мастеров и войдя туда, можно будет взглянуть на мир глазами художников прошедших веков...
       -Ты знаешь, что Шем решил жениться? – Спросил после долгого молчания Бакт.
       -Да, он решил взять в жены дочь портового ремесленника. Я видел ее, когда она приходила в мастерскую к Шему. Она не блещет красотой, но производит впечатление скромной и доброй девушки...Ты помнишь, я говорил тебе о знакомстве с Шерит? – Спросил вдруг Яхмос.
       -С дочерью Джхути? – Бакт с любопытством поднял голову. – Ты все еще думаешь о ней? Ее ведь вместе с родственниками выслали куда-то в Дельту...
       -Я не могу забыть ее и надеюсь когда-нибудь отыскать Шерит.
       -Для этого нужны время и деньги, - вздохнул Бакт. А нам не дают отдохнуть от заказов. Впрочем, Туту обещал, что после окончания отделки дворца даст нам отдых и тогда мы сможем отправиться в Дельту и заодно посмотреть другие города...
       Бакт замолчал и прислушался.
       -Кто-то идет к нам по саду... - Прошептал он.
       Друзья отбежали в тень деревьев и затаились. Вскоре в лунном свете появилась фигура человека с корзинкой в руке. Он постоял у пруда и уже повернулся, чтобы уйти, когда Яхмос со смехом окликнул его.
       -Подожди, Шем, мы здесь!
       Юноши выбежали из тени и подхватили из рук Шема корзинку. Вскоре все трое уселись на краю пруда и принялись уплетать принесенную Шемом еду. Утолив голод, художники решили опять искупаться. Бакт прыгнул в воду, Яхмос хотел было последовать за ним, но Шем удержал его за руку.
       -Ты, конечно, помнишь Хену, с которым мы бежали из рудника?..
       -Как можно забыть такое, это останется в памяти до конца дней! – Удивленно ответил Яхмос. – А почему ты вдруг вспомнил о нем?
       -Я встретил его сегодня на рынке возле ювелирной мастерской старого Хархора. Я не сразу узнал его – похоже, что он разбогател и выглядит важным господином, - ответил Шем. – Хену сам подозвал меня и стал расспрашивать о тебе. Он сказал, что его теперь зовут Пентуэр и что он стал совладельцем мастерской Хархора. Когда он узнал, что я ищу подарок для невесты, то подарил мне дорогое ожерелье...
       Яхмос с любопытством слушал приятеля. Воспоминания о тяжких муках рабского труда в руднике нахлынули на него, заслонив на время благополучие нынешней жизни. Хену, этот немногословный загадочный человек вызывавший уважение сильным характером и настораживавший холодной расчетливостью поступков, теперь, похоже, нашел свое место в жизни...Потом Яхмосу вспомнилась опять история с письмом, которое он вез Нахту из Меннефера и которое он так и не отдал старому жрецу...Мысль об этом письме иногда тревожила юношу. Нахта и Ранефера уже нет в живых. О письме знал еще его отец, старая служанка после возвращения Яхмоса домой сказала ему, что передала его записку Хенуферу. Значит, письмо попало отцу в руки и он, человек весьма осторожный, никому не сказав ни слова, отнес его во дворец или к Маху. А может быть, испугавшись, сжег... Во всяком случае Яхмос не нашел письма там, где спрятал его. А отец, давно болевший и жаловавшийся на сердце, умер вскоре после того, как узнал, что его единственный сын отправлен в золотые рудники, на верную гибель. Получается, что никто теперь не знает об этом письме, кроме царя и его ближайших советников, если, конечно, оно попало им в руки. О чем же говорилось в этом папирусе, какую тайну вез он, Яхмос, старому Нахту? Никогда уже ему не узнать об этом и лучше забыть эту историю. Лучше думать о Шерит, об этой стройной большеглазой девушке, встреченной им однажды возле столичного рынка. Она шла со старой служанкой, несшей тяжелую корзинку. Увидев проходившего мимо Яхмоса, она попросила его помочь донести корзинку до ворот большого дома Джхути. Ноша оказалась тяжелой не только для старушки, но и для Яхмоса и когда он со вздохом опустил ее на землю на половине пути, чтобы перехватить другой рукой, шагавшая впереди девушка вдруг обернулась с улыбкой, от которой у юноши перехватило дыхание и чаще забилось сердце. Девушка подошла ближе к растерявшемуся Яхмосу и сказала, берясь за одну из ручек корзины.
       -Понесем вместе, идти осталось совсем немного...
       Так они и донесли эту корзинку, весело разговаривая, несмотря на возмущение спохватившейся служанки. И ноша вдруг перестала быть тяжелой для Яхмоса и он готов был нести ее вместе с этой девушкой хоть до самого края страны...А потом они виделись еще несколько раз...Где же она теперь и где искать ее? Яхмос упрямо сжал рот. Если Шерит жива, то он найдет ее, преодолев все расстояния и трудности. Если он смог пройти раскаленные пески пустыни и бежать из рудника по морским волнам, то сможет и найти свою любовь. Шем сказал, что видел Хену, который прибыл из Дельты. Не сможет ли он рассказать что-нибудь о семье Джхути? Надо найти Хену и поговорить с ним...
       Подошел Бакт с мокрыми волосами и с таинственным видом прижал палец к губам.
       -Слушайте...
       В наступившей тишине чуткий слух юношей уловил доносившиеся издалека знакомые им прерывистые звонкие удары – где-то в мастерской в этот тихий ночной час работал скульптор.
       -Знаете, кто это трудится, не смиряясь со сном? - Бакт посмотрел на удивленные лица друзей. – Это Тутмес! Это он, я узнаю его руку! Тутмес исчез, заперся в своей мастерской с того дня, как царь с царицей Неферт посетили в первый раз новый дворец в новой столице. Ты помнишь, Яхмос, с каким восхищением смотрел он на Неферт в тот день?
       -Это заметили все, кто был там! – Усмехнулся Яхмос. - Бедный Тутмес! Он влюблен в красавицу Неферт и уже не замечает усмешек придворных. Впрочем, его можно понять – Неферт была так прекрасна в тот день! В ее глазах было столько радости и удивления, когда она увидела росписи на полу! Она казалась богиней, скользящей по воде среди цветов...
       -Тутмес мучается желанием изобразить свою любовь так, как никому еще не удавалось изобразить красивую женщину. – сказал в раздумье Бакт. – Мы, художники, можем понять это...Но удастся ли ему как доброму волшебнику оживить мертвый камень? Задача, непосильная для человеческих рук!
       .....Юноши работали до утра, заканчивая роспись стен комнат для царской семьи. Усталые, с воспаленными и слипающимися глазами, встретили они приход Туту и других придворных, пришедших проверять их работу. Не зная еще каким будет отзыв царя и царицы о работе молодых художников, они сдержанно переговаоивались, высокомерно не обращая внимания на стоявших в стороне юношей. Однако художники увидели, что выражение озабоченности на лице Туту сменилось привычной спокойной важностью, он даже бросил вскользь одобрительный взгляд на юношей. Подбежавший слуга сообщил Туту о прибытии ко дворцу носилок с царской четой. Придворные засуетились, поправляя украшения и парики, затем толпой устремились вслед за Туту встречать Эхнатона и Неферт.
       Сонливость покинула юношей, сменившись напряженым ожиданием. Яхмос особенно опасался, что придется что-то переделывать, а ему, довольному своей работой, любое исправление казалось теперь лишь порчей его трудов.
       В коридоре послышались шаги множества людей, резные створчатые двери отворились и в нее вошли Эхнатон с благосклонно-приветливым выражением лица и улыбающаяся Неферт. Войти за ними посмел лишь Туту, остальные остались в коридоре. Туту стал подводить царскую чету ближе к росписям на стенах, объясняя – как и какими красками работали художники и развернул свиток папируса с эскизами росписей, чтобы царственные супруги смогли сравнить насколько мастерски художникам удалось перенести эти эскизы с бумаги на стены их жилища. Тревожное сомнение покинуло юношей, сменившись облегчением при виде просиявшего лица Эхнатона. Он долго всматривался в росписи и в эскизы на папирусе и повернулся к Неферт.
       -Клянусь ликом Атона, ничего подобного я еще не видел! Ты ведь знаешь, что я люблю прогулки по реке, особенно в пору цветения лотосов. Здесь видны даже капли росы на цветках...
       -А мне кажется, что я слышу пение птиц и чувствую запах цветущих лотосов...- Ответила Неферт. – Это твоя работа? – Она повернулась к Яхмосу. – Она так похожа на роспись в главном зале! Ты, наверное, тоже любишь прогулки по реке?
       Юноша, подзываемый жестом Туту, подошел ближе и почтительно согнулся.
       -Хапи кормит и поит нас, как всеблагий Атон освещает и согревает землю. Нельзя сынам Черной Земли не любить Хапи. Наша река – источник жизни, радости и вдохновения для художников... Мы лишь славим ее красоту.
       -И тебе это удается! Твоя работа вызывает чувство радости перед красотой нашей земли, оплодотворяемой священными водами Хапи. Красоту славят в песнях, а ты сумел избразить ее красками, - сказал Эхнатон, заканчивая осмотр своей комнаты. Перейдя в комнату Неферт, царская чета осмотрела роспись, изображавшую сбор винограда. Довольные богатым урожаем люди, с улыбками срывали и укладывали в корзины тяжелые, как бы налитые сгустившимся солнечным светом кисти ягод. Эта работа Бакта также понравилась царской чете.
       -Ты показал щедрость земли, оплодотворенной лучами Атона, - сказал Эхнатон, благосклонно взглянув на Бакта. – Ты превзошел своего отца в мастерстве...
       Собираясь уходить, Эхнатон обратился к юношам.
       -Я дарую вам звание своих личных художников. Отныне вы обязаны выполнять только мои заказы, принимая заказы моих друзей только по моему разрешению. Дарю вам также по десять больших колец золота и можете выбрать себе по две лошади из моей конюшни.. – Эхнатон посмотрел на Туту, который тотчас понимающе склонил голову. – Если у вас есть какие-то просьбы, то говорите сейчас. Знайте, что я рад помочь вам.
       Молодые художники переглянулись. Вдруг Яхмос, словно что-то вспомнив, торопливо заговорил.
       -Великий царь, я осмелюсь высказать просьбу, исполнение которой поможет, на мой взгляд, увеличить число хороших художников и скульпторов. В городах есть школы писцов, но нет школ, где детей обучали бы изобразительному искусству... Это умение передается от отца к сыну. Детям других горожан трудно попасть в эти мастерские... Не потому ли работы наших мастеров повторяются из века в век? Трудно иногда отличить рисунки сегодняшних мастеров от работ времен царя Хафра... Пусть искусством овладевает каждый, в ком есть желание и способности славить красоту жизни!
       Эхнатон с живым интересом выслушал юношу, словно получая подтверждение каким-то своим мыслям. Затем вновь повернулся к Туту.
       -Подумай об открытии такой школы в новой столице! А вы, - он повернулся к юношам, - вы очень хорошо потрудились и можете теперь отдыхать столько времени, сколько потребуется вам, чтобы опять соскучиться по своей работе...









