Фиалки в горшочках

Галине Николаевне и Минасу Григорьевичу
Багдыковым

        с уважением, А. Мацанов.


Обычно, возвращаясь с занятий в консерватории, Галина Николаевна открывала дверь своим ключом. Но в этот раз та сама  неожиданно распахнулась от одного только толчка. И первое что бросилось в глаза – огромное, просто безумное, количество цветочных горшков, которыми был заставлен едва ли не весь пол прихожей. Горшки стояли и на ступенях, ведущих в мансарду – «филиал консерватории имени Рахманинова», как говорил порой её муж, когда очередной  ученик, приглашенный женой – преподавателем училища исскуств, начинал «терзать» скрипку, разбирая особенно  сложные произведения.

– Что это? – охнув, спросила Галина, но через секунду расхохоталась – Ты опять за старое. Когда же прекратятся эти фиалковые нашествия. Неужели в городе снова закончились розы?

– Извини, родная, не успел все расставить по подоконникам до твоего прихода.

– Но, Мишенька, я же сказала  «Да!», если память не изменяет, ровно сорок пять лет назад.

– Вот-вот, Галочка, сама же видишь, какая дата грядёт. К тому же я давно тебе не дарил фиалок.

– Ну да. В последний раз эта катастрофа случилась пять лет назад. Тоже был «юбилей» нашей свадьбы.

Ещё через минуту, они вместе расставляли цветы. А вечером после ужина она села за телефон, обзванивала знакомых: «Вам фиалки не нужны. Отдам в  хорошие руки».

Эту «фиалковую историю» знали все – дети, родные, друзья. Поэтому никто не удивлялся очередному цветочному буму в семье Назаровых.

Михаил Георгиевич в такие минуты, довольный происходящим, мерно раскачивался в кресле-качалке. Откинув свою большую, давно уже седую голову, он вспоминал…


Май в том году был тёплым и солнечным. На деревьях и кустарнике весело шелестели зелёные листочки, ещё не успевшие покрыться пылью. В цветочных магазинах и на импровизированных рынках продавали сирень разных оттенков, от белой махровой до фиолетовой, тюльпаны всех цветов радуги, крупные солнышки-ромашки...

Михаил стоял в тени огромного тополя и с надеждой смотрел на проходящих людей. В филармонии приезжий из Москвы виртуоз должен был исполнять Вторую симфонию Рахманинова.  Ту самую симфонию, которую его тётушка часто слушала вечерами на пластинке. Тётя была акушером-гинекологом, принимала роды у доброй половины женщин их городка Нахичевани, который в двадцатые годы присоединили к Ростову. Она любила всех принятых ею детей, как своих. Но больше всех на свете любила племянника. Своих детей у неё не было. Сына брата растила так, будто она, а не невестка, являлась ему матерью. По её настоятельному требованию мальчик стал учиться играть на скрипке, «чтобы развивать мозги и пальцы». Но когда пришло время выбора профессии, она же и настояла, чтобы племянник стал врачом. Она хотела, чтобы он продолжил её дело.

Михаил любил тётушку больше, чем скрипку, и вскоре успешно сдал экзамены в медицинский институт. А через два года тёти не стало…

Вспомнил, как она однажды призналась ему, что в юности всерьёз была увлечена… Сергеем Рахманиновым. «Его музыкой?», –  спросил Михаил. «Да нет же, самим Сергеем Васильевичем». Для него было неожиданностью, что «классик отечественной музыки» оказался не просто современником его не такой уж и древней тётушки, но даже её знакомым. Тётушка рассказала, как однажды они с подругой были на его концерте в Ростове. Девушки уселись в первом ряду и, сверяясь с нотами, слушали Рахманинова, исполнявшего на рояле собственные произведения. После концерта возмущенно выговорили ему:

– Итальянскую польку вы сыграли неверно. Она заканчивается совсем другой фразой.

Композитор не сразу даже понял, о чём говорят  эти юные девы в гимназических фартучках. Оторопело посмотрел на них, а потом ответил довольно резко:

– Моя «Полька», как хочу, так и играю.

