Куда уходит детство

Куда уходит детство,
В какие города?
И где найти нам средство,
Чтоб вновь попасть туда?
Оно уйдет неслышно,
Пока весь город спит,
И писем не напишет,
И вряд ли позвонит…

        Л. Дербенёв.


Предисловие

Мы никак не желаем пользоваться прописными истинами, выстраданными предыдущими поколениями. Раньше эта проблема не стояла так остро, ведь жизнь менялась не столь быстро, как это происходит сейчас, поэтому мы успевали передавать жизненный опыт детям.

Сейчас по-другому. Жизнь развивается так стремительно, что за одно поколение наш опыт устаревает настолько, что уже не представляет интереса для молодых. Они уходят в развитии много дальше своих родителей. Отсюда конфликты.

Единственным выходом для нас, отцов, может быть учёба! Нужно стараться быть на уровне сыновей. Нельзя себя утешать, мол, на наш век хватит, пора и отдохнуть…  При таком подходе мы очень скоро отстанем от своих детей и внуков, и нам только и останется – умереть.

Но ещё тогда, когда дети наши совсем юны и доверяют нам, мы должны стать их друзьями, чтобы они могли нас понять, а потом  и простить.

Если этого не происходит, они разочаровываются в окружающем их мире и в родителях, которые были их учителями. Они верили сказкам о красивой чистой жизни. Разочароваться в том, чему верил, очень тяжело. Это нередко и становится причиной трагедий. Немногим удаётся сохранить веру в людей, надежду на лучшее завтра, любовь близких…


А. Мацанов


Пролог

Вытянувшись вдоль правого берега неширокой речки в прежние времена эта роща была местом отдыха ростовчан. Потом, во время Отечественной войны здесь рыли окопы, противотанковые рвы. Повалили вековые деревья, перепахали лужайки и прогулочные тропинки. Бомбы довершили дело: воронки  и куски бетона взорванных дзотов сделали рощу непроходимой. На левом берегу фашисты расстреливали людей, и там сейчас стоит памятник.

После войны сильно перекопанная и обильно политая кровью земля поросла травой, сваленные полуистлевшие стволы деревьев убрали, а город приблизился к этим местам, но рощу пожалел и обошёл её, распластавшись на близлежащих совхозных полях. Разрушенные свинарники ещё долго раздражали новосёлов вонью, когда лёгкий ветерок дул в сторону первых бетонных пятиэтажек. Роща всё так же тянулась вдоль обмельчавшей замусоренной Темернички, прижимаясь к её берегам, но затем уходила от неё в сторону на север, и пробираясь вдоль балки, редела, всё дальше отдаляясь от воды, пока не переходила в степь. Её никогда никто не вырубал. Люди словно забыли о её существовании, и она росла, дикая, зелёная, радуя любителей природы своими непричёсанными красотами.

Роща жила своей жизнью: зеленела весной, укрывалась буйной листвой от палящего солнца летом, покрывалась желтыми и бурыми красками осенью, наконец, целомудренно блистала снежной белизной в зиму. Точно не замечала, как каменный монстр всё ближе и ближе подтягивается, подбирается к ней.

Изредка пылкие влюбленные, прячась от любопытных взглядов, заходили в заросли… Но были и такие, кто приходили сюда как на работу. Они бродили по роще, продираясь сквозь заросли, перекапывая места боёв. К этим копателям относились по-разному. Преследовали и хвалили, привлекали к ответственности и писали об их любви к истории очерки.  Разные у них были цели. Одни искали оружие, медали, чтобы потом отчистить от ржавчины и продать. Других вела мысль о том, что ни одна могила в этих краях не должна остаться безымянной. Найдя останки, они просевали землю и были счастливы, если удавалось отыскать медальон погибшего. Тогда одной безымянной могилой становилось меньше, а останки аккуратно собирали и в торжественной обстановке хоронили на аллее славы.

Изредка здесь появлялись и шумные компании. Они располагались на траве, доставали выпивку, горланили песни, тревожа привыкшую к тишине рощу. А  потом, побросав объедки, уходили. Битые бутылки и ржавые консервные банки со временем покрыли лужайки, и скрытые высокой травой представляли опасность для беспечных людей,  желающих пройтись босиком по траве. А новая компания отдыхающих долго искала чистое местечко, чтобы потом сделать то же самое.

Впрочем, не только опасность пораниться подстерегала посетителей этих мест. Роща была далеко от жилых домов, и случалось, в ней находили убитых. Тогда сюда приезжали милиционеры со служебными собаками, следователи. Искали следы. Но, как правило, убийц не находили. Да и как их найдёшь? Места здесь глухие: кричи, не кричи – не докричишься. Рядом дорога. Сел в машину, и поминай, как звали.

Иногда жертву прятали в подземелье. Тогда и вовсе, лишь старые деревья помнили о произошедшей здесь трагедии. Но рассказать никому  не могли, и только укоризненно качали ветвями да шелестели листвой, поражаясь жестокости людей.

Однажды сюда пришли парень и девушка. Они с трудом спустились в лаз и скрылись в подземелье. Погода была ветреная и дождливая, и потому, видимо, они не торопились выходить. Потом из узкого замаскированного зарослями колючего шиповника хода вылез парень,  а девушка так и осталась в одном из подземных коридоров. Долгое время лежала на каменном полу без сознания, а потом, когда очнулась, не могла понять, где она и что её ждёт. Выйти из подземелья не было сил. Она и не встала. Так и лежала до тех пор, пока снова не потеряла сознание и не умерла.

А парень, забросав вход ветками и землёй, поставив метку, чтобы при случае когда-нибудь вернуться сюда, растворился в городских лабиринтах улиц и переулков. Вскоре пошёл дождь, и смыл последние следы пребывания этой парочки в той роще.

1.

Если бы Юльку и Стаса попросили охарактеризовать своих родителей, то ребята сказали бы, что они у них классные.

Андрей Андреевич Грохотов, Юлькин отец, – знаменитый следователь, работник прокуратуры. В общем – сыщик. Он только и делал, что изобличал особо опасных преступников, иногда, рискуя собственной жизнью. Ну, а Павел Петрович Новиков, отец Стаса, – известный врач-хирург, профессор. К тому же главный врач городской больницы. С утра до ночи он был занят: то кого-то оперировал, то читал лекции студентам, то проводил совещания с руководителями отделений…

И мамы у них были ничего себе женщины.

Полина Николаевна Новикова работала терапевтом в той же больнице, которой руководил её муж. Она много времени отдавала своему делу, защитила диссертацию, работала в библиотеке, выступала на клинических конференциях… То есть, и она была занята до ночи. Что же касается Веры Сергеевны Грохотовой, артистки драматического театра, то все давно привыкли, что она приезжала из театра домой не раньше двенадцати ночи. Правда, и вставала около одиннадцати. К двум уезжала на репетицию, потом – спектакль. Словом, дома её было не застать. А уж когда театр выезжал на гастроли, то и вовсе муж с дочерью её месяцами не видели.  Что поделаешь: такова се ля ви, как любила говорить Юлька.

Стас и Юлька уважали и гордились родителями, хотя в деталях их профессий совсем не разбирались. Впрочем, им было не до родителей: они были заняты намного более важными делами. Как в песне:

«И нам – не до них.

А им – не до нас».

Стас и Юлька долгое время жили в центре города, но – на разных улицах. И ходили они в разные школы. Юля – в ту, что рядом с домом. Стаса же с первого класса шофер возил в гимназию с углубленным обучением английского языка.  Да и учились они в разных классах. Стас – в десятом. Юлька – в восьмом. Родители их были знакомы друг с другом, но отношения были просто приятельскими. Им не приходило в голову знакомить ещё и детей, и те жили в полном неведении относительно друг друга.

Но потом как-то случилось, что родители  стали строить рядом себе дома. То ли случайно это получилось, то ли они заранее об этом договорились, но на склоне той самой горы, с которой начинается подъём  на Западный Жилой Массив, выросли два трёхэтажных дома – с модными теперь готическими башенками и с видом из окон на распростёршийся город. Оба дома были окружены высокими кирпичными заборами, снабжены средствами сигнализации, а внутри в обоих царила отстранённость от городской суеты. Камеры видеонаблюдения стерегли это спокойствие. Напичканные электроникой ворота открывались лишь от нажатия кнопки на пульте, когда нужно было впустить-выпустить хозяев из их домов-крепостей.

Воры и хулиганы знали, кто здесь живет, и обходили эти дома десятой дорогой. Ни с кем из соседских мальчишек и девчонок Юлька со Стасом не общались, так что никто не мог на них дурно влиять, приучить к алкоголю или наркотикам. При этом они вовсе не были высокомерными и необщительными. В школе у них были приятели, знакомые, но близко они ни с кем не сходились и дружили только друг с другом.

Их дома больше напоминали дворцы. Таких в последнее время в городе понастроили много, и люди, проходя, удивлялись: «Ну и ну! И сколько же там народу живёт? И кто же все эти помещения убирает? Живут же люди! Буржуи…».

На самом деле в домах жили по три человека, и, действительно, ни убирать, ни ухаживать за газонами во дворе, поливать цветы и кормить собак, хозяевам было некогда. Для этого к ним приходили уборщики и кухарки, садовник и водитель. А вот Юлька и Стас отчаянно скучали.

Андрей Андреевич Грохотов и Павел Петрович Новиков последнее время как-то особенно сблизились, вечера, когда не проводили следственные эксперименты, не делали операции, встречались в беседке, или на веранде, пили вино, шутили, играли в преферанс. Иногда просто беседовали о чём-то непонятном, консультировали друг друга.

Почему-то оба не любили проводить такие встречи на виду у посторонних, ходили друг к другу в гости через железную калитку в заборе, разделяющем их участки, скрытую в тени деревьев и  обвитую плющом.

Впрочем, и дети пользовались этой калиткой. Родители видели, что они то и дело перебегают с одной территории на другую и, стало быть, дружат. Они относились к этой дружбе одобрительно и даже шутили, что время промчит незаметно, и, чем чёрт не шутит, когда Бог спит...

По своему темпераменту Стас и Юлька были разными. Рассудительный, мечтательный, склонный к сомнениям и неуверенный в себе Стас и темпераментная, взрывная, спортивная Юлька. От избытка энергии она не со всеми могла ужиться, была остра на язык, бросалась в драку на любого обидчика. Как и почему она терпела мечтательного Стаса и вообще, почему дружила с ним – тайна. Впрочем, что уж тут такого непонятного, если без пяти минут девушка относится с обожанием к умному и рассудительному юноше – без пяти минут мужчине?

Дело было летом 2006 года, в самом его начале, когда было ветрено и дождливо. Юлька пропиликала Стасу СМС-сообщение:

У МЕНЯ ПОТРЯСАЮЩАЯ НОВОСТЬ!

Сам факт того, что она не сообщала свою новость по телефону голосом, означал некую секретность.

Стас тоже ответил эсэмэской:

ОПЯТЬ ПОТРЯСАЮЩАЯ? НАДОЕЛО!

В ответ Юлька ему написала:

САМ ДУРАК! ТЫ ДАЖЕ НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ, ЧТО Я УЗНАЛА.

Стас написал лишь одно слово – ленивое и скучное:

РАССКАЗЫВАЙ!

Юлька торопливо отбарабанила:

ТЫ ГДЕ СЕЙЧАС?

Стас ответил:

В ГАРАЖЕ.

Юлька сообщила:

СЕЙЧАС ПРИБЕГУ!

Стас отложил телефон на верстак и продолжил прерванное занятие. Усмехнулся и пробурчал:

– Вечно у неё что-то случается и как всегда невероятное!

В свои шестнадцать Стас был не по возрасту рассудительным и обстоятельным. Возможно, он кому-то старался подражать, кого-то копировал, а может, и в самом деле был таким от природы.

Тем временем, прячась под зонтом от отвратительно дождя, Юлька прошлёпала по выложенной узорчатыми плитками дорожке в сторону калитки. У двери ей пришлось на мгновение закрыть зонтик, отчего сразу промокла. Пройдя калитку, Юлька снова раскрыла зонтик и помчалась в сторону гаража.

Сказать, что это гараж можно было лишь с большою натяжкой. Это было огромное полуподвальное помещение под всем домом, отделанное мрамором и залитое светом.  Здесь были окна и высокие потолки. Где-то у входа сиротливо стояла одна из папиных машин. Заднюю часть гаража оккупировал Стас – он основал тут свою мастерскую. Небольшой токарный станок, верстак, стеллаж с инструментами. Парень постоянно что-то мастерил. Одним из его шедевров была действующая модель электровоза, которую он мечтал показать на выставке. Но именно сейчас Стас делал себе письменный стол необыкновенной конструкции. Он как раз старательно выпиливал очередную деталь из дерева, когда к нему ворвалась Юлька – возбуждённая и мокрая от дождя.

– Привет!

– Привет, – ответил Стас, не отрываясь от работы.

Между прочим, он мог бы отпустить какой-нибудь комплимент по поводу её внешности или вообще посмотреть в её сторону. Но он не сделал ни того, ни другого. Мокрые волосы, прилипшая к телу кофточка, модные джинсики – всё это осталось вне его поля зрения.

– Ты всё ещё дурью маешься со своим столом?

Стаса ничуть не удивило столь непочтительное отношение к его занятиям. Сказал спокойно:

– Не стол, а УПС – универсальный письменный стол. На нём можно будет и писать, и чертить, и заниматься за компьютером… Тут будет много чего.

– Да брось ты эту мутотень! – Юлька вырвала из рук Стаса инструмент и откинула его в сторону. – Мне сегодня ребята такое рассказывали! Оказывается, в Ростове есть такие точки, которые влияют на человека! В этих точках человек становится или очень умным, или дураком! Память или совсем отбивает, или может вспомнить то, что давно забыл! Кайфово?!

– Ну да! Можно вспомнить  то, чего никогда не было. – Сколько таких открытий! Так и  галлюники могут появиться. И где же эти волшебные точки?

– На Зелёном острове и в Аксае.

Стас помолчал, прикидывая, как лучше выпилить полку, потом сказал:

– Ясно. В этот раз мы с тобой попрёмся на Зелёный остров, и будем ждать встреч с инопланетянами.

Юлька с жаром возразила:

–  Бредятина! Не пойдём мы ни на какой Зелёный остров! Я же тебе ещё не всё рассказала!

– Давай, давай, я готов к новым походам. Только ты самолётик оставь в покое. Это будет модель американского Боинга.

– Да нужен мне твой самолётик! – огрызнулась Юлька, но модель вернула на место. – Ты слушай, что было дальше!

Стас, продолжая пилить,  буркнул:

– Я слушаю.

– Ты представляешь, оказывается, на территории Ростова когда-то жили скифы. Здесь же было поселение древних греков. А городок Аксай – то самое место, где оказывается держали в плену у половцев князя Игоря… И вообще,  –  продолжала Юлька, – наш город – это необыкновенное место, прежде всего потому, что расположен на месте тектонического разлома! Здесь сходятся Азия и Европа, а границей между ними – наш Дон. Материки трутся друг о друга, и из-за этого постоянно  происходит выброс энергии и что-то происходит у нас на поверхности.

Стас сказал:

– Да слышал я эти сказки! И ничего у нас не происходит необычного. То же, что и везде.

Но Юлька не унималась.

– Взять хотя бы подземные ходы! Кем они прорыты? Почему такие длинные? Что там прятали? Тайна тех подземелий покрыта мраком…

Стас усмехнулся:

– Да какая там тайна! Ты же помнишь: твой папа рассказывал, как до революции ограбили банк, прорыли подземный ход и на рождество всё и обчистили. Обыкновенные грабители и рыли тот подземный ход. А в Одессе, так там ракушечник добывали. Прорыли такие катакомбы, что партизаны месяцами прятались, а фашисты их оттуда газами пытались выгнать. Но «наши» успели уйти к морю…

Но Юлька не унималась.

– И у нас такое было. Я читала: когда немцы вошли в город, воспитательница детского дома увела детей на Большой Садовой в подземелье и провела их на левый берег Дона.

Стас усмехнулся:

– Подожди, не тарахти! Враньё это всё, и я тебе сейчас докажу. Большая Садовая высоко над уровнем Дона. Для того чтобы оттуда провести подземный ход под рекой и на левый берег, пришлось бы сделать так, что большая часть тоннеля шла под уклон, то есть была бы со ступеньками. Эти ступеньки бы уходили на огромную глубину.

– Почему бы нет? – возразила Юлька.

– К тому же стены тоннеля должны быть водонепроницаемы.

– Ну и что?

– И это ещё не всё, – продолжал Стас. – Если подземный ход выходит на левом берегу Дона, то почему его не затапливало во время разлива весной?

– Ну, значит, так сделали, что его не затапливало! – закричала Юлька. – Не могут же люди врать!

– Да почему не могут? Все вокруг только и делают, что врут.

– А вот я тебе покажу одно место, где эти подземные ходы выходят наружу.

– Где это?

– Это на правом берегу Темернички. Мне ребята рассказывали. Там несколько входов в подземелья. Мне один даже показывали. Место я запомнила.

– Ну и чего ж не полезла туда?

– Что я, мочалка, что ли?! Очень ты умный! Чтобы туда спускаться, нужно иметь снаряжение: фонарик, воду и шамовку, инструменты всякие. И вообще, спускаться туда нужно не одному. Сначала мы с тобой хорошенько приготовимся, а потом  и полезем. Клёво?

– Можно, – ответил Стас. – Но сейчас при таких дождях, лучше всё-таки сидеть дома.

– Дожди когда-нибудь пройдут! Не будут же они лить всё лето? А мы за это время приготовим снаряжение. Здесь и будем складывать, потому что у меня предок заметит: он следователь,  наблюдательный.

– А мой – ненаблюдательный?

– Конечно! Ты тут ковыряешься, и никому до тебя дела нет. А это как раз то самое, что нам и нужно! Замётано?

Стас сказал:

– Хорошо, а какое снаряжение нужно?

– А мы сейчас с тобой список составим, – сказала Юлька.

И, пока за окном гаража хлестал дождь, они принялись за составление списка.



Павел Петрович Новиков в этот день вернулся с работы раньше обычного. С ним был незнакомый человек, но Стаса совершенно не интересовали папины друзья, и когда оба вошли в гараж, и Павел Петрович стал что-то рассказывать гостю, Стас даже не оглянулся в их сторону.

– А это мой сын. Я ему выделил часть гаража под мастерскую. Он тут что-то мастерит. По правде говоря, не нравится мне это. В наше время техника не очень-то в почёте.

Незнакомый человек спросил:

– Как зовут вашего сына?

– Стасик, – ответил Новиков и почему-то недовольно поморщился.

– Но, может быть, Стасик станет прекрасным инженером, изобретёт что-то, придумает то, чего ещё не было. Если душа лежит к технике, это же здорово!

– Я подозреваю, что из него выйдет великий строитель воздушных замков. К сожалению, он фантазёр и мечтатель, – вздохнул Новиков.

– А я в детстве тоже любил технику.

– Так ты ж не путай то время и это! Раньше как было: кружок «умелые руки», «тимуровцы», «юные следопыты», а сейчас что? Юные наркоманы! – Павел Петрович рассмеялся своей шутке. – Я бы очень хотел, чтобы он переключился на медицину. И папа, и мама – врачи! Ну, если уж он так любит технику, то ведь и в медицине сегодня техника и сложная аппаратура. Я уже не догоняю… Всё так усложнилось. Компьютеры, лазеры… Двадцать первый век на дворе! Может быть, ему стоило бы пойти как раз по этой части? Но я ничего не могу с ним поделать – вот в чём беда…

Гость сказал:

– Дали бы вы ему свободу выбора – было бы лучше.

– Не знаю, не знаю, что такое свобода, и в какой степени она полезна для подрастающего поколения.

Стас за время их разговора не проронил ни слова, только искоса поглядывал то на отца, то на его гостя.

Затем они посмотрели кое-что из того, что он сделал и, судя по их замечаниям, мнения их разделились: гость находил, что это очень интересно, а отец считал, что сын тратит попусту время, когда уже сейчас нужно готовиться к поступлению в медицинский.

Стас продолжал заниматься своими делами. Его смущали такие разговоры. Он потом всё детально анализировал: что было сказано, каким тоном, кем… И начинал сомневаться, правильно ли делает и после долгих раздумий приходил к какому-то выводу. И уж потом сбить его, переубедить было трудно. Тогда он и не слушал чужое мнение, если оно не согласовывалось с его собственными убеждениями.

Уходя, отец оглянулся и произнёс сухо:

–  Мы ждём тебя через десять минут в большом зале. Познакомься. Это мой сослуживец, Владислав Глебович.

Стас приподнялся со своего места и сказал, обращаясь к гостю:

– Очень приятно.

Тот кивнул в ответ, а Павел Петрович повторил:

– Приходи, я думаю, тебе будет интересно.

Стас вовсе так не думал. Ему уже давно было совершенно неинтересно то, о чём говорят и думают родители. Если у Юльки был хоть какой-то контакт с отцом, который иногда пребывал в хорошем настроении и имел время для общения с дочерью, то у Стаса и его отца всё обстояло намного сложнее. Это не была вражда: никогда в жизни Павел Петрович всерьёз не ругал сына, тем более не бил. Да и сыну не в чем было упрекнуть родителей. Но доверия, взаимопонимания не было – вот это уж точно.

Стас переоделся и в назначенное время пошёл в зал.

Стол был накрыт с некоторой торжественностью – это Стас сразу заметил.

Ужин, к удивлению Стаса, начался необычно. Полина Николаевна уже сидела за столом и активно участвовала в разговоре. Она улыбалась и приветливо кивала Владиславу Глебовичу. Да и тот оказался человеком совсем не занудным: не говорил о делах вообще. Вспоминал, как служил с отцом в Афгане, как тот ему спас жизнь.

– Раскидала, раскидала судьба сослуживцев, – грустно произнёс гость.

Понемногу из разговора Стас понял, что двадцать лет назад папа служил врачом в Афганистане. Там и познакомился с Владиславом Глебовичем. Сержант  получил серьёзное ранение, и ему нужно было срочно перелить кровь. Но крови было мало, и он взял последнюю ампулу, предназначенную Генералу Самойлову, который и не очень-то в переливании нуждался. Папа спас сержанта и получил нагоняй от начальства.

Стас с удивлением слушал этот рассказ. Отец был весёлым и непохожим на себя, обычно погружённого в заботы о больных, об операциях, о средствах для приобретения лекарств, оборудования, транспорта...

Владислав Глебович тем временем рассказывал:

– Когда подбили вертушку, то подумал: успеть бы помолиться. Чтобы Он простил мне грехи…

– А грехов много было? – спросила, улыбаясь, Полина Николаевна.

– Много… А потом удар, и всё…Потом ничего не помню.

Павел Петрович прервал его:

– Какие ошибки ты имеешь в виду, когда перед смертью пытался молиться Богу?

– Ничего конкретного тогда в голову не приходило. Просто казалось, что если выживу, жить постараюсь праведно…

– Что было дальше? – спросил Стас.

– Дальше? Вертолёт упал относительно мягко, завалился набок и рухнул на землю с высоты пятиэтажного дома. Меня успели вытащить, кого-то ещё успели, а потом взрыв…

– Я что-то вспоминаю, – сказала Полина Николаевна. – Павел рассказывал. Представляю, что родителям пришлось пережить!

– С родителями-то и случилось самое страшное. По ошибке им послали похоронку, и мать чуть не умерла с горя. А я-то не знал. Когда оклемался  маленько, написал домой, мол, жив-здоров. После госпиталя отпустили в отпуск, дома всё и узнал…

Павел Петрович опять улыбнулся и поднял рюмку:

– Значит, долго жить будешь!

– Да уж хотелось бы, – ответил Владислав Глебович.

– Часто вспоминаете ту историю? – улыбнулась Полина Николаевна.

–  А как же! Вернулся домой и женился… У нас сынишка…  А жениться я и не думал. Ветер гулял в голове. Потом пошёл учиться. Окончил техникум… работаю…

Это было всё-таки удивительно: папа и мама смеялись, шутили, вспоминали сослуживцев… Потом вместе смотрели альбомы. На фотографиях все молодые: папа – лейтенант и Владислав Глебович – старший сержант…

Уже засыпая, Стас подумал: «Да, Юльке, конечно, повезло с отцом – тот чаще смеётся. Но и мой – тоже ничего мужик… Через двадцать лет человек прилетает из Иркутска, и всё ради того только, чтобы пожать ему руку…».

2.

Шли дожди и время для прогулок, казалось, было самым неподходящим.

Но – это для кого как…

Стас и Юлька прекрасно дополняли друг друга. Он был источником умных, но неторопливых мыслей, она – напротив, излучала неисчерпаемую энергию. Юлька подталкивала медлительного Стаса, и они собрали снаряжение для своего необычного предприятия.

Спрятать два рюкзака в гараже не составило труда – там было много укромных мест, куда никто кроме Стаса не заглядывал. Родители привыкли, что мальчик постоянно что-то мастерит, предоставили ему полную свободу творчества и не мешали. Хотя эти его увлечения им не очень и нравились.  Особенно отцу.

То, что ребята всё-таки спустились в это самое подземелье, – это само собой разумеется. Но и здесь Стас проявил совершенно поразительную предусмотрительность. Сначала они пошли в рощу и по тем приметам, которые были известны Юльке, нашли по крайней мере два места, через которые можно было спуститься в подземелье. Юлька узнала, что под спортплощадкой школы тоже находятся какие-то пустоты. Однажды здесь под столом для игры в теннис провалилась земля. Учительница сказала, что это, должно быть, яма от канализации. На другой день отверстие было забетонировано. Школа та старая, и кирпичная пристройка к основному зданию совсем разваливалась. Окна на первом этаже заложили кирпичом, а на втором и третьем стёкла выбили, и здание грустно смотрело на рощу, таящую в себе столько тайн!.. Разваливающаяся пристройка вечерами была обитаема. Здесь собирались алкоголики и наркоманы, ночевали бомжи, прятались те, кто не очень дружил с законом.

Юлька хотела даже залезть в окно второго этажа, но Стас не пустил.

– Сорваться можешь – это раз, и неизвестно, кого там встретишь – это два.

Юлька хотя и была спорщицей и задирой, но в этот раз послушалась и не полезла.

Стас назвал это разведывательным походом и употребил даже умное слово: рекогносцировка.

Когда они шли к автобусной остановке, между ними возникли разногласия. Стас сказал:

– На случай, если нас там засыплет или застрянем по какой-то другой причине, мы должны будем кого-то предупредить, чтобы на наши поиски направили спасателей.

Юльке эта идея не понравилась:

– Давай тогда уж сразу спросим у родителей разрешения на эту экскурсию.

После некоторых споров сошлись на том, что они возьмут свои мобильные телефоны и с ними там ничего не случится и всё будет хорошо.

Когда они туда полезли, выбрав для этого солнечный  день, об их намерениях никто не знал.

Подземелье начиналось с колодца, сверху скрытого от любопытных разным хламом: старыми досками, ветками деревьев, кусками бетона. На дне его в куче сухих листьев и случайного мусора нашли маленький лаз, в который можно было пролезть, лишь сняв со спины рюкзак и толкая его перед собой. Потом начался нормальный коридор с кирпичными стенами, вдоль которых тянулись проржавевшие трубы, свисали оборванные провода.  Было темно и сыро. Всё говорило о том, что подземный ход, если и имеет выход, то или очень далеко, или заваленный. Нужно было привыкнуть к этой затхлости.

Стас хотел сразу же вернуться. Думал, что  выдержать это невозможно, но потом освоился, выяснил, что не так страшно, как показалось вначале.

Освещая фонарями путь, Стас и Юлька пробирались всё дальше и дальше.

– Очень странно, – сказал Стас, останавливаясь, чтобы передохнуть. – Железобетонные конструкции… Строили, наверно, после войны. Может, здесь был какой-то военный объект.

– Или научный, в натуре, – предположила Юлька.

– Да брось ты! В те времена слова «военный» и «научный» были синонимами. Одно ясно: это был какой-то важный секретный объект! Но почему о нём забыли? Почему забросили? Ведь он же проходил где-то по документам! И как же это так можно: работать-работать, строить-строить, а потом взять всё и забросить?

Стас был рассудительным парнем. Со стороны казалось, что он мечтатель и тихоня, что, конечно, было совершенно не так. В принципе он был боевым парнем, способным на поступки – в том числе и на отчаянные, но любил перед тем как бросаться в бой, тщательно поразмыслить о том, к чему это может привести и что нужно делать, чтобы этот бой выиграть.

Юлька же производила впечатление безрассудной задиры. И это тоже было лишь впечатление. Просто у неё в голове столько всего перемешалось, что всё вместе взятое слилось в её сознании в одно большое желание: немедленно всё осуществить и посмотреть, что из этого получится. На самом деле это была очень добрая девочка. Она недополучила родительской любви и теперь неосознанно пыталась восполнить её собственными подвигами, за которыми, как ей казалось, последуют признание, известность, даже, может быть, и сама слава. И, конечно, любовь, которой ей так не хватало.

Она была умной девочкой. С пяти лет уже читала и писала, имела математические способности и перечитала за свою короткую жизнь Майн-Рида, Фенимора Купера, Эдгара По, Жюля Верна, Александра Дюма...

С куклами она играть не любила, и все её детские мечты были направлены на подвиги и свершения. Преодоление трудностей во имя чего-то важного и светлого – вот то, к чему она стремилась. Такое стремление не всегда правильно понималось взрослыми, и Юльке часто от них перепадало. Впрочем, разве они могут что-то понять?!

– И ведь кто-то же строил это, – задумчиво сказала Юлька. – Наверно они давали подписку о неразглашении. То, что это секретный объект, – факт!  Мой папа часто берёт подписку о неразглашении.

Стас рассудил иначе:

– Эх, тюха! Ничего ты не понимаешь!

– Ты много понимаешь!

– Да ты рассуди: какая могла быть подписка о неразглашении? Ведь строили-то зэки. Вырыли и тут же их и грохнули! Ты что, не читала Виктора Суворова?

– Читала! – обиделась Юлька. – Думаешь, один ты такой умный?

– Ну а раз читала, значит, должна помнить, что в те времена такие вещи делались очень даже запросто. Как товарищ Сталин говорил, знаешь? Есть человек – есть проблема, нету человека – нету и проблемы.

Они шли всё дальше и дальше. Стас двигался впереди, Юлька чуть отставала. Стас освещал путь, пол, выложенный бетонными плитами. Торчала арматура, и легко можно было зацепиться и покалечиться. Юлька освещала фонариком стены. А вдруг появится тайная дверца папы Карло? Или надписи на стенах.

– И вообще, – продолжал рассуждать Стас, – что мы здесь хотим увидеть?

Юлька ответила:

– Звезда Экрана, моя подружка по Интернету, рассказывала, как они там у них в Одессе лазили по подземельям.

– Ну, и что они нашли?

– Ничего, но всё равно – интересно ведь. Там можно километрами ходить под землёй – войти в одном районе города, а выйти у моря или далеко за городом. Представляешь: сверху город, дома, проспекты, а внизу …

– Зачем им это нужно – не могу понять, – сказал Стас.

– Это здесь роща, а в центре города совсем не роща. И вообще: у нас под городом много подземных озёр и пустот, ничем не заполненных. Представляешь: попасть бы в такую пустоту? Кайф!

– Ладно, не тарахти! Лучше присматривайся к тому, что здесь есть. Может, и в самом деле откроем что-нибудь интересное. Тайник какой-нибудь или клад.

– Ну, ты и балда! Зачем тебе клад? – закричала Юлька.

– Да тише ты!

– Да почему тише-то? Здесь никого нет.

– И всё же, что бы ты сделала, если бы нашла клад? Или просто много денег?

– Что? Подождала бы, когда выросту, а потом сбежала бы от родителей куда-нибудь, где пальмы и море.

– А меня с собой взяла бы?

– А куда я без тебя?! – Юлька чмокнула в щёку Стаса.

В темноте было не видно, как он покраснел.

Они шли дальше. Постоянно встречались какие-то ниши, обрывки проводов, железки, назначение которых они определить не могли. Вскоре обнаружили небольшую железную дверь. Ржавую, невзрачную, ведущую неизвестно куда. Она была заперта. Как друзья ни пытались открыть её, они так и не смогли это сделать.

– Обидно, – сказал Стас, отирая пот со лба и оставляя на лице чёрную полосу грязи. – Ведь именно там что-то наверняка и хранится.

– А что это может быть?

– Оборудование. Ну, если оно тогда и было секретным, то сейчас оно, конечно, устарело… Документация какая-нибудь? Впрочем, вряд ли… Но что-то же они должны были там прятать! А иначе, зачем было запирать?

Он поставил на пол рюкзак, раскрыл его и стал рыться в нём. Скомандовал:

– Свети сразу двумя фонариками, а я попробую ещё разок.

Стас был плотным сильным мальчиком. Минут через пять что-то железное с лязгом упало на пол, и дверь раскрылась.

– Ну вот, – сказал Стас. – Даже обидно.

– Почему?

– Нет там никакой тайны, если дверь открылась с такой лёгкостью. Была бы настоящая тайна, они бы это место замуровали. Ну, ладно: давай соберём вещи и посмотрим, что тут.

Как только они вошли в коридор, начинавшийся за дверью, Юлька вдруг прошептала:

– Стас, мне страшно.

Она прижалась к нему.

– Чего ты боишься?

– Не знаю. Страшно и всё. А что, если кто-то возьмёт и запрёт за нами эту дверь. И мы отсюда никогда не выберемся.

– Я говорил, что нужно хотя бы кому-то сказать, куда мы идём. Так идём, или как?

– Я не хочу!

– Тогда я пойду один, а ты меня жди здесь.

– Нет! Я лучше с тобой...

– Пошли! А вообще странно. Ты всегда  такая смелая, а тут боишься… Ладно, пойдём, не бойся ничего.

Они шли всё дальше и дальше. Воздух в подземелье был и без того затхлым, но, начиная с какого-то момента, они почувствовали нарастающее зловоние. Юлька опять предложила вернуться, но Стас легче переносил неприятные запахи и продолжал идти вперёд.

– Это может быть какое-то мёртвое животное, случайно попавшее сюда, – предположил он. – Оно погибло, потому что не смогло выбраться.

– Животное? – с сомнением проговорила Юлька. – А ты видел, что вход был завален?

– Но оно могло проникнуть сюда и через другой ход.

Они прошли ещё немного. Юлька остановилась и проговорила глухим голосом:

–Это может быть и человек...

Вонь стала уже совсем невыносимой.

– И вообще, – сказал Стас, – удивительно: здесь ни летучих мышей, ни крыс…

Затем он тихо охнул и повернулся к Юльке.

– Ты только в обморок не падай! – скомандовала Юлька. – Что ты увидел? Где?

– Там что-то лежит! Труп…

– Ни фига себе! Ладно, держись!.. Пропусти меня, я сама посмотрю, что там лежит…

Она протиснулась вперёд и направила фонарик в сторону, куда указывал Стас.

– Вот так дела! – прошептала она и тоже отвернулась.

– Вот теперь-то пошли назад, – тихо прошептал Стас.

– Да как же пошли? Давай хотя бы посмотрим.

Сдерживая позывы к рвоте, Юлька наклонилась над трупом и увидела: девушка лежала на полу. На ней было разорванное платье и кофта. Светлые волосы были перевязаны резинкой. Никаких следов борьбы или насилия. И ни каких видимых повреждений.

Придя в себя, Стас всё-таки нашёл в себе силы посветить и посмотреть ещё раз.

– Изнасиловали и убили, – тихо сказал он.

– Откуда ты это взял?! Могли и застрелить? Или потеряла сознание, а никто на помощь не пришёл. Вот и умерла. Может, перевернуть её? Посмотрим…

– Нет! Пошли назад, – скомандовал Стас и потянул Юльку за рукав. – Пошли, нечего нам здесь делать.

Юлька не противилась. Она признавала над собой авторитет Стаса. Быстрым шагом они пробрались к выходу и через минут десять были уже на дне колодца в зарослях этой рощи.

По железным скобам, которые хотя и шатались, но надёжно выдерживали груз человеческого тела, выбрались наверх.

Никого вокруг не было. Огромные деревья стояли неподвижно. Тёмная листва рощи смыкалась над головой, скрывая от них солнце. Пахло зеленью и вчерашним дождём. Было такое чувство, что деревья смотрят на них с высоты своего лесного величия, знают что-то очень важное, но про то, что знают, не спешат рассказывать.

Стас и Юлька молчали. Наконец, Юлька тихо проговорила:

– Мы должны что-то делать.

– Интересно знать: что? Заявить в милицию, что ли?

– Почему в милицию? Нужно рассказать папе! Мы ведь честные люди!

– А он спросит: чего это вы туда попёрлись? И что мы ответим? Прогуливались, или клад искали?

Юлька возразила:

– Но мы же ничего плохого не замышляли. Нам было интересно, мы спустились туда, а там – убитая девушка…

– Думаю, твой папа за это спасибо тебе не скажет. Мало ему дел! Нет уж, помалкивай пока! Надо сперва хорошенько подумать, а только потом принимать решение.

– У тебя что, пуля в голове? Я расскажу папе, и пусть у него голова болит! Он направит своих ищеек, и те землю будут рыть, искать убийцу.

Стас огляделся по сторонам: деревья с укоризной смотрели на них  и молчали. Могли бы и подсказать, что делать!

– Что-то мне здесь не по себе. Двигаем отсюда! – и он решительно пошёл на восток.

– Куда ты? – крикнула Юлька. – Мы же ещё хотели пойти к другому колодцу.

– Не стоит. Он приведёт туда же. Пойдём к роднику, умоемся, поедим… Я есть хочу.

– И ты сможешь есть после того, что только что увидел?

Стас пожал плечами.

–  Запросто! Есть я смогу…

Они взвалили на плечи рюкзаки и двинулись в путь. Минут через десять вышли из рощи и направились в сторону заброшенных садов. Здесь бил из земли родник, давая начало небольшому ручью, впадающему в речку.

– Такие хорошие сады были, и зачем их побросали?– спросила Юлька.

– Откуда я знаю? Ушли и ушли, – ответил Стас.

Огромная чёрная птица, хлопая крыльями, перелетела прямо перед ними с ветки на ветку.

– Ой, что это? – воскликнула Юлька.

– Тише ты! Ворона. Не видишь, что ли?!

Они приблизились к яблоне, на которой сидела птица. Чёрная, с синеватым отливом, она сидела на ветке и смотрела на любопытных людей. Потом вдруг громко каркнула, и тут же из соседнего дерева послышался ответ:

– Кар-р-р!

– Привет, привет, – сказала Юлька. – Это ж надо! Совсем не боится! И нахально смотрит на нас! Подожди, я фотку сделаю мобилой.

Стас рассудил:

– Для чего? Красота – она или есть, или нет. Просто смотри. Вбирай её в себя, и всё.

– А если не красота, а наоборот – безобразие? Тогда что? Тоже вбирать?

– Смотря какое безобразие?

– Ну, допустим, мёртвый человек…

– Ты снова?! – тихо сказал Стас. – Пойдём лучше куда-нибудь.

Они прошли к одному из заброшенных садовых домиков.

Родниковая вода была чистой и холодной.

Умывшись, присели на скамейке и достали из рюкзаков завёрнутые в фольгу бутерброды.

– Ты представь, – говорила Юлька. – Её дома ждут, ищут, а она там лежит, и никто об этом не знает. И кто такая? Думаю, документов у неё там нет…

Стас отмахнулся:

– Не гони лошадей! Про нашу доблестную милицию я наслышался!

– А мой папа говорит: хорошая у нас милиция!

– Твой  папа там свой человек, а мы там – чужие! – возразил Стас. – Консервы будем открывать?

– Открывай, конечно! У меня кишки марш играют! Проголодалась!

Но отведать консервов им так и не пришлось. Неизвестно откуда перед ними возник грязный замурзанный парень и сел рядом. По тому, как он смотрел на них, Юлька поняла, что он голоден и протянула ему бутерброд и банку тушёнки.

– Есть хочешь?

– Я всегда жрать хочу. Сколько себя помню – хочу жрать. И днём, и ночью…

– Ну да! Не свисти! Ночью ты спишь!

Юлька улыбнулась.

– Так мне  снится, что я жрать хочу!

Стас открыл вторую банку тушёнки.

– Ты кто? – спросил он.

– Человек, не мартышка!

– Как тебя дразнят? – спросила Юлька.

– Максом… Максим я. А кликуха моя – Шахтёр.

– Это почему?

– Из Шахт я. И немного в шахте работал…

– Не ври! В шахту детей не берут! Сколько тебе?

– Семнадцать… Так я не в забое ишачил. И на верху работы хватало…

– Что ты здесь делаешь?

– Хожу по садам. Тут малины полно, вишни-черешни всякие. А вы как сюда попали?

– Гуляли… – неопределённо ответила Юлька.

– Ну да… ну ясно… – кивнул Макс, хотя было непонятно, что ему ясно.  Поев, он растянулся на траве.

– Хорошо-то как! Всегда бы так!

– Может, дать что-нибудь ещё? – спросила Юлька.

– Если есть хлеб… А так, фруктов тут много. Дачи заброшены. Ешь, сколько влезет, никто слова не скажет.

Юлька порылась в рюкзаке.

– Печенье. Держи!

–  Ништяк!  Давай!

Стас спросил:

– А почему в садах никого нет?

– Строительство, что ли, будет… А вообще, здесь гиблое место. Потому и удивился, что вы здесь кантуетесь. Мало ли что?!

– А ты не боишься? – спросил Стас.

– Чего мне боятся? Не-е, я не боюсь.

– А живёшь где? –  допытывался Стас.

– Вообще-то дом у меня есть, но стараюсь там бывать пореже. По разным причинам. Здесь всегда можно найти, где переночевать – летом, конечно. Ну а зимой сложнее с этим делом. Хотя тоже можно кое-что придумать, но уже не здесь в роще. В школу залезть… Там на диване перекантоваться. Или в подвале. Там тепло. Трубы горячие проходят… Есть вполне пригодные для жилья подвалы.

– Ну, ладно. Мы пошли…

Юлька встала. Ей нужно было двигаться, что-то делать. Она не могла долго сидеть на одном месте.

Встал и Стас.

– Будь! – кивнул Стас и поплёлся за Юлькой.

Продираясь сквозь заросли и стараясь не цепляться за кусты ежевики, они выбрались на тропинку. До выхода из рощи оставалось совсем немного.

– Куда теперь? – спросила Юлька.

– Давай ещё раз зайдём в рощу и посмотрим, что там ещё есть, – скомандовал Стас. – Куда нам спешить?

– Давай, – согласилась Юлька.

Они поднялись по холму. На поросшей колючим кустарником поляне обнаружили ещё один ход в подземелье. Вход был завален мусором и ветками, как и тот, откуда они только что вышли.

– Здесь кто-то специально скрывал следы, – сказал Стас задумчиво.

– Факт! – согласно кивнула Юлька.

Из земли торчали остатки каких-то сооружений, пни и полусгнившие стволы деревянных столбов.

Выйдя, из зарослей, Юлька и Стас пошли через спортплощадку в сторону парка.

– И что делать с тем трупом мы так и не решили, – тихо сказала Юлька.

– Не гони картину! Подумать надо сперва, а тогда уж и решим…

Через полчаса они были дома.

Мысль о мёртвой девушке не давала им покоя.

3.

Всё началось с того, что Юльке приснился сон: она и Стас оказываются в каком-то подземелье, и там находят клад – треснувший кувшин со старинными золотыми монетами. Сон так сильно поразил её воображение, что она тут же решила спускаться в ростовские подземелья и искать клад. До этого сна она и Стас часто фантазировали, как они поедут путешествовать, с какими приключениями столкнутся и как это будет интересно. Но фантазии фантазиями, а тут – всё как в действительности. Только и осталось найти клад, освободиться от дотошной опеки взрослых и махнуть на острова Тихого или Индийского океана. А что? Стасу уже шестнадцать – он уже взрослый, она – тоже не маленькая. Четырнадцать – уже не детский возраст. Ещё года два подождать, можно и за границу... И вообще – жить, держась подальше от родителей. Кувшин с золотыми монетами – с трещинкой вдоль всего корпуса, стоящий чуть наискосок на каменном полу, покрытом мусором, приваленный к потемневшей кирпичной стене сводчатого подземелья – это ведь вполне реально! Разве могли привидеться все эти подробности?!

Юлька отчётливо видела каждую соринку на полу, каждую трещинку, царапинку или вмятинку на кувшине… Значит же, это всё неспроста! И где-то он стоит! Его только нужно найти!

У Стаса и Юльки  было много общего. Каждый был единственным ребёнком в семье, а их родители жили своей жизнью, своими заботами. У ребят было всё.  Всё, кроме пустячка под названием родительское тепло.

Отец Юльки был крупным воротилой в той сфере бизнеса, которая называется «прокуратура». Б;льших подробностей она не знала. Знала только, что у папочки огромная власть, что к нему всё время приходят на поклон разные люди и что по его милости может так случиться, что кому-то станет хорошо, а кому-то и плохо. Мамочка, актриса драматического театра, когда-то была удивительно красива и успешна. Но с годами что-то там произошло, и ей всё меньше давали ролей, и всё меньше было у неё праздников. Но она уже не могла без аплодисментов, поклонников и… стала прикладываться к бутылке. Сначала отец что-то там говорил, проявлял неудовольствие. Потом просто перестал обращать внимание. Он охотно играл роль любящего родителя, делал дочери дорогие подарки,  но и не больше того. В основном за Юлькой присматривала бабушка – папина мама. Бабушка была человеком добрым и отзывчивым, но и у неё не хватало времени на внучку, потому что почти ежедневно ходила в церковь. Вечерами за ужином она восторженно рассказывала о приходском батюшке. Бабуля  пыталась приобщить и внучку к церкви, но Юлька сказала, что всё это сплошной психопатизм и дурдомизм.

Родителям и не приходило в голову поговорить с дочкой по душам. Папа только мог спросить: «ну как ты там, доченька?», похлопать её по плечу и пойти дальше по своим делам. А мамуля слишком была увлечена собой, и лишь интересовалась, не голодна ли дочь. Она окидывала взглядом фигурку дочери и недовольно замечала:

– Уж очень ты худая! Смотри, не переломись!

Постояв ещё немного перед зеркалом и положа последний штрих в свой макияж, уходила по своим делам.

У Юльки никогда не было проблем с успеваемостью: она ловила всё просто на лету, легко заучивала стихи, решала задачки по математике, но зато у неё всегда были проблемы с поведением. Она держала себя независимо, могла поспорить с учительницей, двинуть обидчика по башке чем попало. Это приводило к тому, что Юльку пропесочивали на  очередном педсовете. Папаша переводил доченьку в другую школу, в надежде, что там всё будет иначе. Увы! Всё повторялось снова и снова.

Отцу было неприятно стремление Юльки жить по своим законам.

Юлька ходила и в спортивную секцию. Правда, и их меняла, как и школы. То училась фехтованию, то самбо. Потом – каратэ. В одной из таких секций существовал обычай: новичка били до тех пор, пока он не запросит пощады. Пощады можно было запросить с самого начала, но тогда статус испытуемого понижался, и всем было ясно, что его теперь можно обижать, сколько душе угодно. Такой новичок вскоре должен был покинуть секцию. Тот, кому удалось не запросить пощады и молча снести побои, получал высокий статус, но такое случалось редко. Всё Юлькино существо восставало против такого испытания на прочность. Она дала сдачи, да так сильно, что завязалась ожесточённая драка, завершившаяся благополучно только потому, что откуда-то возник тренер. Разумеется, такое «тестирование» проводилось с его молчаливого согласия. Ведь так сразу же выявлялись сильные личности и отсеивались слабые, но и тренер знал: доводить дело до тяжких последствий нельзя. О высоком статусе Юлькиного отца тренер даже не догадывался, но этим же вечером был просвещён, когда отец спросил дочь, откуда у неё синяки… Юлька кратко рассказала о порядках в секции самбо. На следующий день тренера выгнали с работы.

– И в кого ты такая уродилась! – сокрушался Андрей Андреевич. – Не иначе, как в маму. Та тоже – взбалмошная. То ли дело я – человек уравновешенный, обходительный. Надо уметь ладить с людьми!

Юлька огрызнулась:

– А мне так жить кайфово! И не нужна мне никакая карьера! Думаешь, я не знаю, что и ты не был паинькой. И стал начальником потому, что тебе дедушка Серёжа помог, когда сам шишкой был.

Юлькин папа был человеком с юмором. Он прекрасно понимал, что дочь говорит правду, поэтому особенно и не возражал. А если и возражал, то лишь для виду.

После очередного такого происшествия он перевёл Юльку в частную школу.

Юлька училась хорошо. Впрочем, в той школе плохих оценок и не ставили. Учителя сюсюкали с учениками, были вежливыми и предупредительными. У неё не было подружек. Она вообще больше общалась с мальчишками. И те признавали Юльку за свою. Но и с ними она сильно не сближалась. Демонстративно не курила, отказывалась от их затей, и дружила только со Стасом. Была ли это любовь или нет, – сказать трудно.

Стас был старшеклассником и представлял свою будущую жизнь так: инженер, изобретатель, конструктор – что-то вроде этого. Он любил компьютер, мог составлять нехитрые программы. Ещё он любил что-то делать, мастерить. Строил модели кораблей, самолётов, любил копаться в часах, знал устройство автомобиля и вообще любил что-нибудь собирать и разбирать.

У него практически было всё то же самое, что и у Юльки: родителям-врачам было не до сына. Отец руководил городской больницей, с утра до вечера оперировал, был весь в делах. Мать руководила отделением, и ей тоже было не до него. Собственно говоря, сыну ничто не мешало при таких обстоятельствах стать наркоманом или примкнуть к какой-нибудь банде, и то, что он этого не сделал, было исключительно его заслугой.

Правда, родители иногда его поучали, говоря, что Добро восторжествует, а Зло должно быть наказано, что богатые должны помогать бедным, ну и так далее.

Такие нравоучения периодически повторялись и были формальными.  Это чувствовал Стас и просто не слушал их. Одно и то же, одно и то же. Сколько можно?!

Стас и Юлька жили по-своему. Они в принципе были совершенно безобидными существами, но имели свои принципы, относительно того, что им казалось очень важным. Настолько важным, что от этого никогда нельзя будет отступиться. Многих вещей они не понимали, ничего не смыслили в политике и даже и не пытались проникнуть в эти дебри. Но для себя уяснили: Россия – это хорошо, а всё, что против России, – плохо.

Юлька когда-то пыталась дружить и с другими ребятами, но у неё это получалось плохо. Всех парней своего возраста она считала придурками и приятным исключением из правила для неё был Стас. С ним она часто спорила, но никогда не ругалась. А если они и ссорились, то ненадолго и в скором времени мирились. Стас никогда не делал ей скидок на возраст или на то, что она девчонка. Ей это нравилось, и он это знал.

Родители посматривали на смех и слёзы своих отпрысков со стороны, понимающе перемигивались и одобрительно посмеивались. Они ничего не делали для того, чтобы их дети подружились, но были их дружбе рады.



В этот день во дворе под большим навесом, спасаясь от начавшегося мелкого дождика, сидела весёлая компания. Пахло шашлыком, который в это время готовил один из прокурорских оруженосцев, раздавались смех и звон бокалов. Медицинские и прокурорские светила обсуждали что-то очень важное. Им всегда было, что обсуждать.

– Посмотрите, кто к нам пришёл! – выкрикнул со своего места Михаил Ульянович Харин,  которого Павел Петрович называл почему-то Мухой. Он был его учеником и ближайшим помощником в больнице. Умный, изобретательный, Муха часто подкидывал свежие идеи шефу. Тот делал вид, что идея-то не очень интересна. Но проходил месяц, иногда – полгода, и вдруг  Павел Петрович выдаёт ту самую идею, как вдруг пришедшую ему в голову. И тогда: все в восторге, все довольны. А Муха даже вида не подаёт, что именно он является её автором. Именно за эти качества Павел Петрович  приблизил его к себе, сделал исполнителем деликатных поручений. А сотрудники считали его серым кардиналом. Наверно, правильно считали.

– Посмотрите, кто к нам пришёл! – повторил Муха. – К нам, ребята, к нам! Сейчас шашлычки будут готовы!

Все сидящие за столом посмотрели в сторону Стаса и Юльки. Те хотели, было прошмыгнуть незаметно в дом, но их замысел не удался.

Андрей Андреевич поднял изумлённую бровь и спросил:

– И где это вы были, господа хорошие, позвольте вас спросить?

Юлька, которая за словом никогда в карман не лезла, резко ответила:

– Мы что – на допросе?

Грохотова всегда приводила в восторг боевитость дочери. Если она уже сейчас такая, что из неё будет дальше! За словом в карман не полезет, растолкает всех и добьётся цели. Наш человек! Он оглянулся к Новикову и восторженным шёпотом произнёс:

– Тренируется пока на родном папе!

Восхищение-то было, но из педагогических соображений он его старался не выказывать.

