Идет аж до Урала... 17-ый

"ИДЕТ АЖ ДО УРАЛА..."
       
       - Лексеич, война! - Коля натянул на голову фуфайку - дождь лил в веревку. - Че эт они? Утром проснулся...
       Коля с Филиппычем посмотрели на деда Фисташкина с надеждой: все-таки бывший военный.
       Дед выдержал паузу:
       - Хрен знает.
       - Ну, это-то само собой. А что, понимаешь, надо-то? Не пойму, - Филиппыч хлопнул по коленям.
       Дед затянулся облегченной сигаретой - Марь Петровна перевела его с Беломорканала на "Оптиму"
       - Тут всё покрали, Лексеич?
       - Ясное дело. Успехов внутри нет, а надо что-то продемонстрировать, вот и.... Заходи.
       Коля взгромоздился на крыльцо. Возле него образовались лужица.
       - А хоккей? И футбол вон.... Нет, не скажи...
       - Да ну! Срамота - а не футбол! Раз, понимаешь, выстрелили - и все. Совсем игры нет!..
       - У любой войны - причины внутренние, - дед закинул ногу на ногу. Стряхнул пепел в банку из-под горошка. - Цены с весны вон как - видели?
       - Это - да...
       - Вперед хоккея.
       Круглолицый, он в эту минуту был похож на Черчилля - только без сигары. И по напиткам у них было расхождение: дед уважал водочку. Собственно, он уважил бы и коньяк, но пенсия не позволяла.
       - Внутренние - это само собой! Они, Лексеич, в НАТО нацелились, - Коля расстроено покрутил головой. - Зачем им в НАТО? Дружили бы с нами...
       - На хрен нужны! Пусть в Грузии своей сидят, - внесла вклад в дискуссию Марь Петровна, солившая на веранде огурцы: малосольные пошли "в подборку" - пришлось досаливать. - Такие друзья - врагов не надо.
       - Раньше пели "Расцветай под солнцем Грузия моя...", - прошептала мама Фисташкина, удивившись вдруг, что раньше считали Грузию "своей", а она взяла - и отчебучила.
       - Откачнулись - теперь, как хотят! - отрезала Марь Петровна. - И нечего тут - Брегвадзе, Кикабидзе...
       - Чудной народ - чего они все откачнулись-то? Лексеич?
       - Чего? Того! - разошлась не на шутку бабушка Фисташкина и даже толкнула Колю тазом, в котором мыла зелень для соленья и смородиновые листы. Они пахли! Зашибись.
       - Ну? - Коля с надеждой посмотрел на деда.
       - Потому что простофили, - тот оглядел дырявую фуфайку соседа. - Гонора в нас нет. Помню, служил я в Киеве...
       Марь Петровна хмыкнула.
       - ...так чего: едешь в метро - из динамиков: "Киевское метро - наикраще! Киевское метро - наикраще!" И долбят, и долбят. Чего, думаю, "наикраще" - оно везде одинаковое? Ленинградское так еще и лучше.
       - Глубже - точно!
       - Ну.
       - Свое не отстаиваем - вот...
       - Добрые слишком! - продолжила наступление Марь Петровна. - Как всем должны! Уж отделились - так живите, как хотите! Нет, они без конца: вот Россия то, вот Россия - это.
       - Чего там? - все обернулись на Фисташкина младшего, выползшего на веранду с приемником.
       - Западное сообщество, типа, недовольно.
       - Насрать! - разозлился Коля. - Когда оно было "довольно"?
       - Когда ты последние портки снимешь, понимаешь, - и им принесешь! - поддержал его Филиппыч. - Тогда будет довольно.
       - Портки содрать - это оно, что западное, что наше - оба хороши.
       - Кемску волость! Йя, йя! - передразнил киношного посла Фисташкин - младший, заржал, врубил "пятую": приемник заорал "We will, we will rock you!".
       - Ой, да иди, не греми тут! - замахала на него Марь Петровна.
Мужики переключились на Аршавина, который забастовал из-за вожделенной заграницы. Мама Фисташкина негромко затянула:
        - Девушки, война, война, - вспомнила: "Чита грита, Чита Маргарита..." - и засмеялась.