Тётушка рассказывала, что Рахманинов бывал у них в доме, играл на пианино…

Приезд московского гастролёра, – такое событие в провинциальном Ростове было не частым, и пропустить его он просто не мог, тем более, что в программе значилась Вторая симфония Рахманинова.

Нарядные счастливчики, смеясь и шутя, заходили в здание филармонии, не обращая на толпящихся у входа людей, жаждущих заполучить билетик на концерт, никакого внимания. Узнав о предстоящем концерте, они вовремя купили билеты, и теперь спокойно идут на этого московского виртуоза.

– У вас нет лишнего билетика? – снова и снова повторял он без всякой надежды.

Так продолжалось с полчаса, когда вдруг он заметил девушку, медленно шедшую к филармонии и кого-то ищущую глазами. В руках она несла футляр со скрипкой и папку с нотами.

– У вас нет лишнего билетика? – спросил он без всякой надежды и вдруг услышал:

– Если моя подруга не придёт, вам повезёт.

– Но уже было два звонка… Она уже вряд ли придёт…

Девушка взглянула на него, словно решая, стоит ли ему продавать драгоценный билет. Потом, видимо, решившись, кивнула:

– Ну, что ж. Считайте, вам повезло. Пойдёмте…


В небольшом душном зале набилось много народа.

– Простите… Извините… Простите, пожалуйста… – говорили они, пробираясь к своим местам. Усевшись, девушка стала смотреть на настраивающих свои инструменты оркестрантов, прижимая к груди футляр со скрипкой и положив на колени стопку нот.

Протягивая ей деньги за билет, он улыбнулся:

– Да вы положите  скрипку сюда. – Он показал на край кресла. – Не держать же её так всё время!

Девушка положила скрипку и благодарно взглянула на него. А когда раздались аплодисменты и на освещённую сцену вышли  в блестящих смокингах дирижёр и пианист, для неё всё перестало существовать. Нужно ли говорить, что во время исполнения симфонии девушка почти не дышала. Её мало интересовал парень, сидящий рядом. Она была увлечена музыкой.

С непостижимой лёгкостью пианист преодолевал технические преграды, которых будто и не существовало. Галина смотрела на его руки и не могла оторвать от них глаз. Естественность, виртуозность, артикуляция – неисчислимые составляющие пианистического исполнительского творчества. А какой артистизм!

И Михаилу во время исполнения симфонии было совершенно не до девушки, сидящей рядом. Он слушал Рахманинова, и память невольно возвращала его к прошлому.  Он будто слушал  симфонию Рахманинова вместе с тётей.

После того, как прозвучал последний аккорд, девушка недолго аплодировала и заторопилась к выходу.

Он старался не терять её из виду, и, оказавшись в толпе рядом, неловко повернулся и толкнул её. Нотные тетради разлетелись в разные стороны.

– Ох, простите, Бога ради! Какой же я неуклюжий. Я сейчас всё соберу, – бормотал он, бросившись подбирать ноты.

– Ничего… Бывает… – сказала она, стараясь скорее уйти.

– Может, чтобы вы меня полностью простили, я угощу вас мороженым? Здесь в парке Горького есть вполне приличное кафе.

– Нет, спасибо… Простите, но на улице я с незнакомыми не знакомлюсь!

И сама же рассмеялась этой глупой фразе.

– Это легко устранить. Меня зовут Михаилом.

Но незнакомка не назвала себя, пошла к остановке.


С тех пор Михаил стал искать встреч с этой девушкой. Судя по тому, что она держала  скрипку и ноты, она, несомненно, музыкант. Но в то же время она ещё очень молода. Значит, учится. Вероятно, в училище искусств.

В свободное время он стал ходить к училищу в надежде встретить её снова. На третий день ему повезло: она вышла из здания в сопровождении подруги. Михаил последовал за ними к остановке троллейбуса.

– Ты, Галочка, просто мечтательница. В консерваторию поступить не просто. А в чужом городе, где нет ни знакомых, ни родных… Ты просто самоубийца!

Это говорила невысокая черноволосая девушка, размахивая футляром скрипки как портфелем.

– Тебе хорошо так говорить, – ответила подруга. – Сама будешь в симфоническом оркестре…

– Ну да! Буду пиликать партию пятой скрипки! Что хорошего?

