ДЕ ЖЕ ВЮ

Андрей Александрович Серёгин, шестидесятилетний профессор психологии, был известен в городе, как талантливый гипнотизёр. Он вытворял такие фокусы, что на лекции, которые читал на старших курсах, приходили и студенты других курсов, психологи и врачи города. Словом, Андрей Александрович пользовался большой популярностью, и если бы захотел эксплуатировать свой дар с целью обогатиться, то это ему бы легко удалось, тем более что ему уже предлагали такое «плодотворное» сотрудничество. Это были очень заманчивые предложения, но всё-таки Андрей Александрович всегда от них отказывался.

– Мне это не нужно. Я консультирую бесплатно три раза в неделю. Если могу помочь, приходите, присылайте. Не вижу проблем. Но предупреждаю, – и он проникновенно вглядывался в чиновника от медицины, – мои консультации бесплатны!

– Вы много зарабатываете? Неужели вам лишние деньги помешают?

– Увы! Лишних денег не бывает. Я, например, давно мечтаю… впрочем, это не важно. Но на полное брюхо голова работает хуже, а я ещё многого не успел сделать…

Разговор пробуксовывал, как машина на песке. Но ни разу Андрей Александрович не изменял своим принципам.

– И вообще, – частенько говаривал он. – Дался вам этот гипноз! Повышенный интерес к нему на самом деле объясняется просто: люди верят в чудо.

Это был среднего роста мужчина с пышной седой шевелюрой и гладко выбритым лицом. Над бесцветными глазами нависли мохнатые брови. На прямом ровном и тонком носу сидели очки в модной золотой оправе. В его облике не было ничего от внешности гипнотизёров,  описанных в книгах. В отличие от своих великих предшественников, известных в мире магов – Месмера, Калиостро или Мессинга, он был медлительным, почти что сонным, говорил тихо, скучно, без эмоций и интонаций. Но при этом был исключительно образованным человеком, энциклопедистом и ничего так не любил, как рыться в особенностях личностного рисунка людей, с которыми его сталкивала жизнь. Он их распределял по клеточкам, классифицировал, как Карл Линей бабочек, и всякий раз удивлялся многообразию типов. Но как бы его ни удивляла причудливость и разнообразие типов личности, что  бы ни происходило, он всегда оставался невозмутимым. Правда, и он мог вспыхнуть и даже вспылить, но это всегда было элементом некоей игры, которую он вёл. Нет, он не был лицемером и даже артистом. Серёгин был просто-напросто профессором психологии, практикующим магом, который старался всегда быть в форме и являл свои фокусы при любой возможности. Легко, между прочим, удивлял какими-то необыкновенными догадками, глубоким проникновением в самые сокровенные мысли людей, с которыми его сталкивала жизнь.

Андрей Александрович был вдовцом и жил с сыном, недавно защитившим докторскую диссертацию по теоретической физике. Это событие совпало с его сорокалетием. Сына звали Александром, и это иногда вызывало путаницу: и Андрей Александрович, и Александр Андреевич были профессорами. Оба воспитывали красавицу – Марину. Но одному она приходилась дочерью, а другому – внучкой.

Судьба распорядилась так, что мама Марины, эффектная женщина, нежданно-негаданно убежала от мужа с богатым любовником. Случай не очень-то уж и редкий.

– А где мама? – спрашивала пятилетняя девочка, готовясь вот-вот заплакать.

– Мама уехала, – терпеливо отвечал ей папа.

– Куда уехала?

– Далеко.

– А зачем?

– По делам…

Далее следовали подробные объяснения, по каким делам уехала и предположения, что эти дела скоро благополучно разрешатся. Главное сейчас было осторожно приучить её к мысли о том, что мамы нет, и теперь придётся жить без неё.

А Марина долго ещё удивлялась. Как же так: добрая, хорошая и красивая мама не могла так просто взять и забыть о своей дочери и куда-то умчаться…

Но оказалось: могла.

Постепенно она привыкла к тому, что у неё в этой жизни есть только два самых дорогих человека – отец и дед.

Это были мужчины, как будто не склонные к нежностям. Но девочка точно знала: они её любят.

– Какие вы оба вредные! – бурчала иногда Марина.

Дед только многозначительно вскидывал бровь и ничего на это не отвечал.

Особую трудность представлял именно дед – никогда не поймёшь, что у него на уме. Любимая его игра была изображать смертельную скуку, а затем откидывать какой-нибудь самый неожиданный весёлый номер. В детстве внучке дед показывал невероятные фокусы. Положит, бывало, под шляпу печенье, а когда шляпа снимается, то там обнаруживается конфета. Спрашиваешь: а куда девалось печенье, откуда взялась конфета, а он молчит в ответ. Или шуточками отделывается. А ещё он заставлял её считать собственные пальцы на руках, и бедная девочка вдруг с ужасом обнаруживала, что у неё на каждой руке шесть пальцев, но потом, когда она начинала по этому поводу рёв, количество пальцев вдруг снова становилось прежним.

Марина любила дедушку.

Вот и сейчас, когда внучка закатывала отцу сцену, дед сохранял полное самообладание: смотрел на неё своими бесцветными глазами и, с трудом подавляя зевоту, словно хотел сказать: ну чего ты, детка, всё суетишься и суетишься?

Деда трудно было сбить с толку. Это был какой-то непрошибаемый носорог, который прорывался сквозь все препятствия и никуда не сворачивал со своего пути. Он легко проходил через стены, мог внезапно оказаться рядом, когда ты его совсем и не ждёшь. Скрыть от него ничего было нельзя. Дед читал мысли и по фотографии мог рассказать о человеке столько, что становилось страшно, как он мог догадаться, что Тёмка, который сидел с нею на одной парте и улыбался на фотографии – хитрый, жадный и завистливый? Он всё знал, всё видел, и это с одной стороны было очень хорошо, а с другой – непросто. Как жить, когда ты вся на виду?

Как-то о себе дед рассказал внучке, что он состоит из внешней оболочки, этакого пуленепробиваемого скафандра, изображающего старого, неповоротливого, хмурого зануду. Но есть ещё и внутренняя сущность. Внутри скафандра сидит молодой и подвижный человек – весёлый, озорной, иногда даже и легкомысленный. Молодому человеку постоянно приходят в голову какие-то фантазии, ему хочется выкинуть какой-нибудь номер, сделать что-нибудь такое, что свойственно не шестидесятилетнему мужчине, а, скажем, двадцатилетнему шалопаю. Он мысленно мог взлететь с ловкостью кошки на высокое дерево и оттуда смотреть на происходящее в окнах. Во время футбольного матча его фантазия рисовала картины, как он, молодой и красивый, стоял на воротах любимой команды и брал головокружительные мячи. Он-то уж точно взял бы одиннадцатиметровый, назначенный нам в самом конце второго тайма, когда «Ростсельмаш» играл со столичным «Спартаком». Он прыгал, как обезьяна, двумя-тремя скачками оказывался у мяча на доли секунды раньше подбегающего нападающего… На улице он с ловкостью Дон-Жуана знакомился с девушками и вообще вытворял такое, что никак не мог сделать шестидесятилетний солидный профессор психологии.

Этот молодой двойник, засевший в нём, часто дразнил его, подначивал, толкал на поступки, которые он бы никогда и не подумал совершать.

– Да ладно тебе прибедняться! – говорил ему Молодой. – Я же вижу, как ты пялишься на ту красотку с зонтиком, что идёт тебе навстречу! А что? Торжественная курица, этакая несушка. Нет, это не для тебя! Тебе ведь больше лебеди нравятся. Чтобы шейка была длинной, и головка с доверчивыми глазками, как у той, которую ты так и не можешь забыть. Серенады пел под окном, стихи сочинял! И это-то с твоими стихотворными способностями! И все твои блеяния – сплошное сю-сю-сю. А забыть давно пора. Сколько лет прошло?! Хочешь, я почищу пёрышки у этой курочки?

Андрей Александрович улыбался и, удерживая Молодого от очередного безрассудного поступка, говорил с усмешкой:

– Ну ты и пошляк!

– Ага, пошляк! Только и ты не забывай, что я – это ты.

Андрей Александрович тяжело вздыхал:

– Да, не забываю я ничего… Не забываю. Всё вот удивляюсь: эх, какой же я дурак был в молодости. Просто не верится даже, что из того обалдуя вырос я. Не пристало мне в моём возрасте и положении пёрышки чистить каждой встречной курочке.

Молодой со смехом утверждал, что он, как был шалопаем, там им и остался, только научился это скрывать.

– Какой же ты солидный и положительный. А ты дай понять людям, что внутри тебя сидит весёлый шалопай, который любит пошутить, разыграть, рассмешить. Мне кажется, ты напрасно так тщательно скрываешь это. У каждого пожилого человека есть это молодое второе «Я», только не каждый, далеко не каждый знает и понимает это. Но меня вовсе не следует стесняться! Ведь ничего постыдного я не предлагаю! Вот, например, на асфальте мелом нарисованы классики. Попробуй на одной ножке перепрыгивать из класса в класс, да так, чтобы не наступить на черту! Слабо?

И он прыгал, лазил, бегал...

Иногда Андрей Александрович заставлял на лекциях слушателей изображать плавание в бурном море, или же собирать цветы в чистом поле, или петь песни… Ему, человеку солидному и серьёзному, иногда было стыдно за своё ребячество. Не подобает ему вытворять такое. Молодой же двойник хвалил его за смелость, и он с ним соглашался:

– Наконец-то я тебе хоть в чём-то угодил. А что? Живём один раз! Почему бы и не подурачиться, если есть для этого повод и настроение. К тому же не без пользы. Может, поймут, что все эти чудеса рукотворны.

Глядя на то, как внучка проявляла свой характер, Андрей Александрович как бы раздваивался. Молодой говорил ему:

– Ну что ты смотришь на неё? Надо всыпать девчонке по одному месту!

Андрей Александрович досадливо морщился.

– Нет, нет! Это не педагогично!

– Да брось ты! Только представь: миллионы девушек её возраста не могут в нашей стране позволить этой роскоши: поехать на море. Многие вообще ни разу его не видели. А тут девчонку тянут на море. А она ещё упирается и говорит, что не туда тянут. Может, отлупить, всё-таки, а? Балуете вы её очень!

– И думать не смей!

– Ой, смотри мне, ой, смотри! А то вырастет такая же непутёвая, как её мамаша, будешь тогда локти кусать.

– Да не вырастет она такой никогда. Она нормальная, хорошая девочка.

И теперь, когда внучка закатывала отцу очередную сцену, дед сохранял полное спокойствие. Он безучастно смотрел на неё и скучал. Можно было прикрикнуть на девочку, грозно насупить брови, но сейчас было не нужно. Александр баловал дочь, стараясь, чтобы она не чувствовала отсутствие матери. Позволял ей то, что в другой ситуации никогда бы не позволил. Ему казалось, что и он виновен в том, что не смог сохранить семью. Жена, оставив ему пятилетнюю Марину, уехала в Германию к другому. Она его обвиняла во всех страшных грехах: в эгоизме, эгоцентризме, в том, что он – сухарь, синий чулок, зануда и просто её не любит. Кроме своих физических задач его ничего не интересует. Он всё время думал только о своей науке, о решении очередной задачи, о каком-то эксперименте. Мог вдруг появившееся решение записать в ресторане на салфетке, на руке записать какую-то формулу… Ему просто не хватало времени на жену и дочь. Он не заметил, как из маленькой девочки выросла девушка со своими интересами, своим взглядом на жизнь.

Андрей Александрович слушал пикировку внучки с отцом и скучал, тем более что повод спора был совершенно незначительным.

– Я не хочу в санаторий! – кричала Марина отцу, сидящему за компьютером. – Что мне делать среди стариков? Почему ты не хочешь отпустить меня на турбазу? Там молодёжь. Там мне будет интересно!

Марина – рано созревшая девушка пятнадцати лет, смотрела на отца с вызовом. Сколько можно её держать на коротком поводке? Она уже взрослая и может сама решать, что хорошо для неё и что плохо.

Внешность её, правда, этому утверждению не соответствовала. Короткая стрижка, серые глаза и оголённый пупок, в который было вдето золотое колечко с камешком. Шорты и небрежная белая майка, сквозь которую просвечивались две упругие полусферы свободные от лифчика. Несколько вульгарно, с каким-то вызовом общественному мнению, свойственному молодёжи переходного возраста.

Андрей Александрович привык к стремлению внучки демонстрировать свою взрослость и самостоятельность.

Марина знала, что отец был погружён в свои научные проблемы и почти не замечал того, что происходит вокруг. Его вечные аспиранты, статьи в научные журналы, конференции и семинары захватывали его полностью. Ей не хватало тепла родителей, и единственно, с кем ей было всегда интересно, так это с дедом. Но и у него были свои дела, и он не всегда откликался на её фантазии и желания.

После того, как родители рассорились, и мама исчезла, Марина стала  самым главным человеком в доме. Тётя Маша, помогающая по хозяйству, к ней так и обращалась: «Хозяюшка». Постепенно, повзрослев, Марина многое научилась делать. Квартиру пропылесосит или завтрак приготовит. Как и где проводить свободное время Марина могла решать сама. Только незыблемым было правило: не позднее девяти вечера она должна была быть дома. Она приказывала и капризничала так же, как это делала её мама. А Александру Андреевичу иногда казалось, что ничего в доме после исчезновения жены не изменилось. Всё та же овсяная каша по утрам, жужжание пылесоса в пятницу. Он с безразличием относился к тому, что ему давали поесть, какую сорочку он должен был надеть и какой галстук подходит к его костюму. В принципе, он терпеть не мог этих «удавок», и надевал их редко только в особо торжественных случаях. Тогда Марина подбирала ему галстук, завязывала его (Александр Андреевич так и не освоил эту сложную процедуру) и не забывала вложить в карман пиджака чистый носовой платок.

