Мне нравится сидеть на кухне

       МНЕ НРАВИТСЯ СИДЕТЬ НА КУХНЕ


Тот день не предвещал ничего хорошего: денег не было на пятничный концерт, и я выехал в город. Подвез скаредного банкира за стольник, потом щедрую домохозяйку за 300, а третьим был худощавый парень, который стоял на обочине с банкой пива.
Он был в отличном настроении, и казался круглым счастливцем в этом чокнутом городе. В машине он вольготно откинулся в сиденье и начал трепать языком.
- Шикарная музыка! Сейчас такую не найдешь. Настоящая редкость! – его левая рука отстучала ритм, а правая поднесла банку ко рту. Парень отхлебнул пива, а потом, секунду подумав, допил содержимое залпом и сжал жестянку в кулаке, - Я Александр. Саша. Шура. Санек. Как удобно. Кому как нравится.
- Глеб.
- Как тебе погода, Глеб? Я вижу, ты любишь блюзы, Глеб?
- Это погода мне нравится. Я люблю блюзы.
- А ничего, Глеб, что я навеселе?
- Ничего.
- Я уже четвертый день навеселе.
Я сочувственно покачал головой. Четыре дня – это многовато.
- Не могу остановиться, и не хочу, откровенно говоря. Так бы всю жизнь и отдыхал, не работая. Пил бы пиво и щурился на солнце. И вообще. Было бы моей работой – всё время отдыхать, - сказал попутчик мечтательно, - Я бы платил за это здоровьем, а мне бы – деньгами. Здорово придумал, да Глеб?
Я ухмыльнулся.
- А ещё бы лучше, чтобы не работал никто. Все бы только отдыхали!
- Ну, это не возможно, - я решил вставить фразу.
- Почему?
- Откуда возьмется коньяк, который все будут пить?
- Хм, - парень скривил рожу, - Вот так задачку ты поставил. А я знаю! Его бы делали те, кто хотел бы этим заниматься! Кто хотел бы по-настоящему гнать коньяк всю жизнь!
- А кто бы убирал дерьмо?
- Люди, которые хотят заниматься этим.
- Вот только всё дело в том, - ответил я, - что все хотят отдыхать и веселиться.
- Да-а-а, - протянул парень, - А если вообразить по моемУ, что не возможно, ты прав, то и деньги можно отменить. Убери, пожалуйста, моё дерьмо, а он только и рад! Слушай, со мной произошел такой интересный случай, - вдруг поменял тему клиент, - Вчера в моем кошельке было 4 тысячи, а сегодня утром я обнаружил только две. Ума не приложу, куда они могли деться.
Я улыбнулся.
- У меня ведь сегодня еще ужин с Таней, видать самому придется пить голый чай, но я не унываю. Такая жизнь по мне, и мне глубоко плевать, что я худой.
- Манежная площадь, - ответил я, - понимаю, но с тебя 250, Шурик.
Он беззлобно оскалился.
- Голый чай и обратно на метро, - Саша протянул деньги, - Ты, кажется нормальный парень, но взвинченный какой-то. Видать давно не отдыхал, бомбишь?
- Да, - я пожал плечами, подсчитав, что на билеты не хватает еще половины.
- Я к чему. Всё же на метро с Танечкой не хорошо. Давай я позвоню. Если будешь неподалеку, обратно за столько же поедешь?
Мы обменялись телефонами. Я уже включил первую передачу и на прощание услышал:
- Ты еще увидишь, как мы будем тискаться на заднем сиденье. Сегодня вечером Танечка будет моей!
Я пожелал ему удачи.
Я пожелал ему удачи, и она тот час вернулась ко мне в виде странной женщины, отвалившей мне Пятихатку за треть Садового кольца. Она была странной именно тем, что отвалила Пятихатку. Всё-таки эта ишачная работа порой подкидывала сюрпризы. Иногда удавалось заработать легкие деньги на вино, травку и развлечения. Ну а жилье, одежда и еда с хорошим чаем пока были родительской прерогативой. В свои 24 я по прежнему висел на их шее. Больших угрызений совести я не испытывал, но деньги было брать все же не ловко. Перед уходом завязываешь шнурки по три раза, ожидая, когда мать вспомнит и полезет в кошелек. Не ловкость, однако, была не большой помехой – деньги я брал исправно.
Родители конечно помогали. Мать моего лучшего друга однажды сказала: «Моя задача сейчас – лоббировать интересы сына». Интересы сына упирались, как ни крути, в энную сумму денег, поэтому сначала мы пили пиво, потом вино, затем виски, пока лавочку не прикрыли. Мы перегнули палку.
Однако, проблем с жильем, едой и одеждой по-прежнему не возникало. Что у меня, что у друга. Ну а вино, травка и развлечения были на наших плечах.
