2. Ленинград

(продолжение)

2. Ленинград.

Ленинград 1987 года показался Володе официальным, грандиозным и очень помпезным. Для парнишки выросшего в небольшом южном солнечном городке, который от края до края можно было размеренным шагом пройти минут за сорок, все в Ленинграде казалось большим и серым.

  Где это видано, недоумевал Володя, чтобы в июле стояла такая холодная, ветреная, дождливая погода.

Второй месяц он ездил по городам и весям и очень хотел попасть домой, но у мамы были свои планы.

А как замечательно начиналось лето в Москве, куда они приехали с отцом и старшим братом «навести мосты» для поступления в суворовское училище. Дядька, служивший в Генштабе, после года уговоров сдался таки и обещал помочь. Вот и приехали все вместе посмотреть на училище, узнать про экзамены, провести рекогносцировку местности как выразился дядька, встречая их на Курском вокзале.

Впечатлений было так много, что у Володи в голове все смешалось, они обошли все музеи и достопримечательности, которые только были доступны простым смертным.

  В перерывах между экскурсиями, устраивались застолья с многочисленными родственниками, друзьями, дядиными сослуживцами. А вечерами язвительная тетушка Майя, которой они с братом приходились внучатыми племянниками, не давала покоя отцу, расспрашивая про житье-бытье в захолустье, и громко критикуя маму, что очень обижало братьев, но совсем не трогало отца.

- Почему ты позволяешь ей так отзываться о маме, - не выдержал старший брат Саша, - Что это значит не ровня.

- Глупости и бредни, вот что значит, - сердито проворчал отец, - И я вас обоих прошу, не рассказывайте маме, заметано.

Мальчишки молчали.

- Заметано!

- Да, - зло ответил брат и вышел из комнаты.

Больше они на эту тему не разговаривали и старались поменьше общаться с теткой, искренне недоумевающей, чего это мальчишки стали такими буками.

Потом было Черное море и встреча с мамой. Две недели беззаботного отдыха и тяжелое расставание с отцом и братом.

У отца заканчивался отпуск, а Сашка как будущий суворовец, по мнению отца, должен был ехать домой заниматься, а не прохлаждаться в развлекательных поездках.

Но ничего развлекательного, по мнению Володи в Ленинграде не было. Ничто не привлекало его в этом городе, ни каналы, ни мосты, ни парки, ни музеи, в билетные кассы которых они с матушкой отстаивали часами.

Он не понимал, что хорошего может быть в том, чтобы отстоять полдня в кассу Эрмитажа и, угрохав несколько часов на шатание по лестницам и бесконечным анфиладам залов, устав как собака от бесконечных историй и фактов в конечном итоге оказаться в магазине опять же в очереди за шмотками или продуктами.

Он устал от этой безумной толкотни, долгих поездок по дворцам и стояний в очередях так, что к концу недели разругался с матушкой.

- Не пойду я никуда! - кричал Володя, размахивая руками, - Не хочу я ни в какие музеи, а тем более в твои дурацкие магазины.

- Тебе ботинки нужны к первому сентября, - пыталась достучаться Раиса до сына, - пошли упрямец, босый же в школу пойдешь.

- Значит, буду босый, - краснел от негодования Володя, - а с тобой все равно ни по магазинами, ни по музеям, не пойду.

- Я тебя тресну сейчас, - сердилась Раиса.

- Да хоть убей, все равно не пойду никуда!

После этой, ставшей уже обычной для Раисиных ушей фразы, она отстала.

- Упрямство до добра не доводит, - расчесывая густые светло-русые кудри, водопадом струящиеся к лопаткам, говорила Раиса.

Но Володя сидел, нахохлившись на диване, и делал вид, что читает книгу.

- Я ушла, - с надеждой в голосе громко и отчетливо произнесла Раиса, но, не дождавшись ответа, вышла, бросив, что будет к обеду.

Маргарита все время пока разыгрывалась трагедия а-ля «пойду - не пойду», раскладывала пасьянс и делала вид, что ничего не происходит. Но как только дверь за Раисой захлопнулась, с усмешкой сказала:

- Все-таки я была права, ты весь в деда.

При этих слова глаза ее заискрились. Она бросила карты на стол и подошла к Володе.

- Ну что посмотрим альбом? – произнесла с надеждой в голосе.

Володя кивнул, как-то завораживающе действовала на него эта женщина.

