Лирика филосовская Сборная

Без пафоса, без щёк надутости,
Блавадской и без прочей глупости...


Содержание

С криком мы приходим в мир
Наследье прошлого - бессмертия залог
Всё потому, что людей я слушал, а жил иначе
Хороший человек – плохой поэт
Ум - чело, время - век. Умоврей это нечто
Убивать тебя будут такие же люди
Я не знаю как вас, а меня красота не боится
Любовь и голод, господа, господствуют над миром
Не умею я жить в этом мире для счастья открытом
Большая наша маленькая жизнь
Смотрит ребёночек на облака
Матерь Божия, скорбящая, на кой ляд все это надо?
Да полюбят наши дети что воистину прекрасно
А рядом не хватает нам любимого до крика
Когда ты впервые глазёнки открыл
Кому бы в морду дать за эти слёзы?
И китайская стена не бесконечна
Об этом не пристало говорить
Когда человек вдруг теряет глаз
И несутся наши кони по задворкам бытия
У мужиков одно в крови
Грозовые на небе моём собираются тучи
Костёр и лошади, рассвет
Облетели лепесточки на «творения венце»
Крепчает нравственность, когда дряхлеет плоть
Устал как собака, надломлен хандрой


С криком мы приходим в мир

С криком мы приходим в мир,
А уходим молча,
В ночь, протёртую до дыр,
Взгляд сосредоточив.

Знать ответ бы наперёд
У немого рока.
Неужели мой черёд?
Как же так, до срока?

Кто-то въедет в мир иной
Прямо на лафете.
Кто-то с вечера хмельной
Отойдёт в кювете.

Шумные по пустякам,
Люди-человеки,
Мы тогда наверняка
Замолчим навеки.

Груз причастий, запятых
Сбросим, как оковы,
К ритуалу немоты
Приобщимся снова.

Слов невысказанных жгут
У венца творенья
Отчекрыжат, отсекут
Ножницы в мгновенье.

Что сомкнуло два кольца,
Жизнь прервав мгновенно?
У Создателя-творца
Спросим непременно.

Ухмыльнётся Строгий лик.
И по нашей части
Буркнет в бороду Старик:
«Что, не накричался? -

Скажет ангелам своим -
Мертвецы, что дети,
Им - давай поговорим,
Даже после смерти.

Вот ещё один клиент,
Истины служитель.
Здесь не нужен монумент -
Камень положите.

Невелик его улов
В мире созиданья.
Черканите пару слов
Прочим в назиданье».

Не фальшивый некролог -
Этого страдальца
Жизни подведёт итог
Надпись: «Он старался!»

Для грядущей славы, брат,
Этого в избытке.
Важен ведь не результат,
А его попытки.

Шевельнётся чуть свеча,
Колыхнётся пламя…
Что бы нам не помолчать,
Как в плохой рекламе?

Мы ж шумели и шумим,
Как колосья в поле.
Всё, о чём здесь говорим, –
Лёгкий бриз не боле.

То не ветер-суховей,
Не комбайн грохочет,
То над жатвою своей
Боженька хохочет.

Ждёт при жизни нас успех,
Оттого и спешка.
Да не минует нас всех
Божия усмешка.

Наследье прошлого - бессмертия залог

Здесь воздух как стекло прозрачен
И струною звенит…
И хоть невзрачен вид
Того, что стариною,
Считай, уж сволокло в небытиё –
Как я люблю предание моё!

Его ключи сливаются в истоки
Реки Забвения, где память – островок.
Всё в нём –
Мечты, дерзания, пределы, вехи, сроки…
Наследье прошлого - бессмертия залог.

Свирель Создателя, я верю, не заглушит
Рёв боингов, ведомых на убой.
Века минувшие свою имеют душу,
Как женщины, что брошены тобой.

Всё потому, что людей я слушал, а жил иначе

Узнаю правду о том едва ли -
Каким Макаром на свет явился.
Меня, похоже, что и не ждали –
А я родился.