Сейчас, когда решался вопрос об отпуске, Марина в отчаянии перевела взгляд с отца на деда. Крикнула:

– Дед, ты хотя бы скажи!

Андрей Александрович пожал плечами.

– А что я могу поделать? И рад бы – да не могу. Отец – он твой главный командир. Приказы командиров выполняются, а не обсуждаются!

Марина пронзительно посмотрела на деда.

– Вы оба диктаторы! – резюмировала она. – Только не вздумай со мной делать свои штучки. Это нечестно.

Андрей Александрович развёл руками:

– Что поделаешь, мы оба с ним не без греха. Что есть, то есть: диктаторы. А штучки – ну что штучки? Никаких штучек я и не делаю, я ведь серьёзный человек, и мне не до того.

Внучка знала, что с дедом спорить бесполезно. Он всегда так повернёт разговор, как это ему будет нужно. И всё же она сделала дерзновенную попытку:

– Но что же мне делать среди старых дохляков? Утром процедуры, ванны, клизмы, потом диеты всякие…

Дед понял, что внучка пошла на прорыв: дохляк и старый пень – это ведь, стало быть, и он тоже. Пытается вывести его из равновесия. Андрей Александрович сурово насупил брови и, повернувшись в кресле к сыну, многозначительно скосил глаза в сторону непокорной.

– Саша! От отцовских обязанностей тебя, по-моему, ещё никто не освобождал.

Александр Андреевич, оторвавшись от компьютера, сказал резко и строго:

– Ты совсем от рук отбилась, чёртова девчонка! Я ведь могу и власть употребить, что б слов не тратить по-пустому! Сказал же, что ни на какую турбазу тебя не отпущу. Поедешь с дедушкой.

– Фи!

– Никаких «фи!». Он подлечится немного, а ты будешь загорать на море. Там и молодёжь твоя будет. На море всегда много молодняка.

– Ой, папа, ну, какой там молодняк! Я же ни с кем не знакома!

– А на турбазе знакома?

– Колька Афанасьев туда собирался.

– Вот потому-то и не пускаю тебя на турбазу, что этот охламон туда собирается. Только и слышу: Колька Афанасьев да Колька Афанасьев! Супермена нашла. Качает свои мышцы, а в голове ветер гуляет. Не понимаю, что ты в нём нашла? Культурист без головы. Венерой без рук восхищаются, но чтобы культуристами без головы восторгались, этого я не понимаю. Скоро ты начнёшь обклеивать его портретами стены в своей комнате.

– Ну и начну! А что – нельзя, что ли?

– Всё. Хватит разговоров. Или ты едешь с дедушкой, или будешь сидеть дома, физику зубрить. Одно из двух! Ты плаваешь в самых простых темах. Стыд и позор. По физике дочь физика имеет тройку! Молчи, а то и вправду дома оставлю.

Марина резко повернулась на каблучках и пошла в свою комнату.

Александр Андреевич с интересом спросил её вдогонку:

– Пошла обижаться?

Дочь только фыркнула в ответ.

Андрей Александрович тихо сказал сыну:

– Напрасно ты с нею так. Молода ещё. Ей погулять хочется, а ты ей физику в нос суёшь. Вспомни себя в этом возрасте! Здорово ты учил законы Ньютона?

– Вспоминаю, папа, вспоминаю. Потому и не хочу её отпускать на турбазу. Не хватает мне ещё с бэби нянчиться. Не успеешь оглянуться, как привезёт в подоле. Это в наше время ничего не знали. А сегодня они всё знают! Только и видят по телевизору: убийства и секс!

– Это точно: сейчас они знают, откуда ноги растут, – согласился Андрей Александрович. – Потому и не привезёт. Опытные. Знают, как предохраняться. В журналах всё написано…

Александр Андреевич взглянул на отца.

– Да? Этого я не учёл. И, тем не менее, не хочу её туда пускать. Езжайте в санаторий. Ты подлечишься, а то совсем уже расклеился: то у тебя болит, другое болит. Не старик ещё! А Мариша пусть плещется в Чёрном море. Плавает она, как рыба. Скучать не будет…

Андрей Александрович посмотрел на сына и тоже ушёл в свою комнату. О чём говорить, когда в доме всё делается так, как решает сын. Прошли те времена, когда всё решал он. Демократия в их семье потерпела полный крах. Семья требует единоначалия. На худой конец, конституционной монархии. Так вот, сейчас монархом был Александр. А он, скорее, – почётным Председателем. Впрочем, так было и раньше. У Андрея Александровича никогда не было командных ноток. Он всегда сомневался в правильности принятого решения, утверждая, что это – признак интеллигентности и на самые нелепые предложения сына всегда начинал фразу со слов: «Возможно, ты и прав, но…». Его сын, профессор физики, выросший в семье психологов, утверждал, что никакая это не интеллигентность, а  обыкновенная астения, точнее даже психастения.


Марина не очень-то долго и огорчалась. Понимала: с мужчинами спорить невозможно. Подумав, принялась за дело. В большой новый чемодан на колёсиках вложила свои наряды. Дед, вдруг появившийся в её комнате, поглядел на эти сборы и проворчал:

– И чего столько нарядов набирать? Куда там ходить?

Потом впихнул в чемодан свои шорты, несколько маек и спортивный костюм.

Внучка не возражала.

– Ты главное, денег бери больше, – смеясь, сказала она. – Много денег не бывает!

– Зачем деньги в санатории? На кино и всякие пляжные развлечения – возьму. Ты думаешь, мне очень хочется в тот санаторий? Я когда-то в молодости там уже был. Захолустье и скука. Но твой папа; говорит, что там всё изменилось. Он там был не так давно, не нахвалится… Посмотрим. Главное, к морю не нужно никуда спускаться. Санаторий прямо на берегу.

– Дед, ты мне зубы не заговаривай! Мы с самого начала с тобой уговариваемся: я пользуюсь там полной свободой!

– Это, как получится. Во-первых, ночевать ты всегда будешь в номере. Во-вторых, я должен буду всегда знать, где ты и с кем. Эти условия обязательны.

– У тебя труба есть, так что всегда будешь иметь возможность позвонить. Впрочем, я надеюсь, что ты и сам там в кого-нибудь влюбишься. Хватит тебе одному сидеть. Во, идея! Я там тебя женю! Найдём какую-нибудь кралю... А, дед? Замётано? А что? Профессор, шикарная квартира, машина, чем не жених?!

Марина от этой идеи даже повеселела.

– Будем перебирать невест! – продолжала она. – И вовсе не старух будем смотреть! Ты не такой уж и старый! Молодух будем примерять!

– Не болтай чепуху! Жениха нашла! После смерти бабушки не помню, чтобы кто-то мне приглянулся. Когда была она жива, не скрою, было дело. Смотрел по сторонам. Меня что-то волновало. А теперь, как отрезало. Женщины для меня теперь, как  неодушевлённые предметы. Самому странно.

– Тогда ты был моложе и лучше качеством.

– Ладно. Давай, собирайся. И слишком много набирать тряпок не стоит. Во-первых, целыми днями будем на пляже. Да и не забудь, что чемодан нести будешь ты.


Александр Андреевич подвёз отца и дочь к вокзалу, вытащил чемодан из багажника и вскоре попрощался.

– До поезда я вас не провожаю. Тороплюсь. Дальше действуйте сами!

– Езжай, езжай! – сказал ему отец. – Мы с Маришей и без тебя разберёмся.

Александр Андреевич, хлопнув дверцей, умчался, а Марина, досадливо морщась, покатила чемодан в сторону перрона.

– Плохо. Другого поезда не было, что ли? Приезжаем так рано, в пять утра! – сказала она, подвозя чемодан к вагону. – Куда это годится?

– Не зуди. Ляжешь сейчас спать, вот и всё. Выспишься, – откликнулся Андрей Александрович. – И к пяти будешь уже свеженькая и полная сил.

– Фи! Спать – скучно!

– Моё дело – предложить, – дед равнодушно пожал плечами.

Они прошли в купе.

Купе в вагоне СВ – на двоих.

Андрей Александрович сразу же переоделся и лёг. Болела поясница, и почему-то жало сердце. Было ещё рано, и он, надев очки, принялся читать научный журнал.

– Ты всё о конце света? – спросила Марина, сняла обувь и залезла с ногами на полку. Подтянув колени и положив на них подбородок, она посмотрела на деда.

– Ты покрывало-то сними. А конец света – не такая уж бредовая идея. В этом мире всё коне;чно.  Только жизнь звёзд измеряется миллиардами лет, а твоя жизнь лишь несколькими десятилетиями. Здесь у науки расхождения с религией нет.

– И скоро наступит этот конец? Тогда нужно торопиться жить.

– Можешь не торопиться. При твоей жизни не наступит.

– Я что-то не усеку: ты что, дед, в Бога на старости лет поверил? Всё время о религии, да о религии…

– Нет, Мариша, не поверил. Но не всё в религии так уж глупо. Однако, в отличие от религии – не считаю, что всё совершается по воле Творца и в назначенное им время.

– Так что, это правда?

– Что, правда?

– Конец света там и всякое другое. Загробное царство?

– Ты не обольщайся в отношении жизни после смерти. Тебе это не грозит. Такого не будет.

– Но что-то правдивое же есть в библейских рассуждениях?

– Что-то есть.

– Апокалипсис, Армагеддон и всякое такое?.. Ты, дед в это поверил? – удивилась Марина.

– Появились свидетельства, что в мире на самом деле катастрофа всемирного масштаба в прошлом, действительно, имела место. Об этом сказано и в легендах Китая,  и у индейцев Америки, и у народов древних Египта и Греции.

Марина задумалась. Встряхнув головой, спросила:

– Всё, что ты рассказываешь, очень интересно, только какое отношение оно имеет к нашему отдыху? Мы успеем хотя бы в море поплавать, или наступит конец света?

– Успеем, успеем.

– Вот и хорошо!

Марина достала журнал «Ковчег Кавказа» и стала читать статью об одноклассниках, которые окончили школу непосредственно перед Отечественной войной и все ушли воевать.

В купе постучали, и вошла проводница. Она взяла билеты и спросила:

– Чай, кофе?

– Мне чай, – поспешила ответить Марина.

– Два чая, – кивнул Андрей Александрович. – И если можно, печенье или булочки.

Когда проводница вышла, Марина включила телевизор. Показывали какие-то ужастики.

– Выключи его, пожалуйста. Неужели дома это тебе не надоело?

Марина закапризничала:

– Ой, дед, ну, интересно же! Смотри, какие симпатичные привидешки и монстрики.

– А вот мы их сейчас смоем морскими волнами! – сказал дед и озорно взглянул на внучку.

И в самом деле: набежавшая морская волна захлестнула все ужасы, творящиеся на экране, и вскоре ничего кроме безмятежного моря, телевизор не показывал.

Марина фыркнула и стала переключать каналы. Ничего, кроме моря.

– Это специальный телевизор, – улыбнулся Андрей Александрович. – Особый. Для тех, кто едет на море, он показывает только море.

– Дед, какой же ты всё-таки противный, – сказала Марина то ли с досадой, то ли с нежностью и выключила телевизор.

– Вот послушай, что говорят умные люди, – сказал Андрей Александрович, взяв журнал. – Учёные считают, что, если мы сейчас не предпримем решительных шагов для того, чтобы приостановить процесс глобального потепления, то через двадцать лет бороться с последствиями климатических изменений будет уже поздно.

– А мне даже в кайф, когда тепло! Не нужно будет напяливать на себя всякие тряпки. И купаться можно будет круглый год.

– Тебе в кайф, как ты говоришь, но это может привести к гибели человечества!

– Мне-то что? Мне-то кайфово нежиться на солнышке. – Потом, увидев укоризненный взгляд деда, сказала с грустью. – Гибели всего человечества? Это даже не смешно.  Круто.

– Вот именно, круто, – кивнул Андрей Александрович. – Но затопление суши не единственная угроза. Сократится производство продовольствия. Засухи приведут к голоду. Ураганы, тайфуны и штормы станут ещё сильнее. Повышение температуры всего на три градуса – и никакого течения Гольфстрим не будет. Англия, например, замёрзнет.

– Ну, чего ты, дед, на ночь такие страшилки рассказываешь? Сам попросил выключить телевизор, где показывали ужастики…

– Это я так… Ты же спросила, что я читаю.

Проводница вошла с подносом.

– Чай, – бодрым голосом возвестила она.

– Да, да, – ответил Андрей Александрович, отрываясь от чтения. – Большое спасибо.

– А вот и печенье к нему.

Андрей Александрович вдруг изобразил изумление:

– Но мы же заказывали чай, а здесь – коньяк.

Проводница, которая за секунду до этого внесла стаканы в подстаканниках, вдруг поняла, что ошибалась. На подносе были теперь бокалы с янтарного цвета жидкостью и ломтики нарезанного лимона, посыпанного сахаром.

– Ой, простите, я, кажется, ошиблась, – проводница страшно смутилась. – Коньяк заказывали, видимо, в другом купе…

– Ничего, ничего! – утешил её Андрей Александрович, – мы с внучкой коньяк хлещем – только так!

Он протянул Марине бокал и предложил выпить. Та отхлебнула и поморщилась. Сказала:

– Никогда не понимала, что хорошего люди находят в этом пойле.

– А ты уже пробовала раньше? – спросил дед, пытливо глядя на неё.

Марина смутилась.