– Да я ничего такого, вроде бы и не сказал невежливого, просто мне немножко – самую малость! – интересно стало, где вы так вымазались? – Андрей Андреевич оглянулся в сторону своих сослуживцев и весело им подмигнул.

Дружный коллектив работников прокурорского бизнеса дружно заржал, а их грубоватый смех подхватили товарищи и из более утончённого медицинского мира. Один Павел Петрович сидел, сжав губы, наблюдая за происходящим, и, как ему казалось, понимал в нём всё до конца.

Стас и Юлька стояли, переминаясь с ноги на ногу, и не знали, что делать. Юлька уже хотела нагрубить папе снова, но тут её руки коснулся Стас, и она  сдержалась и ничего не ответила.

Стас спокойно проговорил:

– Мы были в районе Соловьиной рощи. Начался дождь. Вот и перемазались. Споткнулись на рельсах, а там мазут… Ну а затем уже автобусом и доехали.

– Как вас только впустили в автобус? – недовольно пробурчал Павел Петрович.

А Андрей Андреевич нахмурил брови и недовольно воскликнул:

– И какого чёрта вы шлялись в Соловьиной роще?

– А что нельзя? – огрызнулась Юлька.

– Да поймите же вы! Соловьиная роща – во все времена была гадюшником. В этом месте чёрт-те что делается! Ворюги и бомжи… Там и люди пропадают. И чего там делать? Не могли найти других мест для прогулок? Ладно, идите, переодевайтесь. По-моему, вашу одежду теперь нужно выбросить.

Стас и Юлька зашли в дом.

– Ты слышал, что сказал отец? – шепнула Юлька Стасу.

– Но мы же были не в Соловьиной роще! – шёпотом возразил Стас.

– Стасик, ты со своим вечным занудством меня уже достал! Пойми: мы были совсем не далеко. Роща, в которой мы были, – продолжение Соловьиной. Только наша расположена за железнодорожной насыпью. В принципе, мы были в том самом гадюшнике, где пропадают люди… Может, расскажем про труп?

– Помалкивай. Рассказать мы всегда успеем.

Любимым занятием Юльки было возражать. Но здесь она промолчала.

– И то верно, – согласилась Юлька, вздохнув с облегчением. – Лучше пока помолчим.

У детей были свои тайны, у отцов – свои. Но дети вели себя неуверенно – всё чего-то сомневались и опасались, отцы же излучали спокойствие и уверенность. Именно по этой причине дети боязливо шептались в комнате на втором этаже, а взрослые, сидевшие во дворе перед домом, пили и ели, говорили громко, смеялись от души.

Если бы им кто-то сказал, что их столь откровенные высказывания могут слышать не только люди, но и Бог, они бы очень удивились.

– Я атеист и не верю в Бога и во всякие такие-этакие силы, – сказал бы Новиков. – Есть только человек и его воля. Есть я, моя воля и пусть только попробует кто-нибудь меня сокрушить!

А Грохотов выразился бы иначе:

– Я, конечно, православный и хожу в церковь и всякое такое, но в одном я уверен: Господу Богу нет до меня никакого дела. У него есть дела более важные.

Потом добавил бы, но уже не в слух, а про себя:

– Если бы Господь Бог обращал на меня внимание, то он бы уже давным-давно дал бы мне об этом знать, потому что я понатворил в жизни много всякого, но ведь он что-то не торопится. Совершенно очевидно: ему, как большому начальнику некогда заниматься такими пустяками, как моя персона. У него есть дела и поважнее! – проговорил он вслух.

Совершенно точно, что высказывание Новикова звучало высокомернее, чем монолог Грохотова. Но совершенно точно и другое: некие Достаточно Высокие Силы держали под наблюдением именно Грохотова, а не Новикова.



Удивительные вещи происходят иногда в жизни. Вполне благополучные или даже более того – могущественные! – люди живут себе и живут в своё удовольствие – если это их личная жизнь, выполняют привычные функции – если это их служебные обязанности. И ни о чём не подозревают. А что-то очень важное и тщательно продуманное следует за ними по пятам. Это может быть и оптический прицел того снайпера, который держит их всё время на мушке и только и ждёт команды, когда спустить курок, компромат, кем-то тщательно и кропотливо подобранный, чтобы в назначенный день вывалить перед своей жертвой. Тот, против кого они направлены, беззащитен, потому что ничего не знает и даже не подозревает. Ну а тот, кто затевает это, рискует многим: он уподобляет сам себя Господу Богу, смотрит сверху вниз на какую-то букашку и думает при этом: дам я ей жить или не дам? А играть роль Господа Бога всегда опасно. Роль Бога пытались играть фараоны и их выбрасывали из дворцов. Королям отрубали головы. Вождей, ничем не ограничивающих свою власть отводили в расстрельный подвал… И всегда при этом находились те, кто заносил топор над головой монарха, кто нажимал курок…

Следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры Валерий Иванович Пастухов, как ему казалось, осознавал всю ответственность задачи. По роду деятельности он уже много судеб переломал-перекалечил. Такая у него была работа. Жил он в Москве и ко времени, о котором идёт речь, имел большой стаж работы. Это был убелённый сединами плотный мужчина, судя по всему отличавшийся когда-то в молодости атлетическим здоровьем. Седая щёточка усов под его острым носом производила впечатление чего-то устрашающего и проницательного. А уж про внимательные глаза, выглядывавшие из-под седых бровей и говорить нечего! Если он смотрел ими прямо в душу подозреваемого, то тому приходилось всегда трудно. Не каждый мог выдержать этот взгляд.

В то самое время, когда весёлая компания сидела под навесом и вдыхала ароматы шашлыков, этот самый Пастухов сидел в гостиничном номере и развязывал тесёмки на папке. Дружный смех сидящих под навесом разом бы прекратился, если бы они увидели, что написано на той папке. Впрочем, не будем о плохом…



Павел Петрович спросил у Грохотова:

– Вот ты говоришь: там опасно гулять, здесь опасно. Туда – нельзя, сюда – нельзя. А куда ж тогда можно? И где ж тогда им гулять? Ты можешь назвать такое место в городе, где было бы безопасно? Может, в городе или на Зелёном острове? На Гребном канале? В Парке Островского? Везде  у нас что-нибудь происходит. Везде опасно.

Грохотов от досады только рукой махнул.

– Жить всегда смертельно опасно. Сколько бы ты не крутился, а умрёшь обязательно! Да знаю я! Везде плохо. Что я могу сделать?!

– Эффективнее бороться с преступностью!

– Одним махом её не искоренишь. Это несбыточно. Сейчас у нас какая-то проверка проходит: никому ничего не объявлено официально. Но мы-то чувствуем: кто-то из Москвы что-то ищет… Рыскают в поисках наших ошибок. А мы ведь тоже не в силах разорваться на части. Делаем то, что можем, а преступность-то она как была, так и остаётся. – Андрей Андреевич задумался о чём-то своём. – А вот посадить наших детей на машину – это было бы проще. Особенно, если машина будет с шофёром, выполняющим одновременно роль телохранителя и няньки…

Муха, который прекрасно был осведомлен обо всех делах своего покровителя – и не только по работе, сказал:

– Боюсь, вы не соблазните ребят никакими машинами. Они для этого слишком независимы.

Новиков проворчал:

– Зависимы-независимы… Какая разница! Сейчас учиться надо, а они гуляют. О будущем надо думать.

– Так, лето же! Каникулы…

На какое-то время за столом воцарилась тишина.

В свободное от работы время Андрей Андреевич Грохотов говаривал дочери:

– Запомни, Юля! Самое дорогое у человека – это жизнь! Её нельзя разбазаривать на пустяки! Вот ты дерёшься всё время, ссоришься с ребятами, а тебе учиться нужно! И что тебе не хватает в жизни – удивляюсь!

Юлька, слушая отца, отключалась. Этому её научил Стас. Она не воспринимала ни единого слова и не верила словам родителей. Давно заметила, что между отцом и матерью перебежала чёрная кошка. Каждый из них старался сделать её своим сторонником. Но ей было всё это до фонаря! Маман чаще стала задерживаться на работе. Говорила, что не могла не остаться на банкете или ещё где-то. Иногда приходила, едва держась на ногах.

У Стаса всё было иначе. Павел Петрович не читал мораль, а всё больше мучил Стаса воспоминаниями.

– В детстве мы ездили на телеге, запряженной лошадью. И это было огромным для нас удовольствием, – говорил Новиков-старший, усадив напротив себя сына. – Наши детские кроватки были раскрашены ядовитыми красками с высоким содержанием свинца. И пили воду мы из колонки на углу, а не из пластиковых бутылок. Мастерили самокаты из досок и подшипников со свалки, гоняли на улице до ночи, и никто не мог узнать, где мы. Мобильных телефонов не было! Другое, сынок, было время! Мы редко ели пирожные, мороженое, пили лимонад, и это было счастье! И никто от этого не толстел, потому что мы все время носились и играли. У нас не было игровых приставок, компьютеров, спутникового телевидения, компакт дисков, Интернета… Зато у нас были друзья. Мы выходили из дома и находили их. Мы были одни в этом жестоком и опасном мире! Без охраны. Не понимаю, как мы вообще выжили? Играли в футбол консервными банками или тряпичным мячиком, воровали яблоки в садах и ели вишни с косточками, и они не прорастали у нас в животе. На переменах обливали друг друга водой из старых многоразовых шприцов! Ни на кого не сваливали свою вину и были готовы к последствиям. Прятаться было не за кого. Понятия о том, что можно откупиться или откосить от армии не существовало. Но теперь мы научились рисковать, решать проблемы и создавать нечто, чего до этого просто не существовало. У нас была свобода выбора, право на риск и неудачу, ответственность, и мы научились пользоваться этим. Мне повезло, что детство и юность закончились в то старое время. Мы не предали свои принципы за ролики, мобилы, фабрику звезд и классные сухарики. Пойми, сынок, в мире не семь чудес света, а гораздо больше. Просто мы к ним привыкли и даже не замечаем. Пирожок с повидлом – разве не чудо? Никогда не угадаешь, с какой стороны вылезет повидло! Бесплатная медицина – это тоже чудо! Интересная работа захватывает, интересные люди увлекают тебя своими новыми планами. Ты весь в этом. Это твоя атмосфера, это твоя среда и так проходит жизнь – полезная для общества, интересная для тебя…

Стас слушал отца, но не так безучастно, как обычно. Он отвечал, что всё это прекрасно понимает, что именно так ему бы и хотелось прожить жизнь, но он хотел бы пойти не в медицину, а в технику. Его увлекают механизмы, аппараты, изобретательство, техника. Ему интересно, когда что-то с чем-то взаимодействует. Он любит что-то делать своими руками!

Отец немного морщился при этих словах сына. Он представлял себе его будущее иначе: Станислав Павлович Новиков – заслуженный врач, кандидат наук, а затем и доктор. Он будет ходить в белом халате или, как сейчас принято, – в зелёной пижаме, будет хирургом! Ведь есть же понятие: преемственность профессий, врачебные династии!

У Новикова старшего был совершенно особый взгляд на окружающую действительность. Он считал, что  нужно быть честолюбивым. Отсутствие желаний продвинуться вперёд, к власти, делает человека серым… Власть она и есть власть. И нужно быть в ней! Пассивный человек может делать что-то очень даже и полезное и нужное, но, если он не у власти, то он никто. Говоря всё это сыну, он приводил в пример Никиту Михалкова:

– Смотри, человек у власти. Власть у него в кинематографии. Он не просто талантлив, но всегда стремился к власти и успеху. И вот успех пришёл к нему! Он приватизировал всё, что только смог, и теперь – богат, знаменит, с ним беседует сам президент, и можешь не сомневаться, что его дети и внуки будут тоже знамениты. Конечно, он талантлив. Но что бы стоил его талант, не будь у него власти! Таких талантливых огого сколько!

– А если я не хочу рваться к власти? Если мне интересно другое? Сидеть за компьютером, мастерить – разве так нельзя?

– Можно. Но тогда ты со всеми своими талантами будешь на вторых ролях – и это ещё в лучшем случае! Возьми Муху. У него золотая голова, и руки хорошие. Талантливый хирург. Но власти у него нет, и он на вторых ролях, а я на первых. И ведь это ему ещё повезло, что я рядом. А если бы был кто-то другой?

Стас молчал. Потом тихо произнёс:

– Я просто хочу быть честным человеком и хорошим профессионалом.

– И ничего хорошего тебе в жизни от этого не перепадёт – ни от честности, ни от ума, ни от талантливости.

– Но тогда уж так и скажи: Стас, становись жуликом, прохвостом, аферистом, шулером или чем-то ещё в этом роде. Ограбь банк или убей, чтобы заработать много денег!

Павел Петрович сохранял полное спокойствие.

– Ничего подобного я тебе не говорил и не скажу. Честность, чистота помыслов – очень важное и нужное качество. Посмотри на меня: ведь я честный человек. Я спасаю больных, делаю сложные операции, но при этом я у власти. Не у самой верховной – да я к  ней и не стремлюсь! – но всё-таки у власти. Ты видел мою больницу? Представь: все эти корпуса, вся эта территория, всё это оборудование, все эти люди – и врачи, и больные – всё подчиняется мне! И  прости меня за пафос, я служу Обществу, я полезен Обществу. Это и есть активная позиция.

4.

Стас задумывался над словами отца. Не может быть, чтобы все рвались к власти. Это не так! Одним она нужна, им нужно кем-то командовать. Другим она – до лампочки. Даже в медицине: разве плохо быть просто хирургом. Оперировать, спасать людей… и не рваться к власти?! Нет, здесь что-то не так…

Стас был не глуп, но и отца дураком не считал. Понимал: отцу кажется, что погрузиться в компьютер или в какую-нибудь техническую деятельность – это, по его мнению, прямой путь к тому, чтобы прожить жизнь на обочине, не в гуще событий. Но к власти Стас рваться не хотел, а компьютер и техническое творчество любил. Как же быть? Самое главное, считал он, реальная ценность человека, а не его должность. Сегодня должность есть, завтра её нет. Её можно купить, а знания, талант, умение не купишь. То, что в голове, в навыках – то остаётся с тобой навсегда!

Стас размышлял…

Как надо жить правильно, он не знал. Будущее рисовалось ему лёгким дымчатым контуром. Но он точно знал, как жить не надо. Нельзя быть пьяницей, наркоманом или преступником. Нельзя грабить и убивать. Нельзя заниматься политикой, командовать и брать ответственность других на себя. Мало ли придурков?! Они что-нибудь натворят, а ему потом отвечать! Нет, он хотел отвечать только за себя, за своё дело… ну, ещё за Юльку. Юлька – это другое дело…

Политика – грязное дело. Там всё продаётся и покупается. Не стоит сильно ругать власть: это то же самое, что плевать против ветра! Начинают рассуждать о политике и, ни хрена в ней не разбираясь, не имея ни образования, ни достаточной информации, становятся оппозиционерами, критиками власти. Ругать всегда проще, чем защищать!

Он вспомнил, как однажды с Юлькой  случайно присутствовал на одном сборище. Они бродили по роще и так увлеклись разговорами, что не заметили, как наступил вечер. Вышли на поляну, и то, что увидели там, заворожило их красотой и необычностью: под музыку парни и девушки в старинных одеяниях пели русские народные напевы и танцевали. Что-то такое он видел по телику, но всегда переключал. Ему было не интересно. Но теперь, когда всё это происходило в натуре, он не мог оторвать глаз!

Потом музыка смолкла, и парень  в гимнастёрке и военной фуражке с блестящим двуглавым орлом на кокарде, стал говорить о патриотизме. Они особенно и не прислушивались к его визгливому голосу. Слышали только, что он что-то кричал о России для русских, и они с Юлькой, подумав, что это очередное сборище дурью мающихся  политиканов, собирались уже уйти, как снова заиграла музыка и девушки в русских сарафанах, словно поплыли по поляне. На голове у них были венки. Потом все прыгали через костёр и шли к речке. Там девушки осторожно клали их на воду с горящими свечами. Эти светящиеся  в ночи венки плыли вниз по течению, и всё это что-то означало.

– Помчали, – потянула Юлька Стаса.

Ему было интересно смотреть на всё это, но участником этого сборища быть он не хотел.  Его интересовало другое…

Стас понимал, что отец ему желает добра. Но ведь счастье же очень индивидуально! Неужели и он должен быть счастлив тем, что радует отца?! Он всё время говорит, что им движет любовь к нему. Но можно ведь и задушить в объятьях!

Юлька так прямо и заявила, что для неё родительская любовь ненавистна, даже враждебна. Её раздражает мелочная опека, ограничение свободы.

– А, может, как раз наоборот? – сказал как-то Стас. – Всё оттого, что у нас нет, и никогда не было той самой настоящей родительской любви?

Ребята были лишены настоящего общения с родителями. Незамысловатого, простого, без нравоучений, назиданий. Родителям всегда не до них. Чего же они хотят? Откуда возьмётся взаимопонимание?



В тот вечер Стас и Юлька разошлись, чтобы переодеться, поесть. Потом Стас спустился в мастерскую. Хотелось что-то делать. Вчера отец ругал его за этот столик:

– Ну, зачем он тебе? Мы в состоянии купить…

– Но ведь у меня – особая конструкция, – возражал Стас.

– Тогда закажи мастеру! Беда, коль пироги печёт сапожник, а сапоги тачает пирожник! Ты – эмбрион великого хирурга! Сам ещё этого не понимаешь. А твои технические навыки, умение придумывать нестандартные ходы очень даже пригодятся тебе и в медицине! Сколько можно тебе это долдонить?!

Присутствовавший при разговоре Муха сказал:

– Павел Петрович, позвольте возразить вам…

Властелин усмехнулся и пробурчал:

– Да уж только и делаю, что позволяю!

– Но ведь и Пётр Первый тоже в свободное время что-то мастерил из дерева… Техническое творчество, которым увлекается Стасик, оно ему всегда пригодится.

– А я разве против? Всё дело в пропорциях! Нельзя же целыми днями работать ножовкой или рубанком. Нужно ясно видеть цель!

Стас подумал: «И почему эта цель должна быть той, которую выбрал он?! Я могу и сам себе её выбрать!».

Павел Петрович телепатом не был и мыслей сына не прочёл. Он только услышал слова верного Мухи. А его слова и мысли он никогда сходу не отметал. И в этот раз Павел Петрович  ничего не сказал и только досадливо махнул рукой:

– Ай, делай, как знаешь!

Сейчас Стас смотрел на хитроумную конструкцию своего стола и думал: «А всё-таки я его сделаю! Осталось только совсем немного. А они… – ну что они понимают?

Не работалось – слишком много впечатлений выпало на сегодняшний день. Конечно же, убитая девушка – было главным из них. Он пошёл к Юльке.

Компания её отца всё так же сидела под навесом.

Стас незаметно прошмыгнул в дом. Из окна Юлькиной комнаты на втором этаже можно было видеть сидящих под навесом. Запах шашлыков врывался в раскрытое окно и бил в нос.

Юлька сказала:

– Сколько можно жрать? Я просто балдею! А потом сами же и удивляются, что пузатые.

– А ты не смейся, – ответил Стас. – Посмотрим, что будет, когда нам будет пятьдесят.

– Не хочу даже и представлять себе такого…

– Это почему же?

– Лучше умереть.

Стас подумал-подумал над Юлькиными словами и произнёс:

– А по мне лучше стать таким, чем умереть. Никуда ж не денешься. Всё равно придётся идти по пути, который они для нас определили.

– Ну, если ты дурак, – туда тебе и дорога!

– Допустим: дурак!

– Да что они там соображают?! И главное: они не нам желают добра!

Стас пожал плечами:

– Я думаю, всё-таки – желают. Отец хочет, например, чтобы я стал врачом, таким же, как он. Но мне мастерить интересно, изобретать… Какой из меня врач? Я думаю, и твой желает тебе добра. Вот только  я  хочу другого!

– Да какая разница, в конце-то концов, что они нам желают? Главное то, что они и сами непутёвые и нас хотят сделать такими же! Вон, глянь-ка туда, – она дёрнула Стаса за рукав и потянула к окну. – Глянь на моего. Видишь?

– Вижу. И что?

– А теперь слушай и смотри: вон тот мордатый, что сидит рядом с ним, это его второй номер. Папа – номер один, а тот номер два. Понимаешь расклад у них там какой?

– Чего ж не понять! У моего отца – точно так же. Он номер один, а Муха – номер два.

– Вот и здесь также. Этот мордатый – полковник Ветрянский всем и заворачивает…

– Ты-то откуда знаешь? Они тебе рассказывали?

– Я – дочь следователя! И у меня эти способности в крови! И к тому же слух у меня хороший. И зрение отличное. Мне бы сюда снайперское ружьишко! Ух, и постреляла бы кое в кого! Пах-пах-пах! – Юлька изобразила, как она отстреливает по одному сидящих за столом. – Они ведь думают, что я дурочка и ничего не соображаю, а я многое вижу и ничего не забываю… У меня память хорошая – следовательская! А вон тот длинный и худой – это соперник мордатого. Ветрянский его не любит, но папа их всех держит на коротком поводке!

– Ну, ты и загнула!

–  Все они делают деньги!

– Чего ты к этому привязалась?

– Так ведь по-разному можно делать деньги. Одно дело – ты что-то изобрёл и тебе заплатили. Другое – когда наживаются на горе или крови. Не улавливаешь разницы? Тупой, что ли?!

– И твой?

– И мой, и твой! Ты думаешь, наши хоромы на зарплату построены? Не понимаешь, что ли? Мой кого нужно, освободит, кого нужно – посадит.

– А мой что, кого нужно – зарежет? Чушь говоришь!

– Ты когда-нибудь видел дипломат с пачками долларов?

– Нет, откуда?

– А я видела! Зрелище – ещё то, не для слабонервных. Папаша сидел перед раскрытым кейсом и пересчитывал пачки. А я как раз вошла.

– А он что?

– Да ничего. Руками замахал, чтобы я проваливала куда подальше. Ну, я и пошла.

Стас был так устроен, что его невозможно было удивить такими сведениями. Если бы он чему удивился, то, может быть, сложной конструкции или остроумному решению какой-нибудь технической проблемы, но только не дипломату с долларами.

– А вон тот – в тёмных очках? Это кто?

– Точно не знаю. Он всё время хвастается. Вроде был в Чечне…

Стас истолковал её слова по-своему:

– И вот таким людям ты и собиралась рассказывать про ту убитую девушку?

– Да ничего я не собиралась! Просто предположила… И потом: они ведь и в самом деле умные. Если бы захотели, нашли бы убийцу. Вот только вопрос: зачем им это нужно? Если им чего-то не нужно, то они и делать ничего не будут.

– Тоже скажешь! А процент раскрываемости? Это же плюс!

– А что, если не раскроют? Тогда – глухарь, и тогда твой плюс превратится в минус!

Стас посмотрел на Юльку и почему-то спросил:

– Слушай, а у твоего отца есть враги?

– Да сколько угодно!

– Серьёзные?

– Не знаю… Впрочем, если бы были слабаками, – он бы их давно к ногтю…

– Странно, – пробормотал Стас.

– Что тебе странно?

– А вот у моего врагов нет. Ну, то есть, кто-то, может, его и не любит, но таких, чтобы посмели ему возражать, нет. Его даже называют неприкасаемым. Отец злится, но, по-моему, для вида. На самом деле, ему приятно. Он запросто входит и к мэру, и к губернатору… Ему к ним не нужно записываться. Он лечил  их родственников. Да и кто может быть выше него? В медицины с ним никто не сравнится! Он и профессор, и главный… авторитет!

Юлька усмехнулась.

– Чего смеёшься? – спросил Стас.

– Да ничего. Просто я и от своего папы слышала то же самое, когда он со своими дружками, вспоминал про твоего. Это и в самом деле так.

Потом из-под навеса раздался очередной взрыв хохота и Юлька, поморщившись, отошла от окна.

– А ты считаешь, что имеешь право кого-то убить?

– Конечно. Они же считают, что у них есть такое право. Почему у меня его не должно быть?

– Ну, ты даёшь! Они ведь учились! Служили где-то, потому у них и право такое.

– Ты думаешь…

– Да ничего я не думаю, –  перебил её Стас.

– А это зря. Думать – это как раз по твоей части, а не по моей. По моей – стрелять. Как только подрасту, тут же это и начну делать… А ты думай. Когда надумаешь, будешь указывать мне, в кого стрелять в первую очередь, а в кого – во вторую. При такой стрельбе, которая будет у нас, руководители тоже нужны.

– У нас, это где?

– В стране, Стас, в России. А бунт в России – страшное дело! И бить будут в первую очередь таких, как наши папаши.  Тех, кто имеет такие дворцы и джипы.

Она рассмеялась так по-детски, что Стас тут же и принял все её высказывания за шутку. Они часто болтали на всякие темы. Мечтали переделать мир, изменить людей. И сегодня ничего нового Стас от Юльки не услышал.



Разумеется, Юлька была совсем не такая злая, чтобы и собственного папу расстрелять и вообще – во всех на свете строчить из пулемёта. У неё был такой способ выражения чувств. Как сейчас принято выражаться: шутка юмора. С собственным отцом отношения у неё были намного более тёплыми, чем это можно представить, слушая её высказывания. Впрочем, резкость их можно понять: не каждый ведь день приходится встречать то, что она сегодня увидела в подземелье.

В тот вечер уже никаких событий не случилось: Юлька и Стас разошлись и спустя некоторое время заснули. Сон у обоих был тревожным. Воспоминание о вчерашнем походе в подземелье тотчас же всплыло в их памяти.

После завтрака они встретились снова. Юлька пришла в мастерскую к Стасу и, убедившись в том, что их никто не слышит, сказала:

– Знаешь, Стас, что-то у меня сегодня хреново на душе.

– А чего так?

– Фиг его знает! Мне почему-то кажется, что мы не должны бросать это дело просто так.

Стас не спросил, что именно она имеет в виду. И так было понятно.

– Я тоже так думаю, – ответил он. – Но тогда у нас остаётся только один выход.

– Какой?

– Обратиться к твоему.

Юлька кивнула.

– Вот я за этим и пришла. Надо топать к нему на поклон. Именно к нему. Не в милицию же идти!

– Да почему же «на поклон»? – удивился Стас.

Юлька хихикнула:

– Вот ты даёшь! Да ты хоть знаешь, как высоко он сидит? Простым посетителям попасть к нему не так-то легко.

– Ну, и тем лучше! Сегодня вечером он придёт с работы, вот тогда и поговорим.

– Не-а. Не годится, – сказала Юлька.

– Почему не годится?

– Папан не каждый вечер возвращается домой. Он может вернуться и к двенадцати ночи. Что тогда? А может и заночевать там у себя на работе.

– Да и мой отец такой же, – сказал Стас. – Может или поздно вечером припереться домой, или вообще остаться у себя в больнице.

Юлька опять хихикнула:

– Ведь ты старше меня на два года, а такой дурной. Ты что – совсем ни во что не врубаешься?

– О чём ты?

– Работа работой, и наши с тобой папы, конечно, вкалывают там у себя как проклятые. Но есть ведь у них и другие занятия, кроме работы.

– Какие?

Стас поднял глаза на Юльку. Понял: она что-то имеет в виду такое необыкновенное, что ему при его умственных способностях и не снилось.

– Что ты хочешь сказать? Чего-то я не пойму…

– А то, что бабы у обоих.

– Какие бабы?

– Я тебе говорить не хотела… – Юлька помялась. – Любовниц моего папы почти всех видела, но и любовниц твоего папы я тоже засекала.

– У них есть любовницы? – удивился Стас. – Да с чего ты вязла?

– Раз говорю, значит, знаю, – сказала Юлька, как отрезала.

– Ты такая умная?

– Я, может, и не очень умная. Ты вот умнее меня – это точно. Но я умею присматриваться.

– Ты подглядывала за ними? Но ведь это нехорошо!

– Ну, ты даёшь! Совсем охренел? А хорошо это – вести двойную жизнь? И я, к твоему сведению, не подглядывала, а присматривалась. И вообще: я репетирую свою будущую сыскную жизнь. Стану следователем, и не таким, как папан, а лучше!

– Да, становись, мне что – жалко?… Ну, и к чему ты там присмотрелась?

– К тому, что наши папаши ведут иногда очень весёлый образ жизни. Иногда вместе гуляют на стороне, а чаще – порознь. У них баб навалом! Случаются и молодые тёлки, и постарше.

– Вот, значит, как? А наши бедные мамы ничего и не знают, – грустно сказал Стас.

Юлька рассмеялась – совсем по-взрослому:

– Да не переживай ты за наших мам! Почему это они бедные? И почему это не знают?

– А что – знают, что ли?

– Не думаю, что знают всех по именам и по внешности, но об их существовании догадываются. Про мою маман могу сказать. Она ведь  артистка. А знаешь, как у них? Увлечения, шампанское после спектаклей… Кайф ловят… Думаю, что и твоя знает о твоём бате и тоже не скучает в одиночестве. Хотя, если честно, то наверняка – не знаю.

– Придумываешь чёрт те что!

– Ничего я не придумываю! Это жизнь! А любовников у настоящей женщины должно быть много. Моя маман сказала, когда была навеселе. В последнее время она часто навеселе.  Я и запомнила – у меня-то память хорошая. Папан пошёл налево, а ей что – скучать в одиночестве? Вот и идёт в другую сторону. А что ему бедному делать, если они не сошлись характерами? Я так понимаю, это у него не от хорошей жизни. С другой стороны – постоянный стресс: на работе одни неприятности: всё время кого-то надо изобличать. Думаешь, это приятно? А так он стресс снял – и работает себе дальше. Выполняет, как он любит говорить, свой долг.

– Жалко, если так. – Стас погрустнел и долго о чём-то своём думал. – Раз уж поженились, то и чего бы после этого бегать куда-то?

Юлька улыбнулась.

– Ну, можно или нельзя, это мы с тобой проверим, когда подрастём, и у нас будут свои семьи.

– Свои семьи? – переспросил Стас и почему-то обиделся.

Юлька кинулась его утешать:

– Ладно, я  пошутила! Но когда это случится, вот тогда и узнаем, лучше мы, чем наши с тобой родители, или хуже? И вообще, ты, хоть и старше меня, а ещё совсем салага. Другие мальчишки, так те пытались и обнять, и поцеловать…

– А ты?

– Что я? Мне они не нужны. Дала в зубы, чтобы отстал, и дело с концом.

– Мы с тобой будем лучше! – с уверенностью заявил Стас. – Если муж и жена любят, то им не за чем изменять друг другу.

– Ой, да слышала я это уже сто раз! – Юлька устало махнула рукой. – Все мужики так говорят. А потом всё и начинается!..

– Но я не такой, как все! – с жаром возразил Стас.

– Не спорю. Ты – лучше. Ну и время покажет!.. А пока давай-ка лучше думать о том, что мы скажем моему папе.

– Расскажем всё, как было, – предложил Стас. – А чего нам скрывать?

– Всё как было – это любой дурак может. Нужно подумать, чтобы рассказать не так, как оно было на самом деле, а так, как нам нужно, чтобы нас за это поменьше ругали.

– Согласен, – сказал Стас. – И что для этого нужно?

– Во-первых, так: мы там оказались случайно и ни к чему специально не готовились. Пошли гулять в рощу и случайно увидели вход в пещеру, а затем спустились, потому что было интересно. Мы не скажем, откуда мы узнали про это место. Если я назову ребят, которые мне рассказали про эти подземелья, их возьмут за задницу и на них всё и повесят. Но они к этому никакого отношения не имеют, сами туда не спускались – боялись.

Стас сказал:

– Согласен. А вину я возьму на себя. Скажу, что я первый подал эту идею. Тогда тебя папа будет меньше ругать.

– Да он меня и так не будет ругать. Он меня любит. Мы, короче, возьмём с него слово, что он ничего не расскажет твоему отцу. Думаешь, только ты обо мне заботишься, а я о тебе нет? И пусть нашим мамам ничего не говорит. Им это и вовсе не нужно знать. Если им сказать, то это будет конец света.

– Нормально, – согласился Стас.

Юлька продолжала:

– Вот ещё что: когда мы оттуда вышли, мы никого не видели. Запомнил? Если мы скажем отцу про Макса, то он его вычислит и ещё неизвестно, как повернёт дело. Скажем так: вылезли и убежали. А как мы пришли домой – это они все видели. Мы были грязные и всё на этом. И пусть теперь он эту девушку убитую достаёт.

– Он пошлёт туда своих людей?

– Конечно! Не сам же полезет! Ты чо?

Стас задумался.

– Ну, ладно, ты его дочь, но я-то для него – никто. А что если он возьмёт и повернёт всё на меня? Скажет: ты и убил! А мою дочку пытался заманить туда же, чтобы  изнасиловать и убить… Что тогда?

– Ты чо, совсем чокнутый? Разве тебе нужно меня насиловать? Все думают, что мы с тобой давно уже… Вон, Ленка, та уже давно с Сашкой из твоего класса… Это могло бы быть лишь в том случае, если бы он тебя не знал лично. А он-то тебя знает. И потом он у меня что – изверг, что ли? Ты ведь для него не «никто», а сын его соседа и друга.

– Ну, да, конечно… А когда пойдём к твоему папе? – спросил Стас.

– Да прямо сейчас. Я ему позвоню на мобильный и скажу, что мне срочно нужно подвалить к нему. Он скажет, что это совершенно невозможно – это я наперёд знаю, что он, мол, занят страшно…

– И что тогда?

– Да ничего! Начну орать на него! И, если он не отключит свой телефон, тогда мы к нему и придём.

5.

Всё так  и случилось, как и предсказывала Юлька: поначалу Андрей Андреевич и слышать не хотел ни о какой встрече. Допытывался, а  в чём, собственно дело? Почему такая срочность? Но умная Юлька знала, что такие вещи по телефону говорить не положено, и уклонилась от прямого объяснения. Сказала твёрдо, так, как говорят женщины с характерам:

– У меня – не телефонный разговор. Вот я приеду – разберёмся.

У входа в прокуратуру их ждал посланный Юлькиным отцом помощник, который и провёл ребят без пропуска к начальнику.

Андрей Андреевич Грохотов синей прокурорской форме сидел за огромным письменным столом грозный и неприступный. Стас никогда здесь не был, и для него такой облик дяди Андрея, как он его иногда называл, был совершенной неожиданностью.

Грохотов посмотрел на вошедших. Его взгляд упёрся в дочь.

– Опять подралась! – он даже и не спрашивал, а утверждал. – Ты меня когда-нибудь в гроб загонишь!

– Папа, да ты чо? – начала было Юлька.

От волнения Андрей Андреевич даже закурил, чего старался не делать при дочери.

– И чего Стасика с собой привела? Втянула и его во что-нибудь?

Юлька набрала в грудь воздуха и сказала:

– Да ты дашь мне хоть слово сказать?! Всё совсем не так, как ты думаешь!

– Да что там не так? У тебя всё время одно и то же! А что я думаю – этого ты и представить себе не можешь. Тут работа – как каторга! То одну мерзость разгребаю, то другую. Грабежи, убийства…

– Папа, мы как раз к тебе по поводу убийства! – сказала Юлька.

Андрей Андреевич побледнел и на какое-то время лишился дара речи. Его первая мысль была такая: она кого-то убила.

Хорошо Стас вовремя прояснил ситуацию, иначе его хватил бы удар.

– Вчера мы с Юлей пошли гулять в район Соловьиной рощи и случайно нашли там убитую девушку, – сказал он. – Обнаружили, так сказать.

– Это, когда вы вернулись грязные и измазанные? – спросил Грохотов.

– Ну да.

– А почему сразу не сообщили мне?

– Не решились, – тихо ответил Стас.

Юлька вставила:

– Папа, мы испугались, что ты будешь нас ругать за то, что лезли туда.

Грохотов внимательно посмотрел на обоих.

– А кстати, куда вы лазили? Помню: вы сказали, что спускались к железной дороге и там обтирали собственной одеждой шпалы и рельсы. Чтобы они чище были – так я понимаю? Какого чёрта вы вообще туда полезли?

– Андрей Андреевич, – тихо, но твёрдо заявил Стас. – Мы вчера гуляли по Соловьиной роще и немного заблудились, набрели на какое-то подземное сооружение…

Грохотов выслушал рассказ Стаса в абсолютной тишине. Как будто успокоился и даже повеселел. Ещё бы! Его подозрения насчёт того, что дочь что-то натворила в очередной раз, как будто развеялись.

– Где это место? Вы мне его можете описать? Там есть какие-нибудь приметы?

– Примет много, – сказал Стас.

Они уже давно сидели за одним столом, и теперь Грохотов, достав чистый лист бумаги, с лёгкостью набросал план местности и колодца, в который спускались дети.

– Север – здесь, юг – здесь. Так? С этого склона видна панорама города… Высокая, огромная ива, говорите? Интересно, как ива может расти в лесной местности вдали от воды?

– Там во многих местах вода. Просто сочится из земли, – сказал Стас. – Там и родник есть.

– Понял. Здесь поляна с поваленным деревом?.. Хорошо, разберёмся. – Он отложил бумагу в сторону, а затем строгим голосом сказал: – А теперь отправляйтесь домой и больше в эти дела не влезайте. Я пошлю своих людей, и всё будет в порядке.

– Ой, папан! Я так боялась, что ты будешь нас ругать.

– Ругать ещё буду, но в другой раз. За то, что шляетесь, где попало. Ростов – опасный город. И чего было переться туда? Ладно, идите! Только никому ничего не болтайте.

Уже уходя, Юлька оглянулась на отца:

– Пап, ведь эту девушку кто-то ищет, кто-то где-то ждёт. Её смогут опознать?

Грохотов только рукой махнул.

– Постараемся. Хотя в нашей практике сколько угодно случаев, когда опознать человека не удаётся. – Увидев, что дочка хочет ему что-то возразить, он замахал руками: – Сделаем всё возможное, а сейчас идите, идите!

Андрей Андреевич Грохотов остался в кабинете один. Неспокойно у него было на душе: чего роет Генеральная прокуратура? Что уже нарыли? Почему проверку эту проводят таким необычным способом? Значит, подозревают, что кто-то вовсе не заинтересован в том, чтобы истина была выявлена. И почему не обращались напрямую к местным следователям? Одно особенно страшное подозрение терзало его душу: это был не поиск преступников, а просто какой-то подкоп под кого-то из местного начальства. Тут с преступностью надо бороться, а они склоками занимаются! Впрочем,  ничего доказать было невозможно. Он послал сыскарей найти эту московскую ищейку, но пока ничего выяснить не удалось. Туманные донесения складывались в нечёткую картину. Грохотову всё это было крайне неприятно, но ещё неприятнее ему было бы предположить, что это всё может как-то задеть его лично. А тут ещё дети прибежали с известием об этом трупе. Не вовремя! Как не вовремя.  И надо им было соваться в это подземелье! Тут и без того тошно, а ещё они!..



Валерий Иванович Пастухов приехал в составе бригады Генеральной прокуратуры для комплексной проверки областной прокуратуры Ростовской области. Уж очень много жалоб в последнее время приходило и на работников прокуратуры, и на работников других правоохранительных органов.

Сам Валерий Иванович был из этих мест. Потом перевёлся в центральный аппарат. Он с удовольствием согласился поехать в родные места, тем более, что здесь жила и его младшая сестрёнка, преподаватель английского языка в Ростовском университете.

Два года назад у него умерла  от рака грудной железы старенькая мать, и он планировал сходить на кладбище и положить на её могилку цветы.

Проверяя в архиве  старые дела, ему на глаза попалась жалоба какой-то Никоновой Матрёны Григорьевны, которая  жаловалась на некую Арзамасцеву, которая обобрала её, обещала вылечить, но так и не помогла. На деле размашистым почерком стояла резолюция начальника следственного отдела Грохотова Андрея Андреевича: «факты не подтвердились, в возбуждении дела отказать».

Валерий Иванович вспомнил, что и его мать пользовалась услугами этой Арзамасцевой, и он из Москвы присылал деньги, чтобы она могла оплачивать её услуги.

Он решил познакомится с этой Арзамасцевой. Очень скоро он понял, что медицинский центр «За здоровье!» – весьма сомнительное учреждение, где идёт бессовестная обираловка несчастных. Затребовав документацию центра, он установил, что его мать пришла в центр за помощью и целый год посещала его. Когда же опухоль изъязвилась, её направили в онкологический диспансер, но… было уже поздно.

Валерий Иванович стал разрабатывать эту Арзамасцеву, устанавливать её связи, сферу деятельности, подключил местных оперативников.

– Мы прекрасно знаем, кто и сколько ворует, – говорил Валерий Иванович сотрудникам. И про Государственную Думу знаем, и про кабинет министров знаем. Ну и что дальше? Это всё слова, догадки, эмоции… Теперь я жду от вас доказательств!

А Валерий Иванович Пастухов – человек невидимка – сидел в кабинете, находящемся в другой части города и старался не попадать в поле зрения проверяемых им работников городской прокуратуры. Перед ним лежала та самая папка, и сейчас её содержимое пополнялось некоторыми другими бумагами…



Юлька и Стас ехали тем временем домой. Дом у них был как бы общий: два двора и между ними калитка. И проблемы тоже были общими – Юлькины и Стаса, а между ними некая связь. Потому что одному совсем небезразлична была судьба другого.



Весь следующий день прошёл относительно спокойно: Юлька и Стас не хотели никуда выходить. Стас взобрался на самую верхнюю точку дома – это была остроконечная башенка почти в готическом стиле и там были узкие декоративные окошки. Башенка не имела бы никакого смысла, если бы Стас не нашёл ей применение: он там разместил свой телескоп, через который в хорошую погоду можно было наблюдать за ночными светилами. В последнее время небо было затянуто тучами, и единственное, что осталось делать с этим телескопом, это наблюдать оттуда за городом. Он  всегда хорошо виден с высоты горного склона, на котором стоял его дом.

Юльку астрономия не интересовала, хотя она и слушала рассказы Стаса о расположении звёзд в Солнечной системе. Ей было намного интереснее посмотреть, что происходит в далёких окнах, если это ночью, или на далёких улицах, если это днём.

– Смотреть в окна или на улицы намного интереснее, чем разглядывать какие-то звёзды! – говорила она.

– Ну и дура!

– Сам дурак! А чо? Мне нравится. Типа – живые картинки, как в кино или даже лучше.

– Тебе бы только постельные сценки рассматривать. Смотри в Интернете! Мало тебе?

В этот раз Юлька смотрела в телескоп Стаса просто так – чтобы убить время.

– Как бы мне хотелось увидеть то, что происходит сейчас в той роще.

– Я думаю, ничего там не происходит: просто деревья шумят, вот и всё. Между прочим, с этой высоты виден и тот зелёный массив, но не полностью, а лишь кусок, – сказал Стас.

– А давай посмотрим?

– Давай, но мы ничего не увидим.

Он развернул телескоп, навёл его в северную сторону и показал Юльке:

– Ну что? Видишь что-нибудь интересное?

– Да, и в самом деле – одна зелень и ничего больше, – досадливо сказала Юлька. Подумав, сказала: – Сегодня спрашивать отца не буду, а завтра спрошу.

– Ты о трупе?

– А о чём же ещё?

Юлька и в самом деле спросила отца, нашли ли убитую девушку. Отец ответил односложно: да.

– Ну, теперь мы можем быть спокойны, – сказал Стас. – Считай, что свой долг выполнили. Сейчас её опознают и начнут искать убийц.

– Ничего подобного, – сказала Юлька. – Мы ещё с тобой спустимся туда снова и проверим, как они сдержали слово.

Стас поёжился.

– А ты думаешь, что твой сказал неправду?

– Не знаю. Доверяй, но проверяй! А чего ты боишься?

– Ничего не боюсь… Да и тебе было не по себе.

– Нашёл что вспоминать! Фигня! Ну, ты и даёшь! Может, это я так пошутила, чтобы ты меня пожалел.



На следующий день они пошли в рощу. Ветки и доски, которыми они перед уходом заложили колодец, были разбросаны во все стороны.

– Значит, уже здесь побывали, – сказал Стас. – И всё сделали. Я думаю, спускаться не стоит.

– Я фигею с тебя! – сказал Юлька. – А для чего тогда мы сюда шли? По-любому – ст;ит. Или ты боишься?

– Я, что ли? Да не боюсь я ничуть. Пойдём!

И Стас первым спустился в колодец. Юлька полезла за ним.

Легкомысленная Юлька хотела было отправиться в этот поход налегке, но Стас настоял: всё должно быть как в прошлый раз: инструменты, фонарики, вода, еда. Протискиваться через тесный лаз, проталкивая впереди себя рюкзак, было не так-то просто, но – пролезли! И лишь после это выпрямились. Зажгли фонарики и двинулись вперёд.

Стас как и в первый раз шёл впереди, освещая путь. Плиты под ногами были выщерблены, а иногда и просто провалены в землю.

– Смотри, – сказал Стас. – Если здесь были люди, то, значит, они  могли оставить после себя какие-нибудь предметы. Мало ли что!.. И вообще: раз уж мы сюда пришли в последний раз, то просто интересно разобраться в том, как и зачем это всё сделано.

Юлька ответила:

– Ничего интересного пока не вижу.

Они продвигались вперёд, но вдруг Стас остановился.

– Чего ты? – пугливо спросила Юлька.

– Да нет, ничего. Просто думаю: ведь здесь столько родников вокруг, в роще то и дело встречаются камыши, и это на возвышенных местах. Значит же, вся земля здесь должна быть пропитана водой.

– Ну и что?

– А то! Здесь сухо. И нигде ничего не протекает.

– И что это значит?

– А то и значит: или на совесть делали, или выбрали такое место, где нет воды. С умом выбрали.

– Ну, выбрали… И что?

– Инженеры здесь хорошие были. Представляешь? Ведь это же была чья-то техническая мысль, чей-то труд. И теперь всё забыто и заброшено, и никому ничего не нужно.

– Ну и что?

– Да ничего!.. Мне бы хотелось так…

– Как?

– Чтобы след после меня остался хороший. Чтобы польза от меня была.

– Да что ты всё заладил? Мы сюда зачем пришли – забыл?

– Ничего я не забыл, – ответил Стас. – Идём в тот коридор?

– Ну вот и двигайся вперёд! Не рассуждай!

– Рассуждать – никогда не вредно. Вон смотри: наши отцы как работают? Что мой, что твой – на виду у всех. Обоих хвалят. А вот этот инженер, который проектировал эти подземелья, он, может, гениальным был, а весь его труд остался в тайне. И главное: никому не нужен!

– Да почему ты так решил? Он, может, что-то и на поверхности сделал!

– Может, и так. А может, он был зэком, и всё это у себя в лагере спроектировал, а потом его убрали, чтобы он никому ничего не рассказал.

Так, за разговорами они дошли, наконец, до нужной двери. Она была распахнута, за всё время они не обнаружили никаких следов. Всё было так же, как и в тот раз.

Стас остановился.

– Сейчас войдём, – сказал он. – Смотри, чтоб не кричала, как в прошлый раз.

– Да не собираюсь я кричать! Что я тебе – больная на голову, что ли? Пойдём, короче!

Они вошли в новый коридор и двинулись вперёд. Вскоре почувствовали неприятный запах. Стас остановился.

– Или они никого не забрали, или это прежний запах.

– Не забывай, что здесь нет вентиляции, – сказала Юлька. – Если и забрали, то запах будет ещё долго. Может, год…

Чем дальше они шли, тем сильнее становился этот запах. Дальше они шли молча.

– Что-то мы уж очень долго идём, – сказала Юлька. – В тот раз шли меньше.

– Ты думаешь? – сказал Стас. – Может, мы уже прошли, а?

– Не знаю…

– Если бы труп здесь лежал, то мы бы наткнулись на него, – сказал Стас. – Мы не могли пройти мимо, здесь ведь очень тесно. Значит, или ещё не дошли до того места или уже прошли мимо. Пойдём дальше!

Они прошли дальше. Начиная с какого-то времени, они поняли, что неприятный запах стал слабее.

Стас решительно остановился.

– Ну, хватит, – сказал он. – Совершенно ясно. Мы уже прошли то место. Поворачиваем назад!

Он протиснулся мимо Юльки и двинулся назад. Поразительным было то, что всеми действиями в подземелье командовал Стас. Юлька, не любящая никому подчиняться,  послушно пошла за ним.

– А ты не помнишь, – спросил Стас, – не было ли на том месте каких-нибудь примет – на стене, например?

– Ничего не помню, – сказала Юлька. – Может быть, и были какие-то приметы, да фиг их знает, какие они были?...

– Вот и я ничего не запомнил. Ну ладно, пойдём.

В этот раз они шли медленнее и Стас тщательно освещал фонариком пол, стараясь заметить следы лежавшего ещё вчера трупа. Так ничего и не заметив, они дошли до двери. Она была всё так же открыта. Стас пошутил:

– Ну, вот видишь. Дверь за нами никто не закрывал, а ты тогда боялась!

– Да ничего я не боялась ни тогда, ни теперь! – огрызнулась Юлька. – Полезли наверх! Ясно: папан сдержал слово. Теперь узнать бы, кто та девушка.

– Ну, это уже от папы твоего не зависит. Это – как экспертиза покажет…

И они пошли по направлению к выходу. Ощущение было такое, что самое главное было уже сделано и теперь можно идти отдыхать.

Они протолкнули свои рюкзаки вперёд и протиснулись через узкий лаз – Стас первый, Юлька – вторая.

Оказавшись на дне колодца, впервые за долгое время вдохнули полною грудью свежего воздуха. Полезли наверх…

Деревья всё так же смыкали над ними кроны и всё так же многозначительно молчали, как и в первый раз.

Юлька сказала:

– Вот и не пригодились нам твои инструменты, запас воды и продовольствия. Говорила же я тебе: не надо брать с собой столько тяжести.

Стас возразил:

– Это сейчас так кажется, когда всё позади. А представь, если бы нас там засыпало или завалило? И пришлось бы самим выбираться?

Но с Юлькой спорить было бесполезно. Власть Стаса она признавала только под землёй. Здесь же, наверху, она снова перехватила инициативу.

– Ну, и теперь на автобусную остановку и домой, пока мой папан не узнал, что я опять куда-то удрала.

Дорожка шла под уклон из рощи на небольшую полянку.

– В сады будем заходить? – спросил Стас.

– Зачем? Проголодался? Сразу на автобусную остановку и пойдём.

– А умыться? Я-то себя со стороны не вижу, но ты – точно грязная.

– И лицо грязное тоже?

– И лицо! Как свиньи вымазались.

Юлька критически посмотрела на Стаса:

– Да и на тебя смотреть страшно! Ладно, пойдем, умоемся в ручье.

Лицо и руки отмылись с лёгкостью, а вот с одеждой было хуже.

– Опять перепачкались, как в тот раз, – досадливо сказал Стас.

– Дома переоденемся в чистое, а эту можно и выбросить…

– Зачем же выбрасывать одежду? Ведь она совсем новая! – услышали они у себя за спиной.

Оба вздрогнули, оглянулись. Это был Макс.

– А! Макс! – обрадовалась Юлька. – Что ты здесь делаешь?

– Как что? Живу.

Максим приблизился к ребятам.

– Пожрать у вас что-нибудь найдётся?

– Конечно, – сказал Стас и полез в рюкзак.

– А чего вы сюда шли? Что-то ищите?

– Да нет, мы так, – сказал Стас. – Воздухом дышали.

Максим рассмеялся хрипловатым смехом.

– Интересно, как это можно так воздухом дышать, что вы все с ног до головы перепачкались. Вы что по земле ползали?

Юлька сказала:

– Мы просто со Стасом дурака валяли. Баловались.

– А-а! Баловались!.. Тогда понятно. А я думал, что вы раскопками тоже балуетесь.  Так это не здесь. Там дальше, перед поляной ещё один родник есть. Такая скала из ракушечника, и из-под неё родник бьёт. Так вот в тех местах и были настоящие бои. Там ребята что-то находили, но, я думаю, что они уже всё выкопали, и вам там ловить нечего.

Юлька сказала:

– А что – здесь, в районе рощи, разве ничего нельзя откопать?

Максим ответил со знанием дела:

– Нет, конечно. Здесь до войны  роща была. А настоящие бои были там. В роще-то особенно не постреляешь.

Стас достал из рюкзака банку консервов, хлеб, печенье, две маленьких шоколадки.

– Бери, – сказал он. – Нам это не нужно.

– Ну, мерси!

При нём была какая-то сумка, и он стал перекладывать туда припасы.

– А что насчёт одежды? – спросил он.

– А что ты хотел? – не понял Стас.

– Если вы эту одежду собираетесь выбрасывать, то лучше мне отдайте. Я постираю и буду носить или другим корешам отдам.

– Что у тебя своей одежды нет? – удивился Стас.

– Почему нет? Я ж не голый! Но потрёпанная уже сильно. А ваша новенькая, – ответил Максим.

– Мы что-нибудь придумаем, – сказала Юлька. – Зачем тебе грязная одежда? Мы тебе чистую дадим. Так? – этот вопрос она обратила к Стасу.