Какой красивый – все врали Вере
Петровне нашей в глаза сердечно.
Впервые людям тогда поверил,
А зря, конечно.

Послушным рос я, хоть видел тучи,
Случались двойки в моей тетрадке.
Но знал я точно: Кто много учит-
Сам не в порядке.

Всегда родителям шёл навстречу,
Как мне казалось, шёл как в застенок,
И бой выдерживал каждый вечер
Из-за оценок.

Меня склоняли, мол, на диване
Я бью баклуши: Умнеть пора бы!
И я их слушал, тянулся к знаньям,
Но как-то слабо.

Мне говорили: Труд камень точит.
Кто очень хочет – тех ждёт удача.
Не зря учили. Я всё закончил,
А жить не начал.

Нет, жил, конечно – гулял, работал.
На жизнь хватало, не оставалось.
И всё мечталось достичь чего-то.
Не получалось.

Кругом кричали: Не трать жизнь всуе,
Дойди до сути, интересуйся!
Одно не знали, что нету сути,
Куда ни суйся.

А я совался. Я верил в случай
И за удачей мотался в Сочи,
Был озабочен благополучьем,
Но так, не очень.

Не потому ли звездой падучей
С лицом покинутой, но любимой
Песчинкой с кручи благополучье
Промчалось мимо.

Мне говорили: Ты жизнь угробишь,
Стремись, догонишь… Клянись до гроба…
Я ж суетился, стремился то бишь,
Да не особо.

Родился что ли я не в рубашке,
Бизоном изгнан из зоосада?
А может мне по моим замашкам
Того и надо?

Живу отменно, рвусь, что есть силы,
Но добровольно и непременно,
С руки чтоб хлебом меня кормила
Моя Елена.

Как на духу вам открою душу:
Не скрою – счастлив, словил удачу…
Всё потому, что людей я слушал,
А жил иначе!

Хороший человек – плохой поэт

Хороший человек – плохой поэт.
Звезду с небес достать не обещает,
Всё принимает, ведает, прощает
И с осуждением не смотрит вслед.

Поэт хороший – человек плохой.
Высокомерен, вспыльчив и заносчив.
И сразу не поймёшь – чего он хочет,
К звезде подвесившись вниз головой.

Так просто извергать с небес хулу
На прочих, злых и добрых, бесталанных,
Нанюхавшись цветов благоуханных,
Нектара нализавшись на лугу.

Не веки набухают – облака…
Но глядя в небеса сомненья мучат –
Чему хорошему поэт научит,
На падший мир взирая свысока?

Куда сложнее поумерить спесь,
Бессребреником слыть и доброхотом,
Бежать страстей, не спорить до икоты
И человечество любить таким, как есть.

В чём жизни смысл? Нести смиренно крест,
Добра и зла баланс увековечить,
Иль попытаться мир очеловечить
Сгорев звездой, скатившейся с небес?

К острогу вечности протоптан Млечный путь.
Очередного вяжут психопата.
К Всевышнему уйдёт он по этапу
За нас несостоявшихся всплакнуть.

Ум - чело, время - век. Умоврей это нечто

Прелесть жизни несут озорные потоки,
Норовящие всё поворачивать вспять.
Те потоки должны быть свежи и жестоки,
Чтоб барьеры крушить, чтобы рёбра ломать.

Копошащихся в мутной воде паразитов
Время общим потоком выносит вперёд.
Толстосумов, политиков пошлых, бандитов
И всю прочую мерзость в отстойник снесёт,

Где засоры и вонь, где господствует плесень,
Где соседствует вера с потребностью лгать.
Не с того ли в науку так верят балбесы,
Чтобы истины вечные ниспровергать?

Ум - чело, время - век. Умоврей это нечто.
Спирит - дух возвышающий плоть из грязи.
В дерзновенье своём умоврей бесконечен.
Враки, что от него перегаром разит.

Пережив на земле родовое плебейство,
Человечество в небо оформит транзит,
Где устроит оно, наконец, умоврейство
(На земле умоврейство ему не грозит).