– Так поехали со мной!

– А Гриша?! Он же здесь работает! Это ты свободна, как ветер.

Вскоре подошёл троллейбус и поглотил девушку со скрипкой, а та, которую она назвала Галиной, медленно пошла по улице Энгельса. Михаил последовал за ней.

Отрезок центральной улицы между Будённовским и Ворошиловским ростовчане называли Бродвеем. Здесь медленно фланировали по широкому тротуару, разглядывая витрины магазинов и демонстрируя свои наряды. Потом эти наряды долго обсуждались в городе. Здесь дамы обменивались свежими городскими сплетнями, молодые знакомились, пожилые искали доказательства падения нравов. Здесь были свои завсегдатаи, любители красивой жизни. Жена профессора Серебрицкого прохаживалась по Бродвею в туфлях на хрустальных каблучках, поэт Михаил Годов назначал здесь свидания поклонницам и любил читать свои стихи…

Но девушка, похоже, совсем не намерена была пристраивать свой шаг к блюзовому ритму ростовского Бродвея.  Михаил легко догнал её и попробовал заговорить.

– Добрый день, – сказал он, улыбаясь. – Поздравляю вас с окончанием училища…

– Вы?! Спасибо. А откуда вы знаете, что я окончила училище?

– Я случайно подслушал ваш разговор с подругой и знаю, что вы собираетесь поступать в консерваторию.

– Это правда. Только, нехорошо подслушивать…

– Бога ради, простите… Но я так рад, что снова встретил вас!

– Что ж! Я не люблю знакомиться на улице, но сделаю исключение. Меня зовут Галиной, а вас? Вы говорили, кажется, но я запамятовала.

– Меня зовут Михаилом. В позапрошлом году я окончил наш мединститут…

Галина даже приостановилась от неожиданности. Ей казалось, что он младше неё. Но, подумав, видимо решила, что молодой человек не обманывает.

– А мне скоро нужно будет уезжать! – сказала она с какой-то грустинкой.

– Во-первых, это совсем не трагедия. Но в какую консерваторию вы собираетесь поступать?

– В Саратовскую… Там учится знакомая девочка. Говорит, что поступить туда возможно, и школа скрипичная там очень приличная…

– Это здорово! Но здесь у вас остаются ваши родители, и вы будете на каникулы приезжать домой. Это позволяет мне надеться, что мы с вами ещё встретимся.

– Вы очень настойчивы… Каким врачом вы работаете?

– Хирургом… Все годы мечтал о хирургии…

– А как же вам удалось остаться в Ростове? Семейное положение или что?

– Да нет! Первый год работал в Новочеркасске, а сейчас поступил в аспирантуру, успел сдать кандидатские экзамены…

– Вот как! А мне только предстоит…

И снова Михаил почувствовал, что именно к этой девушке так сильно влечёт. Именно о такой он, сам того не осознавая, мечтал. Он не понимал этого. Может, она чем-то напоминала его маму или тётю. Он шёл рядом, и ему хотелось её взять  под руку, как-то передать ей то, что он сейчас чувствует. Но она, словно не замечала этого.

Вскоре они стояли у подъезда дома, в котором жила Галина.

– Вот я и пришла. Спасибо, что проводили…

– Постойте! Давайте с вами встретимся завтра. Можно сходить в филармонию или просто погулять в парке Горького.

– Нет, завтра я никак не могу. У меня много дел…

– Ну, тогда в воскресенье. Вечером не так жарко.

– Не знаю… – сказала она неуверенно. – Мне нужно готовиться. Да и уезжаю я пятнадцатого. Нужно собраться…

– А где же вы будете жить?

– Сниму угол. Я не рассчитываю на общежитие.

– Так что, мы с вами больше не увидимся?

Она сказала  весело и просто:

– А вы мне напишите.

– Куда? На деревню дедушке? – спросил он с улыбкой и вопросительно взглянул на неё.

– Почему? На главпочтамт до востребования.

– Но я даже вашей фамилии не знаю.

– Я – Соколова Галина Николаевна.  Ещё раз спасибо, что проводили меня. Всего хорошего!