– Конечно, – согласился тот.

– А как я вас найду? – удивился Максим. – Вы что, сюда ко мне опять придёте?

– Зачем? Ты сам к нам приедешь, – сказала Юлька.

– Нормально! – согласился Максим.

– И вообще, показал бы нам, как ты здесь живёшь? – сказала Юлька.

– Жизнь хреновая, – пожаловался Максим. Достал сигареты, деловито закурил.

– А ночью не страшно одному? – спросил Стас. – Ведь здесь – как бы лес. Живёшь в лесу!

– Да бывает, что и страшно, – ответил Максим. – Шатается тут всякий сброд. Были случаи, когда приходилось среди ночи вскакивать и уносить ноги. Я-то тут все тропинки знаю – даже, если бы и погнались, то не догнали бы. Там, в камышах, такие места глухие, – он указал в сторону реки. – А между камышами есть тропинки. Так что, спрятаться всегда можно!

– А по ночам кто здесь может шататься? – спросил Стас почему-то тихим голосом.

– Да кто его знает. Хорошие люди ходить не будут. Если здесь кто-то ходит ночью, то у него что-то плохое на уме. Вот вчера хотя бы: спал здесь под навесом. Уже ночь наступила. Хорошо так устроился. У меня там старый матрас припрятан, я его на ночь достаю и сплю – как в санатории. И вдруг…

– Да ты в санатории когда-нибудь был? – насмешливо спросила Юлька.

– Никогда. Ни в санатории, ни на курорте. А зачем мне это? Тут у меня свой санаторий: природа, чистая вода, фрукты. На раскопках иной раз можно неплохо заработать. Не удастся – тоже ничего. Я никогда не пропаду! Там в школе, на первом этаже, мастерская по производству мебели. Я им иногда помогаю: мусор убираю, машины разгружаю. Платят. С голоду не помер.

– Так что было вчера? – переспросил Стас.

– Ну, вот сплю я под тем навесом на своём матрасе, и вдруг слышу: машина какая-то едет. Просыпаюсь и смотрю: без фар едет!

– Ну и что? – не поняла Юлька. – И пусть едет. Она ж не по садам едет, а по дороге.

– Так ты посмотри, какая здесь дорога? Разве по такой дороге нормальный человек поведёт машину? Да ещё и без света ночью! Ну, только, если это вездеход какой-нибудь. Или бы ещё лучше – танк! А тут смотрю: крутая такая «Ауди». Останавливается вон там, и оттуда мужик выходит и топает вон аж туда в рощу. По той тропинке!

Юлька и Стас проследили за движением его руки – она указывала на ту самую тропинку, по которой они недавно возвращались из рощи.

– Ну и что? – спросил Стас.

– Ну и что? – как эхо повторила Юлька.

– Ну, пошёл и пошёл – оно мне нужно? Я только увидел, что в машине он был один. А мне нужно опасаться только компаний, особенно, если они появляются ночью. А один – он один и есть. В крайнем случае, у меня всегда нужный дрын найдётся, и прутик железный тут у меня припрятан. А можно ведь и смыться – вариантов много.

Посмотрел я на него издали, со своего места. Ну, и не решился пока засыпать. Думаю, вернётся же он из этого леса всё равно. И ведь поедет же дальше или назад вернётся? Вот тогда и засну. Жду-жду, а нет его. Уже и спать мне так захотелось, сижу и носом клюю, а ложиться боюсь. Если бы лёг, тут же бы и заснул… Уж и не знаю, сколько времени прошло, смотрю: выползает этот мужик назад и тянет на себе какой-то огромный мешок.

– А что в мешке было? – спросил Стас.

– А хрен его знает, что там у него было! Мешок был – чуть ли не величиной с него самого. Ну очень тяжёлый, хотя и мужик этот – здоровый такой из себя. Амбал. Открыл он багажник, положил туда мешок. Потом включил свет в салоне, достал откуда-то воду и смотрю – стал руки мыть. С мылом. Из бутылки поливает сам себе и моет.

– Да зачем же он руки из бутылки мыл, если здесь родники с водой, совсем недалеко? – удивился Стас.

– Да затем, что он приехал ночью и, видно, не знал этой местности. Если бы дело было днём, то он бы увидел их. Ну вот. Помыл он руки, вытер их тряпкой. И смотрю: поехал назад. А я тогда подошёл ближе. Всё равно уже было ясно, что его бояться нечего – сейчас уедет и всё. На номер его обратил внимание: фартовый такой, три семёрки.

– Это блатной номер! – заметила Юлька.

Максим продолжал:

– Какие там были буквы, не заметил, а три семёрки – это точно.

– Ну и что было дальше? – спросила Юлька?

– А ничего. Уехал он, и я потом заснул, и до утра уже ничего не происходило. И только утром припёрлись какие-то солдаты, и пошли шарить по садам. Меня увидели, но не тронули. И на том спасибо!

– Ну и что нам делать с этими разведданными? – спросил Стас, повернувшись к Юльке. – Труп свистнули, и никто ничего не знает! Вот времена настали! Может, всё же сказать твоему папе? Хотя, непонятно: стоило нам ему сообщить, как труп и умакнули. Нет, напрямую спрашивать никак нельзя…

– Ладно! Нам пора! – скомандовала Юлька. – Пошли, Стас!

– А как же насчёт вещей?

Юлька достала из кармана джинсов двести рублей и дала их Максу.

– Мы к тебе ещё приедем. Специально к тебе. Тогда и привезём что-нибудь. Это тебе за помощь…

– Спасибо… Не помешают… А в следующий раз, это когда? И где вы меня будете искать? Меня может здесь и не быть. Я или на раскопках, или в школе на верхнем этаже, или в мастерской. Вы меня здесь случайно застали.

– Найдём… Если и придём, то во вторник, часов в одиннадцать.

– К школе…

– Замётано. К школе.


6.

Юлька и Стас понимали, что родители желают им добра. Только представления их о добре и зле не всегда совпадали.

У Юльки совершенно не складывались отношения с матерью, и ей проще было бы вообще не вспоминать о ней.  Да и Вера Сергеевна вряд ли в последние годы задумывалась о том, какая судьба уготована дочери. Не до неё. Своих проблем – хоть отбавляй! А дочь? Не голодна, одета, учится без двоек, бегает с соседским мальчиком, – что ещё нужно?! А там, Бог даст, и свадьбу сыграем.

Вера Сергеевна была уверена, что всё закончится именно так. Впрочем, того же мнения придерживались и её супруг, и чета Новиковых.

Между тем, у Юльки было множество вопросов, на которые она хотела бы получить ответы именно от матери. Не к отцу же с ними идти! Никакая девочка не отважилась бы попросить отца открыть ей всякие важные женские тайны. Нужна была мама! Но, мало ли кому что нужно! Маме было некогда. Считай, что её и вовсе не было!

Если её нет, то её надо выдумать! Можно, конечно, использовать виртуальную маман в Интернете, но это не совсем то. А можно и приписать свойства такой женщины кому-нибудь другому. Существу женского пола, естественно.

С Жанкой Юлька познакомилась на секции по каратэ. Она была старше на три года, отличалась высоким ростом и самостоятельными суждениями. Ну, настоящая женщина!

Однажды секцию посетили приезжие японцы – знаменитый спортсмен и с ним ученики. Он давал мастер-классы, а ученики устраивали показательные бои. Тогда Жанка и предложила одному из гостей сразиться с нею.

Толпа белых фигур в глубочайшем волнении окружила место схватки. Жанка поправила выбившуюся русую прядь волос, изогнулась в напряжённом ожидании.

Но боя не получилось. Парень не выдержал взгляда её голубых глаз и отступил в сторону.

Тренер крикнул ему что-то грозное по-японски, и противники снова стали сходиться. И опять – истошный вопль, и паническое бегство. Тут уже весь зал стал смеяться.

Когда была сделана третья попытка заставить противников сойтись в бою, всем уже было ясно, – схватки не будет. Жанка в лучших традициях сломила боевой дух противника, не доводя дела до боя.

Японский тренер попытался воодушевить кого-то другого из своих учеников, но ни один из них так и не рискнул сразиться с этой русской красавицей, облачённой в японское борцовское кимано.

После этого авторитет Жанки возрос до небес.

Юлька дружила с ней,  и, поскольку дружба у девочек – это, прежде всего, общение, то у них в самом скором времени зашёл разговор на всякие такие темы.

Жанна рассказывала Юльке как мама позвала её однажды к себе в комнату, усадила напротив и всё-превсё объяснила.

– Как всё? – удивилась Юлька. – Совсем всё, что ли?

– Всё. От и до.

– Не может быть! – удивилась Юлька. – А в каких выражениях? Слова она как подбирала?

– Нормально. А ты думала, мама мне бы стала это всё рассказывать с применением матерных ругательств?

– Ничего я не думала, – Юлька насупилась. Её мать никогда такого никогда не рассказывала. Ей стало обидно до слёз. Едва сдерживая волнение, она сказала: – А расскажи, что она тебе говорила?

– Да ничего такого, чего бы ты и сама не знала. Да и я всё к этому времени уже знала. Важно было не то, что она говорила, а то, как она мне это говорила. Как старшая подружка.

Юлька потребовала пояснить.

– Ну, вот ты у меня – старшая подружка, и я чувствую себя рядом с тобою просто дурочкой, хотя мне совсем не обидно, что ты такая умная и вообще – молодец. Так, что ли?

– Вот и у нас с мамой – так же. Мама у меня, знаешь, какая умница? Она умеет найти общий язык с людьми.

Юлька слушала, слушала, а потом напомнила:

– Ты мне обещала рассказать про то, что тебе там мама выдала.

– Да, пожалуйста.

И Жанна стала рассказывать.

Оглушённая Юлька долго не могла прийти в себя от изумления.

– И она тебе ничего не запрещала?

– Нет. Сказала только, чтобы у меня была голова на плечах, и я бы думала о том, какие у всего этого могут быть последствия.

Жанна была умница и хорошая подруга. Никогда не смотрела на Юльку сверху вниз, чего Юлька не переносила… Но в подземелье она бы не  полезла – слишком уж была чистюлей.

Были девочки, которые рассказывали и совсем другие вещи. Мамы и папы у них словно бы не существовали вовсе, и эти девочки принимали важные жизненные решения самостоятельно. Серьёзная жизнь начиналась у них, как правило, с шестнадцати лет, но бывали случаи, что  и раньше. Такие девочки держались небольшими стайками, внутри которых не было и намёка на дружбу или взаимопонимание. Там были соперничество, зависть и корыстная заинтересованность.

До какой степени бывают одинокими взрослеющие дети – это тайна, о которой подавляющее большинство родителей даже и не догадывается. Они сбиваются в стайки, находят внутри этих сообществ нужные ответы на вопросы, но те, которые держатся независимо, чувствуют себя особенно одиноко. Юля была из их числа.

Стоит ли говорить о том, что все эти вопросы обсуждались в Интернете непрерывно. Родители жёстко отказали им в общении, отгородились от них, и дети искали выход из создавшегося положения. Кто-то находил, а кто-то и нет. Всё зависело от того, с кем ты связался.

Однажды Юлька пришла домой после школы. Папы как всегда дома не было – он, по его любимому выражению, «ловил бандитов». Мама же, вопреки обыкновению, уже вернулась с работы. У Юльки в этот день было несколько значительных событий, которыми она хотела с кем-то поделиться. Стас – это то, что у неё всегда было под рукой, но все его суждения и поступки были ей наперёд известны и были всё-таки суждениями мужчины. Женское мнение – вот в чём она остро нуждалась. Сашка Миронченко был явно неравнодушен к Юльке, и она никак не могла решить, кто ей больше нравится: Стас или Сашка?

Юлька зашла в комнату к маме просто так: шла мимо и зашла. А что тут такого?

Вера Сергеевна сидела на диване, в одной руке у неё была бутылка дорогого французского коньяка, а в другой – стакан.

– Мамочка, привет! А я из школы пришла! – сообщила Юлька потрясающую весть.

Вера Сергеевна указала жестом на диван.

– Садись, доченька, потолкуем.

Юлька уселась рядом.

Вера Сергеевна закурила и продолжила прерванную мысль:

– Потолкуем, о делах наших бабских поговорим.

Юльке не нравилось то, что мама курит так много, да ещё и пьёт практически каждый день, но, услыхав, что в повестку дня включаются «бабские дела», внутренне обрадовалась. Ведь это и было то самое, ради чего она вошла в комнату к маме.

– Ой, мамочка! У нас сегодня в школе такие события были – ты даже не представляешь!

– Конечно, не представляю, – охотно подтвердила Вера Сергеевна. – Я ведь уж давно вышла из этого возраста.

– У нас мальчишки сегодня подрались – те, которые из нашего класса, с теми из параллельного…

– Мальчишки? – устало переспросила Вера Сергеевна и осушила стакан. Смачно закурила. – Запомни доченька: – все мужчины – козлы.

Она выпила ещё и после этого завалилась спать, чуть было не разлив бутылку с остатками коньяка. Юлька поставила бутылку подальше от мамы и тихо вышла из комнаты. Вот и вся беседа.

С отцом было намного проще – отношения были уважительные, хотя временами довольно резкие, но до конфликтов не доходило. У них была такая как бы игра: отец позволял дочери вести себя развязно, а дочь этим пользовалась – тренировалась на папе, как любил приговаривать Андрей Андреевич.

– Девочка должна воспитывать в себе волю к победе! – это тоже было его любимое изречение, которое он иногда высказывал приятелям.

Поскольку в его окружении не было принято перечить начальнику, то все в ответ на эту сентенцию только многозначительно кивали:

– Да, да, – Андрей Андреевич. – Вне всякого сомнения, должна!

При этом сыпались всякие советы и примеры того, как они в своих семьях проводят в жизнь именно эту воспитательную линию.

У современных молодых людей есть такие выражения: «ржачка» и «ржу-не-могу». У Юльки всякий раз начиналась безудержная ржачка, когда она наблюдала за умными рассуждениями взрослых о том, какой метод воспитания следует применять к детям и как они, взрослые, в этом трудном деле необыкновенно преуспели. Ржачка была, конечно, внутренняя – Юльке хватало ума не рассмеяться в лицо папе и его окружению, когда они с умным видом изрекали что-нибудь назидательное, но зато ржала она там, внутри себя до упаду. Кивала с самым серьёзным и благочестивым видом, что-то отвечала, а внутри себя – рыдала от хохота. Было ли это лицемерием или таким образом она в себе выращивала будущее «женское коварство» – трудно сказать. Скорее всего, это было средством защиты от сумасшедших взрослых, которые решительно ничего не понимают в жизни. С ними невозможно бороться. Они были  неисправимы, и поэтому приходилось их терпеть. Ну, в самом деле: разве можно сказать психически больному человеку, что он болен? Ведь это будет жестоко, негуманно по отношению к нему, да он и не поверит – обидится, разозлится. Гораздо легче было кивать с  умным видом и притворяться покорной и согласной.

У Стаса в эмоциональном смысле всё было намного спокойней. Он просто сомневался. Сомневался в правоте взрослых, в себе, в  товарищах… В одном он был убеждён: родители  – хорошие люди. И ещё, в чём Стас не сомневался, так это в преданности Юльки.

Если Юльке отец в «учебных» целях ещё и дозволял пререкаться (девочка должна приучаться отстаивать свою позицию!), то Стасу такого категорически не разрешалось. Отец был на такой вершине, что сама мысль о том, чтобы подвергать сомнению этот ходячий монумент, казалась чем-то совершенно невероятным. По крайней мере, Стас воспитывался в этом убеждении…

Время шло, и противоречия нарастали не только у Стаса и Юльки со своими родителями. И тогда они нашли выход! Компьютер!

Поначалу он завлекал их компьютерными играми со стрелялками и догонялками. Они погружались в виртуальный мир, уходя от реальности. Им там было комфортнее, интереснее, безопаснее. С компьютером можно было беседовать, а если одеть специальные очки, то можно было видеть и объёмное изображение и даже трогать его руками! Они верили, что пройдёт не так уж много времени, и все эти виртуальные люди будут свободно передвигаться среди реально существующих.

Если бы это сбылось, то это бы означало конец  Истории Человечества. Мужчины находили бы себе в системе поиска прекрасных женщин, а женщины мужчин, занимались бы любовью не с себе подобными существами, а лишь с их объёмными изображениями. Точно таким же образом можно было бы рожать виртуальных детей, ходить на охоту, летать на далёкие планеты, совершать прогулки по живописным местам… После такого изобретения и его широкого внедрения гибель человечества была бы неизбежна.

Вообще-то «Интеренет» – такого слова у молодых уже давно нет. Говорят: инет, мыло, собака, ник, вирт, чат (заниматься виртом в чате – это нечто совершенно невообразимое!).

Тут-то и выяснилось вдруг, что гораздо проще установить связь с кем-то, быть может, на другом конце планеты, нежели со своими собственными родителями, учителями, одноклассниками или соседями по дому. Общение в инете снимало массу проблем. Не надо стыдиться, не надо бояться, не надо испытывать моральные обязательства перед тем, с кем общаешься. Нежелательного собеседника всегда можно «забанить» или «послать в игнор», то есть удалить, а можно было и «зафрендить» – то есть подружиться.

В Интернете стали возникать всевозможные сообщества, куда целыми стадами сбивались молодые люди по определённому признаку. Признак мог быть любым, но одно только было непременным условием: этим молодым людям должно быть интересно общение друг с другом.

В городах  стали возникать Интернет-лидеры. Они собирали своих единомышленников в реальном мире. Это был своеобразный протест против засилия «вирта» в их жизни.

Встречи назначались в кафе, клубах, а в тёплое время года и где-нибудь на природе. Это называлось девиртуализацией.

Молодые люди шли на такие сходки, как на праздник. И, как правило, такие встречи приносили им только разочарования.

Однажды Юлька наткнулась на клуб почитателей знаменитой эстрадной певицы – Алёны Андантовой, которые после долгих споров решили наконец собраться «в реале», а не «в вирте» и как следует обо всём поговорить.

Юлька сообщила об этом Стасу:

– На следующее воскресенье намечается встреча в реале всех фанатов Алёны Андантовой в кафе «Под якорем». Пойдёшь?

Стас поморщился:

– Ты прикалываешься или на полном серьёзе?

– Чего б это я прикалывалась? Пойдем, пообщаемся.

– Не могу врубиться, кто она мне такая эта Алёна Андантова? Я её знать не знаю. Пустое место.

– Так и для меня тоже! Ты думаешь, ты один такой умный. А я дура, да?

– Ничего я не думаю.

– Да мне плевать на эту Андантову! Я совсем не ради неё туда хочу пойти.

– А зачем?

– Ну, как ты не поймёшь! Ведь там же будут ребята, там будет общение!

– Что тебе – мало общения в школе?

– Да у нас в школе – одни дебилы.

– А там ты думаешь – лучше будут?

Стас только плечами пожал.

– Так ты пойдёшь?

Стас поморщился, точно только что съел целый лимон.

И тогда Юлька применила своё секретное оружие: обвила руками шею Стаса и сказала ему, нежно глядя в глаза:

– Ну, Стас, ну, пожалуйста, ну будь другом!

Стас помрачнел.

– Что сама не можешь, что ли?

Юлька начала тихонечко злиться из-за Стасова непонимания.

– Да я, к твоему сведению, стесняюсь.

– И чего ты стесняешься? Там же все незнакомые.

– А вот того и стесняюсь, что обо мне подумают, будто я пришла туда клеиться к пацанам.

Стас нахмурился. Подумал-подумал, и согласился.

Когда они пришли в то кафе, застали каких-то незнакомых молодых людей, которые под музыку своей любимицы пили кофе и обсуждали достоинства и недостатки Андантовой. Оказывается, среди присутствующих были такие, кто лично вручал ей цветы, выбегая на сцену и даже те, кто знал какие-то подробности её личной жизни: сколько у неё мужей, любовников...

– Тебе и в самом деле интересно? – спросил Стас.

– Ну, сказать, что интересно, не могу, – возразила Юлька. – Но ведь смотри: это живые ребята! Не наркоманы, не алкаши! Пусть они повёрнуты на этой самой певице, но ведь это же лучше, чем на наркоте. И потом: надо же с кем-то дружить!

Стас ничего не ответил. Терпеливо сидел и скучал.

Но скоро терпение и у Юльки лопнуло.

– Ладно уж, – пойдём отсюда, – сказала она.

Они ходили и на сборище байкеров. Там оживлённо комментировали итоги соревнования, делали вид, что им всё понятно, но на деле скучно было и здесь.

Третье сборище в реале было уже политическим. Ясно, что его организовали взрослые, а молодым, явившимся на это мероприятие, оставалось лишь послушно выполнять расписанную заранее программу.

Стас пробормотал:

– Идущие вместе? Интересно – куда это они идут?

– Они попёрлись вслед за нашим президентом, – хихикнула Юлька.

– Ну и пусть себе идут, – пробурчал Стас. – А мы-то здесь причём? Пойдём отсюда!

– Сваливаем на фиг,– согласилась Юлька.

Болтовня в Интернете не могла заменить участия в реальной жизни. Попытки перейти из вирта в реал пока ни к чему интересному не привели.

Между тем, родители наших героев пребывали как раз в этом самом реале. Только, как оказалось, и реалы бывают разные. Можно сколько хочешь, ходить в том реале и так и не найти того, кого ищешь, потому что он находится в другом, может, параллельном реале, и вы так никогда и не пересечётесь… Это, как одиночество в толпе…

7.

П

риехав домой, Юлька и Стас разошлись, так и не обсудив возникшую перед ними загадку. Настроение было пасмурным, говорить почему-то не хотелось. Через час, искупавшись и приведя себя в порядок, Стас попытался было заняться любимым делом – спустился в мастерскую, но… не смог. Никак не выходил из головы рассказ Макса. Ведь труп-то, как выяснилось, украли, а не увезли люди из ведомства дяди Андрея…

Размышления Стаса были прерваны весточкой извне:

НАДО ЧТО-ТО ДЕЛАТЬ!

Юльке явно тоже не могла успокоиться после услышанного. После столь многозначительного СМС-сообщения Стасу ничего не оставалось, как отправить ответ:

А ЧТО ДЕЛАТЬ-ТО БУДЕМ?

Ответ последовал незамедлительно:

ПРИХОДИ, ПОГОВОРИМ!

ИДУ! – отстучал Стас.

Он перешёл в соседний двор, и, небрежно поздоровавшись с садовником, поливавшим газон, пробрался на второй этаж – в комнату, где жила Юлька.

Та сидела перед компьютером и бегло, почти не глядя на клавиатуру, что-то настукивала.

– Ты посмотри, сколько их тут! – крикнула она то ли с досадой, то с восторгом. – И всё советуют! Умники!

– Ты с кем-то переписываешься? – спросил Стас.

Юлька кивнула.

– И что  нового?

– Говорят: срочно позвони папе и спроси его, почему исчез труп?

Стас удивился:

– Ты шутишь?

– Нет, чего бы это я шутила? У меня всё на полном серьёзе.

– Ты что – уже всем растрепалась?

– Во-первых, это мои друзья. А во-вторых, они-то не знают по-настоящему, кто я такая. И чего ты напрягаешься?

– Ну, ты и даёшь! Да разве ж так можно?

– А почему нельзя?

У Стаса аж дух перехватило от изумления.

– А что ты ещё им понарассказывала? Про меня, например, трепалась?

– Конечно! И фотки твои показывала.

– Зачем?!

– Ну, как зачем? Хвасталась, какой ты у меня клёвый! А что такого? Девчонки так все делают.

– Да какие девчонки? – ужаснулся Стас.

– Мои подружки: Каштанка из Севастополя, Мечта Поэта из Москвы, Стерва из Питера, Апельсинка из Смоленска… А что, ты не переписываешься?

– Почему же? Переписываюсь…

– А ты им про меня рассказывал?

– Нет, зачем?

– Ну и ну! Все парни рассказывают о своих тёлках и хвастаются, как они их трахают! И фотки всем показывают – что я не знаю, что ли?

– Ты не тёлка, и мы не трахаемся! Мне нечем хвастать!

– Тогда о чём ты с ними говоришь?

– О технике, о компьютерах. У меня есть один, так он треплется, будто он – хакер.

– Да брешет он! Был бы хакером, молчал бы в тряпочку! Он бы ещё по радио объявление дал: квалифицированный хакер оказывает услуги по взлому систем…

– Наверно, ты права. Он такие вещи рассказывал – закачаешься!

– Так, может, и тебе в хакеры податься?

– Не-е! Я хочу, чтобы всё было по-честному…

– По-честному, не по-честному! Какая, блин, разница! Мы вон с тобою не можем понять, кто спёр наш труп, а ты тут разводишь: по-честному – не по-честному!

– И чего тебе было трепаться о своей жизни, – не мог успокоиться Стас.

– Да пойми: они – друзья! И я о них всё знаю.

– Как можно быть друзьями, если вы никогда не виделись? Ты что, поедешь к ним? На Камчатку или в Смоленск?

– Почему бы и не поехать?

– Ну, ладно! Что тебе насоветовали твои чокнутые подружки?

– Сам ты чокнутый! Говорят, что надо обратиться к папан.

Стас лишь плечами пожал. Юлька продолжала:

– У меня есть друзья, которые знают о моей жизни больше даже, чем ты. Этот совет мне подала Дюймовочка из Петрозаводска.

– Да что она может знать в своём Петрозаводске?!

– Она умная! Преподаёт в университете!

– Те, которые преподают в университетах, не занимаются такими глупостями, не придумывают себе дурацких глупых ников. Может, и в самом деле она – Дюймовочка?! И если она работает в университете, тогда я – японский император!– резонно заметил Стас.

Юлька вспыхнула, но потом всё-таки сдержалась от всплеска эмоций.

– Сам дурак, – парировала Юлька. – Кстати,  она не знает, сколько мне лет, а я ей написала, что мне восемнадцать.

– Могла написать, что ты – вовсе не ты, а принцесса Диана. Впрочем, она вроде разбилась на машине.

– Я не за этим тебя позвала, чтобы спорить о пустяках. Кто-то выкрал труп, а милиция об этом ничего не знает.

– Но ведь отец тебе сказал, что всё уже сделано.

– Но неужели ты думаешь, что тот человек, которого описал Макс, мог быть из милиции? Милиция так не действует!

– Да с чего ты решила, что он вывозил труп?

– А что же он вывозил, по-твоему? Мешок картошки, который спрятал в лесу? И за этой картошкой он приезжал ночью?

– Ну, не знаю…

– Вот то-то и оно! Ничего, кроме мусора, в этой роще нет. Но, если хмырь приехал на «Ауди», то наверняка не работает перевозчиком мусора. Это был наш труп, Стасик. Его украли!

– Если допустить, что это был какой-то бандит, то почему твой папа уверяет, что труп уже взят?  Он что – на стороне этого типа?

– Вот этого я и не могу понять, – задумчиво проговорила Юлька. – Здесь какая-то неувязка. Как любит говорить мой папан: имеет место некая нестыковочка.

– Тогда звони ему, – предложил Стас. – Или поедем, как тогда?

– Ехать не надо, – скомандовала Юлька. – Позвоним.



Ответ отца был обнадёживающим: не беспокойся, труп увезли наши сотрудники на экспертизу.

Оба сидели некоторое время в полном недоумении. Первым нарушил тишину Стас.

– И что бы это значило? – спросил он.

Юлька молчала.

Тогда Стас стал размышлять вслух:

– Давай думать. Твой папа сказал: труп увезли… Кто?

Юлька возразила:

– Да ерунда это всё! Он может не знать, кто увозил. Приказал, – и увезли!

Стас сказал:

– Но ты же не совсем дура! Ему и в самом деле могло быть совершенно неинтересно, кто ездил за трупом. Но ведь это факт, что увезли его  не работники милиции, а какой-то тип, и неизвестно куда.

– Тогда получается, что предок врёт, – сказала Юлька.

– Так получается, – согласился Стас. – Но зачем он это делает?

Юлька ответила:

– Я даже и не представляю. А давай я этот вопрос задам моим умникам и умницам? Может, подскажут!

– Не надо! Мы и сами додумаемся.

– Попробуй! Только мне ни фига в голову не приходит!

Стас продолжал рассуждать вслух:

– Возможно, твой папа знает, что труп кем-то украден, но не хочет нам об этом говорить. А почему не хочет? Ему стыдно признаться в том, что у него из-под носа украли труп! И теперь он его ищет. Почему он должен нам докладывать о своих действиях? Кто мы такие?

Юлька хихикнула.

– И ты считаешь себя после этого дюже умным?

– Да ничего я не считаю… А что я такого неправильного сказал?

– Да фигню ты сказал полную! Кто-то достал труп девушки, и это были не менты. Это был какой-то посторонний человек. Может быть, бандит какой-то. Откуда он узнал, что труп там лежит?

– Может, тот тип сам и убил! А теперь  решил перепрятать… Тут что-то не так… Сразу после того, как мы об этом рассказали твоему папе? Такое совпадение!?

Стас был растерян. Он не знал, что и думать.

– А, может, мой папан сам и предупредил этого типа?

– Но этого не может быть!

– Он мог предупредить его невольно: рассказать об этом сотрудникам, а кто-то из них предупредил бандитов. И старик теперь думает, кто эта сволочь. Понятно, что ему не хочется об этом нам рассказывать.

На экране появился текст и Юлька кинулась читать послание.

– Вот это мысль! – воскликнула она.

– А что там? – спросил Стас.

– Это пишет Мамонт из Новосибирска. Я с ним уже целый год переписываюсь, он такой прикольный!

– Трепачка! Что он пишет?

– Он говорит, что неплохо бы пробить номер той машины.

– Это как – пробить?

– Да узнать, кому она принадлежит! Ты чо – совсем не врубаешься?

– И как мы это узнаем?

– А у меня есть знакомый дядя Коля. Он должен помочь.

– А что за зверь,  этот дядя Коля?

– Сам ты зверь! Папин друг. Почти каждую субботу они тут в преферанс дуются. Гаишник какой-то…

– А он возьмёт, и всё расскажет папочке.

– Сам дурак! Так что, звоню?

– А откуда у тебя его телефон?

– У меня его нет, но у папы на столе видела его визитку.

Через пару минут Юлька уже держала в руке клочок бумаги с необходимыми сведениями.

– Вот! – сказала она, запыхавшись. – Николай Сергеевич Никаноров. Начальник городского отделения ГИБДД… А по мне ГАИ привычнее. Им бы только выпендриться.

– Ты звонить собиралась! – напомнил Стас.

– Начнём пока со служебного! – торжественно провозгласила она.

Юлька набрала номер, услышав ответ, сказала изменившимся немного придурковатым голосом:

– Дядь Коль! Здрасьте! Это Юля Грохотова!..

И далее изумлённый Стас услышал историю о том, что Юлькину подругу увезли на машине родители, а та случайно захватила её  книгу, и теперь у неё будут большие неприятности…

Юлька ещё что-то врала. Потом последовали ответы на конкретные вопросы: что за машина, цвет, номер…  Наконец, она положила трубку.

– Ну и артистка ты! – восторженно сказал Стас. – Даже не думал, что так врать умеешь!

– Я ещё и не такое могу! – гордо сказала Юлька и почему-то покраснела.

– И что он ответил? – спросил Стас. Он теперь поверил, что с Юлькой у них всё получится.

– Сказал, что перезвонит…

Юльке нравилось быть лидером, и была рада, что именно она с помощью друзей подсказала выход из, как ей казалось, тупиковой ситуации.

Через час Юлька и Стас получили странный ответ папиного друга. Он сказал, что тёмно-синяя «Ауди», госномер «а777ва» зарегистрирован на Арзамасцеву Викторию Александровну, проживающую по… дальше следовал адрес хозяйки машины.

– Так, – подвёл итог Стас. – Что это нам дало? А нет ли других «Ауди» с тремя семёрками?

– Говорит, – нет. Этому можно верить. Всё в цвет: и марка тачки, и колер, и три семёрки… Нет, если Макс не заливает, то это именно она.

– Но там же был мужик!

– Во-первых, мог и угнать. Во-вторых, может, её подельник…

– Может, – шофёр…

– Факт! Может, и водила…

– И что дальше?

– Нужно поглядеть… Здесь недалеко. Поплыли?

– Можно. Только, хорошо бы Макса прихватить. Он видел водителя.

– Пока мы будем чухаться, он смоется…

– Вечно ты торопишь… Ну, ладно, пошли.


Это был старинный двухэтажный дом, окружённый высокой чугунной оградой. Сквозь неё виднелись зелёные лужайки, стройные ели и берёзки. Необычной формы крыша нависала над балконом и барельефы мифических зверей и атлантов говорили о том, что в голове архитектора, строившего этот особняк, перемешались разные эпохи и стили. У тяжёлых ворот было небольшое помещение для охраны. Огромный верзила сверялся с записями и пропускал посетителей внутрь.  У калитки на чугунной плите литыми буквами значилось:


Медицинский центр

«За здоровье!»

Приём по предварительной записи по телефону

2-11-22-33

Традиционные и нетрадиционные методы
диагностики и лечения.

Они и раньше миллион раз видели этот дом и мысленно отмечали его архитектурные достоинства, но только теперь он приобрёл для них совершенно особый смысл. Тайна кроется где-то здесь, и они её раскроют!

Синяя «Ауди» «а777ва», припаркованная у дома, стояла в компании не менее ярких иномарок.

– Вот и она! Всё правильно… Макс не трепался.

Юлька тихо скомандовала Стасу:

– Не останавливаемся, идём дальше.

Они не спеша прошли мимо дома и, когда отошли от него на достаточное расстояние, Юлька выдала новую ценную мысль:

– А теперь перейдём на ту сторону улицы и станем среди людей на автобусной остановке. Даже, если мы там простоим целый час, то и тогда нас никто не заметит в этой толпе.

– А что мы хотим увидеть? – спросил Стас.

– Ты что, не врубаешься? Хотим узнать, кто живёт в этом доме, – пояснила Юлька.

– Так ведь сказали же: Виктория Арзамасцева.

– Да это пустой звук: Арзамасцева! А кто она такая – ты знаешь?

– Нет.

– А кто рядом с нею? Жить в таком доме, да ещё с охраной, блин, это означает, что она или штучка с ручкой сама, какая-нибудь бизнесвуменша, или краля какого-нибудь авторитета. Это и надо бы как-то выяснить. Вот посмотрим и что-то увидим.

– А если никто не появится до самого вечера, тогда что?

– Тогда придём ещё раз и ещё! И когда-нибудь увидим. Будем караулить тут по очереди.

– Может, легче войти?

– Да что мы там узнаем? – удивилась Юлька. – Ты чо, Стас, с дуба рухнул, что ли? Не видишь, что это за дом? Ты представь: если кто-то с улицы захочет войти  к нам, или спросит, кто здесь живёт, у него получится?

– Нет, конечно. У нас же охрана. И видеокамеры.

– Вот и здесь то же самое.

Стас и Юлька перешли на другую сторону улицы и стали на остановке автобуса, растворившись в пёстрой толпе ожидающих. Рядом с навесом стоял маленький магазин, в котором продавались прохладительные напитки, сигареты и всякие мелочи. Люди то входили, то выходили из него, а к остановке подкатывали автобусы. Вот это последнее обстоятельство и оказалось для Стаса и Юльки не очень приятным: автобус закрывал своим корпусом вид на противоположную сторону улицы. Поэтому приходилось отходить в сторону – левее или правее автобуса и смотреть на интересующий их дом. Бывали случаи, когда к остановке подкатывали сразу два автобуса, и тогда становилось совсем трудно наблюдать за домом.

– Ты как? Не устал ещё? – спросила Юлька.

– Да нет, вроде, – ответил Стас.

– А мне даже и нравится. Как в кино!

Они простояли и проб;гали так целый час. Из дома никто не выходил. Это был словно бы нежилой дом: все окна закрыты, несмотря на летнее время. Что за окнами – не видно, потому что они зеркальные. Ворота и калитка тоже закрыты, а мимо идёт нескончаемый поток людей.

Какая-то машина остановилась на той стороне улицы, и из неё неторопливо вышел пожилой человек очень плотного телосложения – избыток массы в нём объяснялся скорее мышцами, чем жировыми отложениями. Человек имел жёсткую щёточку седых усов под острым длинным носом, и что-то упрямое и волевое было во всём его облике. Он перешёл на эту сторону и, пройдя рядом с Юлькой и Стасом, вошёл в магазинчик. Ребята не обратили на него почти никакого внимания – отметили только достаточно свирепый вид, но и не более того. Да и Валерий Иванович Пастухов тоже не обратил внимания на ребят. Хотя и мог бы. О семейном положении Грохотова и Новикова он был прекрасно осведомлен и даже видел многочисленные фотографии, на которых были изображены оба семейства. Некоторое время спустя он вышел из магазинчика и вернулся к своей машине, неся в руках какую-то продовольственную покупку. Хлопнул дверцей, да так и остался в машине. Затемнённые стёкла не позволяли разглядеть со стороны, что он там делал, да никто и не пытался туда заглянуть. И Пастухов, и Юлька со Стасом проявили себя в этом случае никудышными следопытами.



Один раз возникло некое транспортное затишье, и Юлька сказала Стасу:

– Я думаю, что менты не успели вывезти наш труп, а предку стыдно в этом признаться. Теперь рвёт и мечет, но… поезд ушёл.  Он понимает, что у них завёлся крот. А может, у него там в кабинете прослушка – жучки какие-нибудь поставлены, а он и не знал…  Ну а нам он будет говорить, что всё в порядке.

Стас возразил:

– Да, может быть, он не рвёт и не мечет, а просто забыл. У него другой работы по-горло, а девушка-то всё равно уже убита…

Юлька не стала спорить, хотя и была заядлой спорщицей.

– Всё может быть, – сказала она.

Обстоятельный Стас вдруг выдал умную и дельную мысль:

– Юлька! Ведь это ты с дуба рухнула, а не я.

– А что такое?

– Твоя идея стоять здесь и смотреть на дом – это простое баловство. Детская игра в приключения. Ты представь себе такую вещь: труп лежал в этой машине – в её багажнике. И там могли остаться следы. Может быть, запах. На колёсах могли остаться следы от того грунта. Да и мало ли что? Сейчас мы должны срочно позвонить твоему папе, а не стоять здесь и не играть в разведчиков. И пусть он срочно высылает своих. Пусть осмотрят машину и допросят эту Викторию Арзамасцеву.

Юлька рассмеялась:

– И он так и кинулся исполнять наш бред! Да он и не поверит!  Такое нужно говорить не по телефону! И спросит: а какого дьявола вы полезли туда? Откуда узнали про машину? И кто вам такое болтал? И что нам отвечать? Сдать Макса? А его за жабры… Подставим пацана ни за что, ни про что. Нет, Стас, рухнул с дуба всё-таки ты, а не я.

Стас покачал головой и согласился:

– Да, ты права…

Они простояли какое-то время в тишине. Поток транспорта заметно ослаб, и теперь ничто не мешало наблюдать за домом.



Вдруг к дому подъехала чёрная служебная «Волга» Юлькиного отца.

– Ну и кино! – только и произнесла она. – И без Славика, без водителя… Что бы это значило? Значит, папан знает хозяйку этого таинственного дома!

– А, может, и труп тот убрали по его команде. Мы же не знаем, как там должно быть? Может, теперь засада там у входа в подземелье… Юлька, кончай играть в сыщика. Позвони папе и спроси. Не он же убил ту девушку!

– Ты чего? Совсем, что ли? Только, он, я думаю, здесь совсем по другим делам. Впрочем, почему бы и не позвонить?..

Юлька набрала мобильный телефон отца. Он был недоволен её звонком.

– Ты не понимаешь, что отрываешь меня от дел? – недовольно проговорил Андрей Андреевич. – У меня совещание…

Юлька видела, как отец вышел из машины, разговаривая с ней по телефону.

– Я занят. Дома поговорим, – сказал он и отключился.

– Чудеса! – почему-то грустно сказала Юлька.

– А, может, он тут лечится? – предположил Стас.

– Тебе самому лечиться нужно! Мой папан здоров, как бык! Нет, здесь что-то не то! Вот, блин, чудеса! Папан ездит без водителя на служебной тачке! Это ж надо!

– Дело ясное, что дело тёмное, – скептически произнёс Стас.

– Факт, – согласилась Юлька.

Тем временем, Андрей Андреевич позвонил в дверь. Высунувшемуся охраннику что-то сказал, недовольно показывая на стоящую у дома «Ауди», и только после этого вошёл в дом.

Спустя минуту из двери вышел какой-то светловолосый громила и подошёл к «Ауди».

– Факт, что его зовут не Викторией Александровной,  – сказал Стас.

– Вижу, не слепая. И что дальше?

– Хорошо бы проследить. Может, он остановится где в городе. Можно будет…

– Тоже мне, сыщик нашёлся! Нет, ты лучше головой думай, а я…

Парень сел в машину и укатил.

Стас и Юлька прождали ещё час или полтора – они уже потеряли счёт времени, но Андрей Андреевич так и не появился, а его машина так и стояла возле этого таинственного дома.

Ребята устали. Хотелось есть и вообще: не стоять же здесь сутками? Решили: узнаем потом. Придём сюда ещё как-нибудь и посмотрим.

Они уже собирались уходить, когда дверь дома открылась, и оттуда вышли Андрей Андреевич и красивая молодая бабёнка.

Юлька аж присвистнула:

– Вот она, значит, кто эта самая Виктория Арзамасцева! Папан молоток! Такую биксу себе отхватил!

Андрей Андреевич, оживлённо жестикулируя, уселся в машину, а шикарная бабень ему что-то с жаром доказывала в раскрытое окно машины. Наконец «Волга» рванула с места, а Арзамасцева как бы в расстроенных чувствах вернулась в дом.



В гостях у Юльки Стас впервые был допущен к её переписке с друзьями.

Подробности этой истории уже разлетались по необъятным просторам страны и ближнего зарубежья. Переписка велась на русском языке, ведь искать на Бермудских островах папуаса, знающего русский было затруднительно. Юлькин дневник имел более двух сотен подписчиков, которые его читали и постоянно обменивались мнениями по поводу обсуждаемых тем. Система дневников предусматривает так называемые «закрытые записи», которые могут прочесть только те читатели дневника, которых Юлька выделила в особый список «избранных». В принципе дневники бывают и такими: полностью закрытыми ото всех. Или так: доступными только для списка избранных и недоступными для всех остальных. Юлькин дневник был комбинированным: что-то было доступно для всех, а что-то – лишь для избранных. Информацию о сегодняшних событиях она не стала зашифровывать. В этом не было особой необходимости, ибо в «личных данных» – есть такой раздел в каждом дневнике, где  рассказывается что-то о его владельце, – были и без того указаны совершенно неправильные сведения. Местом проживания Юльки был назван Волгоград, возраст владелицы завышен на четыре года, а условное имя – Фиалка. В самом тексте записей никогда не упоминался Ростов-на-Дону, никогда не назывались улицы и адреса, никогда не говорилось о настоящих именах тех или иных людей. И не потому, что Юлька была такая уж скрытная. Просто так делали почти все, кто вёл дневник. Нечего болтать всем, что взбредёт в голову!

Только в условиях полной скрытности и можно получить дружеский совет, информацию, откровенную оценку поступков. Секретность – была правилом этой игры.

Какое-то время спустя Стас и Юлька получили от Знойной Морячки из Одессы объяснение того, что увидели Стас и Юлька:

ТВОЙ ДЯДЮШКА ВЕЛЕЛ СРОЧНО ОТОГНАТЬ МАШИНУ НА МОЙКУ. И ВСЮ ЕЁ ИЗНУТРИ И СНАРУЖИ ТЩАТЕЛЬНО ПРОМЫТЬ. А ЕСЛИ ЭТА ВАЛЕРИЯ БАБА МОЛОДАЯ И ШИКАРНАЯ, ТО ЭТИ ДВА ЧАСА ОН ТРАХАЛСЯ С НЕЙ…

Юлька из соображений конспирации написала, что это был её дядя.

Были и другие мнения. Вот одно из них:

ОНО ВАМ НАДО? КУДА ТЫ ЛЕЗЕШЬ, ЧОКНУТАЯ КУРИЦА?

Юлька ответила:

САМ ТЫ ПРИДУРОК! СЕЙЧАС ЗАБАНЮ – БУДЕШЬ ЗНАТЬ!

Для непосвящённых: «забанить» или «послать в игнор» означало лишить данного человека возможности вести  с тобою переписку. Тот, кого забанили, считал себя оскорблённым. Это выглядело так, как будто тебя выбросили в мусорную корзину.

Юлька тут же получила ответ:

ДА ПОШЛА ТЫ!..

Был ещё и мат, но Юлька и сама умела ругаться.

– Козёл вонючий, – сказала она, но писать этого не стала, а последовала совету Стаса:

– Да отправь ты его в игнор и забудь о нём!

– А я так и сделаю.

Минуту спустя Червончик из Тобольска был введён в список игнорируемых, и дальнейшая переписка с ним прекратилась.

8.

–Ну и кому будем верить? – повернувшись к Стасу, спросила Юлька.

– Блин, мы ничего не будем делать сгоряча. Может, что-то умное твои интернетовские друзья и сказали. Но всё-таки последнее слово должно быть за нами. Так?

– Конечно, – охотно согласилась Юлька. – Не такая уж я дура, чтобы этого не понимать.

– Да я и не говорю тебе, что ты дура! А вот компания твоих придурков мне не нравится. Ну, посуди сама! – Стас взял мышку и нашёл список Юлькиных френдов. – Разве нормально обзывать себя такими никами: Тарахтелка, Опупевший Носорог, Квадратный Баклажан…

– Да ты-то сам себя как назвал? – спросила Юлька.

Стас неожиданно покраснел.

– Не важно. Я ведь ни к кому не лезу с советами.

– Нет, важно! Я хочу знать твой ник!

– Да, ладно тебе!.. Мой ник – Навигатор-179.

Юлька хихикнула:

– Ну, и кто придурок?! Ты – сто семьдесят девятый, потому что до тебя уже сто семьдесят восемь присвоили себе такой же ник. Это означает, что у всех вас плохо с воображением и чувством юмора.

– А сама-то! Фиалка! Уж молчала бы! Там этих фиалок, наверно, целый  букет!

– Я, в отличие от некоторых, номера не имею. А мой ник пишется так хитро, что все остальные Фиалки, сколько бы их ни было, не совпадают со мной. Я – единственная в своём роде Фиалка. Уникальная! А ты – всего лишь один из огромной толпы Навигаторов. Кто обратит внимание на какого-то там Навигатора, у которого не хватило воображения записать свой ник так, чтобы он был ни на кого не похож?

– Так что мне теперь ник прикажешь менять?

– Ничего я не приказываю. А поменять – хорошо бы. Зануда, – очень бы подошло для тебя. Или Обстоятельный Зануда. Или так: Зануда Ещё Тот. Или так: Всем Занудам Зануда.

– Не зануда я вовсе.

– Тогда можно – Размышляющий.

– Не стоит. Такой ник наверняка уже есть у кого-то. И вообще: мы говорим не о том. Ник, Интернет, твои френды… Мы что, в игрушки играем или занимаемся серьёзным делом?

– Серьёзным! Вот ты и думай! Ты же у нас Размышляющий!

– Итак: что мы имеем? Труп кто-то украл. Для чего? Почему? Как связан с этим твой папан? Кто эта Арзамасцева? Почему сразу, как мы ему рассказали о своей находке, труп украли? Это что – совпадение?

– Ну, допустим, – согласилась Юлька. – И что делать?

– Что делать – не знаю. Ясно только, дело тёмное. Нужно подтолкнуть следствие. Только вот, понравится ли это твоему папаше?

– А зачем нужно подталкивать следствие?

– Затем, чтобы на свете всё было по справедливости! Или я говорю что-то не так?! Мы с тобой не злодеи, мы не с ними! Мы – антизлодеи!

Юлька рассмеялась:

– Вот ты и придумал себе ник: антизлодей!.. Нет, всё-таки Размышляющий тебе больше подходит. Твоё дело – размышлять, а не бороться со злом. Для этого у тебя слишком мало энергии. Вся энергия досталась мне одной. Я и буду бороться, а ты думай! Размышляй!

Помолчали. Потом Юлька сказала:

– И что нам теперь делать?

– Очень умный вопрос! Мы должны узнать, кто такая эта Виктория. Вот что! А потом уже действовать по обстоятельствам.

– По обстоятельствам – это как?

– Направить следствие по верному пути. Для начала нужно попасть в тот медицинский центр.

– Но мы этого не сможем сделать! – закричала Юлька. – Там нас вмиг вычислят. И потом: как туда зайти?

– Да и не надо нам туда заходить, – спокойно возразил Стас. – Мы отыщем Макса и вместе с ним что-нибудь сообразим.

– Ты видел, как он одет?!

– Да мы его переоденем! Дадим мобилу и отправим на разведку. Он скажет, что заболел и нуждается в лечении, и пусть его там лечат.

– А он согласится?

– Согласится. Мы его попросим. Если надо будет, то и заплатим.



Движение на улице было оживлённым. Жизнь  в городе кипела и клокотала.

От автобусной остановки Стас и Юлька спустились по мощённой грубым булыжником дороге в сторону речки. Слева был корпус школы, в которой обитал Макс, а  прямо перед ними простиралась панорама Ростова. Речка голубой полоской извивалась где-то внизу. Заросшая камышами полоска в некоторых местах становилась пунктиром. Высокие деревья сверху казались не такими уж огромными.

Стас и Юлька, оглядевшись по сторонам и убедившись, что Макса не видно, двинулись в глубь рощи.

Они пришли к тому месту, где когда-то угощали консервами и хлебом парнишку по кличке Шахтёр. Тишину в заброшенных садах нарушали только пение птиц да шелест листьев на деревьях. Местность была, казалось, абсолютно безлюдной.

– Может, крикнуть? – предложил Стас.

– Не надо. Мне здесь почему-то не по себе. Может, оставить записку?

Они бродили по территории заброшенных садов и никого не встретили. Никаких признаков жизни.

– Странное место, – сказал Стас. – В двух шагах от города, а кажется, что в глухой тайге. Наверно это место отталкивает от себя людей. И мне здесь как-то не по себе. Всё время ощущаю опасность. Как Макс может здесь жить?!

Через некоторое время они поняли, что сегодня им Макса не найти. Написали, что придут завтра, что он им нужен по важному делу.

– Будем считать, что просто прогулялись, – сказал Стас.

– А может, с ним что-нибудь случилось? – сказала Юлька. – Здесь и убить могут, никто и не заметит.

Потом поднялись к остановке. Сели на автобус и добрались до центра города.  Ещё раз прошли мимо медицинского центра «За здоровье!», Но нового ничего не увидели.

Юлька тихо сказала:

– Главная тайна – там.

Стас кивнул.

– Если завтра Макса не найдём, попытаемся послать туда кого-нибудь другого. А пока – домой!



Между тем, Максим Шахов по прозвищу Шахтёр, никуда не пропадал. Просто пошёл в одно из своих тайных мест, скрытых от глаз любопытных. Ночуя в заброшенных дачных домиках, он то и дело сталкивался с конкурентами, такими же бездомными бродягами. А Максиму хотелось покоя.

На берегу Темернички было место, куда пробраться было очень непросто. Плотная стена камышей надёжно укрывала островок от посторонних.

Максим попал туда случайно: пробивался наугад к реке, изучая пути отступления на случай преследования. Для этого ему пришлось проделать извилистую тропинку в зарослях. Тропинка тщательно огибала все мокрые и болотистые места и, наконец, приводила к берегу, с которого можно было перескочить на островок, сплошь покрытый камышом. У самой воды росла огромная ива. Ветки её почти касались воды, создавая надёжную тень и укрытие от непрошенных гостей. Здесь он и построил свой шалаш.

В тёплые летние ночи можно было спать, не заботясь о безопасности. Кричали лягушки, дикие утки хлопали по воде крыльями, откуда-то с другого берега доносился лай собак. И всё. Укрытие в камышах – было надежнее любого дома. Но спать Максим предпочитал все же  в заброшенных садовых домиках.

В тот день, когда Юлька и Стас искали его, он был в своём шалаше. Смотрел в голубизну неба и думал, что летом-то везде можно найти приют. А как быть зимой?!

Камышовую подстилку он уже давно прикрыл сверху старым матрасом, который перетащил сюда из заброшенного садового домика. Максим мечтал утеплить хижину. Собирал всюду старые ящики. Планировал набить их мокрой глиной вперемежку с кусками резаного камыша и этими  своеобразными кирпичами выложить стены. А уже крыша пусть будет камышовая… Фантазии уводили его далеко-далеко, но призрак неминуемой зимы возвращал к действительности.

Так в тяжёлых думах, он и задремал…



Максим Шахов родился в небольшом шахтёрском городке. Отца не помнил. Он бросил мать, когда Максиму не было и года. Уехал куда-то и потерялся в бескрайних просторах России. Впрочем, и образ матери был смутным. Он помнил женщину с солнечными волосами, которыми любил играть. Ему было около двух, когда мать пошла работать уборщицей в шахтоуправлении. Жизнь была голодной, зарплаты задерживали…

Сколько Максим себя помнил, всегда был голоден.