       










       Глава восьмая


       Восемь рослых чернокожих рабов привычным мерным шагом несли Мериптаха, главного жреца храма Птаха в Меннефере. Огромный город, раскинувшийся в просторной прибрежной долине, остался позади, дорога шла пологой ложбиной между скалистыми отрогами и вывела наконец на ровное место. Каменистое плато заканчивалось глубокой выемкой, откуда в древности брали камень для строительных нужд. Бывшая каменоломня была давно заброшена, но недавно в ней появились люди, занявшиеся расчисткой дна котловины и строительством в ней каменных перегородок, образовавших ячейки в два ряда с проходом между ними. Каменные своды с круглыми отверстиями перекрыли это подобие пчелиных сот и круглые каменные плиты плотно закрыли каждое отверстие. Потом в тихие ночные часы сюда потянулись караваны ослов, груженых мешками с зерном. Оно высыпалось в ячейки громадного хранилища и работа эта продолжалась, пока все ячейки не заполнились доверха. И чем полнее становилось это хранилище, тем меньше хлеба оставалось в огромном городе и в ближних селах. Люди, не зная причины неожиданного уменьшения запасов зерна и видя с каждым днем растущие цены на хлеб, встревоженно засуетились, всеми силами стараясь запастись зерном, но не всем это удавалось. Поползли слухи, что на зерно напала неведомая порча, что его поедают какие-то жучки и личинки, превращая зерно в серую пыль. Кое-кто из торговцев вытряхивал перед покупателями мешки, высыпая из них темное месиво, шевелящееся от обилия мелких насекомых, неутомимо пожиравших плоды труда земледельцев. Городским властям было приказано немедленно сжигать зерно, в котором обнаружатся жучки и над городом, над его роскошными садами, потянулся черный смрадный дым, вселяя тоску и страх в души людей. Страх еще более усиливался от слухов, что почти все семенное зерно, хранившееся для посевов, погибло. На городских окраинах начинался голод, бедняки жили урожаем фиников и тем, что собирали коренья, семена лотоса и молодые побеги тростника...
       Мериптах сидел в мрачной задумчивости, покачиваясь на носилках. Он одобрил план Нахта, изложенный в письме, привезенном из бывшей столицы Яхмосом, и написал в ответ, что работа по осуществлению этого плана начнется немедленно. Нахт прав в том, что голод, болезни и недовольство людей легко повернуть в нужное русло. Расколов страну на Верхнее и Нижнее царства, как это было в древности, можно сместить царственного еретика вместе с его окружением и с новой силой утвердить власть служителей древних богов и незыблемые порядки Черной Земли. И вдруг пришло известие о неудавшемся заговоре в столице...Что-то заставило Нахта пойти на крайние меры в борьбе с еретиком. Но что? Предательство кого-то из окружения Нахта, донос о готовящемся заговоре? Попало ли его ответное письмо в руки Нахта или было перехвачено? И что делать теперь, когда в Меннефере ожидается прибытие сильного воинского отряда из новой столицы и готовится назначение нового градоначальника? Значит, о готовящемся здесь мятеже каким-то образом узнали в Ахетатоне...
       Подойдя к краю бывшей каменоломни, рабы осторожно опустили носилки на землю и тучный Мериптах, пыхтя и отдуваясь, выбрался из кресла, установленного на носилках. Рядом уже стояли несколько похожих носилок, возле них сидели на корточках рабы и несколько вооруженных охранников. Значит, Рехмир, градоначальник Меннефера, и люди из его окружения уже здесь.
       Навстречу Мериптаху по ступеням, вырубленным в стене котловины, поднялся невысокий щуплый человек с наголо выбритой головой.
       -Мы ждем тебя, хранитель истины, - сказал он, поклонившись Мериптаху. – Все уже в сборе...
       Он помог тучному жрецу сойти по ступеням вниз и оба оказались в полутемном высоком коридоре, слабо освещенном небольшой отдушиной в потолке. По обе стороны прохода были видны небольшие деревянные дверцы с засовами. Достаточно было приоткрыть их и зерно ручьем польется из тайных хранилищ... В конце коридора за плотной занавесью находилась просторная комната, где приветствуя вошедшего Мериптаха, встали со своих мест рослый сухощавый Рехмир, начальник городской стражи Ахав и несколько других чиновников и жрецов. Мериптах уселся в приготовленное для него кресло и обвел присутствующих взглядом, полным тревожного раздумья.
       -В городе немало доносчиков Маху, а дорога сюда никем не охраняется, - сердито сказал он. – Никто не остановил меня на пути, не спросил, куда и зачем я направляюсь...
       -Охрана прячется в укромных местах и видит всех, кто появляется на дороге. – Ответил Рехмир. – А если тебе, хранитель истины, не удалось никого заметить, то только потому, что тебя все настолько хорошо знают, что никто не посмел тревожить ненужными вопросами...Нам надо решить, что делать теперь, когда достоверно стало известно, что на мое место ожидается назначение другого человека, направленного царем-вероотступником.
       -Об этом и о многом другом я думаю все эти дни, - сказал Мериптах. – Похоже, что о наших планах стало известно в новой столице. Нахт и другие, посмевшие встать на защиту древней веры, погибли, царю удалось подавить сопротивление в столице. Но это не удастся ему здесь, если мы будем сильны духом и едины в борьбе против его нечестивых замыслов. Надо или покорно смириться с ними или собрать наши силы и выступить разом. Разбить воинский отряд, присланный из Ахетатона, захватить присланных царем чиновников и объявить, что Нижний Египет выходит из-под власти царя-еретика и становится отдельным государством, как это было в древние времена.
       Мериптах вновь обвел присутствующих острым взглядом, ища признаки сомнения и нерешительности, но видел угрюмые соседоточенные лица людей давно все обдумавших и ждавших от него именно таких слов.
       -Ты говорил, что оповестишь окрестные города и села, чтобы тамошняя знать выделила вооруженные отряды, когда понадобится. – Мериптах взглянул на градоначальника. – Сделано ли это?
       -Да, люди готовы и ждут только приказа, - ответил Рехмир, качнув тяжелым подбородком. – На нашей стороне городская знать и часть горожан, напуганных приближающимся голодом....
       Мериптах помолчал в раздумье, сцепив короткие пальцы на объемистом животе.
       -Царь обосновался в новой столице, - заговорил он, как человек, принимающий окончательное решение. – Связь столицы с городами страны не налажена еще, а сам Ахетатон еще только строится. Силы и внимание царского двора заняты сейчас этой работой. Если нам удастся захватить власть в Меннефере, то вскоре восстанет и бывшая столица, там есть наши люди...А значит, против вероотступника будут и Верхняя и Нижняя страны. Он окажется зажатым между ними в своем городе, где и закончит свои дни. Скоро будет большой праздник жертвоприношений Птаху, в Меннефер приедут люди из окрестных городов и сел. Лучшего времени для нашего выступления против еретика нам не придумать...






       


















       Глава девятая


       Множество светильников, залитых благовонным маслом, освещали комнаты и сад дома Яхмоса. Он сидел вместе с Бактом, Шемом и другими гостями у небольшого пруда в саду. Вода отсвечивала бесчисленным множеством звезд и казалась бездонной как ночное небо. На противоположной стороне пруда, освещенные пламенем бронзовых светильников, играли арфистки. Нежный и грустный голос молоденькой певицы был, казалось, обращен не к слушателям, а к холодным мерцающим звездам. Она пела о разлуке, о многих днях пути, разделяющих ее с любимым. Может быть – пела она – ее возлюбленный тоже смотрит сейчас на звезды и думает о ней, может быть их свет напоминает ему ее глаза...
       Праздновали свадьбу Шема и Маро, дочери портового ремесленника. Своего дома молодожены еще не имели, но его строительство уже заканчивалось с помощью Яхмоса и Бакта. Маро, невысокая и полная, с удлиненным разрезом глаз, сидела на берегу пруда. Заплетенные в мелкие косички волосы украшал цветок лотоса, смуглые руки перебирали волосы сидевшего рядом с нею Шема.
       Зараженные грустью, звучавшей в словах песни, слушатели подняли взоры к ночному небу, по которому мелькнули вдруг несколько ярких точек, оставив на мгновение огненный след. Все замерли, восхищенные красивым зрелищем.
       -Неужели и звездам приходит срок падать и гаснуть, как искрам, отлетевшим от костра? – Задумчиво спросил один из гостей.
       -Всему свое время и звездам тоже,- отозвался другой. – Всякий огонь горит до тех пор, пока есть чему гореть.
       -Зато последняя вспышка звезд очень красива! – Откликнулся Яхмос. – Хотел бы и я прожить так же – пусть коротко, но ярко...
       -Принесите вина! – Крикнул Бакт, обернувшись к слугам. – А вы играйте громче! – Обратился он к арфисткам. – Пусть новобрачные станцуют древний танец любви...
       На следующий день Яхмос, Бакт и молодожены собрались, чтобы обсудить планы на будущее.
       -Нельзя ли воспользоваться расположением царя, чтобы отправиться в Меннефер на одном из кораблей, которые готовятся к плаванию туда? – Обратился Яхмос к приятелю. – Думаю, что тебе, Бакт, следует поговорить об этом с Туту. Ведь он давно знает твоего отца и тебя... Царь дал нам время отдохнуть после работы во дворце и почему бы нам всем не отправиться в это путешествие, посмотреть страну, города и работы прежних мастеров...
       -Хорошо, я поговорю с Туту, - ответил Бакт с лукавой усмешкой. – Думаю, что он не откажет нам. А от Меннефера ведь не так уж далеко до Дельты. И тогда, если тебе удастся разыскать там Шерит, как знать – быть может мы сыграем еще одну свадьбу...- Он шутливо похлопал Яхмоса по спине.
       ...Получив разрешение Туту разместиться на одном из кораблей, отправлявшихся в Меннефер, друзья не стали медлить. Прибыв на пристань, юноши застали последние приготовления перед отплытием целого каравана судов. Грузились припасы, запасные весла и паруса, появились отряды воинов, которые с шумом и топотом, позванивая оружием стали размещаться на кораблях. Пристань была заполнена носилками, в которых прибывали отплывающие чиновники и жрецы, их слугами и родственниками, пришедшими провожать. На головном корабле находились Мерира и Маху, а также Ахтой, один из придворных, который по слухам должен был сменить градоначальника Меннефера, уличенного в связях с участниками неудавшегося заговора против царя. Появление на палубе этих ближайших советников царя вызвало множество догадок и оживленных разговоров у горожан, заполнивших пристань новой столицы.
       -Я говорил этим глупцам, что надо отплывать ночью! - Мерира с досадой кивнул в сторону пристани. – Было бы меньше болтовни там и шума...Надо быстрее отплывать, пока сюда не сбежались все городские бездельники!
       Стоявшие рядом с ним чиновники и жрецы согласно закивали головами. Вскоре послышались торопливые выкрики команд и стали отвязывать причальные канаты кораблей, прошло еще какое-то время и они медленно стали выбираться на середину реки.
       Прошел первый день плавания и корабли пристали к берегу. Запылали костры, в предсмертной тревоге заблеяли овцы, закудахтали куры, взятые для чиновников и жрецов, запахло свежевыпеченными лепешками. Бакт толкнул Яхмоса в бок и кивнул в сторону шатров, натянутых для начальства. Возле них, на ровной каменистой площадке стоял Мерира с двумя жрецами из столичного храма Атона. Наблюдая за всходившим лунным диском, Мерира отвел руку назад и один из жрецов подал ему свиток папируса. Развернув его и став так, чтобы свет луны падал на папирус, жрец стал рассматривать на нем что-то. Яхмос догадался, что это карта звездного неба с календарными расчетами. Юноше приходилось прежде переписывать такие папирусы в храме Амона.
       - Наверное, ищет благоприятное сочетание звезд для исполнения своих замыслов, - заметил юноша. – Ты веришь, Бакт, что по звездам можно угадать судьбу.
       -Да! – Откликнулся Бакт. – Я думаю, что жизнь земли и вод зависит от расположения звезд. Вспомни – ведь разливы Хапи всегда начинаются с восходом Сириуса, а разве наша жизнь не зависит, в свою очередь, от разливов реки и от урожаев, дарованных ею? Иногда, видя как вспыхивают и гаснут звезды, я думаю, что у каждого человека есть своя звезда. Она загорается, когда родится человек, и гаснет с его последним вздохом.
       -Но звезды разные по величине, - заметил Яхмос. – Может быть, маленькие звезды – это жизни простых людей, а большие – жизни царей?
       Бакт молчал, глядя на холодное мерцание звезд.
       -Но почему тогда тысячи лет светит Сириус? Ведь никто не живет так долго...
       -Наверное, это звезда не отдельного человека, а целого народа. – Ответил Яхмос. – Пока появляется на небе Сириус, народ Черной Земли будет жить в благоденствии...
       К концу следующего дня плавания корабли достигли северных границ сепа Антилопы. Яхмос облокотился о борт судна, рассматривая угрюмые отроги скал, которые близко подступили к берегу. Затем обернулся и окликнул друзей.
       -Смотрите, - юноша указал на скалы, над которыми нагретый солнцем воздух струился причудливым маревом. – Там, в сердце этих гор, гробницы девних царей. Я слышал, что на их стенах и потолках сделаны росписи необыкновенной красоты. Птицы, звери и цветы изображены так, что их трудно отличить от живых...
       -Я тоже слышал об этом, - откликнулся Бакт. – Как бы я хотел взглянуть на эти росписи! А они замурованы вместе с мумиями давно умерших царей, хотя могли бы дарить радость людям. Почему все самое лучшее, самое прекрасное, сделанное руками людей, обречено лежать в тишине гробниц, возле праха их владельцев? Неудивительно, что эти гробницы так часто грабят...
       Путешествие продолжалось, корабли проплывали мимо городов и селений, появлялись и оставались за кормой просторные долины с зелеными квадратами полей, скалистые отроги то подступали к берегу, то уходили вдаль. Иногда путешественники видели рабов,изнывающих от тяжкого труда в прибрежных каменоломнях, затем появлялись сады и пальмовые рощи. Сквозь яркую зелень виднелись светлые постройки дворцов местных правителей и богачей. Корабли достигли Крокодильего сепа, где почитался грозный бог Себек, изображавшийся с головой крокодила. Путешественники издалека увидели стаи птиц над озером, блестевшим среди зелени полей и садов. Пролетая над водой, птицы выхватывали мелких рыбешек, другие с криками налетали на счастливцев, стараясь отнять добычу...Люди на кораблях отложили свои занятия, захваченные красотой цветущей долины. Утреннее солнце прогоняло дымку тумана над ней и миллионы росинок сверкали россыпью на зелени виноградников и садов. Молодые художники замерли в немом восхищении .
       Вдруг крики у противоположного берега, густо поросшего тростником, отвлекли внимание путешественников. Обернувшись, они увидели несколько лодок, на которых лежали связки свежесрезанного тростника. Резчики, возбужденно крича, протягивали длинные шесты одному из товарищей, упавшему в воду. Тот изо всех сил колотил руками по воде, пытаясь вырвать ногу, схваченную длинными острозубыми челюстями крокодила. Резчик изогнулся отчаянным усилием и вонзил лезвие серпа, зажатого в руке, в глаз чудовища. Крокодил шлепнул по воде хвостом и разжал челюсти, резчик успел освободиться и торопливо взобрался на борт одной из лодок.
       Яхмос и его друзья удивились тому, что другие резчики тростника смотрели на спасшегося товарища со страхом и растерянностью и не оказывали ему никакой помощи, несмотря на кровоточившие раны.
       -Он посягнул на жизнь земного воплощения бога Себека! – Объяснил старый кормчий. – Теперь его будут сторониться, как человека, приносящего несчастья...
       -И все же это лучше, чем позволить сожрать себя этой твари...- Заметил Яхмос.
       ...Наконец путешественники смогли рассмотреть далеко на севере темные конуса пирамид, подрагивавшие в знойном мареве. А вечером, когда корабли пристали к берегу, старый кормчий подсел к костру юношей со встревоженным видом.
       -С утра все корабли будут приводиться в порядок, а к вечеру мы будем в Меннефере. Говорят, что в городе неспокойно, хлеб очень дорог, куда-то исчезло все зерно, якобы сожранное жучками. Но не все этому верят...- Кормчий оглянулся на шатры начальства и шепнул юношам. – Из города прибыли какие-то люди к Мерира, о чем-то говорили с ним и тихо ушли обратно. Чует мое сердце, затевается какая-то смута...
       К вечеру следующего дня большая тревожно гудевшая толпа встретила корабли у пристани Меннефера. Едва корабли причалили и первые путешественники сошли по сходням на пристань, их обступили горожане и стали расспрашивать – не исчез ли хлеб в новой столице и в других городах по пути их следования. Говорили, боязливо оглядываясь, что в святилище храма Птаха на каменной плите появилась огненная надпись, предвещавшая голод и тяжкие бедствия для страны, в которой правит царь-еретик. Надпись появилась и бесследно исчезла...
       Яхмос и его друзья отделились от других участников путешествия и уже в сумерках нашли гостиницу для небогатых приезжих, решив утром отправиться на осмотр древнего города и пирамид.






