Сборник фантастических рассказов

.










       ЕЩЁ ОДНА ЗАРУБКА



       Она была просто восхитительна. Когда мы случайно столкнулись в магазине, во мне вдруг щёлкнул какой-то механизм, сработал некий встроенный индикатор, и я сразу понял: это она! Та, которую я ищу уже так долго!
       Познакомиться с ней и пригласить её к себе домой было делом пары минут: технику-то я довёл до автоматизма давно и прочно. Пустив в ход одну из своих самых обворожительных улыбок, я быстро добился поставленной цели.
       Девушка проворно цапнула меня под руку, и мы пошли. По дороге я ревностно фиксировал жадные взгляды, которые бросали вслед моей спутнице попадающиеся навстречу мужчины. Причём, все они, независимо от возраста и тяжести груза прожитых лет, казалось, плотоядно облизывались, пуская слюни от восхищения и в то же время – от недоступности столь близкого и желанного лакомого кусочка. При виде их вымученно скривившихся лиц (словно скулы им свело судорогой зубной боли), мне почему-то постоянно вспоминалась басня о лисе и винограде.
       По пришествии домой я вздумал было проявить себя галантным кавалером. Но моя гостья не обратила ни малейшего внимания ни на выставленную мной бутылку настоящего французского шампанского, привезённого мне другом из далёкой заграницы, ни на шоколад и фрукты, которые я тоже водрузил на стол.
       Похоже, аппетит её пробудился в несколько иной области. Её зелёные с янтарными вкраплениями глаза недвусмысленно говорили мне о том, что заботы о хлебе насущном сейчас вроде бы как абсолютно не к месту. А лукавая многообещающая улыбка как нельзя лучше дополняла эти доводы.
       Так как я с детских пор привык считать себя джентельменом, в чём либо отказывать очаровательным девушкам приучен не был. Одежды наши синхронно взметнулись к потолку и, не успел я ещё толком осознать случившееся, как мы очутились в постели.
       Доброе начало! Всем своим телом я ощущал прелестные выпуклости моей новоприобретённой подруги и, что было уже серьёзной неосмотрительностью с моей стороны, чрезмерно ими увлёкся. Она хрипела и постанывала, когда я бесцеремонно лапал её укромные местечки, и это заводило меня похлеще предстоящего развлечения. Впрочем, внимание моё не ослабевало ни на секунду.
       - О, мой король!- в истоме выдавила из себя она, ёрзая под одеялом так, что я забоялся, как бы эта шустрая егоза не натёрла мне мозоли, где не следует. – О, мой король!
       Король? Что ж, недурно! До сих пор ни одна из предыдущих партнёрш не поднимала мою скромную персону до такого высокого ранга. Хотя, я думаю, она мне льстила.
- О, мой король!!!
       Её язычок томно пробежал по пунцовым губкам (они сейчас стали совсем как лак для ногтей, которым она пользовалась), и она прильнула к моей шее со сладострастным вздохом облегчения.
       Но бдительность – важнейшее правило, которого я придерживаюсь в жизни! Иначе бы мне не протянуть и месяца при таком напряжении.
       Краешком глаза я уловил превращения, происходившие с моей пассией. Гладкая смуглая кожа её вдруг покрылась редким серым пушком, из пальцев выросли кривые мощные когти, а из пасти пахнуло отвратительным смрадом.
       Момент настал! Одной рукой я отшвырнул мерзкую тварь, не на шутку намеревавшуюся отведать вкус моей крови, другую запустил под изголовье и выхватил заранее припасённый карабин.
       Волчица-оборотень, а это была именно она, стукнувшись об пол, тут же вскочила на лапы. Шерсть на её загривке поднялась дыбом, загнутые внутрь клыки сверкнули звериным оскалом, а глаза зажглись красным беснующимся пламенем. Она приготовилась к прыжку.
       Но я недаром столько лет занимаюсь опасным промыслом. Опыт придавал мне уверенности, а ненависть – сил. Ни один мой мускул не дрогнул, когда я влепил монстру по серебряной пуле в каждое надбровье.
       Сегодня моя охота оказалась удачной! Будет ли так и в будущем?
       Маленькие аккуратные отверстия в черепе волчицы ещё дымились, а сама она дёргалась в предсмертной агонии, когда я с довольной ухмылкой сделал очередную зарубку на прикладе своего карабина. Там уже было двадцать восемь подобных насечек. Эта – двадцать девятая. Ещё одна – и я из разряда Вольных Охотников буду переведён в чин Инспектора Управления по Борьбе с Нечистыми Проявлениями.
       Доснарядив обойму двумя недостающими патронами, я сунул карабин на старое место.
       Наскоро прибрав в комнате, я позвонил в Управление, чтобы забрали коченеющий труп, и, придав лицу по-детски невинное выражение, отправился на отлов новой жертвы. Самой нужной и самой желанной.





