Посткультура и высшая мера гуманитарной самозащиты

Глава 1. Посткультура и вертикальный прогресс. Суровая справедливость
1. Посткультура. Нешгайская технология.
2. Агроинформатика. Прогресс в посткультуре.
3. Универсалии. Глюки культуры.
4. Глюкогенез. Простые неправильные решения.
5. Обреченность. Кумулятивные яды.
6. Техногенность. Неонатуральная экономика.
7. Просюмеризм. Локальная роботизация.
8. Когнитариат. Красный цветок культуроцида.
9. Постнаука. Инженерия знаний и хомоэволюция.
10. Сингулярность. Хомоселекция или хомицид.

Глава 2. Грязные танцы под политическую цветомузыку.
1. Гримасы равенства.
2. Скользкий путь компромиссов.
3. Цветик-пятицветик.
4. Социальная кибернетика.
5. Организационная импотенция.
6. Либертарианская диктатура.
7. Вершина политического кулька.

Глава 3. Революция NHOT: Сумма технологий для человека.
1. Реальность космической плесени.
2. Почему опасно врать самим себе.
3. Убить динозавризм, не убив динозавров
4. Фантомные желания: фетиш и паранойя
4.1. Философия негра под пальмой
4.2. Философия короля вселенной
5. Революция: прогресс и альтернативы
5.1. Нужны ли гуманитарные ценности?
5.2. Есть ли объективный критерий?
5.3. Технология гуманитарных ценностей

Глава 4. Top–utopia. Функция социальной мечты.
1. Сказка – ложь, но в ней намек…
2. Реализация переворота. Политэкономия и утопия.
3. Объективность и фикция в утопии.
4. Революционная ситуация 3-й волны.
5. Возвращаясь к полковнику Кольту
6. Революция де Сото. Города-призраки 3-го мира
7. Out of control. Трансутопия посткультуры.
8. Высшая мера общественной самозащиты.
9. Привлекательность и достижимость трансутопии.

-------------

Глава 1. Посткультура и вертикальный прогресс. Суровая справедливость

1. Посткультура. Нешгайская технология.
2. Агроинформатика. Прогресс в посткультуре.
3. Универсалии. Глюки культуры.
4. Глюкогенез. Простые неправильные решения.
5. Обреченность. Кумулятивные яды.
6. Техногенность. Неонатуральная экономика.
7. Просюмеризм. Локальная роботизация.
8. Когнитариат. Красный цветок культуроцида.
9. Постнаука. Инженерия знаний и хомоэволюция.
10. Сингулярность. Хомоселекция или хомицид.

- А знаешь ли ты, о какой справедливости просишь?
- Да, о Суровой Справедливости.
… Законы создавались для блага людей, но в толковании их и применении люди пошли по ложному пути. Они приняли путь к цели за самую цель, метод действий - за конечный результат… (Джек Лондон. «Сердца трех»).


1. Посткультура. Нешгайская технология.

Начну с фабулы романа Филиппа Фармера «Пробуждения каменного бога»: главный герой в результате некого эксперимента каменеет на 10 миллионов лет. За это время все изменилось: Землю населяют потомки генетически модифицированных животных, некоторые из которых отчасти разумны, а человеческая цивилизация исчезла. Главный герой полагает, что развитые технологии тоже исчезли, но натыкается на племя более-менее разумных говорящих животных «нешгаев», которые ездят на автомобилях, пользуются электричеством и обладают системой радиосвязи. Племя находится на примитивном аграрном уровне, так что ни о каком высокоразвитом промышленном производстве и речи быть не может. Откуда вся эта техника?

«Вокруг простирались покатые холмы, поросшие густыми лесами, за исключением расчищенных полей и ферм. На них росли какие;то причудливые растения… Они были не живой природы, хотя могли показаться высшими белковыми растениями». Местный житель поясняет: «Мы, нешгаи, были маленьким и примитивным племенем, случайно вышедшим сюда. Тут мы нашли много интересного. Растительные батареи, моторы, радио, к примеру, были выращены из семян, хранившихся в закрытых контейнерах».

Дальше понятно: нешгаи «методом тыка» освоили ручную сборку из готовых модулей и получили машинную технологию на аграрной (а не индустриальной) базе. Теоретически они могли бы даже развивать эту технологию путем селекции. Ведь именно так в раннем неолите люди вывели породы культурных растений, хотя понятия не имели о биофизике, биохимии и генетике, а знали только, что потомки как-то наследуют свойства предков.

Таким образом, сложилась «посткультура» - практическое использование достижений культуры после исчезновения самой культуры и породившей ее социальной системы.


2. Агроинформатика. Прогресс в посткультуре.

Казалось бы, прогресс у нешгаев невозможен: они могут улучшить путем селекции уже известные машины, но не могут создать принципиально новых. Ведь у них нет науки, которая могла бы это новое изобрести. Научно-технический прогресс – единственный известный нам путь инноваций в рамках культуры. Но в посткультуре возможен другой путь, если имеются семена информационных машин с дружественным интерфейсом.

«Устройство, которое собирало бы информацию, обобщало бы ее аналогично тому, как это делает ученый, и представляло специалистам результаты этих изысканий… Допустим, у нас уже есть машины, которые эквивалентны определенным теоретическим системам и к тому же способны к эволюции. Они составляли бы, следовательно, особый вид "теоретических машин" - вид эволюционирующих конечных автоматов. Это означает, что в них происходили бы определенные изменения под влиянием окружающей среды, причем среда благоприятствовала бы некоторым изменениям, а другие отвергала бы. Короче говоря, мы получили бы "мутации" и "естественный отбор", как в любом эволюционном процессе». (Станислав Лем. «Сумма технологий», глава 7).

Научившись (опять же «методом тыка») пользоваться информационными машинами, нешгаи могли бы применять их для планирования гибридизации и селекции обычных машин с целью создания совершенно новых. Через некоторое время они начали бы выращивать на плантациях летательные аппараты, ядерные реакторы, космические корабли. Путем селекции, они могли бы улучшать сами информационные машины. Наконец, применив те же методы скрещивания и селекции к самим себе, они могли бы стать расой прекрасных, сильных и мудрых существ. Заметим, на последнее (т.е. евгенику) НТП пока не способен – ему мешают иррациональные культурные запреты.

Итак, теоретически, в посткультуре может идти аграрный информационно-технический прогресс (АИТП), который практическом смысле не уступает научно-техническому прогрессу (НТП), а даже превосходит его, поскольку на АИТП не накладываются паразитные ограничения и предписания - «глюки культуры».


3. Универсалии. Глюки культуры.

Исходно словом «культура» называлось возделывание земли с целью получения плодов.
Теперь под культурой понимается система развивающихся надбиологических программ деятельности, определяющих воспроизводство основных проявлений социальной жизни. Культурой называют совокупность материальных и духовных ценностей, жизненных представлений, образцов поведения, идеалов, норм, способов и приемов деятельности, воплощенная в предметных носителях и передаваемая последующим поколениям.

Культура для общества выполняет примерно ту же роль, что наследственная информация для живого организма. Она транслирует сформированные эволюцией приемы выживания и экспансии вместе с прицепившимися кодами неудачных конструктивных решений.
Человек наследует от предков высокоразвитый мозг, бинокулярное цветное зрение, речевой аппарат и конечности, удобные для трудовой деятельности. Но вместе с ними он наследует неудачные элементы конструкции, из-за которых страдает с самого рождения.
Общество наследует от предыдущих генераций не только материальную технологию и принципы взаимовыгодной кооперации, но и «глюки» - социальные институты, из-за которых жизнь и ресурсы людей тратятся на воспроизводство коллективных психозов.

Разделить коды технологии и коды глюков средствами самой культуры невозможно. Сам принцип культуры состоит в наследовании того и другого вместе. Культурные средства коммуникации уже содержат глюки. Осваивая устную и письменную речь, человек сразу получает в нагрузку глючные «духовные ценности» - табу, идеалы, образцы, императивы.
Язык полон институциональных глюков (общих культурных понятий, или универсалий).
Ни один культурный человек не свободен от этого комплекса глюков. Он считает себя здравомыслящим но, стоит посильнее хлопнуть в ладоши рядом с какой-нибудь глючной ценностью – и он подпрыгнет, как ошпаренный, и будет говорить бессмысленные фразы, изобилующие глючными понятиями вперемежку со словами «нельзя» и «надо».


4. Глюкогенез. Простые неправильные решения.

Глюки культуры – это закономерные результаты жадного (greed) алгоритма действия эволюции социума. В многошаговой игре с окружающим миром, социум каждый раз выбирает те ходы, которые наиболее выгодны на данном шаге. Примерно так неопытный шахматист старается, при любой оказии, взять какую-нибудь фигуру противника. В этой погоне за материальным перевесом, он не замечает, что его позиция на доске становится безнадежной: фигуры противника захватывают открытые линии и господствуют на доске, а его собственные фигуры оказываются запертыми и совершенно бесполезными.

Аналогично: древние империи в погоне за концентрацией трудового ресурса подвергают подданных таким формам силового контроля, что те понемногу утрачивают продуктивные человеческие качества. Низкое качество правитель компенсирует экстенсивно, путем увеличения количества новых рабов. Население страны превращается в огромное стадо говорящего скота, мотивы труда для которых - только голод и страх перед побоями.
В итоге, когда откуда-нибудь появляется сравнительно небольшая кампания свободных и азартных парней с оружием, защищаться от них некому. Грозная на вид многотысячная армия разбегается от одного блеска клинков, и пришельцы деловито грабят империю.

То же самое происходит, когда в более поздних формациях подданных концентрируют и контролируют с помощью жестких психологических (религиозных, идеологических) приемов. Это уже и есть, собственно, глюкогенез. Заставляя подданных поверить в некую иррациональную, внутренне противоречивую систему контролирующих догм, правители опять-таки получают огромную массу низкокачественного человеческого материала. В итоге, когда приходит чума, люди, вместо того, чтобы предпринимать какие-то разумные шаги, начинают молиться и ждать конца света. Эпидемия косит людей до тех пор, пока вымирающее население не становится слишком разреженным для ее распространения.

В новое время концентрация подданных на массовых индустриальных производствах осуществляется путем изобретения и внедрения дополнительных глюков. Протестантский трудовой фетишизм, коммунистический или национал-социалистический патриотизм, культ социального престижа… Каждый новый жадный глючный ход оборачивается новой социальной катастрофой, из которой выходят, загружая обществу очередной глюк. Гора накопившихся глюков закрывает горизонт, и люди уже не видят окружающей реальности.
В эпоху демократии глючное управление сливается с глючными воззрениями общества в грандиозную и невообразимо бессмысленную кашу информационного шлака.


5. Обреченность. Кумулятивные яды.

Возьмем, например, высказывание: «Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах. Они наделены разумом и совестью и должны поступать в отношении друг друга в духе братства». (ст.1. Всеобщей декларации прав человека).
Спросите культурного человека, что означают этот набор слов применительно к двум людям: безработному нищему дурачку, живущему в подвале, и высокооплачиваемому специалисту, живущему в комфортабельном доме. Вопрошаемый впадет в ступор. Он привык признавать этот глюк, не интерпретируя его в терминах материальной практики.