Он сидел запертым в небольшой комнатке общежития и играл самодельными игрушками. Память рисовала катушку от ниток, которую он катил по полу как яркую машину. У него была богатая фантазия. Он рано привык к одиночеству. Ему никто и не нужен был. В своём уголке он строил шахты и мосты, раскладывая спички и цветные пуговицы из маминой шкатулки, играл самодельными игрушками, рисовал цветными карандашами…

Заигравшись, иногда так и засыпал на коврике у кровати. Мама часто задерживалась на работе допоздна. Тогда он собирал в картонную коробку свои драгоценности, раздевался, аккуратно складывая штанишки на табуретку, и ложился в кровать. Свет он не тушил: боялся темноты.

Однажды мать не пришла и утром, тогда Максим заплакал. Плакал громко и горько. Слёзы текли по его щёчкам, оставляя следы на его замурзанных щеках. А когда плакать уже не было сил, он стал стучать в дверь, надеясь, что ему кто-то откроет дверь и скажет, где его мама. Но все давно ушли  на работу, и его никто не слышал. Устав плакать, он снова взобрался на кровать и заснул. Ему снилась мама. Она принесла мягкую сладкую булочку с маком и изюмом и обещала больше никогда не оставлять его одного.

Часов в двенадцать сосед дядя Коля  монтировкой открыл дверь, и какая-то тётенька увела его в детский дом, сказав, что теперь он будет здесь жить. Она выкупала его и накормила. Максим никогда не ел такой вкуснятины. Вермишелевый суп с картошкой, в котором плавали кружочки морковки. Они были его маленькими, сладковатыми на вкус солнышками, есть их ему было жалко, потому что тогда их оставалось всё меньше и меньше.  Но, самое удивительное, после супа дали ещё и кашу с котлетой. Он не удержался и вылизал тарелку языком, как делала это соседская кошка.

Но, наевшись, он снова заплакал, захотелось увидеть маму. Ему сказали, что она уехала и приедет не скоро. Позже услышал случайно в разговоре нянечек, что мама повесилась прямо в кабинете начальника шахты, оставив записку: «Люди добрые, помогите сыну! Жить так больше не могу!». И хотя был мал, но как-то всё понял: что теперь ему придется жить одному, что мамы больше нет.

Потянулись детдомовские будни. Поначалу Максиму было интересно и радостно, он не часто вспоминал маму. Здесь были дети, с которыми можно было играть. И кормили сытно три раза в день. Воспитательница Александра Владимировна его любила и часто баловала, даже брала к себе домой на воскресенье. Иногда ему казалось, что именно она и есть его мама. А та, что была, постепенно забывалась, и он с трудом вспоминал её лицо, голос. Вспоминались только длинные соломенные волосы, с которыми он так любил играть по утрам. Тогда ему хотелось плакать. А Александра Владимировна брала его на руки и что-то говорила, говорила. Он даже не очень вслушивался, что она говорила, и только сильнее обхватывал её шею и прижимался к ней всем телом.

А однажды во время завтрака ему дали шоколадку. Никогда в жизни он не ел ничего вкуснее! Александра Владимировна сказала детям, что сегодня у Максима день рождения. Все его поздравляли… Тогда он узнал, что ему уже исполнилось четыре года! Он был рад, и ему хотелось поделиться этой радостью со всеми ребятами. Он разломил шоколадку на дольки и раздал каждому по маленькому квадратику.

Так прошли годы. В детский дом иногда приезжали какие-то тётечки с дядечками и забирали кого-то с собой. Говорили, что теперь эти счастливчики будут иметь своих пап и мам. Но Максим никогда им не завидовал. Он твёрдо верил, что у него есть мама. Это Александра Владимировна. Он и называл её не иначе, как мама. Та его не поправляла, а только улыбалась и гладила по головке.

В шесть Максим уже знал все буквы и мог даже читать. Часами рассматривал картинки в книжках, рисовал цветными карандашами  дом, в котором когда-то жил, дядю Колю-соседа, тётю с длинными жёлтыми волосами и кошку-Мурку.

В школу Максим шёл, как на праздник. Нарядный, с кудрявыми светлыми волосиками, он бережно нёс свой ранец, в котором разместил всё своё богатство.  Клавдия Илларионовна, первая учительница, посадила его с Катей, девочкой своенравной и избалованной. Но Максим не реагировал на капризы доченьки большого начальника и этим вызвал сначала раздражение и обиду, а потом любопытство и симпатию со стороны остальных учеников класса.

Учился Максим хорошо. Был старательным и до всего хотел докопаться сам, много читал, но больше всего любил что-то мастерить. Его безудержная фантазия видела в кусочке струганной дощечки белый парусник. Он бережно клал его на воду в протекающий в конце двора ручеёк и смотрел, как течением его кораблик мчал вдоль забора в чужие края…

Максим был спокойным и рассудительным мальчиком. Даже когда подрос, он не участвовал в буйствах сверстников, не пил, хорошо учился. Но однажды (это было в седьмом классе) врач направила его на рентген. Там и поставили диагноз: туберкулёз лёгких. Он лечился в противотуберкулёзном диспансере, где ему удалили верхушку правого лёгкого. Потом направили в  Новочеркасский лёгочно-хирургический санаторий. Здесь такие как он дети лежали не менее года.

Когда же пришло время выписываться, то оказалось, что новая заведующая не очень-то хотела, чтобы он возвращался, и уговорила шахтоуправление, чтобы ему выделили комнату в общежитии, как воспитаннику детского дома и взяли на работу подсобным рабочим.

Целый год он работал во вспомогательном цехе и ходил в вечернюю школу. Жизнь пошла не просто скучной и голодной, но и, как смутно чувствовал Максим, совершенно  бесперспективной. И тогда он собрал свой нехитрый скарб и уехал в Ростов. Когда-то с ребятами их возили в этот многолюдный город на цирковое представление. Вот и решил Максим попроситься в цирк рабочим, ухаживать за животными. Но труппа уехала на гастроли, а Максим, побродив по Ростову и его окрестностям, приспособился ночевать в заброшенных дачах. В самом начале лета было холодно, но потом пошли тёплые денёчки. Именно в это время он и познакомился со Стасом и Юлькой, пришедшими сюда однажды погулять.

Макс был спокойным и трудолюбивым парнишкой, говорил правду в глаза всегда и везде, чего бы это ему ни стоило. Ему было противно воровство, легче было попросить, чем украсть или отнять у того, кто слабее. Честность была у него в крови. Он легко сходился с людьми, был начитан.

А ещё он был талантливым артистом. Легко мог перевоплощаться в паиньку или босяка, фантазируя, играть любую роль.

О компьютере он имел лишь смутное представление. Никогда его не имел (откуда бы он у него взялся!). Зато хорошо, на уровне перворазрядника, сражался в шахматы.



Уже ближе к вечеру Максим выбрался из своего убежища, и ещё раз пройдясь по садам, вернулся к школе. Здесь  он и нашёл записку, оставленную ему Юлькой и Стасом. Прочёл. Это ж надо – кто-то помнил о нём!

Когда наступило утро и яркое солнце одинаково светило и тем, кто живёт во дворцах, и тем, кому достались в этой жизни ветхие лачуги, Максим встал со своего ложа и пошёл умываться к ручью. Вода в нём была ледяная и хорошо освежала. Вчерашний кусок хлеба ещё был в запасе, но Максим не спешил его есть: он не любил уничтожать свои припасы так, чтобы совсем ничего не оставалось. Кусок можно доесть, но лишь после того, как будет добыт новый. А для этого надо собирать бутылки или попроситься на работу в мебельную мастерскую, разместившуюся в полуподвальном этаже школы. Но идти куда-то означало уклониться от встречи с новыми знакомыми, а этого Максиму не хотелось. Если ребята хотят с ним встретиться, значит, им нужна помощь. А если что-то нужно, то…



Когда они пришли, первое, чем поинтересовался Максим, не принесли ли они что-нибудь поесть?

Юлька со Стасом смутились.

– А ты голоден? – удивлённо спросил Стас.

Максим неопределенно пожал плечами.

– Мы что-нибудь придумаем, – сказала Юлька и скомандовала: – Пойдём!

Они вышли из рощи, поднялись по каменистой дороге к автобусной остановке и зашли в продовольственный магазин. Там всегда были в продаже хлеб, молочные продукты, консервы, колбаса и сыр нескольких сортов. Как везде в таких небольших магазинах был и джентльменский набор шоколадок, жевательных резинок, соков и заморских напитков.

От сладостей Максим отказался, а вот кусок колбасы с хлебом уплёл с аппетитом. Потом все вместе пошли в сторону остановки. Макс думал, что они возвращаются в сады, но ребята пригласили приятеля в автобус.

Максим спросил:

– А куда это мы едем?

– К нам в гости не хочешь заглянуть? – спросил Стас.

Родители Стаса были на работе, и они сразу прошли в  гараж. Стас, показав гостю  модели самолётов и электровоза, сделанные его руками, обратил внимание на стол – последнее своё творение. Максим был в восторге и не столько с завистью, сколько с уважением взглянул на хозяина.

– Сам делал?

– Сам…

– Вот уж не ожидал! Удивил, ей-Богу, удивил! Мне казалось: вы тут все – маменькины сынки. А ты – молоток! И модели – класс, и инструменты у тебя – фирм;! Здорово!

Не меньше часа он с наслаждением обсуждал и рассматривал все технические чудеса, а Юлька принесла  в термосе горячего какао с пирожками и печеньем.

– Это чо у тебя? Какао? Ну ты и даёшь, Юлька!

Максиму казалось всё таким прекрасным, что он на какое-то время вообще утратил связь с реальностью.

Но Стас и Юлька вскоре вернули его в действительность. Они прямо сказали, что хотят, чтобы Максим проник в Медицинский центр, выяснил, кто такая Виктория Арзамасцева.

– Зачем вам это нужно?

– Нужно! Что, слабо? Сдрейфил?

– С чего ты взяла? Просто интересно.

– Короче: согласен нам помочь?

– Без проблем! Когда нужно идти?

– Не спеши, – сказал Стас. – Сначала мы тебя переоденем во что-нибудь приличное, а то с твоими лохмотьями всех распугаешь. Да и не поверят тебе: там платная медицинская помощь!

– Так у меня денег нет!

– Не суетись! Будут у тебя лаве, переоденем, и позвоним…

– А зачем?

– Запись там по телефону. У тебя болячки какие-то есть?

– Навалом. Мне долю легкого удалили!

– Так это ж давно… – с сожалением сказала Юлька. – Нужно чего-нибудь свеженькое.

– А кожная болячка пойдёт?

– У тебя и кожная есть?

– У меня всё есть, как в лучших домах!

– А у меня нет, хоть и дом, вроде, не самый плохой, – сказала Юлька.

– Кайф! Будет, что подарить, – засмеялся Макс.

Потом они отвели Макса в ванную, и пока он оттирал многомесячную грязь мочалкой и шампунями, Стас принёс бельё, джинсы и тенниску. В комплект входили его старые часы и мобильный телефон.

Когда Максим увидел себя в зеркале, он только улыбнулся.

– «Как денди лондонский одет, и, наконец, увидел свет…» После нашей «Операции «Ы» жалко будет расставаться с такой красотой.

– А зачем расставаться? Это всё теперь – твоё!

– Моё? И часы, и  мобила?

– Твоё, твоё, – торопила Юлька. – Хватит трепаться. Пора и дело делать!

Она позвонили в медицинский центр «За здоровье!», и мягкий женский голос пропел в трубку, что записаться можно только на послезавтра. Но Максим проявил свои удивительные способности перевоплощения. Он так настойчиво уговаривал, просил, жаловался на боли и, наконец, выложил самый важный аргумент, что он вполне кредитоспособен (причём, сказал так небрежно, что, казалось, был самим графом Монте-Кристо!). Девица сдалась, как сдаются осаждённые крепости.

– Ну, ладно! Приходите к пяти. Я попрошу врача, чтобы он вас принял. Как вас записать?

– Шахов… Максим Шахов, к вашим услугам…

– Назовёте свою фамилию на проходной, и вас пропустят. До свидания, Максим Шахов. Ждём вас в семнадцать часов.

– Вот и все дела, – довольно проговорил Стас. – Теперь нужно ещё раз рассказать Максу, что нас интересует…

Юльке надоело это бесконечное пережёвывание одного и того же, и она прервала Стаса.

– Макс, ты есть хочешь?

– Я всегда хочу! Не помню случая, когда бы я не хотел. Двадцать шесть часов в сутки!

– Свистишь! В сутках двадцать четыре часа, – улыбнулась Юлька.

– Кстати, – сказал Стас, – ты можешь и на это пожаловаться…

– Можно. Только, я думаю, что чем больше я буду жаловаться, тем больше нужно будет платить…

– Точно, ещё же нужны мани! – воскликнула Юлька. – А сколько? Какие там расценки. Сколько нужно башлять? Ты сечёшь, Стас?

– Не-е! Откуда? Дадим Максу пятьсот рублей. Я думаю, для начала хватит. В крайнем случае, скажет, что принесёт в следующий раз.

– Ладно, прорвёмся, – постепенно входя в роль, сказал Макс. – Только деньги не забудьте мне вручить, а то, ведь, и морду могут набить!

– Не-е! Это исключено. Выпроводят культурненько. Этим дело и закончится. Но давай лучше еще раз уточним, что конкретно мы хотим узнать…

9.

Огромный тип с перебитым носом и модной причёской «под ноль», стоявший на страже внутреннего спокойствия медицинского центра, преградив дорогу, спросил  у Максима скучным голосом:

– Куда направляемся?

Максим небрежно произнес:

–  Мне назначено к семнадцати. Я  – Максим Шахов.

Охранник, стараясь не задерживать клиента, привычно открыл журнал, и, найдя нужную запись, проговорил уже без прежней  наглости в голосе:

– Проходите! Вас ждут!

Стас и Юлька наблюдали эту сцену со стороны и облегчённо вздохнули, когда Максим, наконец, вошёл в дом.

– Йййес! – воскликнула Юлька и изо всей силы ударила кулаком по ладони.

Стас сдержанно улыбнулся.

– Всё идёт по плану!



Двор медицинского центра «За здоровье!» представлял собой ухоженный парк – недешевый плод ландшафтных дизайнеров и садоводов.

Максим с любопытством огляделся. Причёсанная красота, фигурно подстриженные кусты, словно нарисованные на зелёном газоне берёзки. Не по нраву пришлась эта рафинированная идиллия парню, ох и не по нраву!.. Было в ней что-то неестественное, предательское. Он отметил про себя, что лучше уж заросли камыша, да  шалаш у речушки, да плакучая ива, закрывающая полнеба и дающая тень и прохладу в знойный день, чем вот эта причёсанная лживость.

Стеклянная дверь с фотоэлементами услужливо раздвинулась перед ним. После шумной улицы и яркого солнца здесь казалось особенно покойно. Приятный убаюкивающий полумрак, ковровое покрытие делало шаги бесшумными. Мягкие кожаные, цвета слоновой кости, диваны и кресла, множество иллюстрированных изданий на журнальных столиках, – всё располагало к умиротворению, убаюкивало…

К Максиму подошла очаровательная девушка в белом халате, и, улыбаясь, спросила:

– Если не ошибаюсь, Максим Шахов?

«Во даёт!» – внутренне изумился Максим, а вслух сказал, улыбаясь:

– Не ошибаетесь. Я записан на семнадцать…

– Да, да! Присядьте, пока, пожалуйста. Я заполню на вас карточку.

Максим сел в кресло и почувствовал, что летит куда-то в невесомость. Подумал: «Начинается охмурёж! Знаем мы ваши штучки!»

Медсестра присела рядом, выставив напоказ точёные ножки, стала записывать данные Максима.

– Где вы живёте? – заполняла карточку медсестра.

– Кропоткина, 29.

Нисколько не смущаясь и даже не заботясь о том, что, может быть, и нет в Ростове такой улицы или  дома, Максим с улыбкой отвечал на её вопросы.

Сестричка недоверчиво взглянула на него.

– Семнадцать лет, и уже приходится обращаться к врачам?

– К сожалению.

– Что же вас тревожит? К какому врачу вас записать?

– Как к какому? Я же записался  к Арзамасцевой!

– Увы! Виктория Александровна принимает лишь по направлению врачей центра. Сначала вас проконсультирует другой врач. Вы не беспокойтесь, у нас работают опытные специалисты. Все с учёными степенями… Потом вы пройдёте обследование, сдадите анализы. Участие Виктории Александровны совсем необязательно. Она подключается, если никто уже помочь не может. Она – Бог! Можете мне поверить!

– Бог?! – удивился Максим. – Что же она делает?

– О!.. Она может вас заставить летать! Она – академик многих международных академий! Её конёк – воздействие на самые сокровенные закоулки психики! Зачем вам к ней? Чем вы больны?

– Запишите меня, тогда, к кожнику. В моём букете заболеваний есть и экзема. Коновалы из поликлиники убеждают, что у меня нейродерматит. Нашли психа!

Девушка, словно наткнулась на какое-то препятствие, с подозрением взглянула на Максима.

– Хорошо. К дерматологу в седьмой кабинет. Вас вызовут.

Она, разочарованная, встала и прошла за небольшую стойку. Завершив оформление истории болезни, она по телефону пригласила медсестру дерматолога и передала историю Максима.



Максим осмотрелся.

Ожидающих было не очень много. Рядом сидела старушка и тихо молилась, шевеля губами.

Максим спросил:

– Простите, вы тоже в первый раз?

Та вздохнула:

– Да я уж, сынок, не в первый, а в пятый сюда хожу! Пока толку мало. Но, обещают… Надеюсь, дай Бог, полегчает…

– И дорого стоит это удовольствие? – деловито спросил Максим.

– Так, лишь бы помогло, милый ты мой. А берут по-разному. Это зависит от того, какое лечение, или там, обследование тебе определят… По-разному, – повторила старушка. – У кого сколько. Я уже, считай, корову отдала.

– Корову? Ну что ж, это ещё по-божески, я думал больше.

Бабуся изумилась:

– По-божески? Ну, да ты ж, наверно, мил-человек, не свои-то деньги тратить будешь. Тебе не понять…

– Ясное дело, деньги – папины, – сказал Максим, мысленно посылая привет своему загулявшему где-то по белу света папаше.

Бабка вздохнула.

– То-то, что не свои… Да и за меня сынок платит. И привозит сюда, и назад отвозит. Я в вашем городе бы не в жисть не смогла! Заблудилась бы… Шутка сказать: машин сколько! Да и ходить не могу. Ноги болят, коленки… И руки тоже на погоду ноют… После третьего сеанса вроде как  полегчало чуток. А вчерась перед дождиком так крутило, что хоть кричи…

Тут бабулю позвала мужеподобного вида сестра-гренадёр, и она с трудом, заковыляла за ней в кабинет.

Среди книжек, которыми Максим зачитывался в детском доме, были не только потрёпанные романы, оставшиеся там ещё со времён советской власти – про разведчиков да про колхозы. Он увлекался фантастикой. Будучи по натуре мечтателем, верил в магическое действие биополей, телепатию и телепортацию. Знал почти всё о выдающихся гипнологах, любил перечитывать книжку Вольфа Мессинга и регулярно читал журнал «Знание – сила!». В то же время, будучи убеждённым прагматиком и атеистом, он везде подозревал подвох, шулерство, и старался узнать, что стоит за всеми рассуждениями астрологов и огромной армии целителей, наперебой рекламирующих свои пилюли или микстуры, как средство от всех болезней.

Максим внимательно рассматривал висевшие на стенах картинки с изображением древнеиндийских богов, портрет Будды, и ему казалось, что он уже погрузился в невесомость и ему хочется спать. Ему вспомнился совершенно немыслимый по нашим временам фантастический роман Александра Беляева «Ариэль» – про то, как в Индии тамошние экстрасенсы научились укрощать броуновское движение и направлять молекулы усилием воли туда, куда нужно. Юноша Ариэль, получивший такую подготовку, усилием воли направлял свои молекулы туда, куда хотел и поэтому мог летать по воздуху на любое расстояние. Это было ещё похлестче, чем человек-амфибия… Но то были фантазии для детей: читаешь-читаешь и аж дух перехватывает – до того интересно. Но внутренне-то понимаешь: такого быть не может. Это просто красивая сказка. Здесь же была та же самая сказка, но она преподносилась так, как будто она – правда.

Максиму стало как-то не по себе, захотелось показать, что ему всё нипочём, и он небрежно достал из кармана жвачку, бросил в рот мятную подушечку.

Соседка слева убеждала сидящую рядом женщину в том, что только здесь ей и смогут помочь. Здесь не только лекарства дают, но можно купить себе амулет. А уж он-то непременно поможет! Бесплодие сейчас хорошо лечится, а если здесь пройти курс лечения, то можно не сомневаться: всё будет хорошо! И амулеты здесь не последнюю роль могут сыграть.

«Баба совсем выжила из ума, – подумал Максим. – Какие амулеты? Что она говорит?!»

– А что? – спросила женщина, – лекарств она разве никаких не прописывает? Одними только амулетами и лечит?

– Как же не прописывает? Очень даже прописывает! – Баба стала называть какие-то вещества, а одно так даже и показала, достав из сумочки флакончик.

Вдруг открылась дверь, и оттуда вышла царственной красоты смуглая женщина  в длинном с блёстками платье и с золотыми браслетами на руках. Все присутствующие словно бы ахнули – беззвучно, но совершенно явно. Взгляды посетителей были устремлены на женщину. Максим понял: это и есть Виктория Арзамасцева.

Красавица провожала важного пациента, на ходу продолжая давать ему наставления.  Пожилой мужчина  маленького росточка поцеловал благосклонно протянутую ему ручку и, пятясь, пошёл к выходу.

– Павлик, – сказала царственная особа, – вызывай следующего.

Медсестричка у стойки, вмиг сделавшись серьёзной и торжественной, громко назвала фамилию очередного больного. Солидный мужчина встал и  степенно прошёл в кабинет.

– Ух ты! – изумился Максим. – Так это, значит, она и есть?

– Она самая, – подтвердила сидящая рядом с ним женщина.

– Красивая! – прошептал Максим.

Напротив не сидела, а восседала элегантная дама и обмахивалась журналом, хоть в помещении бесшумно работали кондиционеры. Её морщинистое лицо и седина свидетельствовали о том, что прожила она долгую и довольно бурную жизнь.

Рядом с нею на диване расположилась молодая напуганная чем-то женщина. Она с надеждой смотрела на пожилую даму и  внимательно слушала её рассказ.

– Я здесь, милочка, старая клиентка. Помню, так же, как и вы, волновалась в первый раз. Но когда попала к этой кудеснице… Помню, когда вошла в её кабинет, страшно удивилась. Передо мной сидела девушка на вид лет двадцати шести – двадцати семи, очень красивая, с медными волосами и огромными зелёными глазами, смотрящими на меня грустно и задумчиво. Она встала, и я увидела её безупречную точёную фигуру, длинное чёрное платье с декольте… В комнате играла экзотическая музыка, но играла очень тихо, ненавязчиво. Шторы на окнах были опущены. Полумрак. И ещё мне запомнился тогда приятный запах лаванды…  Это и была моя спасительница Виктория Александровна.  Жестом руки она указала мне на кресло возле письменного стола. И всё! Я была полностью в её власти! Она что-то спрашивала. Я что-то отвечала. Уже не очень-то и помню. Запомнилось только, что я с самого начала доверилась ей. Не поверите, я, женщина, почувствовала к ней любовь. Потом, дома удивлялась: и куда смотрят эти олухи мужчины! Ведь она до сих пор не замужем…

– А, может, ей это и не нужно? Она вся в работе… – заметила молодая. – И что было дальше?

– Без мужчины, – дама страстно закатила глаза и покачала головой, – разве же это жизнь… Дальше?  Дальше не помню… Помню только, что она ударила ладонью с растопыренными пальцами по воздуху, словно хотела коснуться моего лица. Я ощутила мягкий толчок, от которого откинулась на спинку кресла, а голова наполнилась чем-то приятным и сонным.

– Гипноз?

– Может быть… Не знаю. Помню только, что она учила меня каким-то формулам самовнушения. Я повторяла их, как заклинания. Потом дала мне амулет, какие-то, ею приготовленные снадобья… И, не поверите, все мои страхи прошли…

– Страхи? Какие страхи? – встрепенулась женщина. – У меня не страхи. Я уверена, что муж мне изменяет. Но мне сказали, что только она и может помочь…

– Правильно сказали, милочка! – заверила её дама. – Только она!

Дальше Максиму было не интересно. Он уже начал понимать, чем занимаются в этом центре. Это был неизвестный даже любимому его литературному герою Остапу Бендеру способ отбора денег. Амулеты, освещение каких-то предметов, астрологические предсказания, кармы, ауры и чакры… «Муть зелёная! Ей бы искать причины заболеваний в четвёртом позвонке, как это делал знаменитый финский писатель Мартти Ларни… Нужно сматывать удочки…».

Максим прошёл ближе к выходу и присел на кресло рядом с пожилым толстым мужчиной. И здесь велась неторопливая беседа в ожидании своей очереди.

– Конечно, она права, эта волшебница или я даже не знаю, как её назвать, – говорил тот соседу. – Я оказался в лапах стервы, которая тянет и тянет из меня деньги. Но я совершенно не в силах этому противостоять! Во-первых, деньги всё-таки есть, просто их жалко; во-вторых, моя стерва молодая и красивая! Тогда я попросил, чтобы она избавила меня от этой зависимости от неё! И что?! Я пил какие-то пилюли, и меня вообще перестали интересовать женщины! Нет, вы слышите: ни к одной даже не тянет! Но не кастрировала же она меня!

– Но вы же этого и хотели! – воскликнул сосед. – Она и сделала то, что вы просили.

– Так-то оно так! Только теперь я хотел бы всё обратно вернуть назад!

– И вы надеетесь, что она поможет?

– Не сомневаюсь! Она – волшебница! Отдал бы всё своё состояние за такую женщину!

– Ну да, ну да, – хмыкнул сосед. – Как в том мюзикле: всё отдам за ночь с тобой! Но сдаётся мне, вернуть утраченное будет труднее…

– Не каркайте! У неё получается всё! А вы-то по какому поводу здесь?

– У меня проблема другого рода. Начальник вдруг ко мне изменился…

– Позвольте, но это же медицинский центр!

– А мне говорили, что она может всё! Я всё же попробую к ней прорваться. Мне этой тысячи баксов не жалко. Был бы толк. Тогда и эту тысячу верну…

«Сплошная липа, – подумал Максим, – и кидаловка, факт! Загружают бабулек, облегчают кошели, и все дела! И сама вся такая ходульная! Думает, все здесь лохи! Пора сматываться. Кинутся, а меня йок!».

Максим не мог избавиться от ощущения, что где-то он уже видел похожую на эту Викторию женщину. Потом вспомнил наконец: именно такую женщину он видел однажды в Ростовском цирке. Она была дрессировщицей собачек. Те забавно скакали перед ней на задних лапках, а она повелительными движениями управляла ими, как только хотела. Максиму представились ожидающие здесь люди собачками. И он тоже был собачкой и становился на задние лапы, и прыгал по её команде. А на шее вместо ошейника висел на нём амулет… «Да пошла она со своими чакрами и биополями куда подальше!..».

Максим, с трудом поборов невесомость кресла, встал и сказал медсестричке за стойкой:

– Вы знаете, я решил сегодня не идти, потом позвоню и запишусь снова…

С этими словами он направился в сторону услужливо открывшихся перед ним дверей и по аллейке, выложенной цветной плиткой, вышел на улицу. Он даже не оглянулся на квадратного амбала, поставленного здесь для того, чтобы обращать внимание на входящих, а не на выходящих.



Максиму не пришлось убеждать Стаса и Юльку в том, что здесь что-то нечисто. И Стас, и Юлька отличались трезвостью взглядов на жизнь.

– Понятно: дурят людей! – сказала Юлька. – Только что тут делал мой папан?

– Он же следователь! – Стас не сомневался, что дядя Андрей не может быть связан с аферисткой. – Может, он как раз расследует её аферы.

– Ага! – хихикнула Юлька. – И попутно охмуряет главную фемину.

Максим прервал пикировку друзей. Он не знал, правильно ли сделал, что ушёл. Уже сидя в зале, он понял механизмы мошенничества и считал свою задачу выполненной. А к дерматологу идти не хотел. Незначительная экзема его не тревожила, и было жаль денег, которые ему бы пришлось заплатить за консультацию.

– Ребята, у меня остались ваши деньги, – сказал он, протягивая их Стасу.

– Да оставь себе! – небрежно сказала Юлька. – Ещё пригодятся.

Макс, удовлетворённо хмыкнув, положил красноватую бумажку в карман. Был рад: во-первых, деньги честно заработаны. Во-вторых, несколько дней ему гарантирована сытная жизнь.

– Хоккей! И что дальше? – спросил он. – Я готов!

– Теперь нужно всё обмозговать, – сказал Стас. – Может, двинем ко мне на дачу и там потолкуем?

– Замётано. Погнали! – решительно сказала Юлька.

Они словили машину, и Стас назвал адрес.



Юлька на даче Новиковых чувствовала себя вполне свободно. Первым делом она пошла на кухню, открыла холодильник и достала овощи, колбасу, сыр и банку вишнёвого варенья. Потом вскипятила в чайнике воду и пригласила друзей на кухню.

Пока она возилась на кухне, Стас показывал Максу участок.

Дача находилась в черте города на территории бывшего форельного хозяйства. Высокий кирпичный забор огораживал участок. Высокий двухэтажный дом с башенками и балконами, открытый плавательный бассейн. В цокольном этаже располагались сауна с комнатой отдыха, биллиардная, тренажерный зал.

Максим ходил по этим хоромам и думал: «Живут же люди!».

На кухне друзья расположились за столом.

После обсуждений и споров решили, что нужно продолжать наблюдение. Завтра с утра они соберутся у этого медицинского центра.

– Хорошо бы иметь хоть какой-то транспорт, – сказал Максим.  – Эта фифа на машине. Сядет в своё авто, и что мы сделаем?

– А мы можем свои велики взять, – предложила Юлька.

– И что? – удивился Стас. – На великах мы за «Ауди» угонимся? Фигня это!

– Совсем не фигня, – неожиданно поддержал Юльку Максим. – В городе автомобильные пробки. А на великах вполне можно попытаться проследить за этой мадамочкой.

На том и порешили.

Увидев в комнате красивый шахматный столик с  небрежно рассыпанными на нём каменными фигурами, Максим предложил сыграть партию.

– Да брось, – скептически сказал Стас. – Мне с тобой не интересно…

Максим уже расставлял фигуры.

– Какие красивые, – сказал он. – Интересно, из какого камня они сделаны?

– Мрамор и гранит… Играй белыми, – великодушно предложил Стас.

– Не-е. Я хочу по справедливости.

Он зажал в кулаках чёрную и белую пешки и предложил Стасу выбирать. Стасу достались чёрные.

– Я же с самого начала предлагал. Поехали. Играем блиц. Поздно уже.

Партия закончилась, даже не переходя в миттельшпиль. Стас был ошеломлён. Он быстро расставил фигуры на доске, и сделал первый ход. Теперь он играл белыми. Но через пятнадцать ходов снова получил мат.

– Где ты так научился? – удивлялся Стас.

– А у нас в детском доме, – отвечал Максим.

– Ну и жук ты, Макс! У меня же второй разряд. В школе я всегда в призёрах хожу.

– А я что…–  оправдывался Макс. – Я ничего…



Когда настало время расходиться, Стас предложил Максу переночевать на даче.

– Я тебе ключ оставлю. Утром уберёшь постель, поешь тут тем, что найдёшь,  и в девять мы будем ждать тебя. Хоп?

– Замётано. А меня здесь соседи не подловят? А то ещё в ментовку отведут. Мне это ни к чему.

– Да кому ты нужен! Только не высовывайся. Можешь телик включить… Ну, мы помчали. Скоро девять.



Уже по дороге домой Юлька вдруг спросила Стаса:

– А что, если Макса пристроить охранять вашу дачу?

– Как ты это себе представляешь? – скептически заметил Стас.



– Мой папан – человек подозрительный, и он возиться с Максом не будет. У него все под подозрением – он ведь следователь. А твой, – она посмотрела на Стаса, – вполне мог бы… Ты рассказывал, что вашу дачу уже дважды грабили. Об этом можно подумать!

– Ты же говорила, что думать буду я.

– Вот и думай! Не дело, если Макс будет бомжевать по подвалам да брошенным дачам. Забей гвоздь своему папане.

–  Хорошо. Только это не сегодня. Давай завтра провернём то, что наметили. К тому же нужно подобрать момент, когда  батяня будет в хорошем настроении.

– Ладно. Я пошла. Спать хочу, – умираю…



Вечером следующего дня Виктория Арзамасцева вышла из медицинского центра в сопровождении водителя и направилась к машине, стоящей прямо на тротуаре.

Ребята не сразу сообразили, что им следует делать. С отчаянием наблюдали, как машина, развернувшись, выехала на трассу и уехала в неизвестном направлении.

– Эх, знать бы, куда они поехали! – мечтательно проговорил Максим.

– Для этого нам самим нужно было бы иметь собственную машину! – возразил Стас.

– Или взять такси, – сказала Юлька.

– Жаль, что у нас нет транспорта… Велики здесь не помогут…

– Не мог же я взять папину машину, – словно размышляя сам с собой, с  сожалением произнёс Стас, подумав, добавил: – Вообще-то, у меня есть мотоцикл, но нужно сцепление посмотреть… и тормоза… да и колёса привести в порядок.

– И какой у тебя драндулет?

– «Ява-350».

– Нормальная машина, двухцилиндровая… Но марка старая.

– Папан подарил. Его машина. Купил по молодости, но почти не ездил…

– Сегодня же посмотрим! – сказал Максим.

– А ты разбираешься? – недоверчиво спросил Стас.

– Посмотрим... – неопределённо произнёс Максим.

В этот же вечер они занялись мотоциклом.

– Давно не катался? – спросил Максим.

– Да вот, как дожди зачастили, так и перестал. Да и вообще: ездить без тормозов не кайф. Только ручником и тормозил. А заняться им, я ж говорил, руки не доходят…

– А зачем тогда держать машину, если не кататься? – удивился Максим. Руки у него были перепачканы, но по выражению лица видно было, что он получал удовольствие от общения с техникой.

– Расхотелось нам кататься, – как-то неопределённо сказала Стас.

– А чего так?

– Тут у нас одна история вышла, – неуверенно произнесла Юлька. – В районе Ростовского моря есть крутая горка, с которой страшно съезжать, подниматься же на неё – ещё страшнее. Ну, мы со Стасом и другими ребятами там и катались… – она тяжело вздохнула.

– Кто-то разбился? – догадался Максим и сразу посерьёзнел. Звякнув инструментами, положил их на пол.

– Да, – ответила Юлька. – Один парень на наших глазах загремел вниз вместе со своим козлом. А горка там не маленькая. Он летел, а его догоняли железяки всякие и стучали по черепку… Короче, – страшное кино…

– Насмерть? – спросил Максим.

– Нет, остался жив. С костылём ходит…

Некоторое время работали молча. Максим перетянул спицы колёс, заменил трос сцепления и колодки тормозов. Стас удивлялся, как быстро и ловко у него получается, как будто он всё время тем только и занимался, что ремонтировал мотоциклы.

– Ты и мою технику посмотри, – попросила Юлька. – Я сейчас её сюда прикачу.

– Так и у тебя байк?

– Мне по возрасту ещё не положен… Как исполнится шестнадцать, будет и мотик. Папан говорит, рано ещё! По закону не полагается. А он любит, чтобы всё по закону было.

– Давай, волоки… посмотрим, – кивнул Максим.

После того, как техника была исправлена, заправлена и готова к работе, Максим спросил:

– Ну что? Будем испытывать?

Они поехали  в сторону рощи. Стас вёл мотоцикл, а Максим сидел у него за спиной. Юлька ехала отдельно. Потом за руль сел Максим. Он сделал небольшой круг по пустынной дорожке, попробовал его на разных режимах, и лихо подъехав к Стасу, произнёс:

– Вот теперь я спокоен. Твой байк в ажуре.

Потом, взглянув на раскинувшуюся у них за спиной панораму жилмассива, вздохнул:

– Да, красиво живёте! Не то, что у нас в Шахтах. Так можно жить...

– Так и живи! – сказала Юлька.

– Ну и сморозишь ты, Юлька! Ни хаты, ни жрачки. Да и пахать никуда не устроишься.

Максим виновато потупился. Он не хотел загружать ребят своими проблемами.

– Какую-никакую крышу найти можно, – произнёс Стас. – Есть идея! И с голоду не помрёшь. И с работой… что-нибудь придумаем.



Следующий день дежурства у медицинского центра не вызывал у ребят тревогу. Они были готовы ко всяким неожиданностям и не сомневались, что в городе, когда транспорт подолгу простаивает в дорожных пробках, смогут без особого труда проследить за тёмно-синим «Ауди».

Так и случилось. Около семи вечера Стас с Максимом на мотоцикле последовали за машиной, даже Юлька на своём мопеде поспевала за ними. Вскоре Стас был немало удивлён: они подъехали к больнице, где главным врачом был его отец. Его удивление всё больше возросло, когда «Ауди» беспрепятственно проехала внутрь. Охранник услужливо поднял шлагбаум и, чуть ли не отдавая честь, пропустил её на территорию.

– Нам туда нельзя! – сказал Стас. – Подождите пока здесь, а я прогуляюсь. Я ведь тут всё знаю. Далеко от меня не уйдут!

Пройдя вперёд по аллее, он увидел, как вышла Арзамасцева и двинулась в сторону административного корпуса. Стас успел заметить: шофёр остался в машине, развернул иллюстрированный журнал и стал заинтересованно рассматривать картинки обнажённых девочек.

В больнице Стас бывал много раз, ему была прекрасно известна планировка второго этажа.

Он прошёл по коридору. Осторожно заглянул в приёмную. Но секретарши на месте не было. Из-за неплотно закрытой двери кабинета доносились голоса.

«Вот, значит, как! Она и с отцом поддерживает отношения!.. Вот Юлька бы прикололась».

– Павел Петрович, зайчик – речь идёт лишь о пищевых добавках, витаминизированных, с полным комплексом микроэлементов. Кому от них может быть плохо?

– Ну и продавай их в своих аптечных пунктах! Кто тебе запрещает?!

– Но, дорогой Павел Петрович, как вы не понимаете: одно ваше слово на общей планёрке, и продажи увеличим вдвое. И вознаграждение ваше возрастёт соответственно тоже вдвое!

– Возрастёт, возрастёт, – проворчал Павел Петрович. – А почему за прошлый месяц выплату задержала? Отныне будет так: оплата по нашему приватному договору не позднее десятого числа! Иначе, как сейчас принято говорить, я буду включать счётчик!

– Зачем же так, лапушка Павел Петрович?! Десятого, так десятого. Это моя стерва-бухгалтер, видимо, зевнула…

– Мне нет дела, кто там у тебя зевнул… И потом, ты же обещала…

– Я свои обещания всегда выполняю. Но я так не хочу! Здесь… В кабинете… Не хватало нам, чтобы нас кто-то застал! Разве плохо было в прошлый раз у меня? Тишина, гарантия… Мы проводим сеанс психологической разгрузки…

– Да, но приезжать в твой центр, где каждая собака меня знает… не самый лучший вариант!

– Предлагайте свой! Я на всё согласна… Но сегодня мне ещё нужно быть в налоговой. Просто заколебали! По всякому поводу требуют, чтобы представляло бумажки им первое лицо…

– И вот ещё что: ты там проследи на своём производстве, чтобы все санитарные нормы выдерживались…

– А как же, дорогой Павел Петрович. В понедельник планирую туда поехать… Наведу порядок. Больше такого не повторится. Кто же мог подумать… Но какие у гастрабайтеров санитарные книжки? Сами понимаете… В этот понедельник прямо с утра туда и поеду…

– Бог с тобой, иди!..

– Так вы порекомендуете на планёрке наши пищевые добавки?

– Что ж, буду рекомендовать, если ты действительно говоришь, что они безвредны…

– Не безвредны, а очень даже полезны!

– И вознаграждение моё возрастёт вдвое.

– Вдвое, а, может, и больше… Всё будет зависеть от объёма продаж, дорогой Павел Петрович.

Поняв по звукам, что Виктория выходит, Стас поспешно ретировался.

Он прошёл мимо «Ауди», в которой дремал шофёр. «Странно, – подумал Стас. – И чего ему нужно было лезть ночью за трупом? Нам с Юлькой было страшно днём, а этот ночью один туда полез. Значит, очень уж нужно было… И странным образом наши отцы знают эту славную парочку… Только никак не могу понять: какие поставки? Какие пищевые добавки? Какие обязательства?

На другой стороне улицы от шлагбаума его ждали друзья.

– Ну что? – спросила Юлька. – Что-нибудь там выяснил?

Стас только рукой махнул.

– Давайте вот что сделаем, – сказал он. – Сейчас отвезём Макса на дачу. Там же и посовещаемся.



Уже на даче, когда они вошли в дом, Стас рассказал Юльке и Максиму то, что услышал.

– В общем, ничего не понятно, – завершил свой рассказ Стас. – Но одно ясно: папан как-то связан с этой ведьмой, что-то разрешает ей, что-то запрещает…  И получает вознаграждение…

– И не только тугриками…

– Что ты имеешь в виду? – Стас густо покраснел. – Договаривай!

– Чего здесь непонятного? Не шурупишь? И мой, и твой пользуются услугами этой клизмы!

Стас помолчав, тихо согласился:

– Наверно, ты права. Только, мне противно это знать. Тем более обсуждать…

– А я думаю вот что, – заявил Максим. – Эта мадам – просто мошенница. Она дурит всех.

Юлька покачала головой.

– И моего дурит?

– Да, наверно, и твоего тоже!

Юлька внимательно посмотрела на Макса и, улыбнувшись, произнесла:

– Максимчик, ты чо – только что с дерева слез и ещё ничего не соображаешь? Или ты только что из пещеры вылез? Наши папани сами кого хочешь обдурят! И, кроме того, мой папан – следователь! Сле-до-ва-тель! – по слогам повторила Юлька. – Он сам знаешь какой хитрый?! И знает все шулерские их приёмчики. Здесь другое. Здесь она ему отстёгивает за что-то, только за что?!

Максим рассмеялся:

– Тогда нам надо спасать эту самую Викторию! Она в опасности! Её собираются обмануть ваши отцы!

– Пойдёмте на кухню, – скомандовала Юлька. – Попьём чаю да чего-нибудь пожуём.

Она по-хозяйски залезла в холодильник.

– Да тут не густо!

Максим тоже заглянул.

– Ничего себе не густо! Да я такой жрачки даже по праздникам не видал.

– Я понаделаю бутербродиков, салатика! Пальчики оближете! Обожрётесь!

– Я помогу, – сказал Максим!

– Куда лезешь грязными руками! Всем мыть руки!

Минут через двадцать они уже сидели за столом и с аппетитом поглощали приготовленные Юлькой горячие бутерброды.

Некоторое время ели молча.

– Ребята, давайте объясню, что я сейчас понял, – сказал Максим и перестал жевать.

– Да чего там объяснять, – сказала Юлька. – Всё и так понятно!

– Что тебе понятно? – фыркнул Стас. – Мне, например, ничего не понятно. Ты такая умная? Значит, я дурак!

– Ну, рассказывай, Макс, что ты там понял, – согласилась Юлька.

– Убита девушка. И почему-то твой папа, – Максим повернулся к Юльке, – не хочет проводить расследования и пытается скрыть что-то. Хотя он и обязан был бы сделать всё это. Почему-то ему выгодно это скрыть.

– Глубокая мысль. Дальше! – скомандовала Юлька.

– Ко всему этому какое-то отношение имеет Арзамасцева. Возможно, и к убийству этой самой девушки тоже. Потому что именно её шофёр перепрятал тело.

– Это мы поняли, – сказал Юлька. – Дальше валяй!

– А твой папа, – Максим повернулся к Стасу, – тоже почему-то заинтересован в этой самой фурии. Она мошенничает, а он ей говорит о каких-то обязательствах, мол, гони бабки.

– Мы и этот материал усвоили, – сказала Юлька. – У тебя есть что-нибудь ещё?

– Есть. И теперь у меня вопрос.

– Какой? – спросил Стас.

– Что же мы должны думать обо всём этом? Существует треугольник: двое ваших пап и одна ведьма. И этот треугольник как-то связан с гибелью девушки. Может, даже они её и убили…

– Ну, это уж слишком! – возмутился Стас.

Юлька закричала:

– Ничего не слишком! Макс говорит всё то же самое, что и я думаю. Слово в слово. Он говорит простые вещи, то, что и так понятно. Нам с Максом понятно, а тебе что – до сих пор не понятно?

В наступившей тишине прозвучал наконец-таки голос Стаса:

– И мне тоже понятно.

– Ну, вот так-то оно лучше будет!

Стас возразил:

– Ребята, а что мы хотим сделать? Разоблачить преступление? Но ведь мы же не сыщики, не наше это дело… Мы что, Павлики Морозовы? Мы же хотели только, чтобы всё было по закону… и нашли убийц, и похоронили девушку…

– Сначала нужно узнать, кто она такая! – вставила Юлька.

– Вот и всё, что мы хотели, – продолжал Стас. – А разоблачать – мы и не сможем!

– И не надо никого разоблачать, – Юлька досадливо поморщилась. Тут дай Бог понять, кто такие мы и кто такие наши родители. А ты говоришь «разоблачать»! Не до того!

Потом они дружно мыли посуду.

Когда они собрались уходить,  точно невзначай Юлька сказала Максиму:

– В общем, ты тут оставайся вроде бы как за сторожа, а мы со Стасом едем домой. Мопед я здесь оставлю – на фиг он мне сдался, чтобы я на нём ехала в такую даль. Потом заберу. Стас, погнали!

Было уже поздно, когда ребята выехали за ворота дачи. Юлька уселась на заднее сидение, крепко обняв Стаса, чтобы не упасть. Оглянувшись назад, оба помахали рукой Максиму:

– Мы к тебе завтра приедем! Короче, не скучай тут!

Максим по-хозяйски запер ворота и отправился в дом. А Стас и Юлька мчались уже во всю по направлению к своим домам, которые их мудрые родители поставили рядышком, да ещё и калитку проделали в заборе, чтобы можно было при каждом удобном случае ходить друг к другу в гости.



Если бы Валерий Иванович Пастухов узнал, что кто-то ещё ведёт расследование по этому же делу, он бы страшно удивился и первое, что ему пришло бы в голову, что ему не доверяют. Но так делали нередко в тех службах, которым он отдал свои лучшие годы: одни и те же функции возлагали одновременно на разные ведомства. Все между собой соперничали и даже враждовали, но делали одно общее дело. Вполне могло быть так и сейчас именно потому, что было тонким и касалось коллег, правоохранительных структур. Делают? Ну и пусть себе делают! Он бы не удивился… Если бы ему не сказали, что эти его неизвестные соперники являются отнюдь не служителями  Фемиды и вообще отличаются очень юным и несерьёзным возрастом.

Но – что толку строить догадки о том, что могло бы быть, если этого на самом деле не было? Пастухов по-прежнему ничего не знал о деятельности Юльки, Стаса и Макса, а те по-прежнему не догадывались о существовании Пастухова. Андрей Андреевич Грохотов – этот отличался куда большею проницательностью. По разным едва уловимым признакам он уже давно догадывался, что за ним ведётся наблюдение. Это портило ему настроение, держало в напряжении. Он сам и его помощники тщательно просматривали документы, пытаясь привести в порядок свою «бухгалтерию», но документов было очень уж много, и число их увеличивалось с каждым днём, что уследить за всем было совершенно невозможно. Было невозможно уследить и за тем, кто интересовался их архивом, кто его где-то потихоньку просматривает.

И всё-таки помечтать, пофантазировать – никогда не вредно. Что сказал бы Пастухов, если бы ему стало известно об открытиях этих юных следопытов?

Такие люди, как Пастухов обычно отличаются  невозмутимостью характера. Валерий Иванович Пастухов, узнав о своих добровольных помощниках, сказал бы, улыбнувшись:

– Да ничего удивительно! Тут всё на самом деле так просто, что и ребятам всё понятно как божий день.

И в самом деле: треугольник Грохотов – Новиков – Арзамасцева давным-давно уже сидел в голове у Пастухова. Некоторое время он ещё думал о том, кто именно пребывает на вершине этого треугольника – могущественный ли Новиков, стяжавший себе славу неприкасаемого; монументальная ли фигура Грохотова или, быть может, эротическая Виктория Арзамасцева?.. Он долгое время мысленно перекатывал этот треугольник таким образом, что, то одна фамилия, то другая оказывалась на острие вершины, но наконец-таки установил эту геометрическую конструкцию неподвижно. Всё было ясно. И теперь только оставалось провести нужные пунктирные линии от каждой из трёх вершин в сторону других участников происходящих событий.

От Грохотова и Арзамасцевой отходило наибольшее количество линий, некоторые из которых были отнюдь не пунктирными, а весьма жирно прочерченными. От Новикова – совсем немного.

10.

Расставшись с Юлькой, Стас вкатил в гараж мотоцикл. В другое время он бы его обтёр после дорожной пыли, похлопал бы по бензобаку – как обычно делают байкеры, которым одно время пытался подражать. Сейчас всё не то. Исчезла романтика гонок по дорогам. Тогда казалось: вот она машина, на которой можно ощутить полную свободу жизни. Когда едешь в автомобиле, такого ощущения быть не может. Только на мотоцикле! Ну, разве что ещё на лошади. Но Стас ни разу в жизни не садился на лошадь и не знал, что это такое – мчаться верхом.

Словом, он равнодушно поставил мотоцикл в углу гаража и посмотрел на свой ещё не завершённый стол.

Было уже довольно поздно. Стас поднялся к себе на второй этаж, собираясь скинуть одежду, помыться и завалиться спать…

Приоткрыв дверь, из кабинета выглянул отец.

– Стас, ты? Зайди. Есть разговор.

Стас вздрогнул. Ему показалось: отец узнал о том, что он приходил в больницу.

– Ну что это ещё за новости? – спросил Павел Петрович, недовольно взглянув на сына.

– Ты о чём?

– Ну, ладно, был ты с Юлей на даче. Катались, так сказать.

– Почему «так сказать»?

– Но кого ты там оставил? – Не замечая возмущения Стаса, продолжал Павел Петрович. – Мне Степан Елизаров звонил, сосед, что напротив. У вас, говорит, свет горит и какой-то парень ходит. Стасик приезжал с этим парнем на мотоцикле. А с ними и девочка на велосипеде с моторчиком. Ну, я сразу понял, кто это «девочка с моторчиком». Против неё-то я ничего не имею. Но другой – кто он?

– А что, нельзя? Зачем тогда ты дал мне ключи от дачи?

– Не кипятись. Я Степана Евсеевича поблагодарил за наблюдательность. Сказал ему, что это ваш друг, на том разговор и окончился. Но почему я ничего не знаю? Нас уже дважды обворовывали…

–  На даче остался мой друг. Пусть он там переночует и вообще – поживёт. Что нам – жалко, что ли?

– Ему негде ночевать? Кто он? Чем занимается? Ты давно его знаешь? Может, скрывается от кого?

– Да ни от кого он не скрывается! И вообще – это нормальный парень. А ночевать ему и в правду негде.

– Сирота, что ли?

– Детдомовец. Из Шахт. Помочь надо бы…

– Не до него мне! Занят.

– Ага, занят, – пробормотал Стас. Так и подмывало добавить: занят-то занят, да только чем? Связался с какой-то прохиндейкой, которая дурит людей! Юлька бы тебе сказала…

Но Павел Петрович понял его реплику по-своему.

– Ты тоже должен меня понять…

– Пытаюсь… Не могу…

Павел Петрович пристально посмотрел на сына.

– Занят очень, – с грустью повторил Павел Петрович. – Нет времени даже на тебя! Поговорить некогда…

– На меня нет времени, – я переживу. У тебя и на маму времени нет!

Павел Петрович вздрогнул и долго молчал. Подумал: «сын-то взрослеет!..».

– Ты прав, – сказал он, наконец. – Работа… эта чёртова работа…

Потом, чтобы изменить тему, спросил:

– А что за парнишка? Как его зовут?

– Макс. Максим Шахов.

– Хорошо, пусть живёт – я не против.

– Спасибо.

– А что он умеет?

– Да всё, что хочешь! В технике лучше меня разбирается!..

Павел Петрович присвистнул в притворном изумлении.

– Да, представь себе! И он честный. Не обманет, не украдёт.

– Ну, это ты завтра проверишь, когда приедешь на дачу. – Увидев, что сын ему хочет возразить, махнул рукой: – да верю, верю! Я сам из небогатых. Мама моя, твоя бабушка, одна меня воспитывала... Время непростое было, голодное. Сейчас  вы этого не знаете, слава Богу!