Легкой ласточкой Маргарита подлетела к секретеру, достала объемный кожаный фолиант и понеслась к Володе. Он как завороженный сидел на диване, не в силах шелохнуться, с ужасом ожидая, что придется ублажать старушку, восхищаясь старыми никому не нужными фотками.

- Вот смотри, - открывая первую страницу, радостно улыбалась Маргарита, - Узнаешь?

Володя смотрел на картонную фотокарточку, на которой были изображены необычные люди. В кресле сидела красавица в белой национальной кавказской одеже с длинными рукавами, а, рядом положив руку на спинку кресла и отставив свободную руку назад, так чтобы виден был кинжал на поясе, гордо расправив плечи, стоял высокий усатый красавец в белой черкеске и белой же высокой папахе.

- Это какие-то не русские, - неуверенно произнес Володя.

- Это же твой прапрадед с прапрабабушкой, - укоризненно покачала головой Маргарита.

Володя внимательнее присмотрелся к лицам на фотографии.

- Быть не может, - упрямо заявил он, - Мне бы бабушка рассказала.

Маргарита улыбнулась.

- Вряд ли! В наше время о таких родственниках лучше молчать. Твой прапрадед был осетинским князем.

Володя рассмеялся.

- Такого быть не может, - продолжая удивляться фантазиям Маргариты, улыбаясь, говорил он, - Мы русские.

Маргарита не ответила, а, загадочно улыбаясь, принялась переворачивать страницу за страницей и, показывая на лица и надписи на фотографиях рассказывать историю людей, о которых Володя никогда не слышал. Вглядываясь в одухотворенные, светлые, серьезные лица своих родственников, он не верил в то, что слышал от женщины, о существовании которой узнал всего несколько месяцев назад.

Она будто завалы разбирала камень, за камнем извлекая из глубин своей памяти факты, имена и фамилии людей, которых историческая несправедливость стерла с лица земли, оставив лишь несколько пожелтевших картонных свидетельств их бытия.

- Ториевы жили в Моздоке, - вдохновенно рассказывала Маргарита, - а Лина и Анна, твои прабабки были дочерьми Казбека и Тамары из семи их детей они единственные дожили до взрослого состояния.

Прабабушку Лину он не застал, но фотографии красивой темноволосой женщины, очень похожей на учительницу видел.

Бездетная, всю жизнь, посвятившая детям своей сестры Анны, она была для всего многочисленного семейства Яворских кем-то вроде ангела хранителя.

Периодически Володя слышал, что перед Родительским до Пасхи надо сходить к Лине убраться, а то все заросло, покрасить оградку, или бабушка сетовала, что растет ива, которую надо выкорчевать, чтобы не навредила могиле. За каждым семейным застольем рассказы как Майя напоила Витю шампанским вместо компота, и они оба катались по полу так им было плохо, а Лина отругав Майку, спасала ребенка, или как все братья убежали на речку, а Лина их искала и долго плакала, когда нашла, и много других историй из прошлой жизни.

Володя вспоминал сейчас семейные истории и не мог поверить, что его прабабушки княжны, а прадед поляк белогвардейский офицер, ставший красным комиссаром.

Он узнал, что, в войну сестры проводив мужей на фронт перед подходом немцев к Москве, эвакуировались и в эвакуации понемногу меняли фамильные драгоценности на продукты и работали на заводе. Как погиб Линин муж в Сталинграде и она больше никогда не вышла замуж. Как с войны вернулся прадед и остался служить на Кавказе и много неизвестного о своей семье узнал Володя, в потрясении рассматривая старые фотокарточки.

- Я не знал, - прошептал Володя, когда, дойдя до жизни на Кавказе, Маргарита замолчала.

Она вдруг опустила голову и закрыла альбом.

- Иди, погуляй, - сказала тихо, - Мне надо в главный корпус сходить, давно приглашали, устраивают капустник.

- И я с Вами, - жадно глядя на альбом, сказал Володя.

- Не надо, что хорошего видеть старых беззубых актрис, - с грустной улыбкой произнесла Маргарита, - Они замучают тебя мой мальчик своими глупыми рассказами. Пойди, погуляй, здесь прекрасный парк и здесь поистине райское место, чтобы встретить старость. Иди, мой мальчик.

Он не мог не повиноваться этой красивой женщине, именно такой она казалась ему теперь.

Когда дверь за мальчиком захлопнулась, Маргарита расплакалась, крепко прижав к груди альбом.