       


















       Глава десятая

       После заката солнца к одному из больших домов в центре Меннефера, в котором остановились Мерира, Маху и другие царские чиновники, прибывшие из Ахетатона, подошел с задней стороны, стараясь быть незаметным, худощавый сутулый человек, похожий на писца. Он что-то сказал охране и был без промедления пропущен в дом, где оказался в небольшом зале перед Мерира, Маху и будущим градоначальником Меннефера Ахтоем. Все они видимо с нетерпением ждали появления этого человека. Маху встал из кресла и выглянул за двустворчатые двери и оставил их открытыми, опасаясь, что кто-то может подслушивать за ними. Вернувшись на свое место, он подвел гостя к ярко пылавшему светильнику, так чтобы его лицо было видно при беседе. Сев в кресло рядом с Мерира, он сказал.
       -Мы слушаем тебя, Хирхуф. Говори коротко, но старайся ничего не забыть.
       Хирхуф низко поклонился, прижав руку к сердцу и заговорил, стараясь разглядеть лица людей, скрытые от него ярким пламенем светильника.
       -Прежде всего сообщу, что запасы зерна из царских и храмовых хранилищ и складов хлеботорговцев вывезены из города и спрятаны в бывшей каменоломне. На рынках торгуют остатками зерна прошлых лет, с плесенью и личинками, говоря, что зерно поражено неведомой болезнью, погубившей все запасы.
       Маху взглянул на Мерира, хранившего мрачное молчание и не сводившего взгляд с Хирхуфа.
       -Это мы уже знаем. – Мерира разжал плотно сжатые губы. – Нам нужно знать замыслы мятежников, что они собираются делать дальше, вызвав голод и смуту? Тебе, писцу градоначальника, должно быть известно многое..
       -Все держится в тайне, под страхом смерти для каждого, кто посмеет сказать лишнее слово. – Голос Хирхуфа дрогнул. – Мне, ничтожному, с великим страхом и трудом удалось все-таки узнать кое-что... Готовится мятеж, нападение на царские войска и захват всех, кто прибыл из Ахетатона и в первую очередь, всех вас, сиятельные друзья его величества...
       Маху переменился в лице, но сейчас же совладал с собой и вновь покосился на Мерира.
       -Когда намечается выступление мятежников и кто руководит ими?
       -Если их планы не переменятся, то это произойдет во время праздника жертвоприношений Птаху. Во главе мятежников стоит Рехмир, градоначальник Меннефера. Он знает, что из Ахетатона прибыл человек, который должен заменить его. Но все замыслы исходят от Мериптаха, он душа и сердце этого заговора...
       -Значит, нужно опередить мятежников...- Задумчиво начал было Маху, но замолк, остановленный резким движением руки Мерира. Да, нельзя вести разговоры о своих планах в присутствии тайного доносчика... Но Хирхуф уже упал на колени, заткнув уши руками и всем своим видом давая понять, что он ничего не слышал и ничего не знает...
       -Иди! – Коротко бросил ему Маху. – Иди и помни, что жизнь твоя на кончике твоего языка!
       Когда Хирхуф исчез, Мерира поднял тяжелый взгляд на собеседников.
       -Ты прав, Маху. Нужно опередить мятежников и начать действовать сейчас же! Соберите лучших воинов и к утру тайное хранилище зерна в каменоломне должно быть в наших руках. Подготовьте также караван вьючных ослов и мулов, не меньше ста голов. Завтра, при свете дня, мы объявим о назначении нового градоначальника и разрушим коварные планы мятежников...

       
       
       .





       
















       Глава одиннадцатая


       Перед рассветом Яхмоса и его друзей разбудил мальчишка, гостиничный слуга, и указал на корзину с едой.
       -Я все приготовил, как вы сказали. Вам нужно спешить, чтобы солнце не успело подняться высоко, пока вы доберетесь до пирамид. Утро – самое лучшее время для путешествия на тот берег.
       Наняв лодочника, друзья высадились на выжженном солнцем, лишенном растительности противоположном от города берегу Хапи. Они забрались на один из высоких скалистых холмов и долго стояли, потрясенные величественной картиной древних построек. Пронизывая чистый утренний воздух, лучи всходившего солнца дробились яркими отблесками на полированной облицовке пирамид. Множество гробниц давно забытых вельмож ровными рядами окружали гигантские усыпальницы древних царей. Широкая, выложенная выщербленными плитами, дорога тянулась от берега реки до скальной площадки, ставшей основанием для великих пирамид.
       -По этой дороге строители таскали камни от пристани, где их выгружали, доставляя по воде из каменоломен.- Сказал Яхмос. – Вначале много лет строили эту дорогу, прежде чем доставлять по ней камни и плиты...
       -Смотрите! – Восторженно воскликнул Шем. – Сфинкс с лицом царя Хафра! Сколько сказок и легенд рассказывают о нем! – Рука юноши показывала на громадное каменное изваяние, высившееся над песками вблизи пирамид. Туловище льва, высеченное из целой скалы, имело человеческую голову с надменно-бесстрастным лицом грозного некогда властителя. Между гигантскими лапами каменного льва стоял небольшой давно заброшенный храм.
       -Подойдем ближе, - предложил Яхмос. – Не верится, что это сделано человеческими руками...
       Друзья потратили немало времени и сил, прежде чем обошли статую сфинкса. Вблизи пирамид им преградили дорогу стражники с копьями, появившиеся из прихрамовых построек.
       -Гробницы Хуфу и Хафра давно разграблены, - сказал Яхмос, когда они возвращались в город. – Несколько веков назад страна была охвачена мятежами и распрями. Восставшие рабы и крестьяне выкинули мумии этих жестоких царей из пирамид...
       -Что же тогда охраняют эти стражники.? –Удивился Шем.
       -Они пытаются сохранить в людях почтение и страх перед памятью древних властителей, чтобы этот страх сохранялся и перед нынешними царями, - Ответил Яхмос.
       -А может быть, просто охраняют пирамиды от тех, кто растаскивает плиты, которыми они облицованы...- Заметил Бакт.
       К вечеру в гостиницу, где остановились друзья, прибыл посыльный от Маху и предупредил, чтобы они не отправлялись в Дельту без личного разрешения Маху.
       - Вам придется задержаться...- Уклончиво ответил посыльный в ответ на расспросы. – В городе неспокойно, ожидаются беспорядки и все мы должны быть вместе. Завтра утром вы должны быть у градоначальника.
       И верно, юноши заметили, что на улицах и площадях появились вооруженные отряды, поговаривали, что некоторые важные чиновники Меннефера арестованы.
       Утром следующего дня на центральной площади города перед зданием городской управы стала собираться возбужденная толпа. Отдельно, с надменным и важным видом, стояла местная знать, жрецы и чиновники. С гиганьем и свистом, щелкая длинными бичами, через толпу проносились колесницы командиров прибывающих в Меннефер воинских отрядов. Перед каменной оградой, окружавшей здание городской управы, ровными рядами стояли воины, прибывшие из Ахетатона. Загородившись большими щитами и выставив копья, они готовы были отразить натиск толпы. На плоской крыше здания и на крышах соседних домов стояли лучники, положив стрелы на тетивы луков.
       Наконец на широком просторном балконе появились Мерира, Маху, Ахтой и другие чиновники, прибывшие из Ахетатона. Подняв руку, Мерира призвал собравшихся к спокойствию.
       -Хлеба! Хлеба! Куда исчезло зерно богатого урожая? ! Неправда, что оно сгнило, оно вывезено в новую столицу и царь-вероотступник хочет уморить голодом всех, кто недоволен его правлением! – Слышались яростные крики, толпа придвигалась все ближе к рядам воинов, полетели камни, ударяясь о щиты. Один из камней долетел до балкона и попал в плечо Маху, который с перекосившимся от злобы лицом хотел было уже крикнуть команду лучникам, чтобы они дали залп по переднему краю толпы, но Мерира решительно остановил его.
       -Пусть пошумят. Скоро они закричат иначе...
       Мерира смотрел со зловещей улыбкой на противоположный конец площади, где начиналась, а вернее – кончалась, выходя на площадь одна из главных улиц города. Возникший там шум и донесшийся вдруг перезвон множества колокольчиков, которые подвешиваются на шею ослам, вызвали мрачное удовлетворение на лице жреца.
       -Вы спрашиваете – где хлеб богатого урожая.?! – Выкрикнул он вдруг и резким движением руки указал на противоположный конец площади. – Вот ваш хлеб! И скоро вы узнаете, кто и зачем прятал его от вас!
       Из прилегающей улицы со звоном и грохотом вылетели на взмыленных жеребцах несколько колесниц, люди бросились в стороны, сбивая друг друга с ног. В проход, образованный появлением колесниц, стала входить, позванивая колокольчиками, вереница ослов, навьюченных свисавшими с их боков мешками с зерном. С обеих сторон каравана шагали воины с обнаженными мечами в руках. Когда караван достиг середины площади, рассекая толпу, командир отряда отдал команду воинам. Несколько воинов, отдав оружие товарищам, сняли мешки с переднего осла и взяв их за углы, подняли их над головами. Командир отряда взглянул на балкон и увидев повелительный
жест Мерира, выхватил меч и коротким ударом распорол один, а затем и второй мешок. Поток зерна, обрушившийся на головы воинов и струясь по их телам, рассыпавшийся по каменным плитам площади, вызвал вначале потрясенное молчание толпы, а затем яростно-восторженный гул. Горожане, стоявшие ближе к каравану с зерном, набирали его в пригоршни с каменных плит и передавали тем, кто напирал на них сзади, норовя залезть на спины и своими глазами увидеть происходящее.
       Мерира с досадой прищелкнул языком, поняв свою ошибку в тщательно продуманном действии. Он торопливо повернулся к Ахтою и быстро заговорил с ним в нетерпении размахивая руками. Ахтой понятливо кивнул и торопливо исчез с балкона. Вскоре он оказался на площади и оттесняя горожан с помощью воинов, сделал проход к месту, где остановился караван. Ослы вновь зазвенели колокольчиками и продолжили путь, остановившись под балконом. Воины торопливо сняли десяток мешков со спин животных и подняли их на балкон. Здесь по приказу Мерира мешки были распороты на виду у всех и зерно пригоршнями стали швырять в толпу, словно стараясь затушить им огонь вспыхнувшего было мятежа.
       -Это только малая часть зерна, спрятанного за городом, в старой каменоломне! – Громкий рокочущий голос Мерира вновь зазвучал с балкона, заставив притихнуть толпу, правая рука жреца указала в сторону темневшей в дали гряды скалистых холмов. – Пусть старосты городских кварталов и все, кому вы доверяете, соберутся вместе и отправятся туда, чтобы своими глазами увидеть, куда делся украденный у вас хлеб! А если вы хотите увидеть тех, кто спрятал ваше зерно, то вот они! – Мерира торжественным жестом обличителя указал другой рукой в ту сторону площади, где стояли местная знать, чиновники и жрецы, но там уже никого не было. Мериптах, Рехмир и все их окружение стало торопливо покидать площадь, едва караван с зерном вступил на площадь...
       Мерира прервал гневную речь и обернулся к своей свите, но Ахтоя, которого он собрался уже представить горожанам, как нового градоначальника, не было на балконе. Маху, пряча настороженный взгляд в припухших щелочках век, подошел к жрецу и быстро шепнул.
       -Мериптах и Рехмир уже схвачены, начальник городской стражи и его помощники – тоже. Недалеко уйдут и другие...Все выходы из города надежно перекрыты.
       -Бросить все силы на то, чтобы задержать мятежников! – Яростно прервал его Мерира. – Нельзя допустить, чтобы окрестная знать подняла на ноги свои отряды и двинула их на город!
       Маху почтительно кивнул, пряча усмешку.
       -Ты прав, хранитель мудрости, осмелюсь лишь сказать, что даже если мятежникам удастся собрать несколько отрядов, они будут жалкой бессильной горсточкой против многих тысяч горожан, для которых мятежники теперь – всего лишь воры и мошенники... Затея Мериптаха и Рехмира провалилась, они разоблачены и вызвали народный гнев, сравнимый лишь с гневом божьим...- Маху воздел короткие толстые руки к солнцу, пылавшему в яркой синеве.
       Мерира, несколько остыв от обличительного пыла, понял правоту собеседника, сухо и надменно кивнул в ответ и вновь обернулся к площади, гудевшей и ходившей волнами, напиравшими на ряды воинов, защищавших узкий проход, в котором стоял караван с зерном. Громкий, привычно-размеренный за многие годы служения в храмах голос жреца зазвенел металлом.
       -Рухнули замыслы мятежников, восставших против бога и царя! – Мерира порывисто воздел руки к солнцу. – Возблагодарим же бога животворящего и вечного за возвращение к вам хлеба насущного, выращенного под его лучами! – Голос старого служителя бога Ра, а отныне Атона, набирал силу, обретая фанатическую непреклонность. Вначале лишь часть людей, а затем и вся площадь воздела руки к солнцу, а затем повинуясь призыву Мерира, опустилась на колени...
 