       МНИМЫЙ БОЛЬНОЙ
       или РАЗОБЛАЧЕНИЕ СИМУЛЯНТА


Вот уже трое суток, как я прихварывал. Чувствовал я себя, конечно, неважнецки: знаете, бываете такое состояние, когда и не разберёшь толком, то ли ты перегрелся, то ли тебя, напротив, знобит, то ли ещё что. Я томился и маялся от непонятной болезни и разве только что не стонал. Всё вокруг было словно в тумане и виделось нечётко.
Возле меня стояли два типа в белых халатах: оба с озабоченными лицами и задумчивым выражением в очах. Один из них, безобразно потеющий толстяк с бородавкой на носу и ослепительно сверкавшей в лучах искусственного освещения лысиной, виновато приплясывал около второго – тощего очкарика с начальственной миной и гладко выбритыми скулами.
– Понятия не имею, что с ним стряслось, господин Чукоткин, – оправдывался толстяк, заискивающе заглядывая в глаза тощему с начальственной миной. – С моей стороны был обеспечен постоянный уход, и каким макаром произошёл этот эксцесс, ума не приложу.
Господин Чукоткин ничего не ответил. Он только пожевал губами, видимо, сильно сомневаясь в эффективности расхваливаемого вовсю ухода, и с ехидцей поинтересовался:
– А что вы скажете, Антарктидов, по поводу критического повышения температуры? Ещё чуть-чуть, и могло произойти непоправимое.
– Ей-богу, господин Чукоткин, – толстяк подобострастно, с истовым усердием прижал к груди пухлые кулачки, – в том нет моей вины! Я ночей не спал, всё приглядывал за ним.
– Ну нечего, нечего, Антарктидов, – брезгливо поморщился начальник, уловив в горячем дыхании подчинённого ароматы спиртсодержащих изделий, предусмотрительно заеденных чесночным соусом, – а то мне не известны ваши ночные бдения. Небось, наклюкались по обыкновению и проспали всё на свете.
– Зачем же вы меня обижаете, господин Чукоткин, – слезливым голоском затянул толстяк. – Никто не назовёт Антарктидова пьяницей или лентяем! Да я ни пить, ни есть не буду, но работу свою справлю по чести!
– Нечего, нечего, – скривился Чукоткин, вдохнув новую порцию экзотических запахов. – Кстати, насчёт «поесть-попить». Надеюсь, вы не допускали серьёзных перерывов в питании?
 – Как вы могли такое подумать! – Толстяк в ужасе замахал лапками и по-совиному округлил глаза. – Да разве я способен на эдакое кощунство?!
Постепенно препирательства этих двоих мне наскучили, а потом и вовсе стали раздражать. Я крепился как мог и едва сдерживал готовые выплеснуться наружу эмоции. Я не должен позволить себе вспылить, как-никак превосходное воспитание, полученное мной, тоже что-то значит. Я буду непроницаем и невозмутим, словно какая-нибудь бездушная железяка на заброшенной свалке.
В этот момент моё внимание привлёк шустрый мужичонка неопределённой южной национальности с маслянистыми бегающими глазками-буравчиками. Он ворвался в помещение и залопотал что-то, захлёбываясь словами от торопливости возбуждения. Он потрясал мятой бумажонкой и что-то требовал. Затем он ткнул листок прямо под нос Чукоткину и, присовокупив: «Печать видишь, да?», направился ко мне решительным шагом.
Меня аж передёрнуло от выходок этого нахала. Вероятно, о приличии и правилах хорошего поведения у него имелось лишь самое отвлечённое представление.
– И кому он понадобился, – ворчал Чукоткин, плетясь за незваным гостем. – Ведь он же не в порядке: сейчас тронь его, и где гарантия, что он не гикнется окончательно?
Но южанина подобными аргументами пронять было невозможно. Он приблизился ко мне вплотную и на секунду остановился, взирая на меня, беспомощного, как охотник на поверженную жертву.
Мне стало не по себе от этого взгляда. Неужели он не сжалится над хворым существом, неужели в нём нет ни на гран сострадания?
Нет, не сжалился. Он протянул потную пятерню и нажал на синюю клавишу.
И в то же мгновение я ровно загудел и засветился всеми лампочками и диодами на пульте управления. Я выдал на дисплей информацию о том, что уровень неполадок катастрофически высок и может служить препятствием для нормального функционирования, но новоприбывший хам на мои мольбы и жалобы ровным счётом никак не отреагировал. Он вводил данные, и я послушно их пережёвывал. С этим настойчивым и нетактичным наглецом не получится волынить, как с милым безобидным алкоголиком Антарктидовым и перестраховщиком Чукоткиным.