– Не все, – возразил Стас. – У Макса жизнь голодная. У него отец сбежал, а мать повесилась!

– Вот даже как… – Павел Петрович нервно забарабанил пальцами по столу. На секунду представилось: вот бы и его мать повесилась, и как бы его судьба сложилась, и где бы он сейчас был. Задумчиво сказал: – Надеюсь, Максим станет человеком.

– Он и сейчас человек!

– Не придирайся к словам. Я тоже не сразу человеком стал…  В те времена поступить в институт было трудно. Всё по блату. А потом люди удивлялись: откуда столько бездарных, бездушных, безграмотных врачей! – Павел Петрович внимательно взглянул на сына. – Ведь это самое страшное: идти в медицину, не имея призвания!..

Стас подумал: «Интересно, как пошла эта Виктория в медицину? Неужели по призванию?».

– А я поступил без блата, – продолжал Павел Петрович, – жили мы небогато. Учился хорошо. На пятом курсе свою первую операцию сделал! Дни и ночи проводил в клиниках…

– А теперь ты хочешь, чтобы и я твой подвиг повторил?

– Хочу! Чему здесь удивляться? Разве не естественно, чтобы сын продолжал дело отца? Это и есть преемственность поколений!

Стас нахмурился. Встал с кресла.

– Ладно, папа, пойду я. Мне ещё искупаться надо…

Павел Петрович досадливо махнул рукой:

– Ну вот: сам жалуешься, что я мало с тобою общаюсь, а как дошло до разговора, тут же и уходишь. Ладно, иди!



В шестидесятом, в недолгую хрущёвскую оттепель и родился Павел Петрович. Но осень сменилась холодами. В апреле шестьдесят первого полетел в космос Юрий Гагарин, а уже год спустя в соседнем Новочеркасске произошла кровавая бойня.

Мать работала инженером в проектном институте со сложным названием: «СевкавНИПИагропром». В те времена слово «инженер» понемногу приобретало оттенок ругательности. До революции считалось, что инженером быть почётно и прибыльно. При советской власти ходить в инженерах означало влачить жалкое существование. К слову «интеллигенция» часто добавляли слово «гнилая». Это обозначало «думающая», «размышляющая», нередко «инакомыслящая». Потому и платили представителям этой интеллигенции столько, чтобы только не умерли с голоду…

Павел Петрович, тогда ещё просто Павлик, в садике был драчуном. Стремился быть лидером, горько плакал, когда кто-то из детей делал что-то лучше него.

В школе Павлик учился хорошо просто потому, что и здесь хотел быть первым, самым лучшим. Первый поступил в комсомол, был активистом… Вместе с Валеркой Волошиным выпускал газету «Крокодил идёт по городу!», где клеймил позором разгильдяев, пьяниц и дебоширов. Ни о каком медицинском институте и не мечтал. Но Полина Ерохина, с которой он десять лет просидел за одной партой и в которую тайно был влюблен, поступала в медицинский. Павлику было безразлично, куда идти. Он и пошёл в медицинский, чтобы – вместе с Полей…

И в институте они учились в одной группе.

– Как же ты мне надоел, Пашка, – смеялась Полина. – Всё время мелькаешь перед глазами, всех женихов отпугиваешь!

– А я чем не жених? Испытательный срок вроде прошёл…

– Что, у меня конкурс – десять человек на место?! Важно, чтобы возникла эта самая любовь, о которой так много говорят. А мы так долго вместе, что ни о какой любви и речи быть не может! Так что тебе предназначена роль друга. И не отпугивай мне женихов!

– Увижу кого рядом, прибью! – шутил Павел, а сам всё чаще задумывался над тем, что говорила Полина. Он, как и в школе, прилежно учился, был редактором стенгазеты группы и увлекался хирургией.

Так случилось, что однажды после комсомольской  конференции Павел провожал Полину домой. Было поздно и холодно. Конец октября. У подъезда её дома Павел притянул девушку за плечи и поцеловал. Поцеловал в губы. Крепко, страстно…Полина его не оттолкнула.

До того момента Павел даже не задумывался о различии в социальном статусе. У Полины папа был крупным чиновником в обкоме. Жили они в самом центре на Пушкинской в «Дворянском гнезде», как называли этот дом горожане.  У подъезда дежурил милиционер, квартиры были по тем временам немыслимо комфортными…

Однажды Павел сказал Полине, что физически ощущает себя плебеем. Петька Головец, сыночек секретаря, так тот, не стесняясь,  называет всех быдлом или толпой! Сволочь! Папочка его, может, и не такой, а он – мразь! Ему, видите ли, не интересно общаться «с колхозницами», как он называл девушек, приехавших из района!

Полина рассмеялась:

– Это же естественно. Разве будет что-то общее у колхозницы и, скажем, артиста оперного театра? И дело не в их имущественном статусе. Просто, у них не  может быть общих интересов! Разный уровень развития…

– Но у нас-то общие интересы есть!

– А я о чём?! Впрочем, какие у нас общие интересы? – Полина любила подшучивать над Павлом, стараясь, чтобы он избавился от комплекса неполноценности. – Ты будешь хирургом, а меня увлекает кардиология.

– Во-первых, сегодня успешно развивается кардиохирургия, и больных, которых ты залечишь, я буду спасать на операционном столе! А во-вторых, у нас общими будут дети!

Полина заразительно засмеялась и весело взглянула на Павла.

После окончания института Павлу присвоили воинское звание младшего лейтенанта медицинской службы и направили… в Афганистан.

Два года день в день Павел служил сначала врачом в разветбате, потом в полевом подвижном госпитале. Много оперировал, попадал в засады, бывало, с оружием в руках отбивался от моджахедов. А когда демобилизовался, на груди его красовался орден Красной Звезды и медаль «За отвагу».

Вернувшись в Ростов, Павел поспешил к Полине. Они поженились. Шёл восемьдесят шестой год, начало Горбачевской перестройки, эйфория и говорильня…

По настоянию родителей Полины, Павел перешёл жить к ним. Молодым выделили большую комнату.

В их квартире до глубокой ночи шли политические диспуты. Полина была оптимистом и яростно отстаивала идеи перестройки, демократизации. Николай Станиславович проявлял сдержанность.

К этому времени Павел Петрович защитил диссертацию и не без помощи свёкра занял освободившееся место заведующего хирургическим отделением. Он много оперировал, часто задерживался на работе до глубокой ночи.

Когда по телевизору транслировали бесконечные шоу с заседаний Съезда народных депутатов, случилось сразу два значимых события: днём Павел Петрович отвёз Полину в родильный дом, а ночью внезапно умер  Николай Станиславович. Полине долго не рассказывали о смерти отца: боялись, что пропадёт молоко. Мальчика назвали в честь деда Полины Стасиком.

Вскоре Павел Петрович представил в Учёный совет и докторскую диссертацию.

– Куда ты торопишься? – спрашивала жена. – Я тебя днями не вижу. Работаем в одной больнице, а видимся по воскресеньям, и то, если ты не должен идти в отделение или не идёшь играть в преферанс! Да и с сыном ты почти не общаешься!

– Полюшка, не преувеличивай! На прошлой неделе разве мы не ходили в театр?

– Конечно! Тебе нужно было встретиться с нужным человеком!

– О чём ты? Что за ерунда!

– Ты думаешь, я не знаю, что тебе нужно было увидеть Тихомирову?! Фифа с кривыми ногами!

– Полина! Ну что ты такое говоришь? Тихомирову я, действительно, хотел увидеть, но, во-первых, она нужна была мне по важному делу. От неё зависит, кто будет у нас главным. Старик Уракеев ушёл и свято место пусто не бывает! Пришлют ещё какого-нибудь варяга. Тогда мало не покажется! А во-вторых, никакие у неё не кривые ноги! Зачем же так?!

– А ты и её ноги уже рассмотрел?

Полина Николаевна надолго замолкала или уходила в другую комнату.

Вскоре Павла Петровича назначили главным врачом городской многопрофильной больницы. Работы прибавилось. Он продолжал на полставки работать в хирургическом отделении. А когда были выборы в Государственную Думу, коллектив выдвинул Павла Петровича кандидатом в депутаты.

На какое-то время в доме воцарился мир.  Полина старалась помочь мужу. Не надоедала ему проблемами, но стала замечать, что Павел всё больше и больше отдаляется от неё.

Павел Петрович особенно и не разъезжал по городам и районам области, хоть и выступал по радио и телевидению, встречался с преподавателями и студентами университета, медицинского института. Когда же настал день выборов, он отключил телефоны и, чуть ли не первым проголосовав на своём участке, заперся в квартире со своим верным приятелем Хариным Михаилом Ульяновичем.

Невысокого роста, с маленькой круглой головкой и длинным острым носом, Муха, как его дружески называл Павел Петрович, был сначала его аспирантом, а потом и старшим ординатором в отделении. Он был удивительным человеком. Умный, практичный, находчивый, Муха не летал в облаках, был прагматиком и  своё будущее связывал с шефом, был предан ему беспредельно, нередко подбрасывал идеи, которые в последующем реализовывались  без упоминания его имени. Впрочем, Муха был этому только рад. Ему не нужно было ни гимнов, ни орденов. Однажды он цинично изрёк: «Меняю орден на ордер!». В отделении его называли серым кардиналом, имея в виду, что его влияние на шефа было беспредельным. Неглупые сотрудники это понимали и относились к Михаилу Ульяновичу соответственно.



Павел Петрович прошёл в Государственную Думу первого созыва, но продолжал руководить  больницей. Теперь он больше жил в Москве, но, подготовленный Мухой, проводил время не в спорах, как обустроить Россию, а в налаживании контактов. Запросто заходил в кабинет к министру, в различные академические институты. Завязывал знакомства, помогал крупным чиновникам в министерстве, в Академии медицинских наук. Как мог, старался лоббировать интересы здравоохранения.  Но грянул девяносто третий год. Здание Думы обстреляли из танковых орудий. Многие депутаты были в панике.

Павел Петрович не пошёл на баррикады, не стал призывать захватить почту и телеграф. Он вернулся в Ростов. Нет, он не воспользовался залом вип-персон, депутатским правом бесплатно лететь в самолёте. Он, как обычный гражданин купил билет в железнодорожной кассе и уехал из Москвы поездом «Тихий Дон».

Добрался до дома и… две недели запретил домашним говорить, что вернулся.

– Да чего ты испугался? – не понимала Полина Николаевна. – Разве ты был в оппозиции?

– Кто в этом будет разбираться? Читала же, как Сталин расправился с делегатами семнадцатого съезда!

– Да брось дрожать! Ельцин – не Сталин! Время другое. Да и Хасбулатов – не Троцкий!

Лишь когда в телевизионных программах прекратилась истерия, Павел Петрович вызвал к себе Муху.

– Ну, рассказывай! – сказал Павел Петрович и достал из бара бутылку коньяка. Наполнил рюмки, выставил на стол конфеты, нарезанный ломтиками лимон и молча, не чокаясь, выпил.

– Что рассказывать? – спросил Муха. – Всё в больнице спокойно. Никому до той политики и дел никаких нет.

– Всё! И я с политикой завязал! Послушался тебя… Идите, идите в депутаты… Вот и пришёл!

Павел Петрович выругался, чего раньше никогда не делал.

– Напрасно вы так, – сказал Муха. – Какие-то связи у вас остались. Ваше пребывание в депутатах всё же не было напрасным. Вы  стали профессором, членом корреспондентом академии.  Разве это не стоило того?

– Не знаю… Не уверен… От этих можно ждать всего, что хочешь.

– Но, вы же были в комитете, далёком от политики. Здравоохранение, это…

– Брось ты говорить, чего не понимаешь! Да и мне нужно было не высовываться. А то, чирикал, как тот воробей, и оказался в дерьме!

– Да что такого вы говорили?

– До семидесяти процентов оборудования устарело, катастрофически не хватает кадров. Кто на такую зарплату пойдёт выгребать дерьмо или ухаживать за лежачими больными? Вот и получается, что по показателям заболеваемости, смертности и инвалидности мы впереди планеты всей.

– А у кого не так? – кивнул Муха и поднял рюмку. – Не только у нас сотрудников не хватает. Квалифицированные рабочие уходят с заводов…

– Финансирование в три раза меньше, чем в Европе, почти в пять раз меньше, чем в США, – не мог успокоиться Павел Петрович.

– Успокойтесь! Воруют во всем мире – в тюрьму сажают и мэров, и министров, и банкиров…

–  Безвластие, бардак, – продолжал Павел Петрович. – Разве улучшились показатели, изменилось качество медицинской помощи?

– Но, ведь, обещали реформу здравоохранения…

– Вот-вот! У нас бы только реформировать… Как ты не понимаешь: отмывают деньги!

– Отмывают?

– Вот именно! Чем грандиознее проект, тем большие суммы отмывают. Откаты всякие, взятки…  Нет, с меня довольно! Только работа, больница, хирургия…

Павел Петрович постепенно успокаивался. Он наполнил рюмку и, задумчиво посмотрев на коричневато-золотистую жидкость, уже спокойнее продолжал:

– А ведь наша организация здравоохранения была одной из лучших в мире. Финансировали бы её не по остаточному принципу, больше ничего и не нужно!

– Бог с ними, с проблемами! Вы когда выходите на работу?

Павел Петрович выпил и поставил рюмку на стол.

– Выйду я в понедельник. А что касается связей, то ты, конечно, прав. Думаю, когда всё успокоится, я для больницы выбью новое оборудование… Не даром же там  штаны протирал. Знаю многих, да и меня знают…

В кабинет вошла Полина Николаевна.

– Пьёте в мужской компании? Я не помешаю?

– Ну, что вы, уважаемая Полина Николаевна! – воскликнул Муха. – Вы всегда украшение любой компании.

Он налил в свободную рюмку коньяк  и  подал Полине Николаевне.

– Какое уж украшение? Старею. Сейчас молодые такие шустрые, на ходу подмётки рвут. Впрочем, и знают то, что мы не знали.

– Ну да, умные очень… Но им не скоро нас догнать. Так, Миша?

– Так… – неуверенно протянул Муха. – Они хорошо приспособились к изменениям, ориентируются на то, что востребовано. Выживают.

– Вот именно что выживают.

Павел Петрович встал, давая понять, что хотел бы остаться один. За много лет совместной жизни Полина Николаевна хорошо изучила привычки мужа. Она тоже встала, бросив:

–  Стасику четвёртый годик. Мама уже с ним не справляется. Его нужно бы в садик определить.

– Хорошо. Выйду на работу, позвоню…



Потом Павла Петровича снова завертела, закружила жизнь. Постепенно все забыли о его депутатстве.

В больнице произошли кардинальные перемены. Медицина становилась коммерческой. В каждом отделении появились палаты повышенной комфортности. И в чём та комфортность? В том, что не нужно идти по длинному коридору в общий туалет? В том, что сюда лишний раз заглянет врач? Но, все заведующие отделением изворачивались, как могли. Сами обирали больных, сами и ремонтировали помещения, покупали какое-то оборудование.

Мизерные зарплаты выплачивали с задержками, все без тени стыда брали взятки. Хочешь посетить больного – плати. Медикаменты и перевязочный материал покупай сам… Сёстры, нянечки за всё требовали у больных деньги. Врачи внимательно изучали истории своих больных: кто где работает? И не дай Бог, если по неосторожности больной сказал, что занимается предпринимательством! Его будут доить, посылать на дополнительные обследования, назначать ненужное лечение, даже операции, чтобы брать, брать, брать…

Но и это время постепенно прошло.

Павел Петрович очень скоро тоже приспособился к новым порядкам. Он умел жить с начальством. Если так случалось, что в больницу попадал кто-то из VIP-персон, он сам следил, чтобы всё было в самом лучшем виде. Ему приходилось оперировать жён и близких родственников высоких начальников, и вскоре за ним закрепилась слава придворного хирурга. «Что ж, – думал он, – всё, что на пользу больнице, – на пользу и мне!».

Он уже не стеснялся брать с больных гонорары за операции. Правда, сам себя успокаивал: «А почему я должен это делать бесплатно? Аппендикс мог удалить любой наш хирург. Но, коль скоро вы такой настырный и вам подавай обязательно профессора, так будьте добры, – оплатите его труд!».

И платили. Почему не заплатить за… эксклюзив?

Когда Стасик пошёл в первый класс, умерла мать Полины Николаевны. Похоронили её рядом с Николаем Станиславовичем на Северном кладбище. К этому времени ушла из жизни и мать Павла Петровича.

– Вот и мы вышли на финишную прямую, – говорил он, и наполнял рюмку коньяком.

А в двухтысячном Павел Петрович построил себе дом.


11.

На следующий день в кабинет заведующей кардиологическим отделением позвонил Павел Петрович.

– Полина, – сказал он. – У меня к тебе разговор. Ты сможешь ко мне подойти минут через пятнадцать?

– У меня сейчас дела, – нерешительно ответила Полина Николаевна. – Но если надо, то подойду, конечно.

– У меня тоже дела, –  ответил с нотками неудовольствия в голосе Павел Петрович. – Подходи.

Территория больницы напоминала парк. Красивые аллеи, высокие тенистые деревья, пёстрые клумбы цветов… Но сами строения – старенькие, ветхие, возведённые ещё до войны. Напротив возвышались современные многоэтажки, а здесь – унылые двухэтажные корпуса с потрескавшейся штукатуркой, следами потёков и убожества. Сразу после войны в больницу привезли госпитальное оборудование, подаренное супругой Черчилля: кровати, операционные столы, бестеневые лампы в операционные... Эти функциональные кровати тогда казались чудом инженерной изобретательности. Их так и называли: «Черчиллихины кровати»… Но постепенно и они пришли в негодность, а  разрушающиеся корпуса смотрелись, как укор властям за то, что до сих пор не смогли построить современную больницу.

Полина Николаевна, поздоровавшись с секретаршей мужа, вошла в кабинет.

Некоторое время молчали. Павел Петрович вгляделся в серые глаза жены, точно стараясь прочесть в них, о чём она думает? И Полина Николаевна взглянула на мужа, словно на чужого, даже малознакомого человека. Близкого и чужого одновременно.

Первой нарушила тишину Полина Николаевна:

– Я слушаю. Если ты по поводу  жалобы Терентьевой, то я ещё не готова что-то сказать. Славина болеет. Разберусь и отвечу. У нас время ещё есть…

– Я совсем не по этому вопросу тебя вызвал. И вообще – не по службе.

– Не по службе? Это что же – по личному, стало быть, делу?

– Вроде того…

– По личному можно и дома поговорить, – отпарировала Полина Николаевна.

– Можно и дома, если бы он у нас был, этот самый дом.

– Мы – бездомные?

– Нет у нас дома, Полина. Ты разве ещё не поняла этого? Есть только ночлежка. Богатая, красивая ночлежка. И ничего-то между нами общего. В подвалах бомжи ночуют на тёплых трубах и ничего не знают друг о друге – вот так и мы с тобой.

– Но я же не виновата, что ты…

– Я тебя ни в чём и не виню. И не затем позвал. Кстати, раз уж речь зашла об этом, – он на какое-то время замялся. Помолчал. Собравшись с духом, спросил: – У тебя есть кто?

Полина Николаевна вспыхнула.

– На себя бы лучше посмотрел! Я же не спрашиваю, кто там у тебя! Ты для этого меня вызвал?

– Извини, это я просто так… Разлетаемся мы с тобой в разные стороны, разлетаемся…

Полина Николаевна встала.

– Сядь, я ещё не начал говорить, а ты уже уходишь. – Он сделал один только жест, но такой властный, что Полина Николаевна поневоле повиновалась ему.

– Ну?

– Мы забыли, что у нас есть сын.

– Я не забыла. Это ты забыл!

– Да не кипятись ты. Стасик у нас – не наркоман, не нюхает клей, не связывается с плохими компаниями. В общем, нормальный парень. Не нравится мне, правда, что он равнодушен к медицине, и его техника меня, по правде сказать, раздражает. Но, я думаю, ещё время есть, можно будет как-то повлиять на него.

– Повлиять – с какой целью?

– Чтобы выбрал правильный жизненный путь.

– По-моему, Стасик уже всё давно для себя выбрал. Мне бы тоже хотелось, чтобы он выбрал медицину, но ему нравится техника, и что же теперь делать? Вмешиваться в его судьбу, ломать её?

– Глупости всё это. – Я в его годы тоже не думал о медицине. На самом деле важно не то, чем ты занимаешься, а то, как ты относишься к работе вообще.

– Не могу понять: чего ты от меня хочешь? Причём здесь Стасик?

– А разве он не твой сын?

– Он наш.

– И давай пока остановимся на этом.

– Давай. Если у тебя нет других вопросов, я пойду? – она опять поднялась с места, порываясь уйти.

– Так всё же, что нам делать с сыном?

– А что ты с ним хочешь делать? Он что у нас – голодает, ходит в старой одежде, не имеет крыши над головой? Я никак не могу понять, куда ты клонишь, – Полина Николаевна говорила раздражённо и, судя по всему, ей этот разговор казался не только неприятным, но и подозрительным. – Мальчик у нас одет-обут, учится хорошо… Поступит в институт, женится. Кто будет его невестой, мы тоже догадываемся.

Полина Николаевна усмехнулась каким-то своим мыслям.

– Ты имеешь в виду его дружбу с Юлей Грохотовой? – спросил Павел Петрович.

– Конечно! И за что этой девчонке так повезло – не представляю даже!

– Да с чего ты взяла, что ей повезло?

– А то как же! Отхватит такого парня: не курит, не пьёт, добродушный, будет крутить им, как только захочет. Ведь это приобретение на всю жизнь!

– Пусть отхватит. Тебе жалко? Я, например, двумя руками голосую за то, чтобы она отхватила именно нашего Стасика. – Павел Петрович картинно поднял обе руки вверх, словно бы голосуя.

Полина Николаевна недовольно фыркнула:

– Да пусть. Только мне непонятно: за что ей такая честь?

Павел Петрович подумал: «Ей бы такого мужа – чтобы им можно было крутить и вертеть… Да вот не достался, поди ж ты!» Вслух сказал:

– Мы не можем понять, что у него в голове. А он не может понять, что у нас.

– Рано ему ещё понимать про нас! – резко ответила Полина.

– Это ты так думаешь, что рано. И я до недавнего времени тоже так думал: мол, рано.

Полина Николаевна посмотрела на мужа исподлобья.

– Что ты хочешь от меня? Что я должна сделать?

Павел Петрович развёл руками.

– Сам не знаю, что делать. – Павел Петрович уже и не рад был, что затеял этот разговор. – Я думал, ты подскажешь, – пробормотал он, досадливо поморщившись как от кислого… – ладно… Только я не хочу в этом году отмечать свой день рождения. Не то настроение, да и надоело всё… С возрастом уменьшается желание праздновать. Ещё не старость, но уже и не молодость. Ну и хрен с ней!

– Что касается возраста, то здесь спорить не приходится. Но я думаю, что каждый возраст имеет свои прелести и пакости.

– Беда лишь в том, что пакостей больше. Но, согласен, видеть прелести тоже стоит… Ладно, иди в отделение.

Полина Николаевна, не прощаясь, вышла.

Проводив её взглядом, Павел Петрович подумал: «Зря вызвал. Только обострил».



Придя к себе, Полина Николаевна почувствовала, что вот-вот расплачется. Последнее время отношения с мужем резко обострились, и за долгие месяцы это был его первый шаг к примирению. Но, сколько раз они мирились?!

В кабинет зашёл доктор Емельянов. Он внимательно посмотрел на Полину Николаевну и тихо спросил:

– Что он тебе сказал?

– Ничего нового… Чувствует что-то… Делает попытки примирения.

– Он тебя любит… По-своему, но любит…

– Он любит только себя, свою славу. Это стало его манией… Так было с самого начала. Я с ним сидела за одной партой с первого класса. И в институте мы были в одной группе! Мне ли его не знать?! Он должен быть первым, только первым…

–  Разве это плохо?

– Плохо, Валя, когда достигается это любыми средствами. Он может шагать по…

– Трупам?

– Если не по трупам, то по судьбам близких. Для него все – только средство достижения цели…

– Любимая, – мягко произнёс Валентин Иванович, подойдя к Полине Николаевне и обняв её за плечи, – не стоит ожесточаться. Нужно быть справедливыми. И ему, наверно, не просто. И сына он любит по-своему. Твои рассуждения…

– Какие же это рассуждения?! Констатация фактов. Я не могу сказать, что любила Павла сильно… Скорее был страх, что останусь одна. Вокруг или разболтанные, привыкшие к лёгкой жизни, к девочкам папинкины сынки, или алкаши…  А Павла я всё-таки знала много лет. Мне казалось, что знала... Он – трудоголик. Увлекался хирургией… Мне казалось, – это и есть любовь…  Ошиблась… Любовь должна всё время подпитываться. И не важно, чем: улыбкой, задушевным разговором, поддержкой в трудную минуту. Любовь настолько сильна, насколько находит отклик в другом человеке…

Полина Николаевна села за стол, а Валентин Иванович расположился напротив. Прошло несколько месяцев, как они поняли, что любят друг друга, встречались на его квартире, но Полина так и не могла решиться рассказать всё мужу.

Валентин был старше её на три года. Пару лет назад похоронил жену. Детей у них не было…

Спокойный, интеллигентный человек, увлечённый кардиологией, он был прекрасным врачом. Больные его боготворили.

У Полины Николаевны сначала возникла симпатия к хорошему и опытному врачу. Она могла наблюдать его в самых разных ситуациях. Что только не случалось в отделении?! Но и в самые сложные минуты он не терялся, не ругал сестричек, был предельно чёток и последователен. Сам мог взять в руки шприц, чтобы попасть в тончайшую вену, провести реанимационные мероприятия. Валентин Иванович давно защитил кандидатскую. Он обучал Полину премудростям кардиологии. Потом у неё была ординатура, защита… но первым её учителем был Емельянов.

Постепенно симпатии к нему переросли в дружбу.

Когда Полина Николаевна окончила ординатуру, Валентин Иванович настоял, чтобы она заняла его место.

– Во-первых, не люблю командовать, – объяснял он своё решение. – А во-вторых, для отделения лучше. Как-никак, жена главного. Может, и отделению что-то перепадёт. А то нас всегда обходят. Всё – для хирургии…

Однажды Полина Николаевна спросила его, не жалеет ли он о своём поступке, Валентин Иванович улыбнулся:

– Что ты! Я рад, что решился. Да и не до заведования было. Жена тяжко болела, и с твоим отношения не сложились…

Сейчас Полине Николаевне вспомнился тот разговор, и она с грустью посмотрела в глаза любимого человека. Его лицо стало родным настолько, что, казалось, по одному только выражению глаз может прочитать его мысли.

– Он ведёт себя так, как нужно для того, чтобы достичь своей цели. Не лучше, не хуже… Сегодня ему выгодно держать меня в напряжении… Но есть такое понятие: усталость металла. У человека предел много выше, чем у металла. Но и человек может достичь этого предела. Я больше не могу и не хочу!

– А не потому ли он завёл этот разговор, что что-то знает про нас. Может, настало, наконец, время сказать мне ему всё…

– Нет, родной, не торопи меня… У него сейчас непростая пора. Больницу проверяют. Его имя гипнотически действовало на всех. Он был неприкасаемым… Но что-то случилось, и проводят полную проверку больницы. Такого на моей памяти ещё не было… Обстоятельства вынудили его оглянуться на тех, кто рядом. Обычно он смотрит только наверх. Так было и после Москвы…

– Обстоятельства здесь не при чём. Кстати, обстоятельства создал он сам.

– Сам… Со мной он не советовался. Я ничего не знала. Спрашивала, откуда эти шальные деньги? Он говорил, что меня это не касается. Живи, пользуйся!

– Смелый мужик! Я бы не смог… И не потому, что боюсь наказания. Для меня самым большим судьёй являюсь я сам! Потому и говорю – смелый мужик! Никого не боится. Даже себя.

– Павел труслив, неискренен и фальшив, пытается заигрывать с высокими чиновниками. Его вальяжность наиграна. Он готов согнуться в три погибели перед тем, от кого зависит решение важного для него вопроса. Но как только этот человек ему перестаёт быть нужен, он в его сторону и не посмотрит! Даже с врагами не может по-настоящему враждовать. Просто перестанет замечать. И всё! Мы с ним, бывало, неделями не разговаривали…

Но так не может продолжаться! Он калечит душу сына… Слава Богу, кажется, Стасик пока сопротивляется. Его трудно купить заморскими тряпками или игрушками. Он – умный мальчик…



Павлу Петровичу проще всего было бы сейчас погрузиться в работу и забыть всё на свете. Нужно было срочно ремонтировать канализацию в гинекологическом отделении, найти деньги на ремонт родильного дома, установить, наконец, новый рентгеновский аппарат… Забот у главного врача всегда полон рот. Нужно было только выбрать цель, определить приоритеты. А как их определить, когда всё нужно делать срочно?! И всё же, нужно выбрать цель и идти к ней. И так каждый день, каждый месяц, всё время.

В операционной он отдыхал.

Много раз ему хотелось бросить всё и сосредоточиться на любимом деле. Но ему казалось, что это – бегство, признание собственной несостоятельности. Допустить такого не мог. К тому же, за долгие годы он привык и к тому, что был хозяином, что от его решения зависело, как будут крутиться винтики этого непростого больничного механизма. Да и к прочим возможностям, которые давала его должность, тоже привык, и теперь было страшновато всё потерять.

А тут ко всем заботам прибавилась новая: сын. К нему нужно было как-то подойти и найти общий язык. Как это сделать? Уму не постижимо…

Муха, пользуясь своим особенным статусом, появился в кабинете Павла Петровича как всегда незаметно. Он возникал и исчезал, как та мысль, которая то всплывает в памяти, то снова куда-то отходит, готовая появиться вновь в любую секунду.

Муха спокойно выслушал жалобы Павла Петровича на отдаляющегося от него сына. Михаил Ульянович был тонким психологом. На людях, в официальной обстановке изображал скромность и непритязательность и в основном молчал. А если уж и изрекал что,  то его суждения звучали неуверенно, как предположения ещё одной возможности. Оставшись же с шефом наедине, он становился остроумным и циничным. Его идеи всегда поражали новизной. В древние времена короли или знатные феодалы держали при себе шутов, которым дозволялось высказывать мысли, запрещённые остальным. Примерно таким и был Муха, но с одной лишь разницей: шутом он становился, лишь оставшись наедине с Павлом Петровичем. Ему ни к чему восхищение публики. Одобрения господина вполне хватало.

Сотрудники давно разглядели в Михаиле Ульяновиче серого кардинала и относились к нему настороженно. Иные пытались через него воздействовать на главного, чем охотно пользовался Муха не без своей выгоды. Он не был альтруистом и всегда старался извлечь выгоду для себя.

– Позвольте мне, Павел Петрович, просто поразмышлять вслух, – сказал Муха как обычно с шутовскими ужимками и улыбочкой. – Как вы отнесётесь к моей просьбе? Не чрезмерна ли она?

– Да уж позволяю, – махнул рукой Новиков. – Чего я только тебе не позволяю.

– Благодарю за оказанное доверие, – Муха милостиво кивнул в сторону своего владыки. – Все современные папаши, чересчур ушедшие в дела, всенепременно теряют своих детей. Дела им кажутся важнее, чем их собственные чада.

Новиков поморщился:

– Да хватит тебе пинать меня ногами! Говори по делу, не занимайся словоблудием.

– А я по делу. Исключительно по делу. Представьте: что ребёнок плачет и просит внимания?

Новиков ничего не ответил, а только посмотрел на Муху, ожидая, что тот вот-вот скажет и в самом деле что-то умное.

– Вот именно! – воскликнул Муха, словно бы услыхав от господина правильный ответ, хотя на самом деле ничего не было сказано. – Ему нужно дать игрушку, чтобы он не ревел. Погремушку, если ребёнок маленький, или крутой японский мотоцикл, если ребёночек уже подрос и ему надо покрасоваться перед девочками. Есть и другой способ: вообще ничего не делать, сделать вид, что ничего не происходит.

– Затыкать уши я не собираюсь, – резко сказал Новиков. – Вчера я услышал от сына такое… Мама и папа, словно  чужие люди, им и дела нет до единственного сына!

– Простейшим выходом было бы купить ему игрушку. Дорогую, чтобы увлёкся ею и не хныкал. Мальчик любит технику? Вот и купите ему дорогой набор инструментов, мотоцикл, машину... Но это всё будет НЕ правильно. Это всё будет тем самым, чем вашего Стаса НЕ прошибёшь. Внимание – вот то, в чём нуждается ребёнок! А этого вы дать ему не можете, – заняты.

– Иными словами: мне нужно с ним чаще беседовать? Но я не представляю о чём! Делать вид, что мне интересно то, что он мастерит, совершенно не хочется. Не люблю лицемерить, да и он это заметит сразу.

– Я думаю ничего этого делать не надо, – сказал Муха. – Сделать нужно нечто такое, чего ваш сын от вас не ждёт. На что он даже не надеется. Должен быть какой-то нестандартный ход.

– Даже и не представляю, какой… – пробормотал Новиков. – Нестандартный ход! Легко сказать!

– А вы подумайте.

И Новиков снова погрузился в размышления. А ведь и в самом деле!..



Уже вечером Павел Петрович зашёл в мастерскую к Стасу. Тот увлечённо выпиливал очередную деревяшку.

– Работаешь? – устало спросил Павел Петрович. – Ну, ну, не буду мешать. Я только посмотрю со стороны.

– Да ты мне не мешаешь, – сказал Стас.

Прошло минуты две.

– Ну, что? Был сегодня с Юлей на даче?

– Да, – неохотно ответил Стас. – Катались на мотоцикле.

– Ей по возрасту ещё не положено!

– А мы осторожно! Договорились в следующий раз поехать к ней на дачу. Там простора больше.

– И что вы будете делать? Ты же там был много раз. Только кататься на мотоцикле?

– Не совсем… Юлька хочет показать дачу Максу.

– Ах – Максу! – Павел Петрович сделал вид, что только сейчас вспомнил о нём. – Ну, что ж, посмотрите, посмотрите… Кстати, насчёт Макса и дачи: там  у нас ничего не пропало?

–  Я же говорил: Макс – честный парень, –  обиделся за приятеля Стас. – К тому же – работящий. Он у нас беседку починил. Я ему помогал…

– Ты мне его покажи как-нибудь. Или даже так: я когда-нибудь наведаюсь на дачу и там с ним познакомлюсь. Пообщаюсь. Я, пожалуй, найду ему применение.

– Правда? – Стас просиял от радости.

Вот это и было попаданием в самую точку!

Новиков кивнул, а про себя подумал: «Да, Муха, вне сомнения, умный мерзавец».

– Завтра у нас что – суббота?

– Ну да.

– Вот завтра после работы я и заеду на дачу и посмотрю на твоего Макса. Так что, вы не уезжайте, дождитесь меня.

– Хорошо. – Стас не скрывал радости. – Сгонять к Юльке на дачу мы сможем и в другой раз.

– Договорились, – сказал Павел Петрович. – Завтра же заеду, познакомишь меня со своим другом.

Уходя, Павел Петрович ещё раз вспомнил наставление Мухи: поступать надо нестандартно. Нужно делать то, чего от тебя не ждут. Он подошёл к столику, который создавал Стас и внимательно его осмотрел. Зачем-то похлопал по столешнице ладонью и сказал: ну ты и накрутил!..

– А что – нравится, да?

Павел Петрович как бы сплюнул с досады: тьфу ты!

– Этот твой столик – чепуха, конечно, ужасная. Просто мальчишество какое-то! Но, если честно:  нравится. – Подумав, Павел Петрович весомо добавил: – Очень нравится! Наверно, я и сам на старости лет начал впадать в мальчишество!.. – Затем он придал своему голосу побольше строгости и назидательности и изрёк: – Нравится, нравится… Вот когда лаком покроешь, тогда и видна будет работа по-настоящему, хотя, должен тебе признаться, и сейчас уже кое-что видно. Ну, ладно, ты тут ковыряйся, а я пойду к Андрею Андреевичу. У него только и обретаю отдохновение души.

Выйдя из гаража, Павел Петрович побрёл к заветной калитке. Пересёк черту и вошёл в соседний двор.

– Смотрите, кто к нам пожаловал!– услыхал он издали.

– Добрый вечер, господа-товарищи! Добрый вечер! Как вы тут?

– Да вот: только тебя одного и ждём! Садись!

– Сесть я всегда успею.

Дружное ржание было ответом на эту традиционную шутку, чей тайный смысл был понятен этим людям так, как никаким другим.

– А ты не садись, а присаживайся!

– А вот это – другое дело.

Павел Петрович уселся на своё привычное место.

Кто-то на мангале жарил шашлыки. Пряный запах разнёсся по саду. Кто-то рассказывал новый анекдот.

– …Сидит Буратино и рассуждает: Кто же я? Зачатие непорочное, отец плотник…

И снова, как по команде, грянуло мощное ржание.

– А вот ещё: Приходит еврей к раввину и спрашивает: что такое судьба? Раввин посмотрел на Моню и ответил: если ты идёшь, и тебе на голову падает кирпич – это судьба. А Моня спрашивает: а если не падает? Раввин подумал и ответил: значит не судьба…


О том, что смеяться уже не долго осталось, никто из них, разумеется, не знал. Предчувствия были, отдельные трудноразличимые сигналы поступали то и дело в сознание Грохотова, но в целом ничто не позволяло этим людям усомниться в своей непотопляемости. В это самое время Валерий Иванович Пастухов находился где-то в другом месте и отнюдь не смеялся, хотя радость от хорошо выполненной работы у него была. Удовольствие это сопоставимо с тем, что испытывает хирург после удачно проведенной операции или талантливый художник после создания своего очередного шедевра.


Шум за столом продолжался, но Павел Петрович не слушал. Он думал о сыне и своём обещании приехать на дачу. Остался пустяк: выполнить обещание.

12.

Судьбы тех, кого когда-то хорошо пригрела советская власть, и кто пустился в самостоятельное плавание после падения этой самой власти, сложились порой весьма различно. Одни вдруг выяснили, что жить в новых условиях они не приспособлены. Поначалу пытались, используя связи, захватить в собственность то, что принадлежало всем. Банкротили и приватизировали предприятия, пытались проявить себя в политической борьбе, поддерживая коммунистов в расчете на реставрацию социализма в России. Но, поняв, что возврата к прошлому нет, превращались в брюзжащих критиков всего, что делала новая власть, вспоминали о далёких счастливых деньках: эх, были же времена!

Другие, используя полученное образование и опыт, пытались приспособиться к новым условиям.

Николай Станиславович спокойно воспринял перестройку. Готовя пути отступления, он стал преподавать в университете философию, как бы со стороны наблюдая, что же будет при «дерьмократии», как любил  говаривать старый партиец.

Полина, в отличие от отца, с воодушевлением восприняла новые идеи, и у них дома часто происходили настоящие баталии. Спорили до хрипоты. А когда появился Павел, он тоже включился в споры, происходящие на просторной кухне.

– Гуманизм – утверждение  высшей ценности человека, – говорил он тестю. – Этому нет альтернативы.

– А как же быть с интересами страны, общества? – ехидно спрашивал Николай Станиславович.

– Общество состоит из отдельных личностей! Если принципы гуманизма приняты не будут, человечество неминуемо погибнет! – поддерживала мужа Полина.

– Ну, до этого ещё далеко… – улыбался Николай Станиславович.

– Далеко, – упорствовала Полина. – Но принципы гуманизма воспитываются и реализуются в условиях либерализма и демократии…

– Для этого должны быть хорошие законы, стоящие на стороне большинства, обеспечивающие его безопасность… – поддерживал её Павел.

– Демократия, демократия… Надоело! Так затаскали это понятие, просто тошнит… Что им только не обозначают и кто им только не клянётся!

Николай Станиславович налил в стакан чай и бросил таблетку сукразита. Пил чай он всегда из стакана в серебряном подстаканнике. Из-за диабета, сладкое есть избегал, хрустел диабетическими хлебцами.

– Как же, как же! Это – самая демократичная демократия, всем демократиям демократия! – Он насмешливо посмотрел на зятя. – А того не можете понять, что на наших огромных территориях, да при столь значительном социальном неравенстве, сплошном пьянстве и низкой культуре никакой настоящей демократии просто быть не может. Это всё популизм. А так как мы не можем допустить господство толпы, поэтому и нужна крепкая рука!

Дальше начиналась обстоятельная (с глубоким раскрытием темы!) лекция о преимуществах социалистического планового хозяйствования. А заканчивал Николай Станиславович обычно броской цитатой, демонстрируя эрудицию:

– Ещё Черчилль говорил, что «Демократия – худший вид власти, не считая всех остальных»…

И Полина, и Павел не были столь информированными, чтобы спорить с профессором и заведующим кафедрой философии, но чувствовали: в чём-то он не прав. Ведь известно, что частная собственность обеспечивает несомненные преимущества в хозяйстве. Так, небольшие частные подворья дают сельскохозяйственной продукции во много раз больше, чем колхозы и совхозы. Конечно, если вести пересчёт на единицу площади.

Желая не отставать от тестя, Павел Петрович пытался тоже приводить чьи-то высказывания, подтверждающие его мысль, но получалось у него это хуже.

– Известно, что «Дело прочно, когда под ним струится кровь…». Не уверен в правильности цитаты, но, ведь, совершенно очевидно, что свой, шкурный интерес способен совершенно изменить и производительность труда… да, мало ли что?! Не даром же говорят: своя рубашка ближе к телу! Потому урожайность-то и выше в частных подворьях…

Николай Станиславович тоже знал эти статистические данные и даже не спорил с ними, но был уверен, что только коммунистическая партия способна удержать страну от развала и наладить хозяйство.

– Нет, дорогой отец, – говорил Павел Петрович тестю, – что ни говорите, а идея коммунизма оказалась липовой! Я всегда оставался твёрдым сторонником идей социализма. Они и сегодня кажутся мне неизмеримо привлекательней, чем все остальные. Но под напором фактов я понял, что они, к сожалению, утопичны.  Что поделаешь, недомыслие – это ведь тоже дар Божий. Мы кричали, что только в социалистическом обществе возможна демократия! Ерунда на постном масле!..

– Во многих странах принята олигархическая форма управления государством, – убеждал Николай Станиславович дочь и зятя. – Ты брось морщиться! У нас олигархия вызывает кислую физиономию потому что наши СМИ создали такой негативный образ. А означает это лишь «правление немногих». Ни один фараон, султан или король не управлял государством единолично. Демократия возможна лишь на уровне общинного, корпоративного, муниципального самоуправления.

– Но всё-таки какие-то демократические нормы должны же быть? – упорствовала Полина.

– Конечно, должны, – поддерживал её Павел. – Примат закона, например, честные выборы, референдумы… Один человек – один голос!

– Как вы не понимаете, – постепенно начинал выходить из себя Николай Станиславович, – что суть – «правление немногих» – останется неизменной при любой власти! Никакие революции или победы на выборах оппозиционных сил ничего принципиально не меняют. То, что кто-то «оседлал историю», уловил и грамотно использовал народные настроения, вовсе не означает торжества настоящей демократии.

– Ну, да! Все править не могут. И правят немногие, «от имени и по поручению».

– Вопрос только в том, насколько интересы правящих совпадают с интересами остальных, – поддержала мужа Полина.

Николаю Станиславовичу надоел этот спор. Он встал, и, уходя, проговорил, желая, чтобы последнее слово осталось за ним:

– Современная демократия придаёт легитимность олигархическим режимам. Выражения вроде «власть принадлежит народу», «народ взял власть», «народ лишили власти» – бессодержательны и бессмысленны. У народа нет власти, народ не правит. Никогда.

Оставшись одни, Павел и Полина некоторое время молчали, переваривая смысл последней фразы. Потом Павел произнёс, словно подвёл черту:

– Здесь махровый сталинизм.

– Нет, отец в чём-то прав. В том-то и дело, что у нас всё определяет монарх. Так было в России всегда. Так зачем кричать о демократии? У нас всегда было и будет дерьмово!



Позже, когда ушёл из жизни Николай Станиславович, а Павел Петрович стал депутатом Государственной Думы, взаимопонимание между супругами постепенно исчезло.

Как-то Полина Николаевна пожаловалась, что они перестали обсуждать интересующие их темы, Павел Петрович грубо ответил:

– Мне не интересно говорить с тобой про секс, впрочем, как и про здоровье.

– А про деньги?

– И про деньги не интересно…

– Ну да, тебе бы только – про политику! Но ты забыл, что политика, это тот же секс, здоровье, деньги… Всё вместе! Любая политика – проституция, а твоя Дума – публичный дом.

Павел Петрович взглянул на жену, и уже другим тоном проговорил:

– Ну что ж, в этом что-то есть… Хотя…ничего нового.



Детство Полины Николаевны прошло в Таганроге, где её отец был большим начальником. Ещё в детском саду она замечала, что её выделяют из числа других детей. Все знали – и дети, и воспитатели детского сада и даже сама заведующая, что она – ребёнок самого секретаря горкома. Её подвозили на чёрной «Волге», которую встречала у ворот улыбающаяся воспитательница. Секретарь горкома, – не халам-балам! Водитель открывал дверцу, и она выбегала в объятия улыбающейся воспитательницы. Та была счастлива: шутка ли – ребёнок самого… А отец уезжал на работу. Забот в те времена было много.  Город у тёплого моря отнюдь не напоминал цветущий Сочи. Промышленность выполняла план с огромным трудом. Вечные проблемы с недофинансированием… Ремонт устаревшего жилья и котельных, снабжение города, экологические проблемы, – все эти вопросы не давали второму секретарю горкома покоя ни днём, ни ночью. Полина ничего этого не знала, не наблюдала со стороны и даже не чувствовала. Она жила на главной улице города в самом лучшем доме.

А потом отца перевели работать в обком партии, и они переехали  в Ростов. Полина с тоской вспоминала оставленный Таганрог: там было море до самого горизонта, а что в Ростове? Только река. Правда, новая квартира была просторнее той, что в Таганроге, да и дом был красивее, и улица, на которой стоял дом, – намного шире.

Пока маленькая девочка Поля была октябрёнком, ей ещё не всё было ясно, но с третьего класса, когда её приняли в пионеры, она уже кое-что стала подмечать: папа у неё очень большой начальник. Сам директор школы Пётр Спиридонович считает за честь поздороваться с ним за руку, и все дети это видят, а лучи славы, озаряющие папу, невольно падают и на неё, его дочку.

Полина долго жила в своём розовом шарике, а мир вокруг неё куда-то мчался, трансформировался, изменялся.

Она никогда не была высокомерной. Когда же советская власть рухнула, особенно не жалела о ней, хотя и относительно новой власти особых восторгов не высказывала.



После разговора с мужем Полина Николаевна была в некотором замешательстве.  Слова о том, что они всего лишь бомжи, а их шикарный особняк, больше похожий на дворец, это лишь ночлежка, глубоко запали ей в душу. Как не хотелось ей признаваться в этом самой собой, но они ведь и впрямь были близки к истине. Жить с нелюбимым мужем, и при этом всё время думать о другом было для неё испытанием, к которому она не могла привыкнуть. Другие женщины спокойно переносили подобную ситуацию. Она же постоянно испытывала не то чтобы угрызение совести, скорее дискомфорт из-за необходимости жить во лжи. Работа ей нравилась. Руководить отделением – совсем не просто. Но у неё-то получалось! Её уважали не потому, что она была супругой главного, а за глубокие знания, сердечность и справедливость.  И всё же двойственность вызывала у неё напряжение, портило настроение.

Её подруга, врач-гинеколог Ленка Ворошилина, внушала:

– Ой, Поленька! И чего ты страдаешь? Да было бы из-за чего! Я так живу давно и никаких неудобств не испытываю! Миллионы женщин во всём мире имеют по нескольку мужчин сразу: одного для солидности, для статуса, второго – для постели, третьего – для души, четвёртого – для умных разговоров, а пятого – для оплаты счетов. А у тебя всего-навсего два мужика! Чем страдать из-за пустяков, лучше позаботилась бы об увеличении списка. Не будь дурой, заводи третьего!

Полина Николаевна слушала рассуждения Ленки и улыбалась.

– Ты всегда была совратительницей, Ленка! Не могу я так. Вот такая дура, представь себе! Хочется одного и чтобы – на всю жизнь!

– Одного и на всю жизнь? – притворно изумлялась Ленка. – И как ты себе это представляешь?

–  Чтобы все радости и горести пополам.

– Поленька, ну как ты можешь такое говорить? Ведь ты же врач! Высшая категория, кандидат!.. Неужели ты веришь в вечную любовь?!

– Я не верю. Я просто не сомневаюсь в том, что именно так и случится: после смерти у нас будет какая-то другая жизнь – более свободная, чем эта. Я почему-то представляю это себе так: звёзды, и я лечу и лечу куда-то к звёздам и мимо звёзд. И вот уж там будет очень важно встретиться с тем, кого мы любили при жизни. Представляешь: если не любить никого, то это значит, что и там никого не встретишь! И как же тогда быть? Там в пустоте, в межзвёздном холодном пространстве оставаться одному целую вечность? Нет, уж лучше с любимым человеком!

– А я не верю. Ни в вечную любовь, ни в то, что после смерти что-то будет… После смерти уже ничего не будет. Брать надо от жизни всё, пока молода!

Полина спорила  с подругой, доказывала, и однажды Ленка полушутя-полувсерьёз согласилась:

– Я, конечно, не верю в то, что ты понапридумала про звёзды и про ваши души, но на всякий случай, тоже выберу для себя того, с кем бы мне захотелось быть и на том свете. А вдруг то, что ты говоришь, окажется правдой? Что тогда? Нужно отработать и эту версию. Ну, это я так – на всякий случай, хотя не верю ни во что такое…

– Вот и зря.

– Тогда, дорогуша, прежде чем выяснять отношения, покайся! Попроси прощения, очисть душу покаянием и замоли грехи!

– Терпеть не могу кающихся грешников!

– Без них скучно.

– Лакей порождает лакея. А я с юности привыкла вкалывать и давно вывела слагаемые успеха:  упрямство, упорство, старательность, вдумчивость, терпение, изобретательность, хитрость и ум. А ещё – стремление к знаниям.

– А твой Павлуша?

– И Павел такой! Жизнь учит… Он с детства был поставлен в трудные условия, но всегда старался доказать всем и, прежде всего, себе, что и он может, и…

– Наверно, ты права. Такие добиваются всего. Они жизнестойки! Это, как алоэ: выросшее в пустыне, имеет колючки вместо листьев. А внутри скопило биогенные стимуляторы, которые помогают ему бороться с неблагоприятными условиями…  Ну а ты – терпи, милая. Жизнь поставила тебя в весёлые условия. Чего же ты хнычешь?

– Я вовсе не хнычу. Просто, тошно  жить двойной жизнью, прятаться, скрываться, бояться попасть на язык какой-то стерве…

– А ты не бойся! Не думай, что кто-то так уж тобой интересуется! Кому мы, грешницы, нужны?



Особенностью Ленки Ворошилиной было то, что она всегда влипала в какие-нибудь необычные ситуации, флиртуя одновременно с несколькими мужиками, и это в её изложении было так весело, что Полина всегда смеялась и одновременно примеряла на себя её судьбу. Понимала: так, как Ленка, жить она не сможет.

Всеми мыслями Полина была с любимым. Ей хотелось всё время его видеть, слышать, гладить, дышать одним воздухом. Она думала о нём всё время, дома и на работе, мечтала о встречах, только простившись. Но беда в том, что в этих её мечтаниях не находилось места для сына. Ей казалось, что с ним она уже давно разобралась, что он вне опасности, а потому и нечего беспокоиться. Она сама лишала себя счастья радоваться его успехам и огорчаться его неудачам.  Ей никогда не приходила в голову мысль, что хорошо бы стать когда-нибудь бабушкой и понянчить внуков. А ведь на свете изредка случались и такие чудеса: женщина, познавшая радость быть бабушкой, становилась со временем ещё и прабабушкой!.. Так уж случилось, что для неё это всё осталось где-то в стороне…

Ленка Ворошилина была в этом смысле более благополучна. Её единственная дочь уже вышла замуж и подарила ей двух внуков, которых гулящая Ленка безумно любила. Удивительное дело получалось: безнравственная Ленка в чём-то превосходила свою нравственную и чересчур правильную подругу. Ленка ни во что не ставила своих мужиков и относилась к ним как к источнику различных благ: наслаждений, денег, прочих полезных вещей. Полина же Николаевна Новикова, существо духовное и утончённое, оказывалась в каком-то смысле не на высоте. Всю жизнь она была хорошей матерью, но вот теперь ей казалось, что сроки, отведённые на материнство, уже закончились. Пора пожить и для себя…

Вырваться из привычного круга и каким-то образом устроить свою судьбу с любимым – это и было тем самым, что заполняло все её помыслы…



Странными иногда бывают повороты судьбы: Павел Петрович, вышедший из неполной и очень бедной семьи, взлетев ввысь, умудрился сохранить в душе кое-что из того, что ему подарила в своё время мать – простая, честная труженица. Он любил красивую жизнь, менял женщин, с удовольствием проводил время в компаниях влиятельных людей за умными разговорами с хорошим коньяком, но при этом о сыне не забывал и не помышлял бросить семью.