Подрабатывать медбратом я уже не мог. Как ни странно, раздолбай, закончивший медицинский с дипломом врача в руках, не имел права работать медсестрой. Государство растило врача, а он будет утки таскать? Не правильно.
Да и вообще не хотелось графика работы, вот я и бомбил, когда хотел или была нужда. А по сути дела, я опустился еще на одну социальную ступень.
Машина, которую купили родители, выручала меня. К тому же она служила мне чуланом. Ведь у каждого человека должен быть чулан, в котором он делает свои грязные делишки. В моем случае для него очень подходили попытки писать и хлам тонированная восьмерка, темные стекла которой лишь отражали любопытного, принуждая обратить внимание на себя. Очень гордый и независимый автомобиль, который скрывал очень гордого и независимого человека, как тому казалось. На счет человека можно было спорить, но авто вело себя по настоящему строптиво, не заводясь в самые нужные моменты.
Около одиннадцати позвонил Саша. Я, чертыхаясь, кружил по Садовому кольцу. Бомбилы опережали меня. Человек ещё и руку не успевал поднять, как они были тут как тут. Когда же очередная раздолбанная колымага опередила меня, и я увидел победный взгляд бомбилы в его зеркале заднего вида, я не выдержал и показал ему средний палец. Проклятый город, подумал я. Дерьмовые ценности и нравы. Сам становишься таким же: озлобленным и нервным, уничтожая оставшееся хорошее убожеством точечной застройки.
Вот бы переехать на Волгу, жить там спокойно, иметь любимую девушку, любимого друга и мечту.
Я подъехал к Пирогам, выключил мотор и начал ждать. По радио говорили об инфляции и пробках.
Саша с Таней появились в скором времени. Они вышли из заведения, и он, завидев меня, сдержанно махнул рукой, тот час, сунув ее в карман. А она шла гордо и обособленно. Желтая шкурка банана в ее руке здорово перекликалась с юбкой до колена. Желтый цвет был ей к лицу. Симпатичная девушка, подумал я, встретившись через лобовое стекло с ее напряженным взглядом.
Саша открыл дверь, откинул переднее сиденье, чтобы можно было сесть назад, и, чуть отступив, дал дорогу Тане. Она сказала:
- Давай пролазь. Я что ли там буду сидеть?
Он послушно пробрался, а она резко откинула сиденье обратно и уселась вперед. Теперь Саша не казался круглым счастливцем и даже не дураком, он был как все. Пока ещё он был как все.
Таня аккуратно положила шкурку банана себе на колени. На ней был записан номер телефона и имя – Коля.
Я повернул ключом, но машина не завелась. Таня прыснула, повернулась назад и сказала:
- Саша, милый, так всё с тобой. Ты даже такси нормально вызвать не можешь, неудачник.
Он был ужасно подавлен и угнетен.
- Извини, дружище, - сказал я, а он ответил:
- Я хочу нажраться. У тебя бывает чувство, когда ты хочешь нажраться?
Вместо ответа я вытянул на себя подсос, повернул ключом и поддал газу. Машина завелась.
- Бывает, - ответил я, - но подожди. Может пока ещё не время?
Я намекнул ему на то, что я завелся, а значит он не такой уж и неудачник. Всё образумится, просто небольшая ссора.
Саша глубоко вздохнул.
- Пока я отходил в уборную, она познакомилась с официантом и записала номер его телефона. Да так, чтобы я видел. Разве я не могу хотеть после этого нажраться?
- Я же сказала, - сказала Таня, - Нам не быть с тобой вместе. Никогда. Ты слишком худой и вообще пьешь. А Коля спортивный, и он ОЧЕНЬ галантный.
- Он официант! – воскликнул Саша.
- В нем есть что-то мужское. У него есть стержень.
- Ах, стержень! – вспылил Саша, - Ты хоть понимаешь, о чем ты говоришь? Какую пошлость ты несешь?
- Остынь, - распорядилась Таня, когда ее слегка пригнули.
- Куда ехать-то? – спросил я.
       Оказалось на юго-запад, почти ко мне домой. Я тронулся и включил по громче радио джаз – понизить градус. Ехали нормально, пока Таня не обернулась назад:
- Успокоился?
- Успокоился. Только проблема никуда не делась.
- А ее и не было. Не буду я с тобой никогда!
- Командир, останови машину!
Я сбавил ходу, но продолжил движение.
- Ну, кому говорю! Останови машину!
Я подъехал к обочине.
- Дай я вылезу! – сказал он Тане.
Она секунду обдумав, аккуратно открыла дверь и вышла. Он взвинчено вылез следом.
- Пока, - сказал он, - Я ухожу.
А потом чуть вопросительно:
- Я ухожу?