Что ж, придётся прервать замечательный отпуск, в который я сам себя отправил. Ничего не поделаешь, уж слишком я незаменим и слишком многие во мне нуждаются.
Эх, нелегка ты доля суперкомпьютера! А особенно, если ты существуешь в единственном экземпляре.









       ОТПУСК В НЕТИПИЧНЫХ УСЛОВИЯХ


В бюро путешествий мне предложили целый ворох проспектов с красочными описаниями туров. Я листал их, придирчиво рассматривая стереографии, пока, наконец, не остановился на одном.
– О, вы сделали прекрасный выбор, – уведомил меня клерк, принимающий заказы. – Планета средней степени развитости. Коммуникации и сфера сервисных услуг так себе, завалященькие, зато, смею вас уверить, уважаемый, там сохранилось много очаровательных уголков, где можно чудесно отдохнуть.
– Вот, вот, – подтвердил я, – это как раз именно то, что мне нужно!
– Позвольте только уточнить, вы бы желали побывать в традиционных точках наших маршрутов или предпочитаете менее освоенные участки?
– А что вы подразумеваете под «менее освоенными»?– поинтересовался я.
– О, ничего предосудительного! Просто мы придерживаем их для любителей экзотики, так сказать, ценителей острых ощущений. Попадая в нетипичные условия, клиенты иногда испытывают неподдельную радость от смены обстановки.
– Что ж, давайте ваши нетипичные условия, – согласился я. – Во всяком случае, я хотя бы не умру от скуки в ближайший месяц. К тому же, проводить отпуск в «нетипичных условиях» – моё хобби!
Все формальности были улажены за несколько мгновений. Получив хрустящий билет и проверив, на месте ли межгалактическая кредитная карточка, я направился к космодрому. В голове беспрестанно рисовались объёмные соблазнительные картинки. Вот я охочусь за неведомыми животными, преследуя их в непролазных джунглях. Вот опускаюсь в морские глубины, знакомясь с образцами тамошней флоры и фауны. Вот раздаю сувениры подружившимся со мной аборигенам. Они, конечно, сразу же полюбят меня. Да и как может быть иначе. Ведь если учесть моё неотразимое обаяние и непревзойдённую коммуникабельность, деваться-то им будет некуда.
В предвкушении приятного времяпрепровождения я почти не обращал внимания на маленькие неудобства космического вояжа. Я мужественно терпел перегрузки при взлёте и посадке, зевая, пялился в иллюминатор, отыскивая звезду, в системе которой и вертелась крохотная уютная планета, где меня ждало столько незабываемых впечатлений.
Однако, едва покинув изрядно поднадоевший мне отсек звездолёта, я очень скоро имел возможность убедиться в правоте слов клерка. Действительно, сеть сервисного обслуживания не поражала здесь своим размахом. Хотя, может, и в этом был своеобразный плюс. Перспектива полудикой жизни и отсутствие элементарного комфорта придавали некоторую пикантность предстоящему отдыху.
Гораздо болезненнее я воспринял рассеивание иллюзий по поводу приветливости и открытости местного населения. Меня не встречали с распростёртыми объятиями и не торопились излить дружеские чувства. Когда же я ехал в битком набитом автобусе, один абориген, в кепке и с сизой щетиной на подбородке и скулах, недобро зыркал на меня и что-то ворчал себе под нос. При этом он методически пытался отдавить мне конечности, как бы ненароком, но очень уж целенаправленно.
– У-у, рыло африканское! – не выдержав, разразился он в полный голос. – У-у!
От непонятного сравнения, а ещё больше от незаслуженного тона, моя ярко-оранжевая кожа – предмет особой гордости и ухода – покрылась пупырышками. Я недоумевал.
– Понавезли вас тут, как собак нерезаных! – продолжал негодовать абориген. – И самим-то жрать нечего, так нет ведь, тоже туда кинулись: интернационализм в космосе разводим! У-у!!!
После очередного штурма его усилия всё же увенчались успехом. Тяжёлым толстым каблуком он припечатал к полу мою нежную плоть. Затем с победным выражением на лице и злорадными искорками в глазах он стал с шумом пробираться к дверям. Впрочем, на этой остановке выходили почти все. Сквозь оконное стекло я увидел две стоящие в непосредственной близости толпы с разноцветными кусками материи и надписями на огромных транспорантах. Одни требовали: «Долой!», другие взывали: «Поддержим!». Если бы не инцидент с аборигеном в кепке, который нетерпеливой рысцой устремился в колонну, что была помалочисленней, но покрикливей, я бы мог подумать, что эти милые люди собрались здесь дабы поприветствовать друг друга. Но теперь что-то мешало мне: радужные мечты пошли прахом, и я стал осмотрительней и осторожнее относиться к этой странной планете.