       





















       Глава двенадцатая


       Утром следующего дня Яхмос вместе с друзьями покинул взбудораженный город. Они быстро достигли на купеческом судне места, где воды Хапи делились на множество рукавов, образуя треугольник болотистой Дельты – гигантский цветок на извилистом стебле реки. Дальнейший путь лежал по восточному протоку почти до места впадения его в море. Там стоял небольшой пограничный город Чару, где как сообщил Хену на расспросы Яхмоса, жила семья Джхути после изгнания из столицы. Днем город продувался жаркими ветрами пустыни, ночью его окутывали влажные испарения болот Дельты...В былые времена, при грозных царях-завоевателях, по этому рукаву Хапи проходило множество кораблей, перевозивших тысячи воинов, снаряжение и припасы для войск, уходивших в завоевательные походы за богатой добычей.
       Друзьям пришлось потратить немало времени, добираясь от селения к селению, пока не показались зубчатые стены и башни пограничной крепости, окруженной каменными и глинобитными постройками. Корабль финикийского купца прижался крутым боком к пристани, из небольшой кирпичной башни с зубцами наверху и пристройкой внизу вышли двое воинов и невысокий заплывший жиром чиновник в парике и с посохом в руке. Сонное выражение на опухших от безделья лицах сразу исчезло при виде товаров, сложенных на носу и корме прибывшего судна. Гребцы стали забивать в берег причальный кол, чтобы привязать к нему брошенный с корабля канат, а хозяин корабля в сопровождении Яхмоса и его друзей направились к начальнику поста, стоявшему в тени от башни. Чтобы казаться выше ростом, он поднялся на большой плоский камень и, крепко сжимая длинный посох в коротких толстых руках, увешанных браслетами, смотрел на прибывших с надменным видом вершителя судеб. Корабль направлялся за пределы Черной Земли, в один из финикийских портов, и поэтому хозяин корабля должен был показать свои товары пограничному посту и уплатить сбор за провоз грузов.
       Когда прибывшие подошли ближе к начальнику поста, он с таинственным и важным видом стал расспрашивать их – откуда, куда и с какой целью они направляются, какие товары и в каком количестве везут. Хозяин корабля, привычный к таким расспросам, стал быстро отвечать, с тревогой оборачиваясь время от времени в сторону своего судна, на котором уже суетились двое стражников, торопливо осматривая и пересчитывая грузы. Туда же поглядывал и начальник поста и когда один из стражников поднял руки над головой и помахал ими, начальник милостиво разрешил купцу уплатить пошлину и продолжать путь. Яхмос с друзьями остались на берегу и, показав начальнику поста свои проходные свидетельства, выданные писцом дворцовой канцелярии, направились к небольшому городку, скопищу темных построек с редкими деревьями, в стороне от низкого илистого берега реки.
       Они уже отошли на сотню шагов от пограничного поста, когда услышали доносившиеся оттуда яростные крики и громкий дружный смех со стороны корабля, уже отошедшего от пристани и поднявшего широкий парус на единственной мачте. Гребцы вытягивали из воды сеть, заранее, до проверки постом, опущенную в воду многоопытным купцом с противоположного от берега борта. Стражники не заметили этой сети и незаметно сбросили за борт несколько кувшинов с маслом и вином, рассчитывая поднять их с мягкого илистого дна после ухода корабля. Проделка не удалась,и стражники теперь в ярости махали кулаками вслед набиравшему ход кораблю, желая ему бурь и встреч с морскими разбойниками под громкий смех команды судна, которой уже удалось благополучно бежать от одной из шаек таких разбойников…
       ...Кривые зловонные улочки с гниющими на них отбросами вывели к небольшой площади, окруженной мастерскими, харчевнями и лавочками. Яхмос, припоминая слова Хену, попытался угадать, какая из этих построек принадлежит Хеммису, дяде Шерит. Он спросил об этом прохожего и тот указал на дом из обмазанного глиной тростника на кирпичном фундаменте.
       Юноши спрятались за угол, оставив Маро, жену Шема, у двери мастерской Хеммиса. Она постучала и в оконце рядом с дверью показалось морщинистое лицо старой рабыни. Старуха выслушала Маро, недоверчиво покачивая головой, и исчезла. Яхмос вздрогнул, когда дверь открылась и на пороге появилась с удивленной улыбкой Шерит. Он не сразу заметил, как скромно одета теперь дочь придворного вельможи. Не было сверкающих ожерелий и браслетов, вместо легкой тонкой ткани на ней было грубое одеяние до пят...
       Маро закончила разговор с девушкой и вернулась к друзьям.
       -Тебе нужно придти сюда после восхода луны, - сообщила она Яхмосу – Шерит будет ждать тебя у окна...
       Остаток дня друзья потратили на поиски временного жилья. Столичных художников приютил Панефер, владелец гончарной мастерской, выполнявший также заказы на изготовление скульптур и мечтавший перебраться в новую столицу. Вечером Яхмос и Бакт вышли из дома гостеприимного и словоохотливого Панефера и направились к центральной площади городка.
       Оконце возле двери мастерской Хеммиса было завешено. Яхмос напряг слух и услышал легкий вздох.
       -Шерит! – Решился он наконец окликнуть девушку. Занавесь отвела осторожная рука и юноша увидел большие, полные радостного удивления глаза любимой. – Шерит! – Повторил он прерывающимся голосом. – Здравствуй! И скажи скорее что-нибудь, чтобы я поверил, что не сплю и действительно нашел тебя! Я не верю своим глазам и пусть отныне все твои горести исчезнут и сбудутся желания!
       -Как ты нашел меня, Яхмос? ! Я тоже не верю своим глазам! Я думала, что ты давно забыл меня...
       -Этого же боялся и я! – Волнуясь, ответил юноша. – Долго рассказывать про то, что случилось со мной за это время, скажу лишь, что я теперь придворный художник в Ахетатоне. Я встретил недавно человека, который знал твоего брата и от него мне стало известно, что ты живешь здесь, в этом безрадостном месте...
       -Ты встретил человека, знавшего Сенусерта? – Девушка удивилась еще больше и в голосе ее прозвучала тревога. – Но ведь он... был в тюрьме... Я не знаю, что с ним стало, дядя молчит. Он выдал старшую сестру замуж и горит желанием выдать замуж поскорее и меня...
       -Что же, я помогу осуществиться этому желанию! – Яхмос улыбнулся. – Я увезу тебя в Ахетатон, в прекрасный город, возникший как в сказке на ровном месте. Скажи лишь одно – ты согласна стать моей женой?
       -Зачем ты спрашиваешь это? – В лунном свете глаза девушки вспыхнули веселыми огоньками. – Я уеду с тобой, даже если не разрешит дядя. Если я не ушла из его дома раньше, то только потому что не с кем было уйти...
       На следующий день друзья привели в порядок сберегавшиеся на этот случай одежды и отправили Маро известить Хеммиса о том, что придворный художник, прибывший из Ахетатона, хотел бы поговорить с ним по личному делу.
       Хеммис был потрясен предстоящим родством с художником из царских мастерских и значит – возможностью вырваться из ссылки. Он потребовал лишь одного – доказательств, что Яхмос является тем, кем назвался. Юноша предъявил свое проходное свидетельство, выданное писцом при царском дворе, но самым убедительным доказательством стали подарки, которые Яхмос преподнес Шерит и Хеммису. Ожерелья и браслеты, а также дорогие кожаные сандалии, украсившие ноги Хеммиса, уничтожили у него последние сомнения. Он подписал брачный документ, составленный местным чиновником, и дававший Шерит право покинуть место ссылки, следуя за своим мужем.
       Через несколько дней молодожены покинули Чару на судне, отвозившем ежегодный отчет местных властей в столицу. Хеммис и Панефер провожали их, без устали повторяя просьбу похлопотать в столице и об их судьбе...







       


