По дороге домой он повторял про себя: – Соколова Галина Николаевна. Что-то подсказывало ему, что это – его судьба. Ещё ни одна девушка не производила на него такого впечатления. Копна рыжих волос и такие замечательные глаза! Галочка, Галина, Галуся… – повторял он, идя домой. Теперь уж он точно знал, что наверняка отыщет её в том Саратове, напишет ей, и знакомство их не оборвётся.

Они встретились ещё один раз, когда пятнадцатого июля он, предварительно узнав, когда отходит поезд на Саратов, пришёл на вокзал.

Галину провожали родители, и он не рискнул подойти.

А когда Галина поднялась в вагон и стала возле проводника, он подошёл ближе, и она его заметила. Михаил хотел что-то ей крикнуть, но постеснялся и только поднял руку. В ответ она тоже подняла руку.


Пошли долгие месяцы ожидания. Он писал в Саратов на главпочтамт «До востребования», но безрезультатно. Когда уже перестал надеяться, получил короткое письмо, скорее записку: «Уважаемый Михаил! Здравствуйте! Я всё-таки поступила в консерваторию! Живу на квартире. Мой адрес…».

Он десять раз перечитывал эти несколько строк. Всё-таки она – умница! Поступила! А коль скоро дала свой адрес, значит, не против того, чтобы продолжать общение! Значит, и я ей не безразличен! Не  без-раз-ли-чен!


Зимой Галина приехала на каникулы к родителям. Они гуляли по зимнему городу, ходили в филармонию, в кино…

Однажды он пригласил её на концерт заезжей эстрадной звезды. Она посмотрела на него с сожалением:

– Ты слушаешь эту низкосортную дребедень? Тебе не жалко  времени?

Сообразив, что так он может пасть в глазах любимой девушки, решил сводить её в театр! С огромным трудом раздобыл билеты на премьеру Кальмановской оперетты «Фиалки Монмартра». Та нехотя согласилась.

– Посмотрим «Фиалки». Впрочем, ничего интересного я не жду. Романтическая оперетта, актёры, художники, – богема! Мелодрама...

После спектакля он спросил:

– Почему ты такая грустная? Тебе не понравилось?

– Виолетта, Фиолетта, Фиалка! Пошлая история… Я не люблю оперетту…

«Я должен что-то сделать такое, чтобы это тронуло её, – думал он. – Она же будущая артистка. Ей будут приятны аплодисменты и цветы! Аплодисменты и цветы».

Однажды он заговорил с Галиной о своих чувствах, но девушка перевела разговор на другую тему.

– Не торопи события. Лучше расскажи о своих делах. Хирургия – это, должно быть, очень интересно. Спасать больных…

И он рассказал случаи, которые происходили с ним и не только с ним.  Почему-то вспомнилась его старенькая первая учительница, которую он недавно навестил дома. У неё отказывали почки.

– И страшнее всего, что на старости лет Валентина Васильевна осталась практически одна. Сын уехал по распределению на Дальний Восток, а мужа она в прошлом году похоронила. Теперь и не знает, зачем живёт… Когда я был у неё, было жалко её и я не знал, чем ей помочь…

– Навещать её нужно… – сказала она. – Это важнее всех лекарств! Неужели так и нельзя ей помочь?

– Современная медицина бессильна. Ей давно за семьдесят. Организм изношен, никакой сопротивляемости. Таблетки помогают мало. Склероз… Однажды даже Валентина Васильевна забыла, что поставила варить картошку на газовую плиту. Вода выкипела, содержимое кастрюли обуглилось… Хорошо, что пожара не наделала. Соседка почувствовала запах горелого и пришла, выключила конфорку.

Позже он поделился своей радостью:

– Недавно под руководством профессора сделал свою первую холецистэктомию… ой, извини, пожалуйста. Удаление жёлчного пузыря.

Михаил мог бесконечно говорить о медицине. Галина же говорила о Рахманинове, Моцарте, Верди…

– Шостакович, вот глыбина! Это самый значительный композитор нашего времени!

– А мне нравится Хачатурян… – говорил он. – Его музыка мне более понятна…

Но вот наступил день, когда Галина должна была снова уезжать в Саратов.