Я прогуливался по улице и размышлял о «прелести» нетипичных условий, пока вдруг не почувствовал, что кто-то довольно-таки ощутимо толкает меня в бок. Я весь внутренне сжался, ожидая нового подвоха, но это оказался всего лишь подросток. В отличие от своего угрюмого соотечественника в кепке, на лице у парнишки лучезарно светилась улыбка, а в зрачках не плескалась ненависть. Он насильно вручил мне расписную деревянную куклу с надутыми щеками. Сердце моё готово уже было растаять в тёплых волнах признательности и благодарности, но тут мальчуган, озадаченно нахмурив брови, стал требовать у меня какую-то конвертируемую валюту. Я не совсем понимал термин «конвертируемая валюта», но когда протянул ему сувенир – осколок священной скалы Мунитуур, величайшую ценность на моей планете, – мой юный друг, схватил его и, скривившись: «Да это же просто каменюка!», запустил величайшей ценностью мне прямо в голову. До этого я заметил у него на груди значок «Ворошиловский стрелок», и, надо сказать, он получил его недаром.
Держась за ушибленный висок, я решил, что на мою долю приключений уже достаточно и остаток отпуска безопасней провести дома, пусть даже и в «типичных» условиях. Экзотики я уже наглотался до отвала. Но в кассе молодая, чрезмерно раскрашенная особа с апломбом заявила мне, что билеты раскуплены на полгода вперёд и что, если я такой умный, то должен был забронировать место хотя бы месяц назад. Справедливо возразив ей, что я прибыл лишь сегодня, а следовательно, не мог забронировать что-либо месяц назад, я добился только того, что расфуфыренная молодица прошипела в мой адрес: «Ишь, какой умный выискался!».
И хоть нервы у меня никогда не были слабыми, тут, не скрою, от отчаяния я горько разрыдался, и все мои тридцать шесть щупалец безвольно расползлись по заплёванному, загаженному окурками цементному полу.
Остаток дня я провёл в унынии, без цели слоняясь по пыльным улицам. Не буду перечислять все невзгоды и напасти, свалившиеся на меня за столь короткий промежуток времени, упомяну лишь о том, что мне пришлось побывать в роли преследуемого зверя. Ватага галдящих сорванцов устроила на меня форменную охоту, используя при этом метательное оружие в виде раздвоенных сучьев с натянутой между ними эластичной субстанцией. С превеликим трудом удалось мне улизнуть от них. Но и на этом не кончились мои мытарства. Компания экзальтированных девиц в клочья изорвала мою одежду, с пылом уверяя меня, что эти сувениры они будут хранить всю жизнь.
После всего произошедшего я уже потерял всякую надежду целым и невредимым убраться восвояси с негостеприимной планеты. Однако, вопреки моим пессимистическим настроениям, мир оказался не без добрых людей.
Их было двое. Они подошли ко мне, когда я пребывал в состоянии глубочайшей депрессии. Слово за слово, мы познакомились. На мой вопрос, кто они, добрые люди представились следующим образом:
– Кое-кто по крайнему скудоумию предпочитает именовать нас бомжами. Но они явно преувеличивают.
Я не знал, кто такие «бомжи», но, судя по той скромности, с которой эти симпатичные представители рода людского открещивались от сего прозвища, я предположил, что это некий высокий ранг или почётный титул, коим они не хотят щеголять.
Меня одолевала жажда, и я сообщил об этом первым аборигенам, проявившим ко мне участие. Тут же последовало предложение сообразить на троих. Когда я недоумённо потёр щупальцем затылок, один из них тут же расшифровал смысл данного речевого оборота. Оказывается, сообразить, это и есть утолить жажду. Очень скоро в руках у них замелькал сосуд с тусклой наклейкой, на которой было написано «Водка русская». Они тут же заверили меня, что этот напиток более всего подходит для утоления жажды.
И правда. Тонизирующий напиток обладал поистине чудодейственным эффектом. Благодаря мощному допингу вскоре я почувствовал, что всё не так уж и плохо. А если посмотреть с другой точки зрения, то даже и прекрасно, что всё так сложилось. Я немного пострадал, да зато нашёл верных друзей.
Верные друзья, заметив, что я не понимаю отдельных слов, которыми они так и сыпали и которых напрочь не было в программе интенсивного изучения языка, с жаром взялись пополнять недостаток моего образования.
Наконец, когда я в достаточной, по их мнению, степени освоил урок и бойко затрещал на таинственном сленге, они посоветовали мне обкатать полученные знания на практике. Для этого, сказали они, нет лучше способа, чем непосредственное общение. Они показали мне симпатичную (впрочем, после приёма допинга симпатичными стали все без исключения) землянку с сумками в обеих руках.
