Горение

На воре шапка горит.
 
На душегубе полыхает плащик.
 
На прелюбодее горят вельветовые брюки, не новые, с залоснившимися коленками, да и ширинка расходится.
 
На плавятся пуговицы на рубашке, рвутся носки в районе большого пальца, а пальто быстро покрывается катышками.
 
На чревоугоднике тлеют трусы. Тлеют себе и тлеют. Тлеют и тлеют. Зато жопке тепло.
 
На предателе горит шарфик. А с ботинками-то вообще беда: подошвы стоптаны, носки сбиты, стелька сопрела и как не просушивай – воняет дохлятиной какой-то. Шнурки рвались несколько раз. Но поскольку предателю лень вставлять новые, колупаться толстыми пальцами, пытаясь продеть их в узкие дырочки, он старые связывает вместе, отчего по всей длине шнурков образовываются узелки.
 
На запостившем в бложике картинку с очаровательным песиком горят лыжи. И чего одел?! А варежку-то и вовсе изговнякал.
 
На барде горит свитер. Пламя потихоньку съедает одного вышитого олененка за другим, распространяя с дымом тягучий смрадный запах въевшейся в волокна грязи, пота, репея и пролитого портвейна. Очки упали и треснули. «Где я?!» - испуганно залепетал бард, шаря руками в пространстве и жуя рыжую бороду с гнездящейся малиновкой. «В аду, бля!» - радостно возопил красномордый черт, выстукивая хвостом ритм и выпердывая мелодию «Мой арбат» Окуджавы.
 
На Джигурде баба горит. А Джигурда знай себе рычит что-то русофильское и довольно дрочит, глядя на себя в зеркало.
 
На Медведеве путин горит. Дышит жаром, как кусок раскаленной стали. И так уже впаялся, что хрен сотрешь. Так приходит Медведев на встречу бывших одноклассников. Те смотрят настороженно и осторожно так шепчут ему «Дим, у тебя там это… Ну, горит… Ты бы как-то это…» А что ему остается? Жмет плечами, как бы извиняясь, и отходит со стаканом в сторонку – хотя бы внутреннего путина потушить.