– Пробовала, но ничего хорошего никогда в нём не находила. Клопами пахнет…

Дед усмехнулся и сказал:

– Значит, ты – пессимистка. Оптимисты говорят, что клопы пахнут коньяком. Ну, если так, то тогда мы с тобой будем пить всё-таки чай, вместо коньяка.

И тут же в их руках возникли стаканы в подстаканниках.

Проводница изумлённо пробормотала:

– Ну да я вроде бы и помню: я сюда чай несла, а никакой не коньяк. Так вот же он – чай тот самый!

Она радостно вздохнула и улыбнулась.

– Спасибо вам, милочка, спасибо, – сказал Андрей Александрович. – Вы забудьте об этом эпизоде с коньяком. Это я так… пошутил, чтобы внучке скучно не было. Так сколько с нас?

Он расплатился, и проводница вышла из купе, с опаской поглядывая на необычного пассажира.

– Дед, ты настоящий хулиган! Испугал женщину, – с упрёком сказала ему Марина.

– Она уже забыла обо всём. Так на чём мы остановились?

Отпивая чай острожными глотками, Марина сказала:

– Ты мне рассказывал что-то о всемирном потопе.

– Ах, ну да! Всемирный потоп! Он когда-то уже был. Сейчас я тебе расскажу о том, что будет на Земле, если он произойдёт снова! Перво-наперво, поднимется уровень Мирового океана, и этот самый уровень затопит огромные участки суши.

– И наш Ростов?

– Ростов-то бог с ним! В нём нет особых архитектурных шедевров. А вот замечательные памятники культуры в Европе… Да и в Петербурге, это да!..


Когда ранним утром они вышли из поезда, на полутёмном перроне  пахло машинным маслом, кипарисами и морем. Где-то вдалеке слышен был шум прибоя.

– Ой, дед, сейчас бы ещё спать и спать! А мы припёрлись в такую рань.

– Понюхай этот дивный воздух, – сказал Андрей Александрович внучке. – Чувствуешь, чем пахнет?

Марина поморщилась:

– Мазутом пахнет, – сказала она. – Ну, что хорошего? Электровоз, трансформаторы всякие. Машинное масло.

– Принюхайся лучше! Ничего такого не ощущаешь?

Марина стала принюхиваться, смешно втягивая в себя маленькими порциями станционный воздух и подражая их спаниелю.

– Жареными пирожками? – спросила она.

Андрей Александрович рассмеялся:

– Дурёха! Пирожками пахнет вон от той тётки в клетчатом переднике, которая их продаёт. Нет, Мариша, не пирожками. Ты только внюхайся! Тут тебе и магнолии, и кипарисы, и морской прибой! В этом запахе всё моё детство… Представь: когда нас привозили в пионерский лагерь, первое, что мы чувствовали, были вот эти самые запахи.

– В пионерский лагерь… Тоже скажешь! Откуда я могу знать, если никогда в пионерский лагерь не ездила. Да и что там хорошего? Строем в столовую, строем под барабанный бой к морю?

Андрей Александрович, словно бы соглашаясь с внучкой, сказал:

– А ты ещё добавь к этому пионерский горн. Утренний подъём – одна мелодия, отбой – другая, поход в столовую – третья. А ведь были ещё и общий сбор,  и ещё другие!

Андрей Александрович издал голосом сигналы горниста, и получилось очень натурально и смешно. Закончил он свой концерт сигналом: От-бой!

– И чего хорошего всё делать по сигналу?– сказала Марина. – Тоска зелёная! Это вам условные рефлексы вырабатывали. Нет, это не для меня. Предпочитаю свободу…

– Такси не желаете? – спросил подошедший мужчина, вертя на пальце брелок с ключами от автомашины.

– Очень даже желаем, – ответил Андрей Александрович.

Он назвал санаторий, а водитель назвал сумму. Стоимость услуги он завысил раза в три, понимая, что ему попались люди, не знающие местных расценок, но Андрей Александрович согласился.

– Долго ехать? – спросила Марина.

– Минут тридцать, – ответил таксист.

– Ого! – изумилась Марина. – Это что же – так далеко? Я думала, здесь  всё рядом.

– Так это не здесь вовсе,– ответил за шофёра Андрей Александрович. – И дорога – сплошные серпантины. Ты же не хочешь, чтобы мы свалились в пропасть?

– Нет, конечно. Хотя такое бы запомнилось на всю жизнь…

– Если бы остались живы…

Водитель помог им донести вещи. Погрузил в машину, и они  поехали.

– Ой, дед, не представляю, кто нас будет ждать в такую рань, – сказала Марина. – Мы приедем, а там все ещё будут дрыхнуть. Мы сядем на скамеечке, как двое бездомных и будем ждать, когда откроется этот твой санаторий. Или протрубишь им подъём. А что?! Та-ра. Та-та-та!

Водитель рассмеялся.

– Я каждый день вожу туда пассажиров. Там прекрасно знают расписание поездов, и к вашему приезду уже готовы.

Андрей Александрович сказал:

– Ну, вот видишь! Всё, как и тридцать лет назад! И тогда здесь были такие же порядки.

Марина присвистнула.

– Тридцать лет! Ты был здесь тридцать лет назад?! Ну, дед, ты и ископаемый! За это время здесь всё давно изменилось! Там, где ничего не росло, выросли баобабы. Сейчас, наверное, исторические развалины, и твоя фотография с надписью: древний человек…  Да ты знаешь хоть, что такое тридцать лет? Это же целая вечность!

– Мне ли не знать, – усмехнулся Андрей Александрович, стараясь вспомнить, что же было в том санатории тридцать лет назад. – Прекрасные тенистые аллеи, терренкуры, по которым гуляли отдыхающие. А какие плетущиеся розы! Какой воздух! Тридцать лет, ровно половина моей жизни. Ну да, точно: мне тогда было тридцать!

– Да нет же! – возразила ему Марина. – Тридцать – это два раза по пятнадцать! Это две мои жизни! С ума сойти!

– Мне почему-то кажется, что там ничего не изменилось, – сказал Андрей Александрович. – Он обратился к водителю. – А скажите, любезный, там колесо обозрения всё ещё крутится?

Водитель очнулся от своих мыслей и с удивлением взглянул на пассажира.

– Не понял. Простите, задумался. В санатории «Морской прибой»? Колесо обозрения? Да там его никогда и не было!

– Как же не было! Было – это совершенно точно. В парке, на бугорке на этом, который между двумя речками… Вспомните же!

– Может, вы спутали санатории?

– Ничего я не спутал. Вы вспомните, вспомните!

– Да зачем мне вспоминать? Я и так прекрасно знаю. У меня там жена работает. На том бугорке между двумя речками сейчас стоит десятиэтажный корпус.

– Вот оно как? А ведь раньше парк был… И где ж теперь гулять, если паркового пространства стало меньше. А по бокам – горы.

– Кому охота, в этих самых горах и гуляет – там лес, скалы, живописные места, терренкуры всякие, скамеечки…

Андрей Александрович не возражал.

– Да, конечно… А корпус с колоннами, который возле берега на набережной, – он-то остался?

– Тот старенький? Стоит, конечно! Куда же он денется. Но в нём всего-то два этажа. Теперь там администрация, лаборатории, рентгеновский кабинет, процедуры всякие… Жена как раз в рентгеновском кабинете и работает.

– Два этажа, но зато с колоннами, с балконами, а какая там внутри красивая мраморная лестница была!

– Там и сейчас всё на месте. В девяностых, вы ж знаете, все санатории были на грани разорения. Ну и «Морской прибой» – тоже. А потом отдыхающих стало побольше, денежки потекли, и ремонт сделали. Вот в этом самом корпусе и сделали.

– И даже десятиэтажный корпус выстроили? – спросил Андрей Александрович.

– Нет! Он был построен ещё при советской власти. Сейчас у хозяйки денег таких нет, чтобы десятиэтажные корпуса возводить.

– А хозяйка-то кто?

– Лизавета Петровна Синичкина. Птичка такая. Когда-то рядовым врачом здесь чирикала. А потом трижды выходила замуж.

– Это у неё бизнес такой? – улыбнулась Марина. – Во кайф!

–  Наверно… Последний её муж был директором птицефабрики.

– И с ним развелась?

– Муж умер. Ему принадлежала какая-то доля акций этого санатория, так наша Лизавета ту долю и унаследовала. Молодец, я вам скажу, баба! Потом уже выкупила акции у других сотрудников. Теперь у неё контрольный пакет. Умная птичка-синичка. Бизнес вумен, словом! Перед нею все трепещут!

Андрей Александрович задумчиво спросил:

– Властолюбивая, стало быть?

– На ходу подмётки рвёт. Кому нужно – улыбнётся, чирикнет, приголубит, ублажит…  Кому нужно – в лапу сунет. Всё у неё схвачено. Планида у неё такая. Хищница. Не синичка, а настоящая стервятница. Тоже любит падалью питаться… Всех своих мужей похоронила… А на вид – голубка…Теперь к ней и не подойдёшь просто так.

– Вы хорошо информированы…

– Так я же сказал, моя жена здесь работает.


Машина миновала шлагбаум, и они оказались на территории санатория. Странная волна чувств захлестнула Андрея Александровича. Тридцать лет он не был здесь и вот снова… Предчувствие, что что-то должно здесь произойти не покидало его.

Они вышли на площади перед главным корпусом. Машина уехала, и Андрей Александрович с внучкой остались одни.

– Ну вот, – сказала Марина. – Я же говорила: никому мы здесь и на фиг не нужны. Давай, труби подъём!

– А мы посмотрим.

Андрей Александрович поднялся по гранитным лестницам, и перед ним гостеприимно распахнулись двери. «Фотоэлементы, – подумал он. – Молодцы. Идут в ногу со временем».

Две девушки в фирменных синих юбочках и белых кофточках, на которых блестели таблички с указанием их имени, встали, чтобы приветствовать раннего гостя.

Андрей Александрович вернулся и крикнул:

– Мариша, иди! Нас ждут.

Вскоре они уже раскладывали вещи в шкафу номера.


После завтрака Андрей Александрович переоделся в спортивный костюм и пошёл на приём к врачу. Марина осталась в номере дожидаться дедушку. После поезда ей хотелось спать.

– Ты иди, иди, – сказала она. – Я никуда не денусь. Хоть подрыхну чуть-чуть.

Андрей Александрович спустился на лифте и вышел в парк санатория. Врач принимала в лечебном корпусе. Посмотрел на корпус, стоящий на фоне зелёных гор. Он стоял прямо перед морем и выглядел импозантно. От него шла широкая асфальтовая дорога прямо к набережной, на которой расположились лавчонки с сувенирами, журналами, сладостями, фруктами и кофе… Вдоль шоссе выложенный плиткой тянулся узкий тротуар.  Двухэтажный лечебный корпус стоял прямо на набережной и он ему показался симпатичнее спальной десятиэтажной коробки, лишённой всяческих архитектурных украшений.

Серёгин зарегистрировался, прошёл к кабинету, на который ему указала медсестра, заполняющая его карточку, присел в кресло. Ждать долго не пришлось.

– Проходите, – пригласила сестра.

Андрей Александрович встал с кресла и, набрав в грудь воздуху, бодро открыл дверь в кабинет. Медсестра положила на стол его историю болезни и вышла.

– Разрешите?

Он взглянул на врача, ожидая увидеть убелённую сединами старушку. Но на него смотрела молодая, лет тридцати, русоволосая женщина с большими зелёными глазами. Её голубой брючный костюм и кокетливая шапочка вовсе не свидетельствовали, что она сопереживает больным, которых ей приходится выслушивать. Всем своим видом она точно демонстрировала обратное: я здесь, чтобы вам было приятно смотреть на меня и сожалеть о проходящей жизни!

Что-то неуловимо знакомое вдруг увиделось Андрею Александровичу в этой женщине. Её длинная шея, зелёные глаза или своеобразный поворот головы… Что-то ему подсказывало: это уже было. Где-то он уже видел эту женщину.

– Доброе утро, Андрей Александрович! – сказала она, заглядывая в историю болезни, предусмотрительно заполненную медицинской сестрой. – Надолго к нам?

Андрей Александрович вздрогнул. И этот необычный грудной голос с тембром, который трудно забыть, тоже напоминал ему кого-то. Он определённо уже слышал этот голос. Только где? У кого? Здесь он не был, если не считать того давнего лета. «Но этой девочке не больше тридцати, – подумал Андрей Александрович. – Нет, это разыгралась моя фантазия. Фокусы памяти…».

– На три недели, а там уж как получится.

– Я так понимаю, курортной карты у вас нет?

– Вы совершенно правы, – ответил он, улыбаясь. –Впрочем, она и не нужна. Я здоров и приехал сюда, чтобы отдохнуть и получить заряд бодрости.

– Понимаю. Лет до ста расти вам без старости! Но к сожалению…

– Вот-вот. Какие-нибудь оздоровительные процедуры, впрочем, можно будет принять. Подводный массаж или что-то в этом роде. Похожу на лечебную физкультуру… Но так, чтобы не напрягаться и, главное, быть под вашим неусыпным наблюдением.

– Так-таки ни на что не жалуетесь? – удивилась нимфа.  – Вы уникальный человек. Приятно познакомиться с человеком, который ни на что не жалуется! Меня зовут Анастасией  Николаевной.

– Очень приятно. И поверьте: очень непросто говорить такой женщине…

– Такому врачу…

– Такой женщине, – настойчиво повторил Андрей Александрович, –  о каких-то болячках.

Анастасия Николаевна улыбнулась.

– Вы присаживайтесь, присаживайтесь. Считайте, обмен комплементами состоялся. Теперь можно поговорить и о деле. Так, на самом деле, на что вы жалуетесь?