Полина же, воспитанная в достатке и впитавшая смолоду высокие идеалы коммунистической нравственности, что-то при этом растеряла. Или не имела вовсе. И даже то, что она мечтала о звёздах и вечной жизни, не прибавляло ей утраченного инстинкта материнства… Иной раз она думала, что её любовь поглотила в себе и чувство к сыну, и чувство долга. Ей казалось, что это оправдывает её. Какой бы не был грех, если есть большая чистая любовь, – она оправдывает всё!



Если бы мы спросили: может ли большой начальник, увенчанный титулами и званиями, воспетый искренними почитателями и подхалимами, профессор, главный, самый главный, хирург, почти что Бог, – может ли он при всех таких обстоятельствах заинтересоваться судьбой какого-то бродяги и ради него куда-то поехать после работы? Ответ бы получили: нет,  такого быть не может!

Тогда поменяем вопрос и зададим его в другой форме: а что, если такая встреча нужна этому самому главному и очень главному?

И вот тут-то у знатоков человеческих душ возражения уже не будут столь категоричными: ну, разве что тогда! Тогда – конечно.

Примерно так и было с Павлом Петровичем Новиковым. Его мало интересовали мелочи жизни. Он был, действительно, занятым человеком. От него часто зависели судьба, да и сама жизнь. Мало кто мог его в чём-то упрекнуть. Правильнее сказать, мало кто бы осмелился это сделать. Он был безгрешен, почти святой!  Он был Хирургом, да, да, именно с большой буквы! И операции, которые он проводил, считались верхом мастерства. Лишь избранные пациенты могли удостоиться чести быть им прооперированными. Как правило, удостоиться этой чести могли люди либо исключительно богатые, либо исключительно влиятельные.

Но время от времени Павел Петрович совершал поступки, изумляющие его почитателей и недругов. С неожиданным упорством он брался спасать жизнь какого-нибудь простого работяги, у которого за душой не было ни гроша, чтобы заплатить за лечение, ни могущественных знакомых, – ничего, кроме честного имени и тяжёлой трудовой биографии. Это мог быть и токарь с тридцатилетним стажем, и ребёнок из деревенской семьи, и мать-одиночка, покалечившаяся на работе… Это мог быть кто угодно, а не только бизнесмен, жена мэра или дядюшка министра образования.

По какому признаку он выделял этих людей из общей серой массы – сказать трудно. Но доподлинно известно, что он бесплатно проводил дорогостоящее лечение, операцию,  добывал заморские лекарства… Иногда ему возражали: помилуйте, да кто он такой, чтобы ради него хлопотать? Но Павел Петрович не вдавался в разъяснения. Достаточно было его сурового взгляда, и все начинали бегать вокруг этого больного, организовывали индивидуальный пост, обеспечивали всем необходимым… Бывали и такие случаи, когда бедные люди ему пытались заплатить, но он наотрез отказывался брать деньги.

Тут можно было бы поговорить о загадочной и неповторимой душе главного, самого главного врача, о некоторой парадоксальности его поступков. Но можно предположить и их циничность без всякого привкуса мистики.

Павел Петрович использовал нехитрое психологическое правило: поступай не так, как от тебя ждут, и ты останешься в выигрыше. В случае с Максимом он поступил именно так, и отнюдь не бескорыстно, а исключительно ради того, чтобы улучшить отношение с сыном.

Утром, за завтраком он обычно включал телевизор и слушал «Вести». И вдруг показали сюжет:  милиция задержала тринадцатилетнего подростка. Угрожая ножом, он приставал к детям и отбирал у них мобильные телефоны. Было достаточно лишь показать нож. В самом крайнем случае – приставить его к телу жертвы. Деньги зарабатывал немалые. Скупщики краденых телефонов платили ему лишь треть или даже четверть цены от реальной стоимости украденного телефона, но мальчишке хватало и этого. Особенно, если учесть, что он сбежал от пьющей матери и приехал из другой области.

Его схватили. Он совершенно не испугался. На вопросы следователя отвечал своим тоненьким детским голоском откровенно, ничего не скрывая. Поругали, погрозили пальчиком, и… отпустили. Отправили домой к родителям-алкоголикам… в другую область, чтобы не портил нам картину!

«Надо ещё посмотреть, кого он там приютил!» – подумал Павел Петрович. Он вполне доверял своему зрению – в людях разбирался хорошо и редко когда делал ошибки.

13.

На следующий день в  субботу Стас с Юлькой  на мотоцикле отправились на дачу. Максим давно встал, сделал зарядку и поливал газон.

– Кончай пускать душ! Нужно поговорить, – сказал Стас. – Есть важные новости.

– Важные новости? И ты ждал, когда мы приедем сюда?! – удивилась Юлька. – Темнила!

– Да не темню я. Просто, не хотел повторяться.

Максим закрыл воду, скатал шланг и подошёл к друзьям.

– Давай, выкладывай! – торопила Юлька.

– Значит так, – неторопливо начал Стас. – Мой папан посмотрел на стол, который я делаю, и похвалил!

– Ну, ты даёшь! Это ты считаешь важным? – возмутилась Юлька, которой не терпелось продолжить расследование. – И это всё?

– Нет, не всё, – улыбаясь, произнёс Стас. – Ещё, он сегодня часам к двум обещал приехать. Хочет познакомиться с Максом. Не исключено, даст какую-нибудь работу…

– Кайф! – обрадовалась за Макса Юлька.

– Здорово, – кивнул Максим. – Но мне кажется, мы должны сейчас обсудить, что будем делать дальше. Ведь так и не установлено, куда делся наш труп…

– Не наш, а той девушки…

– Ну, хорошо. Той девушки.

– Нужно продолжать следить за этой Арзамасцевой. Что мы знаем о её водиле? Может, она и не при чём, а водила взял её машину и перевёз труп…

– Не проще ли тебе, Юлька, спросить у папы?

– Ага! Так он мне и скажет!

– Особенно, если перетаскивали по его заданию…– скептически заметил Макс.

– Что ты такое говоришь? Думаешь, мой заинтересован скрыть убийство?

– Ни о чём я не думаю! Ты сама говорила, что нужно отрабатывать все версии.

– Бред какой-то!

Юлька была недовольна предположением Макса, но Стас примирительно заметил:

– В одном Макс прав: нужно продолжать следить за этой мимозой.

– Следить, так следить… И что, снова караулить её у конторы?

– Постойте! – оживился Стас. – Она сказала, что в понедельник будет на своём предприятии в Батайске.

– Когда?

– Так, утром, я же говорю!

– Ничего ты не говоришь! – Юлька готова была ехать сейчас же, чтобы начать слежку.

– Ну и что? – спросил Макс. – И как мы там её увидим? У тебя есть адрес?

– Адреса нет, – виновато ответил Стас.

– Нет проблем, – воскликнула Юлька. – Раньше восьми она туда не поедет. Можно рано утром подкараулить у центра и потом поехать за её машиной…

– Но на мотоцикле мы можем быть только с Максом. Ты за нами не успеешь. На трассе тебе за её тачкой не угнаться.

– А я думаю так, – рассудительно заметил Максим. – Мы её будем поджидать у въезда в Батайск. А в городе Юлька на своём драндулете не отстанет.

– Сам ты – драндулет! – обиделась Юлька.

– Так, я же не о тебе, а о твоём велике, – виновато сказал Максим.

– Ладно вам, – сказал Стас. – Значит, решили: в понедельник в семь я заеду за Максом, и мы двигаем в Батайск. Будем поджидать нашу кралю и его водилу. Посмотрим, что за дела у неё там. Папан ругал её, что антисанитария на том производстве, а она говорила, что у гастарбайтеров нет санитарных книжек. Может, и та девушка, которую мы нашли, была гастарбайтером. Поэтому её никто и не ищет.



Во втором часу к даче подъехал Павел Петрович. Он был в хорошем настроении и решил часок расслабиться с сыном и его друзьями, так как вечером предстоял неприятный разговор с женой. Нужно было, наконец, поставить точки над i.

Выйдя из машины, он хлопнул дверцей и твёрдой поступью хозяина прошёл через калитку.

– Ну, здравствуй, племя, младое, незнакомое! И где тут ваш гость, показывайте! – сказал он весело, разглядывая вышедших навстречу ребят.

– Да вот же он! – сказал Стас.

Тут и Юлька вмешалась:

– Да, это Максим, дядя Паша, он – наш друг. Можно, он пока поживёт у вас на даче?

– И пусть он у нас работает! – вставил Стас. – Вроде как ты его принял на работу. Можно, пап?

Павел Петрович посмотрел на стоящего несколько в сторонке приземистого паренька с умными внимательными глазами. Он сразу приметил новенького, вскинул брови от удивления (ах, так это ты и есть!), крепко пожал ему руку и сказал:

– Можно, почему нельзя? Кстати, документы у тебя есть?

– Есть, конечно, – ответил Максим. – У меня – паспорт. Хотите, покажу? Только у меня там прописка шахтинская.

– Конечно, хочу.

Через минуту Максим принёс паспорт.

Павел Петрович внимательно изучил документ и вернул его Максиму.

– Мне Стасик говорил, что ты из детского дома…

– Да.

– А как в Ростове оказался?

– Невмоготу мне там стало жить. А у вас красиво! Особенно в центре. Хотел пойти работать в цирк...

– Так ты выступать в цирке собрался?

– Да нет! Куда мне! У меня и ловкости особой нет! Хотел ухаживать за животными. Мы однажды ездили сюда. Культпоход у нас был. Понравилось...

– Ну и тебя взяли на работу?

– Не взяли… И в других местах не брали… В последнее время подрабатывал в мебельной мастерской грузчиком. Платили мало, но на жизнь хватало.

– А жил где?

– Где придётся, – Максим помрачнел и потупился. Было видно, что ему не очень-то приятен этот разговор.

Павел Петрович оглянулся на Стаса и Юльку и понял по их глазам, что и для них этот разговор неприятен. Похоже, что сын и соседская девочка были уже хорошо осведомлены о жизненных обстоятельствах Максима и относились к его судьбе не просто сочувственно, а с самым горячим желанием помочь ему. Ну, что ж, это и было то самое, ради чего Павел Петрович приехал: сделать что-то значимое для сына.

– Ну, хорошо, не будем об этом. А теперь что ты думаешь делать?

– Думай – не думай, а нужно же где-то работать, – ответил Максим. – Подготовлюсь, буду поступать в институт. Может, общежитие дадут…

Павел Петрович удивлённо посмотрел на парня.

– И ты что же – такую силу в себе чувствуешь?

– Я в школе хорошо учился. И вообще, учиться люблю!

– Вот даже как!.. Так-так, ясно… – Павел Петрович всем видом изображал свою заинтересованность. – А поступать-то куда хочешь?

– В медицинский.

Павел Петрович присвистнул от изумления.

– В институт? Я не ослышался? Не в медицинское училище?

– В институт, – твёрдо повторил Максим. – После операции появилась у меня такая мечта. За физику, химию и биологию я не волнуюсь. А вот с русским у меня проблема.

– Ну что ж, правильные у тебя мысли. Мединститут – это очень даже хорошо. Уговорил бы и Стаса туда поступать! Вместе бы и готовились…

– Папа! – возмутился Стас. – Мы же это можем и дома обсудить. – Стас был недоволен тем, что снова стали обсуждать, куда ему после школы идти. – Ты лучше посмотри, что Макс сделал.

Время поджимало, но Павел Петрович терпеливо проследовал вглубь сада. Ему сразу бросились в глаза отремонтированная и выкрашенная зелёной масленой краской беседка, постриженный  и хорошо политый газон…

– Хорошо… Молодцы, ребята, молодцы…

Павел Петрович ещё раз внимательно посмотрел на Максима и сказал уже совершенно другим тоном:

– Значит так! Жить ты можешь здесь. Смотри за дачей. Платить тебе буду пять тысяч. На еду должно хватить. Со временем посмотрим, может, и увеличу.

– Спасибо… – Максим был счастлив.

– Пока не за что. Но у меня условия такие: во-первых, никаких девочек и друзей сюда не водить, и, во-вторых, в свободное время готовиться к поступлению в институт. Эту цель перед собой поставь и делай всё, чтобы достичь её!

Потом Павел Петрович попросил Стаса достать из багажника машины то, что он привёз.

Ребята бросились выполнять поручение. В багажнике оказались всякие вкусные вещи, конфеты, йогурты, несколько бутылок «Пепси»…

Они сидели в беседке, пили «Пепси» и наслаждались тем, что с ними был папа Стаса, такой умный, интересный и простой человек!

Вообще-то Юлька была безразлична к сладостям. Любила больше что-то необычное. Вспомнила, как в прошлом году со Стасом здесь ловили лягушек. Потом насаживали их на шампуры и запекали на углях, как шашлык. Потом она очистила ножку от кожицы и съела. Говорила – мясо похоже на куриное. Стас, правда, так и не рискнул. А ей – хоть бы что! А эти йогурты и конфеты – надоели уже!

Павел Петрович этого знать не мог, ибо искренне был убеждён: всё, что хорошо для него, то хорошо и всем остальным.

Стас относился к вкусностям миролюбиво, а что касается Максима, то для него это был настоящий праздник.  Королевская еда. Во времена своей прежней жизни на заброшенных садах он частенько «наслаждался» запахами чужой вольготной жизни: весёлые компании приходили в рощу, устраивая пикники. Для Максима они были напоминанием о недосягаемой красивой жизни. И вот теперь он может есть вкусности сколько душе угодно! Сказать кому из детдомовцев, – не поверили бы! Он помнил, как пацанами воровали они яблоки в садах, как на огороде объедались помидорами и огурцами, а потом убегали от злющих собак…  А теперь никуда лезть не нужно: ешь  – не хочу!

– Да, здорово! – сказал он. – Нас в детском доме так не кормили.

– Но мясо-то бывало всё-таки? – спросил Павел Петрович.

– Редко бывало. Те, которые на кухне, всегда что-нибудь химичили с ним. Так что, нам мясо доставалось не часто. В котлетах больше хлеба, чем мяса…

– Воровали, что ли? – удивился Стас.

Понятливая Юлька рассмеялась:

– Ну, ты Стасик, даёшь! Да кто ж сейчас не ворует?

Павел Петрович потрепал Юльку по голове:

– Это ты от папы научилась? Дочь следователя – сразу видно! – повернувшись к Максиму, он повторил вопрос: – Так что там у вас было? Воровали, что ли?

– Воровали, – ответил Максим. – Домой уносили.

Павел Петрович добродушно рассмеялся.

– А ты им не завидуй! Те, кто обжирается мясом, те долго не живут. Мясо содержит в себе холестерин, а это такая вредная вещь, что ею лучше не злоупотреблять.

– Да я и не завидую! Не от хорошей жизни, наверно…

Юлька хотела сказать, что её отец, да и тот же Павел Петрович часто злоупотребляют холестерином, но благоразумно промолчала. В конце концов, дядя Паша приехал сюда с добрыми намерениями. Зачем же напоминать ему, что он делает что-то неправильно? Она открутила пробку и, передавая Максиму бутылку, спросила:

– А «Пепси» вам давали?

– Редко. Иногда шефы привозили...

– А что за шефы? – поинтересовался Павел Петрович.

– Ну, там… всякие бизнесмены. Бывают и добрые... Однажды телевизор подарили, в другой раз так даже и компьютер привезли.

– У вас и компьютер был? – удивился Стас. – Значит, не так всё плохо и было?

Юлька горько заметила:

– Если не считать, что у них не было родителей.

Тема тяжёлого детства показалась Павлу Петровичу заманчивой. Он как бы подтолкнул Максима на то, чтобы тот рассказывал что-нибудь о своей жизни в детском доме. Пусть Стасик, да и Юленька послушают, каково бывает, и как им повезло, что у них такие родители! Вслух эти мысли не проговаривались, но проникали в сознание ребят.

Но хитрая Юлька решила изменить тему и что-то узнать у Павла Петровича об Арзамасцевой.

– Сколько мошенников развелось, – сказала она. – И не только в твоём детском доме они есть! Вот, например, есть такой медицинский центр «За здоровье!», так там  охмуряют чокнутых, как могут. Лечат всякими амулетами, камнями, астрологическими штучками и заговорами. На дворе двадцать первый век, а верят в такую муть!

– Почему же чокнутых? – не понял Павел Петрович.

– А кто ж поверит этим сказкам, если не чокнутые?

– Это ты напрасно, Юленька. Ты слышала что-нибудь о психотерапии? Если человеку становится лучше, он успокаивается, хорошо спит, – разве это плохо?!

– Да что это вы их так защищаете? Дурят людей, а вы защищаете!

– А я, – вмешался Стас, поняв замысел Юльки, – недавно директора этого центра видел у административного корпуса твоей больницы.

– Что ты в больнице-то делал?

– Забыл ключ. Приходил к маме. Что она делала у тебя?

– Почему ты решил, что у меня. Она могла и в бухгалтерию приходить.

– Нет, уже поздно было…

– Не знаю… – Павел Петрович был смущён. – Я знаю, что они организовали в каждом отделении аптечные ларьки. Удобно для больных: не нужно никуда ходить… И цены не высокие…

– Удобно… – протянула Юлька.

– Я проходил мимо её машины, – продолжал Стас, – так она говорила водителю, что ты требуешь какие-то деньги…

– А как ты думал? Аренду помещений она же оплачивает! Или ты думаешь, всё это – бесплатно. Мы сейчас живём в рыночных условиях. А деньги эти позволяют мне латать дыры в бюджете. Ремонт канализации, автотранспорта, ты думаешь, мне выделяют на это деньги?

Стас был в отчаянии. Чёрт знает, что подумал об отце! Не для себя же старается… Хотя… Он как-то слышал ругань родителей, когда мать кричала, что понимает, откуда у него деньги на такой дом и машину. Отец что-то говорил в своё оправдание, но Стас тогда ничего не понял. Может, из этой арендной платы что-то перепадает и ему. Потому-то и засмущался, покраснел…

Потом Павел Петрович, весело посмотрев на Юльку, сказал:

– Ну, хватит об этом! Там у меня в машине, на заднем сидении, в коробке из-под обуви лежит щенок. Его мне подарил твой папа. Овчарка! Девочка.  Давайте думать, как мы её здесь устроим.

– А как её зовут? – спросила Юлька.

– Это вы тут потом сами решите, как её назвать.

– Мы её назовём Джерри, можно? – спросил Стас.

Павел Петрович поморщился:

–  Ну, что за Джерри, Леди?! А русского ничего не можешь придумать?

Стас кивнул:

– Хорошо, мы подумаем.

– Подумайте, подумайте, – улыбнулся Павел Петрович. – Думать – никогда не помешает. Так несите её!

К машине побежали Стас и Юлька. Она бережно несли спящего в большой картонной коробке щенка. Чёрненький, с белым пятнышком на груди.

– Давайте, её назовём Ладочкой! – предложил Максим.

Юлька с восторгом посмотрела на Максима и захлопала в ладоши, вопросительно взглянув на Стаса. Собака-то принадлежала ему, и имя должен давать ей хозяин.

А Стас, взглянув на щенка, согласился:

– Ладочка, – это хорошо! Мне нравится!

Максим первый взял щенка на руки и посмотрел в его удивлённые чёрные глаза.

– Пока она будет жить со мной на веранде, а потом я ей собью хорошую будку, – сказал он.

– Доски и инструмент можешь взять в сарае, – согласился Павел Петрович. – Займись будкой.

– А где мы её поставим? – спросил Стас.

Ребята заспорили, где же именно нужно поставить будку, а Павел Петрович, которому было на самом деле глубоко безразлично, где она будет стоять, отмечая достоинства и недостатки то одной версии, то другой, наконец, принял решение и показал, где её устанавливать:

– Будку нужно будет поставить справа от ступенек под стеной дома. И это окончательное решение, и обжалованию не подлежит.

Он показал на забор.

– Надо бы подремонтировать, а то Лада, как подрастёт, начнёт искать лазейки, через которые можно было бы выбраться на дорогу, а тогда – ищи-свищи. Может и потеряться…

Когда Павел Петрович  уехал,  Стас, привыкший к чёткости, подвёл итог:

– Итак, что мы имеем?

– Твой что-то темнит, – сказала Юлька.

– Темнит, – согласился Стас.

– Что-то не сходится, – сказала Юлька. – Не стыкуется!

– Да что там не сходится? Что не стыкуется? – не понимал Стас.

– Ну, ты и тупой! Всё не сходится! – закричала Юлька.

Максим тихо произнёс:

– То, что ты нам рассказывал про свои наблюдения, не подтверждается. Не мог такой человек иметь что-то общее с этой Арзамасцевой. Что не видно, что ли? Эта Арзамасцева – одно, а он – совсем другое!

– Я же не выдумал… И я не вру.

– Да мы и не сомневаемся, – сказала Юлька.

– Этот разговор и в самом деле был. И ведь я же тогда не ослышался, – задумчиво проговорил Стас.

– Тут что-то не то, – сказала Юлька и тут же предложила гениальный в своей простоте вариант решения всех проблем: – А пошли, ребята, кататься на мотоцикле? А?

Это решение понравилось всем. Юлька уселась на свой мопед, Стас и Максим на мотоцикл. За дачным посёлком было местечко, где можно было хорошенько порезвиться, вот туда и поехали.

Было около пяти, когда, вернувшись на дачу, Юлька вдруг заявила:

– А мне кажется, нужно не откладывать дело до понедельника, а уже сегодня вечером посмотреть за этой Кармен.

– Почему Кармен? Она что, цыганка?

– Никакая она ни цыганка. Но её рыжие волосы и смуглое лицо, пёстрые одежды очень напоминают мне Кармен. Теперь её кличкой будет Кармен.

Юлька любила всякую конспирацию и думала, что это позволит скрыть  от любопытных что-то важное.

– Я думаю, Юля права, – тихо произнёс Максим. – Сегодня  суббота. Она может куда-то умотать. Хорошо бы проследить…

– Как ты это себе представляешь?

– Давайте, часам к шести встретимся у центра. Поглядим…

– Меня папан просил быть к этому времени дома. Что-то ему нужно мне рассказать… Так что, вы сегодня сами. А в понедельник, как договорились… Хоп?

– Хоп!



В семь вечера из дверей медицинского центра вышла Виктория  со своим водителем. Они направились к припаркованной и надраенной до блеска «Ауди».

– Погнали! – Стас  рванул за машиной, стараясь не отставать. В городских пробках сделать это было не трудно. Так они проехали по Ворошиловскому проспекту до моста через Дон.

– Неужели эта гадина направляется в Батайск, – крикнул Стасу Максим.

Но машина спустилась к левому берегу, где по обе стороны дороги расположилось множество кафе, ресторанов и других увеселительных заведений. В это время здесь жизнь только начиналась. «Ауди» свернула к ресторану «Дон» и остановилась. Стас и Максим проехали дальше прямо к воде. Они видели, как из машины вышла стройная брюнетка  в сверкающем на солнце бриллиантовом ожерелье. Она  подошла к столику, за которым сидел солидный мужчина.

Стас и Максим спрятались за кустами прямо на пляже не далеко от беседки, в которой расположилась парочка. Но стоило мужчине повернуться в сторону женщины, как Стас, прижимая Максима к земле,  прошептал:

– Тише! Это – Юлькин папан. Ползи к бетонной стенке ближе к беседке!

– Только не засветись. У тебя в мобиле есть диктофон?

– Чувствительности не хватит, – с сомнением прошептал Стас.

– Ты дай мне. Я ближе…

Стас передал телефон Максиму.

Между тем, в беседке шёл разговор:



– И чего ты разрядилась, как елка на новогоднем празднике? – недовольно произнёс Андрей Андреевич. – Зачем лишний раз привлекать к себе внимание.

– Ой, да бросьте вы в шпионов играть, – отмахнулась Арзамасцева, садясь напротив Грохотова. – Лучше что-то выпить бы предложили девушке!

Грохотов наполнил бокал белым вином и подвинул вазу с фруктами.

– Что скажешь? – спросил он.

– А что я могу сказать? – ответила Виктория. – Новиков клюнул. Теперь будет рекомендовать наши пищевые добавки…

–  Что дальше?

– А потом кролики уже от этих наших добавок не откажутся. Пусть пройдут хотя бы один курс…

– Ты вот что… – Грохотов многозначительно погрозил пальцем. – Не переборщи! По твоей милости я уже имел счастье возиться с этой твоей покойницей…

– Да кто её будет искать? – Виктория отмахнулась от этого нелепого предположения, как от назойливой мухи.

– Да мало ли что? И вообще: откуда она всё узнала?

Виктория ответила со смехом:

– Настырная была дюже. Лезла туда, куда не надо. Сейчас бы жила себе и жила, никто ей не виноват – сама нарвалась на неприятности.

Вид у Виктории был самый цветущий – так выглядят люди, убеждённые в том, что уж они-то будут жить вечно и им ничего не угрожает.

– Но вот не живёт же! Откуда она к нам приехала? – спросил Грохотов.

– Из Мелитополя. Документы Валентин уничтожил.

– А её саму?

– Упрятал так, что теперь уж точно не найдут…

Подумав, Грохотов сказал:

– Если захотят, – найдут. Сейчас научились работать по-новому. Да и есть такие умники, – копытами будут землю рыть, и найдут. Так что не очень-то расслабляйся.

– Но вы всегда можете сделать так, чтобы никогда не нашли. Всё зависит только от вас. Мы знакомы с вами не первый год, и вам ли обижаться на меня?!

– Ты ещё начни перечислять свои заслуги!  Как будто ты сама этого не хотела! Да и вознаграждали тебя клиенты неплохо! Грех жаловаться.

– А кто жалуется? Я только говорю, чтобы вы меня берегли… Моя безопасность, это и ваше спокойствие.

– Я не понял, ты мне угрожаешь?  Мне?! – Грохотов пристально посмотрел в бронзовое лицо красотки, потом облизнул пересохшие губы и выпил вино. –  А теперь послушай меня…

Андрей Андреевич выругался так, что Стас и Максим только  с восторгом посмотрели друг на друга. Такого они не слышали даже от виртуозов мата.

– Напрасно вы, Андрей Андреевич, ругаетесь! Что такого я сказала? Разве не так? Мы с вами повязаны одной верёвочкой! Я ваша воспитанница!

Грохотов взглянул на Арзамасцеву, и ему показалось, что на него, вытянув шею, смотрит кобра, приготовившаяся к  прыжку. Её можно было понять: она волнуется о своей безопасности. Но какие гарантии он может ей дать? Какие вообще могут быть в их деле гарантии. Впрочем, не совсем правильно. Можно её заставить замолчать. Но, не одна же она в этом деле. Не устраивать же бойню?! Нет уж,  лучше успокоить…

– Ничем мы с тобой не повязаны, – произнёс Грохотов тихо. – Ты моя подстилка, моя до кончиков волос. – Андрей Андреевич шипел, испепеляя её взглядом. – И всё, что ты имеешь: медицинский центр, киоски, эту машину, даже своего Валентина, – это всё дал тебе я! Но, как дал, так могу и отнять. И не смей забывать этого, шалава! А если будешь чирикать, я заставлю тебя замолчать.

Арзамасцева не ожидала такого раздражения босса. Она тоже выпила вино, и сказала:

– Хватит нам друг друга пугать! Я полностью признаю свою зависимость. У вас не было причин на меня жаловаться. Не будет и впредь. Давайте лучше выпьем и поедем ко мне, или к Григорию на базу…

– Не до развлечений мне, – пробурчал Грохотов, который никак не мог успокоится. – В Управлении проверка. Все на ушах стоят. А у меня глухарь за глухарём…

– А вы заставьте больше бегать своих ментов… Бездарей расплодили…

– Итак, загонял сыскарей. А насчёт бездари, – ты права. По-хорошему, нужно продвигать умных, а не блатных. Ладно, некогда мне с тобой здесь рассиживать. С дочкой хотел поговорить. Заладила: кто да кто та, которую они нашли с соседским мальчишкой в подземелье том.  И надо было им туда вообще соваться! А ведь, повезло, что это были именно они и что мне сказали! А то бы я так ничего и не узнал. Ладно, я пошёл. Да, чуть не забыл: что там в Батайске?

– Должны привезти товар. Расфасуют и… – в продукт.

– Осторожнее там. Я был против этой затеи. Жадность фраера погубит! Не хватает нам ещё с наркотой погореть! Ну да ладно…  Продолжай разрабатывать «неприкасаемого». Ты говоришь: клюнул наживу. Вот и не спугни. Пусть заглотит хорошо. Потом и потянем за леску…



Вечером у себя дома Юлька уже не надеялась увидеть отца. Думала, что забыл. Сколько раз так было! Но Андрей Андреевич приехал около девяти и сразу же поднялся к дочери.

– Привет, – сказал Андрей Андреевич. – Прости, раньше никак не мог…

– Да ладно тебе… Хорошо, что не забыл.

– Склероз бывает в любом возрасте.

– Наверно, ты прав. Умишко мой тоже страдает склерозом…

– Спасибо тебе за «тоже». А что касается умишка, то зачем напрашиваешься на комплимент? Твоё умение спорить, отстаивать позицию говорят как раз об обратном, так что я воспринимаю это, как чистое кокетство. Ты хорошо учишься, научилась думать! У тебя неплохой кругозор. Ты много читаешь. Тебе бы ещё хотя бы чуть-чуть стать серьёзнее!

– Стараюсь… Ты лучше скажи, что с трупом той девушки?

– Как, разве я тебе не рассказывал? Несчастная девушка оказалась из Мелитополя. Приезжали её родственники и увезли. Наверно, уже и похоронили…

– А что с преступниками? Их обнаружили?  Ты что-то делаешь?

– А как ты думаешь? Конечно, делаю. Но шансов найти убийцу не много.

– Почему?

– Во-первых, много времени прошло. Её окружения мы не знаем. Не знаем даже, где она жила последний месяц. Приехала она к нам в мае.

– А как вы установили личность?

– Разослали ориентировки… Ну, это уже наши технологии. Ты лучше скажи, чем ты в последнее время так занята?

– Гоняем со Стасом на мотоцикле. Читаю интересную книжку.

– Мне хотелось бы, чтобы ты была счастлива, была умной девочкой, и чтобы тебя окружали хорошие друзья…

– А Стас – разве плохой? Стас – хороший.

– А я и не спорю.

Андрей Андреевич помолчал, не зная, что ещё он должен сказать. Понимал, что хотя бы изредка нужно проводить такой «родительский час».

– Только, мой тебе совет: отдыхай, гуляй,  читай, да, делай что хочешь, только не участвуй в этих дурацких играх. Напридумывают чёрт-те что. «Наши» всякие. А остальные что, – не наши, что ли?

– Да ты что?! Мне эта политика совсем не интересна! Смешно слушать, как одни дурачат других, а недоумки им верят! И, странное дело, у этих правителей всё равно ничего не получается! Хотели как лучше, а получается, как всегда! Черномырдин  – вот кто клёвый мужик! Как скажет, так и афоризм! Приколько!

– А потому не получается, – грустно сказал Андрей Андреевич, – что там наверху орудуют банды двоечников и троечников, как говорил Тихонов, учитель истории, в замечательном, по-моему, фильме «Доживём до понедельника». Помнишь? Потому  и идём, чёрт знает куда.

– И с тобой работают двоечники?

– Всякие есть…

– Потому и не находите убийц!..  А что, турнуть их  слабо?

– Как турнуть сыночка большого начальника? Себе дороже… Вот потому я за твёрдую власть, за диктатуру!..

– Ну да! Чего ты мне… У тебя диктатура только дома. На работе ты за демократию…

Андрей Андреевич улыбнулся.

– Я же сказал, что ты умная у меня. А при демократии побеждает сильнейший, как при естественном отборе.

– Только, где та демократия? – сказала Юлька.

– Да ладно тебе! Мне бы не хотелось, чтобы ты об этом задумывалась. Живи! Тебе всё возможно. Ты выиграла лотерейный билет!

– Выиграла? Где же мой выигрыш?

– Так вот я стою перед тобой!

– Тоже мне, – выигрыш! Впрочем, наверно, ты прав!

Юлька засмеялась и поцеловала отца в щёку.

14.

Виктория Арзамасцева  почти не помнила родителей. Вспоминается лишь покосившийся курень в хуторе Калинина, старую лодку с большой дыркой на днище, да сеновал за плетнём, куда девчонкой убегала от домашних скандалов и драк. Там она, бывало, спала до утра. А однажды, проснувшись, узнала, что сирота. Ночью хмельной батя с маманей, да соседкой – тёткой Лизой напились и поплыли на лодке проверять перемёт, да, видать, поссорились, пока плыли, переругались. Слово за слово… Лодка перевернулась, и они утонули.

Викторию забрала к себе на житье бабка Нюра, материна мать. Жила она в станице Кривянской. К внучке относилась жалостливо, но требовала дисциплины. Бывало, и ремнём хлестала за непослушание и излишние фантазии.

Напротив них  стоял большой дом под красной черепицей, в котором и жила целительнице Матрёна. В будние дни с утра у его ворот здесь всегда  толпился народ.

С ранних лет Вика наблюдала, как люди отдавали последнее, чтобы только спасти себя или близких от хвори… То благоговение и трепет перед волшебницей – бабкой Матрёной она запомнила на всю жизнь. Часто бегала к ней. Сядет в сторонке и слушает, боясь пошелохнуться. И, странное дело, бабка её видела и не прогоняла. Сидишь, и сиди! Смотришь, и смотри! Только не мешай!

Сутулая,  морщинистая, она казалась Вике необыкновенно красивой, любое её слово воспринимала, как голос свыше. Иногда бабка по непонятной причине злилась на кого-то и выталкивала его, чуть ли не в шею, сопровождая изгоняемого бранью. И ожидавшие помощи страждущие готовы были разорвать в клочья того, кто вызвал неудовольствие бабки Матрёны. Она ведь могла и беду на него накликать, и порчу наслать, – тогда пиши пропало! Можешь после этого сразу ложиться в гроб – ничто тебя уже больше не спасёт.

Матрёна брала и деньгами и подношения – всего помногу. Но в некоторых случаях не брала ничего. И случаи эти были труднообъяснимы для посторонних наблюдателей. Многое из того, что ей подносилось, она потом раздавала.

Всех посетителей называла исключительно на «ты».

– Что-то, как я посмотрю, у тебя мысли в голове чёрные… Это не хорошо… Нет, не хорошо!  Вот что, милок: сначала разберись со своими мыслями, а потом ко мне и приходи. В церковь сходи, что ли. Чистые должны быть мысли у человека! Добрые…

Могла пошептать что-то, а потом  заявить:

– Ничего не бойся, милок! Завтра же всё пройдёт и начнёт заживать.

А иногда отказывала сразу:

– Это не по моей части. Иди к врачам, пусть они тебя и лечат!.. Ко мне нужно было год назад прийти…

Однажды из соседнего района заявился какой-то бандит – небритый, толстый и наглый. Приехал на чёрной «Волге»  с телохранителями. Глаза тяжёлые – словно налитые свинцом. На бабку Матрёну смотрел, почти не скрывая брезгливости.

– Лечи, бабка! – рявкнул он, кинув пачку денег на стол.– Получишь ещё столько, если твоё колдовство поможет.

– Не нужны мне твои деньги, – спокойно сказала Матрёна. – Отнеси в детский дом. Купи одёжу детям или там чего поесть.

– Бабка, не крути голову! Ты соображаешь, сколько тут? До детдомов мне твоих! Начхать мне на них и растереть! Лечи, говорю! Моё дело – платить. А ты эту капусту хошь в печке сожги. Деньги получила?! И не малые. Лечи!

– Вот, что, милок! Катился бы ты, куда подальше вместе со своей капустой!

Наглый тип зарычал от злости. Хотел было разгром устроить, но испугался. Слышал, что колдунья может и порчу на него наслать. Встал и молча вышел из комнаты.

Бандюга уехал, а через неделю заявились его дружки и умоляли спасти их пахана.

– Что он там у вас – совсем уже кончается? – проскрипела бабка.

Дружки хмуро молчали.

И тут баба Матрёна неожиданно для Виктории смилостивилась.

–  Поехали! Только и назад привезёте! Я с помощницей еду…

– Да, хоть с кем хочешь! О чём речь! А где твоя помощница?

– Так вот же она!

Бабка Матрёна показала на Викторию, тихо стоявшую в сторонке.

– Она – помощница? Ну, ты даёшь, бабка! Серый сказал, что ещё и бабок отвалит!

Бабка Матрёна ничего не ответила.

– Долго ехать-то?

– Да, минут двадцать…

– Ладно уж, поехали…

Когда приехали на место, посмотрела на несостоявшегося клиента, покачала головой и спросила:

– Деньги-то в детский дом отнёс? Не свои, ведь… награбленные… Чего жалеешь-то? Говорила тебе: в детский дом неси. Детишкам бы чего купил, вот бы им радости было!

Больной прошептал одними губами:

– Христом-Богом клянусь! Отнесу!

Баба Матрёна махнула рукой и проскрипела:

– Ладно уж, живи! Бог с тобой!

Прошла сквозь почтительно расступившуюся охрану.

– А теперь домой везите! Меня люди ждут!

Кто-то спросил подобострастным шёпотом:

– И это всё? Ты ж, бабка, ничего не делала!

– Всё, что нужно, сделала. Посмотрела, и довольно с него!

– Во, даёт! И за то, что только посмотрела, столько Серый тебе отвалил? Ну, чудеса! А жить-то будет?

– Будет, будет! Ещё лет десять проживёт! – Садясь в машину, добавила.– Через десять лет помрёт. Сердце схватит и помрёт!

С этими словами уехала, так и не взяв денег, хотя ей их и пытались запихнуть в карман.

– Я сказала, в детский дом!

Велика, ох, велика была сила бабки Матрёны!

Виктории тоже хотелось вот так же: взмахнуть небрежно рукой и порчу наслать, а взмахнуть в другой раз – и оживить умирающего.

Забегая вперёд, скажем, что она научилась многому, что умела бабка Матрёна. Хотя и отличалась от неё существенно: та иной раз и выставляла за дверь или даже ругала кого-то, но если уж она это и делала, то не по капризу, а по какому-то глубокому внутреннему убеждению. Виктория же могла сотворить какое-нибудь самое настоящее безобразие просто так – потехи ради. Наслаждалась властью над людьми, завидовала бабке Матрёне, её богатству.

С бабкой ей удалось подружиться. Хотя не так просто было войти к ней в доверие и стать ученицей. Мало ли кто чего хотел! Баба Матрёна сама знала, кто ей нужен, а кто нет. Она была проницательной старушкой, но девочка с рыжими волосами, бронзовой кожей и с неподвижными большими зелёными глазами ей нравилась. Девочка приходила к ней едва ли не каждый день, молча садилась в уголок, наблюдала, а бабка не гнала прочь, почему-то терпела. Другим не позволяла, а эту угощала ещё всякими вкусностями. Знала: сиротой живёт в соседнем доме.

Как-то раз перед повзрослевшей уже Викторией бабка Матрёна поставила тарелку с пирожными:

– Угощайся, милая! Свежие!

– Да я не за этим пришла, бабушка! – сказала девочка, глядя на неё не по-детски пристальным взглядом.

– Знаю, всё знаю, милая. И зачем ты пришла, знаю. А, коли угощаю, грех отказываться. Кушай на здоровье.

Виктория, стараясь не прихлёбывать, пила вкусный индийский чай. Откусывала кусочек за кусочком пирожное.

– Ты ешь, ешь. У меня всего много. Вкусно, правда?

– Очень, –  кивнула в ответ Виктория.

Вкусными показались только первые два пирожных. Третье она ела уже безо всякого удовольствия. Подумала: «Мне фигуру надо беречь и не обжираться пирожными».

Матрёна, глядя на то, как уплетает сладости Виктория, сказала:

– Мне бы такое кто в детстве дал, вот бы удивилась! Да никто не давал. Бывали времена, когда кусок чёрного хлеба казался вкуснее, чем эти пирожные.

Она сидела за столом, подперев голову руками, и ласково смотрела на девочку. Но как бы и не смотрела вовсе, а так – пронизывала даль своим взором и словно видела там что-то такое, что другим увидеть не дано.

– Я ведь тебя давно заприметила.

Виктория при этих словах мысленно затаилась, но виду не подала.

– То, что ты видишь у меня, милая, это дар божий, и его беречь надо. Передаётся такое только по женской линии, – от матери к дочери. Или бывает так, что от бабки к внучке, минуя одно поколение. Или даже два! Бывает и такое, что передаётся не по прямой линии, а как бы по косвенной – к племяннице, например… А у меня нет дочери. Сыновья есть, но живут не со мной, а у них уже свои сыновья подросли. Нет у меня в роду таких, кому бы я могла передать своё умение. Я ведь сразу вижу по человеку – есть у него такие способности или нет. Бывает, что и есть, а человек плохой. Или дурак совсем. А зачем плохому человеку силу давать? Много чего он с нею сможет натворить…

Виктория молчала.

– Вот то-то и оно, – сказала Матрёна. – А ты мне сразу понравилась! Ты красивая, а красивые не могут быть злыми.

Виктория отложила в сторону ложечку и тихо сказала:

– Я хочу научиться.

– Научишься, милая! У меня всему научишься! Ты заходи почаще, а я тебя между делом и научу, что сама умею.

И научила!

Одним из непременных занятий бабки Матрёны были прогулки по окрестностям. Собирали разные травы, выкапывали коренья. Бабка подробно рассказывала, как готовить из них настои или отвары, в каких случаях что нужно применять. Сбор трав и кореньев можно было проводить лишь в определённые дни, сообразуясь с фазами луны.

Бабка Матрёна научила Викторию толковать сны. Научила видеть сны наяву, когда и не спишь вовсе.

– Для этого нужно быть одному. Посторонние своими мыслями отгонят то, что могло бы к тебе прийти, и ты так ничего и не увидишь.

– А, если на кладбище, где люди мёртвые лежат? Там тоже нельзя делать такое?

– На кладбище – можно. Но не советую. Там тебе может такое явиться, что и сама рада не будешь. Такое надо делать только дома или на природе – там, где никого нету. Природа, запомни, – она тоже живая. Она всё видит и слышит. Она может помочь тебе увидеть такой сон наяву, а может и не помочь – это уж как тебе повезёт. Поэтому с природой лучше дружи. Не обижай её никогда. А тогда и она тебе, глядишь, тоже поможет.

Виктория видела: если бабка хочет сорвать цветок, травинку или сломать веточку на дереве, – непременно что-то пошепчет, обращаясь к растению, или к каким-то силам.

Показывала бабка Матрёна ей «плохие» и «хорошие» места. На одних можно строить дома и жить в них, на других – нельзя… Научила Викторию гадать по руке. А ещё…

Были у Виктории и другие учителя. Бабка Матрёна в самом деле была вовсе не всесильна и многого не понимала. Очень скоро девочка освоила её секреты. Старушка же чувствовала, что вся её  проницательность разбивается об эти два зелёных непроницаемых диска, которые смотрели на неё восторженно и одновременно неподвижно. Чего-то не разглядела в этих кругляшках старая бабка – видно, зрение подвело. Но злого умысла у неё не было – это совершенно точно.

В школе Вика училась неважно. Ей не давались точные науки. Впрочем, она и не переживала. В шестом классе познала любовь и предательство. Кто бы мог подумать, что мальчик, которому она так верила, стал вдруг, без всяких причин, ухаживать за её подружкой, Олькой Лунёвой. Она всю ненависть и направила не на предателя-мальчика, а на бывшую подружку. Однажды ухитрилась, и забрала её тетрадь с контрольной работой. Олька получила пару, а Вика испытала радость отмщения. Тогда она зачитывалась романом Дюма «Граф Монте-Кристо» и понимала, какие чувства он должен был испытывать, когда мстил врагам.

Были у Виктории и другие приключения. Она стала циничной и  никого к себе в душу не подпускала. А потом… Ох, и многим парням она вскружила головы! Ради потехи, отбивала их у девчонок. Ей нравились взрослые мужчины, которые были старше её лет на десять, а то и на пятнадцать. Она совершенно спокойно выполняла все их прихоти и желания, взамен требуя небольшой услуги. Её забавляло то, что её каприз исполнялся, что глупость воспринималась как нечто остроумное или неповторимое. Она поняла: красота и молодость – ценный товар, и за него можно требовать всё, что пожелаешь.

Ей нравилось поговорить с умным человеком «на равных», узнать что-то такое, чего не знала. А тем было лестно, что юная красавица с обожанием слушает их мудрые мысли о жизни, о политике… И они просвещали её.

В восьмом классе она соблазнила учителя математики, так как была не в ладах с точными науками. За те удовольствия, которые она ему доставляла, получила свою троечку и поступила в Новочеркасское медицинское училище.

В училище ничем от других студентов не отличалась. Зубрила латынь, анатомию… Рядом, чуть выше, возвышался Новочеркасский собор, куда Виктория часто ходила. Нельзя сказать, что она верила в Бога и старалась соблюдать христианские заповеди. Ходила сюда, потому что здесь по-настоящему чувствовала себя дома. Здесь успокаивала свои безудержные страсти, обдумывала дальнейшие шаги. Она никогда ни о чём не жалела, не каялась, но при этом ничего никому не прощала.

Если бабка Матрёна занималась целительством, движимая желанием помочь людям, то Виктория в этом видела лишь средство для достижения цели. А цели у неё были не маленькие!

Окончив медицинское училище, Виктория могла работать медсестрой. Но жить на нищенскую зарплату и беспрекословно подчиняться всем, кто выше по должности она не хотела. Занялась изготовлением и продажей средств для похудения и увеличения половой потенции. Настойки делала из трав и кореньев. Уроки бабки Матрёны не прошли даром.

Однако суровые законы дикого рынка потребовали от Виктории, чтобы она делилась частью прибыли. Ей нужен был покровитель. Но где его было найти? Бандюганы, наведывающиеся к ней и требующие долю, её не устраивали. Других же предложений не поступало.

И вот назначенный судьбою час грянул, случилось неизбежное: она была привлечена к уголовной ответственности, где и познакомилась со старшим следователем прокуратуры.

Тот по простоте душевной полагал, что умнее всех, а перед ним обыкновенная мошенница, и потому оказался совершенно беззащитен перед её чарами. Виктория отдалась ему прямо в кабинете. Их дальнейшие отношения были чем-то средним между дружбой и взаимовыгодным сотрудничеством. Встречи были торопливыми и скорее физиологическими, нежели любовными. Тогда же Виктория поразила его тем, что готова выполнить любую просьбу – в том числе и агентурного характера. Она встречалась по его заданию с нужными людьми, с лёгкостью охмуряла их, обеспечивая покровителю успех и продвижение по служебной лестнице. Он понял: Виктория при желании способна воздействовать на человека так, как того захочет. Втайне он побаивался её, но виду не подавал. Девушка же побаивалась циничного следователя прокуратуры. Знала, на что он способен и понимала, что собственные её  возможности  вовсе не так уж и  безграничны.

Освободив Викторию от уголовной ответственности, Грохотов стал её ангелом хранителем, хотя, правильнее сказать, дьяволом, совратившим не только её тело, но и душу. Он потребовал, чтобы Виктория отдалась его приятелю, доценту ветеринарного факультета. Когда-то тот привлекался по делу о взятке, но с крючка соскочил. Грохотову зачем-то нужен был тот доцент. Вот и подложил он своего зелёноглазого агента под него. За это тот помог ей поступить в институт.

Виктория пошла не во врачи, а в ветеринары не от хорошей жизни. Знала, что в медицинский не пройдёт, а получить высшее образование нужно.

В скором времени Виктория перешла на заочную форму обучения и стала думать о том, что пора бы заняться собственным бизнесом. Вслед за покровителем перебралась в Ростов.

Она много раз могла устроить свою семейную жизнь, но понимала: это не для неё! Деньги, власть, – вот чего хотела молодая хищница. А для утех можно взять на содержание красивого парня.

На деньги шефа был куплен дом, превратившийся вскоре в медицинский центр «За здоровье!», приобретена тёмно-синяя «Ауди», водителем был ей рекомендован Виталик Быков

– Хороший парень, – говорил своей воспитаннице Андрей Андреевич, поглаживая её ножку. Он будет тебе и телохранителем, и водителем, и офицером по поручениям. Парень прошёл все горячие точки, прекрасно владеет боевыми искусствами…

– А как на счёт искусства любви? – спросила Виктория,  озорно вглядываясь в глаза шефа. По ним никогда нельзя было разобрать, что он задумал.

– Это ты с ним выяснишь без моего участия. Я думаю, он будет полезен в нашем деле. Ты только не вздумай влюбиться! И поменьше вводи в курс, чем будешь заниматься.

– А чем я буду заниматься? – весело спросила Виктория, расстёгивая шефу гульфик.

– Тем же самым: дурить за деньги падких до чудес богатых идиотов. Делимся пятьдесят на пятьдесят…

– Ого!

– А ты как думала?! Думаешь, мало стоили эти хоромы, обстановка, мебель, машина…

– Да я так… Мне всего этого не нужно! Я и так всецело вам принадлежу.

– Принадлежишь? Вот мы сейчас и посмотрим!..



Её телохранитель очень скоро  потерял голову от любви к Виктории. Огромного роста и атлетического телосложения, он не мог длительно размышлять над чем-то. Все проблемы решал ударом ребра ладони, которой с лёгкостью ломал кирпичи и дюймовые доски. При этом был добродушным и уравновешенным, немногословным и исполнительным. То есть, полностью подходил для той роли, которая ему была предназначена.

Пока в здании проводился ремонт, Виктория вместе с Виталиком поехала в Сочи на отдых. Лежали на пляже, плескались в тёплом море, ходили в горы, вскарабкивались на скалы, переправлялись через горные ручьи с помощью натянутых канатов. Виктории было приятно чувствовать рядом настоящего мужчину, готового выполнить любой её каприз.

В районе Красной Поляны они сфотографировались на память возле красивого дерева, стоявшего на краю пропасти. И тогда Виктория сказала:

– Здесь так красиво. Как бы мне хотелось ещё раз сюда вернуться!

– Вернёмся, – сказал Виталик. – Какие проблемы?

– Вряд ли мы сможем найти это место, – задумчиво сказала Виктория. – Посмотри, сколько ещё других деревьев здесь растёт над пропастью… А давай-ка мы это дерево как-нибудь пометим, чтобы потом узнать?

Идея понравилась Виталику, и он с радостью согласился:

– Ну, конечно! А что для этого нужно сделать?

– Нужно что-нибудь привязать на какую-нибудь из веток. Но так привязать, чтобы не развязалось, ветер не унёс и чтобы никто не смог отвязать.

– Так и сделаю! Что ты хочешь, чтобы я привязал?

Виктория, ни слова не говоря, стала раздеваться. Она сняла с себя два последних предмета и вручила их Виталику, сказав:

– Пока буду одеваться, залезь на дерево и привяжи вот на ту ветку!

Дух перехватило при взгляде на ту ветку, но Виталик снял с себя кроссовки, зажал в зубах предметы женского туалета, и, обхватывая ствол руками и ногами, полез наверх. Внизу на страшной глубине грохотал горный ручей, а Виталик всё лез и лез. Ветка, хоть и была толстая и крепкая, но прогибалась под его тяжестью.

Снизу раздалась команда:

– Ну, хватит, хватит! А то ещё расшибёшься! Вот на этом самом месте и привязывай.

Виталик принялся за работу. Для этого ему пришлось обхватить руками ветку – так, чтобы руки и за ветку держались, и были свободны для вынимания изо рта двух зажатых в них предметов женского туалета.

– Покрепче! Намертво завязывай! Намертво! Чтобы никто развязать не смог!

Виталик завязывал намертво. Ему не было страшно. Он был счастлив.

Вот тогда Виктория и поняла, что из этого парня можно вить верёвки и держать при себе.

В Ростове специалисты международного класса образовывали Ассоциацию экстрасенсов и подтвердили, что Виктория Александровна Арзамасцева обладает божественным даром. По непонятным причинам,  пренебрегая своими финансовыми интересами, с удивительным единодушием  стали рекомендовать её  своим пациентам. Так началось стремительное восхождение Виктории. Она, конечно, понимала, что и здесь не обошлось без участия её покровителя.

К чести Виталика надо сказать, что вся эта роскошь была ему глубоко безразлична. Он смотрел на свою повелительницу изумлённым взором и видел в ней то сказочную фею, то – волшебницу, для которой нет ничего невозможного.

Она и его преобразила, одела в элегантный костюм, купила швейцарские часы, шикарные туфли...

– Да мне это и не нужно, – говорил Виталик, – и не удобно как-то.

– Это нужно мне! – возражала Виктория. – Мужчина, который находится рядом со мной, должен быть великолепен. И не возражай!