К новой жизни Господь свой шлагбаум поднимет,
Наши ржавые рельсы исчезнут вдали.
Время смоет препоны и нас вместе с ними,
О пощаде его бесполезно молить.

Прелесть жизни несут озорные потоки,
Захлестнула меня их шальная струя.
Как бы ни были наши похмелья жестоки
И ужасны пороки - в них суть бытия.

Убивать тебя будут такие же люди

Убивать тебя будут такие же люди,
Разве что попронырливее. Что с того,
Наградят их за это потом иль осудят?
Почему же ты сам не убил никого?

Не хватает, возможно, строптивого духа
Иль обида не держит за горло рукой.
Может, ждёшь, как спасенья, прихода старухи,
Чтоб покорно проследовать с ней на покой?

Ожиданье чего придаёт тебе силу
И гордыню готовит для жизни иной -
Море скорбных цветов на героя могилу
Иль достаточно будет слезинки одной?

Тех, чья скроена грудь под значки и медали,
Чей так жалок порою воинственный вид,
Кто тебя сотни раз ни за что убивали,
Ты запомнишь, конечно, да Бог их простит.

А покуда, герой, набирайся терпенья,
Как бы ни был твой долог иль короток век.
Пусть единственным служит тебе утешеньем –
Они люди всего лишь, а ты человек!

Что тебе их сужденья, суды их худые,
Одиночные камеры? Важен итог.
За убийство тщеславных страстей и гордыни
Ты при жизни отбудешь пожизненный срок.

Я не знаю как вас, а меня красота не боится

Я не знаю как вас, а меня красота не боится
На полях среднерусской до боли родной полосы.
Вот ещё одна бабочка рядом со мною кружится,
Грациозно садясь на мои выходные трусы.

Яркий цвет лепестков городской суетой не загажен
И опасен для женских сердец, как ночная свеча.
Впрочем, гостья моя, может статься, не бабочка даже,
А самец бабочковый, иначе сказать, бабычар.

На свои телеса допущу я его без опаски,
Дам почувствовать силу и власть над притихшим собой.
У природы живой, слава Богу, естественны краски
И совсем не двусмысленный цвет у небес голубой.

Я не знаю как вас, а меня красота не боится.
Да и сам, господа, я природной красы не бегу.
Комары меня любят и чтят, как родного кормильца.
А напрасно, ребята, ведь я и прихлопнуть могу.

Тащишь в дом для семьи иль один пропиваешь получку -
Всех самцовых похожий, друзья, ожидает конец.
За прекрасную даму, но слишком кусучую штучку
Погибает не в меру горячий комар-красамец.

Так и мы, беззаботнейшие нечестивцы,
Но в беззвёздную ночь в темноту проглядели глаза.
И взирая на наши прекрасные добрые лица,
Дай нам Бог, чтоб один небожитель другому сказал:

Я не знаю как вас, а меня красота не боится.
Вот ещё на мой ноготь большой опустился стервец,
Силой челюстей и дерзновеньем досужим кичится -
Но каков красавец и к тому же творенья венец.

Всяк порхает, жужжит, налетает, кусается, гложет,
О пощаде пищит, прочь летит со всех крыл, со всех ног.
Всё прекрасно, что создано в мире по прихоти Божьей,
И кто это поймёт - сам, наверно, немножечко Бог.

Любовь и голод, господа, господствуют над миром

Неприхотливая еда,
Подвалы и квартиры…
Любовь и голод, господа,
Господствуют над миром.

Упрямо двигаясь вперёд
Под этим коромыслом,
Свой славный продолжают род
Суть человеко-крысы.

Мышиный Царь в рожок зовёт
Перекроить пространство
И популяцию ведёт
К идее постоянства.

Хотим того иль не хотим,
Темны иль белобрысы,
Послушно мы спешим за ним,
Как уличные крысы.

Протоптанная колея.
От посягательств в давке
Едва ли отстоят себя
Подогнутые лапки.

