Как я на журфак поступал. Фельетон

Как я на журфак поступал

...Помотавшись по разным редакциям, настрочив десяток-другой произведений, я вошел во вкус.

-- А не завести ли тебе, Шура, журналистские корочки? -- задавал я себе вопрос. Раз уж жизнь так сложилась, что с завода меня в свое время сократили, а в журналистике я пригрелся, то почему бы мне не узаконить свои с нею отношения: не пополнить первое инженерное образование вторым гуманитарным?

-- Хватит уж бездипломным мыкаться, самоучкой представляться -- не пора ли в университет податься? -- эта дерзкая, как потом оказалась, мысль накрепко засела в моем мозгу.

С каждым днем она (мысль) приобретала всё более конкретные очертания.

-- А почему нет? -- раздумывал я, возвращаясь июньским вечером домой после многочасового сидения в архиве.

-- Разумеется, да! -- окончательно решил я, вскочив на подножку отъезжавшего автобуса. Подпрыгивая на заднем сиденье, я прикидывал, как буду распределять время между работой и учебой. Утром, торопясь вовремя сдать материал о первом революционном поэте нашего города, я все же забежал в университет и узнал расписание экзаменов.

Тест по истории сдал нормально, за сочинение тоже сносную оценку получил, а вот с творческим конкурсом заминочка вышла. Притащил туда все свои серьезные вещи -- на исторические, значит, темы. Назавтра вхожу, улыбающийся, в университетские двери, на листочек с баллами гляжу и... тихо ахаю: "Вот тебе на, за все опусы -- только ноль без палочки!"

-- Не знаю, не знаю, -- с усмешечкой сказала хорошенькая секретарша. -- Работы Пал Палыч В. оценивал -- один из авторитетнейших журналистов нашего города. Да вон он и сам идет!

Музыкальный критик и любитель стихов, эстет В. шагал по холлу. Я взял себя в руки и подошел к нему.

-- Так вы, батенька, поклонник революционной поэзии? И фильмы советские вам нравятся -- с их примитивными сюжетами, положительными героями, сусальными мелодиями?! Нет уж, хватит! Накушались! Давно пора приобщиться к современной западной культуре с ее вниманием к отрицательным сторонам жизни (ведь все мы не без греха!), тонким анализом пороков и высокохудожественным описанием страдающего человечества! -- Презрительно кривя губы, Пал Палыч разразился длинной цветистой речью.

Мне стало обидно. Почему, накушались-то? Пусть В., если хочет, перец с горчицей хоть ложками хлебает, но не все же такие изощренные гурманы!

...Нужное количество баллов я всё же набрал, и в университет меня приняли. Придя в первый день на занятия, я, наконец, понял, что значит "феминизация общества". Неженской профессии журналиста учились одни девчонки, а преподавали ее только дамы! Главным же экспертом творческой деятельности факультета был всё тот же ценитель изящного В. Между прочим, мне удалось выяснить и его гастрономические вкусы: высший балл на творческом конкурсе получила заметка из стенгазеты бывшего Дворца пионеров о способах засолки патиссонов.

Надо признаться, что диплом журналиста я так и не получил: бросил журфак после первого же семестра. Не выдюжил, думаете? Отнюдь! Просто проучившись там пару месяцев, сделал вывод, что, несмотря на свое первоначальное техническое образование, буду пообразованнее многих тамошних преподавателей. В начале своего студенчества я закрывал глаза на постоянное приписывание лермонтовских стихов Пушкину: ну что ж, думал, перепутали по рассеянности -- с кем из журналистов такого конфуза не случается. Я не обращал внимания даже на систематическое утверждение, что повесть Сэллинджера "Над пропастью во ржи" написана Фицджеральдом.

-- Да это вроде газетной опечатки, -- внутренне оправдывал я своих педагогов, -- К тому же, немудрено нам, так долго оторванным от ценностей мировой цивилизации, одну американскую фамилию употребить вместо другой!

Но вот однажды кумир не одного поколения студентов, за глаза называемая "самой умной теткой на факультете", рассказывала нам о Карамзине. "Что он написал?" -- спросила она аудиторию. Я, как любитель древностей, назвал, конечно, "Историю Государства Российского". "Да нет, это другой Карамзин, -- возразила ученая дама. -- Вы говорите об историке, а я имею в виду писателя, автора "Бедной Лизы". Это -- два разных человека"...

Вернувшись домой, я измерил температуру (она оказалась нормальной) и на всякий случай заглянул в словарь. Карамзин был на месте, он был един и неделим -- автор "Истории Государства Российского" и "Бедной Лизы". Я захлопнул книгу, прилег на диван и задумался.

-- Может, то была метафора! -- вдруг осенило меня. Может, она хотела сказать, что человек, так же, как река, никогда не бывает одним и тем же. Каждый раз, творя новую книгу, он преображается, перерождается и, в какой-то степени, отрекается от себя прежнего. ...Но почему тогда Карамзиных всего лишь два, а не три, четыре, пять... Вышел зайчик погулять...

Насвистывая, я стал машинально загибать пальцы. Поняв, что начинаю сходить с ума, включил радио, чтобы отвлечься. Как назло, вместо так любимых В. композиций Элвиса Пресли, там передавали памятные даты истории. Передачу вел единственный выпускник журфака за последние десять лет (все остальные, как вы понимаете, выпускницы) Егор Л., чей портрет украшает факультетскую почетную доску. "Колокол" Герцена разбудил декабристов", -- с издевательским пафосом произнес Егор. – Лучше бы они крепко спали.
Я застонал, и снова схватил градусник...

С того самого вечера я не хожу на занятия, не слушаю радио и не смотрю телевизор. Всё свободное время я посвящаю изучению жизни Герцена, которому во время восстания декабристов было 13 лет.