Птички-булочки

Начиная это повествование, мне бы хотелось вспомнить о тех, кто что-то в себе не понял, где-то ошибся и в ком-то разочаровался. Поддержать их и сказать: "Ребята, это всего лишь было вчера, завтра будет лучше".

Если вспоминать о прошлом, то лучше всего это делать в давно знакомом месте, распивая что-нибудь терпкое, с компанией таких же как ты, потерянных. При этом, чтобы с уверенностью можно было сказать: "А ведь мы что-то пережили вместе".
Так и случилось.
Погожие августовские дни ещё не прилипали паутинками лиц, а стрекот цикад уже не вызывал раздражения, лето подходило к концу. Вечер скользил по улице мягко, незаметно, цепляясь за ветви, листья, и безнадежно застревал в кустах шиповника. Теплые ступени парапета, потускневшая надпись "Добро пожаловать", и пара слов, о чем вспомнить. А вспоминалось о давнем, когда ещё кто-то даже не пытался запоминать, а кто-то уже умудрился забыть. Ностальгия так ненавязчиво кружила, что было удивительно-приятно за ней наблюдать: спускалась солнечным, клевала темное содержимое стакана, вспыхивала пурпуром, и темно-лиловым тяжело удалялась за горизонт. Девочка эмигрант явно что-то потеряла, мы даже вместе пытались понять что. Долго мудрили, пускали струйки дыма, отпивали, делая задумчивые лица, при этом мысли куда-то разбегались, но догонять их было слишком нелепо. И вывод подкрался как-то вдруг, совершенно просто и немного горько, осознав нас мыслью: "Это теряют все, кто-то осознает эту потерю, а кто-то нет. Но кому-то даже не суждено понять, что так бывает." Её потрепанная виза долго изучалась вдоль и поперек, странные штампы, орнамент, затертая до двух голограмма непонятной родины. Мы точно знали это место на карте, и она, и я, и девочка-облако, которая проплывала мимо. Но эти карты исключила новая земля, как память о старой, их больше нет. Терпкого становилось меньше, а мысли как-то странно ломались, девочка-облако проливала дожди, которые невыносимо смывали вкусы. И обрывками фраз мелькали истории о девочке-птичке и девочке-булочке, что так и не вернулись. Странные недопонимания, разбитые теплые, и недоверие сплетням.
Вечер ускользал, звездное тянулось ночью, скрадывая упругости и шероховатости. Город становился звуком, огни тускло мерцали в неровностях зноя, ускользая далеким сиянием вечера. Девочка-облако проливалась последним, на сегодня, дождем, а эмигрант сидела и открывала в ладонях свет новой страны, без которого уже просто не могла.
Ночи бежали напролет, вечера скрадывало сумеречным, ах, яркое дня было утрачено без воротничков.
И более терпкое становилось слаще, в воздухе звенел холод тихого берега. Мальчик-никитка, чем-то беззаветным мерил терпкое, рассуждая над логикой. Берег тянулся к темноте живущей под мостом, мимо проходило людское, а по ту сторону расцветал бутон фонаря.
Что-то вливалось, оставаясь незатейливой мыслью, рождаясь новым, уходящим к живущей под мостом. В ладонях рождался свет, а мальчик-никитка, все также самозабвенно рассказывал, пробуя терпкое. Если бы не мальчик-асфальт, история продолжалась бесконечно, но он пришел. А с ним пришла и пара трудностей, наверное, слишком простых, так как простота, порой, все слишком усложняет. Борьба за полноту смысла была с треском провалена. Девочка-некошка, громко прыгнув, сложилась в неё карточным домиком, прикрывшись проделками девочки-лягушки. И мальчик-никитка, с неумолимой горечью в глазах, смеялся и жеманничал в унисон. Мальчик-асфальт дарил новое приключение, позвякивая пониманием реальности. Они скрылись, оставив смятые простыни красоты и вкуса, разбросав вдоль берега логику, что уходит в темноту под мостом.
А ведь что-то мы пережили вместе.