Книг перечитанных тома
Рассеяли сомненья -
Сильнее горя от ума
Недуг пищеваренья.

Но кроме поисков поесть
И сытого томленья
У редких особей но есть
Большие устремленья.

От прочих из последних сил
Отмахиваясь робко,
Блажен тот крыс, кто соскочил
В отдельную коробку,

Где молодая ждёт жена
Его без задних мыслей,
Пока не сделалась она
Законченною крысой.

Пока не звякнул крысолов
Своею крысоловкой,
На крыс взирают из углов
Крысиные головки.

Неприхотливая еда,
Подвалы и квартиры…
Любовь и голод, господа,
Господствуют над миром.

Большая наша маленькая жизнь

Позубоскалили и разошлись,
А что осталось? – Ощущенье встречи,
Оплывшие до основанья свечи -
Большая наша маленькая жизнь.

Из наших встреч, огарков бытия,
Озябший от безверия до дрожи,
Костёр любви Господь Всевышний сложит
Среди зелёных инопланетян.

Однажды, дружно встав из-за стола,
Поднявшиеся к Богу наши души
На тот огонь придут себя послушать,
Позубоскалить и сгореть дотла.

Нерадостный, казалось бы, итог.
Но неслучайно плачут наши свечи -
Чтобы в Центавре, где-то там далече,
Очередную жизнь Господь зажёг.

Попить, позубоскалить, разойтись
Сойдутся вновь уже иные лица.
Так в новой ипостаси повторится
Большая наша маленькая жизнь.

Смотрит ребёночек на облака

Смотрит ребёночек на облака,
Всё-то ему интересно пока.

Пальчиком в носик мальчонка залез,
Тоже преследует свой интерес.

Сколько ещё неизведанных мест
Парень откроет вдали и окрест,

Лазить замучается… А пока -
Смотрит ребёночек на облака.

Матерь Божия, скорбящая, на кой ляд все это надо?

Время, рядом проходящее,
Под твоим скользящим взглядом
Увядает преходящее.
Матерь Божия, скорбящая,
На кой ляд все это надо?

Пятикнижье Моисеево,
Поучительные судьбы,
Что разумного посеяли,
Не убили, не развеяли
Твои деятели-судьи?

Ждать спешат тысячелетия
Освящённые заветом.
Искушённые бессмертием,
Чем вы жизнь людскую смерите?
Чем ответите за это?

Похоть евнуха бесполого
Не умеришь телом голым.
В скорлупу не спрячешь голову –
Пустоту заполнит олово
Под желточным ореолом.

Скипетр, трон и семя сучье,
Царедворец и калека,
Преклоненье и падучая –
Всё, похоже, дело случая –
Не от мира, но от века.

Ты же, тварь сиюминутная,
Разорвать сумей оковы,
Силы скрытые подспудные,
Осужденью неподсудные,
Воплоти в живое слово.

Светом вечного учения
Упаси чело от тлена.
Времени прервав течение,
Отыщи своё спасение
От обыденности плена.

От судьбы, твоей избранницы
Конный не беги, ни пеший.
Люди скажут: С него станется...
В память о тебе останется
След кометы догоревшей.

Разомкнув земли объятия,
В небо вперившись с разгона,
Тверди свод подправишь вмятиной
И пришпилишься к распятию
Звездочкой на небосклоне.

Слава - бремя преходящее.
Одиночество. Награда -
Ангелов глаза горящие.
Матерь Божия, скорбящая,
На кой ляд все это надо?

Да полюбят наши дети что воистину прекрасно

Дождик мелкий, незаметный.
Дней погожих не осталось.
Жить нам приказало лето.
Рыжая нарисовалась

Осень, действует на нервы,
С шапкой носится по кругу,
Собирая наши перлы,
Что дарили мы друг другу,

Что крапали, что растили.
Огородами, садами
Осень-мытарь, пока в силе,
Тянет подати плодами.

Приказал Господь делиться,
Вот она и негодует.
Промолчим, а то не листья –
Волосёнки наши сдует.