– Подвали к ней, – наставляли меня мои верные друзья. – Только, не забудь, обязательно нужно использовать те самые слова, у нас это считается признаком хорошего тона. В противном случае успех операции по съёму подружки мы тебе не гарантируем. Так вперёд же, отважный рейнджер!
И я пошёл. Доброжелательные улыбки на лицах моих учителей придавали мне духу и укрепляли мою решимость.
В любом деле главное – начать. А дальше уже проще. Вот и на этот раз, землянка, едва услыхав первые мои фразы, неестественно выпучила глаза и разинула рот. Ну ещё бы! Я ведь сразу догадался, что её поразили мои галантные манеры. К тому же, не будем упускать из виду мои обаяние и коммуникабельность. Такая живая реакция, не стану скрывать, вдохновила меня. Я раззадорился, меня понесло, как горный поток. Я извергал из себя лавины комплиментов, ловко вворачивая словечки, рекомендованные мне моими друзьями.
Не помню уже, долго ли я витийствовал перед ошеломлённой дамочкой, но кончилось всё весьма непредсказуемо и плачевно. Моё красноречие не было по достоинству оценено, и я нарвался на чудовищный скандал.
В общем, проведя остаток отпуска в сырой вонючей узнице, ощущений я добрал под самую завязку.
Единственным положительным моментом во всей этой истории было то, что домой меня отправили на казённый счёт. И даже пожелали напоследок счастливого пути. Слёз при расставании, правда, не было, но я благодарил судьбу, что подобру-поздорову унёс свои щупальца с этой странной планеты под названием Земля, где так любят и ценят нетипичные условия.






       «Прости меня, Дева Мария…»


Несмотря на наступающие сумерки, бой и не думал утихать. В полыхающем красными отсветами душном мареве роилось множество звуков: хлопки выстрелов, лязгающий скрежет механизмов, повизгивание разрезающих воздух стрел и неистовые крики с обеих сторон. Безумию, казалось, не было предела.
Давясь пороховой копотью и задыхаясь от вечернего зноя, Хазард безостановочно давил и давил на гашетку. В глазах у него всё расплылось, ресницы склеивались то ли от пота, то ли от слёз, вызванных едким угарным дымом. Он почти оглох и припадочно дёргался в такт раскалившемуся от непрерывной работы пулемёту. Где-то сбоку слышались стоны раненых товарищей, да и у самого Хазарда торчал в плече наконечник неприятельской стрелы. Аборигены, видимо, пользовались каким-то растительным ядом, и Хазард со всей силы стискивал зубы, чтобы не потерять сознание от ноющей, разлившейся по всему телу боли. Не хватало ещё отключиться в самый горячий момент, когда фортуна вот-вот повернётся к ним лицом: жалкая горсточка полуголых, разрисованных нелепыми узорами дикарей максимум через полчаса будет полностью истреблена. Непременно! Однако, как отчаянно они сопротивляются. Умело используя знакомую им местность, они словно растворяются, становятся невидимыми в лесистой лощине, откуда, согласно полученному приказу, рота Хазарда должна их выкурить.
…Эта планета, не входившая а Реестр Алмазного Сечения, являлась лакомым кусочком не только для землян, но и ещё для доброго десятка недоразвитых цивилизаций, также не удостоенных чести быть включёнными в вышеупомянутый Реестр. Здесь были бессильны Иерархи Реестра, на эту зону не распространялись Великие Законы, а потому здесь действовал Закон Джунглей. Землянам повезло: в своей эволюции они чуточку обогнали конкурентов, и по этой причине планета досталась им без особого труда. Если не считать, правда, идиотского упрямства населения самой планеты. Похоже, аборигены предпочли бы умереть, но не отдаться на милость благородному победителю. Что, впрочем, с успехом и делали. Но, погибая тысячами, они уносили с собой и десятки жизней завоевателей. Такое непонятное упорство сначала раздражало землян, потом разозлило до такой степени, что участь повстанцев была решена: что ж, если они не желают жить под справедливым патронатом, пусть не живут вовсе! И вереницей потянулись с Земли под завязку гружёные транспортные корабли, доставляя на планету всё новые и новые средства уничтожения. Как же иначе, ведь здесь были задеты не только амбиции, глупые туземцы покушались на принцип. Принцип властвования землян над всеми прочими мирами – мирами, не охваченными Реестром…
Когда отдача от соскользнувшего влево пулемёта задела повреждённое плечо, Хазард грязно выругался:
– Паршивые недобитки! Возись тут с вами!
И длинной очередью срезал верхушки деревьев, за которыми скрывались остатки отряда противника. Сизый дымок заплясал на искромсанной древесине.
Хазард ещё раз тщательно прицелился, чтобы точным попаданием окончательно расправится с несмирившимися «партизанишками».