– У меня жалоба одна. Возраста я не чувствую и это примиряет меня с религией. Душа моя не стареет. А вот сердце побаливает.

– Да? Куда отдают боли? Были ли вы у врача? Делал ли он вам кардиограмму?

– Ни у каких врачей я не был и электрокардиограмму делать  мне не стоит…

– Почему?

– Кардиограф сгорит!

– Вы шутник?! Я и вправду подумала…

– Так я ведь истинную правду и говорю. Вы измерьте сейчас давление, посчитайте пульс! Пульс подбирается к ста, а давление зашкаливает!

Анастасия Николаевна закрепила манжетку на руке и стала нагнетать воздух. Закончив измерение, с недоумением посмотрела на Андрея Александровича.

– Шутки шутками, а артериальное давление ваше очень даже высокое!

Она прощупала пульс, стараясь его посчитать за пятнадцать секунд. Несколько раз сбивалась, потом всё же подсчитала и умножила на четыре.

– И пульс, действительно, 96 в минуту! Вы зачем меня пугаете? Вас нужно госпитализировать!

– Да что вы, доктор! Я же вам просто показал, какое вы на меня произвели впечатление!

Анастасия Николаевна улыбнулась и проговорила с сожалением:

– Эти показатели не поддаются волевым влияниям. Мне приятно то, что вы говорите, но этого не может быть, потому что не может быть никогда! Поверьте мне!

– Ну, что вы, уважаемый доктор! Можете сейчас измерить моё давление и посчитать пульс!

Когда Анастасия Николаевна повторила замеры, она с удивлением и страхом посмотрела на Андрея Александровича, пытаясь понять, как он это делает.

– Странно! Если бы мне сказал кто-нибудь, никогда бы не поверила! Вы кто? Йог?

– Успокойтесь! Я – старый идиот, который мало уже что понимает в жизни. Вот и примазываюсь к молодым. Вы мне нравитесь и напомнили мою молодость. Я с внучкой только сегодня утром приехал, потому ещё не успел узнать о вас какие-то сведения. Знаю лишь, что вы в разводе, воспитываете дочь. Живёте с мамой недалеко отсюда. Она тоже работала в этом санатории врачом, но несколько лет назад ушла. Вернее, её вынудили уйти, и теперь она воспитывает внучку.

Анастасия Николаевна смотрела на него и ничего не понимала. «Он специально где-то собирал обо мне сведения? У кого? И зачем? Немолодой уже».

– Неужели обо мне… не понимаю… Это всё мои недруги… Что они ещё вам обо мне наговорили? Да, я в разводе! Но я не верю в чудеса. Ни астрологам, ни факирам, ни диетам, ни пищевым добавкам! И в первую очередь, не верю вам, мужчинам! Я знаю, что среди мужчин есть и Драконы, и Кабаны, и Крысы. Вы кто? Но всё ровно. Кем бы вы ни были, все мужчины, простите меня, – Козлы! И вообще, во всякие чудеса и параллельные миры я тоже не верю! И всё-таки, как вы это делаете?

– Ну зачем так уж всех под одну гребёнку? Мужики не всегда – рогатые животные! Они – мерзавцы, с этим трудно спорить, но и они нередко принимают разные обличия. Впрочем, и вы, женщины, не всегда овечки!  Вот сейчас, например, вы смотрите на меня, как кобра. Напрасно. Я совсем не хотел вас обидеть.  Скорее – заинтересовать. Вас должно утешить, что  змея – символ мудрости. Но для меня вы – львица! Ваша рыжая грива и зелёные глаза гипнотизируют. Я когда-то видел уже такие глаза!

В этот момент ей показалось, что перед ней сидит не пожилой мужчина с серыми глазами и пепельными волосами, а стройный мускулистый парень. Она встряхнула головой, чтобы прогнать видение. Сквозь туман она услышала его голос:

– А душа моя молода и романтична.

Анастасия Николаевна сбросила с себя непонятное ей наваждение, от чего её кокетливая шапочка слетела с головы. Но она этого даже не заметила.

– Может, вы всё-таки скажете,  какие хотите принимать процедуры? Иначе, зачем вам было приходить к врачу? Ваш приход ко мне просто  нелогичен.

Анастасия Николаевна не просто смущалась этого загадочного отдыхающего. Она мучилась в догадках, кто мог столько нарассказать о ней. Да и зачем? Просто невероятно!

– Ну, что вы? Я приехал в санаторий и пришёл к своему врачу на приём. Всё логично. И не мучайте себя догадками!  Вовсе не обязательно мне было спрашивать о вас у кого-то. Я всё узнал от вас самой. И сейчас вижу, как вы тщетно стараетесь понять, кто я и откуда узнал о вас такие подробности. Вы, впрочем, как и все женщины, очевидно не дружите с логикой. Иначе бы не мучили себя построением ошибочных гипотез. Если бы я вам изложил ход своих мыслей, вы бы сами убедились насколько всё просто. Так когда-то Шерлок Холмс объяснял ход своих умозаключений доктору Ватсону, и он тоже удивлялся простоте логических построений великого сыщика. Впрочем, я забыл, что женщины не в ладах с логикой.

– Вы интересный пациент…

– Пациент?

– Ну, отдыхающий. И правда, раз у вас ничего не болит, какой вы пациент? Но я настаиваю на том, что миф о том, что у нас, женщин, нет логики, придуман мужчинами. Мужчины хотят, чтобы мы смотрели им в рот и восхищались. Но для этого не нужна логика! Впрочем, считайте, что вы меня уже поразили.

– Это, уважаемая Анастасия Николаевна, уж чересчур! Здесь как в покере: недобор – плохо. И перебор – ничего хорошего. Успокойтесь. Что касается процедур, то меня удовлетворят те, которые требуют вашего контроля…

Он весело взглянул на доктора и повторил:

– Неусыпного контроля.

– Тогда, для начала, проведём полное обследование.

Однако, увидя недовольную гримасу Андрея Александровича, взмолилась:

– Чего же вы хотите?

– Если можно, я хотел бы, чтобы мне сделали массаж спины… Можно и подводный массаж…

– Хорошо! Но я могу назначить вам что-нибудь одно. Дополнительную процедуру можно получить за деньги. Коммерциализация медицины, как утверждает наш главный врач,  позволяет нам выживать.

– Ну, что ж. За деньги, так за деньги. А коммерциализация часто соседствует с элементарным жульничеством и пренебрежением здоровьем людей. Впрочем, это – лирика.

– Наверное, вы правы. Только не я эти правила придумала. И не знаю, как можно было бы выжить нашему санаторию иначе.

– Я тоже не знаю. Трудно быть Богом…

– Это всё время и говорю нашей Елизавете Петровне…

– Елизавете Петровне?

– Наша главная.

– Синичкина?

– Вы с ней знакомы? – испуганно произнесла Анастасия Николаевна. – Так это от неё вы получили сведения обо мне?

– Нет, что вы?!

– Вот я и говорю. Во всех санаториях дают по три-четыре процедуры. А у нас бесплатно только одну… К сожалению, если где-то трудно быть Богом, то в России трудно оставаться человеком.

– Недавно слышал такую байку. Дело было в Германии. Нашла одна девушка в парке раненного ёжика и отнесла его в ветеринарную клинику. Там ему сделали операцию и сказали, что ёжик пару дней должен полежать в реанимации. Потом она сможет забрать животное. Увидев нерешительность девушки, доктор сказал, что она может ёжика определить и в приют…А если захочет забрать его себе, она должна предоставить справки о том, что все члены её семьи не возражают против того, чтобы с ними жил ёжик. Нужно также заручиться справкой о среднем заработке, о квартирных условиях и ещё дюжину других.

– Я слышала эту байку, – прервала Андрея Александровича Анастасия Николаевна. – Вот и говорю: лучше быть ёжиком в Германии, чем человеком в России.

– Но мне кажется, что нужно везде и в любых  обстоятель-

ствах оставаться человеком.  Впрочем, я готов оплатить, конеч-

но, вторую процедуру. Не будем подрывать финансовую ста-

бильность санатория.

Она вписала процедуры в санаторную книжку и сказала, протягивая её Андрею Александровичу:

– Я выписала вам массаж из своего резерва. Платить ничего не нужно.

– Вы меня неправильно поняли. Я вполне способен оплатить процедуры.

– Не нужно. С вами было интересно. В каком номере вы живёте?

– В триста восьмом. Вы проводите и вечерние обходы?

– Нет, что вы?! Всего вам доброго…


Андрей Александрович поднялся в номер и застал внучку, смотрящую по телевизору боевик.

– Кто-то мне сказал, что он страшно устал и хочет спать после тяжёлой дороги?

– Кто-то сказал? – удивилась Марина. – Интересно, кто же это был?

Его молодое «Я» возмутилось:

– Ну и нахалка! Ремешка так и просит. Ты не видишь: она тебя разыгрывает!

– Да пусть! Мне не жалко. А я просто поменяю правила игры.

С экрана раздавалось: «Не подохнешь – привыкнешь. Не привыкнешь – подохнешь».

– Что ты включила? Неужели нет ничего другого?

– А я разве что-то включала? – спросила она с удивлением.

– Ну да, не я же перед уходом включил тебе этот твой телевизор.

– Даже и не представляю, о чём ты говоришь, – томным голосом возразила Марина. – Мы сейчас с тобой находимся на море, а ты меня уверяешь, что перед нами телевизор.

Молодой многозначительно кивнул.

– Ну что я говорил: девчонка смеётся над тобой. Она вообразила, что может тебе внушить что-то! Нет, вот уж тут-то без ремня – точно не обойтись! Ты будешь это терпеть?

– Если немножко, то можно. Это даже интересно…

Обращаясь к внучке, сказал:

– Какое море? О чём ты говоришь?

– Но как же! Посмотри вокруг, оглянись. Разве ты не видишь, что стоишь на берегу и сейчас собираешься войти в него? Мокрые камешки выскальзывают у тебя из-под ног и плюхаются в воду.

Андрей Александрович сказал, подыгрывая внучке:

– Да здесь, как я посмотрю, глубоко. И волны совсем небольшие…

– Но ты же плавать умеешь, вот и заходи. Но только осторожненько. Так, чтобы не поскользнуться на камнях.

Он сделал осторожный шаг вперёд, а потом, размахивая руками, словно бы поплыл по морю.

– Хорошая водичка? – смеясь, спросила внучка.

– Отличная. Хотя и прохладная.

– И, главное, чистая-то какая!

– Да-да, чистая, – подтвердил дед. – Даже удивительно.

– А теперь ныряй!

– Нырять? – удивился дед. – Зачем?

– Будешь смотреть, что там на дне.

– Да ничего там интересного нет. Одни камни.

– А ты нырни всё-таки и посмотри!

Он изобразил ныряние.

– Посмотри, какие красивые камешки. Особенно тот – зелёненький с белыми прожилками. Видишь его?

Андрей Александрович подумал: «Девчонка и в самом деле издевается надо мною. Лупить – это, конечно, не метод. Но поставить на место – надо!»

Он изобразил, что выныривает на поверхность.

– Здорово? Правда? – спросила внучка.

– Здорово, здорово.

Он хотел добавить что-то ещё, но Марина перехватила инициативу.

– А ты не хотел бы проплыть дальше и нырнуть на настоящую глубину – туда, где подводные скалы, где водоросли образуют лес, в котором плавают рыбки?

Дед пробурчал:

– Это для меня слишком далеко и слишком глубоко. И вообще, не удаётся пока тебе загипнотизировать дедушку.

Андрей Александрович уселся в кресло и устало рассмеялся.

Марина насупилась. Наконец проговорила:

– А ты взял бы, да научил! Что – жалко тебе, что ли, что и я буду владеть твоими приёмчиками! Вот уж, точно, отличницей в школе была бы! И физику не нужно было бы учить!

– Не жалко вовсе. Но и этому учиться надо.

– Но ты же научился.

– Я не против. Но не твоё это предназначенье.

– А какое у меня предназначенье? Физика, что ли?

– Физика? Едва ли… Ты так красиво мне всё это расписала: воду, камешки, глубину. Тебе бы в кинорежиссёры податься – может, там и найдёшь своё призвание. Выключи, наконец, телевизор! – сказал Андрей Александрович, располагаясь в кресле. – Ну, что ты уставилась в эту ерунду?

Марина с показным безразличием переключила на другой канал. И тут же последовал с экрана новый диалог:

– Она была в прошлой жизни сволочью!

– Откуда ты знаешь?

– Я её только что зарезал!

– Нет-нет! И тут такая же чепуха! Выключи!

– Дед, тебя послушать, так всё чепуха. Надо принимать мир таким, каков он есть, а у тебя одни фантазии.  И папа такой же. У него или физика на уме, или вообще ничего.  А мне интересно узнать, как устроен мир.

– По ящику этого тебе всё равно не объяснят.

Марина начала злиться.

– Притащил меня в этот свой санаторий, а теперь всё тебе не нравится!

– Бунт, – тихо констатировал Молодой. – А ты уже и сдался без боя.

– Я? Сдался? – удивился Андрей Александрович. – Ничего подобного.

– Выключи ты эту галиматью, – Андрей Александрович посмотрел на внучку так, что она беспрекословно выполнила приказ.

«Так неинтересно, – подумал он. – Никакого творчества. Я приказал, – она выполнила. Ну и какое же здесь высокое педагогическое искусство?».

– Искусства – может быть, и нет. Зато результат – налицо, а это главное! – возразило его второе «Я».