Или спросите среднего европейца, в чем основа нравственности? Он ответит: в заповедях. Он уверен, что заповеди содержат универсальные нравственные императивы. Попросите назвать заповеди – он начнет с библейского «не убивай» (Исх. 20:13). Он очень удивится, узнав, что в библии есть также заповедь «убей его» (Втор. 13:9). Человек поднимает оружие, целится и стреляет. Кусочек металла, летящий со сверхзвуковой скоростью, попадает в тело другого человека, причиняя смерть. Кто стрелял, гнусный убийца или герой войны? Заслуживает он тюрьмы или ордена? Чего стоит «священное право на жизнь», если оно исчезает, когда убийство называют «выполнением воинского долга»?

Социальные цели цивилизации заданы этими бессмысленными универсалиями (глюками кульуры). Не имея объективных (не зависящих от названия) ориентиров, цивилизация постоянно превращает средства в цели, а цели - в средства. Так, «духовная» компонента культуры возникает как средство для материальных целей (хозяйственная мифология), но затем, развиваясь в религиозно-идеологические институты, превращается в глючную самоцель. Материальное хозяйство становится средством для обслуживания «идеалов».
Ресурсы вливаются в идеалы, как в бездонную бочку, и когда-то наступает банкротство.

По мере смены социальных формаций, старые идеалы меняются на новые, но глюки, соответствующие старым идеалам, остаются, поскольку они неустранимы средствами самой культуры. Глюки культуры представляют собой кумулятивные информационные яды, попадая в общественный организм, они не выводится, а накапливаются. Некоторое время старые и новые яды, частично нейтрализуя друг друга, позволяют цивилизации существовать, но в итоге они все равно отравят организм насмерть. Все исторически известные цивилизации пали жертвами глюков, накопившихся в их культуре.


6. Техногенность. Неонатуральная экономика.

Может показаться, что любая цивилизация (в т.ч. и наша) обречена на гибель, поскольку она неотделима от своей ядовитой культуры. Но теоретически возможны цивилизации, которые могут избежать культурного отравления. Это - техногенные цивилизации.

Для техногенной цивилизации цель – преобразовать природу в интересах потребителя, понимаемых, как непосредственно осязаемые (материальные) блага. Их доступность и разнообразие определяется уровнем развития технологий материального хозяйства.
Культура в техногенной цивилизации очищается от глюков, возвращаясь к исходному смыслу: возделывание земли (природы) для получения плодов (материальных благ).

Наша цивилизация, пока не является техногенной. Наши сложные изделия состоят из тысяч типовых деталей - продуктов стандартизованных производств, которые, хотя и автоматизированы, но все еще требуют массового человеческого труда. Из-за мировой интеграции каждое хозяйство зависит от всех остальных и от непрерывности товарных потоков. Цивилизация продолжает быть социогенной, она нуждается в концентрации и унификации трудового ресурса и потребительского потенциала, т.е. в стандартизации людей. А раз так – она продолжает поддерживать старые и генерировать новые глюки.

Вот фантастическую цивилизацию нешгаев можно было бы считать техногенной. Там сложные изделия собирались из модулей, выращенных в рамках единичного хозяйства, такая неонатуральная экономика не требовала социальной концентрации и унификации. В этих условиях индивидуальный (семейный) образ жизни не зависит от социальных стандартов – ввиду того, что эти стандарты не нужны неонатуральной экономике.


7. Просюмеризм. Локальная роботизация.

Просюмер (producer + consumer = prosumer) это индивид, производящий в основном то, что сам и потребляет (а потребляющий то, что сам производит). Аналогично определяется просюмерская семья или ассоциация. Архаичный просюмеризм (свободное натуральное хозяйство) существовал в неолите и отчасти сохранялся до начала индустриальной эпохи. В постиндустриальную эпоху, просюмеризм возвращается сначала в развивающуюся опережающими темпами информационную сферу, а по мере локальной роботизации производства, захватывает материальную сферу и становится базовым стилем жизни.

Локальная роботизация – базис неонатуральной экономики и техногенной цивилизации.
Рассмотрим ее на примере информационной сферы, где она уже произошла. В XX веке, чтобы создать художественный фильм, дать рекламу и организовать прокат, необходима была совместная работа нескольких специальных коллективов и наличие нескольких предприятий, в т.ч. студии, типографии и кинотеатра. Сегодня несколько достаточно креативных людей могут все это сделать не выходя из квартиры – с помощью цифровой камеры, персонального компьютера с графическими пакетами и сети интернет. Выпуск газеты, в XX веке также требовавший целой индустрии (редакции, издательства, типографии) сейчас может быть реализован любым человеком или группой в порядке хобби. Из таких газет образовалась блогосфера и стала теснить «традиционные» СМИ.
Просюмерские TV-сети и Wi-Fi зоны локально роботизируют массовую коммуникацию, угрожая вывести эти сферы из под контроля государства и крупных корпораций.
Наконец, развитие интеллектуальных баз данных и баз знаний готово начать локально роботизировать классическую институциональную науку и массовое образование.

Локальная роботизация в материальной сфере – это то же самое в отношении изделий. На «отверточном» уровне она уже наблюдается в построении персональных компьютеров. Просюмер покупает модули и собирает из них изделие под свои личные потребности. Признаки «отверточной» локальной роботизации наблюдаются в просюмерских клубах ретро-автолюбителей. Фан-бум «фольксвагенов-жуков», а затем «трабантов» вызвал серьезное беспокойство бизнеса: если люди будут собирать «на коленке» дешевые и удобные машины, то автостроительные гиганты могут утратить возможность сбыта все более дорогих «модных» моделей и в итоге – элементарно вылететь в трубу.
Появление новых материалов делает возможным модульную технологию любительской сборки семейных домов - своего рода локальная роботизация в сфере строительства.
Надо отдельно упомянуть и локальную роботизацию в сфере энергетики. Микро-ГЭС, ветровые генераторы, солнечные батареи и прочие энергоблоки семейного пользования грозят вскоре потеснить энергетических гигантов в сельской местности и субурбе.

Пока что локальной роботизацией не затронуто производство деталей, материалов и полуфабрикатов. Это уже область применения нанороботов, бум которых специалисты предсказывают, в 3-м десятилетии XXI века. Если их прогнозы верны хоть наполовину, то нанороботизация истребит крупную индустрию надежнее, чем термоядерная бомбежка.
Кстати, слово prosumer на русский перевели, как произтребитель. Тоже кто-то пошутил…


8. Когнитариат. Красный цветок культуроцида.

Когнитариат - это класс людей, обладающих индивидуальным мастерством работы с разнообразными междисциплинарными знаниями практического толка. Это очень важно: мастерство когнитария – не знания в какой-либо конкретной научной или технической области, а знания о самих знаниях, как о предмете деятельности, т.н. «инженерия знаний» (knowledge engineering). Когнитарий может иметь особые предпочтения, но в принципе не ограничен никакой специализацией. Он может заниматься практической деятельностью в любой отрасли. Когнитарному сообществу не требуется разделение труда, свойственное социуму с массовым производством и потреблением. Это, в сочетании с локальной роботизацией, позволяет перейти к неонатуральному хозяйству и просюмеризму.

Оговоримся: «неонатуральное хозяйство», как и «глобальная деревня» (термин Тоффлера для постиндустриального общества) имеют мало отношения к доиндустриальной деревне с натуральным хозяйством и примитивной жизнью в изоляции от окружающего мира. Также и «номадология» (термин Делеза для постмодернистского мировоззрения) имеет мало отношения к древним номадам, кочевавшим по степям со своими стадами.
Ассоциация просюмеров похожа на деревню с натуральным хозяйством не больше, чем огонь - на красный цветок. У зверей из «Книги Джунглей» Киплинга не было адекватного представления об огне (огонь не был похож ни на что из того, с чем они обычно имели дело). У социологии по той же причине нет адекватного представления о посткультуре.

Посткультура - это образование без воспитания, общество без авторитетов, открытость без централизации, кооперация без иерархии, религия без вероучения, право без государства, искусство без идеалов, наука без титулов, изобилие без индустрии.
Перестав нуждаться в концентрации унифицированных людей и их выстраивании в иерархию, общество перестает нуждаться в институциональных приемах, которые все это обеспечивали. Для прогресса технологий нужны знания о свойствах природы (в т.ч. человека и общества), а универсальные идеалы и прочие глюки культуры - не нужны.

Человек в посткультуре рассматривается, как носитель некого комплекса объективных личных свойств и практических умений. Общих критериев социального положения нет. Человек может, благодаря своим личным качествам, занимать особое положение в каком-то микросоциуме, но это очень мало значит для участников другого микросоциума. Нет общепризнанных норм эстетики, морали, успеха, моды, авторитета. Никакую позицию нельзя обосновать общей традицией, идеалами, священными символами – это отменено.
Право пониается, как метод решения прагматичных споров людей и микросоциумов.
Тот пласт культуры, который определялся, как совокупность духовных ценностей, жизненных представлений, образцов поведения, идеалов и норм – демонтирован.


9. Постнаука. Инженерия знаний и хомоэволюция.

Посткультура – это отделение технологичных знаний от глючных «духовных» ценностей.
Для фантастической посткультуры нешгаев технологичным было знание о том, где взять семечки, как вырастить из них модули, и как собрать из них утилитарную машину, и как использовать ее в хозяйстве. Для просюмерской посткультуры технологичным является знание о том, как добыть информацию, как вырастить из нее технические приемы, как собрать из них технологию, и как ее использовать для получения материальных благ.

Как видим, разница между двумя техногенными посткультурами только в источнике семечек. Для нешгаев это – контейнер. Для людей – это постнаука. Почему «пост»? А потому, что наука в ее культурном виде тоже заражена глюками. Выражения «храм науки» и «служение истине» содержат глючный духовный концепт, несовместимый с прагматикой. Инженер не служит машине, он создает ее проект. Как бы не завораживали инженера контуры будущего устройства, как бы не помогала эта мечтательность в его работе, он знает: эмоции - психологическое средство, а не цель. Цель инженерной деятельности – проект, по которому можно создать полезное в хозяйстве изделие.

Цель постнауки – создание нешгайских семечек, а не почитание метафизического Суперсемечка (Истины с большой буквы «И», вокруг которой экзальтированные ученые пляшут свои храмовые пляски уже лет 300). Плясали бы на здоровье – инженеры и программисты тоже порой ведут себя в ходе работы почище сибирских шаманов. Но инженер (как и шаман) определяет камлание, как средство для прагматичной цели.
Наука, заразившись общекультурным синдромом подмены целей средствами, пытается предлагать обществу метафизику вместо семечек (так «культурная» религия, в отличие от магии, направленной на хозяйственную цель, объявила целью камлание, как таковое).

Постнаука (наука без титулов) полностью равнодушна к суперсемечкам и определяет себя исключительно, как инженерию базовых знаний. Она свободна от глючных представлений о «высокой цели познания» и «моральном долге ученого». Она не скована мистическими табу, которые, в частности, не позволяют «культурной» науке разрабатывать инженерные методы преобразования человеческой расы для расширения материальных возможностей будущих поколений. Как велик потенциал целенаправленной хомоэволюции (или хомоселекции), можно увидеть на примере живых существ, преобразованных наукой и инженерией для тех или иных хозяйственных целей. Игнорирование наукой этого потенциала не просто утрата возможностей. Это – утрата будущего человеческой расы.