       Глава тринадцатая
       
       
       Ступая босыми ногами по гладким, прохладным еще от ночной свежести плитам дороги, группа жрецов Амона двигалась к месту утреннего омовения в водах Хапи. Войдя по грудь в воду, Ренуэрт, возглавлявший группу, громко произнес слова молитвы, заткнул уши пальцами и несколько раз окунулся с головой в водах реки. Проделав это, он обернулся и строго следя за исполнением ритуала молодыми жрецами, обратил внимание на то, что один из них отсутствует. Выйдя из воды, Ренуэрт подозвал жестом одного из жрецов.
       -Где Сенусерт? – Спросил он. – Я уже не раз замечаю за ним леность и небрежность в служении богам...
       Молодой жрец с неловкостью потупил взор, затем усмехнулся и наконец ответил.
       -Он ушел вчера в город и вернулся под утро. Сейчас он спит...
       -Вот как! – Ренуэрт недобро усмехнулся. – Если он грешит, то мог бы воспользоваться случаем помолиться и отмыть в реке следы своих грехов. – Подойдите сюда! – Приказал он двум юношам. – Возьмите носилки, положите на них спящего гуляку и принесите сюда!
       Через некоторое время юноши появились на берегу с носилками на которых лежал, похрапывая в пьяном сне, Сенусерт. Ренуэрт молча сделал понятный юношам жест, направленный в сторону реки. Жрецы вошли в воду и зайдя по колено, опрокинули носилки. Тело Сенусерта исчезло под водой, но вскоре он, захлебнувшись, с дико выпученными глазами возник над нею и в растерянности посмотрел на хохочущих жрецов.
       -Приведи себя в порядок и зайди ко мне! – Приказал Ренуэрт. – А вы займитесь делами! – Бросил он, повернувшись к молодежи. – И помните, что у нас есть наказание гораздо суровее, носилки можно опрокинуть и в пруд с крокодилами...
       В просторной комнате Ренуэрта под высоким потолком каменные решетки в окнах пропускали неяркий свет. В глубоких нишах на полках и в ящиках хранились свитки рукописей на древнем и новом языках, отдельно хранились кожаные свитки, глиняные дощечки, испещенные письменами чужеземных писцов. Ренуэрт углубился в чтение одной из рукописей, когда на пороге комнаты появился Сенусерт с опухшим лицом и расчесанными гребнем мокрыми волосами. Ренуэрт строго посмотрел на угрюмое лицо юноши и заговорил неожиданно мягко и доверительно.
       -Когда ты впервые появился в храме, Великий ясновидец Амона поручил тебя моим заботам и попечению. Я помню об этом и стараюсь сделать тебя ревностным служителем древней веры. Мне известно какие страсти гнетут и волнуют твое сердце. Выслушай меня внимательно! – Голос жреца окреп, речь стала привычно торжественной. – Прежде я хорошо знал твоего отца, помню тебя и твоих сестер. Недавно, побывав в новой столице, я с удивлением узнал в одной из женщин, присутствовавших на еретическом богослужении Атону, твою сестру, Шерит. Она стояла в толпе жен и дочерей придворных чиновников. Опасаясь, что ошибаюсь, я попытался разузнать о ней у писцов, которые подтвердили, что зовут ее Шерит и что она жена одного из придворных художников, которую он недавно привез из Дельты...
       -Моя сестра? ! В Ахетатоне! Среди тех, кто погубил ее отца! – Угрюмое сонное выражение исчезло с лица юноши, он заговорил с ожесточением и горечью. – Лучше бы она сгнила среди болот Дельты...
       -Нет! Хорошо, что она оказалась в Ахетатоне, став женой человека, близкого ко двору. Предстоит долгая и трудная борьба с еретиками и нам в этой борьбе нужны надежные люди в окружении царя-вероотступника. У тебя появилась возможность поселиться в Ахетатоне с помощью сестры и ее мужа. Придя к нам, ты говорил о желании вернуть прежнюю жизнь, достойную твоего древнего и знатного рода. Однако, такая жизнь возможна лишь с исчезновением еретического вероучения и его проповедников. Ты это понял.? – Ренуэрт не сводил холодных глаз с лица юноши.
       -Да. Я знаю это...- Негромко ответил Сенусерт.
       -Настоящим твоим мщением врагам за смерть отца будет помощь нам в борьбе за восстановление древней веры. Только тогда твое сердце познает покой и удовлетворение, ты вновь поселишься в отцовском доме, будешь иметь землю, скот и рабов и все, что нужно человеку в этой и загробной жизни...- Ренуэрт помолчал, задумавшись, затем громко сказал, обращаясь к кому-то за спиной юноши.
       -Войди, Кийа!
       Сенусерт удивленно оглянулся. Занавесь, закрывавшая вход в боковую комнату, отодвинулась, из-за нее легким шагом вышла стройная девушка примерно одного возраста с Сенусертом. Взглянув на нее, юноша уже не отводил глаз. Удлиненные глаза на матово-смуглом лице были необычно широко расставлены и загадочно темны. Сквозь струящуюся тонкую ткань платья, доходившего до пят, волнующе-трепетно просвечивали очертания тонкой в талии гибкой фигуры. Не взглянув на юношу, она остановилась рядом с ним, спокойно встретив пристальный взгляд Ренуэрта.
       -Это Кийа, внучка покойного Нахта, рожденная его дочерью, прижитой с рабыней-нубийкой...- Объяснил Ренуэрт, довольный впечатлением, произведенным девушкой на Сенусерта. – Ее отцом был покойный царь, породивший царствующего ныне еретика. Он и не знал о существовании дочери, как не знал счета и другим детям, рожденным наложницами...
       Взглянув на девушку, Ренуэрт сделал короткий жест. Она отошла в сторону и быстрым движением скинула с себя легкую ткань. Поднятая к голове смуглая рука прозвенела браслетами, освобождая от гребня тугой узел волос. Кийа тряхнула головой, гордо венчавшей длинную шею, и блестящий поток агатово-черных волос упал на спину и плечи, полуприкрыв тугие полушария грудей с торчащими сосками. Бронзово-смуглая кожа мелко подрагивающих бедер отливала прохладным блеском полированного камня.
       У Сенусерта, завороженно смотревшего на девушку, невольно участилось дыхание и пересохло во рту... Ренуэрт, внимательно следивший за ним, усмехнулся.
       -Она не только красива, но и умна, вернее – хитра. Так хитра, что многие ее боятся. Когда ты устроишься при дворе, туда приедет и Кийа. И если ты поможешь ей стать придворной танцовщицей, то она будет милостива к тебе и быть может удостоит своих ласк...- Ренуэрт усмехнулся опять. Девушка подошла к Сенусерту и кошачьим движением прильнула к нему, приблизив к его глазам свой призывно-смеющийся взгляд...









       















       Глава четырнадцатая


       Ахетатон продолжал строиться с необыкновенной быстротой. Высокая каменная стена наглухо отгородила тесные кварталы рабочего люда и мелких ремесленников от утопавших в зелени особняков, дворцов и храмов. Каменотесы, землекопы, плотники и столяры могли появляться здесь только для выполнения каких-то работ.
       Но это не мешало всему, что было в стране талантливого и дерзновенного, скованного до сей поры вековыми традициями и запретами, стремиться в новую столицу, чтобы попытаться проявить себя здесь. Стекались сюда и всевозможные искатели приключений и легкой наживы, бродячие танцовщицы, музыканты и циркачи...В городе появились, как и в прежней столице, тайные притоны с азартными играми, нередкими становились случам ограблений и убийств, появились и заразные болезни. Эхнатон распорядился выставить на границах города и по берегу реки вооруженные посты и тщательно проверять всех прибывающих в город, требуя поручительств и пропусков.
       Однажды на одной из таких застав появился Сенусерт, одетый так, как одевались писцы средней руки. Он предъявил письмо, в котором его сестра, жена придворного художника, приглашала его приехать к ней и поселиться в Ахетатоне. Письмо было ответом Шерит на его просьбу помочь ему устроиться в новой столице.
       Сенусерт прошел шумную строющуюся окраину и по прямым широким улицам направился к центру. Слева, в середине огромной площади, выложенной гранитными плитами, показался царский дворец необычной архитектуры. Длинный мостовидный переход с балконом, обращенным к площади, соединял сверкающие облицовкой постройки, окружавшие большой внутренний двор. Сзади к дворцу густой стеной зелени примыкал сад.
       Пройдя через площадь и миновав большой храм Атону, юноша разыскал среди прилегающих кварталов небольшой светлый дом, где жил с молодой женой Яхмос. Сенусерт постучал бронзовым молоточком в дверь и назвался вышедшему слуге родственником хозяев дома. Пройдя во двор, Сенусерт постарался придать себе спокойствия и уверенности, но все же неприязненно напрягся при появлении сухощавого молодого человека с открытым приветливым лицом. Ему, Сенусерту, потомку древнего и знатного рода, придется теперь искать расположения этого придворного рисовальщика, сына какого-то купчишки...Из-за спины Яхмоса выбежала смеющаяся Шерит и бросилась на шею брату. Освободившись от ее объятий и отвечая невпопад на вопросы сестры, Сенусерт подошел к Яхмосу и хрипло сказал.
       -Мир дому твоему, Яхмос! Я рад, что моя сестра стала женой достойного человека. Я устал от одиночества и хочу отдохнуть от несчастий и скитаний, обрушившихся на меня после смерти отца. Мне нужна твоя помощь и я надеюсь, что ты окажешь мне ее..
       Вечером в доме Яхмоса собрались его друзья, пришел и Хену, известный теперь под именем Пентуэр. Он с улыбкой старого приятеля обнял Сенусерта и отведя его в сторону, сообщил о своем новом имени и положении, предупредив, что о прошлом лучше забыть.
       В разгаре пиршества Хену шепнул на ухо Яхмосу.
       -Я решил взять Сенусерта к себе в помощники. Скоро я буду придворным поставщиком красивых безделушек, которые так любят царские друзья и их жены и дочери. Забот у меня прибавится и Сенусерт может помочь мне...
       -Что же, если он согласен, то ты избавишь меня от хлопот по его устройству. – Ответил Яхмос. – Ведь он твой старый знакомый и я уверен, что вы найдете общий язык...
       Бакт привел с собой Тутмеса, который давно уже не появлялся в компаниях художников. Бледный и осунувшийся, он много пил и казался человеком, перенесшим тяжкую болезнь.
       -У него сегодня торжественный день! – Кивнул Бакт на скульптора. – Он закончил работу, которую показал только мне...пока только мне. Воистину, это чудо, сотворенное руками человека! Тутмес изваял голову царицы Неферт и она получилась в камне еще прекраснее, чем в жизни!
       Гости, почти все скульпторы и художники, с интересом выслушали это и обступили Тутмеса.
       -С каким камнем ты работал? Сколько обещали заплатить? И почему ты работал тайно, почему мы ничего не знали об этом?... – Посыпались вопросы и упреки.
       -Я работал не по заказу и не жду платы и наград... – Нехотя ответил Тутмес. – Мне хотелось прославить в этой работе ум и красоту подруги великого царя, достойной его замыслов и дел...
       Такой ответ лишь разжег любопытство. Яхмос подошел к скульптору и дружески положил ему руку на плечо.
       -Кто лучше нас сможет оценить твою работу? Веди нас всех в свою мастерскую и мы вместе отпразднуем твою удачу!
       Яхмоса дружно поддержали все гости. Они подхватили упиравшегося Тутмеса и со смехом понесли на руках к выходу. Толпа молодежи с зажженными факелами прошла по ночной улице до просторного двора царских мастерских, разбудила веселыми криками привратника и приказала ему открыть ворота.
       Пройдя заваленный глыбами камня и неоконченными скульптурами двор, все остановились перед комнатой, где уединившись работал в последнее время Тутмес. Он вышел вперед, бледный и взволнованный, постоял в нерешительности и отодвинул запор двери. Она открылась, скрипнув медными петлями. Тутмес взял факел из рук Яхмоса, вошел внутрь и сдернул кусок ткани, прикрывавший скульптуру в середине комнаты. Возбужденно разговаривавшие и смеявшиеся ночные гости невольно замолчали, всматриваясь в тронутое легкой улыбкой лицо Неферт...
       Тутмес бросил догоравший и чадивший факел под ноги и затоптал его. Яркий лунный свет, падавший в широкий люк в потолке, освещал тонкие черты прекрасной царицы. Шепот восхищения прошелестел подобно ночному ветерку среди собравшихся...В серебристом призрачном свете камень отливал матовой поверхностью и Яхмосу показалось вдруг, что Неферт тихо спросила собравшихся о чем-то и ждет теперь ответа... Юноша мотнул головой, прогоняя наваждение и взглянув на скульптора, заметил легкое шевеление губ мастера. В порыве восхищения Яхмос шагнул к нему, взял за плечи и отшатнулся, увидев слезы в глазах, полных грусти и любви.
       -Она прекрасна, как утренняя заря. – Тихо сказал Тутмес. – Далека и недоступна, как звезда, которая исчезнет с рассветом...
       -Ты обессмертил свою любовь, Тутмес. – сказал Яхмос дрогнувшим голосом. Сзади подошел Бакт и обнял за плечи обоих.
       -Ты прав, Тутмес – она станет звездой славы Ахетатона! Никто не знает, как долго она будет сиять, но если она уцелеет в быстротекущей реке времени, то многое сможет рассказать людям грядущих поколений и веков. Расскажет молча, вот так, как нам сейчас – своей улыбкой и красотой. И все поймут, что мастер работал не только руками, но и любящим сердцем...

       
       ********
       

 


 







       
       
       

       
       
 


       
       
       
       
       

       





       Ч а с т ь т р е т ь я

       Глава первая

       С недавних пор возле Большого сфинкса в Гизе стал появляться высокий худощавый человек лет сорока, по виду – европеец. Потемневшая от африканского солнца кожа лица подчеркивала яркую синеву спокойно-задумчивых глаз. Местные феллахи называли его «Сихр-табибом», то есть врачом-волшебником. Он приходил от берега Нила, где оставлял на приколе легкую моторную лодку. Дойдя до сфинкса, он втыкал в песок выгоревший от солнца пляжный зонт и доставал из брезентовой сумки складной стульчик, проделывая все это под наблюдением множества людей, ждавших его появления.
       Сегодня таинственный врачеватель появился раньше обычного.
       -Чья очередь? – Негромко спросил он, взглянув на стоявших перед ним людей. Вперед шагнул пожилой тощий мужчина. «Сихр-табиб» осмотрел его с головы до ног и сделал жест, приглашающий подойти ближе.
       -Раздевайтесь до пояса...
       Пациент стал суетливо снимать пиджак, конфузливо косясь на окружающих, среди которых были и женщины.
       -Подойдите ближе и станьте, пожалуйста, на колени. – «Сихр-табиб» вновь сделал жест, как бы приглашая и одновременно успокаивая пациента. Тот погрузил острые колени в песок и замер с выражением пугливой надежды на морщинистом лице. «Сихр-табиб» приблизил к его голове ладони с растопыренными пальцами и некоторое время как бы имитировал массаж, едва не касаясь поредевших волос пациента. Затем жестом велел подняться и провел ладонями в двух дюймах от костлявого тела.
       -Вы сильно расстроены, уважаемый, пожалуй, очень сильно. – Подвел он итог своих манипуляций. – По-настоящему помочь вам – это значит устранить причину нервного потрясения, а это вряд ли в моих силах...
       -Я болен и несколько дней не выходил на работу. Хозяин выгоняет меня, говорит, что от меня нет никакого толку. – С прорвавшимся отчаянием заговорил пациент. – У меня семья и мои престарелые родители. Один аллах знает, как мы сводили концы с концами, а что будет, если я потеряю место?.. – Он замолк, безнадежно опустив плечи.
       Неподалеку, на шоссе, остановилось такси. Захлопали дверцы и к сфинксу направились двое мужчин. Один из них, грузноватый, рыжеволосый, с сомнением слушал спутника, египтянина лет пятидесяти. Некоторые из стоявших возле сфинкса людей знали египтянина – это был Абу Латиф, сотрудник Каирского музея.
       -Вы увидите, доктор Норман, что это довольно интересно. Подозрение в шарлатанстве отпадает, на мой взгляд, потому что этот господин делает все абсолютно бесплатно.
       -Хорошо, хорошо! – Перебил его собеседник. – Еще несколько шагов в этом пекле, и я буду иметь собственное представление о нем.
       Перед «Сихр-табибом» стоял молодой человек, назвавшийся киноактером.
       -Я хотел бы узнать не о своих болезнях, их у меня нет, слава богу. – Произнес актер с горделивой ноткой, с удовольствием рассматривая свое тренированное, хотя и начавшее полнеть тело. – Я хотел бы получить свой психологический портрет с указанием недостатков, мешающих мне. Говорят, вы большой мастер на это...
       Пока он говорил, «Сихр-табиб» быстро писал что-то в блокноте.
       -Вот здесь, - он вырвал листок из блокнота и подал его актеру. – Как раз то, что вы хотите. Я решил не говорить об этом вслух, поскольку, согласитесь, дело это довольно интимное...
       Читая написанное, актер стал выбираться из толпы и оказался рядом с Норманом. Тот дотронулся до плеча актера, поднявшего сердитое и несколько сконфуженное лицо.
       -Прошу прощения, - сказал Норман. – Меня интересует лишь одно – как вы сами оцениваете написанное? Верно ли вас охарактеризовали?
       -Вы, может быть, знаете, что ответил некий римский папа художнику, написавшему его портрет? – На лице актера появилась усмешка.
       -Да. – Усмехнулся и Норман. – Папа остался недоволен, ибо портрет, по его мнению, был слишком похож...
       -Вот именно...- Пробормотал актер и заторопился прочь.
       Между тем «Сихр-табиб» неторопливо набил трубку и задымил, рассеянно оглядывая окружающих. Встретившись с этим взглядом, Норман ощутил смутное беспокойство – ему показалось, что он когда-то видел этого человека. Еще больше его смутило, что и «Сихр-табиб» слегка изменился в лице, словно тоже увидел давнего знакомого.
       -Роберт! – Громко сказал Норман, в упор глядя на врачевателя, но тот уже с прежним невозмутимым видом слушал очередного пациента.
       Абу Латиф с недоумением взглянул на спутника.
       -Вы увидели кого-то из знакомых?
       -Я, пожалуй, обознался...- Норман пожал плечами. – Во всяком случае, человек, имя которого я назвал, очень похож на этого табиба...