Андрей Александрович встрепенулся:

– А пойдём-ка лучше на море! С завтрашнего дня по утрам у меня процедуры. И не заметишь, как пройдут эти три недели. Нужно  постараться не пропускать ни одного солнечного денька.

– На море – так на море. – Марина равнодушно достала свой купальный костюм и пошла в ванную комнату переодеваться.


Пляж санатория был огорожен металлическим забором. Мужчина в таком же голубом костюме, как и все остальные служащие, проверил санаторные книжки и предложил мягкие лежаки в тени под навесом. Солнце припекало немилосердно, а по прогнозу столбик термометра должен был подняться до тридцати пяти!

Марина расстелила на лежаки большие полотенца, сбросила держащуюся на одном крючочке ажурную юбочку, сняла кофточку и осталась голенькой, едва ли ни в том, в чём мать родила, если не считать двух чёрненьких тесёмочек, которые должны были обозначать лифчик и плавки.

Андрей Александрович, давно привыкший к манерам внучки, даже не обратил внимания на её импозантный купальник.

Марина огляделась по сторонам.

На лежаках грели свои косточки старички и старушки. У самой воды возилась с малышом вышедшая из берегов  бесформенная мамаша. «Ну, как такую можно полюбить? – подумала Марина. – Тоска зелёная! Я так и думала!».

Она прошлась босиком по мелкой гальке, раздумывая, идти в воду или сделать это чуть позже. И вдруг услышала за спиной:

– На водном мотоцикле покатаемся? С ветерком!

Марина оглянулась. Перед ней стоял атлетического телосложения шоколадный парень и, улыбаясь, показывал на блестящий красный водный мотоцикл.

– Ну и загар, – с восхищением воскликнула она. – Настоящий шоколад!

– Не только по цвету, но и по вкусу! Хочешь лизнуть?

– Нахал!

– Почему? Сама сказала – шоколад! Можешь даже куснуть, только, чур – не слишком больно.

– Отстань!

– Да и не надо. Не больно-то и хотелось.

– Ладно. Так ты, что ли, хозяин этого коня?

– Конечно. Только, прокатиться на нём денег стоит. Тебе мама деньги даёт?

– Сколько?

– Полтинник.

– Ты, значит, продаёшь удовольствие по полтиннику? И как это называется?

– У женщин это называется иначе. А у меня – работа. Так ты идёшь?

– Нет. Я лучше на парашюте полетаю или на водных лыжах попрыгаю на волнах.

– Давай! Серёга тебя и бесплатно прокатит. У него возможен и безналичный расчет. Его ещё женские прелести завораживают.

– А тебя уже нет? – съязвила Марина.

Она взглянула на стоящего в стороне Сергея. Такой же шоколадный, он возился в моторной лодке, к которой на длинной верёвке был привязан парашют. Желающих полетать было много.

– Меня уже нет, – ответил парень и отошёл к другой девушке.

Как оказалось, на пляже было много молодёжи. Кто-то играл в настольный теннис, кто-то курил в сторонке у урны. Трое ребят расписывали пульку.

«Неужели и они из нашего санатория?», – подумала Марина.

Для начала решила окунуться. Море ласково плескалось у ног. Мелкая галька щекотала ступни и она, пройдя два-три шага в воде, нырнула в набегающую волну. Стараясь подальше отплыть от берега, быстро заработала руками и ногами. Вынырнула почти у буйка. Рядом плыл лысеющий мужчина. Увидев внезапно появившуюся из глубин светлую головку, отпрянул в сторону.

– Так насмерть можно перепугать, – сказал он, фыркая и разглядывая девушку. А Марина легко и красиво поплыла к берегу, не удостоив мужчину ответом.

Под навесом отдыхал дед. Он, нацепив на нос очки, читал книгу, не обращая  внимания на старушек, рассуждающих о своих болезнях. Марина легла на полотенце и прислушалась.

– О чём вы говорите, милая Антонина Ивановна?! – воскликнула длинная как жердь седая женщина, обращаясь к соседке. – Такая операция стоит не менее пятидесяти тысяч, и не рублей, заметьте, а евро! Легче умереть!

– Что вы, Марья Степановна! Причём здесь деньги? Если припрёт, и не такие выложите! Впрочем, похороны тоже будут стоить не дешевле!

– Но за похороны я уж точно платить не буду. Пусть невестка раскошеливается…

Марина повернулась на другой бок. Там за лежаком деда двое лысых вели умный разговор:

– Не важно, какой ВВП – маленький или большой, – говорил полный мужчина с бородкой толстому как баобаб мужчине, сверкающему лысиной. –  Важно, чтобы выделяли на здравоохранение не менее пяти процентов. А у нас – около трех. К тому же местные власти и эти крохи урезают на треть. Вот и крутись! А вы говорите, что здравоохранение наше чахнет! Зачахнешь здесь на голодном пайке! Потому и наш санаторий хитрит, изворачивается, старается содрать с отдыхающих всё, что только может. А что с нас можно содрать? Это – цепная реакция. Меньше отдыхающих – меньше доходы. Важно соотношение цены и качества. А какое может быть качество при таких зарплатах? Потому это и не дорогой санаторий. Для таких, как мы…

– А доктора к тому же наговорят такое, что не знаешь, куда бежать. Назначают самые дорогостоящие обследования, лишь бы вытянуть у тебя последнее, – неожиданно писклявым голоском ответил баобаб.

Марина закрыла глаза и решила подремать. «Вечные проблемы у этих старперов, – подумала она. – Болячки всякие, деньги… Тоска зелёная».

– Как вода? – спросил Андрей Александрович, откладывая книгу в сторону.

– Вода хорошая. Ты идёшь?

– Пожалуй.

Он встал и нехотя поплёлся к воде.

Гладкие скользкие камешки выскальзывали из-под ног и срывались в шипящую белую пену, а вода, притворившись тихоней, ласково прижималась к берегу. Сквозь толщу воды был виден каждый камешек на дне. «Где-то я это уже видел, – подумал Андрей Александрович. – Точно, как на картине «На острове Валааме». Там тоже показано дно сквозь толщу воды. Красота! Но нет, я эту глубину и зелень видел не на полотне Архипа Куинджи. Где-то совсем недавно. А, может, давно?».

Память услужливо подсказала, когда и где он видел именно такую зелень и глубину. «Глаза той девочки-врача… Такая же глубина и чистота…».

Он неторопливо вошёл в воду и через несколько шагов оказался на глубине, достаточной для ныряния. Набрал в грудь воздуху и нырнул. Вопреки советам врачей, которые настоятельно не рекомендуют открывать глаза при нырянии в морскую пучину, он открыл глаза.

Солнце, пробиваясь сквозь колышущую толщу воды, озаряло округлые камни, беспорядочно разбросанные на морском дне.  Какая красота!.. Хотелось увидеть ещё и водоросли и рыбок, плавающих в пространстве между скалистыми выступами, но за такой роскошью нужно плыть дальше, и нырять глубже, с маской и ластами. А ещё лучше, с аквалангом. Но так он нырял давно, в молодости. Сейчас и забыл, как им пользоваться. Он вынырнул, и его воображению представилось, что телевизор из их номера плавает на волнах и продолжает показывать ужастики с монстриками и привидешками, как любит говорить внучка, с добытчиками золота на Аляске и с мужественными полицейскими и супергероями. Подумал: люди тянутся к Гарри Потеру и Арнольду Шварцнегеру, к Дэвиду Коперфильду и Вольфу Мессингу. Их влечёт сила мышц и ума. Их влечёт чудо…

– Нет, это не для меня! – пробормотал он вслух, отплёвывая солёную воду.


Через пару часов они вернулись с моря, Андрей Александрович принял душ и прилёг отдохнуть.

«Возраст, чёрт бы его побрал… Ничего вроде бы и не делал, а устал, будто уголь разгружал!».

Он вспомнил, как в студенческие голодные годы с другом ходил на вокзал разгружать платформы с углём. За вечер могли заработать до десяти рублей! В те времена это были хорошие деньги!

Он ещё о чём-то думал, и постепенно стал засыпать.


Марина приняла душ, переоделась и тихо, чтобы не будить деда, вышла из номера. Нужно было выяснить, что в этом санатории будет происходить сегодня вечером. Ей казалось, что именно здесь в этом скучном санатории с нею произойдёт какое-то приключение.

Афиша в вестибюле гласила, что  в клубе состоится концерт артистов  филармонии, приехавших из краевого центра, а потом будет кино. А в баре, открытом до двенадцати ночи, можно попить кофе и различные напитки. У колонны стояла женщина и предлагала отдыхающим поехать на экскурсии. «Пока – ничего интересного, – подумала Марина, – но бар нужно посетить».

В Ростове однажды она с Петькой Новиковым ходила в бар. Тогда там тоже ничего интересного не было. Но она это связала с тем, что Новиков был каким-то инфантильным. Слюнявил что-то себе под нос. Ни разу даже её танцевать не пригласил. Если бы не  Колька Афанасьев, вообще можно было умереть со скуки. А Колька, тот оказался совсем другим. И танцевать с ним было приятно. Он её так страстно прижимал к себе, что она чуть не задохнулась, и это было тоже приятно. Правую руку он держал не на талии, а его ладонь пальцами касалась ягодиц, и это почему-то тоже было приятно. Не сказать, чтобы Колька Афанасьев ей так уж и нравился. Но он хоть на мужика был похож. Не то, что этот Петюнчик. Пискля и тюфяк. Не сравнить с Колькой. У того уже и усики чернеют. Скоро бриться начнёт…

Марина твёрдо решила: раз уж так судьба распорядилась, что должна быть здесь с дедом, она постарается эти двадцать дней не скучать. Вечером обязательно придёт в бар…


А Андрею Александровичу снилось, будто он, молодой учёный, приехал в этот санаторий. Всё в нём клокотало энергией. Он плохо спал. Рано утром, до завтрака, бегал на море, делал зарядку, потом проплывал до буйка и назад. Почему-то вдруг снова появилась эта зеленоглазая девочка-доктор и стала его осматривать и обследовать. Она змеёй извивалась вокруг него, но ему было не противно дотрагиваться до её холодного влажного тела. Лицо её кого-то напоминало, но он так и не мог вспомнить, кого. Потом эта змея  вдруг превратилась в рыжую кошку, которая, мурлыча и выставляя свои коготки, прижималась к нему боком, и ему было чрезвычайно приятно прижиматься щекой к её мягкой шерсти. Но потом он вдруг почувствовал, как острые коготки вонзаются в его щеку, и резкая боль в левой щеке заставила его проснуться. «Приснится же  такая чепуха!», – подумал он, открывая глаза и поправляя подушку, на которой лежала книга. Её острый край корешка и был тем самым «коготком». Вышел на балкон, сел в плетёное кресло. Никуда идти не хотелось. Он смотрел с высоты третьего этажа на барахтающихся в открытом бассейне людей и  размышлял о жизни. «Пролетели, пронеслись годы. И не заметил, как они промчались.

Всё время куда-то спешил, хотел успеть… Куда спешил? Зачем? Стал доктором наук, получил кафедру. И что изменилось? Ничего. Снова должен куда-то спешить, успеть сделать, написать, выпустить… Как белка в колесе! А как бы хорошо просто бездумно получать удовольствие от жизни. Так нет. Всё мне мало…».

Марины не было. Ну, и правильно: чего сидеть рядом со спящим дедом.

Взглянул на часы. Время обедать и он, переодевшись, поплёлся в столовую.

– Я думала, ты будешь спать до ужина, – сказала Марина. Она уже сидела за столом и беседовала с соседом.

– Да нет… Прикорнул, приснилась такая ерунда…

Потом, обращаясь к мужчине:

– Добрый день. За завтраком мы вас не видели.

– Анализы сдавал…

– Так что сегодня у нас на обед?

– Борщ украинский и овощное рагу с котлетой. А на третье компот из свежих фруктов…

– Не шик, но с голода не умрём, – сказал Андрей Александрович, наливая себе из супницы в тарелку борщ.

После обеда он снова пошёл в номер и прямо в спортивном костюме лёг на кровать. На улице была такая жара, что и выходить не хотелось. Марина куда-то завеялась. Он и не спрашивал куда. Хорошо, что он взял две солидные книги по психологии. Проблемы бессознательного его интересовали давно, когда он ещё свою докторскую делал у профессора Владимира Евгеньевича Рожнова.

«Десяти жизней не хватит, чтобы  в этом бессознательном  разобраться. Но ведь интересно-то как!».


После ужина делать было совсем уж нечего, и Андрей Александрович сидел на балконе и любовался красотами природы. Неподалеку в бассейне плескались отдыхающие, и оттуда был слышен смех. Он с некоторой завистью смотрел на них и думал, что, если бы мог сбросить лет двадцать – тридцать, тоже мог бы козликом прыгать у того бассейна… Старость – не радость! А Марина ушла в бар. Скучно ей, конечно, здесь. Ни друзей, ни знакомых… Впрочем, характер у неё общительный. Познакомится…

И действительно, стоило Марине подойти к стойке, как ей поощрительно улыбнулся с горящими глазами и гусарскими  бакенбардами и усиками бармен. Жонглируя бутылками, спросил:

– Э! Что пить будешь, дэвушка?

– Каппуччино и стакан воды со льдом.

Бармен выполнил заказ, и Марина отошла к столику. Осмотрелась. В углу сидела парочка и о чём-то оживлённо беседовала. Они были значительно старше Марины, лет по двадцать пять-тридцать, и она их отнесла к старикам.

Сидя на высоком стуле, потягивал коктейль юноша с тёмным цветом кожи. Марина не могла понять, это у него такой загар, или он – негр.

Выпив кофе, она хотела уже встать, чтобы уйти в номер, когда к её столику подошёл стройный парень лет двадцати в бежевых шортах и тенниске.