10. Сингулярность. Хомоселекция или хомицид.

Последнее столетие техногенное окружение человека стремительно развивается. Наши устройства уже давно стали сильнее и быстрее нас, а сегодня они уже близки к тому, чтобы в практическом смысле стать умнее нас. В ходе политической и экономической конкуренции, люди вынуждены все чаще поручать компьютерам планирование решений.
Проверять эти планы людям не хватает времени, а скоро не хватит и интеллекта.

По мере приближения технологической сингулярности, придется передать компьютерам принципиальные решения в области развития экономики – от стратегии проектирования и производства до стратегии конкурентной борьбы за рынки сбыта. Динамика инноваций вынудит людей оптимизировать покупки, кредиты, управление личными инвестициями, переквалификацию, смену профессий и мест работы, создание и планирование семьи. Для этого им придется передать свои индивидуальные решения опять-таки, компьютерам. К середине XXI века люди уже не будут решать практически ничего. Как выразился Ежи Лец «автоматизация зайдет так далеко, что люди станут не нужны сами себе».
При очередной оптимизации, глобальная компьютерная сеть обнаружит, что на Земле есть несколько миллиардов устаревших единиц оборудования и ликвидирует их в порядке обычной процедуры оптимизации ресурсов. Человечество тихо перестанет существовать.

Этот сценарий возможен по одной единственной причине: люди, имея колоссальную фору, полученную в ходе биологической эволюции, сначала эту эволюцию остановили, затем обратили ее вспять. Культура стала уничтожать потенциал, создававшийся миллионами лет эфолюции. Стимулируя размножение конформных «культурных» особей и отбраковывая склонных к инициативе и инновациям, цивилизация еще раз получила статистически низкокачественный человеческий материал. Из-за «этического» запрета на хомоселекцию, соперничество сообществ перешло в область селекции (искусственной эволюции) технических средств. Культура «простых неправильных решений» грозит уничтожить очередную человеческую цивилизацию, на этот раз, возможно – последнюю.

Конечно, есть вариант, предлагаемый деятелями традиционной культуры: остановить прогресс и вернуться в «старое доброе прошлое», к лаптям, избе и конной тяге. Это возможно. Правда, 90 процентов населения передохнет от голода и болезней, как это уже происходило при разрушении античной цивилизации. А далекие потомки оставшихся в живых лет этак через тысячу, встанут перед тем же выбором. Эти циклы можно повторять до тех пор, пока очередная глобальная смена климата или шальной астероид не покончит с человечеством, как с одним из неудачных продуктов эволюции. Как с трилобитами, динозаврами, и прочей фауной, ископаемые останки которой можно увидеть в музее.

Альтернатива проста: или человечество вместе с культурой свалится в эволюционную яму, или оно похоронит культуру и перейдет к посткультуре с вертикальным прогрессом. До подхода к технологической сингулярности еще есть немного времени. Современная цивилизация находится вблизи бифуркационной точки. Выбор пока еще за нами.


Глава 2. Грязные танцы под политическую цветомузыку.


Поговорим о королях и капусте, идеальном и материальном, ценностях и нигилизме, в общем - о тех гуманитарных феноменах, которые относят к области политики и морали.

1. Гримасы равенства.
2. Скользкий путь компромиссов.
3. Цветик-пятицветик.
4. Социальная кибернетика.
5. Организационная импотенция.
6. Либертарианская диктатура.
7. Вершина политического кулька.


1. Гримасы равенства.

Все началось в конце XVIII века во французском парламенте. Справа сидели депутаты от аристократических сословий, консерваторы, сторонники сохранения монархии, слева – депутаты от простонародья, революционеры, сторонники республики. В 1789 г. «левые» депутаты провозгласили себя Национальным собранием, и началась Великая Французская Революция под лозунгами «Liberte, Egalite, Fraternite» (Свобода, Равенство, Братство).
Ненавистный феодальный режим был свергнут, и надо было решить: Свобода чего? Равенство в чем? Братство в каком смысле? Оказалось, что равенство имеет два аспекта, условно называемых «политическим» и «экономическим». В первом случае равенство относится к двум гражданам, во втором – к двум монетам в их карманах.

Если граждане, независимо от имущественного положения имеют равный доступ к общественным благам, (социальное, политическое равенство), то тогда на одну монету бедного приходится больше благ, чем на одну монету богатого.
Если равны монеты, независимо от имущественного положения их владельца (рыночное, экономическое равенство), то у богатого будет больше общественных благ, чем у бедного.

Развитие событий во Франции на рубеже XVIII – XIX веков показало, что при рыночной свободе, права бедных обращаются в ничто. Власть, отнятая у аристократии, перешла к плутократии, а большинство населения стало бесправным. То же повторилось в XX веке в Италии, Испании и Германии, где к власти пришел фашизм. Это консервативная «правая диктатура», реставрирующая, по сути, феодально-абсолютистские порядки.
В начале XX века, Великая Октябрьская Революция в России пошла по другому пути: были уравнены граждане, а рыночная свобода уничтожена. Блага стали распределяться по головам, а не по монетам. Власть перешла в руки тех, кто распределяет (номенклатуры), а большинство населения опять-таки стало бесправным. Та же ситуация сложилась в Китае после II мировой войны. Это революционная «левая диктатура», заменяющая феодальные порядки на другую, не менее репрессивную форму политического произвола.


2. Скользкий путь компромиссов.

Складывается впечатление, что как государственный строй не конструируй, он все равно сползает к авторитарианству (правому, фашистскому или левому, маоистскому). Народ отвечает на репрессии актами протеста, которые или развиваются в революцию, или так ослабляют режим, что он уничтожается внешними силами. На следующем историческом витке, все это повторяется. Европу лихорадило таким образом полтора века, пока не стало ясно: любая чистая стратегия (правая или левая) ведет к катастрофе. Нужен компромисс.

Первой формой компромисса был центризм безвольного большинства во французском Конвенте 1792 – 1795 г. Эта позиция вошла в истории под ласковым названием «болото».
С тех пор ни одна попытка держаться в центре, между правыми и левыми, не привела к успеху. Более удачной оказалась тактика дозируемых уступок при доминировании правой или левой политики. Так возникли политические системы умеренного консерватизма и социал-демократии соответственно. В первом случае правящие консерваторы подчиняют общество «традиционным» ценностям, но обеспечивают минимум прав менее богатых слоев общества, чтобы сверхкритическое неравенство не привело наемных работников к ультралевой (маоистской) революции. Во втором случае правящие социалисты подчиняют общество идеалам «справедливости», но допускают некоторую свободу рынка, чтобы уравниловка не толкнула массу лавочников на ультраправый (фашистский) переворот.

И умеренный консерватизм, и социал-демократия управляются «по давлению в котле». Умеренные консерваторы вводят социальные гарантии левого толка под давлением профсоюзов, требующих улучшения жизни. Социал-демократы допускают рыночные отношения правого толка под давлением финансового капитала, требующего доходов с инвестиций. Мелкобуржуазное «болото» в зависимости от правого или левого уклона, требует то «равного распределения» (когда плутократия вытесняет с рынка их лавки), то «свободы предпринимательства» (когда пролетариат душит их налогами). Слой люмпена примыкает к любому радикальному движению, в надежде на легкую наживу.

Все стабильные на вид политические режимы современных республик уже полвека пляшут на этом постоянно перегревающемся котле, стараясь поддерживать баланс правого и левого недовольства, выпуская пар то из одного, то из другого клапана.
Видя, что одними плясками делу не помочь, они еще и поют – либо про «традиционные ценности», либо про «идеалы справедливости». Но, по мере роста мощности котла (увеличения производительности и интеллектуальной сложности труда), эти пляски и песни становятся все менее эффективным способом сохранения политической системы.


3. Цветик-пятицветик.

На этом этапе мы встречаемся с новой, функциональной политологией, основанной на методических достижениях информационной эры. Началось все с диаграммы Дэвида Нолана (David Nolan). Она представляет собой ромб наподобие стилизованной картинки дискотеки с цветомузыкой. По левой оси отложено отношение к т.н. «политическим свободам», по правой – к т.н. «экономическим свободам» (эти свободы условны). Цвета обозначают основные политэкономические доктрины. В нижнем, репрессивном углу ромба – «коричневое» авторитарианство, доктрина неограниченной политэкономической власти личности или клана. В правом, синем углу – консерватизм плутократического рынка и «традиционные» ценности аристократической иерархии. В левом, красном углу – раздаточная уравниловка и идеалы «справедливости» другой иерархии – номенклатурной.
Пойдешь направо - потеряешь социальные гарантии и окажешься в наемном рабстве. Пойдешь налево - лишишься экономической свободы и прав на предпринимательство.
Будешь метаться - провалишься в «коричневое», и небо с овчинку покажется.
Везде засада, только в верхнем, зеленом углу маячит симпатичное либертарианство.

Либертарианство, как противоположность авторитарианству, было придумано даже раньше Великой Французской Революции – в середине XVIII века. В Декларации независимости США 1776 года мы видим либертарианскую концепцию: «Все люди созданы равными и наделены Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью. Для обеспечения этих прав людьми учреждаются правительства, черпающие свои законные полномочия из согласия управляемых. В случае, если какая-либо форма правительства становится губительной для самих этих целей, народ имеет право изменить или упразднить ее и учредить новое правительство, основанное на таких принципах и формах организации власти, которые, как ему представляется, наилучшим образом обеспечат людям безопасность и счастье».

Ничего похожего политическая система США не создала. На деле получился обычный правый консерватизм, который, после кровопролитных битв с профсоюзами, и неудачных игр в фашизм, превратился к концу Холодной войны в умеренно-консервативный строй. Но Декларация 1776 остается интересным документом политической истории. В нем впервые сказано о вторичной, служебной роли государства по отношению к обществу, а общество представлено не как единая община, а как множество автономных индивидов.
Смысл этого был осознан лишь в середине XX века, когда, в ходе развития кибернетики, Норберт Винер выдвинул идею человеческого использования человеческих существ. (N. Wiener, The Human Use of Human Beings; Cybernetics and Society. 1950).


4. Социальная кибернетика.

Винер интерпретировал политику государства, как организационную деятельность, направленную на координацию деятельности индивидов, для достижения уровня эффективности и качества социума по критериям, заданным самими индивидами. Государство оказалось описано в обычных терминах экономики и корпоративного менеджмента, и утратило качественное отличие от других хозяйственных корпораций.
Политика - это управление некоторой долей результатов деятельности людей для удовлетворения их потребностей в условиях многообразия хозяйственной специализации. Она должна оцениваться в шкалах «цена управления – качество - риск», и никак иначе.
Формула Декларации 1776 относительно правительства становится простой, как покупка пылесоса. Сравниваем рабочие характеристики и цену устройства, и по ним выбираем (пылесос или правительство – какая разница). Государственные институты лишаются ореола священнодействия. Какие там правые и левые? Вы о чем? Скажите просто: сколько стоит ваш пылесос, какова его производительность, надежность и энергопотребление.