Она закрывала ему рот ладонью, и он замолкал, хотя ощущение неловкости всё-таки оставалось. Виталику была противна роль  альфонса, и он старался свою сладкую жизнь отрабатывать…

Виктории же всячески подчёркивала, что она – простая женщина, такая как все. Ничего особенного. Ну и что, если мне нравятся красивые наряды? Я зарабатываю и покупаю их!

Ох, не так-то уж и проста была эта её простота!

Часто Виктория удивляла окружающих, откровенно издевалась над простофилями. Любила ходить на Центральный рынок, расположенный неподалёку, и там, делая покупки, обманывать продавцов! И получала удовольствие от своего могущества над людишками.

– Слушай, Вика, – говорил ей Виталик. – Но ведь так нельзя. Некрасиво это как-то!

– Ой, да что ты понимаешь в красоте! – отмахивалась она, смеясь.  – Они не обеднеют, а мне тренироваться нужно. Я хоть душу отведу, посмеюсь. Работа у меня тяжёлая. А положительных эмоций мало!

Виталик смотрел в её грустные зелёные глаза, и у него пропадала всякая охота спорить. Перед ним была великолепная женщина, которая имела над ним огромную власть.

В кабинетах медицинского центра были расставлены скрытые видеокамеры, и по ним Виктория наблюдала за происходящим. Сотрудники, как правило, молодые красивые девушки, трепетали при виде хозяйки. Они были уверены в том, что им посчастливилось работать у необыкновенной целительницы, у святой женщины, о которой ходят легенды. Верили, что Виктория Александровна, действительно, обладает каким-то даром, и если бы сказали им, что она оживила мёртвого, поверили бы и этому.

– Она – небожительница, святая женщина, – говорили экзальтированные пациентка. – Ей подвластно всё!  И при этом, какая она простая… Как любит животных!

Виктория знала об этих разговорах и только улыбалась. Давно известно, что гипнотическое воздействие начинается задолго до непосредственного общения гипнотизёра с пациентом. Гипнотизирует обстановка, полумрак, тихий спокойный музыкальный фон, эти восторженные взгляды и многозначительные восклицания.

Нередко  Виктория делала и добрые дела. Но всегда старалась, чтобы о них узнали. Сама же многозначительно молчала.


Через несколько лет слава о медицинском центре разнеслась не только по городу. О нём знали уже и во всём Южном федеральном округе, да и в обеих столицах России говорили о чудесах, которые совершаются в старинном особняке на одной из центральных улиц Ростова.

Вот тогда и возникла у дуэта Грохотов – Арзамасцева идея выпускать пищевые витаминизированные добавки и распространять их в лечебных учреждениях города. Именно для этого был арендован небольшой домик в Батайске, где за высоким забором день и ночь трудились приехавшие из Украины, других бывших республик бесправные люди. Они и жили там же. Выходить за пределы предприятия им строго настрого запрещалось до окончания контракта. Люди вынуждены были соглашаться на столь необычные условия, потому что платили здесь очень даже не плохо.

Чтобы расширить сферу своего влияния, сделать себя совсем уж недосягаемыми, и был разработан сладкой парочкой план компрометации одного из влиятельнейших главных врачей. Судьба «неприкасаемого» была предрешена – он должен был стать послушным исполнителем их задумок.

15.

Существование таких людей, как Виктория, совершенно невозможно вне схемы. Это должна быть строго расчерченная система с линиями, исходящими из единого центра, со всякими стрелками, указывающими куда и откуда ведёт то или иное влияние. Разумеется, Виктория жила внутри схемы и занимала в ней определённое место. Ассоциация экстрасенсов – это было ещё далеко не всё. Существовал намного более сложный «чертёж», куда она была вписана, но его рисунок был известен лишь очень немногим посвящённым.

Поскольку Виктория Арзамасцева была для большинства простых и не очень простых граждан чем-то почти что недосягаемым, то для того, чтобы попасть к ней на приём нужно было иметь не только деньги, записаться по телефону, но и ждать приходилось иногда много дней, а иногда – недель или даже месяц.

Когда ей доложили, что к ней записалась некая Вера Сергеевна, она даже глазом не моргнула. «Вера Сергеевна – ну и что дальше? Пусть ждёт, когда подойдёт её очередь».

Пояснили: Вера Сергеевна Грохотова.

Виктория вся собралась. Подумала: «Если она пришла сама, и босс её не предупредил, значит это самодеятельность. Клиент такого уровня не записывается на приём, а вызывает к себе на дом. В любое время суток. Бесплатно.

Возникал вопрос: а почему она записалась на общих основаниях? Может, не хотела привлекать внимания? Допустим, но ведь могла и позвонить и сказать: приезжай, на месте разберёмся, какие у меня проблемы. И Виктория как миленькая бы примчалась… на пузе бы приползла! На брюхе! Правда, если бы муж  Грохотой попросил за жену. А если нет?.. Если  этот приход – чистой воды «самостоятельность»? Вот как разворачиваются события…

Неожиданный приход Веры Сергеевны был для Виктории подарком судьбы. Грех было бы им не воспользоваться. Она решила никак не показывать, что знакома с её мужем. Надо принять, очаровать, потрясти воображение, наговорить кучу благообразных глупостей… Предложить  дополнительные услуги: сауну, специальный массаж, амулеты, снадобья…

А, может, позвонить шефу? Интересно, как он отнесётся к приходу супруги в её центр?

Виктория сняла трубку и всё ещё раздумывала: звонить или не звонить? А, может, он её проверяет? Нет, вряд ли для проверки будет привлекать супругу.

Она напряжённо думала. Потом решительно положила трубку.

Передала медсестре, подобрав для такого случая воркующее-нежную тональность голоса: пригласите Веру Сергеевну.

Стоило Вере Сергеевне войти, как Виктория всё поняла. Перед ней хроническая алкоголичка. Хорошо, если не принимает наркотики. Нервная система истощена. Повышенная самооценка, страдает из-за того, что ушла молодость, красота. Это и есть причина того, что дамочка стала прикладываться к рюмочке…

В кабинете у Виктории было всё для того, чтобы воздействовать на психику вошедшего. Тяжёлые плюшевые шторы были приспущены. На потолке висел шар с наклеенными на нём осколками зеркал. Он медленно крутился, отражая лучи, направленные на него от зеркальца, установленного на окне у приоткрытой шторы. В стороне на большой спиртовке стояла колба, в которой кипела розовая жидкость. На столике блестели непонятной формы и предназначения инструменты, а на стенах висели страшные маски, амулеты, колокольчики…

– Садитесь, пожалуйста, в кресло. Вам будет удобно…

Вера Сергеевна с любопытством разглядывала кабинет целительницы, о которой ходят по городу легенды.

– Спасибо… Вы знаете, я долго не решалась к вам прийти…

– И напрасно. Ваша нервная система истощена. Внутреннее напряжение, хронический стресс, неудовлетворённость жизнью привели вас к пагубной страсти. Это может кончиться трагически. Чем раньше вы начнёте лечение, тем реальнее достичь положительного результата.

Вера Сергеевна – женщина лет сорока с небольшим. А под глазами уже мешки, на лице – морщины. Не рано ли?  Тусклые неухоженные волосы. Но при этом на шее дорогое колье…

– Вы актриса… – Виктория пристально вглядывалась в её расширенные зрачки, стараясь уловить реакцию. – Неприятности в театре… Не дают роль, которую вы бы хотели сыграть?

Вера Сергеевна вся сжалась. Откуда она всё про меня знает? Да она же не просто гадалка. Ясновидящая. Я перед ней, как голая. Боже, это же ужасно Она и про Сергея, наверно, знает, и про Юрку… Что же делать?

– Вам не нужно тревожиться. Всё, что происходит в этом кабинете, остаётся здесь навечно. Никто никогда ничего не узнает. Но только полная откровенность позволит мне вам помочь.

– Я и не думаю ничего скрывать…

Вера Сергеевна едва держится. Но здесь в этом кабинете нет зрителей, так что истерики не будет.

– Вы угадали, я, действительно, актриса.

– Уважаемая Вера Сергеевна! Я не гадаю. Всё, что говорю, читаю в ваших глазах. Могу многое вам рассказать… Но, что привело вас ко мне? Чем могу вам помочь?

– Я не знаю… вообще, не уверена, что мне можно помочь…

– Для начала мы проведём один ритуал, который должен будет способствовать достижению нашей цели… – она осторожно подсыпала в дымящуюся колбу серого порошка…

– Что от меня требуется? – спросила Вера Сергеевна.

– Пока – ничего особенного, – ответила Виктория. – Попытайтесь сосредоточить свои мысли на поставленной задаче. Важнее этого сейчас ничего нет.

Вера Сергеевна усиленно собиралась с мыслями.

– Да у вас много проблем! – воскликнула целительница, словно вдруг прочла их в раскрытой книге. – И в театре, и дома… Муж изменяет… Так?

– Да…

– Вы страдаете, но бессильны что-то изменить… Так?

– Да, так…

– А жизнь уходи…  проходит мимо вас.

Потом Виктория взяла в руки колбу и стала её встряхивать, перемешивая жидкость в ней. В комнате был полумрак, и отблески огненных язычков горелки падали на лицо Виктории, озаряя его снизу.

Внезапно она решительно поставила колбу на огонь и досадливо поморщилась. Повернувшись к Вере Сергеевне, сказала:

– Нет, не то! Зачем вам это всё! Ведь существуют же намного более простые и действенные методы.

Вера Сергеевна, как бы очнулась, пожала плечами:

– Не знаю… Вам решать, – пробормотала она растерянно. – Мне рассказывала одна знакомая, что вы – волшебница! Умеете делать такие вещи: приворот, отворот… Моей знакомой актрисе  вы вернули жениха!  Она просила не называть её имени…

– Да и не надо ничего называть! Я и без того знаю её имя! Впрочем, неважно! Для меня это обычная работа.

– Но что же мне делать в моём случае?

– Что делать? А мы используем воздействие из параллельных миров! Мне кажется, вам именно это и нужно!

– Вам видней, – пробормотала Вера Сергеевна. – Вам и решать…

– Нет, это вам решать, а не мне! Быть вам счастливой или не быть! Только вы сами и сможете разрешить эту проблему.

Виктория пристально посмотрела своими немигающими зелёными глазами на Веру Сергеевну и, досадливо поморщившись, решительно отодвинула колбу в сторону.

Она подвинула кресло таким образом, что теперь они сидели друг напротив друга.

– Послушайте, дорогая! Ваш муж регулярно изменяет вам, так?

– Он просто не живёт со мной, – тихо сказала Вера Сергеевна.

– Когда у вас был в последний раз секс с ним?

– Даже и не помню. Не в этом году – это точно.

– А теперь нескромный вопрос: был ли у вас секс с кем-нибудь другим?

– Нет, конечно! У меня и способностей таких нет, кого-то на стороне себе искать, да и мыслей таких – тоже никогда не было.

Виктория проницательно взглянула на Веру Сергеевну и строго проговорила:

– Милая, здесь нужно говорить правду и только правду. То, что здесь произносится, здесь же и умирает! Впрочем, вы сами себя лишаете счастья! Жизнь даётся нам один раз, а вы так ею небрежно распоряжаетесь.

– Но что же я должна делать?

– То же, что и ваш супруг!

Вера Сергеевна опустила голову и молчала. Потом, взглянув на эту огненную молодую красавицу со смуглым лицом, тихо проговорила:

– Если он узнает, он меня просто пристрелит! Развестись можно было бы, но это такой сложный процесс… А Юлька?! Я совсем забываю о дочери!

– При чём здесь дочь! Почему у вас до сих пор никого нет?!

– Вы знаете, – решилась Вера Сергеевна, – я пробовала.  Когда с мужем мне стало плохо… когда он стал спать в кабинете, я сошлась с одним актёром… Он холост, весь в творчестве… Но через какое-то время его потянуло на молоденькую…

– А вы что? – заинтересованно спросила Виктория.

– Что я?  Ко мне приставал водитель директора… Вот бугай, я вам скажу!.. Мужик! Только с ним не интересно! Мне нужно обхождение, интеллигентный разговор… А он, кроме как: ложись да раздвинь ноги – и слов, по-моему, не знает!

– И теперь вы одна?

– Одна!

– Хорошо, давайте не форсировать события. Сначала расслабимся, успокоимся, а потом вместе будем разбираться в ваших проблемах. А теперь прилягте на этот диван… Расстегните всё, что стесняет вас.  Можете под голову положить на подушечку. Так удобно?

– Да… Но я могу и сидя все рассказать…

– Не торопитесь… Лежать удобнее. А теперь посмотрите на зеркальный шарик, висящий над головой… Вы всё время будете меня слышать. Мы будем с вами беседовать… Смотрите на шарик, и всё вокруг станет темнеть. Постепенно веки наполнятся свинцовой тяжестью… Не сопротивляйтесь расслаблению. Приятное тепло разольётся по вашему телу и вы почувствуете, как оно станет тяжёлым тяжёлым. Голова вдавится в подушку. Веки закроются, и вы будете просто лежать с закрытыми глазами, и слушать меня…



После первого же сеанса Вера Сергеевна почувствовала себя лучше. Ушли тревога, страхи. Она смотрела на Викторию, как на кудесницу.

– Вы знаете, – сказала она, улыбаясь, – я не верила, когда мне рассказала о вас подруга. Она тоже актриса и старая ваша клиентка.

– Обычное дело… Но должна вам сказать, уважаемая Вера Сергеевна, что у вас проблема непростая. Вам нужно пройти полный курс…

– Я обязательно его пройду. Материальных проблем у меня нет.

«Ещё бы, – подумала Виктория. – Я же и буду оплачивать твоё лечение». Вслух тихо произнесла:

– Вам это ничего не будет стоить, уважаемая Вера Сергеевна. И те деньги, которые вы оплатили сегодня, вам вернут.

– Почему? – встревожилась пациентка. – Вы от меня отказываетесь?

– Ни в коем случае! Но есть пациенты, которые мне интересны. У вас необычный случай, и я сама заинтересована в вашем лечении. Не возражайте! Ваше лечение будет проводиться  бесплатно. Мне кажется, что о том, что вы проходите курс лечения, необязательно должны знать ваши друзья…

– И мужу нельзя говорить?

– Не уверена, что это стоит делать. Вы же не говорили ему об актере Сергее Ведерникове, о водителе Юрие Соколове… У женщин всегда могут быть свои маленькие тайны…

«Боже мой, – снова запаниковала Вера Сергеевна. – Она всё знает! Вот попала!».

Вера Сергеевна жалко улыбнулась.

– Конечно… Если муж узнает, он меня убьёт! Вы не знаете его! Он – зверь… страшный человек…

– Если вы ему сами не расскажете, он ничего не узнает… Итак, я жду вас завтра в это же время… Только, пожалуйста, с этого дня вы не употребляете алкоголя…

– Но я… но я совершенно без сил… Мне нужна стимуляция…

– Вы не употребляете алкоголя! – настойчиво и твёрдо повторила Виктория. – Договорились?

Она проводила пациентку до дверей.



Вера Сергеевна Грохотова, в девичестве Сальникова, детство своё провела в столице донского казачества славном городе Новочеркасске. Отец её в те благословенные времена работал директором крупного торга и умел жить с начальством.

После окончания школы связи папочки позволили ей поступить на работу в театр. Девушка оказалась способной, и вскоре ей стали давать небольшие роли.

Однажды после спектакля к ней подошёл молодой человек и преподнёс букет белых роз, сказал, что покорён её игрой на сцене, что она вторая  Вера Комиссаржевская.  Его ухаживание продолжались до тех пор, пока… Вера не забеременела. Была пышная свадьба, и папочка на радостях подарил молодым двухэтажный особняк и машину в придачу. К тому же, чтобы было на что жить, открыл небольшую фирму  на имя зятя. Но счастье было недолгим. Когда Вера лежала в родильном доме на сохранении, ближайший друг мужа свёл его с девицами лёгкого поведения и предоставил свою квартиру. А потом фотографии его проказ показал Вере. Бурное объяснение закончилось тем, что Вера потребовала развода, а муж стал грозить длительными судебными разбирательствами, настаивая на разделе имущества.

Папа не на шутку встревожился. В то самое время он баллотировался в депутаты областного Совета, перед ним открывались заманчивые перспективы, и он никак не мог допустить скандала. Всё решили миром: грешный муж получил в собственность бизнес и машину. В те времена собственная фирма была не частым явлением и приносила скромные доходы. Кроме того, папочка отсчитал этому проходимцу кругленькую сумму за часть дома, который он когда-то подарил дочери.

Переживания, скандалы привели к тому, что у Веры Сергеевны случились преждевременные роды, и жизнь шестимесячного малыша спасти не удалось.

Прошёл почти год, когда Вера Сергеевна познакомилась с молодым следователем прокуратуры. Стройный светловолосый, с бесцветными, словно выжженными солнцем глазами, он был весел и беззаботен. Его не очень интересовало материальное положение невесты, скорее – положение папочки, к тому времени – депутата областного Совета. Общительный и пронырливый, Сергей Викторович Сальников легко вошёл в обойму областной элиты, часто бывал в гостях у самых высоких начальников и вскоре решил вопрос о переводе в Ростов, где очень нуждались в таких энергичных и умных людях.

Андрей Андреевич Грохотов, так звали следователя прокуратуры, будучи прекрасно осведомлённым о непростой истории Веры, твёрдо решил связать с ней судьбу.  Свадьба была скромной...

В 1989 году папочка-депутат помог молодым переехать в Ростов, где Веру взяли в драматический театр, а зятя – следователем городской прокуратуры. На деньги папочки они купили кооперативную квартиру. Через три года у них родилась Юлька, и счастью деда не было предела. Жизнь покатила, понеслась. Но вскоре рухнул и распался Советский Союз, а с ним и лишился своего тёплого местечка папаша Веры Сергеевны. Он пытался найти себе применение, но вдруг оказалось, что те, кто ещё вчера были всемогущими вершителями судеб, сегодня власть потеряли. В короткое время Сергей Викторович превратился в брюзжащего, никому не нужного  старика.

– Да, пусть я грешник, – говорил он зятю, – думаешь, не вижу, как медленно разрушаются всё, за что многие наши люди головы положили?! Идиоты! Кричат о демократии! Им свободы захотелось, рыночных отношений! Хрена они получат, олухи. В нашей матушке-России не может быть никакой демократии! Народ не дорос! Для демократии должен быть не такой уровень культуры! У нас может быть только диктатура! Сильная власть: царь, Сталин, компартия – всё равно. Без этого просрём Россию!

– Зачем же так? – пробовал возражать Андрей Андреевич. – Это несправедливо! Я помню, как в школе  меня разносили на комсомольском собрании за мой якобы антисоветизм?!

– А теперь разворот  на 180 градусов! Забыть всё хорошее, что дала тебе Советская власть, – это справедливо? Ты же считаешь себя умным человеком! А умные обязаны делать правильные выводы при минимуме исходных данных.

Сергей Викторович не любил высокопарных слов. Он был практиком, но здесь не мог удержаться.

– Вот я и делаю выводы! – твёрдо сказал Андрей Андреевич. – Только обидно, что позволил себя обманывать, защищал ложные убеждения. Мы заслуживаем лучшей жизни! Шире раскройте глаза, и тогда вы увидите, что страна становится другой. Медленно,  но верно. Деньги начинаем ценить! Бедные не любят богатых, но испытывают к ним лишь обычную зависть, без какого бы то ни было идеологического отвращения. Ностальгия по советским временам, конечно, есть, но, как мне однажды сказал один старик: «Да, тогда мы жили хорошо, но это был кошмар».

– Кошмар, говоришь? Вот посмотри, что значит кошмар. Разве у нас рынок? Базар! Разве ты в своей прокуратуре не видишь,  сколько сейчас уголовников бродит по улицам. Дерьмо всплыло на поверхность! Люди роются в мусорниках… Город засрали. Рынки устроили на улицах…

– Зачем же так? – Андрею Андреевичу давно надоел спор, и он никак не мог его прекратить. В тот день он впервые выказал свое неудовольствие тестю, и тот был явно этим удивлён. – Вы посмотрите на Ростов! Видите только лотошников и рынки на улицах. А посмотрите, сколько сейчас строится высотных домов? Ремонтируют тротуары. Почти в каждой семье машина. Это давно уже не роскошь, а средство передвижения. Преображается город! Какие магазины! А посмотри, сколько там покупателей!

– Какие к хренам, покупатели? Люди по полгода зарплат не получают! Было такое при Советской власти? Бесплатное образование, медицинская помощь, это что тебе – не завоевание наше? Или не мы первыми в космос запустили человека… выстояли в такой войне!

– Мы, конечно, мы! Только, какой ценой?!

– Большой… Спору нет, большой, – Повторил Сергей Викторович. – Но смогли сломать шею фашизму, поставившему на колени всю Европу!

– Не мы одни боролись с фашизмом…

– Ай, брось ты говорить, чего не знаешь! Как ты не поймёшь, что самая большая проблема именно в том, что означает «власть народа». В России её никогда не было. При царях забитый народ был бесправен.

– А при советах власть народа была только на бумаге.

– А теперь она есть у народа? Не будь наивным!

– Это я понимаю…  Да и теперь её у народа нет. Вы, конечно, правы: не доросли мы пока, чтобы делать свой выбор!

– Вот и я о том же!  У нас  всегда два процента населения правили остальными девяносто восемью. Жестокость у нас всегда была нормой жизни. Таков менталитет нашего народа. А ты со своим Ельциным скоро почувствуешь, что такое власть народа. Мало не покажется. И сегодня на улицу выходить боязно…

В тот вечер каждый из них остался при своём мнении. Но во многом Сергей Викторович был прав. Отсутствие сильной власти привело к тому, что город захлестнула преступность. Убийства, грабежи, криминальные разборки были не редкостью.  Процветал рэкет, наезды, откаты, мошенничество, прикарманивание государственной собственности.

В те годы многие, очень многие сотрудники уходили из правоохранительных органов. Зарплаты были небольшими, власть их становилась всё меньшей и меньшей. Но старший следователь прокуратуры Андрей Андреевич Грохотов понимал: это не надолго. Всегда будут преступники, жулики и те, кто будет стараться избежать наказания. А значит, пахать и пахать! К тому же, набрал силу его медицинский центр и преданность и изобретательность Виктории его радовали. Он из органов и не думал уходить, наоборот, работал с утроенной энергией, что и было отмечено начальством. Вскоре Андрея Андреевича назначили  начальником следственного отдела городской прокуратуры. В политические игры старался не лезть, наблюдал со стороны битву пауков в банке.

Вера Сергеевны в театре нашла тёплый приём, была занята во многих спектаклях. Её нежная дружба с режиссёром вызывала зависть и сплетни, но Вере Сергеевне на это было наплевать. Однако когда он уехал из города, всё вдруг изменилось. Она не могла уже играть молодых легкомысленных девушек, а изменить амплуа ей не позволяла глупая женская гордость. Постепенно её всё реже и реже занимали в спектаклях. Она приходила в театр и не знала, куда себя деть. Бродила по пустым коридорам, сидела в буфете, в  сотый раз смотрела одну и ту же постановку и… шла домой. Сблизилась с актёром Сергеем Ведерниковым, который, как мог, утешал её в своей гримёрной на стареньком тапчанчике.

Сергей после любовных утех любил пофилософствовать. Курил дешёвые сигареты и говорил:

– Понимаешь, девочка! Грядёт апокалипсис. Земля истощается. Человечество поглощает больше, чем производит.

– И чем только ты голову забиваешь, Серёженька, – говорила Вера Сергеевна, водя своим тонким пальчиком по его лбу.

– Нет, ты только послушай! Ещё немного, и все ресурсы земли будут израсходованы! Человечество погибнет! И что интересно, – мы сами себя губим. – Сергей потянулся за бутылкой пива. – В горле пересохло…

– И я хочу, – кокетливо заявила Вера Сергеевна. Сергей передал ей недопитую бутылку и продолжал:

– Нет, ты только подумай! Всё вымрет! На миллионы лет на Земле замрёт жизнь…

– Правильно. Поэтому, пока она ещё не замерла, давай ею наслаждаться…

– Проблему мы не решим, даже если и нам посчастливится зачать жизнь!

– Вот за это ты мне нравишься, Серёженька! Ты сказал: если нам посчастливится! Спасибо, милый…

– Да подожди ты. Дай отдохнуть немного. Не торопись зачинать… Выпей, лучше…

Через полчаса всё повторялось снова.

– Человечество должно двигаться в сторону экосовместимой реальности… – через некоторое время продолжал философствовать Сергей.

– А это что ещё за зверь?

– Только при бережливом отношении к экологии мы сможем ещё немного протянуть…

– Серёженька, поговори со мной лучше о нашем театре… Как тебе наша Ланская? Стерва, ей таки удалось лечь под главрежа! Теперь все главные роли – её!

– Да, брось ты о нашем бардаке… надоело!  Как ты не понимаешь, ещё немного, и человечество вымрет! Но на этот раз вместо динозавров  будем мы!

Потом они подолгу засиживались в разных забегаловках, кабаках, пили вино. При этом платила всегда Вера Сергеевна. Но через некоторое время узнала, что этот кабель Ведерников, алкоголик и альфонс, крутит с Зоей Малышкиной, смазливой самочкой, недавно принятой в труппу. Гневу Веры Сергеевны не было предела. Но, что она могла сказать? Кому пожаловаться? Первый раз в жизни пошла одна в кафе, расположенное в скверике у театра и… напилась.

На её счастье (или беду) в кафе зашёл Юрка Соколов, водитель директора.  Он и отвёз пьяную Веру Сергеевну домой. Правда, сначала прямо в машине овладел ею. Потом они ещё несколько раз встречались, но Вера Сергеевна понимала, что это – начало конца.

Долго не решалась пойти в этот медицинский центр. Всякий раз находила причины. Но теперь поняла, что тянуть нельзя.

По дороге домой зашла в кафе. В субботний вечер здесь было полно народа. Жара не уходила. Она подошла к стойке и бармен, черноволосый франт с бакенбардами и усиками, налил, как обычно, рюмку коньяка и чашечку кофе.

– Как обычно, для разгона? – спросил он.

– Нет, Женечка. Это – поминки по моей девственности. Завязываю! Баста!

– Подшились, что ли? – не понял бармен.

– Подшиваюсь… Вот, отмечу это событие, и…

Ему была симпатична эта смазливая бабёнка, сорящая деньгами.

– А мне казалось, что у вас всё хоккей! Если выпивать в меру, зачем же себя лишать удовольствия? Вообще, нужно помнить, что жизнь даётся нам только одна, и её нужно прожить так, чтобы не было мучительно больно…

– А я о чём? Так, разве они поймут?

Вера Сергеевна  необычно быстро захмелела. Она выпила вторую рюмку коньяка и вопросительно посмотрела на Женечку.

– Может, хватит? Раз завязываете, то вяжите крепче!

– О чём ты бормочешь? Жизнь дала трещину, а ты даже оплакать её мне не даёшь!

– Да я что? Как скажете… Как всегда, так – как всегда!

Он на минуту отвлёкся с другим посетителем, потом взглянул на Веру Сергеевну и всё понял. Попросив напарника подменить его на полчаса, отвёл её в подсобку и уложил на диван...

В ту ночь Вера Сергеевна впервые не пришла ночевать…


16.

В воскресенье Юльку разбудил марш Мендельсона, запрограммированный в её мобильном телефоне.

– Да! – недовольно пробурчала она в трубку. – Ты, Стас? Какого чёрта? Я спать хочу!

– Кончай кемарить. У нас такие новости, – закачаешься!

Юлька промямлила сонным противным голосом:

– Ну что там ещё такое? Правду тебе говорю: спать так охота!

–Через полчаса я жду тебя. Смотаемся на дачу к Максиму. Поспала уже хватит! Так можно и всю жизнь проспать!

– Ой, да кто бы говорил! Короче: вы вчера там что-то пронюхали?

– Времени нет на болтовню! Приедем,  а там всё и расскажу!

Ещё в гараже, пока Стас готовил к поездке свой мотоцикл, Юлька спросила сонным голосом:

– А что, разве нельзя рассказать прямо здесь?

– Ты кофе успела выпить?

– Успела.

– А умылась?

– Умылась.

– Так, проснись же, наконец!

– Да что я такого спросила? Я говорю: что нельзя рассказать мне всё прямо здесь?

– Нельзя, – коротко ответил Стас, продолжая обтирать тряпкой и без того чистый корпус мотоцикла.

– А можно спросить: почему?

– Вот же зануда!

– Ой, да кто бы говорил! Кто из нас двоих б;льшая зануда!

– Ты – б;льшая! Во-первых, и у стен, как ты знаешь, есть уши, а во-вторых, там втроём всё и обсудим. И главное: там не надо будет шептаться.

– Ну, хорошо, – согласилась Юлька. – Если ты такой умный, тогда погнали!

– А я что делаю?

Стас выкатил мотоцикл за ворота. Он и Юлька надели шлемы.

– Ну, теперь держись покрепче!

Мотор взревел, и они помчались на дачу к Стасу.

Они застали Максима копающимся в саду.

– Я голодна, как не знаю кто. Пойду, приготовлю чего-нибудь.

– Так ты ж пила дома кофе! – удивился Стас.

– Так вот ничего, кроме кофе в рот и не брала. Пойдёмте, что-нибудь пожрём.

– Не…, я ел, – ответил Стас. Максим тоже из солидарности отказался.

Когда Юлька пошла на кухню, Стас тихо сказал Максиму:

– Я думаю, ей не обязательно всё знать. Папан для Юльки был идолом, на который она молилась. И в следователи потому собралась.

– Как хочешь. А по мне, даже плохая правда – всё лучше хорошей лжи. Узнать от нас – не то же, что от кого-то. Мы ей не чужие.

– Не чужие… только ей будет неприятно это слышать.

– Неприятно, кто спорит. Но это правда…

Юлька вошла на веранду с чашкой кофе и бутербродом.

– Ну, ладно: я ехала-ехала и до сих пор ничего не знаю! Я сюда что – обжираться приехала или информацию получать? Колитесь, пацаны, что вы там накопали?

Они прошли в беседку. Отсюда была хорошо видна окружавшая их садовая пустота. Вокруг никого, а они посередине. Деревья зелёные, птички поют. В этом окружающем безлюдье было для них что-то успокаивающее, убаюкивающее.

– Если бы твой батяня тогда не сидел возле кустов, то мы со Стасом ничего бы этого не узнали.

– Возле каких кустов?.. Да что вы узнали-то?

– Уж лучше бы они сидели на открытом пространстве. Тогда бы мы не смогли приблизиться к ним и не узнали бы того, что сейчас знаем.

– Да что вы там разнюхали? – забеспокоилась Юлька.

– На такой случай уже давно изобретены микрофоны направленного действия, – со знанием дела сказал Стас.

– Да о чём вы говорите? Какие микрофоны? Что вы там услышали? – Юлька начала злиться.

Максим ответил Стасу, казалось бы, совершенно не слыша слов Юльки.

– Микрофон направленного действия – хорошая штука, но его ведь ещё и надо иметь. А они – не у каждого есть. Вот и получается, что лучше уж говорить либо в укромном закрытом месте, либо на открытом пространстве, где хорошо видно, что вокруг нет никого.

Юлька поняла, что мальчишки просто посмеиваются над нею, и решила не подыгрывать им. В конце концов, сами всё рано или поздно расскажут. А не расскажут – не больно-то и хотелось!

Максим продолжал:

– А ещё мне говорили те, которые сидели, что у зэков есть такой обычай: они, чтобы их не подслушали, всё время ходят при разговоре – взад-вперёд, взад-вперёд. Если даже кто-то и услышит что-то из их разговора, то это будут лишь отдельные фрагменты, а не целая речь.

Стас, у которого было не так хорошо с чувством юмора, как у Максима, сказал:

– Ладно уж! Что мы всё дурачимся? Давай всё расскажем Юльке. Только ты, Юлька – чур, чтоб не расстраивалась.

– Да я и не думаю расстраиваться, – сказала Юлька. – Чтобы меня по-настоящему расстроить, – много нужно!

– Много и будет! – пообещал Стас, глядя мимо Юльки, – Не поверишь, она направлялась на Левбердон…

– Нет, Стас, ты что-то мычишь. Что случилось, Макс?

– Она там встречалась с твоим отцом. Из разговора мы поняли, что, во-первых, её он хорошо знает, может, крышует, а, может, и участвует в её бизнесе?

– Что за фигня! В каком бизнесе?

– В дуриловке. На этом неплохо зарабатывают и делятся пятьдесят на пятьдесят.

– Вы что, ушибленные на голову? Мой папа всю жизнь жуликов ловил… Если бы вы сказали о маман что-то такое, я бы поверила. Она у меня авантюристка… Там же у них в театре – одни только клоуны и придурки. А папа… Вы что-то перепутали!

– Ты помолчи, – настойчиво попросил Макс. – Я же не всё рассказал.

– Да на хрена мне твои сказки?! Не хочу слышать ваши сплетни…

Юлька не знала, что и думать. С одной стороны она доверяла друзьям, как себе. С другой – привыкла верить отцу. Он был для неё всегда примером честности и долга. И вдруг…

– Погоди ругаться, ты послушай!

Стас достал свой мобильный телефон и включил на полную громкость диктофонную запись. Что-то зашипело, и потом послышался едва слышный голос отца:

– И чего ты разрядилась, как елка на новогоднем празднике? Зачем лишний раз привлекать к себе внимание.

– Ой, да бросьте вы в шпионов играть. Лучше что-то выпить бы предложили девушке!

– Что скажешь?

– А что я могу сказать? Новиков клюнул. Теперь будет рекомендовать наши пищевые добавки…

–  Что дальше?

– А потом кролики уже от этих наших добавок не откажутся. Пусть пройдут хотя бы один курс…

– Ты вот что… Не переборщи! По твоей милости я уже имел счастье возиться с этой твоей покойницей…

– Да кто её будет искать?

– Неужели она кому-то была нужна в этой жизни? Кто её будет искать-то?

– Да мало ли что? И вообще: откуда она всё узнала?

– Настырная была дюже. Лезла туда, куда не надо. Сейчас бы жила себе и жила, никто ей не виноват – сама нарвалась на неприятности.

– Но вот не живёт же! Откуда она к нам сюда приехала?

– Из Мелитополя. Документы Валентин уничтожил.

– А её саму?

– Упрятал так, что теперь уж точно не найдут…



Юлька ничего не понимала. Голос в телефоне принадлежал отцу, это точно. Но о ком он говорил? Неужели, о той девушке, которую они нашли в подземелье?

Она чуть не плакала. Потом лицо её стало серьёзным и ожесточённым.

– Что там дальше-то? Включай.

– Юлька, с тобой всё в порядке?

– Всё нормально… Включай, говорю!



Когда друзья прослушали запись до конца, Юлька долго молчала, низко опустив голову. В её серых глазах блестели слёзы. Потом она посмотрела на Макса и попросила:

– Дай сигарету.

Макс, ни слова не говоря, достал пачку и подал Юльке.

Когда-то Юлька пробовала курить, но это не доставляло удовольствие, и она бросила. Ей даже было в кайф, что многие девчонки курят, а она идёт против большинства, плывёт против течения и не курит. Но сейчас очень захотелось закурить.

Она глубоко затянулась, продолжая над чем-то размышлять. Стас и Макс молчали.

– Ну и что ты обо всём этом думаешь? – спросил Стас.

– Помолчи пока, ладно? Дай собраться с мыслями, – сказала Юлька.

В наступившей тишине было слышно, как ветер играет верхушками деревьев. Где-то за забором проехала грузовая машина, а на соседней даче залаяла собака.

Юлька первая нарушила тишину.

– Ещё вчера вечером у меня был такой миленький разговорчик с ним. А сегодня… Кобель он и больше никто! Спутался с этой мымрой! – Подумав, сама же и добавила: – Хотя, это ещё большой вопрос, кто с кем спутался – он с нею или она с ним.

– Одно ясно, – сказал Максим, они оба друг друга стоят. – И ещё: твой папа и папа Стаса – не такие уж и друзья. Твой отец что-то замышляет против него.

– Вот в это я никогда не поверю! – с жаром возразила Юлька.

Мальчики не стали ей возражать, помолчали. Сама же Юлька подумала и возразила самой себе:

– Но, как ни крути, а получается именно так. Для меня это всё равно, как если бы я замышляла что-то против Стаса. Я с ним могу и поругаться, правда, же Стас?

– Случалось, – подтвердил Стас.

– А иногда мне его хочется просто поколотить – так он меня достаёт своим занудством! Но ведь мы же не способны сделать друг другу подлость!

Стас только кивнул в ответ.

– И что же мы должны теперь делать? – тихо спросила Юлька. – Враждовать со Стасом?

– Нет, конечно! Мы должны быть выше! – с жаром возразил Стас.

– Не получится быть выше! Получится только ниже, – сказала Юлька. – Я читала как-то раз: древние греки считали, что каждое следующее поколение может быть только хуже предыдущего!..

– Да что они там понимали, эти твои древние греки! – возразил Максим.

– Не скажи. Умные были люди, – сказала Юлька. – Что делать-то будем?

– Надо будет им как-то помешать и спутать все их карты! – предложил Стас. – Не можем же мы напрямую сказать моему отцу, что против него что-то замышляется? Да он и не поверит.

– Надо что-то придумать, – сказал Максим.

– Вот только вопрос: что именно? – сказала Юлька. – И вот ещё что, пацаны: не нужно меня жалеть!

Воцарилась тягостная тишина.

– Не люблю, когда меня жалеют. Да, мой папа, возможно, негодяй, ну и что теперь? Не надо меня жалеть!

– Да никто тебя и не жалеет, – сказал Стас. – Очень ты кому нужна!

Юлька встала. Бросив грустный взгляд на ребят, сказала:

– Не могу поверить. Или мы чего-то не поняли, или мой папан сволочь и предатель!

– Почему предатель?

Юлька нервно рассмеялась:

– Почему я его назвала сволочью – ты не спрашиваешь. Это и так понятно. А почему предатель? Да потому, что он  ПРЕДАЛ меня. Меня!

– Ты подожди, – сказал Максим, положив на её плечо ладонь, – нужно ещё в этом разобраться.

– Да чего разбираться?! И так всё ясно!

Юлька никак не могла успокоиться. Она вышла из беседки и побрела по аллейке в дальний конец сада. Стас, было, двинулся за ней, но она удержала его.

– Подожди! Я хочу побыть одна… Сейчас это пройдёт…

Через несколько минут она подошла к ребятам и тихим голосом сказала:

– Харэ! Я мотаю домой… Только в моём мопеде бензина нет. Стас, отлей мне из своего бака.

Стас молча встал и пошёл переливать в мопед бензин. Макс не знал, что сказать Юльке. Он молчал.

– Не дрейфь, – сквозь слёзы улыбнулась Юлька, и лицо её как-то скривилось. – Прорвёмся…

– Так, в понедельник наше мероприятие не отменяется?

– Не понял, – спросил подошедший Стас. – Почему оно должно быть отменено?  Мы решили всё узнать. То, что узнали, ещё не даёт полной картины. И мой предок – не ангел с крылышками. Он связан с этой ведьмой, и, как теперь я уверен, не только по делу. Я же сам слышал… Я не хотел вам говорить…

Юлька посмотрела на Стаса с сочувствием и жалостью. Зная его впечатлительность и вечные муки сомнения, она понимала, что он должен был пережить после того, как стал свидетелем встречи отца с этой ведьмой. Да, она является причиной всех неприятностей, центром злых сил! Девушку эту убили, отца вляпала в дерьмо, дядю Пашу совратила... Да и в своём гадюшнике обирает людей… С нею нужно разобраться!

– Ничего не отменяется, – сказала она. – Завтра, как договорились…



На следующий день уже в половине восьмого утра друзья  были у развилки, где старая дорога вела в Батайск, а другая – шла в обход на  Бакинскую трассу.

– Эта сволочь – просто сумасшедшая! – сказал Стас и заглушил движок.

Юлька согласно кивнула.

– Ну, и на кой чёрт она нам нужна? – спросил Макс. – Допустим, мы увидим подпольный цех по производству пищевых добавок. И что дальше?

– Вот когда увидим, тогда и посмотрим, – многозначительно сказал Стас.

Юлька снова кивнула. Она всегда была остра на язык, но сейчас рассуждала медленно, с ленивым юмором, явно подражая манере Стаса:

– Ну, ты посуди сам: если она может охмурять столько народа, соблазнила наших папаш, нужно признать, – она совсем не глупа, и хитра, змеюка!

Стас поморщился:

– Юля, у неё куриные мозги, ты мне поверь! Не могла она не понимать, что, сколько её шулерство ни тянется, конец будет один: небо в клеточку. Я так понимаю: она в свои пищевые добавки наркоту добавляет…

– И привязывает клиентов к ним, – согласился Максим. – Ничего нового. И что здесь умного?

– Не скажи!.. До этого додуматься нужно. Организовать…

– Да тут всю организованность можно вычислить на двух пальцах: крышевал её твой папан, а отец Стаса был каналом сбыта. Вот и вся высшая математика.

– Во-первых, это всё – версии, и их нужно доказывать. А во-вторых, что из этого следует? И чего мы тут околачиваемся?

– Ждём. Нужно всё же удостовериться, посмотреть…

Максим сел на траву у деревца, одиноко стоящего на обочине, и сказал:

– Хрен её знает, когда она поедет? Садитесь. В ногах правды нет!

Юлька села рядом, тихо проговорила:

– Вчера мне снова тот же сон приснился, и такой натуральный…

И рассказала, как она и Стас оказались в подземелье, и там нашли клад – треснувший кувшин со старинными золотыми монетами. А потом они поехали путешествовать. На пароходе где-то в районе островов Зелёного Мыса они поднялись к капитану корабля. Он стоял за штурвалом – могучего телосложения пожилой уже мужчина и смотрел вдаль. У него было такое необычное лицо: седые волосы на голове, седые усы – словно бы жёсткая щётка и мясистый нос картошкой. Мы вошли к нему в рубку, а он за всё время даже и не оглянулся на нас ни разу, словно бы нас и не было вовсе.

Стас удивился:

– И всё, что ли? Ну, кувшин с золотыми монетами – это ещё куда ни шло, но этот-то, который с седыми волосами – он-то что означает?

– Да я почём знаю? Что видела, то и рассказываю. Просто было в его внешности что-то необычное, но это ведь не передашь словами.

Стас отмахнулся:

– Во сне чего только не приснится!

Ну, вот это мне и приснилось.

А что было дальше? – спросил Максим.

– А дальше – ничего. Зазвенел будильник, и я вскочила, как ошпаренная…

– Кстати,  ошпаренная, – сказал Стас, – вчера недалеко от нас прорвало магистраль с горячей водой. Полез в неё один алкаш и… сварился заживо…

– Стас, чего ты мелешь? Как он мог туда свалиться?

– Смог, если пьян был… А я вот о чём подумал: никакие фантазии не могут превзойти того, что происходит в жизни!

– Философ! – Максим растянулся на траве, продолжая смотреть на бесконечный поток машин, тянущийся  из Ростова.

Вдалеке появилась тёмно-синяя «Ауди». Максим её заметил первый.

– Внимание! По коням! Как только она проедет, дуй за ней!

Как и предвидели ребята, в потоке машин они легко следили за «Ауди». Ни на минуту не выпуская её из виду, проехали несколько кварталов, свернули куда-то на боковую узкую улочку и заметили, как машина въехала в ворота, услужливо открытые охранником. Ребята проехали несколько дальше и заглушили моторы.

– Да-а-а, – протянул Максим. – Забор не хилый. И что мы здесь увидим?

– Не знаю, – стала сомневаться и Юлька. – Ни хрена не увидим…

– Но подождём. Торопиться нам некуда.

И действительно, через полчаса к воротам подъехала фура. Пока охранник беседовал с водителем и проверял документы, по телефону связывался с начальством, Юлька подошла поближе и посмотрела на номер.

Вернувшись, сказала:

– Чем дальше в лес…

– И что дала твоя разведка.

– Не знаю. Фура из Азербайджана.

– Ты-то откуда знаешь? Или дедуктивный метод осваиваешь. По следам пыли на колёсах определила? – насмешливо спросил Стас.

– Очень смешно! Номер не российский. Старый. «Аз – 23-45 КАМ» и никакой дедукции. И водитель, заросший папуас, едва говорил по-русски.

– Ну и что? Может, привёз сырьё для пищевых добавок? – не сдавался Стас.

– Может… – с сомнением сказал Максим. – А вполне может, что и наркоту приволокли. И сырье, конечно, для отвода глаз…

Ребята замолчали.

Прошло ещё около получаса, когда на перекрёстке появился небольшой  автобус. Он остановился прямо напротив ворот, и из него стали выбегать вооружённые люди. Всё происходило быстро и без шума, как в анимационном кино.

Максим свистнул от удивления. Стас положил руку на плечо Юльке, словно боялся, что она рванёт туда смотреть, что бы это значило.

Рослый мужик с пистолетом в руке, стал стучать в ворота. Стоило лишь приоткрыть охраннику ворота, как на территорию, скрытую за высоким  забором, ворвались вооруженные автоматами люди в камуфляже и в бронежилетах.

– Нет, это кино – не фуфло, – прошептал Максим. – Здесь на наших глазах хомутают нашу  фифу. Факт!

– Ну и ну! – удивлялся Стас. – И надо же, как мы своевременно здесь оказались!

– Своевременно. Гадалка хренова, – выругалась Юлька. – Чего же она себе не могла нагадать будущее?! Не счастливым для неё оказался этот понедельник. Даром, что тринадцатое число! Я бы ей сама могла нагадать, что в такие дни нельзя этими делами заниматься!

– Какими «этими»?

– Ты что, дурак? Мы же почти всё знаем! К тому же, ОМОН не будут посылать на шушеру.

– Откуда ты знаешь, что это – ОМОН?

– А ты видел на рукавах нашивки?

– Нет… Да я и не смотрел.

– А я смотрела!..

– Странно! Стрельбы не слышно.

– Не слышно. Зато вон воронок прикатил, и следователи. Теперь и начнётся настоящая работа.

– А что начнётся? – поинтересовался Максим.

– Будут искать наркоту, если, действительно, её они добавляют к своему зелью. Да и гастарбайтеров возьмут за задницу. Наверняка, нелегалы. Не имеют права работать. Приехали без виз… Да и тех из фуры проверят… Смотрите, вот и собачку привезли!

Юлька комментировала события с таким интересом и профессионализмом, будто это ей доставляло огромное удовольствие.

Ещё через некоторое время из ворот вывели  рабочих. Их усадили в воронок и  увезли.

– Что я говорила?! – шептала Юлька. – Накрыли малину!

– И чего ты радуешься, – грустно спросил Стас. – Теперь и у твоего папаши могут быть бо-о-ольшие неприятности.

– Не знаю, – сразу став грустной, ответила Юлька. – Мне всё ещё не верится. Может, эта шлюха выполняла его оперативные поручения…

Вскоре из ворот в наручниках вывели водителя фуры, Арзамасцеву и её водителя.

– Абзац! Теперь можно и ехать, – сказала Юлька. – Больше мы здесь ничего не узнаем.

– Поехали, – с готовностью сказал Стас, которому всё это время было не по себе. – Куда?

– Помчали к вам на дачу. Там и прикинем, что к чему.

Путь в обратном направлении был намного труднее. Вереница машина, вытянувшаяся от Батайска до Ростова, представляла собой одну сплошную пробку. Вот где им по-настоящему пригодились преимущества их лёгких видов транспорта! Юлька объезжала громоздкие машины, да и Стас тоже не отставал от неё.



На даче Юлька сразу пошла в душ, а ребята расположились в беседке. Нужно было переварить то, что произошло. Но, странное дело: если Стас твёрдо был убеждён в том, что эта ведьма виновата во всех бедах, дурила людей и наживалась на их горе, а, может, и приказала убить ту девушку, которую они нашли в подземелье, то Юлька, соглашаясь со Стасом во многом, восхищалась её изобретательностью, хитростью и успешностью. Максим же, напротив, был молчалив.

– А, по-моему, она просто прикалывалась, и ей это доставляло удовольствие, – изрекла Юлька, расчёсывая мокрые волосы.

– Странный способ получать удовольствие, – скептически заметил Максим.

Юльке сказала:

– Всё правильно, Стас! Эта сука сдвинута на голову. Но ты не можешь отрицать, что она гениально придумала эту афёру. Член Международной ассоциации, экстрасенс… А ещё пищевые добавки с наркотиками! Кушайте, поправляйтесь! Вам ещё? Сделайте одолжение!

Стас возразил:

– Да какая там она гениальная! Как сказал товарищ Пушкин: гений и злодейство – вещи несовместные.

– Да что там твой Пушкин! Но ведь люди-то валом к ней валили.

– Валили… Кому охота болеть? Вот и валили.

– А наши с тобой папаши ей хорошо помогали.

– И не бескорыстно, – тихо проговорил Макс. Ему было неудобно, понимал, что друзьям больно, но не сказать этого не мог.

На какое-то время в беседке повисла тишина. Слышно было, как ветерок шелестит листьями.

– Что мы можем ещё сделать? – спросила Юлька.

– А что мы уже сделали? – грустно спросил Стас. – Ничего, как мне кажется.

– Не скажи, – возразил Максим. – По крайней мере, мы знаем, кто есть кто.

– Ничего мы не знаем! – взорвалась Юлька. – Знает он! У нас только одна единственная версия. Её нужно доказывать. То, что мы знаем, может иметь двадцать других объяснений! Знает он!

– Ну, хорошо. Только, чего ты дёргаешься? Мы же собрались здесь, чтобы прокачать ситуацию. Или я не врубаюсь во что-то?

– Прокачать! Тебе хорошо! Это не касается твоих близких! Ему хорошо!

Юлька вдруг поняла, что сказала лишнее, но было уже поздно.

Максим побледнел, и молча пошёл в дом.

– Ты что, сдурела? Чего на Макса-то набросилась? Очень ему хорошо, что у него нет ни отца, ни матери! Дура! Он бы не отказался иметь любых родителей!

– Дура! – кивнула Юлька. – Я не хотела его обидеть. Ляпнула…

– Вот и иди, зализывай раны!  Макс – хороший парень, но гордый. Соберёт манатки и уйдёт. Нужны мы ему, как зайцу стоп-сигнал!  Дуй к нему, пока не ушёл.

Юлька грустно взглянула на Стаса и молча пошла в дом.

О чём они там говорили, никто не знает. Но через минут десять Юлька и Макс вернулись в беседку.

– И, правда, понедельник – тяжёлый день, – сказал Стас, чтобы что-нибудь сказать. – С утра столько событий!

– А мне кажется, что ещё не вечер… – Юлька была напряжена, и едва сдерживалась, чтобы не разреветься.

– Почему тебе так кажется, – не понял Стас. – Потому что сегодня ещё и тринадцатое? Или почему?

– Да я откуда знаю, почему? Почему-почему! По кочану! Чувствую! Может, и у меня есть талант этой стервы?!

– Ты что, охренела совсем? Хотела бы на неё походить?

– А чего ты мондражируешь? Не мечи икру! Этот талант можно ведь направить не на зло, а на добрые дела! Я правильно говорю, Макс?

Макс промолчал. Потом тихо проговорил:

– Имея такие таланты, человек непременно станет шулером, кидалой. Во-первых, удержаться трудно. А во-вторых, всё это – ахинея и не имеет научного объяснения. Есть целое направление, влияющее на психику, помогающее справится человеку с переживаниями. Психотерапией называется. А экстрасенсы, как правило – жулики. Я же был в том центре.  Видел собственными глазами: дурят народ, и деньги отнимают. Ну, ладно, если у богатеньких дамочек. А ведь, и у старушек отнимают, продают свои пищевые добавки, будь они неладные!

Помолчали. Чтобы как-то разрядить напряжённую обстановку, Стас сказал:

– Чего-то жрать хочется! Страшное дело. Как время бежит! Уже пятый час. Давайте, пожрём!

– Я всегда готов, – улыбнулся Максим.

Юлька встала и молча пошла в дом.

– Юлька говорила, что ей какой-то сон сегодня приснился, – сказал Макс.

– А когда ей сны не снились? Ей брехать, как с горы катиться!– сказал Стас. – Сегодня, когда утром ехали за тобой, рассказывала, что именно сегодня наступит момент Истины! Так и сказала: МОМЕНТ ИСТИНЫ!

–  А ты считаешь, то, что произошло, это – момент истины?

Максим скептически улыбнулся.

– Нет, конечно! Но, день-то ещё не закончился!

– Да что может ещё произойти? Ерунда всё это!

– Может, ты и прав! – с сомнением протянул Стас.

– Кончай рассуждать! Пойдём к ней! Жрать охота.

Они прошли в дом, где на столе уже была нарезана колбаса, буженина, хлеб. На печке в кастрюле что-то кипело.

– Юлька, что ты тут варишь? – поинтересовался Стас.

– Картошку в мундирах. Жаль, нет вяленой рыбки.

– Перебьёшься.

– И масла я не нашла.