– Не возражаешь?

Он поставил на столик стакан с соком.

– Пожалуйста. Тем более что я уже свой кофе выпила.

– Так, может, бокал шампанского? Сдохнуть можно от тоски. Я не знаю, что делать в этой богадельне. Давай друг друга выручать.

–  Мне кажется, это невозможно. И шампанским делу не поможешь.

– И всё-таки. Меня зовут Валентином. А тебя?

– Марина, – она оценивающе взглянула на парня. Потом, всё же решив, что этот Валентин слишком высок для неё, сказала, тряхнув головой. – Мне пора. Не скучай. Желаю хорошо провести вечер.

Она, не оглядываясь, пошла к лифту.


Через день, когда Андрей Александрович вышел от массажиста, он встретил своего доктора. Она сидела в коридоре на диване и беседовала с женщиной, но, увидев его, поспешила с нею попрощаться и встала ему навстречу.

– Здравствуйте, Андрей Александрович! А я здесь вас поджидаю. Как вы себя чувствуете? Как ваше сердце?

– Спасибо, всё хорошо, но…

– Вас что-то беспокоит? Пройдёмте в мой кабинет, всё же проверю ваше давление.

– С удовольствием.

Они прошли в кабинет, где Анастасия Николаевна измерила ему артериальное давление.

– Это что? Снова ваши фокусы? Давление у вас, как у молодого человека!

– Нет, что вы! Фокус показывается один раз. Когда его приходится повторять, это уже не фокус.

– Сто двадцать на семьдесят! Хоть в космонавты!

– А давление такое, потому что душа у меня молодая. Это только телесная оболочка у меня поношенная.

– Но душа ждёт приключений?

Анастасия Николаевна улыбнулась и с озорством посмотрела ему в глаза.

– И любви… Но вся штука в том, что зна;чима именно оболочка!

– Вам бы просто отдохнуть, а вы никак не можете уйти от своих заумных книг. Я обратила внимание на монографию, которую вы читаете. «Проблемы бессознательного».

– Ну что вы! Я с нею отдыхаю. И с вами мне хорошо. Потому и говорил о неусыпном врачебном наблюдении.

– И я эти дни всё время думала о вас. Это тоже ваши штучки?

– Поверьте, я к этому никаких усилий не прилагал. Но, впрочем, я легко могу вас освободить от этого. Заставлю забыть и меня, и всё, что мы тут с вами наговорили.

– Ни в коем случае! – воскликнула Анастасия Николаевна. – Я ничего не хочу забывать!

Она даже встала из-за стола и подошла к Андрею Александровичу. Глаза её стали большими. Казалось, она вот-вот расплачется.

В это время вошла медицинская сестра. Она положила на стол две карточки новых отдыхающих и, с безразличием окинув взглядом Андрея Александровича, сказала:

– Больные ждут.

Она вышла, и Андрей Александрович увидел, как погасли фонарики в глазах доктора.

– Спасибо вам, – сказал он, направляясь к двери.


Прошло несколько дней. После процедур они с Мариной шли на пляж, валялись на лежаках, плескались в море. Он читал свою психологию, а она слушала в плеере любимую группу «Амурские волны».

Не будите его,
Он устал.
Он три ночи не спал,
Всё это время пил,
А когда не хватало на что,
Занимал.
Он ничего не изменял, 
А пить уже не было сил.
Он влюбился!..

Марина закрывала глаза и кивала головой в такт музыки.

… Он рисовал запах её волос,
Он торчал от него,
Не замечая соседскую вонь.
Он влюбился!..

Вот о такой любви она мечтала! Сильной, страстной… Но где она? Кто на такую способен?


В один из дней, когда накупавшись, Марина вернулась к деду, тот увлечённо разговаривал с высоким парнем.

– А вот и внучка. Познакомься, Марина. Этот молодой человек  тоже отдыхает в нашем санатории.

– Мы знакомы. Валентин, если не ошибаюсь. А фамилия,  кажется, Печорин.

Парень с удивлением посмотрел на Марину, улыбнулся и спросил:

– Почему Печорин?

– Мне так показалось. Взгляд томный, и всё давно опостылело.

– Почти угадала. Фамилия моя – Пичугин. Но ты первая, кто сказал, что у меня взгляд томный… Вот то, что он нахальный, – это мне приходилось слышать.

Валентин учился на третьем курсе журфака Ростовского университета, и оказался в санатории по настоянию матери, которая купила путёвку себе, но поехать не смогла.

– Какая-то внеплановая проверка налоговой инспекции. Мама работает главным бухгалтером в частной фирме. Там у них эти проверки всякий раз, когда хотят что-то от директора.  Сейчас он отказался выделить на выборы кругленькую сумму, вот и прислали проверку. Это повторяется всякий раз, так что мама уже привыкла.

– Разбойники с большой дороги. Самый настоящий рэкет.

Андрей Александрович даже присел на своём лежаке.

– В нашем доме, – сказал он, – мы тоже столкнулись с чиновничьим произволом и рэкетом. Там какой-то крупный чиновник из городской администрации выкупил и приватизировал двенадцать метров трубы, которая подходит к домам и по ней течёт из ТЭЦ горячая вода. А теперь за то, что по его участку трубы проходит к домам горячая вода, требует платить ему. При этом повысил тарифы на тридцать процентов. Разве это не рэкет?

– А где же прокуратура? Антимонопольный комитет? – удивился Валентин. – Власти города, наконец.

– Так они все повязаны одной верёвочкой. Но, бог с ними. И давно вы здесь скучаете? – спросил Андрей Александрович.

– Неделю. Мы с вами приехали в один день. Санатории – не для молодёжи. Сюда лечиться приезжают. А мне пока лечить нечего.

Разговор был исчерпан, и Андрея Александровича снова взял свою книгу. Марина и Валентин, поговорив обо всём и ни о чём, пошли купаться. Но, как оказалось, Валентин плавал неважно.

– Ну ты и чайник. Плаваешь, как топор…

– А ты, как золотая рыбка. Где так научилась?

– Я три года в «Волну» хожу. Плавательный бассейн на «Динамо».

– И я на «Динамо» хожу. Только занимаюсь лёгкой атлетикой. Люблю настольный теннис…

В настольный теннис он играл мастерски. Увидев сильного игрока, вокруг стола собралась молодёжь.

Марине было приятно наблюдать за его игрой.

– Вот когда ты играешь в теннис, это настоящий кайф! На тебя клёво смотреть.

– В этом наши различия, – улыбался Валентин. – Тобой можно любоваться всегда, и когда ты плаваешь, и когда пьёшь кофе или просто ничего не делаешь…

– Ну, всё! Пошло, поехало. Выключай мотор. Наконец-то проявил себя журналистом. Ты случайно стихи не пишешь?

– Случайно пишу. Когда-нибудь почитаю.

Андрей Александрович был доволен, что у Марины, наконец-то, появился знакомый, приятный юноша и теперь будет с кем ей проводить время. Он знал, что внучка могла учудить такое, что потом долго придётся отходить от её выходки. Но вроде бы парень неглупый и им будет вместе веселее. Почему-то вспомнилось, как однажды в школе Марина демонстративно стала исправлять на доске ошибки преподавателя русского языка и литературы. Поднялся шум. Учительница в плач. Прибежала завуч. Эта безграмотная учительница вынуждена была уйти из школы, а Колька Агафонов потом её ругал, мол, при этой мимозе у него по сочинению была твёрдая тройка, а теперь – неизвестно, что будет. Правда, Марина говорила, что не хотела крови, но считает, что учительница русского языка и литературы должна быть, как минимум, грамотна. Она же – УЧИТЕЛЬНИЦА!

Теперь, когда появился этот Печорин, Марина решила привести в жизнь свою шуточную мысль, возникшую у неё ещё перед отъездом. Хорошо бы познакомить деда с какой-нибудь симпатичной старушкой. И в этом ей может помочь этот долговязый журналист.

Отойдя к берегу, они с Валентином уселись на мелкой гальке таким образом, что ноги их омывала набегающая волна. Марина рассказала Валентину о своём плане, и тот с удовольствием согласился участвовать в этом необычном мероприятии. Сказал:

– Никогда ещё не выступал в роли свахи. Кайф! Ну, мы его познакомим, и что?

– Не знаю.

– И я не знаю. Они познакомятся, побеседуют о том, о сём, и на том дело кончится.

– Сейчас важно найти такую старушку.

– А какие у него вкусы? – спросил Валентин, поглядывая на лежащую у берега в воде женщину. Её редкие седые волосы были накрыты целлофановым кульком. Она лежала у самого берега и всякий раз охала, когда набегающей волной её отрывало от песка.

– В том-то и дело, что моему деду нравятся молодые!

– Так давай найдём ему молодую! Какие проблемы? Посмотри, сколько их по набережной фланируют. Они тоже в поисках. Только, разве такая нужна твоему деду?!

– Ну да! И что я с ней буду делать?

– А что тебе делать? – не понял Валентин. – Мы же дедушке подыскиваем бабульку. Знаешь, такие дела не делаются сходу. Давай после ужина встретимся и помозгуем, что и как?

– Договорились. В семь вечера в кафе.

– Замётано.

Валентин пошёл играть в настольный теннис, а Марина, предупредив деда, медленно пошла к санаторию. На пляже ей было скучно, а в номере, пока нет деда, она могла и телик включить. Должны были повторять программу – «Минута славы». Её забавляло, когда какая-то тётка из Ростова вышла на сцену и демонстрировала, как она может жевать стекло. Съела стакан, лампочку… Ну, не дура? Кому это интересно, что ты там жуёшь?

Марина медленно шла по раскалённому на солнце асфальту. Потом у дороги остановилась и задумалась. Это ведь только казалось, что у неё есть какой-то план действий. На самом-то деле не было у неё никакой решимости, и не было никакого плана. Было только смутное желание совершить что-то необычное, такое, чтобы после этого дед был счастлив. Вот только что именно нужно было совершить, – она толком не понимала. А уж то, что его хорошо бы женить, впрочем, как и отца, она не сомневалась. Мужчина должен быть с женщиной. И уж точно, много лучше, если этих женщин им найдёт именно она!

Марина шла в задумчивости в сторону санатория. Ничто не радовало глаз. Вот главный корпус. Совершенно неестественно он вдруг возник на пригорке среди лесов и гор с одной стороны, и синего моря с другой. По бокам протекали два ручья, впадающие в море. В общем – ничего интересного. Пейзаж безрадостный и безликий. По аллеям слонялись старики и старушки, наводящие ещё б;льшую тоску.

Внимание Марины привлекла старая-престарая женщина, лет пятидесяти. Она была величественная, толстая и вся из себя. Толстуха вела за руку мальчика лет трёх. Мальчик хныкал, а толстуха приговаривала:

– Будешь плакать, не пойдём на море. Отведу тебя к маме в номер.

Видимо, мальчика совсем не привлекала перспектива сидеть в комнате, и он на какое-то время умолкал, но потом снова начинал канючить, выпрашивая игрушечный самолётик.

– Бабушка, ну купи мне игрушечный самолётик. Ты же мне обещала!

– Здесь самолётики не продаются! – бурчала бабушка. – Вернёмся в Москву, куплю я тебе самолётик, а сейчас – отстань ради бога!

Бабушка шла по узкому тротуару, который занимала всей шириной своего необъятного тела, а худенький мальчик плёлся по проезжей части. По ней время от времени проезжали легковые машины. Один из отдыхающих – почтенный дедушка, проходя мимо, заметил ей.

– Мадам, вы  бы ребёнка убрали с проезжей части. Не дай бог, зацепит его машина.

Толстуха побагровела от гнева и, повернувшись к мужчине, рявкнула на него страшным голосом:

– Мужчина! Я на улице не знакомлюсь!

Марина на какое-то время лишилась дара речи, но потом расхохоталась. Она так громко смеялась, что на неё стали оглядываться, так что ей самой стало неловко, и она отошла в сторону.


Вернувшись в номер, Андрей Александрович спросил Марину:

– Ну как вода? Правда, прелесть? И с Валентином тебе не так скучно. Мне кажется, он неплохой парнишка.

– Ничего особенного. Но на безрыбье и рак – рыба! А вода, действительно, хорошая. Только уже надоело. Всё время море и море, и ничего больше.

– К тому же ещё мокрое, – поддакнул дед.

– Ну да.

– И там ещё этот, как его называют? Горизонт! – добавил дед, хитро прищуриваясь. – Как посмотришь на него, тоска смертная охватывает!

– Ты всё шутишь, а какая мне в нём радость?

– Ну, как же: смотришь вдаль и мечтаешь посмотреть, что там за ним.

– И что?

– Может быть, парусник или бригантина. А, может, яхта красивая, или остров необитаемый – с пальмами, скалами, озером посередине…

– Ничего хорошего там не будет! И за этим горизонтом будет всё такая же скука – ещё один горизонт, а там ещё и ещё! Фи!

– Ну, даже, если и так, то разве это не романтично?

Марина сказала, как отрезала:

– Дедушка! У нас с тобою разные представления о романтике! Лучше скажи, ты знакомиться с какой-нибудь старушкой собираешься? Мы же до отъезда с тобой договаривались!

– Ты что-то путаешь. Это ты говорила, а я только слушал. И запомни, никаких старушек мне не нужно. Не такой уж я и старый. К тому же, я себе уже присмотрел объект для ухаживания.

– Кто она? – воскликнула Марина. – Я её знаю?

– Тебе это совсем не обязательно.

– Как это так?! Я должна знать, кто претендует на роль моей бабушки.