В помощь ей ветра и тучи,
Дождик мелкий, моросящий,
Наш непрошенный попутчик,
С ним и мы сыграем в ящик.

Всё в природе-круговерти
Исчезает не напрасно…
Да полюбят наши дети
Что воистину прекрасно!

А рядом не хватает нам любимого до крика

Земля перенаселена.
Не умещают ярды
Всех тех, чей счёт - чья в том вина? –
Идёт на миллиарды.

По улицам и этажам
Толпа снуёт безлико,
А рядом не хватает нам
Любимого до крика.

Земля перенаселена,
По швам трещит до срока…
Не потому ли, люди, нам
Порой так одиноко?

Когда ты впервые глазёнки открыл

Когда ты впервые глазёнки открыл
И мир, перевернутый весь,
Обилием красот тебя ослепил –
Ты принял его, как он есть.

Спешил за окном вверх тормашками люд
Назло притяженью земли,
И куча нелепиц и просто причуд
Тебя удивить не могли.

Когда ж возникал от смещенья испуг,
Крутилась головка твоя,
И всё возвращалось, что сдвинулось вдруг,
Обратно на круги своя.

Нормальным едва ль удалось сохранить,
Что свойственно лишь чудакам.
Связала причины и следствия нить
Людей по рукам и ногам.

Где всё объяснимо – загадок там нет,
Как нет ни чудес, ни надежд.
Что непредсказуемо – попросту бред
Гадалок, старух и невежд.

И если нельзя миг прозренья вернуть,
На мир-перевёртыш порой
Так хочется нам точно в детстве взглянуть,
Подвесившись вниз головой,

Вернуться оттуда, где нас ещё нет,
Открыть для себя в полчаса,
Какие, приятель, на старости лет
Пригрезятся нам чудеса.

С ещё не умершей и вечно живой
Душою помирится плоть.
И нам, с поднебесья кивнув головой,
Подарит улыбку Господь.

Кому бы в морду дать за эти слёзы?

Вся жизнь – цепочка маленьких побед
И череда досадных поражений.
Сменяются порывы лучших лет
Усталостью от суетных движений.

Всё суета – сказал Екклесиаст,
От пресыщенья вниз швырявший звёзды.
Выходит, ограниченность не в нас,
А в том, кто нас, людей, такими создал.

Создатель что-то там недоглядел,
Замешивая нас по локоть в глине,
Когда не смог он положить предел
Тщеславью мелочному и гордыне,

Что жили в человеке и живут
И обещают жить, похоже, вечно,
Пока до основанья не сожгут
Всё, что в природе нашей человечно.

В сравненье с вечностью совсем дитя,
Как Пушкин говорил – ещё младенек,
Ломает колыбель свою шутя.
Что будет, когда встанет с четверенек?

На всю вселенную поднимет крик
И о себе – Я есмь – заявит гордо,
Но с помыслом одним, как Беня Крик
Страдал у Бабеля – кому б дать в морду?

Не тварь дрожащая, а человек
Топор, тушуясь, прячет под дублёнку…
Невинная сползает из-под век,
Как мера правоты, слеза ребёнка.

Мы ж за возможность искупить позор
Готовы разорвать любые дали,
Когда бы дали нам пространство и простор –
То где б тогда нас только ни видали!

Где б ни звучал истошный наш клаксон,
Лишь знать бы, шею где свернём заране.
Вот человек придумал колесо -
А завершилось всё колесованьем.

Нам разум дал, отвлечь чтоб от путан,
В ручонки слабые стальные крылья …
Как результат – Манхеттен и Афган,
Бен-Ладаны и прочья камарилья.

Любую ложь готов принять народ
Из уст того, кто правит в этом мире,
И если Рим по пьяни сжёг Нерон,
Возможности сейчас гораздо шире

Как с гуся с нас библейская вода -
Не омывает и души не лечит.
Кто скажет мне - и это суета,
Да нет, отвечу – кое-что похлеще.