При либертаринском взгляде на диаграмму Нолана, видно, что правая и левая политические доктрины – это одно и то же устройство средневекового образца: крестьянская община под властью феодала. Левые позиционируются как общинники, а правые - как феодалы. Общинники хотят не слишком утруждаться и все делить поровну, а феодал хочет, чтобы общинники трудились как можно больше, чтобы собирать с них больше дани. Стратегии обоих просты, как мычание. Дележка поровну в общине минимизирует трудозатраты на выживание, но уменьшает долю феодала. Экономическая свобода, рынок и конкуренция (с перераспределением земель в пользу «эффективного собственника») вынуждает крестьян больше трудиться и больше производить - доля феодала растет. Крестьянская община защищается – она подвергает «эффективного» индивидуалиста остракизму, а если это не срабатывает - поджигает его дом. Феодал возмущается: «ленивые, завистливые, жестокие скоты!». Эти слова повторяет капиталист, а потом - директор коммунистического предприятия. Рабочие коллективы мешают поднять нормы выработки, применяя к «старательному работнику» или «передовику производства» те же методы, что крестьяне-общинники к «кулаку-мироеду».


5. Организационная импотенция.

Парадокс: как после крушения Рима, в Западной Европе возник феодализм, так эта примитивная конструкция и тащится по ухабам истории из поколения в поколения воспроизводя один и тот же конфликт. Крестьянские войны средневековья, революции индустриальной эпохи и социалистические движения нового времени идут под одним лозунгом: общинные идеалы против частнособственнических ценностей. Две негодные средневековые концепции делят власть, то ища компромисс в умеренном консерватизме или социал-демократии, то пытаясь задавить противника фашизмом или маоизмом. Они уже запутались в этой дурной игре, они пасуют перед организованными преступниками и применяют силу против мирных граждан, чтобы принудить их уважать экстремистов. Они так долго и бездарно регулировали социум, что экономико-правовые понятия утратили естественный смысл, и объяснить их значение не в состоянии даже армия юристов. Из-за обилия противоречивых законов, граждане не понимают, каковы их права и обязанности.
Бюрократия стала дорогостоящей машиной по производству информационного мусора.

С точки зрения либертарианства, и феодал (правые), и община (левые), и вся конструкция средневекового государства, построенного вокруг их борьбы – это плохой пылесос. Он дорогой, некачественный, опасный в использовании и занимает слишком много места. Его надо выкинуть на помойку и купить дешевый, качественный, безопасный и компактный.
Лучшее доказательство того, что место государственной машины - на помойке, это методы, которыми данная машина обосновывает свою мнимую целесообразность.
Государство не желает разговаривать с гражданами на языке экономики, как подрядчик с заказчиком – оперируя такими аргументами, как цена, объем и качество своих услуг. Оно предпочитает засорять гражданам мозги всяким мусором – справедливостью, традициями, вечными ценностями, священными правами, национальной идеей и т.п.. Оно обвиняет своих заказчиков – граждан в эгоизме, безответственности и аморальности. Видите ли, они плохо воспитаны – потому замечательные планы государства терпят крах.

Воспитание «нового человека» - главное занятие неквалифицированных социальных администраций. Буржуазное государство, едва родившись, стало внушать гражданам протестантскую трудовую мораль, большевистское – моральный кодекс строителя коммунизма, современные государства Запада включают в школьную программу официозную этику. В головы школьников вколачивают либо имущественный фетишизм в сочетании со священным правом собственности, либо общинные суеверия относительно справедливости в сочетании со стадным коллективизмом. Все это тщательно полируют антигедонизмом и антиэротизмом (асексуальностью), так что из школы выходит личность, обремененная пышным букетом неврозов и психологических комплексов. Государство не умеет функционировать, не подвергая юных граждан калечащим процедурам дрессировки, не загружая их комплексом вины и долга перед властями.
С либертарианской точки зрения это недопустимое безобразие. Если подрядчик построил дом, не отвечающий потребностям жильцов, то он должен переделать дом, а не жильцов. А если он не желает этого делать – пусть убирается, жильцы наймут другого подрядчика.
Люди не должны подстраивать свои привычки и желания, свою мораль и ценности под стандарты государства. Люди – первичны по определению, а правительство – вторично, оно нужно для удобства людей, и обязано подстраиваться под их естественные интересы.

Часто приходится слышать от защитников официоза, что, мол, государство цивилизовало людей. Это – наглая и грубая ложь. Люди успешно строили свои хозяйственные и личные отношения за десятки тысяч лет до возникновения первых государств. Ремесла и торговля, письменность и счет, наука и искусство, мораль и религия, семья и образование, появились, когда государств и в помине не было. Государство - это одно из поздних и не очень удачных человеческих изобретений. Его претензии регулировать мораль, религию и семью безосновательны, как если бы яйцо стало учить курицу добывать червяков.
Столь же нелепо утверждение защитников официоза о, якобы, особом профессионализме сложившихся государственных элит. Сравнительно успешные системы построены только в тех государствах, где старые элиты были вышвырнуты вон в полном составе. Ленин был прав: даже кухарка может управлять государством. Да что там кухарка, сосланные в Австралию каторжники смогли построить там государство получше многих других.


6. Либертарианская диктатура.

Из приведенных выше либертарианских аргументов, естественно, следует, что:
1. Социальное администрирование должно строиться по принципу социального подряда, по аналогии с подрядом на содержание и уборку территории поселений.
2. Социальная администрация ни при каких обстоятельствах не должна вмешиваться туда, куда не просят, ее не для того нанимают, чтобы она учила людей, как правильно жить.
3. Государство – это неудачный способ социального администрирования, обществу требуется более дешевая, качественная и ответственная администрация, не несущая институциональной избыточности и не страдающая хроническим непрофессионализмом.
4. Совершенно не обязательно объединять все функции социального администрирования в одной структуре. Те функции, которые не связаны между собой неразрывно (например, полиция и образование), лучше поручать разным взаимно независимым подрядчикам.
5. Выборы (конкурсы, тендеры) на выполнение социально-административных подрядов не должны быть освобождены от внеэкономических критериев, поскольку эта процедура имеет экономический смысл – как любая процедура социального жизнеобеспечения.

Было бы ошибкой считать, что либертарианство технократично. Как и любой набор принципов администрирования человеческого общества, оно достаточно гуманитарно. Но гуманитарной базой либертарианства является не классика культуры, а постмодернизм. Это означает: демонтаж институциональных ценностей (традиции, истории, морали), и диктатура культурного плюрализма. Слово «диктатура» следует понимать буквально. Если какие то действия безразличны для права, то администрация защищают право человека на эти действия независимо от их трактовки в терминах какой-либо морали. Та или иная часть общества может осуждать какие-то формы человеческой активности. Но если она попытается выразить мнение путем запрета этой формы, то на нее обрушится карающий меч либертарианской диктатуры, не признающей никаких компромиссов.
Например, в либертарианском обществе невозможен запрет карикатур на пророка Магомета, но зато вполне возможен запрет на преподавание классической истории и классической литературы в общеобразовательной школе – по одной и той же причине: либертарианство не допускает придания оценочным суждениям нормативной функции.

Таким образом, если кто-то считает, что либертарианство – это вседозволенность, он глубоко заблуждается. Типичный современный политик или общественный лидер, попавший в либертарианское общество и начавший свою привычную деятельность, вероятно, был бы арестован полицией за подготовку антигуманных актов экстремизма.


7. Вершина политического кулька.

Нормативно защищенная свобода личности (основной принцип либертарианства) – это такая же жесткая штуку, как нормативно защищенный произвол государства (основной принцип авторитарианства). Эти противоположности сходятся в бескомпромиссности. Точно также «мягкие левые» (социал-демократы) сходятся с «мягкими правыми» (умеренными консерваторами) в податливости и политической импотенции перед лицом острых внутренних и внешних конфликтов. Ромбическую диаграмму Нолана можно свернуть в «кулек», загнув все четыре угла вверх и соединив их. Тогда по третьей, вертикальной оси можно отследить политическую твердость каждой доктрины. Внизу окажутся все виды центризма, мягкие продукты право-левых компромиссов. Вверху сойдутся авторитарианство, левые и правые «ультра», и радикальное либертарианство.

Это и есть те политические доктрины, которым, видимо, предстоит соперничать в новом витке за мировое доминирование. Виток уже закручивается, некоторые полюса будущего глобального конфликта уже определились. Где, когда и как возникнет либертарианский полюс? Современный мир меняется с огромной скоростью. Могу предположить, что нас сюрпризы. Этот тур грязных танцев под цветомузыку на политической дискотеке обойдется без драки. Как говорится, за вкус напитков не ручаемся, но горячо будет.


Глава 3. Революция NHOT: Сумма технологий для человека.


1. Реальность космической плесени.
2. Почему опасно врать самим себе.
3. Убить динозавризм, не убив динозавров
4. Фантомные желания: фетиш и паранойя
4.1. Философия негра под пальмой
4.2. Философия короля вселенной
5. Революция: прогресс и альтернативы
5.1. Нужны ли гуманитарные ценности?
5.2. Есть ли объективный критерий?
5.3. Технология гуманитарных ценностей


1. Реальность космической плесени.

«Технологии - обусловленные состоянием знаний и общественной эффективностью способы достижения целей, поставленных обществом, в том числе и таких, которые,
никто, приступая к делу, не имел в виду». (Станислав Лем. Сумма Технологий).

Примечательно, что Лем определил именно общество (а не человека), как субъекта, ставящего цели, для достижения которых создаются технологии. Человек оказывается не более, чем атомом общества. Его индивидуальные интересы и цели не играют роли.
Но не спешите говорить, что Лем был сторонником абсолютного приоритета интересов общества над интересами индивида. Общество у Лема представляется не как ассоциация разумных существ, подчиненных «общим интересам», а как сложный биохимический объект с определенными закономерностями развития. При таком (вполне научном, кстати) подходе правильнее говорить не о «человеческом обществе», а о «штамме людей».

При взгляде на ночную сторону планеты из космоса, наша цивилизация предстает набором светящихся пятен, как колония фосфоресцирующих микроорганизмов на агар-агаре в чашке Петри. Не помню, кто первым назвал человечество «разумной плесенью», но он польстил человечеству, снабдив слово «плесень» эпитетом «разумная». Не даром Лем отметил, что технологии достигают в т.ч. целей «которые никто, приступая к делу, не имел в виду». Человечество – просто разновидность плесени, без красивых эпитетов.

С естественнонаучной точки зрения любые гуманитарные представления бессмысленны, независимо от того, ставят они во главу угла интересы индивида или интересы социума. И то и другое – бессмысленный набор слов. Одинаково нелепо говорить как об «интересах» единичного плесневого грибка, так и об «интересах» штамма плесени, говорить можно лишь об их биохимических свойствах и математическом описании динамики их развития.
Даже исторический материализм, подвергаемый критике за сведение всей истории людей к борьбе бездушных конгломератов (классов) – и то слишком человечен. Он толкует об «осознании интересов», «социальной справедливости» и прочей гуманитарной чепухе.