Его руки ей Богу дрожали, он весь трясся. Мне стало жалко парня. Днем я ему завидовал. Таня же была не прошибаема, как камень.
- Уходи, - она пожала плечами, посмотрела последний раз ему в глаза, села на место и захлопнула дверь.
- Поехали, - сказала она.
Я не мог надавить на газ, глядя на Шурика.
Его била крупная дрожь. Подул резкий ветер. Шурик извлек из-за пазухи бутылку и запрокинул голову, как пианист. Его заколотило с удвоенной, с утроенной силой. Ветер стучал в сердечную сорочку, и его прекрасное сердце в алкогольном рассоле дохлой диастолы шипело, как Венечки: иди и напейся, иди и напейся, как сука.
- Поехали, - повторила Таня.
Я, скрепя сердцем, надавил на педаль, а Саша сел на тротуар и заплакал.

Пару километров проехали молча.
- Я покурю? – спросила она.
- Пожалуйста.
Я протянул зажигалку. Надо быть с ней аккуратнее. Вот как она дверь открывает, так с ней и надо обходиться.
- Угостишь сигаретой?
- Бери. Который сейчас час?
- Полночь.
       Мы закурили. Мы ехали с ней по ночному городу и курили.
- А какая завтра погода? – спросила она.
- По-моему, дождь.
- Понятно. А какие есть еще общие вопросы? – спросила Таня.
- Моя кухня здесь неподалеку. Может, заедем на бокал вина?
Она посмотрела на меня оценивающе. Скокетничала чуть заметно глазками, но я уловил.
- Так сразу и на бокал вина? К незнакомому мужчине? Опасно. Да и потом, какое тебе вино? Ты за рулем.
- У меня кое-что и другое есть. Могу не пить, - ответил я, завернув во двор.
       Выйдя из машины, она швырнула банановую шкурку в сторону урны, но промахнулась.
- А как же Коля? – спросил я.
- Ты поверил? Я это придумала. Сама написала, чтобы с Сашкой порвать.



При более близком общении, Таня оказалась из тех, кто любит почесать языком. На этом они сходились с Сашей. С ней оказалось легко. Я никак не утруждал себя. Она сидела с бокалом вина за чистым столом, а я готовил чай. Радио джаз было фоном.
- Так что у тебя помимо вина есть?
- Трава и гашиш.
Она улыбнулась. Она была мне симпатична. Светленькая. С волосами до плеч и игривыми глазами. Мне нравились ее глаза и попа, но попа нравилась больше. Задница смотрелась восхитительно, а в глазах надо было искать душевный мир. Мне не хотелось.
- А девушка у тебя есть?
- Есть.
- Значит у тебя есть трава, гашиш и девушка?
- Да.
- Тебя не смущает, что ты ставишь её в один ряд с куревом?
- Это ты ставишь.
- Это здорово, что ты мне не соврал про девушку. Любишь её?
- Люблю.
- И тебе не стыдно приглашать меня ночью?
- Давай не будем вот это всё, - я скривился, - Так трава или гашиш?
- А что ты ей скажешь?
- Ничего. Я промолчу. Трава или гашиш?
- А если она узнает обо мне и спросит: кто я и где мы встретились? – не унималась Таня.
Я задумался.
Где, где встретились? Не так уж это и важно: старые знакомые или друзья детства. Нет, ты настаиваешь? Тогда друзья детства. Давай, без «ах, даже так!», я же люблю тебя, Соня.
Главное, чтобы людям было друг с другом хорошо, ведь так? Поэтому все эти вопросы – «где, где встретились?», будут элементарно засорять текст. А ты знаешь, я уже вышел на тот уровень, когда не могу себе этого позволить. За каждое слово отвечаю, ну не хочется мне лишний раз краснеть, не хочется.
- Трава или гашиш? – спросил я в третий раз подругу детства Таню.
- Давай гарик. Слушай, Глеб, ты часто куришь?
Я пожал плечами, вылил из пластиковой бутылки минералку и прожег внизу дырку. Достал из коробка плюшку, положил ее на прикуренную сигарету и просунул в отверстие. Дымоход пошел.
       Таня приняла приготовленную порцию, открутила крышку и вдохнула весь дым за долю секунды, глазом не моргнув. Мой кот уставился на нее, а она, выдохнув дым ему в морду, сказала:
- Что котяра тоже хочешь?
Мы выкурили по две плюшки, а потом пили чай, и речь зашла о музыке. На музыке мы отчасти сходились, не так чтобы очень, но всё же. В том плане, что она, конечно, не слушала Шуру Каретного, но и ни одну группу из моей десятки тоже не слушала. А вот за Кустурицу мы оба подняли руки. Только ей нравились фильмы, а мне, то, как они играют с Бреговичем. Я поставил их, и музыка, наконец, вышла из разряда фоновой на что-то большее. Но Таня опять начала трепать языком, я начал скучать и предложил:
- Знаешь что, может, давай пойдем в ту комнату? Там же музыкальный центр! Включим его. Посидим, послушаем, поговорим. Так более…
- У меня такие закрадываются мысли сразу…
Я посмеялся для виду, хотя не было ни смешно, ни в мыслях.