До срока приближая свой конец,
По головам всё выше мы и выше.
В семье народов крёстный наш отец
Пинает всех, росточком кто не вышел.

Творя добро, провидит зло Творец.
Чтоб ограничить мир в его гордыне,
На Вифлеем пикирует гонец -
Бог вспоминает о внебрачном Сыне.

На Землю посланный за нами присмотреть,
(Нам, глупым, мёд бы пить его устами)
Сын предпочёл мучительную смерть
Чем принимать участие в бедламе.

Его встречали Будда и Аллах,
Узнать – как мы себя ведёт на воле?
Но мрачно констатировали факт,
Что вышел человек из-под контроля.

Взращён в неверии на праздной чепухе,
На слово праведное корчит рожи.
Чья радость быстротечная в грехе –
Увещевать таких – себе дороже.

Что сбились мы с предписанных путей,
Когда-нибудь, несчастные, ответим…
Всё суета, но в этой суете
Рождаются и плачут чьи-то дети,

И гибнут чащи, и клянёт свой хлев
От голода охрипшая бурёнка.
Как губка, впитывает чёрствый хлеб
Слезу с ресниц невинного ребёнка.

Похоже, сотворивший нас Старик
Не ожидал такой метаморфозы.
И прав у Бабеля был Беня Крик –
Кому бы в морду дать за эти слёзы?

И китайская стена не бесконечна

И китайская стена не бесконечна,
Хоть стояла многие века,
Охраняя сирых и увечных
От нашествия издалека.

Только, обгоняя ожиданья,
Здания общественных систем
Рушились не раз до основанья,
Впрочем, снова высились затем.

Монолитом на крови застыла,
Тихо за великою стеной.
Здесь не оскверняются могилы,
Дремлет узкоглазый часовой.

Зной дневной сменяется морозом,
Дышит камень сеточкой морщин.
Изнутри ль, снаружи ль ждать угрозы –
Не ответит грозный властелин.

У него на сердце тот же камень,
Что у всех лежащих под стеной –
Приподнять, что строилось веками,
Жизни недостаточно одной.

У истории отыщутся герои,
Но кому воздвигнут пьедестал –
Тем, кто для потомков стены строил,
Или тем, кто стены разрушал?

Об этом не пристало говорить

Об этом не пристало говорить,
Про это неприлично думать даже,
Когда огонь желания горит,
Да так, что помыслы черны от сажи.

И я, как водится, с собой борюсь,
Готовлюсь посвятить себя отчизне
И в редкий вечер, если не напьюсь,
Томлюсь, но думаю о смысле жизни.

А смысл, семейный сотворив бедлам,
Кроссворд решает, бытом озабочен,
И в то же время, как бы между прочим,
Домашних расставляет по углам.

Как у Христа за пазухой согрет,
Вдыхаю сладкий дым своей отчизны…
Не может человек без смысла жизни,
И у меня пути иного нет!

Подслушал я на лавочке рассказ.
Бомж рассуждал про жизни коромысла:
- Когда пустая жизнь идет без смысла
В том высший смысл! – Но это не про нас.

Когда человек вдруг теряет глаз

Когда человек вдруг теряет глаз,
За ним теряет второй,
Когда его лицом в унитаз,
О притолоку головой,

Когда унижениям нет конца
И лихоманка бьют,
Он вспоминает Бога-отца
И Бога-сына зовёт

И верещит из последних сил,
Персты свои сжав в горсти:
За всё, что в жизни я совершил,
Всевышний, меня прости.

Прости, что голову не сложил
За правое дело я,
Прости, что не по закону жил,
Всевышний, воля твоя…

Призреет Всевышний его, простит,
Невзгод разорвётся круг,
А человек опять загрустит
Иль сдуру влюбится вдруг.

И вновь обозначит ступни свои
У пропасти на краю,
И вновь понесёт на алтарь любви
Бессмертную душу свою.

А Бога-сына в который раз
Он вспомнит, поднявши вой,
Когда опять - лицом в унитаз,
О притолоку головой.