У штамма плесени нет интересов, а есть только цели (понимаемые не в гуманитарных терминах, а исключительно в терминах кибернетики) адаптироваться, размножаться и эволюционировать, занимая все потенциально-доступные экологические ниши.


2. Почему опасно врать самим себе.

«Ложно оценивая поведение других людей, собственного тела, сил природы… то есть выдумывая все больше несуществующих явлений, люди обстраиваются культурой, по ее понятиям переиначивают картину мира, а потом, по прошествии тысячелетий, еще и удивляются, что им в этой тюрьме недостаточно удобно» (С. Лем. Культура, как ошибка).

Как видно из вышесказанного, никакие естественнонаучные положения не помогут нам решить вопрос о «правильном» соотношении личных и общественных мотивов. Если какой-то философ или политический деятель приводит «научные» аргументы в пользу некой социальной доктрины – пусть говорит на языке математики и кибернетики, благо Лотка, Вольтерра и др. заложили основы моделирования динамики популяций. Но ни один подобный деятель не будет говорить на таком языке (даже если умеет это делать). Это понятно: при таком, действительно научном, изложении его, в лучшем случае, не будут слушать, а в худшем – переведут его на гуманитарный язык и обзовут всякими словами, среди которых «каннибал» и «фашист» будут еще не самые оскорбительные.
Мальтуса заклеймили за антигуманный вывод: войны регулируют численность населения, когда демографический рост превышает экономический. Но войны действительно идут именно в отсталых странах 3-го мира с высоким уровнем воспроизводства населения…

Людям не хочется думать о себе, как об экземплярах какого-то экзотического вида плесени, и они готовы поддерживать практически любые фантазии, чтобы думать иначе.
Люди хотят «звучать гордо» и «быть созданы для счастья, как птицы - для полета».
На этом психологическом фундаменте строится все здание гуманитарных дисциплин.
К моменту формирования развитой речи (десятки тысяч лет назад), эти фантазии уже были достаточно распространены, так что конструкции каждого национального языка уже содержат в себе технически неустранимое вранье о человеке, обществе и мироздании.

Пользуясь таким языком, невозможно описать действительное положение вещей в природе и обществе, поскольку сам этот язык приспособлен только для искаженного описания реальности. Мало того, он искажает реальность совершенно определенным образом – тем, который принят в данной человеческой культуре и делает ее устойчивой к внешним и внутренним отклоняющим факторам. Это свойство языка – тоже своего рода продукт эволюции, возникший, видимо, в эпоху конкуренции первобытных племен. Но, подобно колоссальным размерам тела бронтозавров, этот продукт эволюции имеет свои пределы полезности. При существенном изменении объективной обстановки, он может из инструмента выживания популяции стать ее палачом – так было с размером бронтозавров.

Формирование и применение технологий определяется формулировками общественных целей, гуманитарными представлениями, коренящимися в нашем языке, и развиваемыми в гуманитарных сферах – искусстве, философии, морали, политике. Главное следствие этого в современную эпоху: первым применением любой технологии становятся новые методы подавления и уничтожения людей – психологическое манипулирование и физическое истребление, агрессивная идеократия и война. Если мы не хотим, чтобы наши гуманитарные представления стали нашим палачом, нам придется что-то с этим сделать. В противном случае, развивающиеся технологии, направляемые не нами, а системой структурирования вранья тысяч прошлых поколений, отправят нас к бронтозаврам.


3. Убить динозавризм, не убив динозавров.

«Гомеостатическая деятельность человека, в которой он пользуется технологиями как своеобразными органами, сделала его хозяином Земли, могущественным, увы, лишь в глазах апологета, коим он сам и является». (С. Лем. Сумма технологий).

Самоубийственная морфология бронтозавров определялась их генотипом, который не мог успеть измениться при резкой смене экологической обстановки. Поскольку гуманитарные представления (в т.ч. язык) более пластичны, чем генотип, у людей есть шанс, которого у бронтозавров не было. Чтобы использовать этот шанс надо правильно поставить задачу

Суть проблемы в том, что довольно широкие аналитические возможности человеческого интеллекта почти не используются в планировании деятельности общества. Общество управляется гуманитарными представлениями (как пояснялось выше, иначе и быть не может), но беда не в этом. Беда в том, что сформированные гуманитарные представления обслуживают не живых людей, а пирамиду культурных ошибок прошлых поколений, и эта пирамида из поколения в поколение воспроизводит сама себя. Так бронтозавры воспроизводили себя в потомках даже тогда, когда выжить с такой морфологией было уже объективно невозможно. Так гуманитарные представления воспроизводили идеалы войны с чужаками даже тогда, когда это стало несовместимо с выживанием человечества. Во время Карибского кризиса 1962 г. гуманитарные представления, в рамках которых нет объективных знаний о термоядерных технологиях, уверенно вели оба общества (советское и американское) к военному столкновению. Только невыносимый ужас двух конкретных, заурядных индивидов (Хрущев и Кеннеди) предотвратил уничтожение цивилизации.

Введем тезис: гуманитарные представления среднего индивида предпочтительнее, чем массовые гуманитарные представления, содержащиеся в «духовной культуре» общества.

Этот тезис соответствует бытовому наблюдению: большая толпа всегда ведет себя глупее, чем самый глупый из составляющих ее людей. Комитеты численностью до 7 человек улучшают индивидуальные решения, комитеты с численностью более 11 – ухудшают их, комитеты численностью в сотни человек - непременно принимают идиотские решения.

Техническое объяснение: общество в популяционной динамике – это математический объект, модель ансамбля индивидов, занимающих определенный ареал и имеющих некоторые сходные элементы модели поведения. Пока эти сходные элементы суть архаизмы, наследуемые у предков, живших в других условиях – общество, как коллективная система, принимает решения, слабо адекватные ситуации.

Гуманитарное объяснение: большой комитет, в котором невозможно реализовать процесс «бытового» согласования интересов участников, принимает только те решения, которые диктуются идиотскими стереотипами духовно-культурной надстройки общества.
Возникает известная ситуация «каждый в отдельности – против, но все вместе - за». Если из комитета, численностью 700 человек, выбрать случайным образом 7 человек, то они не примут такого глупого и вредного для всех решения, какое примет весь комитет.

Вывод: технологии должны формироваться не исходя из «желаний общества» (толпы, склонной к идиотии), а исходя из желаний конкретных людей или небольших групп (эффективных комитетов). При этом лучше всего следовать желаниям тех людей, которые наименее склонны подпадать под влияние массовых культурных стереотипов. Именно тогда вероятность удовлетворить желания каждого члена общества будет наибольшей.


4. Фантомные желания: фетиш и паранойя.

«Проникнутся люди ложными представлениями о строении собственного тела - и возникнет понятие греха и добродетели» (С. Лем. Культура, как ошибка).

Выше мы выяснили, что технологии должны обслуживать не «желания общества», а желания конкретных индивидов. Но что такое желания индивидов? Человек, как известно, рождается с достаточно скромным набором желаний (биологический комфорт, пища и дружественный контакт с матерью), по мере роста возникает еще несколько естественных желаний (сексуальный партнер, устойчивое положение в микросоциуме, потомство).

Желания иметь дорогой автомобиль, одеваться по последней моде, посещать самые дорогие рестораны и самые престижные курорты, стать миллиардером или президентом, получить графский титул и личную аудиенцию Папы Римского – явно приходят откуда-то извне. Это - следствие стандартов личного успеха, внушенных индивиду искусственно.
Желание, чтобы в стране или в мире возобладала определенная идеология или религия, вместе с ее правилами мышления и поведения – еще более искусственно. Оно внушается индивиду через некоторые фантомные идеократические представления о «добре и зле».

Можно разделить искусственные желания на фетишистские и паранойяльные.
Жажда мировой известности, политической власти или огромной кучи денег – фетиши, возникающие при извращении естественного желания занять устойчивое положение в микросоциуме. Положение человека в макросоциальной пирамиде на самом деле чистый фантом, поскольку его статус в непосредственном круге общения от этого не становится надежнее. Наоборот, требования пирамиды настолько обременительны, что зачастую разрушают микросоциальный комфорт. Доля людей, полагающих себя счастливыми, в среднем классе выше, чем среди сверхвлиятельных, сверхбогатых или сверхзнамеенитых.
Жажда победы фантомного «добра» над таким же фантомным «злом» - это клиническое расстройство. Оно возникает, когда картина мира в сознании человека перегружена вымыслом настолько, что он воспринимает «чужое» мировоззрение и стиль жизни, как физическую угрозу своему существованию. Обо всем этом чуть подробнее – ниже.


4.1. Философия негра под пальмой.

Феномен имущественного фетишизма подробно описан в романе Джека Лондона «Время не ждет», а более лаконично - в анекдоте о негре под пальмой и белом туристе.

Турист: Что ты бездельничаешь? Собрал бы бананов, отвез бы на рынок.
Негр: Зачем?
Турист: Выручил бы денег, купил бы тележку, собрал бы еще больше бананов.
Негр: Ну, допустим, и что?
Турист: Выручил бы еще больше денег, нанял двух негров, они бы возили на рынок бананы, продавали, у тебя получился бы бизнес.
Негр: Понятно, а дальше?
Турист: А дальше лежи себе под пальмой и бездельничай!
Негр (недоуменно): А зачем вся эта суета? Я и так лежу и бездельничаю.

Герой Джека Лондона, Элам Харниш, отчаянно карабкаясь по социальной пирамиде, становится мультимиллионером, но полученный им реальный комфорт совершенно не окупает усилий, и обременен массой неприятных хлопот. Сделав этот вывод, он продает бизнес и отправляется «лежать под пальмой» - вести здоровый и комфортный образ жизни на ферме (ее рыночная цена мизерна в сравнении с ценой лично бесполезного бизнеса).


4.2. Философия короля вселенной.

Феномен идеократической паранойи описан у Антуана де Сент-Экзюпери в философской сказке «Маленький принц». Главный герой встречается с Королем Вселенной, живущем на маленьком астероиде. Король уверен, что управляет абсолютно всем сущим. Просто он отдает только те приказы, которые физически исполнимы. Он приказывает планетам - вращаться по своим орбитам, звездам – испускать определенное количество света, и т.п.

Паранойя короля была самодостаточной, поэтому – безобидной. Король реализует принцип Лао Цзы «Лучший правитель – тот, о котором известно только, что он существует». Но обычно идеократическая паранойя не самодостаточна, она требует, от окружающих, чтобы они признавали власть идеи. Пытаясь насильно впихнуть окружающих в прокрустово ложе абстрактной идеи «долженствования и пристойности», человек с параноидным желаниям, вызывает у окружающих страх, ненависть и презрение.

Таковы мелкие семейные тираны и многие политические деятели, в частности, Кальвин и Савонарола, Кромвель и Пол Пот. Интересно, что Пол Пот, в течение длительного времени управляя целой страной, был технически нищ, и имел лишь несколько дешевых бытовых вещей. Он разорил страну дотла и превратил ее в концлагерь, не получив себе ничего, что имело бы хоть какую-нибудь ценность для психически нормального человека.


5. Революция: прогресс и альтернативы.