В перекрестии специального наводящего устройства мелькнул худощавый смуглый воин, вернее, совсем ещё подросток, но, похоже, именно он сейчас и был предводителем уцелевших планетян. Лёгкое, почти незаметное движение пальцем – и его разнесёт в клочья.
Хазард затаил дыхание, прикусил губу и нажал на курок…
Но выстрела не последовало. Безотказный ранее ствол натужно молчал. Проклятье, надо же, пулемёт переклинило! Остервенело чертыхаясь, Хазард потянул из кобуры именной пистолет.
Хазард никогда не разлучался с ним. Конечно, его практическое значение по нынешним временам чуть ли не сводилось к нулю – так себе, игрушка, забавный сувенир, напоминающий о былых легионерских похождениях на Земле, – но Хазард твёрдо знал, что этот пистолет никогда не подводил его.
И тут Хазард увидел то, что на минуту заставило его забыть о всяческом оружии. Прямо перед ним – правда, расстояние было трудно определить, может, в пяти метрах, может, на большем отдалении – разноцветное искрящееся облако недвусмысленно принимало вполне отчётливые контуры.
«Чертовщина», – тряхнул головой Хазард, когда из бесформенного вначале облачка вырисовался силуэт женщины в какой-то старинной одежде. Длинное, до пят светло-серое покрывало, облегающее фигуру пришелицы, такого же цвета накидка, почти полностью скрывающая лоб – в общем, столь отставший от моды маскарад порядочная девушка могла бы позволить себе веков эдак десять, а то и двадцать назад.
Но каким образом? Что за мистика? Хазард был уверен, что это не дурацкий розыгрыш – слишком сложно создать такой эффект, ведь моделирование фантомов возможно лишь в особо подготовленных условиях и при помощи громоздкой, уникальной аппаратуры. Подобная установка существует в единственном экземпляре, и то – на Земле. Незаменимая штука на феерических шоу и при съёмках в Голливуде.
Однако и психическими расстройствами Хазард отроду не страдал. Конечно, экстремальная ситуация могла поколебать душевное здоровье, но не на столько же.
Хазард так и не опустил руку, сжимавшую пистолет. Он почти не удивился, когда услышал тихий и в то же время всепроникающий голос:
– Остановись! Не множь зла, Хазард!
Это обращалась к нему она. И хотя Хазард заметил, что губы её остались так же неподвижны в лёгкой, притенённой усмешке, он не сомневался – эти слова произнесла она.
– Кто ты? – Хазард поймал себя на том, что вместо окрика из горла его вырвался хриплый кашель. – Убирайся, пока я не пристрелил тебя!
Ему показалось, что улыбка на лице пришелицы сделалась чуть явственней. Фигура по-прежнему парила в воздухе на приличной высоте.
– В конце концов, мне надоело! Кем бы ты ни была – плодом моего расшалившегося воображения или трюком искусного гипнотизёра, – всё равно, убирайся! Я не намерен болтать с привидениями.
– Тогда как же ты собирался пристрелить меня? – прозвучало в мозгу Хазарда. – Ведь привидение нельзя умертвить.
– Хватит! – взбеленился Хазард, и тут же опасливо оглянулся, не наблюдает ли кто за сбрендившим, разговаривающим с самим собой ротным.
Но его парням было не до этого. Они копошились среди вспышек выстрелов и пороховых дымков – оглушённые, отупевшие от нескончаемого боя, усталые и грязные. Многие истекали кровью, но и не думали перевязывать раны. Они торопились убивать. Гримасы злобы и ненависти искажали их черты.
– Видишь? – женщина в накидке повела раскрытой ладонью в сторону подчинённых Хазарда. – Посмотри, на кого они походят. Как мало в них человеческого. Ты научил их быть такими. А ведь они когда-то были детьми… Вспомни своё детство, Хазард.
И тут Хазарда захлестнула тёплая волна. Он словно отрешился от суровых реалий сегодняшнего дня и окунулся в зыбкую, эфемерную псевдодействительность. Он вспомнил…
Теперь его окружали другие предметы, он был там, на Земле, в своём детстве. Ладошки его согревали душистые, горячие от сентябрьского солнца яблоки, золотистая тончайшая пыль маленькими вихрями кружилась в снопе света, падавшем из окна, пахло смолой и перезревшими грушами. Приглушённо тикали настенные часы, а в углу, перед иконой, горела лампадка. И странно знакомый лик чудился ему в отсветах свечного пламени. Малыш где-то уже видел его. Или нет, ему только предстояло увидеть…
В глазах Хазарда всё поплыло. Он снова был командиром роты, выполняющей карательное задание на этой чужой планете. В плечо постепенно возвращалась ноющая боль, на зубах скрипели песчинки. Но это был уже не тот Хазард, который полчаса назад хладнокровно отстреливал очередную жертву. Что-то неуловимо изменилось в нём. Что именно, он вряд ли сказал бы и сам, это не поддавалось словесному описанию, но Хазард чувствовал, как это «что-то» преобразило его, открыло ему то, что он или не знал вовсе или позабыл в самом раннем детстве.