       

       















       Глава вторая
 
       Норман, посвежевший и взбодрившийся, вышел из ванной комнаты. Выключил кондиционер и, открыв огромное окно, стал вытираться мохнатым полотенцем. Сухой горячий воздух волнами полился в гостиничный номер и вскоре Норман торопливо закрыл окно и вновь включил кондиционер. Он уже одевал свежую рубашку, когда зазвонил телефон.
       -Я выполнил ваше поручение, господин.- ответил почтительный голос. – Скажите, чтобы мне разрешили войти к вам...
       Вскоре в номере появися египтянин лет тридцати в пыльной измятой одежде. Норман показал ему на стул и вынул из холодильника банку пива.
       -Я уже думал, что вы, мой друг, исчезли вместе с авансом за услуги. – Сказал он, присаживаясь за стол напротив гостя. – Итак, что вы можете мне сообщить?
       Египтянин взял запотевший стакан с пивом и стал отхлебывать мелкими глотками.
       -Сихр-табиб направился вверх по реке на своей лодке. Я ехал берегом на своем стареньком мотоцикле и следил за ним в бинокль. Двигатель моего драндулета давно нуждатся в ремонте, а запчасти так дороги...Когда Сихр-табиб добрался до нужного ему места, то спрятал лодку в тростниках, ушел от берега и скрылся в какой-то щели между скал. Я еле отыскал проход в узкое ущелье и не осмелился войти туда. Поверьте мне, господин, этот человек – самый настоящий колдун!
       Норман с иронической усмешкой покачал головой.
       -Жаль, что вы не решились идти за ним дальше. Быть может, вам удалось бы подслушать заклинание, с помощью которого открывается вход в пещеру, заваленную драгоценностями... Итак, это все, что вы можете мне сообщить?
       -Если я узнаю еще что-нибудь, то обязательно скажу вам. Вот ваш фотоаппарат, я заснял то место, где скрылся Сихр-табиб... – Египтянин положил на стол небольшой фотоаппарат, следя за рукой собеседника, опущенной в ящик стола.
       -Возьмите. – Норман подал гостю несколько купюр. Выходя из номера, египтянин столкнулся в дверях с Абу Латифом, вслед за которым в номер вошел какой-то светловолосый человек лет сорока.
       -Познакомьтесь, это господин Барсов, ученый- египтолог из России. Он хотел бы принять участие в экспедиции на развалины Ахетатона. – Представил спутника Абу Латиф.
       Норман назвал себя и пригласил гостей присесть.
       -Очень рад вас видеть, господин Барсов! – Оживленно заговорил он. – Читал ваши работы и должен признаться, что они заинтересовали меня. Согласен, что Ахетатон таит еще множество загадок. Мы, в сущности, только начали изучать этот таинственный период в истории Древнего Египта. Да, верно,- крупная, масштабная по размерам и последствиям интрига закрутилась тогда на берегах Нила...Однако, не совсем согласен с вашим мнением об Эхнатоне, как о некоем гении-подвижнике, опередившем своем время. Он был далеко не первым из царей, вдохновлявшихся идеей единого бога солнца. Централизация власти, достигшая апогея в эпоху строительства пирамид, напрямую подталкивала древних властителей к идее единобожия. В конце концов есть и документальное подтверждение этому, пусть и косвенное – ведь фараон Хуфу, согласно древним текстам, закрыл многочисленные храмы в стране, отменил дары и жертвоприношения им, чтобы сэкономить силы и средства для строительства своей гигантской пирамиды. Она и сейчас еще стоит как незыблемый символ единоличной власти...
       -Но ведь вы не будете оспаривать тот факт, что именно Эхнатону впервые удалось осуществить на деле идею единобожия, пусть и возникшую задолго до него. – Барсов дипломатично улыбнулся. – Правда, религия и государство Солнца просуществовали недолго...
       -Почему же не прижилась эта, казалось бы передовая и перспективная по тем временам идея? Как вы это объясните? – Норман бросил на собеседника острый взгляд.
       -Причины банальные, на мой взгляд. – Барсов развел руками. –Неджесы - средний класс мелких собственников, опора государства в любые времена, поддержали было Эхнатона, но быстро разочаровались в нем, не получив материальных выгод и льгот от новой религии и прочих реформ. Страна, вытянувшаяся на тысячи верст узкой лентой вдоль берегов огромной реки, осталась по сути незатронутой этими реформами вдали от новой столицы...
       Норман в задумчивости покачал головой, затем, как бы откладывая на будущее продолжение дискуссии, гостеприимно показал на удобные кресла возле журнального столика.
       -Прошу присесть, джентельмены. Надо обсудить наши ближайшие планы и действия...

       -Удовлетворил ли он ваше любопытство? – Абу Латиф кивнул на дверь, имея в виду ушедшего от Нормана гостя. – Признаться, я и сам заинтригован этим табибом. Вы сказали, что он напомнил вам кого-то....
       Норман пересказал свой разговор с предыдущим посетителем.
       -Я почти уверен, что видел в лице этого табиба одного из знакомых по университету. Я учился с неким Робертом Пайпером, который всерьез увлекался радиоэлектроникой, а также парапсихологией и вообще всякой чертовщиной, не имевшего ничего общего с историей и филологией, которые мы изучали в университете. Он проучился с нами два года, увлекаясь то индийской иогой, то пытаясь разработать теорию неких биополей, то зачитываясь книгами о Древнем Египте, который всегда интересовал его. Собственно, этот интерес и привел его на наш факультет... Потом он вдруг исчез. Говорили, что он уехал в Европу, а оттуда в Тибет. А потом, закончив учебу, я уехал из Англии и никогда больше не слышал о Пайпере....






       