«Когда из этих пустяков возникнет система понятий и ценностей, человек уже сам станет пленником того, что, являясь, по сути, совершенно случайным собранием всякой всячины, представляется ему высшей необходимостью». (С. Лем. Культура, как ошибка).

Технологические ценности имеют предельно прагматичное обоснование: «нажми на кнопку – получишь результат». Этот результат можно проверить на опыте, применить в хозяйственной практике и получить удовлетворение человеческих потребностей. Если есть альтернативные технологические ценности (например, велосипед и вертолет), можно сравнить их возможности и применять в одном случае – одно, в другом – другое. Можно сравнить два велосипеда и выбрать, тот у которого объективно лучше характеристики.
Создание новых моделей с характеристики лучшие, чем у старых, называется «прогресс».

В системе гуманитарных ценностях ничего этого нет. Они не прогрессируют, а считаются «вечными». Они не обоснованы ничем, кроме «традиции» (т.е. декларируемой древности, которая считается синонимом качества). Древние племена закрепляли случайные причуды вождей в форме обычаев, мифов и табу. Одни племена стали прокалывать носы, срезать кожу с гениталий или подпиливать зубы, другие - оттягивать уши или губы, третьи – втыкать перья в волосы или закрывать тряпками какие-то части тела. Жителям с детства внушали: поступать надо так, а иначе – неприлично. В языке возникали позитивные и негативные обороты речи. На базе обычаев, мифов и табу, «подправленных» в пользу правителей, строились «вечные» моральные нормы. База сегодняшних «европейских ценностей» - это наследие тупых ближневосточных скотоводов, живших 3000 лет назад.

В XX веке появилось достаточно свободомыслящих людей, чтобы задать вопрос: может, хватит этого абсурда? Столпы общества закричали: что вы, не трогайте, иначе все рухнет!
«Столпы» не желает ездить на телеге, запряженной ослами (как было принято 3000 лет назад), все они норовят пользоваться современным автомобилем. Когда же речь заходит о такой же комфортабельной замене в гуманитарной сфере, они кричат о «подрыве основ».


5.1. Нужны ли гуманитарные ценности?

Конечно, нужны (об этом уже говорилось), но совсем те гуманитарные ценности, которые называют «иудео-христианскими» или «традиционными». Если считать, что объективного критерия качества гуманитарных ценностей нет (а «столпы» настаивают, что его нет), то критерий выбора - необременительность. «Иудео-христианские» ценности (в любой форме – ортодоксальной, протестантской, социалистической) крайне обременительны. Они нагружают человека имущественным и статусным фетишизмом, сексуальными комплексами, параноидным чувством вины и унижения перед социальными фантомами. Они требуют соблюдения исключительно неудобных и вредных для здоровья правил. Они искажают прагматическое знание априорным вздором о «дуализме материи и духа». Они, непригодны для модернизации – это уже никуда не годится. Их следовало бы заменить на любые (подчеркиваю – любые) другие, по принципу минимализма. Хоть заимствовать у таитян (благо, все описано у Хейердала). Но может, объективный критерий все же есть?


5.2. Есть ли объективный критерий?

Собственно, чем плохи критерии минимализма и возможности модернизации? Если гуманитарные ценности призваны обеспечивать социальную ответственность, там, где она не регулируется писаным правом, и взаимопонимание, там, где оно выходит за рамки простой экономики обмена, то этими функциями они и должны быть ограничены. Все остальное - просто лишнее, а значит – вредное, поскольку мешает своими предписаниями и запретами работе чисто прагматических ценностных систем, обеспечивающих научно-технический прогресс в гуманитарном смысле (т.е. повышение уровня и качества жизни).

Возражение против этого критерия с позиций «традиционные ценности создали нашу технически развитую цивилизацию» не принимается – объективной связи между иудео-христианскими ценностями и техническим развитием не обнаружено. Возражение «традиционные ценности сохраняют социальную стабильность» - тоже не принимаются, уж чего у нашей цивилизации нет, так это стабильности. Социальные катаклизмы в ней происходят каждые четверть века. То ли дело общество эскимосов, стабильное уже много веков – но там и прогресса нет, так что не надо гнаться за избыточной стабильностью.

Критерий в общих чертах найден (а детализацией критерия гуманитарных ценностей не стоит заниматься, это – не математика, здесь лишняя точность неуместна). Что дальше?


5.3. Технология гуманитарных ценностей.

Мы нечувствительно перешили от проблемы новой гуманитарной ориентации технологий и анализа гуманитарных ценностей к проблеме конструирования гуманитарных ценностей по тем же правилам, по которым конструируются материальные технологии. Это вполне естественно: ведь если гуманитарные ценности – социальное благо, то и создавать их надо по тем же правилам, по которым создаются все прочие потребительские блага.

Такой подход выглядит необычно, поскольку мы привыкли, что гуманитарные ценности как бы даны априори, а не являются продуктом технологии. Именно в этой привычке к априорности и содержится проблема. Мы знаем, что гуманитарные ценности возникли исторически, как искусственный продукт, психологически это сложно принять. Нам с детства вдолбили, что они «вечные», а не сделанные. Эта иллюзия мешает поступить с иудео-христианскими архаизмами «по законам революционной целесообразности».

С другой стороны, задача упрощается тем, что эта система ценностей уже не может жестко защищаться институтами власти – 150 лет революций и политических кризисов основательно поломали этим институтам клыки и когти. Нам надо пробивать в архаичной системе ценностей бреши везде, где она слаба: отрицать ее в социальных отношениях, не давать школе дрессировать в ее духе наших детей, и в любой ситуации предлагать альтернативные ценности – минималистские, гибкие и удобные для потребителей.

Только после замены архаичных гуманитарных ценностей на новые конструкции, соответствующие жизненным запросам потребителей, общество, как система, будет способно принимать адекватные решения. Привести общество к такому состоянию, на мой взгляд – очень достойная гуманитарная цель.

---------------
NHOT – New Human – Orientated Technologies (рус. НГОТ, Новые Гуманитарно – Ориентированные Технологии. Термин введен Андреем Гириным)


Глава 4. Top–utopia. Функция социальной мечты.
1. Сказка – ложь, но в ней намек…
2. Реализация переворота. Политэкономия и утопия.
3. Объективность и фикция в утопии.
4. Революционная ситуация 3-й волны.
5. Возвращаясь к полковнику Кольту
6. Революция де Сото. Города-призраки 3-го мира
7. Out of control. Трансутопия посткультуры.
8. Высшая мера общественной самозащиты.
9. Привлекательность и достижимость трансутопии.

Сейчас модно критиковать жанр социальной фантастики (или «утопий», в честь романа Томаса Мора) – но обоснована ли такая огульная критика? Ведь утопии известны с эпохи ранних государств и с того времени являются неотъемлемой частью организованной борьбы против «устоев общества». «Что бы не придумал утопист, его изобретение обязательно спорило с религиозным или государственным образом рая» (Кир Булычев «Падчерица эпохи»). Война правящих классов с утопистами не прекращается уже 5000 лет. И каждый очередной правящий класс ее проигрывает… Данная статья посвящена роли утопий в социально-прогрессивном и революционном движении, а также принципам конструирования утопий – в т.ч. для постиндустриальной эпохи 3-й волны.


1. Сказка – ложь, но в ней намек…


Всячески издеваясь над наивностью и внутренними противоречиями фантазий «о светлом будущем», критики совершенно упускают из виду тот факт, что человечество почти 5000 лет живет в обществе реализованных утопий. Такое положение дел является банальным следствием историко-материалистической теории (именуемой иногда марксизмом). Все исторически известные государственные системы построены по общему принципу: в них есть производящие и присваивающие социальные классы. Производящие классы создают предметы потребления (объективные ценности) и, обмениваясь ими по принципу встречной компенсации, обеспечивают свою жизнедеятельность. Присваивающие классы изымают часть предметов потребления, не предоставляя объективной компенсации.

Для обоснования такой практики в каждую эпоху приводятся некоторые умозрительные аргументы (от божественного права до священного права собственности), но суть от этого не меняется: вторая группа людей существует исключительно за счет присвоения труда первой группы, из-за чего первая группа живет бедно, а вторая – богато. Любые народные волнения начинается с констатации этого факта. Дальше - тривиальное решение: отнять у присваивающего класса инструменты государственного насилия и нажитые им богатства. Эту нехитрую процедуру проводил любой успешный мятеж производящего класса. И тут вставал вопрос: а что делать дальше? Ведь присваивающий класс осуществлял функции государственного управления, в т.ч. поддержание определенного общественного порядка.
Как правило, мятежники просто ставили своих лидеров на место смещенных правителей (надеясь, что те будут править справедливо). Но, получив власть, лидеры воспроизводили ту же классовую структуру общества, ради уничтожения которой и затевался мятеж.

К эпохе ранней античности, накопился достаточный исторический материал, чтобы интеллектуалы могли заняться проблемой: чем качественно иным, лучшим, можно заменить существующий социальный строй? Сочиняются фантастические повествования об идеальных государствах, якобы существовавших когда-то и где-то (в золотом веке или на далеком острове). Власть там справедлива, а простой народ – благополучен и счастлив.
Если повествование соответствует социальным ожиданиям производящего класса, то оно начинает распространяться, и лидеры очередного мятежа провозглашают своей целью построение именно такого государства-мечты. Другой вопрос – что из этого получается…


2. Реализация переворота. Политэкономия и утопия.

Одним из главных открытий марксизма был принцип соответствия производственных отношений уровню развития производительных сил. Общество, в котором реализован определенный способ производства, нуждается в адекватной социально-экономической организации и адекватном способе управления. По мере развития общественного производства, существующие социальные формации теряют адекватность, оказываются объективно обречены на уничтожение и замену новыми. Маркс считал, что каждому способу производства соответствует единственный адекватный вид производственных отношений. Но исторически известно, что один и тот же тип производительных сил может существовать в равновесии с разными вариантами производственных отношений. При каждой революции, уничтожающей старые производственные отношения, реализуется один из подходящих новых вариантов, т.е. в революционной обстановке возникает точка ветвления (бифуркации). Так, антифеодальные революции привели в одних странах – к либерально-буржуазным демократиям, в других – к социал-демократиям, в третьих – к номенклатурному строю, а в четвертых – к ультраправым диктатурам. Способ производства в социал-демократической Швеции и либеральной Великобритании одинаков, а производственные отношения разные.

Подготовка любой революции ставит перед ее лидерами вопрос: какие лозунги писать на знаменах, или, если ставить вопрос шире, какую из популярных утопий обещать народу. Американская война за независимость и Великая Французская Революция произошли в один и тот же период (1775 и 1789 соответственно), и объективно имели одинаковую цель: уничтожение реликтов феодальной формации. Но лозунги были совершенно разными: для Америки – христианско-унитарные, для Франции – социалистические. В результате надстройки в США и во Франции принципиально различаются до сих пор.

Ни одна революция не реализовала той утопии, которую обещала, но те или иные социальные ожидания заставляли революционных лидеров реализовывать тот строй из множества возможных, который ближе всего стоял к обещанной утопии. Но ни одна революция не могла бы технически совершиться, не опираясь на какую-либо утопию. При наличии объективного противоречия в сфере производства и управления, популярная утопия является необходимым условием мобилизации производящего класса на массовые акции гражданского протеста и силовое свержение существующего строя.


