Дело к осени...

Дело к осени, и в твоих сырых руках
Листья желтые, строчки стертые...
"Люмен"


Ослепительно яркие кленовые листья светились на мокром, грязном, черном асфальте, словно частички солнца. Просыпающееся светило благосклонно взирало на них и с искренним возмущением закрылось крошечным полупрозрачным облаком, когда одно из желтых пятен внизу пронзило что-то тонкое и длинное.
Конечно же, открытые босоножки на шпильках - не самая лучшая обувь для выхода из дома после ночного дождя, но они просто здорово смотрелись с мини-юбкой - а что еще носить в последние теплые деньки осени?! Именно поэтому спешащей в институт девушке приходилось то и дело перепрыгивать через глубокие лужи; после одного из приземлений она наколола на каблук кленовый лист, остановилась, раздраженно стряхнула его на асфальт и продолжила свой путь. Дворники, забывая про свои метлы, восхищенно оборачивались, когда девушка проходила мимо - а она ничего не замечала. Не хотела замечать.
Откуда-то спереди, со стороны шоссе, донесся громкий визг сирены. Бело-красным пятном пронеслась "Скорая".
Высокие тонкие каблуки замерли. Губы девушки дрогнули, а старательно накрашенные глаза на миг закрылись. Сирена продолжала звучать в ее отягощенных длинными серьгами ушах, постепенно превращаясь в гулкое эхо:
"Я люблю тебя, слышишь? Люблю тебя... тебя... тебя..."
"Нет, - сказала она тогда. - Это не любовь. Это чистейшей воды эгоизм. Это желаение, чтобы тебя любили, следовали за тобой, соглашались с каждым твоим словом... Я так и не смогу. И не хочу. И еще я не хочу снова пережить тот кошмар, что пережила только что..."
Это было давно - целую вечность, целую жизнь назад. Но она ничего не забыла.
Под сомкнутыми веками вспыхивали яркие картины.
Кровь. Много крови. Страшно много крови.
Ее длинные, мокрые от слез пальцы ("Пальцы музыкантши" - говорил он) с коротко подстриженными ногтями (жертва, которую потребовала гитара) вытаскивают из его руки сжатый в комок побуревший лист бумаги, разворачивают его...
Это распечатка из Интернета - она даже знает, откуда именно. Жуткие пятна мешают прочитать отдельные слова, но она помнит все напечатанные строчки наизусть. Еще бы - сама когда-то их написала, вдохновленная им.

Черным саваном мир мой окутан.
По руке - капля жизни. Минута
Или вечность так тихо прошла,
За собою меня позвала?

Я уйду. Я тебя покидаю.
Ты не будешь рыдать, я же знаю.
Я же знаю: тебе все равно.
"То, что было, давно уж прошло".

Я уйду навсегда. Там темно.
Из запястий сочится вино
С горьким вкусом железа и соли.
Я уйду навсегда. Там нет боли,

Нет страданий, мучений, любви...
Я уйду. Ты меня не зови.
Все равно не услышу твой зов...
От земных я свободна оков.

Побелевшие губы тихо шепчут всего три слова: "Я люблю тебя".
Она понимает: это неправда.
"Нет, - говорит она. - Это не любовь. Это чистейшей воды эгоизм. Это желаение, чтобы тебя любили, следовали за тобой, соглашались с каждым твоим словом... Я так и не смогу. И не хочу. И еще я не хочу снова пережить тот кошмар, что пережила только что..."
Она уходит. Выпавший из ее руки бурый лист с полустертыми строчками остается сиротливо лежать на полу "Скорой".
Она ни о чем не жалела. Она шла только вперед. И никто из окружающих не догадывался, что с того дня в ее груди поселилась гулкая черная пустота, поглотившая ее душу.
Никто не видел пустоту - все видели лишь искусно нарисованную маску. Они видели ее улыбку - но никто не понимал, не хотел понимать, что это фальшивая улыбка неживой маски. Они видели красивую, уверенную в себе девушку с тяжелыми светлыми волосами, прекрасной фигурой, длинными ногами, подчеркнутыми короткой юбкой и ненавистными ей высокими шпильками. Они видели малейший изъян в ее прическе, пятнышко от шариковой ручки на тонкой бледной коже, чуть размазавшуюся тушь, незаметную складочку на пиджаке, слегка облупившийся на ногте лак - но пустоту не видел никто. При встрече они целовали ее в щечку, а за ее спиной активно обсуждали, что ходить на шпильках она не умеет, что цвет ее помады не подходит к цвету ее одежды - и вообще, бежево-коричневая гамма ей не к лицу. Они с искренним интересом расспрашивали ее о личной жизни - и столь же искренне недоумевали, узнав, что личной жизни у нее в общем-то нет. А когда выяснялось, что есть некий человек, который любит ее так, что даже резал себе вены ради нее и что она из-за этого ушла от него, недоумение перерастало в самый настоящий шок - как можно оставить парня, который без тебя жить не хочет?! Логичное объяснение: "Он меня не любит, а просто отчаянно ищет свою половинку, коей я не являюсь. Да и я его не люблю. Зачем притворяться, мучать себя и его?" парировалось убойным аргументом: "Надо брать то, что лежит! Не любит - полюбит! Не любишь - полюбишь! Такими темпами ты рискуешь остаться старой девой! Мне вон мой поначалу тоже не нравился..."
Но пустоту не видел никто - и не было в ее окружении того, кто смог бы увидеть. Не было в ее окружении того Единственного, кто не только увидел бы пустотут, но был бы способен ее заполнить, нашел бы под толстым слоем пепла несостоявшейся любви чудом уцелевшего при пожаре крошечного птенца Феникса - ее душу, вдохнул бы в птенца силы для новой жизни...
Старательно накрашенные глаза распахнулись. Высокие тонкие каблуки возобновили свой громкий торжествующий марш.