– Наверно, закончилось. А ты подсолнечное возьми. Налей в блюдце, подсоли… А сливочное нужно будет купить, – сказал Стас.

После того, как друзья поели, неугомонная Юлька спросила:

– И всё же, что будем делать?

– А что ты хочешь делать?

– Не знаю… Так и не найден убийца той девушки.

– Не найден… – кивнул Стас. – Это дело не быстрое…

– И будут ли его искать? – с сомнением изрёк Максим.

– Что ты этим хочешь сказать?

– То, что хотел, то и сказал.

– Я так понимаю: думаешь, что мой папан врёт и искать убийцу не будет?

– Именно так. Но не собираюсь об этом кричать. Без меня разберутся.

На этот раз молчали долго. Юлька перемыла посуду, и остатки продуктов положила в холодильник. Стас принёс со второго этажа гитару и уселся на стул, поставив правую ногу на скамеечку, чтобы было удобнее держать инструмент. Он перебирал струны и о чём-то напряжённо думал.

Максим вышел на веранду покурить. Потом вернулся, набрал в миску молока, накрошил в него хлеб и отнёс щенку.

17.

Вечером, часов в восемь, оставив Максима на даче, ребята вернулись домой.

Юлька прошла в свою комнату и закрылась на ключ.

Сначала она поплакала немного, а потом, посмотрев зло в  окно, сказала отражению: «Нужно успокоится и всё обмозговать. Эта колдунья роскошно живёт, разъезжает на своей фортовой машине с собственным водилой! Этого не всякий может себе позволить. Живёт не хило. Дурит людишек, флиртует, а, может, и отдаётся, чтобы добиться своей цели! Ну, что ж, это тоже нужно уметь! А ещё и наркотики… Впрочем, ещё не известно, так ли… Ей наверняка завидуют, ненавидят, проклинают… Другие благодарят, боготворят, молятся на неё…  Но она всегда была равнодушна к этому… А, может, с кем-то не поделилась… С министром, мэром, губернатором?

Неужели, папан так прокололся, не разглядел в ней шлюху и преступницу? Хотя, вряд ли… Скорее, – использовал её гадюшник, чтобы получать нужную информацию. А эта сволочь ещё и наладила подпольное производство зелья, втягивает отца Стаса в это дерьмо! Да и эксплуатирует нелегалов, сволочь! Может, ту девушку прикончили по её приказу. Что-то лишнее вякнула, или увидела то, что нельзя было видеть…

Ну и денёк сегодня! Для неё – несчастный, а для ментов – счастливый. И, странное дело: сегодня понедельник, тринадцатое число! Вот и получается: счастливый несчастный день! Чёртова дюжина!

Но эта  фурия просто держалась своей правды. Впрочем, если она опасна для сильных мира сего, – может и не дожить до суда! Убьют…

Юлька подошла к окну и долго смотрела на ночной город. Где-то внизу мчались машины с зажжёнными фарами, светилась и мелькала реклама.

Впрочем, если папан увяз в это дерьмо, то он и прикончит эту гадюку… И ради чего он связался с ней?! Ради этого дворца? Ради карьеры?  Он всё время говорил, что папа Стаса – неприкасаемый. Как оказалось, – и мой – неприкасаемый! Спрятался за свою контору, мундир, и думает, что до него не доберутся?! Доберутся! Не наказанным зло не остаётся! Он испортил жизнь не только мне, но и маме! В Индии неприкасаемые – низшая каста. До них даже дотронуться брезгуют приличные люди. И к такой шлюхе нельзя прикасаться, иначе можно заразиться чумой, холерой, оспой, и умереть…

Она получит, что заслужила!..».

Юлька отошла от окна и решила лечь спать сегодня раньше

Конечно, я – дура! Как ни противно это осознавать, но – дура! Стас, да и Макс умнее меня. Макс, конечно, прав. Всё понятно без доказательств! Он вообще парень что надо!

А я – дура, дура, дура… Но, разве можно выбирать себе родителей? А теперь: папаша – подлец и преступник, а мамаша  спивается… Вот и вся история! Боже, что же делать?!

Юлька уже легла, как вдруг услышала разговор в гостиной. Родители говорили внизу так громко, что даже  здесь на втором этаже был слышно каждое слово. Сначала она хотела накрыться с головой, чтобы не слушать, но необычная тональность привлекла её внимание. Что это? Очередной скандал?  И чего они никак не могут поделить?! Надоело!

– Я хотел тебе помочь, но ты не хотела лечиться? – говорил отец.

– Да брось ты меня делать алкоголичкой! Кто меня довёл до такого состояния? Твои постоянные шашлыки ты что, водой запивал? А твои бесчисленные бабы? Боже мой, ты хотя бы помнишь их? Я ещё удивляюсь, что не заразилась от тебя какой-нибудь гадостью! Впрочем, когда мы вместе были? Ты, наверное, тоже не помнишь!

Мать говорила иронично и громко.

– Кто бы говорил?! Не ты ли отдавалась в своём театре всем подряд: ненормальному главрежу, например? Странно, что ты так и не знаешь, что он предпочитает мальчиков!..

Голос отца был насмешлив.

– Что ты болтаешь? Или твои архаровцы и под одеяло лезут к людям?

Мать, видимо, стала волноваться. Голос её поднялся до высоких регистров, почти срывался. Ещё немного, и будет истерика. Сколько раз Юлька наблюдала такое!?

– Лезут, не лезут, а знаю… И не только о твоём гомике. Знаю и о твоём актёришке-альфонсе…

Юлька тихо приоткрыла дверь.

Тихо выйдя из комнаты, она притаилась за книжным шкафом и стала сверху наблюдать за происходящим.

Мать, бледная, сидела на диване, опустив голову.

– Что ты там знаешь?!

– Как его там? Сергей Ведерников, кажется?

Мать с испугом посмотрела на отца, не понимая, откуда он может знать об этом?

«Странная, ей Богу!– подумала Юлька. – Да, кто об этом не знал?! Сколько раз их заставали в кафе, недалеко от театра в самом непотребном виде?! Я бы на месте папы давно набил морду этому Ведерникову».

– Что, удивлена? – не скрывая торжества, грозно спросил Андрей Андреевич.

– Ты что, и за мной установил слежку?

– А, может, шоферюга твоего директора…Соколов, кажется? Сколько там их ещё было у тебя?!

Это было что-то новенькое. Юлька о нём и не знала. Ну и маман! Пятый десяток разменяла… Старая-старая, а туда же! Цепляется за прошлое… Но, разве можно удержать молодость?!

Вера Сергеевна сначала растерялась. Потом вдруг сразу поняла, откуда он всё знает. Это – змея-колдунья! Боже, что она там ей наговорила! А как она поразила именно тем, что, как казалось, знала всё о ней! А она была… а она была…

Вера Сергеевна никак не могла подобрать слово, кем была для мужа эта ведьма.

Холодно оглядевшись вокруг, произнесла:

– Ты же понимаешь, что после всего, что произошло, я не хочу дышать с тобой одним воздухом!

Теперь Андрей Андреевич замолк. Он ожидал всего, но не такого спокойного и решительного тона.

– Так… Новый разворот… А что, собственно, произошло? О твоём ****стве я знал давно. О том, что спиваешься, тоже имел неудовольствие наблюдать…

– Подлец! Наблюдатель хренов! Наблюдал, как я спиваюсь! Не попытался чем-то помочь, понять, утешить… Он наблюдал!

– Хотел помочь. Но ты отказывалась от лечения!

– Ну да! Тебе мало было свободы, так хотел меня запрятать в психушку! Впрочем, ты и пристукнуть мог. Знаю я твоих архаровцев и ваши методы! Не получится! Завтра же подаю на развод и раздел имущества! Юлю жалко. Но я думаю, она меня поймёт. Не маленькая уже!

Объяснение прервал звонок мобильного телефона. Андрей Андреевич, недовольно поморщившись, всё же достал его из кармана и подключился.

– Да…

По мере того, как слушал, он мрачнел всё больше и больше, отвечая лишь короткими фразами.

– Не паникуй! Где их арестовали?.. Кто?.. Вот видишь, интуиция меня не обманула!.. Что делать будем?.. Дёрнут – размотают  на всю катушку… Понимаешь? Не маленький… Так не сиди, твою мать! Шевелись! Кто там у тебя в СИЗО? Придумай! Нельзя дать ей петь…  Давай!..

Андрей Андреевич выключил телефон и с грустью посмотрел вокруг.

– Что ты сказала? – спросил он, словно забыл, о чём шла речь.

Вера Сергеевна заметила, что этот телефонный разговор вдруг преобразил мужа. Исчезла его самоуверенность. Что-то случилось.

Юлька же поняла всё. Всё, до единого слова. Папан только сейчас узнал от своего сотрудника, что арестовали эту змеюку. Вот и скис. Понимает, что ниточка может привести и к нему. Он этого очень боится. Значит, Макс всё же был прав. Не такой уж кристальный мой папан! Обидно. Я ему так верила! Но, видно, запачкан он не хило, потому требует, чтобы не дали петь его птичке. Ну и ну! Неужели, придушат её в СИЗО? События развиваются стремительно. Нужно бы рассказать всё Стасу…

Даже не пытаясь разгадать, о чём шёл разговор по телефону, Вера Сергеевна с болью посмотрела на мужа и бесцветным голосом повторила:

– Завтра я подаю на развод! Так продолжаться не может!

Андрей Андреевич посмотрел на жену, потом на лестницу, ведущую на второй этаж в комнату дочери, и тихо проговорил:

– Зачем?! Я сам уйду. И имущество нечего делить. Всё оставлю вам…

Вера Сергеевна ничего не понимала. Что произошло?

И в этот момент Юлька вышла из своего укрытия и медленно стала спускаться по лестнице.

– Ты чего не спишь? – спросила Вера Сергеевна.

Не отвечая на её вопрос, Юлька подошла к отцу, и, глядя в его бесцветные глаза, сказала:

– Мы всё видели…

– Что вы видели?

– Видели, как омоновцы повязали всех в Батайске…

– Что значит, всех? Кого повязали? – не понимал Андрей Андреевич.

– Всех, и твою Арзамасцеву, и её водилу, и курьера из Азербайджана, и нелегалов… Наркоту собачкой искали…

Грохотов побледнел, но старался сдерживать себя.

– Кто это «мы». Ты и Стасик Новиков?

– И Максим…

– А это кто такой?

– Наш друг. Живёт на даче у Стаса.

– Так… – задумчиво протянул Андрей Андреевич. – И что вы ещё знаете? Кстати, когда это произошло?

– Ещё утром… часов в девять. Только фура пришла из Азербайджана, и тут же омоновцы нагрянули… Видимо, её вели и хотели застукать с поличным…

Грохотов побледнел. Времени прошло достаточно, чтобы заставить петь… Потом спросил:

– А что тебе ещё известно?

– Многое известно… И то, что труп той девушки утащил из пещеры водила этой Арзамасцевой, а ни какие не менты… Он его  перепрятал. Ни каким родителям труп не возвращали. Она была нелегалкой. Кто её здесь будет искать? А в Мелитополь сообщили, что уехала в другой город…

Андрей Андреевич молчал. Он понимал: всё, что сказала Юлька – только цветочки. Малая часть того, что могли ему инкриминировать.

Его сыскари всё же вычислили этого волкодава из Москвы. Как его? Не то Пастухов, не то Петухов. Важняк из Москвы. Уж если этот волкодав из центра что ухватил, то не отпустит. Купить его не удалось. Пробовали… Им движет какой-то личный интерес. Какой? Почему сразу этим не заинтересовался? Дурак! Постой-постой, Деркачёв говорил, что он из этих мест… сестра препадаёт в университете… Нет, там я наследить не мог… Мать умерла от рака… Не понимаю…



Вера Сергеевна ничего не поняла из слов дочери. Она только видела, как вдруг изменился, постарел муж, как опустились его плечи, в глазах появился страх. Таким он прежде никогда не был. Нет, здесь дело не в её похождениях. Здесь что-то много серьёзнее. Чего-то она не знает, не понимает… А Юлька, наоборот, что-то знает, и то, что она ему рассказала, его очень испугало… Но за многие годы жизни с Грохотовым она знала, что, поставленный в сложные условия, он звереет, становится беспощадным и решительным.

Она непонимающим взглядом смотрела то на мужа, то на дочь. А Андрей Андреевич молча подошёл к бару.

– Будешь? – спросил он, глядя куда-то мимо жены.

– Давай!

Он разлил коньяк в большие фужеры, и молча залпом выпил. Потом, оглянувшись на дочь, устало сказал:

– Иди спать. Уже поздно. Да и я, пожалуй, пойду…

Прошёл в кабинет, расположенный на первом этаже рядом с их спальной, и закрыл дверь на ключ.

Вера Сергеевна проводила взглядом уходящую к себе дочь, даже не обратив внимания на то, что Андрей Андреевич заперся в своём кабинете. Налила себе ещё коньяка и выпила… Потом села в кресло и закурила. Стряхнув пепел в блюдце, сказала:

– Ну и что вы от меня хотите? – При этом матерно выругалась, но это добавление прозвучало настолько небрежно, что его как бы и не было вовсе. – И что тут можно сделать? Жизнь дала трещину. В очередной раз мне крупно не повезло! Роль моя для  него оказалась совсем не главной.  И возраст уже не тот: никто мне уже главную роль не предложит! Вот и вся се ля ви!

– Мама! – сказала Юлька, открывая дверь в свою комнату, – ты сейчас снова напьёшься…

Она спустилась к матери и взяла её за плечи.

– Пойдём, я тебя провожу… ляжешь спать…

Вера Сергеевна пьяными глазами грустно посмотрела на дочь и вдруг заплакала. Заплакала натурально, без истерики.

– Вот и всё… Жизнь – коту под хвост…

И в этот момент в кабинете прогремел выстрел…

– Что это? – крикнула Юлька, хорошо понимая, что произошло.

– Не знаю, – тихо проговорила Вера Сергеевна. – Может, что упало…

Юлька попыталась открыть дверь кабинета, но она была заперта.

– Мама-а-а! – закричала она. – Папа застрелился-я-я!

– С чего ты взяла? – вмиг протрезвев, шёпотом спросила Вера Сергеевна. – Чего ему стреляться?!

– Ой, ты ничего не знаешь, – продолжая дёргать за дверную ручку, отмахнулась Юлька. – Как же её открыть?

– Как её открыть, – эхом повторила за дочерью Вера Сергеевна. Она представила себе, что может увидеть в кабинете, и растерялась. – Позвони Стасу, или кому-нибудь, чтобы помогли…

Юлька посмотрела на часы. Было одиннадцать. Этот чёртов день всё ещё не кончился. Набрала номер Стаса. Тот долго не отвечал. Наконец, тихо спросил:

– Чего тебе?

– Стас! Дуй ко мне! У нас, кажется, несчастье.

– И у меня предки устроили разборку полётов. Разбегаются…

– А у меня папа, кажется, застрелился…

– Что-о-о?!

– Что слышишь! Так ты придёшь?

– Да не могу я сейчас! Может, отцу сказать?

– Пока не нужно. Я попробую Макса позвать. Возьмёт тачку и примчится… Ладно, смотри своё кино…



В этот вечер Степан Евсеевич Елизаров впервые за всё время заговорил с парнем, которого он с некоторых пор видел за забором своей дачи на территории, принадлежащей Новикову.

– Привет! – сказал он. – Как работается на новом месте?

Максим был настроен вполне миролюбиво. Подошёл к забору и поздоровался.

– Да так, ничего, нормально, – ответил он.

– На жизнь хватает-то?

Максим понимал, что это перебор и на такие вопросы отвечать не обязательно, а, если и отвечать, то вовсе не обязательно вежливо.

– Хватает, – ответил он.

– Меня зовут Степан Евсеевич Елизаров.

– Очень приятно. Максим.

– Я не к тому, чтобы выпытать, – поправился Елизаров. – Я тут смотрю, ты всё время мастеришь что-то. Может, когда и ко мне заглянешь, у меня тоже работа найдётся.

– Можно и заглянуть, – просто ответил Максим. – Днём, конечно. По вечерам и по ночам я здесь сторож.

– Ну, это само собой!.. – Помолчав, он продолжил: – Мы с Павлом Петровичем знакомы уже много лет. И я всегда удивлялся его доверчивости: разве можно бросать дачу без охраны? Да ещё в наше время! Мне-то проще: я здесь живу. Вот и за его дачей присматриваю.

Говорить было больше не о чем, и Максим, сославшись на дела, хотел уже было отойти, но Евсеев вдруг высказался без всякой, вроде бы, связи с предыдущими мыслями:

– Павел Петрович Новиков – большой, я тебе скажу, человек! Ох, и большой! У него всегда было удивительное чутьё на людей. Если он брал кого-то на работу, то редко ошибался. Это я тебе комплимент такой говорю, – Евсеев добродушно рассмеялся и, отходя от забора, сказал: – Ну, спокойной тебе ночи.

– Спокойной ночи, – ответил Максим.

Максим отошёл и представил себе свой шалаш на островке под ивой, и ему стало грустно. Нет, не потому, что захотелось назад, а потому, что всё в жизни построено на каких случайностях, на неожиданных  поворотах судьбы. Если бы он не подружился тогда с Юлькой и Стасом, где бы он сейчас был?.. Но он понимал: от новой жизни до возвращения в старую его отделяет всего один шаг. Надо было попытаться закрепиться здесь и тогда уже двигаться дальше. Взять хотя бы ту же Арзамасцеву – ведь ещё вчера была на вершине славы: богата, авторитетна. А теперь что? Сидит где-нибудь в тюрьме… Максиму стало не по себе…

Идти в дом не хотелось, и он, заложив руки под голову, разлёгся на скамейке. Огромное звёздное небо смотрело на него свысока, хотелось самому взлететь туда же и оттуда взглянуть на Землю – сверху вниз… Вспомнились рассказы одного мальчишки, который бомжевал вместе со своим отцом. Мальчишка говорил, что обладает удивительным свойством: может закрыть глаза, собрать волю в кулак и смотреть на землю с огромной высоты и видеть план местности. Он даже показывал, как он это делал, и даже чертил этот план и описывал местность во всех подробностях, но Максим не очень-то ему верил. Скорее всего, пацан врал. Не может же такого быть – это ведь ясно… Но, если это и было враньё, то зато каким красивым оно было!

Максиму представилось, будто он взлетает под небеса и оттуда смотрит на распростёртыйперед ним огромный город, где в стороне протекает большая река Дон, а рядом – узкая речка Темерничка. И где-то там – его шалаш, о существовании которого никто на свете не знает… Где-то его новые друзья Юлька и Стас – сидят, должно быть, смотрят киношку по телевизору. Впрочем, Стас, наверное, сейчас у себя в мастерской ковыряется.

Спать не хотелось, и он просто лежал и всматривался в звёзды, пытаясь представить себе, что одни – ближе, другие дальше, и, если лететь очень быстро мимо них, то можно будет заметить, как они проносятся мимо и остаются где-то позади…

Неожиданный телефонный звонок заставил его вздрогнуть.

– Да, слушаю? – сказал Максим.

– Макс, ты? Это Юля! Срочно приезжай к нам!

–  Что случилось?

– На месте всё объясню! Приезжай!

– Но как я приеду, ведь я здесь сторожем работаю?

– Бросай всё, после разберёмся!

Максим встал со скамейки. Сейчас бы пригодился мотоцикл Стаса, хотя прав на вождение у него, конечно, не было. Впрочем, был Юльки мопед, на который не нужны никакие права – он стоял, прислонённым к стене дома.

Он ехал и думал о том, как бы сейчас пригодилось искусство смотреть на происходящие события на земле, глядя на них сверху вниз. Но, всё же, что там могло случиться?  Не стала бы Юлька звонить по пустякам. Да ещё так поздно. В голову приходили всякие мысли: может быть, это связано как-то с арестованной Викторией? О ней открылись какие-то новые сведения, и это всё теперь прольёт свет на то, что раньше казалось непонятным? Или Юлька узнала что-то о той убитой девушке? Но, если даже и так, то почему так срочно?!

Максим толкнул калитку и она, к его удивлению распахнулась. Во дворе никого не было, но в доме горел свет.



В это же самое время в своём кабинете сидел Валерий Иванович Пастухов с двумя своими сотрудниками. Было около двенадцати, но они только что закончили это непростое дело. Перед ним лежала толстая папка, на которой обычным чёрным фломастером было написано: «Дело № 13. А.А. Грохотов – В.А. Арзамасцева. Начато 7 июля 2006 года. Окончено 13 июля 2006 года».

– Ну, что ж! Нам всё же удалось задержать мадам Арзамасцеву! – довольно потирая руки, произнёс Валерий Иванович.

– И самое важное, взяли её с поличным. Курьер уже даёт признательные показания. Он, оказывается, к ней приехал третий раз!

– Ну, ты, Антон Васильевич, не очень-то расслабляйся! Нам ещё предстоит работать и работать. Нужно установить все её связи. Не могла она такое провернуть сама! Её кто-то крышевал. До сих пор не могу поверить, что в этом замешан полковник Грохотов!

– Но мы же фиксировали его встречи с ней …

Сотрудник положил перед начальником несколько фотографий.

– Этого мало. Очень мало! Они могли быть просто знакомыми, или он просил её подлечить жену. Она, как нам известно, – актриса и склонна к выпивкам. Актрисы – нервный народ. Может, просил вылечить её от невроза или алкоголизма. Разве это преступление?

Сотрудники молчали, склонив головы. Всё может быть под луной. Кто же спорит?!

– Сдаётся мне, – вдруг проговорил самый молодой сотрудник, который приехал из Таганрога и находился в распоряжении Пастухова, – что это ещё не конец. Эта мадам может быть повинна в смертях ещё многих людей.

– Вот и ищи! Для суда  нужно ещё доказывать и доказывать… Но я с тобой, Миша, полностью согласен: нам попалась не простая мошенница!

– Со слов гастарбайтеров, – продолжал следователь из Таганрога, которого Пастухов тепло назвал Мишей, – иной раз у них куда-то исчезали люди. Начальство говорило, что они были  уволены и высланы из страны. Но, у одной задержанной Марины Ковальчук, были сомнения. Они с подругой приехали вместе из Мелитополя, и, как утверждала эта Марина, уехать, даже не попрощавшись, Нинка Коваль не могла. Да и домой она звонила. Дома говорят, что Нинка не приезжала… Правда, могла она поддаться куда-то и в другое место. Кто ж его знает?..

– Вот такие бублики-бараночки… – задумчиво говорил Валерий Иванович. – Хорошо бы поискать эту Нинку Коваль… Кстати, усильте охрану этой Арзамасцевой! Я думаю, это ясно. Не дети!



Когда Макс выломал дверь, все увидели сидящего в неестественной позе Андрея Андреевича. Голова его была запрокинута назад, лицо бледное, правая рука почти касалась пола. Рядом  лежал пистолет.

У двери, привалившись к стене, стояла бледная как мел Вера Сергеевна. Лицо её выражало ужас.

– Надо будет позвонить в милицию, – сказал Макс.

Юлька со страхом посмотрела на Макса, не понимая, о чём он говорит. В глазах её стояли слёзы. Потом, когда, наконец, до её сознания дошло, что сказал Макс, она кивнула.



Милиция и карета скорой помощи приехали быстро.

Веру Сергеевну отпаивали валерианой. Юлька  сидела рядом с матерью, стараясь хоть немного её успокоить. Макс молча наблюдал за работой следователей и врачей.

– Что произошло, уважаемая Вера Сергеевна? – спросил следователь. Он хорошо знал жену Грохотова и старался не травмировать её  лишними вопросами.

– Не знаю… – прошептала Вера Сергеевна. – Мы беседовали. Потом кто-то позвонил. Муж, видимо, расстроился, выпил немного коньяка и ушёл в кабинет… А потом раздался выстрел. Мы с дочерью пытались зайти, узнать, что случилось, но дверь оказалась запертой. Дочь позвала друга. Он и помог открыть дверь…

Следователь всё быстро записал в протокол, потом вопросительно взглянул на врачей.

– Что?

– Самоубийство…

– Можно забирать?

– Да…

Андрея Андреевича положили на носилки и унесли. Милиционеры и «Скорая» – уехали.

Максим вышел во двор и закурил. Было около двенадцати.

Юля сидела возле матери и гладила её по спине.

Прошло около получаса, когда Вера Сергеевна встала с дивана и подошла к бару. Повертела в руке рюмку, потом наполнила коньяком фужер и выпила его, как воду…



Юлька сидела вместе с Максом под навесом – под тем самым, где  когда-то раздавалось дружное ржание вечно ликующей компании и тошнотворно пахло шашлыками. Оба курили. Юлька сказала тихо и миролюбиво:

– Вот, Макс, я с тобой и сравнялась: ты сирота, и я сирота.

– Ну, какая же ты сирота? – удивился Максим. – Мать-то у тебя жива!

Юлька промолчала: Потом тихо произнесла:

– А я думала ты мне возразишь: «Ну, какой же я сирота? Мой ведь отец где-то живёт!»

– Тоже сравнила! Мой неизвестно где, а твоя мать – вот она, рядом, – возразил Максим.

– Уверяю тебя: и моя мама – она тоже неизвестно где. Пить стала сильно… Не хотела бы я дожить до её лет!

– Ты что такое говоришь? Сколько твоей маме?

– Старая уже… сорок два скоро…

Помолчали. Юлька курила вторую сигарету подряд. Сказала серьёзно и хмуро:

– Курить брошу – с завтрашнего дня. Выучусь и стану следователем. Буду честно работать, а не так… – Она осеклась. – А когда замуж  выйду и у меня появятся дети, буду нормальной матерью.

Она сплюнула с отвращением куда-то в сторону, и Максим понял, что этот плевок предназначается той пьяненькой женщине, в которой он узнал мать Юльки.

– Да разве она старая? И что ты болтаешь? Какая бы не была, она мать! Она – одна на свете!

Юлька промолчала.

«Может, он и прав… – подумала Юлька. – Ей сейчас помочь нужно…»

Она захлюпала носом и прижалась к плечу сидящего рядом Максима.

– Всё будет хорошо, – сказал Максим. – Вот увидишь.

Огни города, распростёртого перед ними, почти не позволяли видеть звёздное небо, но и затмить его своим светом всё-таки не могли. Макс сказал:

– Посмотри лучше на небо. Глянь, какие звёзды красивые!

18.

Юлька и Максим сидели на ступеньках и смотрели в звёздное небо… Иногда бесцельное разглядывание неба, рыбок в аквариуме или пламени успокаивает. Смотреть на воду, например, всё равно, что наблюдать как струится время. Потому Максим так любил свой камышовый шалаш на маленьком островке: заберёшься туда, смотришь на воду и весь словно бы растворяешься во Времени, не замечаешь его течения. Это довольно опасное занятие, – можно раствориться в созерцании и не заметить, как пройдёт жизнь.

Для Юльки и Макса время словно бы остановилось.

А что же Стас?

Приехав с дачи, он прошёл в душ. Тёплые струи смывали не только дорожную пыль, но и успокаивали, делая мрачную действительность не такой уж и страшной. Стас понимал, что всё, что он узнал – правда. Это реальность. Но понять – одно дело, а вот проникнуться этим пониманием – совсем другое. Этого-то у него пока и не получалось. Но пока стоял под душем, постепенно возвращалось ощущение защищённости.

Он обтёрся полотенцем, накинул на себя махровый халат и лёг на диване, уставившись в потолок. Было так тошно на душе, хотелось плакать, забыться во сне, а потом проснуться и узнать, что всё лишь приснилось. Стас всё вспоминал и вспоминал о том, что узнал в эти дни. Понимал: сегодня произошло, вероятно, то, что изменит всю их дальнейшую жизнь.

Арестовали эту колдунью! Но с нею каким-то образом оказался связан и отец. Неприятности ему обеспечены. Она что, потянет его за собой в тюрьму?

Стас не мог себе представить, чтобы отец был замешан в чём-то неприглядном, но ведь и Юлька – тоже была далека от мысли, что её папа способен на что-либо нечистоплотное. А ведь как оказалось – ещё как способен!

Он вспомнил, как много лет назад отец был депутатом Государственной Думы и возил их с матерью в Москву. Помнил, как машина их подвозила к Детскому Миру, расположенному недалеко от гостиницы где жили, как отец накупил ему игрушек, был весел и добр… Всё приговаривал с насмешечкой:

– Запомни, сынок: это всё даёт власть…

Стас тогда не понимал, что за фрукт, эта самая ВЛАСТЬ. Как она выглядит, с чем её едят? Но со временем, когда стал старше, часто вспоминал слова отца, и почему-то ему не хотелось иметь эту власть, потому что вместе с властью, как ему представлялось, обязательно следует не менее важная, но более строгая тётя – ОТВЕТСТВЕННОСТЬ!

Любое решение имеющего власть человека влияло на жизнь многих людей. Ну, и как здесь не засомневаться: правильно или не правильно это твоё решение! Не-е-ет! Это – не для него! Он может отвечать только за себя! В крайнем случае, ещё за Юльку. А чтобы за всех – это не для него!

В то же время, понимал, что отец прав: если заниматься только любимым делом, строить что-то или программы писать для компьютера, – всю жизнь проживёшь на обочине. Но, что же делать, если к власти ему рваться не хочется, а компьютер и техническое творчество он любил? Нужно было как-то совместить требования отца со своими желаниями.

И Стас думал. Много думал…

Он вспомнил, как было здорово, когда они снова вернулись в Ростов. Родители были счастливы, и дома было так хорошо, что ему никуда не хотелось даже выходить! Те годы раннего детства казались ему по-настоящему счастливыми и безоблачными. А о том, что отец тогда боялся какого-то возмездия со стороны каких-то сил, Стас не  знал. Ему казалось, что папа не боится вообще ничего и что никакие невзгоды не в состоянии его затронуть. Нынешняя уверенность отца в собственной непогрешимости и неуязвимости передавалась и сыну. Мальчик никогда не слышал от отца о том, что он какой-то особенный, неприкасаемый, но косвенными путями эта информация доходила до его сознания. Папа – не такой, как все остальные! Он лучше, он выше, он сильнее!

Но вскоре папа снова стал задерживаться на работе, да и мама до ночи занята была диссертацией. В доме стало плохо и неинтересно. А когда умерли бабушка и дедушка, совсем стало скучно. Тогда, хотя бы, вечерами они устраивали диспуты на вечные темы: Кому на Руси жить хорошо? Кто виноват? Что делать?

Стас не всегда понимал, о чём идёт спор, но чувствовал: мнение мамы  отличалось от того, что говорил отец и утверждал дедушка Коля.

Дед, конечно, в тех спорах был категоричнее всех. Он знал то, о чём говорил. В тех спорах он часто восклицал, что Горбачёва и Ельцина, предавших коммунистические идеи, нужно повесить показательно, на Красной площади!

– И повесим! – уверенно говорил дед, – вот увидите!

Отец, тот был более умеренным и хотел повесить только Ельцина, расстрелявшего из пушек собственный Парламент.

Он тогда подумал, что в том самом Парламенте заседал его отец. А что, если бы отца убили?! Нет, этого Ельцина, действительно, нужно наказать! Только, конечно, не вешать… Не дикое же сейчас средневековье, не сталинские же сейчас времена! А вот как – Стас никак не мог решить.

И только мама в этом споре философствовала. Говорила, что демократия в нашей стране, точно тот годовалый ребенок, лишь учится ходить. Что в России народ привык к царям и вождям, а потому и наказывать Ельцина, который хотел-то для России хорошего, нельзя!

Стас тогда не мог для себя решить, кто же на самом деле прав?

…Может, отец и прав, и своё будущее нужно связывать с медициной? Но Стас слышал, что там много зубрёжки, которую он терпеть не мог. И кому нужны эти зазубренные латинские названия? Они же через год испарятся из памяти!

Мысли Стаса снова перебросились на события последних дней.

Совершенно непонятно. Неужели, папа знал о художествах этой сволочи? Слов нет, соблазнительная стерва. Но соучаствовать в преступлении?!  Нет, он не мог!

Внизу родители привычно ругались. Стаса никогда не интересовали подробности, и он был не в состоянии определить, кто из них прав, а кто виноват. Впрочем, и они не пытались перетянуть его на свою сторону. И вообще, судя, по всему, мало интересовались его мнением.

Вскоре наступило затишье, и Стас облегчённо вздохнул. Сам себе сказал:

– Хоть бы помирились когда-нибудь. Надоело!

Но потом он услышал звон бьющейся посуды. «Это что-то новенькое! Посуду они ещё не били», подумал он и осторожно спустился посмотреть, что произошло. Почему-то казалось очень важным, чтобы они его не услышали. Прокрадываясь вперёд, он затаил дыхание, словно бы опасаясь, что они даже и это дыхание услышат. Вспомнил, как они с Юлькой так же пробирались по подземелью. Уж на что Юлька всегда отличалась боевитостью, а и то тогда ей было страшно. Но тогда не было так страшно…

Спустившись по лестнице, посмотрел в гостиную. Родители ругались, не замечая присутствие в холле сына. Он же и не пытался вникнуть в существо спора. Просто не слушал слова. Это было лишь шумовым сопровождением действия.

Стас увидел: разбилась китайская ваза. Она стояла на тумбочке из красного дерева, и Стаса всегда изумляла бесполезность и этой тумбочки, и этой вазы. Они не имели никакой функции, кроме декоративной. Надутая и самодовольная, ваза стояла на видном месте и, подобно китайскому иероглифу обозначала одним своим видом несколько понятий: респектабельность, хороший вкус, достаток в доме... И вот теперь от неё остались одни лишь осколки – видимо, кто-то из родителей нечаянно задел её рукою. Стас не мог себе представить, чтобы  папа или мама могли умышленно запустить друг в друга чем-то тяжёлым или специально, со злостью пнуть эту вазу. Это было совершенно не в их духе…


Павел Петрович первым заметил сына.

– Что ты здесь делаешь? – раздражённо спросил он. – Шёл бы, наконец, спать!

Стас промолчал. Хотелось плакать от бессилия и одиночества. Родители – это всего лишь одно название. Или всего лишь картинка. Виртуальный образ, а он – сирота – такой же, как и Макс. Только Максу было легче. Он жил на своих заброшенных садах и точно знал, что родителей нет, дома нет, что он никому не нужен. У него было так: что чем казалось, то тем и было. А тут так: дом есть, родители есть, а на самом деле нет ничего. Один мираж.

– Стасик! – сказала мама. – Не нужно смотреть на нас! Иди к себе!

Ни слова не говоря, Стас кивнул и повернул назад. Почему-то слова матери убедили его больше, чем отца, хотя она ничего такого особенного не сказала. Тихо побрёл к себе. Бухнулся на диван, заложил руки за голову и стал ждать, когда же, наконец, эти безумные родители угомонятся.

Тут-то его и застал звонок от Юльки, которая сообщила ему о гибели отца. В другое время Стас подскочил бы и побежал ей на помощь, но теперь не мог решиться уйти. Скандал мог иметь тяжёлые последствия, и он должен был быть свидетелем и всё же понять, наконец, кто же из них прав!  Стас уклонился от визита к Юльке, что-то сказал в ответ – он даже и сам не понял что. И так и остался лежать на своём диване.

А скандал продолжался:

– Да, пусть я грешник, – говорил Павел Петрович. – Можешь считать, что я исповедуюсь! Ты думаешь, я не вижу, что творится вокруг?! Бардак! Все воруют! Коррупция. Недавно в газете на целую полосу расписали, сколько украли у заместителя председателя Государственной Думы. И знаешь, сколько?

– Мне это не интересно…

– На миллионы долларов… Интересно: откуда они у неё взялись? А тут бьёшься, как рыба об лёд… Я не – для себя для одного стараюсь!

– Паша, ты что, не понимаешь ничего? Я говорю о том, что у нас давно нет семьи, что…

– Я, конечно, понимаю, – ты заслуживаешь лучшей жизни…

– Нет, ты слышишь только себя! Так всегда! Паша, я ухожу. Я больше так не могу и не хочу! Не хочу тебе врать, не хочу прятаться…

– А чего тебе прятаться?! Ты думаешь, что я не знаю про твоего Емельянова? Тоже мне, секрет Полишинеля!

– Знаешь? Тем лучше… И я знаю о твоих похождениях!

– При чём здесь похождения? У нас сын растёт!

– Я от сына не отказываюсь!

Они помолчали.

Павел Петрович никогда не курил дома. Впрочем, и дома бывал не часто. Но сейчас достал из ящика стола пачку сигарет и закурил.

– Я знаю много, что можно было бы сказать. Ничего нового ты мне не открыла! Но, если ты шире раскроешь глаза, увидишь, что всё не совсем так, как ты себе напридумывала. Я делал всё, чтобы сохранить семью, чтобы мы жили в достатке…

– Да не хочу я такого достатка! Ты не понимаешь? Я люблю другого, и больше не могу с тобой жить!

– Нет, Этого не может быть! Мы с тобой знаем друг друга с детства! Я не могу без тебя!

– Да брось ты лгать! Хотя бы сейчас не лги ни мне, ни себе! Ты думаешь, я не знаю о твоих похождениях, о том, что у тебя было с Никифоровой? У неё дочь от тебя растёт.

– Вспомнила!

– Я и не забывала это никогда! Но ты поступил вполне в своём духе! Купил ей квартиру и… выгнал из больницы…

– Я не хотел продолжать эти отношения…

– Да сколько их было после той Никифоровой?! Пальцев рук  не хватит, чтобы пересчитать! Завёл драконовские порядки в больнице! Стыдно! Да, да, стыдно носить твою фамилию. Все знают, что заведующие отделениями ежемесячно платят тебе мзду.

– Тебе кто-нибудь жаловался? О чём ты говоришь?

– Кто мне скажет? Я же – Новикова!

– Ерунда! Разве ты не знаешь: чтобы приобрести компьютерный томограф, никаких денег мне бы не хватило!

– И ты решил недостающие собрать с… больных! Ведь заведующие не свои кровные тебе отдают!

– Да знаю я это… Ничего нового ты мне не сообщила!

– Дворец выстроил! Холодно мне в этом дворце. Стыдно смотреть людям в глаза!

Павел Петрович говорил о том, что жизнь сейчас сложная, и только дураки не пользуются возможностью устроить свою жизнь лучше. Привёл в пример знакомого директора военного завода, который очень гордился тем, что не брал взяток и даже квартиру себе не приобрел, так и жил у жены с её престарелой матерью. Но пришли другие времена! Другие! И что? Он теперь горько жалеет о своей глупости, называет её простотой, которая «хуже воровства».

Полина Николаевна устало встала с кресла и пошла в комнату. Оттуда донёсся её голос:

– Я заберу только свои вещи. Мне ничего не нужно! Я ни на что не претендую. Всё это куплено не мной!

– А что, у нас деньги делились на твои и мои?

– Вот потому и забираю только свои вещи! Машина меня уже ждёт.

Павел Петрович встал и прошёл в комнату, куда вошла Полина Николаевна.

– Полина, давай дождёмся утра! Утром, если не изменишь своего решения, уйдёшь!

– Нет, Павел! Сейчас я зайду к сыну и потом уйду.


Всё стихло, и Стасу эта тишина показалась оглушительной. Неестественной! Слышно было, как стучит его сердце…

Неожиданно дверь скрипнула, и Стас увидел, что к нему вошла мать. В этом году она к нему ещё ни разу не заходила. Стас подумал даже: «Не снится ли мне это?»

Полина Николаевна держалась как-то стыдливо – стояла возле входа и  молчала.

Стас хмуро посмотрел на неё и сказал:

– Я даже у себя в комнате слышу, как вы там ругаетесь. И не надоело?

– А если слышал, то почему не вмешался? Посмотрел бы на папу с мамой, какие они у тебя. Спросил бы, почему вы всё время ругаетесь? Неужели тебе не интересно знать, почему мы ругаемся?

– Мама, я не должен это знать. Мне не нужно знать! Я должен знать только о том, что у меня есть отец и мать и ничего больше! – последние слова он почти выкрикнул.

Полина Николаевна промолчала. Потом тихо спросила:

– А почему ты считаешь, что лучше не знать?

Стас представил себе всё то, что он узнал о своём отце и усмехнулся.

– У меня такое ощущение, что всё, что я узнаю о вас, будет только плохим. Лучше так: папа и мама. Лучше так: вспоминать про то, какими вы хорошими казались мне, когда я был маленьким. И ничего больше!

– Может быть, ты и прав, – сказала Полина Николаевна, присаживаясь на диван рядом с сыном. – Но иногда бывает необходимым узнать правду, какой бы она ни была горькой.

Стас поморщился.

– Мама, я же вижу: ты мне что-то хочешь сказать, и никак не можешь решиться. Так?

– Да.

– Но я не хочу ничего слышать!

– И ты не хочешь узнать, что происходит в нашей семье?

– Не хочу! Разве тебя интересует, что происходит у меня в душе?!

– Стасик, – взмолилась Полина Николаевна. – Я не лезу в твои дела не потому, что у меня нет времени, а потому, что считаю, что ты имеешь право на личную жизнь, и никто, ты слышишь, никто не имеет права лезть в неё! Я знаю, что ты не пойдёшь по плохому пути и только это и придаёт мне силы! Разреши мне тебе рассказать что-то очень важное.

Стас смягчился.

– Хорошо, говори: что случилось?

Полина Николаевна собралась с духом и проговорила:

– Сынок, я решила уйти от твоего папы навсегда.

– А как папа относится  к этой идее?

– Как он может к этому отнестись?! Но я больше не могу! Я люблю другого человека!

Стас пожал плечами.

– А где ты жить будешь?

– Будем жить у него…

– Когда ты уходишь?

– Сейчас!

– Но ты же будешь ко мне приходить?

– Конечно! Я буду звонить, мы будем встречаться. Не могу больше жить в этом доме.


Неспокойно было на душе у Павла Петровича. Уходит Полина! Весь его привычный мир рушится. Это – посильнее обстрела Государственной Думы. Это – крах  всей его жизни! Впереди – пустота… и темнота… Сейчас она возьмёт свои вещи, попрощается со Стасиком и уедет в другую жизнь…

С женщинами у Павла Петровича никогда не было особых проблем. Стоило ему только пожелать, и какая-нибудь молодая и красивая завтра же заступит на пост его законной супруги, ещё и ребёнка родит ему! Любовницы у него никогда не переводились. Но Полина… Полина была самая необыкновенная, самая невероятная женщина из всех тех, кого он когда-либо встречал. Насколько бы легче было бы сознавать, что она тупая, глупая, жадная, развратная баба. Ведь это бы развязало ему руки! Но подобной возможности она ему так и не предоставила. Она и впрямь всегда была умницей, и Павел Петрович абсолютно точно знал, что она превосходит его во всех отношениях. При его-то высокомерии и самомнении такое знание дорогого стоило.

Нужно было что-то придумать, что-то сказать… Но, подумал, что теперь скажешь? Что уже сделаешь?!


Когда Полина Николаевна спускалась в холл, у Павла Петровича был вид побитой собаки. Он заглядывал ей в глаза, надеясь, что она ещё передумает. Ну, не может она отказываться от всей этой роскоши, от такого благополучия! Разве не для неё он всё это строил?!

– Полина! – Начал было Павел Петрович, но она обошла мужа.

– Нет, Павел! Меня ждут!

– Ждут?! Твой хахаль ждёт на улице?!

Павел Петрович подбежал к окну и посмотрел в темноту, но ничего разобрать не мог. Светились холодным светом рекламы и витрины, ехал транспорт с зажжёнными фарами…

– Я думала, что ты всё же сможешь не устраивать скандала, будешь держать себя в рамках…

Полина Николаевна вынесла два чемодана в холл и посмотрела  на Павла Петровича, вышедшего за нею.

– Зимние вещи я заберу позже…

– Тебе помочь?

– Нет, спасибо…

Она взяла чемоданы и вышла из дома. Самая главная женщина ушла из его жизни…

Павел Петрович огляделся вокруг. Огромный шикарный зал. Блестящая хрустальная люстра. Большой телевизор на полстены, музыкальный центр. В углу казался небольшим концертный рояль. И чего его сюда притащили, если никто на нём не играет?! Так, для форса…

Он бросил взгляд в сторону холла, откуда только что ушла навсегда его Полина. Вот и случилось то, что должно было случиться! Ушла! Ушла от него! И никто, ни какая шлюха её не заменит. Он это понимал.

Вдруг в полумраке холла он увидел бледное лицо сына.

– Стасик? Ты что там жмёшься, как голубь на карнизе? Почему не спишь?

– У меня была мама. Сказала, что уходит…

– Мама – это мама… Мама – это святое, как впрочем, и папа… Иди сюда. Садись, поговорим. Ты уже взрослый. Жизнь не всегда такая, какой бы хотел её видеть. Иногда она преподносит такие неожиданности, что…

– Только вот не нужно мне ничего говорить, – глухо произнёс Стас.

Он был бледен, и, казалось, вот-вот потеряет сознание. Хотелось закричать: «А как же я! Почему вы совсем не принимаете в расчёт меня?! Я хочу иметь и отца, и мать, потому что я вас обоих люблю!». Он стоял в тёмноте холла и тихо плакал. Чтобы не упасть, он прижался к стенке и стоял, боясь пошевелиться.

– Не нужно мне врать! Не нужны мне эти ваши красивые слова! – продолжал он. – Вы оба предали меня! Я всегда вам мешал…

– О чём ты, Стасик, сынок?!  Даже если мама не будет с нами жить, она тебя любит, и у неё нет другого сына! И почему ты говоришь, что я тебя обманывал? Когда я тебе лгал?

– Ты всё время мне лжёшь! И тогда лгал, когда я случайно оказался вечером в твоей приёмной. Дверь была закрыта не плотно, и я слышал и видел, как ты заигрывал с той…

– С кем? Когда это было?

Павел Петрович был раздосадован. Не хватало ещё и с сыном поссориться.

– Когда ты встречался с Арзамасцевой. Я сказал тебе, что заходил к маме…

– Так ты мне лгал!

– Не говорить же мне, что слышал и видел всё, что там происходило!

– Да что там происходило такого?

– Ничего. Ты с ней торговался, требовал  денег, потом гладил её  ножку…

– Ничего ты не понял, мальчишка!..

– Понял… Я всё понял, и мама правильно сделала, что ушла от тебя! Но ты не знаешь главного: эту ведьму сегодня арестовали!

– Кого арестовали? Какую ведьму?

– Твою Арзамасцеву!

– Откуда ты-то знаешь?

– Знаю. Сам видел! Захватили с поличным! Она в те самые пищевые добавки, которые просила тебя рекомендовать заведующим, добавляла наркотики! И её схватили именно тогда, когда ей привезли очередную партию наркоты!

Павел Петрович затравленно посмотрел на сына.

– Дела-а-а… Что ты ещё расскажешь своему отцу? Давай, выкладывай, Шерлок Холмс!

– Да, ничего особенного! Твою больницу Андрей Андреевич хотел использовать, как удобное место распространения той заразы.

– Постой, постой! А Грохотов-то здесь причём?

– Ты так и не понял! Эта Арзамасцева была его агентом. Он и приказал ей тебя соблазнить, чтобы потом шантажировать… Никак не думал, что ты так наивен!

Павел Петрович молча уставился на сына. То, что он узнал, похоже на правду. Он всё считал Стаса маленьким,  а он в людях уже разбирается лучше, чем он!

Молчание затягивалось, и Стас хотел, было встать, чтобы уйти в свою комнату, когда Павел Петрович снял трубку телефона.

– Этого не может быть! Сейчас мы всё узнаем…

– Куда ты собрался звонить? – спросил Стас.

– Хочу вызвать Харина. Это он мне привёл Арзамасцеву.

– Поздно уже! Скоро двенадцать!

– Не поздно. На машине через пятнадцать минут он будет здесь… Кстати, и Андрея Андреевича приглашу. Пусть мне объяснят, что это значит.

– Но он уж точно прийти не сможет.

– Почему? Для него это – не время, да и не далеко ходить!

– Он только что застрелился!

Павел Петрович, словно наткнулся на какую-то преграду. Он со страхом посмотрел на сына.

– Что ты болтаешь? Кто застрелился? Почему застрелился?

– Застрелился, потому что понимал, что с арестом этой ведьмы ему тоже светит не мало. На их совести убийство, и, как мне кажется, не одно.

– О чём ты говоришь? Какое убийство? Что ты ещё знаешь, мучитель! Говори всё, что знаешь!

– Да ничего я не знаю, – махнул рукой Стас и пошёл в свою комнату.


Павел Петрович всё ещё держал в руке трубку, не зная, что с нею делать. Что такое наговорил Стас? Неужели Андрей Андреевич, действительно, застрелился? А что? Может, это выход!

Нет, о чём я думаю? Ну и стерва… наркотики… И Грохотов хорош. Подсовывал её мне, чтобы…

Он так и не додумал, почему этого сам не усёк… Постоял у телефона, размышляя, не поздно ли звонить. Потом решительно снял трубку и набрал домашний номер Харина. Этот всё знает. Вот он-то и подскажет, как действовать дальше.

К его величайшему удивлению, жена Харина, Елизавета Афанасьевна сказала, что муж её недавно поехал к нему.

Новиков положил трубку. Неужели этот проныра что-то знает?! Умный, мерзавец… и преданный… Конечно, не бескорыстно. Но, кто сегодня бескорыстен? Вот Полина была бескорыстна! Ей ничего не было нужно, ни дворец, ни машина… А я –  дурак! В очередной раз в этом убедился! Но, Боже, что же будет? Что сделала эта бронзовая Арзамасцева? Неужели, действительно, наркотики? И неужели действительно застрелился Грохотов?! Впрочем, что я о нём знаю? Если честно признаться, то я о нём думал не больше и не лучше, чем он обо мне! Всё больше в своей душе копался, да и думал только о себе!.. Вот и поплатился! А, может, нужно пойти к Грохотовым?

Павел Петрович обхватил голову руками. Что означает то, что Грохотов сошёл со сцены? Для него, может, это было лучшим выходом…

Когда появился Муха, было видно, что он чем-то сильно взволнован.

– Слыхали новость? –  с порога сообщил он. – Арзамасцеву арестовали!

Новиков только рукою махнул:

– Да слышал я, слышал!

– И что вы предполагаете делать?

– Я? Ничего. Это ж ты у нас специалист по нестандартным решениям.

– А что я? Я тоже – ничего. В принципе, меня это не очень-то и касалось…

– Если не считать того, что это была твоя идея.

Муха усмехнулся, и Павел Петрович только сейчас заметил, что у него не усмешка получилась, а какая-то ухмылочка.

– Идея-то была моя, но воплощение, так сказать…

– И воплощение было твоим!

Мухе страшно не понравилась эта мысль.

– Я не пойму: куда вы клоните? Вы хотите именно на меня всё и свалить? Но давайте, в конце концов, подумаем, кто такой я?..

Новиков встал со своего места.

– Не будем спорить. Надо пойти к моим соседям.

– Что-то не очень хочется, – Муха поёжился. – Представляю, как Андрей Андреевич сейчас рвёт и мечет.

– Не рвёт и не мечет. Он… застрелился. Пойдём...

Они вышли во двор и прошли к заветной калитке. В саду у входа на скамейке Павел Петрович увидел Юльку и Макса. Спросил Юлю:

– Папа где?

– Уже увезли, – ответила Юлька глухим голосом.

– Ты сама-то как?

– Держусь. А что мне ещё остаётся?

– Правильно, так и надо. Ты сильная девочка. И умная. А мама?

– Мама – там, – Юлька кивнула в сторону дома.

Новиков и Муха проследовали в здание. В огромном роскошном холле сидела на диване пьяная вдрызг глупая и развратная баба. В одной руке у неё была бутылка с коньяком, а в другой – фужер.

– Примите мои соболезнования, – сказал Новиков.

Та даже не оглянулась на вошедших. Вряд ли она даже слышала их, а если и слышала, то вряд ли поняла.

Муха пробормотал:

– Приношу вам свои соболезнования…

Ответная реакция была всё та же.

Новиков показал Мухе глазами, что не видит больше смысла продолжать беседу.

Вышли во двор.

Новиков посмотрел на Максима и похлопал его по плечу.

– Вот бы ты и со Стасом пообщался. Нюни распустил. Но, конечно, не сегодня. Ты как? Здесь останешься или отвезти тебя на дачу?

Максим смущённо ответил:

– Не знаю, как скажете.

Новиков оглянулся на Муху.

– Отвезёшь его на мою дачу. Время уже позднее.


Дома какое-то время Павел Петрович постоял у телефона, размышляя, не поздно ли звонить. Потом решительно снял трубку и набрал номер своей секретарши:

– Машенька! Бога ради, простите за поздний звонок. Завтра на работе быть не смогу. Отмените все встречи и позвоните Ванину, пусть оперирует без меня… Извините за поздний звонок. Спокойной ночи!

Он подошёл к бару, налил в хрустальный стакан водки и выпил залпом, как пил когда-то в Афганистане из алюминиевой кружки. Поискал глазами, чем бы закусить, но, так и не найдя ничего, шатаясь, поплёлся в спальню.