3. Объективность и фикция в утопии.

Типичный представитель производящего класса, не читает политэкономических трактатов (это скучно), но читает художественную литературу и публицистику (это увлекательно). Отсюда, стратегия массовой революционной агитации опирается не на объективные выводы политэкономии, а на яркие художественные образы, имеющие политический подтекст. Миллион людей, выходящих в один прекрасный день на улицу под теми или иными знаменами, руководствуются эмоционально-привлекательным художественным образом светлого будущего. Они верят в этот образ, а не в базис и надстройку.

Это, однако, не значит отсутствия политэкономического компонента в популярной утопии. Утопия потому и становится популярной, что описанный там образ личной, социальной, трудовой, экономической жизни представляется массовому читателю не только привлекательным, но и реально возможным. Читатель в общих чертах понимает, как бы он жил в этой утопии, и как бы все это работало применительно к нему. Каждый человек хочет читать про себя, т.е. ассоциировать себя с положительным героем книги.
Как остроумно заметил один комментатор, «утопия – это роман о том, как здорово могли бы жить хорошие люди, если бы прогнали всех плохих». Ожидаемая реакция читателя качественной утопии – это поиск лидера, который напишет соответствующие слова на знамени и скажет: пошли, наведем в стране тот порядок, который нам нравится.

Насколько адекватна такая реакция с точки зрения продвинутого читателя, который привык видеть не только то, что написано в утопическом романе, но и то, о чем там умалчивается? Ответ зависит от жизненных установок и социального статуса читателя.

Продвинутый интеллектуал-гуманитарий, более-менее устроившийся в жизни, придет от этой реакции в ужас «ни в коем случае, только не это!» (дальше много эмоциональных слов об антигуманном характере революций вообще и этой – в частности). Его ответ, если отбросить словесную шелуху, связан с его теплым местечком в культурной надстройке над базисными производственными отношениями. Если базис поменяется, то надстройка вместе с его тихим, относительно уютным мирком непременно рухнет.
Напротив, неустроенный в жизни продвинутый интеллектуал-гуманитарий будет в восторге оттого, что революционная утопия нашла живой отклик у читателей. Ведь за сносом старой надстройки (в которой он с его идеями не нашел себе места) последует создание новой. Возможно, тогда о сам и его идеи окажутся востребованы.

Продвинутый технический интеллектуал поведет себя спокойнее. Ни восторга, ни ужаса. Он вычеркнет красивые слова, переведет сюжет на язык кибернетики и скажет: автор, конечно, не пожалел сиропа (агитация, однако), но эта новая социальная машинка может работать гораздо лучше нынешней, ржавой колымаги. А как у нас дела с живой силой, боевой техникой и планом будущей структуры социально-экономического управления?
Технический интеллектуал не цепляется за базисные отношения и надстройку, он связан прямо с производительными силами, и любому режиму придется оплачивать его труд.
Конечно, он понимает, что любая революция, во-первых, содержит элемент риска, а во-вторых, даже в случае успеха, первое время будет довольно тяжело. Лучшая жизнь в условиях новой, прогрессивной социальной машинки, настанет не завтра, а через годы.
Но он понимает и другое: если некое развитие событий диктуется объективными закономерностями, то лучше не «ждать и догонять», а сразу включиться в процесс.


4. Революционная ситуация 3-й волны.

Тоффлер выделял три технологических волны, определявших радикальную смену способа производства и, соответственно, создававших революционную ситуацию. Аграрная волна (8 тысяч лет назад), индустриальная (300 лет назад) и информационная (возникшая в последней четверти XX века). 1-я волна разрушила первобытную общину и вызвала образование первых государств (абсолютизм с рабовладельческим строем). 2-я волна разрушила рабовладение, вызвав трансформацию абсолютистских государств в конституционные буржуазные. Новый присваивающий и правящий класс был принужден хотя бы формально считаться с интересами производящего класса. 3-я волна представляет собой самое значительное событие за последние 5 тысяч лет. Если 1-я волна привела к необходимости государств для социального регулирования, то 3-я волна снова делает их ненужными. Речь идет не о смене государственного строя (как при революции 2-й волны), а о ликвидации государства и переходе к другой технологии социального регулирования.

Что такое государство? Оно появилось после 1-й волны в виде шайки вооруженных разбойников, регулярно осуществлявшей грабеж аграриев на определенной территории.
Позже оно стало выполнять отдельные социально-полезные функции (суд, полиция, развитие территорий, денежное обращение, наука и образование). После 2-й волны государство притворилось увеличенным аналогом местного самоуправления, якобы существующим исключительно для блага населения. Были формально провозглашены экономические, личные и политические свободы, однако существо дела не изменилось. Государство продолжало взимать несоразмерно-огромные налоги с граждан, используя лишь небольшую долю собранного на общественные нужды. При этом, до прихода 3-й волны государство оставалось незаменимым в роли менеджера территории страны.

3-я, информационная, волна, создав новый производящий класс (когнитариат), новый способ производства (роботизированные системы с минимальной долей физического труда) и новый принцип управления (компьютерные сети), сделала объективно ненужной такую громоздкую социальную администрацию, как государство. На эту угрозу своему существованию государство ответило резким скачком численности своего аппарата (например, в США с 1980 по 1990 она увеличилась с 15 до 20 миллионов человек), массированным вмешательством в дела частных лиц, созданием искусственных угроз безопасности и ростом налогов. Дело «Иран-контрас» и дело «Фаренгейт 9/11» показали, что «глобальные угрозы» исламского терроризма, наркомафии и красного экстремизма финансируются из бюджетов развитых стран, и служат идеологическим инструментом обоснования новых повышений налогов (т.е. роста государственной эксплуатации).

По данным ОЭСР за 2006 г., индекс государственной эксплуатации (отношение налогов к валовому внутреннего продукта) в США индекс вырос на 1,3% ВВП - до 26,8%, в Великобритании на 1,2%, - до 37,1%. Сумма налогов в Великобритании с 1997 по 2007 выросла на 45 процентов. Для средней семьи это 6000 фунтов дополнительных потерь.

По мере развития информационных технологий, число госслужащих должно снижаться, а административные затраты государства должны падать. Но госслужащих становиться больше, а расходы растут, и в абсолютном, и даже в относительном выражении. Чем больше производительность труда, тем больше государство отнимает у работающих.
Одновременно с этим, сверхкрупные корпорации, банки, страховые компании и адвокатские объединения, чья элита практически срослась с государственной, дополнительно эксплуатируют работающих, навязывая им дорогостоящие услуги.

Сложились два присваивающих класса: правящая государственно-корпоративная элита и хронически нищий слой населения, который, получая подачки от элиты, закрепляет на демократических выборах структуру власти. Работнику все это обходится примерно в 70 процентов произведенного продукта (изымаемого через налоги и навязанные услуги). По мере роста производительности труда и сокращения доли работников, занятых в реальном секторе, индекс эксплуатации, возрастает. Государство теряет все социально-позитивные функции, вырождаясь в шайку разбойников, от которой оно когда-то произошло.


6. Революция де Сото. Города-призраки 3-го мира

Вышедшая в 1989 монография экономиста-аналитика Эрнандо де Сото «Иной путь. Невидимая революция в третьем мире» произвела в мире эффект мегатонной бомбы. Автор пересчитал на человеко-часы стоимость бюрократических процедур, требуемых современным буржуазным законодательством для реализации экономической свободы и права частной собственности. Он доказал, что демократический экономический порядок и принципы свободной конкуренции существуют только в «неформальной» экономике, которую в продвинутых развивающихся странах не успел задавить тандем государства и финансового капитала. В рамках легального рынка никакой свободы давно нет.

«Процветание компании в меньшей степени зависит от того, насколько хорошо она работает, и в большей - от издержек, налагаемых на нее законом», - пишет де Сото.
«Цена законности» для маленького магазина оказалась равна примерно 500 человеко-дням, для швейной мастерской - около 1000 человеко-дней, а для индивидуального строительство жилья – около 4000 человеко-дней (вдвое выше цены самого жилья). «Демократическая» власть не дает среднему гражданину ни заниматься легальным предпринимательством, ни даже самостоятельно обслуживать свои потребности.

В развитых странах Запада наступление на частные права шло постепенно, и люди в основном смирялись с каждым очередным ограничением свободы и инициативы. В продвинутых развивающихся странах Латинской Америки бюрократические барьеры были возведены в течении жизни одного поколения – и общество воспротивилось. До 40 процентов легального по сути бизнеса ушло в «тень», возник теневой рынок труда и жилья, и наконец – целые теневые муниципалитеты с теневым жильем и теневой инфраструктурой. Де Сото приводит фотографии жилых кварталов Сан-Пауло, не нанесенных ни на одну карту города – поскольку они возведены полностью нелегально. Жизнь этих кварталов связана с государством только через регулярные взятки, которые теневой муниципалитет платит полицейскому начальству за «ненаблюдательность».

Несмотря на нелегальность этих поселений, уровень преступности (в бытовом смысле) тут не выше, чем в легальной части города, локальная полиция работает исправно, а права «теневой» собственности на недвижимость фиксируются в реестрах «теневых» жилищно-эксплуатационных кооперативов (де Сото приводит фотокопии этих документов).
Открытые де Сото «города-призраки» - это естественный эксперимент по выявлению избыточных функций государства. Избыточными оказались практически все. Институты самоуправления жителей эффективнее и дешевле государственных институтов. Огромный объем дешевого ширпотреба, произведенного в этих городах-призраках, на предприятиях-призраках, имеет вполне приличное качество и находит спрос даже в развитых странах.


5. Возвращаясь к полковнику Кольту

Вернемся к развитым странам и 3-й волне. Работник 3-й волны не признает гуманитарных аргументов в общественных отношениях. Тут все имеет свой эквивалент, выраженный в числах (например, в рабочих часах или в деньгах). Если человек отдает какие-то реальные ценности, то он или получает за них эквивалентное возмещение, или не получает. В первом случае – все нормально, во втором – его ограбили. Общественное благополучие – это ценность. Хорошо, когда на территории чистота и порядок. Но какова его стоимость?

Работник 3-й волны не испытывает пиетета перед государством. Он рассматривает любую социальную администрацию, как фирму, обслуживающую его потребности и потребности его соседей по территории, за определенную плату. Абстракции вроде идеалов свободы, демократии, равенства и братства его не интересуют, он это не покупает. Он покупает конкретную возможность заниматься своими делами, защиту от конкретных неприятностей и конкретный комфорт пребывания на данной территории.
И он хочет знать конкретную цену всего этого в виде твердой сметы. Вот, к примеру, за «шведский стол» ресторан берет 20 евро, и ешь, сколько влезет. Ресторатор посчитал среднюю прожорливость посетителя, и установил цену. Это – честный бизнес. А государство за свой «шведский стол» требует с жителя проценты подоходного налога, и еще включает проценты другого налога в каждую его покупку. Это - нечестный бизнес.
Почему за равное обслуживание трудящийся должен платить больше, чем бездельник?