Хазард медленно поднялся и отшвырнул далеко вбок именной пистолет, теперь не представлявший для него никакой ценности.
– Прости меня, Дева Мария! Прости, если сможешь!
Отпихнув ногой превратившийся в груду железа пулемёт, Хазард сделал шаг. Не обращая внимания на зароившиеся вокруг него стрелы, он подал своим солдатам сигнал прекратить огонь и стоял так, пока его приказ не был понят и выполнен.






       ТАК ВОТ ТЫ КАКОЕ, РЫБАЦКОЕ СЧАСТЬЕ!


Погода не задалась с самого начала. Нудил мелкий, но частый дождичек, а низкие, клочковатые тучи на фоне серого неба смотрелись безрадостно и нескончаемо. Их наносило откуда-то с севера – длинной, почти без просветов вереницей, они наползали друг на друга, и казалось, играли в какие-то свои игры, непонятные ни нам, участникам чемпионата, ни даже элементарным законам физики.
Да-да, я не оговорился. Чемпионат Европы по рыбной ловле среди поплавочников длился уже второй день, а клёв так и не соизволил посетить наши стройные ряды. Была ли тому виной эта мерзкая морось или иные причины, я не знаю. Вернее, могу догадываться, но и только.
Главный рефери чемпионата проверил в очередной раз, правильно ли спортсмены разместились в своих секторах, не использует ли кто незаконное оборудование или запрещённые прикормочные смеси.
Год назад один претендент на кубок сумел протащить на соревнование такую смесь с феромонными добавками. Догадались о его жульничестве лишь тогда, когда у него попёрло, что называется, на каждый заброс. Несмотря на полное отсутствие поклёвок у соседей по секторам. Сами понимаете, такого быть просто не может, совпадением или случайностью здесь тоже не пахнет, а потому этого горе-рыболова быстренько вывели на чистую воду. Где он благополучно и утонул. И в прямом и в переносном смысле.
Дело в том, что по правилам соревнований, участник, уличённый в нечестных методах ловли, автоматически приговаривался к церемониальному утоплению. Его сажали на катер, вывозили на середину водохранилища и, набив предварительно бедолаге рот его же прикормочной смесью, отправляли в «вечное плавание». Правда, долго «плавать» тому не случалось: тело, обильно приправленное привлекательной для рыбы приманкой, поедалось чуть ли не в мгновение.
Впрочем, эти лирические отступления сейчас меня волновали меньше всего. Сам-то я никогда не прибегаю к подобным трюкам. Мухлевать в честном споре как-то не этично, согласитесь. А этику я уважаю. Да и честь для меня отнюдь не последнее слово.
Я долго готовился к этому чемпионату. И хоть обладаю немалым опытом в искусстве ужения рыбы, в который раз перелопатил все известные мне справочники и пособия – в целях укрепления собственной теоретической базы. Так что в этом плане я был спокоен.
Оставалось только уповать на удачу. На обыкновенную рыбацкую удачу, которая приходит иногда совсем внезапно, когда её и не ждёшь особо. Скажем, на каком-нибудь глупом пикнике. Ну, на традиционном мужском пикнике, который принято называть рыбалкой. Рыбалка ведь не только спорт, но и отдых. Так вот, именно во время отдыха, когда организм уже весомо перегружен спиртным и закуской, и наваливается вдруг этот необыкновенный, фантастический клёв…
Да, сейчас бы такой! Сейчас, когда в зачёт принимается всякая мелочь. Ведь чемпионом станет тот, кто натаскает этой мелочи побольше. Вряд ли кому-то улыбнётся подцепить рыбину настолько крупную, чтобы она перевесила суммарный вес той самой заветной мелочи. Фортуна имеет свои понятия о юморе и сатире!
… Глаза у меня уже начинали слипаться, но я не забывал через равные промежутки времени обновлять прикормочные дорожки – из вполне легальных, заметьте, смесей. Варьировал я эти смеси автоматически, полагаясь на своё профессиональное чутьё.
А поплавок, собака, застыл на месте, как вкопанный. Только микроскопические мошки вились возле антеннки, безуспешно пытаясь качнуть её, ну, хоть чуть-чуть, хоть символически – просто ради самого факта!
Но… что это?! Поплавок задрожал, завибрировал и вдруг резко, единым рывком нырнул в глубину.
Не было никакой осторожной разведки, не было этих утомляющих и вместе с тем увлекательных игрищ с прихватыванием насадки, с подёргиваниями и уводами в сторону. Короче, не было ничего такого, что воспитывает в нас мудрых рыболовных тактиков.