– Она ни на что не претендует. Даже, наверное, и не подозревает. Но мне она понравилась… Я как будто окунулся в молодость. Всё повторяется. Только я уже не тот, что был тридцать лет назад…

– Так, может, я могу помочь?

– Конечно, можешь. Я на это рассчитываю. И помощь твоя должна заключаться в том, чтобы не совать свой нос…

– Так и знала! Как что-то серьёзное, так – ты ещё не доросла!

– Не в этом дело! Здесь тот самый случай, когда третий – лишний!

Марина надулась и легла на кровать, отвернувшись к стенке.

– Ну и прекрасно. Я для вас всегда лишняя. Вот сбегу с кем-нибудь, будете знать…

Марина резко встала и вышла из комнаты.

– Умчалась, – тяжело вздохнул дед. – Прочь от романтики навстречу жизненной прозе.

Подумал: «Не умею я говорить с молодыми. К ним подход надо иметь. А у меня или сю-сю-сю, или равняйсь-смирно-шагом-марш! Нет середины! Я для неё – старый пень! Замшелый и выживший из ума! Для меня, дурака, море и романтика – это почти синонимы!».

– Она-то иначе думает, – прозвучало в его голове. – Рождённый ползать – летать не может! Так что сиди и молчи в  тряпочку! Ну, что такое твоё море по сравнению с её дискотекой? С симпатичными мальчиками? С пустыми разговорами, в которых одни междометия: А? О! Ух ты! Ах ты!..

– Неужели всё так запущено?

– Шучу, шучу… Но это и есть акселерация, когда в башке пусто, а гормоны уже играют, плод уже созрел, и теперь только надежда на её благоразумие. Воспитывать нужно было, когда можно было положить поперёк кровати! Сейчас – время жатвы.

– Опять ты прёшь на меня танком.

– Воспитывать надо было раньше!

– Да у неё, между прочим, отец есть.

– Ты с себя ответственность не сбрасывай. Сына кто должен был воспитывать?

Андрей Александрович вздохнул.

– В общем, как ни крути, а во всём виноват я.

– Конечно, – согласился Молодой.

– Странно всё-таки. Море она всегда любила, а здесь фыркает. Может, зрителей не хватает?

На самом деле Марина рассчитывала на любовь не от какого-то конкретного лица, а вообще – ото всех. Все окружающие должны были смотреть на неё с восхищением или завистью, желать её общества или даже самой близости, такой таинственной и прекрасной! А вместо  этого – вокруг одно лишь равнодушие. Какие-то безликие отдыхающие валяются на своих лежаках, а на неё – ноль внимания.


Ровно в семь Валентин предстал перед Мариной и протянул ей три шикарные розы.

– Откуда ты их взял?

– Нравится?

– Очень. Мне приятно. Мне никогда не дарили цветы. Тряпки или конфеты всякие. А вот так – ещё не дарили. Спасибо.

– Привыкай. Теперь тебе будут часто дарить цветы.

– Где ты их купил?

– Я не покупал. Сорвал с соседней клумбы!

– Ты что?! А если бы замели?

– Сидеть тогда мне в тюрьме и ждать, когда ты придёшь на свидание…

– Ну, ты и даёшь! И всё-таки мне это нравится.

– Может, пройдёмся? Мы же хотели поговорить о нашем деле?

–  Увы. Дед уже себе кого-то присмотрел.

– Присмотрел? Ну вот, а ты говорила…

– Не ожидала от него такой прыти.

– И кто она?

– Не знаю. Темнит он…

Они вышли из санатория и направились в сторону от моря.

– Я уже здесь бродил, когда изнывал в одиночестве. Здесь лес, горы, море. Водопад есть. А возле него – маленькое озеро. Там можно купаться, только вода холодная.

Скоро они оказались на какой-то полянке. Там были такие же отдыхающие, и никто не обращал друг на друга внимания. Вдалеке сидела компания и жарила шашлыки. Вокруг разносился аппетитный запах.

– Ну что, – спросил Валентин. – Дальше пойдём?

– Конечно, – не задумываясь, ответила Марина.

– Но учти: дальше идти опасно!

– Да что опасного? Не так-то уж здесь и круто!

– Совсем не круто. Но зато посмотри, какой обрыв. Пропасть. Сорвёшься, – костей не соберёшь.

Марина подошла к обочине и заглянула в глубокое ущелье. Она едва могла различить его дно. Там грохотала горная речушка. Огромные сосны, растущие по её краям, казались сверху небольшими деревцами.

– Ну и ну! Действительно, костей не соберёшь. Давай посидим на этой скамейке.

Они уселись на скамейке, и Валентин заботливо набросил свою куртку на её плечи.

– Становится прохладно. И что ты собираешься делать?

– Что делать? Не знаю.


Непонятное беспокойство владело Мариной. На следующий день она позвонила отцу. Тот ответил не сразу и, как ей показалось, неохотно.

– Да, Мариночка, я тебя слушаю, – сказал он, словно бы отрываясь от какого-то занятия. – Как там у тебя дела на море?

– Всё отлично, папа! А у тебя?

– У меня? – Александр Андреевич удивился этому вопросу. – Да всё нормально. Ты же знаешь: я весь в работе.

– Ну, вот это-то меня и беспокоит.

– Что именно тебя беспокоит, дочка?

– Ну, вот то самое… – Марина замялась. – Ты весь в работе, а отдыхать когда?

Потом, решившись, произнесла:

– Жениться тебе нужно. Тебе и деду! Разве это дело? Живёте одни и всю радость в жизни находите в книгах?! И отдыхать вы совсем разучились. Дед только и делает, что читает свои книги, которые привёз из дому.

– Да уж отдохну как-нибудь. Ночь впереди, высплюсь.

Марине пришёл на ум дерзкий вопрос: один ли он будет сегодня спать в пустой квартире и кто его избранница, которая, вне всякого сомнения, существует втайне от неё. Но ей совсем не безразлично, какая она – эта будущая мачеха? Добрая или злая. Или совсем никакая, безликая… А может, молодая вертихвостка лет двадцати, которая завладеет его вниманием, и тогда он совсем забудет про то, что у него есть дочь. Нет, этого не может быть!

Александр Андреевич, между тем, что-то говорил и говорил Марине, и она ему что-то отвечала. С грустью подумала: «Какие же они скучные – эти взрослые люди! Не понимают, что когда начинают читать нам нравоученья, все их слова улетучиваются куда-то в космос».

Марина была не рада, что ввязалась в эту беседу. Точнее – и беседы-то никакой не было. Был только папин монолог. Когда разговор закончился, у неё отпали всякие сомнения. Рядом с ним никого быть не может! Ну, какая женщина потерпит возле себя такое занудство!

Походив по пустынным аллеям, Марина зашла в вестибюль и направилась к бару.

У стойки она увидела Валентина – тот сидел рядом с пышной блондинкой и они пили что-то из высоких фужеров.

Блондинка скользнула по Марине отсутствующим взглядом, а Валентин, вдруг увидев её, из-за спины девушки помахал многозначительно рукой. Но так, чтобы блондинка не увидела. Взмах получился многозначительным: то ли «эге-гей, как ты там поживаешь!», то ли «я тут пока занят, не отвлекай!».

Марина с безразличным лицом подошла к стойке и попросила чашечку кофе.


Анастасия Николаевна искала повод встретиться с Андреем Александровичем. Прошла уже почти неделя, а он не появлялся. Она попросила медицинскую сестру пригласить Серёгина на приём.

– Добрый день, Анастасия Николаевна, – произнёс Андрей Александрович, входя в кабинет. – Что вас встревожило? У меня всё нормально. Давление – хоть в космонавты. Вот только спать не могу.

– Вас что-то тревожит?

– Воспоминания. Вы знаете, удивительное дело. Мне всё напоминает, что я это уже видел. Было такое же солнечное лето, тёплое море, голубое небо… И была любовь! Какая это была любовь! Мне хотелось петь. Голова кружилась. Такого чувства я больше никогда не испытывал.

– Неужели вы живёте только воспоминаниями? А сейчас с вами разве ничего не происходит?!

– Происходит. Как не происходит? Я же не тот валун у дороги. Но именно этого я и боюсь! Потому и ворочаюсь ночью, места себе найти не могу.

– Давайте-ка, я всё-таки измерю вам давление.

Анастасия Николаевна надела манжетку и измерила давление. Потом, удовлетворённая замерами, улыбнулась.

– До сих пор не могу забыть, как вы меня тогда напугали. Скажите, это был гипноз? Что это было?

– Сам не знаю… Так получилось. Сейчас, наверное, не смог бы повторить… А вы? Расскажите о себе, о маме, о дочке. Почему вы одна?

– Не встретила такого, кто бы меня взволновал. Знаете, как говорят: если счастье – не очень счастье, то, как правило, оно приводит к большому несчастью…

– Наверное, вы правы… – задумчиво протянул Андрей Александрович. – А я почти физически ощущаю какую-то опустошённость. Хотя, не буду скрывать, и мне приятны наши встречи, наши беседы. Как в стихотворении моего приятеля:

Я думал: всё уже угасло…
Мерцают угольки в ночи
И вспышек редкие лучи
Лампады, где сгорело масло…

– Ну, что вы такое говорите?! В вашей лампаде ещё много масла! Вам бы неплохо походить на лечебную физкультуру.  Я напишу вам направление. Походите, а потом дома будете продолжать упражнения…


Когда на следующее утро Марина с Андреем Александровичем пришли в кабинет лечебной физкультуры, Валентин уже был там. Он висел на шведской стенке и держал ноги под прямым углом.

– Привет! Ну, ты и мастер! – приветствовала его Марина.

– Привет, привет. Здравствуйте, Андрей Александрович! И вы решили спортом позаниматься.

– Не спортом, а физкультурой.

– И правильно! Сейчас подойдёт Антонина Ивановна, и вы сразу почувствуете силу своих мышц.

Через минуту в зал вошла стройная женщина в спортивном костюме и громко произнесла:

– Так, мальчики и девочки! Стали в шеренгу…

После разминки Антонина Ивановна стала проводить индивидуальные занятия. Когда подошла к Андрею Александровичу, улыбнулась, сказав:

– Вы для начала не очень-то себя нагружайте. Ваш возраст требует дозированных нагрузок.

В этот самый момент его второе «Я» возмутилось:

– Что это она тебя в старики записывает? Покажи, на что ты способен.

Андрей Александрович подошёл к кольцам и легко подпрыгнув, схватился за них. Потом стал раскачиваться, и при этом вытворять такое, что Антонина Ивановна только рот раскрыла от удивления. Крест, угол, стойка на руках и соскок с сальто вперёд с двумя оборотами.

– Бога ради, простите меня. Вы – профессиональный спортсмен?

– Ну что вы! Учительствую. Не до спорта. Впрочем, здесь нет никакого чуда. Всё, что делал я, может сделать каждый.

Потом он позвал Валентина.

– Валентин, покажите нам, на что вы способны!

– Да я…

Он хотел было отказаться, но потом вдруг передумав, подпрыгнул и стал выделывать на кольцах такие упражнения, которые делают мастера спорта.

Антонина Ивановна смотрела и глазам своим не верила. «Откуда взялись эти олимпийцы?». Но когда к кольцам подошла пожилая женщина с больными суставами, которая едва ходила по дорожке, а тут, с трудом допрыгнув до колец, вдруг стала крутить солнышко, потом, мастерски сделав угол, спрыгнула и, как вкопанная замерла на мате, Антонина Ивановна была потрясена.

– Вы успокойтесь, – утешала её Марина. – Это всё проделки моего дедушки. Он известный фокусник и маг. Он и не такое может.

Антонина Ивановна смотрела на Андрея Александровича и ничего не понимала. Фантастика. Если кому-то рассказать, никто и не поверит.

В двенадцать часов на планёрке врачей мнения врачей разделились.

– Этого быть не может, потому что не может быть никогда. А он вас не загипнотизировал?

– Так, ничего же мне он и не говорил…

Так не придя ни к какому выводу, врачи разошлись.


Когда вечером Андрей Александрович с Мариной вернулись с моря, в двери комнаты увидели записку. Его приглашали на приём к врачу сразу после завтрака.

Марина переоделась и куда-то ушла, а он прилёг на кровать и закрыл глаза. Непонятное волнение охватило Андрея Александровича. Всё это напомнило то, что происходило здесь много лет назад. Он тогда был влюблён в такую же симпатичную женщину-врача этого санатория. Он не помнил никаких подробностей. Даже имени её не помнил. Но вот событие такое действительно имело место. Вот так же ему передали приглашение к врачу. Он пошёл… Дальше он ничего не помнил. Только, точно, что у них ничего не было. То ли она была замужем, то ли по другой причине, но он помнил, что страдал, совершал не свойственные ему поступки, желая привлечь её внимание, пел серенады под окном, кажется, рвал ночью с санаторной клумбы и дарил ей цветы, но всё оказалось напрасным. Он был женат, и сыну его было уже, наверное, десять или двенадцать, но это ничего не значило. Он был влюблён! Как он был влюблён! Потом писал письма, но ответа так и не получил. Постепенно чувства его угасли, и он забыл её. А со своей Леной он прожил всю жизнь до её смерти. Кстати, и ту санаторную диву тоже звали, кажется, Леной. Помнится, это совпадение имён тоже его тогда поразило.

«Когда же это было? – думал Андрей Александрович. – В семидесятом я окончил институт… Нет, это было после защиты, а значит, в семьдесят седьмом. Точно! После защиты мне в профкоме всучили эту путёвку. Я хотел ехать в Подмосковье на турбазу «Боровое». Собралась хорошая компашка: Александр Мазуров, Юра Локтюхов… А тут у них горящая путёвка в этот черноморский санаторий. Это был мой первый санаторий. Не признавал тогда я такого отдыха. Дикарями ездили в горы, к морю. Спали в палатках. Ели что придётся…».