По платформе гулял ветер. Снега в ту зиму было много, и ветер поднимал белые вихри, а снежинки, превратившиеся в маленькие льдинки, больно секли лицо и заставляли прятаться в укрытия.

Как и в прошлый раз, Галину провожали родители. Она вошла в вагон, поставила чемодан и вернулась к ним. Но слушала их в пол-уха. Она знала: где-то здесь он.

Когда Михаил вышел из своего укрытия, Галя, не стесняясь родителей, подошла к нему и взяла за руки.

– Спасибо, что пришёл. Я уже не рассчитывала. Ты же сказал, что дежуришь…

– Договорился. Меня отпустили на пару часов… Я не мог не прийти!

– Знаю.

– У тебя кто-то есть?

– С чего ты взял?  Просто мне нужно много работать. Играю по шесть часов в день. Не до замужества…

– Всё равно я хочу, чтобы ты знала: я люблю тебя!

–  Не надо об этом. Разве нельзя быть просто друзьями?

– Нельзя. Нам с тобой нельзя. Я люблю тебя, – упрямо повторил он.

– Я это знаю… Ты только не торопи меня…


В клинике жизнь протекала по своим законам. Четыре раза в неделю – большие операционные дни. Дежурства, планёрки, конференции…

В ординаторской всегда было много народа. Кто-то записывал назначения, кто-то переписывал из операционного журнала в историю болезни протокол операции, а кто-то читал свежий номер журнала «Хирургия».

– Когда меня спрашивают: «Чем же вам помочь?», я отвечаю: «Не надо нам помогать, вы только не мешайте!», – причитал заведующий отделением.

Сотрудники привыкли к его вечным жалобам на жизнь и уже не обращали внимания.

– Купать больных негде, – продолжал заведующий. – А отпустишь кого-нибудь домой помыться, так сразу кричат, что искусственно завышаю койко-дни!

– В жизни можно делать всё, потому что за всё придётся расплачиваться, – ехидно заметила Любовь Петровна, анестезиолог, единственная сотрудница, которая не скрывала своего пренебрежительного отношения к заведующему.

Но и заведующий, привыкший, что его слово должно быть последним, не оставался в долгу:

– Мой вам, Любовь Петровна, совет – умные люди не лезут в те сферы, в которых они ни бум-бум! Это помогает избегать глупостей.

Михаил никогда не вмешивался в словесную пикировку старших.

– В два часа уже ни одного врача нет в клинике, – бубнил заведующий, – а жалуются на маленькие зарплаты. Забыли, что в нашем обществе каждому по труду!

– Если каждому – по труду, то самым богатым должен быть Сизиф, – откликнулась Любовь Петровна.

Михаил слушал эти разговоры, а сам думал, как поздравить Галю с днём рождения? Решил позвонить в Саратов и узнать адрес цветочного магазина, чтобы попросить их доставить Гале букет домой.

Но куда звонить? У кого узнать адрес? Оказывают ли такие услуги? Как перечислить деньги? На какой счёт?

После работы он пошёл на междугородный переговорный пункт и заказал разговор с Саратовским горкомом комсомола. Что уж там говорил он девушке, поднявшей телефонную трубку, как объяснял ей, зачем ему нужен телефон центрального цветочного магазина, он не помнил, но вскоре знал не только номер телефона магазина, но и номер их счёта. Уговорил женщину-директора магазина выполнить такой для того времени необычный заказ. Тут же на почте перевёл деньги на счёт магазина и сообщил, когда и куда нужно доставить цветы.


Галина снимала комнату у больного старика, бывшего профессора консерватории. Строгий и неулыбчивый, всегда в стареньком, но выглаженном костюме с жилеткой и галстуком, застегнутый даже дома на все пуговицы, он был, как казалось Галине, воплощением профессора-интеллигента.

Долгими зимними вечерами они беседовали об искусстве, о творчестве великих. Матвей Никанорович когда-то преподавал теорию музыки и гармонию. Он и сам неплохо играл на рояле, но был восхищён успехами юной ростовчанки и часто просил её сыграть что-нибудь на скрипке.