       Глава третья

       Нагретый солнцем воздух дрожал стеклянными волнами над угрюмыми скалами, подступавшими к берегу Нила. Когда лодка стала подходить к берегу, Абу Латиф выключил мотор, выпрыгнул на берег с причальным колышком, вбил его в землю и защелкнул брошенную Норманом стальную цепочку.
       -Вот это место. – Норман ткнул пальцем в крестик на снимке, изображавшем сплошную стену прибрежных скал. – Здесь вход в ущелье, где исчез табиб...
       Он решительно шагнул в едва заметную щель. Абу Латиф, осмотревшись по сторонам, последовал за ним. После нескольких шагов обоим стало не по себе – появилось жутковатое ощущение, что каменные стены сомкнутся и раздавят их. Однако, за крутым поворотом проход несколько расширился и стало светлее. Лишь теперь Норман и его спутник заметили, что двигаются постепенно куда-то вниз. Извилистый коридор закончился подобием каменного колодца с отвесными стенами. Норман вытер потное лицо, с недоумением огляделся и встретил тревожный взгляд спутника.
       -Не знаю почему, - сказал египтянин, - но мне кажется, что вы опасаетесь того же, что и я...
       -Вполне возможно, - вздохнул Норман, - ведь мы в одинаковом положении и мысли у нас могут быть сходные. Вы, наверное, опасаетесь, что проход, которым мы пришли сюда, может вдруг завалить. Тогда нам нельзя будет позавидовать...
       Они стояли на ровной площадке, окруженной гладкими отвесными стенами. Нигде не было намека на какой-либо вход или лаз. Норман пожал плечами.
       -Если это действительно то ущелье, куда ушел табиб, то трудно представить, что эта дыра его постоянное жилье. Здесь вообще не видно следов обитания человека или животного. Впрочем, нет! – Он с плохо скрытым страхом показал на мелькнувшую возле одной из стен толстую маслянистую струю. – Змея...И наверняка ядовитая...
       Вдруг оба вздрогнули и подались в сторону выхода из каменного колодца. Откуда-то сверху, постукивая деревянными перекладинами, упала веревочная лестница. Переглянувшись, оба задрали головы вверх. Немыслимо высоко, как показалось из узкого колодца, на выступе скалы стоял, с усмешкой глядя на них, Сихр-табиб. Он вынул трубку изо рта и крикнул, заполнив колодец громовыми раскатами.
       -Поднимайтесь ко мне, Норман! Там полно ядовитых змей, а я не хотел бы, чтобы вы и ваш спутник так дорого заплатили бы за свое любопытство...
       Норман вновь переглянулся со своим спутником, развел руками и неуклюже полез вверх. Вскоре оба, отдуваясь и утирая пот, стояли на выступе скалы, рядом с Сихр-табибом. Маленькая площадка здесь была, видимо, специально выровнена руками человека. Находилась она на склоне скалы, у самой ее вершины, полукругом окруженная стенами, в одной из которых виднелся небольшой вход, завешенный циновкой.
       -Итак, я не ошибся тогда, у сфинкса, вы Роберт Пайпер, не так ли? – Спросил Норман. – Не удивительно, что о вас ничего не было слышно, вы основательно запрятались здесь...
       -Да, Норман, у вас почти не осталось волос и заметно увеличился объем талии, но зрение вам удалось сохранить...- Ответил Пайпер, пожимая гостям руки. – Мне ничего не остается кроме как принять вас в качестве гостей, хоть и не званых... Для начала могу предложить вам полюбоваться окрестностями и заодно проверить на месте ли ваша лодка. – Он подал Норману бинокль.
       Обернувшись, гости увидели, что площадка находится выше соседних скал и представляет собой прекрасный наблюдательный пункт. Пайпер, конечно же, видел их прибытие на лодке...
       За тростниковой циновкой обнаружилась узкая крутая лестница со ступенями, вырубленными в камне. Осторожно спускаясь по ней вслед за Пайпером, гости оказались в просторном полутемном помещении с высоким потолком. Пайпер щелкнул выключателем и помещение залил яркий холодный свет.
       Норману и Абу Латифу стало ясно, что Пайпер обосновался в бывшей и, как видно, еще неизвестной им древнеегипетской гробнице. Цветные росписи на стенах и на потолке надолго привлекли их внимание и заставили по профессиональной привычке египтологов попытаться установить хотя бы приблизительно время строительства гробницы, целиком высеченной в недрах скал, возможно – за счет расширения бывшей когда-то здесь естественной пещеры.
       Затем обнаружилось, что в одной из стен помещения открывается вход в длинный узкий коридор с чернеющими справа и слева дверными проемами.
       -Вы уже поняли, что этот уютный номер был приготовлен для меня несколько тысячелетий назад, - заговорил Пайпер, набивая трубку. – Я поселился без всякого стеснения, поскольку джентельмена, занимавшего вон тот ящик, - он показал на стоявший в углу саркофаг без крышки, - здесь не оказалось. Его, видимо, вытащили отсюда еще в древности, предоставив мне таким образом прекрасную емкость для воды. Мне ничего не пришлось перестраивать, если не считать того, что я разобрал тщательно заделанный верхний вход, через который мы спустились сюда. Нижний вход еще в древности разобрали грабители и небрежно завалили потом. Я старательно заделал и замаскировал его. Именно поэтому вы ничего не заметили внизу, в колодце... Потом я занялся оборудованием лаборатории, перетащил по частям движок для выработки электроэнергии, аккумуляторы, приборы и припасы...
       Пайпер помолчал, попыхивая трубкой и поглядывая на гостей.
       -Итак, если не ошибаюсь, вас, Норман, привело ко мне не только желание видеть одного из бывших сокурсников. Вас ведь заинтересовали мои манипуляции возле сфинкса?
       -Да...все это не похоже на обычные фокусы, скорее всего в этом что-то есть... – Сбивчиво ответил Норман.
       -И все-таки вы и ваш спутник попытались, конечно, как-то объяснить эти необычные фокусы, - улыбнулся Пайпер. – Возможно вы, Норман, вспомнили мои прежние увлечения и поставили их в связь с увиденным у сфинкса?
       -О, да! Таинственные волны, излучаемые телом человека... Я помню сколько споров удавалось вам разжечь, оседлав своего любимого конька – биополя, биотоки и прочее...
       -А между тем существование вокруг каждого из нас вполне реального электромагнитного поля – уже доказанный факт. – Ответил Пайпер. - Уже в глубокой древности была замечена способность человека воспринимать таинственные токи, смутное ощущение тревоги и напряженности или напротив – легкости и приподнятости, возникавшие возле тех или иных людей...
       Пайпер встал и пригласил своих гостей идти за ним, провел их в одну из комнат, выходивших в коридор, и включил там свет.
       -Здесь, видимо, хранились вещи, необходимые покойнику в загробной жизни, - заметил Абу Латиф, разглядывая росписи на стенах.
       -Никаких вещей я не нашел здесь, кроме нескольких разбитых горшков, - хмыкнул Пайпер. – Все давным-давно разграблено...
       В центре комнаты стоял круглый вращающийся табурет, над ним висел на блоке колпак из блестящей металлической сетки – нечто вроде гигантского сачка для ловли бабочек. Присмотревшись, Норман заметил, что внутри колпака находится еще один, меньший по диаметру, изолированный от внешнего ободком из темного пластика.
       -Прошу вас сесть сюда, - пригласил Пайпер, показав Норману на табурет. Вращая небольшую лебедку, он опустил колпак, накрывший Нормана почти до пояса. Затем стал включать приборы, громоздившиеся почти до потолка у одной из стен. По экрану одного из приборов побежали ровные зигзаги.
       -Обратите внимание на шкалу слева и запомните положение зеленой светящейся стрелки, - сказал Пайпер, обернувшись к Норману. – А теперь постарайтесь вспомнить что-нибудь приятное, какое-нибудь радостное событие из вашей жизни. Напрягите воображение и постарайтесь заново пережить это...
       Пайпер встал за спиной бывшего сокурсника, наблюдая за выражением лица Нормана, отражавшемся в зеркале сбоку. Постепенно сосредоточенное выражение исчезло с лица Нормана, оно просветлело, тронутое мягкой улыбкой - видимо ему удалось отдаться во власть приятных воспоминаний...
       Зигзаги по экрану бежали все быстрее, дрогнула и поплыла стрелка на шкале. Достигнув очередного деления, она какое-то время подрагивала на месте, затем, гораздо быстрее, вернулась в исходное положение.
       -Теперь расслабьтесь, мой друг, и постарайтесь ни о чем не думать, хотя бы несколько минут, - Пайпер включил магнитофон и под негромкую умиротворяющую музыку стал набивать трубку. Сделав несколько затяжек, он опять заговорил.
       -Ну, а сейчас вспомните что-нибудь, вызвавшее у вас когда-то сильное раздражение, быть может, даже ярость...
       Очень быстро зигзаги на экране побежали быстро и неровно, скачками запрыгала и двинулась вперед зеленая стрелка на шкале. Она долго и размашисто дергалась на предельной отметке и медленно, как бы нехотя, подергиваясь, вернулась в исходное положение.
       Пайпер поднял колпак и повернулся к Абу Латифу.
       -Теперь ваша очередь, уважаемый...
       Закончив эксперимент с египтянином, он опять отвел гостей в первую комнату.
       -Итак, что вам удалось заметить в ходе этих опытов? – Спросил Пайпер, наливая пиво в стаканы.
       -Нетрудно было заметить, что отрицательные эмоции вызывают более сильную реакцию ваших приборов, чем положительные, - ответил Норман. – Кроме того, такие эмоции вспыхивают быстрее и проходят гораздо медленнее положительных...
       -Отсюда банальный вывод - берегите нервы от нежелательных потрясений! – Улыбнулся Пайпер. – Вспомните, когда нам приходится бывать рядом с разъяренным или просто очень раздраженным человеком, то мы буквально кожей чувствуем как клокочет в нем злоба, сжигая его нервные клетки и превращая их энергию в излучение, весьма неприятное для окружающих...
       -Можно ли отсюда сделать вывод, что вам удалось создать теорию биополей? – Спросил Абу Латиф.
       -Нет. – Пайпер встал и прошелся по комнате. – Мне казалось, что я уже близок к тому, чтобы заявить о серьезном исследовании в этой области, но вот недавно посетил библиотеку в городе и взяв последний номер интересовавшего меня журнала, узнал, что работы по изучению биополей идут полным ходом в одной из стран, где получены экспериментальные данные по регистрации инфранизкочастотных колебаний, излучаемых телом человека. Доказано, что эти частоты четко ощущаются человеком, натренировавшим кожную или даже зрительную чувствительность. Замечено и то, что по интенсивности биополя на том или ином участке тела можно судить о состоянии различных органов. Словом, сделано то, над чем я работал долгие годы и сделано гораздо успешнее...
       -Но ведь эти работы подтверждают и развивают ваши выводы, - заметил Абу Латиф. – Вам, пожалуй, пора отбросить эту отшельническую амбициозность и взяться за серьезную работу. Назовите свою книгу или статью как угодно, в любом случае она наверняка вызовет интерес не только у специалистов...
       -Кстати, есть возможность поискать доказательства того, что древние египтяне знали о существовании неких таинственных токов, излучаемых телом человека, - добавил Норман. – Предлагаю вам, Роберт, принять участие в нашей экспедиции на развалины Ахетатона. Дело в том, что к нам попали довольно любопытные документы, несколько писем одного из придворных Эхнатона, адресованных в Мемфис, к его брату. В одном письме упоминается некий писец, биограф царя, записывавший его дела и речи, в другом письме говорится мимоходом, как о факте общеизвестном, о способности Эхнатона вносить мир и спокойствие в души людей наложением рук. Ему, якобы, стоило только посмотреть в глаза человеку и поднести ладони рук к голове, и тогда самые разгневанные люди становились кроткими и послушными... Неправда ли, действия легендарного фараона очень похожи на ваши манипуляции у сфинкса, Роберт? Одним словом, довольно вам сидеть в этом склепе, собирайтесь в дорогу! Думаю, что вы, человек романтического склада, не откажетесь от такой возможности...
       -Благодарю! – Улыбнулся Пайпер. – Плюну на амбиции и заодно прогуляюсь в Верхний Египет. Мне давно хотелось взглянуть на развалины Ахетатона и тут наши желания совпадают...
       








       















       Глава четвертая


       Широкий парус гнал легкую деревянную ладью по сверкающей солнечными бликами реке. Ровный северный ветер, сохранявший в начале пути прелый запах болот дельты Нила, был теперь свеж и упруг. Ладья была точной копией древнеегипетского судна, прекрасную модель которого удалось обнаружить в одной из древних гробниц. Изящный кораблик с фигурками членов экипажа до мельчайших подробностей воспроизводил внешний облик и устройство древнего судна, современная копия которого была построена на средства Нормана и других египтологов.
       Норман, Абу Латиф, Барсов и Пайпер сидели на небольшой палубе посередине корабля. На корме, у рулевого весла, стояли двое феллахов, несколько их товарищей сидели вдоль бортов – им была отведена роль гребцов. Длинные весла лежали пока без движения. Барсов отвел задумчивый взгляд от развалин древнего храма на берегу реки.
       -Как трудолюбив и талантлив был народ, населявший когда-то берега этой реки, - заговорил он, повернувшись к товарищам. - И это позволяло древним деспотам осуществлять самые грандиозные и нелепые с нашей точки зрения замыслы. Примером тому – все те же пирамиды и Большой Сфинкс. А сейчас мы направляемся туда, где волей одного религиозного фанатика возник за несколько лет огромный город, начавший пустеть сразу же после смерти своего основателя...
       -Мне не терпится приступить скорее к раскопкам на месте этого города, - ответил Норман. – Но мы-то знаем, что дело это, в общем-то, нелегкое и пыльное, требующее немалых сил. И поэтому предлагаю пристать к берегу в подходящем месте, покушать и выспаться. Суматоха с отплытием сильно вымотала меня, слипаются глаза...
       
       ...Барсов выбрался из траншеи и отряхнув пыль, подошел к участникам экспедиции, сидевшим в тени остатков каменной стены.
       -С каждым днем раскопок я все больше худею и все больше сомневаюсь, что нам удастся найти что-нибудь особенное , не говоря уже о жизнеописании Эхнатона...- сказал Норман, утирая потное лицо. – Эй, дружище, принесите-ка нам воды! – Крикнул он одному из рабочих, рассматривавшему отрытый масляный светильник.
       -Глупо, конечно, спустя тысячелетия, рассчитывать найти архив древнего писца-биографа Эхнатона, если только таковой вообще существовал, - заметил Али Фатх. – Слишком уж много энтузиастов разного рода потрудились здесь с лопатами в руках, чтобы оставить нам серьезные надежды.
       -Да, территорию этого загородного дворца мы и наши предшественники изрыли с самым искренним энтузиазмом, - ответил Норман. – Ничто так не придает сил землекопу, как надежда откопать что-нибудь ценное... Пожалуй, пора собираться в обратный путь.
       -Вы забываете о хозяйственных постройках, - показал влево от себя Абу Латиф. – Все, разумеется, старательно ищут во дворцах и храмах, а между тем, их окружало множество всевозможных служб и построек.
       -Там тоже основательно покопались, - ответил со вздохом Норман. – Подобные соображения приходили в голову не только вам...Имеет ли смысл перелопачивать землю, буквально просеянную до нас? – Норман помолчал и оживляясь, добавил. – А не поискать ли нам на территории бывших скульптурных мастерских? Там было мало раскопок. Считается, что самые талантливые мастера жили и работали в центре города, поблизости от главной резиденции фараона. Есть предположение, которое, кстати, поддерживаете и вы, Абу Латиф, что здесь, в загородном дворце, Эхнатон не бывал в последние годы жизни.
       -Здесь, после разрыва семейных отношений с Эхнатоном, жила его супруга Неферт, известная теперь под именем Нефертити. Это, в свете последних данных, можно считать доказанным, - ответил Абу Латиф. – Что же, давайте, поищем в мастерских. Быть может, найдем работы неизвестных, но тем не менее талантливых мастеров, ибо современники не всегда оценивают художника по достоинству...
       На следующий день участок, где некогда располагались скульптурные мастерские, был разделен на квадраты и вновь замелькали лопаты, отбрасывая песок и щебень. Однако, ничего интересного обнаружить не удалось. Попадались гранитные и алебастровые заготовки, обломки начатых и неоконченных скульптур, кое-какие инструменты древних скульпторов...
       Барсов, голый по пояс, быстро орудовал лопатой, очищая поверхность каменной плиты. Он и один из рабочих прокладывали траншею навстречу друг другу по диагонали на месте бывшего двора или помещения – по остаткам раскопанных стен трудно было судить об этом точно.
       В негромком оклике феллаха послышалось что-то тревожное. Барсов выскочил из своей траншеи и подбежал к рабочему. Тот пытался вытащить ступню ноги, провалившейся между истлевших досок. Ученый протянул руку рабочему и помог ему освободиться. Вскоре, осторожно расчистив это место, обнаружили позеленевшую медную раму, скреплявшую доски квадратной дверцы люка. Барсов подозвал товарищей и поддел лопатой край дверцы. Под нею показались ступени, выложенные из кирпича.
       Подвал оказался просторным. Фонари осветили корзину, вернее – ее остатки. Придавив истлевшие прутья, на каменных плитах пола лежали инструменты скульптора. бронзовые резцы и тесла, молотки, деревянные колотушки и сверла...Валялись несколько мелких статуэток, покрытых слоем пыли. Вдоль одной из стен тянулось подобие каменной скамьи, на которой стояли еще несколько небольших скульптур. Барсов нагнулся было, чтобы поднять с пола статуэтку, но сдавленный возглас Абу Латифа заставил его поспешно обернуться. Взволнованный египтянин показывал в освещенный фонарем угол подвала. Там, на истлевшей циновке, лежал серый от пыли скелет человека.
       Ученые переглянулись. Стало ясно, что они первыми потревожили покой этого помещения, где три с половиной тысячелетия назад умер в одиночестве этот человек. Осторожно ступая, они приблизились к его останкам. На руках и ногах сохранились остатки высохших мышц, на ссохшейся коже черепа виднелись пучки волос.
       -Похоже, что он писал что-то здесь...- Абу Латиф показал на письменные принадлежности, лежавшие возле покойного – деревянный пенал с углублениями для красок и несколько тростинок, которыми писали древние египтяне. Была здесь и специальная дощечка, подкладывавшаяся под папирус во время записи. На маленькой подставке стоял бронзовый светильник.
       -Он, видимо, перебрался сюда, чувствуя приближение смерти, - заметил Пайпер. – Кто же он? Можно, пожалуй, узнать это, если удастся найти его записи. Поистине, вот смерть отшельника...
       -Вот! – Барсов показал на небольшую нишу в стене, у изголовья. – Смотрите, вот здесь, видимо, его архив!
       Фонари осветили в нише небольшой ларец с толстым слоем пыли на крышке...
       Барсов осторожно приподнял этот ларец, бросил взволнованый взгляд на товарищей и также осторожно поставил ларец на место.
       -Нет, не могу...- Сказал он в растерянности.
       -Что – не можете?– Громко спросил Номан. - Смахнуть пыль с этого сундучка? Но так или иначе, это придется сделать. Пылью веков в Египте никого не удивишь. А вот то, что внутри – это может быть интересным... – Он вынул из кармана носовой платок и осторожно смел пыль с крышки ларца. Затем отодвинул в сторону позолоченный засов и откинул крышку. В ларце лежали свитки папирусов, придавленные сверху чем-то круглым, с тускловато-туманным отблеском. Абу Латиф, как бы придя в себя, торопливо защелкал фотоаппаратом, яркие вспышки замелькали в сумрачном свете подвала. Норман взглянул на молчавших спутников, подумал и, пожав плечами, вынул из ларца шар, по размерам похожий на биллиардный. Он лежал на раскрытой ладони египтолога, играя туманными отблесками и притягивая взгляды, и вдруг как бы просветлел и увеличился, бросая подрагивающие отблески. Норман вздрогнул и вновь посмотрел на спутников.
       -Вы видите...это?! Шар становится больше, ярче и ...теплее! Фотографируйте это быстрее, не жалея пленки!
       Между тем шар стал еще больше и ярче, окутываясь радужным сиянием. Возникли очертания какого-то помещения и расплывчатые тени. Норман потрясенно вздохнул и подставил левую ладонь под правую, державшую шар. Изображения дрогнули и стали четче. Это был, похоже, один из дворцовых залов, освещенный откуда-то сбоку солнцем...Человек с золотым ожерельем на шее и с короной на голове, что-то говорил, обращаясь к молодой красивой женщине в богатых одеяниях, сидящей в кресле. У кресла стоял мальчик, очень похожий на эту женщину...
       -Не может быть! – Вскрикнул Барсов. – Да ведь это...Эхнатон! А женщина...Это явно Кийа, любовница царя, занявшая место Нефертити!
       Шар становился все ярче и вскоре египтологи очутились, как бы пройдя через века и тысячелетия, в этом дворцовом зале. Подвал исчез, растворившись в потоках радужного света. Легендарный фараон был близок, почти рядом, но стоял к ним боком... И в этот миг Норман со стоном выронил, почти отбросил шар, ставший обжигающе горячим.
       Радужное сияние постепенно исчезло, растворились тени, Норман и его спутники вновь оказались в тускло освещеном подвале, на полу, под стеной лежал упавший шар. Норман нагнулся и поднял его – шар из материала, похожего на стекло, был еще теплый...
       -Смотрите! Туда!...- Абу Латиф показал на стену, под которой лежали останки неизвестного отшельника. – Смотрите на эту тень...
       На стене четко проступала тень, контуры фигуры фараона, стовшего в той же позе, но очертания женщины в кресле и мальчика рядом с нею, были едва видны, размыты. Абу Латиф торопливо защелкал опять фотоаппаратом, снимая эту тень...
       Между тем Норман уже набирал на мобильном телефоне номер Департамента древностей, собираясь сообщать о сенцационной находке...