И несутся наши кони по задворкам бытия

Кто безумного догонит?
Под хвостом горит шлея…
И несутся наши кони
По задворкам бытия.

Больно ты горяч, хозяин.
Сколько можно погонять?
От кнута истёрлись длани,
Как же в них стакан держать?

Всё одно твоя зазноба
Расстегнуться не спешит
И не ждёт любви до гроба
От загубленной души.

Слишком много, барин, пьёте.
Бесконечны кутежи.
Точно пуля на излёте
Вы в ногах у госпожи.

Несподручно птице-тройке
Воз нагруженный везти,
И до следующей попойки
Клятву верности блюсти.

Не хрипит уже, а стонет.
Вновь надрался, как свинья…
И несутся наши кони
По задворкам бытия.

У мужиков одно в крови

У мужиков одно в крови –
Лишь пить и жрать,
Потом им подавай любви,
То бишь – в кровать.

А жребий женщины таков –
Откинув спесь,
Любить им надо мужиков,
Чтоб пить и есть.

Грозовые на небе моём собираются тучи

Грозовые на небе моём собираются тучи,
Разразиться готовы вот-вот возмущённым дождём,
Что июль на исходе, леса зелены и кипучи,
А мы старости ждём, запасаясь заранье судном.

Словно грома раскаты предчувствия жизни тягучи
Ожиданием скорых и всеочищающих гроз.
Я люблю вас мои набежавшие хмурые тучи,
Сколько б вы ни несли в себе горьких и немощных слёз.

Костёр и лошади, рассвет

Костёр и лошади, рассвет,
Дорога длинная скитаний,
Сна будто и в помине нет -
Пора прекрасная мечтаний.

Картошка корочкой хрустит,
Желаньем обжигает губы
И, может быть, соединит
Обветренные наши судьбы.

А утром снова разбрестись,
Презрев покой, уют и негу,
Чтоб сломя голову нестись
До быстротечного ночлега.

Дни пролетают чередой,
Уж ночи кажутся длиннее…
И мы Кащеюшка с тобой,
Хоть и бессмертны, а стареем.

Что радует на склоне лет?
Воспоминания, однако -
Костёр и лошади, рассвет
И, в лучшем случае, собака.

Облетели лепесточки на «творения венце»

Облетели лепесточки
На «творения венце»,
Круг друзей стянулся в точку,
Что поставлена в конце

Жизни прожитой. На лицах
Скорбь, сменившая испуг…
Суждено чему случиться
Происходит как-то вдруг.

Шли со временем мы в ногу,
Вдаль глядели, а теперь
Привыкаем понемногу
К неизбежности потерь.

Разделяем чьё-то горе
О потере дорогих…
Очень может быть, что вскоре
Потеряют нас самих.

Человек ушёл приличный
Иль бандит во цвете лет –
Для материи первичной
Разницы особой нет.

Для неё мы просто глина,
Окроплённая с небес,
Именем Отца и Сына
Нагулявшая свой вес.

В злобе бранью обиходной
Осквернившие уста,
Жили как – так и уходим
Без прощенья и креста.

Сорок дней отбив баклуши,
Покидая этот свет,
Отлетают кверху души
Пред Творцом держать ответ.

Сотворивший нас Создатель
По подобью своему
Выронит из рук свой шпатель,
Как узнает, что к чему.

Разразится гневом шумным,
Ниспошлет то смерч, то СПИД,
Как дитятей неразумных
Нас накажет и простит,

Или сплюнет. В одночасье
Узаконит беспредел
И отбудет восвояси
Для иных, покруче, дел.

Расползёмся по притонам
С бандюками и с жульём
Жить по воровским законам…
Мы и так по ним живём.

Но когда в Первопрестольной
Осенит перстом нас мать,
Может, будет не так больно
Неизбежность принимать.

Крепчает нравственность, когда дряхлеет плоть

Слегка обабилась и поседела прядь,
Но живость глаз и красота поныне.
И как теперь тебя воспринимать,
Свою чуть потускневшую богиню?