Однажды Галина рассказала Матвею Никаноровичу о Михаиле:

– Ходит в галстуке в  жуткую крапинку, дружит с музыкантами из ростовского джаз-бэнда и любит оперетту. На мой взгляд, это просто предел пошлости. Правда, у нас в городе нет оперного театра, и балета нет. Ростов всегда был купеческим городом. Мещанство в нём неискоренимо.

– Деточка, чем же тебе так не угодили мещане? Я, к примеру, тоже мещанского сословия.  И горжусь своим происхождением. Отец мой был учителем словесности в гимназии, мама – телеграфисткой. Кстати, твой земляк – Антон Павлович Чехов – тоже был из мещан. Земским доктором. И очень не плохим, как говорят. Писателем он стал, можно сказать, «нечаянно».

– Но, Матвей Никанорович, любовь должна прийти сразу. А когда сомневаешься – разве это любовь?

– Кажется, Вяземский писал:

Глупцам прилично зазнаваться:
Самоуверенность тупа.
Умела б глупость сомневаться,
Была б она не так глупа.

Молодец, что сомневаешься! А то эти молодые, знаешь, какие сейчас!..

Матвей Никанорович был бледен и слаб, говорил тихим голосом. Преклонный возраст (ему было за восемьдесят), болезни… Жаловался:

– Особо раздражает рушащаяся память. То и дело влипаю в какие-то бытовые неприятности. Читать мне тоже делается всё трудней. Минут через десять перестаю понимать читаемое. Сержусь, но это не помогает.

Галина, как могла, успокаивала.

В день её рождения они сидели за столом и тихо беседовали о Дунаевском.

– Он останется в памяти людей, как мелодист. Его мелодии до сих пор напевают…

Матвей Никанорович напел мелодию из увертюры Дунаевского к кинофильму «Дети капитана Гранта».

– А мне кажется, что у него всё как-то легковесно, – говорила Галина. – Музыка должна заставлять думать, а он не оставляет слушателю такой возможности. Всё у него разжёвано. Ему остаётся только проглотить…

На столе стоял большой медный самовар. Галина накупила пирожных, конфет. Матвей Никанорович торжественно преподнёс имениннице ноты концертов для скрипки с оркестром Мендельсона. Поставил на стол бутылочку белого сухого вина и нарезал тонкими ломтиками купленную на базаре брынзу.

– Пировать, так пировать! С днём рождения тебя, Галочка! Будь здорова и успешна! Будь счастлива! Впрочем, ты и так счастлива…

Раздался звонок в дверь.

– Кто бы это? Пойди, Галочка, открой.

На площадке стоял мужчина и держал в руках большой букет красных роз. Галина подумала, что мужчина или ошибся номером квартиры, или пришёл к Матвею Никаноровичу, но тот сказал:

– Соколова Галина Николаевна?

– Это я.

– Вам цветы…

– От кого?

– Не знаю… Там написано. Распишитесь.

Мужчина  вручил ей букет и ушёл.

– От кого такие прекрасные розы? – спросил Матвей Никанорович, хотя и сам догадался.

– От Михаила. Надо же!

– Смотри, – удивился профессор, – додумался! Значит, действительно любит! Молодец!

Профессор вспомнил, как очень давно дарил цветы своей Надежде. Тогда такое проявление чувств почему-то считалось мещанством. Но Надежде это очень нравилось.

– Ты должна радоваться… Такое сегодня редко встречается…



С тех пор в квартиру, где проживала Галина, каждую неделю по субботам стали приносить цветы.



Однажды раздался звонок. В дверях стоял незнакомый мужчина.

– Куда заносить?

– Что заносить?

– Цветы!

– Что значит заносить?

– Цветы в горшках! Целая подвода с фиалками!

– О, Боже! Несите сюда!

Мужчина вернулся с большим ящиком, в котором стояли глиняные горшочки.

– Фиалки! Я сейчас ещё один ящик принесу…

– Всё, Галочка! – весело сказал Матвей Никанорович. –Хотя и привязался я к тебе, и хотелось бы мне, чтобы ты поступила в аспирантуру, и друг мой старинный Ося, профессор твой, говорил, что возьмёт тебя с радостью, но…возвращайся-ка девочка к себе в Ростов. Тебе нужно за этого парня выходить замуж! Он того стоит!