Рассуждения на тему общечеловеческих ценностей работника 3-й волны не впечатляют. Это – абстракция. Зато бездельники, пользующиеся «шведским столом» за его счет - это конкретно. Множество кабальных условий и дорогостоящих формальностей, которые требуется выполнить для открытия частного бизнеса – тоже конкретно. Из-за этих искусственных препятствий дешевые лавки исчезают, и приходится покупать в больших супермаркетах более дорогой, но менее качественный товар – это тоже очень конкретно.

Работник 3-й волны пытается уйти от несоразмерных платежей, а государство в ответ нанимает армию фискалов за 10 миллиардов долларов (бюджет налоговой службы США на 2007 год) и они начинает охотиться за работником, чтобы отнять его трудовые деньги.
Тогда работник 3-й волны говорит: «я это не покупаю, убирайтесь с моей земли». Здесь по законам жанра у него в руке должен появится «кольт», служивший пионерам Дикого Запада аргументом в спорах с охотниками за скальпами и торговыми агентами.


7. Out of control. Трансутопия посткультуры.

«Утописты более или менее тщательно расписывали порядок жизни в счастливом, справедливом обществе. Почти в каждой утопии есть полочки, на которых разложены проблемы: распределение богатств, труд, отдых, отношения полов и семья, воспитание и образование детей, права индивидуума и т.д.» (Кир Булычев «Падчерица эпохи»).

Что означает такая схема для нашего случая? Ясно, что работник 3-й волны воспринимает общество, как множество индивидов, и платную администрацию, которая организует для всех индивидов «шведский стол» социальных услуг с фиксированной ценой доступа. За пределами процесса пользования «шведским столом», он хочет жить так, как считает нужным, без всякого контроля. Его частные сделки касаются только тех, с кем они заключены. Его личные отношения касаются только тех, с кем они поддерживаются.
Пока он не нарушил ничьих материальных прав, не посягнул ни на чью личную свободу и не создал никому технической угрозы, он неприкосновенен для администрации.

Классическая утопия рисует интегрированную общину с культурными регламентами для всех сторон жизни, и доминированием единой морали над частными желаниями. В нашем случае все наоборот: община предельно дезинтегрирована и плюралистична, культура понимается лишь как сумма технологий производства и кооперации, а понятие единой морали вообще отсутствует. Вот почему схема названа «трансутопией посткультуры».

Центральным пунктом любой утопии является решение вопроса о собственности. До сих пор трансутопия поддерживала максимальную частную свободу, но здесь придется сделать «левый поворот». Ясно, что продукт труда принадлежит работающему индивиду, но кроме продуктов труда есть еще природные объекты – земли, недра и водоемы. Если значительная часть этих объектов окажется во владении нескольких частных лиц или администрации, это создаст техническую угрозу свободе всех остальных. Объем такого владения в трансутопии должен быть жестко лимитирован тем или иным способом.

Далее, понятно, что в трансутопии существует свобода частного предпринимательства, но возможность монополизации создает техническую угрозу свободе: «Свобода лишь пустой призрак, когда один класс людей может безнаказанно морить голодом другой. Равенство лишь пустой призрак, когда благодаря монополии богатые имеют право жизни и смерти над своими ближними» (Жак Ру, речь на заседании Конвента, 25 июня 1793). Метод совмещения права собственности с запретом на частную монополию известен: передача акций предприятия в управление публичному паевому фонду. Частное лицо сохраняет право на доходы от предприятия, но лишается возможности управлять им. Таким образом, нейтрализуется опасность политического влияния крупного частного капитала.


8. Высшая мера общественной самозащиты.

Есть еще одна опасность для трансутопии: административный эксцесс, т.е. использование социального администрирования для реализации de facto государственной власти. Здесь следует отметить: создание государства или его фактического аналога - это «социальная измена», наиболее тяжкое преступление, возможное в трансутопии.

Любая революция только тогда чего-нибудь стоит, когда может себя защитить. Весь ход новейшей истории показывает, что государственная власть преступна всегда и везде. Сам смысл революции 3-й волны состоит в демонтаже государства. Все социальные услуги в трансутопии реализуются администрацией, имеющей не больше прав и средств, чем это необходимо. Имеется исчерпывающий перечень возможных административных действий.
Любое административное действие любых лиц за пределами этого перечня считается социальной изменой, независимо от целей и объективных последствий совершенного.
Ко всем без соучастникам (даже если соучастие состояло в недонесении) применяется высшая мера социальной самозащиты – в общих чертах понятно, что это значит.

Для обеспечения таких мер необходим независимый орган контроля с приданной ему силовой структурой. Здесь не нужно изобретать велосипед – такой орган был еще в античных Афинах V века до н.э. Совет 500 (bule) избирался жребием, по 50 человек от каждого из 10 территориальных округов полиса. Совета готовил дела для Народного собрания, контролировал исполнение его решений, ведение всех общественных дел и расходование средств полиса. Совет мог судить должностных лиц и выносить приговоры (эти приговоры имело право изменить или отменить только в Народное собрание).
С тех пор никто не придумал более демократичной системы контроля. У жребия есть замечательное свойство: на него невозможно повлиять ни подкупом, ни агитацией.

Понятно, что опасность реставрации государства угрожает трансутопии не только изнутри, но и снаружи. В соответствии с законами утопического жанра, в описании трансутопии должны отражаться вопросы войны и мира. Специфика трансутопической внешней политики в том, что она рассматривает внешнюю угрозу, как разновидность обычной криминальной угрозы со стороны какой-то из иностранных государственных элит (государство по законам трансутопии рассматривается, как форма преступности).

Здесь тоже не надо изобретать велосипед, все уже придумано: «Израильские спецслужбы утверждают, что наиболее эффективными методами борьбы с террором являются «точечные ликвидации» лидеров радикальных исламских группировок, а также наиболее опасных боевиков. В последние годы подобные операции проводятся регулярно. Одна из первых «точечных ликвидаций» была осуществлена 19 июля 1956 года. Тогда взрывом израильской бомбы был ликвидирован полковник Мустафа Хафез - глава египетской разведки в подконтрольном Египту секторе Газы. Возобновились подобные ликвидации в 70-х годах прошлого столетия. Это произошло после того, как в сентябре 1972 года во время 20-й Олимпиады в Мюнхене боевики террористической организации «Черный сентябрь» захватили корпус в Олимпийской деревне, где проживала команда Израиля. Итог — 11 убитых спортсменов и тренеров. Тогда же израильский премьер-министр Голда Меир ввела в действие принцип неотвратимости наказания для террористов: она отдала приказ уничтожить каждого участника этого зверского теракта, сколько бы времени, сил и средств для этого ни потребовалось. Приказ был исполнен - никто из преступников не ушел от наказания». (Институт Ближнего Востока. К.А. Капитонов «Израильская практика «точечных ликвидаций»). В начале XXI века принципы точечных ударов (в т.ч. превентивных) по узловым точкам и фигурам террористических объединений были включены в военные доктрины США, Австралии, России и Индии.

Такой способ ведения войны с целью самозащиты, является наименее разрушительным, наиболее эффективным и самым экономичным из всех возможных, т.е. соответствует трансутопическим принципам прагматики в социальном администриовании.


9. Привлекательность и достижимость трансутопии.

Критики трансутопии могут привести множество аргументов, препятствующих ее полной реализации – и некоторые из этих аргументов будут, видимо, вполне основательны. Да,
трансутопия, как и любая утопия, недостижима. Таков закон жанра. Но если утопия становится привлекательной для производящего класса, то она начинает определять вектор революционных социально-политических преобразований. Таковы уроки истории.

Не надо, впрочем, сбрасывать со счетов и то, что практически все элементы социального устройства трансутопии реализованы уже сегодня – в эффективных городах-призраках 3-го мира, в просюмерских ассоциациях развитых стран, в прогрессивных военных доктринах, в антимонопольных актах, в системах негосударственных третейских судов.

Серьезным возражением против возможности даже приблизительной реализации трансутопии может служить сравнительно малая и постоянно снижающаяся доля производящего класса в структуре населения развитых стран. Наличие в группе присваивающих классов не только малочисленной финансово-политической элиты, но и огромной массы нахлебников, существенно отличает революционную ситуацию 3-й волны от аналогичной ситуации 2-й волны (эпохи антифеодальных революций, когда аграрные и мануфактурные работники составляли подавляющее большинство).

Конечно, эту проблему нельзя игнорировать. Но, с другой стороны, в современном мире силовой потенциал группы людей определяется не столько их численностью, сколько сочетанием организованности, технической оснащенности, наличием практических знаний и навыков, инициативности и целеустремленности. По этим признакам класс работников 3-й волны многократно сильнее присваивающих классов.

Фактически, Единственной действительно серьезной проблемой является нежелание браться за решение серьезных проблем. Если с ней удается справиться, то все остальное становится чисто технической задачей, решаемой обычными методами планирования и управления. Такое нежелание может иметь две причины:
1 - субъективно достаточное благополучие значительной части производящего класса
2 -недостаточная привлекательность утопии (трансутопии, в данном случае).

Первую причину успешно устраняют сами присваивающие классы. Элита – своим непрофессионализмом и беспрецедентным наступлением на экономические и личные свободы граждан (особенно усилившимся после кризиса 9/11). Нахлебники – своей жадностью и своей претензией на роль коллективного блюстителя нравов. Об этом свидетельствуют наглые, беспрецедентно агрессивные попытки не только ограбить работника, а еще навязать ему и его детям нормы морали, выгодные присваивающему классу, т.е. воспитать из работника добровольную жертву грабежа и унижения.

Вторую причину следует искать в недостаточной активности прогрессивных литераторов и сценаристов. От них зависит создание понятного образа свободного мира, в котором отсутствует моральный диктат «общественного мнения» и экономический диктат финансово-государственной олигархии. Мода ругать жанр утопии, видимо, не должна рассматриваться, как случайное явление. Эта мода насаждается правящей элитой, чтобы пресечь распространение идей, опасных для ее власти. Методы известны: финансовая и административная поддержка социально-беззубых произведений с одной стороны, финансовое и административное блокирование «не политкорректной» или «лево-экстремистской» художественно - футурологической литературы – с другой стороны.

С другой стороны, ситуация 3-й волны выгодно отличается тем, что средства массовой информации уже не могут полностью контролироваться правящим классом. Сеть интернет, как средство обмена данными, и персональный компьютер, как средство копирования информации, позволяет распространить любое произведение с огромной скоростью и практически вне государственного контроля. Так что дело только в личной воле и гражданской позиции прогрессивных тружеников литературы. Сейчас они имеют редкий шанс создать художественные образы, которые определят развитие цивилизации. «Вперед парни, вы же хотите, чтобы вас помнили!» (Звездный десант).


Рецензии
Автор предлагает создание идеального мира с превращением людей в роботов. Замятин уже показал такой мир. Да, это наше будущее. Роботы у власти, роботы на производстве и в хозяйстве, роботы в бизнесе и в семье, роботы в постели. А что делать, как спасти себя и как помочь своей семье, автор не говорит. Отдаёт читателя на растерзание и съедение хаосу интернета.

Демьян Димитриус   06.01.2023 18:08     Заявить о нарушении