Андрей Александрович так увлёкся своими воспоминаниями, так был возбуждён ими, что закурил. «Удивительно, – думал он, – как эта девочка похожа на ту мою несбывшуюся мечту. Конечно, это могут быть фокусы памяти: увидел нынешнюю, и показалось, что и та была такой же. Но как же я тогда был влюблён! Это было какое-то сумасшествие. Нет, сегодня я на такое уже не способен. Годы не те, яркость чувств не та… Да и объект не тот! Кто это из мудрых говорил: всё проходит. Кажется, Соломон. Впрочем, Бог с ними! Итак, завтра после завтрака я пойду к этой девочке, которая так напомнила мне мою молодость, то моё сумасшествие.  Если бы в жизни не было таких всплесков эмоций, чувств, жизнь была бы скучной и постной… Ага, вспомнил! Я, кажется, проводил лекцию о гипнозе. Ну, конечно, это было время моего увлечения гипнозом. Мне казалось, что я получаю власть над людьми, во время сеанса становлюсь факиром, фокусником, способным делать невероятное! Тогда-то и произошло это самое невероятное. Я взглянул на неё и увидел её огромные зелёные глаза с расширенными зрачками. Она смотрела на меня. Я – на неё. И всё! Именно после сеанса, словно молния сверкнула, и искра пробила пространство между нами. У меня появилось это чувство. Странно, обычно, бывает наоборот. После сеансов гипноза пациентки влюбляются в своего врача.  Она была очень гипнабельна, входила в транс при первом же моём взгляде, при первых же моих словах. Может, поэтому она меня так зажгла, что дала поверить на какое-то время в то, что я Бог?! Ну да, конечно. Помню, я после лекции проводил коллективный сеанс, и она была среди тех, кто вышел на сцену…

Боже, как это было давно. А у той Лены, кажется, была дочь… Точно, была дочь. Годик или два ей было. И она была замужем. Ну да, конечно: «Но я другому отдана и буду век ему верна!». Я, наверно, ей тоже нравился. Она не подпускала меня близко к себе, но и не отпускала. Вот, черт, всё забыл… Но лицо её, мне кажется, всегда буду помнить. Оно было для меня эталоном красоты. И эта девочка в голубом костюме напомнила мне былое. Правда, тогда доктора не ходили в таких пижамах. Белые халаты. Но и халат, как помнится, у неё был не обычным. Наверно шила сама или в ателье заказывала, с какими-то штуковинами, вышивкой. И ткань... Под этим халатом угадывалась её тело, и это не могло не возбуждать. Неужели эта девочка – её дочь? Впрочем, моё сознание сейчас настолько возбуждено, что лучше заснуть. Утро вечера мудренее. Как же её звали? Елена, Елена Ивановна? Нет. Как-то иначе. Елена Николаевна? Елена Сергеевна! Точно, Елена Сергеевна!».

Андрей Александрович посмотрел на часы. Было половина девятого. «Маришке бы пора быть уже в номере», – подумал он и вышел на балкон. В парке санатория прохаживались парочки. Где-то в сторонке за кустами роз раздавался смех. Он хотел уже пойти на поиски, как дверь открылась, и вошла раскрасневшаяся и  довольная Марина.

– Наконец-то, – сказал Андрей Александрович.

– Мы с тобой договорились, что  ночевать я буду в номере. Я что, не выполняю условия договора?

– Нет, но я волновался. Как ты провела вечер? Где была? С кем-то познакомилась?

– Ну, дед, ты даёшь? Вопросов столько – хоть устраивай викторину: что, где, когда? Всё тип-топ. Не фонтан, конечно, но ничего. Жить можно.

Она прошла в ванную и через минуту вышла в лёгком халатике.

– Так как? С кем-то познакомилась?

– Присматриваюсь пока. Ребят моего возраста я не встречала. Взрослые есть. Как ты их называешь? Жеребцы? Так вот, жеребцов здесь достаточно. Целый табун…

– Смотри, Мариночка, я тебя предупреждал. Не делай глупостей. Взрослая уже…

– Не бойся, дед. У тебя умная внучка. А ты? Кого-нибудь уже присмотрел?

– Я уже говорил… Но о ней можно только мечтать…

– Ты что, дед?! Ты у меня такой… такой…

Марина не могла высказать, какой у неё дел.

– Не влюбиться в тебя просто невозможно! Не была бы я твоей внучкой, влюбилась бы в тебя без задних ног!

– Это как? У тебя есть передние и задние ноги?

– Не придирайся. Так говорят. Кто-кто, но ты достоин любви!

– Глупенькая! Любовь – такая штука, что не смотрит, достоин ты или не достоин. Она просто есть или её нет.

– Да… Так у меня ещё не было, – с огорчением проговорили Марина.

– Всё у тебя ещё будет. Но запомни, внучка: счастлив не тот, кого любят, а тот, кто любит…


На следующий день, когда Андрей Александрович вошёл в кабинет врача, он внимательно посмотрел на её лицо.

«Да, это определённо её дочь. Та же, поразившая меня осанка, длинная шея и наклон головы, будто она меня впервые увидела и разглядывает…».

– Доброе утро, – сказала Анастасия Николаевна. – Как отдыхается?

– Всё нормально. Отдыхаю. А вы уже были в отпуске?

– Нам отпуск дают зимой, когда затишье.

– Катаетесь на лыжах?

– Да нет. Как правило, больше времени провожу с дочкой. В прошлом году в Москву ездили. Показывала ей Красную площадь…

– Это понятно. Тёплое море  вам уже, наверно, надоело.

– Ну, что вы! Мы живём у моря, а ходим на пляж редко. Домашние дела…

– Напрасно. А в Ростове были?

– Была…

– Приезжайте, я вам его покажу. У нас прекрасный город. Моря, правда, нет. Но зато Дон. Особенно он красив в верховьях.

– Спасибо. Но давайте, я измерю вам давление. Только без ваших шуточек. Напугали вы меня тогда… И удивили… Впрочем, всякий раз вы меня удивляете всё больше и больше.

– Уважаемая Анастасия Николаевна! Вас в жизни ещё ждут невероятные приключения, так что не соскучитесь до самой смерти! Мои прогнозы, как правило, сбываются.

– Только продолжительность жизни при таком веселье быстро сокращается. Недавно где-то вычитала, что мы на втором месте в мире по числу самоубийств, по распространению поддельных лекарств и занимаем первое место по абсолютной величине убыли населения. Так что прогноз ваш вполне реалистичен. Веселье до самой смерти мне обеспечено. Впрочем, я не жалуюсь. Я, действительно, последние дни ощущаю себя счастливой. У вас прекрасное давление, – сказала Анастасия  Николаевна. – Когда я рассказала маме о том фокусе, который вы проделали со своим пульсом и давлением, она почему-то сильно заволновалась и стала меня о вас расспрашивать. Но что я могла ей рассказать, когда и сама о вас мало  знаю?

– А вы бы просто назвали Елене Сергеевне моё имя!

Анастасия Николаевна с удивлением взглянула на Андрея Александровича.

– Но я никогда не называла имени мамы. Откуда вы его знаете? Вы с нею знакомы? Почему вы молчите?

– Молчу, потому что говорите всё время вы. Я уже был в этом санатории много лет назад. Дежа вю, как говорят французы. Всё уже было, всё повторяется… Когда я вас увидел, мне показалось, что я вернулся в молодость… Давно это было…

– И вы тогда любили мою маму?

– Наверно… Но безответно.

– Почему? – с сожалением спросила Анастасия Николаевна. – Вы были женаты?

– И она была замужем… Вам, наверное, был годик. А что ваш отец. Он с вами живёт?

– Отец  бросил нас, когда мне и двух не было. Он сильно пил, потом сошёлся с какой-то женщиной и уехал. С тех пор я о нём и не слыхала.

– И что, мама всё время была одна…

– Со мной. Потом я вышла замуж, и всё до деталей повторилось и у меня. Муж связался с какой-то продавщицей и они уехали в дальние края. Оставил меня с дочкой…

– Понятно…

– Ничего вам не понятно… Не знаю, что там у вас было с моей мамой, но все эти дни я сама не своя. Всё время думаю о вас… Это какое-то наваждение. Вы что, загипнотизировали меня?

– Что вы, милая Настя! И не думал… Вы просто в свою маму: впечатлительны… и взрывоопасны.

– Это правда. Вы словно разбудили меня. Последние дни я всё время думаю о вас…

– А я о вас…

– Вы привыкли манипулировать сознанием… И это уже произошло. Отменить ничего невозможно. Независимо от того, как вы отнесётесь к тому, что я сказала, это останется во мне… С этим мне жить… И спасибо вам за это. Мне казалось, что всё, о чём пишут в книжках – просто придумки. Как оказалось, это всё же существует! Уверяю вас, многие, очень многие даже не подозревают об этом, не имеют о ней представления!

– Наверное, вы правы. Только я себя чувствую старым  и больным…

– Я это понимаю… И ничего от вас не жду. Но просто мне хотелось вам сказать о том, что я почувствовала… Но, скажите, разве манипулировать людьми нравственно?

– Манипуляция – это не насилие, а соблазн. У вас есть свобода воли. Не впадайте  в соблазн! Но, довольно об этом… Вы знаете, Анастасия Николаевна…

– Просто Анастасия.

– Вы знаете, Анастасия, что главное в манипулировании сознанием не слова, а молчание, то, о чём умолчали…

– Теперь я буду думать, о чём вы умолчали!..

–  Свободой воли нужно уметь пользоваться.

– Вы – страшный человек. Поражаете эрудицией, гипнотизируете, влюбляете в себя… И всё же мне не хочется прерывать с вами беседу!

– А как же другие пациенты?

– Я специально освободила утро. Расскажите о себе.

– Что рассказывать… Мне в этом году исполняется шестьдесят, а вам, если мне память не изменяет, тридцать один! Вы помните картину: неравный брак? Как выглядел тот жених?

– Неравенство там было намного большее, чем у нас с вами, да и не только возрастное… И всё-таки, расскажите о себе.

– Живу с сыном и внучкой. Два года, как похоронил жену. А сын вот уже десять лет, как расстался с женою, да так никого и не приглядел себе. Внучка с нами живёт – с двумя мужчинами. Сын – профессор физики в нашем университете.

– На одну девочку – два профессора!

– Я бы сказал так: двое мужчин! Двое мужчин и ни одной женщины. Девочка воспитывается в мужском коллективе, а такое в наше время редко встречается. Обычно бывает наоборот.

– Ну что ж, это даже хорошо. А сколько ей?

– Пятнадцать лет. Как сейчас модно говорить: мелкая ещё. Хорошая, впрочем, девочка, только уж очень современная, и я не всегда понимаю её. Тем не менее, мы с нею друзья. Вот и всё. Что ещё мне вам рассказать? И я всё это время думал о вас. Пытался вспомнить вашу маму. Не помню, что тогда между нами произошло, но точно знаю, что ваша мама не изменяла со мной вашему отцу.

– Какое счастье, что тогда у вас ничего не было, – задумчиво проговорила Анастасия Николаевна.

– Почему? – не понял Андрей Александрович.

– Потому что тогда я бы не могла вас полюбить… Странно как-то. Но мне почему-то не страшно это вам говорить.

– Ну, что вы, Настя! Это вам только показалось.

– Я говорю только о том, что чувствую. Это вас ни к чему не обязывает. Вы интересный человек и я с вами чувствую себя так, как никогда ни с кем не чувствовала…

Андрей Александрович не знал, что сказать этой девочке. Ведь она ему в дочери годилась. Он был благодарен ей за то, что всколыхнула в нём воспоминания давно ушедших дней.

– Спасибо вам… – пробормотал он. – Я не думал, что всё это будет так больно слышать. Я, наверно, отношусь к мастодонтам. После того, как я увидел вашу маму, я всех женщин сравнивал с нею. Искал хотя бы похожую, но не находил.  И вот теперь вы… Но я могу вас любить только, как дочь… Дочь женщины, которую я любил…

Анастасия Николаевна сидела за столом и тихо плакала.

– Я это знала… Это грех, – едва слышно проговорила она, – но я завидую своей маме… Если бы вы знали, как я ей завидую…


Придя в комнату, Андрей Александрович позвонил Марине по мобильному телефону.

– Мариша! Нам нужно срочно уезжать.

– Дед! Ты что? Я только во вкус стала входить…

– Я тебя жду.

Когда вошла Марина, она поняла всё и стала собирать чемодан.

– Что случилось? Ты мне можешь объяснить?

– Мне нужно срочно вернуться.

– Так неделя у нас ещё!

– Я же сказал, мы уезжаем. Позвони своему Валентину, встретитесь с ним в Ростове.

Андрей Александрович спустился на первый этаж и попросил заказать такси. Уже в машине, сидя рядом с водителем, он равнодушно вглядывался в ускользающий под колёса асфальт, мрачные, нависающие над дорогой скалы, и молчал.

В Ростове их встретил Александр Андреевич.

– Что случилось? Вам не понравилось? – спросил он, укладывая в багажник чемодан.

– Трудно встречаться с прошлым…– бесцветно проговорил Андрей Александрович. – А что у тебя?

– Ничего нового. Впрочем, Мариша, твоя мама приехала из Германии. Остановилась в гостинице и, узнав, что ты возвращаешься,  хотела зайти.

– Я не хочу её видеть… Ты у меня и мама, и папа. Если она придёт, я на это время уйду. Не люблю приведений ни в телике, ни в жизни…