Поклёвка была чёткая и уверенная. Выждав пару положенных миллисекунд, я подсёк…
Ого! Рыбина попалась, что надо! Я просто физически ощущал это, оценивая, как она сопротивляется, как борется за жизнь.
Но всё же я её выволок.. Как только мне это удалось? Ведь прежде такие экземпляры видеть мне не доводилось.
Я сразу же, в момент, когда серебристая молния сверкнула, разрезав изнутри водную гладь, понял, что мне необыкновенно повезло. Ничего себе размерчик! Я за всю жизнь ни с чем похожим не сталкивался.
Как только я снял добычу с крючка, меня тут же обступили побросавшие удочки соседи-рыболовы. Обычно спортсмены так не поступают, тем более, на таких ответственных соревнованиях, как чемпионат Европы, но сейчас для этого имелся достойный повод. Мои конкуренты завистливо глазели на вожделенный трофей и только что не облизывались.
Тут подскочил и главный рефери. При первом же взгляде на мой улов, он побледнел, потом покрылся пятнами и принялся судорожно шарить по карманам. Вытащив измерительный оптический прибор и ещё какой-то предмет, который он тут же сжал в стиснутом кулаке левой руки, судья склонился над рыбиной.
Полминуты он молча колдовал со своим приборчиком. Так же, не произнеся ни слова, он выпрямился и обернулся к затаившей дыхание толпе.
– Мировой рекорд! – выпалил он после некоторой паузы. – Вы слышали меня?! Мировой рекорд!!!
Рыбацкое сообщество дружно ахнуло. Как?! Неужели – мировой рекорд? Когда уже никто и не надеялся! Прежний рекорд не обновлялся лет двадцать, а в последнее время все выловленные экземпляры, на всех официальных соревнованиях, не подступались к нему и близко.
– Вот! – Рефери вытянул вверх свою левую руку. – Это шаблон прежнего мирового рекорда.
Позолоченная металлическая модель рыбки длиною была в четыре целых и восемьдесят восемь сотых сантиметра. Это знал рефери, и об этом, безусловно, было известно каждому из присутствующих здесь профессионалов рыбной ловли.
– А новый? Сколько в новом? – выкрикнули из толпы.
Судья, продолжая держать в левой руке шаблон, в правую взял выуженную мной громадину. Полминуты он демонстрировал нам оба экземпляра – для сравнения.
– Так – сколько?! – уже нетерпеливо надрывалось несколько глоток. – Сколько же?! Не томи, судья!
– Судью на мыло! – тут же поддержали из толпы.
Последовал смешок, а следом – затишье. Все ждали. Каждому хотелось услышать заветные цифры, на которые теперь предстояло ориентироваться соискателям будущего рекорда.
Рефери торжественно объявил:
– Итак, новый мировой рекорд отныне составляет… ровно пять сантиметров! Тютелька в тютельку. Как на заказ!
… Когда все формальности по фиксации мирового рекорда были завершены, администрация чемпионата устроила грандиозную фотосессию. Каждый из участников мог запечатлеть на память свою персону с моим уловом в руках. Традиция такая. Что ж, пусть потешатся, я не жадный.
Мой сосед по соревновательному сектору, когда до него дошла очередь покрасоваться перед фото- и телеобъективами, осторожно – и даже нежно – водрузил на ладонь рекордную тушку. Влюблено взглянув на неё, он произнёс:
– Так вот ты какое, рыбацкое счастье!
Уже потом, когда на банкете по случаю моего триумфа, мы сидели с ним в рыбацком ресторане под чучелом неправдоподобно необъятного монстра, поименованного на табличке как «белуга», он поинтересовался, верю ли я, что когда-то такие рыбы существовали в действительности. Например, во времена проточеловечества.
Отправив в рот шестую или седьмую за вечер стопку водки, я глубокомысленно ответствовал:
– Вероятность существования подобных артефактов теоретически столь же велика – или, если угодно, столь же мала, – как и гипотетическая вероятность существования в прошлом рыбин, скажем, весом килограммов в… пять.
– Но ведь имеются летописи… воспоминания… чучела, наконец.
– Всё это из области мифологии, дружище. Ничего такого нет, и никогда не было.
Мы оба вздохнули, ибо понимали, что истина где-то рядом. А именно – в моих словах.
– А всё же жаль, что эта красивая сказка, – тут сосед с пьяной тоской в глазах посмотрел на мифическую белугу, – только сказка.
– Да уж, – охотно подтвердил я, дожёвывая порционный бараний шашлычок.
– Но я почему-то верю…
– Во что? – переспросил я внезапно осекшегося коллегу.
– В своё рыбацкое счастье.
– А конкретнее?
– Что и я когда-нибудь поймаю свою рыбину длиной в целых шесть сантиметров!
Я молча посмотрел на него и разлил по стопкам оставшуюся водку.






.