На пьедестал любви взведённая мечта
Вне времени живёт и вне пространства,
Нить путеводная, звезда, свеча,
Источник вдохновения и транса.

Ты перед нею не спеши привстать с колен,
Прислушайся к Создателю, приятель,
Не почитай привязанность за плен,
Ведь женщина в проекте Богоматерь.

И всё-таки обабилась… А сам ты, конь,
Куда летишь и в чём твои копыта?
Как многих сжёг безжалостный огонь
Прозрения и неустройства быта.

Лишь образ милый, воплощенье лучших грёз,
Живёт в тебе, как воробей в скворечне,
Надолго поселившись и всерьёз
В душе твоей, мятущейся и грешной.

Твой непорочный счастья образ, идеал,
Далёкий, близкий и недостижимый,
Телохранителем тебя сопровождал,
Как жизни часть неправильной и лживой.

Чем больше ты грешил, страдал, переживал,
Тем больше о спасении молился
И вспоминал забытые слова…
А что теперь - устал, остепенился?

Крепчает нравственность, когда дряхлеет плоть,
Твоя же монолитнее не стала…
Что оставляет нам взамен Господь,
Когда богиня сходит пьедестала?

Устал как собака, надломлен хандрой

Устал как собака, надломлен хандрой,
Лишь пёс говорит мне – не кисни.
Идём на прогулку, а следом за мной
Бредут потаённые мысли.

Я старый больной человек. Как протез,
Чужие во рту моём зубы.
К моим пораженьям побед перевес
Давно уже тронул на убыль.

Осталось одно - доживать свои дни
Развалиной Иерихонской.
И колокол уж не по мне ли звенит
В библейских его отголосках?

Три тысячи лет за три тысячи вёрст
В разрушенном Иерихоне
Скулит недобитый семитами пёс,
А слышно, как на стадионе.

Во сне посещают меня голоса,
А тут ещё пёс недобитый…
И хочется думать: За этого пса
По полной ответят семиты.

За это готов квасить без выходных,
Простить не могу их за зверства.
Хотя на кого, впрочем, как не на них
Я в жизни сумел опереться?

Меня за бесплатный по жизни проезд
Судьба не швыряла под танки,
Козёл-проводник, за отсутствием мест,
Не высадил на полустанке.

Поехала крыша, и это не глюк,
Ведь шины мои на износе.
Познаний моих неподъёмный курдюк
С привычных путей меня сносит.

Слетев с полотна, в стороне от людей
Плетусь, а хандра вслед гундосит:
Не в тягость ты, брат, лишь собаке твоей…
Жена как такого выносит?

Несчастная женщина, памятник ей
Поставить бы надо при жизни.
И дом, и друзья, и собаки на ней,
Как всё, впрочем, в нашей отчизне

Покой обретает на женских плечах...
Не зря ж - каждой твари по паре.
И если я сам до сих пор не зачах,
В том женщинам лишь благодарен.

За то, как они сохраняют любовь,
Лелеять их надо и холить…
Мне в эту минуту подумалось вновь
О чёртовом Иерихоне.

Когда отлучили любимых от губ
В те иерихонские были,
Был город разрушен совсем не от труб –
То бедные женщины взвыли.

Библейский вокруг воцарил беспредел -
Карал Саваоф за измены.
Под натиском орд вожделеющих тел
Метровые рухнули стены.

От этой картины, фрейдистской вполне,
Сменяющихся поколений
Не то что сомненье убило во мне –
Недельное смыло похмелье.

Вернусь я с прогулки под пристальный взгляд,
Укутаюсь в милые губы…
Какое мне дело, что где-то трубят
Те Иерихонские трубы.

Как пёс недобитый найду свой покой
В развалинах Первопрестольной.
От мыслей своих и хандры вековой
Один вижу выход достойный:

От гонки по жизни не чувствуя ног,
Зарыться в любимые плечи,
Все хвори излечит родимый чертог…
Вот только бы сдюжила печень.