Теория собачьего бреда. Гвоздь

- Вставай. Вставай! Встава-ай!!! Вставайвставайвставайвставайвставайвставайвставайвстава-а-ай!!! Вста...

Привычным движением Он смахнул будильник с табуретки, заменяющей прикроватный столик. Будильник, с грохотом разрывая мертвую тишину ночного дома, укатился куда-то в дальний угол. Стоп! При чем здесь, вообще, будильник? Какое-то время он просто лежал, прислушиваясь к собственным ощущениям. Тьма непроглядная. Он открыл глаза, но ничего не изменилось. Закрыл снова.

Что-то смутно беспокоило его. То ли голос, разбудивший его посреди ночи, то ли сон, этим голосом прерванный. Снилось что-то важное – в этом Он был уверен. Но чем больше напрягал память, тем больше расплывались смутные тени, рваные лохмотья сновидения. Резкий и противный незнакомый голос разогнал чуткий сон, как внезапный выстрел поднимает с насиженного места стаю птиц. И также невозможно было теперь собрать недосмотренный сон по кусочкам, вернуть на место, досмотреть, в конце концов...

«Да какого хрена» - мысленно выругался Он, злясь не то на голос, так бесцеремонно разбудивший его среди ночи, не то на себя – за то, что поддался. – «Да пошел на хер, с какой стати я буду вставать». Вставать ему действительно было некуда и незачем – стояла глухая беспросветная ночь и до утра еще было, как пешком до ближайшего человечьего жилья. А, значит, очень и очень далеко. Да и утро предстояло субботнее. Да хоть бы и понедельник – уже много лет не выходя за пределы дворовой ограды, Он давно перестал различать будни и выходные...

Заснуть не удалось. Внезапно проснувшийся мочевой пузырь безапеляционно заявил, что вставать все-таки придется. Выругавшись, Он опустил ноги на ледяной пол, от чего проснулся окончательно. Тапки, как назло, куда-то запропастились. Он слепо шарил ногами в темноте, а мочевой пузырь все настойчивей вопил о том, что ему необходимо опорожниться.
Как апофеоз полосы неприятностей, опять заныл гвоздь в голове. Откуда в его голове взялся огромный гвоздь, не знал и он сам. Он просто был всегда, сколько он себя помнил. Торчал из головы на добрых восемь сантиметров да иногда ныл, вот как сегодня, реагируя на погоду. Так ноют застарелые переломы у ветеранов войны, труда и пьяных драк. Он привык воспринимать гвоздь, как часть себя, тем более, что особых беспокойств стальная железка в голове не причиняла. Надо только следить, чтобы не цепляться гвоздем за притолоку, проходя в низкие дверные проемы.

Ноги наконец нащупали тапки. Он привычным жестом снял с вешалки старую армейскую шинель, постоял пару секунд в темноте, собираясь с духом. Наконец, решившись, он рывком распахнул дверь и шагнул за порог.

...И тут же об этом пожалел. Ночь моментально вцепилась в него своими ледяными щупальцами, забираясь под шинель и дальше, глубже, пробирая до самого мозга костей, ощупывая каждую клеточку.

Он встряхнулся, прогоняя холод, засунул руку в запахнутую шинель. Горячая струя, освободившись, мощным потоком устремилась вперед и вниз по дуге. Разрывая промерзшую темноту, кипящий поток с шипением вгрызался в невидимый с крыльца сугроб, пытаясь пробиться к земле. Издав вздох облегчения, Он оглянулся вокруг. Впрочем, увидеть удалось немногое. Небо, затянутое тучами напоминало плотное черное одеяло, без единого светлого пятнышка. Под этим одеялом спала земля, накрывшись с головой. Спала мертвецки, не видя снов.

Давление в мочевом пузыре начало спадать и вскоре последние капли упали на его тапки. Он еще пару раз дернул рукой, стряхивая остатки жидкости и спрятал член обратно в шинель. Постоял, глубоко вдыхая морозный воздух. Несмотря на пронизывающий холод, в дом возвращаться не хотелось. Тем более, что сон все равно покинул окончательно.

Он нащупал в кармане пачку сигарет, достал одну, чиркнул спичкой. Яркое пламя на мнгновение ослепило его, резанув по глазам. Он прикурил и щелчком отправил спичку в темноту. Огонек прочертил дугу и исчез. Окружающая чернота сожрала его также, как до того пожрала все остальное. Медленно втягивая в себя табачный дым, Он не сводил глаз с яркого уголька на конце сигареты, который медленно, но верно приближался к его пальцам.
Он оперся на перила и уставился в темноту. Где-то там впереди, за невидимым сейчас горизонтом – он знал – жили люди. Он знал об этом, хотя никогда не бывал там. Он боялся людей, как боятся неизвестного. Люди, в свою очередь, тоже боялись, а потому ненавидели его. Здесь, в этом доме тоже когда-то жили люди. Но это было очень давно.