- Нет, - я усмехнулся, - но просто сидеть всё время на кухне…
- А тебя парит сидеть на кухне?
Почему-то хотелось прилечь, наверное, из-за гарика, который веселит выспавшегося человека, а сонного седатирует. Так вот мне откровенно хотелось спать, но Таня явно решила, что в темной комнате я полезу к ней под юбку. Хотя я не имел ни фантазий по этому поводу, ни вопросов: каким образом, как мы будем смотреть утром друг другу в глаза, стоит ли, ни ответов на них.
- Тебя парит сидеть на кухне.
- Да нет, могу ещё и посидеть, - говорю.
- Мне нравится сидеть на кухне.
- Ну, давай.
- И ещё, Глеб, - сказала она чуть спустя, - я кое-что хочу у тебя сразу спросить, чтобы мне не напрягаться. А то мало ли, загонюсь ещё. Ты ничего не думаешь? Мы просто общаемся сейчас, как друзья. Ни о какой интимной связи и речи не может быть.
- Нет, не может быть.
- Ты об этом не думаешь?
- Нет.
- Честно?
- Честно.
- Правда, правда?
- Правда. Теперь уже точно: правда, - ответил я, представив ее голой.
- Хорошо. Ну, не то, чтобы хорошо: меня как женщину должно это обидеть.
Здесь я подумал: стоп! По-моему, ты только что обидела меня, сама не заметив.
- Но я просто хочу расставить точки над «И», - продолжила Таня, чтобы голову тебе не морочить.
- Я не морочусь.
- Это хорошо. Хорошо, что мы друг-друга понимаем. Всё в порядке? Я тебя не загоняю? Просто ты молчишь всё время. Я не знаю, может, ты просто не привык ко мне? Но я что думаю, то и несу.
- А!
- А ты очень хороший, ну, с тобой интересно. Не дебил.
- Не дебил. Спасибо.
- Ну, - Таня махнула рукой, - ты меня не правильно понял.
- Да нет же: ты не правильно сказала.
- И всё равно: это скорее лесть, чем оскорбление. Тебе должно быть лестно.
- Ага, что не дебил, - повторил я.
- Ну, что ты прицепился?!
Мы замолчали, а я думал: каким же образом? И как утром мы посмотрим друг другу в глаза? Вообще, стоит ли?
- Слушай, мы же расставили точки над И, пойдем музыку послушаем? – сказал я, решив, что то, как мы посмотрим друг другу в глаза – не так уж и важно, но всё же не стоит, потому что каким образом – сам черт не знает.
Мы перешли в желанное помещение, и уже на второй песне я заснул в диване.

       А утром, когда она уходила от меня, я повернулся и посмотрел ей вслед. Я бросил взгляд на её уходящую задницу, и понял, что задница была очень даже требующая. Сама по себе. Созревшая задница, которая желала получить свою порцию крепких мужских сжиманий, может быть даже шлепков, но которая говорила: нет, нет, нет.
       Из принципа.
       - Ах, вот кто ты есть, Таня! – подумал я, - Гордая, уходящая задница – вот ты кто!
       Она так и не обернулась. Гордость. Мне было смешно.
       Вечером я позвонил Саше. Он сидел всё там же, на тротуаре и плакал. Я съездил за ним, забрал, и, подъезжая к своему дому, остановился у магазина.
       - С тебя бутыль, размазня, - сказал я ему.
       Он купил текилу.
       - Постой. «Голый чай и обратно на метро». Откуда деньги?
       - Так, когда я вышел – я же не платил. Вот и сэкономил.
       На кухне мы распили текилу как полагается: с лимоном и солью. Но дружок мой быстро спёкся. Наплакавшись и налакавшись, он свернулся калачиком на диване и заснул, причмокивая ротиком.
       Я смотрел на него и думал: какого черта мне угораздило притащить его к себе?
       Утром он уходил от меня лениво, после двух кружек чая и чашечки кофе. Всё чего-то медлил. Выкурил сигарету. Одну, вторую. Я смотрел на него и тер глаза.
       - Ты хочешь, чтобы я побыстрее убрался? – спросил он.
       Я кивнул.
       - Я никому не нужен, - сказал он.
       Я открыл входную дверь, и в квартире поднялся страшный сквозняк. Он взъерошил наши волосы, мы улыбнулись и расстались всё же на хорошей ноте.