Ускользающее бытие

       Мне казалось, что я иду по дну аквариума,
       из которого выпущена вода…
       А. Грин

Её любимыми героями были люди волевые и страстные, вечно мучающиеся нравственными вопросами, вечно напряжённые, как сжатая пружина, и чрезмерно впечатлительные. И они почему-то всегда оказывались влюблёнными в ветреные создания – не важно, мужчины это были или женщины. Ветреные – не в смысле «ветра в голове», а в том смысле, что сами они были как ветер. Непостоянные, изменчивые и забывчивые, эти создания жили на лету, стремясь всё узнать и всем насладиться. Так воздушный поток несётся вокруг Земли, захватывая всё, что попадётся на пути, и нигде не задерживаясь надолго. Натуры богатые, духовно одарённые, они щедро отдавали себя миру, расточали по капле – каждому по одной. Принадлежали сразу всем и никому в отдельности. Любили так же…

Её избранником было ветреное создание. Это странно, потому что она точно знала, что предпочитает ветру солнце. Тёплое, материнское солнышко… Такое, чтобы зажмурить глаза и подставить лицо под его ласкающие прикосновения. Чтобы почувствовать себя защищённой, уверенной в завтрашнем восходе. Но выбрала она всё-таки ветер. Наверное, в этом виноваты были её книжные герои. Да и вообще, в её жизни было слишком много текстов, чужих и своих собственных. И слишком много лирики.

Оттого ли, иногда её охватывало беспокойное, непередаваемое ощущение: ей казалось, что она не существует, что она сама одна из книжных героев. Особенно тихими, тёплыми и тёмными вечерами, когда после дождя в мокром асфальте отражался свет фонарей. Воздух был свежим, наркотическим. Люди спешили по своим делам. Она тоже бежала мимо них – в магазин, за пакетом топлёного молока или слоёным печеньем. И вдруг – предательское чувство нереальности.

Она тянулась к вещам, как к спасительной соломинке. Окружала себя ими, любовалась – тонким фарфором и простой керамикой, строгой мебелью и кичевыми бабочками на холодильнике, картинами, книгами, обоями… Она создавала свой космос, упорядочивая пространство, заполняя его предметами. Натирала полы и зеркала. Стремилась придать материальности своему книжно-поэтическому существованию. Но вещи, к которым она притрагивалась, сами начинали терять материальность, наполнялись смыслами, одухотворялись и таяли.

Ей нравилось прикасаться – к людям, животным, предметам, осязать их тепло и близость. Нравилось вдыхать запахи ароматических масел, моря, влажной парной земли и осенней прели. Слушать шорохи и пронзительные крики птиц.

Её притягивали люди, не все – только избранные, с которыми было интересно. Ей хотелось ощущать их каждодневное бытие, присутствовать в нём реально, а не мысленно. Но невольно она облекала их в поэтические формы. И они ускользали, опасаясь оказаться втянутыми в зыбкий, завораживающий мир, или, наоборот, боясь разрушить его.

Её томило желание ощутить текучее сверкающее вещество жизни, почувствовать его плотность и вес. Но бытие распадалось под руками на крошечные ртутные шарики – неуловимое, непознанное.

Она была преданна своим близким, друзьям, верна своим вещам и привычкам. Поздним вечером ставила чайник на огонь и смотрела в тёмное окно кухни. Чайник кипел, окно затуманивалось, сквозь пелену просвечивало яркое близкое пятнышко – в доме напротив. Едва отстроенное, здание было пустым, лишь пара окон зажигалась в нём по вечерам, и на их светлом фоне, словно на сцене кукольного театра, медленно двигался человеческий силуэт, то появляясь, то исчезая за кулисами.

Часы негромко выбивали такт ускользающим минутам. Стены комнаты мерцали разноцветными точками, погружая в поэтическое забытьё. Слова сплетались сами собой в прозрачное полотно, сквозь которое проступали очертания реальности, лица, предметы. Круг замыкался…