В темноте раздался легкий шорох. Он вздрогнул от неожиданности, но тут же успокоился, увидев в темноте два светящихся желтых глаза.

- Что, Нигер, тоже не спится? – Нигером звали огромного черного цепного пса, единственное живое существо, которое пыталось хоть немного скрасить его беспросветное одиночество. Хотя возможно истинная причина была в том, что пес просто не мог покинуть двор, который его когда-то поставили охранять. И дело совсем не в цепи, которую он при желании мог запросто оборвать – он не мыслил своей собачьей жизни за пределами этого маленького мирка, он ощущал себя частью этого двора. Так наверное ощущают себя люди, зациклившие свою жизнь по схеме Дом-Работа-Дом. Они также всю жизнь сидят на своей собственной цепи, боясь сорваться, так как на воле им просто не выжить. Мало того, они гордятся тем, что цепь с каждым годом становится все короче – они называют это «вращаться в высших кругах». А в результате все их жизненное пространство ограничивается будкой, миской и неизменной цепью. И пускай цепь золотая, в миске говяжья вырезка, а в будке ремонт класса люкс – сути это уже не меняет. А цепь уже настолько коротка, что ее едва хватает, чтобы дойти от будки до миски. Впрочем, и желания идти куда-то еще уже не остается. Остается только спать, есть да лениво облаивать случайных прохожих, чтоб не вздумали посягнуть на тяжким многолетним трудом нажитое добро...
Сигарета прогорела до самого фильтра и обожгла пальцы, выдернув его из раздумий. Рука дернулась и окурок упал на крыльцо, почти сразу погаснув. В этот момент Нигер вдруг задрал голову вверх и протяжно завыл. К покойнику, мелькнула машинальная мысль и тут же ушла. Он открыл дверь и занес ногу над порогом. Вой стал еще громче и надрывнее. «Странный какой-то пес, голодный может? – подумал Он. – Ладно, утром накормлю...»

Вдруг голову пронзила резкая боль, словно мозги перемешали миксером – это гвоздь опять зацепился за притолоку. Он упал на стену и медленно сполз на пол, обхватив виски руками, словно пытаясь заглушить бушующий в голове ураган. Такое иногда случалось и он мог бы давно к этому привыкнуть. Но привыкнуть к такому невозможно.

Впрочем, кроме обыкновенной в таких случаях всепоглощащей боли, в этот раз было еще что-то. Что-то, чего Он никак не мог уловить. Словно миксер, перемешавший его мозги, выбросил на поверхность какую-то важную мысль, но Он никак не мог ее подцепить. Каждый раз, когда она уже была практически в его руках, мысль вновь ускользала, как рыба,которую пытаешься поймать голыми руками. Наконец Он ухватил ее и тут же его словно ударило током. Ему вдруг все стало понятно: что его разбудило посреди ночи, почему так отчаянно воет пес и, наконец, для чего в его голову вбит этот злосчастный гвоздь. Все тревоги и сомнения сразу ушли на второй план. Все, чем Он жил до сих пор, стало вдруг настолько мелким и несущественным, что он громко захохотал, задрав голову к давно немытому, закоптившемуся потолку.

Время пришло. Одним прыжком он преодолел комнату, распахнул шкаф, достал ящик с инструментами. Плоскогубцы, гаечные ключи, отвертки – все не то... Он судорожно перебирал инструменты, разбрасывая их вокруг. Есть! Он встал, сжимая в руке молоток и снова расхохотался. Собачий вой во дворе стал еще отчаяннее, еще надрывней. Нигер уже срывался на хрип, но продолжал свою непрекращающуюся Песнь Смерти, задрав морду к безлунному небу...

Удар!.. Еще один!.. Еще... Гвоздь рывками входил все глубже. Вот он с жутким хрустом пробил небо, пригвоздил язык к нижней челюсти, его острый конец вышел из подбородка. Рот наполнился солоноватым металлическим привкусом – не то гвоздя, не то крови. «Дело сделано» - появилась последняя мысль и тут же унеслась вслед за собратьями. Голова опустела. Ушла боль, унеслись мысли, в глазах потемнело... Он улыбнулся, молоток выскользнул из опустившейся руки, с глухим стуком упав на пол...

Нигер замолчал. Устало опустил морду на лапы, прикрыл глаза. Глухая безмолвная ночь снова вступила в свои права. Ни скрипа, ни стука, ни шороха на многие километры вокруг – только ночь и тишина...

- Вставай. Вставай! Встава-ай!!! Вставайвставайвставайвставайвставайвставайвставайвстава-а-ай!!! Вста...

Привычным движением Он смахнул будильник с табуретки...