       Глава пятая


       На другой день, когда Норман уже собрался выйти из номера, зазвонил телефон. Он взял трубку и услышал знакомый голос Абу Латифа, но звучавший глухо и подавленно.
       -Все пропало, Норман... – Забыв поздороваться, сказал собеседник. – Все исчезло...
       -Не может быть! – Не теряя юмора, ответил Норман. – Из моего окна прекрасный вид – пирамиды стоят на месте...Быть может, не стоит отчаиваться...
       -Мы сделали ошибку, что сразу поспешили в город, не дождавшись, пока прибудет охрана к месту нашей находки, - объяснил Абу Латиф. – Я не могу простить себе это...Вы и Барсов – люди приезжие, но я-то здесь родился и знаю сколько всевозможных мошенников следят за раскопками. Короче, в найденом нами подвале остались только голые стены – все унесли. Инструменты древних скульпторов, готовые и начатые скульптуры – вы понимаете какая это ценность. Особенно, если учесть, что они возможно изготовлены великим Тутмесом...Унесли даже этот скелет. Уже пошли слухи, что найдена мумия Эхнатона...
       -Послушайте! – Уже не скрывая досады, прервал собеседника Норман. – Но ваш фотоаппарат, надеюсь не стащили? Вы уже проявили пленку?
       -Проявил, - тем же убитым тоном ответил собеседник. – Нет никаких изображений, пленка оказалась засвеченной...Я передаю трубку Барсову, он рвется поговорить с вами...
       -Здравствуйте, Норман! – Заговорил российский египтолог. – Мы звоним с места раскопок...Действительно, непростительная оплошность, мы просто растерялись от увиденного...Все исчезло, даже тень Эхнатона со стены. Но вряд ли ее украли – просто она была коротким отблеском от сияния этого таинственного шара. Кстати, он сохранился? Я видел, что вы положили его в карман...
       -Шар у меня! – Норман торопливо сунул руку в карман и вынул из него находку. – Вы знаете...- Потрясенно произнес он, затем помолчал, разглядывая находку. – Это сейчас не просто шар! Это светящийся глобус с четкими контурами морей и континентов! Откуда и как они могли быть известны тогда – три с половиной тысячи лет назад!..Все-таки не будем отчаиваться. Я привезу сейчас в музей ларец со свитками папирусов – я держу его в руках и это для нас самое главное...



       














       Глава шестая

       Едва касаясь подрагивающими пальцами желтоватых свитков, Норман, известный специалист по чтению древнеегипетских текстов, пытался справиться с волнением. Сохранность папирусов была хорошей, каждый из четырех свитков находился в кожаном, плотно закрытом футляре. Здесь, в одной из комнат Каирского музея, было тихо. Члены экспедиции и еще несколько ученых заперлись с утра и приступили к предварительному изучению текстов. Ровные строки не представляли особой трудности для прочтения, поскольку собравшиеся специалисты имели многолетний опыт работы с текстами того времени.
       Норман поднял голову и глуховатым от волнения голосом сказал.
       -Очень возможно, что автор записей – легендарный Тутмес, придворный скульптор. Это своего рода мемуары, если угодно...
       -Да, - поддержал его Барсов, отрываясь от своего свитка. – Бесценные документы, в полном смысле слова...- Он стал читать отрывок из текста, переведенный на отдельном листке бумаги.
       «...Вот я стар и болен...смерть придет ко мне как исцеление после тяжкой болезни, как покой после бури...Я останусь здесь, в Ахетатоне, где умерла много лет назад Неферт, забытая всеми, кроме меня...»
       В комнате установилось молчание. В нее как бы донесся через тысячелетия голос великого мастера, умершего на окраине давно заброшенного города, возле дома женщины, любовь к которой он сохранил до последнего своего дня...
       Изучение и перевод текстов длились долго. Однжды в гостиничном номере, где поселился Пайпер, зазвонил телефон. Он поднял трубку.
       -Приезжайте сюда, в музей, Роберт! – Послышался веселый голос Нормана. – Похоже, что удалось обнаружить кое-что интересное для вас!
       Пайпер вызвал такси и вскоре уже сидел за столом напротив бывшего сокурсника.
       -Вот, послушайте-ка...- Норман одел очки. – « ..И вот Кийа, неведомо как возникшая у трона, отодвинула Неферт... Она любила его, этого царя... непонятна мне была эта любовь... воистину, она была необычной женщиной. Быть может, все дело в колдовской силе царя, много говорят о ней....я видел как трепет и страх охватывают людей, когда он приближался к ним и смотрел в глаза...»
       -Вот так! – Норман с веселым прищуром взглянул на Пайпера. – Перевод далеко не буквальный, но общий смысл передан верно, поскольку переводом занимались одновременно и независимо друг от друга несколько спциалистов. Итак, выходит, что Эхнатон обладал некой гипнотической силой...
       -Гипноз – это внушение с помощью слов. – Ответил Пайпер. – Думаю, что Эхнатон кроме дара красноречия имел способность создавать волевым усилием интенсивное биополе, подавлявшее волю окружающих. Конечно, это только весьма смутное предположение...спасибо вам, дружище, эти сведения помогут мне в работе над статьей, которую я обдумываю сейчас.
       Абу Латиф, с отсутствующим видом рассматривавший какие-то рисунки, взглянул на Нормана, затем перевел взгляд на Барсова.
       -А вот скажите, уважаемые коллеги...Мы все трое специализируемся на периоде правления Эхнатона и мы все трое видели это загадочную призрачную картину в подвале...Вам не показалось, что мальчик рядом с женщиной – ее сын? И не просто сын, а будущий наследник престола. Вначале Тутанхатон, а затем, когда жрецы после смерти Эхнатона добились отмены единобожия и восстановили прежние порядки, ставший безвременно погибшим и всемирно известным теперь Тутанхамоном…
       Норман и Барсов переглянулись и, похоже, сразу поняли друг друга.
       -Конечно, такие догадки появились не только у вас, мой друг, - негромко ответил Норман и побарабанил пальцами по столу. – Но посудите сами – чем мы можем доказать эти догадки? Совершенно фантастическая история с этим шариком, в которую никто не поверит. Объяснят, в лучшем случае, недостатком кислорода в душном подвале и групповой галлюсцинацией. Мол, восторженные египтологи увидели в искрящемся электростатистическом поле, накопленном в шаре за тысячелетия то, что подсознательно хотели увидеть...Кстати, вот этот шар-глобус...- Он встал и достал шарик из сейфа и вновь с удивлением всмотрелся в его тускловато-туманную поверхность – изображения морей и контитентов исчезли...- Вот, пожалуйста, это все, что мы можем предъявить в подтверждение наших слов. Просто стеклянный шарик...
       Пайпер, уже знавший историю с этим шариком, попросил дать его ему в руки. Он долго разглядывал и сжимал его тонкими пальцами и попробовал даже подышать на его туманную поверхность.
       -Это не стекло. – Уверенно сказал он наконец. – Похоже на горный хрусталь. Но с очень мощной энергетикой...
       Когда Пайпер собрался уходить и уже встал из-за стола, Барсов, сидевший рядом с Норманом, вдруг сказал.
       -Вы не обратили внимание на одну странность в тексте, который мы слушали сейчас?
       Пайпер с недоумением пожал плечами.
       -Нет, я ничего странного не заметил.
       -Получается, - сказал Барсов, - что автор текста пытается объяснить привязанность Нефертити к царю его «колдовской силой», проявление которой, вполне возможно мнимое и вызванное просто страхом перед всесильным деспотом, добивавшимся безоговорочного повиновения, скульптор наблюдал при общении Эхнатона с людьми. Но ведь Тутмес – если автор текста действительно он – будучи придворным мастером, иногда разговаривал с царем, однако, как видно, этой «колдовской силы» на себе не ощущал. Иначе он сослался бы на собственные ощущения, а не на свои наблюдения над другими людьми.
       -В общем-то резонно...- Подумав, согласился Пайпер. – Значит, против Тутмеса эта сила была бессильной. Возможно, что легендарный скульптор обладал достаточно сильным характером, чтобы противостоять таинственному влиянию царя. А может быть своеобразным иммунитетом против такого влияния была любовь скульптора к прекрасной Нефертити...
       -Ну вот, вы с моей помощью опять уселись на своего любимого конька – биополе, биотоки и все такое прочее...- Норман улыбнулся и прощаясь, подал руку своему бывшему сокурснику. То же самое сделал с дружеской улыбкой Барсов.
       -Я мало что смыслю в биополях, - сказал он. – И думаю, что секрет влияния Эхнатона на людей объясняется его незаурядными личными качествами. Это был, несомненно, человек сильного ума и твердой воли, с передовыми для своего времени взглядами. И не случайно именно в этот период произошел настоящий расцвет древнеегипетского искусства и появились такие мастера, как Тутмес. Их талант и труд множества безвестных ремесленников позволили осуществиться замыслам Эхнатона и сохранили для нас его облик и облик людей, окружавших его. Самый яркий пример - скульптурное изображение царицы Неферт, поразившее людей через тысячелетия и как драгоценный камень, бессмертное в веках...